Школа принцессы Твайлайт Спаркл для фантастических жеребят: Зимние каникулы

Глава 48

Сидя на спине у Лаймстоун, Сумак Эппл чувствовал себя почти одиноким в толпе, дрейфующим в мохнатом четвероногом море. Ропот, подобно волнам, прокатывался по собравшемуся стаду, то усиливаясь, то затихая по мере того, как переходил из уст в уста. Позади него Пеббл крепко прижалась к нему, ее возбужденное, горячее дыхание щекотало ему шею, отчего во всем теле происходило нечто чудесное, чего он не мог понять. Даже Бумер была возбуждена, настолько, что не спала, хотя ей это явно давалось с трудом.

— Нам придется взять это шоу с собой в дорогу, — сказал Гослинг, обращаясь к толпе, его ровный голос лился через систему оповещения, как жидкая радость. — Готов поспорить, что Мэйнхэттен станет отличным местом для восхождения луны… или, может быть, даже Понивилль…

Ликование, поднявшееся из толпы, словно левиафан из глубины, заглушило слова Гослинга, и у Сумака зазвенело в ушах. Хоть он всё же был интровертом, и в толпе ему было не по себе, но сейчас он не мог представить себя в другом месте. У Гослинга был чудесный голос, отцовский, притягательный, желанный. По крайней мере, для Сумака. Жеребенок не понимал, что все, кто слушал его, слышали что-то другое. Одни слышали притягательный голос отца, другие — идеальный голос мужа или супруга, ибо такова была природа тонкого таланта Гослинга делать других счастливыми.

Когда толпа немного успокоилась, Гослинг продолжил:

— Так скажите мне, красивые, прекрасные пони… как бы вы хотели, чтобы я женился на вас?

И снова толпа разразилась улюлюканьем и радостными криками, от которых Сумак едва не оглох. Ухмыляясь, Гослинг наклонился к микрофону, развесив уши в покорной позе, а неподалеку от него принцесса Луна — глаза закрыты, тело трясется — разразилась визгливым, лающим смехом. Принц, несомненно, вступил в игру, и Сумак, как ни был он молод, понимал, какая социальная ошибка только что произошла.

— Слова даются с трудом, понимаете? — сказал Гослинг, его ровный, приятный голос лился из системы оповещения, как кленовый сироп. — Я все испортил. В постели потом будет тесно. Только стоячие места…

— РАЗВРАТ! — крикнула кобыла, стоявшая рядом с помостом.

— Я знаю, так ведь? — Гослинг вдохнул, и от этого звука по толпе пробежала хаотичная рябь: что-то, чего Сумак не мог понять, казалось, захватило взрослых.

Принцесса Луна смеялась так сильно, что у нее выступили слезы, и она вытерла глаза передней ногой. Тем временем на лице ее сестры, принцессы Селестии, появилось странное выражение, которое Сумак не мог разобрать, но большая белая кобыла смеялась, хотя и не так сильно, как ее сестра. Даже Лаймстоун смеялась, и Сумак толкался с Пеббл из-за бурных всплесков Лаймстоун.

— Ну что ж, раз уж я выставил себя на посмешище, нам следует поговорить о браке. Видите ли, я здесь сегодня в качестве обучающегося, а частью моих королевских обязанностей является женитьба других. Так что на меня это свалилось в последний момент. У меня не было времени ни на тренировки, ни на репетиции, и я понятия не имею, что делаю, о чем ясно свидетельствует мой предыдущий социально неумелый промах. По крайней мере, я думаю, что это можно считать за промах, потому что я уверен, что именно из-за моей речи я обручился со всеми вами, прекрасные пони.

Смех — в основном пьяный — хлынул из толпы как поток.

— Сегодня здесь много влюбленных. Не скрывайте этого, я вижу луну в ваших глазах. За это я прошу прощения и обещаю, что заставлю Луну вести себя прилично. — Он сделал паузу, пока толпа ревела и топала, а Гослинг, казалось, грелся в их буйном восторге. — Луна должна научиться держать это при себе.

Пони в толпе стали свидетелями редкого зрелища: принцесса Селестия потеряла самообладание. Откинув голову назад, она завыла от смеха, и этого звука оказалось достаточно, чтобы напугать собравшуюся толпу до полной тишины. Но тишина длилась недолго, и после нескольких нервных, нерешительных стартов маленькие пони из толпы присоединились к самой большой пони, чтобы вдоволь посмеяться. Что же касается Луны, то она тяжело дышала, задыхаясь от смеха и широко раскрыв глаза.

— Я понимаю, что свадьба должна быть серьезным, торжественным событием, так что я, наверное, все испортил. — Наступила долгая драматическая пауза, а когда Гослинг продолжил, в его глазах появился лихорадочный, озорной блеск. — Точно так же, как некоторые из вас собираются провалить свою первую ночь супружеского блаженства. Вероятно, в последующие дни вам придется еще много раз отдуваться. Я прав? Следите за зубами, леди… и лорды, я полагаю.

Хотя Сумак не понимал, о чем идет речь, он мог сказать, что взрослые отлично проводят время. Это не было скучным храпом, как он думал. На самом деле Сумак и сам прекрасно проводил время, когда Пеббл обхватывала его передними ногами, а ее горячее дыхание касалось его шеи.

— Шутки в сторону, брак — это серьезная тема. — Морда Гослинга задержалась у микрофона, его ноздри раздувались, как железнодорожные тоннели. — Если что-то идет не так, обратитесь за помощью. Для этого и существует принцесса Кейденс. — Он жестом указал на розового аликорна, стоявшего в оцеплении. — Клятвы очень важны, и я считаю, что их нужно соблюдать, даже если иногда это причиняет боль. Да, я понимаю, как все это сложно, и знаю, что случаются такие вещи, как жестокое обращение, и утром газеты наверняка переврут мои слова… но вам нужно бороться, чтобы соблюсти эти клятвы. Клятвы — это то, что делает наше великое общество сильным. Все начинается и заканчивается клятвами, которые мы даем. Клятвы любить друг друга, иметь и хранить… особенно хранить. Клятвы служить и защищать. Клятвы, которые дает каждый гвардеец. Только представьте, во что превратилось бы наше общество, если бы мы все пренебрегали своими клятвами.

В толпе воцарилось затишье, и все взгляды устремились на Гослинга.

— Принцесса Кейденс дала обет помочь вам сдержать клятву, помните об этом. — Гослинг поднял голову от микрофона, и его широкая улыбка вернулась. — А теперь вернемся к тому, что я женюсь на всех вас сразу. Может, начнем?

Три кобылы стояли, прижавшись друг к другу, склонив головы в торжественном почтении. То, что они стояли втроем в такой позе, чем-то задело Сумака, хотя он и не мог сказать, чем именно. Трикси стояла в центре, справа от нее — Лемон Хартс, слева — Твинклшайн. Вместе они стояли, прижавшись друг к другу боками, щека к щеке, точно чудовище с тремя головами и двенадцатью ногами. Какое зрелище они представляли собой вместе.

Он едва понимал эти отношения, но знал, что они важны. Взрослые вообще делали много вещей, которые вызывали у Сумака недоумение, поскольку большая часть их поступков не имела смысла. Взрослые делали много непонятных и не очень разумных вещей, и именно поэтому, полагал жеребенок, у них были жеребята: взрослым нужен был кто-то, кто присматривал бы за ними, напоминал им о важных вещах в жизни.

— Я хочу, чтобы каждый из вас подумал о том, что вы значите друг для друга, — сказал Гослинг, его гладкий, шелковистый голос проникал в каждое ухо. — Пока вы думаете об этом, я хочу, чтобы вы вспомнили о своих клятвах. Поскольку я не был к этому готов, я понятия не имею, что вам говорить. Если честно, я в растерянности. Отца нет. Моя мать никогда не выходила замуж. Возможно, именно поэтому я так серьезно отношусь к собственным клятвам. Это заполняет ту маленькую боль в моем сердце.

На помосте принцесса Селестия придвинулась к Гослингу, обняла его крылом и притянула к себе. Даже с того места, где Сумак сидел на спине Лаймстоун, он мог видеть торжественность на морде белого аликорна. Принцесса Луна тоже подошла и прислонилась к боку Гослинга, встав с ним вровень. От вида этих трех пони вместе Сумак почувствовал какую-то грустную радость, а может, это было серьезное счастье, он не мог сказать. Повернув голову, он посмотрел на своих матерей — их головы все еще были склонены, и он увидел, что их губы шевелятся, хотя и не мог расслышать, что они говорят, за всепоглощающим ропотом толпы вокруг него.

И снова, не понимая, как и почему, Сумак, как и многие другие, оказался под влиянием тонкой магии Гослинга. Ведь магия Гослинга, позволяющая приносить радость другим, дарить им счастье, сильно повлияла на его положение как правителя, потому что он мог сделать своих подданных счастливыми. На самом деле влияние Гослинга на толпу было таково, что в последующие годы все присутствовавшие в этот вечер пони вспоминали его как один из самых счастливых вечеров в своей жизни.

Сумак в том числе.

Позади него Пеббл зашевелилась, и он почувствовал, как ее передние ноги трутся о его ребра:

— Сумак, — сказала она, крепко прижимаясь к нему, — дай мне обещание.

— Что, Пеббл? — прошептал он в ответ, стараясь изобразить благоговение и уважение к моменту.

— Обещай мне, что всегда будешь моим другом.

— Пеббл, это…

— Просто сделай это, хорошо? Мне нужны гарантии. Я не чувствую себя комфортно в своей шкуре. Я некрасивая, толстая и уродливая. Я даже не могу понять, почему ты остаешься рядом. Бывает, что я ужасно себя веду по отношению к тебе — да и ко всем пони, — и я не очень-то дружу с тобой, но я пытаюсь стать лучше, и мне нужно знать, что ты будешь рядом.

Сейчас все было слишком серьезно, чтобы давать обещание, которое он не сдержит, и Сумак чувствовал, как тяжесть момента ложится на его хрупкую шею. Многие говорили ему, что Пеббл глубоко неуверенна в себе и что большая часть ее ужасного поведения проистекает из того, что ее неуверенность пожирает ее изнутри. Даже Твайлайт сидела и долго беседовала с ним за печеньем и чаем именно на эту тему. Иногда в жизни у пони появляется особенный друг, и эта дружба — скорее задача, говорила Твайлайт. Она требует усилий, решимости и терпения.

— Никто больше не терпит меня так, как ты, и я должна знать, что это не пройдет.

— Пеббл, — сказала Лаймстоун, ее голос был непривычно тихим, — ты не должна так давить на бедного Сумака. Это несправедливо по отношению к нему.

— И мне досталась неуверенность моего отца — это несправедливо по отношению ко мне, но мне с этим жить, — ответила Пеббл, ее голос был ровным и лишенным каких-либо эмоций.

Оглядевшись по сторонам, Сумак попытался подумать, причем не только о том, что делать, но и просто подумать. Он посмотрел на своих матерей, на уши Лаймстоун, которые повернулись в его сторону. Пони вокруг него были погружены в церемонию, делая все то, что делают взрослые, когда женятся. Затем Сумак совершил ужасную ошибку, взглянув на двух аликорнов и пегаса, стоявших на помосте.

Принцесса Селестия и принцесса Луна смотрели прямо на него. Ошибки быть не могло, это было не его разыгравшееся воображение. Эти глаза были устремлены прямо на него, и он был уверен, что их испепеляющий взгляд оставил его душу незащищенной. Какой страшный грех он совершил, чтобы навлечь на себя их гнев? Они не отводили глаз, нет. Он немного поморщился, но это не помогло. Голова принцессы Селестии была даже немного наклонена вниз, она смотрела не на толпу, нет, она смотрела прямо на него, и это было ужасно.

Чувствуя себя крайне неловко, Сумак попытался образумить себя, сказав, что принцессы смотрят на его будущих родителей. Принцесса Луна гордилась Трикси. Пересохший рот не позволял ему убедить себя в том, что это правда, и его правая передняя нога вцепилась в передние ноги Пеббл, все еще крепко обхватывавшие его.

— Я всегда буду твоим другом, Пеббл, — сказал он, почти прохрипев эти слова. — Я могу поклясться Пинки клятвой, если тебе это нужно.

— И я обещаю, что никогда не перестану стараться быть лучшим другом, которого ты заслуживаешь, — ответила Пеббл, зарываясь лицом в гриву Сумака. — Мне просто нужно знать, что эти усилия стоят того.

— Ты очень странная кобылка, Пеббл, и…

— Я знаю, — сказала она, и ее бесстрастное выражение исчезло, сменившись легким и воздушным от облегчения голосом. — Спасибо, Сумак. Ты дал мне обещание, когда мне действительно нужно было его услышать. Когда-нибудь я заглажу свою вину перед тобой.

— И как же, Пеббл?

— Ты узнаешь, — ответила она, чем вызвала недовольное фырканье своей тети, Лаймстоун.

Бросив быстрый взгляд на сестер, Сумак увидел, что их общие пронзительные взгляды устремлены куда-то в сторону, и постарался успокоить себя, сказав, что это всего лишь случайность. По крайней мере, он был совершенно уверен, что это именно совпадушки. Тем не менее, в клятве дружбы было что-то от дружбы, потому что он чувствовал себя довольно хорошо, а Пеббл обещала что-то взамен и размышлял, что же это будет.

— Итак, — сказал Гослинг голосом, излучавшим теплоту, — теперь, когда у всех вас есть возможность подумать о том, во что вы ввязываетесь, я хочу, чтобы вы произнесли свои клятвы. Я дам вам несколько минут, чтобы вы, словоохотливые, могли излить содержимое своего сердца, а потом я скреплю дело. Как только мы закончим, начнутся танцы, как внутри, так и снаружи.

Наконец-то долгое ожидание закончилось, и его родители наконец-то были связаны друг с другом каким-то значимым способом, который Сумак не совсем понимал, но очень ждал. У него будет семья, и это что-то значило. В этот волшебный момент все изменилось в корне. Прижавшись к Бумер и прислонившись спиной к Пеббл, Сумак закрыл глаза и крепко вцепился в этот момент, зная, что дальше все будет только лучше.

Сумак начал свою жизнь как заложник, хотя помнил об этом очень мало. Потом он жил как бродяга на дороге, но повозка Трикси была огромным улучшением, удачей. Не только для него, но и для Трикси. Теперь они обосновались на одном месте, Трикси пожинает плоды ответственности, а у него скоро будет то, чего он давно хотел, не зная, как сильно в этом нуждается: дом и семья.

Замолчав, Сумак решил не открывать глаза, пока Гослинг не скрепит сделку.