Пони из преисподней
Правосудие
Комната утопала в мягком свете ламп, но несмотря на уютную обстановку, воздух был тяжёлым. Единорог, привязанный к кровати тугими ремнями, спал беспокойным сном. На первый взгляд он казался спокойным, но то, как дергались его веки, выдавали бурю внутри.
В центре комнаты оживлённо ходила Твайлайт Спаркл, держа в ауре блокнот, в который она записывала свои мысли быстрым, ровным почерком.
— Просто невероятно, — пробормотала она себе под нос, остановившись и внимательно изучая заключённого. — Такой уровень магического разрушения... Никогда бы не поверила, если бы не увидела это своими глазами.
Шайнинг Армор, стоявший у двери, мрачно наблюдал за её действиями. Его нахмуренные брови выдавали непреодолимое напряжение.
— Твайлайт, я же сказал тебе не подходить к нему близко, — раздражённо бросил он. — Этот монстр чуть не убил двух пони. Окропил копыта их кровью. Ему не место здесь, в замке. Он опасен.
— Жертвы живы, — напомнила Твайлайт, продолжая свои записи.
— Они были на грани, — грубо ответил Шайнинг. Его взгляд упал на тумбу у кровати, где стоял портрет Фларри Харт. Ярость вновь вспыхнула в его сердце. Он резко подошёл, схватил рамку и обрушил её на пол, разбивая стекло.
— С чего бы у него вообще был портрет Фларри?! — процедил он сквозь зубы. — Это мерзко.
Твайлайт замерла, взглянув на брата с укором.
— Шайнинг, я понимаю твою злость, но ты перегибаешь палку.
— Палку?! — он яростно повернулся к сестре. — Этот пони пытался уничтожить нас, и ты всё равно продолжаешь вести себя так, будто он просто пациент, которому нужна помощь. Он чудовище, Твайлайт! Очнись!
— И всё же, — спокойно ответила она, подходя к кровати, — он в таком состоянии, что не представляет угрозы. Ты же знаешь, я справлюсь.
Шайнинг стиснул зубы, но отступил к двери, сердито бросив:
— Ты элемент магии, но это не значит, что ты непобедима. Будь осторожнее.
Твайлайт повернулась к спящему единорогу. Его лицо периодически искажалось странными судорогами, а из носа и глаз медленно капала странная тёмная жидкость. Она нахмурилась, активировав магию и осторожно собрав вещество в пробирку. Затем, надев зачарованные очки, стала изучать его состав.
Её глаза внезапно расширились от шока, и она отпрянула, едва не уронив пробирку.
— Невероятно... — прошептала она, глядя на вещество.
Единорог во сне издал жалобный стон:
— Мама...
Слёзы медленно стекали по его щекам. Твайлайт замерла, её сердце болезненно сжалось.
— Мне жаль, но я не твоя мама, — тихо произнесла она, подойдя ближе и аккуратно укрывая его одеялом. — Очень жаль, что так вышло... Но то, что ты сделал... возможно лишило тебя всех шансов.
Темнота вокруг Этернала Лайта была густой и липкой, словно жидкий мрак, сковывающий его тело. Он с трудом приоткрыл глаза, чувствуя, как веки слиплись от засохшей темной жидкости. Мир вокруг казался искаженным: звуки гудели и стучали в череп, а ало-красная пелена застилала взор. В голове грохнул импульс — болезненный, обжигающий, словно сам разум разрывался на части, выпуская наружу подавленные воспоминания.
Размытые образы плавали перед его глазами, и он с трудом мог различить фигуру, склонённую над ним. Всё вокруг казалось нереальным, мутным, как будто он находился под водой. Тихий голос, полный заботы и тревоги, доносился до его ушей, но он не мог разобрать слов.
— Мама… — слабый шёпот сорвался с его губ, как болезненный вздох.
Мир, который окружал его, словно плавился, дрожащий и искажённый, как отражение в воде, разбитой тяжёлым камнем. Воздух был густым, тяжёлым, пропитанным металлическим запахом, который резал горло при каждом вдохе. Звуки, то гулкие, то шепчущие, раздавались вокруг, словно в издевательской насмешке, но источник их оставался невидим.
Этернал почувствовал, как его сердце бешено колотится в груди, а кровь стучит в ушах. Его взгляд цеплялся за каждую деталь, пытаясь найти хоть что-то реальное, но всё вокруг казалось неправильным, зыбким.
И вот, в краю его зрения, он увидел это.
У края кровати стояла фигура, которую он узнал сразу, но это была не она. Это была её искажённая, кошмарная тень. Молодой аликорн, его Фларри Харт, но с пустыми, бездонными, мёртвыми глазами, которые смотрели сквозь него. Она была не просто недвижима — она была чужда самой жизни.
Из рваных ран на плечах, где некогда были её крылья, алыми реками стекала кровь. Она казалась густой, почти чёрной, капая на пол, который мгновенно поглощал её, как ненасытный зверь. На её губах застыла скорбная, перекошенная улыбка, которая лишь усиливала ужас происходящего.
Её голова была чуть склонена, будто в насмешливом поклоне, а взгляд — полный безмолвного осуждения — впился в него, словно острый кинжал.
Но хуже всего была колыбель.
Её нежные, плавные движения выглядели мертвецки спокойными. Каждое покачивание казалось механическим, будто чуждым живому существу. Внутри, в тёмной глубине колыбели, он различил крошечное тело жеребёнка, неподвижно лежащего на боку.
Он не мог разглядеть деталей, но он знал. Как-то необъяснимо, но знал, что жеребёнок мёртв.
Дикая скорбь, холодная и ядовитая, вспыхнула в его сердце, наполняя его разум ужасом и виной. Мир вокруг стал ещё более неправильным, ещё более давящим.
Фларри медленно подняла голову, и её рот открылся, но вместо слов из него вырвался скрип, словно звук сломанного колокольчика. Это продолжалось, становясь громче, резче, пока он не заткнул уши копытами, но даже это не могло заглушить звук, который, казалось, шёл изнутри его собственного сознания.
— Мне жаль… мне жаль! — его губы дрожали, голос сорвался, полный безумия и отчаяния. — Прости… Я заслужил это… пожалуйста, умоляю, забери меня… я не могу больше!
В ответ раздался детский плач, но он не был живым. Он был низким, искажённым, словно воспроизведённым сломанной музыкальной шкатулкой. Колыбель закачалась быстрее, и в какой-то момент из её глубин начали выбираться тени, безликие, но цепкие. Они тянулись к нему, их очертания напоминали образы прошлого: тех кого он погубил.
Он пытался двигаться, но кровать, казалось, удерживала его, словно пытаясь втянуть внутрь себя. Внезапно Фларри сделала шаг вперёд, её мёртвые глаза полыхнули кровавым светом.
— Ты не достоин... — голос, одновременно низкий и пронзительный, прозвучал отовсюду и от неё одновременно.
Её улыбка стала шире, её лицо растянулось до гротескного абсурда, пока не превратилось в маску ужаса. Она снова качнула колыбель, и жеребёнок внутри открыл глаза — пустые, как у неё, они начали светиться, наполняя комнату жутким красным светом.
Этернал закричал, его голос разорвал тишину комнаты, но его собственный крик эхом вернулся к нему, насмешливо искривлённый.
Его тело дрожало, волны конвульсий прокатывались по нему, заставляя ремни, удерживающие его на кровати, натянуться до предела. Из уголков его рта пошла белая пена, дыхание стало прерывистым, как будто каждый вздох был битвой за жизнь.
Твайлайт, до этого момента стоявшая в растерянности, ахнула, сделав шаг назад.
— Что делать?! — её голос дрожал. Она металась взглядом между дверью и Этерналом, словно ожидая, что кто-то ворвётся и скажет ей, как поступить.
"Позвать Шайнинга? Но он только усугубит всё. Каденс? У меня нет времени!"
Она стояла, замерев в нерешительности, пока противоречивые мысли разрывали изнутри. "Он не заслуживает моего доверия… но никто не заслуживает таких страданий! Разве не каждый имеет право на второй шанс?"
Собравшись с духом, она подошла к кровати и, несмотря на бьющееся сердце, принялась расстёгивать ремни, осторожно, но быстро.
— Ты должна быть сильной, этот пони рассчитывает на тебя, — прошептала она себе.
Едва ремни ослабли, тело Этернала обмякло, но судороги не прекращались. Твайлайт попыталась использовать магию, окружая его мягким сиреневым сиянием, надеясь унять конвульсии и успокоить его разум. Но заклинания не срабатывали. Он продолжал метаться, искажённое лицо кривилось, из горла вырывались тихие, жалобные стоны.
— Мама…
Эти слова ударили её словно молния. Сжав зубы, она отбросила сомнения, и резко склонилась над ним, обхватила его дрожащую фигуру передними копытами, а свои крылья мягко развернула, укрывая его, словно коконом. Она прижала его к себе, её тёплое дыхание касалось его холодной кожи.
— Всё будет хорошо… — неуверенно прошептала она.
Этернал вдруг замер. Его дыхание стало более размеренным, а ноги, дрожащие от слабости, жадно ухватились за неё, как за спасительную нить.
Её фиолетовые крылья сомкнулись вокруг него, словно щит от окружающего ужаса. Она обняла его. Просто обняла.
Он дрожащими копытами вцепился в неё, как утопающий, нашедший единственный спасательный круг.
— Ладно, — прошептала она тихо, чувствуя, как его хватка усиливается. — Это… странно. Очень странно.
Тень Фларри Харт начала расплываться, её мёртвый взгляд больше не сверлил его душу. Колыбель, стоявшая рядом, растворилась, словно кошмар.
Этернал сжал её ещё крепче. Он боялся, что если отпустит, этот свет исчезнет, и кошмар вернётся. Его рыдания затихли окончательно, уступая место глубоким, рваным вдохам.
На какое-то мгновение в комнате повисла тишина.
Этернал открыл глаза и несколько секунд смотрел в потолок, пока его разум медленно возвращался к реальности. Он помнил дрожь, панические конвульсии, но теперь всё, что оставалось — усталость и едва ощутимый запах лаванды. Перед ним стояла Твайлайт, её лицо озабоченное, но голос был тихим и почти виноватым.
— Я, конечно, люблю дружеские объятия, — начала она с ноткой неловкости, глядя в сторону. — Но это начинает переходить все границы. Если кто-то войдёт, нас могут… неправильно понять.
Этернал с трудом разжал копыта, неохотно позволяя ей отстраниться. Он заметил её замешательство, словно она пыталась подобрать правильные слова, чтобы сохранить атмосферу спокойствия.
— То, что произошло… — Твайлайт посмотрела на него внимательно. — Давайте это останется между нами.
Этернал кивнул, его взгляд был серьёзен.
— Спасибо. За то, что помогли. И… за остальное. — Он замолчал на мгновение, будто собираясь с духом, и добавил: — Но прошу вас, не распространяйтесь и вы, о том, что я… звал маму.
Твайлайт вздохнула, в её глазах сквозила лёгкая грусть.
— Такое поведение характерно для тех, кто пережил ужасные травмы, — мягко сказала она, но затем её тон стал строже. — Однако… мне действительно жаль вас, Этернал, но нам предстоит очень серьёзный разговор. Вам невероятно повезло, что когда вы очнулись, первой, кого вы встретили, была я. Остальные… — она запнулась, подбирая слова, — мягко говоря, не в восторге от вашей последней выходки.
Этернал нахмурился, его взгляд стал напряжённым.
— Возможно, выписка была поспешным решением, — продолжила Твайлайт, слегка нахмурив брови. — Но принцесса Селестия настояла на этом, считая, что вы сможете помочь нам спасти Луну.
— Что произошло? — прервал её Этернал. — Последнее, что я помню… это как меня вырубили в спарринге.
Твайлайт опустила глаза, её голос стал тихим, но в нём звучала печаль:
— Вы… кажется, в состоянии аффекта использовали магию, весьма... странную магию. Вы чуть не убили двух пони. Более того, когда вас пытались остановить, вы яростно отбивались. Даже Шайнингу Армору, пришлось вмешаться. — Она вздохнула, обхватив себя копытами. — У вас просто огромные проблемы, Этернал.
Он молчал, словно обдумывая её слова, затем тихо произнёс:
— Я приму любое наказание.
Его взгляд остановился на стене, словно выискивая что-то. Он искал портрет, которого там не было, и внезапно осознание этого вызвало неприятный шок.
Твайлайт, заметив его реакцию, продолжила:
— Я пыталась убедить всех, что это моя ошибка. Я неверно оценила, что ваш рассудок здоров, хотя с учётом того, через что вы прошли, это было бы попросту невозможно.
Этернал посмотрел на неё и мягко сказал:
— Не вините себя. Будь что будет. Но я ценю ваши усилия. В любом случае.
Твайлайт слегка улыбнулась, её взгляд оставался тёплым, но обеспокоенным.
Этернал неподвижно смотрел на Твайлайт, наблюдая, как её взгляд скользит к пробирке, стоявшей на столе. В комнате повисла тяжёлая тишина, нарушаемая лишь их дыханием. Твайлайт, словно собираясь с духом, выпрямилась, её голос стал холоднее и сосредоточеннее.
— Однако, — начала она, сменив тон на более деловой, — я провела более глубокий анализ и обнаружила кое-что странное.
Она указала копытом на пробирку с густой, тёмной жидкостью, которая зловеще поблёскивала в свете освещения.
— Не только в вашей магии, но и в этом.
Этернал нахмурился, его брови слегка напряглись, но он сохранял спокойствие.
— Я сам не уверен, что это, — коротко ответил он, но в его голосе ощущалась скрытая настороженность.
Принцесса вздохнула, посмотрела на него чуть более мягко, как будто пыталась сгладить напряжение.
— Но я, в свою очередь, вполне уверена. Это тьма. Её осадок, в жидкой форме. И ваше тело её источает.
Этернал замер, едва заметно напрягшись, но не прерывал её.
— Это вызывает множество вопросов. Более того, я полагаю, что это связано с влиянием Кристального Сердца…
Едва её слова прозвучали, Этернал молниеносно шагнул к ней. Он оказался так близко, что Твайлайт не успела даже вздрогнуть, как его копыто твёрдо и решительно закрыло ей рот. Этот жест был неожиданно резким, и её глаза расширились от шока.
— Прошу простить меня за столь грубое поведение, — произнёс он тихо, но в его голосе звучала напряжённая твёрдость, в которой угадывалась смесь настойчивости и чего-то пугающего. — Но вам не следует продолжать эту мысль.
Его слова повисли в воздухе, обволакивая Твайлайт гнетущей тишиной.
— Когда я уберу копыто, вы забудете, что хотели сказать, — продолжил он тем же низким и напряжённым тоном. — И никому не расскажете. Мы обсудим это позже. Вдвоём. Наедине. Я обещаю, что вы получите все ответы, которых заслуживаете.
Твайлайт замерла, её дыхание стало неровным, но она не сопротивлялась. Её взгляд, полный смеси растерянности и страха, встретился с его глазами, в которых отражалась решимость. Когда он наконец убрал копыто, она слегка кивнула, словно не находя в себе сил для возражений.
В комнате повисла тишина, тяжёлая и вязкая. Твайлайт отвела взгляд, нервно сглотнув, и, наконец, заговорила.
— В тронном зале вас ждут принцесса Каденс и Шайнинг, — сказала она осторожно, её голос дрожал. — Принцесса Селестия тоже скоро может там появиться. Как только почувствуете себя лучше, вам стоит туда явиться.
Этернал кивнул, внимательно следя за ней, как будто искал признаки чего-то скрытого.
— Знаете, какое наказание они для меня подготовили?
Она покачала головой, взгляд её был сосредоточен на полу.
— Нет. Но я буду на вашей стороне.
Его губы едва заметно дрогнули в слабой улыбке.
— Благодарю вас, принцесса.
Она подняла на него взгляд, и в её глазах мелькнула искренняя забота, смешанная с неуверенностью. Её копыта чуть дрогнули, словно она хотела сказать ещё что-то, но передумала. Развернувшись, Твайлайт быстро направилась к двери, её шаги были стремительными, будто она желала поскорее покинуть комнату.
Когда дверь закрылась за ней, Этернал остался один. Его взгляд вернулся к пробирке с тёмной жидкостью, стоявшей на столе. Тьма в ней мерцала зловещим блеском, как будто издевалась над его мыслями, заставляя задуматься о том, что было сказано… и о том, что только предстоит.
Раб номер 4638 сидел за длинным деревянным столом в огромной столовой, одном из вспомогательных помещений Кристального дворца. Несмотря на то, что помещение было переполнено, в нём царила напряжённая, почти гнетущая тишина. Единственными звуками были стук ложек о металлические миски и тихое скрипение закованных в метал копыт по полу.
Шлемы, которые носили пони, были устроены так, что можно было открывать небольшую решётчатую панель у рта, не снимая их полностью. Это упрощало процесс еды, но не снимало ощущения подавления: на них всё равно смотрели из-под брони, из-под тени короны. Большинство пони сидели молча, не глядя друг на друга, сосредоточенные на своей пустой похлёбке.
Этернал Лайт, или, как его называли здесь, раб номер 4638, сидел в углу, стараясь не привлекать внимания. Его глаза, скрытые за шлемом, смотрели в тарелку, в которой покачивалась жидкая похлёбка, почти без вкуса и цвета. Кусок хлеба, который полагался к этой еде, он уже спрятал за пазуху – такая еда здесь считалась роскошью, и хлеб часто обменивали на что-то более ценное, те немногие кто ещё имел собственный разум.
Он ел механически, не чувствуя вкуса и не замечая, как окружающие украдкой бросали на него взгляды. Но один взгляд заставил его замереть. Он почувствовал его до того, как поднял голову. Глаза невольно скользнули вперёд, и сердце замерло: перед ним стоял он.
Высокий, величественный, Король Сомбра выглядел как ожившая тень. Его чёрная грива, словно живое пламя, мерцала на границе между материальным и нематериальным, как и холодные, словно вырезанные из оникса доспехи, поблёскивающие на свету. Его рубиново-красные глаза были ярче, чем любые кристаллы в Кристальной империи, и в них горело что-то опасное и безжалостное.
Этернал мгновенно вскочил из-за стола, едва не опрокинув свою миску, и преклонил колено, низко опустив голову.
— Встань, капитан, — сказал Сомбра голосом, который был мягким, но холодным, словно лезвие, касающееся кожи.
Этернал повиновался, встав, но не смея поднять глаза выше его груди.
Сомбра начал ходить вокруг него, как хищник, оценивающий свою добычу.
— Ты знаешь, почему я дал тебе эту роль? — спросил король, не останавливаясь. Его голос звучал в тишине комнаты, как раскаты далёкого грома. — Это было данью уважения. Наградой за твои подвиги на войне.
С каждым словом Сомбра словно давил на него невидимой силой, вынуждая стоять ровно, не шевелясь.
— Но что я слышу? — продолжил он, и его тон стал чуть резче, едва уловимо. — У тебя простое задание. И даже с ним ты, похоже, не справляешься так, как следовало бы.
Этернал сжал зубы, собираясь с мыслями, прежде чем ответить.
— Мой король, я исполняю приказ так, как мне было велено, — сказал он, стараясь говорить спокойно, хотя его голос всё же дрогнул.
Сомбра остановился за его спиной. Этернал не видел его лица, но ощутил напряжение, будто холодный ветер прошёл по комнате. Король хмыкнул.
— Я не буду вмешиваться в твои дела. В конце концов, это ты — тюремщик, не я.
Он обошёл его кругом и оказался снова перед ним.
— Но запомни одно, — его голос стал мягче, но от этого ещё более угрожающим. — У аликорнов любви есть одно нехорошее, даже опасное свойство. Это причина, по которой её мать умерла почти сразу.
Этернал невольно поднял взгляд, но тут же опустил его обратно, ощутив тяжесть его взора.
— Будь осторожен, — продолжал Сомбра, его слова словно впивались в разум. — Она хитра, и гораздо опаснее чем кажется, именно поэтому, ты и следишь за ней.
Король развернулся, его плащ взвился, как живой, и он начал уходить.
— Я уверен, что капитан моей гвардии справится со своими не самыми сложными обязанностями, — бросил он через плечо, не оборачиваясь.
Этернал остался стоять на месте, чувствуя, как напряжение постепенно спадает, а в груди скапливается тяжёлый груз. Комната снова погрузилась в тишину, но
тишина эта теперь казалась гораздо тяжелее.
Вскоре он вошёл в знакомую камеру, ставшую одним из самых посещаемых им помещений. Дверь с протяжным скрипом закрылась за его спиной, отрезая от тусклого света коридоров.
В дальнем углу на куче соломы лежала Фларри Харт. Она не двинулась и не повернула головы, её глаза, мутные и пустые, были устремлены в потолок, как будто она смотрела куда-то сквозь него, за пределы этой комнаты, этого мира.
Этернал сделал несколько шагов вперёд, звук его копыт гулко отозвался от стен. Фларри не среагировала. Он остановился рядом, опустившись на одно колено, и медленно протянул копыто.
Стоило ему коснутся её крыла, и оно дёрнулось, словно от удара. Её тело рефлекторно подрагивало, но она оставалась на месте, лишь чуть сильнее прижавшись к жёсткой соломе. Он провёл копытом вдоль крыла, осторожно, будто боялся сломать ещё больше.
Его движения были медленными и плавными. Он гладил её, ощупывал раны, которые сам когда-то нанёс. Тепло её тела, едва ощутимое, просачивалось сквозь металлические пластины его доспехов. Оно было слабым, но оно было, и Этернал ловил себя на том, что жадно вбирает это тепло.
— Ты когда-нибудь видел звёзды? — тихо, почти шёпотом, спросила она, её голос раздался так неожиданно, что Этернал вздрогнул.
— Что? — переспросил он, не сразу понимая.
— Звёзды, — повторила она, и её голос дрогнул, будто в самой памяти о них было что-то болезненное. — Я уже не помню, как они выглядят. Их образ... угасает. Исчезает из моей памяти.
Она на мгновение замолчала, а затем продолжила:
— Я боюсь, что однажды забуду всё. Даже лица родителей. Наверное, я единственная, кто ещё помнит их.
Этернал молча положил копыто на её голову, едва касаясь, и провёл по спутанным прядям. Затем он достал из-под брони кусок хлеба.
— Это лучше того, что дают здесь, — сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал твёрдо, но в нём всё равно проскользнули нотки смущения.
Фларри повернула голову, посмотрела на него, а затем на хлеб. Её губы дрогнули в едва заметной улыбке.
— Ты первый, кто дарит мне подарки. Наверное, за целую вечность, — сказала она.
Она медленно поднялась, едва держась на ослабевших ногах, и села, прислонившись к стене. Словно не веря, она осторожно взяла хлеб копытом и начала есть.
— В другой жизни, — произнесла она между укусами, — твоя судьба была бы гораздо лучше.
— В другой жизни меня бы не было, — ответил Этернал, слегка усмехнувшись.
— Почему ты так уверен?
— Такие, как я, рождаются только из боли. Меня создала эта война. Без неё я бы не появился.
Она задумалась, медленно жуя. Затем, проглотив, сказала:
— Боль — это просто чувство. Вспышка разума.
Он покачал головой.
— Даже так, мне становится всё труднее причинять её тебе.
Фларри чуть заметно улыбнулась, глядя на него снизу вверх.
— У тебя будут проблемы, — тихо сказала она.
— У меня не так много, что можно потерять, — ответил он, и в его голосе прозвучала странная смесь горечи и облегчения.
Она не сказала ничего, но сложила свои крылья, хотя это движение далось ей с заметным трудом.
— Я должна отплатить тебе за твою доброту, — сказала она, подвигаясь ближе. — Может, это хоть немного согреет нас обоих.
Этернал медленно обнял её. Его объятие не было уверенным или страстным. Оно больше напоминало жест ребёнка, обнимающего мягкую игрушку, жадно прижимающего её к себе в поисках тепла и уюта. Его ноги сжали её, но не сильно, словно он боялся сломать её хрупкое тело.
Она чувствовала это и молчала, закрыв глаза.
— Помнишь ли ты, что стало с принцессой Луной? — вдруг спросила она, не открывая глаз.
— Её тоже держали в камере?
Он задумался, затем покачал головой.
— Я не застал момента, когда её поймали. Это было ещё до моего рождения. Но сомневаюсь, что её условия были такими. Полагаю, она не дожила до этого.
Фларри хмыкнула, её улыбка стала печальной.
— Скорее всего, и я найду такой же конец.
Этернал вздрогнул, его объятия стали крепче.
— Прости, — сказала она, услышав его резкое дыхание. — Прости, что испортила момент.
Она прижалась к нему, шёпотом добавив:
— В память о Луне я надеюсь, что мы оба увидим звёзды. Хотя бы ещё раз.
Этернал Лайт вошёл в тронный зал под сдержанный стук собственных шагов, ловя на себе взгляды стражников, в которых сквозило презрение и настороженность. Справа от него шла Твайлайт Спаркл, и, хотя она старалась сохранять видимость спокойствия, её нервозность была ощутима. Она наклонилась чуть ближе, чтобы прошептать:
— Не забывай: веди себя сдержанно и уверенно. И главное — не провоцируй Шайнинг Армора. Он может быть весьма вспыльчивым.
Этернал кивнул молча, лишь немного ускорив шаг.
Тронный зал оказался просторным и холодным, как зимний ветер. Высокие окна пропускали мягкий свет, который казался слишком ярким для этой встречи. В центре зала, на возвышении, сидели Шайнинг Армор и Каденс. Сбоку стояла Селестия, её лицо выражало смесь упрёка и тихой жалости.
Этернал остановился, не опуская взгляда, и поклонился, несмотря на металлический блокатор, всё ещё плотно охватывающий его рог.
— Представься, обвиняемый, — раздался строгий и почти механический голос Каденс.
— Этернал Лайт, бывший капитан армии Кристальной Империи, — его голос прозвучал ровно и сухо. — Раб Сомбры. Возраст двадцать с половиной лет.
— Ты понимаешь, в чём тебя обвиняют? — уточнила Каденс, наклоняясь чуть вперёд.
— Да, я слышал обвинения, — ответил он сдержанно, но его голос не дрогнул.
Каденс продолжила, её тон стал острее:
— Ты ранил, а некоторых едва не убил. Ты сопротивлялся аресту, а также вступил в драку с принцем. Это можно квалифицировать как нападение на лидера Кристальной Империи. Что ты скажешь в своё оправдание?
Этернал позволил себе едва заметную усмешку:
— Ничего. Я приму любое наказание.
Шайнинг Армор резко выдохнул и смерил его взглядом, в котором бурлила злоба:
— Неисправим. Ты выглядишь как существо, созданное для мира, где правит Сомбра. Возможно, твоё место там, в его тени.
— Шайнинг! — неожиданно перебила его Селестия, голос которой звучал мягко, но властно. — Ты торопишься. Решение ещё не принято. Не все пони высказались.
— Что может быть очевиднее? — не уступал Шайнинг, поднявшись с трона.
— Шайнинг! — голос Твайлайт был резким, полным возмущения. Она шагнула вперёд. — Напоминаю тебе, что я всё ещё принцесса, и моё мнение тоже имеет вес.
Единорог повернулся к ней, его взгляд сверкал раздражением:
— И что же ты хочешь сказать, Твайлайт?
Принцесса дружбы медленно зашагала по залу, её взгляд сосредоточен, голос строг:
— Я изучила его случай и нашла закономерности. То, что произошло, является проявлением посттравматического синдрома. Этот приступ — результат всего, через что он прошёл. Этернал сам является жертвой.
Селестия, наклонив голову, спросила мягко:
— Если он жертва, то кто виноват?
Твайлайт остановилась, её голос стал твёрдым, почти обвиняющим:
— Я. Я виновата. Я выписала его, не проверив достаточно тщательно его состояние. Я не знала, что он не умеет контролировать свою магию. Ему никто не объяснял, как это делать, и никто никогда не обучал. Всё что он умеет и знает — не более чем инстинкты единорога.
Каденс нахмурилась, её голос оставался строгим:
— Даже если это так, его поступки нельзя игнорировать.
Селестия мягко возразила:
— Он всё ещё может быть полезен для спасения Луны. Его знания того мира, весьма ценны для нас.
— Полезен? — Шайнинг вскинул голову. — Его место в изоляции. Очевидно, он слишком опасен что бы держать на свободе.
Спор набирал обороты, голоса перекрывали друг друга, пока зал не огласил резкий крик:
— Хватит!
Фларри Харт уверенно вошла в зал и, не обращая внимания на удивлённые взгляды, встала рядом с Этернал Лайтом. Её лицо было полно решимости, но в глубине глаз пряталось беспокойство.
— Что ты делаешь здесь? — одновременно спросили Каденс и Шайнинг Армор, их голоса переплелись, но тон различался: у Каденс он был скорее обеспокоенным, а у Шайнинга — раздражённым.
Фларри бросила на них взгляд, полыхнувший огнём юношеского упрямства:
— Я здесь, чтобы помочь ему, — сказала она, кивая в сторону Этернала. — И не позволю заточить его в темнице. Он не заслужил этого.
Каденс вздохнула, её выражение лица стало мягче, но голос остался строгим:
— Фларри, твоё милосердие похвально, но это не тот случай, когда оно уместно. Он дважды ранил твоего отца.
Этернал поднял взгляд на Фларри. Его глаза блеснули лёгкой грустью, но в голосе прозвучала твёрдость:
— Принцесса Фларри Харт... Я искренне ценю вашу поддержку. Но я виноват. Я готов понести ответственность за всё, что сделал.
Фларри сжала губы, обратилась к нему и сказала с неподдельным чувством:
— Ты ничего не понимаешь. Я видела, как это произошло. Папа многое не упомянул.
Шайнинг Армор нахмурился, повернувшись к дочери, и спросил с ноткой удивления:
— Могу я узнать, почему ты вообще следила за тренировками гвардейцев?
Фларри мгновенно залилась румянцем, потупив взгляд. Она нервно переминалась с ноги на ногу, прежде чем ответить:
— У меня... разносторонние интересы, — пробормотала она, едва слышно.
Шайнинг прищурился, но она не дала ему возможности продолжить, вздохнув глубоко и добавив более уверенным голосом:
— Ты выставил против Этернала четырёх самых сильных гвардейцев и даже не остановил бой, когда он стал откровенным избиением.
В зале воцарилась тишина, и взгляды всех присутствующих обратились к Шайнинг Армору. Его челюсть напряглась, и лицо стало мрачным.
— Это правда? — осторожно спросила Каденс, пристально смотря на мужа.
Прежде чем он успел ответить, Фларри выступила вперёд:
— Конечно, правда. Ты не взлюбил его с самого начала и просто отыгрался.
— С чего бы мне хорошо относиться к рабу безумного тирана? — Шайнинг резко поднял голос, едва сдерживая ярость. — Он вторгся в наш дом, избил меня, хотел поработить и убить всех нас. Он — монстр! Всю свою жизнь он творил злодеяния. Он — чудовище, и это не исправить.
Фларри, расправив крылья, шагнула ещё ближе к отцу, её голос дрожал от эмоций:
— Ты не видишь! Он не чудовище, а бедный, сломленный пони, который всю жизнь страдал под гнётом Сомбры. Он жертва! И на него ополчились все. Он не заслужил этого!
Её глаза наполнились слезами, но голос не дрогнул:
— Я не позволю заточить его в темнице. Это несправедливо.
— Фларри, — вмешалась Твайлайт, подняв копыто. — Я согласна, что он жертва. Но он всё ещё нестабилен. Никто не учил его контролировать магию. Он использует её интуитивно, на чистых рефлексах. Он опасен.
— Это... — начала было Фларри, но её перебил спокойный голос Селестии:
— Ситуация действительно щекотливая.
Все обернулись к солнечной принцессе. Она стояла у окна, её взгляд устремлён в светлую даль.
— Здесь нужно найти баланс между справедливостью и милосердием. Но... кто из нас вправе вынести окончательное решение?
Каденс вздохнула и, бросив строгий, почти укоряющий взгляд на Шайнинг Армора, наконец заговорила:
— Я понимаю твоё мнение, Фларри, — её голос звучал ровно, но холодно, — и даже частично разделяю его. Но и ты должна понимать, что Этернал опасен. Даже Твайлайт сказала, что его выписали из госпиталя слишком рано. Он не способен толком контролировать ни свою магию, ни собственный разум.
Фларри тут же шагнула вперёд, её крылья слегка расправились, словно отражая её решимость.
— Если так, почему бы самому лучшему магу, элементу магии, моей тёте Твайлайт, не научить его контролировать магию? — она обвела взглядом комнату, стараясь поймать каждую реакцию. — Она могла бы не только следить за его состоянием, но и помочь ему интегрироваться в общество. Более того, я могла бы составить ему компанию, чтобы самой проследить за процессом, и убедится что он успешно оправиться от своих травм. Я давно мечтала учиться у тёти Твайлайт!
Глаза Фларри горели неподдельным энтузиазмом, а голос стал громче, почти пафосным. Было очевидно, что в её взгляде Твайлайт не просто родственница, а идеал.
— Что скажешь, тётя? — Фларри посмотрела на Твайлайт с восторгом и надеждой.
Твайлайт замерла, её улыбка стала фальшиво мягкой, а копыто нервно поправило гриву.
— Эм… Фларри, я была бы искренне рада… правда… но решение всё же вправе принимать только твои родители.
Её голос дрожал, но она удерживала нейтральный тон, хотя по всему её виду было ясно: идея её ужасала.
Каденс тяжело вздохнула, не сводя взгляда с дочери. Её глаза были полны сомнений, но она всё же медленно повернулась к Селестии. Белый аликорн лишь чуть заметно кивнула, выражая своё молчаливое одобрение.
— Хорошо, — наконец сказала Каденс, выдыхая, словно сама не верила в свои слова. — Я готова пойти на это. Но только при одном условии. Всё свободное от занятий с Твайлайт время, он будет находиться в блокаторе.
Этернал кивнул, не дожидаясь обсуждений:
— Я согласен.
— Это возмутительно! — резко перебила его Фларри, её голос звенел, а взгляд метался между Каденс и Шайнингом.
— Он всё ещё опасен, — спокойно, но твёрдо ответила Каденс.
Фларри открыла рот, готовясь возразить, но внезапно почувствовала, как Этернал мягко положил копыто ей на плечо. Она обернулась, встречаясь с его спокойным взглядом.
— Принцесса Фларри, — его голос звучал тихо, но уверенно. — Я искренне ценю вашу помощь. Благодарю за то, что заступились за меня. Но… вы уже сделали достаточно.
Фларри замялась, явно не ожидая такого ответа. Она сжала губы, бросив на него долгий взгляд, и, резко развернувшись, вышла из зала. Лёгкий хлопок её крыльев эхом разнёсся по тишине.
Этернал поклонился остальным, подчёркнуто сдержанно:
— Благодарю за ваше милосердие.
Он медленно направился к выходу, когда за его спиной раздался голос Шайнинг Армора, звучавший громче, чем требовалось:
— Мы следим за тобой! Одна ошибка — и света солнца ты более не увидишь!
Этернал ничего не ответил, но его спина выпрямилась ещё больше, и шаг стал твёрже.
Последней заговорила Твайлайт, заметно нервничая:
— Я… ещё раз прошу прощения за все неудобства.
Селестия остановила её лёгким жестом копыта и спокойно произнесла:
— Тебе не за что извиняться, Твайлайт. Мы все рассчитываем на тебя.
Когда Твайлайт ушла, Селестия осталась стоять у окна. Она смотрела вдаль, её лицо было бесстрастным, но в уголках глаз скрывалась усталость.
— Он обречён, — тихо, едва слышно произнесла она, и её слова растворились в вечернем свете.