Весеннее обострение

Глава 43

— Я бы солгала, если бы сказала, что не завидую тому, что вы с Коппером делили вместе. Вы двое сделали что-то удивительное вместе. Произошло нечто впечатляющее, что может случиться только раз в жизни. Я бы хотела, чтобы мы были друзьями, Содалит. У нас с тобой есть кое-что общее. Мы обе разделили интимный момент с Коппером, хотя и очень по-разному.

Содалит покраснела и, отвернувшись, посмотрела на родителей Баттермилк, которые разговаривали друг с другом тихим шепотом. Казалось, они спорят, возможно, или ведут горячую, оживленную дискуссию. А может быть, и не спорят, а ведут старую добрую супружескую перебранку. Что касается самого Коппера, то он пытался утешить Эсмеральду, которая была в ужасном настроении. В бурых глазах кобылки таилась тысяча истерик, и никакая сила — даже нежная отцовская любовь — не могла их усмирить.

— Неужели это именно тот? — спросила Содалит, все еще отвернувшись.

— Да, — не задумываясь, ответил Баттермилк. — Он не идеален, но я нахожу его недостатки привлекательными. Посмотрите на него. Только посмотрите, как он пытается утешить бедную Эсмеральду.

Содалит начала что-то говорить, но вместо этого молча кивнула.

— Я могу помочь тебе с переездом, — сказала Баттермилк своей новой подруге. — Помощь найти трудно, да и не так уж много у нас денег, но я уверена, что смогу что-нибудь придумать. Я начинаю думать, что быть социальным работником — значит быть чудотворцем. Делать что-то из ничего. Я вижу, что передо мной простирается вся моя жизнь, и бывают моменты, когда я испытываю сомнения.

— Как ты думаешь, не усложнила ли ты себе жизнь, связавшись с Коппером? — негромко спросила Содалит.

— Может быть. — Баттермилк пожала плечами. — Возможно. — Она снова пожала плечами во второй раз. — Возможно. — Сделав глубокий вдох, она снова начала пожимать плечами; ее холка поднялась, спина напряглась, но затем она затихла с тяжелым вздохом. — Что толку в мечтах, если не с кем их разделить? В совместной борьбе есть смысл. Коппер раскрывает свой потенциал. Его глаза открыты, и я уверена, что он начинает понимать, как много он может предложить миру. Моя мать, она воспитала меня в духе труда. Если понадобится, я подниму и себя, и Коппера, чтобы мы реализовали свой потенциал… вместе.

— Надеюсь, я найду такую любовь. — Содалит посмотрела Баттермилк в глаза, ее губы шевельнулись, но все слова остались невысказанными.

— Ты беспокоишься о том, что твой сын будет мешать тебе.

— Откуда ты знаешь? — Глаза Содалит теперь были изранены и метались, не в силах или не желая встретить взгляд Баттермилк.

— Назови это интуицией, я думаю. А может быть, потому, что я немного понимаю, как устроен мир. — Баттермилк улыбнулась, как она надеялась, ободряюще. — Я связалась с Коппером из-за Эсмеральды. Не теряй надежды. Вдруг появится тот, кто нужен…

— Другое дело, когда кобыла рожает жеребенка. — Содалит опустила глаза на траву, на которой сидела. — Так много жеребцов хотят жеребят, которые принадлежат им. Я так волнуюсь. Мне кажется, что я должна от многого защитить своего сына. Иногда я соблазняюсь этими предложениями, которые мне поступают. Мне стыдно признаться в этом. Будучи такой молодой, я точно знаю, что им от меня нужно, и они готовы терпеть моего сына, чтобы получить это. Но я не знаю, готова ли я стать шлюхой в обмен на такую неопределенность.

— Нельзя думать обо всех пони только самое плохое, — сказала Баттермилк, и ей потребовалось время, чтобы определить истинность своих слов. — Однако в твоих словах есть доля правды. Здешние жеребцы, я не без труда признаю, что большинство из них, вероятно, хотят воспользоваться тобой и твоим положением. В качестве дополнительного бонуса они получат право хвастаться тем, что приютили твоего сына и вырастили его как своего собственного. Это как раз то, чего я бы ожидала от Дейлс Дельта.

Баттермилк почувствовала, как ее желудок сжался в комок.

— Какой же коварной силой обладает это место, что мне стыдно говорить о нем плохо? — Баттермилк покачала головой из стороны в сторону и подняла крылья, как будто они могли как-то защитить от неизвестности.

— Ты не похожа на других здешних кобыл, если можно так выразиться. Ты умная. И не в том смысле, в каком это принято. Умная в делах — это одно… — Слова Содалит перешли в усталый стон.

— Я ушла не просто так, — ответила Баттермилк, прошептав эти слова в надежде, что родители их не услышат. Баттермилк навострила уши, пытаясь разобрать, о чем говорят родители, но так и не смогла уловить ни одной существенной детали.

Это было место, где она родилась и выросла. Баттермилк открыла себя здесь. Возможно, из-за того, что здешние пони были такими, какими они были. Она выделялась. Как однажды сказал ее отец, она выделялась, как звезда на ночном небе, ярким, прекрасным светом. То, что она чувствовала себя такой виноватой за то, что плохо отзывалась об этом месте, оставляло ее потрясенной, встревоженной и полной вопросов. Пожалуй, стоило бы поговорить с Твайлайт Вельвет. Если что-то сломалось, Твайлайт Вельвет могла бы это исправить.

Конечно, существовала вероятность, что ничего не сломалось, и это нормально. Но что она могла знать? Она была всего лишь наивной кобылкой-фермером с кьютимаркой. Как она могла понять все сложности этого мира? Вздрогнув, она выгнала из своих мыслей призрак мистера Бланманже и сосредоточила все свое внимание на Коппере.

Ей нужно было спасти Коппера, а она не могла этого сделать, когда вокруг было столько негатива.

— Я не хочу уходить…

— Что? — Баттермилк, застигнутая врасплох только что сказанным, наклонилась к Содалит и посмотрела в глаза своей новой подруге.

— Я не хочу уходить. — Повторяя про себя, грустная земная пони качала головой из стороны в сторону, явно удрученная. — Я люблю это место. Даже несмотря на все проблемы. Мне нравятся виды, запахи, приливы и отливы. Я не хочу уезжать. Но я чувствую, что меня заставляют бросить все, что я люблю, потому что никто не дает мне шанса. Я земная пони. Эта земля — часть меня. Я не жду от тебя понимания. Я бы осталась, если бы могла. Но я чувствую, что у меня нет выбора. Пони постоянно отнимают у меня право выбора, и теперь мне кажется, что я должна убежать.

Все слова, которые хотела сказать Баттермилк, застряли у нее в горле.

— Когда такие пони, как мы с тобой, уезжают, это значит, что здесь ничего не меняется. Все стагнирует. Это место похоже на засохший приливной бассейн. Ему нужна свежая вода. Но я не могу позаботиться ни о себе, ни о своем сыне, поэтому я уезжаю. Это самое страшное в бедности. У тебя нет возможности улучшить ситуацию. Все твое время уходит на то, чтобы просто выжить.

Баттермилк подумала о Коппере; он выживал, пытаясь изменить мир. Ей было одновременно и хорошо, и плохо: она гордилась Коппером и сочувствовала беде Содалит. В каком-то смысле Копперу повезло, но в то же время ему пришлось нелегко. Очень тяжело. Он впрягался в неопределенное будущее. И ради чего? Ради Эсмеральды. Щеки Баттермилк потеплели от осознания того, что у Коппера были и другие причины, которые его побуждали.

Она побуждала его.

Это тоже было приятно.

Действительно, замечательно.

У них была мотивация, и это было все, на что она надеялась.

Это был лучший вид мотивации, честно говоря.

Было что-то такое в осознании того, что она этого достойна, что вызывало у нее головокружение и желание сделать сальто-мортале в форме сердца. Но сейчас это было бы неуместно. Сделав глубокий вдох, она успокоила свои мысли и пожалела, что у нее нет чая "Небесная слава". Сейчас было не время капризничать, сейчас было время помочь подруге.

Только она не знала, как.

— Мисс Содалит…

Голос матери вывел Баттермилк из рассеянного состояния.

— Просто Содалит. Или Сода.

— Точно. — Баттер Фадж встала, сделала несколько шагов, чтобы быть ближе, и за ней последовал ее муж. — Oи, вот так. Содалит, Миджи и я, мы тут разговаривали. Скажи мне, что ты знаешь о сыре? О молочных продуктах вообще?

Голова Содалит наклонилась в одну сторону, отчего оба ее уха накренились:

— Не очень много. А что?

— Послушай, выслушай меня, хорошо? Я не могу позволить себе платить тебе очень много. Большая часть того, что я зарабатываю, уже предназначена, и я много работаю по бартеру. Что я могу сделать, так это предоставить тебе комнату и питание. Безвозмездно. То есть я не буду взимать с тебя арендную плату или плату за питание. Я даже оплачу вещи, которые могут понадобиться тебе и твоему сыну, поскольку у меня есть несколько кредитных линий. У меня есть свободная комната, и мой объем работы скоро значительно возрастет. Мне нужен помощник.

Баттермилк в полном недоумении уставилась на мать, не в силах что-либо ответить.

— Почему? — спросила Содалит.

— Потому что… я… — Баттер Фадж запнулась, и, когда на ее лице появилось умоляющее выражение, ее взгляд упал на дочь. — Иногда мать совершает ошибки. Мы все эти годы думали, что знаем все лучше всех. Что мы знаем, что лучше. Но это не всегда так. Если ты останешься с нами, у тебя будет шанс восстановить отношения с матерью. Это может занять некоторое время. Мы с Миджи хотели бы получить шанс поступить правильно.

Повернув голову, Содалит бросила косой взгляд на Баттермилк. Тем временем Баттермилк смотрела на свою мать, Баттер Фадж. Майти Мидж улыбнулся и кивнул Содалит, а Копперквик, не обращая внимания на разыгрывающуюся перед ним драму, покачивал свою дочь из стороны в сторону, чтобы избежать шквала, который наверняка будет очень сильным.

Содалит отвела глаза:

— Я не знаю…

— Тебе не придется искать няню для своего сына. — Баттер Фадж, крупная кобыла, глубоко вздохнула — это был долгий, медленный процесс, который занял немало времени. Он вырвался наружу тяжелым, титаническим фырканьем, от которого содрогнулась земля. — Я не такая, как моя дочь. Она — лучшая кобыла, чем я, а я, как ее мать, на это и рассчитывала. Я не могу даже притвориться, что понимаю ее, но могу вдохновляться ею. Я не знаю, что я делаю. Я не знаю, как это сделать. Но это то, что я знаю, что я могу сделать. Если ты дашь мне шанс, я смогу все исправить. Если я не смогу исправить ситуацию, то, может быть, я все-таки смогу сделать ее лучше, каким-то образом.

Баттермилк почувствовала искренность матери, ее стремление, и была тронута. Повернувшись к подруге, она сказала:

— Ты только что говорила о том, что перемены начинаются здесь, дома. Это твой шанс остаться. Разве не этого ты хотела? Я знаю, что это не идеальный вариант, но довольно неплохой. К тому же, если ты останешься с моими родителями, нам с тобой будет легче поддерживать связь.

Потянувшись вверх, Содалит начала растирать копытом основание черепа, делая маленькие тугие круги и обдумывая все, что было только что сказано. Тем временем по позвоночнику Баттермилк поползло напряжение иного рода. Она знала, она понимала, что делает ее мать. Приглашение Содалит приехать погостить было высшим испытанием преданности ее отца, и мать совершала прыжок веры. Баттермилк это оценила, и ей захотелось расцеловать мать и обнять ее с особой силой.

Это был шанс на перемены.

Очень нужный шанс для перемен в обществе.

Баттер Фадж была достаточно большой и упрямой, чтобы не обращать на это внимания. А обратная реакция будет. Пони будут говорить. Будут сплетни. Баттермилк понимала и знала, что о ее папе и Муми будут говорить ужасные вещи. Отвратительные вещи. Пони будут намекать и делать предположения. Взглянув на маму, Баттермилк поняла, что ее Муми должна знать, во что она ввязывается, и в ее пегасьем сердце затеплилась любовь.

— Я бы хотела остаться, — призналась Содалит. — Больше, чем ты думаешь. Я не готова отказаться от мамы. Пока не готова. Я бы хотела обдумать это, но мой ответ, предварительно, да.

— У нас есть комната для гостей, и есть старая комната Бизи. — Майти Мидж прислонился к Баттер Фадж и улыбнулся. — Будет здорово, если в доме снова появится какая-то жизнь. С тех пор, как Бизи уехала, все было не так, как раньше. С ее возвращением и маленькой Эсмеральдой дом стал напоминать о том, как тихо и пусто в нем. Мне это не нравится. Правда, совсем не нравится. У нас есть все это пространство для жизни, а жизнь подразумевает жизнь. Пустота противоречит всему смыслу большого дома. Это расточительство — не использовать это пространство. Я не могу терпеть расточительство.

Баттермилк была в таком возбужденном состоянии, что почти грызла свои копыта.

— Извините, — сказал пони-пегас, приближаясь. — Я не хотел вмешиваться. Меня зовут Стинги Рич, и я банковский агент. Я здесь, чтобы обеспечить оплату. Мне нужно несколько подписей.

Баттермилк знала этого пони, но едва ли узнала его. Когда-то, очень давно, он попросил ее пойти с ним на праздник мороженого. Ну, не совсем попросил, нет. Он сказал ей, когда они уходят, и все. А она, как упрямая дрянь, его отшила. После этого о ней стали говорить ужасные вещи, а в школе ее стали безжалостно дразнить.

Она подумала, не врезать ли ему по физиономии, как в старые добрые времена.

Простой удар прямой ногой, прямо в лоб.

Но вместо этого она улыбнулась и стала как можно более приятной. Стинги вел себя так, словно даже не узнавал ее. Апперкот в подбородок мог бы помочь ему вспомнить. Краем глаза она заметила, что мать смотрит прямо на нее, и в ее глазах читается молчаливое "нет". Она знала. Конечно, она знала. Это было ее дело — знать. Баттермилк подумала, что когда-нибудь и она будет знать, когда Эсмеральда замышляет недоброе.

Стинги был ужасной, жуткой, чудовищной, грязной, вонючей, трусливой кучей навоза, пиршеством для мух.

Все еще улыбаясь, Баттермилк помахала ему крылом:

— Привет, Стинги, — сказала она как можно приятнее.

— Мистер Рич, будьте добры. Нет времени вспоминать прошедшие дни, я здесь по делу.

Он был таким надменным! Невысказанное "нет" все еще таилось в глазах Баттер Фадж. У Стинги был период, когда он носил монокль. В школе. И если кто-то из пони хотя бы хихикнул по этому поводу, замечания выносились быстро и жестко. Стинги заставлял своих одноклассников-земнопони выполнять его задания и домашнюю работу, потому что так было положено. Естественный порядок. Вся жеребячья ярость Баттермилк все еще ощущалась довольно свежо для столь долгого хранения.

Очки Баттермилк начали понемногу запотевать.

Взмахнув одним крылом, он ловко достал из седельной сумки портфель, раскрыл его и протянул:

— Мистер Квик, распишитесь здесь, будьте добры. Или просто поставьте крестик на строке, если вы не в состоянии написать свое имя.

О нет! Неужели он только что намекнул, что Коппер — неграмотный провинциал? За безупречной улыбкой Баттермилк скрежетали зубы, и единственным внешним свидетельством ее расстройства было сжимание челюстных мышц. Баттермилк чувствовала на себе тяжелый взгляд матери и отца. Маленькая смелая пегаска изо всех сил старалась казаться спокойной.

Просто у некоторых пони было слишком много зубов, больше, чем нужно, больше, чем они заслуживали, и Баттермилк вспомнила о любительской стоматологии.

Копперквик взял предложенную ручку, унылую и страшную на вид, и Баттермилк увидела, как он посмотрел Стинги прямо в глаза. Стинги отвернулся, а Баттермилк только и могла, что смотреть на жалкое состояние ужасной ручки. Конечно, Стинги не стал бы держать у себя красивую ручку для подписей земными пони. Ее очки запотели настолько, что стало трудно видеть.

Несколькими ловкими движениями Копперквик расписался. Стинги открыл свой портфель, на этот раз с обратной стороны, и, ухмыльнувшись, достал чек, уже подписанный и скрепленный печатью. Быстрый, наблюдательный взгляд Баттермилк осмотрел его в течение короткого мгновения, и, к своему облегчению, она не увидела никаких заметных ошибок.

— Мои преподаватели в колледже говорят, что у меня отличный, плавный почерк, — сказал Копперквик, держа ручку в уголке рта.

— О, вполне, — ответил Стинги с более явным отвращением, чем Баттермилк считала возможным. — Вот, пожалуйста. Тысяча бит.

Прежде чем Копперквик успел отреагировать, Майти Мидж выхватил чек из крыла Стинги, и несколькими быстрыми жестами ценная бумажка исчезла из виду, почти как по волшебству. Баттермилк обрадовалась, что чек у ее отца. Сидя на траве, Эсмеральда издала громкий, режущий уши визг, перевернулась на спину, задрыгала ногами, а затем зарыдала. Баттер Фадж, не сводя глаз с Баттермилк, подошла к ней, чтобы успокоить расстроенную кобылку.

Портфель был перевернут — Стинги сумел сделать это не глядя — и открыт на другом месте. Протянув портфель, он сказал:

— Содалит. Избавь меня от любезностей. Распишись здесь.

В момент, который был общим для всех земных пони, Копперквик передал Содалит ручку. Баттермилк была слишком взволнована, чтобы даже испытать мгновенный приступ ревности, когда их носы соприкоснулись. Они даже обменялись слюной, а Баттермилк не обратила на это внимания. Дрожа от нетерпения, она смотрела и ждала, когда Стинги пересечет черту.

Содалит расписалась, двигаясь медленно, целенаправленно, каждое движение было осознанным. От царапанья ручки по бумаге банковской книги у Баттермилк задрожали уши. По мере того как выводилась каждая буква, Баттермилк вспоминала мистера Бланманже и почему-то чувствовала себя еще хуже. Она дошла до какой-то неизвестной точки критического напряжения, и она это знала.

— Содалит, можно тебя попросить о совете?

Знали ли эти двое друг друга? Откуда? Почему? Напряжение в мышцах Баттермилк стало невыносимым. Никогда еще потребность в насилии не была такой сильной. Она хотела почувствовать горячую кровь на своих стрелках. Нет, она должна была почувствовать ее. Каждый нерв в теле пегаса пел от желания вырваться на свободу. Кровавый бой. Древний пегасий путь. Однажды отец отозвал ее в сторону, и далеко-далеко от маминых ушей у них состоялся разговор.

Ничего не говоря, Содалит стояла, не шевелясь, и держала ручку в губах.

— Сделай лучший выбор. Твое прошлое говорит о том, что ты этого не сделаешь. Как трагично, что…

— Эй, Стинги, ты, мочалка, почему бы тебе не убраться подобру-поздорову? Ты — трагический пример того, что бывает, когда мать кормит жеребенка слишком долго.

— Я прошу извинить меня. — Стинги поднял голову, его осанка стала идеальной, а уши образовали воспитанные углы, отходящие от черепа. — Почему, я…

— Твоя мать должна была бы выгнать тебя, но это сладкое, сладкое сосание было единственным ее развлечением, потому что твой отец был занят тем, что трахал своих шлюх-секретарш. И это не удивительно, ведь твоя мать — визгливая кобыла, настоящая дрянь. Никогда не задумывался, почему у тебя нет ни братьев, ни сестер, Стинги?

Ручка упала на траву, а рот Содалит остался открытым.

— Ходят слухи, что у тебя есть братья и сестры. Сводные. Вот будет день в Дейлс Дельта, когда зачитают последнюю волю и завещание твоего отца. — Баттер Фадж ухмыльнулась, хищной, волчьей ухмылкой, и в ее глазах появился кошмарный блеск. — А теперь будь хорошим жеребенком и отдай Содалит ее чек. После этого можешь идти домой и плакаться маме. Если, конечно, ты сможешь выдержать ее голос.

— Миссис Оддбоди, я должен предупредить вас…

— О чем, Стинги? Это маленький городок. Мы храним секреты только для того, чтобы оставаться вежливыми друг с другом. Так уж мы устроены. У нас так много секретов, и у нас так много компромата друг на друга. Это единственное, что помогает нам оставаться милыми. Ну, мне надоело быть вежливой. Мне надоело это место. — Баттер Фадж указала на какое-то несуществующее место над своей головой.

— Мы настолько ужасны, что прогнали свою дочь. А ты, в частности, приложил копыто к этой гнусности. Она улетела, а я застряла здесь, в этом ужасном месте, с постоянной паранойей по поводу того, что все пони думают обо мне и о каждом моем поступке. Я знаю все грязные секреты, выслушиваю все ужасные сплетни и точно знаю, что происходит за каждой закрытой дверью. По какой-то причине, неизвестной мне самой, я подыгрываю всем, стараюсь соответствовать, вежлива и делаю все, чтобы быть хорошей кобылой для общества. Но я устала быть вежливой. Мне надоело бояться. Я так боюсь устроить сцену или стать объектом сплетен, что это мешает мне поступать правильно. Поступить правильно. Я перестала бояться. Я устраиваю сцену прямо сейчас, и это прекрасно. Это я, с этого момента. А теперь отдай Содалит ее чек и улетай, или я дам Баттермилк добро на избиение твоей жалкой, чванливой, напыщенной маленькой задницы.

— Теперь ты просто ждешь…

— Пятьдесят побед в полулегком весе, — сказал Майти Мидж, прервав Стинги.

Хорошо сохраняемое самообладание Стинги Рича разрушилось. Дрожащими крыльями он порылся в портфеле, каким-то образом выудил чек, но не успел передать его Содалит. Чек упал на землю, и пегас, уже охваченный паникой, засунул портфель в седельные сумки, а затем, не обращая внимания на лежащую на земле ручку, взмыл в воздух.

Он улетел с поистине удивительной скоростью.

Содалит, которая прижала копыто к чеку, чтобы его не сдуло, повернулась к Баттер Фадж и сказала:

— Мне понадобится несколько дней, чтобы собрать свои вещи. Возможно, мне понадобится помощь при переезде. Я смогу выйти на работу примерно через неделю.

— Звучит неплохо, — ответила Баттер Фадж. — Я помогу тебе переехать.

Баттермилк, ошеломленная, уставилась на мать в полном изумлении. За один эффектный миг ее мать только что пригрозила сжечь все мосты в Дейлс Дельта. Это было только начало, но какое начало! Переполненная любовью и глубокой привязанностью, Баттермилк со всей силы налетела на мать и столкнулась с ее широкой, коренастой шеей. Она бросила все силы на то, чтобы сжать ее, как будто объятие было единственным возможным способом выразить свою благодарность, свою признательность и свою любовь.

— Неплохое ощущение, — пробормотала Баттер Фадж. Она была непоколебимым камнем на пути агрессивных ласк своей дочери. — Теперь меня, наверное, смешают с грязью.

— Пойдем домой. — Майти Мидж посмотрел на жену и дочь, улыбнулся и кивнул Содалит. — До скорой встречи, мисс.

Возвращение домой казалось самым лучшим событием на свете.

Примечание автора:

Фух. Какое облегчение.