Школа принцессы Твайлайт Спаркл для фантастических жеребят
Глава 124
Прижимая к себе обмякшее тело Сумака, Олив сидела на полу и мечтала, чтобы он очнулся. Она ничего не видела — оба ее глаза так опухли, что она не могла видеть даже свет. Все тело болело: казалось, что сломаны ребра, а челюсть не двигается. У нее не было почти всех зубов. Одно ухо сейчас представляло собой не более чем лоскуты, разорванные от трения.
Но все это не имело значения.
— Почему ты такой глупый и храбрый? — Слова Олив прозвучали почти узнаваемым хрипом, и она ужаснулась звуку собственного голоса. Поморщившись от боли, Олив заставила себя остаться на ногах.
Мундэнсер все еще рыдала навзрыд, и Олив почувствовала одновременно жалость и гнев. Жалость — потому что Мундэнсер, несомненно, была сломлена, а злость — потому что она была взрослой и не могла ничем помочь. По крайней мере, Строуберри Хартс немного успокоилась, и теперь маленькая кобылка гладила Мундэнсер по шее, пытаясь утешить.
Где-то под болью Олив ощущала огромное чувство гордости. Верная своему слову, она смогла выдержать все, на что была способна королева Кризалис. Олив слегка закашлялась, почувствовав, как в горле забулькала кровь, и выплюнула на пол еще один обломок зуба. Ее губы были порваны, с морды свисали клочья, а ноздри были забиты кровью и соплями. Холодный воздух обдувал оголенные нервы в сломанных, раздробленных зубах, и вся ее голова кружилась от мучительной боли.
Сколько времени прошло? Олив не знала, но прошло уже много времени. Королева Кризалис не вернулась в комнату. Ни один чейнджлинг не пришел проведать их, принести воды, еды или чего-нибудь еще. Обмякшее тело Сумака стало холодеть, и Олив не понимала, в чем дело. Его не били так, как ее, но он был гораздо более хрупким, чем она.
Оставшись наедине со своими мыслями, она подумала о Сумаке. Какая незадача. Ей нравился Сумак, она даже считала его симпатичным, но и ее мастер, и ее наставник не дали ей покоя: на чувство уязвимости, вызванное влечением к Сумаку, она ответила агрессией.
Теперь, без сомнения, Сумак наверняка умирал, а у нее так и не было возможности сказать ему о своих чувствах, о том, как ей жаль, или о том, что она просто очень растерянная кобылка, которой трудно разобраться в мире. Хуже всего было то, что она, вероятно, тоже умирала. Она выкашляла еще больше крови, и в легких у нее появилось ощущение жижи. Это не могло быть хорошо.
Несмотря ни на что, она была полна решимости стать другом, которым она не смогла быть, сейчас, как никогда. Пока она в сознании, пока у нее есть силы, она будет держать Сумака, и если ничего другого не останется, то хотя бы сделает его уход более комфортным. Она была обязана ему этим.
Откинув голову назад, Олив прислонилась к стене и стала ждать, когда наступит конец.
— Кажется, он приходит в себя.
Голос был странным, но Сумак был слишком заторможен, чтобы что-то предпринять. Его тело было свинцовым, тяжелым и теплым. Его шею мягко щекотали, и он поморщился. Щекотка продолжалась, заставляя его дрыгать ногами. Одну за другой его ноги схватили, слегка потянули, и он почувствовал, как по телу разливается теплое, приятное покалывание.
Кто-то щекотал его стрелки, все четыре, и это выдернуло Сумака из тех глубин, в которые погрузилось его сознание. Он попытался открыть глаза, но это далось ему с трудом. Кто-то дул ему в нос, и это раздражало его настолько, что он не мог не отреагировать. Все его тело подергивалось, а каждая нога подрагивала от щекотки.
— Отек и давление на ствол мозга прошли, он снова двигается самостоятельно и хорошо дышит. — В незнакомом голосе звучало облегчение. — Принцесса Кейденс, как у вас дела с Олив? Вам нужна помощь?
Олив? Сумак припомнил, что у них с Олив были какие-то неприятности. Мышцы на его лице были какие-то неправильные, и ничто не хотело работать как надо. С большим усилием ему удалось открыть один глаз, и он увидел довольно фиолетовое лицо с льдисто-голубыми глазами, смотрящими на него сверху вниз.
— Сумак Эппл, скажи мне, как тебя зовут? — спросила странная кобыла. — Меня зовут Радиант Хоуп. Ты можешь мне что-нибудь сказать?
Над кобылой было серо-голубое небо, которое Сумак с трудом мог разглядеть. Вокруг него были другие лица, слышался обеспокоенный ропот. Он чувствовал, как ему разминают ноги, все четыре, и теплое, пульсирующее ощущение поселилось в шее, отдаваясь в основании черепа. Ощущение было великолепным.
— Мама? — сумел произнести Сумак.
— Она здесь, Сумак, — сказала Радиант Хоуп голосом мягким и теплым, как весна. — Как только я буду уверена, что с тобой все в порядке, она сможет взять тебя на копыта.
Сумак боролся, но он был слаб, как новорожденный, и ничего не помогало. Он не мог даже приподнять голову. После долгого сосредоточения ему удалось открыть второй глаз, а затем он втянул воздух большими глотками. Мир снова стал ярким, но без фокуса.
— Я хочу к маме, — прохрипел Сумак, умоляя взять его на копыта.
— Мисс Луламун, думаю, с ним все в порядке.
Сумак еще не успел договорить, как почувствовал, что его подхватили. Трикси была осторожна, и он почувствовал, как его обняли за шею. Трикси дрожала, и уши Сумака дернулись, когда она издала вздрагивающий всхлип облегчения. Она села на корточки, прижав его к себе, а он просто лежал, обмякнув и не в силах пошевелиться. Две ноги крепко обхватили его, и все в мире снова стало хорошо.
Как много изменила пара очков. Моргнув, Сумак прищурился, снова обретая способность видеть. Он был еще слишком слаб, чтобы самостоятельно держаться на ногах, и Трикси обняла его, прижав к себе, словно новорожденного. Вокруг них была пустыня, и казалось, что большая часть армии находится здесь. Повсюду стояли гвардейцы. Повсюду были расставлены импровизированные укрытия и палатки.
Лемон Хартс находилась совсем рядом, и Сумак не мог повернуть голову. Твинклшайн стояла на страже неподалеку, ее топор висел в воздухе над ее спиной. Пони-пегасы заполнили небо.
— Что случилось? — спросил Сумак.
Прошло некоторое время, прежде чем Трикси ответила:
— Королева Кризалис связалась с принцессой Селестией и предложила свою безоговорочную капитуляцию. Не знаю, почему, но она это сделала.
Как ни странно, Сумак подозревал, что знает, почему. Ему было интересно, насколько сильно его слова проникли в разум королевы Кризалис и заставили ее волноваться. Какой бы сильной она ни была, какой бы ужасной ни была, в конце концов, она была жуком, а кошки едят жуков. В мире были вещи пострашнее, чем Кризалис, королева чейнджлингов.
— Он… он в порядке?
Сумак знал этот голос, и его обладатель звучал испуганно. В его поле зрения появилось длинное лицо Дискорда, и Сумак увидел в его глазах что-то странное, но не мог сказать, что именно. Драконикус в ярости потирал лапу и когти, и все его тело дрожало.
— Она сломала ему несколько шейных позвонков, — сказала Лемон Хартс, положив копыто на Дискорда, чтобы успокоить его. — Радиант Хоуп говорит, что он поправится, но на это потребуется время.
Моргнув глазами, Дискорд несколько раз раздул ноздри, а его хвост завилял из стороны в сторону. Он нерешительно протянул лапу к Трикси и положил ее на ее переднюю ногу, которая обвилась вокруг тела Сумака, обнимая его.
— М-м-м-могу ли я? — Дискорд заикался.
Прищурившись на возвышающуюся над ней фигуру, Трикси Луламун оглядела Дискорда. Она знала, что Дискорд — это много чего. Трюкач, проказник, существо, которое стремится делать добро… И еще он был другом Сумака, конечно, в своем собственном запутанном представлении. Трикси, борясь с материнскими чувствами, задумалась о своем собственном долгом пути к искуплению.
— Можешь, — ответила Трикси.
Сумак почувствовал, как его берет в лапы и когти Дискорд и поддерживает за шею. Жеребенок несколько долгих секунд вглядывался в лицо Дискорда, чтобы понять, что он видит, и это была боль. Драконикус был мягок до абсурда.
— Когда я узнал, что тебя похитили, я плакал, — хриплым голосом признался Дискорд. — Флаттершай обняла меня и погладила по шее. Это было приятно. Она объяснила мне, что я чувствую. Когда до меня дошло, что у меня больше не будет возможности докучать тебе, мне стало больно… и мне это не понравилось. Я… я бы скучал по тебе, если бы тебя не было рядом… и по Флаттершай тоже.
Его ухо дернулось, и выражение лица Дискорда изменилось, став маниакальным. По его щеке скатилась слеза, и он уставился на Сумака. Дрожа, Дискорд передал Сумака обратно Трикси, все это время держа его за хрупкую шею и отпустив только тогда, когда убедился, что Трикси надежно обняла Сумака.
— Береги его, — напряженным голосом приказал Дискорд. — Он очень дорог мне, и я боюсь за свой рассудок, если с ним что-то случится. А теперь, пожалуйста, извините меня, я должен пойти и раздавить жука.
— Дискорд, подожди! — крикнула Лемон Хартс, но было уже поздно. Дискорд уже исчез.
Повелитель Хаоса двигался сквозь толпу, хмурясь, и его глаза смотрели зловещим взглядом. Пришло время напомнить всем пони, что он все еще Повелитель Хаоса. В частности, пришло время напомнить королеве Кризалис, что он — Повелитель Хаоса, а Повелителю Хаоса нельзя перечить.
Твайлайт Спаркл перехватила его, потому что, разумеется, хотела этого. Она была Твайлайт Спаркл, а Твайлайт Спаркл именно этим и занималась. Твайлайт Спаркл должна была следить за порядком, и при других обстоятельствах Дискорд был бы раздражен. Но не сейчас. Он шел вперед, слишком злой, чтобы парить, не поддаваясь силе притяжения, и везде, где касались его ноги, песок превращался в мелкую пыль, а те немногие растения, которые можно было увидеть, погибали, увядая.
— Дискорд, я не знаю, что ты делаешь, но остановись! — приказала Твайлайт.
Щелкнув пальцами, Дискорд закрыл рот Твайлайт очень жесткой и несговорчивой застежкой-молнией, не замедляя своего движения. Он проигнорировал сердитое ворчание Твайлайт и мысленно пообещал себе извиниться позже, дать несколько обещаний, которые никогда не выполнит, и, возможно, подарить ей шоколадные конфеты и цветы. С принцессой Селестией это сработало.
Принцесса Селестия была следующей, кто попытался остановить его, и Дискорд обнаружил, что на самом деле не хочет причинять ей боль. Ему просто нужно было убрать ее с дороги. Она стояла на пути, и цель его ярости находилась позади нее. Он сделал жест и отпихнул ее в сторону. В поле зрения Дискорда мелькнуло что-то желтое, и он издал вздох отчаяния.
— Дискорд, пожалуйста, остановись! — взмолилась Флаттершай, пока принцесса Луна пыталась расстегнуть молнию Твайлайт.
Щелкнув когтями, Дискорд исчез из бытия и появился прямо рядом с королевой Кризалис, которая выглядела очень, очень испуганной, и не зря. Дискорд выпустил когти, схватил королеву чейнджлингов за горло и приподнял ее над землей, чтобы посмотреть ей в глаза.
— Ты…
— Дискорд, пожалуйста, не надо! — закричала Флаттершай, подлетая ближе.
— ТЫ! — завыл Дискорд, вновь сжимая горло королевы Кризалис. — Теперь ты единственное существо, которое я ненавижу! — Все тело Повелителя Хаоса задрожало, когда он посмотрел в глаза королеве жуков, и его слова эхом разнеслись по пустыне. — Я шутил, что ненавижу Селестию и Луну, но на самом деле мне было слишком комфортно в своей апатии, чтобы испытывать к ним какие-то чувства. Мне было очень, очень комфортно в моей апатии, и я вообще ничего не чувствовал. Апатия была для меня как удобное кресло, и у меня никогда не было причин покидать его.
Сотни глаз теперь были устремлены на Дискорда, у которого в когтях болталась королева Кризалис.
— Мне нравилось такое положение вещей, я находил его довольно шикарным, — продолжал Дискорд, сжимая когти так сильно, что у Кризалис выпучились глаза. — Но потом появилась она! — Вытянув лапу, он указал на Флаттершай. — Это она во всем виновата, ведь она научила меня любить ее, и я действительно люблю ее, ох как сильно… она — моя дорогая Флаттершай. К моему удивлению, мне стали нравиться и другие пони, например Зиппер Липс, и я очень надеюсь, что она простит меня.
Голос Дискорда был похож на маниакальный, полубезумный вой, и было видно, что он борется за самоконтроль:
— А еще мне понравился маленький Сумак Эппл… — Голос Дискорда надломился, и его голова начала покачиваться вверх-вниз, когда он кинжалами смотрел в глаза Кризалис. — А потом пришла ты. Ты причинила ему боль… и тем самым ты причинила боль мне… ты причинила боль мне… Теперь я чувствую себя уязвимым… я… Повелитель Хаоса. Я — Бог… и я чувствую себя уязвимым.
Взмахнув лапой, Дискорд потянул королеву Кризалис к себе:
— Я ненавижу тебя. — Глубоко вдохнув, он повторил. — Я ненавижу тебя. Я ненавижу тебя больше всего на свете. Ты… ты… ты… ты войдешь в историю как существо, научившее Бога Хаоса ненавидеть… а я проведу остаток своего существования, размышляя о том, как сильно я тебя ненавижу. Я буду веками писать целые тома о том, как сильно я тебя ненавижу, написанные цветистыми, поэтическими словами. Поэты и писатели будут плакать от моей совершенной ненависти.
Королева Кризалис корчилась в удушающих объятиях Дискорда, но не могла ничего сделать, чтобы освободиться. Никто не двигался, никто не делал ничего, чтобы остановить Дискорда, и даже при наличии армии, окружавшей их со всех сторон, было достаточно тихо, чтобы услышать, как перо падает на песок.
— Просто не хватает слов, чтобы выразить, сколько непостижимой ненависти я испытываю к тебе, — сказал Дискорд, и его голос превратился в безумный, полный боли вой. — Я ненавижу тебя в равной степени за то, как сильно я обожаю Флаттершай… она для меня особенная… и если бы ты причинила ей боль… почему… я мог бы убить тебя. Да… я мог бы убить тебя. — Дискорд угрожающе гоготнул, а его глаза горели, как кипящие вулканические кальдеры. — Я мог убить тебя, воскресить из мертвых, а потом снова убить и так далее.
На лицах пони, собравшихся вокруг Дискорда, отразился абсолютный ужас.
— Мне не нравится убивать, — признался Дискорд, фыркнув. — Как только ты убиваешь что-то, все кончено. Время игры закончилось. Ты… ты… ты… ты… ты не стоишь того, чтобы с тобой играть. Но я не собираюсь тебя убивать… нет… я решил, что хочу, чтобы ты жила.
Вокруг Дискорда раздались вздохи облегчения.
— Ты ранила Сумака… Он маленький, юный и в основном безобидный. Он — существо хаоса, как и я, существо, которое бросает вызов естественному порядку и живет вопреки гармонии. Это делает его интересным… и поэтому он мне нравится. Он мой друг. — Фыркнув, Дискорд вытер глаза хвостом и жестоко встряхнул королеву Кризалис.
— ТЫ ЧУТЬ НЕ ЛИШИЛА МЕНЯ ДРУГА! — завыл Дискорд, и весь его облик изменился. — ТЕПЕРЬ И ТЫ УЗНАЕШЬ, ЧТО ЗНАЧИТ БЫТЬ МАЛЕНЬКОЙ, НЕЗНАЧИТЕЛЬНОЙ И БЕСПОМОЩНОЙ!
Вдалеке сверкнула молния, и небо над головой потемнело. Дискорд повалил королеву Кризалис на песок, а затем, двигаясь со сверхъестественной скоростью, прыгнул на нее. Он вонзил когти ей в грудь, заставив вскрикнуть многих свидетелей этого действа, и выхватил небольшие карманные часы, похожие на кусок хитина.
Королева чейнджлингов лежала на песке, не шевелясь, ее тело застыло, глаза не мигали. Она даже не дышала. Дискорд поднял карманные часы лапой, открыл их когтями, а затем начал быстро переводить стрелки времени назад одним изогнутым когтем. На глазах у всех зрителей Кризалис уменьшалась, становилась все меньше, меньше и еще меньше, пока не превратилась в кокон.
Но это был еще не конец, нет. Кокон разорвался, и теперь на песке лежала извивающаяся личинка. Манипуляции Дискорда со временем не прекратились, и он продолжал поворачивать стрелки карманных часов вспять. Он продолжал и продолжал, пока…
На песке лежало бледно-зеленое яйцо. Дискорд наклонился, поднял его и засунул внутрь карманные часы. Он держал яйцо с нежностью, которая резко контрастировала с его прежней злобой. На мгновение он задумался, не разбить ли его о ближайшие камни, а потом посмотрел на Флаттершай.
— Должен предупредить тебя, в этом яйце кроются плохие новости, — сказал Дискорд, бросая яйцо в сторону принцессы Селестии. — Поступай с ним, как хочешь. А я пойду, встану в угол в доме Флаттершай и буду размышлять о своих злодеяниях. Зиппер Липс, я должен перед тобой извиниться.
Когда яйцо пролетело по воздуху, Дискорд щелкнул когтями и исчез. Принцесса Селестия, широко раскрыв глаза, поймала яйцо, сделав это с большой осторожностью. Она стояла, почти не шевелясь, на песке, растерянная, изумлённая и державшая в своей магии одного из величайших врагов своих маленьких пони. Флаттершай вздохнула с облегчением, а затем сделала это во второй раз.
Принцесса Селестия с выражением глубокой озабоченности подняла яйцо над головой и задала вопрос, который напрашивался сам собой:
— Кто вырастит… это?
Никто не ответил… никто не осмелился.