Опасный роман лебедей
Глава 72
С язвительной улыбкой принцесса Селестия опустила глаза и прочитала газетный заголовок, напечатанный крупным жирным шрифтом. Ее глаза несколько раз пробегали по нему, и с каждым разом улыбка становилась все шире и шире. Дошло до того, что от огромной ухмылки уголки ее глаз стали морщиться.
Будущий принц катает принцессу Луну на колеснице по улицам Кантерлота и поет ей серенаду под названием "Голубая луна". Кто сказал, что романтика умерла?
Даже несмотря на все эти неприятности, утро выдалось на славу. Торжественная подготовка к помолвке была в самом разгаре. Замок был полон пони, многие из которых были бывшими учениками и старыми друзьями. Замок снова ощущался живым. Он стал тихим и черствым — ведь какое-то время Селестия думала, что живет в музее. Но теперь здесь была жизнь, смех. А еще за ее столом для завтрака сидели похмельные пони.
— Племянник, как ты себя чувствуешь этим прекрасным утром?
Блюблад со стоном откинулся на спинку стула.
— А ты, Рейвен?
Рейвен ничего не ответила: она застонала и потерла левый висок.
— Должно быть, вчерашняя ночь была не из приятных. — Селестия улыбнулась, и ее уши задергались от счастья. Она подняла чай, отхлебнула, а затем засияла как солнышко. — Сегодня утром я очень счастливая пони. Сама не знаю почему.
— Прошлая ночь была странной, — сказала Рейвен тихим, приглушенным голосом.
— Это точно. — Блюблад кивнул. — Ни удил, ни уздечек, ни седел. Мы даже ничего не делали, просто сидели вместе на диване и пили вино.
— Он сделал мне предложение…
— Поздравляю! — От восторженного крика Селестии все на столе зазвенело, и обе похмельные пони вздрогнули от боли. — Блюблад, племянник, мне бы очень хотелось, чтобы ты передумал. Мы могли бы найти способ…
— Нет… — Блюблад махнул копытом в сторону тети. — Нет, нет… Прости, но мои приоритеты изменились. Я всегда буду рядом, чтобы помочь, я буду наставлять Гослинга, но с меня хватит. Этот кризис был моим последним. Думаю, у нас у всех было своеобразное пробуждение. Ты, тетя, снова обрела свой моджо… свой настрой, так сказать. Луна начинает испытывать что-то похожее на счастье, думаю, это очень трудно определить. А я… ну, а… я нашел кое-что очень дорогое для себя. После всей той боли, которую она мне причинила, настало время отплатить ей тем же. Я понимаю, что рождение жеребенка — это мучительно.
— Это больно, — сказала Селестия, вспоминая прошлое, — но, по правде говоря, я всегда приветствовала эту боль. Думаю, я стала скучать по ней. — Сияющая кобыла издала вздох, от которого чай в ее чашке пошел рябью, и посмотрела на Рейвен. — Я действительно желаю тебе удачи. Я рада, что у моих жеребят будут маленькие товарищи по играм.
— У меня была хорошая жизнь… и я действительно хорош в том, что делаю… но я больше не счастлив в этом. Можно быть ублюдком лишь до поры до времени. Прости, тетя, но, чего бы это ни стоило, я чувствую, что подвожу тебя. — Блюблад самым неприличным образом облокотился на стол и закрыл глаза.
Сияющая улыбка Селестии исчезла. Какое-то время она сидела и смотрела на пони, которого мало кто любил, но которым она дорожила. Моргая, она наблюдала за его дыханием, за медленным подъемом и опусканием его груди:
— Не унывай, Блюблад. Каждый конец — это новое начало. Я ничуть не разочарована и не расстроена тобой. Я очень люблю тебя и хочу, чтобы ты был счастлив.
Подняв голову, Блюблад открыл глаза и посмотрел на тетю:
— К черту, я сейчас начну плакать. — Ничего больше не сказав, даже не отстранившись от стола, Блюблад встал и ушел. Он уходил торопливо, и, когда он покидал комнату, слышались звуки сопения.
— Вчера вечером, — сказала Рейвен почти шепотом, — когда мы обнимались, я поняла, что действительно хочу провести с ним всю оставшуюся жизнь. Он… ну… я не знаю, как это сказать, но прошлой ночью… в общем, я больше не боюсь стареть.
Услышав эти слова, Селестия вновь улыбнулась.
— Появился Гослинг, и вдруг все пони стали намного счастливее. Я не могу этого объяснить. Горничные стали счастливее, служащие замка снова насвистывают, бродя по коридорам. Кибиц… Кибиц ходит и улыбается, а я все думаю, что его подменили чейнджлинги. Все в лучшем настроении… а у нас серьезный кризис! Я не могу объяснить, что происходит. Думаю, это потому, что все пони рады снова видеть тебя счастливой.
Селестия, которая подозревала нечто иное, ничего не сказала.
Рейвен с полузакрытыми глазами налила себе чашку кофе и обняла себя за бока, обхватив передними ногами. Наклонившись над чашкой с кофе, она слабо и болезненно улыбнулась, а затем из ее уст вырвалось нечто, что было почти хихиканьем.
Подняв бровь, Селестия ждала, надеясь, что Рейвен что-нибудь скажет. Это был шанс побыть просто кобылами. Не принцесса и ее преданная помощница, не работодатель и работник, а просто две кобылы, которые влюблены и хотят быть счастливыми. Селестия снова почувствовала себя пони. Не бессмертной богиней солнца, не старой кобылой на вершине горы и не реликтом из прошлого. Она была пони, кобылой, с потребностями, надеждами, мечтами и стремлениями. У нее были желания, вещи, которых она хотела, и нация, которую она очень любила, любовь, которая была свежа, обновлена.
— Прошлая ночь была волшебной, — прошептала Рейвен. — Никаких воплей. Никаких криков. Никакого насилия. Просто долгий разговор и много выпивки. Все началось с вина и поцелуев. Потом все перешло к бренди и ласкам шеи. Напитки становились все крепче, ласки все тяжелее, выпивка текла как вода, но не было необходимости что-то изображать. Не было давления, не нужно было снимать стресс. Мы были счастливы. — Она закрыла глаза, и на ее мордочке появилась похмельная ухмылка.
— У грифонов есть песня для таких ночей, как эта. — Селестия на мгновение прикусила губу, пытаясь вспомнить, что это было.
— О? — Рейвен открыла глаза и подняла голову.
— Ах, да, я помню… — Селестия вдохнула, набирая воздух в легкие, а затем приготовила свой певческий голос. — Лосось воспевал вечер…
— Бу! — Рейвен махнула копытом в сторону Селестии и издала болезненный смешок, когда тиски на ее мозгу сжались еще сильнее. Хихиканье переросло в смех, когда Селестия присоединилась к ней, и Рейвен насладилась моментом общения с принцессой как кобыла с кобылой. — Где Гослинг? Разве он не должен присоединиться к нам?
Селестия усмехнулась, опустив взгляд на газету, так сильно, что у нее заболело лицо:
— О, вчера вечером его не было дома, и моя сестра издала королевский указ, освобождающий его от обязанностей на этот день. Сегодня утром они оба напали на меня, прыгнув в мою собственную постель. Мы вместе смеялись… — Слова Селестии оборвались, и на мгновение ее ухмылка исчезла. Она несколько раз моргнула, покачала головой, а потом ухмылка вернулась, но уже другая, счастливая, с оттенком грусти. — Мы с Луной не были так счастливы с тех пор, как…
За столом Рейвен хранила почтительное молчание и потягивала кофе.
— То есть у нас были моменты счастья, мы были счастливы… но этим утром… это было… как будто мы снова были жеребятами… кобылками, которых еще не раздавила жизнь, ответственность и тяжесть корон на наших головах.
По-прежнему потягивая напиток, Рейвен слегка опустила веки, сгорбившись над столом.
— Забавно… ты не помнишь, как все было, пока не испытаешь это снова. У тебя могут быть моменты счастья, даже сильного счастья, и ты можешь верить, что действительно счастлив, но потом наступает этот момент… этот волшебный момент, когда луна, звезды и планеты сходятся, и вдруг ты снова становишься счастливым, тем самым счастьем из юности. — Сделав паузу, Селестия потерла шею крылом. — Я не уверена, что могу объяснить это. Это похоже на обретение чего-то, о чем ты не знал, что потерял.
Опершись запястьем о стол, Рейвен подперла голову копытом. Правильные манеры теперь не имели значения. Она сняла крышку с сахарницы и стала высыпать в чашку слишком много маленьких белых кубиков.
— С тех пор как Луна вернулась, мне приходилось вести себя как старшая сестра… или мать. Сегодня утром мы смеялись, как когда-то давно, до того, как тень накрыла Луну. До того, как мне пришлось стать старшей сестрой… Мне было так приятно снова быть такой… Я не понимала… — Селестия вытерла глаза крыльями и улыбнулась, нижняя губа задрожала, а ноздри раздулись. — Луна прижала меня к себе, чтобы Гослинг мог достать до моего живота, и снова возникло прежнее доверие. Не было ни скрытого чувства беспокойства, ни страха, ни паники на задворках моего сознания. Она снова была моей сестрой.
— Звучит замечательно, — заметила Рейвен.
— Извини, Рейвен, но мне пора идти. Думаю, мне нужно поговорить с моим психотерапевтом, если ее можно вызвать в такой ранний час. Или, может быть, я смогу найти Кейденс. — Селестия отодвинула стул, встала и посмотрела на Рейвен. — Спасибо, что выслушала. Я желаю тебе удачи с Блюбладом и надеюсь, что ты обретешь счастье.
Больше Селестии нечего было сказать, она развернулась и ушла, цокая копытами по каменной плитке пола.
В суете позднего вечера по коридору продвигались две фигуры. Обе двигались так, словно устали, обе были в солнцезащитных очках, и у обеих был любопытный аксессуар — футболки с остроумной фразой, написанной на груди. Пара двигалась вместе, один пони хромал, другой шел замедленной походкой. Оба выглядели неряшливо, у каждого из них была всклокоченная голова.
Более крупная, аликорн, с очень грязной длинной синей гривой, на ее футболке было написано: "Виновата моя сестра".
Меньший, пегас, с более короткой серебристой гривой, на его футболке было написано: "Я с тупицей".
Когда они проходили мимо, служанки и стюарды хихикали, смеялись и фыркали. А пегас, преисполненный энтузиазма, растопыривал перья и щелкал языком на каждого проходящего мимо пони. Так продолжалось довольно долго, пока они не встретили белого жеребца-единорога с голубой гривой.
После того, как его обстреляли перьями и пощелкали языком, белый единорог присоединился к ним, а синий аликорн наколдовал футболку, которую и надел на нового члена группы. Дуэт, теперь уже трио, продолжил путь по коридорам. Через некоторое время синяя аликорн нахмурилась, вспомнив что-то важное, и наколдовала пару солнечных очков, которые отдала новому члену трио.
Белый жеребец-единорог, на его футболке было написано: "Я женился на первой кобылке, которую покрыл".
Принцессе Кейденс приходилось прилагать немало усилий, чтобы сохранить самообладание. Она старалась дышать ровно, и каждый вдох давался ей с трудом, а выдох — с усилием. Она посмотрела на мужа, потом на тетю, а затем на ухмыляющегося пегаса. Уголок ее глаза дернулся, и на секунду она была уверена, что сейчас сорвется.
— Как я могу сейчас воспринимать кого-то из вас всерьез? — обратилась Кейденс к группе. Ее сдерживаемый смех вырвался наружу в виде дрожи, заставившей вздрогнуть все ее тело. — Шайнинг Армор, эта футболка… Я даже не представляю…
— Присоединяйся к нам. — Гослинг склонил голову. — Мы создаем клуб. Стань одной из нас, Кейденс.
— Нет! — Не в силах больше сдерживаться, Кейденс захихикала и, закусив губу, была вынуждена отвернуться от группы. Из ее носа вырвалось громкое фырканье, а крылья захлопали по бокам, щекоча ее и не способствуя разрешению ситуации. Она начала убегать, но тут ее крепко схватили за хвост и не дали уйти. Она повернула голову, чтобы бросить взгляд на Шайнинг Армора, но тут же осеклась, когда он сделал грусную мордашку и посмотрел на нее через верхний край своих солнцезащитных очков.
Не в силах больше сопротивляться, Кейденс взяла футболку и пару безвкусных солнцезащитных очков в белой оправе. Поддавшись давлению сверстников, Кейденс надела футболке и надвинула на глаза ужасные очки. Затем она растопырила перья и щелкнула языком.
Трио превратилось в квартет, а на новой участнице появилась футболка с надписью: "Я трахаюсь на первом свидании". Отправившись в путь, квартет приготовился устроить хаос в залах замка Кантерлот, надеясь пополнить ряды пятым и последним членом.