Сказки служивого Воя

Часть 1 Вои в городе

В Понивилле стоял обычный погожий летний день. Пегасы постарались на славу — небо было как блюдце чистое и ровное, без единой тучки. Ничто не отличало этот день от предыдущих! Пока!

Дверь библиотеки Понивилля раскрылась, и оттуда вышла сиреневая единорожка с кьютимаркой в виде шестиконечной розовой звезды – работница библиотеки. Следом за ней выскочил маленький зеленый дракончик.

— Поспеши, Спайк, мы и так очень сильно отстаем от графика. – подгоняла единорожка своего незадачливого спутника.

— Твайлайт, тебе не кажется, что в городе что-то изменилось? – оглядываясь по сторонам, произнес дракончик.

Единорожка так резко остановилась, что дракончик, не заметив этого, врезался в неё. Прислушавшись, Твайлайт услышала чьи-то громкие голоса и усиливающиеся темп, который по мере её приближения вырисовывался в старинные песни северной Эквестрии. Молодая работница библиотеки сделала несколько решительных шагов вперед и с удивлением обнаружила, что некогда оживленная улица была абсолютно пустынной, и она находится на ней лишь в компании дракончика.

Легкий летний ветерок и старинные напевы дразнили любопытство единорожки. Чего нельзя сказать о её спутнике: дракончик моментально обогнал и встал перед Твайлайт с ярко читающимся испугом на мордочке.

— Твайлайт, не надо, не ходи туда, кто знает, что за монстры снова пожаловали в Понивилль. — с искринкой страха пролепетал малыш Спайк. – Давай лучше дойдем до «Сахарного уголка» и спрячемся у Пи… — но, не успев договорить, дракон был остановлен решительным жестом единорога.

— Мы это уже проходили, Спайк! И я думала, что случай с Зекорой, научил тебя и остальных не сторониться тех, кто внешне не похож на вас. Сделав шаг в сторону, Твайлайт еще решительней зашагала по направлению к центру Понивилля, откуда и доносился звук, оставляя дракончика позади.

Выйдя наконец на широкую улицу, Твайлайт увидела следующую картину: около колодца расположились, как на пикнике, статные жеребцы-пегасы и единороги в черных меховых шапках и угольных длинных суконных сюртуках, затянутых по талии широким кожаным корсетом, рядом с ними в землю были воткнуты длинные пики, которые со стороны походили на очень толстые спицы. Вдруг в сторону Твайлайт глянул один из единорогов и крикнул, таким резким басом, что работница библиотеки решила, что в этом случае лучше последовать совету Спайка. Но только она обернулась и хотела пуститься рысцой до Сахарного уголка, как врезалась во что-то носом, отчего раздался звук, сравнимый с переливом колокольчиков вроде тех, что висят на входной двери в бутике у Рэрити.

На секунду Твайлайт закрыла глаза, но через темноту услышала голос:

— Прошу меня простить, барышня, позвольте вам помочь? Проговорил хрипловатый, но одновременно мягкий голос. Открыв глаза, Твайлайт увидела единорога средней комплекции с багровой шкуркой и темно-русой очень коротко стриженной гривой, челка которого еле выглядывала из-под меховой овчинной шапки. Одетый на нем черный двубортный мундир со стоячим воротником, на который были нашиты золотые погоны, смотрелся солидно. На груди святился орден в виде пятиконечного красного солнца, в центре которого помещался щит с изображением аликорна, вставшего на дыбы, и надписью «Одной правде верны!». После ордена в ряд шли три невзрачные солдатские медали «За отвагу», «За боевые заслуги перед Отечеством» и «За бой под Нукденом». Ударившись о них мордочкой, единорожка создала звук переливающихся колокольчиков.

 — Я! Эмм… — растерянно пыталась ответить, некогда собранная работница библиотеки.

В это время единорог наклонился и протянул кобылке копыто, чтобы помочь ей встать. Но резкое движение единорожки столкнуло их лбами, отчего соприкоснувшийся рог каратнул едва заметной легкой искоркой, моментально растворившейся в воздухе. Твайлайт, пытаясь преодолеть смущение и неловкий момент, резко встала и проговорила:

— О! теперь Я прошу у вас прощения. Хе хм. Меня зовут… — но не успела закончить Твайлайт, как единорог, не изменяясь в лице и сменив тон на официальный, резко проговорил.

— Вы, Твайлайт Спаркл, та пони, которая применив силу элементов гармонии, вернули нам нашу любимую принцессу Луну?!

— Э, хе-хе-хе. Да! — немного застеснявшись такой осведомленности о собственной персоне, фиолетовая единорожка слегка покраснела и проговорила. – А вы… я полагаю?

– Мы Вои. А я, командир третьей особой сотни, 1-ого гвардейского полка Заупряжского войска, сотник Баян. — выпрямившись и отдавая воинское приветствие, проговорил единорог.

Твайлайт ещё больше удивилась, наклонив голову на бок и пристально вглядевшись в мордочку стоявшего перед ней воя, спросила. — Простите, а мы с вами раньше не встречались?

— Возможно! — ответил сотник, не меняясь в лице. — Однако, позвольте представить, мисс Твайлайт, это хорунжий Кольцо. — Указывая копытом, на подскакавшего к компании жеребца, того самого единорога, что минуту назад слышала и видела единорожка, проговорил Баян.

Хорунжий Кольцо тоже был единорогом, но по сравнению с Баяном раза в два массивнее, из-за чего больше походил на земного пони, имел светлую, почти белую шерсть и коротко стриженную русую гриву. Носил такую же шапку называющуюся «Папахой», такой же двубортный мундир с высоким стоячим воротником с золотым погонами и с таким же незатейливым набором наград на груди.

— Очень приятно, — проговорил высокий единорог с застенчивой улыбкой. – Баян, пришел пакет!

— Прошу простить! — проговорил сотник Баян, не глядя на собеседницу и получив запечатанный конверт, отошел в сторону.

— Прошу прощения за то, что имел неосторожность вас напугать, — проговорил Кольцо.

— Ой, ничего. Позвольте узнать, а с какой целью ваш отряд прибыл в Понивилль?

На этот вопрос хорунжий недоуменно пожал плечами.

— Приказали туда и всё! — с ноткой юмора проговорил единорог, растягивая улыбку на мордашке.

— Вы солдаты или наёмники? — спросил из-за фиолетовой единорожки чей-то голосок.

— Ах да! Позвольте представить это мой ассистент и друг Спайк. — отойдя в сторону и указывая на дракона копытцем, проговорила Твайлайт.

Кольцо отступил шаг назад и широко раскрыл глаза, недоуменно глядя на дракона.

— Что то не так? — поинтересовалась Твайлайт.

— Нет! — выговорил вой, почесав себе затылок массивным копытом. — Просто после… привычка видеть драконов большими… и как правило желающими меня прикончить!

— Не бойтесь Спайк сегодня добрый! — шутя проговорила Твайлайт.

— Ооо! Так мне сегодня везет. Ну что же. Кольцо. — сказал вой, протягивая копыто дракончику.

Вероятно, этот жест несколько напугал Спайка, так как он предпочел в свою очередь отшатнуться как от удара. В это время сотник Баян завершил чтение приказа и громким офицерским голосом дал команду. Всё это экзотичное северное войско встрепенулось с насиженных мест и построилось в походную колонну, к которой вскоре присоединились еще десять пегасов в форме и черных войлочных плащах.

— Братцы! Стройся! Командирам проверить наличие личного состава и доложить!

К сотнику подлетел щеголеватый пегас с угольно черной шерстью и такой же черной гривой и, не приземляясь, отдал воинское приветствие. Одетая на него белая овчинная шапка и белый войлочный плащ с форменным мундиром, украшенный наградами и аксельбантом, придавали его виду особый шарм. Из разговора Твайлайт могла уловить разве что отдельные фразы, что все как будто повымирали в городе, что все лавки закрыты, нигде овса не раздобыть и еще что-то о палитре. «Зачем пегасу палитра?» — подумала фиолетовая единорожка. За «палитру» сотник неодобрительно хмыкнул и отправил пегаса в строй, обратившись к нему «хорунжий Копьё».

Теперь Твайлайт Спаркл могла разглядеть воев поближе. Это были жеребцы самой разной масти с залихватски сдвинутыми на затылок меховыми шапками – папахами, на макушке которых был нашит темно-жёлтая суконная опушка. На головных уборах тоже присутствовал символ в виде четырех наложенных друг на друга кругов, поверх них, в самом центре, расправив крылья, красовался феникс. Одеты все были единообразно, за исключением фасона мундира у рядовых воев: он был однобортными и погоны на воротниках были просто темно желтого цвета. Мысль о том, что Твайлайт не могла ответить себе самой на простой, казалось бы, вопрос «Кто вы, господа Вои?» будоражил. Но больше ей не давал покоя образ сотника Баяна, казавшийся таким далеким, но при этом очень и очень знакомым.

Твайлайт Спаркл подошла ближе к сотнику и стоящим рядом офицерам. Но сотник резко повернулся и проговорил.

— Был очень рад встрече, мисс Спаркл. Однако, пора! Прощайте! — сказав это, Баян проскакал к голове колонны и громко скомандовал: СОТНЯ! ЗА МНОЙ! ПЕСНЮ ЗАПЕЕВАЙ!

Весь строй пришел в движение и затянул одну из протяжных песен с незатейливым сюжетом и неразборчивым текстом. Вскоре колонна растворилась в Вечнозеленом лесу, а звуки песни слились со звуком колыхающейся на ветру листвы. На улицу хоть и с опаской стали выходить жители Понивилля.

Твайлайт Спаркл продолжала стоять, всматриваясь вслед ушедшему отряду, даже не заметив, как к ней подбежала кобылка с разовой шкурой и гривой, больше смахивающей на взрыв машинки для сахарной ваты и залепетала как ошпаренная:

— Твайлайт! Ты их видела? Кто они? Они зомби! Хотя нет, они же ходят строем, они вампиры? Хотя тоже нет, сейчас день, а вампиры охотятся по ночам, нападают и выпивают кровь, один раз ночью я выпила очень много малинового сиропа потому что хотела пить, а больше ничего на кухне не было, он был такой сладкий, как медовый торт, который я съела до этого в принципе это и стало причиной того, что я захотела пить, так вот я выпила сироп и даже не заметила, как в темную кухню вошла миссис Кейк, которая, не узнав меня в темноте, закричала «вампир» и… виху поскользнулась на каплях от сиропа, Когда я попыталась ей помочь встать, начала брыкаться, думая, что я хочу её укусить. Правда, смешно! Ха-ха Ха-ха. — заразительно засмеялась розовая поняша.

— Пинки Пай! Пинки Пай! — тщетно пыталась достучаться до подруги, фиолетовая единорожка, пока не закрыла ей рот копытом. — Послушай, я общалась с ними: это не монстры, это Вои.

— А! Кто?

— Я ещё не знаю, но я это обязательно выясню. Идём, Спайк, мне необходимо кое-что узнать! — проговорила единорожка и решительным шагом направилась в сторону библиотеки.

Часть 2 Недоразумения

Стройная колонна воев вышла на опушку Вечнозеленого леса. С неё проглядывались все окрестности, вплоть до Понивилля,

— Стой! Здесь разбиваем лагерь и обустраиваем позиции!

— Баян! Может, объяснишь, что там в городе то произошло?

— Ты о чем, Кольцо? Если ты о реакции местных, то…

— Нет! Я о твоей реакции. Признаться ни разу не видел, что бы ты так явно смущался.

— Не понял! Ты к чему это? — прищурившись, взглянул на товарища Баян.

— Ты эту кобылку знаешь! Ведь так? По глазам вижу.

— Возможно! Тебе-то что?

— Да нет, ничего! Так интересуюсь! Просто знаешь, мне показалось что ты…

— Я знаю! — прервал товарища Баян.

— Что?

— Что тебе показалось! А если хочешь проявить внимательность тогда иди и помоги хлопцам соорудить наблюдательную вышку.

— Есть! товарищ сотник. — сказал Кольцо и отправился выполнять приказ.

Баян же остался на месте разглядывать карту, которую не замечал в упор, а просто старался не выдавать эмоций, глядел в искривленные линии ландшафта, вырисовывающая очертания рек, гор, леса. В его глазах был лишь образ той, которую он был проклят любить в тайне и до смерти. Вдруг в памяти начали всплывать воспоминания о юности и учёбе в кадетском корпусе, о той романтике, разлитой в воздухе манящей на подвиги за Отечество и Прекрасную Даму (разумеется). Как же мало времени прошло с тех пор. «Вот я вроде бы такой же молодой единорог, однако, уже не питаю иллюзий о прекрасных дамах и рыцарстве, теперь бой для нас — всего лишь элемент службы, а смерть — её издержка! Прекрасным дамам по сердцу не герои с «чистыми копытами», а те, кто в цене, красавцы, состоятельные или знаменитые, в общем, принцы. Куда остальным? «Со свиным рылом да в калашный ряд». Почему? Или может быть проблема конкретно в каждом?» — думал Баян. Но, в конечном счете, выбросив и придавив воспоминания в себе, Баян пошел работать и ему искренне хотелось забыть, но с каждой минутой личико кобылки с издёвкой становилось в глазах всё четче и четче.

За несколько часов на высотке вырос полотняный городок, аккуратно прикрытый ветками, для маскировки с воздуха. На облака подняли часовых, как правило, часовыми становилась пара или тройка пегасов и единорогов иногда они зарывались прямо в облачко, что позволяло незаметно для противника вести разведку и при случае предупредить своих или же неожиданно атаковать. Особо искусным в этом был хорунжий пегас Копьё, ещё в юности на спор он зарывался в облачко, оставляя лишь нос, и ждал, пока его не отнесет за черту, затем с боем прорывался к своим. Было и такое, что привел Копьё из-за черты четырех скрученных грифонов и сдал на КП (Командный пункт). За «самоволку» в наказание есаул, приказал посадить лихого пегаса в яму, но когда командарм потребовал наградить героя, взявшего столь ценных пленников, освободил. В бою червонный пегас Копье лют был, как дракон, всегда летел в атаку впереди в парадном мундире во всех орденах с аксельбантом. Врубившись в строй неприятеля, принимался колоть, рвать, лягать, кусать, ломать, давить, чем заслужил уважение врагов и славу среди воев.

— Копьё! — окликнул громкий голос пегаса в белой шапке, сдвинутой на глаза, мирно отдыхающего на облачке рядом с часовыми.

— Эх! Ну, зачем разбудил, — выговаривал пегас, спускаясь к источнику шума, — мне такая кобылка снилась! Всё! Решил! Женюсь! Осталась одна самая маленькая мелочь — Найти достойную кобылку в жены!

-Ох. Простите, князь, изволите ли послужить! — с иронией в голосе проговорил Баян.

— Изволю! Хе, — посмеялся Копьё.

— Слетай-ка в город, говорят, там есть пони, смотрящая за лесом, расспроси его или её! Прилетишь-доложишь. И ещё кое что будь, пожалуйста, вежлив и обходителен, не зависимо от результата. Понял!

— Легко!

— И ещё…! Хотя нет! Все! Лети!

— До встречи! — буркнул пегас и взмыл в небо. Вскоре Копьё очутился вновь на тех же улицах Понивилля, что утром так не гостеприимно опустели прямо перед глазами.

 — Кольцо! — обратился Баян к белому единорогу. — Идем! Надо решить вопрос с продовольствием. Где вахмистр Петля? Кто видел Петлю!

— Успокойся, Баян, найдется! Это же Петля.

С неба внезапно слетел пегас серой масти со светло золотистой гривой, выстриженной практически под корень, о цвете которой говорил лишь желтый чуб, выглядывающий из под шапки. Поправившись, пегас тут же доложился:

— Вахмистр Петля по вашему приказанию прибыл.

— Петля! — начал сотник. — Мы отправляемся в Понивилль за припасами, а ты останешься за дежурного. Понял?

— Понял! Что тут непонятного?! Привезете чего-нибудь сладенького? — с улыбкой проговорил вахмистр.

— Пуд соли тебе на рану сойдет? — подшучивал Кольцо.

— Ладно, что-нибудь придумаем, — мягко сказал Баян. — И ещё попытайся не устраивать здесь «Дискорда», пока мы не вернемся! Ладно!

— Идет, то есть. Так точно!

Единороги поскакали в сторону городка через Вечнозеленый лес и вскоре оказались на длинной дорожке, вдоль которой росли ряды яблонь. Столько яблок воям видеть ещё не приходилось, сказывался северный образ жизни и служба на границе, где местность мало предрасположена к созданию крупных фермерских хозяйств, а больше к общинно-коллективному методу хозяйствования, в которых, кстати, и протекала жизнь Воев в периоды редкого спокойствия.

Ферма казалась единорогам причудливым местом. Красный выкрашенный дом, вероятно, хозяйская усадьба. Огромное количество зеленых насаждений с плодами яблок самых разных цветов, от бледно желтых до багровых. Поля, небольшие сады, всё смотрелось как игрушечное.

— Повезло нам! У фермеров можно купить всё необходимое. Только, что-то не видно здесь никого. — проговорил сотник.

— Работают!

Подойдя ближе к дому на встречу воев вышла, насвистывая веселую мелодию, маленькая кобылка, с красным бантиком в багровой гриве и нежно-желтой шкуркой, несшая на спине корзинку. Не заметив выросшие на своем пути две рослые фигуры, кобылка врезалась в них так, что корзинка слетела со спины, а она сама присела на круп, широко раскрыв оранжевые глазки на двух единорогов.

— Здравствуй. Скажи, пожалуйста… — стараясь смягчить хрипловатый голос, поинтересовался сотник Баян.

Следующая сцена была абсолютно непредсказуема в плане того, что могло повлиять на её причину и последствия. Маленькая кобылка ни с того ни с сего закричала, и в сотника с левой стороны врезалось что-то массивное, отбросившее единорога на несколько метров в сторону. К такому «Здрасьте» командир оказался явно не готов. Но, хорунжий среагировал более оперативно: пока красный с половинкой яблока на крупе и хомутом жеребец думал, Кольцо обрушил ему на голову крепкий удар, завязалась потасовка двух жеребцов, поднимающая столб пыли. Пришедший в себя сотник Баян попытался остановить этакое бесчинство.

— ОТСТАВИТЬ! Отставить! Я сказал! — кричал сотник, пытаясь разнять сцепившихся жеребцов.

Вскоре, оставив попытки прекратить драку, Баян вспыхнул рогом и в считанные секунды драчуны оказались запечатанными в ледяную глыбу в той позиции, в которой их застало заклинание.

— Всё! Теперь остыньте! — только и успел проговорить Баян, как резкий цокот копыт и мощный удар снова отшвырнул сотника.

— Что же сегодня за день то такой? — на последок успел промычать Баян прежде чем сознание его покинуло.

Хорунжий Копьё тем временем разузнал у кобылок-цветочниц, оказавшиеся более сговорчивыми после покупки букета цветов, что пони, занимающуюся животными зовут Флаттершай, что живет она в коттедже на окраине города и у неё мягко говоря «проблемы» с общением. Но Копьё привык к общению с дамами, более того в Заупряжье слыл завидным кавалером и дамским угодником, чему успешно способствовало его дворянское происхождение и строгий мундир с наградами.

Преодолев небольшое расстояние, хорунжий очутился около причудливого домика с листвой на крыше, словно из старой сказки. Подойдя к двери, пегас прислушался и убедившись, что хозяйка дома, решительно постучал в дверь.

Потом Копьё признавался, что был готов увидеть кого угодно, только не прекрасную пегаску с розовой гривой и хвостом, нежно-желтой шерсткой и бирюзовыми глазами. Один её вид обезоруживал и заставлял искать пути к отступлению. Копье нервно попятился назад, не заметив, как из сумки выпал тот самый букет, что ему пришлось купить, и как кривая тропинка привела его в овраг с грязью. Лихой офицер Копьё, рыцарь северных лесов, бесстрашный Вой, победитель золотых драконов, после такого конфуза мог только тактически отступать. Окончательно его добило предложение помощи от той, чародейки не иначе. Недолго думая хорунжий взмыл ввысь по направлению к заставе, оставляя пегаску в недоумении глядеть ему в след.

Флаттершай по природе была довольно робкой, но какая, же кобылка в глубине души не мечтает о прекрасном рыцаре и счастье. А тут такая ситуация, что рыцарь на пороге с цветами и в панике улетает.

Однако на заставу хорунжий Копьё вернуться по уши в грязи не мог, поэтому приземлился на небольшое облачко и принялся чистить заляпанную форму. Облака идеально подходили для чистки белой овчины, и сукна, через некоторое время Копьё вновь был в должном виде, теперь можно было вернуться к выполнению приказа. Однако, методы нуждались в корректировке.

Часть 3 Корректировал, корректировал, а получилось как всегда

Подняв багровые веки, Баян обнаружил, что лежит крепко связанный по всем копытам в каком-то погребе. Сотник попытался высвободиться, но это оказалось не так-то просто, как казалось: веревки крепко обвивали ноги и торс жеребца, не давая даже перевернуться. Попытка зажечь магию рога привела к острой головной боли, делать было нечего, надо освобождаться, так что после седьмой-восьмой попытки магический рог излучать слабое свечение. Вокруг стояли сколоченные бочки с клеймом в виде яблока. Боль усиливалась, похоже, были сломаны пара ребер или просто о себе напоминало Нукденское сражение. Боль была не важна, ведь там, в глыбе, запечатанным остался хорунжий Кольцо с другим жеребцом, которых необходимо было выручать. Вскоре о веревках можно было забыть, однако после всех магических движений боль из пульсирующей превратилась в ноющую.

Резкая вспышка вырвала двери в погреб, и снизу выскочил единорог в черном к тому времени слегка запыленном мундире. Ледяная глыба стояла на прежнем месте и имела вид тающего на жаре эскимо. Сотник увидел кусок льда, окруженный лужами, вдобавок ко всему около которого суетились две земные кобылки, сразу обратившие внимание на выскочившего из погреба помятого жеребца. Одна маленькая с красным бантом, вторая выше и старше в кожаной шляпе с широкими полями, с оранжевой шкуркой и светлой цвета сена золотистой гривой. Сотник Баян решительным шагом направился к глыбе, не гася магической вспышки на роге, готовясь к любому повороту событий. Но как только расстояние сократилось до нескольких хвостов, кобылка в шляпе решительно перегородила ему дорогу и с серьёзным блеском в глазах, что до этого момента Баяну приходилось встречать разве что в бою и уж никак не у кобыл, сказала:

— Слушай, ты! Если ты всерьёз решил, что можешь вот так просто прийти и взять, что хочется, то знай, что я тебя не боюсь. И если только ты или кто-либо из вас попробует прикоснуться к Эпплблум, то твоя жизнь резко оборвётся, — завершила земная пони, сильно топнув копытом и выпрямив шею.

К агрессии в свой адрес сотнику было не привыкать! Но ситуации, когда местные пони сначала нападают на воев, а затем спрашивают, в Эквестрии, случались крайне редко. «Что в нас не так? Почему?» — пролетела мысль у сотника.

— Простите, если что не так! Мисс… — успел проговорить Баян не отводя взгляда от зеленных глаз кобылки.

— Эпплджек! Моё имя! А ты кто? — твердо, почти со злобой, произнесла кобылка.

Единорог погасил магический рог и присел на круп.

— Я! Сотник Баян. Командир «особой сотни» воев.

— И что вам от нас надо?

— На ферме. Уважаемая! Мы хотели приобрести необходимые для нужд воев продукты, но столкнулись с «лёгким» недоразумением!

Если конечно, можно считать, избиение, связывание и запирание в погребе офицера: «лёгким» недоразумением.

— Все говорят, что Вои они очень жестокие и беспощадные дикари, питающиеся жеребятами и пьющие кровь диких животных. Почему мы должны вам верить?

— Не знаю! Но, если не разморозить этих двоих, то их мозги превратятся в лед! Так что попрошу вас. Пожалуйста! Отойдите в сторону! Обещаю, что ничего плохого не сделаю! — проговорил единорог.

Эпплджек ещё раз пристально вгляделась в его глаза и проговорила: — Ну, ладно! Давай! Чего ты ждешь?

— Сейчас.

Единорог пальнул красным магическим лучом в глыбу и в тот же момент оба пленника плюхнулись в лужу. После заклинания рог единорога непроизвольно потух, доставив своему владельцу не малую боль, которую сотник Баян, старался скрыть, нагнув голову и растянув улыбку. Вскоре боль немного ослабла, и сотник поднялся на все четыре копыта.

— Так вы не станете меня есть? — спросила тоненьким голоском маленькая желтая кобылка с красной гривой и бантом, выходя из за сестры.

— Нет! Мы такие же пони, как и вы!

— Ладно! Эпплблум беги в дом и поставь чайник. — сказала пони с золотистой гривой после чего кобылка ускакал в дом. — Вы сказали правду Баян. Я прочла это в ваших глазах! Значит вы и в правду не хотите нам зла. Думаю мне следует извиниться!

— Не стоит! Этот жеребец вам кто? Муж?

— Что вы! Это мой брат Биг Макинтош, — проговорила кобылка, указывая копытом на лежащего без сознания жеребца красной масти, рыжей гривой и хвостом, — ну а Эпплблум вы уже знаете.

В этот момент жеребцы попытался встать, но копыта предательски заплетались, глаза были скученны, а язык норовил вывалиться изо рта. Биг Мака, готового плюхнуться в лужу, подперла собой Эпплджек и повела в сторону дома. Хорунжий Кольцо был более привычен к падению температуры и плюс на голове у него была надета меховая овчинная шапка поэтому он просто бубнил что-то невнятное.

— Давайте их в дом лучше затащим. — предложила кобылка.

— Легко сказать!

Затратив немало сил, Баян и Эпплджек умудрились всё-таки втащить двух жеребцов в дом и уложить на кушетки.

Пока жеребцы приходили в чувство под теплым одеялом и с кружками чая в копытах, Баян решил добраться до причины недоразумения.

— Простите меня, Эпплджек, а кто вам сказал, что Вои — кровожадные варвары?

— Ну! Это в книге так было написано, — немного замялась с ответом земная пони.

— А можно взглянуть!

— Да, конечно! Вот! — Эпплджек протянула сотнику тонкую книжечку в мягкой матовой обложке.

Баян внимательно вгляделся в книжонку, слегка мятую и с гнутыми. уголками. Затем открыл титульный лист, и все сомнения исчезли. В копытах у сотника действительно была книга с названием «ВОИ. Истинное обличие» под авторством Мр. Трупонина и издательством «Гриф-On», распечатанной очень качественно на белой бумаге с цветными иллюстрациями. С такими книжечками сотник был знаком по заграничным походам, их распространяли грифоны для дискредитации воев и создания образа врага в их лице.

— Простите, а где вы её взяли? — поинтересовался единорог у Эпплджек.

— Да! Неделю назад где-то, их бесплатно на рынке Понивилля раздавали.

— Позвольте, угадаю: их раздавали двое улыбающихся грифонов, в белых рубашках с черными галстуками?

— Да! А откуда вы знаете? — с прищуром поинтересовалась Эпплджек.

— Неважно! Вы же читали эту книгу?

— Так немножко!

— На сколько скажем, Я соответствую описанному в книге?

— Вы! Честно говоря, совсем не такие, какими я вас представляла!

В следующий момент Баяна скривило от резкой головной боли. Он закрыл глаза и медленно присел.

— Баян тебе что? Плохо, что ли? — сказал, вскакивая, хорунжий Кольцо, окончательно очнувшийся после заморозки.

— Давайте вас перевяжу. — предложила земная пони в шляпе сотнику.

Но сотник отверг помощь с легкой улыбкой встал на все четыре копыта и сказал: Не надо, авось до свадьбы заживет! Кольцо, договорись с хозяевами фермы за провиант, а я пойду в город, там найду пекарню и с ними побеседую о сухарях и… Ой! — зажмурил глаза Баян.

— Хотите чаю? — поинтересовался тоненький голосок.

Сотник обернулся и увидел, что перед ним с подносом на голове, где находился чайник и кружка, стоит Эпплблум. «Как ей удавалось так ловко балансировать груженый поднос на голове?» — первый вопрос, возникший у единорога.

— Спасибо большое! — Баян аккуратно принял поднос копытами и поставив его на столик, после чего наполнил кружку чаем. Чай на время заставил боль отступить, а усталости дать заднюю. «Да! — подумал сотник — в доме, где гостям наливают такой чай, не могут жить плохие пони.» Привкус, правда, был странноватый, как свежий компот из… яблок, только мягче.

— Простите, а можно вопрос? — робко обратился Эпплблум, перемежаясь с копытца на копытце.

— Да! Конечно! Спрашивай.

— Когда мы тащили вас в погреб, я заметила, что у вас нет кьютимарки! Как…

Не успев закончить вопрос, старшая сестра резко осадила Эпплблум.

— Простите её! Просто она у нас чересчур, любознательная. А, Если вам нужна пекарня, попробуйте обратиться в «Сахарный уголок». Вы не пройдете мимо. Там работает моя подруга Пинки Пай, она всегда рада новеньким и никому не отказывает в помощи! — проговорила Эпплджек, подавая Баяну его лохматую шапку.

— Хорошо, обратимся, — проговорил Баян, на ходу возвращая головной убор себе на макушку.

Только в этот момент Эпплджек заметила, что у Баяна лишь половина левого уха на месте, а верхняя часть мочки, как будто, аккуратно отрезана. Тут уже сама старшая сестра чуть не задала щекотливый вопрос. Но сотник ускакал в направлении города, оставив товарища разговаривать с фермершей.

Этот шаг был обусловлен тем, что из-за «недопонимания» было потеряно несколько часов, а, может, и больше, что нарушало график и являлось недопустимым для «особой сотни». На пол пути боль вернулась, Баян начал сбавлять темп. Хоть с подразделением находился дежурный офицер, сотник решил, что весёлый и непринужденный нрав вахмистра пегаса Петли местным будет более симпатичен, чем серьёзный и малопривлекательный (во всех смыслах) сотник-единорог, да к тому, же ещё и с «чугунной» головой.

Вернувшись в лагерь, Баян принял от вахмистра Петли доклад, что происшествий за время отсутствия не произошло и с выполненным заданием сотника в палатке ожидает хорунжий Копье. Сам же Петля получил приятное задание отправиться в «Сахарный уголок», к выполнению которого приступил немедля. «Вот же сладкоежка, в походах чай крепкий без сахара пьёт, а здесь его чего-то на тортики потянуло, пусть развеется», — думал Баян, прохаживаясь мимо палаток и костерков, над которыми шипели котелки да чайники. Подойдя к своей палатке, около которой стоял дежурный, сотник обратил внимание на сидящих рядом с ней троих жеребцов пегасов с помятыми рожами и гематомами под глазами.

— Что, братцы, опять подрались? Копыта чешутся? Не вопрос! Сейчас определю в наземный патруль — об землю копыта до крупа сотрёте! Кто зачинщик? Причина драки? — немного повысив голос, спросил сотник.

Пегасы сникли и молча, стояли, грустно потупив глаза, словно напроказившие жеребята перед отцом, ожидая наказания.

— Молчите, значит! Ну что же. Где командир?

Пегасы повернули голову к входу в палатку сотника и сразу отвернулись обратно.

— Ждать здесь! — проговорил единорог и вошел внутрь.

Сказать, что походный быт воев был скромен — ничего не сказать. Из всех предметов интерьера лишь складной походный столик и самодельная сплетенная из упругих веток кровать. И такой интерьер считался офицерским, хоть и не отличался от общего. В палатке, действительно, подперев голову копытом, сидя за столом, ждал при тусклом свете хорунжий Копьё.

— Кто это? — спросил Баян, подходя к столу вплотную.

— Хорунжий Копьё, разрешите доложить… — встрепенулся с улыбкой пегас.

— Кто? Это?

— Это же я, Копьё! Баян, ты что, меня не признал?

Закипая, единорог магией обволок аурой мешок, лежащий на кровати, и вытряхнул содержимое наружу.

После сотник вновь повторил свой вопрос, указывая копытом на розовогривую пегаску со светло-зелеными глазами и нежной желтой шкуркой. Почувствовав на себе пристальный взгляд, она сразу, как будто сжалась в комок, и тоненьким голоском почти пропищала: «Я Флаттершай».

— Это Флаттершай! Она та пони, которая следит за животными. И я подумал, что.… Да! Вот, короче разговора не получилось! — замялся уже пегас.

— Ладно! Ладно! Ты не дипломат, ты Вой. Это не твоё! Я понимаю. Но у меня ещё вопрос. Это ещё кто? — сдерживаясь, чтобы не закричать, сотник Баян вытряхнул на кровать содержимое второго мешка. Это была белая единорожка с фиолетовой растрёпанной гривой, связанная по всем копытам и кляпом во рту.

— Это Рарити. М-Моя подруга. — тоненьким голосом проговорила пегаска.

Баян магией вынул кляп. После чего на него, как из рога изобилия, вылился настоящий фонтан, чувств, эмоций, переживаний и всего, что накипело у кобылки за это время. Сотник поспешил вернуть кляп обратно. Затем, тяжело вздыхая, проговорил: «Простите нас, пожалуйста, барышни! Особенно хорунжего Копьё! Он неплохой жеребец, просто у него, как и у многих пегасов, мысли за поступками не поспевают!» — более мягко обратился единорог к кобылкам. А ты, что смотришь? — обратился Баян к пегасу чёрной масти: «Организуй гостям чаю, что ли».

Пегас, набрасывая белую шапку, вылетел, словно молния из палатки. После чего установилась минутная тишина. Баян понимал, что это скандал «двойное похищение», «самоуправство», и т. д. «Надо попробовать сгладить неприятное впечатление,» — решил единорог, поэтому развязал белую единорожку, которая сразу же освободилась от кляпа и проговорила: «Вижу, вы и понятия не имеете, как следует обращаться с утонченными дамами! Это не удивительно разве могут такие дикари, как вы, иметь хоть какое-то представление о манерах. Мне очевидно! О гигиене вы тоже слышите впервые, запах здесь как будто кто-то умер».

Баян сидел за столом и смотрел на Рарити абсолютно пустыми глазами. Ему вспомнилась его старшая сестра, тоже единорожка со светло-розовой шкурой и рыжей гривой, которая часто «пилила» Баяна за его внешний вид, замкнутость, вкусы и предпочтения. Такой тип кобыл, завинченных на внешнем виде, моде и другой билибирде, легче было избегать, что до этого у него неплохо получалось.

— Я чай принес, — в палатку вновь залетел хорунжий Копьё, неся во рту жестяной чайник, а в копытах четыре кружки, которые были поставлены прямо на стол.

Но белая единорожка и не думала прекращать свою тираду.

— За чай, конечно, спасибо, но впредь знайте, что мы леди и к такому отношению не привыкли!

«Завелась», — понял Копьё. Необходимо перехватить инициативу, для этого нужен «отвлекающий манёвр».

— Мисс! Позвольте мне загладить вину и преподнести вам этот скромный подарок.

Хорунжий вынул из сумки небольшой сверток и протянул его единорожке. Удерживая магией, Рарити развернула платок и достала оттуда небольшой кулон на цепочке с камнем в форме ромбика. Камень был, мягко сказать, не простой.

— Какой чудесный… алмаз. — проговорила единорожка, пристально вглядываясь в подарок своими блестящими, фиолетовыми глазами. — Я даже не знаю, что и сказать. Хм. Спасибо!

— Пожалуйста, мисс Рарити! — улыбаясь, ответил Копьё.

— Н-но Рарити это же просто камень! — подметила пегасочка.

— Дорогая, ну, что ты, я разбираюсь в камнях, и это определенно алмаз, причём наивысшей пробы.

Воспользовавшись сложившимся затишьем, сотник Баян достал блокнот с пером и обратился к розовогривой кобылке: «Мисс Флаттершай, мы сюда присланы с особым заданием, для выполнения которого нам очень нужно знать, каких хищных животных можно встретить в этом лесу?»

Немного робея, пегаска начала свой рассказ.

— Вечнозеленый лес — это очень загадочное и странное место. Там можно встретить самых разных животных: медведей, древесных волков, мантикор, гидр, василисков и конечно д-д-драконов. Вам бы лучше покинуть его, если можете.

— Ничего. Мы к таким местам привычные. Всё наше Заупряжье — леса да болота, и там какой только нечисти не водится, — оппонировал хорунжий Копьё.

— Даже жители Понивилля обычно стараются туда не ходить. — подытожила свой рассказ розовогривая пегаска и застенчиво взяла копытами чашку с чаем.

— Вы видели в лесу, около лесса, в городе кого-нибудь подозрительного?

— Нет. Я нет! Не видела!

— Вы не знаете, кто-нибудь еще может нам помочь?

— Боюсь, что нет. Извините меня! Вы ведь не злитесь, что я так мало смогла рассказать? — подчеркнуто вежливо говорила мисс Флаттершай, как будто боялась, что за любое слово их подвергнут пыткам.

— Нет! Конечно, не злюсь! Простите за доставленные вам неудобства! — сотник сложил блокнот и, поднявшись со своего места, готовясь подойти и пожать пегаске копыто, как дорогу ему решительно перегородила единорожка с фиолетовой гривой.

— Стой, дикарь! Если тебе вздумалось, что мы вот так просто дадим себя съесть, то ты крупно ошибаешься! Сейчас, ты немедленно прикажешь своим варварам нас отпустить, иначе… — проговорила Рарити так, что пегас Копье поперхнулся чаем и стал судорожно откашливаться.

— Кхе… Кхе… чего? Простите!

— Вы нас немедленно отпустите, и не будете препятствовать возвращению домой!

— Не-е, это я понял! Почему вы решили, что мы вас съесть собрались? — удивленным голосом спросил хорунжий.

— Мы всё о вас знаем!

Сотник присел перед единоржкой, закрывающей собой, сидящую на кровати Флаттершай. Застенчивая пони-пегас сидела, вцепившись обоими копытами в жестяную кружку, грозя сдавить её копытцами от напряжения. Баян, не слишком корректно вмешался в разговор: «Из книжки, что грифоньё на рынке распространяло. Там и написано, что мы жеребят жрем, Фермеров данью обкладываем, короче только грабим и убиваем! Так?» — с вопросительным взглядом обратился жеребец к единорожке.

— Да! Так!

— У меня теперь вопрос к вам мадмуазель, рассудите если мы в действительности такие жуткие и страшные монстры, то почему вы и ваша подруга всё ещё живы?

— Я не знаю, что у вас на уме! Может быть, вы хотите усыпить нашу бдительность, а затем, пока мы не видим…

Баян со спокойным голосом оборвал эту чересчур, взволнованную пони: «Прошу вас, успокойтесь! Я вас уверяю, что причин нас бояться у вас нет! Мы те же стражники, только немного специфичные. Я всё понимаю, вы напуганы и рассержены, и это абсолютно обоснованно, и я ещё раз приношу вам свои извинения. Так же прошу не сомневаться: вы будете доставлены в Понивилль на «Гуляй — облачке».

Сотник распорядился отрядить для доставки гостей до дома на специальной повозке, представляющую из себя телегу, на которую сверху, вместо соломы, накручивали облака, как пояснил Копьё, для маскировочного боя в небе с применением единорогов. Флаттершай было просто устроиться на облачке и наслаждаться видом, а вот Рарити пришлось сидеть на деревянном полу, что ей отнюдь не доставляло удовольствия. В телегу впряглась тройка пегасов, которые получили от сотника нагоняй возле палатки, и уже через пять минут она летела между облаков, прокладывая путь к городу по вечернему небу. Рядом с этим «чудом находчивости» летел пегас Копье, как всегда в своей белой бурке и белой шапке, а с ним была его «верная подруга» — пика в метр длиной со стальным наконечником, без которой он даже спать не ложился. Такое отношение к личному оружию у Воев было в крови, по неписаному правилу оружие было запрещено покупать, его можно было либо подарить, либо «взять» у врага. Пика черногривого пегаса хорунжего была семейной реликвией и досталась ему от деда, как и накопытники.

Флаттершай не без интереса изредка посматривала в сторону пегаса. «У него сильные крылья, и мощные копыта. Хотя ему не захочется, наверное, общаться с такой, как Я», — думала пони.

Рарити же была полностью поглощена решением вопроса о сохранении хоть части от былой укладки, постоянно упрекая пегасов в том, что они специально хотят её унизить и для этого ловят ветер, дабы тот испортил ей прическу, и она выглядела глупо. Вои-пегасы, конечно терпением не обделены, но и у них нервы не стальные. Все упреки закончились, когда пегас, запряженный с краю, урядник Бовгун, отцепился от упряжки, приземлился с краю телеги и, сняв со своей головы лохматую шапку с желтым донышком, молча надел её на голову белоснежной единорожке, которая полностью утонула в ней. После чего пегас спокойно выдохнул и вернулся в упряжку. Гуляй-облачко совершило посадку около причудливого домика, откуда и была бесцеремонно вырвана пегаска со своею подругой.

Флаттершай спрыгнула с телеги без проблем, а вот Рарити понадобилась помощь сначала снять шапку, а затем спуститься.

К готовым уйти пони спустился хорунжий Копьё и виновато начал:

— Вы кхем!… Простите меня, пожалуйста! Если я могу как-то загладить перед вами вину, то только скажите.

— Ой. Эмм. Спасибо, — с застенчивой улыбкой бегая глазками по стройному рядку медалей на груди у пегаса, тихонько сказала Флаттершай.

— Хм. Так и быть, ваши извинения приняты! Но больше не шутите так изрядно. — закончила белая единорожка и, тряхнув гривой, зацокала к домику подруги. Кулон с камнем тихонько раскачивался из стороны, в сторону, свисая с шеи Рарити. – Прощайте, господа.

Этот камушек действительно не простой. Кумбанские вои называют этот минерал «Бесценным принцем», он волшебный и способен принимать образ самого желанного камня своего владельца, оставаясь в глазах остальных простым невзрачным камнем. А «бесценным» его прозвали потому, что он даром никому не был нужен.

— До свидания, — тихонько, словно боясь нарушить вечернюю тишину, сказала Флаттершай уходя.

Копьё проводил кобылок глазами до самого домика и затем, после того как обе скрылись за дверью пегас взмыв вместе с «товарищами по недоразумению» в небо усмехнулся и про себя подумал «Чародейка эта Флаттершай, не иначе».

Часть 4 Обед с Эпплами

Хорунжий Кольцо, оставшийся на ферме, относительно быстро смог договориться с Эпплджек о цене и количестве поставляемых на заставу продуктов. Он хоть и был застенчивым жеребцом, но в отличии от Баяна не замкнутым, к тому же умел общаться с фермерами и крестьянами, так как сам родился и вырос на хуторе. Скрепив договор копытопожатием, золотогривая пони предложила жеребцу остаться на обед. «В лагере обед кончился, а ужин ещё не скоро, почему бы и нет?» — подумал Кольцо и, обратившись к хозяйке, сказал: Спасибо большое! Но я, наверное, лучше пойду.

— Почему? Оставайтесь. Сегодня у вас тяжелый день выдался.

— Спасибо за предложение, но я, честно сказать, не голоден, — только и успел проговорить Кольцо, как ноздри уловили ароматные запахи домашней пищи, а желудок предательски заныл, заставив лицо хорунжего покрыться багрянцем.

Такая доля у бойца-воя, что жир особо не нагуляешь, порой с рассвета до заката либо бой, либо дальний путь и так изо дня в день.

— Всё ясно сахарок, идем, и не вздувай отказываться, а не то Бабуля Смит обидится, — с улыбкой проговорила земная пони.

— Ну разве что… — вновь белого жеребца оборвали, не дав закончить фразу Эпплджек и Эпплблум буквально занесшие его к столу, за которым к тому времени собралось всё семейство.

Во время еды всё внимание пожилой кобылы с нежно салатовой шкуркой и седой гривой, собранной на затылке, было посвящено гостю. За столом сидели так же: массивный жеребец с тугой повязкой на голове, именно с ним, точнее, с его копытами, Кольцо познакомился в начале дня, маленький жеребёнок с лимонно-желтой шкурой и красной гривой, в которую был вплетен несоразмерный алый бант и, конечно же, кобылка со светлой гривой, что без ковбойской шляпы смотрелась намного женственней и милее.

— Если мои старые глаза не врут, то вы, вероятнее всего, офицер!

— Так точно! Младший офицер, — слегка занервничав проговорил хорунжий.

— Вот помнится еще, когда я была молодою кобылкой, как моя внучка Эпплджек, мимо нашей фермы куда-то в поход шла армия. Тут подскакал ко мне единорог в сияющих доспехах и говорит мол «Не напоишь, красавица, водой?» Ну, я подала, а он… — резко оборвала мысль пожилая пони.

— Что он? — переспросила Эпплджек

— Кто он? Ты о чем? — недоуменно посмотрела Бабуля Смит на внучку.

— Ну, единорог Бабуля, ты рассказывала как…

— Аааа! Да он потом, когда с похода вернулся, тоже весь в наградах, приходил ко мне свататься. Вот только отец мой его даже на порог не пустил. Ой! А красавцем, каким был! Потом только мне объяснили, что по древнему родовому закону кобылки в семье Эппл могут выходить замуж только за земных пони. Вот! Как вам пирог? — снова обратилась Бабуля Смит к гостю.

— Спасибо! Очень вкусно.

— Так это внучка моя, мастерица Эпплджек сготовила. Ой! Что-то я устала. Простите меня великодушно, пойду, прилягу, — проговорила усталым голосом Бабуля Смит и медленно удалилась.

— Кольцо, ты с моим братом Биг Макинтошем не очень удачно начал знакомство. Может, попробуешь ещё раз?

— Вы правы! Неудобно получилось. Биг Макинтош, ты это… не серчай на меня, просто рефлекс атаки сработал. Не злишься?

— Нет! — только и проговорил жеребец и протянул копыто для пожатия.

Всё-таки «Настоящим жеребцам ни к чему лишние слова!» — вспомнил Кольцо фразу, которой их поучал старшина. Копытопожатие, — для жеребцов это не только жест приветствия и прощания, это вообще универсальный метод передачи чувств и эмоций.

В это время, младшая сестра Эпплблум, разглядев специфическую внешность воя-единорога, решилась спросить: Почему вы носите кольцо на роге?

На роге у хорунжего действительно было широкое кольцо из желтого металла, которое бросалось в глаза из-за короткой стрижки.

— Такова традиция воев, что единственный жеребчик в семье носит кольцо.

— Так у вас ещё нет особенной пони?

— Да какая ещё «особенная пони»? Из боя снова в бой, как то не до этого.

— С кем бой?

— Со всеми, кто против нас.

— В этих краях довольно тихо, давно уже ничего эдакого не происходило и о войне в Эквестрии тоже не слышали, — заключила Эпплджек.

— Войны на территории Эквестрии, вы правы, не ведутся уже давно, потому что орды врагов, как правило, уничтожаются или рассеиваются воями и гвардией либо на линии границы, либо при походе в глубь вражеской земли. Однако разрозненные отряды врагов иногда всё-таки проникают и образуют воровские шайки, с которыми разбираются летучие отряды стражников или наши «Особые сотни» воев. Вот так!

— А что вы за службу свою получаете? — поинтересовался багровый жеребец.

— Если повезет, то сухую могилку около дороги с табличкой! — с серьёзным лицом ответил Кольцо, но в тот момент, когда все сидящие за столом обернулись на хорунжего с широко раскрытыми глазами, тот добавил. Шучу! Шучу! Жалование за службу полагается, плюс доплаты за ордена и звания, плюс участок земли вблизи границы для её охраны, а также вои и члены их семей свободны от всех налогов Эквестрии. За это нас кстати местные фермеры не любят, но ссориться не хотят. Вот так и живем.

Закончив трапезу, Эпплджек проводила гостя до ворот, на которых было изображение яблока.

— Спасибо вам за гостеприимство! Уж сто лет так не ел! — проговорил единорог.

— Ой, да что вы! Ничего особенного! У нас всегда рады гостям.

— Да?! Это хорошо. Спасибо ещё раз. Было очень интересно пообщаться с вами мисс Эпплджек. Надеюсь! Мы ещё увидимся, — проговорил единорог и, отвесив поклон, поскакал в сторону города.

Земная пони ещё какое-то время стояла, как вкопанная, провожая единорога зелеными глазами, что-то ей явно приглянулось в этом странном жеребце или это была просто, как говорила Твайлайт, любознательность. Хорунжий Кольцо скакал вдоль рядов яблонь, тоже размышляя о произошедшем знакомстве, в основном кобылки его считали глупым простаком, поэтому всерьёз не воспринимали и даже тайком посмеивались. Но Эпплджек казалась другой, более честной что ли. «Хотя у такой-то кобылы, наверняка, женихов, как чейджлингов непуганых, к тому же тебе ясно дали понять, что кобылки из этого семейства могут выйти замуж только за земного пони. А те, у кого с рождения шило в башке, пусть пасутся! Несправедливо? Да, нет, наверное, такая кобылка достойна настоящего жеребца! А я? Но ведь дружить мне с ней не запрещено, а там авось, что будет, то будет!» — думал единорог и не заметил, как вскоре оказался около причудливого строения, напоминающего пряничный домик. Кольцо был сыт, однако сладкие, манящие запахи свежей румяной выпечки и крема, доносившиеся изнутри, нежно сплетались с ещё двумя десятками различных ароматов, напомнили о просьбе вахмистра Петли. Поэтому Копьё решительно толкнул дверь и вошел внутрь.

Как же был удивлён хорунжий, когда не просто увидел там товарища Петлю с целой коробкой набитой разными сладостями, но ещё и застукав его целующимся с какой-то странной розовогривой кобылкой. Оба были настолько поглощены процессом, что и не заметили, как в до этого пустом помещении появился посторонний. «Зато Петля своё сладкое на годы вперед получил. В отличии от нас, по крайней мере, жить не боится!» — подумал единорог. Розовогривой кудрявой пони, с такой же нежно разовой шкуркой очевидно процесс нравился, так как, стоя за прилавком, она умудрялась обнимать голову пегаса передними копытами, стоя на задних, что само по себе было нелегко. Да и Петля не особо сопротивлялся, ведь вся сотня знала, что вахмистр Петля скрытый сладкоежка и от этого занятия его мало что может отвлечь. Оба сладко причмокивали губами, плотно закрыв глаза, будто весь остальной мир перестал существовать. «Зачем нарушать такую идиллию?» — подумал единорог и тихонько покинул помещение, стараясь как можно тише закрыть за собою дверь.

Часть 5 Скоростное знакомство

Серый пегас спустился на тучку, нависшую прямо над городской администрацией, и принялся всматриваться в проходящих по улице пони. Они медленно прохаживались по городским улочкам, даже не замечая зависшего на облаке воя-пегаса. Поражало большое количество кобылок самых причудливых расцветок, есть шанс найти здесь свою «единственную и особенную». Вахмистр Петля, был двоюродным братом хорунжего Копья, но в отличие от брата не кичился дворянским происхождением, даже ради шутки, на которые, кстати, был падок. За что считался в полку весельчаком и балагуром, который вечно умудряется влипнуть в какую-то историю.

Сзади от пегаса прозвучал чей-то хрипловатый, но мягко женственный голос: «Извините! Могу я забрать тучку?»

Петля обернулся: перед ним в воздухе грациозно парила пегаска с небесно-голубой шкурой и гривой, горящей всеми цветами радуги. Уникальная по красоте кобылка казалась чем-то сверхъестественным, сошедшим со страниц древних сказок о принцессах. А её розовые глаза! Их можно сравнить разве что с заморскими самоцветами, на огранку которых ювелир много истратил времени и сил, а результат был бы достоин самой принцессы Селестии. Но чьим-то неведомым решением эти самоцветы были не в короне и не в ожерелье; они прямо сейчас смотрели прямо на незадачливого серого пегаса в черном мундире, сидящего на грозовой туче. При виде пегаски он растерялся и только тихо поднялся в воздух и отлетел в сторону. Вахмистр Петля был самым молодым из офицеров сотни, но службу он знал лучше, чем собственный хвост, от драк не бегал и трудностей не боялся, за что и стяжал уважение, как отличный боец.

— Простите, — начал пегас, — не подскажете где в вашем городе пекарня?

— Конечно! Вот! Прямо под нами.

— Вот этот неказистый домишко?

— Ага! Кстати, это что на вас? Новая форма погодного патруля?

— Нет! Это форма Заупряжских воев.

— Никогда не слышала о таких, а чем вы занимаетесь?

— Много чем. Наш отряд, например, специализируется на зачистках.

Необычная собеседница разразилась смехом: «Так вы уборщики что ли?»

После этого вопроса хохотал уже вахмистр Петля: «Ха! Почти. Боремся с вредителями. Проводим профилактику. Избавляемся от крупных «насекомых». В общем, мы мастера на все копыта.»

Радужногривая пегаска, увидев медали на груди офицера, несколькими взмахами крыльев сократила расстояние до такой степени, что Петля почувствовал на себе не только сверлящий взгляд её разовых глаз, но и дыхание.

— Ух ты! Сколько у тебя наград! Не так много, как у лучшей летуньи Клаудсдейла, но всё же…

— Кого? Кого?

— Хи-Хи-Хи. У меня! Единственной и неповторимой Рейнбоу Дэш великолепной! Подождите! Уборщики не носят медалей! Тем более за бой под Нукденом! — глядя на Петлю с прищуром проговорила кобылка. — Так кто ты?

— Раскусили! Признаюсь, я вой!

— Кто? Кто?

— По вашему — вольный стражник. Меня зовут Петля.

Пегасочка сначала недоверчиво рассмотрела вахмистра от кончика хвоста до макушки шапки, словно командир на строевом смотре.

— Ну! Ладно! Ой… туча! — вскрикнула радужногривая пегасочка и, словно молния, бросилась догонять уползшую тучу. – Пока, вой, потом поболтаем.

Странная, во всех смыслах, особа. Пегас Петля, проведя, как он любил, маневр в воздухе перед приземлением, оказался у входа в «Сахарный уголок». Внутри его ждал не меньший сюрприз: горы всевозможных сладостей, выпечки, пьянящие сладкие ароматы напоминали о далёком доме. Подойдя к прилавку, он увидел поднос с надписью «Бесплатные образцы» и лежащими на нем жевательными резинками разового цвета. Продавец, судя по всему, не торопился, поэтому Петля решил воспользоваться моментом и закинул в рот одну из халявных жвачек. Вкус клубники, растекающийся во рту, напомнил детство, ещё то время, когда в младшей школе между уроками на переменах он с одноклассниками на скорость надували пузыри, у кого больше и дольше продержится. Решив проверить, а получится ли у него сейчас, спустя столько лет надуть пузырь, вахмистр начал дуть. Память-штука сложная, есть вещи которые хочешь помнить, но не можешь, есть, которые не хочешь помнить, но помнишь, а есть те, которые никогда не забудешь. Именно по отношению к памяти определяется качество души. Хотя глупости почему-то запоминаются лучше всего, наверное, так устроено, чтобы не сойти с ума от тоски. Память о глупостях Петлю не подвела, и пегас с легкостью надул среднего размера пузырь, который сразу же лопнул, и он увидел возникшую как из-под земли розовую кобылку: чудная грива и хвост, которой представлялись, каким-то, невообразимым буреломом из кудряшек и завитушек.

— Привет! — произнесла с улыбкой пони. Но тут же заразительно рассмеялась, увидев лопнувший пузырь. – О, я знаю эту игру! Давай, у кого получится пузырь больше надуть. Раз-два-три, начали. — после этих слов кобылка закинула сразу горсть жвачки себе в рот и принялась её разжёвывать.

Петля не был готов к такому, поэтому, опешив, тоже схватил горсть жевательной резинки и принялся интенсивно жевать.

— Готов?

— Угу! — лишь промычал пегас.

Земная пони и пегас начали одновременно надувать пузыри, стоя друг против друга, между ними был лишь небольшой прилавок с лежащими на нем коробками. Пузыри принимали угрожающие размеры, что ещё больше подзадорило розовую кобылку и серого жеребца, которые стали дуть ещё интенсивнее. Соприкоснувшись, жвачка не выдержала, и раздался резкий хлопок. Когда Петля открыл глаза, он увидел, что теперь его нос крепко приклеило вязкой, клубничной массой к мордочке розовой пони. Её глаза недоуменно смотрели прямо в карие глаза вахмистра Петли. В следующий момент, розовогривая пони начала слегка трястись от смеха.

— Фто, фмевного?

— Пледставь щас кто-нибудь зайдет!

— Фто, делать будем?

— О, о, я внаю! Нам нудно флосто вместе с… жвать её и тогда… вачка станет мяфкой и от… леится.

Немного подумав, вахмистр понял, что лучше идеи нет, а зайти в помещение могли в любой момент, и ладно, если бы он только себя выставил в дурной ситуации, так ведь могла пострадать и репутация розовой пони, а ей здесь ещё жить. Вредительство — самое плохое последствие веселья, эту истину пегас проверил на себе.

— Холошо! Начинай ты!

— Оки-Доки-Локи, — промычала розовогривая пони и начала, причмокивая, прожевывать вязкую массу.

Петля также начал жевать, вскоре малиново-клубничное недоразумение было поделено между жеребцом и кобылкой. Губы «друзей по несчастью» встретились сначала невзначай, но потом, романтическая ситуация взяла своё, и уже окончательно забыв о жвачке, пони сомкнули уста в нежном поцелуе. Петля ничего уже не видел, во-первых, по причине того, что розовый чубчик и кудрявая грива закрыли ему обзор, а во-вторых, потому что вахмистр был «опьянён» сладким запахом ванили, джема, сливок, крема, которыми буквально благоухала грива кобылки. Земная пони, демонстрировала чудеса акробатики: стоя на задних, она умудрилась двумя передними копытами заключить голову жеребца в цепкие объятия.

Когда поцелуй закончился, о его причине уже никто не задумался, оба просто стояли и смотрели друг на друга.

— Ме-ме-Меня Петля звать!

— А меня зовут Пинки Пай! Очень приятно познакомиться. Я знаю, что вы только прибыли поэтому в городе у вас нет друзей, а раз у вас нет друзей и все вас опасаются, то вам, наверное, это не очень нравится, а это значит, что совершенно необходимо устроить вечеринку, куда мы пригласим всех всех, и жителей Понивиля, и ваших воев, — протороторила розовогривая пони. — Стоп значит, уже сейчас надо разослать пригласительные и начинать печь кексы! Сколько дел! Ещё увидимся, Петля, — Пинки ускакала, оставив вахмистра недоумевать о произошедшем.

Уходил жеребец из «Сахарного уголка» с пустыми копытами. Его мысли всецело были захвачены Пинки Пай и их романтическим знакомством. «Как поступить было правильно? — думал пегас — Может надо было… Нет… Единственное, что жаль, вопрос о хлебе так и не решил». Петля вернулся и дернул дверь, но та была заперта, а на окна опущены занавески. Делать было нечего, и пегас взлетел в небо, оставляя за собой лишь тянущийся жёлтый шлейф. Набрав высоту, серый пегас закрутил «мертвую петлю» и с двойной скоростью помчался к «полотняному городку». Это была его фишка, за которую грифоны его прозвали Петля-«Фиг догонишь!». Вообще у воев-пегасов больше ценилась не скорость, а выносливость, которая помогала в бою, в разведке и была не лишней в быту. Уникальность характера воев-пегасов заключалась в том, что на земле они становились спокойными и размеренными, но в небе их бешеный темперамент мог сдержать, разве что ещё более бешеный темперамент командира. Поэтому пегасы в боевых подразделениях делились на несколько равных частей, и пока одна часть дежурила в облаках, две другие находились на земле, при этом 2/3 всех пегасов должны были находиться в постоянной боеготовности. Такой режим способствовал сохранению сил и эмоционально не напрягал так, как режим в Гвардии её высочества.

Летя на огромной скорости, рассекая воздух, Петля заметил с левого боку знакомый силуэт. Грива всех цвета радуги, голубая шкурка…

— Салют, товарищ Рейнбоу Дэш.

— Привет, вой. Решил полетать, но тебе стоило знать, что в этом небе есть лишь одна звезда, и это Я! — с ухмылкой произнесла пегаска.

— Докажи!

И началась воздушная гонка: на кону самолюбие неистовой Рейнбоу Дэш и лихое прозвище вахмистра Петли. Ветер выл в ушах, трепал гриву, давил на грудь, грозил порвать на ремни всякого проявившего на высоте слабость. Петля понимал, что небо не на его стороне, ни здесь, не сейчас, «Да, это вам не от грифоньих патрулей уходить», — промелькнула мысль в голове у вахмистра. Здесь скорость определяет успех, а не выносливость, и Рейнбоу не так проста, как казалась.

Радужногривая пегаска задавалась вопросом: «Да как он в таком платье и шапке может так быстро летать?… Тем не менее, неплохо! Но он ещё не видел настоящей скорости». Рейнбоу Дэш с удвоенной силой принялась работать крыльями, рассекая небесную гладь. Но не успела радужногривая пегасочка обернуться, чтобы удостовериться в своём превосходстве, как из-за неё, словно пробка из бутылки, оставляя за собой золотистый шлейф, вылетел непонятный чёрный объект, вращающийся в полёте.

Часть 6 Падения во сне и наяву

Организация лагеря и составление графика дежурств были завершены, наконец-то. Сотник Баян прохаживался по мирно отдыхающему лагерю, завершая осмотр. В своей палатке, присев за стол и подперев голову копытом, командир мог позволить себе на секунду-другую закрыть глаза и попытаться хотя бы на этот срок очутиться в том месте, где не было ещё сотника Баяна, а был просто кадет-единорог Баян. Постепенно начинали всплывать образы минувших дней, времени учебы в Кантерлотском кадетском корпусе.

…

— Баян, ещё три часа до конца увольнительной, давай в Библиотеку заглянем, — предложил жеребец-единорог с лазорево-синей гривой и белой шкурой, отличительным знаком которого являлся фиолетовый щит с восьмиконечной розой ветров.

— Шайнинг, тебе что в классе всей этой теории мало?

— Пошли говорю! — настаивал единорог белой масти, подталкивая Баяна.

Притащив все-таки своего товарища в Библиотеку Кантерлота, Шайнинг и Баян зашли в секцию и разделились, как правило, через час или два товарищи встречались и следовали назад в казарму. Нельзя сказать, что багровый единорог был рад проводить время в библиотеке — редко кому из молодых жеребцов нравится сидеть в скучной библиотеке вместо весёлых забав или просто «блаженного ничегонеделанья» — просто, Шайнинг был единственным настоящим другом Баяна в корпусе и во всём городе, связано это было отчасти из-за отсутствия кьютимарки и внутренней замкнутости последнего, хотя в их классе (благодаря усилиям капитана класса Шайнинг Армора) царила братская солидарность, и неуставные взаимоотношения были крайне редким исключением. Прохаживаясь между стеллажей, на которых были аккуратно составлены книги и сложены свитки, многим из которых было столько же лет, сколько принцессе Селестии, а может, и больше. Баян как всегда магией снимал книгу приглянувшуюся названием или внешне, листал, смотрел оглавление и с видом глубокой скуки возвращал на место. Повернув на очередном повороте, он увидел, Шайнинга, стоящего перед стеллажом с пометкой «История». Странная картина. Белый единорог стоял, как вкопанный, глядя завороженным взглядом на двадцать… какой-то там том Энциклопедии истории Эквестрии, поэтому совершенно не заметил, как к нему подошел Баян и, повернув голову, глянул в ту же точку. Всё сразу стало ясно, почему последние часы каждой увольнительной друзья бессмысленно проводили в библиотеке. Шайнинг Армора интересовала отнюдь не «история», он смотрел сквозь узкий проем на пару кобылок сидящих за столом перед толстенным фолиантом, фиолетовую единорожку с прямой челкой и сиреневой полосой в гриве и нежно-розового аликорна с довольно милой мордашкой и это только на первый взгляд.

— Красивая! — спокойным голосом проговорил Баян

— Ага! — безучастно ответил Шайнинг, после чего его глаза резко расширились и ошарашенный взгляд перелетел на товарища. — Я… Эм-м-м. просто… Ты не подумай! Просто я решил проведать свою младшую сестрёнку. Вот! — краснея и заикаясь проговорил единорог.

— А кто вторая?

— Это Каденс, её няня!

— У твоей сестры няня — сама принцесса Миамора Каденсия?

— Да! Лучшей ученице принцессы Селестии — лучшая няня за всю историю нянь.

— Тогда ясно!

— Что тебе ясно?

— Какую ты тут историю изучаешь! Теперь я хотя бы знаю почему тебе так нравится сюда ходить.

— Слушай, Баян, ты же мне друг?

— Что за вопрос? — с ноткой непонимания и даже обиды в голосе спросил единорог.

— Отвечай!

— Да!

— Тогда никому!

— Могила! – в полголоса ответил багровый единорог.

Единороги общались в узком проеме между стеллажей с книгами, стараясь говорить как можно тише, что в условиях библиотечной тишины никак не спасало. Вдруг сзади послышался голосок, заставивший двух жеребцов прекратить дискуссию и, обернувшись, увидеть розового аликорна с аккуратно убранной гривой и хвостом:

— Шайнинг Армор?

— Каденс, а мы вот к зачету по истории готовимся. Кстати познакомься это мой друг Баян.

— Здрасьте! — стушевался багровый единорог.

— У Твайлайт завтра тоже История. Подай, пожалуйста, 12 том!

— Да, конечно, Баян, а не отнесёшь моей сестрёнке книгу? Пожалуйста!

Единорог с темно-русой гривой понял для чего его просят удалиться, но виду не подал, а с невозмутимой мордой принял зубами книгу и молча направился к одиноко сидящей фиолетовой единорожке. Подойдя к столу, Баян скромно присел напротив единорожки и магией передал ей книгу.

— Каденс просила вам передать.

— Ага! – не глядя на собеседника, проговорила Твайлайт.

— А что вы сейчас читаете?

— Это история о принцессе, которую похитил злой дракона, теперь она ждёт рыцаря, который защитит всех пони от зла и вырвет её из лап чудовища, малоправдоподобная история.

— Почему? Мне кажется, что в жизни именно так и происходит. «Зло» стремится владеть «красотой», пользуясь своим перевесом, но в итоге лишь бесполезно тратит силы на его порабощение, а «добро» пусть и малочисленно, но искренне и от всего сердца в союзе с «красотой» становится непобедимо. Кто «добро» и «красоту» в сердце хранит, тот и прав, кто прав, тот и сильней. Всё логично!

— БЕРЕГИСЬ! — раздался резкий крик, и сзади захрустели ножки падающего стеллажа.

Единорог среагировал моментально, в то время как Твайлайт вновь уставилась в книгу. Баян, перепрыгнув через стол, сбил фиолетовую единорожку и закрыл её собой от удара массивным шкафом и летящих с полок источников знаний. Стеллаж глухо лег на угол стола, подняв волну из листов бумаги, свитков, пыли и шума, раскатом пробежавшего по библиотеке.

…

Сон, как будто, отрезало, Баян открыл глаза от грохота и налетевшего на него урагана. Вокруг жеребец обнаружил себя лежащим на полу в ворохе разлетевшихся со стола бумаг. Присмотревшись, он увидел и причину установившегося хаоса, это была пегаска с небесно-голубой шкуркой, гривой семи цветов радуги и кьютимаркой в виде облака, из которого ударяет радужная молния. Немного ехидно и с улыбкой она глядела на единорога, слезая со стола и принимая горизонтальное положение.

— Ой, простите, — виновато проговорила пегасочка, глядя розовыми глазами на багрово красного единорога, поднимающегося на все четыре копыта.

— Мисс Рейнбоу Дэш, — спокойным голосом начал Баян, — только собирался отправиться на ваши поиски, как вы сами прибыли.

Часть 7 Товарищ Рейнбоу

— Прошу вас садитесь. — обратился Баян к пони с радугой в гриве

— Чего? Мои поиски? Но, зачем? — недоумевая поинтересовалась пегаска.

— Вы как командир звена погодного патруля, много времени проводите в небе, а следовательно видите и знаете, что происходит в городе и на его окраинах, — со всей серьёзностью произнес единорог, пододвигаясь вперёд, чтобы их разговор никто ненароком не услышал, — есть серьёзные основания полагать, что носительницам элементов гармонии может угрожать опасность.

— Опасность?! Ха! Какие бы опасности нам не угрожали, Рейнбоу Дэш великолепная лично с ними разберется!

— Это не шутка! Мисс Дэш я надеюсь на вашу сознательность и понимание. Сейчас мы не можем начать действовать, потому что, пока нам неизвестно, кто и что может угрожать, а необдуманные действия могут спровоцировать врага или заставить затаиться, или же действовать более изощренно, в общем, в таком случае жертв может быть намного больше.

— Хм! Наверное, вы правы. Хорошо, что думаете с этим делать?

— Я предлагаю, пока, не подавать виду, о нашей осведомлённости! Будем на стороже! Главное — это вычислить противника и, не дав сделать шаг обезвредить одним ударом и по возможности взять живым, тогда, у нас появится шанс выйти на заказчика, поэтому, я прошу вас товарищ Дэш сообщать мне о всём подозрительном что вы увидите. Это очень важно! Вы меня понимаете?

— Да! Я всё понимаю, но…

— Но… что?

— Но Вы пока самые подозрительные, кто появился в городе за последнее время! Так что, я хочу знать, — паря над столом и с прищуром уже открыто требовала пегаска небесного цвета. Кто вы и что здесь делаете?

В этот момент край верхней губы сотника стал еле заметно дергаться.

— Справедливый вопрос! Мы, ВОИ, то есть, проще говоря, вольные стражи, я командир третьей, Особой ударно-заградительной сотни, 1-ого гвардейского полка Заупряжского войска сотник Баян. Судя по тому, что вы влетели сюда на сверхскорости, с вахмистром Петлёй вы уже познакомились!

Баян закончил повествование, во время которого ни разу не изменил выражения морды. Вообще «улыбка — редкий гость на физиономии воя», особенно офицера, особенно Баяна. Неулыбчивость стала чертой характера багрового единорога и его своеобразной «визитной карточкой». Доставляла ли такая привычка неудобства? Сложно сказать, о её природе в войске много ходило слухов и сплетен, но истинная причина была известна лишь самому Баяну. А удовлетворенная ответом радужная гостья вновь села перед столом. Взгляд её розовых, словно заря, глаз внимательно изучал морду воя-единорога, который с помощью магии возвращал все разлетевшиеся бумаги на их место в стопку на столе. В этот момент из-за полога палатки выглянула знакомая серая мордаха.

— Петля зайди!

Рог объяло красной аурой и на столе появилось три железные чашки, в которые из походной фляги разливалась отдающая железом светло жёлтая жидкость.

— Прошу! Ну, давайте за сотрудничество! — проговорил сотник Баян, подняв кружку.

— Что это? — поднеся кружку к носу и несколько раз вдохнув, спросила Рейнбоу Дэш, но поняв, что это ни что иное, как… в один присест осушила всю чашку залпом.

— Сидр. Особые сотни им снабжают, чтобы на марше двигались пободрее. — подметил пегас со светло русой челкой, отхлебывая из чашки.

— Спасибо, ещё раз мисс Рейнбоу Дэш, залетайте в любое время, — обратился единорог к пегаске и, переводя взгляд на вахмистра, приказал: Петля, будь любезен, проводи.

Пегасы взмыли в небесную гладь и вскоре скрылись за облаками.

— Я была быстрее!

— Что значит? Вы влетели в палатку, а надо было приземлиться перед ней, и здесь я был раньше, но не расстраивайтесь: признаться честно, последний раз мне приходилось так выжимать в училище на государственном экзамене перед войсковой старшиной.

Тут «дитя радуги» резко обогнала пегаса, и её игривые розовые глазки уставились прямо на вахмистра: Предлагаю реванш! До «Сахарного уголка»! Последний платит за кексы. Согласен? – улыбнувшись, спросила Рейнбоу.

— Согласен? Согласен? Да я… Да я… так рад что вы любезно предложили меня угостить! — не выдержав рассмеялся Петля и небо вновь сотрясло ударами крыльев двух пегасов пробивающих и нарушающих вечернюю тишину.

Часть 8 Библиотечный роман

Твайлайт Спаркл, окруженная стопками книг и свитков, была погружена в мысли, склонившись, что странно, над открытым тонким матовым журналом. Из-за опущенных век начал робко проникать тоненький ручеёк, прокладывая себе путь по фиолетовой шкурке единорожки. Лучшая ученица принцессы была чем-то расстроена. Дверь открылась, и внутрь забежал дракончик Спайк, следом за ним зашла Эпплджек и Рарити.

— Вот, Твайлайт сидит так уже несколько часов, что бы я не делал. — указывая на хозяйку проговорил Спайк. — Она просила собрать всё по военной истории за последние пять лет.

Белая единорожка подскакала к столу и положила копытце подруге на спину. – Дорогая, что случилось? Почему ты плачешь? вынув у Твайлайт из-под носа журнал, Рарити начала просматривать текст статьи и иллюстрации к ней.

— Сахарок, — взяла слово Эпплджек. — всё будет хорошо. Расскажи, что тебя расстроило?

Твайлайт начала немного приходить в себя. Магией она вынула из коробки бумажный носовой платок и удалила с мордочки следы своей недавней грусти.

— Простите, девочки, что заставила вас нервничать, просто… просто… не договорив, фиолетовая единорожка прижав ушки быстрым шагом засеменила по выдолбленной лесенке на верхний этаж дерева-дома, где и располагалась жилая комната.

— Я поняла! — произнесла Рарити и развернула журнал перед носом у Эпплджек. — Читай! Под иллюстрацией.

— Под чем?

— Под картинкой!

Эпплджек принялась зачитывать вслух повествование к черно-белому изображению единорога с перевязанной головой и усердно скрываемым выражением боли в глазах: «Хорунжий Баян, получив тяжёлые ранения, отказался покинуть строй и возглавил контратаку с окруженных золотыми драконами Нукденских высот, во время стратегического прорыва частей Сталлионградской гвардии и воев под командованием полевого атамана Заупряжского войска полковника Вихря…». — И что?

— Дальше, до конца прочти.

— «… После этого боя Баян получил от драконов прозвище — Каменный единорог».

— Так, и что?

— Неужели ты не понимаешь, этот Баян успел сделать что-то плохое Твайлайт…

— Вообще-то, когда сегодня утром Твайлайт столкнулась с ним, то он вел себя максимально почтительно, — аккуратно перебив белую единорожку, подал слово дракончик.

— И что! Я уверенна он…

— Рарити, я согласна со Спайком, Баян может быть и не прекрасный принц, но я общалась с ним и он вроде ничего, нормальный.

— Ах, дорогая, я тебя умоляю, ну что нормального может быть в таком, в таком, в таком, как Баян, ведь он…

— Некрасивый? — раздался резкий, но сдержанный голос.

Все обернулись и увидели Твайлайт Спаркл спускающуюся по лестнице вниз с серьёзной миной на некогда милой мордашке.

— Твайлайт, нет я не это хотела сказать. — пыталась оправдаться белая единорожка перед подругой

— Да, он не прекрасный принц, но ты его абсолютно не знаешь, — мягко, но серьёзно сказала Твайлайт, подойдя вплотную к компании, — он добрый, скромный, застенчивый, умный, весёлый, и просто ужасно темпераментный!

— Так вы знакомы?

Твайлайт выдохнула, поняв что теперь ей придется посвятить своих друзей в историю своей прошлой жизни, присела на круп и тихо, не спеша начала рассказывать: Когда я жила в Кантерлоте, то всё время проводила в библиотеке за учёбой. Единственными моими друзьями был мой брат — Шайнинг и няня — Каденс. Но когда Шайнинг стал учиться в Кантерлотском Кадетском Корпусе, то видеть его я стала совсем редко. Однажды он как всегда пришел в библиотеку, чтобы навестить меня и…- прозвучал легкий смешок, после которого фиолетовая единорожка, слегка покраснев, продолжила. — и Каденс, но с ним пришел его товарищ по корпусу, тогда я впервые его увидела. Баян принес мне, как сейчас помню, книгу по истории, от Каденс и Шайнинга, которые задержались за высоким стеллажом напротив стола, где сидела я. Этот невзрачный багровый единорог тогда не произвел на меня особого впечатления, да и, честно признаться, о жеребцах я тогда думала меньше всего, все они (за исключением папы и Шайнинга) казались глупыми и бессмысленными. Я так зачиталась, что и не заметила, как шкаф напротив начал падать прямо на меня, Баян среагировал и, положив на обе лопатки, закрыл от удара собой, но слетевшая с верхней полки историческая энциклопедия больно ударила его прямо по макушке. Тут я заметила, что у него на боку сверкнула искорка, какие бывают, когда проявляется кьютимарка, он был так рад, что наклонился и поцеловал меня прямо в губы. Это был мой самый первый поцелуй.

— Ооооо, как романтично! — подметила Рарити.

— Минуточку, ты говоришь, что у него появилась кьютимарка в момент, когда он спас тебя? — с недоумением в глазах переспросила Эпплджек.

— Да, там был серый щит и открытая книга. Очень красивая у него… метка. — завершила единорожка заткнув сама себе копытцем рот и тут её щечки залило красной краской, глазки кокетливо ушли в сторону, а ушки опустились.

— Это странно. Сегодня утром у него кьютимарки не было. — выпалила фермерша прежде чем осознала что это была лишняя фраза.

— Эмм. Эпплджек, что прости?

Земная пони закусила губы, мысленно побранив элемент честности, который воплощает, и почти на одном дыхании рассказала подругам о недоразумении, произошедшем утром на ферме. Подбирая слова и стараясь не упустить детали, Эпплджек объяснила, почему и как ей стало известно об отсутствии отличительного знака у взрослого жеребца в длинном черном мундире, скрывающем почти всё тело, а завершила светлогривая кобылка уже впечатлением, что на неё произвело изувеченное ухо. Во время рассказа взгляд Твайлайт принимал всё более недоуменный вид.

— Дорогая, так всё-таки почему ты расстроена? — спросила Рарити, стараясь вернуться к первоочередной проблеме.

— После происшествия в библиотеке, мы… продолжали общаться, он помогал мне с историей, я рассказывала ему о магии. Он рассказывал мне, чем они занимаются в корпусе, я о школе для одаренных единорогов и принцессе Селестии. Иногда, мы читали по очереди какой-нибудь исторический роман и после обсуждали. Утром, бывало, проснусь, а у изголовья кровати букет свежих цветов, думала, это Шайнинг приносит, пока не поймала его за копыто. Мне даже начинало казаться, что Баян какой-то особенный. А потом… — фиолетовая единорожка оборвала фразу и слегка потёрла краем копытца глаза.

— Что? Что потом?

— Потом, он пропал. Просто исчез. Четыре года ни строчки, ни письма, ничего. А сейчас он объявился, и… и… даже не узнал меня. — Твайлайт начала еле-еле дрожать, а ноги становились ватными, вконец обессилив, работница библиотеки легла на пол, накрыв копытами глаза.

В библиотеке установилась тишина, которую нарушил аккуратный стук в дверь. Спайк как обычно дернул за ручку, и ему в нос ударила волна конфетти, а на пороге появилась ударница юмористического труда Пинки Пай с корзинкой на голове, в которой лежали пригласительные на внеочередную мега-потрясную вечеринку-встречу в «Сахарном уголке».

— Уху. Девочки, сегодня в сахарном уголке будет вечеринка, мы будем веселиться, играть и главное это будет супер-пупер приветственная вечеринка для прибывших воев…

Часть 9 Вечерняя поверка

Вечерний лагерь дополняли потрескивающие костерки и вялая суета утомленных длинным переходом и обустройством воев. Бойцы стали собираться около костров, пришло время ужина. Каша с яблоками всё же лучше чем с щавелевым листом. Удивительно, но такой, казалось бы, простой ингредиент, как яблоки в каше, подымает настроение бойцов. Почему? Всё просто, пони, не ведавшего походной жизни, не удивят яблоки, а ведь вой поймёт: раз яблоки в каше, значит он дома, на своей земле, а в какой уж её части — неважно. Хотя и среди воев можно было услышать разговорчики типа; «что уже так разожрались эти Кантерлотские стражники, что даже город-крепость отбить не в состоянии», их возмущение вполне понятно. После инцидента на свадьбе в Кантерлоте, из-за которого столица чуть было не оказалась оккупирована этими насекомоподобными вурдалаками, Советом Народных Атаманов было предложено принцессе Селестии командировать с линий границ в подкрепление Летучим отрядам гвардии Особые ударно-заградительные сотни воев для обороны столицы и зачистки территории от недобитых чейджлингов и других «нежелательных элементов». Предложение было одобрено и вокруг столицы предполагалось организовать «засечную линию», патрулированием которой и будет заниматься специально сформированный полк из воев и гвардейцев — стражников. Командир каждого отряда или сотни закреплялся на определенном участке и обязывался отчитываться ежемесячно письменно и раз в три месяца лично назначенному принцессой командующему этим «внешним кольцом обороны». В бытность Баяна кадетом надпись на плакате, что висел на самом видном месте в казарме, гласила: «Помни, боец, враг не дремлет!». Сейчас же вокруг тихо, ни драконов, ни грифонов, ни чейнджлингов, противника как бы и нет, но что делать если ты чувствуешь врага каждой клеточкой, он есть, он рядом, единственное, что пугает, — вопросы, где, кто, когда, когда он себя проявит? Может, это паранойя, может, «волшебное» чувство, может, психическое расстройство. Неважно. Главное что, сейчас так тихо!

Красный жеребец сидел около костра, растегнув плотный сточий воротник, устремив взгляд на величественный Кантерлот, город-столицу, сердце страны и по совместительству его бывший дом, в котором он родился и вырос, и в котором в первый раз осмелился влюбиться, не просто влюбиться, а по уши втрескаться в замкнутую «заучку», да ещё и ученицу самой принцессы. Единорог переводил взгляд с замка на костер и на медленно клонящееся к закату солнечный круг. В лагере становились слышны песни и переборы гармошки, так всегда отманивают вои мысли от безвременной скуки. К костру подсели трое пегасов, тех самых, сходивших с хорунжим Копьём за «языками».

— Что, братцы, нашкодили, — с ноткой юмора проговорил сотник, — ну, а честно, это вас кобылки эти… так? — обведя копытом вокруг морды спросил Баян у троих заметно повеселевших воев-пегасов.

— Да если бы, там у этой… канареечной пегаски в доме зоопарк натуральный. Мы когда её в мешок засовывали, на нас вся эта живность и бросилась. Хорунжему так вообще какой-то кролик чуть глаз не выдрал. А вторую по чистой случайности взяли, она зашла, когда мы от зверья отбивались.

Глаза Баяна округлились, а уголок рта стал подрагивать. В этот момент сотник опустил голову и задавленно посмеялся.

— Ну, вы дали конечно! Ладно, всё хорошо, что хорошо кончается, но что бы больше такого не было! Не хватало ещё, чтоб о нас как о насильниках говорили.

Пегасы слегка покивали головой в знак понимания и уставились в костер. Сотник Баян не спеша поднялся и, придав взгляду задумчивый вид, побрел в сторону своей палатки. На пути его догнал серый пегас, это был вахмистр Петля, излучающий оптимизм весельчак и вечный затейник.

— Баян, Баян, нас всех на праздник в город позвали, что думаешь?

— Приглашают, пойдем. Скажи, чтоб Копьё позаботился о дозорных, а Кольцо проинструктировал дежурных.

— Есть, — отчеканил с улыбкой вахмистр и несколькими взмахами крыльев поднялся в воздух.

Единорог уже обернулся, чтобы продолжить путь, как его вновь окликнул знакомый голос.

— А, товарищ сотник. Тут вас принцесса Луна желает видеть.

— А,… КТО? — удивился жеребец.

Баян развернулся, перед ним уже приземлялось её высочество, принцесса во всем своем ночном великолепии в сопровождении двоих лейб-гвардейцев. Темно синий аликорн, медленным, но одновременно твердым шагом направилась к сотнику. Единорог спешно застегнул пуговицы и, приняв подобающий вид, уже рефлекторно, отдал воинское приветствие.

— Здравия желаю, ваше высокопревосходительство. На вверенном… — в этот момент его перебила принцесса.

— Полно вам, мы пожелали лично лицезреть легендарного «Каменного единорога». Это ведь вы?

Баян смутился такому комплименту, а левое «полуухо» несколько раз дёрнулось, поэтому продолжил по протоколу:

— Так точно! Ваше высо…

— Прошу, извольте обращайтесь ко мне просто Луна.

В войске ходили слухи о том, что младшая из принцесс, а именно Луна, проста в общении и предпочитает открытый диалог протокольным беседам. Но Баян себе нарушить порядок позволить не мог, поэтому продолжил разговор как положено. Сотник был убежден, что лучший метод для поддержки порядка и воспитания — личный пример командира, и в этом, наверное, ключевая его роль.

— Виноват, не положено так.

— Хорошо! Тогда Наше высочество желает осмотреть лагерь и побеседовать с вами лично.

— Виноват, ваше высокопревосходительство, но я вас не знаю, разрешите ваши документы.

— Что, какие ещё документы?

— Простые, подтверждающие личность, что вы та, за кого себя выдаёте.

— Позвольте, по какому праву вы смеете требовать у соправительницы Эквестрии, принцессы ночи и сестры принцессы Селестии ещё и подтверждения её личности, — вмешался в разговор один из стражей принцессы, интонация голоса, которого больше походила на гневную угрозу, чем на вопрос.

Сотник Баян, не растерявшись и не меняя выражения морды, силой магического рога вынул из небольшой седельной сумки, закрепленной на ремне, небольшой свиток с печатью принцессы и гербом Заупряжского войска.

— Вот по этой грамоте я имею полное право проверять документы, досматривать и даже задерживать любого находящегося в зоне ответственности. Так что ещё раз прошу, пожалуйста, предъявите документы.

Принцесса Луна, ошарашенная таким требованием, смотрела на сотника Баяна круглыми от удивления глазами, затем, слегка улыбнувшись, сотворила из воздуха свиток с тремя печатями и, передав его сотнику, ответила: «Что ж, извольте».

Баян принял документ и принялся изучать содержимое, тщательно просматривая каждую запятую.

— И глаза покажите, — проговорил единорог, не отрываясь от свитка

— Что?

— Глаза покажите! У пони в глазах живая искра есть, а у перевертышей её нет. Дежурный, проверь! — приказал сотник дежурившему около его палатки единорогу.

Темно-синий аликорн слегка нагнула голову и широко открыла глаза, в которые с некоторой опаской глянул единорог с черными усами.

— Есть искра.

— Вижу. Прошу простить, ваше высокопревосходительство, — сказал Баян, возвращая свиток владелице и отдавая воинское приветствие.

— Служба, понимаю. Такое нынче время. Позвольте, однако, похвалить вас за бдительность.

— Служу Отечеству.

Аликорн одобрительно улыбнулась и, расправив величественные крылья, грациозно, словно мотылёк, поднялась в воздух, за ней проследовали её ночные стражи.

— Ваше величие, Вы желали осмотреть лагерь!

— Незачем! Мы уверенны, что с таким командиром участок надежно защищен! — громко во всеуслышание проговорила ночная властительница и, подмигнув, начала удаляться в сторону замка.

— Когда же этот день кончится? — с нервной улыбкой на морде и мыслью: «Хорошо, что меня сейчас никто не видит!» — думал багровый единорог в черном мундире, глядя на величественный замок и удаляющихся от них темные силуэты.

Часть 10 Сюрприз с гвоздями

Как упоительны же эти летние вечера! Тихо, улицы пустынны, в окошках домов горят редкие огни. По такой пустынной улице шли двое воев-единорогов в сопровождении двух воев-пегасов. В лунном свете блестели начищенные медали и ордена, железные накопытники едва лязгали по тротуару, разносясь слабым эхом по улицам. Подойдя к уже знакомому строению в виде пирожного, хорунжий Петля ловко спикировал и потянулся к ручке двери, как его приостановил сотник, Баян проговорив:

— Стой. Дай я зайду первый.

— Пожалуйста.

Единорог открыл дверь — в глаза ударили темнота и тишина, сделав шаг вперёд, Баян заприметил шорох, второй шаг — вновь шорох. Моментально вспыхнул рог — и в следующий момент тишину порвал магический залп. По лбу сотника Баяна начало скатываться что-то липкое и теплое. Кровь? Нет! Мозги? Нет! А что? Ручеёк достиг носа и в этот момент единорог почувствовал запах малины, свет зажегся. В помещении стоял разве что не весь город, но большая часть это точно. В глазам, жителей можно было разобрать удивление и целый ворох разнообразных эмоций. Баян тоже понял, что в данном случае его недоверчивость навряд ли будет понята адекватно. «Хорошо, хотя бы никого не убил» — чуть слышно проговорил сотник и был прав; залп угодил в малиновый торт, накрывший сладкими ошметками всех окружающих. Но волнения оказались напрасными, и зал взорвался хохотом и радостными криками: «Сюрприз!».

Вперёд выскочила розовая пони с причудливыми кудряшками, в которых виднелись кусочки малиновой начинки, радостно затараторила: «А мы не знали, что вы тоже готовите нам сюрприз. Хи Хи Хи. Только в следующий раз давайте лучше пускать фейерверки на улице, потому что это очень красиво именно на улице, когда темно. Потому что в темноте всегда лучше видны разрывы и ураганы огоньков, которые кружатся. Юхууу! А извините, мы не знакомы! Привет, меня зовут Пинки Пай, и добро пожаловать в Понивилль сейчас я вас со всеми познакомлю».

Воев окружила толпа улыбчивых жителей и принялась расспрашивать о жизни и службе и рассказывать о произошедших в городке событиях. Петля и Копьё с улыбкой и всем природным обаянием знакомились с жителями. Кольцо также старался запомнить имена всех представляющихся пони. Баян чаще молчал, слушал, отвечал односложно, держался официально и сдержанно, когда часть со знакомством прошла, Пинки Пай громко объявила: «А теперь ВЕЧЕРИНКА! У меня есть запасной торт».

«Как будто знала, что может понадобиться запасной торт», — думал багровый единорог, удаляясь в угол зала и присаживаясь за столик. Можно было видеть, как Кольцо, Копьё и Петля общались с новыми знакомыми, среди которых были и застенчивая пони-пегас Флаттершай, и её подруга Рарити, и работница яблочной фермы Эпплджек с сестрицей Эпплблум и братом Биг Макинтошем также присутствовала Рейнбоу Дэш и юная работница библиотеки Твайлайт Спаркл, и, разумеется, та без которой этого праздника не было бы — Пинки Пай. Всех их Баян аккуратно записал в потертую записную книжку на застежке на отдельную от остальных имен страницу. Баян веселиться не умел, и в новой большой компании сразу замыкался в себе, сейчас он вновь погрузился в раздумья: «У нас есть шесть объектов, поскольку для устранения элементов гармонии достаточно разорвать цепь, то враг, что логично, будет бить по самым не защищенным или по тем, кого проще достать. Так и кого в данном случае проще?» Баян вновь оглядел всех присутствующих пони, попутно набрасывая небольшие портретики напротив имен. «Флаттершай, робкая, застенчивая, живет уединенно, идеальная мишень» карандаш, повелеваясь красной магической ауре, взял имя кобылки в овал. «Рарити, эта себя в обиду не даст, к тому же работает на дому в центре города, куда не замеченным чужаку не пройти, маловероятно» — имя оказалось зачеркнуто. «Эпплджек… Нет! После злоключений на её ферме у меня до сих пор спина болит, такая сама из кого хочешь ремней нарежет, тем не менее, она часто работает в местах, где её никто не видит, что делает элемент честности легкой мишенью. Седло с гвоздями! Придется взять на заметку» ещё одно имя оказалось обведенным в овал. «Пинки Пай, эта гиперактивная пони постоянно у всех на виду и, судя по всему, знает всех в Понивилле. Она могла бы быть полезной в вычислении шпионов» карандашный гриф подчеркнул имя розовой поняши наряду с именем Рейнбоу Дэш, которая уже дала согласие на сотрудничество. «Осталась Твайлайт Спаркл…» тут карандаш предательски сломался, а в голове начали носиться обрывки воспоминаний. «Надо бы объясниться перед Твайлайт. Сказать, почему пропал и почему не писал… Думаешь, ей это будет интересно? Она уже, наверное, и забыла тебя и нашла себе кого получше… Нет! Надо объясниться хотя бы ради приличия. А если и забыла, то тем оно, наверное, и лучше, ведь со мной ей всё равно жизни бы не было. Значит решено. Объяснюсь, но потом! Не сейчас и не здесь» закончив внутренний диалог, Баян встал из-за стола и, аккуратно обходя гостей, подошел к хорунжему Копьё, играющему в какую то забавную игру с завязанными глазами и импровизированным хвостом в зубах.

Копьё слегка не рассчитал и вместо того, чтобы закрепить хвост на плакате с пони, закрепил его на мундире у сотника межу орденом и рядом медалей. Стянув повязку с глаз, угольный пегас невинно улыбнулся.

— Копьё, мне срочно нужно в Клаудсдейл, — проговорил единорог, левитируя хвост с груди.

— В небесный город! Зачем?

— Нужна информация.

— А, Разведка? Давай я с тобой, для прикрытия!

— Нет, оставайся. Я сам справлюсь. Единственное, извинись перед всеми за мой ранний уход.

— Хорошо!

Багровый единорог, идя вдоль стены, умудрился добраться до выхода, не привлекая особого внимания. А праздник тем временем только набирал обороты. Неистовая розовая пони лихо заводила толпу и втягивала в уморительное веселье всех, не давая «градусу снизиться».

— Кольцо, не подскажешь… — обратилась фиолетовая единорожка к беседующему со златогривой фермершей вою-единорогу, — а где Баян?

— А что, он снова улизнул?

— Снова? — синхронно проговорила Эпплджек и Пинки, чисто случайно услышавшая их разговор.

— Исчез, значит, как это на него похоже, — с раздражением в голосе проговорила Твайлайт Спаркл.

-… поймите, Баян не любит всякие… вечеринки, праздники, торжества, балы, и другие увеселительные мероприятия с большим количеством пони.

— Как? Не любит вечеринки?!

— Это, наверное, ошибка, все пони любят вечеринки. Ведь так?

— Ну, Баяна можно, в какой-то степени, назвать уникальным. — с иронией в голосе сказал массивный единорог.

Ночь. Темно, в небе лишь без устали трудится Луна, освещая землю чудесным золотисто-желтым светом. Тишина на земле, тишина в небе, как вдруг фигура в черном плаще с капюшоном на аномально искрящими по краям крыльями приземлилась на окраину Клаудсдейла, после чего крылья мистическим образом «испарились», и неторопливым шагом направилась в сторону самого дрянного бара, какие обычно скапливают в себе не самый лучший контингент, там в равной степени можно было и недорого выпить, и перекусить, и схлопотать по морде. Но фигура в плаще пришла не за выпивкой и не за едой. Нет. Незнакомец пришел работать.

Скрипучая ледяная дверца неохотно открылась, впуская внутрь немного свежего воздуха. Пустые столики, трактирщик — старый грифон в кожаной безрукавке лениво почитывал газету, помимо ночного гостя и работника заведения больше никого внутри не было. Незнакомец подошел к стойке и сел напротив бармена, буркнув из-под капюшона:

— Гринч!

— Какой? — уточнил бармен

— Красный!

— С лимоном?

— С салфеткой.

Грифон оторвался от газеты и судорожно принялся выполнять заказ вечернего гостя. Дверь вновь скрипнула, и внутрь молча вошли трое пегасов: темно-коричневый со светлой гривой, закрывающей один глаз, серый с темной гривой и оранжевый с гривой цвета темного шоколада. Насчёт кьютимарок, можно было разглядеть разве что метку первого, того, что со светлой гривой — это была серая гантеля.

Время тянулось неспешно. Грифон отнес новым гостям, молча сидевшим в углу за столиком, три кружки с пенным напитком и после вернулся за стойку.

— Вы мне не дали салфетку, — сказал незнакомец в плаще, оторвавшись от соломинки в полупустом стакане с красным густым напитком.

Трактирщик сразу положил перед клиентом слегка мятую салфетку, а сам вышел из-за барной стойки в темную дверь, предположительно ведущую на кухню. Жеребец в плаще, немного подумав, затянул салфетку под плащ копытом и, встав с места, зашагал к выходу.

На улице уже совсем стемнело, поэтому, зайдя за угол питейной, к фигуре в плаще из темноты почти шепотом обратился хриплый голос слегка подрагивающим, но уверенным тоном: «Твоё прозвище, случайно, не Каменный единорог?»

— Агаась! — после этой фразы голос собеседника заметно дрогнул.

— Вам чего?

— Искал кто-нибудь наемников для «мокрухи»?

— В Эквестрии? Кому это нужно?

— Кому-нибудь очень, очень, очень «обиженному». Например.

— Слышал, некто очень «обиженный» на любимиц принцессы, подрядил отряд грифонов их «проучить». Так сказать без затей.

— Кто?

— Этого не знаю!

— Кого?

— Слыхали про шайку Гловера?

— Это который с собой ручного дракона таскает.

— Он самый. Этот фраер по самую макушку в крови, а его банда хоть и небольшая, голов тридцать – сорок, но все отъявленные негодяи, которых не остановят принципы, если нужно укокошить кого-нибудь, кобыл, жеребят неважно.

— Ясно. Понятно. Разберемся.

Жеребец в плаще развернулся, чтобы уйти, как голос из темноты проговорил: «Удачной охоты, Каменный единорог». После со скрипом хлопнула массивная дверь и лязгнул замок.

Фигура в плаще, вновь как по волшебству, обзаведясь парой изящных крыльев наподобие крыльев феникса и резким броском оторвавшись от облаков, устремилась на бреющем полете вниз. Мимо проплывали кусочки облаков, внизу давно мирно спали холмики и подлески, тревожимые лишь легким ветерком и журчанием ручья, обмелевшей речки. Момент, предрасположенный к спокойствию самим провидением, если бы не одно, то есть, три «но».

«Чувствую, по мою душу эти трое из самой питейной неотступно следуют. Оторваться не получится: пегасы к небу и полетам привычные, но и первому лезть не стоит, тогда так»

Фигура в плаще приземлился на облако, обернулся к преследователям и громко спросил: «Чем обязан, господа?»

Ответа, что не удивительно, не последовало, все трое пегасов на миг зависли в воздухе молча уставились на незнакомца. Шорохи сзади становились отчетливее, и вскоре пони в плаще был окружен ещё и группой грифонов в кожаных черных стеганых жилетах, намотанных на голову черных тюрбанах, с оставленным лишь для глаз отверстием, вооруженные легкими кривыми саблями. Эти, судя по виду, «приползли» из приграничной провинции Грифонии, которые официальная власть практически не контролирует, поэтому стоит ли удивляться тому, что там скапливается всякий сброд, изредка проверяя линию границы на прочность налетами на станицы и хутора воев, на крепости и остроги. «Бывало и пострашнее!» — пролетела шальная мысль в голове у Каменного единорога.

Потянулись страшные секунды ожидания. Вдруг, сигнал. Грифоны рявкнули в один голос и рванулись вперед одновременно с пегасами. В этот момент крылья пони в плаще рассыпались, и он камнем полетел вниз, увлекая в погоню за собой преследователей. Сбросив плащ, единорог, оставшийся в черном, форменном, долгополом мундире, перевернулся спиной к земле и резко пустил несколько магических пучков вверх, которые угодили по очереди в грифона и пегаса. Земля становилась всё ближе, а магические пучки всё короче, за спиной вновь зажглись крылья, и единорог пролетел у самого края матушки-земли. Почти ушел, но его настиг кофейного цвета пегас и оба кубарем рухнули вниз.

Вскочив на ноги, Баян вновь оказался окруженный оставшимися врагами, но теперь преимущества не было ни у кого. Враги разом бросились на одного единорога с желанием разорвать на части, но жеребец сдаваться не собирался, действуя по принципу, взялся, бейся и молчи. Грифон попытался рубануть саблей, а получил копытом в череп минус один, пегас, тот, что оранжевой расцветки, пропустил вспышку, так что ему теперь червей кормить. Вот и крайний, сил уже не так чтобы много, поэтому последние на вспышку магии во врага. Промах! Увернулся! Грудь на грудь, носом к носу бьёт пегас, следует два удара по жбану единорогу, но Баяну удаётся зажать противника в медвежьем захвате, уже трещат хрупкие крылья, но враг не сдается и острыми зубами впивается в шею багровому единорогу.

— Ах ты ж, гад такой… кусаться! — сквозь боль процедил сотник.

Расцепив хватку, жеребцы вновь стояли и держались из последних сил. Коричневый пегас с битой мордой и мятыми изломанными крыльями и красный единорог в испачканном черном мундире с кровоточащими ранами на шее и голове. Тяжело дыша и сплевывая кровь, жеребцы исподлобья глядели друг на друга, словно оценивая, сколько ещё сможет продержаться соперник.

Вдруг что-то хрустнуло в кустах, и покалеченный пегас бросился наутек в лес, Баян поскакал за ним. Не та была «заправка» у сотника, однако упустить врага он себе позволить не мог: он был нужен для допроса. Пегас был ранен, но не так серьезно, чтобы не иметь возможности убежать, он быстрее добежал до зарослей и скрылся в них. Единорог проследовал за ним, но вскоре понял, что упустил беглеца.

— Ушел! Сееедло с гвоздями! Кого мне теперь допрашивать? – нервно ударил копытом о землю единорог.

Часть 11 Мир слухами полнится

Вечеринка в «Сахарном уголке» подходила к концу, и пони начинали расходиться по домам, все уходили с приподнятым настроением. Все, кроме Твайлайт Спаркл, до дерева-дома её как всегда сопровождал малыш-дракончик Спайк. Тем не менее внутри задержались виновники торжества: Пинки Пай, Рейнбоу Дэш, наконец-то нашедшая, с кем потягаться в играх, и Флаттершай, стесняющаяся уйти, думая, вероятно, что её поступок может быть не так понят.

— Итак, Кольцо, верно? Скажи, это правда, что у Баяна нет кьютимарки? — задала вопрос Рейнбоу Дэш.

— От… С чего вы это взяли?

— Да так канареечка на хвосте принесла. — с улыбкой произнесла пегаска.

— А эту канареечку зовут случайно не Эпплблум? — поинтересовался серый единорог в мундире.

— Ха-Ха-Ха. Нет. Так что, правду говорят?

— Ну, слухами мир полнится. Знаете, как Баяна драконы прозвали?

— И как же?

— «Каменный единорог»! — с гордостью проговорил Кольцо, а затем добавил. — Петля от грифонов получил прозвище «Хрен догонишь», а Копьё от драконов — «Чёрный барон».

Единорога одернул серый пегас в черной папахе набекрень:

— Кольцо, не при…

— А что такое «хрен»? — с жеребячьей непосредственностью задала вопрос Пинки Пай.

— Вот видишь. — укоризненно проговорил Петля. — Хрен — это… такое растение, корни которого тянутся и изгибаются под землёй, когда приходит время, эти корни стоит очень больших усилий вырвать, поэтому слово «хрен» в наших краях используют в качестве как замену словосочетания бесполезного дела.

— А зачем их вырывают?

— Из них делают очень острую и вкусную добавку к еде, типа вашего острого соуса.

— Я поняла, это означает, что тебя, типа, бесполезно догонять? — спросила радужногривая пегаска, зависнув в воздухе над пегасом Петлей

— Ага! Типа того!

— Почему Баяна прозвали «Каменным единорогом»? — застенчиво поинтересовалась Флаттершай

— Он стал знаменит после боя за Нукденские высоты, но не все знают, что это прозвище родилось задолго до битвы и было более чем оправданным, — ответил вахмистр Петля, поправляя короткую светло-русую челку.

— Спасибо вам всем и в особенности вам, мисс Пинки. Вечеринка была замечательной! Однако время уже позднее и нам нужно возвращаться в лагерь. Ещё раз спасибо. И просим прощения, что наш командир так рано ушел. — максимально учтиво проговорил чёрный пегас, направляясь к выходу.

— Ничего вечеринка состоялась, и это хорошо. А для сотника мы проведем отдельную вечеринку, когда у него будет свободное время. Ой, я забыла: наш Баян не любит вечеринки, что ж, значит моя новая задача, как хорошего друга, это сделать так, чтобы Баян полюбил вечеринки, — проговорила Пинки, прежде чем гости вышли из помещения и побрели по пустым улицам к своим домам. В «Сахарном уголке» задержался лишь вахмистр Петля, вызвавшийся помочь розовой поняше навести порядок; к тому же он проиграл в игре на шуточное желание перемыть посуду после вечеринки, а поскольку вои-пегасы «заднюю» давать не привыкли, то пришлось задержаться. Но судя по всему, Петля не сильно расстроился поэтому поводу.

Рейнбоу Дэш летела рядышком с медленно идущей по земле Флаттершай. Хорунжие Копьё и Кольцо, стоя на главной улице, провожали уходящих кобыл взглядом, попутно обсуждая свой маршрут до лагеря.

— Как-то неудобно, получается… — подметил чёрный пегас, глядя вслед уходящим кобылкам.

— Ты о чем? — недоуменно поинтересовался Кольцо.

— Ночь, темно, не видать ни зги. Провожу дам до дома, а то не просто же так нас сюда прислали!

— А! Ну давай… — с насмешкой в голосе проговорил единорог.

— Ты не о том подумал! Я только из вежливости.

— Ну да, я понял: дворянская честь и всё такое. Только гляди, как бы их жеребцы тебя… тоже из вежливости… не проводили.

— Спасибо, брат! Я всегда знал, что ты меня поддержишь!

Пегас полетел в сторону удаляющихся Флаттершай и Рейнбоу Дэш, а единорог, оставшийся в полном одиночестве на улице, рысью направился по кратчайшему пути в сторону лагеря. Луна светила ярко, так что дорогу можно было легко разобрать, а опасность передвижения по лесу да ещё и ночью была всего лишь мелочью жизни, одной из многих в войсковой службе. Кольцо был неробкого десятка, к тому же с детства жил на семейном хуторе подле леса и привык глядеть в лицо опасности, а хищных животных, которых все пони боялись как огня, вои в равной схватке вообще не считали за противников. Хотя был маленький факт, который единорог предпочитал утаивать и связан он был с его прозвищем.

Две кобылки неспешно следовали на окраину города к вечнозеленому лесу. На небе безраздельно правила луна, окруженная ворохом мерцающих звезд.

— Флаттершай.

— Что, Рейнбоу?

— Нет. Ничего, просто ты сегодня какая-то чересчур, молчаливая. Что-то случилось?

— Эмм… нет. А почему ты спрашиваешь?

— Перестань, я видела, как ты украдкой смотрела на того черного пегаса. Как его там, Копьё? Признайся, понравился? — с доброй улыбкой проговорила Рейнбоу Дэш.

— Эмм… я… эмм… не то чтобы... — стала путаться в словах Флаттершай. Для юной застенчивой пони-пегаса тема взаимоотношений между кобылкой и жеребцом была на уровне тройной мертвой петли с ускорением через грозовое облако, то есть архитяжелой, провоцирующей появление румянца на жёлтых щечках.

— Не бойся. Я никому не скажу. Но по секрету, он на тебя тоже поглядывал чаще, чем надо. — полушепотом сказала Рейнбоу. — Так что вы квиты. И, Флаттершай, тебе нужно быть более уверенной, как я уже не раз говорила, — не бойся говорить.

— Простите, мисс Рейнбоу, мисс Флаттершай, — прервал разговор двух подруг знакомый голос.

Обе пони обернулись: перед ними приземлился угольно-черный жеребец в неизменной белой шапке-папахе, грудь которого украшал белый парадный аксельбант и ордена с медалями. Белая войлочная бурка была лихо откинута между двумя изящно-мужественными черными крыльями. На кожаном ремне через шею висела пика, на нижнем конце которой был предусмотрен импровизированный «рукав», для того чтобы вои-пегасы могли носить пики в походе и в случае острой необходимости резко вскидывать их в атаку. Вся эта картина придавала черному пегасу экзотический вид древнего рыцаря.

— Мисс Флаттершай, мисс Дэш, поздно уже, позвольте вас проводить до дома.

— Эмм…

— Пошли.

— Так, Копье, скажи, а если предположим, ты захочешь поступить, ну предположим в Академию Вандерболтс, то при поступлении боевые заслуги учитываются?

— Ну, вообще-то у меня уже есть образование. Я мастер открытых облачных работ. А если вы имеете в виду льготы при зачислении, то да я могу претендовать на место в любом учебном заведении пегасьего профиля. А почему вы интересуетесь именно Академией Вондерболтс?

— Просто. Академия, мне кажется, это самое потрясное местом в мире.

— Моего брата Петлю приглашали туда, правда, он отказался.

— Чтооо? Но почему?

— Понимаете, Вандерболтов среди воев не жалуют, считают показушниками. Так как-то исторически сложилось. Да и характер у братца, знаете ли, слишком лихой. У нас считается достойным пегаса лишь ратный труд и традиционная метеорология. Поэтому в наших училищах и институтах мы получаем две специальности, военную и гражданскую.

— Гражданскую ты назвал, а военная какая?

— Да что мы все обо мне да обо мне, расскажите лучше, чем вы занимаетесь?

— Я командир звена погодного патруля. Отвечаю за погоду и воздушное пространство над Понивиллем и прилегающей территории, — ответила Рейнбоу Дэш

— А вы, мисс Флаттершай?

Флаттершай всё это время шла молча, изредка выглядывая из-под ниспадающей на её бирюзовые глаза длинной гривы.

— А… я…

— Флаттершай, у нас ветеринар и все такое связанное со зверушками.

В этот момент жеребец понял, что создать хорошее впечатление на кобылку, любящую животных, со своей потомственной славой у него вряд ли получится, но что он не собирался делать, так это врать что-либо о себе, потому что Копье в первую очередь — офицер и князь, и его честь велит соответствовать.

— Так ты и не назвал свою военную специальность?

— Я… ээээ… разведчик.

Отчасти Копьё не соврал, он действительно прошел разведшколу, многому его успел научить отец — князь, полковник, командир 7-ой отдельной пегасьей бригады, делал все, чтобы его сын вырос в хорошего воя и достойного наследника. Но была другая часть правды, очень личная, на всю жизнь определившая особый талант жеребца.

— А… скажите… если можете, зачем вам постоянно нужно носить с собой эту…?

— Пику

— Эмм. Да.

— Это мой… своеобразный талисман, — проговорил пегас с легкой улыбкой.

Дойдя до перекрестья дорог, пони распрощались и пошли каждый своим путём. Рейнбоу Дэш попрощалась с компанией и полетела в сторону своего облачного дома, Флаттершай потихоньку развернулась и медленно побрела, словно стесняясь потревожить вечернее спокойствие, а Копьё по какой-то ведомой лишь ему причине решил вернуться в лагерь пешком и побрел через луг в сторону леса. В голове хорунжего засел образ доброй и застенчивой красавицы пегаски, чей образ он видел каждый раз, закрывая глаза. Тем не менее, Копьё никогда не влюблялся по-настоящему, все романчики довольно быстро заканчивались и ни к чему не приводили. Во всех гарнизонах угольный пегас становился предметом тайных воздыханий молодых кобылок, даже в «Сахарном уголке» Копьё не остался без пристального внимания со стороны местных красавиц. Сейчас пегас чувствовал что-то иное, новое ощущение, которое было сравнимо со страхом. Только не понятно, перед чем, и от этой не ясности чувство лишь усиливалось, заставляя сердце биться чаще. Хорунжий Копье, потомственный вой, потомок древнего княжеского рода Ратнокрылов, прежде служивших верой и правдою Лунной принцессе. Однако после ссылки последней, попавшего в опалу принцессы Селестии, семейство Ратнокрылов было вынуждено с боями отойти на северо-восток к Сталлионграду, а затем дальше в заупряжские земли, где и продолжили службу уже в статусе воев. С веками потомки славного богатыря Ратнокрыла ревностно берегли и хранили традиции войнов-пегасов, совершенствуя и передавая умения и навыки по наследству, но не только боевым искусством был знаменит княжеский род: в частности, лишь в Заупряжье им принадлежало пятьдесят облака-делательных мастерских, что позволило обеспечить многочисленной семье уровень жизни, ничем не хуже аристократического. Да и сам Копьё не был обделен умом и талантом, один из которых — это умение находить подход к любым кобылкам, а второй, провоцируемый первым — это умение играть на гитаре в полете. Стоит также отметить, что миловидная внешность в сочетании с длинным черным мундиром увешанным орденами и медалями и белой мохнатой шапкой на голове приковывали к себе внимание не хуже самых сильных приворотных заклинаний. Удивительным казалось, что жеребец с таким потенциалом выбрал не жизнь в роскоши и праздности, а в борьбе и тревоге рядом с работягами и крестьянами по образу и подобию витязей-пегасов древности, каким был его отец и отец его отца, каким с детства стремился быть и он сам.

Дойдя уже до самого края и приготовившись взмыть в высоту, хорунжий Копьё уловил краем уха знакомый с детства звук, спутать который он не мог ни с чем. В следующий миг опасения подтвердились, и пронзительный девичий крик заставили пегаса рвануть на всех порах в сторону домика Флаттершай. Взмахи крыльев становятся более резкими, пика на боевую изготовку скидывается с шеи и остается на рукаве, накопытники ощетиниваются наточенными лезвиями — всё готово разить врага. Поворот, маневр и вот пегас на месте. Ощущения не обманули хорунжего: чёрный дракон средних размеров с шипами по всей спине, переходящими на хвост, и перепончатыми крыльями с рваными отверстиями скалил зубастую пасть на нежно-желтую пегасочку, которая была в буквальном смысле парализована страхом и сквозь дрожь старалась поговорить с драконом. Чудовище стало медленно наступать на Флаттершай, и хотя Устав на такую ситуацию гласит: ждать подкрепления, медлить было нельзя, и Копьё принял решение. Пегас налетел на монстра, вонзив пику ему в бок, отчего дракон взревел от боли и принялся размахивать передними лапами и хвостом. Хорунжий резким движением вынул пику и в ту же секунду получил удар увесистым хвостом, отчего пролетев пару метров, упал перед Флаттершай. Встав, пегас вновь бросился вперед, в атаку на дракона. Вспышка пламени из пасти зверя на секунду освятила всё пространство вокруг. Пегас сманеврировал от обжигающего пламени, и в этот раз пика влетела монстру в брюхо, а вой-пегас «прошелся» заточенными накопытниками по чешуйчатой шее к голове и завершился мощным ударом сверху обоими копытами по макушке. На этом, для дракона, всё было кончено. Ящер охнул и обмяк. Тяжёлая туша с грохотом рухнула на землю.

Убедившись, что опасность миновала, хорунжий Копьё вынул оружие из чрева зверя и подлетел к Флаттершай, которая тихо дрожала, закрыв копытцами мордочку.

— Вы в порядке? — поинтересовался пегас.

Вместо ответа хорунжий услышал еле слышный плач и всхлипы. Копьё обнял своими крыльями дрожащую кобылку и тихо стал нашептывать ей на прижатое к голове желтое ушко: «Всё хорошо, всё хорошо. Не плачь красавица не плачь». Потихоньку Флаттершай перестала всхлипывать и прижалась к пегасу, еле лопоча себе под нос: «Пожалуйста, не уходи, мне так… страшно… пожалуйста».

— Я никуда не ухожу. Я с тобой. Пожалуйста, не плачь, злой дракон ушел и больше не вернется. Пойдем, я провожу тебя до дома.

Копьё укрыл Флаттершай своим войлочным плащом, и они направились в сторону её домика. Стало тепло, и розовогривая пегаска почувствовала, что тревога и страх, до этого безраздельно властвовавшие в её душе отступили, уступив место спокойствию и уверенности.

Подойдя к двери дома, пегаска зашла внутрь и, лишь возвращая бурку, заметила бурые пятна на белой овчине. Флаттершай внимательно глянула на своего спасителя и увидела, кровоточащую рану на голове.

— Пожалуйста, зайди, я должна осмотреть твою рану.

— Рану? Не волнуйтесь, это мелочь. Я в порядке, — проговорил пегас, после чего слегка качнулся, но сохранил равновесие.

Флаттершай всё же удалось завести строптивого жеребца в дом и усадить на диван, чтобы оказать первую помощь. «Что за магия-шмагия тут творится, не взглядом же она меня заставила войти?! Чародейка не иначе!» — размышлял Копьё, пока его не прервала резкая боль в голове.

— Вот так, ещё немного, и к завтрашнему дню всё будет хорошо, — приговаривала над раненым розовогривая скромница, перетягивая голову пегасу тугой повязкой.

— Спасибо, Энджел. — поблагодарила Флаттершай маленького белого кролика.

— Я думаю, будет лучше вам остаться на ночь у меня, а завтра вернётесь к своим.

Белый кролик со смурной мордашкой громким хлопком закрыл аптечку, в которую пегасочка убрала бинты и пластырь.

-… даже не знаю. Я, наверное, лучше пойду. Спасибо вам большое, — сказал хорунжий Копьё, прежде чем поднявшись с дивана, и побрел к входной двери, которую услужливо открыл тот самый белый кролик.

— Нееет… В смысле… я хотела сказать, что… спасибо вам… за то, что спасли меня от дракона, — преградила ему путь Флаттершай, — и прошу, вы сейчас не в лучшем состоянии чтобы куда-то идти и тем более лететь, так что можете устроиться на диване.

Пегасочка была права, ушиб головы для пегаса очень опасен, особенно если нужно лететь ночью, и халатность в таком состоянии могла иметь летальный — не путайте с летательным — исход для “ушибленного".

— Спасибо вам, — сказал пегас со слабой улыбкой, вернувшись на диван.

Кролик с ещё более недовольной рожицей хлопнул дверью и, подпрыгнув к пегасу, сделал жест: двумя пальцами, показав на свои глаза и затем ими же ткнув в пегаса, после чего ускакал, оставил пегасов наедине.

— Ну что же. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи и ещё раз спасибо? мисс Флаттершай, — напоследок проговорил пегас.

Мало кому после нападения дракона захочется остаться в пустом доме одному, и тем более Флаттершай; к тому же она по своей добродушной натуре не могла оставить ни одно живое существо без помощи. Копьё был утомлен и ранен, поэтому провалился в сон довольно быстро. Пегасочка легла спать позже, предварительно расчесав свою розовую гриву.

Вой-пегас в гостиной спал крепко, но чутко, по привычке, выработанной годами службы, просеивая шум на посторонние звуки. Вдруг резкий вопль и удар в спальне на втором этаже. Пегас вскочил и молниеносно ворвался в спальню, снеся по пути дверь. Но вопреки ожиданиям опасности не было. Флаттершай дрожала под одеялом, а ставни окна, с шумом открытые резким порывом ветра, раскачивались из стороны в сторону.

— Всё в порядке! — проговорил пегас

— Это… что… д…д…ра…к…он? — поинтересовалась пегасочка, выглядывая своими испуганными бирюзовыми глазками из-под одеяла, которое при этом, по-детски, натягивала копытцами на голову.

— Сквозняк, — ответил Копьё и, подлетев, захлопнул окно, предварительно выглянув и внимательно осмотрев прилегающий дворик.

— Простите за дверь, я утром починю, и простите, что вот так ворвался. — проговорил пегас, опустив взгляд в пол и медленно отходя к выходу.

— Ничего страшного.

— Я уже ухожу.

— Эмм… Копьё… вы не могли бы… если вас не затруднит… немного посидеть со мной, просто мне немного страшно… оставаться одной, — робко обратилась Флаттершай.

— Да, конечно. — ответил пегас, усаживаясь напротив окна и поглядывая, как канареечного цвета пегаска вновь спокойно отходит ко сну, и в этот момент Копьё поразила мысль, что сила этой нежной и хрупкой пегасочки, заключенная в её чистом и искреннем сердце. В добре, как в подвиге, совершаемый ею каждый день, не давая миру скатиться в хаос, безвозмездно даря частичку себя окружающим. Флаттершай заменить некем, как командира в случае смерти, выходит жизнь юной пегасочки в несколько раз дороже, чем его собственная. Справедливо! Даже более чем! Ведь Копьё — Заупряжьский вой, офицер, это его, не её доля стоять и умирать, раз за разом, день за днем подниматься на врага в штыки.

— Почему вы плачете? — поинтересовался Копьё полушепотом.

— Просто… мне жаль того дракона. Может быть… можно было его… не убивать?

— Можно, но тогда он убил бы вас, а этого я допустить никак не мог. Поверьте, я знаю драконов очень хорошо, и у ЭТОГО другой цели не было.

— Все равно, мне жаль.

— Это хорошо! Как говорил наш старшина, царство ему небесное, «Чувствуешь — значит живой!»

В спальне установилась тишина.

— Простите! — сказал хорунжий

— А…

— Простите меня. За то, что вам пришлось увидеть. Честно скажу, когда я вас в первый раз увидел, мне стало страшно… не потому что вы мне показались страшной, нет.… В детстве мне читали на ночь одну историю, там говорилось о силе красоты и о том, что красоту в мире нужно беречь ибо в ней заключён образ добра. Боюсь показаться смешным, но меня напугала… ваша красота… за столько лет на войне я стал злым и жестоким, а в вас я увидел мифическую царевну похищенную злым драконом, и заключенную в его логове за огненной стеной и непроходимым лесом, тогда мне показалось, что это я злой дракон. Без преувеличения, вы самая красивая кобылка, которую я видел, и теперь я лишь хочу облегчить душу и сказать, что я полюбил вас, мисс Флаттершай, с первого взгляда. Вы часто, наверное, слышите такое от жеребцов, и я уверен, что помимо меня есть претенденты, и ваш отказ в свете последних событий будет более чем обоснованным.

Пегас замолк и услышал после непродолжительной паузы лишь сонное посапывание канареечной пегасочки, мирно спящей уже, по-видимому, давно. Копье слегка улыбнулся и уже направился к выходу из спальни, как вдруг услышал тихое похлопывание, похожее на аплодисменты, вороной пегас обернулся и увидел сидящего у изголовья кровати того самого белого кролика, Энджела, хлопающего белыми лапками прямо как на концерте после прекрасного исполненной партии. Пегас тихонько вернулся вниз и аккуратно устроился на диванчике. «Ээх, жаль, в первый раз от всего сердца признался кобылке в любви, да и то спящей. И что это за жеребячество, признаваться в любви кобылке, с которой знаком всего один день, ты ей ещё копыто и сердце предложи. Зачем? Просто снова похить её и всё. Даааа! Видно крепко тебя дракончик по головке приложил!» — думал пегас, постепенно погружаясь в сон.

Нежно-желтая пегасочка мирно спала в своей кроватке, сквозь ночное спокойствие можно было уловить тихий лепет Флаттершай: «Ты… хороший».

Часть 12 Умение шить

Рарити возвращалась домой, надеясь на крепкий и здоровый сон. За Свити Бель этой ночью любезно согласилась приглядеть Эпплджек, к тому же клуб Меткоискателей созывается на внеочередное чрезвычайное заседание. Поэтому у пони-модельера появился шанс провести вечер в спокойной и уединенной обстановке, располагающей к творческим поискам и романтическим мечтам.  Однако ёе планам не суждено было сбыться!

— Опл, мамочка дома! — обратилась белая единорожка в пустоту бутика. — Опл, где ты, дорогая?

Рарити прошла в глубь бутика, как в комнате, специально отведенной ею под прачечные нужды, с грохотом что-то упало. Проследовав к источнику шума, Рарити зашла в темную комнату, вступив копытами в лужу, разлитую на полу.

— Мне прикажешь убирать за тобой! – гневно проговорила единорожка, важно топнув копытцем о пол.

— Да я сам уберу, — раздался хриплый бас из темноты.

Голубые глаза модницы резко расширились. Преодолевая испуг, Рарити спросила: «Кто здесь?» Единорожка зажгла магией свет и увидела лужу красной крови, тянущейся к уже знакомому ей жеребцу. Багровый единорог сидел, опершись на стену, прижимая копытом полотенце уже напитавшееся кровью к шее.

— Баян?!

— Мисс Рарити остро нуждаюсь в вашем таланте…

— В каком еще таланте, вы себя видели? Вам… вам в больницу надо.

— Потом. А сейчас будьте добры зашейте мне шею.

— Вы, вы с ума сошли, что ли! Я модельер, а не хирург.

— Вы шьете платья?

— Да, но…

— Принцип тот же. — спокойным голосом проговорил сотник, не дав единорожке закончить фразу. — Мне очень нужна ваша помощь, мисс Рарити, потому что в противном случае завтра я покину ваш бутик в пластиковом мешке.

Рарити осматривала Баяна, сидящего у стены, и заметила Опласенс; кошка сидела и терлась головой о левую ногу жеребца.

— Ладно, я попробую, — сказала белая единорожка. — Снимай мундир!

— Весьма лестное предложение, но вам не кажется, что мы торопим события?

— Не дождешься! — проговорила единорожка и принялась расстегивать мундир на груди у жеребца, сказывался опыт работы с поникенами, крючки и пуговицы легко поддавались белым грациозным копытцам, и через минуту черный сюртук со ставшим красными от крови воротником аккуратно лег в корытце.

Рарити помогла сотнику Баяну подняться на второй этаж, где уложила жеребца на кровать и уже через несколько секунд левитировала в голубоватом магическом поле длинную иголку с ниткой.

— Простите за нескромный вопрос, но перед началом у вас случайно не найдется крепкого алкоголя?

Рарити сначала недоуменно посмотрела на жеребца, после чего поинтересовалась: «Это… для дезинфекции?»

— Ну, официально. Да!

Рарити держала небольшой бар, хотя никогда не злоупотребляла горячительными напитками, скорее как дань моде и на случай «самого худшего дня в жизни», но даже накал драмы не заставлял «королеву» вспомнить о «шкатулке зеленого змия». Поэтому бар был у белой единорожки скорее модным аксессуаром, чем предметом первой необходимости.

Охваченный магической аурой из глубины комнаты выплыла бутылка с прозрачной жидкостью в сопровождении граненого стакана. Нехитрой манипуляцией стакан наполнился до краев и приземлился в копыто жеребцу.

— Ваше здоровье, мисс Рарити, — сказал жеребец и опрокинул целый стакан себе в глотку, после чего его физиономия скривилась так, будто в стакане была лимонная кислота. — *кашель*! Как вои вообще пьют это мерзкое пойло?

— Зачем это?

— Чтобы притупить боль. И еще не давайте мне засыпать, пока не закончите.

Рарити, устремив взгляд в потолок, томно вздохнула и принялась за дело. Привычная работа ещё никогда не казалась единорожке такой жизненно важной, поэтому шов получался ровный и аккуратный.

— Не спи!

— Не сплю, не сплю.

— А расскажите…

— Думаю, в свете последних событий, вы можете обращаться ко мне на Ты.

— Взаимно!.. Баян!

— Я!

— Расскажи о себе и Твайлайт. Почему ты исчез, бросив её?

— Не понимаю, о чем вы говорите! Аай!

— Не вы, а ты — это во-первых, ну, а во-вторых, моя лучшая подруга Твайлайт Спаркл очень расстроена, поэтому если ты мне сейчас же не расскажешь о том, что случилось, то я за себя не ручаюсь.

— Хорошо! Только, пообещайте мне, что наш разговор останется между нами.

— Обещаю!

— Я доверяю тебе самую сокровенную тайну Рарити!

— Даю честное-пречестное слово, что никому ее не открою.

— Я с жеребячества был замкнутым и необщительным. Но мне в какой-то степени повезло, моим другом стал Шайнинг Армор, брат Твайлайт, он как-то раз завел меня в библиотеку где в это время занималась…

— Ваш с Твайлайт романтический поцелуй в библиотеке! Моя подруга мне уже рассказала о этом событии, так что ближе к теме, пожалуйста.

— Так вот, несколько лет я и Твайлайт встречались сугубо в библиотеке. Наши беседы редко имели под собой какую-то тему, мне было просто приятно, что хоть кому-то нравится со мной общаться, Твайлайт… я не знаю, может ей просто воспитание не позволяло послать меня параспрайтов пасти. Именно Твайлайт я обязан не только своей кьютимаркой… но и моим магическим знаниям. Мне было сложно вызубрить и понять эти сложные заклинания, а переспрашивать в корпусе было сравни публичному признанию в умственной отсталости. Короче, именно маленькая Твайлайт помогла мне войти в пятерку лучших кадетов корпуса. Я все чаще стал ловить себя на мысли, что мне просто приятно видеть и слышать Твайлайт, но я боялся ей признаться в этом. После успешной сдачи экзаменов, за это отдельное спасибо Твайлайт, которая иногда уделяла мне все свое время, все кадеты готовились дать воинскую присягу и начать наконец-то службу. Ближе к выпускному балу я послал Твайлайт письмо, в котором пригласил на свидание, где надеялся признаться в своих чувствах. В глубине души я решил: если Твайлайт отвергнет меня, то при распределении попрошусь в гарнизон как можно дальше и опасней, а если ответит взаимностью, то дождусь, её совершеннолетия и женюсь.

Жеребец призадумался, его дыхание становилось более тяжелым свидетельствуя о эмоциональном напряжении. Единорожка, все это время орудующая иголкой, остановилась и заглянув в глаза Баяну, спросила: «И что потом?»

— Потом пришел ответ Твайлайт, вот только письмо попало не в мои копыта, а в копыта принца Блублада, который вообще находил невероятно забавным постоянно «стремать» меня. Но, если я всегда спокойно их сносил, в этот раз он зашел слишком далеко: он принялся читать письмо Твайлайт вслух перед всем классом, попутно сопровождая его издевательскими комментариями, на мои требования вернуть письмо он лишь смеялся, тогда я не выдержал и, не дожидаясь пока он дочитает до подписи «от Твайлайт Спаркл», двинул ему копытом прям по наглой роже, вырвал письмо и вызвал этого мерзавца на дуэль. А что такое магическая дуэль? Это когда выбирается одно боевое заклинание, и, используя лишь его, стороны обмениваются смертельными выстрелами. Мы вышли во двор, как сейчас помню, уже было темно и противно опускался туман. Блублад стоял напротив меня и готовился, а я уже был в ярости. Жребий выпал принцу стрелять первым, поэтому, когда прозвучала команда секунданта, Блублад выстрелил. Мою голову пронзила резкая боль и я почувствовал дикий гул в ушах, словно мне литавр сыграл на ухо. Только потом я узнал, что он оттяпал мне половину уха. Мой выстрел лишь оцарапал ему макушку, после чего он вынужден был зачесывать гриву на обе стороны, за это я себя сейчас до сих пор корю, ведь я был лучшим стрелком в корпусе и так промахиваться — неприемлемо. Мы вновь встали на рубежи, у меня звенело в ушах поэтому в этот раз мы, уже не сговариваясь, просто решили со всей молодецкой дури пальнуть вперёд и… и…

— И-и что произошло?

— В последний момент, перед вспышкой, между нами приземлилась сама принцесса Селестия. Принц опешил, увидев её, и выпустил вспышку вверх, а я закрыв глаза, сконцентрировался из-за ушного звона не услышал её приказ «Отставить!», поэтому пустил вспышку вперёд. Нетрудно догадаться, куда я попал!

— В принцессу?!

— Нет. Под трибунал, за попытку покушения на её величество, принцессу Селестию. Поскольку последнее преступление такого рода было уйму лет назад, то закон о наказании за него оставался невостребованным до этого дня. Преступнику грозила не смерть, а нечто похуже: во-первых, он лишался кьютимарки, её заключают в специальный кристалл до истечения срока приговора или до помилования, во-вторых, грива выбривается полностью как визуальное обозначение преступника, в-третьих, проводится процедура или ритуал, «отчуждения», в зависимости пегас или единорог когда специальным заклинанием крылья или рог заключаются в кристалл, и, в-четвертых, преступника ссылают на каторгу, как правило, на Луну, без права переписки, на срок от десяти до двадцати пяти лет. Но принцесса Селестия несильно пострадала, и в итоге при личной встрече я попросил у нее возможность «искупить вину кровью», она ничего не ответила, но у меня отняли лишь кьютимарку, обрили наголо и выдали документ, по которому я прикрепляюсь младшим урядником в одном из полков Заупряжского войска на двадцать пять лет. Нетрудно догадаться, что свидание с Твайлайт я пропустил. В тот же вечер меня сгребли в охапку, посадили на поезд и этапировали сначала к Сталлионграду, а затем до Заупряжских земель, где я и служил, пока нашу сотню не перебросили сюда.

— И что дальше?

— Ничего. Долгий поход, необъявленная война, соленый пот, кровь, холод, грусть, усталость, грязь, ордена, медали — всё как у всех. Война есть война.

— Но почему Твайлайт не знала?

— Инцидент замяли, а со всех свидетелей взяли подпись о неразглашении. Да и хорошо, что не знала, потому, что тогда она посчитала бы меня предателем, ведь принцесса Селестия для неё идеал.

Рарити закончила зашивать последнюю рану и с каким-то сожалением глянула на то место, где обычно у пони находится отличительный знак. Проведя взглядом вдоль тела багрового единорога к макушке, Рарити заметила, что шрамы на шее были отнюдь не единственными, всё тело было изувечено ранами, ожогами и ссадинами разной степени тяжести. Иные были относительно свежие, ещё виднеющиеся, другие совсем затянувшиеся и еле выпирали, напоминая овраги на темной шкуре. С горечью модница прикидывала, сколько ран прячет каждый вой под черным мундиром.

— Столько ран!

— Раны на теле зарастают. Куда страшнее раны на душе! — проговорил Баян тихим голосом, после чего тяжело вздохнул и начал вставать на ноги.

— Если ты искупил вину, то почему сейчас ты не хочешь возобновить отношения с Твайлайт?

— Посмотри на меня! Что ты видишь?

Рарити нервно начала подбирать приличные слова для ответа на вопрос, но сотник перебил её.

— Я и в жеребячестве не отличался приятной внешностью, а сейчас тем более. Твай — единственная кобылка, кто обратил на меня внимание. Она умная, красивая, добрая, заботливая, плюс ко всему, перспективная ученица самой принцессы, а что я — раскуроченный жеребец без кьютимарки с выбритой головой и железной челюстью. Твайлайт Спаркл не совершит ошибки, за которую потом будет горько расплачиваться.

— Ты её любишь? — напрямую спросила белая единорожка.

— Люблю, только что с того? Она уже наверняка забыла меня и жила счастливо, и тут я опять всё испортил. Любовь — явно не для такого как я, — отчужденно процедил жеребец.

— Любовь это самое романтичное и светлое чувство, нельзя от него отказываться.

— Я не отказываюсь от любви как от чувства. Просто я не хочу причинять Твайлайт боль. Я хочу, чтобы она была счастлива.

— Значит тебе нужно просто сделать её счастливой.

— Ты абсолютно права! – грустно заключил сотник.

Баян спустился по лестнице в прачечную, после чего за ним закрылась дверь, и Рарити, спустившейся немного позже, осталось лишь прислонить ухо и прислушаться. Прошло минут десять, как на двери щелкнул шпингалет. Белая единорожка отшатнулась, и ей навстречу шагнул подтянутый, багровый единорог в той же овчинной шапке, вычищенном черном мундире и блестящих накопытниках. Рарити глянула в пустую прачечную и не смогла сдержать удивления: следов крови и грязи не осталось и следа.

Проводя гостя к двери, Рарити неожиданно спросила: «А как же ты? Ты не хочешь быть счастливым?»

— Я? — недоуменно повторил жеребец. — Я переживу! Спасибо Рарити, за помощь, мне стало намного лучше.

— Не стоит благодарности. Всё же это мой талант — шить.

— Да и зашивать у тебя неплохо получается. Отдельное спасибо, что выслушали. Мне пора! И извините, что побеспокоил.

— Баян! Может, м-м-м, — немного замялась Рарити. — Не желаете чаю?

— Если можно!

Рарити с улыбкой проводила сотника Баяна на кухню. Вскоре был заварен крепкий чай, который хозяйка аккуратно разлила по красивым фарфоровым кружкам.

Багровый единорог отпил чаю и обратился к хозяйке бутика с вопросом: «Рарити, а скажи почему ты осталась в Понивилле? Ты не подумай, я ничего такого не имею в виду, просто с твоей-то внешностью и талантом в Кантерлоте можно достичь таких высот, с которых все столичные аристократы будут казаться муравьями или тараканами».

— Понивилль — это мой дом, здесь мои друзья. — Рарити с упоением рассказывала Баяну обо всех приключениях, что довелось ей пережить с подругами: о возвращении Найтмер Мун и триумфальной победе над ней, о визитах и аудиенциях с самой принцессой Селестией, о Грандиозном бале и вакханалии на нем, и многих других приключениях, которые помогли им постичь магию дружбы. На протяжении всего разговора багровый единорог не проронил ни звука. «Мне кажется, что у каждого пони должно быть место, где его все знают, ценят и любят». — Белая единорожка закончила фразу и грациозно отпила из кружки уже изрядно остывший чай. На секунду установилась тишина, нарушаемая только медленным тяжелым дыханием жеребца. Рарити заметила, как после рассказа о доме, родителях и друзьях Баян немного сник.

— Как вам Понивилль? — решила сменить тему белая единорожка.

— Хороший городок, такой тихий, спокойный. Правда…

— Что?

— В тихом омуте параспрайты водятся. Боюсь, дальше будет только интересней! Спасибо за чай!

Сотник Баян вновь прошел в коридор и открыл дверь. Земля встречала новый день, и первые лучи восходящего светила вновь отбивали у ночной мглы жизненное пространство, пробуждая на своём пути всё живое. Вой-единорог как ни в чем не бывало поскакал прочь от бутика, провожаемый лишь утренним светом и сонным взглядом Рарити, которой так и не удалось отдохнуть этой ночью.

Часть 13 Метка как приговор

Сотник Баян, изрядно вымотавшись, прибыл в лагерь ранним утром. Четким выверенным жестом правым копытом к виску дежурные отдавали воинское приветствие, когда командир проходил мимо. Возрастной состав подразделений Воев всегда был довольно пестр, но проявить неуважение к командиру, пусть даже и к молодому, себе не позволял никто. Пройдя в свою палатку, молодой командир надеялся хотя бы часа три отдохнуть перед дежурством. Тем не менее, единорог прошел и сел за стол, попутно скидывая шапку на ворох бумаг.

— Девочки, могу я вам помочь?

— Откуда вы узнали, что мы здесь? — спросила маленькая кобылка земнопони с лимонной шкуркой и красной гривой, вылезая из под кровати. Именно та, с которой сотник познакомился на ферме утром прошлого дня.

— Я говорила что это плохое место! — воскликнула оранжевая пегасочка с немного бесшабашной гривой сиреневого цвета, вылетая из «укрытия».

— Похоже метку разведчиков нам тоже не получить, — заключила белая единорожка со слегка кудрявой двухцветной гривой и таким знакомым очертанием мордочки.

— Не нашли бы, если бы кое-кто не стрекотал крыльями, — гневно проговорила Эпплблум.

— А кое-кто не высовывал свой конопатый нос каждый раз, когда что-нибудь услышал, — ответила оранжевая пегасочка.

— Девочки, не ссорьтесь, мы здесь по делу, — проговорила единорожка, встав между земной пони и пегаской.

— Я вас слушаю! – сказал единорог, приняв вид, с которым обычно школьные учителя выслушивают подготовленные учениками домашние задания.

— На внеочередном собрании мы решили официально пригласить вас вступить в наш клуб, — важно объявила единорожка.

— В какой клуб?

«Клуб меткоискателей!» прокричали кобылки хором так громко, что сотник Баян невольно прижал ушки к голове.

— Звали, товарищ сотник? — спросил дежурный, заглядывая заспанным взглядом в палатку.

— Да. Чаю крепкого, будь любезен.

— Сделаем! — только и проговорил вой, прежде чем скрыться.

— Весьма заманчивое предложение, и чем же вы занимаетесь?

— Мы пробуем себя во всём, чтобы поскорее найти свои отличительные знаки.

— А-а-а, вот оно что. Только, почему вы решили пригласить именно меня?

— Ну, Эпплблум сказала, что у вас нет кьютимарки, вот мы и решили, что, раз у вас нет кьютимарки и у нас их нет, то мы можем помочь друг другу их найти, — ответила единорожка.

Единорог на секунду задумался, подперев голову копытом. Полог палатки отодвинулся, и внутрь аккуратно вошел вой-единорог средних лет с зеленоватой шерстью и слегка седой гривой, одетый в однобортный чёрный мундир с желтыми погонами, голову венчала высокая черная, шапка, из овчины, сдвинутая на затылок. В общих чертах форма рядового и офицерского состава воев была практически идентичной. В зубах единорог нес чайник, который поставил на стол, после чего поспешил удалиться.

Сотник Баян разлил чай по кружкам и передал их кобылкам. Отпив из кружки солидный глоток, единорог выдохнул и, обращаясь ко всем гостям, сразу начал говорить: «Девочки, поймите, кьютимарка это не просто отличительный знак на теле и даже не талант. Кьютимарка — это особая часть живой души, ищущая выхода и проявляющаяся лишь в том случае, если ты неотступно следуешь её зову, не предавая при этом себя. В школе вам наверняка, говорили, что при рождении кьютимарок нет, но это не так, она есть, пусть где-то глубоко внутри, но есть. Поэтому простите, но я вынужден отказаться от вашего предложения».

— Но, почему? — удивленно спросила земная пони.

— Не положено, — ответил сотник.

Гостьи заметно приуныли, поэтому Баян решил немного поддержать меткоискателей.

— Не расстраивайтесь, вы молоды, обязательно получите свои отличительные знаки, когда время придет.

— А почему тогда у вас нет кьютимарки? — задала вопрос пегаска.

— Как бы тебе сказать Скуталу, я совершил ошибку и расплатился за неё тем, что делало меня особенным — своей кьютимаркой.

— То есть теперь вы «обычный»?

— Нет, скорее наоборот!

— Почему?

— Ну, а сколько вы знаете взрослых жеребцов без кьютимарки?

Вопрос поставил меткоискателей в затруднительное положение. Мордашки стали приобретать задумчивый вид. Тогда Баян подошел ближе и, проводя к выходу начал рассказывать: «Я понимаю, хвастать мне нечем, но только приглядитесь, — отодвинув полог сотник повел копытом указывая на оживающий лагерь с сонно шатающимися жеребцами в черных длинных мундирах, закипающими на кострах чайниками и котелками, со спускающимся с неба дозорными. — наша форма не просто так сшита, а целенаправленно, чтобы сгладить различия и скрыть кьютимарку в том числе».

— Но, зачем вам прятать свои метки?

— Затем, чтобы было как можно меньше отличий друг от друга, однообразность способствует сплочению, а без слаженной работы нельзя победить превосходящего врага. Поэтому мы как бы добровольно отказываемся от индивидуального, то есть личного, в пользу коллективного, чтобы вместе защищать и сберегать Эквестрию. Так что, я думаю, вам крупно повезло, потому что именно природное отсутствие меток сделало вас единомышленниками и друзьями, а это ли не чудо? Так что не торопитесь жить, девочки, в любом случае, за вас и за всех нас время будет решать, когда получать, а когда терять.

Маленькие пони от слов жеребца приуныли ещё больше и сидели, не решаясь задавать вопросы. Чай в жестяных кружках стремительно остывал, поднимаясь белым дымком в утреннем прохладном воздухе. Компания вернулась к столу и расселась вокруг. Почти без звука кобылки пили чай, смотря в пол.

— Простите нас за то, что прокрались к вам, — выдавила из себя голосом жеребенка, оправдывающимся за разбитое окно, Эпплблум.

— Ничего страшного. Хотя, признаться честно, я удивлен, что вас так рано отпустили гулять.

— Мы просто убежали, пока сестра Эпплблум спала, — отрезала Скуталу.

— Я мог догадаться.

— Пожалуйста, не рассказывайте нашим сестрам, что мы убежали к вам в лагерь через лес.

В этот момент в палатку ввалился массивный светлый единорог с кольцом на роге и с преодоленным волнением в голосе спросил: «Баян, где ты был? Дежурные сказали, что ты только вернулся и далеко не в лучшем состоянии. Что случилось?»

— Кольцо, не волнуйся, всё нормально. Я просто… «споткнулся» и «упал». Сейчас всё хорошо. Послушай, ты не мог бы проводить наших гостей до дома? — переводя взгляд на трех маленьких кобылок, попросил сотник.

— Конечно, за мной, барышни! — сказал единорог и нехотя побрел на выход.

Три маленькие кобылки, поблагодарив за чай, покинули палатку следом за хорунжим Кольцо. Сотник Баян, оставшись в одиночестве, невольно вспомнил, как в их возрасте тоже мечтал обзавестись своей кьютимаркой и целыми днями искал, в чем заключается его талант, правда, в одиночку. Жеребенком Баян усиленно пытался: демонстрировать безразличие к отсутствию отличительного знака. Припомнились единорогу и всевозможные обидные клички, которые на него навешивали: «Пустобокий», «Бездарь». С возрастом прозвища становились «оригинальнее»: «Тормоз», «Снежок», «Помидор» и другие, запоминать которые не хотелось, так как новые появлялись чаще, чем приедались предыдущие. Вот вопрос: а изменилась ли моя жизнь после появления кьютимарки? Бесспорно, жизнь, сделав финт ушами в воздухе, подарила незабываемые романтические мгновения с Твайлайт, а затем изрядно поломалась при неудачном приземлении, сделав меня сильнее, выносливее и, наверное, счастливее.

Хорунжий, ведя за собой меткоискателей по протоптанной между рядами палаток тропе, уловил краем взгляда группу воев, занятых приготовлением каши.

— Вы завтракали? — спросил Кольцо у жеребят.

— Нет!

— Не успели.

— Ясно! — проговорил единорог и свернул с тропинки к костру, на котором уже закипал котелок. — Садитесь!

Маленькие пони уселись напротив и сразу получили по кружке чая и котелку, представлявшего из себя оригинальную емкость формой, отдаленно напоминающей два объединенных цилиндра, до краев наполненный свежесваренной кашей. Хорунжий с таким же набором сел рядом. Некоторое время меткоискатели были заняты поеданием завтрака, но жеребячье любопытство вскоре взяло верх, и объектом расспросов стал сам Кольцо.

— А какая отличительная метка у вас? — спросила Эпплблум и перевела взгляд на «окальцованного» единорога, вызвав у последнего ступор. Кольцо не знал, что ответить и как отреагируют меткоискатели на его отличительный знак. Всё это время кобылки в ожидании ответа буквально «пожирали» глазами светлого единорога.

— Оригинальная! — с легкой улыбкой ответил единорог.

— Ну, всё-таки какая? — подхватила кудрявенькая единорожка.

— Не очень… симпатичная.

— Можно нам посмотреть? — вмешалась пегасочка.

— Нееееет!

— Почему? — синхронно спросили жеребята.

— Военная тайна. Извиняйте, девочки.

Кобылки вновь приуныли, чем заставили жеребца почувствовать себя виноватым, как будто он отказал им в помощи.

— Хотите, я вам расскажу что я делал чтобы получить кьютимарку? — спросил Кольцо решив реабилитироваться перед гостями.

— Давайте!

— Ну, слушайте! Когда я был маленьким жеребенком, то терпеть не мог есть кашу, и мама мне постоянно говорила, что если я не буду есть, то меня волк утянет в лес. Жил я тогда на хуторе, на самой линии границы с диким лесом. Пошли мы как-то раз с сестрицами в поле и решили через лес путь сократить. Идем мы по лесу и вдруг слышим рык волчий. Я оборачиваюсь, и тут на меня, оскалив зубастую пасть, выпрыгивает волк. Я от страху назад попятился, а сестрицы, понятное дело, закричали. В следующий момент, оценив ситуацию, хищник бросился на одну из них. Что мне оставалось делать? Подпрыгнув, я оттолкнул сестру с линии атаки и попытался ударить это клыкастое чудовище изо всех сил задними копытами, но зверь оказался ловчее и мигом опрокинул меня на спину. Секунда, и волк вцепился бы мне в горло. Но, признаться честно, тогда мне было не столько страшно, сколько стыдно, за то, что не смог защитить ни сестер, ни себя. Глядя в глаза смерти, со страха я закрыл глаза, что это дало не ясно, но в детстве всегда, кажется, что достаточно просто закрыть глаза, как вновь окажешься в безопасности. Через секунду горячее дыхание хищника резко прервалось, и следующий звук, который я услышал, был жалобный, сдавленный, визг. Я нерешительно открыл глаза и увидел, как массивный жеребец земной пони в оливковом мундире и фуражке с козырьком на тонком ремешке зажав зверя просто удавил его, буквально подмяв под себя и сдавив толстую шею волка между копытами. После этой непродолжительной схватки незнакомец подошел ко мне, и спросил: «Почему ты не схватил этого волчонка за шкирку и не отшвырнул в сторону?» Я растерялся такому вопросу: ведь волк был крупнее даже этого жеребца, не говоря уже обо мне, тогда я выдавил из себя лишь: «Я не смог, я ещё слишком маленький!» Он лишь слегка улыбнулся, потрепал меня за гриву и сказал: «Это лишь тебе решать, на что ты способен, а если хочешь быть таким…» — тут жеребец замолчал, прислушавшись к шороху листьев и ветру, стал озираться по сторонам. Затем подтолкнул меня в сторону, где сквозь густые заросли была видна тропинка, залитая солнечным светом, приказал мне и сестрам немедленно уходить, а сам жеребец схватил зубами с земли плащ-палатку и накинул на себя. Мы уже припустились бежать, как мне дико захотелось узнать секрет этой невероятной силы. Я обернулся и, подскакав к жеребцу, спросил: «Что мне нужно делать, чтобы стать таким же, как вы?» на что тот улыбнулся по-доброму и ответил: «Каши больше ешь!» С тех пор каша стала чуть ли не основным блюдом в моем рационе.

— И как каша поможет нам получить свои кьютимарки? — нетерпеливо спросила земная пони.

— Очень просто: ты её съешь, и твоя головка начнет работать, появятся силы для поисков, глядишь, и кьютимарка не заставит себя ждать.

— Приятного аппетита! – поздоровался серый пегас со светлым хвостом и слегка взъерошенной челкой.

— О, Петля, а ты чего это…?

— Посты проверял. А вы что, девочки, так рано в гости пришли? Или случилось чего? — переводя взгляд на кобылок поинтересовался пегас.

— И вы не скажете, какая у вас кьютимарка? — спросила Скуталу

— Простите, но нет. А зачем вам это?

— Мы ищем свои отличительные знаки, — ответила Свити Белль

— А я не брал!

— Нет, не в этом плане просто…

— Вот вы где, разбойницы! — послышался недовольный, но твёрдый голос.

К компании через лагерь приближались: три уже знакомые кобылки Эпплджек, Рейнбой Дэш и Рарити в сопровождении сотника Баяна. Судя по выражению мордочек жеребят, можно было сделать вывод, что за такую проказу им устроят меткоискателей — домашних арестантов на ближайшую неделю.

— Эпплблум, сколько можно повторять, что нельзя вот так просто убегать, когда тебе вздумается. Это опасно, а ты ещё маленькая чтобы гулять одной по лесу.

— Но я не одна, Свити Белль и Скуталу были со мной, — оправдывалась перед старшей сестрой кобылка с грустными янтарными глазками.

— А вам, юная леди, должно быть стыдно! — перехватила эстафету Рарити. – Не представляю, чтобы я делала, если бы с тобой что-то случилось! Переменив тон под конец фразы с сурового на сдержанно заботливый, белая единорожка подошла к младшей сестренке и обняла её.

Эстафета «старшей сестры» плавно перешла к радужногривой спортсменке.

— Эммм. Скут… если… в следующий раз задумаете убежать, то сперва предупредите меня, хорошо.

— Хорошо, Рейнбоу, — виновато процедила пегаска.

— Вот и славно.

Поймав на себе недоуменные взгляды подруг, Рейнбоу, пожав плечами, сказала: «Что? У вас свои методы, у меня свои». Затем, приземлившись, потрепала за гриву оранжевую пегасочку и, слегка прижав к себе, еле слышно шепнула: «Не пугай меня так, больше!» на что Скуталу понимающи подмигнула Рейнбоу левым глазом.

Немая сцена воссоединения сестер была мила, но, тем не менее, завершилась уже при участии сотника Баяна, который подвел итог: «Ну, что же, всё хорошо. Девочки нашлись. Вы высказались. А мы рады, что смогли помочь».

Выяснив отношения, кобылки бодро зашагали к выходу с территории лагеря. Хорунжий Кольцо, освободившийся после дежурства, вызвался сопроводить их до города. В пути жеребята шли тихо, виновато опустив головы. Кольцо шел замыкающим рядом с Эпплджек, Рарити и Рейнбоу Дэш; они находились во главе этой импровизированной колонны.

— Итак, девочки, — обратилась светлогривая фермерша к меткоискателям, — узнали, что хотели?

— Нет!

— А почему?

— Воям оказывается нельзя рассказывать и показывать свои кьютимарки.

— Хм, и почему же? — спросила Рарити, удивленно обернувшись назад, остановив колонну посреди лесной дороги.

— Вы неправильно поняли, у нас просто не принято рассказывать и показывать кьютимарки, считают это глубоко личным делом, да и к тому же…

Хорунжий резко оборвал фразу и прислушался. Лес сам по себе был таинственным местом, что подтверждают местные жители. Повернув голову к Эпплджек, краем уха Кольцо уловил шорох в кустах, затем другой уже с противоположной стороны.

— Надо уходить, — спокойно проговорил единорог.

— Ты что-то услышал?

— Да, а теперь уходим!

Светлый единорог стал подталкивать Эпплджек, не обращая внимания на протесты Рарити и остальных. Колонна медленно двинулась и уже начала набирать скорость, как на тропу перед Рарити и Рейнбоу выскочил, оскалив зубастую пасть, древесный волк. Послышалась команда: «Ложись!», опешившие кобылки тут же упали на землю, закрыв головы копытами. В следующую секунду над ними пронеслась горящая огнем разгневанной Селестии вспышка, а по ушам врезало оглушающим хлопком. Взрыв поднял столб земли на несколько метров вперемешку с древесным хищником, расчистив путь для отхода.

— Бегите! — вновь скомандовал единорог.

Вся колонна, вскочив, пустилась галопом до города, а сзади им «дышала вслед» целая стая взбешенных волков. Тропа местами извивалась и петляла, как уж, огибая овраги и небольшие впадины. Гонка продолжалась уже около десяти минут, но стая хищников и не думала отставать, возжелав получить себе на обед свежей конинки. Проскакивая по узкой тропе, Эпплджек обернулась удостовериться, что скачущий следом Кольцо не отстал, и его не настигли волки, в этот неподходящий момент, споткнувшись, Эпплблум покатилась по влажной глине в овраг.

— Эпплджек, спаси!!! — истошно завопила кобылка со дна грязной ямы.

— Эпплблум?! — остановилась светлогривая фермерша и уже, будучи готовой броситься обратно, вызволять сестру, пусть даже из пасти самого цербера. Но, Эпплджек была остановлена хорунжим Кольцо.

— Я приведу её, позаботься об остальных! — проговорил единорог.

Как только Кольцо повернулся, чтобы припустить к Эпплблум, его схватила и развернула к себе Эпплджек. Фермерша заглянула своими зелеными глазами в глаза хорунжего и спросила: «Обещаешь?»

— Обещаю! — ответил единорог, после чего фермерша разжала хватку и, освободив единорога, нерешительно оглядываясь, пустилась следом по тропе.

Эпплблум сидела в сырой грязной яме, прижавшись к стенке от медленно спускающихся к ней хищников. Извалявшаяся в грязи красная грива с распущенным бантом свисали на мордочку кобылки, частью закрывая её заплаканные глазки и испуганную мордочку. Некогда нежно желтая шкурка вымазалась и промокла. Волк, рыча, не спеша приближался, предвкушая сытную трапезу. Эпплблум закрыла мордочку копытами и сжалась в маленький дрожащий комок. Перед глазами пролетала вся жизнь, образы родных брата, сестры, бабули, мордочки друзей, любимой учительницы и кьютимарки, которой у неё так и не появилось. «Неужели всё так и закончится в грязной яме, без отличительного знака?» — промелькнула мысль в голове пони.

Хищник приближался всё ближе, кобылка уже чувствовала его горячее, зловонное дыхание на своей шее. «Что же он тянет?» — думала Эпплблум, как вдруг вонь из пасти сменилась горьким запахом дыма от костра, далее последовал резкий хруст и… «Не может быть».

— Эпплджек? — спросила маленькая испуганная кобылка, вскакивая на все четыре копыта и широко раскрыв янтарные глаза.

В паре сантиметров от испуганной Эпплблум валялся раскрошенный в щепки ворох старых веток, секунду назад являвшийся свирепым хищником Вечнозеленого леса. Чуть в стороне кобылка увидела, как огромный черный силуэт кромсал волков копытами, точными и выверенными движениями зажимал в захваты, и через мгновение древесный волк трещал и рассыпался, как застоявшаяся в гостиной после праздничная ель. Переменилась игра, теперь охотники стали добычей. Последний оставшийся в яме живой волк судорожно выл и пытался выкарабкаться, но лапы предательски вязли и плыли в мокрой глине. Тут на краю оврага появилось ещё несколько древесных волков, рыча и скалясь, они моментально оценили ситуацию и бросились на жеребца, прижавшего в это время их сородича к земле. Кольцо не стушевался и встретил одного на подлете, мощной магической вспышкой в упор, такой, что зверя отшвырнуло практически на исходную, а его дымящаяся туша повисла на краю. Второму «счастливчику» жеребец снес копытом половину головы, когда тот попытался вцепиться ему в горло. Третьему, до этого ищущему спасения, удалось, выждав момент запрыгнуть единорогу на спину, и вцепиться клыками в стоячий воротник. Но Кольцо просто с прыжка рухнул на спину, похоронив под собой и последнего из неудачных охотников.

— Ты чего, испугалась, Эпплблум? – обратился единорог к ошарашено стоящей в луже кобылке.

— Да, нет…

Вой-единорог подошел к извалявшейся в грязи и напуганной поняше и присел рядом. Отдышавшись, хорунжий, Кольцо поймал на себе слегка растерянный взгляд Эпплблум, ясно, что после такой схватки в грязи не возможно быть чистым, но во взгляде земнопоньки читалось нечто иное.

— А как вы получили такую кьютимарку?

Жеребец неожиданно понял, что вязкая грязь сваляла подол и оголила круп с отличительным знаком, черная, как под трафарет, голова волка оскалившего зубастую пасть.

— На службе.

— Расскажите? – спросила Эпплблум, прижимаясь к своему спасителю.

Кольцо слегка улыбнулся, а затем, обратившись к земнопоньке, ответил: «Потом! А сейчас идем, а то сестра твоя волноваться будет!».

Земная пони попыталась сделать несколько шагов, но не удержалась и плюхнулась в грязь.

— Кажется, я подвернула копытце.

— Ничего, до свадьбы заживёт! Держись! — сказал хорунжий и магией посадил маленькую кобылку себе на спину.

Единорог спешным шагом пробирался через заросли вечнозеленого леса, пока не вышел к уже знакомым рядам яблонь, огороженных белоснежным забором. Вот уже и ферма «Сладкое яблочко». На входе, не находя себе места, нервно расхаживала из стороны в сторону земная пони с пшеничной гривой и в ковбойской шляпе. Рарити сидела около забора, Рейнбоу Дэш кружила над ними, ежесекундно вглядываясь в даль уходящей дороги. Меткоискатели виновато тихо сидели около калитки.

— Идут, вон они! — прокричала радужногривая пегаска.

Раньше всех к хорунжему подскакала Эпплджек, за ней уже подтянулись все остальные.

— Что с ней? Она ранена? Не молчи, Эпплблум! – нервно спрашивала фермерша, теребя лежащую растрепанную и грязную кобылку.

— Всё нормально, она просто спит, — спокойным голосом ответил Кольцо.

— Эпплджек, я в порядке, — ответила красногризая кобылка, скидывая последние остатки сна.

Эпплджек обняла ещё лежащую на спине у воя-единорога сестру, украдкой, чтоб никто не видел, смахнув при этом слезу.

«А ведь день только начинается!» — мелькнула мысль у жеребца, когда Эпплблум поковыляла на ферму, поддерживаемая сестрой и подругами.

Часть 14 Прорыв

Наступало утро нового дня. Солнечное светило послушно воле принцессы Селестии занимало свое законное место на небосводе.

На окраине Понивилля в домике, окруженном скворечниками и кормушками, Флаттершай мило посапывала в кроватке. Тем не менее, сон, повинуясь приходу света, нехотя стал уходить, уносясь следом за ночью вместе с тревогой и страхом, оставляя сознание канареечной пегасочки в блаженном покое. Флаттершай слегка поежилась на кровати, но потом открыла глаза и тихонько выпорхнула из неё, как бабочка с цветка, ещё секунда и грациозная пегасочка уже застелила и заправила кровать. Со стороны могло показаться, что эта милая и застенчивая пони стесняется даже своего отражения, но, тем не менее, после сна, как любая юная особа, считала необходимым провести определенное время перед зеркалом, вероятно, скорее из искреннего чувства внутреннего удовлетворения от приведенной в порядок шкурки и расчесанной гривы. Флаттершай направилась к лестнице на первый этаж, как вдруг на глаза ей попалась выбитая дверь, аккуратно стоящая у стены. В голове канареечной пегасочки сразу всплыл вчерашний вечер и… пегас Копьё! «Интересно, как он?» — задавалась внутренним вопросом поняша-скромняша, спускаясь на первый этаж.

На зеленой кушетке всё ещё спал, лежа на животе, вороной жеребец-пегас в черном долгополом мундире с тугой марлевой повязкой на голове. Лишь приблизившись, Флаттершай заметила, что на мордочке бравого воя мирно сопит кролик Энджел. Этот вид умилил пегасочку, поэтому она тихонько, чтобы не разбудить, вышла на улицу и направилась проверять кормушки. На улице стояла теплая погода, всё постепенно оживало и пробуждалось. Несомненно, Флаттершай нравилось каждый день лицезреть это торжество жизни ведь именно в такие моменты можно по-настоящему ощутить всю красоту и многоцветность жизни, её неповторимость и хрупкость.

Розовогривая скромняша проделывала эту работу каждый день, в завершении такого планового обхода она, как правило, возвращалась в свой домик, где рассыпала корм по мискам для животных. Флаттершай тихо вошла и услышала небольшую возню на втором этаже и резкий удар, заставивший желтую пони слегка скукожиться. Тут на лестнице послышались шаги, навстречу пегасочке спустился хорунжий Копьё.

— Доброе утро, Флаттершай.

— И вам.

— Извините, я там дверь починил.

— Хорошо, — еле слышно ответила застенчивая пегаска, водя взглядом по полу.

— Хочу ещё раз сказать спасибо, что приютили… — жеребец стал теряться в словах, — и за помощь тоже спасибо, чувствую себя гораздо лучше.

— Хорошо.

— Я, пожалуй, пойду, то есть полечу.

С этими словами хорунжий Копьё, аккуратно обойдя кобылку, проследовал к выходу, не забыв прихватить белую шапку, войлочный плащ и, разумеется, своё оружие.

В голове Флаттершай, как будто начинал разыгрываться ураган. Ей хотелось что-нибудь сказать или ответить, но все слова закручивались в клубок, превращаясь в бессмыслицу. — Подожди…те, я… позволь…те мне осмотреть вашу рану, — наконец вымолвила пегасочка всё ещё нерешительным голосом.

— А! Да, конечно. Вот, пожалуйста, — проговорил вороной жеребец, повернувшись к хозяйке дома и присев на пол.

Пока пегасочка, зависнув в воздухе на своих изящных крылышках, снимая старую марлевую повязку, хорунжий не спускал глаз с её длинной розовой челки. Флаттершай невзначай поймала взгляд пегаса, тёплый, пронзительный, добрый, с каждой секундой в ней, как будто натягивалась невидимая струна.

— Ой! — проговорила пегасочка, выронив бинт, заметно напрягшись, она закрыла копытцами мордочку, как будто уронила не бинт, а разбила любимую мамину вазу, и сейчас её будут ругать за безкопытность. Нервничая, Флаттершай бросилась поднимать упавший марлевый рулончик, в этот момент хорунжий Копьё уже наклонил к нему голову, чтобы помочь. Мгновение и носики пегасов легонько соприкоснулись, Флаттершай и Копьё, не сводя друг с друга глаз поднялись с пола. Расстояние, разделяющее пегасов, было настолько ничтожным, что могло показаться, будто еле слышное сердцебиение розовогривой скромницы слилось с сердцебиением черногривого воя. Время как будто остановилось, оба боялись моргнуть или пошевелиться, хорунжий был буквально зачарован. Затем пегасочка, как пушинка, начала нерешительно приближаться. Вороной пегас, подался слегка вперед и вот уже её бирюзовые глаза-самоцветы совсем близко с его голубыми. Ещё секунда и…

— ТОВАРИЩ ХОРУНЖИЙ, — проговорил громким голосом вой-пегас, буквально распахнув дверь,

Флаттершай моментально залилась краской и, резко мотнув головой, слегка задев гривой мордочку вороного жеребца, в мгновение ока упорхнула на второй этаж, захлопнув дверь. Поняв, что пришел не вовремя, вой-пегас начал ретироваться, выговорив нечто вроде извинения: «Там вас… это… я снаружи подожду».

Товарищ офицер остался приходить в себя один, почти один, на кушетке сидел Энджел с ехидной улыбкой, сверля жеребца взглядом. Накинув бурку и надев шапку, пегас прошел к двери, как вдруг заметил стоящий в вазе около двери букет. «Знакомые цветы! -мелькнула мысль в голове. — Не может быть! Да, нет, точно, они, те самые цветы, что мне пришлось купить, а потом при «тактическом отступлении» оставить! Она… она их сохранила». Осознание этого факта снова вернули добрую улыбку на мордочку пегаса и он, приоткрыв дверь, вышел.

— Сотник Баян приказал мне вас найти и сообщить чтоб вы срочно прибыли в лагерь.

— Бовгун, ты как меня вообще нашел? — спросил вороной пегас у подчиненного.

Урядник Бовгун имел темно-синюю шкуру и не совсем атлетическое телосложение, выдающее в нем жеребца, любящего злоупотребить пшеничным квасом, поэтому был довольно неуклюж, но при этом в драке мог в одиночку уложить пятерых грифонов. Тем не менее, этот добродушный толстяк имел ещё одну способность — это появляться в самый неподходящий момент.

— Там дракон на лугу подле леса дохлый валяется, а от него кровавый след стелется прямо к этому домику, откуда мы, ну вы сами знаете. — слегка растеряно закончил урядник.

— Да, знаю. За мной! — приказал Копьё, и пегасы поднялись в небо, взяв путь вдоль линии леса.

— Куда мы?

— Прибраться надо! — коротко ответил хорунжий Копьё и краем глаза глянул на медленно теряющийся вдали силуэт домика Флаттершай, на секунду ему даже показалось, что застенчивая пегасочка вышла на крыльцо и провожает его взглядом.

За дверью второго этажа, переводя дыхание от смущения, Флаттершай вновь обуял ураган чувств и эмоций. «Что же я делаю?» — носилась мысль в голове юной пегаски, «Он ведь такой, такой, Ой. Флаттершай, неужели ты… ты… влюбилась?» — последнее слово подействовало как обезболивающее, привнеся некоторую лёгкость и покой, поэтому канареечная пегасочка повторяла его снова и снова, пока ураган в её голове и сердце не улегся до легкого бриза.

— Да, Флаттершай. Ты влюбилась! — посмотрев на своё красное от смущения личико в зеркале, проговорила пони.

Твайлайт Спаркл сидела перед открытой книгой, изредка отвлекаясь, чтобы сделать пометку в свитке. Спайк, вооружившись метелкой и совком, подметал пол. Внезапно дверь потихоньку заскрипела, и внутрь вошел посетитель.

— Здравствуйте! — раздался голос.

Твайлайт и Спайк разом обернулись, уставившись на гостя. Последовало минутное молчание, после, которого работница библиотеки спокойным голосом обратилась к дракончику:

— Спайк, а ты не мог бы отнести Рарити одну книгу?

— Конечно! — ответил дракончик, и подхватив книгу, не торопясь, вышел из библиотеки.

— Могу вам чем-нибудь помочь, товарищ сотник? — спросила Твайлайт уже официальным голосом.

— Нет, я пришел, чтобы… извиниться. — начал Баян, неуверенно преподнеся букет ромашек. Но через секунду его речь была прервана единорожкой, которая, отвернувшись вновь к книге, начала агрессивно нападать на визитера.

— За что? За то, что пригласил на свидание и не пришел? За то, что разбил мне сердце? За то, что воспользовался моим доверием и открытостью? За то, что забыл меня? За то, что ты… ты… — Твайлайт всё больше распалялась и уже её голос ни имел ничего общего с умеренным и спокойным начальным. Наконец она обернулась и, злобно смотря на жеребца, всё ещё стоящего в дверях, начала медленно приближаться. — Я даже не могу подобрать достойное для твоего определения слово. Я… ненавижу тебя!

— Прости меня… — единственное, что мог вымолвить жеребец, внешне стараясь сохранить холоднокровие.

— За что?

— Что я всё ещё жив, — еле слышно проговорил единорог, слегка наклонив голову.

— Я никогда тебя не прощу. Понял! — в этот момент букет ромашек, охваченный фиолетовой магической аурой, с размаху хлыстнул жеребца по морде. — Такие, как ты, вообще не должны жить на свете! — выкрикнула Твайлайт, глядя жеребцу в глаза.

Сотник Баян понуро стоял перед Твайлайт Спаркл переваривая брошенное ему в упрек.

— Я же тебе говорила, сотник, что ты никому не нужен? — раздался насмешливый голос, и в этот момент стены дерева дома полыхнули зеленным пламенем. Около Твайлайт из зеленой вспышки появился до боли знакомый чёрный силуэт кобылицы с болотного цвета длинной гривой и кривым рогом. Хитиновый панцирь, мушиные крылья, дырявые копыта, клыки и эта презрительно-торжествующая ухмылка сомнений не оставалось.

— Посмотри на себя! Разве могут быть сомнения, в том, что тебя никто не любит и никогда не полюбит! — торжествующе проговорила Кризалис, разразившись смехом.

Баян почувствовал, как твердая поверхность начинает уходить из-под его задних копыт, и он начинает сползать в пропасть заполненную зеленым пламенем. Единорог пытался вскарабкаться, но всё было бесполезно, и вот уже перед ним, держащимся на передних копытах, возникает Твайлайт Спаркл и, глянув холодными фиолетовыми глазами, говорит: «Умри, неудачник!». Последняя опора растворилась под передними копытами единорога, и Баян устремляется камнем вниз навстречу зеленым языкам пламени.

— Баян, проснись! — разнесся эхом голос.

Сотник открыл глаза: перед ним завис в воздухе хорунжий Копьё.

— Что случилось?

— С четырнадцатого секрета донесли, что крупный летучий отряд противника движется по направлению к Понивиллю, — отрапортовал пегас, ткнув в карту, лежащую на столе кончиком крыла.

Недолго думая, сотник вышел из-за стола и вместе с хорунжим проследовал из палатки, попутно расспрашивая пегаса о деталях.

— Количество?

— Дозорные сообщают о трех драконах при пятистах грифонов.

— Сколько?

— Минут сорок — край!

— Отправь гонца к полковнику.

— Есть! — отсалютовав Копьё, взмыл вверх к засевшим на облаках своим.

Сотник Баян стал мысленно складывать логический пазл. Времени ждать подкрепления нет, ещё каких-то полчаса и вся эта орда растворится в лесу, сколько крови мы прольем, чтобы его зачистить, а если они с ходу прорвутся к городу, то, вероятнее всего, сразу же вырежут «элементы гармонии», а потом и оставшихся в городе жителей в целях устрашения. Их надо остановить или хотя бы задержать. Прозвучала команда: «Сотня, к бою!» — после которой лагерь стал напоминать разворошенное осиное гнездо. Доли секунды — и строй воев был готов к выходу. Проскакав в голову колонны, Баян скомандовал: «За мной», и вечернее спокойствие порвал стук сотен копыт, мчащихся навстречу врагам. Через лес и сквозь туман пегасы для маскировки скакали в едином строю с единорогами. Полчаса и вои прибыли на место, невысокая открытая опушка, край леса, весь городок как поднос на скатерти, но в этом месте жизни уже не было примолкли птицы, стих ветер. Сотник вывел колонну из леса на открытую местность, небольшую опушку, зажатую между двумя невысокими скалами. В их сторону уже смотрели, оскалив пасти, драконы, хвост которых прикрывала туча грифонов. На минуту вся эта процессия зависла на месте.

— СТРЕЛКИ, СТАНОВИСЬ! — скомандовал Баян, и единороги перестроились в две линии, живой черной стеной заслоняя собой лес и раскинувшийся за ним Понивилль.

Пять сотен вооруженных и злых грифонов плюс три полновесных дракона — эта сила, с которой можно штурмовать Кантерлот, не то чтобы какой-то провинциальный городок. Во главе этого интернационала смерти не последний из полководцев – грифонов, полковник Гловер, ранее служивший королю Грифонии пока очередная волна смуты вновь не захлестнула страну, после чего Гловер огнем и кровью принялся выжигать своих бывших товарищей и сторонников короля. Однако после провала мятежа бежал на приграничные земли, где пополнил ряды наемниками и летал убивать уже за деньги. Известно, что Гловер ничего так не любил, как войну и ненавидел, как пони. В общем нормальный палач.

Массивный серый грифон в черной стеганой кожаной куртке с серебряными наплечниками раздраженно вглядывался в возникшую на пути черную стену:

— Гранд! — взревел командир, после чего к нему приблизился другой грифон кофейного цвета с темными, почти черными перьями, торчащими из-под шлема на голове, и такими же черными крыльями.

— Что сделать, господин бригадный генерал?

— Что сделать? — проговорил сквозь оскал Гловер. — Вон тех козлов мне сделай, только так, чтобы всех!

— Понял!

Вновь раздался грифоний крик, и две сотни, выдвинувшись вперед, бросились в атаку.

 — ГОТОВСЬ, — скомандовал сотник, после чего единороги вытянули головы вперёд, — ВСПЫШКА, — на кончиках рога стала скапливаться и искрить магия, готовая в любую секунду ударить прямой наводкой, — ОГОНЬ!

Залп сходу порвал тишину, за ним другой, потом третий. Сбитые грифоны по инерции отлетая назад, а затем падали, как спелые яблоки на землю. Вспышки следовали одна за одной, вскоре к грифонам пришло горькое осознание того, что атака захлебнулась и с ходу прорваться сквозь линию им не удастся. Оставшиеся в живых повернули назад.

Бригадный генерал Гловер спокойно наблюдал, как поредевшие ряды грифонов возвращаются после неудачной атаки. Последним к нему приблизился стыдливо прячущий взгляд Гранд.

— Ну что, герой, сделал?

— Виноват! — только и успел сказать Гранд, как получил удар крылом наотмашь от бригадного генерала.

— Ты ещё смеешь оправдываться! Из-за тебя теперь придется бросить в атаку драконов, а они нам были необходимы, чтобы поджечь город, если надо огненной стеной прикрыть наш отход от преследования Селестии и её стражи.

Вновь раздался грифоний боевой крик. На этот раз в бой рванули драконы, выпустив предварительно по обороняющимся огненные сгустки продолговатой формы, напоминающие со стороны куриные яйца.

Сотник отдал команду: «ЩИТ!» после чего перед строем поднялось защитное поле, образовавшее полусферу. Грянул первый взрыв, за ним второй, после гул от врезающихся в землю огненных шаров казался непрерывным. Щит защищал от огня, но психологический эффект был куда сильней, вои-единороги лишь плотнее смыкали строй, прижав уши к голове. Баян стоял спокойно с левого края, никак не реагируя на огненный смерч бушующий по ту сторону.

Драконы спустились и, зависнув на расстоянии в 20−30 хвостов, топили в огне обороняющихся.

«Пора!» — пронеслась мысль в голове сотника. Баян оглядел своих бойцов, сейчас им всем вместе предстоит принять смертный бой, сойтись с превосходящим противником грудь на грудь возможно в последний раз. Если судьба, то что же, простите все кого я знал!

Щит уже стал черным от дыма и гари, как вдруг он одним рывком распахивается и из крон позади стоящих деревьев с оглушительным «Ура» на драконов высыпает, ощетинившийся пиками, строй пегасов, ведомых в бой хорунжим Копьё. В этот момент сотник дает команду: «АЙДА!» и у каждого единорога в строю появляется по паре ярко-красных крыльев феникса, искрящие по краям. Вои-единороги подхватывают атаку и ударяют уже снизу, отсекая грифонов. Крылья воев-пегасов также вспыхивают магическим пламенем, и вместе это напоминает рой разъяренных светлячков, напавших на ворон.

Драконы выдохлись и уже не могли подавить врага огнем. Первый дракон не успел среагировать, как получив оглушающий удар и пикой под ребро, повалился с десятиметровой высоты на землю. Второго настиг отряд вахмистра Петли, буквально искромсав в воздухе остро наточенными накопытными лезвиями, ещё одним изобретением воев, которое изначально применялось крестьянами для разрыхления почвы. Но, в условиях контактного боя, в небе были хороши все средства, и именно блестящие, наточенные накопытники воев веками приводили врагов в ужас. Один хорошо поставленный удар рассекал любую броню и оставлял после себя очень глубокую и рваную рану.

В это время вои единороги завязали драку с грифонами, балансируя в воздухе на огненных крыльях, выпуская короткие пучки магии в упор и разя врагов копытами. Сотник Баян схватился сразу с тремя грифонами. Первый попытался нанести удар секирой, но был встречен выстрелом. Второй с лёта хотел пронзить багрового единорога пикой, но Баяну удалось увернуться от удара и, пропустив противника вперед, лягнуть его по макушке. Настал черед и третьего грифона Гранда, вооруженного двумя кривыми саблями. Первые его удары скользнули мимо, так же, как и выстрел единорога не попал по грифону. Расстояние между соперниками сократилось, и вот уже они бьются нос к клюву, теснота. Только сейчас Баян заметил «оригинальные украшения» противника — продетые на бечевке зеленные, фиолетовые, синие, желтые, серые, белые и других расцветок рога единорогов, символ охотников за головами. Сотнику удаётся выбить оружие из когтистых лап грифона, но Гранд не сдаётся, он бросается на офицера и впивается когтями жеребцу в грудь.

Баян еле сдержался, чтобы не закричать от резкой острой боли.

— Скажи, прощай, офицер! — ухмыляясь, процедил грифон, протягивая вторую лапу к горлу единорога.

— Прощай, птичка! — выдавил сотник Баян, улыбнувшись железной челюстью, как из его рога в грифона ударил электрический разряд, от которого у последнего перья встали дыбом.

Гранд, замертво, рухнул на землю, издав последний вздох, а Баян с кровоточащей раной снова нырнул в бой.

Кольцо чувствовал себя как дома. Стрелял редко, но метко, бил раз, но наверняка. Ловко зажимал грифонов в захвате и буквально ломал как щепку.

«Ура! Мы ломим!» — послышался чей-то крик. Оставшиеся грифоны в панике начинают хаотичное отступление, но третий дракон, всё это время, отбивавшийся от воев-пегасов старавшихся почесать его копьями и накопытниками, предпринимает решительную попытку прорыва. Резкий выпад жилистым чешуйчатым телом — и дракон на всех парах рванулся сквозь линию пегасов к городу. Заметив, что раненый ящер рвется к городу, хорунжий приказывает воям переключиться на преследование и истребление всё ещё внушительных сил неприятеля. Сам, взяв с собой в помощь лишь урядника Бовгуна, бросился вслед за подранком, потому что загнанный, разъяренный дракон способен на всё ибо терять ему уже нечего.

Тихий вечер. Молодая серая пегасочка с золотисто-желтой гривой, и оригинальной отметиной в виде нескольких пузырьков шла по практически пустой улице, ведя рядышком маленькую единорожку с довольно грустной мордашкой.

— Мам, а почему папа не живет с нами, как в других семьях? — немного стесняясь, задала вопрос единорожка. Пегасочка остановилась и немного растерянно глянула на дочь слегка косыми глазами медового цвета.

— Ну, понимаешь, милая, у папы… очень ответственная миссия. Да, и он… — на последней фразе дочь оборвала серую пегаску, сказав: «Мам, В школе говорят, что папа нас бросил и ушел в другую… нормальную семью. А… мы ему не нужны. Это… это ведь неправда? Неправда, скажи, мам?» — закончив фразу, единорожка уткнулась матери в грудь и еле слышно начала плакать. Серая пегасочка ласкова, обняла единорожку и легонько погладила её крылышком по спине.

— Динки, — обратилась пегасочка к малютке, — не плачь, мама с тобой, я никогда тебя не брошу, всё будет хорошо!

— Мам.

— Что родная?

— Я тебя люблю!

Теперь слезки стали наворачиваться на желтенькие глазки пегасочки, она хотела ответить дочке, но раздался грохот. Пони обернулись и увидели, что улицу перегородил собой огромного размера крылатый ящер с горящими красными глазами и кровоточащими ранами по всему телу. Дракон чуть замешкался, но увидев перед собой двух пони, издал протяжный крик и выпустил из пасти огненное пламя.

Ещё секунда и кобылки обратятся в пепел. Мать сильнее прижала единорожку к себе крыльями и копытами, в надежде защитить напуганную малютку. Крепко зажмурила глаза и прокричала, как в последний раз слова: «Динки, мама тебя любит!» Резко жар от пламени остановила какая-то черная тень. Началась гнетущая тишина. В голове взбудоражено носился вопрос: «Мы уже умерли?» Дракон вновь подал голос, но уже предсмертный прежде чем удариться головой о землю и уснуть навсегда с копьём в шее.

Пегасочка открыла оба глаза и искоса увидела, что от огня их собой закрыл темно-синий жеребец — пегас в черном мундире. Внезапно жеребец отпустил крылья и без сознания начал сползать на землю. Но тут его аккуратно подхватил второй пегас вороной масти в белой шапке заломанной на затылок.

— Дёрпи, вы не ранены? — спросил хорунжий Копьё у пегасочки всё еще прижимавшую маленькую единорожку к груди, на что пегаска лишь еле покачала головой из стороны в сторону, смахнув слезы из глаз светлым хвостом.

Дерпи была потрясена увиденным вокруг места, где они сидели, была выжженная земля, ещё источавшая пар от огня. Увидела она и их спасителя, которого вороной пегас уже взвалив на свою спину, взмыл в небо, приговаривая на ему на ухо: «Терпи, браток, бывало и пострашнее, щас до больницы, будешь как новенький!» В мгновение ока вороной пегас скрылся из виду, а на стремительно уходящей в ночь улице осталась лишь спасенная Дёрпи с дочкой.

Часть 15 Отчёт

Бой был коротким. Отступавших грифонов домяли копьями и подковами вои-пегасы и подоспевший на подмогу эскадрон даркпони или «темников», как их называют вои. К полуночи на место сражения вновь установилась тишина, а ночная мгла скрыла весь масштаб произошедшего. Очевидцы потом расскажут, что вся местность в направлении атаки была покрыта телами павших грифонов, как роем черной саранчи. Одни валялись на спине с застывшими направленными взорами в небо, другие, распластавшись крестом на брюхе, сжимая в холодных лапах оружие. Позже, утром, на шеях у многих из них будут найдены костяные амулеты, вырезанные из рога единорога, считалось, что они чудодейственны только в том случае, если рог спиливать… «на живую». А в сумках и карманах вои найдут пачки «пергамента» с рисунками, когда-то представлявшими из себя кьютимарки пони, их носили скорее как трофей, особенно ценились кьютимарки с оружием, щитами и крыльями. «Дикость?!» — скажут одни, «Варварство?!» — скажут другие, «Да! — ответит солдат, — Это всего лишь война, а войны сами по себе проявление крайней первобытной дикости!»

 — Товарищ сотник, разрешите доложить! — обратился к командиру вахмистр Петля, повиснув в воздухе и отдавая воинское приветствие.

— Докладывай!

— Раненые отправлены в госпиталь, убитых нет!

— Как нет, а эти? — спросил сотник, обведя копытом поле.

— А, эти! Битых драконов три, а общипанных грифонов четыреста насчитали.

— Дозорные насчитали пятьсот. Где остальные тогда?

— Не могу знать! Ещё грифонов десять в плен взяли!

— Замечательно!

Тишина больничных коридоров, вдоль стены которых, сидели уже перевязанные или ожидающие перевязки жеребцы в черных измятых сюртуках, действовала успокаивающе. Лишь изредка сонная атмосфера прерывалась вскриком из операционной и настойчивым требованием врача. Была уже глубокая ночь, когда кончился бой, поэтому всех средне и тяжело раненых разместили в больничных палатах до утра, остальных отправили на перевязку.

Статный вороной пегас, погруженный в свои мысли, медленно мерил серый пол шагами. Начало светать, позади бессонная ночь, лучик солнца скромно стал ползти по полу, пока не встретил на своем пути черное препятствие. Жеребец на секунду остановился, как вдруг его окликнул мягкий голос: «Хорунжий, доброе утро!»

Копьё обернулся, перед ним стояла серая пегасочка с «золотой» гривой и маленькая светленькая единорожка.

— Доброе, что вас в такую рань в больницу привело, мисс Хувз? — поинтересовался хорунжий сразу узнав пегасочку по характерному лишь ей косоглазию, что придавало кобылке загадочности, к которой надо было привыкнуть.

— Мы не знали, как вас отблагодарить, но Динки подсказала, что лучше будет испечь мои фирменные маффины! — проговорила Дерпи и передала вороному пегасу ещё теплую коробочку с выпечкой.

— Простите, а как его зовут? Я нарисовала ему рисунок, но не знаю, как правильно подписать! — проговорила единорожка, протягивая лист бумаги хорунжему.

— Бовгун его имя.

Единорожка сразу положила лист на скамью и достала цветные карандаши.

— А как он, в порядке? — украдкой поинтересовалась Дерпи, чтобы дочка не слышала.

— Он… сейчас… — проглотил слова вороной пегас.

Дверь в палату открылась, из неё шагнул кофейного цвета единорог в белом врачебном халате и заметно измученным видом.

— Товарищ хорунжий, — последовал характерный вздох.

— Товарищ доктор, Дерпи с дочкой хотели бы увидеть раненого, пожалуйста, позвольте, — оборвал врача на полу фразе хорунжий Копьё.

— Я написала! — радостно подскакала к компании Динки, демонстрируя рисунок и разноцветную надпись на нем.

Доктор слегка кивнул и замолчал, склонив голову, делая вид, что изучает бумаги на планшетке. В это время в палату зашел Копьё, а следом за ним пегасочка с дочкой. На одной из кроватей лежал на животе темно-синий пегас, укрытый почти с головой одеялом.

— Он спит!

— Мам, как думаешь, ему понравится?

— Ну, конечно, понравится милая, это же ты сделала! — ответила полушёпотом Дерпи.

Единорожка тихонько подошла и положила рисунок на рядом стоящую тумбочку.

— Спасибо! — шепнула единорожка на ухо пегасу.

Какое‐то время они ещё постояли в полной тишине, но через секунду, мама обратилась к дочке: «Пойдем, милая, пусть Бовгун отдыхает!»

— Хорошо, мам, — проговорила единорожка, — До свидания.

Маленькая кобылка выскочила за дверь

— До свидания и спасибо вам… за всё! — робко сказала Дерпи и, сделав шаг вперёд, чмокнула офицера в щеку, после чего скрылась за дверью, оставив пегаса в обнимку с коробкой.

Мгновение спустя в палату вновь зашел доктор. Не глянув на пегаса, коричневый единорог прошел к кровати и, постояв немного рядом, подтянул одеяло, закрыв урядника Бовгуна полностью.

— Давно он…

— Минуту назад. Признаться, за все годы практики я не видел ничего подобного. Раны изначально были не совместимы с жизнью.… Я удивлен, что он… смог продержаться до утра. — голос единорога стал прерываться.

— Бовгун был сильным бойцом. — проговорил пегас и, открыв коробку с выпечкой, повернул её врачу, — Угощайтесь!

Доктор магией подхватил парочку маффинов и, сославшись на занятость, покинул палату. Хорунжий вновь остался наедине с собой и павшим товарищем. Копьё понимал, что шансов выжить у его боевого друга практически нет, но всё равно продолжал до последнего верить в чудо. Чудо не произошло! Бовгун отдал свою жизнь за абсолютно незнакомых ему пони, успокаивает лишь то, что «Блажен тот, кто сложит голову за други своя…». Вороной пегас смахнул скупую слезу, а затем, кинув взгляд на окно, увидел солнечный луч, протягивающийся к покойному.

— Спи спокойно, брат. Ты победил! А мы ещё повоюем!

Хорунжий Копьё тихо, вышел из палаты и вновь побрел по коридору больницы вдоль рядка сидящих воев с марлевыми повязками, раздавая им маффины из коробки. Дойдя до процедурного кабинета вороной пегас открыл дверь и вошел внутрь.

Белая земная пони с отметкой в виде красного креста накладывала ватную подушку поверх свежего шва на груди багрового единорога. Чёрный мундир аккуратно лежал на стуле вместе с ремнем и офицерской сумкой.

— Баян! — обратился пегас, после чего жеребец поднял на него глаза и, не сказав ни слова, на секунду зажмурился, еле заметно кивнув головой. — Ты уже знаешь?

— Доктор сообщил.

Слова были лишни! В палате установилась тишина, нарушал которую медленный, но твердо приближающийся звук подкованных копыт. Дверь вновь распахивается, и внутрь входят двое белоснежных пегасов в золоченой броне.

— Кто здесь сотник Баян? — спросил один из них.

— Я!

— У нас приказ немедленно доставить вас во дворец. — отчеканил стражник.

— Ну, что же, — единорог, оставленный медсестрой, схватив зубами со стула сюртук, принялся натягивать его на себя, — Приказ есть приказ, ведите!

Сотник вышел из палаты в сопровождении пегасов. На улице для него уже была подготовлена золоченая карета. Стражники впряглись, и через минуту колесница с пассажиром взмыла и поплыла по небу. Лететь до города-столицы было не так далеко, но единорога вскоре сморило ожидание. Баян лег на пол колесницы, поджав под себя копыта и закимарил, позади был бой и три бессонные ночи.

Всем легкораненым быстро оказали помощь и разрешили вернуться в строй. Хорунжий Копьё только собирался повести колонну в лагерь, как к нему обратилась фиолетовая единорожка: «Кхм! Копьё, а где я могу найти сотника Баяна?»

— Мисс Спаркл…

— Можно просто Твайлайт!

— Твайлайт, сотника срочно вызвали во дворец, даже конвой прислали! — ответил пегас.

— Когда он вернется, передадите ему письмо, пожалуйста!

Твайлайт Спаркл магией передала свиток вороному пегасу, а затем, кокетливо улыбнувшись, ушла.

Колеса резко коснулись земли, и какое-то расстояние ещё катилась, пока колесница не замерла. Сон слетел как осенний лист при забеге.

— Прибыли, товарищ сотник! — обратился один из стражников, обойдя и заглянув внутрь.

— Хорошо! — ответил единорог, поднимаясь и ступая вновь на твердую землю.

Перед командиром предстал дворец солнечной принцессы во всем своем великолепии. Мраморные своды и колонны, статуи, гобелены и витражи, отражающие события давно минувших дней, и неотъемлемая красная ковровая дорожка. Нельзя сказать, что Баян впервые в жизни оказался во дворце, его водили сюда на экскурсию в составе кадетского класса. Тогда всё казалось таким большим и величественным, что Баян невольно ощущал себя крохотным. Вот начался коридор боевой славы Эквестрии. Узкий и длинный, он был выполнен в красном и золотом тоне, как нельзя лучше, отражавший ту силу, решительность и боевой дух, с которым воины, раз за разом шли в бой за народ и Отечество. Баян вспомнил, как в детстве он и Шайнинг стояли и с упоением разглядывал золотые буквы на боевых знаменах и штандартах, мнили себя в строю под командованием великих героев-защитников Отечества, жаждали подниматься в копытопашные атаки и перестрелки. Молодость! Молодость! Потом Баян шёл по коридору славы под конвоем, чтоб получить заслуженное наказание за дуэль-покушение. И вот теперь вновь идет багровый единорог по этому коридору в тревожном ожидании. Наказать могли за то, что дракон смог прорваться к городу или за несвоевременную разведку и донесение. Логично можно было предположить, что его вызвали в замок, чтобы заключить в темницу, по обвинению в измене, прошлое «покушение» было бы как отягчающий фактор. «Возможно, принцесса желает показательно расправиться со мной, в назидание остальным! Может такое быть?… Неет! Её высокопревосходительство принцесса дня, старшая правительница Эквестрии, Селестия, сурова, но справедлива, а значит, если я в чем-то виноват, то обязан за это ответить! По справедливости!» — рассудил про себя единорог, подходя к двери главной залы.

Двери распахнулись, и единорог, решительно чеканя шаг, прошел по ковровой дорожке к трону, на котором восседала правительница Эквестрии.

— Ваше высокопревосходительство, командир третьей ударно-заградительной сотни Баян по вашему приказанию прибыл, — доложил по форме единорог, застыв, отдавая воинское приветствие.

— Вольно! Товарищ сотник!

Аликорн обмерила единорога проницательным взглядом, медленно начала спускаться с трона и подходить вплотную.

— Мне уже известно о попытке прорыва на линии, — заявила правительница. — Я возмущена…

«Конец-понец, вам, товарищ сотник!» — пронеслась мысль в голове у единорога.

— Почему мне всё ещё не представили приказы о награждении, а, товарищ полковник?

— Виноват, ваше величество! — по залу прокатился твёрдый и крайне знакомый командирский бас.

Затем несколько шагов подкованными копытами, и с Баяном поравнялся статный, белый единорог в фиолетово-золотых доспехах и с сине-голубоватой гривой.

— Полковник Армор, — обратилась принцесса Селестия, — Сейчас же подготовьте с сотником список всех заслуживающих поощрения участников сражения и подайте в мою канцелярию!

— Слушаюсь, ваше величество!

Белый аликорн, расправив крылья, обошла единорогов и уже около двери вновь обратилась к ним мягким, почти материнским голосом: «Мы с сестрой будем с нетерпением ждать вас на ужин!»

Дверь захлопнулась, а в зале повисло молчание.

— Разрешите вопрос, товарищ полковник?

— Разрешаю!

— «Вас» — это меня и вас или только вас?

— Баян, не тупи! — с улыбкой ответил Шайнинг, и добавил следом, протягивая копыто. — Рад тебя видеть, брат!

Последовали крепкие дружеские объятия.

— А ты уже полковник, как я погляжу?

— Да и ты не плошаешь. Хех, Каменный единорог! — сделав акцент на прозвище старого друга, отметил Шайнинг.

— И ты знаешь!

— Ха, смеёшься что ли, весь Кантерлот слышал о несгибаемом и неустрашимом «Каменном единороге». Ты — легенда.

— Слухи сильно преувеличены.

— Да, Баян, жизнь меняется, а ты всё такой же скромный!

— Ну, скромность это не порок! В жизни помогает.

Шайнинг Армор улыбнулся и ответил: «Пойдем, ты небось ещё не завтракал?!»

— Нет и не спал практически.

— Ну тогда идем ко мне отдохнешь, а потом за работу.

— Идем! — согласился сотник, и жеребцы проследовали к выходу.

Путь до дома Шайнинг Армора был недолгим. Раннее утро, тем не менее на улицах столицы было уже не протолкнуться. Баян никогда особо не любил толпу и за пять лет успел отвыкнуть от большого города, поэтому чувствовал себя немного потерянно. Вскоре друзья подошли к небольшому двухэтажному кирпичному коттеджу.

— Это что, твой дом?

— Не совсем, государственный! — ответил белый единорог, поднимаясь по лестнице. — Ты, наверное, в курсе, что я женился?

— Конечно! Вся Эквестрия в курсе и свадьбы, и вторжения перевертышей.

Баян и Шайнинг стояли в прихожей, как вдруг со второго этажа к ним навстречу стала спускаться она, та ради встречи, с которой Шайни не раз подвергался взысканию за самоволку. Прекрасное воплощение самого светлого чувства — любви, принцесса Миамора Каденция. С годами нежно розовая кобылка с причудливой собранной в хвостик гривой стала настоящей леди, рядом с которой багровый единорог выглядел бы как старая болотная коряга. Баян искренне был рад за друга, завоевать сердце такой красавицы, ему самому было не дано. Да что там завоевать, даже рот открыть в присутствии кобылки сотнику было стыдно.

— Баян, я так рада снова видеть тебя!

— Здравия желаю ваше…

— Баян, ты что, просто Каденс, — остановила его принцесса.

— Виноват!

— Ты ничуточку не изменился. Всё такой же, жутко застенчивый! — произнесла Каденс, внимательно оглядев единорога. Баян смутился, но виду не подал.

— Ладно, дорогая, нам нужно поработать. — начал подталкивать друга Шайнинг. — Мы будем в кабинете.

Каденс понимающе улыбнулась и отошла в сторону. Вскоре жеребцы скрылись за резными дверями. Кабинет полковника Армора выглядел, так, как и должен выглядеть: массивные книжные полки вдоль стен, большое окно, рабочий стол с зеленым сукном, несколько кресел и диван с подушками, на полу был расстелен заграничный ковер.

— Располагайся!

— Спасибо. — ответил Баян, устраиваясь на зеленом диване. — Поздравляю, Шайнинг, жениться на такой красавице… думал уже о… продолжении рода?

— Баян, всему своё время, — ответил полковник. — Ты мне лучше скажи, какая обстановка на личном фронте у тебя?

— Всё… спокойно!

— Что вообще никого?

Шайнинг не знал о тайных встречах своей сестры с его другом. Баян и Твайлайт решили, что будет лучше, если о них никто не будет знать.

— Нет. Совсем никого. Кобылкам я как не нравился, так и не нравлюсь. — холодно произнес единорог. — Ни кола ни двора. Ну какая может быть жизнь с таким, как я? Сам видишь. — обведя копытом морду и продемонстрировав железные зубы проговорил жеребец. — Со смертью разве что повенчаюсь, когда мой час пробьёт.

— Зря ты так, время лечит, а любовь залечивает! Кобылку тебе нужно найти. В Кантерлоте или в Понивилле много привлекательных пони, просто присмотрись, нельзя же постоянно работать и думать о смерти!

Баян замолк, он понимал, что Шайнинг Армор прав, но от этого сердце почему‐то стало свербеть с невероятной силой, а к глазам подкатывали волны. Хотелось плакать, хотелось излить душу старому другу. Признаться во всём: и в любви к Твайлайт, и в усталости, и в страхе, и в слабости. Но нельзя! Надо оставаться хладнокровным, надо перешагивать через себя, снова и снова, как делаю это каждый день. Надо! Простое Сталлионградское «Надо». Надо оставаться воином-жеребцом, даже если в поле ты остался один.

— Давай займёмся уже списками, — спрыгнул с темы Баян, пожалев о своем вопросе в начале.

— Хм, давай!

Согласовав все списки, проверив и перепроверив их по несколько раз, офицеры отослали заверенные подписями документы и переместились в гостиную, где их уже ждал заботливо сваренный и разлитый по кружечкам чай и компания.

— Мама, папа, не слышал как вы зашли! — немного, растерянно проговорил Шайнинг.

— Мы с мамой шли мимо и решили проведать молодожёнов.

— Вижу, вы неплохо обустроились, — отметила белая единорожка с розово-белой гривой и хвостом.

— Мама, папа, вы ведь помните моего старого друга по кадетскому корпусу Баяна.

— Как не помнить?

— Не стойте, проходите, присаживайтесь, — пригласила их к столу принцесса Каденс.

— Баян, как мама?

Единорог нервно сглотнул и виновато ответил: «Нормально!» знать наверняка он не мог ведь был в ссылке, и писем не получал ни от кого.

— Мы слышали: тебя отправили в Заупряжское войско. Как служба?

— Нормально. Я стал воем.

Родители Шайнинг Армора и Твайлайт Спаркл, всегда были добры к Баяну но именно эта доброта вводила скромного и замкнутого жеребчика в ступор. Мама Баяна души не чаяла в сыне, но была творческой пони и часто работала допоздна, а сестра была светской пони и проявляла мало интереса к младшему несуразному брату, поэтому он невольно привык к одиночеству и чувству собственной бесполезности.

— Ты ещё не обзавелся второй половинкой? — кивнул на сына и принцессу темно-синий жеребец единорог.

— А кому я нужен? — решил отшутиться багровый единорог.

— Ну ведь у каждого должен быть кто-то особенный, — отметила принцесса отпив чаю. — Может, тебе стоит обратить внимание на сестру Шайнинга Твайлайт… — как бы между прочим добавила Каденс, заставив сотника поперхнуться чаем.

Наделенная даром видеть и способствовать любви, принцесса Каденс, вероятнее всего давно знала о чувствах Баяна к Твайлайт.

— Вкусный чай! — откашлявшись, сказал багровый единорог, а затем извинившись, встал и вышел из гостиной.

— Каденс, — обратился муж к жене, — тебе не кажется, что так шутить это чересчур?

— Баян — хороший жеребец, но сватать ему нашу Твайлайт это слишком. К тому же она уже взрослая пони и в состоянии сама найти себе достойного жеребца, — подчеркнула мама.

— А я согласен! Твайли засиделась в этой своей библиотеке с книжками в обнимку. Пора ей уже начинать общаться не только со Спайком, — заметил отец.

— Безусловно, но и подгонять нашу кобылку не надо. Хорошие жеребцы на дороге не валяются.

Пока в гостиной родственники обсуждали будущее Твайлайт и Шайнинга, сотник в ванной комнате приводил свои мысли в порядок. Каждый раз когда кто‐то говорил ему о том, что необходимо найти кобылку, то сердцу единорога как будто становилось тяжелей работать. Глянув в зеркало, Баян как и прежде видел лишь недостатки: впалые глаза и мешки под ними, потрескавшиеся губы, царапины на переносице. Неожиданно, веки стали тяжелеть дыхание учащаться, а копыта вдруг поразила слабость. В отчаянной попытке сохранить связь с реальностью, Баян уперся передними подкованными копытами в стену, но было поздно, опора стала таять…

Часть 16 А хочешь, я тебя отмечу?

— ПОДЪЁМ, КАДЕТ! — громыхнул громкий голос на ухо.

Багровый единорожек в темно-синей гимнастерке «подорвался» на месте и сквозь дрему отрапортовал: «Й-а, то есть Я!»

— СвиньЯ! Ха-Ха-Ха-Ха! — раздалось ржание.

Вагон легонько тряхнуло.

Перед Баяном гарцевал, разрываясь хохотом, белоснежный единорог со светлой гривой и в такой же темной гимнастерке.

— Блюблад, тебе что, делать нечего?

Откашлявшись от смеха, белобрысик ответил: «Зачем что‐то делать если, есть, такие, как ты?»

— В смысле???

— Тормознутые пустышки, созданные, чтобы исполнять поручения!

— Тебе что, тетя прислала амулет бессмертия или бесконечные зубы? Ща по щам получишь!

— Ух ты, напугал! Давай, тронь, мигом в темнице окажешься, что завидно? Да! Обо мне сама принцесса помнит и заботится, а о тебе хоть кто‐то помнит, кроме библиотечной пыли?

Блюблад понимал своё превилегированное положение и уже в юности активно им пользовался, многим доставалось от этого сопляка, но жаловаться никто не хотел и не решался. Вот и Баяну оставалось лишь терпеть издевательства этого назойливого гада. Пока.

— ЗАНЯТЬ СВОИ МЕСТА! — громыхнул командирский бас, и кадеты вновь разбежались по лавкам.

«Прибыли!» — послышались радостные голоса.

Военный эшелон прибывал на главную станцию вокзала Кантерлота, возвращая домой на каникулы кадетов из учебных лагерей. На вокзале молодых защитников Эквестрии встречали официальные лица, а также родители, братья, сестры и друзья. Недолгое построение на перроне, речь, похвала отдельных отличившихся бойцов и команда «Разойтись!» На этом всё! Теперь кадетов ждёт несколько недель заслуженного отдыха. Блюблад в сопровождении стражников, гордо задрав нос, пошел к королевской карете. Другие кадеты также покидали вокзал с родителями.

Баян тщетно пытался отыскать в пестрой толпе пони знакомый с детства силуэт мамы, но кучки становились всё меньше и вскоре весь перрон опустел. Единорог с грустью осознал, что он остался один. Сверху начал накрапывать дождь, поэтому кадет освободил плащ-палатку от вещмешка и, накинув её на себя, побрел под усиливающимся дождем домой.

Когда мы с сестрой стали взрослее, мама часто уезжала в другие города по работе. «Мама просто очень занята, ты же уже взрослый и должен это понимать!» — маячили мысли в голове. «Мама тебя любит, сынок, мама всех вас любит!» — вновь всплыло воспоминание. Она очень сильно нас любила, поэтому работала от зари до зари, чтобы обеспечить всем необходимым для достойной жизни в столице. Пока Баян шел вдоль дороги, дождь из противной мороси перерос в агрессивный ливень, плащ-палатка промокла насквозь и теперь холодила спину. Вдруг спереди тормознула крытая повозка с желтыми шашечками.

«Чего его дернуло тут остановиться?» — подумал единорог, обходя карету.

— Баян, садись, подвезем! — пригласил знакомый голос.

Багровый единорог выглянул из-под капюшона и увидел по — доброму улыбающегося Шайнинг Армора — одного из немногих товарищей по корпусу, кого Баян мог назвать своим другом.

— Спасибо, Шайни, я как-нибудь сам дойду.

— Садись, говорю! — сказал Армор и, засветив рогом, телепортировал единорога с земли в крытую карету.

В мгновение ока Баян очутился внутри и карета тронулась с места.

— Здравствуй, Баян, как твои дела? — поинтересовался темно-синий жеребец единорог с аккуратно зачесанной набок гривой, отец Шайнинга.

Своего отца Баян не знал и не помнил, родители развелись, когда ему было четыре года, поэтому внутреннее он всегда ощущал нехватку чего-то очень важного, без чего нельзя жить, но не понимая чего, с возрастом единорожек стал попросту замыкаться в себе.

— Здравия… то есть, Здравствуйте сэр. Спасибо, неплохо.

— Такой дождь, что же тебя никто не встречает?

— Заняты очень! Мама работает, ей некогда, а сестра учится в университете, — как под копирку ответил багровый понь.

— Ясно!

— Хулиганили там? — спросил в шутку отец.

— Никак нет, — синхронно ответили жеребцы.

— Молодцы!

Карета остановилась около небольшого кирпичного дома, окруженного причудливой литой оградкой, с которой во время дождя слетали на траву капли. Баян выпрыгнул из кареты, поблагодарив за помощь и, перепрыгивая через лужи, прошел по узкой тропинке к двери, но стук в дверь, ничего не дал. Ворох не разобранных газет, писем, приглашений на уже прошедшие выставки, показы, званые вечера, обеды, (после этого слова желудок недовольно завибрировал) говорили об уже недельном отсутствии хозяев.

— Баян, это ты? — позвал мягкий голос.

— Да, миссис Фрост, это я, — отозвался единорог даме, под зонтом гуляющей с маленькой сварливой болонкой, — скажите, пожалуйста, а где мама?

— Мне твоя мама сказала, что ты приедешь не раньше вторника!

— Ну вот так получилось!

— Она, вероятно, ещё в Филедельфии на выставке, а твоя сестра всего три дня назад улетела с группой студентов в Лас Пегасус! — ответила кремовая единорожка, после чего болонка дернула поводок, уводя за собой хозяйку.

Дождь продолжал отыгрывать незатейливые грустные мотивы по железным подоконникам, погружая единорога под плащом в печальные думы. От чего-то непогода и сырость стали Баяну безразличны и даже приятны, ему вдруг дико захотелось вновь оказаться в привычном окружении: в корпусе, в казарме, в палатке, где он был бы не одиноко стоящим под дождем маленьким единорогом, а вновь полноценной функциональной частью отряда, кадетом, таким же, как все, в дождь, в град, в снегопад неважно, главное — одним из всех, а не просто одним.

— Баян, — вновь окликнул товарища Шайнинг.

— Что?

— Раз твои ещё не приехали, может заедешь к нам?

— Эммм, — промямлил единорог, соображая, как бы повежливее отказаться, — Спасибо, но… мне как-то неудобно так вас напрягать!

Армор выскочил под проливной дождь и, подойдя к товарищу, сказал: «Неудобно спать на потолке! Одеяло спадает. Что нам говорил старшина на марш-броске?»

— Гвардия своих не бросает! — процитировал багровый единорог инструктора.

— И друзья, тоже! — добавил Шайнинг, — пойдем, нечего под дождем мокнуть.

— А твои родители не будут против?

— Конечно, нет! Они же тебя знают.

Баян согласился и вместе с другом вновь направился к карете. Ещё двадцать минут тряски по мокрым улочкам Кантерлота и они прибыли уже к большому двухэтажному особняку с задним двором и садом. Внутреннее убранство ярко демонстрировало интеллигентность хозяев, вкус в купе с тягой к знаниям. Эстетика плюс духовность — идеал для единорога.

Пока Баян и Шайнинг в прихожей на сухо вытирали ноги от грязи, по лесенке зацокали копытца. Внезапно Шайнингу на шею бросилась изрядно подросшая младшая сестра, от чего наш отличник боевой, физической и политической подготовки чуть не повалился на спину, как подкошенный.

— Твайли, я тоже рад тебя видеть, — с доброй улыбкой ответил старший брат, возвращаясь в нормальное положение.

— Я так рада, видеть вас!

— Здравствуй, Баян! — кокетливо улыбнувшись, поздоровалась Твайлайт, слегка теребя краешек фиолетовой гривы копытцем.

— Здравствуй, Твайлайт, как… учеба?

— Всё прекрасно, на днях принцесса доверила мне самостоятельно освоить антигравитационное заклинание и поставила высший бал!

— А разве могло быть иначе? Ты же умница! — похвалил кобылку белый единорог, вызвав у последней лёгкий румянец.

— Спасибо. С.Б.Л.Д.Н. а как… у вас дела?

— Всё… нормально! Шайнинга вновь отметили, за образцово-показательную дисциплину в отряде, — ответил Баян.

— А тебя отметили?

— А меня… обещали, отметить, когда отличусь, — слабо и неуверенно улыбнувшись, ответил багровый единорог, проведя по выстриженной под корень гриве копытом. Баян не просто не любил носить длинную гриву, ему вообще не нравились сложные причёски скорее по практическим соображениям. Однако, причиной полного отказа от растительности на голове стала шутка принца Блублада, который ночью, с помощью заклинания, перекрасил Баяну гриву в ярко зелёный цвет. Конечно заклинание перекраски можно было повернуть назад, но единорожек давно решил радикально избавиться от волос на голове и просто искал повод.

Не смотря на такой мало привлекательный вид собеседника, Твайлайт не лукавила, она искренне была рада видеть друга своего брата. Шайнинг в это время уже закончил оттирать копыта от грязи и, аккуратно обойдя сестрёнку, пошел на кухню.

— А, и ещё Твайли, — нервно стал копаться в вещевом мешке багровый единорог и наконец достал оттуда и протянул фиолетовой единорожке причудливого вида заколку в виде кометы с искрящим хвостом. — Вот, это тебе!

— Спасибо! Это же точная копия… — нервно подбирала слова единорожка, но её горящие фиолетовые глазки были куда красноречивее.

— Баян…

— Да?

— А хочешь, я тебя отмечу?

— Хм, это как?

Единорожка сделала шаг вперед и легонько чмокнула кадета в нос, после чего, хихикнув и с разлившимся по мордочке румянцем, исчезла в фиолетовой вспышке. На втором этаже хлопнула дверь, выведя багрового единорога из оцепенения и смущения.

— Баян, идем ужинать, — позвал Шайнинг товарища, — Баян, что ты там застрял?

— Иду!

Единорог спешно завязал рюкзак и двинулся на кухню, откуда его уже на полпути встретил дивный аромат. Овощи, сено, цветы, уксус. Уксус?

Медленно белый туман стал растворяться. Сквозь эхо стали проступать знакомые голоса: «Доктор, что с ним?»

— Не волнуйтесь, господин полковник! Он в порядке.

— От чего тогда обморок?

— Сложно сказать, переутомление, стресс, кровопотеря, авитаминоз, но одно очевидно: господину офицеру необходим отдых. Я сделал ему укол, но сейчас для него лучше всего — крепкий и здоровый сон. В будующем я бы настоял на полном медицинском обследовании.

Баян разлепил глаза: он лежал уже на кровати, рядом с которой стоял его друг и командир, полковник Шайнинг Армор, и разговаривал с серым единорогом с очками на переносице и стетоскопом, переброшенным через шею. Неожиданно к голове сотника протянулось розовое копытце и заботливо поправило компресс, лежащий на ней.

— Баян, ты как? — обратился Шайнинг.

— В целом нормально, только голова болит. Что произошло?

— Мы услышали какой‐то звук и зашли в ванную, а там ты лежишь на полу без сознания, — ответила принцесса Каденс.

— Доктор сказал, что это от переутомления! Так что сейчас Баян отдыхай, а вечером на ужин к принцессам.

— Есть!

— И пить тоже! — пошутил Шайнинг, — Спи, брат.

Баян стал вновь погружаться в мир снов и на этот раз уже как положено, спокойно без суеты, таблеток, уколов и ударов головой об пол. Затишье! Можно себе позволить отдохнуть. Отдохнуть!

Часть 17 Яблочный пирог

Можно ли сойти с ума от яблочного пирога? А от любви?

— Здравствуй, Эпплджек, — поздоровался белый единорог с фермершей, зайдя в дом.

— Здоров, — немного растерявшись, ответила кобылка. — Как служба?

Кольцо фыркнул, но ответил: «Нормально».

— Слыхала, вы недавно атаку отразили. Молодцы!

— Спасибо.

— Трудно было?

— Как всегда, — слегка замялся единорог, не решаясь рассказывать о побоище, устроенном за лесом. — Как там… Эпплблум?

— Уже лучше, пойдем, она хотела тебя видеть, — поманила за собой на второй этаж Эпплджек.

Единорог шел следом, невольно любуясь краем глаз каждым движением гибких бедер золотогривой фермерши. Отличительный знак в ввиде трех красных яблочек, «Как же он ей подходит!» — подумал Кольцо. Хорунжему стало невероятно стыдно: «Эпплджек к тебе со всей душой, а ты? О столь прекрасной пони думаешь столь пошлые мысли! Айяйяй! Что сказал бы папа?» — промчался голос совести в его голове. Эпплджек неспешно осеклась, но, не поймав на себе чужого взгляда, продолжила путь.

— Ну, вот, входи! — сказала у двери зеленоглазая красавица, пропуская единорога вперед, в комнату, освещенную тусклым светом ночника. — Ну-ка, погоди! Ты чего это так покраснел, сахарок, заболел что ли?

— Неет! Просто, тепло у вас дома, а я ещё и в меховой шапке, — отмазался Кольцо, натянув на физиономию улыбку.

— А, тогда ясно!

Светлый единорог прошел в комнату к маленькой кобылке и тут же оказался в цепких объятиях малышки уже без банта, но с вычесанной гривой и чистой шерсткой.

— Кольцо, — воскликнула Эпплблум зарываясь мордочкой в белую шерстку жеребца. — Я так рада тебя видеть!

— И я рад!

— Эпплблум, ты почему не в кровати? — возмутилась старшая сестра.

— Но, Эпплджек…

— Никаких но, быстро в кровать!

Малышка прихрамывая, запрыгнула на кровать и мордочкой зарылась под одеяло. Эпплджек и Кольцо присели рядом с кроватью, украшенной резными яблоками, как из-под одеяла показалась светло-жёлтая мордочка и грустные янтарные глазки.

— Кольцо, а… расскажи, как ты получил свою кьютимарку!

— Эпплблум, тебе же сказали, что у воев так не принято… — начала было осаживать сестренку фермерша, как её прервал единорог.

— Всё в порядке, Эпплджек, я обещал, что расскажу. Только единственное, о чем попрошу — это никому не рассказывай! Договорились? — обратился единорог к маленькой земной пони.

— Договорились!

Глазки малышки заметно повеселели, а по мордочке разлилась улыбка. Эпплджек тоже навострила ушки и, стянув свою ковбойскую шляпу, начала слушать.

— Когда мне исполнилось 9 лет, отец стал брать меня с собою в патруль вдоль линии границы…

 — Пап, я готов.

— Чего? — недоуменно протянул мускулистый земной пони с лимонно жёлтой шерстью и темно русой гривой, одетый в чёрный долгополый мундир с серебряными погонами на воротнике. На груди разместились три ордена феникса, представлявшие собою аккуратные платиновые кресты с фениксом в центре.

— Виноват! Воспитанник хутора Волчья яма, к выходу готов, — отрапортовал невысокий жеребенок-единорог с белой, как мука, шерсткой и светло-коричневой гривой, одетый в темно-синюю гимнастёрку и идентичную по цвету бескозырку с красной тульей.

— Готов?

— Так точно, товарищ есаул! — отрапортовал жеребчик, поправляя седельный мешок.

— Ну, тогда присядем на дорожку.

Вой-офицер присел на скамью, а жеребёнок сел рядом. Лишь старые часы с кукушкой, висящие на выбеленной стене, монотонно отмеряли секунды. Кольцо обратил взор на старый портрет, где был запечатлен статный жеребец-единорог с проседью в гриве и тяжелым взглядом, одетый в чёрный длинный жупан с полковничьим нагрудным знаком. Голову этого славного воя венчала чёрная шапка со спускающимся к спине тёмно-желтым шлыком. Кольцо хорошо помнил истории о своём далёком предке, полковнике Мунвардене, одном из славнейших воев, который по, семейному приданию, в юности даже спас саму принцессу Луну.

— Ну, в добрый путь! — земной пони встал и зашагал к выходу.

У дверей грозного есаула встретила объятиями темно-серая кобылка, земная пони, слегка прикусив и еле слышно шепнув ему на ушко, чтобы сына поберег, она ещё раз крепко обняла супруга.

Около дома своего офицера дожидался внушительный отряд разномастных жеребцов в войсковой справе и при оружии. Вой сошел по деревянной лестнице и, водрузив на голову черную шапку, направился к строю. Кольцо шагал следом.

— Товарищ есаул, отряд готов выступать! — отрапортовал молодцеватый жеребец земной пони с довольно забавными усами.

— Тогда в путь!

Строй двинулся и поскакал вдоль чернеющего леса. С порога глазами, что могут быть только у матери, их провожала, стараясь не заплакать, темно-серая пони. Ещё пять кобылок, земных пони, все с заплетенными в тугую косу гривами и хвостами со двора наблюдали удаляющийся строй.

Четыре дня отряд воев пробирался по тайге, по местечкам потаенным, там, где смерть таят кусты, где овраги словно окна в Тартар с непонятно какими монстрами, засевшими внутри. Лес, дремучий, как море, расступался перед строем, как волны перед кораблём. С каждым днем Кольцо всё больше привыкал стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы. Он всегда хотел быть похожим на своего отца, сильного, смелого, выносливого, настоящего Воя. Вот, очередной день в пути клонился к концу, все, даже опытные вои, имели изрядно измотанный вид, не говоря уже о маленьком жеребёнке, но Кольцо продолжал держаться, хоть уже и копыта не носили.

Долгожданный отдых, хотелось упасть и уснуть, копыта изнывали и подкашивались. От усталости Кольцо лег, поджав под себя копыта и стянув бескозырку, уткнулся в нее мордочкой и моментально уснул. Многие вои последовали его примеру. Однако привал продлился недолго.

— Товарищ есаул! Товарищ есаул, на колхоз «Мирный» напали.

— Кто? — спросил командир.

— Чёрные волки. Они хватают пони и тащат в лес.

— Вот собаки облезлые! — возмутился молодой сотник.

— Давить их надо, товарищ есаул. Давить! — проговорил подъесаул, ударив в приступе горячности передними копытами по земле.

— Товарищ есаул? — обратился седой вахмистр с просьбой.

— Айда, за мной! — скомандовал командир, и весь отряд, ещё недавно умирающий от усталости, рванул к деревне, где…

 — И ты тоже поскакал? — спросила Эпплблум, вскакивая на кровати.

— А как же!

— Их было много? Сколько ты их побил?

— Эпплблум, имей терпение! — тормознула кобылку старшая сестра. — Продолжай!

— А, ну так вот…

Отряд выскочил на дорогу, ведущую в деревню, и уже через секунду с криками и свистом ворвался в населенный пункт. Отец сразу распределил зоны для зачистки между воями. Жеребёнок поскакал за одним из отрядов, пока не споткнулся и не упал, подняв облачко пыли. Откашлявшись и вытирая рукавом глаза, белый единорожек встал, и к его горлу подкатил ком. Прямо перед ним стоял ужасный волк. Тогда маленький жеребчик впервые увидел врага так близко. Массивный чёрный таёжный хищник с горящими, налитыми кровью глазами, вздыбленной шерстью, крепкими и острыми зубами. Скалив пасть, такой монстр зорко глянул прямо в душу, что Кольцо невольно покоробило от страха.

— Что, малыш, боишься? Чувствую, что да! — хихикая и скалясь во все зубы начал приближаться волк. — Чувствую как в тебе течёт кровь моего врага.

— Я тебя не боюсь! — выкрикнул Кольцо.

— Это хорошо, — ответил, облизываясь, хищник. — Страх делает мясо горьким!

Монстр бросился на жеребенка, грозя разорвать на клочки, но Кольцо отпрыгнул в сторону и со всего маху, как учили, лягнул зверюгу задними копытами в бок. Волк упал, но резким махом вновь вскочил и повалил жеребёнка на спину. Но единорожек и не думал сдаваться, он взбрыкнул всеми копытами и, вот удача, снова угодил волчаре по морде, выбив у последнего несколько зубов. Волк лишь сделал шаг назад, чем не применул воспользоваться норовистый жеребёнок, он вскочил на ноги и, встав в боевую стойку, с рогом наголо бросился на волка. Монстр уже не отпускал шутки по поводу жеребёнка, наоборот, зверь был крайне раздосадован таким упорным сопротивлением. Последний бросок — и Кольцо скомкано валится на землю, волк подхватывает жеребёнка за шею и бросается через забор в сторону леса. Все попытки вырваться из цепких клыков тщетны и приводили лишь к боли от усиливающегося давления челюстей. Вот уже скоро Тёмный лес, а там почти неминуемая смерть. Мысленно, жеребёнок простился со светом, в последний раз глянув на небо, которое скрыли свинцовые тучи.

До леса осталось преодолеть всего ничего, небольшой лужок с полевыми цветами и овраг.

— Куда собрался? — выкрикнул есаул, подрезая убегающего с добычей волка.

Зверь не смог сманеврировать и разжав пасть упал, отправив жеребенка в полет на дно оврага.

Лёгкое забытье быстро слетело, начинался дождь с очень скромного накрапывания. Кольцо огляделся, обычный грязный овраг. Вдруг шею пронзила боль, закровоточили следы от укусов. С неба начинал настойчиво капать дождь. В это мгновение жеребёнок услышал, как наверху проходит битва. Выглянув, он увидел, как его отец бьётся с массивным черным волком. Есаул был силен и ловок, но и волк не худо дрался, не цеплялся а кусал, изводя врага неглубокими рваными ранами, мастерски уворачиваясь от наиболее мощных ударов копытами. Но сила и натиск сделали своё дело: вскоре волк оказался зажат между землёй и массивным жеребцом. Ещё секунда — и со стороны колхоза выскакивает ещё один чёрный волк и, недолго думая, прыгнув на спину, вцепляется жеребцу в шею.

Боль, резкая и острая, пронзили всё тело есаула, и прижатый волк получил возможность, которой моментально воспользовался, извернувшись и вцепившись офицеру в горло. Медлить было нельзя! Кольцо выскочил из оврага и бросился на помощь отцу, прыгнув, он клещом вцепился в волка, заставив того выпустить горло есаула, и извиваясь, подобно червю, пытаться скинуть жеребёнка. Но, белый единорожек держался крепко, постоянно сжимая горло и шею хищника в своих объятиях. От черной шкуры у жеребчика в носу, навсегда останется мерзкий трупный запах. Второй волк, увидя, что его собрат не справляется, спрыгнул с обессилевшего жеребца, но не тут-то было, есаул хватает непрошеного гостя за хвост зубами и подтянув к себе резким движением, в долю секунды, с хрустом, переламывает хребет. Сам обессилено валится набок.

Волк под жеребенком всё не унимался, хотя, и его силы начинали покидать, он надеялся уже хотя бы просто уйти живым, инстинктивно бросился в сторону леса, забыв о существовании оврага. Чёрная туша вместе с жеребенком рухнула вниз.

Кольцо всё ещё не ослаблял хватки, когда он открыл глаза, то его взору предстала следующая картина: искаженная морда, раскрытая пасть с вывалившимся наружу языком, закатившиеся глаза и кровь. Единорог внимательно прислушался и понял, что волк уже не встанет никогда, тогда он, хромая и превозмогая боль под проливным дождем, выбрался наверх. Отец уже не мог подняться и с каждым тяжёлым вздохом слабел. Волк, тварь таёжная, умудрился прокусить есаулу артерию.

— Пап.

— Сынок, а где тот? — прохрипел вопрос есаул, слабо приподняв голову.

— Мёртв!

— Это… ты его… так?

— Я.

— Мой сын, Волкодав… Кольцо…

— Пап, — единорог стал тихонько переходить на плачь.

— Сынок, не плачь! Ты должен быть сильным, теперь всё на тебе. И я… спокоен. Издав последний вздох, есаул слабо улыбнулся, и, закрыв глаза, как закрывают, когда отходят ко сну, опустил голову на мокрую траву, ушел, прямо на небо.

— Папа, не умирай, папа… — вопил в бессилии жеребёнок, обнимая голову желтого жеребца.

Правда, она как масло, при должном тепле всегда всплывает на поверхность.

Эпплджек и Эпплблум смотрели на единорога с мокрыми от слез глазами, будучи в шоке от откровенной и драматичной истории. Кольцо в это время невозмутимо продолжал: «Лишь через сутки я обнаружил на себе кьютимарку в виде того, кто оставил меня без отца. Черную голову волка с оскалившейся пастью. — единорог привстал и приподнял длинный подол, продемонстрировав кьютимарку. — А когда я вырос, меня стали звать Волкодав Кольцо».

— Мне жаль. — извиняющимся тоном проговорила Эпплблум.

— Ничего, что было, то прошло, а теперь ложись спать и ничего не бойся! — обратился единорог к маленькой земной пони и магией поправил укрывающее её одеяло.

Кольцо и Эпплджек тихонько покинули комнату Эпплблум, аккуратно закрыв за собою дверь.

Смерклось. Кобылка провожала единорога по ночной тропинке, водя зелеными глазами по темной дорожке. Кольцо заметил, что Эпплджек как-то чересчур внимательно смотрит под копыта, но, списав мысли на осторожность в темноте, тихо зажёг рог. Тропинка сразу оказалась освещена, но светлогривая фермерша так и не подняла глаза.

— Эпплджек, что-то не так? — поинтересовался единорог.

— Ээээ, почему ты так решил?

Светлогривая кобылка резко подняла голову и, плотно стиснув губы, застенчиво улыбнулась. Единорог остановился у калитки с вырезом в виде яблока и внимательно посмотрел на фамильный символ, а затем перевел взгляд на Эпплджек.

— Спасибо, что проводила, а то я бы тут заблудился.

— Да не за что, — ответила Эпплджек, поправляя шляпу. — А чуть не забыла, вот!

Фермерша протянула единорогу запечатанный в фольгу пирог.

— Ну, зачем? Я ведь…

— Это от бабули Смит, она решила отблагодарить тебя за спасение Эпплблум, своим фирменным яблочным пирогом.

— Спасибо. — поблагодарил единорог и, спрятав пирог магией в сумку, начал удаляться в сторону города.

— Стой! — резко окликнула жеребца кобылка.

— Да!

— И это… спасибо тебе… ещё раз… за спасение моей сестрички!

— Не за что.

Единорог вновь обернулся и направился по темной дороге в город.

— Кольцо?!

— Эпплджек, ну чт… — не успев ничего спросить и понять, как Эпплджек буквально вцепилась в его губы поцелуем.

Белый единорог был сбит с толку столь явным проявлением чувств, как следствие моментально по его телу пробежала электрическая волна, подобно цунами, нахлёстом, смывшая все тревоги и переживания офицера. Отныне теперь есть только Он и Она. Какое странное, ни с чем не сравнимое чувство легкости! Вопросы, вопросы, в голове одни вопросы и ни одного ответа. Тот неловкий момент, когда ситуация разворачивается по самому непредсказуемому сценарию. Дело в том, что из того отрезка жизни, когда нужно было бегать на свидания, читать стихи и дарить цветы кобылкам, молодой единорог вместе с такими же вчерашними жеребчиками был вырван и отправлен исполнять свой воинский долг. Гасить «огненной лавой» лавину врагов, чтобы, такие как Эпплджек никогда не видели войны, а жеребята вроде Эпплблум, Свити Бель и Скуталу учились, искали свои метки, строили планы и просто улыбались.

Эпплджек прервала поцелуй и бессвязно пролепетала: «Нет, нет, мы не должны, мы… я…» — блеснув глазами цвета зеленого нефрита в свете от рога, светлогривая красавица сделала шаг вперед и крепко прижалась к жеребцу, а Кольцо, в это мгновение, глубоко втянул ноздрями запах гривы фермерши, вновь оживив внутренний океан мыслей и чувств нежным яблочным ароматом.

— Эпплджек, я…

— Кольцо, я знаю, что это неправильно, что мы не можем быть вместе, но я… Я тебя люблю! — надрывно произнесла Эпплджек, прижавшись мордочкой к шее жеребца обильно смачивая её слезами. В момент сильная, ловкая, честная, неприступная и уверенная в себе хозяйка фермы прямо на глазах превратилась в милую, нежную, мягкую, чувственную и ранимую маленькую кобылку, так нуждающуюся в опоре.

Единорог не мог понять, что с ним происходит. Сердце начало интенсивно колотиться, мысли поплыли в кисельном тумане. Давала о себе знать магия любви в чистом её виде, которая, не спросив ни у кого разрешения, по ведомой лишь ей одной-единственной причине, связала честную труженицу с опаленным боевым жеребцом.

— Эпплджек, я хотел тебе сказать, — превозмогая застенчивость единорог всё же собрал мысли в клубок и произнес. — но… в общем… я полюбил тебя с самого первого момента нашего знакомства.

Земная пони неожиданно заплакала ещё сильнее и, всхлипывая, продолжала прижиматься к груди белого единорога. Кольцо погасил сияние рога и ткнулся носиком в лобик кобылки. Ночь нежно убаюкивала тишиной яблоневый сад и две нашедшие друг друга родственные души. «Остановись, мгновение, ты прекрасно!» — пролетело желание у воя-единорога.

Солнечный луч настойчиво пробивался через плотно сколоченные стенки амбара, неся тепло и пробуждение золотогривой фермерше. Эпплджек открыла глаза и сладко зевнула. Рядом с ней лежал белый жеребец-единорог со слегка растрепанной гривой, в которой запутались редкие соломинки, и смотрел в её зелёные глаза. Кольцо аккуратно провел копытом по мордочке кобылки, обведя причудливые конопушки, и сказал: «Без ковбойской шляпы ты намного женственнее».

Фермерша лишь снисходительно улыбнулась, а потом добавила: «Ты без формы тоже намного добрее смотришься, сахарок».

Окрас жеребца действительно был не белоснежно-белый а слегка темноватый почти бледный, как сахар.

— Эпплджек, — начал жеребец, немного робея. — Выходи за меня!

— Чччево?

— Будь моей женой!

— Ты чего? Серьёзно?

— Конечно!

Но тут земная пони оттолкнула единорога и подскочила на все четыре копыта. Эпплджек зашагала по соломе, разыскивая ковбойскую шляпу и недовольно бурча: «Нельзя, кобылки семьи Эппл могут выйти замуж только за земного пони и только за земного пони. Забыл, что ли?»

— Все в моей семье были земными пони, так что я, можно сказать, воспитывался как земной пони, в трудолюбии и почитании старших.

— Не в этом дело.

— А в чем тогда?

— Вот в чем. — ткнула Эпплджек копытом себе в лоб.

— Это разве проблема? — спросил единорог, сведя взгляд на заостренном роге, выпирающем изо лба.

— Да! Это семейный закон! — ответила светлогривая фермерша. — Кольцо, мы не можем быть вместе!

— Почему?

— Потому что… ты ЕДИНОРОГ!

— Раз в этом проблема?! Хорошо! — ответил жеребец, поднимаясь на копыта и, подойдя к верстаку, магией схватил с него топор. Затем положа голову на стол, прицелился, глядя на отражение в корыте.

Топор блеснул в луче солнца и, объятый магической аурой, резко полетел вниз навстречу смычки рога и головы. Удар, хруст, лезвие легко вошло в деревянную поверхность верстака.

Эпплджек выплюнула хвост, одернутого, единорога, чуть было не искалечившего себя, и сразу «набросилась» на него со словами: «Дурак, ты что, с ума сошел?»

— Агась! Сошел! От яблочного пирога! — ответил хорунжий Кольцо и, перевернувшись на спину, заключил Эпплджек в крепкие объятия, легонько прикусив её ухо.

Светлогривая земная пони не сопротивлялась, да и это было бессмысленно, ведь жеребец был мастером «захвата», поэтому Эпплджек через пару секунд просто растаяла в его объятиях.

— О чем ты вообще думал? Ты же мог остаться без рога и магии?! — сказала Эпплджек

— О тебе. Я вообще последнее время думаю, только о тебе, яблочках и пироге.

— Кольцо! — поразмыслив минуту, вновь начала Эпплджек.

— У-м-м?

— Мне с тобой так хорошо! Впервые, за много лет после… того как родители… покинули нас, мне так тепло и спокойно.

— Мне тоже, родная. — почти шёпотом ответил единорог, поглаживая золотистую гриву. — Мне тоже.

Еле заметно из правого глаза жеребца скатилась скупая слеза. Хорунжий Волкодав Андрей Кольцо рос спокойным и уравновешенным жеребёнком, даже после потери отца он не впал в отчаяние. До 18 лет он жил и трудился на хуторе вместе с матерью и сестрами, потом, как и положено ушел на службу. Пять лет на линии и за ней, драки грудь на грудь с грифонами, перевертышами, мантикорами, драконами, волками, сделали его замкнутым, жестоким, хладнокровным и безжалостным. Кольцо скрывал, что стал круглым сиротой, пока шла война с золотыми драконами, на его семейный хутор напали «Чёрные волки». Поэтому, когда Кольцо вернулся, его встречали лишь могильные бугорки и пепелище. Сторожа рассказывали, каждый на свой лад, с авторскими пояснениями, вроде: «своими глазами видел», как менее чем за семьдесят два часа вой-единорог передавил всех этих подонков. Умалчивают старожилы лишь о том, что «Чёрные волки» — это была бандитская шайка, состоящая в основном из дезертиров и предателей, прежде чем убить, эти мерзавцы изнасиловали, а затем сожгли заживо в доме его старшую сестру. Последнего из «волков», пегаса-главаря, по кличке «Шустрый», Кольцо выследил в Мэйнхеттене и, как потом писали в газетах: «… неуловимого преступника замочили в сортире… » преступление списали на бандитскую разборку.

Хорунжий Кольцо никогда и никому не рассказывал об этом, до сего дня.

Часть 18 Реабилитация единорога

Вечер приближал время королевского ужина, на который Шайнинг Армор и Баян были приглашены принцессой лично. В скромном жилище экс-капитана стражи, полковника Армора, царила по-аристократически лёгкая подготовительная суета. Супругу принцессы не раз приходилось сопровождать свою вторую половину на светских мероприятиях, но по мордочке единорога было видно, как он волнуется, раз за разом поправляя наградную ленту на красном гвардейском мундире. Баян понимал старого друга. Одно неверное слово или даже полслова, жест, движение и всё, прослывешь солдафоном. Это мир со своими правилами, традициями, нормами и героями, иногда самопровозглашенными. В армии проще, есть устав, где всё расписано, есть боевая задача, которую надо выполнить, и есть враг, которого нужно пленить или уничтожить, смотря по ситуации.

— Чудесно выглядишь, дорогой! — раздался нежный голос, и в кабинет вошла, как всегда идеальная, принцесса Каденс.

— Не чудеснее тебя, любимая!

— Перестань, ты меня смущаешь.

— Пойду посмотрю, не прибыл ли экипаж. — сказал Шайнинг и, поцеловав супругу, вышел из кабинета.

— Баян, ты готов? — спросила принцесса у багрового жеребца, уставившегося в окно.

Сотник, резко выведенный из своих мыслей, ответил: «Так точно!»

Каденс окинула взглядом единорога: вычищенный чёрный мундир, три медали и орден, блестящие накопытники, расчесанная короткая темная грива, черная высокая шапка, лихо заломанная на затылке.

— Красиво смотришься!

— Благодарю, ваше высокопревосходительство.

— Никак не запомнишь, — мягко подчеркнула принцесса, грациозным жестом поправляя свою челку. — Я Каденс, просто Каденс.

— Виноват. Не положено. Просто, не положено.

Принцесса с некоторой грустью отвела взгляд в сторону.

— Экипаж прибыл, — обратился Шайнинг из дверного проёма.

В скором времени чёрная карета с запряженными в неё двумя жеребцами, земными пони, остановилась около дворца. Развивающиеся на ветру флаги в лунном свете создавали атмосферу некого спокойствия и размеренности. Остановившись прямо на-против красной ковровой дорожки, карета остановилась, и отцепившийся земной пони соскочил и, открыв дверцу, встал рядом. Первым на коврик вступил полковник Армор, а затем галантно помог выйти из кареты своей супруге и наравне с ней направился ко входу. За супружеской парой, выждав паузу, неспешно вышел и сотник Баян.

Вновь пройдя богато обставленные коридоры, молодой командир столкнулся почти нос к носу со своим дуэлянтом, принцем Блубладом. Багровый единорог в черном мундире встал напротив белого единорога со струящейся светлой ухоженной гривой распознающего его взглядом. Знакомая ситуация!

— Баян, рад тебя видеть. — с добродушной улыбкой сказал принц.

— Здравия желаю! — сухо поздоровался со старым одноклассником Баян

— Слушай, отойдём, мне нужно тебе кое‐что сказать.

— А ужин?

— Это буквально на секунду.

Единороги проследовали в сад, который заслуженно претендовал на звание чуда света: принцессой там были собраны редкие экзотические растения и животные.

Отойдя немного от дворца, чтобы их разговор никто не услышал, Блублад развернулся к собеседнику и простым, не свойственным принцу голосом начал: «Баян, я хотел перед тобой извиниться!»

— Чего? — переспросил сотник.

— В жеребячестве я часто, нет даже слишком часто, позволял себе шутить и издеваться над тобой. Это всецело моя вина что ты был лишён кьютимарки и отправлен в ссылку. Поэтому я прошу тебя, прости, если сможешь. Я понимаю, что прошлого не вернуть, но надеюсь — это немного поможет. — принц слевитировал к глазам непонимающего единорога газету лицевой стороной.

Сотник Баян принял газету «Кантерлотская Правда» и принялся зачитывать название колонки на первой полосе: «Простите меня все. Покаяние принца Блублада».

— Это что, шутка? — с недоверием в голосе спросил багровый единорог.

— Никаких шуток! Эта газета уже распечатана, и завтра с утра её прочитают все жители Кантерлота. Отныне я больше не буду подшучивать и издеваться над окружающими.

— С чего бы это вдруг? — всё ещё не веря, спросил сотник.

— Я осознал свои ошибки и просто решил измениться! Что в этом такого?

Блублад улыбнулся и протянул копыто для пожатия. Баян схватил и, резко подтянув собеседника к себе, глянул в расширившиеся от удивления глаза принца. Подозрение на ченджелинга-лазутчика, в образе принца Блублада, не оправдалось. В распознавании шпионов опыт у сотника был, но сейчас перед ним стоял настоящий Блублад, изрядно попортивший ему крови в жеребячестве своими подколами.

— Раз ты решил измениться, тогда скажи правду! Почему? — снова недоверчиво спросил сотник.

Сжав губы и сделав глубокий вздох, принц начал рассказывать: «Ты же знаешь, что во время свадьбы на Кантерлот напали ченджелинги. Когда королеве Кризалис удалось одолеть тетушку, перевертыши стали рыскать по дворцу в поисках остальных членов царской семьи. Вскоре они загнали в угол и меня, жизнь была на волоске, тогда я сделал то, чего никогда не делал. Я, дал зарок, что если выживу, то изменюсь и обязательно искуплю все дурные поступки, что совершил. И произошло чудо! Всех монстров как ветром сдуло. Это был знак. Тогда я составил список всех своих плохих дел и поступков, а искупить вину перед тобой — Баян, стояло в первых строчках этого списка».

Сотник всё еще стоял в недоумении, не зная, что ответить. По интонации голоса принца можно было сделать два вывода: либо он искусно притворяется, чтобы вновь жестоко подшутить, либо он говорит правду. Проблема лишь в том, что Баян знал, как Блублад умеет мастерски разыгрывать любую роль, поэтому верить принцу не торопился.

— Хорошо. — процедил сотник и, спрятав газету в сумку, направился во дворец.

— Постой. — остановил его принц.

— Что ещё?

— Ты меня прощаешь?

— Прощаю!

— Честно?

— Да!

— Что «да»?

— Я честно тебя прощаю, Блублад.

Единорог голубых кровей, расплылся в глупой улыбке, а затем магией вынул из-за пазухи потертый блокнот, где что — то чиркнул с многозначительным: «Есть!»

— Ужин скоро начнётся! — заметил сотник.

— Да, ты знаешь куда идти?

— Эмм, нет.

— Пойдем провожу.

Единороги пошли обратно во дворец, миновав зал, в котором ежегодно проходит Гранд Галопин Гала и несколько коридоров они вышли к дверям, ведущим в специальное помещение для званного ужина.

— Вот, — показал белый единорог на открытую дверь копытом. — Ужин ещё не начался, беги скорей.

— Ты не идёшь?

— Нет! У меня ещё целый список дел. Увидимся! — сказал принц.

Пожав копыта, единороги разошлись один поспешил на встречу с принцессами, а другой… впрочем, это уже другая история.

Трапезная кантерлотского дворца представляла из себя просторную залу, выполненную в мягких тонах, но отчетливо проглядывалась темный и золотой. Стены украшались шелком с вышитым на ней орнаментом в виде яблочек, ягодок, винограда и пшеничных колосьев. Лепнина тоже стала более смысловой, теперь она тоже напоминала натюрморт, зафиксированный в гипсе и мраморе. По центру комнаты стоял подковообразный стол. Всё для принятия пищи было на своих местах. Нахватало лишь царствующих особ и званых гостей. Но вот открылись тяжёлые двери, и к своим местам стали проходить гости, их было немного всего пар пять или шесть одна из которых Белоснежный жеребец — единорог с лазурно голубой гривой и хвостом, одетый в изысканный смокинг, не иначе столичный франт, о чем говорят характерные усы и привычка в ношении монокля. Его сопровождала утончённая кобылка единорог с нежно розовой гривой и шерсткой. Следом за ними шли двое земных пони жеребец и кобылка замыкали всю процессию, Шайнинг Армор и подскакавший в последний момент сотник Баян. Пройдя в зал, гости стали расходиться по местам, однако Баян слегка замешкался и в итоге чуть не снес земного пони с бело-серой гривой закрученной в какую‐то непонятную косу и хвостом, идентичным гриве. На глазах этот гражданин носил тёмные очки, «…наверное, потому что так лучше видно в темноте», — подумал Баян.

— Простите, — надменно произнес земной пони и прошел мимо.

Баян на секунду обратил внимание на кьютимарку жеребца — веер.

— Тютя, ты, что ли?

Жеребец, земной пони, остановился и, повернувшись к собеседнику, краем копыта стянул темные очки с переносицы, пристально глянув на единорога, а затем, улыбнувшись, проговорил: «Баян, я тебя не узнал, — протянул копыто земной пони и, несколько понизив громкость, продолжил: Слушай, не называй меня, пожалуйста, Тютей, мы же уже не в кадетском корпусе. Можешь Хойти, можешь Тойти, но не Тютя, Хорошо?»

— Хорошо! Ты как? Чем занимаешься?

— Я? — недоуменно переспросил жеребец. — Да так по мелочам, владею сетью бутиков модной одежды, дизайнер, модельер, филантроп.

— Забыл добавить: «просто скромняшка»! — пошутил багровый единорог.

— Не познакомишь? — неожиданно прозвучал вопрос мягким и выдержанным голосом.

Единорог перевел взгляд на кобылку, земную пони, с пепельной шкуркой и черной, как чернила, гривой, элегантно зачесанной набок. Этот образ классической аристократки завершали её глаза цвета индиго вкупе с прекрасным колье из самоцветов.

— Дорогая, познакомься, Баян мой однокашник. А эта прекрасная и изящная пони — моя невеста Октавия.

— Приятно познакомиться, — ответила земная пони в легком учтивом поклоне.

— Взаимно, — ответил сотник, вновь сжавшись изнутри.

— Много слышала о вас, вашем отряде и, разумеется, ваших подвигах.

— А вы та самая Октавия, известная виолончелистка?

Ответом стала кокетливая улыбка кобылки: «Искренне надеюсь, что вы сможете присутствовать у нас на свадьбе?»

— Почту за честь.

В следующую минуту, когда багровый единорог в черном мундире с орденами и медалями на груди развернулся, ему на шею бросилась нежно розовая кобылка с такой же гривой, имеющей более яркий оттенок розового. Возникла немая сцена! Вся присутствующая в зале богема выпучила на них глаза.

Баян не мог понять: кто и почему эта пони его обнимает, неожиданно прозвучал голос, по всей видимости, принадлежащий её кавалеру: «Флёр, что это значит?»

— Флёр?! — недоуменно повторил Баян, глянув на кьютимарку жмущей его в объятиях кобылки. Три геральдические лилии. — Это ты?

— Да, братик, это я. Как же мне тебя недоставало. — последнюю фразу кобылка произнесла уже на ухо жеребцу, утерев слезу о его массивную шею. — Какой ты стал большой!

— Флёр, что ты с собой сделала? Ты ведь была другой?

— Красота требует жертв.

— Флёр, будь любезна, объясни мне и здесь присутствующим свой поступок, — попросил подошедший белый единорог в смокинге.

Флёр дис Ли нехотя разорвала объятия и, обращаясь ко всем, ответила: «Это мой младший брат Баян, которого я очень давно не видела и по которому очень соскучилась».

— Неожиданно для меня узнать, что легендарный «Каменный единорог» — родной брат моей супруги. Позвольте представиться Фэнси Пэнтс.

— Сотник Баян, — представился жеребец, протянув свояку копыто в дружественном жесте.

Наконец глашатай объявил со всеми перечислениями титулов и заслуг о прибытии царствующих принцесс. Распахнулись двери располагавшиеся параллельно друг другу и под торжественные фанфары в зал, расправив крылья, одновременно вошли две правительницы Эквестрии: принцесса Селестия и принцесса Луна. Все присутствующие склонились в почтительном поклоне, за исключением полковника Армора и сотника Баяна, они застыли по стойке смирно, как того требует Устав. Принцессу Каденс объявили отдельно. Когда все собрались принцессы поприветствовали гостей и заняли свои места.

Королевский ужин проходил по всем правилам и традициям. Принцессы беседовали с гостями на разные темы. В то время как количество блюд на столе неуклонно росло.

— Читал в газете, материалы расследования военной комиссии по «Особым мерам наведения порядка и дисциплины во время Нукденской компании», — отметил жеребец единорог с кремовой шерстью и коричневой гривой. — В заключении говорится, что атаман Вихрь действовал в строгом соответствии с уставом и законом. Хочу обратить ваше внимание, ваше величество, на вопиющие факты, такие как расстрелы невинных солдат и убийство образованнейшего генерала Коварда Хена атаманом Кумбанских воев, полковником Криворогом, который не понес наказания.

— Простите, позвольте вопрос, — максимально учтиво влез в беседу сотник Баян. — А кого вы называете невинными солдатами? Тех, кого судили и расстреляли, — трусы, паникеры и предатели, из-за них вся оборона могла рухнуть и чуть было не рухнула. А образованнейший, как вы выразились, Ковард Хен после тяжелейшей битвы у Медной горы и отступления, выступая перед войсками приказал буквально всё бросить и бежать домой, тогда полковник Криворог и пронзил его одним ударом рога в грудь.

— А как же закон? Неужели он велит расстреливать и прокалывать грудь. — не унимался кремовый единорог.

— Да! Это и есть закон, военного времени.

— Это дикость! Цивилизованные народы так не поступают!

— А мы этих и других «цивилизованных» к себе не звали, они сами приходят и отнюдь не шоколадки раздавать, — парировал Баян. — А уж коль сами пришли с недобрыми идеями, так пусть и получают, что заслужили.

— Жестокость к врагам должна быть умеренной: мы же не варвары!

— Бывает очень сложно проявлять умеренную жестокость к тем, кто пришёл проявлять крайнюю жестокость, и не стесняется при этом жечь, рвать и убивать, всех кто ему попадается на пути.

— Надо быть выше этого!

— Искренне надеюсь, что вы, милостивый государь, на собственном примере продемонстрируете нам, как проявлять умеренную жестокость в бою.

— Я пацифист, сударь…

— Замечательно! Это тоже продемонстрируете!

Установилась тишина, неожиданно ночная властительница обратилась к сотнику: «Баян, позволь спросить?»

— Разумеется, ваше высокопревосходительство.

— Почему тебя прозвали «Каменный единорог»?

— Простите, принцесса, эта история не очень «интересная», но если желаете.

— Если вас не затруднит, то будьте любезны посвятите нас в эту историю.

Баян на минуту задумался, ответить или отшутиться, но затем вздохнул и, глянув в глубокие темные, как ночь, глаза аликорна, выдохнул и начал рассказ: «Это было давно. Ещё когда только-только начинал службу, я получил боевой приказ: «Провести разведывательный выход с захватом по возможности противника, обладающего полезной информацией». Две ночи я с ещё четырьмя добровольцами пробирался по болотам и наконец вышел к заветной грифоньей заставе, а дальше… всё пошло на сдвиг. Уходить приходилось в спешке, двоих мы потеряли, когда вырывались с «языком» из кишащего грифонами и драконами лагеря. Я как последний единорог в отряде остался прикрыть отход. Не помню, сколько часов я отстреливался, а сил хватало только на это. Последнюю Сталлионградскую гранату планировал рвануть вместе с собой и несколькими грифонами. Но вдруг, в тот момент, когда я зубами потянул чеку, откуда‐то сзади прилетел удар, и отправил меня в темноту. Когда разлепил залитые кровью глава, то сразу увидел улыбку врага, вокруг борода, мощный клюв передо мной стоял массивный серый грифон в кольчуге с серебряными наплечниками. И говорит он мне: «Ну что, конёк, вот и к нам ты попал!» Какая дурь мне тогда ударила в голову? Я сказал, что не буду говорить без представителя моего народа, на что главарь усмехнулся, и через какое‐то время ко мне пришли четверо массивных жеребцов: земной пони, единорог и двое пегасов, они-то и мяли мне бока несколько дней. Удар за ударом, пока сознание не потеряю, а потом оттаскивали и бросали в вонючую и холодную яму. По истечении нескольких дней, а может недели, меня вновь привели к главарю, тогда он предложил, обращаясь ко мне: «Ну, что, конёк, будешь в банде служить!» На эту «щедрость» я ответил ему плевком в клювастую рожу, и снова побои, и гнилая вода. Я отрубился уже на дне ямы, заменявшей камеру. Когда же вновь пришел в себя, моя голова была в мешке, а копыта крепко связаны, тогда я услышал, как грифоны о чем — то говорят на своём языке. Но голос, отвечавший им, был на удивление женским, но таким, властным. С меня резко сдернули мешок, и я увидел хозяйку этого железного голоса, это оказалась жуткого вида чёрная кобыла с изогнутым рогом, какими то мушиными крыльями на хитиновом панцире и ядовито зелеными глазами. Сотник обратил внимание как изменились выражения на мордочках присутствующих. Это была королева перевертышей Кризалис. Бородатый махнул в мою сторону крылом и сказал, что дарит меня ей, на что та рассмеялась, мол я остаюсь лишь формально жеребцом, а по факту кусок ещё недобитого мяса. Этот сарказм сильно позабавил присутствующих там грифонов. Тогда главарь грифонов предложил королеве «пари»: сколько прижиганий железом я выдержу, прежде чем закричу от боли. Её слово было — один, грифон сказал что три. Первый я стерпел, королева лишь раздосадовано фыркнула, после второго и третьего крика я им так и не подарил, а это означало, что спор продолжился. Пятый, шестой, седьмой, десятый, не кричу. Дойдя до шестнадцатого бородач дал отмашку моим экзекуторам и, подойдя ко мне совсем близко, глядя в меркнущие глаза, сказал: «Ты думаешь, что если ты молчишь — это значит, что ты сильный. Нет! Ты просто упрямый, но ничего, сейчас ты нам спляшешь». Передо мной поставили четыре накопытника с механическими застежками, раскаленные докрасна. В буквальном смысле они были красными. Затем меня в них просто вдели и отпустили. Железо от контакта с моим телом недовольно зашипело, но крика я всё равно не издал! Наоборот, сделав несколько шагов, я, собрав последние силы, бросился на главаря грифонов. Мой поступок ошарашил всех присутствующих, поэтому мне удалось стиснуть в последней, как мне казалось, хватке горло бородача и раскаленными накопытниками изрядно подпортить ему физиономию. Но неудача. Его ручной дракон одним ударом хвоста отправил меня в полет до стены, ударившись об которую накопытники расстегнулись и слетели, а я остался лежать на земле, дожидаясь смерти».

— Но как тогда ты выжил?

— Понятия не имею! Но очнулся я уже в зелёном коконе ченджлингов, вскоре меня из него достали и отволокли королеве Кризалис, которая ещё неделю промывала мне мозги, склоняя к сотрудничеству.

— Так, как же тебе удалось спастись? — спросила Каденс.

— Спасибо 12-ому разведвзводу ночных стражей, это они туманной ночью налетели на цитадель перевертышей и вытащили меня. А о пленном вое-единороге узнали от захваченного предателя. Когда меня вернули в полк, то показали статью одного военного репортёра «Каменный единорог», в которой описывался мой плен во всех подробностях, с тех пор за мной закрепилась прозвище «Каменный единорог».

Ужин закончился, и именитые гости, раскланявшись в традиционных па, начали удаляться. На выходе из залы сотника Баяна остановила принцесса Селестия и вежливо попросила проследовать за ней в кабинет. Там белый аликорн обратившись к сотнику сказала: «Мне известно, что на службе ты проявил себя с самой лучшей стороны, не только искупив вину, но и покрыв славой себя и преумножив славу Отечества. Поэтому своим указом я объявляю, что ты, сотник Баян, полностью оправдан с полным восстановлением в правах». В воздухе перед принцессой возник зелёный изумруд, формой напоминающий кирпич, только с более трапециевидными сторонами.

— Это, это…

— Это твоя кьютимарка.

Изумруд медленно почти чарующе преодолел расстояние до багрового единорога и приземлился перед его копытами. Баян сразу устремил свой взгляд на переливающийся заключенный в алмаз серый каплевидный щит с открытой книгой на нем, и в сердце защекотали те нотки радости, что играют у жеребят только-только открывших свои таланты. Сотник был так заворожён и потрясен, что не заметил, как принцесса подошла к нему совсем близко и добрым, мягким, материнским голосом сказала не как правительница подданному, а как заботливая мама своему жеребёнку, так долго ждущему разрешения достать подарок из-под елки: «Ты можешь прямо сейчас разбить его и вернуть свой отличительный знак».

Баян вышел из оцепенения, отодвинув изумруд в сторону, шагнул вперёд и как маленький жеребёнок прильнул мордочкой к шее поздно пришедшей домой мамы. Лёгкая улыбка и белоснежное крыло ложится на спину вою-единорогу. Как принцесса, Селестия в умах воев, солдат и офицеров с веками стала мыслиться не как сестра-принцесса, а больше как государыня-матушка, в отличие от принцессы Луны оставшейся в сердцах служивых пони именно старшей сестрой.

— Ваше высокопревосходительство, прошу простить… — отступив назад, проговорил Баян, опустив голову, стесняясь своего поступка.

— Не извиняйся, — ответила правительница, легонько приподняв за подбородок голову единорога. — Все мы живые пони. Иногда объятия — это самый лучший подарок.

— Принцесса, позвольте я заберу этот изумруд с собой целым? Хочу показать его кое-кому.

— Ну, конечно, это же твоя кьютимарка. Можешь поступить с ней, как пожелаешь.

— Благодарю вас, ваше высокопревосходительство, — сказал единорог выпрямившись и отдавая воинское приветствие. — Разрешите идти?

— Идите, товарищ сотник.

Изумруд, подхваченный алой аурой, перелетел в офицерскую седельную сумку и единорог под взглядом принцессы покинул кабинет. Следом за сотником Баяном захлопнулась дверь, и принцесса вновь улыбнулась, подойдя к окну и, глянув в сторону Понивилля, сказала сама себе: «Теперь, Твайлайт, я за тебя спокойна».

Часть 19 Вдвоём ЭТО делать веселее, чем одной

Дежурство для вахмистра Петли кончилось, вои отправились на заслуженный отдых. Но серенький пегас направился в уже облюбованное им местечко. Пекарня «Сахарный уголок», несмотря на поздний час, всё ещё работала.

— Тук-тук. Разрешите? — спросил пегас, пройдя в помещение. — Есть кто?

Ответа не последовало. Создавалось впечатление, что хозяева вместе с Пинки Пай в спешке куда-то ускакали, но внезапно, на втором этаже послышался какой‐то треск. Вахмистр Петля встал напротив лестницы и только хотел повторить вопрос, как вдруг вылетевшая сверху розовая комета сшибла пегаса, положив на обе лопатки.

Петля открыл глаза и увидел чудную розовую мордочку, на которую спадала кудрявая грива. Всегда весёлая, источавшая дружелюбие и оптимизм милая мордашка сейчас выглядела растерянной и взвинченной.

— Привет, чем могу помочь?

— Я вообще зашел за кексами, — произнес пегас. — И ещё, не могла бы ты с меня слезть?

— Извини, Петля, просто мистер и миссис Кейк вновь заняты, а Паунд и Пампкин постоянно капризничают и убегают, — растерянно произнесла розовая поняшка. — Ты не видел здесь маленького пегасика?

Пегас расплылся в улыбке, а затем проговорил: «Ну да, Пинки, кажется, видал!»

— Правда? Где? Где? Где? Где? — судорожно замотала головой пони, так, что могло показаться, будто у неё отросло ещё пару голов.

— На потолке!

Пинки немного отступила назад к лестнице и задрала голову. Действительно, по потолку, как по полу, шел вниз головой маленький пегасик, помогая себе крылышками.

— Паунд, малыш, пожаааааааалуйста, спускайся к тете Пинки!

Но жеребёночек, вместо того чтобы снизить высоту, вцепился копытцами в поддерживающую балку и помотал головой в отрицании.

Серый пегас несколькими взмахами крыльев воспарил к жеребенку и, окинув его взглядом, понял: «Этот будет держаться до конца! Но на таких у нас есть методы». Скинув черную шапку на копыта, подведенные под мальца, Петля вынул у себя перышко и легонько стал щекотать малыша Кейка. Вскоре, фыркая и смеясь, Паунд разжал хватку и рухнул прямо в мягкие объятия вахмистра Петли. А пегас продолжил щекотать пузико малыша перышком, зажатым в зубах, тихо снижаясь.

— Вот, Пинки, твой беглый пегасик.

— Ой, спасибо-спасибо-спасибо! — улыбка вновь вернулась на мордочку земной пони. — Идем, Паунд, пора спать!

Розовая кобылка потянулась копытцами к малышу, на что тот вцепился уже в черный мундир вахмистра.

— Похоже, ты ему понравился!

— Да, похоже! — сказал с улыбкой вой-пегас, выпустив перо, которое сразу же стало трофеем крылатого «шустрика» Кейков.

— Идем, отнесем малыша в кроватку, — полушёпотом позвала Пинки Пай восходя по лестнице на второй этаж.

Паунда, всё ещё крепко сжимающего серое перо, помесили в кроватку. Его сестра Пампкин… Стоп!

— Где Пампкин? — спросила Пинки, судорожно оглядываясь.

— Единорожка? — заметил вахмистр.

— Да.

— Вон она сидит.

— Где?

Маленькая кобылка-единорог мирно сидела в углу, посасывая резиновую игрушку. Пинки подошла к ней и попробовала вернуть малышку в колыбель, но Пампкин, не собиралась так просто сдаваться.

— Идите к тете Пинки, юная леди, — успела проговорить Пинки, и малышка Пампкин юркнула между копыт своей незадачливой няни с игрушкою в зубах и поскакала прочь. Пинки побежала за не менее шустрой кобылкой, внезапно на пути Пампкин оказался серый пегас в форме, и произошло невероятное: малышка растворилась во вспышке и оказалась за вахмистром Петлей. Недоумевать вою-пегасу долго не дала Пинки Пай, которая, вновь врезавшись в лоб, положила пегаса на обе лопатки. В этот раз пегас уже залился румянцем «Не приведи Луна, кто‐нибудь узнает, что меня два раза кобылка повалила! Срам то какой, на всё войско». — подумал про себя вахмистр Петля.

За маленькой чародейкой пришлось побегать, но в скором времени, и она оказалась в объятиях розовой земной пони. Но не успела Пинки отойти от колыбели, как оба Кейков залились плачем и даже Паунд стал плакать. Пинки Пай начинала терять самообладание. Неожиданно по комнате поплыла теплая, неспешная и нежная, как прикосновение мамы, мелодия, что даже малыши перестали плакать и увлеченно стали вслушиваться. Посередине комнаты на табуретке разместился Петля и крыльями играл на причудливом музыкальном инструменте, отдаленно напоминающем гитару, только меньше и с треугольным корпусом. Пинки Пай сама не заметила, как поплыла, подхваченная легким бризом такой незнакомой, но простой и красивой мелодией. Паунд и Пампкин, убаюканные этим мотивом, отправились в мир грёз без прелюдий. А мелодия становилась всё тише и тише, пока не слилась в общий тихий ручеёк с ветерком на улице и тиканьем стрелочки часов на первом этаже. Закончив играть, Петля аккуратно подошел ближе, пригляделся и увидел, как Пинки Пай мило прикорнула прямо на стенке детской кроватки. Пегас накрыл земную пони, лежащим на кресле-качалке, пледом. От внезапно наступившего спокойствия и тепла глаза розовой пони стали слабо открываться, и она мило улыбнулась пегасу. Насколько же удивительно устроена эта розовая прелесть с чистыми наивными глазами, готовая с улыбкой довериться любому, надеясь, что и другой способен на такую же взаимную открытость.

— Не знала, что ты умеешь так играть, — заметила розовая пони.

— Спасибо, этот мотивчик — единственное, что у меня получается, вот мой брат, да у него талант. Мне бы клешни, как у обезьяны, я не так ещё сыграл бы.

Пинки хотела засмеяться, но малыши начали ворочаться во сне, и пони аккуратно, на кончиках копыт направились к выходу. Но малышка Пампкин даже во сне решила поиграть, неожиданно все охваченные магической аурой игрушки вылетели из коробки и устлали пол вокруг пони. Пинки попробовала поставить копыто на пол, но под ним неожиданно оказалась игрушка-пищалка. Резкий скрип. «Ну, всё, сейчас они вновь заплачут», — пронеслась мысль в головах нянь. Но небо сжалилось над земной пони и пегасом: на звук малыши лишь мурлыкнули что-то несвязное.

— Не наступай на игрушки, — сказала Пинки Пай пегасу и на кончиках копыт начала не спеша пробираться к выходу.

Петля, расправив крылья для равновесия, тоже перешагивал игрушки, как вдруг эти маленькие резиновые пищалки встрепенулась и, охваченные магической аурой, бросились в пляс прямо под ногами пони. Неудачно переступив, Пинки Пай начала терять равновесие, но её крылом подхватил Петля. Тут игрушка возникла у него под копытом, и уже пегас стал падать, но ловкая розовая поняша, притянув его к себе, сбалансировала вес. Теперь жеребец и кобылка, взаимно придерживая друг друга, по очереди ступая и переступая игрушки, продвигались как в танце, повинуясь копошащимся на полу куклам. Неловко Пинки наступает прямо на игрушечный паровозик и поскальзывается. Петля среагировал моментально, обхватив Пинки Пай, он удержал её от падения, и вместе с кобылкой вывалился в проход. Спасибо крылья, будучи расправленными, они уперлись в дверные косяки. Розовая пони оказалась в объятиях серого пегаса, придерживающего её буквально в хвосте над полом. Бешеный танец карусель с игрушками окончился, и пищалки строем вновь вернулись в коробку, но пони этого уже не видели: они просто растаяли в глазах друг друга. Пинки Пай застенчиво улыбнулась, чем спровоцировала вспышки румянца и дурацкую улыбку у жеребца.

— Петля.

— Да, Пинки.

— Ты, вроде бы, за кексиками пришёл?

— Ааааа, чего? — переспросил жеребец, неудачно сделав вид, что не расслышал.

— Хи-хи! — захихикала розовая пони, всё ещё находясь в объятиях пегаса.

«Какой же у неё смех, такой приятный, забавный и заразительный. Не насмешливый, а именно весёлый и лёгкий, как шарики, что красуются на нежной розовой шкурке, — думал про себя Петля. — А эта грива и кудрявый хвостик — просто чудо. Веселая, задорная, сладости умеет печь, да и сама как сладенькая конфетка-шипучка… Что — то меня понесло! Да и пусть! Пинки Пай, ты самая красивая, весёлая, милая и… и… и какой же у меня скудный словарный запас».

— Пинки Пай, ты… — но закончить пегасу не дала открывшаяся дверь и голос миссис Кейк.

— Пинки, мы вернулись!

Петля «сжевал» продолжение фразы до лучших времен и, разжав объятия, помог розовогривой земной пони принять нормальное положение. Сам же серый пегас скользнул в конец коридора, прямо в открытое окно, и вскоре его чёрный мундир потерялся на фоне ночного неба.

Пинки Пай, «сдав вахту» и приготовившись отойти ко сну, задержалась у окна в своей комнате, всматриваясь, в чернеющую даль. Неожиданно её думу прервал вопрос миссис Кейк: «Пинки, а откуда в кроватке у Паунда серое перо?»

— Эммм, оно… от… — розовая пони немного замялась. — Его Паунду подарил вахмистр Петля.

— Пинки, — смягчила тон миссис Кейк, присев рядом — в твоем возрасте я тоже стала обращать внимание на жеребцов, это нормально, но пойми, кобылочка моя, не все они заслуживают твоего внимания. Иным жеребцам только и нужно от кобылок что… «кексики», за которые они готовы пойти на всё.

— Миссис Кейк, вы считаете, что…

— Пойми, милая моя, — миссис Кейк обняла Пинки, легонько погладив её розовую гриву, — просто ты очень открытая, и мы не хотим, чтобы какой-нибудь залетный хмырь воспользовался твоим дружелюбием, а потом бросил.

— Петля не хмырь, миссис Кейк, он… он хороший, — грустным голосом ответила розовая пони и вновь глянула на мрачный небосвод.

Ночь, не до сна, Понивилльская «зелёнка», вечнозелёный, он же вечносвободный лес, шелестел листьями изредка рождая в своих недрах какой-нибудь малоприятный звук; все часовые в лагере воев чутко следили за любыми изменениями, готовые в любой момент поднять тревогу. Верхние кордоны, облака сплетенные в подковообразный вал, также неустанно наблюдали, но уже за небесным пространством, большая часть дежурного отряда воев сидела и вальяжно и неспешно напевала песни о войсковой славе. На самом краю линии сидел, обняв гитару и подергивая мягкие аккорды, чёрный пегас — офицер тихонько напевая себе под нос. Пика, верная подруга, лежала расчехленная рядышком, готовая в любую секунду пронзить небо с разбега. Неожиданно на облако плюхнулся серый пегас.

Хорунжий Копьё недоуменно посмотрел на брата, а потом спросил: «Братиш, ты чего не спишь? Не твоё же дежурство!»

— Да, заснешь тут!

— А что случилось?

— Да так, влюбился Я! –тихо объявил Петля, сжимая в своих объятиях маленькое облачко.

Струна резко дёрнулась, а чёрный пегас переспросил: «Стоп! Когда же ты успел? Хотя глупый вопрос. Тебя же не зря прозвали… ну сам знаешь. Да и вообще, с чего ты взял, что влюбился?»

— Ну, когда вижу её, ноги ватными становятся, крылья легчают, сердце бьётся чаще, температура поднимается.

— Ну, это вообще не показатель, — ответил старший пегас, продолжая отыгрывать легкие аккорды. — Это от усталости или ОРЗ, слетай с утра в больницу.

— Какое ещё ОРЗ? Что я, не болел никогда? — с обидой в голосе ответил Петля.

Немного помолчав чёрный пегас, решив поддержать брата, спросил: «В кого влюбился хоть?»

— Да ни в кого. Забудь! Пошутил я. Вообще, заболтался я тут с тобой мне спать давно пора, — проговорил пегас, поднимаясь в воздух. — Удачной охоты!

— Спокойной ночи.

Серый пегас спикировал вниз, оставляя своего брата наедине со звездами и гитарой.

«Сам-то. — Думал вахмистр Петля удаляясь от небесного кордона. — Этим ОРЗ чуть ли не в каждом гарнизоне переболевает, брат ещё называется». Пегас не заметил как оказался около своей палатки и, не долго думая, зашел внутрь. Убранство обычное: кровать с черной буркой вместо одеяла, в углу тоскливо валялся походный, седельный, вещевой мешок, под потолком висел фонарик со светлячками. Сперва вахмистр Петля размотал и скинул войсковые саперные накопытнки, затем ремень из драконьей кожи, на котором держалось седло, теперь можно стянуть и чёрный мундир. С легким звуковым переливом медалей, крайний элемент формы повис на крючке. Наконец, после стольких дней серый пегас расправил крылья, и задрав голову глубоко вздохнул. Закрыв глаза, Петля вновь увидел её, загадочно ему улыбающуюся. Пегас резко открыл глаза и огляделся вокруг. Ничего не изменилось, он по-прежнему стоял у себя в палатке. Вахмистр выдохнул, неожиданно из-под бурки показалась розовая чёлка и вскоре на раскладушке уже стояла, перед ошалевшим вахмистром, в полный рост Пинки Пай. Не вдаваясь в подробности, розовая пони затараторила: «Это невероятно, как ты спишь на такой кровати? Я пока тебя ждала, прилегла отдохнуть и хрррр! Уснула, но потом услышала, как ты гремишь накопытниками и проснулась, хотя мне снился такой умопомрачительно-потрясающий сон, что я ещё долго думала: вставать, не вставать, вставать, не вставать, вставать, не вставать, вставать, не вставать. Также неожиданно, как и её появление, розовая поняша рассмеялась, глядя на, стоявшего в оцепенении пегаса. А потом я вспомнила зачем пришла! Вот!» — завершила Пинки Пай, протягивая бумажный пакетик.

— Это!?

— Кексы, ты же за ними прилетал! А потом ты так быстро исчез, что я не успела тебя поблагодарить. Спасибо!

— Пинки… как? Как ты смогла проникнуть в лагерь?

— Хи-Хи-Хи, — вновь задорно рассмеялась пони, а затем ткнула кончиком копытца в нос пегаса. — Бип! Ты такой милый когда в растерянности.

«Это не сон? Она считает меня милым… И что это значит? Ничего это не значит!» — Петля выкинул на время подобные мысли и неожиданно для себя обнаружил, что совсем забыл о гостеприимстве.

— Прости, Пинки, будешь чай?

— Нет, спасибо, — ответила земная пони спрыгивая с койки и направляясь к выходу. — Мне нужно как можно скорее вернуться в «Сахарный уголок» иначе мистер и миссис Кейк будут переживать, а когда они переживают, они не могут спокойно спать, а если они спокойно не поспят, то не смогут порадовать с утра всех жителей Понивилля свежей и мягкой выпечкой. Поэтому… эй? — не накинув мундира, Петля догнал Пинки Пай и, поднырнув под кобылку, взгромоздил на себя и начал разбег.

«Только знай себе держись!» — единственное, что смогла расслышать земная пони, прежде чем серый пегас взмыл в небо со скоростью, которой могла бы позавидовать сама Рейнбоу Дэш, и с жужжащим в ушах ветром полетел в сторону спящего городка.

Пинки Пай сама не помнила, как вцепилась в шею Петли и весь полет боялась открыть глаза. Неясно, что пугало поняшу больше: высота или скорость, а может быть, и то и другое. Но пока копыта пегаса не коснулись земли, и голос не шепнул в розовое ушко что-то успокаивающе, Пинки продолжала жать жеребца в объятиях.

— Зайдешь? — игриво спросила Пинки, проходя к двери.

— Ну, разве что на минутку.

Минуты превратились в часы, но пегас и земная пони даже не замечали крадущихся часовых стрелочек, они просто занимались приятным и полезным делом. Уже начинало светать, а Петля и Пинки, отдавшись этому процессу, полностью, не заметили, что имеют изрядно испачканный вид. Еле отдышавшись, розовая пони, оставив пегаса на кухне, поскакала на второй этаж, где вскоре послышался шум воды. Пегас протер влажной тряпкой глаза и начал оглядывать результаты их совместных трудов. Сознание начинало возвращаться к пегасу, вместе с осознанием того, что он опять натворил. Петля попробовал сделать несколько шагов, но ноги предательски стали подкашиваться, так что ему пришлось облокотиться на столешницу. Внезапно на лестнице послышались чьи-то шаги и голос: «Пинки Пай, ты на кухне?» Пегаса обуяла паника, и он, решив избавить Пинки и себя от долгих объяснений с хозяевами, выскочил в открытую верхнюю часть двери.

Полноватая земная пони с синей шерсткой и розовой гривой так смахивающей на крем, спустилась на кухню и была крайне удивленна увиденным. В это время вода в душе перестала шуметь, а к миссис Кейк на кухне присоединился супруг, высокий, худощавый, жеребец с рыжеватой гривой и шкурой.

— Дорогой, ты видишь это?

— Да, вижу и даже чую.

«Пинки Пай»! — синхронно пробежали голоса пекарей по кондитерской.

Тем временем Петля уже был на полпути к лагерю, холодная вода в ручье куда он нырнул вернула мышцам тонус, а шерсти и гриве цвет и блеск. Полет до лагеря, высушивший лучше всякого фена, прошел без эксцессов. Оказавшись в знакомом окружении вахмистр сделал вид, что просто возвращается с утреннего разминочного полета.

— Петля! — резко окликнул пегаса командирский голос. — Оденешься по форме, зайдёшь!

Через несколько минут серый пегас в полной войсковой экипировке стоял в палатке перед командирами. Хорунжий Кольцо сидел на стоге сена за столом, а хорунжий Копьё с плохо скрываемой досадой ходил из стороны в сторону.

— Вот скажи, Петля, что ты делал этой ночью?

— Я… я… не мог заснуть и решил немножечко полетать.

— Немножечко полетать? — вмешался в разговор старший брат, а затем проведя кончиком крыла за ухом вахмистра спросил. — Это что, мука?

Теперь отпираться было бесполезно, и хорунжий Копьё пошел в наступление: «Конские перья, Петля, ты же знаешь, что у тебя с этим проблемы».

— Я не знаю, как это… получилось, — говорил серый пегас изредка путаясь в словах. — Пинки Пай она такая дружелюбная и милая и… я просто потерял над собой контроль. А когда она завела меня на кухню, то я уже не мог сопротивляться и в итоге… она… она меня соблазнила, а потом пошло всё своим чередом.

Старший брат положил крыло на плечо младшего и стал успокаивать: «Ладно, ладно, тебе. Сколько ты там провел?»

— Всю ночь.

— А что Пинки, была не против?

— Нет! Сказала, что вдвоём это делать веселее, чем одной, ещё, что у меня хорошо получается.

— А почему тогда остановились? — спросил хорунжий Кольцо.

— Она сказала что кончил… — не успел договорить пегас, как его перебил старший брат.

— Ладно, что сам прилетел — это уже хорошо, Луна вам судья, Пинки тебя ведь сама пустила, значит проблем быть не должно. Теперь иди успокаивайся, отсыпайся, а потом в рейд со мной полетишь.

Вахмистр откозыряв неловко вышел из палатки и побрел к себе, на этот раз упав на кровать в чем был и моментально провалившись в сон. Полотняный городок, пока позволяли условия службы, жил и наслаждался тихим и неспешным ритмом.

«Сахарный уголок» в этот день по ритму жизни напоминал единственный привокзальный буфет. Очередь выходила на улицу и несколько раз огибала здание. Ещё никогда кондитерская не видела такого наплыва посетителей. Весть о потрясающих, невероятных, вкуснейших, умопомрачительнейших новинках в секунду облетела город, и теперь чуть ли не каждый житель Понивилля поставил себе цель попробовать это кондитерское чудо.

— Миссис Кейк, это какой-то сверхсекретный рецепт или особый ингредиент? — расспрашивала хозяйку миловидная кобылка со светлой шкуркой и двухцветной сине-розовой гривой.

— Эм-м. Бон-Бон, всю эту гору пирожных приготовила Пинки, поэтому все вопросы к ней.

— Мои поздравления, Пинки, эти пирожные просто потрясающи, — похвалила подругу Твайлайт Спаркл.

Спайк, тоже похвалил бы, но сейчас он был немного занят, набивая живот кексами, пирожными, булочками и эклерами.

— Эти кремовые корзинки просто божественны, почему ты раньше их не готовила? — поддержала Рарити.

— Ха! Да они просто потрясные. — с присущей «сдержанностью» вмешалась Рейнбоу Дэш.

— Очень, вкусно, — еле слышно подметила Флаттершай.

— Нет слов! — оторвавшись от еды, проговорила Эпплджек.

Румянец проступил даже на розовой шерстке.

— Спасибо, но признаться честно… — хотела договорить Пинки, как её перебила песочная пони с серой гривой и очками на мордочке.

— Думаю, что выражу общее мнение: Пинки Пай, я как мэр Понивилля с гордостью присуждаю тебе эту медаль «Лудшего пекаря», — на шею розовой пони приземлилась лента с медалью в виде позолоченной буханки хлеба. — А пекарня «Сахарный уголок» отныне заносится в реестр городских достопримечательностей с установкой памятной доски, — с гордостью заключила мадам мэр, закидывая очередное кондитерское изделие в рот.

Инициативу градоначальницы топотом копыт поддержали все присутствующие и ожидающие в очереди пони, чем смутили розовогривую непоседу ещё больше.

— Спасибо вам всем. Но я не могу взять эту медаль! — ответила Пинки, снимая награду. — Дело в том, что всю эту гору сладостей ночью я выпекала не одна, а вместе с моим другом Петлёй.

— Подожди, Пинки, Петля — это который «хрен догонишь»? — Нервно переспросила радужногривая спортсменка.

— А почему его зовут «хрен догонишь»? — спросила градоначальница.

— Потому что его хрен догонишь, мадам мэр.

— Да! И он был просто не подражаем, носился по кухне вот так. — пони стала буквально летать из угла в угол имитируя полет пегаса. — И остановился только, когда я сказала ему, что кончились все ингредиенты, а они и в правду кончились.

Часть 20 «История»

Кто знает, как сложилась бы жизнь, не будь той злосчастной дуэли? Пробегая по пышному коридору дворца, соображал сотник Баян, звеня медалями.

— Флер, подожди! — звал брат сестру. — Скажи, мама сейчас дома?

— Мне жаль, братик, но её нет: она на ежегодной выставке в Мэйнхэттене. — с грустью в голосе сообщила Флер. — Вообще, когда тебя сослали, мама замкнулась на работе, выставках, показах, сессиях и прочем. Она даже писала письмо принцессе Селестии, прося дозволения поехать к тебе. Маму потом вызывали во дворец. Братик, почему ты не писал?

— Нельзя! Я хотел, чтобы она мною гордилась, но чтобы я ни делал, получалось лишь разочарование. Мне стыдно, что я причинил маме столько боли.

— Маму теперь вообще не узнать. — Продолжила сестра, перебирая грациозными копытцами по бархатному красному ковру.

— Как это!

— Она стала очень вычурно одеваться. Ходит, постоянно задрав нос, даже меня может не заметить.

— Это всё из-за меня! Если бы я тогда… Я плохой сын!

— Не говори так! Мама тебя любит, мама всех нас любит!

— Я знаю! — понурив голову, отвечал багровый единорог. — Я просто скучаю!

— Я тоже, братик. Я тоже! Что теперь об этом говорить! Главное, что ты вернулся живым, и теперь всё будет, хорошо. — Флер остановилась у высокого зеркала и стала поправлять прекрасную розовую гриву, спросив у брата. — Тебе есть где остановиться?

— Не волнуйся, Флер, мне в столице некогда особо загорать — служба. Сегодня вечером обратно на линию.

— Как? — светская пони нервно вытаращила глаза на брата, на которые стали наворачиваться слезы. — Уже? Баян, но ведь ты только приехал, может, останешься ещё хотя бы на денек? Не уезжай, прошу. Мне столько хочется тебе рассказать. А как же мама?

Единорожка вновь заключила жеребца в свои объятия. Нежно-розовая шкурка резко теранулась о жесткую и шершавую, багровую, единорог на этот раз ответил своим встречным объятием. Странно! «Моя сестра Флёр де Лис раньше не проявляла ко мне никакого интереса, игнорируя или вымещая на мне всё накопившееся раздражение. С чего вдруг она так себя ведёт? Может, она вовсе не она, а перевертыш?». — думал Баян, прижав единорожку сильнее одним копытом, а другим на всякий случай обнажив накопытное лезвие. «Засветив» алой аурой рога, сотник легонько коснулся рога сестры и уже был готов заломать лазутчика, если тот окажет сопротивление, пробить ему солнечное сплетение. Однако единорожка заулыбалась и промурлыкала нежно на ухо брату: «Не щекотись!». Никакого зеленого пламени и спадающей, как с гуся вода, маскировки. Сотник Баян в данный момент действительно обнимал свою родную, но такую изменившуюся сестру. В последнем отчаянном шаге Баян решительно впивается глазами в глаза Флер и снова провал. На него в недоумении смотрели нежные сапфировые глаза.

— Баян, что-то не так?

Жеребец отпустил кобылку и глянул в окно, за которым чернела ночь, а светлячки пировали на своем самопровозглашенном баллу. «С этой паранойей надо что то делать!» — проскакала мысль в голове.

— Нет! Всё нормально, знаешь, я сейчас служу около Понивилля, поэтому напиши мне, пожалуйста, когда мама приедет.

— Стой, так ты уедешь в Понивилль? Это же всего в нескольких часах пути, — обрадовалась единорожка.

— Ну, да.

— Тогда давай так, я отпишу маме, и мы вместе с ней приедем к тебе в гости. Что скажешь?

— Это было бы неплохо.

— Тогда договорились! — Флер ещё раз нежно обняла брата, на этот раз мягкие ухоженные копыта поглаживала гриву брата выше и выше, как вдруг. «Эээээ, Баян, а что у тебя с ухом?»

— Не обращай внимания. Всё нормально. — Баян еле заметно улыбнулся и потянулся к седельной сумке. — Смотри!

Багровый единорог продемонстрировал кристалл с переливающейся внутри кьютимаркой.

— Неужели это?..

— Да, Флер, меня реабилитировали! Теперь я как все.

Спа-салон Лотос и Алое — одно из лучших мест релаксации, если, конечно, вы кобылка и живёте в Понивилле. Тут вам и массаж, и сауна, и грязевые ванны, и косметический салон и куча других, не понятных жеребцам, процедур. В общем всё необходимое для поддержания красоты и даже больше, а мастерицы Лотос и Алое, если понадобится, сотворят чудо.

В это время две подруги, белоснежная единорожка Рарити и нежно-желтая пегасочка Флаттершай, нежились в теплой ароматической ванне. Приятный запах, расслабляющая музыка, лучшая подруга, готовая выслушать и, если потребуется, поддержать. Наконец-то, после целой трудовой недели, можно было посвятить себя дружескому общению.

— Ох, Флаттершай, — вздохнула единорожка. — Эта неделя была чересчур насыщенной!

— Это точно! — согласилась пегасочка, но затем, не решаясь спросить, Флаттершай, стала смущённо разглядывать воду — Рарити,… я… как бы хотела спросить.

— О чем?

— Можно мне задать тебе вопрос?

— Конечно, дорогая!

— Я просто хотела у тебя узнать, если ты не против. — нервно поджимая копытца и прячась за струящуюся розовую гриву, мямлила пегасочка, всё больше уходя в себя.

— Флаттершай, — единорожка покровительственно положила копыто на плечо пегасочки и сказала. — Ты можешь рассказать мне всё, что тебя беспокоит.

— Спасибо, — чуть слышно ответила пегасочка.

Флаттершай помнила, что с близким другом, которым для неё была Рарити, можно поделиться любыми переживаниями. Но тема, с которой она хотела обратиться к подруге, сейчас была намного серьёзнее, чем предыдущие, а предугадать реакцию она не могла, потому как для этого необходима смелость, которая вся ушла на начало разговора.

— Рарити, как бы ты повела себя, если бы встретила… — щечки Флаттершай слегка покраснели, и пегасочка стала запинаться, — ну, в общем, особенного.

— Особенного? — на секунду единорожка задумалась, — Да, со мной такое случалось, когда я была в Кантерлоте, то просто не могла не посетить выставку Алмазный фонд. Оооо! Флаттершай, там было просто шикарно: изумруды, сапфиры, инкрустированные бриллиантами короны, диадемы и нагрудники — всё это сверкающее великолепие смотрело на меня из витрин и стендов, просто в невероятном количестве. И вот, когда я подошла к стенду с рубинами, я увидела его! — единорожка с придыханием опустилась в ванну и задрала голову. Так что её грива, крепко скрученная в пучок на затылке, еле коснулась бортика.

— Кого?

— Его! Самого прекрасного, чудного и такого бесподобного. Его звали Маят, его белоснежные прямые, играющие на свету… копыта так и тянулись прикоснуться, чтобы почувствовать эти размеры. Я ещё ни разу не видела такого большого… — Рарити развела копыта в стороны, как бы демонстрируя размер, но уловила смущённый взгляд и залитые румянцем щечки подруги.

— Флаттершай, о чем ты думаешь? — поинтересовалась Рарити.

Пегасочка внезапно покраснела ещё больше, как будто её застукали за чем-то порочащим и неожиданно для себя начала энергично оправдываться: «Ни о чем! О чем я могла подумать? Ну, конечно же, ни о чем, таком… продолжай!»

— Точно?

— Угу! — Флаттершай еле качнула головой.

— Я хотела протянуть копыто, но передо мной возникла преграда, вернувшая меня в суровую реальность. Я понимала, что он не может быть моим. Это было бы неправильно, ведь он такой особенный и поэтому должен принадлежать всем, а не кому-то одному. Но, я никогда его не забуду, для меня Маят — самый прекрасный из прекраснейших алмазов на свете.

— Алмазов? — переспросила Флаттершай.

— Ну, да! Алмазы — особенные камни Флаттершай, древние единороги считали их символом чистоты и невинности, а также совершенства, силы и власти. Алмаз способен отгонять страхи от своего владельца, защищать его от дурного влияния и даже яда. Но этот камень может и навредить, если ты приобрел его нечестным путем. Поэтому, я считаю, путь к особенному и совершенному лежит только через правду.

— Но говорить правду иногда так тяжело.

— Говорить не надо!

— Но ты же сказала!.. — переспросила Флаттершай.

— Да, дорогая! Сама ни в коем случае не начинай, мама мне рассказывала, что жеребца нужно «проверить на дистанции». Пусть побегает, попрыгает, полетает, помучается, тогда все слабые претенденты, как бы сказать, сольются.

— Ну… если претендентов не особо много, и мне он, как бы… ну… нравится? — смущаясь и робея от каждого слова, спросила пегасочка.

— Всё равно, Флаттершай, держи дистанцию — ты ведь леди, «а леди не начинают — они заканчивают!» Поэтому наберись терпения и жди, пока он сделает первый шаг, — единорожка резким движением встала из ванны, грациозного стряхивая воду.

— А если он его не сделает, ну… шаг, — робко поднявшись из своей ванны и стряхивая нежными крылышками остатки влаги, спросила пегасочка.

Два махровых халата, объятые магической аурой, приземлились на спинки кобылкам. Надев халаты и замотав гривы полотенцами, подруги погарцевали к сауне.

— Значит, ты ему не столь важна, захочет — сделает! Главное — стой на своем. Ты леди — это значит, что он должен приложить усилия для тебя. А пока будь холодной, — отрезала Рарити, открывая обитую, деревянную дверцу парной. Навстречу кобылкам вылетела волна теплого и мягкого пара.

— Ну, раз ты говоришь, что так будет правильно, хорошо… я попробую. — С некоторой грустью заключила канареечная пегасочка, идя следом за подругой.

Расслабляясь после парной, подруги мирно потягивали травяной чай из красивых фарфоровых кружечек.

Дверь с переливом колокольчиков распахнулась, и задом в спа-салон вошла кобылка с отметиной в виде трёх яблочек, и пшенично желтым хвостом и гривой, незатейливо перевязанные красной ленточкой на конце. Зубами она затягивала внутрь радужный хвост, к которому с другой стороны была «приделана» самая быстрая летунья Понивилля.

— НЕТ! Только не это! Пусти, Эпплджек. А если меня увидят, пойдут слухи, моя жизнь кончится, — умоляла Рейнбоу Дэш, делая акцент на слове «кончится».

— Ну, уж нет, сахарок, ты сама предложила играть на желание, — закрыв дверь и тем самым, отрезав Рейнбоу путь отхода, сказала Эпплджек. — А моё желание, чтоб ты сделала…

Тень фермерши стала приближаться всё ближе к радужногривой спортсменке, лежащей навзничь и сжавшись

— Нет, нет, прошу.

…
— Копытокюр, только на передние? — уточнила работница салона, ненадолго оставив пилочку.

— Нет, все четыре, копыта для моей подруги. Верно. — Ехидно ответила Эпплджек, расслабляясь на массажном столе.

— Да-а, верно, — нехотя согласилась Рейнбоу, с весьма кислым выражением мордочки.

— Не волнуйся, дорогая, — вступила в разговор Рарити, всё это время мирно пролистывая глянцевый журнал, лежа на животе с косметической маской на мордашке. — Лотос и Алое сделают твои копытца, на двадцать процентов круче. И нет никаких противоречий в том, чтобы спортсменки выглядели прекрасно, утончённо и ухоженно.

— Нет! — категорически отрезала Рейнбоу. — Спортсменки должны демонстрировать крутость, а не красоту.

Рарити загадочно улыбнулась и, подняв глаза на строптивую подругу, ответила: «А Спитфаир, так не считает».

Неожиданно журнал, который читала белая единорожка, охваченный магическим свечением, полетел и завис прямо перед глазами радужногривой пегасочки.

— Нет! Не может быть, — ошарашено вцепилась Рейнбоу в журнал, пристально разглядывая фотоснимок Спитфаир, но не в комбинезоне и даже не в офицерском кителе, а в элегантном жёлто-красном вечернем платье и однотонных носочками на копытах. Огненно-красная грива была аккуратно зачесана и уложена. Грудь капитана Вондерболтов, украшало золотое колье из янтаря. Не знающий мог бы и не догадаться, что перед ним лихой командир самой быстрой летной команды Эквестрии.

Дэш изменилась в лице ещё больше.

Подруги так были увлечены общением, что не заметили, как опустив голову, с изможденным видом к ним зашла фиолетовая единорожка. Грива лучшей ученицы принцессы Селестии была местами растрепана и напоминала последствия стихийного бедствия.

— Ну и ну, — удивилась фермерша видом подруги, — выглядишь, как яблоня после шторма, опять лепила очередное заклинание для принцессы? — спросила Эпплджек.

— Нет!

— Твайлайт, с тобой всё в порядке? — поинтересовалась Флаттершай.

— Да! В полном. — Ответила единорожка и прошла к ванне, медленно погрузилась в неё, оставив на поверхности только кончик фиолетового рога.

— Ты выглядишь такой… уставшей.

— И мы уже несколько дней тебя не видели. Чем ты занималась?

Твайлайт вынырнула и резким движением головы закинула мокрую челку и гриву назад: «Пока я не нашла ответы на все поставленные вопросы, но даже мои скромные результаты дают возможность сделать вывод…»

— Корочееееее! — не выдержала Дэши. — Твай, ближе к делу!

— А, ну да, так вот, оказывается что в моей библиотеке нет ни одной книги, где была бы отражена история ВОЕВ! Поэтому, я перечитала все книги по истории затем все исторические сочинения, все монографии и выделила одну, наиболее правдоподобную теорию их происхождения. Оказывается, что давным-давно, во времена, когда племена единорогов, пегасов и земных пони ещё не жили вместе, были пони, которых всё больше не устраивала политика их правителей. Земных пони выводило из себя самодурство канцлеров и бюрократов, способствующих росту богатств одних и обнищанием других. Единороги были недовольны несправедливостью дворянства и высших магов. Пегасам не нравился волюнтаризм и самоуправство их командиров. Любые протесты очень жестоко подавлялись, а инакомыслящие преследовались. Тогда пони, попавшие в немилость, были вынуждены либо смириться и сдаться, либо уйти в опасные приграничные земли. Встретившись там, единороги, пегасы и земные пони под не прекращающимися ударами драконов, ужасных волков, медведей, грифонов и мантикор очень скоро научились вместе воевать, против хищников, строить укрепленные станицы и городки, а затем и уже сами стали тревожить своими дерзкими налетами не только Грифонию империю, но и драконьи логова. Пока их бывшие властелины метались в поисках модели, объединения, споря и ссорясь друг с другом по любой причине и, как говорится, без, корпоративные связи приграничных поселенцев крепли, вскоре для поддержания порядка и ведения войн, из своих они стали избирать наиболее способных смелых, сильных, выносливых и честных — атаманов, которым мог стать любой, независимо от расы. Таким образом, жизнь хищных соседей стала опаснее. Грифоны, желая хоть ненадолго получить передышку от молниеносных атак этих «диких пони», обратились к их выбранным атаманам с вопросом: «Ко двору какого правителя им лететь, чтобы обезопасить их грифоньи земли от вас», на что атаманы, посовещавшись, им ответили, что только царь небесный, имеет над ними, вольными стражами, власть, и чтоб летели они туда, откуда заявились и не волновались, скоро войско в гости придет. Так и перевели императору Грифонов их имя ВОИ, т.е. свободные, или вольные стражи.

Чтобы ни предпринимали грифоны, на какие бы ухищрения ни шли, вои продолжали свои походы, которые инкогнито, то есть скрыто, поддерживали канцлеры, короли и генералы земных пони, единорогов и пегасов, желая видеть в них своих союзников. Однако хрупкий союз пони постоянно трещал по швам и несколько раз даже переходил в столкновения. Тогда появились Вендиго, древние духи, подпитываемые разногласиями и ссорами, заморозили земли пони. Но это было ещё только полбеды, из-за границы, на пони хлынула объединенная грифоно-драконья орда, грозящая разорением и пленом.

Вои верили, что такой противник объединит весь народ пони, и они наконец-то, получат общего для каждого единоличного правителя, способного своим авторитетом и властью, сплотить народ на борьбу. Так и вышло в итоге, но всё это стало возможным лишь потому, что на пути ордынцев стеной поднялись войсковые полки, к которым в одностороннем порядке примыкали добровольцы — пегасы, единороги, земные пони, бизоны, и даже некоторые грифоны с драконами. Эта война полыхала восемьдесят семь лет и унесла миллионы жизней. Но, истекая кровью, крепло единство пони. Так родилось войско — широкая, норовистая замашка жеребячьей природы.

Твайлайт отвлеклась на косметическую маску с огурцами, затем, присоединившись к подругам, за чайным столом хотела продолжить историю воев, как её перебила розовая кудряшка Пинки Пай, вновь появившаяся из ниоткуда и вновь с пакетиком кексов наперевес: «Потом в Эквестрии было несколько тысячелетий гармонии и процветания, от принцессы Луны вои получили «вольные грамоты», гарантирующие их права и служили верой и правдой, пока она не превратилась в Найтмер Мун и не подняла восстания. Тогда принцесса Селестия решила ограничить войсковые вольности и повела наступление на Сталлионград и Великую Сталлионградскую войсковую автономию, но затяжная и кровопролитная война привела лишь к жертвам и расколу Великого войска на Заупряжскую (не лояльную Селестии), Всевеликую Сталлионградскую (относительно лояльную Селестии) и Кумбанскую (полностью лояльную Селестии) войсковую автономию. И две тысячи лет вои вот в таком вот виде и качестве продолжали работать в полях, торговать, заниматься ремеслом а так же служить и защищать Эквестрию, конечно. Кто хочет кексов?», — закончила Пинки с улыбкой глядя на подруг.

— Пинки, но откуда ты это…? Аааааа… не важно, — раздосадовано заключила Твайлайт и подхватила кекс телекинезом.

— Откуда я это знаю? — переспросила Пинки, — Прочитала в газете Юных жеребят на страничке «История».

— А они откуда взяли ведь все книги по истории были у меня?

— Не знаю, — развела копыта Пинкаи Пай. – Наверное, спросили!

Часть 21 Так надо!

Войсковой лагерь, обычный вид: ряды палаток, костерки, котелки, импровизированный плац, наблюдательные посты. Двадцатка воев-пегасов, готовая к выходу в патрульный рейд, непринуждённо сидела вокруг костерка и ожидала лишь команды офицера. В принципе по первой же команде «к бою» или тревоге в долю секунды могла подняться и вся сотня.

— Становись! — скомандовал хорунжий Копьё, приведя воев в движение и, дождавшись, когда перед ним выстроится шеренга, внимательно осмотрел всех воев, с которыми предстоит подняться в небо. Ведь главное — уверенность в том, что случись чего, тебе есть на кого положиться, а в этих пегасах Копьё не сомневался.

— Так, стоп, а где вахмистр Петля? — прищурившись, недоуменно спросил хорунжий, но, не получив ответа, чёрный жеребец прокричал: «ПЕТЛЯЯЯЯЯ!!!»

Мягкая и вкусная, приторно сладкая и липкая, легкая и воздушная, сахарная вата. Серый пегас и розовая поняшка, любитель драк и любительница вечеринок, воин и кондитерша сидели вдвоём на гигантском кексе, буквально зависшем в бескрайнем космосе и вместе наслаждались огромным розовым куском сахарной ваты. Откусив знатный кусочек, серый пегас стал его пережёвывать, но Пинки, внезапно увидев его испачканный сахарной ватой нос, засмеялась. Не дав пегасу опомниться, кобылка с игривой улыбкой приблизилась к жеребцу и, мазнув языком ему по носу слизнула остатки ваты.

— Пинки Пай, — начал пегас.

— Да?

— Я хочу тебе сказать, что… у меня к тебе… я тебя…

Пинки положила копытце на губы кавалера и сказала: «ПЕТЛЯЯЯЯЯ!!!»

Сон слетел, а вместе с ним и серый пегас, с кровати вихрем промчавшись по палатке и вылетев прочь. Секунда, и вахмистр уже стоял в строю, правда, теперь его сверлил крепким взглядом чёрный пегас с копьем наперевес.

— По какой причине, товарищ вахмистр, мы обязаны вас ждать? — строго поинтересовался командир.

— Виноват, товарищ хорунжий, спал.

— Спать нужно ночью! — сделал замечание командир и скомандовал: «За мной айда!»

Пегасы поднялись на крыло и полетели на плановый облет линии.

На земле жизнь текла своим чередом. Цветы цвели, трава зеленела, ручьи текли, так же и пони мирно встраивались в этот разнообразный и разноцветный мир, не обращая внимания на чернеющий удаляющийся в даль строй воев.

Облака за чертой города мало кого волновали, а на ошмётки после очистки воздушного пространства Понивилля тем более, поэтому их относило ветром к границе, и очень часто линию приходилось чистить самим «служивым». Так же произошло и сейчас: на пути отряда, подобно скалам, формирующим лабиринт, были белоснежные облака. Отряд двинулся сквозь, но как только вои пегасы приблизились, из густой пелены, на них с бешеными криками выскочили вооружённые и разъяренные грифоны, оставшиеся после неудачного прорыва. Стремительность атаки дезорганизовала молодых пегасов, и они стали кубарем откатываться назад, так мог наступить и драп-полет, если бы не решительные меры командира.

— ХЛОПЦЫ! — рявкнул хорунжий Копьё. — К бою! За мной! УРААААА!

Подобно волне, боевой клич прокатился по шеренге, которая, ощетинившись копьями и войсковыми накопытниками, рванула навстречу врагу.

Шеренги — первая, вторая — сходились в контактный бой. Грифон, пегас колет, бьёт, кромсает. Летят разноцветные перья, льётся кровь. Лишь сталь блестела и хрипела от мощных ударов клинков и копий, дырявящих шеи. Вскоре белые облака стали пунцовыми, как только почищенная сочная свёкла.

Вахмистр Петля, врубившись в строй врагов, с самого начала лихо сработал накопытником, достав до мягкой шеи первого грифона, тем самым оборвав его жизнь и, перевернувшись мордой в небо, лягнул задними второго, отправив в свободный полет до земли. Вои-пегасы, летящие рядом, не подкачали, посадили на копья ещё двоих грифонов, чуть поодаль грифон снес голову светло-желтому пегасу, которая полетела вниз, чуть опередив и тело младшего урядника Небосвода. Главное — не дать грифонам «развернуться», их крылья шире пегасьих, а само тело тяжелее, а следовательно неповоротливее. Петля по телосложению был, мягко сказать, деликатнее, как и большинство пегасов, что позволяло им, как пираньям, наносить небольшие, но точные и смертоносные удары. Но и грифонов не лыком шили, те воюют, всем чем могут, когти клювы — всё в дело, поэтому нужна недюжинная смелость, чтобы драться с ними глаза в глаза. Вои-пегасы были именно такими смелыми до отчаянности, пегас отходит назад, пропуская выпад мечом мимо, и резким броском вперед вонзает пику в жирное грифонье брюхо, а затем, уперевшись в его тело задними копытами, резким движением выдергивает копьё и летит дальше. Но силы не равны: грифонов чуть меньше сотни, а единорогов нет, следовательно и поддержки огнем тоже нет. Потери воев становятся всё значительнее, уже и Тяжелокрыл убит, и второй Тяжелокрыл, и третий Тяжелокрыл, но пегасы не сдаются и бьются из последних сил.

Грифоны остервенело бросались на воев-пегасов, валили на облака и рвали там. Мечами и топорами эти крылатые хищники обезглавливали и обескрыливали пегасов, а затем сбрасывали с облака, но это позерство скоро кончилось. Вои, понимая всю ситуацию, в которой оказались, отрешенно бросились на врагов вкопытопашную, которая теплую живую плоть смешивала с костями и облаками до неживой, выдавая каждому, как по разнарядке: память, славу или полметра холодной земли.

Хорунжий Копьё, сцепившись с очередным грифоном, рухнул на облако, подняв в воздух ошметки, через которые еле проглядывались очертания схватки. Расправив крылья, птица-кошка, выпустив когти, обходила кругом, а хорунжий, подтянув копьё и сплюнув кровь, расправил чёрные истрёпанные крылья, вновь приготовился к бою.

— Я знаю, кто ты! — заявил грифон. — Ты «Чёрный барон», за твою голову драконы обещают щедрую награду!

— Не бойся, тебя мы бесплатно похороним! — огрызнулся пегас.

Грифон бросился на жеребца, замахнувшись кривой саблей. Копьё прицелился и ударил между кирасой и передней лапой, но пику с линии удара отклонил длинный кинжал, выхваченный врагом. На это Копьё ответил удачным выпадом задними копытами в грудь грифона, отправив в полет уже без оружия, разлетевшегося в разные стороны. Но не успел хорунжий вновь вскинуть пику, как его сшиб этот же грифон, вцепившись в жеребца когтями и протаскивая по облаку к обрыву. Копьё, обнажив лезвие, ударил грифона по ребрам, отозвавшимся характерным хрустом. Боль! Резкая боль, кошка-птица ослабляет одну лапу, чем воспользовался хорунжий и, резко заломив вторую, этим же накопытником полоснул врага по шее. Алая кровь брызнула жеребцу в глаза, а грифона, всё ещё держащего пегаса, потянуло вниз и они оба уже кубарем, снеся несколько верхушек деревьев, рухнули на жесткую и неласковую землю. К сожалению, отрезок земли для черного жеребца-пегаса быстро кончился, и он вновь оказался в полёте, только уже в свободном, в пропасть, где и с нормальными крыльями то тяжело летать. «Чёрный барон» Копьё, оправдав свое имя и звание, весь промокший от крови своей и вражьей, со жгучей болью в крыльях, летел вниз, а скорее падал. В ушах ещё гремел лязг и крики, и тянулось войсковое «УРА!»

…

— Папа, пап? — теребил за массивное темно-серое крыло маленький чёрный пегасик в черной фуражке с темно-желтой тульей, зафиксированной на его головке маленьким ремешком.

— Что, сынок?

— А что значит «УРА»?

Отец, статный пегас в черном двубортном мундире со стоячим воротником, внимательно посмотрел в небо, затем наклонился к сыну и сказал: «Это значит, сынок, с нами Бог!»

— То есть, принцесса Селестия?

— Не упоминай при мне о ней! — строго сказал отец.

— Прости, пап.

— «С нами Бог», или «наше дело правое», а так же «вперёд, к победе»

— Одно слово, а столько много смыслов. Зачем?

— Так надо.

…

Чёрный пегас разлепил веки и в последний раз глянул на чистое синее небо.

— Так надо! — тихо проговорил Копьё, прежде чем провалится в жидкую и холодную тьму.

Тихий спокойный вечер, солнце медленно клонится к закату. Ласковый ветер, будто играя, пощипывая розовую гриву Флаттершай и её монохромной спутницы, шедших по небольшой полянке вдоль ручья, который каждую зиму и весну превращается в строптивую реку.

— Спасибо тебе, Зекора, что помогла мне собрать эти травы, они мне очень нужны для помощи больным птичкам.

— Друзьям помочь всегда я рада,

А сбор трав для меня отрада.

Однако вечер никто не отменял,

Нам лучше закругляться, Флаттершай.

— Конечно, к тому же, мы почти всё собрали. Осталось лишь… — не успела договорить пегасочка, как к ней подбежал бобёр и энергично стал размахивать лапками, показывая куда-то на середину реки.

Пегасочка понимающе кивнула и, обратившись к Зекоре, сказала: «Нужна помощь!» после чего, поднявшись на крыло, полетела вдоль берега следом за бобром. Флаттершай часто помогала лесным зверькам не только делать запасы на зиму, но и поправить жилище или просто помочь перейти дорогу, не говоря уже о срочной медицинской помощи. Не в новинку для скромницы была и помощь бобрам в очищении заводи плотины от крупного мусора. Какого же было её удивление, когда около небольшой плотины трое бобров вытягивали на берег что-то мокрое и чёрное, всё измазанное в грязи и тине. Канареечная пегасочка медленно приблизилась и только тогда разглядела: измятые чёрные крылья с торчащими перьями, долгополый кафтан с золотым галуном на вороте и проглядывающиеся сквозь дыры в ткани кровоточащие раны. Флаттершай обошла тело и прильнула ухом к груди.

— Тук… тук… тук… он жив! — обрадовано заключила пони.

— Похоже, раненый у нас,

Нужна ему помощь сей же час! — сказала Зекора.

…
Маленький чёрный пегасик, шумно стрекоча крыльями, нёсся по коридору родового поместья Ратнокрылов в массивной белой папахе с жёлтым шлыком и кокардой, изредка врезаясь в косяки и опрокидывая мебель. Огромный для жеребенка головной убор не держался на голове, тогда Копьё жалел, что не родился единорогом, чтобы рог не давал спадать шапке на лоб, тем не менее, малыш продолжал активно жестикулировать копытцами, изображая бой с тенью.

— Сдавайся, подлый дракон! — выкрикнул пегасик и вновь врезался в препятствие, которое неожиданно отозвалось знакомым голосом.

— Вот у кого моя папаха!

Копьё слегка приподнял копытом край головного убора и увидел добрую отцовскую улыбку и чистые карие глаза.

— Всё драконов гоняешь? А меня возьмешь в свою сотню?

— Конечно! — радостно запрыгал на месте пегасик.

— Ну, тогда держись.

Отец взвалил малыша пегаса на спину и пулей, проносясь по коридору, вылетел в открытые двери на балкон. Набирая скорость и маневрируя между свежевыделанных облаков, статный серый пегас в белой гимнастерке, препоясанной седлом с хулиганской внешностью и кьютимаркой в виде крепостных ворот чутко следил за несмышленым жеребёнком, сидящим у него на спине и вцепившимся всем, чем только можно, в шкуру взрослого пегаса. Сделав несколько кругов в небе, отец с сыном вернулись в поместье, где их с укоризненным взглядом встретила светло-оранжевая дама-пегас с каштановой гривой закрученной в аккуратный пучок на затылке, голубыми, как утреннее небо, глазами, одетая в строгое платье, более характерное по фасону земным пони, нежели пегасам.

— Мама, мы…

— Копьё, верни отцу папаху и иди умойся, скоро обед, — властно указала сыну крылом на дверь мать и, дождавшись, когда пегасик скроется, обратилась к его отцу. — Мы не раз обсуждали тему полётов. Почему, ты всё ещё его катаешь? Он так никогда не научится летать!

— Научится! Со временем он всему научится.

— Его сверстники уже вовсю рассекают в небе, — всплеснула копытами мама, — а наш еле-еле крылышками стрекочет и всё почему? Потому что отец его катает на спине, зачем учиться летать?

— Я катаю нашего сына, чтобы познакомить его с небом, показать ему высоту, куда нужно стремиться, за что сражаться. Меня так учил отец, а его мой дед, и я буду учить так своего сына. — заключил жеребец и пошел в сторону дверей, но, задержавшись в проходе, добавил. — Так надо!

Отец, закаленный огнем жеребец, был упрям страшно, это был один из тех традиционных пегасьих характеров, появившихся ещё в суровые времена межплеменных раздоров. Мать консервативная во всех смыслах, аристократка-пегас, для неё не было ничего важнее семейного гнезда и древних традиций пегасов, которые велели содержать жеребят в нужде обучения полету, дабы формировалась самостоятельность и стойкость для дальнейшего перенесения тягот и лишений воинской службы.

«Почему мама всегда так злится, когда мы с папой играем?» — задавал себе вопрос чёрный пегасик, но затем, проходя по второму этажу к лестнице, он увидел красивую рыжую с черными пятнами на крыльях бабочку, грациозно порхающую на подоконнике, изредка садящуюся на распахнутую раму. Ведомый неведомой силой Копьё, прижав ушки и крылышки, стал подбираться ближе и ближе, вот уже и подоконник, только копыто протяни и бабочка твоя. «А я подарю её маме, и она больше не будет злится», — думал жеребёнок, но как только он высунул нос из-за «укрытия», бабочка упорхнула и села на верхнюю раму. Копьё запрыгнул на подоконник и стал аккуратно выпрямлять спину, балансируя на задних копытах. Ещё чуть-чуть!

— Ефть! — только смог проговорить пегасик, схватив заветный трофей зубками, но бабочка энергично задергала крылышком и вскоре пыльца защекотала нос жеребёнка так, что он не выдержал и со слезами чихнул. Копытца не удержали черного пегаса, и он вывалился из окна наружу. Копьё падал вниз, энергично сотрясая крылышками воздух в надежде научиться летать настоящим образом. Горькие слезы заливали глаза жеребёнка, земля казалась совсем близко. Вдруг крылья неожиданно перестали отдаваться треском, они раскрылись, подобно цветку, и теперь он чувствовал не два отростка на спине, теперь он чувствовал воздух, который разбегался по его телу от кончиков копыт до кончиков крыльев, насыщая каждую кровинку и мышцу в теле. Первым махом вороной пегас отменил падение, вторым выпрямился в воздухе, третьим навсегда обозначил свою цель — ввысь, в небо, потому что: «Так надо!»

…

Зебра и пегасочка втащили полуживого жеребца в домик Флаттершай, потому что путь до него был короче. Там чёрный пегас заботливо был положен на зелёный диванчик, по иронии, на котором ему уже приходилось отдыхать с легким ранением. Хорунжий Копьё так и не приходил в сознание, чем нагонял тревогу на юную розовогривую кобылку. Зекора, пройдя на небольшую кухоньку, сразу сбросила свои сумки с травами и принялась готовить зелье. Флаттершай со скоростью «взволнованной Твайлайт» заскочила к себе в комнату и стала, сбрасывать вещи из шкафа, опустошать ящики. Наконец она вытащила из глубины нижней полки валяющуюся в самом дальнем углу небольшую железную коробочку, которую сразу с лязгом опустила на пол. В голове застенчивой кобылки начали всплывать отнюдь не ласковые образы прошлого, заставляющие пегасочку в страхе отвернуться. Флаттершай еле пискнула от вновь захлестывающее её доброе и чуткое сердце грусти, отчаяния и безысходности.

…

— Помоги… мне… Больно! — хриплый голосок подранного лесным чудовищем жеребёнка становился всё тише. Ещё совсем юная кобылка пегас нежно-желтого цвета, с розовой гривой и хвостом изо всех сил работала крылышками, но смогла донести раненого жеребёнка только до своего домика. Там Флаттершай схватилась за железную коробочку с медицинскими инструментами и уже была готова применить знания, полученные на курсах медсестры, как вдруг её остановил СТРАХ. Копыта пегасочки затряслись, а иголка с ниткой выскользнули и со звоном упали на пол. На глаза пегасочки стали накатывать слезы, и вскоре они уже бежали крупными ручьями по желтеньким щечкам. Она громко заплакала! Жеребёнок, порванный неизвестным чудовищем, умер на глазах совсем ещё юной Флаттершай. Его раны были слишком серьёзными, малютку в тот момент не спасли бы и профессиональные врачи, но Флаттершай думала, что лишь она виновата в смерти жеребёнка, хотя никто в Понивилле её за это и даже половинкой взгляда не упрекнул. Все жители, в том числе родители несчастного жеребёнка, понимали, что она сделала всё, что могла, тем не менее застенчивая пегасочка приняла смерть слишком близко к сердцу, и вскоре ей стало казаться, что все пони, с которыми она пересекается, осуждающе на неё смотрят. Это посеяло в юной и неокрепшей душе зерно страха перед обществом пони. Милая и добрая кобылка сосредоточилась на помощи зверушкам и птичкам. Через какое-то время ей удалось избавиться от навязчивого чувства вины, а медицинский инструмент был запрятан как можно глубже в шкаф с надеждой никогда к нему не притрагиваться.

…
Но сейчас на кушетке у Флаттершай лежит и ждёт помощи пони, без которой он погибнет. Но внутренний голос всё твердил: «Нет, Флаттершай, ты не сможешь ему помочь! Он умрёт, и все вновь обвинят тебя!» — говорил он заговорчески.

— Нет! Я должна, должна, — ответила пегасочка сама себе и робко потянулась к заветной коробке.

— Что должна? Ты же понимаешь, что ему нужен врач, а не ветеринар.

— Я… я… — пегасочка отчаялась переспорить саму себя, в уголках глаз стали скапливаться слёзы, розовогривая красавица была в шаге от того, чтобы утопиться в собственных слезах. Внутренний голос торжествовал. Но произошло невероятное, Флаттершай вскакивает, затем, схватив и прижав железную коробочку копытами к груди, летит вниз.

— Что, что ты делаешь???? — не унимался внутренний голос.

— То, что надо! — решительно ответила Флаттершай и с лязгом поставила железную коробку на стол.

В это время Зекора уже налила непонятного вида фиолетовое зелье в чашку и поставила остыть рядом с пострадавшим, а сама начинает расстегивать ремни и пуговицы на мундире жеребца. Розовогривая пегасочка, открыв коробку, в спешке начинает раскладывать на белой ткани медицинский инструмент. Достаёт и накопытный крюк (специальный хирургический инструмент для захвата и вытягивания иголки). После всех приготовлений Флаттершай вместе с Зекорой освобождают тело пегаса и фиксируют его на животе. Сгорая от стыда и держась за круп жеребца, канареечная скромняшка резко всаживает шприц с обезболивающим в «заветное место» и начинает медленно вводить лекарство, а Зекора тем временем обрабатывает раны своим чудо зельем, оставив немного и для хирургических инструментов.

— Раны глубоки на теле его,

Их нужно зашить поскорей, а не то

Кровь снова пойдет,

И наш бравый вой к черте подойдёт.

— Поняла, — ответила Флаттершай и, заколов гриву, чтоб не мешала, и надев медицинскую шапочку с резиновыми носочками, принялась за иголку. Стежок ещё и ещё один. Кролик Энджел услужливо промакивал сухой ваткой лобик хозяйки.

…

Яркое солнце грело лучиками и суровые таёжные Заупряжские земли. Юный пегас в чёрной фуражке с желтой тульей и такой же черной гимнастерке, которой мешал слиться с вороной шкурой лишь жёлтый кант и белый седельный ремень. Нервное шатание по коридору выдавало в жеребце тоску по долгой разлуке с отцом. Наконец, утомившись, Копьё сел около окна и, положив голову на подоконник, стал вглядываться в голубеющую даль. Молодой, но подающий большие надежды кадет Заупряжского Войскового Училища Копьё, получил увольнительную как один из лучших учащихся и первым делом вернулся домой, чтобы повидаться с родителями.

На горизонте появилось несколько чёрных фигур, летящих на «войсковых крыльях», они же «крылья феникса» — особый вид корпоративно-коллективной магии, дающий возможность всем , независимо от расы, получить в собственное пользование пару изящных, крепких, опасных, самовоспламеняющихся крыльев, во все времена являющихся визитной карточкой вольных стражей. В колонне было трое пегасов, двое единорогов и один земной пони. Юный пегас встрепенулся, поскакал вниз и успел заметить, как нежданные гости прошли в гостиную, закрыв дверь. Копьё решил проследовать следом, но дверь оказалась заперта изнутри, пришлось обходить через кухню. Эта дверь оказалась не только не заперта, но и открыта, поэтому до вороного пегаса донеслись отрывки разговора.

— Врачи сделали всё, что смогли! Но, товарищ полковник… — сказал тяжелый голос.

— Сердце? — слегка дрогнувшим голосом спросила мать.

— Так точно.

— Инсульт, — добавил один из гостей.

В это время в дверной проём вышел Копьё, пришедшими оказались войсковые офицеры, с которыми служил его отец, несложно было догадаться, что речь шла именно о нем, самоотверженном служивом Вое, оставшемся в строю, даже после вердикта врачей о сердечной недостаточности. Боль! Жгучая внутренняя боль обожгла сердце. «Почему? Почему не остановился и не ушел со службы, как предлагали врачи?» — годами спрашивал сам себя Копьё, а единственный ответ, который у него выходил: «Так надо!»

…

Шовчик первый, второй, третий, пятый или уже десятый, каждый маленький и аккуратненький. «Видела бы меня сейчас Рарити» — пробежала мысль у пегасочки. «Хотя ей не очень приятно было бы смотреть на такое! Не то, чтобы самой зашивать живого жеребца». Рана одна за другой стягивались, а нежные и грациозные жёлтые копыта достойно справлялись с непростой хирургической операцией. Несколько часов напряженной работы и Копьё вновь был цел, хоть и напоминал старую тряпичную игрушку. Чёрные крылья, сами по себе не пострадали, были только изрядно потрепаны. Пока зебра-травница химичила на кухне очередное зелье, Флаттершай решила немного почистить чёрные пёрышки и сама не заметила, как уперлась взглядом в кьютимарку вороного жеребца: геральдический красный щит с белым пегасом зависшим над змееподобным драконом и пронзающим его копьём. Зекора вновь приблизилась, неся чашку с поднимающимся из неё клубами жёлтого пара в зубах. Подойдя к морде жеребца и открыв ему пасть, зебра влила жидкость прямо в глотку, Флаттершай же всё это время держала голову жеребца, массируя ему горло чтобы лекарство не задерживалась.

— Зелье его боли облегчит,

Теперь же пусть полежит и поспит.

Зекора вновь пошла на кухню, а Флаттершай положила голову жеребца на подушку и почувствовала, как он начинает дрожать, тогда пегасочка стала легонько поглаживать чёрную гриву копытцем. Вскоре хорунжий Копьё стал дышать более ровно и Флаттершай начало клонить от всего пережитого в сон, но она боялась что заснёт, а в это время, пегасу может потребоваться помощь. Чтобы мысли о сне отклонить и развеять грусть, канареечная пегасочка стала тихонько напевать:

Бьются сотни за земли родные,

Трудно пони в неравной борьбе…

Так пускай же по капле, по капле

Жизнь и силы вернутся к тебе!

Нежный голосок Флаттершай растекался по домику, наполняя его жизнью, совершенно не мешая маленьким птичкам, белочкам, бурундукам и кроликам. Более того, когда пегасочка пела, всем почему-то становилось так тепло и спокойно на душе, что казалось сами верховные правительницы укрывают царственно их своими крыльями.

Будет первая капля силою,

Будет радость каплей второй…

Не должны умирать красивые!

Не должны умирать храбрые!

Не должны… не должны…

Не должны умирать!

Насколько бескрайне может быть небо, настолько многогранна и чиста доброта, с которой эта кроткая и беззащитная кобылка готова поделиться с любым живым существом. Не отвернется ни от кого. Поверит в преображение любого, пусть даже и самого последнего из злодеев.

Снаружи уже наступила глубокая ночь. Зекора с Флаттершай решили по очереди дежурить около раненого. Жёлтая пегасочка, несмотря на уговоры монохромной подруги, осталась около пострадавшего, а Зекору отправила отдыхать в свою спальню. Но именно сейчас тьма начала сгущается над этим местом. Дверь скрипнула, и внутрь проскользнуло существо, не хочу называть его вид, потому что его цель — уничтожить воплощение добра, воспользовавшись тем, что Флаттершай сидит спиной ко входу и не видит грозящие ей опасность. Мощные когтистые лапы тихо, по-кошачьи, перебирали по полу. Хоть один бы звук, ползвука, и милая пегасочка может успеть упорхнуть. Не издав и малейшего звука, убийца встает в полный рост и обнажает оружие. Кинжал сверкнул и занесся над розовогривой пегасочкой, мирно склонившейся к самой голове вороного жеребца. Замах и…

Чёрный пегас, в секунду придя в себя, вскакивает с кровати и, сбив с линии удара, нависает над ошарашенной Флаттершай. Удар клинка пришелся в диван, а хорунжий Копьё изо всей силы лягнул обоими задними копытами того, кто пришел отнять жизнь у добрейшей пони на этой земле. Грифон с характерным криком и хрустом влетел в спинку дивана, который с грохотом перевернулся вместе с ним.

Вороной отошел в сторону, и как только пегасочка смогла подняться, сразу обратилась к недавнему пациенту: «Копьё, тебе нельзя так резко двигаться. Швы могут…» но договорить ей не дал грифон, выскочивший, и набросившийся на жеребца, и протащившим его до противоположной стены, оставляя кровавый следы на полу. Саму же хозяйку дома хорунжий вновь успел оттолкнуть в самый последний момент. У стены развернулся бой, пегас старался проверить на прочность череп грифона, тот, в свою очередь, желал достать клинком до сердца. Наконец Копьё выбивает оружие из лап врага и бросается на него, но грифон пускает в ход когти, полоснув вороного жеребца ниже шеи. Хорунжий в заведомо проигрышном положении, после боя, ранения и операции, большой потери крови. Но жеребец, просто не думал об этом, он продолжал биться. Со стороны могло показаться, будто жеребец немного озяб. Грифон приметался и, выждав момент, обхватил вороного пегаса за шею, намереваясь придушить, из последних сил Копьё рванул к двери, освободившись от захвата, снесённый об косяк грифон без сознания «стек» на пол, а выскочивший на улицу вороной жеребец встретился по меньшей мере с двумя десятками хорошо вооруженных и экипированных грифонов, зависших в воздухе, но готовых в любую секунду атаковать.

Хорунжий Копьё осмотрел ряды застывших врагов, а затем сказал: «Сколько же вас налетело, кто же вас всех хоронить — то будет?» Пегас улыбнулся, блеснув алыми от кровоподтеков зубами, в его состоянии этот кураж смотрелся особенно легкомысленно и даже безумно.

— Это ты офицер Копьё, более известный как «Чёрный барон»? — задал вопрос массивный грифон в капюшоне, из-под которого еле виднелся исцарапанный массивный клюв.

— Ага! А тебя, как звать-величать?

Грифон выдвинулся вперед и скинул капюшон, продемонстрировав вороному пегасу свою седо-перую личину.

— Я бригадный генерал Гловер, кровавый призрак приграничья, палач железного полка Грифонии.

— И чё?

— А то, что ты, убил моего дракона, а этот дракон был мне как сын. Однако я даю слово грифона, что пощажу тебя, если ты свернёшь шею этой пегаске. — Гловер ткнул когтем в направлении Флаттершай, которая всё это время сжавшись от страха стояла за вороным пегасом.

«Шансов выжить у них обоих практически нет, а так хотя бы одна жизнь», — рассудил хорунжий.

— Твой ответ? — прохрипел грифон в нетерпении.

Копьё лукаво улыбнулся, а затем сказал: «А точно пощадишь?»

— Ты мне не веришь? — наигранно удивился грифон.

— Не очень.

— Хорошо! Пусть все здесь присутствующие, а так же небо и звезды будут свидетелями, что я, Гловер, клянусь выполнить своё обещание, данное мной этому пегасу. Доволен? — спросил грифон, приземлившись в нескольких метрах от офицера.

— Ага!

— Тогда, я жду! — скрестив лапы на груди стал ждать грифон.

— Сейчас.

Чёрный пегас, улыбаясь, повернулся к дрожащей и прячущей взгляд пегасочке и уже без улыбки положил копыто ей на плечо. Копьё чувствовал, как дрожит розовогривая красавица, он легонько притянул её ближе к себе. Вторым копытом вороной жеребец немного приподнял чёлку Флаттершай и, достигнув подбородка, глянул в её испуганные бирюзовые глаза. Копьё приблизился и нежно, но настойчиво поцеловал Флаттершай в губы. Крылышки пегасочки немного застрекотали, не сопротивляясь, она как будто перенеслась в тихое и спокойное место, и весь окружающий мир стал не важен. Исчезла боль, страх, обида и гнетущее чувство одиночества.

— Давайте быстрее голубки! — крикнул Гловер.

Хорунжий Копьё разомкнул поцелуй и вновь глянул в глаза Флаттершай: страха в них уже не было, было что-то другое, что-то глубоко внутреннее, что без всяких лозунгов и материальных приманок заставляет встать и пойти на верную смерть.

— Флаттершай, прости, но так надо! — шептал Копьё слегка трясь о щечку кобылки.

— Копьё, я, мне кажется… я… — еле слышно лепетала пегасочка, путаясь в словах от переполняющих её чувств.

— Я надеюсь, ты меня понимаешь.

— Я… я…

— Беги!

— Что?

— БЕГИ!!!!! — вороной пегас одним движением развернулся к грифону и, расправив крылья, набросился на их главаря, тяжелым копытом пегас вскользь бьёт грифона по морде, прибавляя ссадин на клюве, но второй удар, который мог стать для бригадного генерала последним, Копьё нанести не успел. Один из самых шустрых грифонов на скорости влетел в пегаса и отбросил его в сторону дверцы, за которой успела скрыться Флаттершай, а значит всё удалось. Пегас вновь поднялся, еле-еле держась на дрожащих копытах, он заслонял собой вход. Швы местами разошлись и, раны вновь стала заливать кровь, глаза предательски закрывались.

— Почему? Почему, вы, дикие пони, такие непредсказуемые? — взревел от бессилия бригадный генерал.

— Так… надо!

— Сжечь!!! — скомандовал Гловер, а после несколько грифонов достали из наплечных сумок склянки с жёлто-красной жидкостью и тряпичной пробкой с куском материи. Секунда и материя заискрила, а парящие грифоны замахнулись. ВЗРЫВ!

Хорунжий Копьё посмотрел вверх, в грифонов гроздьями летели вспышки войсковых файерболов, сотрясая землю и небо, один из которых снайперски был положен в бутыль с зажигательной смесью. Послышалось отчётливое «Ура» это вои шли в атаку. В небе показались пегасы с горящими огнем феникса крыльями, они отсекали замешкавшихся грифонов, сходясь с ними вкопытопашную. Грифоны покатились к лесу, но Копьё этого не видел, он медленно опустился на траву и, не удержавшись рухнул набок. Силы покидали лихого пегаса.

Когда Флаттершай и Зекора вышли из дома, они увидели участки обгоревшей земли, воев, скручивающих немногих пленных, несколько караульных, но нигде не было его. Вороного жеребца уже не было…

Часть 22 Это еще цветочки, а яблочки впереди

Атака грифонов на окраину Понивилля была отбита. К сожалению, бригадный генерал Гловер вновь умудрился ускользнуть, зато все остатки его интернационала смерти этой ночью были частью порублены, частью взяты в плен. Но и сотня понесла тяжёлые потери в эту ночь: из двадцати воев-пегасов разъезда выжило всего четверо, их спешно отправили в Клаудсдейльский военный госпиталь. Остальные вои до утра прочесывали лес и следили за воздушным пространством. Пока безрезультатно.

Начинало светать, и утренние лучи заставили двоих воев лениво сощурить глаза, провожая бессонную ночь и встречая алую зарю.

— Кольцо, — обратился к товарищу багровый единорог, — я подозреваю, что цель этих варварских атак не прорыв линии,

— А что, тогда?

— Элементы гармонии, например.

— Не согласен, — отметил Кольцо.

— Почему?

— Посуди сам, из элементов была атакована лишь Флаттершай, но и там не факт что целью была она.

— А кто тогда?

— За шкуру «Чёрного барона» драконы готовы отвалить немало самоцветов, Баян, ты прекрасно это знаешь. Все находки говорят, что мы имеем дело с охотниками за головами.

— Согласен, но всё равно что-то тут нечисто.

— В любом случае, все пути к ферме и городку контролируются нашими «секретами», подходы проглядываются, секунда — и дежурный отряд рванёт в бой две и хоругвия «на крыле», три — вся сотня, зараз, перемелет врага в окрошку.

— Меня больше беспокоит, что кто-то готовит и сливает грифонам информацию, а это значит, что здесь работает крот.

— Крот? Но ведь в Понивилле грифонов не проживает.

— А я и не говорил о грифонах! Если мои подозрения подтвердятся!

— Какие подозрения?

Сотник Баян призадумался, а затем ответил: «Кольцо, ты, уже несколько дней не спавший, отправляйся в лагерь. Поешь, отдохни, приведи себя в порядок».

— Товарищ сотник, разрешите отлучиться в город на час?

— В город? — командир перевел взгляд на Понивилль, а потом на блестящую вдали ферму, затем вновь на хорунжего. — На полтора, разрешаю!

— Спасибо, — ответил хорунжий и, отдавая воинское приветствие, поскакал по тропинке к городку.

Твайлайт Спаркл этой тихой ночью долго не могла заснуть, в отличие от своего чешуйчатого ассистента. Фиолетовая единорожка хотела выговориться, её терзали призраки прошлого, точнее призрак. Из раза в раз в уме всплывал багровый единорог в синей кадетской форме, смущенно прячущий взгляд от Твайлайт. Букет противоречивых чувств пробуждался в единорожке грустные воспоминания о былом.

…

Последний раз, поправив гриву, удерживаемую заколкой в виде кометы с искрящим хвостом, Твайлайт открывает окно своей комнаты. Спайк уже два часа мирно спал в колыбели, посасывая коготь рядом с кроватью юной волшебницы, которую в эту ночь будет ждать самое первое романтическое свидание. Там цветы, признание, а может быть, и она сама сегодня раскроет своё сердце молодому кавалеру. Их губы встретятся, и магия любви, переполнив сердца, водопадом заструится из кончиков рогов. «Так, всё, Твайлайт, хватит мечтать!» — скомандовала единорожка сама себе и, глянув в зеркало, ещё раз удостоверилась в том, что шерстка приглажена, а хвост достаточно распушен. Прошло уже несколько лет с курьёза в библиотеке, и волшебнице всерьёз запал в сердце робкий, немного глуповатый, но смелый багровый единорог, и скорее всего эта симпатия была взаимной. В книгах теорию романтических взаимоотношений кобылки и жеребца Твайлайт за годы учебы изучила досконально, с практикой дело обстояло сложнее, потому что это другая область. Область чувств, а учёной единорожке ближе была область мыслей. Твайлайт засомневалась, а что если она сделает что-то не так, а что если… Но фиолетовая единорожка отбросила эти мысли и перевела взгляд на фотокарточку, закрепленную на уголке зеркала. Четыре жеребца в синих кадетских гимнастёрках, пегас со светло-голубой шерстью, рядом с ним серый земной пони в темных очках, имена этих кадетов Твайлайт не помнила, далее следует Шайнинг Армор, а с самого краю — Баян.

«Заурядный, неказистый, простой. Нёс какой-то вздор про добро и красоту! И такой, такой необычный, удивительно загадочный. По-моему, я ему нравлюсь», — сделала вывод Твайлайт и магией телепортировалась на улицу, откуда без проблем по вечерним улочкам прошла к месту встречи. Очень тихое и романтичное место: фонтан, фонарики, цветы. Твайлайт, заприметив белую скамейку, запрыгнула на неё и, подогнув копыта, легла на живот.

Ночь сгущалась над молодой пони, а кавалера всё не было. Час, два, три, четыре, над парком начинали собираться дождевые тучи.

«Всё нормально! Он придет! Он просто задерживается!» — нервно старалась успокоиться Твайлайт, лежа сжавшись на скамейке и теребя хвост копытцами. Аккуратно уложенная грива растрепалась, а заколка висела на честном слове. Неожиданный гром оборвал размышления кобылки. С неба начал лить дождь и в скором времени так заботливо уложенная фиолетовая шкурка пошла катышками, а грива намокла и упала на глаза.

Дома мокрая, разбитая и обманутая единорожка дала волю эмоциям и, заперевшись в ванной комнате, изо всей силы швырнула заколку об пол, чего та выдержать не смогла и с треском разлетелась на несколько частей. Горькие слезы она топила под теплыми струями воды в душе, идеальном месте, чтобы быть одной. Одной, это значит наедине с собой, со своими мыслями.

— Почему он не пришел? — задала вопрос единорожка. — Почему? Я… я… я что ему… безразлична!? Или он меня просто использовал, чтобы сдать экзамены, а свидание лишь для того, чтобы Шайнинг его не побил. Ведь Баян — трус, он даже себя защитить не может, и как я вообще могла согласиться на свидание с таким паршивым единорогом. Всё! Отныне учёба, учёба и только учёба. Ничто меня больше не отвлечет.

Волшебница выскочила из душа и, слевитировав к мордочке полотенце, тщательно вытерлась. Фиолетовая единорожка вновь преобразилась в опрятную и аккуратную ученицу. Грациозно ступая копытами по кафелю, под которыми несколько раз хрустнули осколки «кометы — заколки», разбитой, как сердце маленькой пони, она проскакала в свою комнату и легла спать.

После Твайлайт Спаркл зарылась в библиотечные фонды, утоляя печаль всё новыми и новыми порциями знаний. Юная волшебница, один раз позволившая себе, прикоснуться к миру чувств, обожглась, и теперь долгие годы этот ожог будет давать о себе знать, когда её сверстницы начнут бегать на свидания, а затем делиться впечатлениями.

Прошло несколько месяцев — от Баяна вестей не было. На дворе уже была осень, но на улице было ещё по-летнему тепло, поэтому студенты школы для одаренных единорогов предпочитали обедать на свежем воздухе. Твайлайт Спаркл сидела перед столом и внимательно изучала толстую книгу по магии, изредка прерываясь на то, чтобы сделать глоток цветочного чаю.

-… Он такой милый! — восхищенно рассказывала одна единорожка за соседним столиком своей подруге. — Он пригласил меня на свидание, там он подарил мне розы…

— Ну, вообще… а потом? — в нетерпении переспрашивала подруга.

— А потом, мы танцевали. И тут он…

— Можно потише, — неожиданно сделала замечание Твайлайт.

Кобылки с небольшим возмущением посмотрели на единорожку с фиолетовой шкуркой, а потом одна из них язвительно сказала: «Тогда, может, ты расскажешь о своем кольтфренде, ой, у тебя же нет кольтфренда».

— Ты что, всезнайке Твайлайт больше нравятся обниматься с книгами, чем с жеребцами! — подхватила другая, лукаво улыбаясь.

— Эй, Твайлайт, а правду говорят, что один жеребец от твоего занудства предпочел спрыгнуть с балкона и разбиться? — вновь влезла первая единорожка.

— Ты что! Какому уважающему себя жеребцу может приглянуться такая пони, как наша Твайлайт Спаркл?

— Ну разве что какому-нибудь книжному червю с убитым зрением.

Две кобылки залились смехом, а затем ушли. Твайлайт наконец осталась в тишине и, склонившись над книгой, вернулась к тексту. Неожиданно буквы стали плыть. Но это был не дождь, солёные капли падали, стекая робкими ручейками из фиолетовых глазок единорожки. День оставался ясным и безоблачным, но только не для Твайлайт Спаркл.

…
Твайлайт перевернулась на другой бок и, смахнув хвостом слёзы, закрыла глаза и постаралась заснуть. Она не знала, что Баян в этот вечер стрелялся и был сослан, что Шайнингу запретили рассказывать о случившемся и поэтому единственное, что он мог сделать — это помочь сестренке оправиться. Лишь через несколько часов единорожка, окончательно вымотавшись, уснула.

Однако здорового сна не случилось, потому, что утро пришло, как всегда, когда его не ждали. Спальню работницы библиотеки сквозь овальное окно заливал солнечный свет. Твайлайт Спаркл, спасаясь от звона будильника, прижала уши к голове, а магией слевитировала будильник в ящик тумбочки, чтобы вечером Спайк его нашел и сказал: «Он там, куда ты его положила!»

— Спаааайк, Спаааайк. — сквозь утреннюю дремоту звала Твайлайт своего любимого ассистента.

— Я здесь! — отрапортовал дракончик.

— Будь добр, закипяти крепкий чай.

— Будет сделано, что-нибудь ещё?

В этот момент в дверь библиотеки постучали.

— Открой, пожалуйста, дверь, — протянула Твайлайт и вновь, «ударившись» мордочкой об подушку, попыталась выкопать в кроватке норку. Но игра в постельного крота была оборвана взволнованным аристократическим голосом. На второй этаж поднялась Рарити в кремовой шляпке, которую украшала цветочная композиция.

— Твайлайт, я надеюсь, ты не забыла, что сегодня... Ты что заболела? — поинтересовалась белая единорожка, увидев невыспавшиеся фиолетовые глаза подруги. — Если ты плохо себя чувствуешь, тогда ничего страшного, мы можем перенести нашу поездку на другое время.

— Нет, я просто… — зевнув ответила фиолетовая единорожка, поднимая голову, на которой, будто ночевал дикобраз, — ужасно спала.

Твайлайт слезла с постели и подошла к зеркалу.

— Что такого может сниться, после чего грива напоминает взрыв на макаронной фабрике? — спросила Рарити, указывая на причёску подруги.

— Не спрашивай, — ответила Твайлайт, подхватывая расчёску и зевая попробовала расчесаться.

— Дорогая, позволь мне, — предложила Рарити и, не дожидаясь разрешения подруги, начала приводить её гриву в порядок. — Дорогуша, нельзя так относится к своей внешности. Тебе необходимо быть красивой и ухоженной. Но ничего, Рарити сейчас всё исправит.

Твайлайт ничего не ответила и не стала возражать, когда подруга стала расчёсывать её фиолетовые свалявшиеся пряди. Однако молчание продлилось не долго.

— Твайлайт, тебя что-то беспокоит? — спросила Рарити.

— Я не знаю, что со мной происходит, это как будто ты прочитала толстую книгу, сделала несколько записей, а потом убрала на самую дальнюю полку. Но проходит год или два, и ты, может быть, совершенно случайно натыкаешься на него. Тебе снова хочется ощутить тяжесть, запах, снова увидеть и прочувствовать все хитросплетения, и постепенно с каждым днем желание растет. Пусть даже ты и знаешь, что написанное в книге малоценно с научной точки зрения, немного наивно, но всё равно хочешь к этому вернуться.

— Мне кажется я понимаю, к чему ты клонишь.

— Правда?

— Да! Это ты о Баяне, верно?

— Как ты? О-о Нет! — немного помедлив ответила единорожка. — Я уже забыла его. И чего бы мне к нему возвращаться, Баян — не самый лучший жеребец, он труслив, некрасив, чрезмерно застенчив, зануден, апатичен, глуп, а теперь ещё и лишенный кьютимарки. Наверное, если посмотреть на иллюстрацию в словаре к слову «неудачник», то там будет его фотография, — решительно отрезала Твайлайт.

— Зачем ты так говоришь? Баян — не идеален, но определенно, он не лишен шарма.

— Не сомневаюсь. Только шарм, в отличие от шрамов, способствует общению, а Баян как был замкнутым социофобом, таким и остался.

— Дай ему шанс, Твайлайт, вот увидишь, он ещё проявит себя как истинный джентельпони. А твоя грива, готова.

Расческа заключительный раз скользнула по гладкой шелковистой фиолетовой гриве и заняла своё законное место около зеркала.

— Спасибо, Рарити, а то я бы тут возилась…

— Чай и тосты готовы, леди. — послышался голос Спайка с нижнего этажа.

— Надеюсь, ты не откажешься от легкого завтрака перед поездкой в Кантерлот? — спросила Твайлайт, надеясь перевести тему беседы и внимание подруги на другую тему.

— Конечно, с радостью, — ответила Рарити и, прихватив шляпку, проследовала за подругой на нижний ярус библиотеки, где и была устроена кухня.

Комнатка опустела, кровать самой организованной пони осталась незаправленной и слегка развороченной. Одеяло со звездной расцветкой было скомкано и свисало краем на пол, из подушки вылезло несколько перышек. В общем, все следы тревожного сна на своих местах.

Кобылки довольно быстро прикончили заботливо приготовленный для них маленьким дракончиком завтрак и уже были готовы покинуть библиотеку.

— Спайк, ты уверен, что приглядишь за библиотекой один? — ещё раз спросила Твайлайт, магией закрепляя на своей спине седельные сумки, собранные с вечера.

— Разве я хоть раз тебя подводил? — спросил Спайк, но, поймав недоумение на мордочке хозяйки, осекся. — Тот случай не считается! Ты точно справишься без меня в Кантерлоте?

— Не волнуйся, это же наш родной город, там не будет проблем.

— Твайлайт, дорогая, если мы не хотим опоздать, то необходимо торопиться.

— Мы не опоздаем, Рарити, но впредь если мы будем брать с собой так много вещей, то… — но не успела договорить фиолетовая единорожка, как её перебила подруга легким снисходительным смешком.

— Здесь только самое необходимое, — ответила Рарити, кинув взгляд на доверху груженную повозку, которую тянуло несколько жеребцов, и по их мордахам было видно, что «всё самое необходимое» даётся им крайне непросто.

Тем не менее дамы покинули Понивилль вовремя, даже несмотря на то, что пришлось демонтировать дверь вагона, виною, как выразился проводник, стали: «нестандартные габариты багажа одного из пассажиров…». Несложно догадаться, чей это багаж! Но Твайлайт эти мелочи ничуть не смущали, наоборот, в глубине души ей было радостно, что удалось ненадолго отвлечься от мыслей, которые причиняли столько боли.

В библиотеке малыш дракончик наслаждался предоставленным ему свободным временем. Читая книгу о рыцарях и драконах, изредка закидывая в пасть самоцвет, Спайк не сразу заметил, что дверь в библиотеку открылась и внутрь зашел посетитель.

— Виноват, а могу я…

— Сейчас! — ответил дракончик и обернулся, — чем могу помочь… э-э-э господин?

— Товарищ.

— Товарищ сотник, чем могу помочь? — поинтересовался Спайк.

— Мне бы хотелось увидеть Твайлайт Спаркл.

— Её нет. Уехала.

— Тогда… мне «Повесть про бойца»

— Секунду.

Дракончик удалился, а через мгновение багровый жеребец уже держал в телекенетическом захвате небольшой стихотворный рассказ «…Без начала и без конца…». Поблагодарив, жеребец в черном мундире удалился, а Спайк, закрыв дверь, прошел на место и вновь сел за книгу. Неожиданно взгляд дракончика привлекла ваза, но не сама по себе, а цветы: замысловатый букет из трех кремовых георгинов, трех красных роз и одного как по случайности затесавшегося, белого цветка дурмана. Спайк ясно помнил, что ваза была пуста, до… до прихода сотника. Дракончик бросился к выходу, но жеребца уже и след простыл.

Хорунжий Кольцо давно хотел осуществить один план, и только сейчас ему представилась действительно хорошая возможность. Всё было готово, осталось лишь вспомнить… Вот он. Всё! «Я сделаю это!» — решил про себя хорунжий Кольцо.

Пятнадцать минут спустя вой-единорог уже скакал вдоль аккуратно посаженных рядов яблонь, как вдруг, его окликнул знакомый голос. Это была она, всегда очаровательная и прекрасная пони в ковбойской шляпе со светлой, слегка растрепанной челкой, что придавало ей утончённую простоту. Яркие зеленые глаза фермерши выглядели немного уставшими. Хотя и сам белый жеребец выглядел не лучше в этот момент: темная местами от пыли и грязи шкура, нечёсаная грива, следы затянувшегося дежурства, несколько царапин и синяков.

— Куда спешишь, ковбой?

— Спешу на встречу с одной милой красавицей, — ответил единорог и, облокотившись на изгородь, стал наблюдать, как Эпплджек меняется в лице, явно не догадавшись, о ком он.

— Вот как значит, — начала, еле сдерживая голос, земная пони. — Давно познакомились?

— Не очень.

— Иии… какая она? — лишь бы не молчать спросила фермерша.

— Она красивая, трудолюбивая, заботливая, скромная, а ещё и сдержанная, и я надеюсь, она согласится стать моей женой.

— Как её зовут? — опустив голову и кусая губу спросила Эпплджек.

— Ты знаешь, как!

Имена заносились в голове кобылки просто с невероятной скоростью, но, не признав ни одно, она выдавила из себя лишь: «Ясно!» и, опустив голову, пошла прочь. Светлогривая фермерша ощущала себя надкусанным яблоком, которое пожирает червяк. Но сзади раздался стук копыт перемахнувшего через изгородь жеребца, и вскоре её обогнал светлый единорог и слевитировал к её носу плоскую бархатную коробочку и сказал: «Я ей кое-что купил!» Коробочка открылась, и перед глазами Эпплджек оказалось блестяще золотое колье, украшенное янтарем, а дополняли композицию несколько драгоценных камней по центру, выполненных в виде зелёного, желтого и красного яблока. Вечная труженица с фермы знала в том числе и от Рарити для чего кобылкам разные блестяще безделушки, знала, что иногда их дарят жеребцы, чтобы подчеркнуть самые серьёзные намерения. У своих подруг Эпплджек не раз видела красивые украшения, подаренные поклонниками и кавалерами, но ей ещё никто не дарил драгоценности и вскоре светлогривая красавица стала убеждать себя, что ей они не нужны вовсе, как безделушки, так и ухажеры.

— Красиво, — подавив в себе желание выругаться, ответила Эпплджек.

— Ой, ты же ещё открытку не видела!

— Мне нужно работать! Ты меня отвлекаешь, — вновь кобылка предприняла попытку уйти.

— Только прочти и я сразу уйду!

— Самой лучшей пони на свете… как мило.

— До конца прочитай.

— … «яркой, трудолюбивой, заботливой, пусть твоя красота будет, как вода, сточит грусть и»… тут не разборчиво…

Единорог выхватил бумажку, магией повертел её в воздухе перед своими глазами, но, отчаявшись прочитать собственный почерк, смял и закинув в рот прожевал и проглотил.

— В общем… это… тебе, вот, — смутившись, сказал единорог и вручил коробочку Эпплджек.

— Не надо мне от тебя ничего, иди к этой своей, к которой шел, а ко мне больше не подходи, видеть тебя не хочу! — фермерша со злобой оттолкнула подарок и вновь настойчиво попыталась уйти.

— Эпплджек, стой, нет у меня никого, и шел я к тебе! — опешил единорог, останавливая земную пони.

— Ты врешь!

— Нет. Вспомни, что я сказал, что иду к… к… — Кольцо замялся.

— К красивой, трудолюбивой, заботливой, скромной и сдержанной

— Ну, а разве ты не такая? Я думал ты поняла! Прости, с запиской галимо получилось, и романтическое признание так себе.

— Так это ты всё про… меня? — удивилась Эпплджек.

Жеребец смущенно опустил голову и сказал лишь: «Да»

— Ты… ты… Дурак. Я уж подумала… — неожиданно кобылку поразила идея «сладкой мести», — Кольцо, а хочешь сладенького? — игриво облизнув верхнюю губу, спросила Эпплджек.

— А кто же не хочет?

Фермерша хитро улыбнулась и подняла копыто, на котором лежал кусочек белого сахара. Кольцо, увидя угощение, как маленький жеребёнок, потянулся мордочкой к лакомству. Как только он ухватил сахар пастью, Эпплджек вцепилась своими белоснежными зубками в белое ухо единорога. Светлогривая кобылка начала легонько, затем всё настойчивей покусывать ухо жеребца, еле слышно приговаривая: «Мой, мой и только мой единорог». Кольцо не спеша прожевывал сахар, слегка мотая головой, придавая Эпплджек немного азарта. Кобылка наслаждалась тем, как ей удалось перехитрить жеребца и теперь за такую «шутку» она была готова оттяпать ухажёру ухо, но медленно смакуя. В принципе Кольцо мог освободиться от захвата в любой момент, но ещё никогда ему не хотелось так долго оставаться «уязвимым», к тому же пока его избранница «старалась присвоить» себе ухо, он пользуясь моментом наслаждался нежным яблочным ароматом её гривы. Сильные рабочие копыта стали обхватывать белую шею единорога. Внезапно резкий толчок и жеребец падает на спину, подогнув передние копыта, а кобылка торжественно усаживается сверху.

— Что, сладенькое кончилось?

Эпплджек загадочно улыбнулась и сказала: «Может, это подойдет?» наклонившись, она подарила белому единорогу нежный поцелуй, а потом, смеясь, скрылась в яблочной роще. Вновь внутренний взрыв и пьянящее яблочное послевкусие на несколько секунд выкинули жеребца из мира боли и лишений в райский яблочный сад.

Хорунжий Кольцо ещё лежал на примятой траве и смотрел, как через листву пробивается солнечный свет, как спелые плоды терпеливо ждали возможности рухнуть на землю. Как редко пролетающая птичка просвистит что-то на своем языке и улетит дальше по своим делам. Белый единорог повернул голову, затем поднялся на ноги и, отряхнувшись, начал оглядывать землю в поисках драгоценного подарка для своей избанницы, но нигде бархатной коробочки было не видно. «Обидно, если такой подарок потеряется!» — думал единорог, внимательно оглядывая траву.

Тем временем Эпплджек заскочила в открытые двери амбара, и ещё до того, как успела улечься дорожная пыль, резко захлопнула их. Отдышавшись, фермерша подошла к верстаку и, глядя в вычищенный до блеска жестяной таз, сняла шляпу. На верстак скатилась бархатная коробочка и сразу раскрылась. Светлогривая красавица не вольно зажмурилась, когда украшение щедро одарило её глаза стайкой разноцветных солнечных зайчиков. Но затем, привыкнув к свету, она аккуратно приподняла ожерелье и прикинула на себя. Искаженное шершавой жестью отражение ничуть не смутило кобылку. «Разве я красивая?» — спрашивала сама у себя Эпплджек, — «Ну а что, так, вроде бы и ничего. Наверное».

Неожиданно сердце земной пони прострелила грусть. Эпплджек прижала ожерелье к груди копытами и опустила голову. Из глаз норовили потечь горькие слезы, понимания факта запретности любви воя-единорога и земной пони из клана Эппл.

— Кольцо, почему я влюбилась в тебя, а ты в меня? Почему, почему, почему, мне так радостно, когда ты рядом? Почему я родилась земной пони? Почему… любовь… так… жестока? — пони уткнулась мордочкой, удавив плач, в ковбойской шляпе.

Для родственников и друзей Эпплджек всегда была воплощением стойкости, казалось, что она способна справиться со всеми проблемами. Но слезами горю не поможешь, и фермерша, немного успокоившись, покинула амбар, направившись работать вновь. Украшение было аккуратно спрятано за висящим на стене тазом. Тишина и покой вновь вернулись в помещение с устланным соломой полом и стогами сена, хаотично разложенными вдоль стен. Тут из-за самой большой кучи сена показалась рыжая челка и парочка торчащих торчком красных ушей, конопушки и зеленые глаза в недоумении уставились на дверь. Биг Макинтош, устроив себе незапланированную сиесту, невольно слышал весь крик души сестрёнки, и теперь ему стали понятны причина изменений произошедших в её поведении. Когда сестрёнка «ни свет ни заря» вставала, чтобы причесать гриву, что она считала бессмысленной тратой времени, её работа с постоянными оглядками на дорогу, долгие посиделки у окна, словно в ожидании кого-то, даже то, как она стала говорить в повседневной речи нет, нет, да проскочит упоминание о белом вое-единороге.

Старший брат не знал, как помочь сестрёнке, но как всегда, молчать он не собирался. Выйдя из амбара, Биг Мак пошел к дому, но, только взойдя на порог, он услышал внутри голоса. Один ему был знаком, Бабуля Смит вела с кем-то разговор. Зайдя в гостиную красный жеребец увидел и гостя, светлого единорога в черном войсковом мундире.

— Биг Мак, хорошо что ты пришел, Я как раз рассказывала нашему гостю историю семьи Эппл. Проходи, подскажешь мне, если я что-то забуду. Я и гриву бы свою забыла, если бы она не была ко мне «приклеена», — попросила пожилая пони, на что работяга прошел и сел напротив. — Так это, о чем это я?

— Миссис Смит, — неожиданно начал единорог, закрыв книгу копытом, — я люблю вашу внучку и пришел просить вашего благословления на наш союз.

Часть 23 Молодильное яблоко

Возникла пауза, Биг Макинтош заметно напрягся, а Бабуля Смит переспросила: «Но ведь Эпплблум ещё маленькая, чтобы выходить замуж!»

— Он имеет в виду Эпплджек, — внес поправку красный жеребец.

— Эпплджек!? — пожилая дама вновь внимательно оглядела жениха. — Но ведь ты единорог, а кобылки семьи Эппл, по древней родовой традиции, могут сочетаться союзом только с земными пони. Сам понимаешь, касатик «Не расти яблочку на ёлочке. От яблони – яблоко, от ели – шишка».

— Я люблю её и готов на всё, — решительно заявил хорунжий.

— Любишь? Сейчас посмотрим! — слегка сощурилась пожилая кобылка. — Есть один способ.

— Какой?

— Кавалер должен пройти испытание. Маки, будь добр, принеси мне вон ту толстую старую, книгу, — попросила Бабуля Смит, указывая копытом на стеллаж.

— Агась!

Жеребец подошёл к полкам с книгами и снял с самого верха толстую книгу в коричневом переплёте и семейным гербом на лицевой стороне. Бабуля Смит начала листать страницы, пока не остановилась на одной из них, а затем стала зачитывать вслух: «…кто добудет молодильное яблоко… быть тому её мужем! Уяснил?» — спросила Бабуля Смит.

— Уяснил! Куда скакать?

— Скакать сейчас «…не далеко не близко, не высоко не низко, скакать день до вечеру — красна солнышка до закату…» И… Биг Мак, покажи дорогому гостю наш старый колодец.

Глаза красного жеребца резко расширились, а в горле образовался нервный ком. Старый колодец семьи Эппл был таким же загадочным, жутким и таинственным, как и раскинувшийся по соседству вечнозеленый лес. В детстве ему и сестренке рассказывали страшные истории о старом колодце, что потом он долго не мог заснуть. Бабуля Смит говорила, что колодец — непростой, а волшебный, и живёт в нем злой и страшный монстр с большими зубами и когтями, который только и ждет, как какой-нибудь легкомысленный жеребёнок нарушит запрет и посмотрит в колодец. Сестренка смеялась, что это истории для маленьких и непослушных жеребят. Шли годы, тропинка к старому колодцу на самой окраине фермы, где ничего не росло, уже давно скрылась под зеленым ковром, но Маки помнил старую легенду и во время работы даже старался не смотреть в ту сторону. Скрепя сердце красный земной пони повел белого единорога через сад.

Час пути — и жеребцы вышли на небольшую полянку, со всех сторон прикрытую бурьяном, посреди которой окруженный терновником торчал выложенный чёрным камнем колодец. Биг Макинтош в нерешительности остановился. Кольцо, немного постояв, шагнул вперёд, но его остановил земной пони.

— Стой! Не ходи туда. Там сила тёмная и нечисть хоронится.

— На таких у меня есть методы. Вот первый, а вот второй, а сзади ещё арьергард третий и четвёртый, — ответил хорунжий, обнажив два войсковых накопытника.

— Кольцо, не глупи! Откажись! — не унимался земной пони, — До тебя у сестренки ухажеры были. Где они все? Как к колодцу сходили, так и не вернулся никто.

Белый единорог на секунду задумался, опустив уши к голове, но потом ему вспомнились забавные веснушки, заливистый смех, искренние зелёные глаза, нежная медовая грива и мягкий яблочный аромат возлюбленной. По мордочке жеребца расплылась улыбка.

— А мы народ упрямый, — ответил хорунжий и со всех ног бросился к колодцу.

С разбегу светлый единорог нырнул во тьму, а Биг Макинтош, ошарашенный таким поступком, упал на круп, выронив изо рта соломинку.

Хорунжий Кольцо летел вниз в объятия неизвестности. Свечение рога никак не помогало рассеять тьму и увидеть дно. На секунду жеребец потерял ориентир в пространстве вместе с сознанием.

…
Белый единорог и кобылка, земная пони, извалявшиеся в соломе, лежали в обнимку на полу сарая. Чёрный кафтан, накопыптники и шапка-папаха сиротливо лежали в углу, вместе с ковбойской шляпой.

— Сахарок, — нежно мурлыкнула Эпплджек на ухо единорогу, сжимающему её в объятиях своих мощных копыт. — А ты чего, это, правда, ну, насчет свадьбы?

— Агась!

— Не врёшь? — спросила кобылка, ткнувшись носом в шею возлюбленного.

— Эпплджек, почему ты мне не веришь?

— Просто, ты — единорог, я — земная пони, у тебя магия и служба, а у меня работа в саду. И ты, вот так запросто влюбился в простую кобылку с фермы, а сейчас, даже не зная меня, хочешь жениться.

— Так то, что мы друг друга не знаем, это даже хорошо.

— Почему? — удивленно спросила Эпплджек, подняв голову и уставившись на жеребца.

— Приятное ощущение тайны.

— То есть тебя не пугает, что я бываю упрямой, грубой или…

Кольцо осторожно, краешком копыта прикрыл рот избраннице и ответил: «Тебя же не напугал мой вид, а от будущей матери моих жеребят я готов стерпеть и грубость и упрямство. Как у нас говорят: «Не откладывай работу на субботу, а женитьбу на старость».

— Жениться — не воды напиться, — мудро подметила Эпплджек.

— Муж — голова, жена — душа. У нас больше сходств, чем отличий, родная. Ты труженица и я труженик, только ратный. — ответил единорог и, повалив светлогривую красавицу, оказался сверху. Кольцо сразу начал покрывать шею и грудь Эпплджек легкими поцелуями, наслаждаясь её задорным смехом.

Тут фермерша зажала мордочку жеребца в копытах и, глянув ему в глаза, сказала: «Кольцо, пора!»

…
С резким вздохом единорог выныривает в кромешной тьме, лишь небольшая светлая точка на потолке, скупо освещающая тоннель. Кольцо восстановил дыхание и зажег магию, моментально осветив то место, где он оказался. Обычная мокрая и сырая пещера со свисающими вниз сталактитами. Но тем не менее довольно жуткая, хотя, это скорее естественное состояние каждой пещеры, где не ступало копыто пони или какого другого разумного существа. Хорунжий Кольцо оказался в своеобразной бутылке, заполненной до основания, а колодец служил горлышком, но, проплыв немного влево, он выяснил, что это скорее сообщающийся сосуд. Единорог выбрался на уступ и, перебирая ногами по колено в воде, пошёл в глубь пещеры.

Внезапно тишину стал нарушать еле-еле различимый голосок: «Кольцо… Кольцо…»

— Кто здесь? — спросил хорунжий у темноты и, мотнув головой, обернулся назад. Краем глаза офицер успел уловить знакомый профиль в ковбойской шляпе.

— Кольцо, это же я… или ты уже меня забыл? Ты никогда меня не любил! Ты врал! Я так и знала! — неожиданно голос перешел в плач и эхо прокатило по сводам пещеры цокот копыт.

— Эпплджек, нет, стой, я… — договорить жеребцу не дал резкий яркий свет, ударивший белого единорога в глаза.

Минуту спустя Кольцо решил вновь осмотреться, он оказался прямо перед воротами с резным яблочком. Был уже вечер, но около дома его возлюбленной толпилось много разномастных пони, которые увлечённо что-то обсуждали. Единорог подошел ближе: неожиданно на него выпучился десяток пар глаз. Этого секундного замешательства хватило, дверь внезапно распахнулась, и из неё вышел массивный земной пони со шкурой желтого, почти золотого, цвета и роскошной темно-шоколадной гривой, одетый в чёрный смокинг с бабочкой. Удивило хорунжего то, что на спине этот кавалер нес Эпплджек в пышном белом свадебном платье и фате. Следом выходили подруги и друзья невесты и жениха, и разумеется родные брачующихся.

Неожиданно жених и невеста встретились глазами с белым единорогом, и тут Эпплджек спрыгнула на землю и направилась к офицеру.

— Кольцо, ты опоздал… я выхожу замуж за…

— Ты его любишь? — серьёзно спросил Кольцо.

— Я… — Эпплджек закусила нижнюю губу, — Да! Да, я люблю его. Он красив, богат и главное — он земной пони.

— Ты не моя Эпплджек. Моя Эпплджек не обманывает! И я к ней приду, но с молодильным яблоком, а ты выходи за кого хочешь. — ответил Кольцо и, обойдя чужую невесту, бросился вперед. Как только жеребец потянул ручку двери, в туже секунду картинка захлопнулась, а звуки с недовольной бранью гостей и свидетелей сменились размеренными каплями. Снова Кольцо оказался в пещере. Рог всё также освещал помещение. Помотав головой из стороны в сторону, единорог сбросил остатки бреда и пошагал дальше.

От погружения мощных копыт в воду в стороны расходились волны, относя к каменным стенам чёрную жидкость. Несмотря на то, что рог освещал добрую часть тоннеля, жеребцу то и дело приходилось нагибать голову, чтобы не снести бахромой, свисающие с потолка, сталактиты. Глаза от переливающегося света тоже начинали уставать, но Кольцо не желал отступать. У него было за что бороться, точнее за кого.

Тоннель же постепенно расширялся. По бокам стали виднеться несколько пещер. Вскоре жеребец стал чувствовать, как холодеют губы, а изо рта стал вылетать пар, температура здесь явно была аномально ниже. Внезапно с правого боку от жеребца раздался резкий рык, и на него налетело нечто белое и рычащее. Кольцо был подготовленным бойцом, поэтому, сгруппировавшись при падении, взбрыкнул, сбросив нападавшего. Стремительно вскочив на ноги, вой-единорог увидел, что его обходит полукругом огромная мохнатая белая волчица, обнажая клыки, скалясь во всю зубастую пасть и примеряясь к противнику.

Кольцо аккуратно переступал с копыта на копыто, ни на секунду не переставая буравить врага взглядом. Вспыхнул рог и пучок смертоносной магии полетел в противника. Но волчица сумела резким броском сначала уйти из зоны поражения, а затем, подобно тугой пружине, броситься на единорога. На этот раз зверь сумел повалить жеребца и моментально предпринял попытку пустить в дело самое грозное своё оружие — клыки. Но произошло невероятное: резко подняв голову из темной воды, единорог зубами ухватил волчицу за загривок и резко дёрнуть на себя. Когтистые лапы хищника скользнули по промокшему войсковому кафтану и началась куча-мала. Копыта оказались более устойчивыми в воде, поэтому, жеребцу удалось оказаться сверху и прижать охотницу ко дну. Белая волчица, выскользнув из объятий единорога, последний и решительный раз вновь бросается на воя. Удача на этом для монстра оканчивалась, так как ему пришлось встретился с арьергардом хорунжего, который и отправил охотника в стену. После чего Волк — зубами щёлк надолго теряет ориентацию в пространстве. Кольцо, в это время вновь приблизившись к противнику и заметив, как тот начинает приходить в себя, обнажает накопытное лезвие и заносит его для контрольного удара.

— Не губи, — взмолилась волчица мягким голосом, — не губи, офицер. Умоляю, всё что хочешь проси.

— От тебя мне не надо ничего, — резко ответил Кольцо, так что хищница зажмурилась, мысленно прощаясь с жизнью, — а вот службу ты мне сослужишь. Покажешь путь к яблочкам молодильным.

Волчица с облегчением выдохнула и ответил: «Покажу, покажу, офицер».

Зверь встал в полный рост, а была она размеру не маленького. В холке такого же роста, как и хорунжий Кольцо, грудь была узкой, а ярко-выраженная талия и ребра говорили о скудном рационе.

— Иди за мной, офицер, только смотри шаг в шаг иди, а то затянет.

— Куда затянет?

— Туда, откуда нет выхода. В иллюзию. Она может отразить твой страх, обиду, желание, печаль и показаться такой реальной, но на самом деле единственное, что миражу от тебя нужно — вера. Вера в него.

На этом волчица закончила говорить и повела хорунжего в один из тоннелей. На пути им попалась череда поворотов и развилок, но проводница уверенно вела единорога к намеченной цели. Однако гнетущая темнота и «шелест» воды изрядно давили на нервы, и вскоре, не вытерпев, а может и просто «изголодавшись» по живому общению волчица решила начать: «А зачем тебе, такому молодому, яблоки молодильные понадобились? Для матери?»

— Мою мать убили… «волки».

— Тогда зачем?

— Надо! Тебе-то какое дело?

— Просто интересно, ради чего ты, жеребец, головой рискуешь? — сказала волчица, обернувшись и посмотрев на следующего за ней жеребца. — Это из-за кобылки, верно?

Жеребец фыркнул, но через метров пять решил не прекращать беседы.

— С чего ты взяла? — спросил Кольцо.

— Когда жеребец делает глупость раз, это от того что он жеребец, а когда два, это уже из-за кобылки, — улыбнувшись, ответила волчица.

— Условие такое, принесу молодильное яблоко, одобрят свадьбу. Не принесу… так и… лучше мне вообще не возвращаться.

— Дай угадаю: это изящная, утончённая, светская единорожка из богатой и очень влиятельной семьи, чей чванливый отец поставил тебе заведомо невыполнимое условие. Верно?

— Нет!

— Вообще?

— Вообще Нет! Это земная пони, работница семейной фермы, крепкая, сильная, честная, добрая, отзывчивая и очень, очень, очень красивая.

— Ха-Ха-Ха-Ха! — посмеялась волчица, — Нет, серьёзно!?

— Серьёзно!

— Кобылка с фермы? Земная пони? — остановившись, спросила спутница, в недоумении обернувшись и взглядом пытаясь уловить нотки шутки на мордочке жеребца.

Но хорунжий Кольцо с серьёзным выражением на морде лишь ответил: «Агась!»

— Земная пони? — теперь улыбка стала растягиваться по морде волчицы.

— Да!

— Работает на ферме?

— Да!

— Земная пони?

— Да-а-а!!!

Секунду оба стояли и слушали, как по коридору разносится звук капель с потолка, окончательно поняв, что жеребец не шутит, белая волчица вынесла свой вердикт: «Ты либо полный дурак, либо одно из двух»!

— Иди давай, с-с-с-собака! — сказал единорог, и волчица, поняв намек двинулась дальше, в глубь очередной темной пещеры.

— Ты вообще знаешь, какими свойствами обладают молодильное яблоко?

— Эм-м, они… вновь делают молодым!? — неуверенно ответил Кольцо.

— Так вот, знай, яблоко в копытах того, кто его добыл, способно не только на чудо-омоложения. Оно может выполнить любое, но только одно твоё желание.

— О как!

— А ты думал! — уже негодуя произнесла волчица. — С таким козырем сама принцесса Селестия будет почитать за счастье быть твоей, а ты ради какой-то земной пони — крестьянки.

— Она не «какая-то», а моя невеста, и если не замолчишь, то её свадебным подарком станет белое манто.

Волчица замолчала, а вскоре впереди замаячил свет, как будто в комнате зажгли свечи. Проводник вывел единорога в большой пещерный зал, залитый магическим, солнечным светом. Пока волк что-то недовольно вынюхивал, задрав морду и расхаживая кругами, Кольцо увидел, что на бугре, поросшем толстыми корнями росло массивное дерево с золотыми переливающимися на свету листьями. Единорог нерешительно приблизился, и тут на дереве показались светящиеся крупные спелые яблоки. «Если это были не они, молодильные яблочки, тогда что?» — подумал единорог, в восторге поднимаясь к заветным плодам. Ветки будто под тяжестью прогнулись, и к хорунжему спустилось самое крупное, спелое, блестящее яблоко. В отражении кожуры единорог увидел, как он с заветным трофеем возвращается к любимой, потом согласие и долгий страстный поцелуй, свадебный алтарь, букет и слезы счастья на глазах присутствующих. Кольцо потянулся копытом к плоду, но внезапно зал сотрясло от волчьего крика: «Стой!» — возопил волк, но его неожиданно атаковали корни дерева.

Обвивая волка, корни стали заматывать его. Кольцо так же почувствовал, как его копыта оказываются спутаны корнями. Напрягшись, единорог освобождает одно копыто и незамедлительно пускает в ход лезвие. Но корни, опутавшие задние копыта, резким рывком буквально выдергивая почву из-под ног воя-единорога, подвесив его вниз головой. Кольцо, изогнувшись дугой, магией рога пускает вспышку по отростку. Пламя фаербола прошло сквозь корни как горячий нож сквозь масло, и офицер полетел вниз, благо было не высоко, а внизу — вода. Белый единорог вновь вскочив на копыта.

— Ох-фицец, — хрипнула волчица сдавливаемая корнями, — спас-и-и!

Единорог, подскочив к волку, с ходу рассек несколько корней, а зубами стал оттягивать удавку с её шеи. Тут перед глазами воя оказался заветный плод, но как только Кольцо протягивал к нему одно свободное копыто, яблоко заметно отклонялось, а корни на теле волка начинали давить туже. Если хорунжий отпустит, то это автоматически означало бы для его спутницы смерть. Кольцо спешно подключил к освобождению и второе копыто, а вожделенное яблоко замелькало прямо у глаз жеребца, и вновь в отражении мелькнула зеленоглазая кобылка со светло-медовой гривой. Молодильное яблочко было близко, только копыто протяни, но корни давили не ослабевая. В голове заметалось сомнение на одной чаше — молодильное яблоко, любовь и счастье, на другой — жизнь, чужая.

Кольцо, не думая, вновь пустил фаербол прямо в дерево, секунда — и ствол полыхнул огнем, а затем просто растворился в воздухе вместе с корнями и яблоком. Яркий свет, до этого обильно заливавший своды пещеры погас, как будто его и не было.

…
Эпплджек зашла в дом уже вечером, к тому времени на душе у пони было относительно спокойно. Труд — лучшее лекарство от печали, и светлогривая кобылка это знала, знала она и то, что подслушивать нехорошо, но как только из гостиной до её ушей донесся обрывок фразы о её возлюбленном, ушки сами собой встали торчком.

— … что этот белёсый единорог? Испугался? Сбежал? — спрашивал пожилой голос.

— Нет, — как всегда лаконично ответил голос помоложе.

— Что значит нет? Он что, осмелился туда заглянуть?

— Нет.

— Ну, а что тогда? Он же не дурак туда нырять!

— Агась!

— …он что сделал? — спросила Эпплджек, в долю секунды подскочив к брату.

— Он… — растерянно начал подбирать слова Биг Макинтош, явно не ожидая такой реакции от сестры, — прыгнул в колодец.

— Сдался тебе этот дурной единорог, внучка, — сказала Бабуля Смит, — Не пропадёт, а если и пропадет, то невелика потеря.

Но Эпплджек уже ничего не слышала, она выскочила наружу и во весь опор скакала к старому колодцу. Где-то там, в черной глубине, может, лежит раненый и ждёт помощи тот, в кого она имела неосторожность влюбиться. Тот, при одном взгляде на которого хочется улыбаться.

…

Мерцая, магический рог вновь робко осветил пространство. Единорог сидел в воде вместе с волчицей, еле-еле приходящей в себя от удушья. Всё ещё плохо осознавая случившееся, Кольцо спросил: «Что это было?»

— Мираж. Ты в него поверил и чуть не погубил нас обоих!

— Прости, я думал, что…

— Но ты меня спас, — удивленно проговорила волчица. — Почему?

Единорог пожал плечами, не зная, что ответить слегка улыбнулся. Встав и отряхнув шкуру, волчица пошла к одной из пещер. На этот раз пещера тянулась то наклоном вверх, то вниз. Тоннель петлял и изгибался, а волчица вела единорога всё глубже и глубже. Наконец этот коридор уперся в тупик. Волчица, ничего не говоря, задрала морду и уставилась на потолок, где на высоте в нескольких метров зиял выход. Путники стояли прямо под светом и вглядывались в него уставшими от тьмы глазами. Никто ничего не говорил. И тут волчица завыла, а эхо понесло звук по коридорам и пещерам. Внезапно сам пол сотряс глухой хруст, и освещенное место, где стояли единорог и волчица, превратилось в некое подобие платформы, которая медленно поплыла вверх. Минута и лифт остановился, вернув жеребца на поверхность. Это было какое-то подобие сада, только в нем была всего одно дерево, массивное, в несколько обхватов, к которому вела аккуратно выложенная камнем тропа. Огораживал чудо-сад высокий терновый кустарник, настолько высокий, что вершина, подобно лианам, сплеталась, образуя импровизированный зелёный купол. Единорог и волчица шли по тропинке, а за ними следом, по обе стороны распускались прекрасные цветы. Подойдя к яблоне со сверкающими и переливающимися золотом листьями и плодами, волчица дала условный знак единорогу стоять на месте, а сама, не спеша обошла вокруг дерева и оборотилась в очаровательную земную пони с белоснежной шкуркой и длинной, свисающей до самой земли, белоснежной закрученной в тугую косу гривой и хвостом. Одеянием ей служило белое ситцевое платье, сквозь которое проглядывалась кьютимарка в виде переливающегося золотым светом яблочка с листочком. Хорунжий Кольцо стоял и удивлённо всматривался в происходящее чудо.

Прекрасная кобылка, грациозно ступая по зелёному коврику, приблизилась ближе к потерявшему дар речи единорогу и мягким, мелодичным голосом начала говорить: «Меня величают Квинэппл, я хранительница чудо-сада и молодильной яблони. Не все отваживаются на такое опасное путешествие во имя любви, а те, кто отваживаются, не всегда способны справиться с испытаниями иллюзий. Но ты не только прошел сквозь страх, но и не забыл о ценности жизни. Всё это показывает тебя, хорунжий «Волкодав» Андрей Кольцо. Да! Я знаю твоё имя и не только. Я знаю, что тебе пришлось пережить, через что пройти. А чуда достоин тот, кто себя ради него не жалеет, ибо «Яблочко познается по вкусу, цветок по запаху, а пони по добрым делам своим». Выбирай!».

Ветки, как по мановению кобылки, опустилась, и глазам хорунжего предстали все самые шикарные плоды, но хорунжий из всего обилия крупных и спелых выбрал один невзрачный, на первый взгляд, плод, темно-желтого окраса с несколькими листиками и тремя маленькими пятнышками в виде треугольника. Отдаленно яблоко напоминало одну прекрасную пони с зелеными глазками и светло-пшеничной гривой.

— Этот вот. — сказал жеребец, сорвав с ветки яблочко.

— Мудрое решение. — ответила пони и вернула ветки обратно, — а теперь, когда твой поиск окончен и ты получил, что хотел, чего тебе бы хотелось сейчас больше всего?

Единорог аккуратно завернул яблоко в платок и убрал за пазуху, а затем ответил: «А у меня теперь всё есть!» После этой фразы единорога, белая кобылка улыбнулась и ответила: «Тогда вот тебе мой подарок». Земная пони решительно приблизилась и поцеловала единорога в губы так нежно и страстно, что Кольцо, до конца не осознав случившегося, на секунду сомкнул веки. Расслабившись, жеребец ощутил свою абсолютную невесомость, как будто он стал легким, как июньский тополиный пух. Постепенно чувства начинали возвращаться, и ощущение на губах стало горячим и имело солоноватый вкус. Резко открыв глаза, Кольцо встретился с дорогими и прекрасными, источавшими обеспокоенность и страх зелёными очами возлюбленной. Единорог навзничь лежал на траве, небо уже было выкрашено вечерними красками, слева от него торчал из земли чёрный колодец, а справа его сжимала в объятиях дама сердца. Эпплджек, обхватив кавалера копытами, прижимала его к себе, словно боясь, что если она его отпустит, то он исчезнет и уже навсегда.

— Никогда, слышишь, никогда больше так не делай! Несносный, вредный, упрямый, любимый, ненаглядный, дорог-ой… Дурной ты мой и только мой единорог. — голос Эпплджек прерывался, а когда она прекращала говорить, то утирала слезы о шею и щеку возлюбленного.

Единорог хотел было оправдаться: «Эпплджек, я ходил за молодильным яблоком…» — но был прерван.

— Кольцо, мне всё равно, слышишь? Я люблю тебя, и хочу быть только с тобой.

— Эпплджек, я… то есть ты… то есть вы… то есть. — вновь сделал попытку взять романтическую инициативу в свои копыта жеребец, но кобылка нежным и жгучим поцелуем прервала кавалера, чем безоговорочно взяла верх.

— Да, сахарок. Я согласна!

Хорунжий поднес копыто к рогу и несколькими манипуляциями «скрутил» с него золотое кольцо. Затем, немного «поколдовав» расширил кольцо до размеров копыта и протянул его возлюбленной. Но не успела светлогривая кобылка ахнуть, как в кустах зашелестела листва, и из них вышел массивный красный жеребец, на спине у которого сидела Бабуля Смит, а замыкала хвост малышка Эпплблум. Единорог и земная пони спешно поднялись с земли но их копыта так и остались сплетены.

— Оттаяло наше яблочко, — заключила миссис Смит, аккуратно спускаясь на землю. — А сказку про яблочки мама твоя придумала. Не хотели родители тебя за первого встречного, отдавать, а хотели, чтобы нашелся тот, для кого ты дороже жизни покажешься.

— Агась! — многозначительно подметил Биг Макинтош.

— Стоп, так ты всё знал? — спросила Эпплджек у брата.

— Нет, не всё. Я не знал, как себя поведёт твой избранник. Все предыдущие боялись даже подойти к колодцу. А если и осмеливались, то бежали прочь, аж подковы сверкали.

— Так Кольцо теперь останется с нами? — спросила малышка с красным бантом.

— А куда он теперь денется? — ответила старшая сестренка, ткнувшись носом в шею жениха.

Все присутствующие снисходительно улыбнулись, кроме единорога, который сначала не понял, но потом растянул мундир и полез за пазуху.

— А что мне тогда с яблоком молодильным делать? — спросил единорог и развернул сверток, вся поляна в долю секунды осветилась ярким светом. Объятое магией яблоко перелетело к Бабуле Смит и приземлилось ей на копыто.

— Оно… оно… же может выполнить любое желание! — заметила пожилая пони.

— А моё желание уже сбылось! — ответил единорог и, подняв копыто избранницы, надел на него золотое кольцо.

— Яблоко молодильное мне тоже не нужно, — ответила Бабуля Смит, — Яблочное семя знай своё время.

Подойдя к внучке и её жениху, пожилая пони заключила их в объятия. Следующие к семейным объятиям подключились Биг Мак и Эпплблум.

«Добро пожаловать в семью!» — мурлыкнула Эпплджек на белое ухо единорогу.

Часть 24 И смех и грех часть 1

Судьба этой ночью решалась не только на земле, но и на небе.

Ночь черным змеем обволакивала погрузившийся в сон небесный город, гордость пегасьего народа — Клаудсдейл. Лишь один дом, хотя больше это строение напоминало дворец, источал свет затянутых магическим небесным хрусталем окон. Хозяин этого роскошного жилища, широкоплечий пегас со светло-желтого оттенка шкурой и горчичной гривой, уложенной по классической моде с пробором чуть выше левого уха, сидел на украшенной подушке.

Тяжёлый взгляд и нервные постукивания копытом по кофейному столику выдавали в этом почтенном отце семейства беспокойство. Уже давно остывший чай в изысканном Кантерлотском фарфоре сиротливо стоял на столе. Вся аура гостиной была проникнута тишиной и вымученным спокойствием, но и она была нарушена открывшейся двойной дверью и сообщением дворецкого: «Сэр, княгиня…» — его прервала отмашка пегаса. Слуга сразу среагировал и удалился.

Минуту спустя обе двери распахнулись, и голос громко возвестил: «Её превосходительство Княгиня Совня». В комнату вошла преисполненная аристократизма пегаска со светло-оранжевой шкурой, каштановой гривой, убранной на затылке. Голубые глаза были в этой особе единственным светлым островком, которого миновал строгий стиль. Темно-красное платье, которое скрывало не только круп и хвост, но и большую часть шеи. Хоть княгиня была уже в возрасте, она всё ещё выглядела достаточно привлекательно.

Хозяин дома встретил гостью в темно-синем пиджаке, белой рубашке с широким светло голубым галстуком. Еле приклонив голову в почтительном поклоне, оба сделали шаг навстречу друг другу, и жеребец, как и положено, поцеловал копыто даме.

— Пожалуйста, садитесь, — обратился пегас, указывая на кресло.

— Благодарю.

— Должен признать, мадам, вы выглядите просто… — хотел сделать комплимент своей гостье, но был решительно прерван.

— Оставьте это для своих поклонниц, мистер Макклауд. Ближе к делу.

Пегас недовольно фыркнул, ведь его не часто так резко обрывали, да ещё и в собственном доме, да ещё и кобыла, но закон гостеприимства не позволил эмоциям и гордости взять верх над пегасом.

— К делу, так к делу! — тихо проговорил пегас, закрепив маленькие очки и достав из футляра свиток.

— По договору между нашими семьями, ваш сын и моя дочь должны сочетаться священными узами брака.

— После этого союза официально наша многолетняя межклановая вражда будет считаться завершенной, а две крупнейшие облакоделательные компании наконец смогут объединиться, — закончила гостья, развернув свою копию договора.

— Не терплю прелюдий, поэтому спрашиваю прямо: «Ваш сын готов исполнить свой долг? Потому что мне стало известно, что он слаб на кобылок».

— Как вы смеете!? Мой сын — настоящий рыцарь и никогда не обесчестит себя сомнительными связями, — ответила мать, на секунду потерявшая самообладание. — А насколько известно мне, ваша дочь отнюдь не образец благородной кобылки, живет на земле, занимается, Дискорд знает чем.

— Княгиня, при всем моем уважении… — Макклауд начинал выходить из себя, но вновь смог взять себя в копыта и крылья, — Её мать, царство ей небесное, настояла, чтобы я дал «нашей канареечке» вволю полетать перед тем, как собственнокопытно заточу в клетку. Поэтому я, как отец, желаю убедиться, что ваш сын достоин и может стать для моей дочери идеальным мужем! Потому что, если ваш «настоящий рыцарь» мою девочку обидит или того хуже… то я его из-под земли достану и порежу на ремни.

Возникла неловкая пауза. Продолжать разговор дальше было бесперспективно. Было ясно, что гостья устала с дороги и хозяин в свете последних вестей о своей дочери тоже нервничает.

— Уже поздно, я распорядился, княгиня, вас проводят в вашу комнату.

— Благодарю, — сказала княгиня, вставая с подушки, — спокойной ночи.

— И вам спокойной ночи, — ответил пегас удаляющемуся силуэту.

Клаудсдейльский военный госпиталь славится на всю Эквестрию своими технологиями по восстановлению, лечению и реабилитации крыльев. Главврач шел по белоснежному коридору, заглядывая в палаты и интересуясь у больных, как те себя чувствуют. Но из одной палаты доносился слабый и грустный мотивчик, наигрываемый на каком то струнном инструменте. Врач сразу понял, в какой палате «поселился музыкант», по количеству молоденьких медсестричек, заглядывающих в открытую дверь палаты.

Подойдя, доктор показательно прокашлялся, чтобы без словесных замечаний вернуть персонал к реальности. Немного постояв в открытой двери, главврач шагнул внутрь. На белых медицинских кроватях, лежали выжившие после боя там, внизу, вои-пегасы. Их было не много, всего четверо. Медперсонал оказался просто эмоционально не готов принять тяжело раненных в настоящем бою, а не на фабрике погоды или в результате несчастного случая.

— Петля, — тихо обратился врач к сидящему серому пегасу, всё тело которого покрывали марлевые повязки.

— Да, доктор?

— Как вы себя чувствуете?

— Лучше всех! — ответил пегас без энтузиазма, продолжая перебирать грустный мотив на своем струнном инструменте.

— Это хорошо, а как ваш брат?

Петля прекратил играть и кинул взгляд на сидящего у окна скрюченного, с поникшей головою черного пегаса в медицинской рубахе и синем шерстяном одеяле, накинутым на спину.

— Он в целом нормально, — ответил Петля, — лучше, чем вчера.

— Это замечательно, потому что к вам посетитель, — объявил доктор во всеуслышание, — прошу приветствовать, принцесса Луна!

— Приветствую вас, храбрые вои, смелые защитники наши. — сказала кобыла аликорн входя в палату. — Наше царское величие пожелало лично увидеть столь славных бойцов, что, не устрашившись превосходящего врага, встали на защиту народа и Отечества.

Жеребцы не ожидая такого высокого посетителя, нервно привели себя в порядок и, выбравшись из постелей, построились перед принцессой и врачом. Её величество Луна, выждав паузу, обратилась к воям: «Весьма прискорбно, что столько прекрасных воев пали в бою, но даю слово принцессы, их благородное дело не пропадёт. Хоть души их теперь в небесной рати вместе с другими славными детьми Эквестрии, не пожалевшими своих голов в борьбе с врагом. Здесь же все, кто родится после, будет вспоминать о них», — сказала как можно тверже и решительней принцесса, но даже сквозь её царский и величественный голос проскочило нотка грусти.

— Так это вы знаменитый Копьё Ратнокрыл? — обратился темно-синий аликорн к вороному жеребцу.

— Я, ваше высокопревосходительство.

— В ночном отчёте вашим действиям дана очень высокая оценка, поэтому нами принято решение за службу и храбрость, проявленную в борьбе с врагом, а также за беспримерный героизм и смелость наградить хорунжего Копьё орденом Феникса четвёртой степени.

Принцесса ночи слевитировала из богато украшенного ларца золотой крест с расширяющимися ветвями, покрытыми белой эмалью. В центральном круглом медальоне креста на золотом фоне был изображен, раскинувший крылья феникс. Орден располагался на ленте с чередующимися тремя черными и двумя оранжевыми продольными полосами. Ночная властительница прикрепила награду к больничной рубахе на груди вороного пегаса. Только хорунжий Копьё громогласно произнес: «СЛУЖУ ОТЕЧЕСТВУ!» — как неожиданно орден слабо, затем всё сильнее засиял, а тело стало охватывать черное с оранжевым магическими нитями. В секунду чёрные крылья сами по себе полыхнули огнем и как будто стали на несколько размеров больше. Это был тот уникальный эффект, что характерен только Войсковой магии при награждении орденом феникса четвёртой степени, не зависимо от расы и происхождения, кавалер может без помощи магии единорогов «зажигать крылья» и идти в бой. Третья степень даёт также способность офицеру наделить огненными крыльями отряд воев. Вторая и первая степени дают силу, сравнимую разве что с силой аликорна. Говорят что легендарный полковник Мунварден, будучи полным кавалером ордена феникса, был настолько силён, что силами лишь своего полка истреблял целые армии грифонов и брал натиском драконьи логова, обкладывая последних данью в пользу Эквестрии. Сейчас таких страшных войн нет и войсковых офицеров, полных кавалеров ордена феникса мало, но само присутствие таких офицеров в полку вселяет праведный ужас во врагов похлеще, чем присутствие принцессы Селестии.

Финалом церемонии награждения был тройной поцелуй в щеки. Старая традиция, пришедшая из глубины веков, сближала, а побратимство с принцессой воспринималось служивыми пони как высшее признание.

— Вахмистр Петля, — обратилась принцесса к серому пегасу.

— Я!

— За храбрость и личное мужество, проявленное в бою с превосходящим противником, а также за грамотные действия по управлению отрядом вы награждаетесь Крестом феникса.

Из ларца вылетел на такой же ленте серебряный крест с расширяющимися ветвями и приземлился на грудь серого пегаса, похожая реакция произошла и с вахмистром. Крестами были удостоены и двое остальных воев-пегасов. Всё время, пока шло награждение, неустанно щелкал фотозатвор военного корреспондента, а значит, вечером о награждении узнает вся держава. О такой славе Копьё и Петля даже не мечтали. Не знали пегасы, что на этом ништяки не закончились.

…

Петля тихо нежился в мягкой постели, вдыхая носом нежный аромат ванили, клубники и свежей выпечки. На мордочке пегаса, словно лучиком света, стала играть улыбка, он слегка повернул голову и уперся носом во что-то мягкое и одновременно упругое, нежное и очень «горячее». Пегас разлепил веки и увидел перед собой три шарика, которые служили отличительным знаком для… «Ой-Ёй!». Крайне компрометирующая поза, неправда ли?.. Вдруг розовый хвост резко хлестнул серого пегаса по щеке и розовая пони с криком ужаса, непонимания и ещё много чего, вытаращив глаза, резко вскакивает глядя на пегаса. Петля поступает синхронно также, и оба предпринимают попытку сбежать друг от друга. Но, неожиданно вновь по инерции возвращаются во «взаимные объятия» и падают на разворошенную кровать.

— Почему мы спали в одной постели да ещё… так… Беееее! ФУУУ! — спросила Пинки Пай, отстраняясь от пегаса.

— Не знаю! Не помню! Ничего не помню… — ответил Петля, растирая виски, затем внимательно посмотрев на своё копыто, — А почему мы скованы золотой цепью?

— Не знаю! — ответила Пинки, разглядывая золотые кандалы. — Ой, моя прелестная грива она вся измята и пахнет странно… Петля, мы… что… эммм, делали жеребят?

-Не знаю!

Пинки начала осматривать слезшую с матраса простынку и неожиданно, найдя на ней широкое алое пятно, стала легонько подрагивать. В уголках голубых глаз стали скапливаться слёзы, но кобылка усиленно старалась сохранить самообладание. Пинки, конечно, производила впечатление открытой, но розовая пони отнюдь не была легкодоступной и свою честь она берегла для одного единственного и особенного пони. Теперь Пинки была готова к фонтану из слез и распрямлению кудряшек.

Неожиданно розовая пони почувствовала, как её прижал к своей сильной груди, подлетевший ближе жеребец-пегас, не дав случиться худшему. Серые крылья, пледом укрыли кобылку, подарив ей тепло и опору.

— Эй-эй-эй, Пинки, не плачь, не плачь, подумаешь…

— ПОДУМАЕШЬ? Подумаешь! — взорвалась розовая пони. — Это тебе не какая-то там нелепая оплошность! Я потеряла…

— Всего лишь пакетик сока.

— Пакетик сока? — переспросила Пинки Пай.

— Да! — ответил пегас, подтолкнув копытом смятую коробочку с нарисованной вишенкой, — а ты что подумала?

— Ой… я… прости, Петля.

Пинки слегка улыбнулась, а Петля краешком крыла осторожно смахнул с розовой щечки набежавшие слёзки.

— Давай сперва сообразим, где мы. — предложил пегас.

— Оки-Доки-ЛОййййй!

— Что случилось?

— Я знаю, где мы!

— Правда, и где же?

— В моей комнате. На семейной ферме моих родителей.

— Теперь моя очередь, — заявил пегас, удобнее усаживаясь на кровать, — Оййййййй!

Петля схватил подушку с кровати и натянул её на голову. Тут скрипнула входная дверь и Пинки прижала простынку к груди. Сковывающая жеребца и кобылку позолоченная цепь натянулась, и получилось, что копыто пегаса оказалось подвешенным в воздухе. Предварительно постучавшись, в комнату вошла серая кобылка, земная пони с тёмной гривой, убранной в тугой пучок на затылке.

— Доброе утро!

— Доброе утро, мама, мы… — начала объясняться с улыбкой Пинки Пай, но была решительно остановлена.

— Вы ещё не умылись и не готовы к завтраку, — ответила пони и удалилась.

Кобылка и жеребец, скованные одной цепью, с трудом, но смогли выйти из комнаты. Петля и Пинки производили смешное впечатление, когда пытались умыть свои мордочки, потому что длина цепи не давала им это сделать нормально. Гриву привести в порядок также не получилось. Вместо привычного взвихренного «ломтя сахарной ваты» на головке у кобылки был «напуганный дикобраз». Короткие русые волосы пегаса смотрелись также ущербно.

— Это ужасно! Мы не можем такими выйти.

— Тогда нам необходимо что-то придумать.

— И быстро. — заключила Пинки, сев на пол. — ЖВАЧКА!

— Может позже?

— Нет, ты не понял! Помнишь, когда мы в первый раз встретились, мы влипли в историю, точнее в жвачку, и тогда нам пришлось её вместе разжевать, чтобы освободиться.

— Не понял.

Пинки решительно встала и, заключив морду жеребца в объятия, проговорила ему на ухо: «Всё что нам нужно — это просто расчесать и умыть друг друга?» Сначала розовая кобылка умыла и вытерла мордочку кавалера, а потом принялась гребнем вычёсывать его гриву. Несколько минут и лохматый жеребчик преобразился в презентабельного статного жеребца-пегаса с чистой серой шерстью. Затем пришла очередь Пинки преобразиться, и вой-пегас неплохо справился с этой задачей, хотя ему и пришлось изрядно поработать над гривой и причудливым хвостиком, но результат оправдал ожидания.

Не представляя, что их ждёт, связанные одной цепью, кобылка и жеребец спустились в столовую, где в этот ранний час собралось всё семейство. Две серенькие кобылки с прямыми гривами и серьёзный жеребец, земной пони с седой гривой и бакенбардами. Мать семейства вернулась с кухни, неся на спине котелок с ещё дымящимся завтраком. Петля прошел следом за Пинки и занял свободное место напротив одной из её сестёр и рядом с отцом. Серый пегас нервно обвел глазами интерьер, он был более чем сдержан. Простой, но крепко сколоченный стол, несколько портретов на стене в однотонных рамочках. Даже фотографии в них были черно-белыми. Весь дом и его жители были немного «бесцветными», Пинки Пай — единственная пони, оживляющая обстановку своими красками. Хотя серая, почти стальная шерсть пегаса гармонично вплеталась в эту картину.

— Ну как вам первая брачная ночь? — поинтересовался отец семейства у парочки.

— Первая брачная ночь? — дуэтом переспросили Пинки и Петля, округлив глаза, как будто их поставили перед фактом, в целом так и было.

— Когда это мы успели пожениться?

— Вчера, вы принесли клятву верности и, застегнув на копыте друг у друга браслеты, стали мужем и женой, — ответил отец, — Вы что ничего не помните?

— Честно говоря, Нет! Вообще ничего!

— Это бражка так действует, больше тебе, дочка, и тебе, зятёк, наливать не буду, — сказал песочный жеребец, — Тогда я вам сейчас всё расскажу!.

…
Пинкамина Диана Пай скакала по пыльной тропинке от полустанка, где она сошла с поезда по направлению к семейной ферме. Её ждёт незабываемая, умопомрачительная, суперская встреча с родителями и сестрами, которых она давно не видела. К тому же незадолго до отъезда розовогривая пони получила от папы письмо, из которого узнала, что ей предстоит серьёзный разговор. Вот на горизонте замаячил знакомый элеватор, с которым связана первая вечеринка. Серый семейный дом, серое небо, серые, черные, немного тёмные и очень тёмные камни. Несколько минут — и розовая пони была около своего родного дома.

— Мамочка, папочка, Инки, Блинки, Я ДОМА! — закричала Пинки Пай, запрыгнув в дом подобно мячику, развевая серость вокруг.

— Пинкамина Диана Пай, будь добра прекрати. Сколько мне тебе повторять: кобылкам не пристало носиться и прыгать, устраивая камнепад, — остановила дочь Клауди Кварц, серая кобылка, земная пони с черной гривой, убранной по пуританской моде. Маленькие очки на цепочке в золотой оправе и старомодный отложной ситцевый воротник с брошью придавали этой даме утонченный провинциальный аристократизм.

— Мамочка, как я соскучилась, — розовогривая поняшка бросилась в объятия матери. — Мне столько надо рассказать, о стольком спросить, не знаю с чего начать, о-о-о, может с того, как я получила кьютимарку? Ой, вы же это знаете! Тогда может, как у меня выпал первый зубик? Эм, нет это ты тоже знаешь! О-о-о тогда как мы…

— Здравствуй, дочка, — спокойно поздоровался с Пинки отец Игнеус Рок, песочного цвета земной пони с поседевшей гривой и умудренным жизнью взглядом.

— Папочка, я по тебе тоже очень, очень, очень, очень, соскучилась, — прокричала Пинки, бросаясь к отцу, — Ты написал, что хочешь со мной поговорить, и я решила, может, устроим вечеринку…

— Пинкамина Диана Пай, ты знаешь правила, до ужина никаких вечеринок.

— Диана, — обратился к дочери мягким голосом отец, — нам предстоит очень серьёзный разговор, поэтому я не написал тебе тему, чтобы ты была с нами более честной и никаких вечеринок. Так что иди наверх, отдохни и приготовься к ужину.

— Оки-Доки-Локи. — согласилась Пинки и поскакала наверх.

Вечер всё быстрее приближался, а казавшиеся вечными стальные тучи на небосводе стали больше походить на дождевые облака. Несколько раскатов грома возвестили о начале ливня. К этому времени уже вся семья собралась в теплом доме за одним столом. Инки Пай и Блинки Пай, сестренки Пинкамины, не сильно отличались по цветовой гамме от всего окружения и друг от друга, шкура цвета мокрого камня и грива чуть темнее — вот весь нехитрый их колорит. Хотя подобный цвет, по мнению психологов, дисциплинирует, а в классическую эпоху вообще считался признаком родовитости. Но даже, несмотря на их существенное отличие от Пинки, Инки и Блинки были рады видеть сестру и не отходили ни на шаг. Весь ужин Пинки Пай рассказывала о приключениях, в которых она участвовала, или о друзьях, при этом забывая о пище в тарелке. Но близился час «С» хотя уместнее, наверное, было бы использовать аббревиатуру «СПСРПКНППУВ» супер-пупер серьёзный разговор с папой, о котором нельзя писать в письмах и устраивать вечеринок. Отец с матерью и старшей дочерью уединились для беседы в гостинной. Выждав паузу, песочный земной пони спросил: «Дочка, скажи, у тебя есть жеребец?»

— Какой жеребец?

— Который в будущем подарит нам внуков дорогая.

— Ну, признаться честно…

— Он уже сделал тебе предложение? — не меняя серьёзного вида спросил отец.

— Нееееет. — розовогривая пони грустно уставилась в пол, пытаясь найти в узорах ковра правильный ответ.

— Но у вас же не было… — вопрос матери прервал стук в дверь, — Кого там принесло?

Клауди Кварц отправилась открывать дверь. К удивлению хозяйки, на пороге стоял промокший и потрепанный пегас с короткой светло-русой гривой и перебинтованным крылом.

— Простите за беспокойство, хозяюшка, на бурю налетел, потрепало меня, дозвольте у вас пересидеть, пока дождь не кончится.

— Конечно, проходите, — ответила земная пони, делая шаг назад и пропуская пегаса в дом, — Вы весь промокли, скорее проходите к камину.

Хозяйка сделала разрешающий жест, и пегас аккуратно поковылял в комнату мимо отца семейства, удобно устроившегося в кресле. Тусклый свет комнаты и мокрая грива мешали пегасу должным образом осмотреться. Не попадая зубом на зуб, он поздоровался и скромно прошел к горящему камину.

— Добрый вечер, — поздоровался песочный земной пони, подходя сзади и накидывая плед на спину продрогшему пегасу, — как вас занесло в такую погоду?

— Апчхи, — чихнул вечерний гость, — Добрый, да вот к… *Апчхи,* к кобылке своей летел и тут буря, а сам из *Апчхи* в общем теперь тут.

— Вот, — сказала хозяйка, ставя поднос с дымящимся чайником, — это поможет вам согреться.

— Спасибо вам большое!

— Мое имя Игнеус Рок, это моя жена Клауди Кварц, а это наша дочь Диана, а как зовут вас?

— Меня зовут Петля.

Последнее что бросилось в глаза — это розовый комок, схвативший серого пегаса и начавший зажимать его в копытах, выкрикивая изредка: «Ты жив, жив, я так рада тебя видеть».

— Пинкамина Диана Пай, что это значит, ты знаешь этого пегаса? — спросил отец.

— Да папа это Петля мой… мой…

— Твой кавалер?

— Нет. То есть да! То есть нет! То есть,…

— Так да или нет?

— ДАА! — решительно заявил Петля, подмигнув краем глаза розовой пони, — мы думаем свадьбу летом сыграть, чтобы все съехались в один город, мы всё подготовили бы, столы для всех жителей, вино, танцы, угощения.

— О-О, — поняла Пинки шутку и решила поддержать, даже не представляя, во что это выльется, — а ещё торты, много свадебных тортов, потому что гостей будет так много, что кому- то может не хватить, поэтому свадебных тортов будет минимум пять, а максимум десять, вдруг твой командир снова захочет пустить «фейерверк» в торт! — сказала розовогривая пони, с улыбкой глянув на пегаса и засмеявшись, заразив смехом и присутствующих.

— Как давно вы вместе? — спросила хозяйка.

— Не очень давно. Петля недавно переехал.

— Ваша кьютимарка — это…

Серый пегас перевел взгляд на собственный круп. Золотая лента, «выводящая мертвую петлю» с острой стрелкой на конце. Затем почесав затылок, серый пегас ответил: «Ну да, согласен это минус!» Петля получил свою кьютимарку, случайно и за много лет так и не придумал, что она означает, а чаще шутил, что его особый дар так долго ждал возможности проявиться, что устал и ушел оставив от себя лишь направление. Это было смешно, потому что острая стрелка указывала на… место скрытое хвостом.

— А чем вы занимаетесь? — спросила мама невесты.

— Я служивый вой. А в миру — пекарь-кондитер.

— Пекарь и вольный стражник, как-то не вяжется!

— Почему? Очень даже неплохо сочетается, — с улыбкой отметил пегас, — Вот в бою копытам налегаешь, а потом приходишь на кухню, мнешь тесто и как будто так и надо.

— Так ты в серьёз считаешь, что будешь для нашей девочки хорошим мужем?

— Ага!.

— А ты Пинки, готова связать свою жизнь с этим жеребцом.

— Угу!

Установилась секундная тишина, которая, однако, была нарушена чихом серого пегаса. Клауди Кварц вышла из гостиной, оставив молодых с отцом.

— Ну, зятёк, это не дело, надо тебе хворь изнутри вытравить, — заметил отец и, достав бутыль, плеснул тёмной жидкости в стаканы, подав один серому пегасу, а второй, воспользовавшись отсутствием супруги, старшей дочери.

— Я вообще не пью.

— Ты меня уважаешь? — задал вопрос «в лоб» отец семейства, — Тогда пей!

Петля не решился противоречить отцу невесты в семейном доме и взял стакан, также поступила и Пинки. Тут в комнату вновь вошла мама невесты, неся у себя на спине деревянную коробку. Прозвучал тост «За счастье молодых», после которого пони осушили стаканы, а хозяйка, для поддержания традиции сдержанно сказала: «Горька!»

Застенчивый румянец щедро окрасил мордочки жеребца и кобылки, но сдобренный алкоголем молодой разум сам отдал розовую пони и пегаса во взаимные объятия друг друга. Последовал крайне смазанный и неумелый поцелуй, но достаточный для того, чтобы деревянная коробка затряслась, и оттуда вылетели золотые кандалы, скрепив копыта розовой пони и серого жеребца. Почувствовав на своем копыте щелчок Петля и Пинки разорвали поцелуй, но сделать уже ничего не могли. Пегас, не будучи привычным к алкоголю, упал на пол, Пинки Пай, смешно мурча, как кошка, устроилась сверху возлюбленного.

— Что теперь будет? Ведь предсказание камней сбылось… наша кобылка… и этот пегас он ведь.

— Никуда он теперь от неё не денется! Пока всем сердцем не полюбит, а когда полюбит, так тем более никуда. А пока что отнесём их в комнату Пинкамины.

Серая пони подошла к супругу и, обняв его, сказала: «Я не хотела чтобы всё так получилось!»

— Я знаю, Клауди, я тоже не хотел, но все факты налицо. Пинкамина беременна! И пусть у будущего малыша будет хотя бы такой отец.

…
Петля сидел рядом с Пинки Пай на пустой опушке, всё ещё не осознавая что произошло. Розовая пони сидела и грустила, ковыряя копытцем землю, её кудряшки сдулись и теперь больше напоминали мокрое бельё.

— Я влип! — еле слышно, прошептал Петля.

— Прости, что мой папа нас обручил против твоей воли, если, если, хочешь то мы можем по приезду в Понивилль развестись. И, и попросить Твайлайт… расколдовать оковы. Я… я совсем не расстроюсь. Честно! Я… я даже не буду против, если ты больше не захочешь меня… видеть, если перестанешь приходить на вечеринки, или… — теряющийся голосок розовой грустняши прервал пегас, закрыв краем крыла рот молодой пони.

— Пинки, я хочу приходить на твои вечеринки, я хочу тебя видеть, хочу видеть каждый день, хочу просыпаться и засыпать рядом с тобою. И я не желаю с тобою разводиться, потому что… потому что, ты, Пинки Пай — это самое лучшее во что я когда-либо влипал.

Петля схватил розовую пони и впился в её губы страстным поцелуем. Пинки сначала не решительно, как будто не веря, что это происходит в реальности, затем уже сама обхватила шею жениха, сливаясь с ним в поцелуе. Гладкая розовая грива лопнула как шарик, вновь превратившись в «сахарную ватку». В эту же секунду позолоченная цепь обратилась в пыль и, подхваченная ветром, сделала несколько кругов вокруг влюбленных, словно удостоверившись в их чувствах, стала уноситься прочь. Последний пони, которого золотая пыль встретила на пути, был песочный земной пони с седыми бакенбардами и шляпой с широкими полями. Игнеус Рок наблюдал с холма за своей повзрослевшей дочкой и, еле улыбнувшись, сам себе проговорил: «Камни никогда не лгут!»

Часть 25 И смех и грех часть 2

Принцесса Луна ещё не покинула территорию больничного двора, а двое пегасов — угадайте какие — уже перелезали через больничную ограду. Не особо высокий забор был скорее декоративным элементом, предназначенным исключительно для того, чтобы какой-нибудь пациент ненароком не упал вниз.

— Что там?

— Чисто! — ответил серый пегас, переваливаясь на другую сторону.

Тогда Копьё, толкнув брата задними копытами в круп, перекинул его через забор.

Вахмистр Петля протаранил носом облачный тротуар не больно, но и приятного мало. В это время его двоюродный брат, хорунжий Копьё, отойдя на несколько метров в сторону, дёрнул дверцу и спокойно вышел через калитку, аккуратно закрыв её за собой.

— Почему ты не сказал, что тут есть калитка? — возмутился Петля.

— Потому что ты не спросил.

— А почему мы тогда не перелетели?

— Где ты видел, чтоб князь да через ограды лазил? А? Где? — развел копыта в стороны в вопросительном жесте вороной жеребец.

Брат на секунду призадумался, а потом, как на духу, ответил: «В психушке!»

— Это была не психушка, а реабилитационный центр. Это большая разница.

— Ага, конечно.

— Конюшня, — огрызнулся Копьё, — И вообще, чья бы корова мычала, а товарищи с пекарь-одержимостью лучше бы молчали.

Серый пегас фыркнул и, сев на круп, скрестил копыта на груди.

— У нас есть сутки погулять. Ты куда полетишь?

— Я? — переспросил серый пегас, стягивая через голову больничную рубашку и пряча её в облачную ограду. — Птичек послушать и кексик скушать.

— Зачем?… А, хочешь перед своей кондитершей наградой похвастаться?

— Неееет, как ты мог обо мне такое подумать! — невинным голосом ответил пегас, — Да, я лечу похвастаться!

— Что ты в ней нашел? Она же такая, такая…

— Какая? — спросил младший пегас, — Весёлая, смешная, забавная, заводная, миленькая. Какая?

— Я бы сказал, дурная, ветреная и безответственная.

Последние слова сильно задели серого пегаса. Петля изменился в лице и ответил: «Ты просто завидуешь!»

Копьё понял, что сказал лишнее и, подойдя к брату, положил оба черных крыла ему на плечи и сказал: «Не серчай, брат, если хочешь, лети, конечно. Только пообещай, что ты не влипнешь в историю! Хорошо?

Серый пегас улыбнулся и, поднявшись «на крыло» ответил: «А то ты меня не знаешь!?»

— Знаю! Поэтому, если полетишь, сам знаешь к кому, то лети низко над землей. Усёк?

— Усёк! — ответил младший и нырнув в облака, унесся вниз.

«А у меня, тоже есть дела», — подумал вороной пегас и полетел в город.

…
Приятный тёплый день, вечнозеленый лес, и всё живое вокруг пело славу жизни: и травинка и листок, каждый полевой цветок, птичка, божья коровка, кузнечик, ручеек, а чуть повыше мягкий и ласковый ветерок. Каждый вносил в это царство жизни свой маленький вклад в том числе и цветом, зелёным, красным, небесно-голубым и даже черным, но было одно маленькое нежно-жёлтое с розовым пятнышко, грустно сидевшее посреди цветочной полянки и неспешно собиравшее цветы, заплетая их в красивый веночек.

Вокруг желтенькой пегасочки собрались птички, белочки, бурундуки и зайчики — все они, как завороженные, слушали грустную и протяжную песню: #«Миленький ты мой,

Возьми меня с собой!

Там, в краю далёком,

Буду тебе женой».

Вдруг по земле пробежала черная тень, и Флаттершай, прижав веночек к груди, полными надеждой глазами уставилась в небо. Но небо было чисто, а обернувшись назад, пегасочка резко смерила надежду и, поднявшись на копыта, опустила глаза в землю.

— Здравствуй, дочка, — обратился строгий голос к пегасочке.

— Здравствуй-те, папа.

— Куда нужно смотреть, когда здороваешься?

Флаттершай медленно подняла глаза и смиренно глянула на отца. Мощный жеребец-пегас с сильными копытами, ярко демонстрирующими его принадлежность к кадровым офицерам солнечной гвардии, ничуть не меньше, чем орден Феникса III степени, на шее. Светло-желтая шкура и грива мягко шоколадного цвета, хоть и местами поседевшая, но по-прежнему красивая и утончённая. Белая рубашка с широким светло-голубым галстуком подчеркивали волевой подбородок, а темно-синий пиджак завершал образ благородного жеребца-аристократа.

— Никогда не понимал, что вы с матерью нашли внизу! — сказал отец, обводя округу глазами.

— Мне… просто… нравится ухаживать за животными.

— Пегасам должен нравиться полёт и только полёт, мой отец всегда говорил: «Приземлившийся пегас — мёртвый пегас!» Как жаль, что ты это не уяснила.

Флаттершай очень больно воспринимала, любые рассуждения отца о полётах и предназначении пегасов. Она понимала, что с рождения мало соответствовала образу пегаса, влюбленного в небо — наследника, о котором мечтал её отец, а не робкую рохлю с боязнью высоты. Именно это чувство вины подарило Флаттершай комплекс неполноценности. К глазкам маленькой пегасочки начинали подкатывать слёзы, она немного склонилась, думая: «Нет, нет, я не заплачу! Если папа увидит, какая я слабая, то увезёт и запрёт меня и никогда больше не выпустит, и я никогда больше не увижу моих маленьких друзей, подруг и его…» Флаттершай уже готова была заплакать, как вдруг отец настойчиво прервал её, начинающиеся всхлипывания: «Не реви!» — сказал жеребец и, подойдя вплотную, утер дочери слезы.

Как только Флаттершай успокоилась, отец уже мягче сказал: «Дочка, сегодня у тебя очень важный вечер. Сегодня ты познакомишься со своей будущей свекровью».

— Папа,… но… я…

— А через несколько дней, если всё пройдет хорошо, тебя представят твоему будущему мужу.

— Папа,… я,… уже… люблю другого… — еле слышно проговорила дрожащим голосом Флаттершай и словно «одна против дракона» вновь сжалась в комок.

— Что? — переспросил отец.

— Ничего, — ответила пегасочка, грустно уставившись в незаконченный венок, оставшийся лежать на травке, растоптанный массивными копытами.

— Вот и хорошо, а сейчас вставай, и летим в Клаудсдейл. Я уже собрал для тебя лучших стилистов, которые только есть. Летим!

Жеребец стал подниматься в воздух, и Флаттершай, уронив скупую слезинку, полетела следом. Макклауд применил все возможные ресурсы от связей до финансов, чтобы организовать для своей «канареечки», как он её ласкова называл, самых лучших стилистов и визажистов из Кантерлота, Мэйнхеттена и Лас Пегасуса. Для Макклауда Флаттершай была самым ценным сокровищем в жизни, но по служивому своему обыкновению он держал свои чувства глубоко в себе, а дочь в строгости, искренне полагая, что так он убережёт своего птенчика от зла. Флаттершай была копией своей мамы, нежной, доброй, чуткой и тоже проявляла интерес к флоре и фауне, а не к полетам и облакам, поэтому отец практически не удивился, когда его дочь выбрала жизнь в тишине и покое на земле.

Час, два, три, четыре, дизайнеры всё не могли сойтись то на количестве пудры, то на цвете помады.

Отец нервно вышагивал по кафельному полу, как будто был не в салоне красоты, а в родильном отделении в ожидании заветного «свёрточка счастья». Наконец, всё закончилось, двери отворились, и к отцу вышла прекрасная нежно-желтая пегасочка, застенчиво прячущая взгляд. Её грива была расчесана и собрана на голове, лишь коротенькая розовая челка прикрывала лоб и брови кобылки. И без того утончённые черты мордочки Флаттершай были аккуратно подведены и теперь от бирюзовых глаз, пухленьких губ и, словно крылья бабочки, ресничек было не оторваться. Выждав паузу, чтобы привыкнуть к новому облику дочери, отец сказал: «Прелестно. Однако уже время, поторопимся!»

Оставалось несколько минут до ужина, который положит конец одинокой жизни пегасочки и откроет ей новую — семейную. Хотя Флаттершай не так себе всё представляла, ей хотелось встретить своего особенного пони, узнать его, полюбить всем сердцем и быть с ним и только с ним «…и в радости и в горе». Но судьба-злодейка распорядилась иначе, и за «канареечку» уже всё решили, и теперь осталось только грустно вздыхать, вглядываясь в вечернее небо, стоя на облачном балконе семейного поместья, и вспоминать одного милого пегаса. Сильного и храброго героя, как из сказок, где добро и правда всегда побеждают, где красавицу обязательно спасет прекрасный рыцарь, а принцессе будет позволено выйти замуж по любви. В сказках исполняются все желания. Больше всего Флаттершай хотелось ещё раз увидеть, услышать, прикоснуться к вороному пегасу, спасшему её жизнь и сказать ему «спасибо».

— Флатти, ты что такая хмурая, как тучка? — спросил знакомый голос.

Канареечная пегасочка подняла глаза на собеседника, и её настроение немного поднялось.

— Рейнбоу Дэш! — обрадовалась желтенькая пегасочка.

— А ты кого ждала, «Черного барона»?

Флаттершай вновь загрустила, склонив голову, она еле слышно всхлипнула. Однако этот маневр не ускользнул от зорких глаз подруги, и Рейнбоу Дэш, приземлившись рядом, обняла канареечную пони.

— Эй, Флатти, к чему этот потоп?

— Я… я не плачу, просто… сегодня папа представит меня будущей свекрови. И… и… я должна буду выйти замуж за её сына.

— А ты что?

— Я… я не хочу! Я… я ещё не готова.

— Не готова, или… — игриво переспросила Рейнбоу.

— Или что?

— Или есть что-то, точнее кто-то еще, — спросила радужногривая пегасочка, лукаво улыбнувшись и попытавшись заглянуть в глазки подруги.

По мордочке пегасочки стал расплываться нежный румянец.

— Ты меня смутила, — попыталась спрятаться Флаттершай.

— Признавааайся. Есть особенный пони?

— Есть, — еле слышно ответила Флаттершай, — он особенный!

— Это, случаем, не тот вороной войсковой офицер, как там его, Копьё?

Флаттершай еле заметно кивнула. Ей было немного неловко обсуждать такие темы с кем-либо, даже с хорошей подругой.

— Ну так в чем проблема, Шай, скажи что любишь другого.

— Я… я… я не могу!

— Почему?

— Тогда я подведу папу, а я итак его подвела, когда не пошла после летной школы в университет высшего пилотажа, — ответила Флаттершай и тихо побрела к выходу с балкона, — что ж, мне пора «производить хорошее впечатление» на княгиню.

Неожиданно ей перегородила путь радужногривая подруга.

— Погоди, Флатти, а если, скажем, ты произведешь не самое лучшее впечатление на свекровь, свадьбы не будет?

— Ну, думаю да!

— Тогда, просто нахами ей, эти великосветские пони такого не терпят!

— Но я не умею хамить, — грустно ответила Флаттершай, — я не такая крутая, как ты, Рейнбоу, я даже ни одного ругательства не знаю.

— Успокойся, Флатти, княгиню я возьму на себя! Мне надо только подгадать момент, когда вы с ней останетесь наедине.

— Ну, после ужина, как правило, дамы удаляются для беседы в уединенной обстановке.

Получив этот ответ, Рейнбоу Деш заговорщиски улыбнулась и потерла копыта.

Всё было идеально.

Ужин проходил в семейном особняке, для этого там была специальная комната из мягких предрассветных облаков с широкими окнами и длинным столом, тоже из облаков, только твердых, но при этом почти прозрачных. Такой стол — настоящий шедевр декоративно-магического творчества пегасов. Отец семейства, как и положено, сидел во главе стола, напротив него сидела княгиня Совня. Флаттершай же разместилась справа от отца, место напротив неё осталось незанятым. Тишина становилась слишком навязчивой, желтенькая пегасочка, как того и требовал этикет, специальной вилочкой закрепляющейся на копыте, неспешна поглощала салат маленькими кусочками. Наконец отхлебнув из хрустального бокала вина, княгиня решила начать: «Флаттершай, будьте любезны, расскажите, чем вы занимаетесь?»

— Я, ухаживаю за лесными зверям, помогаю им, подкармливаю.

— Так, замечательно. А основная ваша работа?

— Это и есть основная работа.

— Признаться честно, я удивлена, ведь, насколько мне известно, вы получили прекрасное образование, вас «раскручивала» фото модельном бизнесе сама Фотофиниш, вы знакомы с принцессой Селестией, и после всего этого всего лишь заботитесь о животных! — удивилась кобылка.

— Эм-м, да.

Возникла неловкая пауза, после которой княгиня заключила: «Очаровательно! Материнские качества, скромность, мне нравится!». После такого комплимента мордочку Флаттершай окрасил лёгкий румянец, а отец даже, одобрительно улыбнувшись, произнес тост: «За прекрасных дам!»

— За невесту! — сказала княгиня, подняв бокал.

Флаттершай от смущения робко приподняла хрустальный сосуд, желая поддержать, но нежные перышки у самого края крыла не удержали бокал и он с размаху грохнулся на стол облив сидящую рядом княгиню. Флаттершай сначала закрыла мордочку копытами, а потом в нерешительности промямлила нечто вроде извинений.

— Ничего страшного. Не беспокойтесь, — ответила княгиня.

— Простите меня, пожалуйста.

— Ничего. Я сейчас приду.

Княгиня Совня вышла из-за стола и направилась в сторону выхода. Флаттершай виновато уставилась в стол. Снова в трапезной установилась тишина, нарушаемая лишь еле слышной суетой прислуги. Мистер Макклауд, поставив бокал на стол, спросил: «Дочка, ты это сделала специально?»

— Нет, папа! — ответила Флаттершай, продолжая смотреть в пол.

— Куда нужно смотреть?

Пегасочка робко подняла мордочку, посмотрев на отца.

— А теперь скажи, зачем ты так поступила?

— П-прости папа я… это произошло случайно. Я не хотела! Правда! — оправдывалась нежно-жёлтая кобылка, чуть не плача.

— Не реви! Послушай, — обратился отец, приблизившись к дочери, — ваш союз очень важен для наших семей. Он должен положить конец межклановой войне…

— В-войне, — перебив отца, спросила Флаттершай, — но почему…

— Иди сюда, — подозвал отец дочь, подойдя к двери, над которой висел портрет принцессы Селестии, выполненный в полный рост. Затем, толкнув двери и распахнув перед канареечной пони кабинет, жеребец вошел внутрь.

Это помещение было выполнено уже строже, хотя Флаттершай всегда чувствовала в отцовском кабинете какую-то тяжелую атмосферу. Связано это было с тем, что потолок и стены были выполнены в том числе с применением туч, но не только стеллаж с книгами, тёмные гардины, массивный стол — всё создавало немного гнетущий эффект. Со стен, из глубины веков на вошедших, смотрели жеребцы и кобылки, последних было меньше. Все поголовно – пегасы, изображенные в броне солнечной гвардии. Макклауд взлетел почти под потолок и остановился у одного из портретов, минуту помедлив, к нему присоединилась и Флаттершай. Отец, смахнув пыль с позолоченной таблички, прочитал в слух: «Мистрес Макклауд, или «Великая облачная мастерица», она жила две тысячи лет назад и была самой искусной в погодном ремесле пегасочкой. Но не только она была грациозна, как бабочка, красива, как летний восход, обворожительна, как принцесса Селестия в день летнего солнцестояния. Неудивительно, что к ней сватались все знатные жеребцы Эквестрии, но её сердце принадлежало лишь командиру лейб-гвардейского полка её величества принцессы Луны имени атамана Мунвардена полковнику Ратнокрылу. Каждый день она ждала от него сватов. И вот настал тот день, когда полковник прилетел сам просить о свадьбе. Его встретили, как и положено, со всеми почестями, а уже вечером Мистрес представили Ратнокрылу и, казалось, что уже ничто не сможет помешать их счастью, но… — отец на секунду прервался и, переведя взгляд на скульптуру черного алликорна, — но этой ночью Найтмер Мун попыталась установить вечную ночь. Всех прибывших с полковником арестовали и намеревались передать, ставшей единоличной правительницей принцессе Селестии. Но желая выслужиться, наш предок, нарушив традиции гостеприимства, предал жестокой казни брата полковника Ратнокрыла, но сам лихой офицер смог вырваться и пообещал отомстить. Пока шла Сталлионградская битва, он с верными частями фестралов, воев и оставшимися лейб-гвардейцами совершил маневр и с жаждой мести ворвался в практически пустой Клаудсдейл. Это была страшная сеча, казалось, что ещё мгновение — и столица пегасов будет уничтожена. В горячке боя, полковник сошелся в поединке с одним из защитников города пегасом в золоченой броне и шлеме, но что мог один стражник против небесного богатыря? Одним ударом Ратнокрыл снес шлем с головы защитника, и только когда тот бездыханный упал на пол, полковник с ужасом увидел, что убил свою возлюбленную. Участь битвы решило внезапное появление принцессы Селестии, которая, оставив Сталлионград, вернулась, чтобы защитить Клаудсдеил. Увидев весь тот ужас, по легенде, солнечная властительница, наложила заклятие на наши семьи. Теперь, пока не сочетаются союзом достойные потомки наших славных родов и не произведут на свет наследника, ни один из потомков не увидит своих внуков их жизни будут скоротечны. Так твой дедушка умер прямо перед твоим рождением. Мама верила, что именно тебе суждено спасти наш великий род созидателей и защитников. Надеюсь, теперь, дочка, ты понимаешь, почему всё так».

— Да, папа, я всё понимаю!

— А теперь ступай к себе, приведи себя в порядок и возвращайся!

— Да, пап. — ответила Флаттершай и смиренно полетела на выход из кабинета. Как только дочь скрылась в проходе, отца разорвал дикий кашель. Закрыв пасть платком, жеребцу удалось подавить кашель, а как только он оторвал платок ото рта, на нем осталось кроваво-красное пятно. Болезнь прогрессирует. Долгие годы, после смерти супруги, единственным желанием Макклауда было увидеть счастливую дочь в подвенечном платье. «Помоги, Селестия!» — обратился отец семейства, переведя взор на портрет солнечной правительницы, покидая кабинет.

В это время в гостевых апартаментах княгиня сменила платье со строгого багрового на более вольное, голубое, с белоснежной каёмкой. «Какое вульгарное платье, — думала княгиня, глядя в зеркало, — Я в нем как беженка!» — тут пегасочка расправила крылья и, подняв копыто, вынула из причёски шпильку. Княгиня мотнула головой и грива, расправившись, улеглась вдоль шеи. Благородная дама вновь посмотрела в зеркало, грустно смерив уже немолодые черты, а ведь не так давно она была красива и прекрасна, как лето. Теперь в жизни светской пони осень, тоскливая и угрюмая осень. А что такое осень? Осень — это увядание, это одиночество, это грусть, это осознание того, что не сделал, хотя должен был или вопреки всему сделал, хотя это лучше было не делать или сделать как-нибудь по-другому. Поработав немного расческой над локонами, княгиня с грустью обнаружила, что некогда идеальная тёмная грива имеет несколько седых волос. Вроде не сильно заметно, но сам факт говорит о том, что некогда светская львица, княгиня Совня, стареет. Одно согревало кобылку — идея устроить жизнь своего непутевого сына и попытаться подтолкнуть его к идее о создании семьи с достойной кобылкой из приличной семьи. И, если уж совсем повезёт, увидеть внучат. Княгиня поправила гриву, ещё раз убедившись в том, что платье с новой прической смотрится достаточно сдержанно, пошла к выходу. Когда княгиня вышла в коридор, на неё буквально набросилась желтенькая пегасочка и грубо втолкнула взрослую пони в комнату. Не дав гостье опомниться, Флаттершай пошла в наступление: «Ну, слушайте, ваше благородие, мне было неудобно говорить при отце, поэтому говорю сейчас. Думаете, у такой крутой пони, как я, нет уже достойного, жеребца, которому ваш чванливый и избалованный сынок в подковки не годится? ХА! Есть! В отличие от тебя, старой и трухлявой клуши, я молода, крута и знаменита, а за зверями ухаживаю потому, что… потому, что… потому что они лучше вас, напыщенных и убеждённых в собственной исключительности аристократишек! Если твоё благородие ещё не поняло, то повторяю, Я СКОРЕЕ ЗА ДИСКОРДА ВЫЙДУ, ЧЕМ ЗА ТВОЕГО СЫНКА!!!» — сказав последнюю фразу, чуть не крича, Флаттершай взлетела в воздух и, сделав круг по комнате, улетела, оставив княгиню сидеть в одиночестве с отвисшей от удивления челюстью и дрожащим веком.

Флаттершай летела по коридору, пока не влетела в еле открытую дверь, которую сама же захлопнула изнутри. Какого же было удивление Флаттершай, мирно поправляющей гриву около зеркала, увидев в отражении, своего двойника. Пегасочка уже была готова закричать от страха, как вдруг вторая решительным броском оказалась рядом и закрыла ей копытом рот, сказав при этом: «Не ори Шай, это же я!»

— Р-рейнбоу Дэш? Но как, откуда? — недоуменно спрашивала пегасочка, освобождаясь от копыта подруги.

— Круто, да? — восхищенно говорила подруга, дернув за молнию где-то на затылке, шкура моментально слетела и показалась голубая мордашка и радужная грива, — Это маскхалат Пинки из Кристальной империи, я его взяла на ночь кошмаров, хотела приделать клыки и крылья, как у летучей мышки, чтобы мелочь попугать, а тут ты… в общем с княгиней я разобралась! Можешь не благодарить. Мы же друзья.

— Что,… что,… что ты сделала? — мягко, но настойчиво поинтересовалась Флаттершай.

— Просто сказала, что у тебя уже есть кольтфренд, что он лучше всех и что тебе с ним хорошо, — ответила радужногривая пегаска, стягивая костюм «Флаттершай»

— А что она? — с нетерпением спрашивала канареечная пони, но ответить Рейнбоу Дэш не дал стук в дверь. В секунду радужногривая спортсменка, схватив костюм, вылетела в окно и скрылась во тьме. А мисс Флаттершай была приглашена в гостиную, где мистер Макклауд ждал её на разговор.

Желтенькая пегасочка нервно сглотнула ком в горле и, открыв двери, направилась на встречу.

— Дочка, надо поговорить, — обратился жёлтый жеребец, указывая крылом на диван, изготовленный из облака. Скромница аккуратно устроилась на облачке, а жеребец, сделав несколько шагов по комнате, уселся в кресло.

— Княгиня мне всё рассказала и…

— Мистер Макклауд, позвольте мне, — вмешалась в разговор взрослая пегаска, — Я не ожидала такого от вас, мисс Флаттершай!

Канареечная пегасочка была готова к крику, оскорблениям, истерике, но уж точно не к…

— Я в восторге! — воскликнула княгиня Совня, — Какая страсть, дерзость, напор, решительность и смелость. Да! Вы станете идеальной женой!

— Но, княгиня, вы же сказали, что моя дочь накричала на вас и отказалась…

— Да! Вот именно это мне и понравилось, необузданность — редкое сегодня для кобылок качество. Признаться честно, сначала мне казалось, что ваша дочь — слабохарактерная тряпка, поэтому в беседе тет-а-тет я хотела спровоцировать её на грубость, какого же было моё удивление, когда Флаттершай сама проявила характер хозяйки и не просто хозяйки, а хозяйки собственной жизни. Такой должна быть спутница жизни моего сына. Ты напомнила мне себя в молодости, мой муж, царство ему небесное, неделю после свадьбы в спальню не мог попасть. Завтра же знакомство с сыном организую!

— Папа, — робко обратилась Флаттершай к отцу.

— Да, дочка.

— Можно… то есть… Разреши я слетаю домой… то есть на землю.

— Разрешаю, только утром чтобы была здесь как штык.

Канареечная пегасочка кивнула и, выскочив на балкон, с разбегу взлетела в воздух. Пролетев через облачную ограду, Флаттершай в расстроенных чувствах, направилась в сторону Понивилля. День близился к концу, и в целом он был достаточно богат событиями, теперь милой пегасочке хотелось лишь вернуться домой и запереться в комнате.

…

Вороной пегас стоял перед зеркалом, внимательно разглядывая своё отражение. Новый белый пиджак, рубашка, галстук — всё это великолепие смотрелось так необычно на, привыкшем к однообразному черному мундиру пегасе. Но даже новомодный стильный костюм не мог скрыть офицерской выправки и стати воя-пегаса.

— У вас намечается очень важное событие? — спросила модельер у хорунжего.

— Да! Собираюсь провести вечер с очень особенной пони, — ответил Копьё и стал закреплять у себя на груди орден, — обязан я ей и виноват одновременно.

Сказав последнюю фразу, хорунжий Копьё заплатил за костюм и, поблагодарив вышел из бутика. Центральная улица Клаудсдейла — место, где размещались филиалы самых видных и помпезных бутиков и торговых представительств Эквестрии. Но главным украшением пегасьей столицы была традиционная облачная архитектура пегасов со всеми этими колоннами, портиками и скульптурами, потрясающими воображение. Копьё решил в такой тёплый день пройтись по улице, изредка поглядывая на витрины магазинов. Вскоре пегас стал замечать кокетливые улыбки мирно прогуливающихся кобылок-пегасочек. Заглядевшись на колоннаду, Копьё чуть не налетел на группу кобылок, состоящую из огненно-рыжей и небесно голубой с белоснежной гривой. Извинившись и аккуратно обойдя, вороной пегас продолжил путь, краем глаза уловив подмигивание рыженькой пегасочки из-под тёмных очков. Хорунжий Копьё являл гармонию цвета белого и черного совмещенного в одном жеребце. Чёрная гладкая шерсть, аккуратно интеллигентно зачесанная грива, небесно-голубые глаза, сильная шея, массивные копыта, широкие крылья и, конечно же, чувство стиля, привитое вороному жеребцу строгой матерью ещё в детстве. Возможно, как и любая мать, она боялась потерять единственного сына, поэтому заранее готовила его к более стабильной и спокойной службе в гвардейском полку. Но рано проявившийся строптивый нрав сына будоражил в нем желание борьбы и в результате привел в линейный полк, в котором Копьё и прославился как «Чёрный барон». Улица подходит к концу и упирается в смотровую площадку. Вороного пегаса ещё тревожат боевые раны, поэтому он осторожно не торопясь поднимается в воздух и устремляется по направлению к скромной спасительнице.

Вот оно заветное крыльцо. Ручеек, клумбы, деревянная дверь – всё, как тогда, в первый раз, даже букет наготове. На этот раз это был букет белых роз, который должен был сказать даме: «вы восхитительны в своей чистоте и невинности». Дверь после стука долго не открывалась, когда же она отворилась, на пороге стояла не хозяйка домика, а её пушистый и ушастый привередливый питомец.

— Здравствуй, Энджел, а Флаттершай дома? — спросил хорунжий у крольчонка.

На что тот лишь кивнул и с обеспокоенным выражением мордочки, запустив гостя, поскакал наверх, явно желая чтобы пегас следовал за ним. Копьё сначала последовав за зверьком затем на секунду остановился и глянул в угол: там стоял поникен с надетым на него вычищенным, залатанным и приведенным в идеальный вид черным мундиром хорунжего. Но настоящий сюрприз лежал на голове. Вычищенная и зашитая наградная белая папаха, которой хорунжий очень гордился. «Думал потерял!» — воскликнул пегас, расправив от радости крылья и, схватив шапку, прижал её к мордочке, вздохнув, жеребец почувствовал лёгкий цветочный аромат и странные частички какой-то нежности, доброты. Размышления пегаса прервал кролик Энджел, сиганувший жеребцу на голову и постучавший по ней лапкой. Копьё поднял взгляд на белый комок и сразу встретился со строгими глазами Энджела. Белая лапка ткнула в дверь на второй ярус жилища.

— Я понял тебя, Энджел, — ответил пегас и, надев шапку и вооружившись букетом роз, стал решительно подниматься наверх. Дверца тихонько открылась и вороной жеребец влетел внутрь.

В спальне маленькая нежно-жёлтая пегасочка лежала на кровати и, уткнувшись мордочкой в подушку, горько плакала, дрожа и всхлипывая. Желтенькие крылья бессильно свисали с кровати, а мягко-розовый хвостик и грива свалялись и спутались. Копьё тихо подошел к кровати, положив букет белых роз на тумбу у изголовья и, приподняв носиком розовый локон, отодвинув его, сел рядом. Плач на секунду останавливается, и пегасочка открывает глаз. Неожиданно Флаттершай обхватывает кавалера желтенькими копытцами и, уткнувшись жеребцу в шею, начинает плакать ещё более горькими слезами. Пегас начинает тихо поглаживать кобылку по гриве, тихо шепча на ухо: «Флаттершай, что случилось?»

— Копьё, меня… — пегасочка вновь заплакала, так и не ответив на вопрос.

— Флаттершай, не плачь, знай, что бы плохого ни случилось, у тебя всегда есть друзья, которые тебя поддержат, а теперь успокаивайся, — жеребец утер платочком слёзы кобылки, — а иначе как мы в ресторан полетим?

— Зачем?

— В знак благодарности за спасение офицера.

— Копьё, но… это… так неожиданно… и ты меня ведь тоже спасал, дважды, поэтому это я тебе должна.

— Если согласишься, будем считать, что мы в расчёте, — с мягкой улыбкой ответил пегас.

В этот момент из-под папахи вынырнула мордочка кролика, оказалось, что жеребец впопыхах надел шапку прямо на пушистика. Флаттершай изрядно умилила такая сцена, и она согласилась. Ведь она ещё не замужем, а значит, может позволить себе хоть раз сходить на свидание с жеребцом, который ей действительно нравится.

Лучший ресторан Клаудсдеила, лучший столик и лучшие блюда в обычных обстоятельствах Флаттершай сгорела бы от смущения, но сейчас, впервые, желтенькой пегасочке не было в тягость находиться в общественном месте. Если раньше оказаться в центре внимания — это всё равно что на ужине в пещере драконов, то теперь Флаттершай не обращала внимания ни на кого, кроме своего кавалера, впервые она беззаботно, медленно и вальяжно говорила на разные темы, шутила и смеялась не боясь показаться смешной. Апофеозом стал вихрь танца, в котором кружились возлюбленные. Мягкие копытца пегасочки и сильные копыта жеребца сами собой сплелись в «узелки», а ловкие пегасьи крылышки легко меняли положение парочки в пространстве, то ускоряя, то замедляя темп танца. «Я счастлива рядом с тобой, счастлива, как никогда!» — говорил внутренний голос нежно-желтой пегасочки.

— Ты, прекрасно танцуешь, — сделал комплимент Копьё.

— Спасибо. Я не особо много практиковалась.

— Я тоже уже давно разучился. Так что заранее прости и ... Спасибо!

— За что?

— За всё спасибо! — ответил кавалер. — За жизнь, за хлеб и воду и за то, что ты есть!

Но Флаттершай уже не слышала последней фразы она, положив голову на плечо возлюбленного, блаженно закрыла глаза. Копьё не стал тревожить даму и перестроил танец на более медленный. Вороной пегас в отличие от своей спутницы был более привычен к вниманию и даже умел получать от него удовольствие, но в последнее время истинное удовольствие хорунжий Копьё получал лишь от внимания маленькой канареечной пони с мягкой розовой гривой, драгоценными бирюзовыми глазами и большим добрым сердцем. «Мой нежный ангел, сможешь ли ты меня полюбить?» — думал пегас, носом убирая с мордочки подруги отбившийся розовый локон. Ответом ему стала легкая скромная улыбка.

Темное ночное небо, освещаемое лишь созвездиями и яркой полной луной, холодное и негостеприимное, нашло в себе уголок, чтобы приютить на облачке пару пегасов. Было уже достаточно прохладно, поэтому Флаттершай укрыл белый пиджак. Почти весь букет белых роз уже был съеден, последний бутон на стебельке жеребчик протянул даме. Флаттершай, слегка покраснев, приняла цветок и откусив половинку вернула его возлюбленному, прижавшись к нему плотнее. Чёрное крыло аккуратно укрыло пегасочку.

— Копьё, этот вечер был… самым лучшим вечером в моей жизни, я бы хотела… чтоб ты знал… что, ты мне нравишься, очень нравишься. Когда ты рядом, мне… не страшно, до того, как ты меня… тогда поцеловал… — щечки пегаски полыхнули румянцем, — мне было жутко страшно, но потом мне стало спокойно и… и… я была неуверенна, что со мной и почему происходит, но теперь… теперь, я поняла. Копьё, я люблю тебя!

Закончив фразу, Флаттершай, закрыв мордочку гривой, начала тихонько плакать

— Флатти, не плачь, я тоже… тоже люблю тебя!

— Нет. Нет. Копьё, прости но ... Мой папа хочет выдать меня замуж за какого-то князя.

— А ты?..

— Я его не люблю! Я его даже не видела! Но я уверена, что ты лучше его. — желтенькая пегасочка заключила вороного жеребца в объятия.

Копьё осторожно разлепил копытца возлюбленной и, немного отвернув голову, посмотрел вниз.

— Знаешь, Флаттершай, а ведь ты не права. Я вовсе не такой хороший, как ты думаешь.

— Это не так, — ответила пегасочка, повернув мордочку жеребца к себе.

— Я — чудовище!

— Нет!

— Боюсь, что, да! Моё прозвище «Чёрный барон», знаешь почему меня так прозвали? Потому что во время ежегодной миграции драконов, я, будучи сотником, ночью истребил целую колонию этих огнедышащих ящериц. За то, что они по пути следования сожгли более десятка деревень и местечек. За эту карательную акцию меня даже собирались вызвать на войсковой круг для суда, но не успели, началась война с золотыми драконами, ограничились лишь понижением в звании. У меня копыта по макушку в крови, не положено таким, как я счастье. Прости, Флаттершай, что не признался раньше! Никто не может полюбить чудовище. Чудовище никого не может сделать счастливым, даже себя. Ты достойна самого лучшего Флаттершай. Может, тебе стоит присмотреться к этому…

Флаттершай, приложила копытце к груди вороного пегаса и сказала: «Ты не чудовище, просто, ты слишком долго копил в сердце боль!»

Последовал долгий поцелуй, в результате которого оба пегаса кубарем слетели с облака и так, сжимая друг друга в крепких объятиях, приземлились на травку, раскинувшуюся в низу полянки. Мягкий цветочный коврик, с хрустом смялся, поддавшись тяжести двух тел, чтобы поутру снова распрямиться, сохранив тайну жеребца и кобылки.

…

— Как вам сегодня спалось, княгиня? — спросил Макклауд у вошедшей в трапезную пегасочки.

— Спасибо, хорошо! — ответила княгиня, садясь напротив хозяина дома. — Однако ваша дочь вчера так быстро улетела, что я не успела показать ей фотографию её суженого.

В эту минуту на фотокарточку легла свежая газета, взяв которую, мистер Макклауд сразу наткнулся на фотографию, где в танце кружилась его дочь в обнимку с каким-то жеребцом.

— Что???? Я его убью! – выпалил пегас, пылая яростью и слетая с места. Отец, схватив со стенда алебарду и расправив крылья, взмыл в небо.

…

Мягкий солнечный свет, обогревая землю, пробирался во все уголки, куда только мог. Залив комнатку маленького домика, находящегося почти у самой кромки леса, свет стал по-хозяйски ползать по полу, по ковру, по смятой белой рубашке и галстуку и выше по белому пиджаку, накинутому на спинку кровати.

Черное крыло нежно и мягко «прочертило» линию от трех бабочек к правому ушку, а когда Флаттершай стала просыпаться, смешно дернув ушком, Копьё прижал канареечную пони к себе и чмокнул в лоб. Оторвавшись, он встретил полные доброты и любви бирюзовые глаза кобылки.

— Флаттершай, — шепотом начал жеребец, — Я больше не чувствую боли, она как будто погасла. Спасибо тебе. Ты действительно чародейка.

— Нееееет, — ответила пегасочка, поджимая копытца, — ну, может, немножечко, совсем чуть-чуть.

В следующую секунду в спальню врывается взрослый жеребец пегас с алебардой наперевес, пышущий яростью и всем видом жаждущий крови. Флаттершай, испугавшись, с расправленными крыльями пытается заслонить собой кавалера, не зная, что вороной жеребец никогда не отсиживался за чужой спиной. Копьё выскакивает на разгневанного отца и пытается начать разговор: «Я люблю вашу дочь и…»

Прервал пегаса секущий выпад алебарды. Мимо. Вороной пегас был моложе, поэтому легко увернулся. Ещё один выпад копейным остриём молодой пегас пропускает мимо и, прижав копытами оружие, выбивает его. Тут Макклауд применяет свой вес и, набросившись, валит вороного и начинает душить, сдавив ему шею копытами. Флаттершай плача набросилась на отца, несвязно лепеча: «Папа остановись… я люблю его… Я БЕРЕМЕННА!» — прокричала пегасочка, желая остановить отца в порыве его праведного гнева.

— Что? Беременна? От него?

— Да!

Отец, отпустил пегаса, который сразу стал откашливаться и вскоре попал в объятия возлюбленной. Макклауд медленно встал и спросил: «Ты любишь этого пегаса, дочка?»

— Да, папа, люблю! — слёзно ответила Флаттершай, прижав вороного пегаса, словно жеребенка к груди.

— А ты, любишь мою дочь?

— Люблю!

Отец смерил молодых опытным взглядом и, услышав шорох, повернулся к окну, где уже стояла прибывшая с небольшим опозданием княгиня, на мордочке, у которой читался немой вопрос: «Что здесь происходит?» Желтый пегас немного подумал, а затем сказал: «Вот княгиня. Расчертив судьбы наших детей, будто бизнес-план на бумаге, мы ведь совсем не подумали даже о их счастье. А ведь мы родители, самые близкие им пони, вы как мать, я как отец, подумайте, чего мы хотим для наших жеребят? Неужели расплачиваться за грехи предков? Я думаю нет. Я предлагаю не ломать молодым жизни, пусть женятся и выходят замуж за кого хотят».

— А… договор?

— Договор- дороже денег, княгиня, — начал пегас, торжественно поправив прическу и расправив крылья, — вы самая сильная из пегасочек, которых я когда-либо встречал, не окажите ли мне честь стать моей женой! — произнес на выдохе пегас, склоняя голову к зажатому копыту кобылки.

Удивлённая таким признанием княгиня Совня бросала взгляд то на Макклауда, то на Флаттершай, то на вороного жеребца. Освободив своё копыто, светло-оранжевая дама-пегас подлетела к чёрному пегасу и, аккуратно поправив выбившуюся чёлку, сказала: «Познакомьтесь, мистер Макклауд, князь Ратнокрыл Копьё. Мой сын!»

— Здравияжелаю! — среагировал Копьё.

— Что скажешь, сын? Принять мне предложение мистера Макклауда?

Копьё посмотрел на розовогривую пегасочку, смущённо прячущуюся в гриве и жмущуюся к возлюбленному, и ответил: «Принимайте, мама!»

Княгиня Совня подойдя к Макклауду, решительно заявила: «Я согласна. Но с условием, — желтый пегас заметно напрягся, — свадьба будет общая!»

— Согласен! — ответил Макклауд и, подавшись вперёд, заключил княгиню Совню в объятия и крепко поцеловал в губы. Оранжевые крылья расправились, и кобылка ответила своими встречными объятиями. Когда пегасы всё-таки разорвали поцелуй, Совня, с улыбкой проводя копытцем по подбородку жениха, заключила: «Летела за невесткой для сына, а в комплекте получила мужа… и смех и грех!»

Макклауд (от анг. Make — делать, cloud — облако) Облачный мастер.

Мистрес — (от анг. mistress — мастерица)

Часть 26 Войсковая зачистка фабрики радуги

«Бригадный генерал Гловер как в воду канул, то тут, то там пропадают зацепки, — нервно размышлял багровый единорог, расхаживая по лагерю, — допросы показали что Гловер встречался с каким-то пегасом, которого никто не видел, но один раз Гловер обратился к нему «Карий». Что это? Цвет шкуры, прозвище, позывной? Интересно! А ведь один из напавших на меня пегасов имел коричневую шкуру и именно ему удалось сбежать. Необходимо выследить этого пегаса, и я даже знаю, кто мне в этом поможет!» — сотник обратил взор в сторону облачного дворца.

— Товарищ сотник, — послышался голос сзади, — разрешите доложить.

— Разрешаю.

— Отряд опытнейших воев сотни собран, как вы и приказали, и готов выступить.

Багровый единорог утвердительно кивнул и побрел в сторону отряда.

Сотня уже несколько суток находится в повышенной боевой готовности. В небе теперь несут службу усиленные патрули. Одной из отличительных черт воев является мобильность. Но сейчас враг на шаг впереди, за ним инициатива, значит, остаётся только бить по болевым точкам, провоцируя его на открытую реакцию. Вечер приближался, самое время начинать. В этот раз отряд возглавит лично сотник Баян.

Выстроившаяся цепочка воев пегасов и единорогов, вооружённых и готовых к бою. Командир, проведя инструктаж и удостоверившись, что всё готово, даёт команду и с «зажжёнными» крыльями за спинами отряд поднимается в небо, которое над лесом уже плотно было затянуто туманами-рваными, а над Понивиллем уже вовсю резвился дождь.

Слабый вечерний ветерок немного надувал уши, пока вои, стремительным броском, рассекая крыльями феникса небесную гладь, неслись в сторону облачных холмов. Тут впереди показался «Облачный замок» очень нескромные апартаменты товарища Рейнбоу Дэш, «…ну да ладно, красиво жить не запретишь, но вот радугопад — это уже слишком! — думал сотник Баян, приближаясь с отрядом к домику летуньи». Неожиданно багровый жеребец дал отмашку бойцам, и колонна зависла в воздухе.

— Держитесь на расстоянии выстрела! — приказал сотник и полетел к небесному замку уже один.

Тем временем в белом и пушистом «домике» самая быстрая летунья Понивилля, нет, Эквестрии готовилась лечь спать, но не сразу. Рейнбоу захлопнула дверь в ванную комнату и закрыла её на щеколду. Большая и просторная ванная комната, с душевой кабинкой, ванной, умывальником и мягко-голубой шторкой на окне. Радужногривой спортсменке явно было что скрывать, или стесняться. Деши отодвинула зеркальце и достала на свет, косметический набор. Ещё раз оглядевшись, она стала подводить глаза, красить реснички и губы. Через десять минут работы Рейнбоу посмотрела в зеркальце, на неё глядела привлекательная пегасочка с розовыми глазками, длинными ресницами и аккуратными розовыми губками.

— О, да, я красавица! — похвалила сама себя Дэши, — Ты сегодня просто потрясна! Ха, почему только сегодня, с каждым днем моя потрясность на двадцать процентов выше. Не просто так меня назвали…

— Рейнбоу Дэш! — неожиданно раздался твёрдый голос со стороны ванны.

Испугавшись, пегасочка лихорадочно начала смывать помаду и тушь в струе воды, швырнув предварительно в сотника Баяна шампунь. И как будто её застали за чем-то предосудительным, заперлась в душевой кабинке. Ударив по тучке копытом, Рейнбоу встала под теплые струи воды, завершая омовение и удаление косметики. Багровый единорог всё это время стоял повернутым к окну, в которое он и забрался, желая проникнуть в дом незамеченным.

— Дай полотенце, — настойчиво попросила Рейнбоу, высунув копыто.

Баян без слов передал пегасочке махровое синее полотенце, расшитое, что характерно, облачками, не поворачиваясь к ней. Через минуту дверца душа открылась и к сотнику вышла всё ещё мокрая голубая пегасочка с накрученным на голову полотенцем.

— Повернись! — услышал сотник жёсткое требование.

Стоя почти вплотную, спортсменка ещё с минуту недобро глядела на жеребца, насупив брови, а потом с размаху врезала по багровой морде копытом.

— Чтоб ты больше не смел подглядывать за моим крупом, — пояснила пегаска.

— Виноват! — ответил Баян, потирая ушибленную морду, — но ситуация с нашей последней встречи усугубилась.

— А? — недоуменно переспросила пегаска, успевшая стянуть полотенце с головы и ловким движением отряхнуть с прелестной радужной гривы остатки капель.

— Мне нужно найти одного жеребца-пегаса.

Подавив внутренний смешок, Рейнбоу с издевкой спросила: «А чего тогда полез на мой зад пялиться, коль жеребца ищешь?» — не выдержав в конце, захохотала пегасочка.

— Очень смешно! — с серьёзным выражением морды, ответил Баян.

— Ты… ты… такой смешной! Ой, удивительно, почему у тебя ещё нет пары.

Жеребец не стал отвечать на обидные замечания: всё-таки сам виноват. Залез в чужой дом, без стеснения, наблюдал за хозяйкой в ванной комнате, а теперь ещё имеет наглость просить помощи. Баян стоял и терпел подколы, пока хозяйке не надоело, и она не остановилась.

— Вы закончили? — спросил сотник, слегка скосив взгляд. — Хорошо! А теперь мне нужна ваша помощь в поиске темно-коричневого жеребца-пегаса.

— Легко сказать, в Клаудсдейле живут тысячи жеребцов-пегасов.

— Этот носит вот такую кьютимарку, — сказал сотник, слевитировав к глазам причесывающейся кобылки листок бумаги. — Узнаёте?

— Дааа! — ответила радужногривая спортсменка, скрежеща зубами и сминая бумажку. — Я знаю, кто вам нужен.

Минуты не прошло, как отряд воев двинулся следом за радужным проводником, сегодня им предстоит вырвать с корнем один сорняк, поэтому маршрут следования был выбран специально самый длинный, но скрытый прямо у самых дождевых туч. Чёрные мундиры и папахи служили для этого идеальной маскировкой. Наконец в лучах заходящего солнца показалась она, «Фабрика», то место, где берёт своё начало погода и климатические явления. Предприятие не только высочайшей ответственности и дисциплины, но и секретности. Все эти тайны и загадки в своё время породили тучу мифов о фабрике погоды, достаточно лишь вспомнить ту сказку про перерабатываемых в радугу не сдавших экзамен жеребятах, после которой школьники боялись ехать в Клаудсдейл на экскурсии. Ходит слух, что автор этой живучей сказки комиссар третьего ранга Сталлионградского комитета погодных явлений Фрозорог, которому партией был дан приказ добыть технологию производства радуги. Именно, благодаря скандалу, Фабрике радуги пришлось приоткрыть завесу секретности и пустить на производство делегацию, в состав которой вошел, в том числе Сталлионградский погодный комиссар, а через пять лет был запущен первый из шести радужных реакторов способных не только производить радугу, но и снабжать промышленность технограда, так необходимой, чистой магической энергией.

Сейчас же всё было намного серьёзнее. Никаких сказок. Отряд воев тихо подлетал к фабрике со стороны дождевых туч, не торопясь отрываться от них.

— Вы знаете, что делать! — обратился Баян к воям, приземлившись вместе с Рейнбоу на одну из чёрных туч поближе к краю циклона. Оттолкнувшись копытом, кобылка и жеребец поплыли на оторвавшемся чёрном клочке, как на плотике. Радужногривая пегаска устроилась рядом с командиром, который, расчехлив бинокль, стал осматривать предприятие.

Бойцы залегли в укрытиях в ожидании команды. Ещё через минуту черная туча с багровым единорогом и радужногривой спортсменкой медленно приблизилось, но не к широкой парадной двери, а к входу для персонала фабрики. Пегасочка и единорог, перепрыгнув к стене, стали медленно проходить к входу, стараясь держаться в тени. Вдруг дверь открылась, и наружу вышло несколько рабочих разномастных жеребцов-пегасов.

— Дневная смена, — пояснила Рейнбоу, — нужно подождать!

Вскоре рабочие, непринуждённо обсуждая очередное выступление Вандерболтов, поднявшись на крыло стали удаляться, а радужногривая спортсменка сказала: «Это дверь в жеребячий сектор, нам сюда».

Пройдя внутрь, они, к удивлению, не обнаружили на месте вахтёра, а в раздевалке была как-то зловеще тихо. Чистая кафельная плитка на полу, широкие вместительные шкафчики для рабочей формы и инструментов, длинная скамья, накрепко приделанная к полу, и дверь в душевую в конце коридора. Дэш, как заправская ищейка стала, внимательно читать имена, на табличках, выискивая нужную и наконец, она указала багровому жеребцу на один из ящиков, с виду не примечательный. Но как только жеребец потянулся к ручке шкафчика, скрипнула дверь и послышались чьи-то приближающиеся шаги.

— Кто-то идет, — шёпотом сказала Рейнбоу, взлетев к потолку и судорожно соображая, куда спрятаться.

— Сюда! — скомандовал Баян и голубая пегасочка, объятая красной магической аурой, была помещена вертикально в шкафчик в параллельном ряду, а сам сотник запрыгнул внутрь, закрыв за собою дверцу. Получилось что самая крутая летунья, по версии Рейнбоу Дэш, была закрыта в шкафчике в раздевалке для жеребцов, прижатая к стене массивным единорогом. Возможно, ли попасть в ещё более глупую ситуацию? Только если проснуться в позе «вальта», скованным одной цепью с партнёром.

— Что ты себе позволяешь? — недовольно шебаршилась пегаска, пытаясь безуспешно отстраниться от жеребца. — Ты это специально придумал, проклятый извращенец. Сперва подсматривал за мной в ванной, теперь жмёшь в шкафчике. Ты больной!

— Вовсе нет, — шепча, оправдывался Баян.

— Да! И не дыши мне в шею, у меня там эрогенная зона.

— Я не могу повернуться: мне рог мешает! Хватит ерзать!

Неожиданно Рейнбоу Дэш перестала извиваться и глянула растерянными розовыми глазками в карие глаза единорога.

— Баян, — обратилась пегаска.

— Что?

— У тебя что, в кармане, ещё запасной рог? — спросила с ехидно-насмешливой улыбкой Рейнбоу.

— Ну и кто тут у нас больной извращенец?

— Кто? Ты, конечно! Ты специально затащил меня в шкафчик, чтобы насладиться моим нежным и беззащитным телом.

Баян от подобных обвинений скис, как будто его обвинили в измене Родине. Но вскоре Рейнбоу сдула с мордочки серьёзность и начала сдавленно смеяться, шепча при этом: «А кто тут у нас так покраснел? Понял? Ну, у тебя шкура красная! Не понял?»

— Рейнбоу, ты всерьёз считаешь, что интимная близость с кобылкой у меня может быть только по насильственному принуждению? — грустным голосом спросил единорог, поставив спортсменку в ступор.

— Эм-м, ну, я не… стоп вот он! — сказала пегаска и уставилась своими малиновыми глазами в прорези дверцы шкафа.

Багровый жеребец не без труда повернул голову, но, к сожалению, он мог видеть пегаса только краем левого глаза. Статный коричневый жеребец со светло-серой гривой прикрывающей один его голубой глаз. Одет этот гражданин был в белый халат и каску. Подойдя к своему шкафчику, пегас нехитрой манипуляцией отворил его, и наблюдатели увидели то, чего никак, не ожидали: зелёный кокон с жеребцом-пегасом внутри. Сам коричневый пегас, поправив прическу, мигнул зелёными безжизненными глазами, положил какие-то бумаги на кокон и, удостоверившись, что никого нет, захлопнув дверцу, вновь пошел в цех.

Как только перевертыш скрылся и хлопнул дверью, из шкафчика вывалились на пол единорог и пегасочка, которые, быстро встав и отряхнувшись, разошлись в разные стороны, как будто ничего не было.

— Чейнджлинг. Я знал, только доказать не мог. Спасибо вам Рейнбоу Дэш, вы оказали Родине неоценимую услугу, можете лететь, благодарю за помощь, — сказал багровый единорог, ловким движением вскрыв шкафчик и обнажив железный накопытник.

— Ага, щас и пропустить такое приключение, я с тобой!

— Дэш, это не игра, здесь и убить могут! — решительно ответил единорог.

— Ты забыл, с кем говоришь, я — Рейнбоу Дэш. И я ничего не боюсь! — ещё более решительно отрезала голубая пегаска, принимая эффектную позу.

Сотник Баян, уже не обращая внимания на браваду радужногривой кобылки, сложил бумаги лжерабочего в подсумок и сделал надрез на коконе. Мерзкая, похожая на сточные воды слизь из кокона рекой хлынула на пол, вынеся оттуда коричневого пегаса с кьютимаркой в виде серой гантели. Баян, присев к пленнику, послушал сердце и, убедившись в том, что жеребец, жив схватил того магией и потащил в конец коридора в душевую. Холодные струи воды отрезвляюще подействовали на освобожденного, и он внезапно заговорил: «А ещё я занимаюсь спортом… — начал с улыбкой, но затем резко округлил глаза глядя на багрового единорога в папахе. — ТЫ ЕЩЁ КТО ТАКОЙ, где я и где Свитилиар?»

— Я сотник Баян, а кобыла, о которой ты спрашиваешь, скорее всего сейчас щеголяет в твоем облике по фабрике радуги.

— То есть она,… — надув щеки и подавив рвотные позывы копытами, спросил пегас, — перевёртыш?

— Да, а теперь скажи, что она спрашивала?

— Я… я… я ей рассказывал, как получается радуга, для чего и зачем… а ещё она спросила, как бы ради шутки, возможен ли взрыв, ну и я ответил, что теоретически возможен,… а потом сверкнуло что-то зелёное.

— Вставай! — сказал сотник, помогая пегасу подняться.

— О, Рейнбоу Крэш! Ты что наша новая уборщица? — спросил пегас, уведя голубую пегаску и моментально вырубился от удара слева и встречи головы со шкафчиком.

— Ну и зачем?

— Достал гад, ещё в школе прохода не давал!

Сотник Баян молча поднял магией ушибленного пегаса и, вручив его в копыта Рейнбоу Дэш, которая с явной неохотой и даже презрением приняла его, помогая держаться на разъезжающихся копыта, стал удаляться.

— Бери его и уходите! — ответил Баян на непонимающий взгляд пегаски.

— А ты? — спросила Дэши, прислонив пегаса к шкафчикам.

— А я выполню приказ. С воями мы зачистим фабрику от перевертышей. Так что не трать время, уходи.

— Козёл ты всё-таки! Главное, как прятаться, так вместе в одном шкафчике, а как геройствовать драться, так без меня. Нетушки! — скрестив копыта на груди, резко отрезала Рейнбоу.

— Да пойми ты, у чейнджлингов есть ментальная связь с жертвой, которую они заключают в кокон, это, в частности, открывает им доступ к именам знакомых и родных, сведения о вкусах и предпочтениях жертвы. Но разрыв связи всё равно что сигнализация. Через несколько минут чейнджлинг захочет проверить связь и, не обнаружив её, поднимет тревогу. Где нам их потом вылавливать? Так что твоя задача выйти на улицу и дать сигнал световой ракетой, — Баян закончил говорить и слевитировал к обиженно стоявшей пегаске красный цилиндр с крышкой. Рейнбоу очень мило дула губки и, отведя взгляд, смотрела в пол, как маленькая кобылка, которой отказались покупать мороженое. Багровый единорог, приподняв копытом подбородок кобылки, по-отечески спросил: «Я могу на тебя положиться?»

Глаза Рейнбоу вновь «загорелись» азартом и чувством долга, пегаска, отчеканив, что-то наподобие воинского приветствия, схватив световую ракету зубами, метнулась к двери.

— Дэш! — крикнул ей вслед сотник.

— Фто?

Багровый жеребец, поправив папаху, кивнул на распластавшегося по полу в зеленой жиже коричневого пегаса. Пегасочка лишь слегка улыбнулась и, метнувшись, взвалив на себя бывшего пленного, повела его к выходу, сказав: «Фпафибо, фто нафовнил!»

Баян, открыв железную дверь, скользнул в производственные помещения. Света в коридоре уже практически не было. Единорог, пригнувшись, стал медленной поступью красться вдоль стены, к внутренним помещениям фабрики радуги, где, судя по схеме, изъятой из шкафа, находилось что-то важное, помеченное красным крестиком. Повсюду что-то шелестело и недовольно шипело паром. По правую сторону от воя-единорога тянулся желоб с вялотекущей жидкой радугой, от которого исходил еле заметный разноцветный перелив. Баян прошел в просторный технический зал, достаточно темный, чтобы багровому жеребцу в чёрной форме можно было слиться с мраком, но и слишком открытый, что делало невозможным долго оставаться незамеченным. Жеребец быстрой перебежкой преодолел открытый участок и глянул в щель приоткрытой железной двери. Тоже комната, но в ней, в отличие от предыдущей, суетилась парочка знакомых пегасов в белых халатах. Крупный серый пегас и оранжевый, оба спортивного телосложения. «Чейнджлингское отребье, живучие какие!» — мысленно ругал себя Баян за то, что той ночью не довел дело до конца. Они что-то увлеченно собирали, но через секунду хлопнула дверь, и по комнате разнесся шипящий вынимающий душу крик перёвертыша, заставивший двоих псевдо-пегасов оставить своё дело и, отойдя, продемонстрировали сотнику предмет их совместного труда. Небольшой прозрачный сосуд, похожий на бутылку, с несколькими трубками разной длины и цвета сходящимися в горлышке, к которому был приделан импровизированный «краник». К самой бутылке были изолентой прикручены небольшие мешочки с каким-то порошком. «Чует моё сердце, не на добро, а на горе эти скляночки!» — только успел подумать сотник, как ему предстала следующая картина: несколько чёрных мухо-подобных перевертышей вели с залепленным зеленой слизью ртом и крыльями голубую пегаску с радугой в гриве, рядом перевертыши тащили и недавно спасенного пегаса. «Седло с гвоздями!» — выругался про себя Баян, проклиная свою самонадеянность. Медлить нельзя, теперь я в ответе за Рейнбоу Дэш, Эквестрию, народ и за всё на свете, но только рог полыхнул алым пламенем, и сотник собрался ворваться, обрушив на врага войсковую силу и огонь, откуда-то сверху удар — темнота.

…

Ход времени и контроль ситуации был безвозвратно потерян, и чувства нехотя стали возвращаться к багровому единорогу, ознаменовывая своё присутствие раскатами боли, расплывающимися от места удара по всей голове. Баян поднял голову и, продрав глаза, обнаружил, что лежит на дне какого-то цилиндрического резервуара с копытами, пристегнутыми кандалами к решетке.

— Проснулся, товарищ офицер! — улыбаясь, спросил коричневый пегас с зелёными глазами, моргнув, которые вновь стали голубыми. Ещё немного насладившись недоумевающим состоянием единорога, пегас сбросил ему какой-то комок, на поверку оказавшийся испорченным фальшфеером.

— Где Рейнбоу Дэш? — выкрикнул единорог, попытавшись встать, но не смог, одна из цепей не дала жеребцу поднять голову и выпрямить ноги.

— Лучше о себе подумай, вой-офицер, — нарочито показательно поправил гриву лже-пегас, — а радужную твою мы в светопресс засунем и выжмем немного любовного нектара.

Перевертыши, стоящие по краю и скалившие зубастые рожи, облизнулись при слове «нектар» и захихикали.

— Фабрика окружена! — заявил офицер, — если вы не выпустите меня, Рейнбоу и…

Пегас засмеялся и ответил: «Нам известно это, вот только вы опоздали: фабрика нам уже не нужна, а знаешь, что мы делаем с тем, что нам не нужно? Неважно сколько будет жертв от взрыва такого предприятия, «Цель оправдывает средства!» — процитировал чейнджлинг строчку из устава, который все без исключения перевёртыши заучивают наизусть, — но сперва, мы осушим парочку пегасов».

— Ты кое о чём забыл: «цель оправдывает средства, если от этого напрямую зависит жизнь Роя», а как уничтожение предприятия, производящего погоду поможет вашему рою выжить?

— Пусть это тебя не волнует, пони. Сладких снов!

Через секунду сверху в резервуар стала хлестать зеленая жижа, заливая багрового жеребца, а в это время решалась судьба Рейнбоу Дэш и того неудачника, попавшего из плена, не вовремя очухавшегося и слишком много знавшего, их забросили в цилиндрическую камеру, покрытой толстым слоем ржавчины. Снаружи капсула напоминала вытянутую, перевернутую, грушу, к которой подведены с боков и снизу трубы. Светопресс служил для осушения облаков и «выдавливанию» из них спектры особого магическо-химического элемента, остро необходимого для изготовления радуги, которая в свою очередь напрямую влияет на пони, по некоторым данным, насыщая их магией. Не говоря уже о пегасах и Клаудсдейле, для которых производство радуги — системообразующая деятельность. Тем не менее Рейнбоу Дэш не желала становиться частью спектры и, как только перевертыши закинули отчаянно сопротивляющуюся пегаску в машину она смогла освободиться, сразу же, начав носиться по камере, молотя дверцы и стены копытами.

— Креш, прекрати! — выкрикнул на пегаску жеребец, — то, что тебя не взяли на светопресс, не значит, что его нужно ломать!

— Ох, извини! — съязвила Дэш, — но если ты не заметил, то из нас сейчас сидр сделают!

— Какая же ты… Креш!!!

— Чего?

— Если бы ты меньше спала и больше читала, то знала бы, что светопресс работает по принципу всасывания потоком воздуха влаги с последующим её очищением и выделением спектры. А этот светопресс, ровесник фабрики, он уже давно не работает. — гордо заявил пегас, освобождаясь от зелёных пут и надменно улыбаясь.

Снова раздавшийся зловещий хохот из-за дверей и немного шипящий голос ответил: «Глупцы! Мы немного усовершенствовали этот старый пресс, теперь он, — резко голос изменился на хрипловато-насмешливый, как у одной знакомой спортсменки, — стал на двадцать процентов круче! Ха-Ха-Ха-Ха!».

Со скрежетом чиркнул рычаг и полукруглая крыша, обнажив шипованные катки и пилы, с рычанием поехала на пегасов. Голубые и розовые глаза округлились, как будто пегасы узрели Найтмер Мун, изысканно кушающую на их кухне их же домашних питомцев.

— Отсюда должен быть выход! — нервно дергалась, высматривая какую-нибудь щель Рейнбоу. — Всё не может кончиться так!

Постепенно крышка приближалась, как назло, оттягивая роковую минуту. Вымотавшись, голубая пегасочка бухнулась на круп и, не стесняясь, позволила эмоциям заполнить пустоту в своей истрёпанной душе, оставшейся от надежды.

— Рейнбоу, ты что, плачешь?

— Да! Ты же этого всегда добивался, когда дразнил меня. Хотел увидеть мои слезы. Ну, что ж, радуйся, я плачу!

— Прости, — невинно промямлил пегас.

— А? — не поверив своим ушам, переспросила Рейнбоу.

— Прости, меня. Я… я… — замялся коричневый пегас, но, вспомнив о рычащем и приближающемся потолке, — ЗАВИДОВАЛ, я всегда хотел быть лучше всех, но ты… ты всегда была впереди, ещё большим ударом по моему самолюбию стал твой триумф во время соревнования юных летунов. Тогда я с ужасом осознал, что… что… — теперь уже пегас не выдержал «давления» но, не железных тисков смерти, а пристального взгляда малиновых глазок сидящей рядом голубой радужногривой пегасочки, но, через секунду минуя собственные всхлипы, жеребец продолжил: «Я ЛЮБЛЮ… ТЕБЯ… РЕЙНБОУ ДЭШ… Я ЛЮБИЛ ТЕБЯ ВСЕГДА!»

Секундная тишина, оба не могли смотреть никуда, кроме как на собственные копытца, тут Дэши, поковыряв копытцем пол, сказала: «А я ведь, тоже в тебя была влюблена ещё в лагере, помнишь? А когда ты стал меня дразнить, то мне стало казаться, что тебе не нравится моя внешность. Тогда я решила стать самой крутой, чтобы ты меня полюбил тоже».

— Я просто хотел привлечь твоё внимание! — невинным тихим голосом отвечал пегас.

— Выходит, мы оба перестарались?

— Выходит так!

Вновь скрежет и секунда до того как потолок причешет пегасьи затылки, Рейнбоу Дэш заключила: «Жаль!»

— Что?

— Жаль, умирать и ни разу не поцеловаться с жеребцом, — с легким смешком сказала Рейнбоу.

Коричневое крыло укрыло пегасочку, как плед, и дальше всё происходило без слов. Дрожащими розовыми глазами, полными жажды любви, Дэши уставилась на старого соперника, глаза, которого тоже не отражали злобы, он, обильно краснея и, как будто впервые открывая для себя утренний небесный горизонт, смягченный алеющей зарёй, буквально тонул в очах кобылки. И вот носики, а затем и губы пегасов соприкоснулись, дрожь мгновенно пробежала по всему телу, распрямив крылышки. Скрежет и рычание механизмов будто потухли, пегасы их уже не слышали, они словно парили, парили вместе, а облака будто по мановению расступались на их пути. Вдруг два тела стал охватывать лёгкий розовый дымок, и вскоре этот нежно-розовый кисельный туман хлынул через край. Тишина. Двое старых врагов вцепились друг в друга и не желали отпускать, пока дверцы камеры, еле скрипнув, не открылись, после чего сразу одна из которых не отвалилась и со звоном не бухнувшись на пол. Рейнбоу сперва робко приоткрыла один глазик, а затем распахнула оба. На выходе стоял сотник Баян весь в зелёной жиже, от которой его шерсть казалась перекрашенной в болотный, а чёрный мундир был весь в липкой зелёной слизи. Лязгнув остатками железных оков, вой-единорог тихим голосом обратился к пегасам, садясь на круп к ним спиной: «Я не знаю, что вы сделали, но это было как минимум на двадцать процентов круче того, что намеревался сделать я!»

Рейнбоу с возлюбленным выглянули из светопресса и увидели следующее: вышибленные тяжелые двери, жалко болтающиеся на петлях, раскуроченный цех, битое стекло от лопнувших датчиков, сами датчики, вырванные с корнем и навечно красной стрелкой, замершей на отметке «ПЕРЕГРУЗКА», разбитые и растертые в порошок бутылки, ещё недавно, являющиеся секретным механизмом, а теперь просто мусор, в общем, жалкое зрелище.

— А где перевёртыши? — спросила Рейнбоу у сотника.

— А вон, — ответил Баян, ткнув копытом в стену, на несколько густых зелёных пятен.

— Ого, это невероятно! — сказал коричневый пегас, разглядывая замершие приборы, — похоже, произошла неконтролируемая вспышка чистых чувств, и старый аппарат не выдержал нагрузки.

— Теперь осталось проверить оставшиеся помещения фабрики и все без исключения шкафчики, — сощурив глаза, серьёзным голосом сказал единорог и, встав с пола, пошёл к выходу.

— Значит, всё кончено? — спросила в след Рейнбоу Дэш.

— Надеюсь, что хотя бы на сегодня, да! — ответил Баян, звеня кандалами и передвигая копытами. «Впереди слышится шаг железом по железу — значит вои уже здесь. Остался минимум, освободить инженеров-пегасов из коконов, собрать документы, соскрести ошмётки перевертышей со стен и попытаться найти хотя бы одну эту «чудо бутылочку». Опять война-работа», — думал багровый жеребец, вытирая слизь с морды и возвращая на голову папаху.

Рейнбоу Дэш аккуратно приблизилась к новому старому другу и с улыбкой, заглянув в его небесно-голубые глаза, спросила: «Ну, ничего не хочешь сказать?»

— Отчего же, хочу, — сжался и покраснел пегас, уведя глаза под потолок.

— Ну. Так скажи!

— У тебя красивые глаза!

От авт.

Фрозорог ( от англ. Frost -мороз ) – Морозный рог

Свитилиар ( с англ. sweet — милая liar — врун) – Милая лгунья

Часть 27 Всё тайное, становится явным

Кантерлот — политическая и культурная столица Эквестрии, город-твердыня с преобладающим населением единорогов, но, несмотря на господствующую идеологию дружбы народов, довольно чопорный, местами высокомерный, но всё же прекрасный и для впервые попавшего туда безумно интересный. Весь день Твайлайт и Рарити гуляли по городу, они посещали музеи, выставки, проводили, время в бутиках и магазинах, конечно же, подруги посетили дворец её высокопревосходительства принцессы Селестии.

Лишь вечером уставшие и довольные кобылки, весело смеясь, пришли в семейный дом Твайлайт. Фиолетовая единорожка хотела познакомить родителей с одной из своих подруг, но больше всего ей хотелось увидеть тех, для кого она всегда останется маленькой и чрезмерно любознательной кобылкой.

— Мама, папа, я так соскучилась! — кричала Твайлайт, вбежав по лесенке и «плюхнувшись» в объятия родителей.

— Мы тоже рады тебя видеть, милая! — ответил отец, обнимая дочку.

Светлая кобылка с идентичной по цвету гривой, только равномерно расчерченной фиолетовыми линиями, слевитировав к лазоревым глазкам платок, утерла материнскую слезу и тоже прижалась мордочкой к дочери.

— Мама, папа, познакомьтесь, — сказала Твайлайт, указывая на белую единорожку, — это моя подруга, Рарити.

— Я вас помню, — подойдя ближе, ответила миссис Твайлайт Велвет, — вы сшили для моей невестки просто чудесное платье на свадьбу, благодаря вам, Каденс выглядела просто волшебно, как нам вас отблагодарить?

— Ой, что вы! — застеснявшись, ответила Рарити, — для меня было большой честью создать нечто превосходное для такой невестки.

— Ну что же вы стоите, проходите скорее в дом!

Ужин прошел в теплой семейной атмосфере, во время которого Рарити много узнала о Тайлайт и Шайнинг Арморе, а после Твайлайт и Рарити устроили «вечерние посиделки».

— Теплее… теплее…

— Теперь теплее? АЙ! — вскрикнула белая единорожка с завязанными глазами, врезавшись носом в шкаф с книгами и уронив несколько из них себе на голову.

— Совсем горячо! — хихикнула Твайлайт.

— Эй, а что это? — спросила Рарити, показывая на потертую фиолетовую книжечку с рисунком кьютимарки Твайлайт на обложке и застёжкой в форме кометы с искрящим хвостом.

— О это?! Это… это мой… личный дневник! Я совсем про него забыла, как переехала в Понивилль, потому что мне теперь не нужно держать все мысли и чувства в себе, ну или почти все, — ответила Твайлайт немного грустным голосом, что не могло ускользнуть от Рарити.

— Прости, я не собиралась влезать, просто твой дневник упал мне на голову.

— Ничего, Рарити, к тому же застёжка заколдована и не даст никому, кроме меня, себя открыть. На втором курсе я за это заклинание получила высший был по прикладной магии, после того как все мои учителя не смогли его открыть. А открывается он на самом деле просто. — закончила Твайлайт и, сверкнув рогом, направила тонкий магический луч на книжку, которая тут же наполнившись магией, открылась, и оттуда выпал засушенный цветок и, медленно покачиваясь, спланировал к белым копытам.

— Эмм? Гербарий? — спросила Рарити, аккуратно поднимая цветок.

— Нет. Поход! — по щеке Твайлайт пробежала слеза.

…
Дорогой дневник, вот и пришла весна. На улице уже достаточно тепло, а значит тот день, когда я с моим С.Б.Л.Д.Н. и Каденс идем в поход, настал. Скоро у братика выпуск, потом присяга, а затем служба, но сейчас у нас есть немного времени, чтобы провести его вместе и я хотела взять с собой как можно больше полезной литературы, которая могла пригодиться, но брат сказал, что поход — активный отдых на природе, а не конференция, что мы пойдем очень далеко, и там будет очень весело, поэтому книги не понадобятся. (Конечно, тебя, дневник, мне удалось взять) Мне было немного грустно оставлять Спайка во дворце, но принцесса Селестия лично попросила его остаться, чтобы ей помочь. Я конечно немного расстроилась почему принцесса не позволила мне остаться на каникулы в библиотеке, но наставница объяснила, что для дальнейшей продуктивной учёбы необходим свежий воздух. Всё-таки она очень мудрая. Когда-нибудь я стану такой же.

Братишка, как всегда, заметил мою грусть и предложил пробежаться наперегонки до вокзала (Шайни обещал победителю приз). На вокзале нас уже ждала Каденс, вечно с этой причудливой голубой ленточкой в гриве, так не свойственной принцессе.

— Я победила, я победила, я победила! — хвасталась я, весело подпрыгивая на месте, — Где мой приз?

Тут сзади послышались шаги, и я не поверила своим ушам.

— Здравствуйте, извините, что опоздал.

Бархатный тихий голос я не перепутала бы ни с чем. Баян! Вот уж приз так приз. Коротко стриженный, кареглазый, с походными сумками смотрелся очень забавно, как Шайнинг, только меньше. Не знаю, догадывается ли брат о наших посиделках? Вряд ли! А недавно я стала замечать, что когда Баян рядом, мне почему-то очень тепло и радостно. Живот немного щекочет, а задние копыта подгибаются. В поисках ответа я прочитала весь медицинский справочник, но ни у одной болезни нет таких симптомов. Принцесса Селестия, когда я её об этом спросила, почему-то лишь улыбнулась и посоветовала не торопиться. Может, это материал следующего курса обучения? Я всё равно найду ответ на этот вопрос, если продолжу наблюдения и записи.

Поезд нас очень быстро довез до места, откуда мы начали свой маршрут. Шайнинг и Баян несли основной груз: палатки, спальные мешки, котелки и много ещё всего. Путь был довольно унылым и однообразным, пока, идя вдоль бурной реки, я не засмотрелась на превосходный темно-фиолетовый цветок. Это был сумеречный ландыш, найти его днём считается большой удачей. Ох, сколько бы я могла осуществить заклинаний, если бы только заполучила хотя бы один бутон. Тогда я, немного отстав от группы, спустилась к самой воде, но, поскользнувшись на камнях, упала в реку. Мне было очень страшно, особенно когда меня понесло на камни.

Я не могу умереть сейчас: у меня контрольная во вторник.

Я захлебывалась, но звала Шайнинга, ведь он мой старший брат, ведь он всегда меня защищал. В какой-то момент я поняла, что больше не могу сопротивляться, а река, словно поняв это, стала утягивать меня на дно. Прощай, мой дневник, прощай, Шайнинг, прощай, Каденс, прощай, Спайк, прощайте, папа и мама, прощайте, принцесса Селестия. Вдруг меня что-то обхватило и резким выпадом вытянуло из объятий пучины. Это был братик, я знала, что он спасёт меня. Мы всё ещё плыли по течению, и я чувствовала, как ему тяжело дается удерживать меня и плыть к берегу одновременно. Я уже хотела повернуться, но увидела лишь красную вспышку. Когда я открыла глаза, то была уже на берегу, и ко мне во весь опор неслись Каденс и Шайнинг. Только теперь я поняла, что меня вытащил из реки Баян, я закричала и, в панике вскочив, стала глазами искать багрового пони в реке. Ведь он остался там. Копыта что ещё секунду назад не могли держать меня прямо, получили второе дыхание, а сердце начало стучать с бешеной скоростью. Шайнинг крикнул что-то про водопад и, скинув сумки, помчался вдоль реки. Мне стало ещё страшнее, чем когда я была в опасности сама. Когда мы догнали брата уже внизу, он за хвост вытаскивал из воды мокрого багрового единорога без сознания. Бедняжка Баян, весь его рог был исцарапан, а самые крупные ссадины сочились свежей кровью. Прошу тебя, не умирай. Всё это из-за меня! Если бы я не была такой безответственной… Прошу… пожалуйста!

Слава Селестии, Баян пришел в себя, он просто наглотался воды и слегка ушиб голову, но Шайнинг всё равно сказал, что мы развернем палатку тут, около водопада. Потом я обрабатывала йодом раны на роге моего спасителя. Рог — очень чуткий орган для единорога, поэтому на каждое прикосновение Баян морщился, но терпел. Я бы так не смогла. Почему-то его боль стала отдаваться во мне, будто это я поранилась а не он. Нет, я найду ответ на этот вопрос!

Поскольку Баян прыгнул выручать меня вместе с сумками, то палатка у нас осталась всего одна и всего два спальника на четверых. Было решено спать всем вместе под одним развернутым спальником. Мы с Каденс разместились посередине между Баяном и Шайнингом, они же спали к нам спинами. Уже поздней ночью я проснулась от холода. Каденс тоже замёрзла. Не просто же так она прижалась к моему брату и обняла его. Мне становилось всё холоднее, тогда я почувствовала тепло исходящее от спящего на боку спиной ко мне Баяна. Я тихонько, стараясь не разбудить его, прижалась к нему вплотную и, устраиваясь поудобнее, несколько раз теранулась животиком о его спину. Он слегка поднял голову и растерянно посмотрел на меня.

— Прости, мне просто холодно. Можно, я об тебя погреюсь? — шёпотом, по-детски наивно спросила я, опустив ушки.

Баян хотел что-то ответить, но вместо этого его красные уши, до этого стоящие торчком, прижались к голове, а морда густо покраснела. От такого его вида я почему-то захотела улыбнуться. Баян же мне просто кивнул и, вскоре поняв, что он не возражает, я положила ему на бок моё левое копытце. Прошло не так много времени, как я стала ощущать животом как становится горячо. Теперь понятно, почему мама спит с папой. Ей тоже холодно.

Оказывается, жеребцы очень жилисты и мускулисты. Конечно, глядя на атлетически сложенных красивых кадетов в однообразной форме сомнений в их физическом состоянии не возникает, но оказывается на ощупь мышцы мягкие. Тут я почувствовала легкую дрожь. Это дрожал Баян, мне вновь стало страшно, как бы он не заболел после купания в холодной речке из за меня.

Баян ты… особенный пони наш будущий защитник и я не могу позволить тебе заболеть. Я согрею тебя. Тогда я прижалась к нему ещё сильнее пока не стало совсем горячо дрожь начала спадать, и я почувствовала, как наши хвосты сами собой переплетаются в косу. Интересный симптом. Такое с моим хвостом уже происходило один раз в библиотеке, когда Баян, сидел рядом, и мы вместе читали, какое-то романтическое произведение. Тогда уже в конце книги на финальном поцелуе главных героев мой фиолетовый хвостик перепутался с его темно-русым хвостом. Этой ночью я зарылась мордочкой в его короткую гриву, больше похожую на щетину. Почему-то такая процедура подействовала на меня успокаивающе. Я больше не чувствовала холода меня как будто грело внутреннее тепло, которое подпитывалось извне. Обнимая Баяна, так приятно было засыпать, как с большой, тёплой и мягкой игрушкой…

Утро.

Шайнинг и Каденс ещё спали. Это хорошо, потому что я проснулась уже лежа полностью на багровом единороге, тыча носом ему в щеку. От смущения я телепортировалась прямо на улицу и поскакала умывать мордочку, которая просто горела. Солнца ещё не было, но предгорье, где мы разбили лагерь, было затянуто белым, густым туманом. Утренняя прохладная вода, просто чудесна. В миг я скинула дрёму, сон и стыд, погрузив морду в холодную воду и, резко вынырнув, скинула мокрую чёлку с глаз.

Этой ночью я была с ним, а он со мной. Но ведь это экстренные условия, и было холодно, мы просто не дали друг другу замёрзнуть. Это нормально! Баян, конечно, хороший, но он мне совсем не нравится. К тому же исходя из его поведения, Баян меня тоже не рассматривает иначе, чем знакомую… очень близкую знакомую… очень, очень, очень, близкую знакомую.

Если он чувствует то же самое, что и я, то почему молчит?

Тут моего плеча коснулось чьё-то мягкое копыто. Это была Каденс. Она погладила меня по голове и улыбнулась, когда я посмотрела в её глаза. Мне кажется, что Каденс всё знает, и понимает, и просто ждет, когда я выскажусь. Я обняла её так крепко, как только могла, и сквозь слёзы рассказала, что не достойна, называться ученицей принцессы, потому что,… потому что… СЛАБА и не способна опознать магию, что я слишком несовершенна. Но Каденс ласково погладила меня по гриве, (она прекрасно знала, как меня успокоить, если я расстраиваюсь из-за учёбы) и сказала, что это особая магия, которая основывается не на рационализме и логике, а на духовно нравственном чувстве, глубокой и искренней симпатии. Последнее я поняла плохо! Может, действительно стоит не торопиться с постижением магии?

…

Рарити закрыла дневник Твайлайт и посмотрела на подругу. Фиолетовая единорожка рассматривала засохший цветочек, крутя его на копыте. Тут с реснички на фиолетовый лепесток упала слезинка, как внезапно бутон спроецировал картинку которая, немного топорно, как через мутное стекло, начала двигаться. Ясно читался силуэт багрового пони действующего, как в кино наоборот. Единорог «возвратил» цветок пастью и, удаляясь назад, рыскал по кустикам вдоль реки. Всё закончилось, в комнате устанавливается тишина.

— Тогда я ещё ничего не знала о любви, — тихим голосом начала говорить Твайлайт, — Брат Шайнинг для меня был и остаётся идеалом жеребца, а Баян не такой, совсем не такой.

— А какой? — тихим голосом поинтересовалась Рарити.

Грустно выдохнув, юная волшебница ответила: «Сумеречный ландыш, мне найти так и не удалось, а этот, — указала Твайлайт на цветок и слеветировав к себе дневник, начала в нем что-то искать, — …Поход завершился, и уже вечером я приняв горячую ванну, свеженькой направилась в свою комнату. Моему удивлению не было предела, когда на подушке я увидела его прекрасный переливающиеся нежно-фиолетовые бутоны на темно-зелёном стебле. Я не могла поверить, что Баян его нашел и принес мне…»

— Подожди, дорогая, а как ты узнала что цветок принес… — спросила Рарити, но ответом ей послужила ехидная улыбочка Твайлайт, медленно расплывающаяся по личику.

— Его круп застрял в форточке! — ответила волшебница.

Подруги дружно рассмеялись.

— Ой, — проговорила Рарити, закрыв ротик копытом, — могу себе представить, что ты увидела!

Твайлайт отвела взгляд в сторону и, покраснев, спросила: «Например, кхм-кхм, отличительный знак?»

— Нуууу, — протянула Рарити в размышлениях, обильно заливаясь румянцем, — Можно сказать и так.

— Мне тогда пришлось собрать все силы, чтобы не заржать на весь дом, когда я обнаружила багровый круп и коричневый хвост торчащие из окна.

— И как же ему удалось выбраться?

— Никак! Мне пришлось за хвост втянуть его обратно внутрь.

Кобылки вновь рассмеялись. Твайлайт и Рарити катались по полу и хохотали.

— И что, он продолжал молчать?

— Ты не поверишь, но да, как рыба об лёд. Ни просьб о помощи, ни жалоб — ничего, тишина.

— Так Баян был как Биг Макинтош?

— Если бы! — ответила Твайлайт. — Скорее, как Флаттершай. Говорил тихо и очень мало.

«Не знаю! Что я нашла в этом замкнутом типе?» — спросила сама у себя волшебница и, грациозно закрыв рот копытом, зевнула.

— Я думаю, нам лучше пойти спать, — отметила Рарити, повторив за подругой. — Как говорит моя мама: «Утро вечера мудренее!»

— Моя мама тоже так говорит.

— У всех мам есть что-то общее.

— Маленькие, несносные, никогда не взрослеющие, жеребята, например! — немного повеселев, ответила Твайлайт.

Рарити кивнула и, запрыгнув на кровать, залезла под одеяло, не расправив его, как под плёнку. Твайлайт легла в свою старую кровать и, пожелав подруге спокойной ночи, стала постепенно засыпать.

Дорога в Понивилль показалась Твайлайт и Рарити намного короче. Странно, но Твайлайт Спаркл после утреннего вызова во дворец вернулась в дом немного подавленной и ошеломлённой. На все расспросы Рарити, она отвечала, что просто получила очередное сложное магическое задание и пока ещё не составила план его выполнения. Рарити видела обеспокоенность своей подруги, но разумно предпочла не лезть. «Может быть, я действительно чрезмерно драматизирую, и наша Твайлайт просто утомлена?» — думала про себя Рарити, молча смотря в окно. Фиолетовая единорожка на всём участке пути не произнесла ни звука, а новые книги так и остались невостребованными лежать в седельной сумке.

...

Королевская карета с запряженными в неё стражниками прибыла прямо к семейному дому Твайлайт Спаркл. Волшебница не стала долго собираться, а сразу выскочила на улицу, услышав о срочном вызове во дворец, лишние вопросы были не уместны: принцесса Селестия знала о месте расположения своей верной ученицы и поэтому отправила за ней экипаж. Очевидно дело срочное. Карета вмиг доставила юную волшебницу ко двору, но к удивлению мисс Спаркл, у входа в тронный зал её путь преградил статный белоснежный единорог с длинной пшеничной гривой и хвостом. Аристократ с новомодным отложным воротником, такие персоны часто здесь присутствуют.

— Доброе утро, мисс Спаркл.

— Доброе, — ответила единорожка, удивлённая осведомлённостью этого франта о своей личности, — прошу меня простить принц Блублад, я спешу к принцессе!

Кобылка попыталась обойти жеребца, но тот сделал шаг, продолжая представлять для неё препятствие.

— Не извольте волноваться, мадам, вас вызвал я!

— Вы? Но, зачем?

— Мне было необходимо сказать вам нечто очень важное, прошу, пройдемте, — мягким благородным голосом попросил единорог.

Твайлайт Спаркл с опаской проследовала за принцем. С главного коридора они вышли во второстепенный и через несколько минут перед ними распахнулись двери светлой комнаты, полностью заставленной самыми экзотическими цветами, где и стены, и потолок представляли из себя огромные окна. Летняя мансарда включала в себя небольшой круглый столик и несколько подушек по кругу. Пока единорожка оглядывалась, принц подошел к столу и жестом пригласил даму присесть. Вскоре на столе появился чайник, источавший нежный цветочный аромат, и несколько легких кексов.

Отпив немного чаю, принц Блублад достал заранее заготовленную и ждущую своего часа увесистую папку с грифом «Только для внутреннего пользования» и начал говорить: «Мисс Твайлайт, вам знакомо это письмо?» — спросил принц достав из папки небольшой помятый и пожелтевший листок, перенося его к глазам кобылки.

— Да. Это моё письмо, но как...

— Простите меня! — заявил безаппеляционно принц Блублад и переместил к недоумевающей гостье газету «Кантерлотская Правда» недельной давности, а затем и всё дело, — то что Баян «пропал» на пять лет это моя вина...

Дальнейший рассказ принца Твайлайт слышала урывками, когда отвлекалась от чтения газеты, письма, материалов дела, показаний, фотографий с места происшествия и приговор, лично подписанный её наставницей Селестией, которую она считала доброй и справедливой.

Фиолетовая единорожка от нахлынувших на неё чувств хотела вскочить и вмазать нахальному принцу по белой морде копытом за Баяна и за себя, за разрушенную надежду и за всё на свете, но сдержалась, как оказалось не зря. Почти неслышно сзади послышались легкие взмахи крыльев и Твайлайт, обернувшись, увидела величественно опускающуюся вниз правительницу.

— Почему? — грустным голосом спросила волшебница, — принцесса, почему вы так поступили с Баяном? Неужели вы не могли его простить и помиловать?

Белый аликорн со струящейся и переливающейся в воздухе гривой ничего не ответила, она лишь притронулась своим рогом к рогу ученицы, и вспышка переместила их в тронный зал, но что-то было не так. Витражи не содержали сюжетов о победах Твайлайт и её подруг над силами зла. На троне восседала Селестия с перевязанным боком, а перед ней в оковах окруженный стражниками стоял багровый единорожек, в котором явно читался профиль будущего сотника Баяна.

— Не велите казнить ваше высокопревосходительство, — обратился единорог к принцессе, падая ниц, — велите слово молвить!

Селестия кивнула, и капитан её личной стражи скомандовал: «Говори!»

— Позвольте мне, — начал нерешительно Баян, немного сомневаясь в милости к нему великой правительницы, — искупить вину перед вами кровью! На службе в муках искупить позорное дело.

Возникла тишина. Через минуту принцесса утвердительно кивнула и пленника увели.

Магический транс развеялся, как утренний туман, и Твайлайт вновь очутившаяся в мансарде встретилась с нежными фиолетовыми глазами своей наставницы.

— Если бы, Баян попросил прощения, — спокойно начала принцесса, — я бы, конечно, проявила бы милосердие к нему, но он поступил так... как я не предполагала. Молодой, начитавшийся романтических произведений про героев древности, единорог так хотел, чтобы его любили, уважали им гордились, что он попросился на смерть. Хотел стать героем!

...

«Не принимай всё так близко к сердцу, Твайлайт, рано или поздно всё тайное стало бы явным», — подсказывал юной кобылке внутренний голос. Единорожка ещё раз смахнула набежавшую слезу и, положа подбородок на подоконник, закрыла глаза.

Выходя же с вокзала, кобылки договорились обязательно встретиться завтра в СПА салоне и, попрощавшись, разошлись.

«Что ни говори, в гостях хорошо, а дома лучше», — думала Рарити, легкой походкой бредущая с вокзала Понивилля в сторону своего дома и бутика, своей крепости и мастерской. Её не было всего несколько дней, а родной город, как живой, чувствовал отсутствие одного из своих жителей. Солнце уже заходило, и все, кого встречала Рарити, желали ей доброго вечера. Модница ещё раз вспомнила, почему, она так влюблена в этот город. Ни Кантерлот, ни Майнхеттен, ни любой другой город Эквестрии не был так приятен Рарити, как Понивилль не только потому, что это её родной дом, а ещё и потому, что здесь у неё всё, чем она дорожит и гордится: мама, папа, маленькая любимая, доставучая сестрёнка, друзья и подруги и просто пони, которые ценят её труд и талант дизайнера и модельера.

Вот уже и знакомая дверь дома.

— Свити Белль, я вернулась!

— Рарити, — радостно закричала Свити Белль, выбегая из кухни к сестре, — идём я приготовила ужин, мне столько нужно тебе рассказать!

— Подожди, дорогая, к чему такая спешка? — только успела проговорить Рарити, утягиваемая сестрой на кухню, как внезапно в дверь распахнулась.

Владелица бутика недоумённо посмотрела на посетителя, точнее на…

— Фотофиниш уже здесь! — решительно заявила лазурная пони в пышном черном платье с белыми полосами. Образ не характерный для обычных особ: обесцвеченная грива и хвост с прямой чёлкой, упирающейся в широкие очки с розовыми стёклами из за которых были абсолютно не видны глаза.

— Фото… финиш?! — удивлённо переспросила единорожка, поворачиваясь к визитёру — если вы по поводу новой коллекции, то, боюсь, вы опоздали, я уже отвезла её в Кантерлот и довольно успешно презентовала.

— Забудьте о моде! Я здесь не за этим!

— Тогда, что же вам нужно? – удивленным голосом спросила белая единорожка.

— Я ищу одного пони, а вы проживаете в Понивилле достаточно долго, не так ли?

— Это верно, — согласилась Рарити.

— Услуга за услугу, вы поможете мне его найти, а я проведу для ваших нарядов фотосессию, с размещением фотографий в «ЭКВЕСТПОЛИТАН»

Рарити помогла бы Фотофиниш и просто так, но такое щедрое предложение отклонить было бы неразумно, к тому же белоснежная единорожка была одновременно удивлена и шокирована. Авторская фотосессия одного из самых талантливых фотографов Эквестрии, фотографии в самом популярном журнале моды и её божественный профиль на глянцевой обложке, тысячи предложений и миллионы заказов — это будет настоящий триумф.

— Подождите, — влезла в разговор маленькая кудрявенькая единорожка, — что это за пони?

— Свити Белль, — грозным тоном сделала замечание старшая сестра, так что ушки маленькой единорожки виновато опустились, — перебивать старших неприлично!

Рарити, тем не менее, тоже сгорала от любопытства касательно личности пони, которого хотела найти Фотофиниш, но старательно это скрывала.

— Мисс Рарити! Вы мне поможете?

— Конечно! Итак, что это за пони и как его имя.

Земная пони в платье, услышав вопрос, немного поразмыслив, ответила: «Это мой сын, единорог, шкура темно-красная зовут Баян!»

Последнее шокировало Рарити больше всего: она картинно упала в обморок на предусмотрительно пододвинутый диван.

— Что это с ней? — спросила Фотофиниш, непонимающим голосом, указывая копытом на белую единорожку.

— Это нормально! — ответила младшая сестра. — Не хотите ли чаю?

Часть 28 В чем сила?

Наконец всё закончилось: шпионская ячейка в тылу рассекречена, отряд Гловера рассеян и ликвидирован, а самого неуловимого бригадного генерала, сообщают, видели вблизи Кристальной империи. Полковник Армор предположил, что Гловер попытается прорваться в Грифонию, поэтому в этом районе был объявлен план «Перехват», а служивым воям на Понивилльском боевом участке было приказано перейти к обычному режиму несения службы. Дни проходили один за другим, а привыкать к тишине после грома атак и стона долин было страшно. Страшно вновь оказаться неготовым перед лицом смерти. Хотя один мудрый товарищ сказал, что нужно много мужества, чтобы принять смерть, но иногда больше мужества нужно чтобы выжить и жить дальше.

Сотник впервые за многие дни, а может, и годы, смотрел на чистое и спокойное небо. Небо, с которого не сорвётся смерть, ибо истину, «… не всё то, что сверху — от бога» багровый единорог усвоил хорошо, когда на Нукденских высотах стоял в полный рост под огненным дождем. Тогда Баян был готов вместе с последними двенадцатью бойцами рвануть в бессмертие и уже оттуда посмотреть, какова она, «смерть на миру». Войсковой лагерь, хоть и продолжал жить своей обычной жизнью, но всё равно теперь не излучал того внутреннего напряжения. Казалось, изменения коснулись всего, но больше это проявилось в молодых воях, каждый считал за обязанность щегольнуть в Понивилле медалями и очень красивой формой. Хорунжий Кольцо вообще расцвел, стал следить за шерстью и гривой более тщательно, чем изрядно насторожил командира, вернувшегося после зачистки фабрики от последствий пребывания там чейнджлингов. Кто мог знать, что хорунжий Кольцо теперь женатый жеребец. Да в целом не только он. Правда, стоило спросить, а не поднимать по тревоге лагерь и усилиями всех бойцов крутить офицерам копыта, чтобы проверить, не перевертыши ли они. «Кольцо, Копьё, Петля, кто ещё заявится ко мне в палатку в обнимку со своей половинкой и просьбой поженить их согласно закону военного времени? — думал Баян оглядываясь по сторонам, — а может быть, они правы, и мне стоит заняться личной жизнью. Только есть загвоздка. Я плохо помню, что такое личная жизнь. Всегда я был частью чего-либо: кадетского класса, отряда, сотни, полка, армии. Стоп! Был ли «я» вообще когда-либо или всегда существовали только «мы»? Если был, куда исчез, и почему этого не заметил? А если не был, то зачем провоцировать появление чего — то инородного. Много вопросов. Слишком много вопросов. А одна особа меня научила, что когда возникает слишком много вопросов, надо…»

— Хорунжий Кольцо, за дежурного, — сказал Баян часовому, — если будут спрашивать, я в библиотеке.

Багровый жеребец, распахнув магические крылья, поднялся в небо и устремился в Понивилль. Пришло время сказать Твайлайт: «… а-м-м-м, а можно мне продлить «Повесть про бойца»? — Пожалуйста!» — промямлил про себя сотник, сбитый с толку возникшей перед взором радостной фиолетовой единорожкой с блестящими лиловыми глазами осветившими тот безрадостный дождливый день лучше солнца. Юная, малышка Твайлайт, вышедшая встретить брата и друга. Её лёгкий румянец и по-детски невинный «чмок» в нос кадета Баяна. Воистину её «отметка» была сильней и ценней, чем отметка командира и даже принцессы.

Пролетая над зелёной поляной в лесной чаще, зоркий глаз уловил три маленькие, но очень знакомые цветные точки. «Да это же Меткоискатели, — вспомнил Баян, уже пролетев то место, как вдруг ошарашенно завис в воздухе, — какого лешего, они в чаще забыли?»

Единорог на войсковых крыльях резко спикировал к месту, где ещё недавно он видел трех маленьких непосед, но их уже и след простыл. Баян стал думать, что зрение сыграло с ним злую шутку и жеребятки бредущие к гидре в пасть, ему лишь привиделись. Всё выглядело достаточно зловеще: колючки кустарника, рассеивающие свет, высокие кроны деревьев, никогда не сохнущая сырая и влажная земля. Следы! Маленькие, еле заметные вкрапления копыт, сомнений не оставалось, жеребята здесь есть и сейчас они совсем одни идут в тёмном и страшном лесу. «Прости, Твайлайт, отложим встречу!» — тихо сам себе проговорил багровый единорог, гася магические крылья и пробиваясь сквозь недовольный треск сухого терновника.

…
Три юные кобылки без страха, шли вперёд, а лесная дорожка зловеще сужалась, переходя в какое-то подобие звериной тропы. Сухие ветки и искривлённые в жуткой гримасе стволы и дупла деревьев казались жуткими чудовищами.

— Эпплблум, ты уверена что мы идем правильно? — спросила оранжевая пегасочка.

— Конечно, Скуталу, на карте совершенно чётко написано, что мертвая пещера находится именно там, не волнуйтесь скоро мы придем, и тогда, испив из источника, «у нас сей же час появятся отличительные знаки». Все нам обзавидуются!

— Да! — воскликнула Скуталу, застрекотав крылышками, — Хочу себе кьютимарку с молнией. Тогда мои крылья окрепнут и я взмою в небо с такой умопомрачительной скоростью, что Рейнбоу Дэш обязательно меня заметит и возьмет в ученицы. Больше никто не назовёт меня цыпленком.

— Не знаю, девочки, мне кажется слишком рискованно доверять чёрной тени из сна, — немного нерешительно внесла своё веское слово Свити Бэлль.

Желтенькая земная пони неожиданно остановилась и с вызовом, не терпящим противоречий, глянув на подруг, заявила: «Мы слишком долго ждали наши метки, и вот он, заветный знак, видение или вещий сон. Сейчас, мы в шаге от наших заветных кьютимарок, мы просто не можем повернуть назад! Меня и вас, я думаю, уже достали издевательства Даймонд Тиары и Силверспун. Хватит! Какая разница, что мне это сказала чёрная тень, явившаяся во сне, может это… это… скрытый талант, просто он желает чтобы его поскорее открыли. И ждать осталось недолго!» — топнув копытом, ответила Эпплблум и решительно пошла дальше.

Пегасочка и белая единорожка нервно переглянулись и пошли следом. Вскоре жеребята подошли к заросшему входу в темную пещеру и, достав фонарик, вступили во тьму. Сырая, ничем не примечательная пещера, но это была лишь иллюзия, в момент, когда яркий выход скрылся за поворотом, в пещере установилась мертвецкая тишина.

— Как ты думаешь, — обратилась Скуталу к Свити Белль, мы можем получить кьютимарки исследователей пещер?

— Только если бы пещеры не обрушались, после наших исследований. Эй, Эпплблум долго нам ещё идти? Мне кажется здесь не безопасно.

— Думаю шооооооооооо…

Пол под жеребятами провалился и трое метконосцев с криками покатились по туннелю вниз, где их неприветливо встретил холодный мрачный зал. Стены, что не мало удивило жеребят, состояли из больших черных кристаллов, выстроенных в виде колонн, упирающихся в потолок. По середине зала находился источник с самым большим чёрным кристаллом, в основании которого огоньком горело нечто красное, освещающее бледным багровым цветом всё помещение.

— Это он!? — всё ещё не веря своим глазам спросила Скуталу.

— Чего мы ждём? Давайте получим наши кьютимарки!

«МЕТКОИСКАТЕЛИ ВПЕРЁД!» — хором воскликнули кобылки и, подскакав к бассейну, попытались взобраться на бортик, слепленный из трёх идентичных чёрных кристаллов. Взглянув в водную гладь, жеребята обомлели: там переливами плескались и плавали по кругу, подобно рыбе, самые разные кьютимарки. Казалось, что достаточно лишь протянуть копыто и схватишь ту, которую так долго ждал. Но не успели жеребятки прильнуть мордочками к воде, как неожиданно их заволокло темным дымом, маленькие копытца оказались в кристальных тисках, а на шее возникли тяжёлые хомуты, от которых, моментально протянулась чёрная нить, соединив жеребят и замкнув на центральном камне. Кристалл засиял ещё ярче, и огонь, неожиданно обрёл зловещего вида красные глаза с исходящим от них жутким, вымораживающим душу шлейфом и белыми клыками. Это чудовище, лишь отдалённо напоминающим пони-единорога с искривлённым кроваво-красным рогом и темной, как дым, гривой; оно зловеще смотрело на жеребят, скалилось и мерзко облизывалось. Тут, «единорог» хрипящим голосом, похожим на скрежет железа по камню, заговорил: «Наконец! Теперь у меня есть три маленьких девственных жеребёнка!!! И Я…»

— Мистер чудовище, — мило и по-детски невинно встряла Свити Белль, глядя на кристалл с тенью внутри, — вы же не сделаете с нами ничего противоестественного?

— Ну что ты, моя маленькая рабыня. Я просто вырву ваши кьютимарки вместе с частью ваших душ, и вы всего лишь станете бездарными, ни на что не пригодными кобылами.

— А, как же «источник отличий»? — грустно спросила Эпплблум.

— Эта была уловка, чтобы заманить вас сюда, — продолжил голос, — видите ли я был великим правителем кристальной империи, пока…- оскалившись в злобной ухмылке единорог, явно, что-то вспоминая, проскрежетал зубами, — не был уничтожен, точнее распылён, но каким бы я был неосмотрительным диктатором, если бы при жизни не предусмотрел такой сценарий. Поэтому сейчас для ритуала моей реинкарнации мне необходима чья-то сущность, а взрослые пони с подозрением относятся к черным теням во снах. Тогда, путешествуя по миру грёз, мне и подвернулась Эпплблум, которая так хотела получить кьютимарку, но одного жеребёнка не достаточно, и я придумал хитрый план с «источником отличий».

— Какая разница, что тебе это сказала чёрная тень? Да? Эпплблум? — искоса посмотрев на желтенькую пони, спросила Скуталу.

— Не ругайте свою подругу, ведь каждая из вас шла сюда абсолютно добровольно!

— Ах ты, обманщик, дай лишь выбраться… ты… — перешла на гнев Скуталу, пытаясь выбраться из кристальных оков.

— Кто, — твердым голосом показательно спросила тень жеребца, — плохой? ДА! Не я такой, жизнь такая!

Магия кривым потоком побежала по цепям и охватила троих жеребят, которые издав жалобный писк слегка согнулись. Шкурка на крупе, в местах, где обычно у пони появляются отличительные знаки, залоснилась и заблестела. Но ритуал был прерван, вылетевшим из того же туннеля жеребцом.

Вспышка погасла и монстр в кристалле устремил всё своё внимание на багрового единорога в чёрной запылённой форме и папахе, на которой повисли ошметки паутины и пыли. Кобылки, придя в себя и разглядев жеребца, синхронно завопили: «СПАСИТЕ!!!» Как только Баян сделал шаг вперёд, у него на пути возник настоящий забор из темных кристаллов, но единорог и не думал отступать, применив магию, он моментом телепортировался на другую сторону. Немыслимо! Багрового единорога бросило обратно, за ограждение, тогда Баян выпустил вспышку, которая смогла пробить кристаллы, но на их месте моментально возникали новые. Баян дал ещё несколько мощных вспышек, от которых кристаллы рассыпались в муку, но на их местах возникали всё новые и новые. Баян замолотил железными накопытниками по преграде, но внезапно железный басс заявил раскатом: «Не приближайся служивый, или я отберу у жеребят не только кьютимарки!»

Баян остановился и, на секунду переведя дыхание, спросил: «Чего, ты хочешь?»

— Того же чего и все. Жить! — прохрипел голос.

— Отпусти жеребят, возьми меня вместо них!

— Тебя? — хрипнул голос и кристаллы рассыпались, тень в главном камне стала разглядывать жеребца, — груда мышц, грубая сила, рог, не густо.

— Чем богат, тем и рад.

— Мой ответ, Нет!

— Почему? — спросил Баян, пытаясь подойти ближе, но из-за возникших на пути кристаллов не смог.

— Нет и всё, — решительно разлетелась по склепу фраза, — мне нужны их отличительные сущности!

— Постой, как тебя зовут?

Магия, вновь охватившая жеребят, растворилась, и тень недоуменно глянула в сторону багрового единорога. Криворогий спросил: «Ты не знаешь, кто я!? Раньше меня каждый пони знал и трепетал перед истинным владыкой Кристальной империи королем-императором, повелителем и магистром ордена темных кристаллов, великим Сомброй. Можешь называть меня, служивый, ваше величество или мой господин!»

— Прошу, ваше величие, — обратился Баян к кристаллу, — отпустите жеребят, а я отдам вам…

— Что ты можешь мне предложить? — засмеялся Сомбра, так что своды пещеры затряслись, — Ведь служивые пони не богаты!

— Служивые вои правдой богаты! — серьёзным голосом ответил Баян и вынул из седельного подсумка, трапециевидный кристалл, зелёное пламя которого на несколько секунд освятило комнату, подавив свечение Сомбры.

— Что это?

— Догадайтесь!

— Не-е может быть! — прохрипел владыка.

— Может! — уверенно ответил Баян, крутя кристалл на копыте, — Это моя кьютимарка!

— Как? Откуда?

— Неважно. Отпусти жеребят, и я отдам её… тебе.

Сомбра убрал чёрные кристаллы и, недоверчиво зарычав и смерив жеребца недобрым взглядом, с вызовом заявил: «Ты врешь! Как только я отпущу этих малявок, ты обрушишь своды и похоронишь меня».

— Даю слово офицера, — решительно повторил багровый единорог, — что если отпустишь жеребят, отдам кьютимарку.

Начались долгие минуты ожидания. Кобылки стояли молча и ждали, пока решится их судьба, а она сейчас висела на волоске. Выразительные большие глазки пони отражали страх, даже у Скуталу, хотя она и желала остаться в образе бесстрашной, на мордочке проступала тревога. Свити Белль была готова заплакать, но и она держалась, хоть и сжалась в маленький дрожащий комок. Эпплблум грустно склонила голову и просто ждала развязки.

— Хорошо! — рыкнула тень, и кристаллы, сдерживающие копыта жеребят, распались, а массивные хомуты, сковывающие шею, как по волшебству, расстегнулись. Кристальные заграждения тоже исчезли.

Маленькие пони в миг соскочили с пьедесталов и сразу ринулись к своему спасителю.

— Спасибоспасибоспасибо, — плача и обнимая переднее копыто воя-единорога, лепетала кудрявая единорожка.

— Баян, вы… вы… самый крутой, — поддержала подругу Скуталу, — после Рейнбоу Дэш, конечно!

— Спасибо вам большое! — виновато опустив голову, обратилась Эпплблум, не поднимая глаз. — Простите меня.

— Да ничего, все мы совершаем ошибки…

— Я выполнил свою часть сделки, отдавай кьютимарку.

Скуталу, Свити Белль и Эпплблум со злобой посмотрели на чёрную тень в кристалле, и тут оранжевая пегасочка заявила, вцепившись в копыто багрового единорога: «Баян, не отдавайте ему свою кьютимарку! Ведь она одна и принадлежит только вам! Как же вы без неё?».

Багровый жеребец снисходительно посмотрел на пегасочку и, положив трапециевидный слиток на пол перед кобылками, сказал: «Вы правы, это моя кьютимарка, — ткнув в серый каплевидный щит с развернутой книгой в основании, отметил жеребец, — она у меня одна и другой больше никогда не будет, с ней связана моя первая и… единственная любовь… и да, без неё…я сам не свой. Но я дал слово».

Кристалл с кьютимаркой объяло алое пламя, и он, преодолев зал, приземлился на то место, где совсем недавно стояли жеребята, как его в секунду охватила тень с победным ржанием расколов и поглотив всё его содержимое. Внезапно стены начали сотрясаться, а комнату заполнил свет, заставивший всех находящихся в помещении зажмуриться. Всё кончилось так же моментально, как и началось, жеребята, в панике прижимавшиеся к багровому жеребцу, нерешительно отстранились и выпучили глаза на камень, где ещё секунду назад находилась мрачная тень. Теперь в кристалле зияла огромная дыра, из которой на свет шагнул серый единорог со зловеще-алыми глазами и искривленным красным рогом, завершала образ чёрная клубящаяся грива, плавно перетекающая в бакенбарды на морде. Жеребец шагнул вперед и спрыгнул к сотнику и меткоискателям. Глянув в карие глаза единорога, Сомбра сказал: «Очень благородно, офицер, уважаю, но, к сожалению, я не могу вас отпустить, вы меня видели и знаете что я вернулся, поэтому теперь мне придется вас убить!» — серый жеребец уже приготовился атаковать сотника и жеребят магией, как его рог выпустил лишь слабенькую струйку искр, похожих на фейерверк для бедных.

— Что, — прохрипел владыка, — что с моей магией?

Сомбра ещё минуту пытался безуспешно зажечь рог, но лишь тратил впустую силы, шлейф из глаз исчез, а искры стали моментально гаснуть ещё в полёте. Как только экс-король устал, он сел на круп и, повесив голову и тяжело дыша, обернувшись, посмотрел на свою новую кьютимарку. Серый щит с лежащей открытой книгой, как будто с издевкой смотрел на своего нового хозяина, который явно ожидал большего.

— Что ты мне подсунул? — уже не таким уверенным голосом спросил Сомбра, — отраву, яд, как ты лишил меня силы?

— Вы мне льстите, величество! Я ничего не делал.

— Тогда, почему я слабее жеребенка?

— В чём, по вашему, сила? — спросил Баян, немного наклонив голову, чтобы видеть глаза собеседника, — В магии? Многие считают, что в магии, а вот я считаю, что сила в правде! За кем правды больше, тот и сильней. Вот получил ты мою кьютимарку, что ты сильнее стал? Нет! А всё потому, что правды за тобой нет!

— ГЛУПЕЦ! Ты теперь бездарный!

— Дара нет, но правда со мной, а значит я сильней, на самом деле я уже победил! — закончил Баян и, не дождавшись от серого единорога реакции, легонько подталкивая меткоискателей к выходу, оставил короля в его склепе наедине с собой.

— СТОЙ! — прокатился по залу крик бессилия некогда могущественного монарха, но ему никто не ответил, — Я ПРИКАЗЫВАЮ…

Сомбра лег на пол и, схватившись копытами за голову, истошно закричал, как ошпаренный. На неласковый пол полились горькие слёзы, а жеребец катался и старался «обнять холодный гранит», чтобы хоть на секунду ослабить всю ту боль, что он, будучи жестоким тираном, накопил и взрастил в себе, изредка изливая её на подданных Кристалльной империи, превращая их малорадостную жизнь в абсолютно безрадостное существование. Своды сотрясали всё новые крики, стоны и стенания темного единорога, этот крик уже был не от боли, а от осознания содеянного и потери. Чёрный король на себе испытывал силу правды, которую до этого он играючи попирал, считая себя выше всего.

Единорог замолк, вся его морда была мокрой от слёз, а грива смятой и скатанной. Разлепив красные глаза, король, словно чудом прозревший, встал и подойдя к кристаллу глянул на своё отражение. Охрипшее горло уже не позволяло кричать, поэтому единорог тихим голосом страданья повторил пустоте: «Исправить, всё исправить!» — упершись в отражение лбом ,неистово повторял единорог, как вдруг рог стало охватывать слабое алое сияние.

Жеребята следовали по лесным тропинкам за багровым единорогом, не решаясь сказать что-либо. Весь путь они преодолели молча и лишь, подойдя к Понивиллю Свити Белль спросила: «Баян, а что означает. Ой, простите, то есть означала ваша метка?»

Единорог немного подумал, а затем ответил: «То и означает, что сила в правде, мне, чтобы это понять, кьютимарку пришлось потерять, а королю приобрести. Пусть это послужит вам уроком!».

В Понивилле жеребята разошлись, пообещав больше не попадаться в копыта к черным магам, а сам сотник, наконец, вернулся к первостепенной своей идее — объяснение с той единственной, особенной пони, чей образ дал ему сил выстоять и вернуться. Но все чувства были давно, а малышка Твайлайт превратилась в красавицу и настоящую леди, «Ей бы крылышки — и готовая принцесса. Хотя ещё не вечер и будет у неё ещё взлет к небу, до таких вершин, которых некоторым… впрочем, что сейчас об этом!» — размышлял Баян.

Занятый своим думами, багровый единорог не заметил, как подошел к небольшому киоску, обильно заполненному самыми разными цветами.

— Чем могу вам помочь? — поинтересовалась кобылка с мягко-кремовой шерстью и красной гривой, отличительным знаком которой служила роза, изящно украшающая фланки и гармонирующая с не очень длинной гривой хозяйки.

— Цветы, можете помочь выбрать.

— Конечно, вам для дамы?

— Да! Я думал о георгинах или ромашках.

— Георгин не стоит, ромашки тоже не советую. — осматривая цветы опытным взглядом, ответила продавщица.

— Почему?

— Кобылки любят ушами, а каждый цветок — это слово или даже, — красногривая пони кокетливо улыбнулась, положив копыто на прилавок прямо около боевого накопытника жеребца, — предложение.

— Ну до «предложения» ещё далеко, — сказал сотник убирая копыто с прилавка, — а почему не стоит брать георгины, ведь это символ признательности?

— Георгин это цветок своеобразный, он символизирует каприз, непостоянство. Дарящий георгины говорит: «Ты мне очень нравишься, но я не готов к серьезным отношениям», хотя на Востоке он символизирует хороший вкус, величие, благодарность и лучше вам будет учитывать первый вариант.

«Каприз, хороший вкус, вот почему эти цветочки сестрёнке Флер так нравились!» — неожиданно дошло до единорога.

— Спасибо, что просветили. А ромашка?

— Ромашка это загадочная романтичность. Даря её вы как бы спрашиваете: «Любишь ты меня, или нет?»

— Тогда я не знаю. Что вы мне посоветуете?

— Роуз, — мягко и непринуждённо представилась пони мягко улыбаясь.

— Баян. Сотник Баян, — стараясь сохранять каменное выражение морды ответил единорог, — что вы мне посоветуете, Роуз?

— Что бы вы хотели сказать?

Баян нервно выдохнул и стал соображать, а в голове роились абсолютно тупые мысли, точнее их обрывки, вроде: «Я… это… типо… того… люблю… это… тя… воо!» Такой винегрет лучше держать при себе. Возникла тишина, в которой можно было расслышать очередной всплеск радости Пинки Пай в «Сахарном уголке» и даже шелест крыльев Флаттершай.

— Кажется, я знаю, что вам нужно, — сказала кобылка-цветочница и, подойдя к одной из корзин, вынула оттуда несколько стебельков, увешанные маленькими белыми бубенчиками, — Вот, этот букет скажет: «Я очень давно люблю тебя, посмотри!»

— Спасибо вам большое! — ответил сотник и, расплатившись за букет, пошел в сторону библиотеки.

«Чудной он, перед кобылой двух слов связать не в состоянии, а сотней жеребцов командует, — думала Роуз, печально провожая офицера глазами, — жаль, что уже занятый этой библиотекаршей Спаркл. А что в ней, спрашивается такого, чего нет во мне? — спросила сама у себя цветочная пони, вынув из-под прилавка небольшое зеркальце и глядя в него поправила себе чёлку, — Ах да! Магический рог. Ну и что, зато я бы ему красивых жеребят нарожала. Ну ничего, если мисс Всезнайка его отошьет… я… — глаз кобылки слегка дернулся, — полная дуреха, надо было продать ему георгины!»

Но монолог Роуз прервал вопрос: «А можно мне то же, что и сотнику?»

Кобылка сначала осмотрелась, а затем недоуменно выглянула за прилавок, переспросив: «В каком смысле?»

— Ну в смысле… — маленький дракон с зелёными шипами застенчиво ковырял деревянный прилавок когтистой лапой, — вы так красиво говорили про цветы, рассказывающие о тайной любви… Можно мне тоже такой букет?

— А! Здравствуй, Спайк, — ответила пони, заливаясь румянцем от осознания того что её застукали за беседой с самой собой. Хотя возможно, что совсем юный дракончик не понял, о чем она говорила.

— Эмм, Роуз, а можно вопрос?

Кремовая пони нервно сглотнула ком в горле.

— Разумеется.

— Что означает дурман?

— Ну, эмм… дурман это знак памяти. То есть дарящий как бы говорит: «Я тебя не забуду».

— Тогда понятно! — ответил Спайк, посмотрев вслед удаляющемуся темно-красному жеребцу.

Сотник прошел к библиотеке и, немного стесняясь, постучался в дверь копытом. Дверца оказалась незапертой, поэтому еле скрипнула и немного приоткрылась. Багровый жеребец, робея от носа до кончика хвоста и прогоняя из головы последние мысли, велящие ему: идти и не приставать к единорожке, вошел внутрь. Чуть впереди за широким столом, в окружении книг спиной к нему на расшитой бахромой подушке сидела она. Прелестная молодая кобылка-единорог с аккуратным фиолетовым хвостом, свисающим на пол. Интересная розовая полоса, как нить проходящая и по интеллигентной гриве и по чудному хвостику, в детстве придавала малышке Твайлайт некоторую декоративность, а сейчас благородную аристократичность. Такое нежное, хрупкое и беззащитное создание, как и годы назад, сидит за книжками, усиленно впитывая новые знания. Жеребец вновь налетел на внутреннюю стену своих комплексов, которые, словно спрут, пустили щупальца, сковав все мышцы кавалера. Но тут Твайлайт, видимо, почувствовав чужое присутствие, обернулась.

— Здравствуй, Баян, — застенчиво, поздоровалась пони с гостем, — рада тебя видеть.

Баян, всё ещё сжимая в пасти букет, лишь кивнул. Неожиданно дверь за его спиной резко захлопнулась, грохотом прогоняя волну мурашек по спине жеребца.

— Ты всё-таки решил зайти?

Единорог продолжал молчать, желая уже просто провалиться сквозь землю.

— Знаешь, а ведь … мне всё известно, — сказала единорожка мягким голосом.

Баян виновато опустил голову, как вдруг букет, объятый фиолетовой аурой, вылетел из его пасти и подлетел к Твайлайт. Фиолетовый носик зарылся в цветы и, глубоко втянув в себя запах, на выдохе отстранился. Мило чихнув, единорожка хихикнула и сказала: «Ландыши! Ты не забыл мои любимые цветы, — мягко улыбалась Твайлайт, отщипнув несколько стеблей, — знаешь, а ведь эти цветы символизируют тайную любовь… Все эти годы я думала, что ты меня использовал и бросил, что ты меня терпел только за тем, чтобы с моей помощью сдать экзамены. Что ты меня никогда не любил. Почему, Баян? Почему ты так поступил?»

Установилась тишина Твайлайт с вызовом смотрела на Баяна, желая лишь услышать его: его слова, его голос, но багровый жеребец молчал. Думал ли Баян: когда вызывал на дуэль принца Блублада, когда вместо прощения просил у Селестии возможность искупить вину кровью, когда в смертельном бою принимал решение остаться и стоять, когда проще было уйти, он думал, он постоянно думал.

— Не молчи! Скажи хоть слово! — не выдержав, воскликнула единорожка.

— Я, не хотел… причинить тебе боль… — твердым и спокойным голосом ответил Баян, — проявив ко мне внимание, ты дала мне то, чего мне так не хватало… веру. Веру в себя, это и есть причина моих решений, так как единственное, чего я желал, это… — сказал единорог, облизав неожиданно пересохшие губы и сделав не решительный шаг вперёд, — стать тем, кого бы ты могла полюбить.

— Баян, я… — сделав шаг навстречу, хотела что-то сказать Твайлайт, но не успела.

— Но, чем дальше, тем больше я начинал замечать, что в отличие от тебя, я не одарённый, не уникальный, не умный и даже не просто обычный, а абсолютно… никчемный единорог, способный только выполнять чужие приказы, повторять по шаблону заклинания и… умирать. Прости, Твайлайт за это, но я не прощу себе, если похороню твоё будущее, ты, бесспорно, достойна лучшего, самого лучшего, а не раскуроченного единорога, не имеющего ни кола, ни двора, ни даже… кьютимарки, а…

— Баян.

— … настоящего героя, благородного принца того…

— БАЯН! — воскликнула Твайлайт, подходя к жеребцу ближе, сверля его строгим взглядом, — С чего это ты решаешь, кто мне нужен?

— Молчи кобыла, пока жеребец говорит, — отрезал Баян.

— Сам замолчи, ты в библиотеке, — обиженно ответила кобылка.

Вновь тишина. Баян и Твайлайт смотрели друг другу в глаза. Постепенно напряжение стало спадать, и взгляд кобылки на жеребца смягчался. Со стороны всё это напоминало поединок нежных гляделок, кто первый расплывется в глупой улыбке, тот проигрывает и должен делать следующий ход. «Каменный единорог» Баян и лучшая ученица принцессы Селестии, Твайлайт Спаркл. «Вода камень точит», а здесь «каменный панцирь» прожигали умные, большие и выразительные фиолетовые глаза единорожки, полные надежды, но Баян не собирался сдаваться, собрав всю жеребячью силу в копыто он … не выдержал и подавшись мордой вперёд, навстречу фиолетовым бархатистым губам и слегка сомкнутым векам. Поддавшись зову сердца, жеребец всё ещё нерешительно наклонялся ниже. Твайлайт уже всё поняла и от предвкушения еле стояла на передних копытах, ей хотелось прыгнуть на Баяна, повалить и сделать с ним всё, о чем она, конечно же, «случайно» прочитала одним дождливым весенним вечером в книге, найденной в раздевалке для кобылок.

И вот в нос единорогу уже бьёт лёгкий ромашковый аромат смешанный со свежими полиграфическими изданиями и капелькой чернил. Вожделенный поцелуй был совсем близко. Ещё чуть-чуть и… Последнее что успела заметить Твайлайт — дёрнувшееся багровое ухо, ну то, что не отстрелено, а уже в следующую секунду Баян отталкивает от себя единорожку и она, охваченная красным магическим светом, оказывается в дальнем углу комнаты под полусферическим куполом. Резкий треск и звук бьющегося стекла раздаются с нескольких сторон от сотника, ещё миг — и тело жеребца со всем помещением затягивает едкий зёленый дым.

Баян начинает ощущать тяжесть в голове, медленно, но настойчиво, охватывающую копыта и круп паралич. Багровый жеребец опешил и скорее рефлекторно проковылял на свет купола, там он упал на круп, что вызвало вспышку боли и только теперь в свете сияния сотник увидел, что его тело поглощает каменная корка расходящаяся от очагов по всему телу подобно волнам. «Тайна склянок с фабрики раскрыта. Вскоре моё прозвище воплотится в жизнь! Смешно, но не весело!» — размышлял про себя багровый единорог, и, повернув голову, он встретился с глазами Твайлайт, которые буквально кричали: «Останься в живых!». Баян же смотрел почти спокойно, а камень медленно растекался по морде. Рог и пасть уже были в плотных тисках, и каждое движение давалось крайне тяжело. Всё в комнате стала покрывать каменная корка, а белый подарочный букет ландышей стал полностью каменным и безжизненным. Массивный накопытник с лезвием прислонилось к куполу и повел тоненькую линию, вот прошел изгиб и симметричный второй.

Твайлайт, сидя внутри сферы, была защищена от воздействия газа, но она прекрасно видела, что происходит снаружи, и вид, тяжело дышащего единорога, тело которого погружается в каменный плен и, в то же время, невозможность помочь, неимоверно терзали её душу. Переведя взгляд чуть ниже, лавандовая единорожка ясно прочитала профиль, немного криво, нацарапанного на купол, остриём накопытника, сердца.

— Баян, я… я…

Всё стало ясно, и на мягко-фиолетовые глаза набежала волна, но Твайлайт подавила её и ласково поцеловала стенку защитного поля, к которой с противоположной стороны прильнула почти полностью окаменевшая морда сотника Баяна.

Облако стало постепенно рассеиваться, и сотник увидел виновников. Большой грифон с исцарапанным клювом и подпалинами на голове и лапах, бригадный генерал Гловер, собственной персоной. Рядом с ним стоял тот самый «карий» лжепегас. Морды обоих были защищены противогазами, сувенирами с погодной фабрики. Было ещё недостаточно хорошо видно, поэтому, обмерив единорога, почти погруженного в камень, здоровым недобрым взглядом зелёных и желтых глаз, грифон с перевертышем стали подходить ближе, скобля пол когтями и дырявыми копытами. Они шли неторопливо убеждённые, что сотник уже не встанет, да и мог ли он? Рог и основание головы онемело, так что использовать магию не получится. Копыта стали весить по несколько пудов каждое, и продолжали утяжеляться. Зелёный газ в бутылке — это «коктейль Горгоны», оружие, созданное для борьбы с единорогами и пегасами, так как оно в первую очередь поражает рог и крылья, то лишает бойца преимуществ, делая его легкой добычей грифонов, земных пони, зебр и других, не обладающих магией существ. Участь единорога или пегаса, получивших отравление, была печальна — временное при легком и полное при тяжёлом отравлении лишение возможности колдовать и летать.

Но Баян не смирился с судьбой, у него оставалось, ещё одно качество, которое все привыкли считать недостатком — упрямство. Окаменев до костей, из последних сил единорог бросился в свой последний бой.

Встать на дыбы не получилось, слишком тяжело, но сам вид окаменевшего единорога вылетающего из едкого зелёного облака был страшен, оба застыли на месте. Первый, кто попался под удар, был замешкавшийся чейнджлинг, решивший сэкономить силы и, сбросив маскировку, обнаживший свой чёрный хитин и зелёный панцирь с насекомоподобными крыльями. Каменный единорог одним мощным движением разорвал их ряд, оттолкнув грифона в сторону и прижав перевертыша к полу, занес над ним копыто. Не думая ни секунды, Баян с силой впечатал копыто в пол. Мимо!

— Гловер, — истошно возопил чейнджлинг, пытаясь оказать хоть какое-то сопротивление, чтобы не стать фаршем, — чего ты ждёшь? Хватай молот!

Грифон очухался и, ещё раз оценив ситуацию и схватив тяжёлый молот, устремился на сотника. Но Баян не желал покоряться, недолго думая, жеребец шагнул навстречу смерти. Тут перевертыш пришёл в себя и, сверкнув своим маленьким искривлённым зелёным рогом, выпустил в живот жеребцу вспышку. На глаза каменного единорога опустилась тьма.

«Вот и всё, — успел подумать сотник Баян напоследок — итог для меня печален, а так, всё хорошо! Если сейчас не станет одного офицера, от этого войску и Эквестрии никакого ущерба не будет. Жаль, конечно, маму и волю войсковую. Твайлайт жаль, но я же понимаю, что она не жена и не невеста, погорюет и забудет, найдет другого и, может быть, будет счастлива. Вои — пони покрепче, к потерям привычны, будут поминать меня по воскресениям, да «третьей» за столом».

Удар, хруст, треск, и каменная башка слетает с шеи и, ещё не успев приземлиться, ударом холодного камня об пол, как дом сотрясает фиолетовая магическая вспышка, это мощное, неистовое, жгучее чувство и протяжное «Нет!» вырывается из разбитого сердца в груди ещё юной лавандовой единорожки, волей судьбы-злодейки, вновь потерявшей своего… единственного и особенного. Сильный, размазывающий по стене и яркий, как рухнувшее на землю солнце, неконтролируемый, крик души извергающийся из библиотеки не мог не привлечь внимания.

Уже в течение нескольких минут почти весь состав сотни был около места событий, но к тому моменту, всё уже закончилось. Внутри дерево-библиотеки хорунжий Кольцо, Копьё и вахмистр Петля, а так же Рейнбоу Дэш, Эпплджек, Флаттершай и Пинки Пай увидели, обнявшую каменную голову и горько плачущую Твайлайт. Рядом с ней по-матерински укрыв свою ученицу большим, белым крылом сидела принцесса Селестия. Разбитое и опрокинутое каменное тело и два трупа: грифона и чейнджлинга без единого намёка на физическое повреждение.

Уныние и смятение пировали свой праздник на обломках служивого воя, пусть и снаружи не прекрасном, и не самого высокого роста, и не гения великого, что один у всей страны, а простого жеребца, каких много.

Служивые сняли шапки, в почтении к павшему командиру, кобылки грустно опустили головы. Тишина. Медленно, почти незаметно, слёзы покатились из глаз, на каменную пыль. Тут сквозь их плотный ряд к Твайлайт пробилась стильно одетая пони с бесцветной гривой в очках с розовыми стёклами и чёрно-белом платье и обращаясь ко всем, но в первую очередь к войсковым офицерам, спросила: «Где он? Где Баян? Где мой сын?»

Эпилог

Сильный удар, темнота. Час над бездной, значит, скоро меня понесёт к небесам, всё в лучшем виде, там встретит царь и вся его небесная рать.

И оглядев вновь прибывшего, скажет царь своё густое и твёрдое слово: «Вставай в строй, сын мой, ты не изменил товарищам, дурного дела не сотворил, хранил и берёг народ мой» и примут единорога, как своего родного и проводят туда, где героям покой.

Хорошо будет ему там…