Опасный роман лебедей
Глава 1
Опасайся Луны… Почему пони постоянно твердят ему об этом? Гослинг остановился и оглядел перекресток коридора. Он глубоко вздохнул, чувствуя себя потрясенным и встревоженным, а затем, ничего не увидев, продолжил идти по коридору. Он решил немного прогуляться, пока принцесса Селестия принимала душ и приводила себя в порядок.
В данный момент молодой жеребец был растерян, обеспокоен и немного напряжен. Его мать приезжала в Кантерлот и скоро узнает, что он ухаживает за принцессой Селестией. Он не был уверен, как его мама отреагирует на это. Одна мысль о том, что она приедет в Кантерлот, заставляла его дрожать и нервничать. Он остановился на середине шага, расправил крыло и просунул под него голову, пытаясь проверить, не воняют ли его подкрылки.
Это был постоянный, почти парализующий страх. Быть вонючим в компании любимого монарха. Он вытащил голову из-под крыла, фыркнул, несколько раз взмахнул обоими крыльями в надежде впустить под них свежий воздух, а затем продолжил путь по коридору.
Гослинг, жеребчик, стоявший на пороге взрослой жизни, в данный момент был довольно нервным. Он жил в личных апартаментах принцессы Селестии по довольно уникальной договоренности с принцессой Кейденс. Живя в таком тесном контакте с принцессой, он должен был стать суперпони. Идеальные, неизменные манеры. Никакой отрыжки. Не пукать. Каким-то образом он должен был существовать и функционировать так, словно его лошадиное тело не вырабатывает газы.
Именно поэтому он немного прогулялся, пока хозяйка принимала душ. Он несколько раз хорошенько встряхнул хвостом, поводил им из стороны в сторону, надеясь, что удастся вытряхнуть все застоявшиеся запахи. Он умирал от давления и напряжения, вызванных его выступлением.
Возвращаясь в покои принцессы Селестии, Гослинг заметил, что попал в странную темноту. Лампы еще работали, но темнота в коридоре казалась почти гнетущей. Она была густой, черной и какой-то маслянистой, словно живая. Лампы давали лишь небольшой круг света. Он несколько раз моргнул, гадая, не сказался ли на нем стресс. Фонари казались такими же яркими, как и раньше, но казалось, что свет просто поглощается ночью.
Рядовой Гослинг, специалист по связи из корпуса связистов, почувствовал, как у него похолодела кровь. Что-то было не так, перья чесались. Он приостановился, задержавшись в крошечном островке, образованном электрическими лампами на стене, и посмотрел в коридор. Что-то было не так. Темнота вокруг него клубилась, как живая, словно коридор каким-то образом превратился в гигантскую лавовую лампу. Это было, мягко говоря, тревожно.
Шаркая копытами, Гослинг перебирался от одного островка света к другому, вздрагивая от того, что темнота скользила по его коже. Замок был старым, а в старых местах обычно бывает жутко. Он не знал, почему так происходит, но просто принял это как одно из правил жизни, одно из тех, которые помогают объяснить одну из непостижимых загадок. Этот замок, без сомнения, был полон вневременных, нестареющих, блуждающих духов.
Гослинг не мог не задаться вопросом, был ли кто-нибудь из них бывшим партнером принцессы Селестии, и если да, то смотрели ли они на него сейчас с завистью? С ненавистью? Желали ли они ему добра и надеялись ли на его успех? От этой мысли ему стало не по себе, он был потрясен и встревожен. Принцесса Селестия была кобылой, существовавшей вне времени. Она бывала замужем, она познала любовь, и вот теперь он, молодой, неопытный жеребец, пытается ее завоевать. Какая-то часть его души боялась, как его оценят в сравнении с другими из ее прошлого. Его недостатки могут быть замечены критическим взглядом. Постоянный страх почти парализовал. Каждый поцелуй, каждая ласка, каждое любовное прикосновение, несомненно, будут оцениваться по стандартам, установленным теми, кто сделал это первым или сделал это лучше всех в прошлом. Гослинг мог произвести неизгладимое впечатление только в том случае, если совершит нечто выдающееся, но он был неопытен и молод. Селестия станет его первой, если все получится, и поэтому он не надеялся на что-то выдающееся.
Это было почти невыносимо.
Он крался от одного пятна света к другому, оставаясь наедине со своими мыслями в темном, жутком коридоре. Вздыхая и размышляя, что же ему делать с собой, он завернул за угол, отвлекся, и это едва не стало его гибелью.
Перед ним в темноте вырисовывалось нечто отвратительное. Бледное, раздувшееся, уже не живое. По жирной плоти извивались личинки. Видна была лысина. Гнилые уши, распухшие и разложившиеся, свисали с недоразвитой, неправильно сформированной головы. Молочно-белые глаза закатились в опухших глазницах. Сморщенный язык свисал с гнилых, мерзких губ, сжатых для отвратительных поцелуев, а может быть, для выгрызания мозга.
Столкнувшись с неживым ужасом, Гослинг сделал единственное, что мог сделать пони в его ситуации. Он закричал. Он кричал, кричал, кричал, и для пущей убедительности закричал снова, едва не испачкав себя при этом. Произошла яркая, ослепительная вспышка света, а затем Гослинг закричал еще раз, на этот раз с чувством.
— Оооо, это было здорово, — сказал тихий голос, звучавший так, будто он почти хихикал, — и это пойдет в мою коллекцию!
Поняв, что имеет дело с пони, Гослинг отреагировал самым разумным образом, на какой только был способен, поскольку сердце его колотилось в груди, а мочевой пузырь грозил взорваться.
— Ты невыносимая соплячка! — Он глубоко вдохнул, хрипло дыша, пытаясь взять под контроль свое перепуганное тело. — Я тебе уши надеру!
— Что ты сделаешь? — В голосе больше не было ни смеха, ни веселья, только холодная властность. Это был голос абсолютного, непререкаемого правила.
Задыхаясь, Гослинг понял, что в этот момент совершил ошибку. Он все еще был ослеплен яркой белой вспышкой, взорвавшейся за несколько секунд до этого. Он стоял, моргая, перед глазами плясали пятна, а ведь он только что грозился надрать уши принцессе Луне.
— Ооо, ты очень красив, у тебя такие тонкие, точеные черты лица. Мы понимаем, почему ты нравишься нашей сестре. — Раздался негромкий кашель, а затем принцесса продолжила: — Кхм, я понимаю, почему ты нравишься моей сестре.
Она поправляет себя, понял Гослинг, пытаясь отвести взгляд от пляшущих пятен в глазах. Он глубоко вздохнул и задумался о том, сколько неприятностей ему грозит за угрозу надрать уши принцессе. Или назвать ее невыносимой соплячкой.
— Я буду бережно хранить эту фотографию, — сказала принцесса Луна, держа ее. — У тебя такие выразительные черты. Твое лицо действительно очень упругое и гибкое. Ты очень комичен в своих реакциях.
— Простите меня…
— За что? — Голос принцессы Луны снова стал дразнящим. — За то, что не сказал сначала "пожалуйста", прежде чем обратиться ко мне с просьбой?
Чуть не проглотив язык, Гослинг, спотыкаясь, сделал отрывистый шаг назад и повторил попытку:
— Принцесса Луна, я смиренно прошу вас простить меня за то, что я…
— За то, что ты сказал в момент ужаса, сжимающего кишечник и сфинктер? — спросила Луна, складывая моментальную камеру в компактную, более портативную форму. Принцесса Ночи откинула голову и рассмеялась.
Когда смех эхом разнесся по коридору, Гослинг вспомнил уроки истории. Когда-то принцесса Луна была носительницей Элемента Смеха. Он глубоко, с хрипом вдохнул, покачал головой, взмахнул крыльями, а затем попытался взять себя в копыта.
— Ты добиваешься моей сестры. Из-за этого я должна мучить тебя и насмехаться над твоим существованием. Я знаю, что скоро ты будешь прикасаться к ней, дышать ей в затылок, и, если повезет, королевские ясли скоро снова будут заселены.
Во рту пересохло, и зрение Гослинга прояснилось настолько, что он увидел стоящую перед ним Луну. Ее бока тряслись от смеха, глаза были яркими и веселыми. Она смотрела на него, ее уши были приподняты, а улыбка была радостной и прекрасной.
— Раньше любой жених, желающий вступить в брак, должен был ухаживать за нами обеими и брать нас обеих в жены, — Луна сделала паузу, когда Гослингу показалось, что у него начинается гипервентиляция, и она издала мягкое, почти музыкальное хихиканье, — … к счастью для тебя, времена изменились, мой маленький пони.
Стоя почти в полной готовности, Гослинг чувствовал, как пот катится по его шее, а затем стекает по передним ногам. Его крылья зудели, пот со спины стекал по бокам, а мышцы судорожно сжимались.
— Ты мне нравишься, — сказала Луна Гослингу голосом, в котором звучали нотки смеха. Она сделала шаг вперед, а затем продолжила: — Ты мне очень нравишься. Ты делаешь мою сестру счастливой. Я не держу на тебя зла, и я тебя благословляю. Приходи ко мне, когда волнуешься, сомневаешься или боишься. Не стесняйся. Мы ведь станем семьей, не так ли?
Гослинг кивнул.
— Ночью эти проходы принадлежат мне. Броди по ним на свой страх и риск. — Принцесса Луна улыбнулась, склонила голову, а затем исчезла. Она растворилась в облаке ароматного, пьянящего дыма, забрав с собой фотоаппарат и фотосвидетельства ужаса Гослинга.
Покачав головой, Гослинг понял, что его постоянно предупреждали о принцессе Луне. Потный, взволнованный и не в духе, он поспешил вернуться в покои принцессы Селестии.
Пытаясь сдержать дыхание и опасаясь, что его подкрылки теперь точно воняют, Гослинг остановился прямо перед дверью принцессы Селестии. Один из двух стражников, стоявших в алькове на небольшом расстоянии, отдал честь. Гослинг не знал, что и думать. До сих пор реакция стражников была неоднозначной. Одни поддерживали его, другие — не очень. Он нервно усмехнулся, а затем постучал копытом в дверь.
— Да? Кто так нежно стучит в дверь моих покоев?
Ее голос. Гослинг почувствовал, как напряглись мышцы его спины. Ее голос. На его мордочке появилась одуряющая ухмылка, и страшная встреча с принцессой Луной была забыта. Как он любил ее голос. Ее голос был похож на солнечный свет. Он был теплым, ярким, полным жизни. Он наполнял счастьем и радостью каждый сантиметр его существа.
— Это я, рядовой Гослинг, и я прошу вашего разрешения войти внутрь, принцесса Селестия.
— О боже… так смело заявить о своих намерениях!
Гослинг вздрогнул, превратившись в птицу-лошадь другого вида.
Во рту у него пересохло, когда его собственные слова эхом отдались в ушах. Он услышал, как позади него захихикали стражники. Его крылья обмякли и поникли по бокам, а голова низко опустилась. Его уши обвисли, а хвост обвился вокруг задних ног. Он издал тихий, болезненный, скрипучий вздох, который прозвучал так, словно кто-то только что сжал резиновую уточку, что было тем более забавно, что его кьютимаркой она как раз и была.
Он удрученно вздохнул, гадая, может ли его ночь стать еще хуже.
— Если я не открою тебе двери, ты придешь ломиться в мои врата, чтобы жестоко разграбить мою казну? — спросила Селестия с другой стороны двери. — Ты красивый чужеземный военачальник, жаждущий завоеваний?
Стражники снова заржали. Гослинг глубоко вздохнул и задумался о том, как бы ему половчее выкрутиться. Возможно, Луна сможет напугать его до смерти. Совсем недавно ей это почти удалось.
Дверь открылась, и на пороге появилась принцесса Селестия, ухмыляющаяся и пахнущая цветочным мылом, щекочущим нос. Ничего не говоря, она схватила Гослинга в золотое сияние своей магии, втащила его в дверь, а затем, смеясь, захлопнула дверь и скрылась в своей комнате:
— Слишком давно я не опустошала свою сокровищницу!
— Гослинг, ты выглядишь потрясенным. — Селестия наблюдала за тем, как Гослинг устраивается в мягком кресле, напоминающем по форме бокал для мартини, но стоящем низко к полу. Она следила за каждым его движением, не в силах оторвать от него взгляд. Она уселась в глубокое углубление в полу, заваленное подушками, и устроилась поудобнее, как большая белая птица, устраивающаяся в гнезде.
— Принцесса Луна, — ответил Гослинг, не зная, что еще сказать. А что еще можно сказать? Ему было интересно, показывает ли Луна сестре свою коллекцию фотографий. Конечно показывала, сказал он себе в тихом, невысказанном внутреннем диалоге.
— Надеюсь, она не слишком тебя напугала. Убийца-психопат в хоккейной маске или зомби-нежить? — Теплая, приятная улыбка расплылась по мордочке Селестии, когда она устремила свой ласковый взгляд на Гослинга.
— Зомби. — Гослинг сложил передние ноги и устроился в кресле необычной формы в позе пони-буханки. — Мы немного поговорили, и она дала мне свое благословение. — Жеребец откашлялся, а затем попытался произнести следующие слова с таким изяществом и апломбом, на какие только был способен. — Полагаю, в прошлом у тебя с сестрой был общий муж?
— Да, — кивком головы ответила Селестия. Она вздохнула, повернулась и посмотрела на богато украшенные механические часы. — С течением времени старые обычаи и традиции исчезают. Но да, было время, когда мы с сестрой делили все, что у нас было. Полагаю, сейчас это кажется пошлым и немного…
— Вовсе нет, — сказал Гослинг, мягко прервав разговор несколькими негромкими словами. — Все так, как есть. — Гослинг, почувствовав в воздухе явное напряжение, не знал, что ответить, и промолчал, надеясь, что надвигающуюся неуютную тишину удастся как-то развеять.
— Ты должен понять, — обратилась Селестия к Гослингу, — что я очень люблю свою сестру. Я многим готова пожертвовать ради ее счастья. В том, чтобы быть одной семьей и иметь общего мужа, есть что-то успокаивающее. Мы. — губы Селестии сложились в мягкую, поникшую гримасу — Я доверяла ему. Он хорошо себя зарекомендовал и был пони с сильным характером. Я поделилась им с Луной в надежде, что он облегчит ее одиночество. Он был послушным, добродетельным, и какое-то время мы были счастливы все вместе.
Селестия закрыла глаза и покачала головой:
— По крайней мере, я так думала. Но горечь и ревность Луны росли… она становилась обидчивой. — Когда Луна оступилась… когда она… она… она… Луна очень хотела причинить мне боль любым способом, и она это сделала… Гослинг, прости меня, я не должна была говорить об этом, мне очень жаль.
Открыв глаза, она ожидала увидеть на лице Гослинга страх, но его не было. Вместо этого она увидела… понимание? Она увидела беспокойство в его серых глазах. Что-то в его выражении дало ей надежду:
— Сейчас ей гораздо лучше. Она все еще ищет свой путь, и ее преследует ее прошлое и то, что она сделала.
— Наверное, да, — ответил Гослинг, его ответ был добрым, мягким, нежным и понимающим. — Думаю, это объясняет, почему ты немного не решаешься завязать отношения.
— Моя сестра во всем стоит на первом месте. — Селестия снова закрыла глаза, чувствуя себя в безопасности, защищенной и достаточно смелой, чтобы обнажить свою душу. — Я не совершу ту же ошибку дважды. Я подвела ее однажды и никогда не сделаю этого снова. — Почувствовав необходимость сменить тему, Селестия кашлянула, сделала глубокий вдох, задержала его, а затем сказала: — Твоя мама приезжает в Кантерлот. Ты волнуешься? — Она открыла глаза и стала ждать ответа Гослинга.
— Немного, но я больше волнуюсь из-за большого пресс-релиза.
Что ж, это было понятно. Селестия тоже волновалась по этому поводу. Собирался званый вечер, и пресса будет иметь полный доступ. Селестия почувствовала, как у нее сжалось горло. Столько всего могло пойти не так. Все может пойти наперекосяк. Твайлайт Спаркл может начать танцевать.
— У меня есть все эти необоснованные страхи, которые сводят меня с ума…
Она посмотрела на Гослинга и увидела, как он сузил глаза, а его уши прижались к голове. Он был очарователен, когда выглядел обеспокоенным, и она почувствовала, как сердце затрепетало у нее под ребрами.
— Глупые страхи, которые просто парализуют меня. — Глаза Гослинга расширились, и он посмотрел на свою принцессу с нескрываемой нежностью. — Если я признаюсь в чем-то, что может показаться глупым, но чего я действительно боюсь, ты обещаешь не смеяться?
— О боже, неужели в наших начинающихся отношениях наступил тот момент, когда мы признаемся в постыдных секретах? — После этих слов губы Селестии сжались в тонкую линию. Она ждала, когда Гослинг обнажит свою душу.
— У меня есть страх… почти фобия… То есть, это пугает меня так, что ты не поверишь. — Крылья Гослинга затрепетали по бокам, а перья взъерошились, распушившись. — Мне снятся плохие сны на эту тему, так что, думаю, принцесса Луна уже знает, а если знает, то наверняка когда-нибудь расскажет тебе, — Гослинг втянул воздух с такой силой, что послышался свист, — я боюсь, что у меня будут вонять подкрылки…
— О, МОИ ЗВЕЗДЫ, НЕУЖЕЛИ? — Селестия изумленно моргнула.
— Правда, — пискнул Гослинг, ошеломленный реакцией Селестии. — Я постоянно проверяю себя, и меня до смерти пугает, что я могу расправить крылья и какая-нибудь затаившаяся вонь, о которой я не знаю, чуть не убьет какого-нибудь пони. Я знаю, это звучит глупо, но меня это пугает.
Селестия не сразу поняла, что ее бока вздымаются. Она облизнула губы, чувствуя нервозность, волнение, нервное возбуждение. Конечно, она и сама испытывала необоснованный страх перед этим.
— И все это усугубляется тем, что ты рядом. Я так старался быть хорошим жеребчиком и вести себя рядом с тобой наилучшим образом. Я держу крылья прижатыми к бокам, даже когда мне слишком жарко, и я не могу просто распахнуть крылья, потому что боюсь, что буду вонять, и, о боже, ты не поверишь, о чем еще я беспокоился, и я…
— Гослинг… — Мягкое слово Селестии заставило жеребца замолчать. — Я тоже беспокоюсь о вонючих подкрылках.
— Правда?
— Правда.
Мордочка Гослинга сморщилась, а глаза сузились:
— Мы могли бы проверить друг друга…
— Могли бы! — Селестия кивнула, ее голова покачивалась с большим энтузиазмом. — Мы могли бы проверить друг друга! Ты не всегда можешь учуять себя, особенно когда твой нос перестает работать!
Жеребец моргнул, как будто не мог поверить в свою удачу. Его глаза расширились, мордочка разгладилась, а уши навострились и встали дыбом. Одно ухо дернулось, отчего его серебристая грива рассыпалась по морде:
— У нас так много общего, — вздохнул он, не в силах придать голосу хоть какую-то громкость.
— Кейденс — удивительная пони… Могу только представить, что она отправилась к Луне, чтобы узнать о наших тайных страхах и сравнить их. — Селестия почувствовала, как в горле у нее запершило: эмоции грозили захлестнуть ее. Ей хотелось притянуть Гослинга к себе и обнять его. Она хотела сжать его, поцеловать. Она хотела прильнуть к его губам и дышать тем же воздухом, глядя ему в глаза. Она хотела видеть его юношеское любопытство, его обожание, она хотела заглянуть в его душу.
Этого еще не было. О, был нежный поцелуй в щеку после того, как они договорились ухаживать друг за другом, но это не был поцелуй. Она подумывала о том, чтобы притянуть его к себе и сделать из него жеребца, но понимала, что он выжидает. Ожидание было ужасным, но она уважала его желания.
— Всю эту неделю ты вел себя как идеальный нежный пони, — обратилась Селестия к своему спутнику, — но я должна спросить тебя кое о чем, Гослинг.
— Да?
— Когда я была в обмороке, ты смотрел на мои прелести? — спросила Селестия. Она смотрела, как Гослинг корчится, и знала ответ. Она улыбнулась и почувствовала, как тепло расцветает в ее чреслах.
— Я старался не смотреть, — ответил Гослинг, опустив уши, и покачал головой. — Но ты такая совершенная, белая и красивая. — Жеребец глубоко втянул воздух, чуть не поперхнувшись, а затем глотнул еще. — Я заметил, что у тебя есть пупок. Вот он… просто смотрел на меня. Кейденс заметила, что я смотрю, и улыбнулась мне. Она сказала, что ты не сильно отличаешься от меня. Она заметила, как я взволнован, и подумала, что это забавно, хотя она волновалась за тебя.
— Ты смотрел на мой пупок? — Селестия моргнула от удивления и шока. — У тебя была возможность осмотреть все, и именно мой пупок привлек твое внимание?
Взволнованный молодой жеребчик почти заикался:
— Спроси Кейденс, потому что я сказал ей кое-что об этом…
— Гослинг…
— Да?
— Мне пришло в голову…
— Да, принцесса?
— Что я еще не видела твоего пупка… Справедливость есть справедливость, в конце концов…