Доктрина Превосходства
14 - Разгорающееся пламя
Музыка:
Огонь мечты: https://youtu.be/wbXst1mcqaU?si=eCiiZNp11N1KyX9M
Осознавая, что оставаться на данной местности опасно, особенно с учетом того, что они практически полностью вырезали местный гарнизон, капитан торопил двух своих подопечных.
— Мы должны уходить, вы еще и костер разожгли, лишний раз сигнализируя, где мы, — с явным недовольством говорил он.
— Но раны Эплджек еще не зажили, — пискляво возразила пегаска.
— В случае, если нас найдут, это будет наименьшей проблемой, а вы по состоянию боюсь будете не сильно от неё отличаться.
— Да как вы сме…
— Хватит, он прав, — донесся грустный и усталый голос до двух пони.
— Н-но, Эплджек…
— Я сама виновата, что меня взяли, и платить за это только мне, и как бы ни было противно от мыслей об этом, но он прав, а я не смогу жить, если ты разделишь мою участь, — произнесла усталым голосом наполовину замотанная в бинты пони.
— Но мы даже не знаем, куда идти! — возразила пегаска.
— Знаем, я допросил командира знамени, мы на юге от Кирии.
— Кого? — спросили одновременно обе пони.
— Знамёна у них — что-то вроде дивизий или бригад, не уверен. А если вы про то, кто это, то это тот нирик, что надругался над послом.
— Обычно мы не желаем зла другим, тем более разумным, но надеюсь, он мучался достаточно, — злобно прорычала земнопони. Капитан лишь многозначительно кивнул.
Потушив костер и собрав вещи, отряд осторожно двигался вдоль дороги, избегая патрулей нириков. К счастью, их было легко заметить по громкой брани и идущему от них за версту дыму. Двигаясь по лесной местности на протяжении нескольких дней, они не встречали ничего, кроме сожжённых хуторов и трупов — много трупов, из которых немало несли следы насильственной смерти. По давно не хоженным дорогам то тут, то там можно было заметить брошенные телеги, следы боя и павших либо гражданских, либо солдат. Во многих деревнях виднелись остатки баррикад или наблюдательных башен, давая понять, что местные, как минимум когда они ещё были тут, были вполне привычны к нападениям. Везде царила лишь смерть и разложение, а остатки некогда цветущих полей превратились в дикие, покрытые растительностью поляны. Наличие плащ-палатки пришлось весьма кстати, и её отдавали самой раненой пони в группе, которая время от времени с криками просыпалась посреди ночи. Тот случай действительно застрял в её сознании, как бы она не пыталась убедить окружающих, что ситуация уже исчерпана. Ну, как окружающих — в основном свою подругу, сопровождающий их единорог с мечом и медалью, которую он предусмотрительно переложил в сумку, так и не показывал каких-то признаков заинтересованности окружающим миром, если это не касалось его задания.
— Да что тут стряслось такое, что везде только смерть и руины? — воскликнула земнопони.
— Тот командир сказал, что когда-то они были частью Кирии, но после начала Эры Безмолвия они оказались изолированы и забыты, а потому откололись. Столица этого небольшого государства, именуемого Милитархия Лан-Кир, находится, как я понял, на юге, в более безопасной от набегов местности. Северные земли, я полагаю, так и не оправились от хаоса, голода и бандитизма напополам с вторжениями, — флегматично отвечал капитан.
— Ты это так говоришь, что мне их жалко становится, — ответила привычным ворчливым тоном земнопони, только чтобы затем вздрогнуть от боли, едва не упав в конвульсиях, что скорее всего и произошло бы, если бы единорог её не подхватил.
— С-спасибо, — промямлила она.
— Нам нужно найти место для ночлега, похоже, с вашими ранами всё хуже, чем казалось изначально, — ответил единорог.
— Ф-флаттершай, она должна скоро вернуться после того, как опять поговорит с животными, найдёт нам безопасные тропы, — отвечала подкашивающимся от боли голосом Эплджек.
— Дождёмся её и заночуем в ближайшем хуторе, иначе вы не дойдёте до Кирии, а тащить вас я желания не имею.
— Но это будет опасно, — попыталась возразить пони.
— Я смогу защитить вас, если возникнет нужда, чего я не могу гарантировать, если у вас откажут ноги, — всё так же холодно отвечал капитан.
— Ухх, ладно, — сдалась земнопони.
Вскоре пегаска, как оказалось, являющаяся почти неуязвимой в диких лесах из-за возможности находить общий язык с животными, действительно показалась в поле зрения группы.
— Патрулей нириков нет поблизости, — тихо сказала она.
— Это хорошо, сегодня будем ночевать на сожжённом хуторе, — ответил капитан.
— Н-но как же…
— У вашей подруги ноги откажут, если не сделаем остановку, — ужаснувшись этим словам, пегаска быстро согласилась на ночлег. Осторожно подойдя к ближайшим руинам деревни, пони осмотрелись. Ничего необычного — всё те же сожжённые дома и обугленные трупы. Найдя дом поцелее, у которого осталось какое-то подобие стен, они расположились внутри. Капитан скинул вещмешки и стал готовить лагерь, сперва разжигая костёр магией, а затем скинув плащ-палатку, стал превращать её в просто палатку, оголяя перед земнопони свои шрамы, пока пегаска отправилась набрать хвороста.
— Святая Селестия! Где ты это всё получил? — удивлённо произнесла земнопони. Задумавшись об этом пару секунд, единорог дал скупой, но единственный ему известный ответ:
— Война.
— Но где? Мы вроде бы ни с кем не воевали, — на что собеседник уже по привычке хмыкнул, давая понять, что не имеет понятия и не горит желанием вспоминать детали своих операций. Внезапно диалог, а вернее даже монолог, был прерван очередной конвульсией земнопони.
— Так, пора с этим кончать, — устало произнёс единорог.
— Ч-что ты имеешь в виду? — всё ещё отходя от боли, спросила пони.
— Я никогда не был умелым в магии исцеления, но похоже, иных вариантов у нас нет.
— Точно? — с надеждой простонала собеседница, на что получила лишь скупой кивок. Оба пони понимали, что это означает.
— Я попытаюсь снять бинты безболезненно, но если хотите, можете засунуть кляп в рот, чтобы не сломать зубы. Он ожидал более сумбурную реакцию, как от пегаски, но на удивление та лишь кивнула и, взяв заранее подготовленный моток бинта, засунула его в рот, ложась на живот. Он не стал медлить и, достав свой верный хирургический набор, стал аккуратно срезать бинты ножницами, стараясь не задеть обожженную плоть под ними, а также оторвать ту, что могла прилипнуть к бинтам. Земнопони ожидаемо забилась в конвульсиях от боли, вопя в кляп, но уже спустя несколько болезненных минут он закончил. Зрелище открылось не самое приятное. Половые губы, вымя и большая часть окружающей их плоти до самого центра живота были покрыты сильными ожогами. Земнопони к этому моменту уже выплюнула кляп и глубоко дышала после перенесённой вспышки боли, тянущейся для неё, казалось бы, вечность.
— Н-ну, что там, сильно всё плохо? — спросила она, всё ещё тяжело дыша, не показывая при этом даже намёка на смущение.
— Видал и похуже. Полагаю, достаточно сильный маг сможет сделать так, будто ничего тут никогда не было, — после этих слов его пациентка, казалось, выдохнула с облегчением. Единорог же тем временем стал концентрировать магию в роге, припоминая, как делать целительные заклинания.
— Расслабьтесь, учитывая то, что почти весь верхний слой кожи у вас сожжён, я буду пытаться восстановить, что можно, а что нельзя, отрастить заново, насколько это возможно в текущих условиях. Может быть щекотно, — пациентка лишь молча постаралась последовать его совету, пока единорог водил рогом в воздухе недалеко от повреждённых участков.
— А-а ты… мы… это вот нормально всё было? — кое-как собирая слова, земнопони пыталась сказать сама не понимая что.
Единорог, однако, не меняясь в лице, лишь развёл руками. Вряд ли он задумывался о таких мелочах.
— Так, ладно, про это тоже никому ни слова, усёк? — уже слегка недовольно говорила пони. Её собеседник не сильно понимал, кому он мог рассказать об этом, хоть и пожалуй что-то в его мозгу говорило, что то, что произошло, не является нормой.
— Я порядочная пони, мы потерпели крушение и были атакованы нириками, ничего больше не было, понял? — продолжала она весьма настойчиво. Капитан же просто кивнул без лишней мысли.
— Отлично, никто никогда об этом не узнает. И я действительно очень-очень надеюсь, что эти кирины не могут смешиваться с пони, — продолжала его собеседница, похоже больше успокаивая себя, чем ведя диалог.
— Эм, а что вы делаете? — как-то даже совсем невинно спросила Флаттершай, увидев весьма странное зрелище: единорог в армейских очках и каске с абсолютно не замутнённым мыслями лицом гладил светящимся рогом её подругу по обожженной спине, чем, судя по её выражению, приносил ей немалое удовольствие. Эплджек вскрикнула от неожиданности и, осознав, как странно выглядит эта ситуация, лягнула, очевидно не ожидавшего этого единорога подальше.
— Ничего! В смысле, он лечил магией мои ожоги, вот и всё, — быстро ответила земнопони, стараясь скрыть смущение.
— Ты же понимаешь, что у тебя везде ожоги, ну… и там тоже, — подозрительно выгнув бровь, продолжила пегаска своим тоненьким голосом.
— Да! И это было очень странно, но это он предложил, я вообще считай парализована, как жертва и всё такое, — объяснила Эплджек, пытаясь успокоить подругу. Флаттершай сместила взгляд к пытающемуся прийти в себя единорогу.
— Эмм, извини, это правда… ох, мы ведь даже имени твоего не знаем, — продолжила пегаска.
— Что только добавляет ситуации неловкости, — вставила Эплджек. Уже поднявшийся с пола к этому моменту единорог лишь вздохнул, отвечая на очередной бесполезный, по его мнению, вопрос.
— У меня нет имени, у меня есть звание — Капитан. Это всё, что я знаю, — устало пробубнил он, разжигая магией огонь.
— Как это нет имени? — чуть не в один голос вскрикнули пони. Их собеседник же продолжал оставаться безучастным.
— И, мы же о тебе толком ничего не знаем, ну кроме того теперь, что у тебя нет имени. Кто ты вообще такой? — спрашивала земная пони.
— Без понятия.
— Ты… не помнишь даже, кем ты являешься? — пробубнила Флаттершай.
— Помню, я Капитан, — на что собеседница лишь вздохнула.
— А какое твоё самое раннее воспоминание?
— Война в Северной Зебрике.
— Охх, это ведь там был Король Шторм. Что пони мог забыть там?
— Воевал. Сколько себя помню, это единственное, что я делал. — Земнопони посмотрела на лежащие неподалеку медаль и меч.
— А это? Оно у тебя всегда было? Кто-то же тебе дал медаль?
— Не знаю, всё, что я помню — оно моё, это всё.
— Мы обязательно тебя покажем Твайлайт, когда вернёмся, — жалостливо пропищала Флаттершай. — Я не знаю, где и как долго ты скитался, почему ты потерял память, но никто не заслуживает такой жизни.
— Ну, другой жизни я не знаю, это всё, что я когда-либо делал.
— Но неужели у тебя нету близких? Хоть чего-то, что тебя связывает с прошлым?
— Есть меч, не помню откуда, есть медаль, не помню за что, и есть та, кто приходит во снах, которую я безмерно люблю, — на удивление стройно произнёс он предложение.
— Это даже по-своему романтично, — прощебетала пегаска.
— Не знаю, что романтичного в амнезии, но ты спас мой круп от ужасной участи, за это я могу тебе быть безмерно благодарна, — вставила Эплджек.
— Ну и меня ты тоже спас, хоть и весьма… специфично, — продолжала явно разговорившаяся от всех пережитых событий обычно достаточно стеснительная Флаттершай.
— Не знаю, кто она, но, наверное, ей повезло, что даже через амнезию ты её помнишь. Похоже, твоему котелку сильно досталось, и если на чистоту, я не понимаю, как ты оказался в команде нашей миссии, но спасибо тебе. Если бы не ты, нас всех ещё там ждала бы участь хуже смерти. Когда мы вернёмся, то сделаем всё, чтобы помочь тебе. Можешь считать теперь себя нашим другом. Но… если честно, я даже завидую немного тебе. Этот нирик и то, что там случилось… Думаю, будет тяжело забыть об этом. Оно возвращается ко мне в кошмарах, а боль напоминает о том, что сделало это чудовище. Надеюсь, у принцесс найдётся лекарство или что-то подобное.
— Я помню, когда-то у меня были кошмары, от которых я не мог избавиться, — внезапно подал голос единорог.
— И что случилось дальше? — довольная тем, что сумела заставить Капитана вспомнить что-то из прошлого, продолжала земнопони.
— Ничего, они перестали быть кошмарами, а потом я оказался тут, и снов больше не видел, за исключением того, где встретил ту, кого люблю.
— Очень странная история. В любом случае, думаю, это я забуду не скоро. А что про меч и медаль, совсем ничего не помнишь? В смысле, по ним видно, что даже несмотря на твои попытки держать их как новые, им уже не один год.
— Вещицы из прошлого, поломанного прошлого, что уже меня не зовёт, — задумчиво ответил единорог.
— И ты не пытался это выяснить? — продолжала допытываться земная пони.
— Пытался, но попытки быстро сошли на нет, и я смирился. Нету смысла, — безразлично ответил единорог.
— Тебе настолько на всё всё равно? — не унималась собеседница.
— Я не знаю, ничего не знаю. Не знаю, зачем мне пытаться что-то узнать. Не знаю, почему я воевал. Не знаю, почему я оказался в такой ситуации. Не знаю, кто та, кого я люблю, и не знаю, как к этому пришёл. Не знаю, зачем мне пытаться что-то изменить. Наверное, раз я тут, значит так должно быть, и я должен делать то, что делаю.
— Но... Почему? — чуть не плача спросила пегаска.
— Потому что ничего нету, только война. Я вижу только пустоту. Иногда, редко, я хочу о чём-то подумать, что-то вспомнить, а идёт только пустота. Там нету того, что там когда-то было. Всё, что я делаю, — выполняю приказы. Почти всё сверх этого для меня пустота. Вы же не задаётесь вопросом, почему небо синее, а трава зелёная? Вы просто живёте с этим. Вся моя жизнь такая, — на удивление чётким голосом проговорил единорог столь длинное предложение, чего он давно не делал, если делал когда-либо.
— Но от кого приказы? — вопросительно посмотрела земнопони.
— Сумеречная Дивизия. С самого начала я служу в её рядах. Не знаю, что было до неё.
— Никогда не слышала про них. Не сказать, чтобы я вообще военными штуками интересовалась, но всё же... Мы обязательно узнаем о тебе подробнее, когда вернёмся. Кем ты был и почему ты оказался в такой ситуации. Пони веками живут в мире, с чего бы тебе столько воевать? — размышляла земнопони.
— Я чувствую себя на своём месте. Особенно сейчас, когда я знаю, что есть та, кто сможет принять мой гроб.
— Ты тот ещё фаталист, не так ли? — На что ответом было лишь молчание.
— Эпплджек, хоть он, похоже, и убрал твою боль, тебе всё равно необходимо отдохнуть. Мы почти подобрались к границе с Кирией, нам понадобятся все наши силы, — прощебетала пегаска.
— Да, знаю, но боюсь вновь найти себя в том ужасном кошмаре... Слишком много боли и ужаса там было, — вздохнула земнопони. Единорог молча порылся в вещмешке и протянул спутнице косяк травы.
— Это должно успокоить нервы.
— Это... Это что, трава зебриканская? — Ответом был лишь скупой кивок. Капитан никогда не делился ранее с кем-то своими запасами, но эти пони помимо того, что являются целью его миссии, первые, кто пытался расспросить его о прошлом, сумев пробудить даже какие-то остатки воспоминаний, и даже в какой-то момент развеяв фоновый шум окружающего мира, позволив сознанию сфокусироваться на чём-то кроме шумов войны и выполнения задачи. Впрочем, то, что оно обнаружило под покровом шума, похоже, ему не понравилось: только мрак и печаль отдавали в мозг.
— Нет, это же плохо, я не могу принять наркотики, — стала резко возражать Эпплджек.
— Это не опиаты. Нету привыкания, всего лишь успокаивает разум. Может, в эту ночь кричать не будешь.
— Т-точно? — Посмотрев на печальное лицо пегаски и всё ещё выражающего безразличие единорога, она всё же решилась. — Ладно, но только на эту ночь. — Единорог зажёг косяк магией и дал пони, которая стала неумело затягиваться, каждый раз кашляя.
— Когда закончишь, иди в палатку и попытайся уснуть, — спокойно продолжил он.
— А ты куда? — кашляя, не унималась пони.
— В караул. Не каждую ночь мы ночуем посреди сожжённой деревни. Не хочу рисковать, — и, даже не вслушиваясь в нестройные возражения, он удалился от палатки. Стремясь остаться наедине со своими мыслями, впервые за сознательную жизнь их стало больше обычного. Он действительно впервые по-настоящему задумался о своём прошлом, не расспрашивал других в вялых попытках унять голоса на границе сознания, а сам задумался, кто он такой. Попытался собрать воедино осколки своей памяти, и к его сожалению, он нашёл там лишь пустоту и скорбь, не произвольно из глаз потекли слезы в тихой тоске по тому чего он не знал, странная непонятная боль в сердце заставила вновь почувствовать себя живым. Этого хватило, чтобы понять, что ему больше нет смысла нырять в остатки воспоминаний. Всё его прошлое — поблекшая медаль и острый меч с символом полумесяца, устарели, похоже, так же, как и его разум, а он сам является не больше чем сломанной и давно забытой тенью себя самого. Лишь странный образ, прочно сидящий в сознании, что-то настойчиво требовал от него. Вряд ли по возвращению ему смогут помочь, так же как и вряд ли ему уже требуется помощь. Но он даже почувствовал что-то похожее на благодарность за то, что две этих пони готовы столько для него сделать. Ночь прошла на удивление тихо. Местные животные, похоже, бережно хранили сон пони, а травы, выданные Эпплджек, исполнили свою роль, и этой ночью никто не слышал болезненных криков. А потому уже на утро всё ещё покрытая бинтами, но не чувствующая прежней боли, а также выспавшаяся земнопони.
— Тааак, это и есть граница? Не так я себе её представляла, — пробубнила она, комментируя открывшийся троице вид.
— Я полагаю, вопрос риторический, — проворчал единорог. Стена, служащая разграничительной линией, выглядела заброшенной. Поселение перед ней, похоже, тоже лежало в руинах, а ржавое оружие и кости павших, коими щедро была усыпана земля перед вратами, говорили скорее о том, что когда-то тут прогремело сражение, исход которого хоть и остался не ясен, но многие солдаты нашли на нём свой последний приют. Стена же была покрыта многочисленными повреждениями, ворота были хоть и сломаны, но заставлены с другой стороны плотной стеной наскоро сделанных баррикад, полностью закрывающих их. Тяжело вздохнув, единорог приказал двум другим пони ждать его, пока он не откроет им проход. Осторожно забравшись на крышу ещё не до конца разрушенного дома, находящегося максимально близко к стене, он телепортировался прямо на стену, только чтобы спустя секунду обнаружить, что её край вместе с ним осыпается. Чуть не упав вниз вместе с частью парапета под испуганные взгляды двух пони снизу, он сумел восстановить равновесие и осторожно войти в помещение бастиона. Там он не обнаружил даже намёка на жизнь. Спустившись к воротам, он стал отодвигать телекинезом нагромождения деревянных баррикад, некогда являвшихся, похоже, повозками. Данная конструкция давала слабую защиту от любого вторжения, но, судя по общему запустению, не похоже, чтобы это кого-то волновало. Как вдруг ему в спину уперлось что-то холодное. Развернувшись, пред его взором предстало существо, смахивающее по описанию на кирина, сжимающее в копытах копьё, направленное прямо на Капитана. Впрочем, внешний вид одетого в пластинчатый доспех воина показывал, что он боится Капитана явно больше, чем тот его. Вздохнув, единорог выбил телекинезом копьё и дотронулся рогом до пытавшегося уползти солдата.
— Хватит убегать.
— К-кто ты? Почему ты у меня в голове? Я не хочу умирать!
— Я не убью тебя, мне нужна информация.
— Хорошо, хорошо, только оставь меня в покое.
— Что тут происходит? Мы — дипломатическая миссия из Эквестрии, наш дирижабль сбили нирики, мы смогли добраться сюда.
— Дипломатическая миссия? Но мы закрыты от мира согласно указам Безмолвия!
— Я не разбираюсь в таких вещах и не горю желанием разбираться. Если хочешь жить, помоги мне разобрать баррикады, чтобы послы могли войти, и ответь на все вопросы.
— Ох, ладно-ладно.
Кирин осторожно встал с земли, убедившись, что единорог его не отпустит, и приступил к разбору завала, пока его надсмотрщик задавал вопросы.
— Что тут случилось? Почему здесь такие руины? Кто атаковал вас и почему ты тут один?
— Ну, чего тут только не случалось, но в основном зебры. Они сюда, впрочем, заходят редко, по большей части их раскольники отвлекают. Много лет назад тут была битва между одичавшими из Лан-Кира и местным гарнизоном. Я один, потому что из всего знамени нас осталось мало, вот меня и поставили на всякий случай следить за этим участком.
— Как-то вы пренебрежительно относитесь к угрозе вторжения.
— А кто вторгнется? Зебры? Нирики? Ну пусть, и те и те знают, что тут на многие и многие километры сплошные леса. Это место никому и не нужно, для обычного набега далеко, а на большее тут никто не способен, все что можно было разорить и разграбить, уже и так разорили и разграбили.
— Удивительно, как вас до сих пор не завоевали.
— Кто? Вокруг нас сплошные дикари и отступники, которые сами и решили отделиться.
— А ты как сюда добрался?
— У нас каждые несколько месяцев смена караула. Я бы рекомендовал вам держаться подальше от остальных знамен. По одному из указов Безмолвия все чужаки из страны моментально изгоняются.
— Нам некуда идти, вокруг только дикие земли и населяющие их опасности вроде нириков.
— Не думаю, что командиров знамен это будет сильно волновать.
К этому моменту преграда уже была устранена, и две пони беспрепятственно вошли внутрь.
— Это кто? — настороженно спросила земнопони, одетая в плащ-палатку, скрывающую несколько слоев бинтов.
— Стражник, следит, чтобы все было тихо на границе, — махнул единорог на уже успокоившегося кирина в диковинной для пони броне.
— А почему один?
— Местность дикая, больше не нужно.
— Узнай у него, где ближайшее поселение. У нас еды почти не осталось, и если Флатершай ещё может прокормиться с местной природы, на нас боюсь не хватит. Нам нужно продолжать наш путь, задание никто не отменял. Мы должны подружиться с киринами.
Ответив кивком, единорог продолжил распрос кирина-стража, на что получил не самые утешительные ответы.
— Ближайшие деревни в семидесяти километрах через лесную местность.
— Да мы несколько дней столько будем плестись!
— Есть более быстрый вариант, — на удивление спокойно ответил единорог и не дожидаясь вопросов указал на одну из многих разбросанных по дороге телег, ставших аналогами укрытий для защитников перед воротами, ожидавших, что они падут.
— Ты нас теперь и везти будешь? — воскликнула земнопони.
— Ну, из нас всех я единственный не ранен, так что полагаю да.
— Мы всё больше и больше в долгу у тебя.
— Я выполняю задание, — безучастно ответил пони.
Дождавшись, пока обе пони сядут со всеми вещами, что они прихватили с собой внутрь, он запрягся в повозку и потащил её по заросшей дороге, вернее тому, чем она когда-то была. Попрощавшись с дружелюбным кирином, они отправились в путь по гораздо более спокойной лесистой местности, не опасаясь нападения из-за деревьев очередной группы врагов. Первые строения показались уже спустя полтора дня пути. Крестьяне, одетые в причудливые для пони сельские одежды, очевидно, приняв их за налётчиков, попрятались в подвалах своих хижин или поубегали в лес. На что земнопони лишь недовольно вздохнула.
— Да что с ними не так? Мы что, настолько страшные?
— Ну, они были в изоляции много лет. Наверное, они не часто видят чужаков, — предположила пегаска.
— Надеюсь, они принимают золотые биты. Нам нужна еда, если мы хотим добраться до столицы киринов.
Крестьяне, однако, даже близко не показывали готовность к переговорам, а при попытке общаться через телепатию единорог слышал лишь крики и мольбы не трогать их, как бы он не пытался установить контакт. Тяжело вздохнув, он вернулся к пони, ждущим его в повозке.
— Без шансов, они слишком пугливы и, похоже, суеверны. Все зовут какую-то Конкорд.
— Им даже не нужны деньги? Что это ещё за фермеры? — удивлённо произнесла земнопони, очевидно что-то в этом понимающая.
— Ну, даже намёка на товаро-денежные отношения у них я не обнаружил, но это первая деревня, что мы встретили. Думаю, дальше нас встретят спокойнее. Так или иначе, нам нужна еда. Мы можем взять то, что нужно, так. Похоже, они выращивают местные зерновые культуры, что-то вроде местных сортов риса.
— И ограбить их? Лишить честного труда? Ни за что! — категорично ответила пони.
Единорог лишь вяло махнул плечами и продолжил стоически тащить повозку по выглядящей уже более обустроенной сельской дороге в сторону следующей деревни. К сожалению усталых скитальцев, реакция местных была одинакова и там, и в трёх следующих поселениях.
— Всё! Нам нужна еда. Последние запасы кончились ещё вчера, — впервые повысил голос единорог.
— Но это их еда! Мы не можем просто забрать её. Как мы можем дружить с теми, кого ограбили?
— Ну, повозку-то тащу я! У вас двоих калории не так сильно тратятся.
— Да? Ну, так давай я потащу нас, я не собираюсь зависеть от твоей милости!
— С обожжённым крупом? Это будет не самое приятное зрелище.
— Может просто оставим деньги на стоимость забранной нами еды? — встряла пегаска.
— Как ты планируешь оценить себестоимость еды, о которой мы даже понятия не имеем? — воскликнула земнопони.
— Тем более, что я пока всё ещё даже не обнаружил намёка на деньги у местного населения. Кажется, они только с натурального хозяйства и живут. Добавил единорог.
— Может оставим им палатку? — продолжала искать компромисс пегаска.
— Зачем им наша палатка?
— Тем более, что это вообще-то моя вещь, — осторожно ответил Капитан.
— Ох, ну может предложим поработать у них на полях за еду?
— Они всё ещё не хотят общаться с чужаками, — ответила земнопони.
Пегаска уже хотела вновь предложить вариант решения, но их обоих заткнул Капитан, вскинув копыто вверх в молчаливой просьбе помолчать.
— Что ещё? — спросила земнопони спустя пять секунд ожидания, на что единорог молча указал на молодую кириншу, похоже подростка, стоявшего прямо посреди сельской улицы и смотрящего прямо на них.
— Она не убегает? — удивилась земнопони.
Единорог же, проигнорировав её слова, осторожно подошёл к кирину, которая, хоть и заметно нервничала, бежать от них не решалась. Стараясь не спугнуть новую знакомую, единорог осторожно дотронулся до её рога своим.
— Привет? — телепатически начал он.
— О, Конкорд! Это правда, это правда, не могу поверить! — заверещал в голове тоненький голосок. Сама кирин, не оставив следа от былого осторожного поведения, носилась вокруг пони, рассматривая его со всех сторон, что вызывало у него не самую однозначную реакцию.
— Эм, может объяснишь, что происходит? С чего местные нас боятся, и почему ты так не делаешь?
— Ну как же, согласно Безмолвию, чужаков в стране быть не может, а значит вы вторженцы. А почему я не боюсь вас? Ну, так уж вышло, что услышав слухи о странных налётчиках, ничего не забирающих из соседних деревень, я решила, что никакие вы не налётчики. Страшно представить, как давно тут когда-то видели не кирина. Столько вопросов!
— Эм, а ты... — вопросил он, в ожидании что новая знакомая представится.
— Я Шторм Чейндж, и в отличие от остальных меня всегда интересовало новое, а пахать поля всю жизнь казалось жуткой скукой! Возможно потому, что я сирота и как говорит старейшина "у тебя не было твердого отцовского копыта над головой, которое усмирило бы твой дух", а может потому что Конкорд решила дать мне больше тяги к познанию, чем остальным, — практически без остановки тараторила кирин.
— Сирота говоришь? Это значит, что тебя ничего тут не держит, и ты сможешь провести нас?
— О, вам нужен проводник? Да я за всю жизнь не могла мечтать об этом! Выбраться дальше, чем за пару соседних хуторов. Конечно, я в деле! Но... как я буду общаться с твоими подругами? Тут никто ваш язык не знает.
Устало вздохнув от понимания, сколько ему придётся напрягать рог ближайшее время, единорог поспешил дать ответ.
— Я позабочусь, чтобы вы понимали друг друга. И ещё, нам нужна еда, у нас есть деньги, но местные не горят желанием идти на контакт. Ты не могла бы купить нам провиант?
— Деньги? Купить? Честно говоря, не уверена, что это такое. Еду мы получаем, трудясь на своих полях, ну или за работу на чужих.
— Во всей вашей стране отсутствует даже намёк на капитализм? — устало спросил Капитан.
— Ну, если это то, что я представляю, то да. Согласно Безмолвию, никакой валюты быть не должно, и любые иерархические отношения кроме семейных и иерократии Пути Огня строго запрещены. Думаю, только знамена могут этот запрет обходить, но их так мало, что никто даже внимания на них не обращает.
— Что за Путь Огня?
— Набор религиозных правил, по которым богиня огня Конкорд завещала жить своим детям — киринам, то есть нам. Следование ему гарантирует, что никто не превратится в нирика.
— И у вашей веры есть сложная церковная иерархия, которая, похоже, является одной из немногих форм власти тут. Мда. В любом случае, нам всё ещё нужна пища. Ты можешь обменять её на что-то?
— Конечно! Но что у вас есть?
Задумавшись, единорог вытряс свой вещмешок.
— Компас?
— У нас и свои есть.
— Нож?
— У любого охотника.
— Охотника? Может, винтовка? У вас таких ружей нету.
— Ты что!? Это что-то новое. Безмолвие запрещает изобретать или использовать новые вещи.
— Хммм, что же...
— Может, эту блестяшку или этот прекрасный меч? Я думаю, такое будет цениться тут.
— Я лучше от голода умру, чем отдам их, — с нескрываемой злобой ответил единорог, вызвав лёгкий испуг у кирина.
— Ладно, прости. Что тогда?
Думая примерно минуту, пони наконец осенила идея, и сняв каску, он вынул из-под неё десяток самокруток из зебриканской травы.
— Вот, эти травы, если курить, помогают снять напряжение с мозга и прочищают разум, а ещё это приятно.
— Хмм, ну думаю, я смогу легко это реализовать, — с задумчивым видом произнесла кирин ему в голову. После чего, с просьбой ждать её у повозки, она унеслась в неизвестном направлении. Вернувшийся к повозке единорог отчитался о полученной информации.
— То есть, они просто всей страной трудятся на полях, отказываясь улучшить свой труд инновациями? — задала риторический вопрос Эплджек.
— Похоже, в прошлом это привело к не самым лучшим последствиям, и они предпочли закрыться от мира, уйдя в себя, молясь и возделывая поля на протяжении пары поколений.
— Но это же неправильно! Нельзя просто игнорировать окружающий мир!
— Ну, они живут в гармонии с природой, это звучит не так плохо, — встряла Флаттершай.
— Но не ценой же работы в полях без нормальной ирригации! — воскликнула земнопони.
Их диалог был прерван вернувшейся Шторм Чейндж с двумя мешками риса на спине.
— Я вернулась! — послышался довольный крик в голове Капитана.
Глядя на вопросительный взгляд остальных пони, он вздохнул, предвкушая несколько дней головной боли от подобной эксплуатации рога, и принялся обеспечивать им телепатическую связь. Предчувствие его не обмануло, и пони действительно быстро разговорились с кирином, используя голову бедного Капитана как хаб для обмена мыслями.
Тем не менее, кое-что заслуживающее внимания о киринах он все-таки узнал из их диалогов: несмотря на то что небольшие и весьма расселенные города существуют, самым большим из них является столица Кирии — Киноварь. В запретном городе правит своим божественным мандатом нынешняя императрица-матриарх Рейн Шайн, чья мать Ноктилюцент Шайн и начала эру Безмолвия после крестьянского восстания, вызванного недовольством низших слоев и сопровождаемого массовым превращением в нириков — иррациональных, жестоких и хаотичных существ.
С тех пор матриарх изгнала всех, кто мог представлять угрозу Безмолвию, и превратила свою страну в изолированное сельское государство, напуганная тем что впервые за время существования Кирии путь огня не смог спасти от хаоса их природы. Несмотря на все старания, сохраняются зачатки расслоения в обществе. Зажиточные крестьяне, горожане и жрецы огня, местной религии "Путь огня", исповедующей ряд философских и духовных постулатов, позволяющих кирину подавить свою темную сторону и не поддаться превращению в нирика, составляют основу этого общества. Путь огня стал тем, что собрал разрозненных и уставших от междоусобиц и превращений киринов, и благодаря ему появилось единое государство всех киринов. Однако, когда и он перестал помогать противостоять вызовам новой эпохи, матриарх решила насадить регресс, опасаясь гибели страны. Один нирик в деревне быстро становился бедствием катастрофических масштабов, сжигая все до чего мог дотянуться. Армии этих существ угрожали падением страны в анархию.
— Это не дело, в смысле, понятно что ситуация была ужасная, но нельзя просто закрыться от мира на сотню лет, — негодовала Эплджек.
— Но в другом случае они могли бы просто сжечь и свои земли, и свои леса, — протестовала Флаттершай.
— Но посмотри на них сейчас, они отстают от нас на поколения во всем. Все, кто предлагал инновации и развивал что-либо, были изгнаны, превратив страну в место крестьян, священников и немногочисленных горожан. Честно говоря, не совсем понимаю смысл всей этой пурги с церковью и верой, но полагаю, если в ином случае они станут теми жуткими чудовищами, им это нужно.
Уже немало километров было позади путников, и пока все, что им встречалось, это упадок и тяжелый труд, отсталые сельские общины где толпы усталых крестьян упорным трудом возделывали землю и немногочисленные городки кои населялись оставшимися с насильственной деурбанизации горожанами, государственными служащими или священниками. Благодаря их проводнице, острой реакции со стороны местных удалось избежать, но чем дальше они шли, тем более виднелось, насколько население страдает от Безмолвия. Тяжелый и неэффективный сельский труд, любые намеки на культуру и искусство сразу пресекались, а местные священники трактовали волю Конкорд как вечную работу за миску риса от рождения до смерти. И хотя на первый взгляд во многих деревнях местные слепо следовали этому пути, за этим фасадом быстро обнаружилась усталость и недовольство. Неэффективное земледелие, день за днем с сохой под солнцем, отказ от культурной жизни и новых технологий, отсутствие экономической формы кроме традиционного хозяйства. Все сложные вещи, такие как оружие или инструменты, производились поштучно в мастерских. Немногочисленные представители знамен как правило разбегались, завидя "вторженцев" на горизонте, представляя собой тень судя по всему некогда могучей армии, разложение государства виднелось во всем создавая из него образ призрака угасшей эпохи.
Удивительно, но единорог смог непроизвольно найти аналогию между собой и этим местом — застывшее во времени, без прошлого и будущего, замороженное в настоящем, где труд ценен не результатом, а потраченными усилиями, а слепое подчинение возведено в абсолют, не нужное не кому, даже своим собственным обитателям и забытое. Единственная разница была в том, что у них есть на это причины, думал Капитан. Но какие причины были у него? Эти мысли постепенно задерживались в его похожем на решето разуме и создавали неприятное ощущение на границе сознания. Он стал забывать свои первые военные операции. А первые ли они? Когда он оказался тут? Все, что он может твердо вспомнить, это война — где-то, в пустыне, в жутких и снежных лесах. А каковы детали текущей миссии? Зачем он везет с собой послов? Навязчивые мысли продолжали заменять утраченные воспоминания, которые казалось ускользают с новой скоростью. Что бы это могло значить? Можно будет задуматься об этом потом, после миссии, не так ли?
Они вышли на очередную развилку, и на этот раз что-то было не так.
— Этот город, что виднеется неподалеку, называется Сорго, — тараторила ему в мозг Шторм Чейндж. — Он один из немногих по-настоящему больших городов в этой части страны. Он, наверное, стал бы еще больше, если бы половину горожан раньше не выселили в деревни.
— А что это за группа киринов в доспехах, стоящая на дороге к нему? — донесся другой голос из глубин сознания.
— Хм, похоже это знамя, ну его часть.
— Мы видели раньше этих ребят, они не похожи на них. Слишком выглядят опасными.
— Ну, я слышала, большая часть боеспособных знамен либо стоят у столицы, либо на границах. Может, это одно из них?
— Не оставляет сомнений, что они прибыли арестовать и изгнать нарушителей Безмолвия, — продолжила за нее Эплджек.
— Они не отстанут от нас, — единорог задумчиво поднес копыто к подбородку.
— Вылезайте, — крикнул он в повозку.
— Что ты задумал? — воскликнула пони.
— Забирайте все ценные вещи и идите окольными пешими тропами. Доберитесь до столицы и сделайте свое дело, каким бы оно ни было. Я отвлеку знамя на себя.
— Что? Нет! Ты не должен рисковать собой! Что с тобой будет? Да и не нужно никого убивать!
— Я не буду их убивать, максимум пораню немного. В любом случае, у меня есть задача, единственное, что я еще твердо помню. Вы должны пройти дальше любой ценой.
— А ты?
— Что-то придумаю. Мысли уже путаются в голове, я не уверен даже что помню, кто ты, но помню что тебе нужно помочь. Все, что я могу твердо вспомнить, это контекст текущих событий и мою задачу, а также образ аликорна, что зовет меня.
— Аликорна? Погоди, та, о ком ты говоришь... Ох, ну это объясняет символы на твоем мече. В любом случае, то что ты говоришь плохо, очень плохо. Не уверена, что понимаю, но думаю мы сможем разобраться по возвращению в Эквестрию. Ты же вернешься, да? — с нескрываемой наивной надеждой вопрошала собеседница.
— Наверное. Не знаю. Даже если нет, я буду рад, что закончил все так. Кроме этой задачи у меня нету четких целей, и я выполню ее до конца.
— Мы ведь не сможем общаться с Шторм Чейндж без тебя! — воскликнула пегаска с боку.
— Она знает, что делать. Я верю, что вы сможете найти невербальную связь.
Закончив прощание, он накрыл плащом телегу, создавая иллюзию, что под ней сидят пассажиры, и отправился по главной дороге, пока две пони и кирин направились к узкой сельской дороге сбоку. Как и ожидалось, его быстро обнаружили патрулирующие вдоль дороги солдаты. Вскинув мушкеты, они прокричали что-то на незнакомом языке, явно требуя сдаться. Единорог, игнорируя их, установил щит вокруг себя, обезопасившись от огнестрельных атак. Вынужденные после ряда неудачных попыток ведения огня, солдаты перешли в ближний бой. Единорог, памятуя своё обещание, лишь оглушал их контратаками и всячески избегал зажимания в закрытом пространстве, разбрасывая солдат одного за другим. Тем не менее, пользуясь численным превосходством, его теснили к отвесному склону перед рекой. Разобравшись уже с тремя десятками солдат, которые не могли задавить его толпой из-за его размашистых ударов, вперед вышел командир знамени.
Почувствовав интерес к равному врагу, единорог вскинул меч, призывая оппонента наступать. Одетый в разукрашенную броню и с алым знаменем за спиной, кирин осторожно вошел в пузырь щита, ставший своеобразной ареной на берегу огромной реки вдоль дороги. Проведя серию выпадов, проверяя оборону противника, командир убедился, что загнанный противник действительно опасен. Капитану нечего было терять, и это лишь позволяло ему сражаться отчаяннее, пробуждая новые силы. Однако для единорога стало полной неожиданностью, когда оппонент, произнеся какие-то малопонятные слова, внезапно воспылал пламенем, обращаясь в нирика.
Не изменившись в поведении, нирик сделал ряд атак, заставивших Капитана с ходу перейти в оборону. Любые попытки сломить ход поединка сразу гасились врагом: на каждый выпад он отвечал двумя, от него буквально сочилась агрессия. Было очевидно, что он способен держать её под контролем. Вымотанный битвой, единорог обнаружил себя стоящим на краю берега реки, бурлящей за его спиной. Тоскливо вздохнув и сжав напоследок свою медаль, он убрал щит, нанося врагу мощную телекинетическую атаку, откидывая его и давая себе пространство для маневра. Впрочем, было наивно ожидать, что такой авантюрный план сработает: десяток пуль разом пробили его тело, заставляя пошатываться и рухнуть прямо в бурлящую реку. Последнее, что он видел, падая с отвесного берега, — командир знамени, который каким-то образом вновь стал кирином.
Разум, слившийся с рекой, стал подобен течению: мысли неслись через него, не задерживаясь. Как бы он ни пытался, сознание утягивало в глубокие пучины вод реки, которая, казалось, уже никогда его не отпустит. На последних силах он прижал к себе единственное, что у него осталось, — меч — и окончательно потерял сознание, уносимое бурлящей рекой, он уже так часто был готов умереть, что даже не пытался выжать из себя сильные эмоции покорно принимая обстоятельства.
Даже не испытывая особого удивления, что он не умер, он вновь пришёл в себя, и на этот раз в незнакомом месте, напоминающем помещение крестьянского дома, хоть и богато уставленного. То тут, то там можно было обнаружить странную символику и свитки непонятного содержания. Ощупав тело копытом, он понял, что вновь лежит перебинтованный. Он хотел задуматься, как до сих пор не утратил всю кровь и не умер от отравления металлами, но гораздо большее место в его разуме занимала другая мысль: он жив, всё ещё вопреки всему. Возможно, его богиня хочет, чтобы он жил. Это подтверждается ассоциациями с её образом, требующими от него продолжать борьбу. Похоже, у него действительно есть предназначение перед ней. Его разум впервые ощутил не лёгкое радостное пренебрежение, как ранее, когда он узнал, что она существует, а вполне нацеленный импульс. Он должен, нет, он обязан с ней встретиться. И то, что его воспоминания уменьшаются, только придаёт этому импульсу силы. Барьеры, отвечающие за абсолютное выполнение приказов, тоже ушли во тьму. Единственная конечная цель его сознания — увидеть её, любой ценой. С этими мыслями он принялся искать свои вещи, игнорируя боль от ещё свежих ран.
— О, ты проснулся! — донёсся голос в голове. Оглянувшись, он увидел кириншу, вошедшую в комнату. Она была не намного старше Шторм Чейндж, с светло-оранжевой шерсткой и каштановыми волосами.
— Ч-что? — попытался он собрать мысли воедино, отвечая на чужую телепатию.
— Удивлён, что я умею это делать? Рада познакомиться с тобой, чужак. Меня зовут Райзинг Сан, и мне будет весьма интересно узнать, что с тобой стряслось.
— Г-где мои вещи? Почему ты умеешь колдовать? Как я тут очутился? — метнул он вопросы один за другим.
Киринша лишь рассмеялась и принесла телекинезом из соседнего помещения поднос с чайником и двумя пиалами.
— Похоже, нам многое предстоит узнать друг о друге. Как насчёт обсудить это за чаем? Я думаю, это поможет тебе восстановиться.
Понимая, что выбора у него нет, он решил согласиться.
— Итак, почему ты колдуешь? — спросил он.
— Ну, на самом деле, мы, кирины, тоже способны к магии, хоть и не так хорошо, как вы. Но ты же не думал, что этот рог дарован нам просто так? Увы, большая часть сведений и трактатов об этом была утеряна с приходом Безмолвия, как и куча других ценных знаний. Ты знал, что мы владели нумерологией, геомантией и астрологией?
— А ты...
— Научилась этому на основе немногих источников, что смогла добыть.
— Я помню, я свалился в речку.
— Медоносная, великая река, пронизывающая почти всю Кирию. Ты сейчас в Зеленеющем, городе на юге Кирии. Тебя выловили рыбаки на одном из островных поселений и отнесли ко мне, удивительно как плотно ты цеплялся за свое оружие.
— Ты так и не ответила, почему встречаешь меня ты, а не они?
— Я что-то вроде местного лидера. Изначально, стремясь избежать мертвой хватки Застоя Безмолвия, я пошла по пути жрицы огня. Но чем дальше я шла, тем больше разочаровывалась в сложившейся системе. Я надеялась, что смогу найти путь к улучшению нашей тяжёлой жизни. Мой родной город, Хризантема, на западе Кирии, с приходом Безмолвия почти век назад, стал буквально умирать у меня на глазах, и это повлияло на мой выбор пути.
— Говоришь, разочаровалась в вашей религиозной системе? Честно говоря, не уверен, что когда-то разбирался в религии, но чувства звучат знакомыми.
— Ну, я постоянно спорила со старшими жрецами и оспаривала приказы матриарха, несущие нашему народу лишь боль. Быть жрецом значит получать привилегии, но это и значит быть абсолютно покорным и безынициативным, обслуживая религиозные запросы такой же покорной толпы и смазывая их боль верой.
— Так что же произошло после того, как ты зашла в религиозный тупик? — спросил пони скорее для разрядки обстановки, чем из действительного интереса.
— Как я и сказала, регулярно споря со старшими и подвергаясь наказаниям, я в какой-то момент решила бросить учёбу и отправиться в паломничество по Медоносной, чтобы найти ответы на свои вопросы. Иные говорят, что я была слишком умна и хитра для своего пути, но я почту это за комплимент. В конце концов, я нашла Зеленеющий, город некогда бывший центром речной торговли и выходом в море. Однако с наступлением Безмолвия и последовавшей за ним полной изоляцией торговля заглохла, и капиталисты сбежали на север Кирии, в торговый город Благоухание. Удивительно, но при всём этом Зеленеющий не утратил былой красоты и величия. Жители трудились в гармонии и понимании друг с другом, без строгой иерархии и не нарушая ни один указ матриарха. Ещё удивительнее было то, что они не страдали и не разорялись, как остальная Кирия, а наоборот, нашли немалый подъём и процветание. Город превратился в десятки рыболовецких и сельских коммун, которые даже под влиянием Безмолвия сохранили величие былого. Местные священники и мистики увидели в этом знак от самой богини, считая, что Безмолвие не противоречит идеям Конкорд, как многие полагали ранее, демонстрируя в качестве доказательства коммунализм местных обществ. Тогда-то их и встретила я. Надо признать, это учение захватило меня: взаимопомощь, натуральная экономика, построенная на честном труде и его правильном распределении, позволяла процветать даже без высоких технологий. Отсутствие сложной религиозной иерархии... В конце концов, разве кирины заслужили страдания от классового расслоения? Разве Конкорд хотела бы этого, видя нищих, умоляющих о милостыне, чтобы не умереть с голоду? — Киринша перешла на идеологический пыл.
— То есть, вы что-то вроде религиозной коммунистической секты? — вопросительно поднял бровь Капитан, явно ощущая глубоко запрятанные сильные чувства по отношению к сторонникам красных идей.
— Ну, некоторые называют нас сектой. В остальном я не могу дать ответы на твой вопрос. Мы зовём наше учение "Разгоряющимся Пламенем". Я нашла всё, что мне не хватало в монастыре: равенство и братство. Нам не нужны священники в роскошных дворцах, когда у нас есть мы сами. Идеи пути огня цепляются за старые мотивы и отстаивают интересы кучки из правящей верхушки, довольствующейся расточительством и пренебрежением к народу. Они утверждают, что это единственный способ не поддаваться тьме и не становиться нириками. Но мы воочию видели, что это не так.
— А разве не эти качества стремилось убрать Безмолвие, судя по тому, что я слышал о нём ранее?
— Оно сумело избавиться от последствий, но правда в том, что в запретном городе всегда будет сидеть кучка пирующих на костях обычных киринов богатеев, будь то жрецы или капиталисты.
— И вас это устраивает?
— Ну, как я сказала, мы научились процветать даже скованные указами Безмолвия, компенсируя ограничения взаимопомощью и отказом от накопления благ. Безмолвие может и запретило валюту, но запретить богатым богатеть оно не может, даже если их богатство не в твёрдом металле, а, например, в количестве зерна или в лучшей земле. С тех пор "Разгорающееся Пламя" стремится доказать, что правильно построенные и реорганизованные общинные коммуны являются нашим спасением и будущим, имея живой пример прямо тут.
— Это всё довольно сложно, но не сказать, что я не понимаю ваши идеи, — откровенно говоря, Капитан их вообще не понимал. Большую часть времени, что она говорила, он пил чай, мечтая о встрече с чёрным аликорном, но вежливости ради перебить её не решался, не говоря уже о том, что не знал, на каких он правах здесь находится. — Так что будет дальше? Со мной, в смысле?
— Ну, на самом деле всё просто: мы вернём тебе твои вещи и отпустим, как только ты отработаешь усилия, затраченные на тебя, честным трудом.
— Думаю, это будет справедливо. Мне нужно в Киноварь. Две пони, идущие туда, полагаю, хотят уговорить вашу правительницу отменить Безмолвие, открывшись миру, и следовать пути гармонии. Ну или что-то подобное. Честно говоря, мои воспоминания не уходят дальше моего приезда на Арис, а большую часть вещей я, похоже, вспоминаю непроизвольно.
— Ты говоришь, что группа пони стремится положить конец Безмолвию? Ну, если честно, давно пора было это сделать, если знамена не остановят их, в чем я конечно сильно сомневаюсь. Не знаю, получится ли у них, но... пожалуй, мне необходимо будет сделать некоторые приготовления. Если нас ждёт новая эпоха, мы должны быть готовы к любому варианту. В любом случае, скоро мы вновь встретимся. Есть ещё немало вещей, которые я хочу с тобой обсудить, чужак, даже если ты страдаешь провалами в памяти. Более того, в одном трактате, что я... позаимствовала из монастыря, упоминается способ лечения амнезии. Может, я смогу помочь тебе.
— Хм, идёт. Сколько мне нужно будет поработать на ваших полях, чтобы оплатить своё спасение и лодку поближе к Киновари?
— Я думаю, с твоей магией, не больше недели. Однако не стоит думать, что ты наш подчинённый или что-то подобное. Все мы равны и все вносим свой вклад. Ты даже волен отказаться, если хочешь.
— Я вижу это единственным способом быстро добраться до цели. Да и твоя помощь в борьбе с амнезией — я хочу попробовать- у меня как раз появилась очень важная вещь, которую я должен вспомнить.
Не сказать, что работа в полях была сильно трудной, особенно владея телекинезом. Хоть он и не мог выращивать растения магией, как его коллеги, наличие телепатии позволяло эффективно коммуницировать с остальными рабочими. Он лишний раз обрадовался, что родился единорогом, не представляя свою жизнь без магии, хоть ранее похоже так и не считал. Изначально довольно скептически относясь к учениям "Разгорающегося пламени", он не мог не отметить самоорганизацию и дисциплину местных коммун. Они действовали подобно единому механизму, при этом оказывали помощь нуждающимся и пострадавшим, поддерживая соседей в любых нуждах и ожидая того же в ответ.
— Итак, готов продолжить наш разговор? — спросила киринша, попивая чай.
— Допустим. Если тебе интересно услышать про внешний мир, то вынужден разочаровать: воспоминаний о нём почти нет, а те, что есть, так или иначе связаны с войной.
— Мне жаль, что Конкорд повела тебя столь тяжёлой судьбой. Всё-таки я надеюсь, что эта терапия, про которую я вычитала из той книги, сумеет унять твою боль. Но как ты оказался в реке?
— Я сопровождал послов-пони. Думаю, они должны были дойти до лидера киринов и убедить её в чём-то. Не уверен, но из того, что я помню точно, они — моя единственная надежда увидеть мою любовь.
— Понимаю. Любовь — достаточно высокое чувство. Но это не отвечает на вопрос, как ты оказался в воде.
— Знамёна, похоже, прослышали про группу чужаков, двигающихся к Киновари. Я отвлёк на себя их внимание, пока остальные сбежали окольными тропами. Напоследок я сразился с командиром Знамени, который превратился в нирика.
— Я сомневаюсь, что кто-то такого ранга утратил бы контроль над эмоциями в бою. Похоже, тебе повезло встретиться с одним из тех, кто ещё владеет навыками пути храбреца. Эти воины-монахи научились контролировать своё превращение в нириков, сдерживая своё внутреннее "я" и черпая силы из агрессии. Хождение по лезвию ножа. Однако эти навыки также были в основном утрачены с приходом Безмолвия. Судя по твоему описанию, он не решился использовать всю свою мощь, иначе боюсь, ты бы не выжил, а был бы заживо сожжён его инфернальным потоком.
— Теперь, когда ты знаешь всё то же, что и я, как насчёт той терапии, что ты предлагала? — спросил единорог, опуская пустую пиалу с чаем.
— Конечно, пройди со мной, я всё подготовила.
Спустившись в помещение, заполненное благовониями, он заметил странного вида кушетку посередине, а также набор длинных игл рядом.
— Итак, видишь ли, есть ещё одна вещь, о которой я умолчала. Согласно трактату, существа, у которых магия проходит через нервные узлы, на которые и воздействуют при иглоукалывании, вроде единорогов, могут при определённых обстоятельствах видеть будущее.
— Будущее? — неверяще поднял бровь единорог.
— Верно. Практика была проверена на киринах, но в нас всё ещё слишком мало магии. Однако записи, сделанные задолго до Безмолвия и проверенные на единорогах-путешественниках, подтверждают, что это так.
— Всё ещё верится с трудом.
— Считай это сложной нумерологической магией. Просто, я бы хотела тебя кое о чём попросить. Не мог бы ты думать обо мне или о чём-то, связанном со мной, в процессе сеанса? Возможно, это немного...
— Я понимаю, не стоит оправдываться. Не каждый день выпадает такая возможность, я помогу тебе. Считай это платой вместо оставшихся мне дней работы в обмен на мои вещи и билет в центр Кирии. Много, к слову, моих вещей осталось?
— Помимо меча? Каска и спрятанная в ней медаль. Ну, то есть я полагаю, что это медаль, я не слишком разбираюсь в вашей культуре.
— Сойдёт. Начинай процедуру, — сказал единорог, ложась на живот на этой странной кушетке. Запах благовоний дурманил голову, погружая сознание в странный транс, а на спине ощутилась слегка раздражающая лёгкая боль, означающая, что иголки уже воткнуты в его тело и давят на ключевые точки его нервной системы. С каждой новой иглой он чувствовал, как магия меняет направление в теле, концентрируясь в одних частях и уплывая из других. Его разум наполняли лишь два образа. Один из них — Райзинг Сан, желающая увидеть своё будущее. Она надеялась привести киринов к процветанию и счастью, как необузданное пламя, горящее среди тьмы Безмолвия и ведущее усталых страждущих к спасению. Второй образ был уже знакомым черным аликорном. Как только он почувствовал, что отключается, его разум наполнили видения.
Будущее, неизвестно насколько далекое. Безмолвие действительно ушло в прошлое, но ожидать, что прогресс будет безболезненным, особенно после века изоляции, было бы глупо. Воды великой медоносной реки покраснели от крови. Кирины шли на киринов, а безумие правило бал. Толпы крестьян с инструментами в копытах штурмовали имперские бастионы, жертвуя своими жизнями за пули защитников. Фанатики беспощадно устраивали теракты убивая тысячи случайных гражданских, нирики появлялись практически везде. Сотни киринов стояли у реки, и по властному приказу их всех одновременно обезглавливали, скидывая трупы в воду. И посреди всего этого стояла Райзинг Сан. Она отдала этот приказ. Она не сильно постарела, пожалуй не более чем на несколько лет, но в её лице и взгляде читалась только ненависть и ярость. Тысячи шли за ней. Её родной город Хризантема был уничтожен по её же желанию, в ярости боевых кличей и хаосе кровавой гражданской войны трупы укрывали многострадальную землю. Её пламя горело ярче солнца, ведя за собой сломленных и угнетённых. Теперь она давала им не спасение, а цель, за которую они умрут. Она направляла их гнев, вещая о вере и справедливости, о пренебрежении и расточительстве, о готовности убивать и умирать, сгореть всем без исключения в кровавом, всепожирающем пламени революции. Гордясь собой, она шла среди сожжённых городов и висельных столбов. Это мало было похоже на доброжелательную и милую кобылку, какой она являлась сейчас. Она была судьёй, прокурором и палачом в одном лице, готовым убить миллионы ради одной вещи, которая заставляла её совершать эти ужасные поступки — надежды. Видение обрывалось образом объятого огнём города, предположительно Киновари, и Райзинг Сан, стоящей среди пепла и руин, возведённых из её мечтаний и надежд о лучшем будущем.
Второе видение было короче, но гораздо больше значило для единорога. Оно уже было только от его лица. Снег. Он стоял среди какой-то снежной местности, в окружении скалистых гор, на площадке какого-то монумента из черного камня. Вокруг на каждом углу стояли ровные прямоугольные колонны, а позади — ряд флагштоков с гордо реющими чёрными знамёнами с белым полумесяцем. Он был одет в военную форму чёрного цвета, которой раньше не видел. Она действительно выглядела величественно, и похоже, он занимал достаточно высокий ранг. Но как бы он ни кутался в неё, она не спасала от жгучего холода, который казалось меркнул перед другой, гораздо более глубокой болью. Его взгляд остановился на памятнике в центре монумента. Это была она — та, кто приходила к нему во снах. Её статуя огромных размеров запечатлела её подлинное величие. Поза статуи полностью передавала грацию оригинала и мастерство скульптора, создавая великолепное зрелище. Однако что-то было не так. Боль в сердце ощущалась слишком сильно. Более того, он упал. Похоже, он рыдал, упиваясь слезами и горечью, валяясь в снегу у пьедестала этой статуи. Он не знал, что заставило его это делать, но боль казалась разрывала его изнутри, требуя покончить с ней. Рыдания и всхлипы подходили к концу, и его замёрзшее копыто отправилось в карман униформы. Увы, что он хотел достать оттуда, узнать ему не было суждено. Может, что-то, что подарит наконец избавление, а может, что-то, что придаст боли новый виток. В любом случае видение быстро оборвалось, а неясная боль в груди, что оно принесло, уходила гораздо медленнее. Очнувшись на всё той же кушетке, он тяжело дышал. Копаясь в памяти, он почувствовал себя осознаннее. Мир уже не казался так искажён вечным неприметным фоновым шумом, но ни одной крупицы воспоминаний не добавилось. Он успокаивал дыхание и взглянул на Райзинг Сан, смотрящую на него с интересом учёного-вивисектора.
— Скажи, — начал он, преодолевая тяжёлую одышку, — ты ведь знала, что эта процедура не лечит амнезию, да?
— Я... ну понимаешь...
— Понимаю, конечно, понимаю. Я отправляюсь завтра.
— Погоди, а что ты там увидел?
— Райзинг Сан... просто не дай своему пламени погаснуть.