Опасный роман лебедей
Глава 15
— Твоя мать таки может умереть…
— Ма…
Гослинг, который пока не решался взглянуть на мать, посмотрел на Блюблада. Блюблад выглядел вполне удовлетворенным и самодовольным. По правде говоря, и Гослинг чувствовал себя вполне удовлетворенным и самодовольным. Он навострил уши, когда Блюблад захихикал.
— Гослинг, ты хоть понимаешь, что ты натворил? — спросил Блюблад тихим, ехидным голосом.
— Опозорил свою мать? — ответил Гослинг, чувствуя, как взгляд матери буравит его.
Блюблад хихикнул и постучал передними копытами друг о друга:
— Пресса не может получить и то, и другое. Если они скажут, что ты слишком молод, я смогу заявить, что они размещают на своих первых страницах извращенные изображения жеребят ради сексуальной эксплуатации. Это выгодно.
Хм. Гослинг уставился на Блюблада. Это было… что-то:
— Блюблад…
— Да?
— Насчет моего возраста и статуса взрослого… то, о чем мы говорили… сделай это.
Бросив взгляд на Селестию, которая вместе с Луной разговаривала с репортером, Блюблад скривил тонкие губы в отвратительной, непристойной пародии на улыбку. Его глаза сузились, а брови сложились в злобную букву "V", изображающую экстатическую злобу.
— Гослинг, что ты делаешь? — спросила Слит, выглядя обеспокоенной.
Опасаясь, что за день он достаточно расстроил свою мать, Гослинг решил, что будет разумнее выложить все начистоту:
— Ма, ты ведь знаешь, что у меня была бит-мицва? И теперь я взрослый?
Слит кивнула:
— Я работала сверхурочно и брала несколько подработок, чтобы обеспечить тебе хороший праздник. В тот вечер мы ходили на фильм "Брось свой фургон", кажется. Ты пел песни целых две недели.
— Да, ма… Дело вот в чем. У Блюблада есть план, согласно которому, раз уж я стал взрослым в глазах Первых Племен…
— И любое слово, сказанное о тебе и твоем возрасте в газетах, будет означать, что это клевета на Первые Племена? — Слит моргнула своими красивыми голубыми глазами, и ее лицо стало невыразительным. Медленно повернув голову, она устремила на Блюблада пристальный взгляд.
Блюблад опустил уши и пригнул голову, вздрогнув от пустого взгляда Слит. Блюблад прожил достаточно долго, чтобы быть мудрым. Он не хотел попасть под гнев Слит. Она была для него воплощением материнства в квадрате. Или что-то в этом роде.
— Я одобряю, — сказала Слит тихим шепотом. — Я понимаю необходимость. При любых других обстоятельствах я была бы против, но моему дорогому Госси предстоит нелегкая борьба на каждом шагу. Не церемоньтесь. Мы не можем позволить себе притворяться или играть честно.
— Ты одобряешь? — спросил Блюблад, недоуменно моргая.
— Твайлайт Вельвет рассказала мне о том, через что пришлось пройти Шайнингу Армору. Мы говорили об этом, когда пришли сюда… а потом я застала своего сына за невыразимой гадостью. — Ближе к концу голос Слит стал немного хрипловатым и более гнусавым. — Ой-вей, его мать может умереть.
— Признаться, я удивлен, что вы согласились на это. — Блюблад навострил уши, когда Селестия и Луна рассмеялись. Он повернулся и увидел репортера, направляющегося к столу, за которым они сидели вместе. — Гослинг, приготовься…
Репортер был пегасом, и у него была камера, закрепленная на шейном кронштейне. Там же находился блокнот с автопишущим пером, который, как понял Гослинг, был бы очень кстати для Севильи. Он сделал мысленную заметку попросить Рейвен о таком же. Пегас был старше, улыбался, у него были добрые янтарные глаза. Его шерсть была цвета мокрого песка. На нем была потрепанная шляпа-котелок с атласной фиолетовой лентой и вокруг макушки.
— Здравствуйте, меня зовут Тидди Огги, и я надеялся поговорить с вами. — Пегас говорил с глубоким, странным акцентом.
— С удовольствием, — ответил Гослинг. — Мне называть вас Мистер Огги?
— Тидди, зови меня Тидди. — Пегас кивнул и усмехнулся.
— Зовите меня Гослинг. — Гослинг понимал, что в этот момент на него смотрит множество глаз. Очень много глаз. Он чувствовал их, так много глаз, так много ожиданий, и у него начался небольшой зуд.
— Мистер Гослинг, — начал Тидди тихим, скрежещущим голосом, — я хотел бы узнать о вас побольше. Я знаю, что вы рядовой и что вы служите в гвардии. Я знаю, что у вас есть мать, которая вас очень любит… но я надеялся узнать от вас все, что вы хотели бы, чтобы о вас узнала пресса.
Моргнув, Гослинг попытался осмыслить только что сказанное. Похоже, ему дали шанс высказать свою точку зрения. Гослинг взглянул на Блюблада и увидел слабый, почти незаметный кивок со стороны ехидного принца.
— Я из Первых Племен и немного традиционалист. — Гослинг прочистил горло. — А еще я молод, глуп и немного туповат. — Уши жеребца раздвинулись, и он посмотрел на свой шлем, лежащий на столе, а затем снова на Тидди. — Я думаю, что жеребчикам и кобылкам моего возраста следует побольше служить. Я знаю, что это помогло мне разобраться в себе и научиться правильнее смотреть на жизнь. Я хочу влюбиться, остепениться и завести семью, причем как можно скорее. Полагаю, я хочу в жизни того же, что и все остальные пони, хотя, возможно, не того, чего хотят большинство жеребцов моего возраста.
Кивнув, Тидди ответил:
— Вы уже видели утренние газеты?
По шее Гослинга пробежала холодная колючка страха, отчего он покрылся мурашками. Он почувствовал, что у него пересохло во рту:
— Нет, не видел. Есть что-то, о чем я должен знать?
— О, подозреваю, что вы скоро все узнаете, но я не хочу в этом участвовать. Я из Лас Пегасус Пикаюн, и мы не печатаем грязь и не публикуем нападки. Мы — небольшая, центристская, консервативная семейная газета с упором на семейные новости, которые может прочитать пони любого возраста.
— Понятно. — Гослинг услышал дрожь в собственном голосе, и это его встревожило.
— Послушайте, я знаю все о глупости молодости, так что не беспокойтесь о том, что раньше вы демонстрировали размах крыльев… но, не обращая внимания на это, не могли бы вы под запись сказать, что вы выступаете за семейные ценности и традиционную семью?
Гослинг, опасаясь подвоха, усилил бдительность. Холодная колючка исчезла, когда его глаза сузились. В ход пошли уроки коммуникаций. Он знал силу слова. Сержант Цирцинус мог часами крутить ему уши, если он попадался на простую словесную уловку. Одна бровь поднялась:
— Я сторонник семейных ценностей, традиционных и иных. Меня воспитывала мать, а отца не было. Она научила меня терпимости как добродетели. Поэтому у меня очень открытые представления о том, что такое семья. Это могут быть две кобылы, или два жеребца, или кобыла и жеребец, или даже полиаморный табун. Это также может быть мать-одиночка или отец-одиночка. Я отстаиваю семейные ценности, в какой бы форме они ни проявлялись.
Тидди Огги моргнул, замер и снова моргнул. Его ручка выводила каждое слово, написанное крошечными буквами в блокноте, закрепленном на шее вместе с камерой. Он моргнул еще раз, а затем кивнул.
— Когда я сказал "традиционный", я не имел в виду, в плохом смысле этого слова. Думаю, я понимаю, как вы могли неправильно понять это и немного встревожиться. Виноват.
Гослинг облегченно вздохнул. Он все еще чувствовал на себе пристальный взгляд. Другие репортеры уже собрались в полукруг и слушали на почтительном расстоянии. Гослингу стало жарко, он вспотел и почувствовал зуд под крыльями.
— Мистер Гослинг, я не занимаюсь словоблудием. Это никому не приносит пользы.
Сказанное не означает правды, напомнил себе Гослинг.
— Мы в Лас Пегасус Пикаюн делаем упор на семью. Нам все равно, какая семья, лишь бы в ней были семейные ценности. Лас-Пегасус — город греха. Слишком много матерей-одиночек. Это чума для общества. Слишком много пони, не берущих на себя обязательств. — Тидди глубоко вздохнул, один глаз сузился, а другой расширился. — Мы тоже не против матерей-одиночек. Мы просто считаем их симптомом гораздо более серьезной проблемы.
Гослинг кивнул.
— Сегодня утром о вас написали несколько сенсационных заголовков, — сказал Тидди тихим шепотом, его глаза метнулись к другим репортерам. — И мне хотелось бы верить, что это неправда. Исходя из предположения, что это просто ложь и сенсация, от имени газеты Лас Пегасус Пикаюн я хотел бы сказать, что мы ищем пони, которые будут отстаивать наше дело. Пожалуйста, имейте нас в виду, хорошо?
— Я так и сделаю, — ответил Гослинг, чувствуя, как подрагивают мышцы спины. Что о нем написали в газетах? Ему не терпелось узнать. Ему было интересно, знает ли что-нибудь Блюблад. Часть Гослинга не хотела этого знать.
— Спасибо, — сказал Тидди, склонив голову и отступая назад.
Чувствуя беспокойство, даже страх, Гослинг взглянул на Блюблада, пока другой репортер продвигался вперед. Казалось, что после того, как один репортер поговорил с ним наедине, шлюзы открылись.
Принцесса Селестия почувствовала, как Твайлайт Спаркл прижалась к ее боку. Твайлайт держала в телекинезе чашку с розовым пуншем. Она на мгновение посмотрела на Твайлайт, а затем вернула взгляд к Гослингу, который задействовал не одного, а сразу нескольких репортеров. Прекрасный слух Селестии позволял ей слышать все, что говорилось, каждое слово. Гослинг рассказывал о том, что значила для него служба в гвардии и как она сделала его лучшим пони.
— Он очарователен, — сказала Твайлайт вежливым, разговорным тоном.
— О, ты даже не представляешь, Твайлайт, — ответила Селестия.
— Немного молод, — сказала Твайлайт своей бывшей наставнице.
— Кажется, я припоминаю другую молодую пони, которая была примерно его возраста. Она взяла в оборот Найтмер Мун, отправилась навстречу приключениям и стала принцессой. — На мордочке Селестии появилась кривая улыбка. — Пони критиковали ее за то, что она была слишком молода. Она вступила в войну со своими критиками, долгую, ужасную, кровавую войну, которая никак не может закончиться.
— Кейденс была слишком молода. — Твайлайт сделала глоток пунша. — Она была совсем маленькой кобылкой, когда сражалась с Призмией. Иногда молодость — это преимущество. Думаю, с возрастом я стала менее самоуверенной. Теперь я посылаю в опасность пони вдвое моложе меня, чтобы узнать, каким потенциалом они обладают. — Твайлайт ничего не сказала о своей войне с прессой. Чем меньше об этом говорилось, тем лучше. — Ты счастлива?
Селестия молчала, обдумывая слова Твайлайт, и прошло несколько мгновений, прежде чем она смогла ответить:
— Я волнуюсь, я переживаю, особенно в свете некоторых утренних заголовков, но да, Твайлайт, я счастлива.
— Я видела некоторые заголовки. Только несколько. Меня передернуло, и у меня испортилось настроение. — Твайлайт сделала еще один глоток пунша и наблюдала, как Гослинг смеется вместе с несколькими репортерами. — Если Блюблад — ублюдок, то Гослинг — шут…
— Твайлайт, что за ужасные вещи ты говоришь. — Опустив глаза, Селестия перевела взгляд на Твайлайт. Она старалась сдержать улыбку. В глазах Твайлайт она увидела тихий смех. Ее ученица так выросла. Теперь она была той пони, о которой надеялась Селестия. Она подняла голову, и ее взгляд упал на Гослинга. — У меня уже есть на него планы, Твайлайт.
— Как у тебя были планы на меня… или на Кейденс… или на Трикси. — Твайлайт изогнула бровь.
— Технически, это у Эпплджек есть план на Трикси, — сказала Селестия тихим шепотом. — Я просто помогла ей разобраться в деталях. У Эпплджек хорошее лошадиное чутье. Ты поступишь мудро, если оставишь ее в качестве советника. — Голос Селестии стал еще тише, а ее рог на короткое мгновение засветился. — Трикси не должна покидать Понивилль, как только приедет. Ты поняла? Больше никаких побегов. Пришло время ей принять программу и реализовать свой потенциал.
Твайлайт кивнула, но ничего не сказала.
— Я наблюдаю за Сумаком Эпплом[1] уже очень долгое время, — сказала Селестия голосом, который могла слышать только Твайлайт.
— Так же, как ты наблюдала за мной и многими другими, — ответила Твайлайт. Она подняла глаза на свою бывшую наставницу. — Что ты в нем видишь?
— Величие чуть выше среднего. — Уши Селестии дернулись, когда Гослинг заговорил о своих отношениях с матерью. — Не все пони созданы для того, чтобы стать принцем или принцессой аликорном, но многие из них созданы для того, чтобы стать героями. Малыш Сумак Эппл подает надежды. Я чувствую в нем… какую-то силу, но пока не могу понять, что это такое.
— Понятно. — Твайлайт прочистила горло. — А что насчет него? — спросила Твайлайт, жестом указывая на Гослинга. Она ждала ответа от Селестии, которая стояла и смотрела на Гослинга.
Селестия вздохнула:
— Я вижу, что с каждым днем влюбляюсь все больше и больше…