Школа принцессы Твайлайт Спаркл для фантастических жеребят

Глава 84

Когда ты несчастен, жизнь кажется замедленной и каждый день тянется вечно. Когда же ты счастлив, все становится наоборот: дни пролетают как в тумане. Сумак был счастлив, очень счастлив. В нем вновь появилось ощущение хорошего настроения, это заразное чувство, которое, казалось, передавалось от пони к пони, прокладывая себе путь через весь табун. Симптомами этого были сияющие улыбки, яркие глаза и навостренные уши.

В ранние утренние часы, когда все было спокойно и тихо, когда пони еще спали, когда замок Твайлайт еще не проснулся, Сумак пробирался по коридорам и добирался до маленькой кухоньки и столовой, где и завтракал. Он двигался скрытно и бесшумно, ведь у него была сверхсекретная миссия, которую он не хотел прерывать. В его стучащем сердце единорога был план, идея, потребность в безрассудных экспериментах.

Начать день с приключений — всегда отличный способ.

На кухне было темно и пустынно, что не могло не радовать юного Сумака, у которого были такие грандиозные планы. Освещая себе путь только рогом, он передвигался по кухне, вольный делать все, что ему заблагорассудится, и, как единорогу, кухня была ему по плечу. Ничто не было недоступно, ничто не было запрещено, все принадлежало ему. Быть единорогом было просто потрясающе, ведь магия позволяла доставать самые вкусные вещи с самых высоких полок.

Подняв голову, Сумак высунул оранжевый язык из уголка рта, сосредоточившись на многочисленных пакетиках с картофельными чипсами. Потребовалось несколько попыток, но он нашел то, что искал: чипсы с солью и уксусом с восхитительным вкусом эстрагона и укропа. Что такое эстрагон? Он не знал, но знал, что укроп идет на соленья. Он левитировал вниз пакет, проверил кухню, чтобы убедиться, что он один, и подумал о кобылах в своей жизни.

Трикси и Лемон Хартс составляли основу его нынешнего существования, и он не мог представить, что их не будет рядом. Биг-Мак сказал ему, чтобы он дорожил ими обеими, и Сумак принял этот совет близко к сердцу. Октавия была восстановительницей его часто нарушаемого спокойствия, она умела отгонять надвигающиеся истерики до того, как они случались, и была его главным учителем "интроверсии", то есть умения понимать, что происходит и почему, прежде чем это станет большой проблемой.

Теперь Винил Скрэтч учила его секретам вселенной и тому, как быть "холодным индивидуумом", как она это называла. Пока что большая часть его уроков за последнюю неделю сводилась к перетаскиванию старых пластинок из ее старого дома в новый, а затем к упорядочиванию ее музыкальной коллекции. Ученики должны с чего-то начинать, подумал Сумак.

И вот появилась Твинклшайн, также известная как Твинклвонкл. Ее заклинания трансмутации были склонны к провалам, но ее способность зачаровывать и знание продвинутой магии приводили Сумака в оцепенение. За последнюю неделю Твинклшайн и Трикси успели обсудить все основные магические теоремы, и именно он извлек наибольшую пользу из их часто жарких (но дружеских) перепалок. Сумак начал осознавать, как много магии понимает Трикси.

Держа пакет с чипсами наперевес, Сумак рассматривал свой трофей. Он все еще не знал, что такое эстрагон, но он должен был стать частью сбалансированного завтрака. Почувствовав себя совсем взрослым, он взял миску, которую, как он знал, придется вымыть, ложку, которую, если уж на то пошло, тоже лучше вымыть, а потом отправился за молоком.

Он собирался ответить на самый важный вопрос во всей известной вселенной, на вопрос, который не давал ему покоя, и это был не вопрос "О чем думала Пеббл?". На этот вопрос не было ответа, и Сумак смирился с этим, как и советовал Биг-Мак. О некоторых вещах жеребчику лучше не знать. Некоторые тайны должны оставаться непостижимыми. Кобылы и, соответственно, кобылки были одной из таких вещей.

Остановившись, Сумак огляделся по сторонам, чтобы проверить, не обнаружили ли его. Он уже оттачивал свои инстинкты, чтобы заниматься наукой тайно. Некоторые науки были безрассудными, пугающими, и лучше держать их при себе, пока не получишь результат, чтобы какой-нибудь тупоголовый и несмышленый болван не назвал тебя сумасшедшим. Ничто так не убивает научное настроение, как то, что какой-то непросвещенный болван называет вас сумасбродом и читает тебе нотации. Найти ванную, найти чулан, найти пустую комнату, чтобы можно было улизнуть и позаниматься наукой минут пять, пока тебя не обнаружат и неизменно остановят, пока кто-нибудь не пострадал или что-нибудь не взорвалось.

Научные взрывы были лучшей частью науки; вещи должны были взрываться, так можно было понять, что с наукой покончено, по крайней мере на данный момент. Взрывы — это результат. Не всегда самый желанный, но у науки должен быть какой-то кульминационный момент, иначе время, потраченное на науку, не окупится.

Когда он поставил молоко на стол, раздался тихий стук, от которого у Сумака заложило уши. Его глаза метались по сторонам, словно он ожидал, что его в любой момент поймают и прочтут нотацию за безрассудные эксперименты с завтраком. Разорвав пакет с чипсами, он высыпал их содержимое в миску, еще раз оглядел кухоньку-столовую и глубоко вздохнул.

Запах соленого уксуса ворвался в его ноздри, заставив их разгореться.

В бледно-зеленом свете, исходившем из его рога, глаза Сумака за хорошо отполированными стеклами очков излучали маниакальный блеск. Он стоял на пороге великого открытия, которое изменит завтрак, каким его знал весь мир. Картофельные хлопья с хрустящей корочкой. Он забрался на стул, сгорбился над столом, вооружился ложкой и налил немного цельного молока в миску с картофельными чипсами.

Он немного помешал содержимое миски — хлопья были хороши только тогда, когда все как следует пропиталось молоком. Существовало некое неизвестное соотношение, которое он еще не выяснил, некое "сладкое пятно", которое должно быть у каши, чтобы она была вкусной. Пока он помешивал, в миске происходила любопытная реакция. Молоко становилось гуще, тягучее. Все любопытнее и любопытнее. Теперь молоко в миске напоминало по консистенции соус. Очаровательно.

Аромат уксуса был сильным, и от него разило горечью.

Трепеща, Сумак был взволнован, почти слишком взволнован, чтобы мыслить ясно. Раздался хруст, когда он вонзил ложку в миску. С большой осторожностью он зачерпнул ложкой картофельные чипсы и густое, почти клейкое молоко. Держа ложку в своей магии, он присматривался к первому кусочку.

С безрассудством, свойственным молодости, он широко открыл рот и засунул ложку между губами. Раздался хруст, и Сумак проглотил то, что у него было во рту. Он пожевал еще немного, и тут, к его ужасу, его круглые, похожие на штыри зубы разгрызли комок свернувшегося молока. Жеребенок задыхался.

Наука предала его!

Вкус во рту был совсем не таким, как он ожидал, он прилип к внутренней стороне щек, к своду рта, пропитал язык, пробрался в горло, каким-то образом ощущался в носу, а из глаз потекли слезы. К своему ужасу, он прожевал несколько раз, а затем проглотил.

Это было не совсем то, чего он ожидал. Он зачерпнул еще одну ложку, понюхал ее и попытался понять, почему его хлопья превратились в остатки какой-то обиженной и разгневанной старшей сущности из пустоты. С мазохизмом, известным только очень любопытным и интеллектуально тупым, жеребенок-единорог Сумак Эппл снова попробовал хрустящие хлопья из картофеля с солью и уксусом.

Это было почему-то хуже, чем первый раз.

С его губ сорвалось слабое поскуливание, пока он жевал, пытаясь осознать ужас, творящийся у него во рту. Маленькие упругие комочки молока хлюпали и протискивались между зубами. До Сумака дошло, что уксус и молоко не сочетаются, совсем не сочетаются, это было явное нарушение естественного порядка, и теперь Сумак боялся, что Тарнишед Типот может преследовать его за создание какой-то мерзкой природной гадости.

Каким-то образом ему удалось сглотнуть, и при этом он вздрогнул.

Над головой зажегся свет, и Сумак очень испугался. Он издал вопль и прищурился, чтобы глаза привыкли к неожиданному свету. Кто-то еще проснулся, и он напрягся, пытаясь разглядеть, кто это. Кто-то еще был с ним на кухне. Все его мышцы напряглись от паники, и он опустил ложку в осадок от своего неудачного эксперимента.

— Сумак Эппл…

Раздался голос еще одной кобылы в его жизни — Старлайт Глиммер. Вздрогнув, он опустил уши, когда она приблизилась к столу, принюхиваясь. Она подходила все ближе и ближе, пересекала комнату с такой медлительностью, словно знала, что застала его за чем-то ужасным, вроде разграбления могил. Она тяжело дышала, каждый вдох был предвестником смерти.

— Сумак Эппл… что ты наделал? Фу!

Из его желудка вырвалась небольшая отрыжка, когда он пытался понять, что делать с газами, вызванными разлагающимся свернувшимся молоком и частично разжеванными картофельными чипсами с солью и уксусом. Вместе с отрыжкой пришел ужасный, ужасный вкус и еще более ужасный запах, приторная вонь, застрявшая в носовых пазухах. Старлайт Глиммер стояла в метре от него, вскинув бровь, и смотрела на него.

— О аликорны, молоко уже свернулось? — спросила Старлайт.

Сумак открыл рот, чтобы ответить, но из него вырвалась лишь свирепая драконья отрыжка, от которой миска и ложка задребезжали на столе. Вместе с отрыжкой вырвалась отвратительная вонь, а во рту Сумака усилился кислый, мерзкий вкус. Все его тело содрогнулось, и у него потекли слюни, хотя во рту словно пересохло, а язык сморщился, как старая кожа. Глаза слезились, и Сумак корчился от дискомфорта, чувствуя, как его нижние части сжимаются в предвкушении того, что будет дальше.

— Сумак, скажи что-нибудь… Я волнуюсь! Ты умираешь? Если ты умрешь, Твайлайт убьет меня!

Когда Сумак попытался ответить, свернувшееся содержимое его желудка вырвалось наверх, выплеснулось горячим, кислым гейзером и забрызгало лицо, шею и грудь Старлайт Глиммер. Все его тело отпрянуло от рвотных позывов, отчего очки соскочили с мордочки и с грохотом упали в миску с хлопьями из кошмарного питания, разбрызгав содержимое миски по всему столу.

Сумаку предстояло усвоить ценный урок науки: на каждое действие есть равная и противоположная реакция. Бока Старлайт Глиммер заходили ходуном, а глаза закатились. Сумак собрался с силами, закрыл глаза и приготовился к неизбежным последствиям неправильного научного завтрака.

Свернувшись в жалкий клубок, Сумак ждал, когда пройдет дрожь, и надеялся, что его не ждет новый приступ сухого голода. В лазарете пахло лекарствами, в воздухе витал запах дезинфицирующего средства, но его было недостаточно, чтобы перебить вонь свернувшегося, испорченного молока в ноздрях Сумака. Он все еще был немного влажным после душа, и испаряющаяся влага с его шерсти оставляла ощущение прохлады, что было замечательно.

Маленький жеребенок чувствовал себя пустым, полым внутри, и он не сомневался, что Старлайт Глиммер, которая лежала в кровати всего в нескольких метрах от него, тоже чувствует то же самое. Услышав с ее стороны слабый стон, он проклял собственную глупость и задался вопросом, как дружба может пережить обмен рвотными позывами. Несомненно, Твайлайт захочет задать вопросы.

— Сумак, правда, о чем ты думал? — Трикси спросила сонным, наполовину проснувшимся голосом.

Жеребенок только и мог, что отрыгивать и надеяться, что новых приступов не будет. Когда его рот наполнился слюной, тело сжалось от отвращения. Он почувствовал, как ему поднимают голову и прижимают к морде холодную металлическую ванночку, когда по телу пробежала первая сухая волна. Слюна и желчь вытекали из уголка рта Сумака, пока его желудок пытался очиститься от мерзкого завтрака.

Поглаживая шею сына, Трикси Луламун вздохнула:

— Такой храбрый, любопытный жеребенок. Я горжусь тобой, малыш, даже если все вышло не так. Вот так, наберись сил и дай вырваться наружу.

От успокаивающего звука голоса Трикси стало немного легче, но сухие позывы были невыносимы. Сумак закрыл глаза, наблюдая, как все больше слюны и желчи вытекает наружу, и гадал, когда же это закончится. Научился ли он чему-нибудь? Конечно, научился. Когда проявятся последствия его неверных решений, он знал, что мать будет рядом.

И от этого все пошло на лад.