Весеннее обострение
Глава 17
Когда Баттермилк вернулась домой, она обнаружила, что Копперквик спит на полу в кухне; какой-то добрый пони накрыл его одеялом. Эсмеральда проснулась, чему явно была не рада, и отец обхватил ее одной передней ногой. Баттермилк видела, как жеребенок смотрит на нее умоляющими глазами, а в сантиметре от него на полу — совсем рядом — лежала ее пустышка.
Иногда в жизни случаются трагедии.
Вздохнув, она поставила свои сумки на стол, а затем полетела утешать Эсмеральду. Она бесшумно приземлилась и сложила крылья — это действие не требовало никаких размышлений. Посмотрев вниз, она увидела, что Эсмеральда смотрит на нее, задрав голову, и маленькая кобылка выглядела очень несчастной. Она плакала, и ее лицо все еще было сопливым, а поскольку Копперквик дремал, ее лицо осталось грязным.
Бедняжка Копперквик, наверное, нуждался в сне.
— Мама?
— Да, Эсме? — Баттермилк подняла упавшую пустышку, которая была вся в соплях и ворсинках. Взмахнув крылом, она, не глядя, швырнула ее за спину, и та с грохотом упала в раковину. На лице Баттермилк появилась широкая улыбка удовлетворения, а ее хвост заходил взад-вперед, пока она стояла, гордясь своим достижением.
— Мама. — Эсмеральда моргнула, и ее ресницы, покрытые коркой от слез, попытались уцепиться друг за друга. Зажатая под передним копытом отца, она потянулась одной передней ногой, пошевелила ею, а затем жалобно заскулила в знак протеста против своего плена.
— Бедная, бедная Эсми, зажатая в объятиях насмерть, — шептала Баттермилк расстроенной кобылке.
— Гару-у-у-у, мама. — Эсмеральда каким-то образом сумела передать, что ей действительно очень плохо, и она уже достаточно настрадалась, спасибо ей большое.
— У меня тоже тяжелый день, Эсме… Я только что снова разговаривала с моей старой подругой Риппл Рашер, и я почти уверена, что она мне солгала . — Уши Баттермилк затряслись и прижались к мордочке. — Я также послала телеграмму твоей крестной, Твайлайт Вельвет, с просьбой провести тщательное расследование в отношении мисс Рашер, потому что я опасаюсь за благополучие ее жеребят. Мне не очень хотелось поступать правильно, нет, не хотелось.
— Мама, фуш. — Эсмеральда снова моргнула, пытаясь выразить свою насущную потребность, а затем повисла под тяжелой передней ногой отца. — Фуш, мама.
В ответ на это Баттермилк сделала сразу два действия: распахнув крылья, она поднялась в воздух, но при этом потянулась вниз, чтобы вырвать Эсмеральду из объятий дремлющего отца. Она вытащила жеребенка на свободу, обняла, поцеловала и улетела с ним в сторону ванной комнаты, к унитазу, который издавал звук "фуш", если потянуть за шнур.
Когда Баттермилк вернулась на кухню, она обнаружила там сонного Копперквика, моргающего глазами и потирающего нос. В такие моменты она обожала его больше всего, потому что в нем было что-то такое, когда он только наполовину проснулся и пытался понять, что его окружает.
— У нее выпал молочный зуб, — пробормотал он, протискивая слова через жесткие губы, которые никак не хотели поддаваться.
— Похоже, Муми была права… — Даже произнеся эти слова, она вздрогнула, не желая думать о том, в чем еще была права ее мать. — Если у нее начинают выпадать зубы, значит, пора переходить на твердую пищу. — Все еще держа на копытах извивающуюся кобылку, Баттермилк хотела подлететь к Копперквику, прижаться к нему и разрыдаться. Каким-то образом ей удалось побороть непреодолимое желание, но она все-таки подлетела к Копперквику и положила Эсмеральду на одеяло.
— Нет! — Эсмеральда билась, пиналась и ворчала, требуя, чтобы ее взяли на копыта.
— Она несчастна, Баттермилк. — Копперквик потер глаза передней ногой, все еще пытаясь разобраться в себе, а затем со вздохом посмотрел на свою суетливую дочь. — Я не мог заставить ее вздремнуть. Я даже не знаю, как она до сих пор не спит.
С трудом удавалось сдерживаться, и больше всего на свете Баттермилк хотелось закинуть передние ноги на шею Копперквика и хорошенько поплакать. Но, похоже, сейчас было не время для слез: Копперквик только просыпался, Эсмеральда капризничала, папа скоро будет дома, и просто не хватало времени, чтобы рассыпаться и плакать о потенциальном крушении дружбы с жеребенком.
Как раз в тот момент, когда глаза начали щипать от слез, Баттермилк почувствовала легкое прикосновение к своему носу. В ответ на это ее глаза заслезились, и сквозь линзы очков она увидела медно-рыжую шерстку Копперквика. Его копыто лежало на ее копыте, но лишь на мгновение, а когда он отдернул его, Баттермилк почувствовала сразу множество вещей.
Прежде всего, это было глубокое чувство любви, и это было приятно. А еще она ощущала восхитительное напряжение в своих чреслах, когда думала о том, что это легкое прикосновение к ее носу может привести к чему-то еще: это может начаться как чудесное поглаживание животика и перейти к чему-то лучшему, к чему-то более развратному. Была и грусть, потому что мысли о Рипл Рашер затаились в глубине ее сознания. Кроме того, были и практические соображения: теперь Эсмеральду нужно было накормить, а потом, может быть, только может быть, наевшись, она сможет уснуть.
А если Эсмеральда уснет, то добрачное соитие с Копперквиком можно будет продолжить.
Потянувшись, Баттермилк вернула ему "буп" и была вознаграждена электрическим разрядом. Да, несомненно, Копперквик был наиболее привлекателен, наиболее сексуален, когда был в полусне. Эти полуоткрытые глаза, его растерянное выражение лица, то, как его уши пытались сделать хоть что-то осмысленное, например, подняться торчком… Баттермилк закусила нижнюю губу, чувствуя, как ее влечение возрастает до запредельного уровня. Что делает полусонного жеребца таким сексуальным?
— Флорп! — потребовала Эсмеральда, не обращая внимания на чужие нужды и желания.
— Туалет делает фуш, — сказала в ответ Баттермилк. — А вот интересно, что такое флорп? Почему этот звук ассоциируется у нее с кормлением? Она смотрела, как Копперквик пожимает плечами, и даже это было довольно привлекательно, просто потому, что он выглядел совсем не в духе. Судя по всему, ему нужно было больше спать.
Чтобы подбодрить себя, она столкнулась с Копперквиком носами, вступая в контакт "нос к носу", и улучила момент, чтобы заглянуть ему в глаза. Когда он протянул передние ноги, надеясь, видимо, схватить ее и удержать, она отпрыгнула в сторону, а затем зависла в недосягаемости от него. Услышав недовольное урчание, Баттермилк навострила уши и почувствовала, как в животе разливается напряженное тепло.
— Пойду принесу Эсме бутылочку, — объявила Баттермилк и улетела.
Пока Эсмеральда сосала свою бутылочку, Копперквик наблюдал за Баттермилк, распаковывающей вещи. На столе стоял новый ночник — магический или электрический, он не мог определить, — а рядом с ним лежал яркий красно-синий шар, усыпанный золотыми звездами. Рядом лежал коричневый бумажный пакет с чем-то внутри, и Копперквику стало немного любопытно, что же в нем может быть.
Протянув ногу, Копперквик погладил гриву дочери, и та в ответ булькнула, не выпуская соску изо рта. Возможно, теплое молоко подействует, и, может быть, она уже достаточно устала, чтобы немного поспать. Она прильнула к нему, и он продолжал гладить ее по макушке, а ее маленькие ушки двигались, похоже, от блаженства.
— У тебя есть мячик для Эсме, — сказал он, и пока он говорил, Баттермилк повернулась к нему лицом.
Баттермилк кивнула:
— Я хочу, чтобы она бегала за ним и развивала свои ноги. А еще, я думаю, это будет мило.
Копперквик согласился, что это будет мило. С некоторым усилием он поднял Эсмеральду и взял ее на копыта, пока она сосала. Сначала она ерзала, суетилась, но потом растаяла в его объятиях. Он надеялся, что это знак того, что она наконец-то поддастся сонливости и вздремнет. Все еще не совсем проснувшись, он зевнул, наслаждаясь блаженным мгновением теплой неги, когда держал дочь на копытах.
— Итак… — Баттермилк поджала губы и слегка нахмурила брови. — Тебе интересно, что находится в сумке?
— Угу. — Он кивнул, но не хотел выглядеть слишком нетерпеливым.
— Мне пришлось столкнуться с некоторым смущением, чтобы получить это. Несомненно, пони будут болтать. Я уверена, что они сплетничают прямо сейчас. — Лицо Баттермилк потемнело, а очки затуманились настолько, что это стало заметно. — Но я подумала, что раз они продают это в аптеке, значит, кто-то должен это покупать, а ни на одном из контейнеров не было ни пылинки, значит, их регулярно продают.
— Так что же ты купила? — спросил Копперквик.
Баттермилк, готовясь к ответу, глубоко вдохнула и посмотрела Копперквику прямо в глаза:
— Смазка для слизистых оболочек "Скользко и Шелковисто". Мягкое скольжение для лучшей езды. Я взяла малиновый вкус, потому что знаю, как сильно ты любишь малиновые леденцы.
Услышав это, Копперквик чуть не уронил свою дочь, и она хрюкнула в знак протеста против его неосторожности, когда ее толкнули. Ему потребовалось мгновение, чтобы прийти в себя, и он извиняюще обнял ее, чтобы она замолчала. Набравшись сухого остроумия, Копперквик сглотнул и ответил:
— А что, мисс Оддбоди, вы пытаетесь меня соблазнить?
— Нет, ты болван, — отрезала она. — Мне не нужно пытаться. До того, как закончатся весенние каникулы, я избавлюсь от девственности.
— Ои, так ты еще не избавилась?
И снова Копперквик чуть не уронил свою дочь, и ему пришлось собраться, чтобы она не упала на пол. Падение было не очень сильным, поскольку он сидел на крупе, но суть дела была такова. Хорошие отцы не роняют своих дочерей, никогда. Лицо Баттермилк приобрело новые оттенки красного и фиолетового, а очки полностью запотели, затуманив глаза.
— Муми…
— Мы с Мидж неравнодушны к банановому вкусу, — сказала Баттер Фадж через окно.
— Кажется, я сейчас узнаю, может ли смущение быть смертельным.
— Что, правда похоже на банан? — спросил Копперквик, не успев обдумать свои слова. Он списал свою реакцию на то, что еще не до конца проснулся.
— Не совсем, — ответила Баттер Фадж. — Это больше похоже на странный вкус банановой ириски.
— Не могу поверить, что вы оба говорите об этом. — Баттермилк закрыла лицо крыльями и стояла, дрожа. — Наверное, я должна быть счастлива, что вы так хорошо ладите.
— Когда становится очень жарко и душно, начинает пахнуть банановым пирожком, — будничным тоном заметила Баттер Фадж.
— Хм… — Копперквик повернулся и увидел в окне улыбающееся лицо Баттер Фадж на том же самом месте, где она сидела в прошлый раз. — Миссис Оддбоди, не хотите ли вы стать моей свекровью?
Кобыла подняла голову и стала тереть копытом подбородок, а ее глаза поднялись вверх в задумчивости. Ее уши опускались, поднимались, опускались и снова поднимались. В это время Баттермилк издавала из-за крыльев расстроенные лошадиные звуки, кружась туда-сюда. Эсмеральда, покончив с бутылкой, подбросила ее и она отскочила от головы отца со звуком "тук!".
Отработанным жестом Коппер перевернул дочь, чтобы она срыгнула, хотя она уже была достаточно взрослой, чтобы сделать это самостоятельно. Он почувствовал, как она прижалась к нему, и понадеялся, что это поможет ей уснуть. Он покачался из стороны в сторону, поглаживая Эсмеральду по спине.
— Я бы не отказалась иметь зятя, — сказала Баттер Фадж, и голос ее звучал довольно рассеянно. Не обращая внимания на беспокойство дочери, старшая Оддбоди постучала себя по подбородку, и теперь ее взгляд был устремлен на Копперквика. — Обычно такие предложения не делаются, но я не жалуюсь.
Оторвав копыто от спины дочери, Копперквик указал им на кобылку, которую держал на копытах:
— Скажи "да", и она станет твоей…
— Ои, я не была готова к тактике грубого давления! — Баттер Фадж прижалась лицом к стеклу и уставилась на Эсмеральду. — Мне было бы трудно отказать, но я все еще пытаюсь смириться с тем, что потом в моем доме будет пахнуть свежеиспеченным малиновым пирогом, а я…
— Муми! Ты самая смущающая мать на свете! — Баттермилк, все еще вращаясь по кругу, пряча лицо за крыльями. — У меня лицо горит! Муми, ты хуже всех!
— Как мило с твоей стороны, Бизи.
— Фу! — Теперь Баттермилк топала копытами по полу кухни, ходя по кругу. — Даже спина горит! Все горит! Я чувствую солнечный ожог! У меня в животе полно бабочек!
— Бизи, ты какая-то розовая, может, тебе стоит принять холодный душ…
— Муми!
Именно в этот момент Эсмеральда отрыгнула. Но это была не простая отрыжка, нет. Она отрыгнула. В ужасающей демонстрации жестокой вульгарности ее пасть распахнулась, и она выпустила воздух. С животом, полным козьего молока, у нее были все способы и средства, чтобы временно возвыситься в Аликорна Туманных Гор, что она и сделала. В кухне загрохотало все: стол, стулья, вещи на столе и даже окна. Глаза Баттер Фадж расширились, и она отдернула мордочку от стекла, оставив на нем пятно в форме кончика своего носа.
Баттермилк отвела крылья от морды; при этом ее очки соскользнули с лица и грохнулись на пол. Копперквику, застрявшему на нулевой отметке, ничего не оставалось делать, как держаться за дочь и надеяться на лучшее. Возможно, он был слишком энергичен в своих похлопываниях по спине.
А потом, так же внезапно, как все началось, все закончилось. Копперквик похлопал свою дочь, но он был слишком ошеломлен, чтобы похвалить ее. Она издала нечто похожее на икоту, а затем снова рыгнула — крошечный, тоненький звук, вполне женский по сравнению с арией лягушек, которую она только что пропела.
— Ух ты! — Баттермилк Оддбоди выглядела ошеломленной и подхватила крыльями свои очки.
— Вау. — Вторя Баттермилк, Баттер Фадж очень напоминала свою дочь, и ее копыто опустилось на подоконник.
С некоторым беспокойством Копперквик почувствовал, что его дочь затихла, и только после того, как он начал паниковать, он понял, что его дочь уже спит. Ее маленькая головка дремала на его шее, и она издавала довольные фыркающие звуки, погружаясь в сон. Прижимая ее к себе, он думал только о том, как она дорога, и гордился ее успехами.
Как раз в тот момент, когда Копперквик собирался что-то сказать, Баттермилк с жужжанием вылетела через заднюю дверь со словами:
— Папочка спасет меня от этого позора…