Школа принцессы Твайлайт Спаркл для фантастических жеребят: Зимние каникулы
Глава 1
Если говорить об измерении дружбы, то объятия были фантастическим показателем чего-то особенного или продвинутого состояния дружбы. Обнимашки, следующая ступень после объятий, предполагали ещe более высокий уровень близости в Индексе дружбы Твайлайт. Сумак Эппл, один из многочисленных учеников Твайлайт, оказался в ситуации, когда грань между объятиями и обнимашками стала размытой, и он не знал, что из этого следует.
Закутавшись в мягкое пушистое одеяло вместе с Мундэнсер, настоящей Мундэнсер, он размышлял над этой загадкой дружбы. Она была ещe слабой, хрупкой и костлявой. Одно лишь предположение о холоде вызывало у неe сильнейшую дрожь. Но она поправлялась после заточения у чейнджлингов, и Сумаку хотелось думать, что его дружба с ней имеет к этому какое-то отношение.
Под одеялом оказалась и Флаттеркап, и это стало не только упражнением на укрепление дружбы, но и настоящим испытанием характера. Мундэнсер была потрясена, узнав, что чейнджлинг, заменивший ее, также каким-то образом обманул ее питомца, и Сумаку стало жаль ее. По крайней мере, ей становилось лучше, хотя сеансы заместительной терапии были довольно интенсивными.
Маленький Сумак сидел с Мундэнсер во время некоторых сеансов заместительной терапии — на этом настояли и принцесса Кейденс, и Твайлайт, хотя жеребенок не знал, почему, — и говорил Мундэнсер полезные слова ободрения, уверяя ее, что ей действительно станет лучше. Сумак боялся этих сеансов из-за их эмоциональной насыщенности и потому, что ему было неприятно вспоминать о случившемся.
Мундэнсер демонстрировала заметные признаки улучшения, и, похоже, ее выздоровление шло ускоренными темпами. Она набирала вес — этому способствовали праздничные угощения — и ее грубая шерсть снова становилась мягкой. Проплешины заростали, а грива немного отросла, чему Сумак был несказанно рад. Большая часть ее выпала за время заточения.
— Мне по-прежнему не по себе, — сказала Мундэнсер Сумаку дрожащим, почти прерывающимся голосом. — Мне кажется странным, что ты хочешь со мной дружить. Большинство пони теперь избегают меня из-за моей подмены. У них… проблемы с доверием. Другие злятся, потому что их обманула, и я до сих пор не могу понять, почему они так злятся на меня. Я — жертва. Это очень больно, Сумак.
— Дай им время, — ответил Сумак и серьeзно задумался над тем, что ещe сказать. Почувствовав на себе пристальный взгляд, он обернулся и увидел, что Твинклшайн смотрит на него, заглядывая за верхний край своей книги. Что-то в ее взгляде не давало ему покоя.
— Ты тоже должен меня ненавидеть.
— Нехорошо так говорить. — Сумак с усилием попытался поднять голову, чтобы посмотреть на Мундэнсер, но не смог. Все его тело дрожало от гнева, а глаза были устремлены на Мундэнсер.
— Я не смогла спасти тебя от того, что случилось. Каждый день меня гложет чувство вины.
На короткую секунду гнев Сумака закипел, а потом перешeл в нечто другое. Что это было, он не мог сказать, но это было больно. Его глаза опустились, и он увидел, что смотрит вниз, на вязаное крючком одеяло, которое было покрыто множеством, множеством выпавших волосков самых разных цветов.
Некоторые из них были синими.
— Кажется, у меня сегодня не самый удачный день, — сказала Мундэнсер, ее голос дрожал как никогда. — Наступили праздники, а я чувствую себя не в своей тарелке. Я не чувствую себя востребованной или желанной. Мне очень тяжело.
— Муни, я была твоим другом с самого жеребячества, и сейчас я от тебя не откажусь. Мы с Лемон Хартс прикроем тебя. — Твинклшайн захлопнула книгу, и глаза перламутровой кобылы сузились. — Я могу поговорить с Тарнишем… Я могу спросить его, можешь ли ты остаться с нами…
— Нет, — покачала головой Мундэнсер. — Мне нужен покой и тишина. Я не выношу суеты и шума.
От досады Твинклшайн выпятила нижнюю губу и закатила глаза.
— Мне очень тяжело. — Мундэнсер на несколько секунд закрыла глаза, а затем посмотрела на свою подругу детства. — Родители Твайлайт будут жить с ней в ее замке. Меня пригласили провести с ними несколько тихих вечеров. Мне обещали очень спокойную, тихую атмосферу. Но мне трудно принять приглашение. Я… я больше не чувствую, что принадлежу к ним.
— У каждого из нас бывают дни, когда кажется, что прогресс ускользает. — Сумак несколько раз моргнул и понял, что его очки грязные. Высунув язык, он сосредоточился, его рог засветился, а затем он выдавил из себя заклинание, которое сделало его линзы безупречными. — Это разочаровывает, и всe кажется отстойным. Я до сих пор не могу самостоятельно пользоваться туалетом и ненавижу это.
— Сумак… — Твинклшайн строго посмотрела на жеребенка. — Не говори так. Мы оба услышим лекцию от Лемон. Ты этого хочешь? Лекции? Потому что именно поэтому ты получаешь лекции…
— Ладно! — Сумак поморщился и подумал о Лемон Хартс, которая села ему на ухо.
— В последнее время у Лемон неважное настроение, — заметила Мундэнсер. — Какая-то кислая…
Это заставило Твинклшайн ухмыльнуться и приподнять бровь:
— Это наши первые зимние каникулы вместе… как пара? Нет, нас трое плюс Сумак. Тройка? Тройня? Она нервничает и хочет, чтобы всe было идеально. Лемон — домохозяйка из нас троих, и она постоянно нервничает, потому что всe не идеально.
Вздохнув, Мундэнсер кивнула головой:
— Я знаю, каково это.
— Лемон нужно, чтобы всe было идеально, потому что она что-то планирует.
— Что она планирует, Твинкл? — спросил Сумак.
Твинклшайн пожала плечами и сделала растерянное лицо:
— Понятия не имею.
Без предупреждения входная дверь с грохотом распахнулась, и в гостиную ворвался завывающий ветер. Огонь взвился в ярости, потрескивая и плюясь, а рог Твинклшайн загорелся опасным сиянием, которое соперничало с яркостью огня. Трикси и Лемон Хартс вошли в дом, неся пакеты и сумки, и именно Лемон захлопнула за ними дверь.
Прошло несколько секунд, прежде чем рог Твинклшайн потускнел.
— Луни! — сказала Лемон Хартс теплым голосом, прогоняя холод.
— Малыш!
— Никто никогда не произносит моего имени, когда возвращается домой, — с досадой сказала Твинклшайн и сложила передние ноги на грудь, надувшись.
— Твинклвонкл! — Глаза Лемон были весeлыми, а тон — ласково-дразнящим.
Обе кобылы положили свои пакеты и сумки, а затем начали снимать зимнюю верхнюю одежду. Сумак дрожал рядом с Мундэнсер и был рад, что рядом горит огонь. На улице было холодно. Планировалась тяжeлая зима, и это было как-то связано с восстановлением уровня воды.
Трикси оттолкнула Лемон Хартс в сторону, отчего лимонно-жeлтая кобыла показала язык, и Сумак наблюдал за матерью, когда она подошла ближе. Он почувствовал, как его поднимают, вытаскивают из-под одеяла вместе с Мундэнсер, и Трикси подняла его в воздух перед своим лицом. Сумак нервно хихикнул, когда холодная мокрая морда Трикси прижалась к его щеке и поцеловала его. Он завис, обмякнув, свесив ноги, а потом Трикси подхватила его на копыта и усадила на диван рядом с Мундэнсер.
Сумак оказался прижатым к передним ногам Трикси, как жеребенок. Он ненавидел это, но ничего не мог с собой поделать, и это радовало Трикси. Он видел в этом стимул к выздоровлению — скоро он сможет убежать, и с этим позором будет покончено. Однако Сумак не очень торопился. Недавняя встреча с Кризалис вызвала у него искреннее желание быть немного ласковее со взрослыми, хотя он никогда бы в этом не признался.
Шерсть Трикси всe ещe была холодной, и Сумак чувствовал, как она согревается, пока обнимает его. Ее лицо было влажным, уши выглядели мокрыми, и он надеялся, что перед тем, как взять его на копыта, она отчистила с них всю грязь, которая могла там оказаться. Это было несложно — у единорога есть свои преимущества, — но иногда от волнения или в спешке можно что-то забыть.
— В этом году у меня были деньги, чтобы купить тебе подарки, Сумак.
Сам не зная почему, Сумак почувствовал, что начинает волноваться:
— Ой, мама, в этом нет необходимости…
— Цыц, — приказала Трикси. — Мне это нужно. Так я чувствую себя хорошо. Теперь я не чувствую себя неудачницей. Мы будем счастливой, любящей семьей и очень, очень хорошо проведeм время в доме Тарниша, пока будем у него в гостях.
Лемон принялась раскладывать вещи, подбирая с пола мокрые плащи и верхнюю одежду, чтобы повесить ее на крючки. Она собрала коробки, свертки и пакеты и понесла их на кухню, где поставила на стол. Она напевала себе под нос, наполняя дом радостными звуками, и Сумак, находящийся в безопасности, защищeнный и довольный в объятиях своей матери, пришeл к мощному осознанию.
Это был дом, и это была его семья.
Немного покачиваясь, он ухитрился прижаться головой к груди Трикси и прислушался к стуку ее сердца. Теплое покалывание магии обволакивало его щетки, и он чувствовал, как вытягивается одна из его передних ног.
— Тебе идут носочки, Сумак Эппл.
Прищурившись, Сумак не мог понять, о чем говорит его мать, и чувствовал, как Мундэнсер дышит на него, наклонившись, чтобы рассмотреть получше. Трикси настаивала на том, что у него растут носочки, что на каждой из его ног щетки были несколько светлее, чем остальная часть шерсти. Он не мог этого заметить, но другие могли, и это его немного беспокоило.
— Ты права, Трикси, он приобретает носки, но это трудно заметить, ведь он такого бледного цвета. — Мундэнсер тоже ухватилась за ногу, подтянула ее и присмотрелась.
Сумак позволил себя ощупать и осмотреть. Ему ничего не оставалось делать, кроме как ныть по этому поводу, но он был не в том настроении, чтобы ныть. Он был счастлив и мог терпеть, когда его ласкают. К тому же это радовало других. Из кухни доносились звуки наполняющегося чайника и возня Лемон.
— Я видела Октавию, когда гуляла сегодня, — сказала Трикси Сумаку, продолжая осматривать его бежевую на бежевом переднюю ногу. — Она сказала мне, что вы с Винил сделали вместе несколько впечатляющих магических вещей. Насколько я поняла, Винил очень взволнована и уже готова обзавестись голосом.
— Да. — Сумак не чувствовал необходимости набивать себе цену.
— Малыш, забавно, что единороги считают трудным… Я могу сотворить заклинание голоса, которое пытается она, без особых усилий, но другие заклинания остаются для меня неуловимыми и недостижимыми. Это лишь доказывает, что все мы по-своему особенные и у каждого из нас есть свои сильные и слабые стороны.
— Я отстойно владею боевыми заклинаниями, — сказал Сумак матери, и в его голосе промелькнула злость. Если бы он мог постоять за себя, все могло бы пойти по-другому с Кризалис. Неважно, что ему было пять лет и что его магия ещe не созрела, Сумак всe равно возлагал большую часть вины за случившееся на себя.
— СУМАК ЭППЛ! — крикнула Лемон Хартс из кухни, заставив все уши в доме дeрнуться в тревоге. — Что я тебе говорила о том, что нельзя так выражаться! ООООО! — Лимонно-желтая кобыла, которую Сумак принял как свою вторую мать, кипела, как чайник. — У тебя большие неприятности, мой маленький жеребенок!
Твинклшайн, зажмурившись, была просто обязана подтвердить свою правоту:
— Я же говорила тебе, Сумак, что таким способом ты получаешь лекции!
За окном город Понивилль был усыпан снежинками, которые в тeплом свете уличных фонарей сверкали, как падающие бриллианты. Окно немного запотело, в углах и по краям был иней. Он чувствовал холод, исходящий от стекла, и знал, что ответственные взрослые в доме хотят закрыть шторы, чтобы не простудиться.
Снаружи, за стеклом, слышался смех, звуки, издаваемые пони, наслаждающимися праздничной ночью. Вдалеке слышались звуки колядок и звон колокольчиков. Внутри слышалось плеск воды и хихиканье. Трикси и Твинклшайн вместе принимали ванну — Твинклшайн сказала, что важно экономить воду, — и Сумак навострил уши при звуках их счастья.
Лемон подняла его и заключила в нежные, ласковые объятия. Она погладила его по ушам, немного распушила гриву, а затем притянула к себе. На жeлтом бархате ее шерсти витал аромат кофейного пирога, и Сумак, довольный, закрыл глаза. Он не хотел спать, нет. Просто расслабился.
— Сумак, мне нужно с тобой поговорить. — Голос Лемон был мягким, как шепот, а ее губы оказались совсем рядом с ушами Сумака. Она натянула покрывало вокруг себя и Сумака, укрывая его и пряча от посторонних глаз. Она улыбнулась, когда жеребенок зевнул, и натянула покрывало еще плотнее вокруг них обоих.
— Хорошо.
— Сумак, наши отношения скоро изменятся. Они должны измениться. В последнее время Трикси пришлось принять несколько очень сложных, трудных истин, и она чувствует себя очень неуверенно. Из-за этого она сомневается и не уверена в наших отношениях. Так что… Я чувствую, что наши отношения должны измениться, но я хотела поговорить с тобой, прежде чем мы что-то скажем или сделаем.
— Ты расстаeшься с моей мамой? — спросил Сумак, открывая глаза.
— Что? Нет! — Лемон Хартс была почти в панике. — Нет… ничего такого.
— Что происходит? — Сумак снова закрыл глаза и боролся с сонливостью, которая наступала от такого тепла.
— Сумак, твоя мама… она не лесбиянка, — прошептала Лемон Хартс, и ее передние ноги плотнее сжались вокруг Сумака.
— О-о-о… — Глаза Сумака снова открылись, и он почувствовал первые проблески паники.
— В этом ее беда, Сумак… она никем не является. Она асексуальна… как и ее собственная мать. И сейчас она очень, очень боится, что я перестану ее любить или отвернусь от нее. Трикси, как и ее мать, все еще нуждается в любви, ей нужна близость, ей все еще нужно что-то, что заполнило бы ту большую пустоту в ее сердце. Она отлично справляется со своей ролью, скрывая всe, что не так.
Моргая, Сумак слушал, но не знал, что сказать. Некоторое время назад у них с Лемон зашел разговор о разных видах пони и разных предпочтениях, а также о том, как важно сохранять непредвзятость. Он подозревал, что разговор, который состоялся некоторое время назад, был лишь подготовкой к этому.
— Я очень, очень люблю ее, Сумак. — Лемон сделала паузу, облизала губы, а когда заговорила снова, ее голос был напряженным, скрипучим шепотом. — Когда-нибудь, во время праздников, я попрошу ее выйти за меня, и Твинклшайн тоже. Я до смерти напугана, Сумак, и прежде чем что-то предпринять, хочу убедиться, что ты не против.
Не раздумывая ни секунды, Сумак ответил:
— Я в порядке. Каков план?
Лемон Хартс нервно рассмеялась:
— Ты — нечто, Сумак, ты знаешь об этом?
— Да. — После минутного молчаливого объятия он добавил: — Я бы хотел иметь семью. Как у Пеббл. Иногда я немного ревную. — Жеребенок зевнул, чмокнул губами и еще раз зевнул. Звуки маминого хихиканья и колядок на улице теперь путались в его голове, вызывая сонливость.
— Хочешь, я уложу тебя спать? — спросила Лемон Хартс.
— Да, — зевнул Сумак. — С удовольствием. А ты можешь почитать мне сказку?
— Какую? — спросила Лемон.
— Про пукающего слона, которому трудно найти друзей.
— Правда, Сумак?
— Мне нравится эта история.
Лемон Хартс вздохнула и покачала головой.
— Мне пять лет, — сказал Сумак Лемон, предлагая неопровержимую логику. — Мне должна нравиться эта история.
— Ладно. — Лемон засомневалась и бросила на Сумака подозрительный взгляд, возможно, ей было интересно, не разыгрывают ли ее.
— Тебе еще придeтся издавать звуки…
— Сумак…
— Пожалуйста?
— Ладно, хорошо. — Лемон вздохнула, а потом пробормотала: — Думаю, Эпплджек точно знала, что делает, когда покупала эту книгу.
— Я люблю тебя, мам-Лемон.
Смирившись со своей ужасной судьбой, Лемон Хартс улыбнулась:
— Еще несколько минут. Когда Трикси и Твинклшайн выйдут из ванны, мы соберемся все вместе, и я почитаю "Непохожего слоненка Хитута".
Прижавшись поближе к Лемон Хартс, Сумак улыбался и наслаждался своей победой:
— Мне нравится часть с крокодилом-колдуном, пробкой и пауком по имени Ананси.
— Бедный, бедный паук, — сказала Лемон Хартс голосом, полным искреннего сочувствия. — Оседлав пробку, он перелетел через океан и оказался в новой стране. Насколько я понимаю, Тарниш встречал Ананси.
— Не морочь мне голову, Лемон…
— Нет, правда, спроси его об этом. — Лемон усмехнулась, и одно ухо дeрнулось. — Думаю, я приготовлю какао и печенье для сказки… как тебе это?
— У нас есть имбирное печенье?
— Думаю, есть, если Трикси не съела их все…