Опасный роман лебедей

Глава 42

Как выяснилось, Гослинг был не настолько важен, чтобы требовать приготовить завтрак пораньше. Ему дали батончик с арахисовым маслом, улыбнулись и отправили восвояси. Чувствуя, что в любой момент может умереть от голода, он ждал в столовой, став первым пони, пришедшим на завтрак, который подавали где-то перед рассветом или после него.

Вынужденный ждать, он сидел на стуле, чмокал губами, корчил смешные рожицы, упражнялся в глупых голосах и забавных пародиях (ему показалось, что он неплохо передал язвительность принца Блюблада) и пытался прочувствовать изменения, произошедшие в его теле под воздействием магии Кейденс. Он был другим. Ему казалось, что он стал гораздо красивее. А размах его крыльев? Больше, чем когда-либо. Ему не терпелось похвастаться этим. Мир должен был узнать об этом. Ему было чем похвастаться, и он планировал устроить впечатляющий показ для своей избранницы. Он собирался поразить ее.

Застряв в комнате, наполненный слишком большим количеством энергии, Гослинг переходил от темы к теме, думая обо всем: от Скайфайр и ее нового жеребенка до того, как он станет отцом. Не требовалось многого, чтобы убедить себя в том, что он готов к отцовству. Конечно, Селестия знала, что делает, и он мог просто учиться на ходу.

Оставался еще вопрос с Луной, но все, что ему нужно было сделать для Луны, — это заслужить ее дружбу. Если же случится что-то еще, а это было большое "если", то, без сомнения, это произойдет позже, как развитие их дружбы. Он просто будет очень игривым другом, когда ему это сойдет с копыт, верным, преданным, самоотверженным другом, когда того потребует ситуация, и верным солдатом, когда от него этого потребуют.

Дверь открылась, и звук копыт позади Гослинга заставил его повернуть голову. В углу зрения он увидел голубой цвет. Он повернулся всем телом и посмотрел на Луну. Она смотрела на него настороженным взглядом, несомненно, все еще взволнованная тем, что он сделал. Было видно, что она немного не в себе. Он обнаружил, что ему доставляет удовольствие наблюдать за ней в ее взволнованном состоянии.

— Привет, Луна, — тепло поприветствовал ее Гослинг. Он увидел, как она остановилась на середине шага возле стола, ее глаза сфокусировались на нем, уставились на него, и на мгновение ее ноздри раздулись. Она была не такой красивой, как ее сестра. Если Селестия была крупной и больше большинства пони, то Луна была высокой, но при этом легкой, изящной и стройной. Но, как Гослинг знал по опыту, она была крепкой и довольно тяжелой. Она не была хрупкой. Она все еще хромала, но, похоже, быстро поправлялась. Он подумал, не свойственно ли это аликорнам.

— Доброе утро, — ответила Луна, приходя в себя и садясь за стол.

— Послушай, Луна, мне нужно кое-что сказать. — Гослинг наклонился вперед над столом и не сводил с нее глаз. Он дерзко вздернул бровь, и, к его удовольствию, Луна закатила глаза, а ее уши дернулись и затрепетали.

— Ну и ну. — Глаза Луны сузились.

— Как твой муж, я буду уважать каждый сантиметр твоего тела, кроме губ. Я буду целовать их при каждом удобном случае, потому что ты должна знать, что кто-то любит тебя. Ты не из тех, кто страдает от одиночества. Но ты не должна волноваться, потому что я не собираюсь делать ничего неприличного, некрасивого или ставить тебя в неудобное положение, говоря, что ты мне что-то должна только потому, что я твой муж. Поняла? — Пока он говорил, на щеках Луны появился темный румянец, такой же темный, как глубокий пурпур заката, а глаза Луны сверкали, как луна, поднимающаяся над серебристо-серыми облаками в небо, усыпанное звездами.

— Я ценю твою откровенность, — сказала Луна после нескольких долгих секунд молчания. — В конце концов, мы хотим, чтобы моя сестра была счастлива. Это наша общая цель, и цель достойная.

— Ну, — начал Гослинг, — есть еще вопрос твоего счастья, я тут подумал. Я думаю, что тебе не помешало бы немного счастья, понимаешь, о чем я? — Его улыбка исчезла, и он стал очень серьезным.

— Это что, тонко завуалированный намек? — спросила Луна.

— Разве я выгляжу так, будто играю? — ответил Гослинг, когда румянец на щеках Луны стал еще темнее. Это было похоже на пролитое красное вино на черные шелковые простыни. Даже ее шея приобрела более глубокий оттенок синего. — Муж обязан сделать свою жену счастливой. Или обеих. Или столько, сколько их у него есть. Это то, что он должен делать. — Усиливающийся акцент Гослинга звучал так, будто он сказал: “Это то, что он делает”.

Он не знал, что его голос имеет такую же власть над Луной, как и над ее сестрой. Он не знал, как Луна борется внутри, пытаясь сохранить самообладание. К этому добавилось еще и то, что голос Гослинга стал несколько более глубоким баритоном, так как его более крупное туловище придавало ему больше резонанса и делало голос более властным. Он был как масло, но не намазанное на поджаренный хлеб, и оставил бедную Луну в виде хорошо промасленной кобылы.

— Весь мир увидит, как я кручу с тобой роман так же, как с твоей сестрой. — Глаза Гослинга сузились. — Я не собираюсь давать этим ублюдкам-репортерам шанс сказать, что тебя сторонятся, или что ты некрасивая, или не привлекательная, или что я люблю только Селестию, нет, понимаешь, потому что в какой-то момент газеты напечатают несколько нужных слов, и ты прочтешь их, и они засядут в твоем сердце, как заноза, понимаешь, и тогда начнутся всякие нехорошие вещи. И я не дам этому шанса случиться, понимаешь? — Он моргнул, наклонил голову набок и заметил тяжелое дыхание Луны. — Ты в порядке, красотка? — Когда он заговорил, аликорна, сидящая за столом, издала звучный вздох.

— Я в порядке, — ответила Луна немного хриплым голосом, — здесь слишком тепло. Зачем так сильно нагнетать жару? Более прохладный воздух поддерживает баланс гормонов. — Луна нахмурилась, словно овца, переходящая дорогу, и стала обмахивать себя крылом.

Дверь открылась, и Гослинг ожидал увидеть Рейвен, или Блюблада, или, возможно, Кейденс или Селестию, но это была всего лишь бледно-зеленая кобыла-единорожка с тележкой для сервировки. Она вкатила ее внутрь, и комната наполнилась благоухающим ароматом кофе. У Гослинга потекло изо рта, и он увидел блюдо со свежими пончиками. Как только блюдо было поставлено на стол, он взял один, не заботясь о том, что нарушает какие-то неведомые ему правила приличия.

Пончик целиком отправился ему в рот, отчего и кобыла-единорог, и Луна уставились на него, глядя на его раздувшиеся щеки. Он немного пожевал, проглотил часть того, что было у него во рту, а затем сумел вымолвить:

— Что? — Кобыла закатила глаза, покачав головой, а Луна просто уставилась на него сузившимися глазами.

Не обращая внимания на их неодобрение, Гослинг взял еще один пончик. Он был голоден. Он запихнул его в рот, проглотил, а затем принялся вылизывать длинным оранжевым языком липкий рот.

Пока Гослинг приводил себя в порядок, вошла Рейвен, а за ней и Блюблад, который помогал Селестии. Повернув голову, Гослинг посмотрел на любимую кобылу, слизывая с губ липкую глазурь. Она щурилась сквозь сузившиеся глаза, как будто свет был слишком ярким, и на его губах расплылась широкая улыбка. Он гадал, знает ли она, а если не знает — как скоро она это заметит?

— Ооооо, здесь слишком светло, — тихо проговорила Селестия, — приглуши свет.

— А свет вообще регулируется? — ответил Блюблад, помогая тете. Он оглядел комнату, пытаясь найти выключатель.

— О, не бери в голову, со мной все будет в порядке, — вздохнула Селестия немного гнусавым голосом. В ее голосе не было ни капли величественности, совсем нет. Она села рядом с Гослингом и облокотилась на стол, не заботясь о приличиях.

— Доброе утро, солнышко, — сказал Гослинг сидящему рядом с ним аликорну.

— Гослинг, сейчас не лучшее время для утреннего пони, — сказала Селестия, честно предупреждая любовь всей своей жизни. — О, моя голова… оооо… я собираюсь изгнать Кейденс, клянусь. — Покачиваясь взад-вперед, она подняла голову и начала тереть ее правым передним копытом, которое сегодня утром было без накопытника. На ней не было ни регалий, ни короны. Схватившись за голову, она заскулила и что-то страдальчески произнесла.

— Пожалуйста, она очень обезвожена, — обратился Блюблад к кобыле-единорогу, — пожалуйста, сходите за соком или чем-нибудь еще, и побыстрее!

Склонив голову, единорожка поспешила прочь, оставив свою тележку. Блюблад сел рядом с Рейвен, опустился на свое место и зевнул, опираясь передними ногами на край стола. Рядом с ним Рейвен начала наливать кофе.

Ухмыляясь, Гослинг встал во весь рост рядом с Селестией, и, к его радости, он оказался заметно выше, расположившись рядом с ней. Конечно, он все еще был ниже ее, но каждый полученный сантиметр ощущался как победа. Луна сидела за столом, сгорбившись над своим кофе, и выглядела сонной, когда солнце начало проглядывать над горизонтом далеко на востоке.

— Прошлой ночью мне снились странные сны, — сказала Селестия, закрыв глаза и продолжая раскачиваться из стороны в сторону в своем кресле. Протянув переднюю ногу, она дотронулась до Гослинга и несколько раз пошарила вокруг, прежде чем нашла его в ослепленном состоянии. — Очень странные сны… Я использовала свое чрево как пушку… Я выпускала жеребят на большой скорости и сбивала пони с ног… Я задирала ногу, наставляла зад, прицеливалась и давала залп… Это был очень странный сон. Бедняжка Луна получила одну пулю прямо в губы. — Наступила пауза, прежде чем она продолжила: — Жеребята были как подушки… они были в целости и сохранности после запуска.

Селестия, прикрыв глаза, смотрела на всех присутствующих пристальным взглядом. Даже Луна, похоже, проснулась, по крайней мере, на данный момент. Рейвен сделала глоток кофе, но, поскольку она не была так внимательна, как следовало бы, немного капнуло ей на подбородок.

— Меня раздражало мое состояние. — Селестия сглотнула, и ее голос прозвучал сухо. — Я больше не хотела, чтобы ты прикасался ко мне, Гослинг, ведь это все твоя вина. Каждый раз, когда ты приближался ко мне, я поворачивалась к тебе задом и стреляла в тебя из своей жеребячьей пушки. Стрельба велась скоротечно, и ты оказывался под прицелом раз за разом, пока не валился с ног.

Не зная, что ответить, Гослинг схватил еще один пончик и начал его есть. Как вообще можно ответить на такое? Он посмотрел на Луну умоляющими глазами, надеясь на помощь, на содействие, как надеялся на помощь от товарища по окопам, но Луна лишь пожала плечами.

— Я выстрелила в Твайлайт… она убежала с ним и оставила его себе. — Селестия, глаза которой были по-прежнему закрыты, потерла копытами лицо. — Мне трудно чувствовать лицо, а голова кажется воздушным шаром, который парит далеко-далеко над моим телом. — Селестия растянула щеки, губы и исказила лицо, как будто оно было сделано из резины. — Твайлайт так и не вернула жеребенка. Она оставила его себе и была восхитительной матерью. По какой-то причине я не возражала против того, что она оставила одного из моих.

Гослинг несколько раз моргнул, а затем съел еще один пончик, уставившись в стол. Блюблад делал то же самое, уставившись в стол, а Рейвен, не сводя глаз с Селестии, тоже взяла пончик. Губы Луны были сжаты в плотную линию.

Дверь открылась, и вернулась кобыла-единорог, на этот раз с подносом, на котором стояло несколько стеклянных кувшинов. Она поставила кувшины на стол, поклонилась, положила поднос на свою тележку и поспешила прочь, за завтраком.

Веки Селестии чуть приоткрылись, и она зашипела, когда пронзительный яркий свет ударил ей в глаза. Она заставила себя не закрывать глаза, но прищурилась и наклонила голову вниз, подальше от резкого света верхних ламп. Рейвен поставила перед ней стакан с апельсиновым соком, и послышался звук облизывающегося Гослинга.

Все казалось слишком странным и серьезным. Гослинг был в слишком хорошем настроении для странностей и серьезности. Он ерзал на стуле, не зная, что делать или говорить, но сидел и пытался придумать, как разрядить обстановку.

— После завтрака у тебя сеанс терапии с Люминой Лавлеттер, — сказала Рейвен Селестии, когда белая аликорна подняла свой стакан с апельсиновым соком, чтобы отпить из него. Повернув голову, она посмотрела на Гослинга. — У тебя тоже есть сеанс, сразу после Селестии, а потом у вас двоих будет совместный сеанс, так что готовься.

Кивнув, Гослинг посмотрел на пончики и подумал, не съесть ли еще один.

— Насколько я понимаю, Скайфайр родила жеребенка земного пони, — обратилась Рейвен к Гослингу.

Тот снова кивнул, не отрывая взгляда от пончиков.

— И что ты попал в центр мощного всплеска сырой магии, — продолжила Рейвен негромким голосом, прекрасно понимая, что громкость может переполошить Селестию. — Что-то в тебе не так, Гослинг, но я не могу понять, что именно.

Жеребчик усмехнулся и посмотрел на Рейвен, но ничего не сказал. Он взглянул на Луну и увидел слабую ухмылку на ее мордочке, когда она наливала себе яблочный сок. Он почувствовал зуд в крыльях, но проигнорировал его. Стол для завтрака — не место для того, чтобы расправлять крылья.

Блюблад зевнул и отпил кофе. Наполовину проснувшись, он потер щеку, почесал шею, а затем посмотрел на Рейвен:

— Ты была великолепна прошлой ночью, дорогая.

С губ Рейвен сорвалось слабое хихиканье, а ее лицо окрасилось пунцовым цветом.

Чувствуя себя игривым и слишком хорошим, чтобы сдерживать свое настроение, Гослинг схватил еще один пончик, но не стал его есть. Он повертел его, изучая, а потом посмотрел на Луну, размышляя, что же ему может сойти с копыт. Чувствуя себя нахально, будучи молодым, глупым и полным юношеской бравады, он решил, что ему сойдет с копыт почти все. Взмахнув передней ногой, он запустил пончик в пьющего кофе ночного аликорна.

Пончик взвился в воздух по идеальной параболической дуге и с глухим хлюпаньем приземлился на рог Луны, перекосившись. Он соскользнул вниз и прижался к ее лбу. Луне потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что произошло, и ее веки медленно и растерянно замигали, пока она соображала. Медленные моргания сменились быстрыми, а ресницы затрепетали, как бабочки в урагане. Ее голова с механической медлительностью повернулась к Гослингу, который уже подумывал, не зашел ли он слишком далеко. Розовая глазурь резко выделялась на фоне темно-синего рога Луны. Луна перевела взгляд на пончик, покоящийся у нее на лбу, с рогом, торчащим из середины, а затем перевела взгляд на Гослинга, скривив при этом верхнюю губу.

— Он бросает, он попадает, — сказал Блюблад немного сонным голосом, но не впечатлился. — Но выдержит ли он возмездие Луны? Сомнительно… кое-кому из пони предстоит длительный боевой выезд в составе ночного патруля.

Было слышно, как Луна скрежещет зубами, а ее лицо напоминало разъяренную грозовую тучу, которая клубилась и клокотала по мере того, как шторм набирал силу. Пока Луна корчилась, нагнетая напряжение, чтобы закипеть, Селестия начала хихикать. Она перекинула переднюю ногу через холку Гослинга, притянула его к себе и поцеловала в щеку.

— Эй, что-то в тебе изменилось, — сказала Селестия негромким, смущенным голосом, не обращая внимания на театральный, драматический гнев сестры, — ты стал выше?