Школа принцессы Твайлайт Спаркл для фантастических жеребят: Зимние каникулы

Глава 29

Тарниш замолчал, и это было плохо, потому что тишина пугала. Сумак окунул кусок хлеба в фондюшницу, дал ему на мгновение пропитаться, поднял и дал сыру стечь с него. В конце стола Пинни Лейн окунула в шоколадное фондю кусок кренделя, обсыпанный каменной солью, а затем, как и Сумак, дала стечь излишкам. Рядом с ней Мегара разглядывала крендель, покрытый шоколадом, и облизывала губы.

— Знаешь, Тарниш, нет ничего плохого в том, чтобы послушать, что она скажет…

— Предательство, — сказал Тарниш, обратив свой пронзительный взгляд на Октавию. — От тебя, как от всех пони. После всех этих споров с Клауди, после всех этих часов, проведенных в ссорах и препирательствах…

— Тарниш, дорогой, именно из-за этих часов, проведенных в борьбе, я и предлагаю это. Мир хрупок, и мы должны сделать все возможное, чтобы сохранить его. Я просто предлагаю тебе послушать, что она скажет… но это не значит, что ты должен с этим согласиться. — Держа вилку для фондю в одной ноге, она подняла бокал с глинтвейном другой. — Клауди может сказать что-то стоящее, что-то значимое. Давайте хотя бы сохраним мир.

Забыв о хороших манерах, Сумак запихнул в рот целый кусок хлеба, пропитанного сыром, и принялся жевать. Он откусил еще кусочек, и Пеббл передала ему свою вилку, на конце которой уже был хлеб. Глядя на Тарниша, он обмакнул оба куска и стал ждать, пока они пропитаются сырной вкуснятиной. Вытащив их и дав им стечь, он передал одну обратно Пеббл, которая молча взяла ее.

— Ce poulain est trempé dans du fromage…^[1] Наверное. — Пинки Пай пожала плечами, в то время как как шоколад стекал по ее пушистому подбородку. — Я не припомню, чтобы училась говорить на Фэнси, но после того, как я выпила весь этот Фэнси-бренди, мне кажется, что это как раз то, что нужно сказать. Да. — Повернувшись к сестре, она добавила: — Не унывай, Лаймстоун, ты выходишь замуж.

Лаймстоун прикусила губу, но ей нечего было сказать в ответ.

— Ладно… хватит, Клауди. Я послушаю. — Тарниш снова макнул в фондюшницу Мод и во второй раз получил пощечину за свой проступок.

Клауди глубоко вздохнула, а Сумак напрягся в ожидании того, что будет сказано. Рядом с ней Игнеус кормил Бумер кусочками сухофруктов, которые тот накалывал вилкой и предлагал ей. Пинни теперь наблюдала за сыном в задумчивом молчании. Пеббл держала вилку в одной ноге, а другая ее передняя нога была зажата Сумаком.

— Ты был добр к Мод, — начала Клауди, жестом показывая на все вокруг и размахивая вилкой для фондю. — Вместе вы многого добились. У вас есть этот дом, и ваша семья растет. Я бы хотела узнать, не могли бы вы найти в своем сердце возможность поделиться хотя бы частичкой всего этого с Лаймстоун. Как ее мать, я знаю, что она грустит и беспокоится о своем будущем.

— Клауди, зачем? Зачем ты это делаешь? — спросил Тарниш.

— Тарниш, на что ты готов пойти, чтобы Пеббл была счастлива? — ответила Клауди.

Сумак наблюдал за тем, как Тарниш расправляет нахмуренные брови, и что-то в новом выражении морды шоколадно-коричневого единорога заставило Сумака почувствовать себя маленьким… жеребенком. Может, это был взгляд сурового отца? Возможно, так оно и было. Что бы там ни наблюдал Сумак, Тарниш был погружен в раздумья. Помолчав, он запихнул в рот еще хлеба с сыром и принялся жевать.

— Если бы ты сейчас был на моем месте, разве ты не хотел бы, чтобы твоя дочь участвовала во всем этом? Чтобы ей перепала частичка удачи ее сестры? Сестрам полезно делиться и поддерживать семью… посмотрите на сестер Королевских пони. Лаймстоун только начинает вступать в свои права. Хотя она уже успешна, я надеюсь, что немного вашего успеха передастся ей и вдохновит ее стать еще лучше, чем она есть. Я знаю, что Лаймстоун может позаботиться о себе сама, я не прошу вас заботиться о ней. Ей нужно найти выход своему успеху и быть с теми, кто будет ей ровней.

— Подождите… — Мод подняла копыто. — Кажется, я понимаю. Ты беспокоишься о том, что Лаймстоун станет сахарной мамочкой для какого-нибудь тупого жеребенка, а поскольку мы начинали как фермеры, ты хочешь, чтобы Лаймстоун поднялась на несколько ступенек вверх по социальной лестнице, но не хочешь, чтобы она затерялась среди снобистской элиты.

Пожав плечами, Клауди кивнула головой, а ее глаза сузились:

— Что-то вроде этого, да. Я не хочу, чтобы Лаймстоун оказалась в неравном положении. Я вообще боюсь, что это случится, а вы с Тарнишем — единственные пони, которых я знаю и которым доверяю.

Сумак снова провел ритуал, окунув свою и Пеббл вилки в пузырящийся сыр.

Бокал с сидром Тарниша висел у его губ, но жеребец не пил. Раздувая ноздри, Тарниш просто сидел, а Сумак смотрел на него, до смерти желая узнать, что будет дальше. Жеребенок не имел ни малейшего представления о том, что происходит, и не понимал почти ничего из того, что говорилось. Это были серьезные взрослые вещи, которые пролетали прямо над его рогом.

— Ты пытаешься защитить Лаймстоун от ее собственного успеха, — обратилась Пинни Лейн к Клауди, — отдавая ее в копыта тех, кто уже разобрался с опасными подводными камнями. Должна сказать, это достойно восхищения. Тарниш, милый, моя маленькая капелька шоколада, я рада, что ты послушал меня.

— Ни одна мать не хочет, чтобы ее дочь эксплуатировали. — Сухожилия на шее Клауди скрипнули, когда ее челюсть на мгновение сжалась, и она повернулась, чтобы посмотреть на свою дочь, Лаймстоун. Она смотрела на своего подросшего жеребенка с большой любовью в глазах, а затем, несколько раз моргнув, отвернулась. — Лаймстоун находится в странном и опасном месте… месте, которое я не совсем понимаю. Если она пойдет вверх, в высшее общество, я не знаю, смогу ли я защитить ее, но я хочу, чтобы она была в месте, где она сможет полностью реализовать свой потенциал.

Откинувшись в кресле, Тарниш закрыл глаза:

— Теперь, когда вы это объяснили, я понимаю ваше беспокойство. Я понимаю, правда. И да, если бы я был на вашем месте, то, возможно, делал бы то же самое, что и вы сейчас. — Немного вздохнув, он опрокинул стакан с сидром и опустошил его.

Разговор шел о серьезных взрослых вещах, и Сумак, поглощая пищу, чмокнул губами. Взрослые были так увлечены происходящим, что никто даже не потрудился предложить ему обратить внимание на манеры, так что он с удовольствием воспользовался этим, и Пеббл рядом с ним делала то же самое. Нарезав яблоко, Сумак взял уже заряженную вилку Пеббл и приготовился макать их, но на этот раз он намеревался добраться до шоколада, который располагался дальше по столу.

— Дурацкие деньги усложнили мою жизнь, — пробормотала про себя Лаймстоун, вонзая вилку в стоящий рядом котелок с фондю. — Стать баронессой Летучего Дерьма было самой худшей идеей.

Никто не стал ругать Лаймстоун за ее вспышку, и Сумак был шокирован.

— Клауди… — Тарниш открыл глаза и посмотрел на тещу. — Я польщен тем, что вы доверяете мне еще одну из своих дочерей, но я не могу. Честное слово, не могу. Лаймстоун мне как сестра… может быть, даже слишком. Мы с ней очень близки.

— Поэтому я и спросила. — Клауди наклонилась в сторону Тарниша, и ее уши покорно опустились. — Может, я неправильно поняла, но мне всегда казалось, что у вас с Лаймстоун было что-то особенное после того, как она отправилась в то приключение с вами и Мод. Вы оба казались такими близкими… бывало даже, что она спала в одной постели со всеми вами.

— Бывало, но это всегда было невинно, — ответила Мод матери. — В основном она просто хотела быть со мной.

— Лаймстоун? — Глаза Тарниша повернулись в ее сторону, но Лаймстоун не отвела взгляда.

— Слишком грубо думать о том, чтобы быть с Тарнишем таким образом, — пробормотала Лаймстоун, и Сумак с трудом разобрал ее слова. — Он мой брат во всех смыслах этого слова, и это слишком мерзко, чтобы даже думать об этом. Я не могу даже думать о нем в таком ключе, чтобы не испытывать тошноты.

Игнеус быстро ухватился за эту возможность:

— Что ж, думаю, это решает дело. Только сумасшедший пони говорит другой пони, чтобы та испытывала романтические чувства к своему брату или сестре. Теперь это следует оставить в покое, потому что продолжать эту тему было бы ужасной идеей.

— Ты прав. — Клауди кивнула мужу, а затем повернулась и посмотрела на Тарниша теплыми, выразительными глазами и прижатыми, приятно расположившимися ушами. — Спасибо, что хотя бы выслушал меня, и я рада, что мы хотя бы достигли взаимопонимания.

— Знаешь, Клауди, я думаю, ты права. Мы достигли взаимопонимания, и я думаю, что благодаря этому мы станем немного ближе. — Тарниш наполнил свой бокал сидром, улыбнулся, и Сумак почувствовал облегчение на расслабленном лице жеребца. — Октавия, я хотел бы поблагодарить тебя за то, что ты заставила меня выслушать.

— Я просто рада, что все получилось, — ответила Октавия. — Я ужасно боялась, что прошлое повторится и мы все окажемся в ссоре. В прошлом мы не всегда прислушивались друг к другу, и я очень боялась, что ты будешь винить меня, если все пойдет не так. Я чувствую облегчение.

— Это похоже на урок дружбы. — Пинки Пай, мордочка которой была вымазана шоколадом, икнула, отчего ее уши захлопали, как птичьи крылья. — Из-за всех этих препирательств я вроде как перестала приходить домой в гости. Мам, не обижайся, но жеребец и кобыла могут быть хорошими, близкими друзьями без романтических отношений, я думаю. Ведь так? Но у тебя было такое представление, что каждая кобыла, которая нравится Тарнишу, должна на нем жениться.

— Наверное, так и есть. — Уши Клауди слегка обвисли, и она уставилась в свою тарелку. — Времена изменились, и я была довольно изолирована на ферме камней. Теперь все по-другому. Раньше, если кобыла и жеребец дружили, пони говорили… говорили всякое, и эти слова могли повредить репутации.

Вытерев губы передней ногой, Сумак задумался. Это была замечательная идея, возможно, лучшая идея в его жизни, даже лучше, чем картофельные чипсы с солью и уксусом и молоком на завтрак. Жидкое мужество струилось по его венам, а кожа головы горела от жара десяти тысяч блестящих идей. Он чмокнул губами один раз, потом еще раз, потому что ему было приятно, а потом наклонил голову набок и посмотрел Игнеусу прямо в глаза.

— Я буду счастлив забрать Лаймстоун из-под ваших копыт, мистер Пай.

Звук хихикающей Пеббл вызвал у Сумака непонятные чувства, и он не мог перестать думать о том, как она зевает. Он хотел спать, очень хотел спать, и тело его было словно налито свинцом. Лаймстоун, которая держала Пеббл, казалось, готова была разорваться на части и вот-вот лопнет. Ужин превратился в буйство смеха, хотя Сумак с трудом вспоминал, почему именно, и все пони смеялись, пока пировали. В какой-то момент он умудрился наполнить свой бокал еще глинтвейном, и это осталось незамеченным.

Что же было такого смешного?

— Эй… Пеббл… ты… ты хочешь лечь со мной в постель? — спросил Сумак, и его вопрос заставил Пеббл уткнуться лицом в бок Лаймстоун. — Думаю… думаю, мне уже пора спать.

— Малыш… ты говоришь… как пьяный.

Сумак замер при звуке голоса матери, и это был, без сомнения, самый ужасный звук в мире. Трикси села рядом с ним на диван, приподняла его и заключила в теплые бархатные объятия. Она была гладкой, блестящей, а ее шерстка была немного маслянистой, как будто ее только что натерли лосьоном. В нос Сумака ударил непреодолимый аромат лепестков роз и лаванды, когда Трикси прижалась к нему.

Лемон Хартс появилась без предупреждения и уселась справа от Трикси. Твинклшайн пристроилась слева от Трикси. Сумак, сидевший в довольно неловкой жеребячьей позе, вглядывался в три лица, смотревшие на него сверху вниз. Чем же занимались эти три кобылы, что не смогли пообедать? Похоже, натирали друг друга лосьоном. Он смутно чувствовал, что эта вонючая дрянь впитывается в него.

— Знаешь, мне кажется, мы могли бы сделать с ним все, что захотим, — заметила Лемон.

— Да, наверное, — ответил Сумак, и его несколько обеспокоило собственное признание правды. — Я хочу спать. — Подумав, он добавил: — Вы все очень красивые.

— О, он из тех пьяниц. — Твинклшайн понимающе кивнула, и ее щеки стали округлее, когда она улыбнулась. — Мои родители позволяли мне выпить несколько глотков вина по праздникам. Когда я была маленькой, отец обнимал меня, пока я засыпала, а мама читала мне историю о Согревающем Очаге. Я представляла, что тепло, которое я ощущала от нескольких глотков вина, было таким же, как тепло, которое дарил Согревающий Очаг.

— Теперь, когда я выросла, я понимаю, почему родители дают своим жеребятам вино и сидр по праздникам. — Лемон Хартс наклонилась к нему, и Сумак заглянул в ее глаза малинового цвета. — Все эти сладкие лакомства… все это волнение. Желание получить подарки. Немного вина или сидра — единственный способ уложить этих жеребят спать.

— Это были самые нежные минуты Капера. — Голос Трикси был хриплым и отстраненным, как будто она обращалась не к кому-то конкретному. — Лорд Луламун пил до беспамятства… он был глубоко в своих кубках, как говорила моя мать Денди, и только тогда, в эти моменты, он был ласков со мной. Иногда. Он читал мне… сказку о Согревающем Очаге.

— Трикси? — одновременно сказали Лемон Хартс и Твинклшайн.

— Оглядываясь назад, я хочу думать, что Капер хотел быть со мной ласковым, но не знал как, — продолжила Трикси, а затем с тоской вздохнула. — Легко верить в худшее, особенно в таком пони, как Капер, но после разговора с Твайлайт Вельвет и Найт Лайтом я решила верить в хорошее. Это помогает, хотя бы немного.

Сумак зачарованно смотрел на три лица, прижавшиеся друг к другу над ним.

— Итак, — начала Лемон Хартс, — Сумак Эппл, я что-то слышала о том, что ты обручился с Лаймстоун Пай?