Проклятый
Шанс
Сквозь трещины в потолке пробивались тонкие лучи рассветного света, окрашивая покрытую пылью комнату в тускло-золотистые оттенки. Мелкие частички мусора медленно кружились в воздухе, будто время здесь остановилось давным-давно.
С глухим стоном Лост Хоуп открыл глаза. Тяжесть в голове сковывала мысли, а сухость во рту делала каждое движение неприятным. Он долго лежал, бездумно глядя в осыпающийся потолок, где тонкая паутина переплеталась с трещинами, будто пауки пытались залатать старую рану дома.
— Опять этот мерзкий скрежет, — пробормотал он, когда где-то в глубине дома доски угрожающе заскрипели.
С трудом поднявшись с продавленного матраса, он зевнул, вытягивая передние копыта, пока мышцы не отозвались легкой болью. Дом, некогда, возможно, уютный, теперь походил на призрак самого себя: обвалившиеся панели стен, треснувшие балки и ржавый запах сырости. В ином случае любой бы принял это место за давно заброшенное.
Единорог шагнул в коридор, деревянные половицы жалобно застонали под копытами. Тусклый свет проникал сквозь разбитые окна, рисуя неровные тени на стенах, будто кто-то невидимый скользил следом.
Он остановился перед потрескавшимся настенным зеркалом. Серебристая амальгама давно облезла, и лишь один кусок, уцелевший на поверхности, отражал его лицо.
На него смотрел мрачного вида единорог. Темно-серый, с копной растрепанной чёрной гривы, которая, как ни старался он пригладить её копытом, всё равно торчала в разные стороны. Лицо его казалось старше своих пятнадцати — не по годам уставшее, с усталым взглядом алых глаз, в которых застыло молчаливое раздражение вперемешку с тоской.
— Потрёпанный… да ещё как, — фыркнул он, и устало зевнул, чувствуя, как в животе неприятно заворчало от голода.
Не особо спеша, он направился в спальню матери. Узкий коридор вёл в небольшую комнату, где пахло влажной тканью и затхлым воздухом. Единорожка лежала на низкой, скрипучей кровати, укрытая старым, местами разорванным походным плащом из лучших времён. Пламя на кривой свече, затухающей в углу комнаты, едва освещало её бледное лицо.
Лост подошёл ближе, заглядывая под край плаща.
Мать металась во сне, её тонкое тело вздрагивало, а губы что-то шептали — бессвязные обрывки слов, сливающиеся в жалобный стон. Вид её был болезненно знаком: вечно исхудалое лицо, тёмные круги под глазами, глубокие морщины, слишком ранние для её возраста. Казалось, она несёт на себе груз столетий, а не жалких нескольких десятков лет.
— Опять кошмары… — вздохнул он, опуская копыто на край плаща.
Он смотрел на неё, чувствуя ту же странную смесь злости и жалости, что всегда просыпалась в эти моменты. Сколько он себя помнил, она всегда выглядела так.
Иногда ему казалось чудом, что она всё ещё держится. Без постоянной работы, почти без еды, с вечной враждебностью окружающих кристальных пони, которые никогда не скрывали презрения. Они не любили её — и это было ещё мягко сказано. Он не знал всей истории, но понимал одно: что бы она ни сделала в прошлом, её презирали за какие-то старые грехи в каждом уголке страны.
— Проклятая Империя, — пробормотал единорог, глядя, как она судорожно вздыхает во сне.
Единорожка редко говорила о прошлом, лишь иногда упоминала о временах, когда была целительницей. Это было её единственным утешением — исцелять чужие раны, даже если ей скудно платили за это и обливали в процессе помоями. В её глазах светилось что-то почти детское, когда она говорила о магии лечения.
За окном вновь застонал ветер, и сквозь треснувшее стекло в комнату влетела струя холодного воздуха, заставив мать сильнее сжаться под плащом. Лост Хоуп машинально подтянул рваный край повыше к её плечам, хмурясь.
— Я не дам тебе тут сдохнуть, — сказал он одними губами.
Затем встал, бросив последний взгляд на мать, и направился к двери. Ржавый замок скрипнул, когда он толкнул створку.
— Если сегодня работы не найду, придётся опять идти к этим крысам на рынок… — пробормотал он, бросая прощальный взгляд на обрушенный дом.
Снаружи рассвет уже окрашивал крыши деревушки тусклым светом. И где-то далеко, в сердце кристального города, сияло Кристальное Сердце — символ мира и гармонии. Только вот до их дома этот свет не доходил. И никогда не дойдёт.
Глухой гул шахты заполнял собой всё пространство, проникая сквозь каменные стены и вибрируя в воздухе. Каждый удар кирки по кристальной породе отзывался металлическим эхом, сливаясь в однообразный ритм — будто сама шахта билась в такт замершему сердцу Империи.
В тусклом свете ламп виднелась фигура молодого единорога. Его тёмно-серая шерсть была покрыта толстым слоем пыли, черная грива слиплась от пота, а старая каска болталась на голове, плохо защищая от осыпающихся сверху мелких камней. Лост Хоуп тяжело дышал, сжимая ржавую кирку, и с размаху ударил по породе — кристаллы звякнули, треснули, но не поддались.
— Хватит отлынивать, ничтожество! — глухой голос бригадира разнёсся по штольне, будто сам камень произнёс эти слова.
Лост вздрогнул, мышцы на спине напряглись. Он скрипнул зубами, но не обернулся.
— Я пашу как проклятый за ползарплаты! — огрызнулся он, и снова ударил киркой, сильнее, чем нужно. Искры взвились в воздух.
Гулкие шаги бригадира раздались позади. Массивный кристальный пони, с широкой грудью и тяжелыми копытами, приблизился и в следующую секунду резко развернул единорога, прижимая его к холодной стене. Шершавая поверхность резанула по коже, оставляя мелкие царапины.
— Ты ещё и вякать смеешь?! — рявкнул бригадир, и в глазах его полыхнула грубая злоба. — Будь благодарен, что я тебя вообще взял на работу, паршивец!
Сердце Лост Хоупа бешено колотилось, но гнев заглушил страх. Он плюнул прямо в лицо бригадиру — влажная капля оставила грязный след на сверкающей кристальной морде.
На мгновение наступила гробовая тишина.
Потом последовал удар. Тяжёлое копыто врезалось ему прямо в глаз. Острая боль прострелила череп, в ушах зазвенело. Лост с глухим стоном рухнул на колени, ладонью прикрывая распухающее место. Холод камня под ним казался теперь единственным спасением от горячей, тупой боли.
Он задыхался, пытаясь подавить спазмы.
— И всё-таки… — процедил сквозь зубы, кровь медленно стекала из рассеченной брови, — я не понимаю... за что вы все меня ненавидите? Всю мою грёбаную жизнь.
В ответ — презрительный смешок бригадира.
— У матери своей спроси, щенок.
— Не трогай мою мать! — рявкнул Лост, но не успел подняться — удар под дых вогнал воздух из лёгких.
Он сложился пополам, упал на бок, хватая ртом воздух, будто рыба на суше. Кристальная пыль прилипла к влажной от пота шерсти, царапая ноздри.
— Денег ты не получишь. — Голос бригадира прозвучал теперь лениво, почти весело.
Лост попытался приподняться на дрожащих копытах.
— Но я же половину смены уже отработал, дискорд тебя возьми! — прохрипел он.
— Половину. Не всю. А если учесть штраф за драку...
Скрип копыт удалялся, пока не затих совсем.
Лост плюхнулся лицом в пыльный пол, чувствуя, как сердце бешено колотится, а глухая боль в боку отдаётся пульсацией.
— Да сдохни ты уже, ублюдок... — тихо прошипел он, хотя даже сам не понял, кому это адресовал — бригадиру или себе.
Единорог сидел у входа в шахту, привалившись спиной к холодной стене. Залатанная каска валялась рядом, а изрядно опухший глаз почти не открывался. Он держал влажную тряпку к синяку, вполголоса выругавшись, когда ткань коснулась свежей царапины.
Перед ним открывался унылый пейзаж: серые скалы, каменистая равнина, да изломанные кристальные шпили вдали, мерцающие в редких лучах солнца.
Живот болезненно заурчал. Он закусил губу.
— Придётся опять отдать обед матери, — пробормотал он, теребя рваную сбрую на плече.
В этот момент до его слуха донеслись отдалённые крики и звон металла.
Лост приподнял голову.
По дороге к шахте двигалась небольшая процессия. Ряд кристальных гвардейцев с тяжёлыми алебардами в шлифованных доспехах шёл плотным строем, отражая тусклый свет в сияющих гранях брони. Их копыта отбивали чёткий ритм, под которым даже земля будто начинала вибрировать.
В центре процессии шла она.
Единорог моргнул, не веря своим глазам.
Высокая фигура аликорна, грациозная и величественная, выделялась среди серого окружения, словно осколок света, случайно попавший в это мрачное место. Её розоватая шерсть мягко переливалась в свете, а густая грива, спадавшая волнами, словно хранила в себе кусочки вечернего неба — пурпурные и золотистые переливы. Корона на голове сверкала кристальным блеском.
— Ми Аморе Каденса... — прошептал он, затаив дыхание. — Собственной персоной.
Принцесса двигалась с царственным достоинством, но в её взгляде сквозила не гордость, а печаль. Она остановилась у самого края шахты, с высоты глядя на растрескавшийся камень, где трудились грязные, измождённые пони.
Её взгляд скользнул по окрестностям, и на миг задержался на нём.
Он замер.
Принцесса не сказала ни слова. Но в её глазах мелькнула короткая, тёплая искра... прежде чем она отвернулась, вновь двигаясь дальше с гвардейцами.
Пыль медленно оседала на раскалённые камни у входа в шахту, когда Лост, всё ещё опираясь на стену, наблюдал за удаляющейся процессией. Однако вместо того чтобы исчезнуть вдали, принцесса Каденс неожиданно свернула к группе шахтёров, стоящих в стороне. Среди них выделялся массивный силуэт бригадира.
Тот поспешно склонил голову, опускаясь почти до земли.
— Ваше Величество, честь для нас... — пробасил он, заискивая, хотя голос его всё равно звучал хрипло и грубо.
Принцесса остановилась напротив него, её взгляд был мягок, но внимателен, словно она разглядывала не только шахтёра, но и всю тяжесть его прошлого. Они обменялись короткими репликами, едва различимыми в общем шуме. Однако всё стало ясно, когда бригадир резко повернулся и ткнул копытом в сторону Лоста.
Единорог оторопел.
— Вот он, Ваше Величество! — воскликнул бригадир.
До того как он успел встать, массивное тело бригадира навалилось на него. Кристальное копыто больно вдавило его морду в пыльный грунт.
— Поклонись правительнице, щенок! — прорычал бригадир, сам поспешно склоняясь перед Каденс, словно надеялся, что она не обратит внимания на грубость.
Грязь скрипела под зубами Лост Хоупа. Боль от распухшего глаза пульсировала, но куда сильнее жгло унижение.
— Да пошёл ты! — рявкнул он, резко напрягая мышцы и сбрасывая бригадира в сторону. Тот с грохотом отлетел на пару шагов, едва не свалившись в мелкий овраг у шахты.
Сбоку послышались вздохи ужаса и негодования. Гвардейцы тут же напряглись, копыта крепче сжали древки алебард.
Единорог, пыльный, с растрёпанной гривой, повернулся к принцессе.
— Я никому кланяться не собираюсь.
Принцесса не отреагировала на вспышку агрессии. Напротив, её губы тронула лёгкая улыбка — не высокомерная, а какая-то... теплая. Её взгляд мягко скользнул по единорогу, останавливаясь на грязной шерсти, на синяке, на мелких царапинах, словно она видела не только внешний облик, но и тот груз, который он тащил за собой.
— Я могла и сама догадаться, — тихо сказала она, и голос её прозвучал как шёпот весеннего ветра среди каменных стен. — Ты — Лост Хоуп, верно? Сын Рэдиент Хоуп?
— Может да, может нет. — Он пожал плечами. — Смотря, зачем вам он нужен.
Бригадир с силой стукнул копытом по земле.
— Как ты смеешь так разговаривать с принцессой?! — его голос дрожал от возмущения.
Но Каденс спокойно подняла крыло, останавливая поток гнева.
— Всё в порядке. — Она взглянула на единорога с удивительным терпением. — Он имеет право на гнев.
На мгновение наступила тишина. Даже гвардейцы слегка расслабились, опустив оружие.
— Лост Хоуп, — Каденс говорила мягко, но в её голосе звучала несгибаемая сила, — могу ли я попросить тебя отвести нас к твоей матери?
Единорог напрягся, словно кто-то резко потянул за невидимую струну внутри него.
— А с какой такой целью? — резко спросил он, прищурив здоровый глаз.
— Мы не желаем вам зла. — Она сделала шаг ближе. — Наоборот. Я... хочу исправить старые ошибки, и желаю вам только добра.
Лост рассмеялся, хотя смех его прозвучал горько и хрипло.
— Добра? — Он потрогал опухший глаз, ухмыльнувшись. — За всю свою жизнь я как-то добра особо не встречал.
Каденс будто на мгновение сжалась внутри. В её глазах мелькнуло искреннее сожаление.
— Это моя вина. — Она склонила голову. — Я... слишком долго не знала про вас и ваши страдания. Я искренне раскаиваюсь за это.
— Да сдалось нам раскаяние! — рявкнул Лост, гневно топнув копытом, и пыль поднялась облаком.
Среди гвардейцев закипело возмущение — броня звякнула, кто-то шагнул вперёд, но Каденс снова подняла крыло.
— Если вам что-то от меня нужно, — продолжил Лост, — битсы на стол.
Он не мог скрыть лёгкой усмешки — мысль о возможном обеде, да ещё и за счёт самой принцессы, казалась почти абсурдной... но невероятно соблазнительной.
Каденс смотрела на него долго, будто разгадывая непроницаемую головоломку. Затем она кивнула.
— Ты и твоя мать больше ни в чём не будете нуждаться. Я даю слово принцессы. Всё, что я прошу — это немного доверия.
Лост почувствовал, как внутри сжалось что-то неприятное. Он опустил голову, вороша копытом пыль у своих ног.
Молчание затянулось.
Гвардейцы уже начали терять терпение, кто-то даже кашлянул, но Лост вдруг тяжело вздохнул.
— Ладно. Всё равно нам обоим не так что бы много было терять.
Дом был... если это вообще можно было назвать домом — кривобокая конструкция, где доски держались на одном честном слове. Обваливающийся каменный фундамент, черепица, местами заменённая ржавыми жестяными листами, и гниющие ступени, ведущие к скрипящей двери. По углам стен скопилась черная плесень, а окошки, едва прикрытые тонкими тряпками, не скрывали зияющую бедность.
Каденс остановилась, её дыхание сбилось, глаза наполнились болью.
— О, Селестия... — выдохнула она, не сдерживая эмоций. — Вы жили здесь?
Единорог хмыкнул, вяло прищурившись.
— Ага. — Он обошёл лужу у тропинки, где мутная вода едва не скрывала треснувшие камни. — Крыша не падает — и ладно.
Каденс вновь почувствовала вину, едкую и липкую, что давила на грудь.
— Это не должно было так быть... — прошептала она.
— Ну уж как есть. — Он махнул копытом в сторону двери. — Подождите здесь.
Он кивнул гвардейцам, а затем исчез за скрипучей дверью.
Принцесса осталась с отрядом кристальных пони. Они переглянулись между собой, бросая странные взгляды вслед единорогу. Один из гвардейцев, массивный жеребец с алебардой, угрюмо прищурился.
— Что-то он мне не нравится, — буркнул он, наклоняясь ближе к напарнику. — Слишком уж... знакомая рожа.
Единорог вошёл в дом, дверь за ним закрылась с глухим стуком. Внутри пахло влажной землёй и старым деревом. Свет пробивался сквозь щели в досках, отбрасывая рваные полосы на пол.
Он прошёл по скрипучим половицам и толкнул дверь в спальню.
Там царила полутьма, воздух был затхлым, а в углу, на низкой кровати, под рваным серым плащом лежала фигура.
— Мам? — Лост Хоуп неуверенно кликнул. — Ты не спишь?
Тишина.
Он фыркнул и, не ожидая ответа, повернулся к двери, чтобы впустить Каденс.
Принцесса вошла осторожно, словно боялась разрушить эту хрупкую тишину. Её копыта ступали почти беззвучно, пока она не подошла ближе к кровати. Несколько мгновений она просто смотрела на фигуру под плащом, будто набираясь храбрости.
— Рэдиент? Рэдиент Хоуп?
Фигура вздрогнула. В следующее мгновение плащ сдвинулся, и из-под него мелькнуло исхудавшее лицо. Рэдиент Хоуп резко села, глаза расширились от ужаса.
— За мной всё-таки пришли! — пронзительно вскрикнула она, инстинктивно забиваясь в угол кровати и натягивая плащ до самых ушей, словно тонкая ткань могла защитить от внешнего мира.
Каденс шагнула ближе, но сделала это медленно, с осторожностью, чтобы не вспугнуть.
— Рэдиент, пожалуйста, не бойся. — Она говорила мягко, почти шёпотом. — Я здесь не для того, чтобы причинить тебе вред. Я хочу помочь.
Единорожка дрожала, как осиновый лист. Её взгляд метался, но голос Каденс, тёплый и проникновенный, постепенно проникал сквозь паническое оцепенение.
— Помочь? — охрипшим голосом переспросила она, всё ещё не веря.
— Да. Я, только недавно узнала о вашем существовании. Мне жаль, за все что вы пережили.
Долгое молчание. Рэдиент тяжело сглотнула, копытами сжала край плаща и медленно выглянула из-под него. Её глаза были усталыми, с красноватой полоской воспалённых вен.
— Вы… действительно принцесса? — спросила она с дрожью в голосе.
Каденс кивнула, едва заметно.
Рэдиент нерешительно соскользнула с кровати, плащ скользнул по её худым бокам, и она, шатаясь, подошла к старому чайнику на столе. Приложившись к изогнутому носику, она жадно сделала несколько глотков, шумно втягивая воздух.
Только осушив почти половину содержимого, она медленно отставила чайник и повернула голову к Каденс. Её взгляд был затуманенным, но в нём теплился слабый огонёк интереса.
— Ну так... — хрипло сказала она, — что же вам от нас нужно?
— Я хочу забрать вас во дворец, — сказала Каденс тихо, но твёрдо, глядя Рэдиент прямо в глаза.
Та вздрогнула, как будто её окатили холодной водой, а затем устало вздохнула и скривила губы в слабой, мрачной улыбке.
— Это из-за Лост Хоупа? — хрипло спросила она, опуская взгляд. — Ну так забирайте. Ему там будет лучше. Наверное. Без разницы.
— А меня... оставьте в покое. — Рэдиент подняла мутный взгляд на Каденс. — Я больше в этот дворец не вернусь. Никогда.
Каденс медленно опустилась на изъедённое временем кресло, его ножки жалобно заскрипели под её весом.
— Ты сильно травмирована, — сказала она почти шёпотом, как констатацию факта, без упрёка.
Рэдиент в ответ нервно рассмеялась — короткий, судорожный смешок, в котором было больше горечи, чем радости.
— Иронично, правда? — усмехнулась она, вытирая рукавом запылённую морду. — Целительница... а себя исцелить так и не смогла.
На мгновение в комнате вновь воцарилась тишина. Где-то за стеной капля упала в железную миску с глухим звоном.
Рэдиент обхватила чайник копытами и вновь потянулась к нему, но сил едва хватило поднять его наполовину.
— Забирайте его, — резко сказала она, не поднимая глаз. — Подальше от меня, если можно.
Каденс моргнула, чуть прищурившись от неожиданности.
— Ты... не любишь его? — осторожно спросила она.
Рэдиент будто застыла на мгновение, но потом медленно опустила чайник обратно. Её глаза стали холодными, в них засверкали осколки старой боли.
— Ты видела его лицо. Видела его проклятое лицо! — голос срывался, и она с яростью сдёрнула с плеч плащ, раскрывая острые скулы и воспалённые глаза. — Он — почти полная копия своего отца.
Каденс сжала губы, сердце болезненно сжалось от горечи, звучащей в каждом слове Рэдиент.
— Он об этом знает? — мягко спросила она.
Рэдиент прикрыла глаза и покачала головой.
— Нет. И не должен. — Глубокий вздох. — Он вообще почти ничего не знает о прошлом. Пусть живёт хоть с этим неведением.
Каденс не сдержала дрожащего вздоха.
— Он не заслужил такой судьбы. — Она замолчала на мгновение, а затем добавила, — Да и ты — тоже.
Рэдиент издала хриплый смешок, полный усталости и боли, и повернулась на бок, будто прячась от этих слов.
— Если ты спрашиваешь, можно ли забрать сына, то ответ — да. Да. И ещё раз да.
Каденс ощутила, как что-то ломается внутри.
— Но ты так же заслуживаешь лучшего, Рэдиент.
— Поздновато, — прошипела та, зарывшись мордой в рваный плащ.
Каденс замолчала, но мысль не покидала её. Она склонила голову набок, словно что-то обдумывая.
— Когда-то ты была великой целительницей. А что если... я предложу тебе эту работу снова?
Слова будто пробили плотную броню. Рэдиент резко повернулась, плащ сполз с её плеч. Её глаза, ещё мгновение назад мутные и потухшие, внезапно вспыхнули почти болезненной жаждой.
— Вы... серьезно? — прохрипела она, вцепившись копытами в край кровати.
Каденс кивнула.
Рэдиент сглотнула, в глазах смешались страх и надежда. Надежда — почти забытое чувство, от которого перехватывало дыхание.