Прародительница
Первая Стелла
Селестия покинула Кантерлот без фанфар. Не было парадов, пышных речей, ни толп подданных, собравшихся у городских ворот, чтобы в последний раз взглянуть на свою бывшую правительницу. Она не хотела прощаний — не любила их. Они напоминали ей о прощаниях, которые были неизбежны, о тех, кого она потеряла за бесчисленные века.
Теперь её жизнь принадлежала только ей.
Медленные шаги увели её далеко от величественных шпилей столицы. Она прошла через зелёные равнины, где ветер шептал среди колосьев, миновала затерянные деревни, где удивлённые земнопони кланялись ей, не зная, как теперь обращаться к той, кто столько веков была их богиней. Она улыбалась им мягко, но не останавливалась.
Она шла дальше.
Первый месяц был лёгким. Мирным. Она наслаждалась простыми вещами: холодом утренней росы, запахом свежей земли после дождя, бескрайними звёздными небесами, которые теперь принадлежали только Луне.
Но с каждым днём, с каждым шагом в тишине к ней возвращались мысли.
О войнах, которые она вела. О врагах, которых сокрушила. О тех, чьи лица исчезли, растворились в песках времени, но чьи тени всё ещё преследовали её разум.
Она вспоминала Дискорда, его насмешливый смех, когда он изворачивался в воздухе, играя с реальностью, будто она была сделана из глины. Она вспомнила его выражение лица, когда Элементы Гармонии превратили его в статую.
Она вспоминала Сомбру — тёмного короля, которого они с Луной сразили в Кристальной Империи. Он не умолял. Он не проклинал их. Он просто исчез в потоке собственного заклятия, утянув целый народ во тьму на тысячу лет.
Она вспоминала, как сама сослала Луну в изгнание.
Каждая победа имела свою цену. И теперь, когда трон был передан Твайлайт, когда Эквестрия больше не нуждалась в ней… осталась только тяжесть этой цены.
Её путешествие стало поиском. Она не знала, чего именно искала — искупления, ответа, или, может быть, просто тишины.
Но в один из дней её дорога привела её туда, куда не ступала копыто ни одного живого пони уже тысячи лет.
Древние руины скрывались в тени гор. Каменные колонны, покрытые мхом, выглядели так, будто держат на своих плечах сам воздух. Мраморные плиты пола треснули под тяжестью веков.
Селестия знала, что это место когда-то было важным. Возможно, храмом, посвящённым старым богам или давно забытым силам. Его стены дышали древностью, словно сами помнили времена, которые уже не значились ни в одной книге.
Она вошла внутрь, ступая осторожно, чтобы не потревожить тишину.
На стенах мерцали старые письмена — не на современном языке, но знакомые. Очень знакомые.
Она остановилась у старого алтаря, покрытого пылью и засохшими следами воска. Здесь кто-то молился. Давным-давно.
Но её внимание привлекло не это. В самом центре алтаря, окружённая резными символами, лежала старая книга. Её страницы были пожелтевшими, но когда Селестия осторожно развернула её, буквы вспыхнули мягким, призрачным светом.
Это было заклинание.
Она читала медленно, слова наполняли её разум древней, почти забытой магией. Это был не просто текст — это была дверь.
"Тот, кто взирает в прошлое, найдёт истину. Тот, кто ищет истину, найдёт тьму. Тот, кто ступит в тьму… не вернётся назад прежним."
Это было предупреждение. Но Селестия видела сотни предупреждений за свою жизнь. И она устала их бояться.
Заклинание сулило ей возможность заглянуть в прошлое. Увидеть то, что было забыто. Узнать то, что не было предназначено для глаз смертных.
Она могла бы просто закрыть книгу. Уйти.
Но воспоминания о войнах, о разрушениях, о тенях, преследующих её, не давали ей покоя.
"Я должна знать."
Она подняла голову. Закрыла глаза.
И произнесла заклинание.
Всё вокруг вспыхнуло.
Воздух затрещал, будто пространство ломалось само в себе. Пол ушёл из-под ног, и Селестия почувствовала, как её тело утягивает вниз, в бездну, которая не имела ни формы, ни цвета, ни звука.
Она падала.
Сквозь время, сквозь тьму. Сквозь историю, которую никто не должен был видеть.
Сердце бешено билось в груди, крылья не слушались. Она не могла остановиться, не могла сопротивляться.
Что-то шептало внизу. Шёпот множества голосов, тёмных, голодных.
Пламя охватило её. Или холод. Она не могла понять.
И в последнем мгновении, прежде чем тьма поглотила её полностью, она услышала один-единственный голос.
Голос, который был знакомым.
Голос, который был её собственным.
— "Добро пожаловать домой."
Мир был холодом.
Селестия очнулась, ощущая, как тело ломит от ледяного пронизывающего ветра. Мороз резал кожу, жалил оголённые участки тела. Под ней был не снег — голая, мёртвая земля, усыпанная острыми, как ножи, камнями. Каждый её вдох отзывался болью в рёбрах, а каждая попытка пошевелиться сопровождалась хрустом заиндевевших перьев её неподвижных крыльев.
Когда она пошевелилась, резкая боль пронзила живот — осколки камней впивались в кожу, оставляя на ней длинные кровавые царапины. Тёплая кровь стекала, оставляя алые пятна на промёрзшей земле.
Где она?
Вопрос тенью метался в её разбитом сознании, но времени на размышления не было. Где-то впереди, сквозь завывание ветра, раздалось рычание.
Селестия замерла.
Из снежной метели вынырнули силуэты. Гибкие, грациозные, почти невидимые в этом ледяном аду. Гигантские хищники, напоминающие снежных ягуаров, но выше любого пони вдвое. Их белоснежные шкуры были покрыты застарелыми шрамами, а их жёлтые глаза горели голодом.
Они приближались.
Селестия попыталась встать, но тело отказывалось повиноваться. Её копыта дрожали, крылья — неподвижные и сведённые судорогой — не поднимались. Магия? Да, она ещё ощущала её в себе… но едва ли это поможет.
Первый зверь зарычал и прыгнул.
Селестия в последний момент успела отбросить его вспышкой солнечного света, но второй метнулся ей в бок, когтистая лапа вспорола её плоть, разорвав кожу и мышцы. Она вскрикнула. Боль вспыхнула огнём, но она не дала себе упасть.
Кровь. Много крови. Она чувствовала, как она горячими волнами вытекает из тела.
Они снова атаковали.
Селестия собрала остатки сил и разразилась ослепительной вспышкой. Ветер взвился, снег заискрился в воздухе, и на мгновение хищники отступили. Этого хватило. Они зарычали, но больше не атаковали.
А затем исчезли, растворившись в белом мраке.
Но она знала: они не ушли. Они просто выжидали.
Селестия задыхалась. Она стояла, едва держась на ногах. Боль рвала её изнутри.
Мир сузился до одного: шага. Потом ещё одного. А затем — следующего.
Её кровь оставляла за ней алый след, впитываясь в чёрную мерзлую землю.
И тогда она увидела их.
Хижины. Тёмные, примитивные, с покосившимися стенами, покрытыми шкурами. Дым тянулся в небо тонкими струями, словно призрачные пальцы, стремящиеся к облакам. Вокруг ходили силуэты — громоздкие, угловатые. Гортанная речь сливалась с воем ветра, резкий, грубый язык, который ей был не знаком, но напоминал что-то давно забытое.
Надеясь… моля о помощи, она поползла дальше.
А потом увидела их.
Пики.
Чёрные, массивные, стоящие рядами по обе стороны от ворот.
И то, что было на них.
Селестия замерла, холод пробежал по её спине, и это был не мороз.
Перед входом в поселение, возвышаясь над всеми, торчала огромная копьёобразная шипастая пика.
А на ней…
Аликорн.
Или то, что когда-то им было.
Тело висело безжизненно. Шерсть была содрана кусками, обнажая рваную, чёрную от запёкшейся крови плоть. Грудь была вспорота, внутренности вываливались наружу, примёрзнув к древку копья, как подёрнутые льдом гниющие ошмётки.
Крылья.
Они были разорваны, словно кто-то с дьявольским наслаждением переломал их и вывернул, превратив из символа полёта в издевательскую карикатуру.
А голова…
Голова была цела.
Но глаза были вынуты. На их месте чернели пустые провалы.
Ветер шевелил засохшую гриву, словно стараясь вернуть ей жизнь.
И вдруг в этой тишине…
Голоса.
Фигуры выходили из поселения. Земнопони. Высокие, жилистые, закованные в шкуры и металл, с мордами, изуродованными шрамами.
Они увидели её.
Мир замер.
Тишина.
Они смотрели.
Она смотрела.
Всё произошло слишком быстро.
Окровавленная, сломленная, застывшая в ужасе перед изувеченной тушей аликорна, Селестия не сразу поняла, что вокруг поднялась паника.
Крики.
Хриплые, резкие, полные страха.
Фигуры земнопони, одетых в шкуры, высыпали из хижин, словно муравьи из разбитого гнезда. Одни указывали на неё копытами, другие хватались за оружие — зазубренные копья, примитивные луки, огромные дубины с вбитыми в них костями.
Она поняла. Они не собирались помочь.
Они собирались добить её.
Они сомкнулись вокруг неё, вытягивая копья. Острые кончики замерли в воздухе, направленные ей в грудь, живот, горло. Она больше не могла двигаться.
Это конец.
Селестия зажмурилась. Она даже не пыталась защищаться — магии больше не осталось, сил не было, крылья не поднимались. Всё, что она могла — это шептать дрожащими губами, срываясь на бредовые, истерические всхлипы.
— Пожалуйста… пощадите…
Но они её не слышали.
И вдруг мир содрогнулся.
Звук был настолько низким, что больше напоминал вибрацию, чем голос. Он прокатился по земле, ударил в стены хижин, сотряс воздух.
И всё изменилось.
Земнопони застыли, словно превращённые в камень. Кто-то выронил оружие, кто-то в страхе отшатнулся назад.
Крики сменились полной тишиной.
Они переглянулись, их лица исказились паникой… и в следующее мгновение, словно по сигналу, все бросились назад, прячась за частоколом. Громыхнули ворота, их захлопнули так резко, что несколько жердин разлетелись в щепки.
Они оставили её.
Селестия тяжело задышала. Сквозь туман перед глазами она увидела, как по земле растянулся огромный силуэт.
Из тьмы леса вышел он.
Чудовище с клыками
Это был единорог.
Но не такой, каких она знала.
Высокий, огромный, почти равный ей по росту. Грубая, тёмная шкура была испещрена шрамами. Грива — спутанная, грязная, свисала лохмотьями.
Но самое страшное — это его пасть.
Когда он приблизился, Селестия увидела, как он обнажил зубы. Они были не плоскими, как у обычных единорогов, а длинными, хищными, заточенными. Клыки. Настоящие, звериные клыки.
А за его спиной…
Селестию едва не вырвало.
Он нёс с собой туши. Полуразделанные, обкусанные, источающие запах свежей крови. Это не были растения, не были грибы или плоды. Это были тела.
Он ел мясо.
Существо склонило голову и принюхалось.
— "Шу'хтар нээ? Гах'тур зей мра'кхан?" — его голос был низким, хриплым, звучащим, словно сдавленный рык.
Селестия не понимала ни единого слова.
Её губы дрожали, она едва шевелила языком.
— П-помоги… мне… — прохрипела она. — Я… Селестия… прошу… не ешь меня…
Никогда. За всю свою долгую жизнь, за тысячи лет, она не видела ничего подобного.
Это был не просто дикарь.
Это был кто-то совсем из другого мира.
Его морда дёрнулась, будто он задумался. Затем он медленно кивнул.
— "Тразис," — представился он глухо, ударяя копытом о землю.
И в следующее мгновение Селестия почувствовала, как её тело резко дёрнули вперёд.
Её вырвало из грязи, подняли в воздух. Она взвизгнула, когда боль пронзила рваные раны, когда воздух коснулся открытых мышц и содранной кожи.
Но ему было всё равно.
Он просто потащил её, как кусок мяса.
Он шёл быстро, неся её на спине.
Она ощущала каждое его движение — грубое, сильное. Он небрежно, но уверенно вёл её через лес, сквозь заросли, которые раздирали ей кожу, сквозь корни, которые цеплялись за её сломанные копыта.
Но он шёл осторожно.
Достаточно осторожно, чтобы она не умерла в процессе.
Запах.
Впереди пахло чем-то странным. Влажным, горячим.
И когда они вышли из чащи, Селестия увидела, что впереди раскинулось озеро.
Оно было тёмным, почти чёрным, но из него поднимался пар.
На берегу, словно груда костей, возвышалась землянка, вырытая прямо в земле. У входа лежали шкуры, брошенные вперемешку с ветками и камнями.
Её новый "хозяин" резко скинул её на землю.
И тогда она потеряла сознание.
Селестия очнулась в полутьме.
Первое, что она почувствовала, — слабость. Тело казалось тяжёлым, измождённым. Внутри ныло, но боль уже не была такой резкой — её обработали.
Второе, что она ощутила, — запах.
Сырость, дерево, прелая листва… и кровь. Сырая, тёплая, ещё живущая в этом воздухе.
Она резко вдохнула, подняв голову, и в ужасе заметила вокруг шкуры — растянутые на стенах, сложенные в углу. Углы её сознания тут же заполнили образы: эти шкуры недавно были чьей-то плотью, чьими-то телами.
Тошнота подступила к горлу.
Её положили в логово хищника.
Она сделала глубокий вдох, пытаясь собраться. Её тело пока не слушалось, крылья ныли, и каждое движение отзывалось болью. Она едва шевельнула копытом, но даже этого оказалось достаточно, чтобы почувствовать, насколько слаба. Сердце заколотилось, пробивая грудь паническим ритмом.
Бежать. Бежать. Бежать!
Но тут снаружи раздались шаги. Тяжёлые, медленные.
Селестия затаила дыхание, когда силуэт заслонил вход.
Она видела его раньше, когда сознание плыло в тумане — громадный, с дикими глазами, с полной пастью клыков. Её воображение тут же подбросило картину: он вгрызается в её горло так же, как в тех несчастных существ, чьи останки лежали вокруг. Он двигался неторопливо, с тяжестью зверя, привыкшего не бояться никого. Его грива была спутана, на боках виднелись старые шрамы, а взгляд — хищный, внимательный — задержался на ней.
Он склонил голову, принюхиваясь, и что-то сказал низким, гортанным голосом:
— Хгр'ра? Ша вельс аах…
Слова не имели смысла, но его тон… Селестия инстинктивно напряглась. Он не угрожал, но в нём было что-то неестественное, животное, чуждое ей.
— Пожалуйста… — её голос сорвался, когда он шагнул ближе, сбрасывая с себя тяжёлую сбрую и меховые накидки.
Она хотела отодвинуться, но сил не было. Лишь выдохнула, когда он приблизился, теплом огромного тела заслоняя её от ночного холода.
Она попыталась податься назад, но спина упёрлась в глиняную стену. Он заполнил собой всё пространство, и её охватил панический ужас — сейчас он нападёт, сейчас загрызёт её, перегрызёт шею, разорвёт плоть, как тех бедных зверей…
Но он не напал.
Вместо этого он склонился к ней, принюхиваясь. Его горячее дыхание коснулось её кожи. И тут она почувствовала, как он коснулся её — его морда скользнула вдоль её шеи, влажное дыхание согрело кожу, а затем… грубый, но осторожный язык прошёлся по её лицу, оставляя за собой тёплую, влажную дорожку.
Селестия замерла.
Он… облизывает её?
Мозг отказывался понимать. Это было нелепо, абсурдно. Он не кусал, не рычал, не впивался клыками в её горло. Он облизывал её — как… как…
Как это делали жеребцы, ухаживая за кобылами.
Она попыталась было отстраниться, но он лишь крепче прижался, тепло его шкуры обволокло её, заставляя невольно почувствовать себя защищённой. Нет. Нельзя.
— Я… я не… — её голос дрогнул, но слова не имели значения.
Тразис, казалось, не понимал её протеста, или не воспринимал его всерьёз. В его мире не было словесных договоров, не было этикета — только действия. Он лишь наседал, словно ожидая, что она смирится, примет его присутствие.
Её хвост дёрнулся, выдавая тревогу. Он уловил это. Глаза сузились, он чуть склонил голову, будто изучая её.
А затем медленно, осторожно потянулся ближе, его губы коснулись её щеки, прошлись ниже, к шее… Селестия почувствовала, как по её коже пробежали мурашки.
Была ли это угроза? Нет. Был ли страх? Несомненно. Было ли… что-то ещё?
Она закрыла глаза, позволяя сердцу успокоиться, но он продолжал, будто проверяя, примет ли она его прикосновения.
Он прижался плотнее, обнимая её, словно защищая. Тепло его шкуры окутало её, запах дикого леса смешался с запахом крови, но хуже всего было осознание: он явно не считал её врагом.
Он считал её… своей.
Селестия дёрнулась, но в этой тесной землянке у неё не было ни пространства, ни сил, чтобы сбежать.
И тут она почувствовала.
Что-то твёрдое и горячее прижалось к её крупу.
Её глаза распахнулись.
Осознание хлынуло ледяной волной.
Он… Он действительно считал её частью своего вида.
Тело перестало слушаться. Она будто погрузилась в ступор. Всё встало на свои места: он принёс её в своё логово, он обработал её раны, он согревал её своим телом…
По меркам своей эпохи, своего мира, он взял её как самку. Как спутницу. Как… жену.
Эта мысль была чудовищна.
Сверххищник, древний, опасный зверь, видит в ней не добычу, а партнёра. Её дыхание сбилось, внутри всё сжалось от ледяного ужаса. Но сил сопротивляться не было.
Пространство заполнил удушливый аромат, очевидно источаемый теплом жеребца, который обнимал ее. Аромат, казалось, заставлял её ее тело непроизвольно млеть. Она сама не заметила, как по её ноге поползла струя влаги.
— Пожалуйста... не надо... — она все еще безуспешно пыталась отстраниться от его все более настойчивых ласк. Он же, словно чувствуя, что она готова, лишь зарылся мордой в ее разноцветную гриву и затем принялся вылизывать ее рог вперемешку с белоснежной, грязной шерстью. Подчиняясь собственным инстинктам и вызывая у неё тихие стоны, с которыми она уже не могла бороться.
Его нога плавно подняла её заднюю ногу на угол в девяносто градусов, обнажая небольшое, по меркам аликорна, вымя с двумя розовыми сосочками, и уже активно "мигающую" увеличенным клитором киску. Такую же казалось белоснежную, нежную и ухоженную, как и все её остальное тело, но источающую из себя, уже целый океан манящей влаги.
Он без лишней мысли, лишь довольно урча, стал двигаться своим копытом по её животу, касаясь пупка и опускаясь ниже к вымени, несмотря на её неуверенные попытки защитить остатки своего достоинства. Пока его язык всё ещё гулял по её рогу, в приятной, естественной манере вызывая странные покалывания. Второе копыто упиралось в её мягкий круп, разминая его, окончательно подготавливая самку к спариванию, в согласии со странными брачными ритуалами этого вида, пока первое уже было на бугорках, то и дело пощипывая её розовые соски.
— Пожалуйста... Тразис... Нежнее, — она, уже похоже приняла неизбежное.
Тот простой факт, что её изнасилуют, и скорее всего, оплодотворят в процессе, хочет она того или нет, и попросту пыталась выторговать условия по лучше, игнорируя тот факт, что он не понимает её язык. За всю её долгую жизнь, у неё уже были партнёры. Но все как один, они были галантными и благородными рыцарями и аристократами. Они воспринимали её как богиню, могли часами нежно ласкать и ублажать её тело, и уж точно никто никогда не обращался с ней как с самкой для размножения, в столь жестокой, дикой манере, да ещё и доходя до неё в размерах...
Огромный, массивный член, равному которых она никогда не видела мягко лёг на её живот, идя от влагалища, проходя между бугорками вымени и доходя едва ли не до пупка. Она сглотнула представляя как эта штука будет входить в неё, и непроизвольно, ослабив бдительность обмочилась, чувствуя как теплая жидкость стекает по ноге, заполняя помещение запахом выделений, феромонов, крови и чего-то первобытного, что окончательно казалось, свело жеребца с ума.
Ревя, и не сдерживая себя он вогнал в неё свою дубину, прямо во влажные губки, без малейшей подготовки, заставляя вскрикнуть от боли.
— Медленнее... прошу... ты порвешь меня, — умоляла она сквозь стоны, чувствуя дикую боль внутри. Никогда ещё она ни была настолько наполненной. Забывший о всяких нежностях Тразис, лишь грубо насиловал её, заставляя её, задранную вверх, под углом, ногу, упираться в низкий потолок землянки, пока он пускал пар из ноздрей прямо ей в затылок. С каждым рывком он казалось входил всё глубже в бедную аликорницу, двигая её органы и целуя головкой члена её шейку матки, чувствуя как яйца касаются её разбухшего клитора.
Она лишь судорожно вопила заливаясь слезами, пока её хвост уже попросту сошёл с ума. Но жеребец только плотнее прижимал её и всё грубее трахал, заливая пространство крепким, мужским запахом, прижимая её грязные, некогда белоснежные, крылья, своим телом. Внезапно он сделал особенно глубокий толчок, пока его верхняя нога, инстинктивно сжала плотнее горло лежащей на боку аликорницы, стремясь доставить ей максимум удовольствия. А все её внутренности, вдруг залились теплой, вязкой жидкостью, что фонтанировала прямо в её чрево. Он сжал клыки на её загривке, игнорируя её дикие крики, что казалось разносились по всему лесу, позволяя ощутить вспышку боли, одаривая её белоснежную шкуру новой раной. И тем самым клеймя Селестию как свою самку, пока внизу, из под её хвоста выливалось вязкое семя, прямо на окровавленные шкуры.
Боль, удовольствие, дикий страх смешанный с адреналином накрыл её с головой, и она уснула окончательно после столь активного соития, в объятиях своего странного партнёра, даже не замечая то, что он так и не вытащил из неё член.
Вторая Стелла
Селестия с трудом разлепила веки, её тело казалось свинцовым. Тёплые шкуры под ней были мягкими, но ощущение комфорта разбивалось о тупую, ноющую боль, пронзающую её суставы, спину и особенно низ живота. Она поморщилась, глубже утопая в шкурах, пока воспоминания не начали стекаться обратно в её сознание.
Она помнила, как пыталась сопротивляться. Помнила силу, которой не могла противостоять. Помнила его жаркое дыхание, обволакивающее её, и то, как всё её существо кричало в страхе и смятении. И всё же... она была здесь. Жива. Даже относительно цела.
Повернув голову, она скользнула взглядом по пещере. Тразиса нигде не было.
Она не знала, что должна чувствовать. Облегчение? Обида? Гнев?
Это было нечто совершенно иное, чем она представляла себе в своей долгой, насыщенной событиями жизни. Не так она видела свою пенсию. Она мечтала о солнечных днях, о покое, о времени, которое могла бы провести, читая книги или общаясь с сестрой. Но теперь… Теперь она была где-то в далёком прошлом, в теле жены дикого зверя, который считал её своей.
Но если Луна всегда была той, кто терялся в эмоциях, в боли и страданиях, то Селестия… она не позволяла себе ломаться. Никогда.
Она медленно поднялась, шатаясь, как после долгой битвы. Тело сопротивлялось, но она проигнорировала слабость, шагнув наружу.
Снаружи её встретил ледяной ветер. Он тут же проник под её шкуру, заставив содрогнуться, но она стоически выдержала удар стихии. Однако взгляд её тут же зацепился за что-то впереди.
Небольшое озеро, окутанное паром.
Без лишних раздумий она направилась к нему, погружаясь в мутную, но удивительно приятную воду. Жар мгновенно разлился по уставшим мышцам, прогоняя боль. Она закрыла глаза, позволяя воде обмыть её раны, суставы… и то место, что всё ещё саднило, напоминая о событиях ночи.
Её мысли метались.
Она не была глупой. События прошлого вечера почти наверняка означали одно — она точно забеременела.
Это открытие свалилось на неё с тяжестью молота. Она глубоко вдохнула, подавляя тревогу. Это ещё не факт. А даже если так… Что это значит для неё?
По крайней мере, под его защитой она в относительной безопасности. Вряд ли кто-то рискнёт напасть на неё, если этот странный жеребец считает её своей.
И всё же... Луна наверняка уже ищет её. Она ведь не могла просто исчезнуть незамеченной. Верно?
Внезапный топот шагов вырвал её из размышлений.
Она подняла взгляд — из-за деревьев показался Тразис.
Он двигался медленно, его тёмная шерсть лоснилась от пота, по бокам висела добыча — судя по всему, несколько туш мелких животных. Но больше всего Селестию поразили шрамы.
На его боку зияла длинная рваная рана, из которой сочилась кровь. Его морда была покрыта следами глубоких укусов, а одно ухо казалось порванным.
Он прошёл ещё несколько шагов, но затем тяжело рухнул на бок прямо на землю, коротко заржав, словно жалуясь на боль.
Селестия невольно задержала дыхание, наблюдая, как он тянется к небольшому мешку, висевшему на его боку. Он ловко вытащил что-то изнутри — странную тёмную мазь с резким запахом трав.
Не раздумывая, он принялся неуклюже намазывать её на раны, морщась от боли.
Селестия не знала, почему делает это.
Тёплая вода стекала с её шерсти, когда она поднялась из источника и сделала несколько шагов к нему. Он лежал на земле, тяжело дыша, судорожно сжимая мазь в копытах, его тело покрывали новые раны, свежая кровь запекалась на мехе.
Когда он почувствовал её приближение, поднял голову и что-то промычал. В его взгляде не было мольбы, он не просил о помощи, только смотрел, пытаясь скрыть боль.
Селестия вздохнула.
Она не должна была заботиться о нём. Не должна была испытывать ничего, кроме страха или отвращения.
Но, Дискорд возьми…
Она села рядом. Взяла мазь из его копыт.
— Что же мне теперь с тобой делать… — тихо сказала она, начиная осторожно обрабатывать раны.
Он не двигался. Только следил за ней, стиснув клыки.
Когда её взгляд упал на его бок, она нахмурилась.
— Это так просто не заживёт, — пробормотала она, — придётся зашить.
Тразис не отреагировал, только медленно моргнул.
Селестия вздохнула и осторожно коснулась его головы, активируя магию.
И тут же в её сознание хлынули чужие мысли.
Она зажмурилась, сбивая дыхание. Всё, что он думал, было примитивным, но ясным.
Он считает, что умирает. Он считает, что должен защищать её.
Селестия глубоко вдохнула и осторожно послала ему собственные мысли.
Ты понимаешь меня?
Глаза Тразиса расширились. В них промелькнуло удивление. Несколько мгновений он молчал, затем коротко кивнул.
— Хорошо, — Селестия выдохнула и убрала копыто с его головы. — У тебя есть игла и нить?
Тразис снова кивнул и неуклюже достал из сумки свёрток с инструментами.
— Это будет больно, — предупредила она, раскаляя иглу магией.
Он только снова кивнул, стиснув клыки.
Игла плавно вошла в покрытую кровью, скользкую плоть.
Его мышцы напряглись, но он не дёрнулся.
Второй.
Дрожь пробежала по его телу, но он молчал.
Третий.
Он дышал тяжело, как зверь, загнанный в угол, терпя боль.
— Кто ты вообще такой? — спросила Селестия, продолжая работу.
Тразис глубоко вдохнул.
— Тразис.
— Это я уже поняла, — она коротко усмехнулась, затягивая ещё один стежок. — Есть ещё такие, как ты?
Он покачал головой.
— Нет. Я один. Был один. Пока не появилась ты.
Селестия замерла.
Тразис поднял на неё взгляд. В его жёлтых глазах не было лжи.
— Ты — моя. Теперь нас двое.
Селестия горько усмехнулась.
— Значит, ты действительно был одиноким.
Она не ожидала, что эти слова ударят его так сильно. В его взгляде что-то мелькнуло, что-то быстрое и неуловимое, но прежде чем она успела понять, он отвернулся.
Селестия опустила взгляд на его тело.
Этот жеребец… он был чудовищем.
Но в то же время — он был самым сильным, самым крепким пони, что она когда-либо встречала.
Она ощущала жалость. Ощущала странное чувство милосердия.
И вместе с этим… что-то другое.
Что-то дикое.
Что-то, чего она никогда раньше не чувствовала.
Затянув последний узел, она наклонилась ближе.
Тразис поднял взгляд, глаза резко сфокусировались на ней.
И в этот момент она больше не думала.
Она просто сделала шаг вперёд.
И грубо, глубоко поцеловала его.
Она почувствовала, как он замер, ошеломлённый. Почувствовала, как её язык проскользнул через его острые клыки, как его дыхание стало прерывистым.
Когда она отстранилась, он смотрел на неё так, будто не понимал, что только что произошло.
Селестия выдохнула, затем мягко, но уверенно потянула его за собой.
— Мы оба должны выжить, — сказала она.
Селестия осторожно уложила его на шкуры.
Его раны были обработаны, бок зашит, но он всё ещё выглядел ужасно. Измождённый, покрытый новыми и старыми шрамами, но всё такой же огромный, жуткий, пугающий.
Она вздохнула, активируя магию. Пламя вспыхнуло в очаге, заплясало на стенах землянки, отбрасывая на Тразиса причудливые тени.
Она наблюдала за ним несколько секунд, прежде чем спросить:
— Ты видел таких, как я?
Тразис поднял на неё взгляд.
— Только мёртвых.
Её сердце сжалось.
— Кто их убил?
— Они, — он коротко кивнул, — охотятся.
Селестия нахмурилась.
— Кто «они»? Пони?
Он снова кивнул.
Она тяжело вздохнула и наклонилась ближе, нагревая рогом воздух.
— Это будет больно, — предупредила она, прижигая раны.
Тразис не отпрянул, не вскрикнул. Только его мышцы напряглись, но он молчал, принимая боль так, будто давно привык к ней.
— Все пони такие агрессивные? — спросила она, вглядываясь в его лицо.
Тразис чуть нахмурился.
— Не понимаю.
Селестия закатила глаза.
— Все три племени пони одинаково жестоки?
Он качнул головой.
— Есть только одно.
Она замерла.
— Только одно?.. — прошептала она. — Неужели пегасы и единороги ещё не появились?..
Его лицо оставалось непроницаемым.
— Тогда кто ты? — спросила она, пытаясь осмыслить это.
Тразис молчал.
А затем, не говоря ни слова, разорвал челюстями кусок сырого мяса от свежей туши.
Селестия поморщилась.
Кровь стекала по его подбородку, мышцы перекатывались под шерстью, клыки разрывали плоть с отвратительным влажным звуком.
Она отвернулась.
— Почему ты не ешь плоды или траву? — спросила она, стараясь не смотреть.
Тразис поднял голову, не понимая вопроса.
— Почему ты не питаешься растениями? — повторила она.
Он ничего не ответил.
Селестия раздражённо выдохнула и поднялась.
— Ладно. Я сама поищу.
Она вышла наружу, оглядываясь в поисках хоть чего-то съедобного. Растительность здесь выглядела странно — закрученные кустарники, низкорослая трава, кое-где редкие деревья с бледными листьями.
Она нашла пучок травы, неуверенно сорвала его и пожевала.
И тут же выплюнула.
Горечь и терпкость ударили по языку, рот наполнился неприятным привкусом.
Селестия поморщилась и вытерла губы.
— Кажется, я поняла, почему ты плотоядный… — пробормотала она, возвращаясь в землянку.
Тразис уже лежал на шкурах, грубо перевязанный, но, увидев её, протянул ей кусок мяса.
Она замерла.
— Нет, — сказала твёрдо, — я не буду есть это. Это отвратительно.
Но он только посмотрел на неё, кивнув.
— Кушай.
Она сжала зубы.
— Я не ем мясо!
Но Тразис не отступал.
Она посмотрела на него.
На его взгляд — уверенный, почти заботливый.
На его копыто, протягивающее ей этот кусок.
Дискорд.
Селестия тяжело вздохнула, взяла кусок мяса, нашла подходящую палку и насадила его на неё.
— Если уж мне и придётся это есть… то только в таком виде, — сказала она, кладя мясо жариться над огнём.
Она молча уселась, позволив себе в полной мере ощутить тепло огня и его присутствие рядом. Её тело уже полностью отошло от прошлого акта, но тянущая, настойчивая боль внизу живота давала понять, что оно требует ещё. Ещё тепла, ещё близости, ещё грубого, но всё же живого прикосновения.
Она посмотрела на Тразиса — его массивное, покрытое шрамами тело, крепкие мышцы, силуэт хищника, созданного для выживания. Такой дикий, такой чуждый ей… и всё же теперь её. Раз он считает её своей кобылой, то и она вправе требовать от него большего.
— Если уж я теперь твоя… — тихо произнесла она, наклоняясь ближе. — Придётся тебя кое-чему научить.
Он непонимающе уставился на неё, но она лишь фыркнула, медленно потянувшись носом к его лицу. Осторожно потерлась, давая ему почувствовать её тепло. Его шкура была шероховатой, жесткой, но она не отвела морду, а напротив — стала медленно водить губами по шрамам, языком касаясь старых ран, прокусывая воздух горячим дыханием.
Тразис вздрогнул, но не отстранился, лишь чуть сильнее стиснул клыки. Ему было непривычно… но он не сопротивлялся.
Селестия чуть сильнее раскрыла крылья, укрывая их обоих белоснежным коконом. Теперь они находились в замкнутом пространстве, отрезанные от мира. Только он и она.
Постепенно он начал отвечать на её ласки, сначала неловко, затем смелее. Его язык грубо прошёлся по её щеке, клыки осторожно задели её кожу. Было неаккуратно, но искренне.
Она выдохнула, закрыв глаза.
— Так лучше, — тихо пробормотала она, прижимаясь к нему плотнее. — Я покажу тебе, как получать удовольствие от любви… И в будущем ты тоже будешь со мной ласковым.
Она медленно опустила голову ниже, проведя губами вдоль его шеи. Её дыхание обжигало, а движения были плавными и чувственными. Он затаил дыхание, не понимая, что происходит, но тело неосознанно напряглось, поддаваясь её инициативе.
Селестия усмехнулась, позволяя губам скользнуть ещё ниже, к уже возбуждённому, огромному достоинству. И осторожно, зажмурившись, взяла в рот его кончик, обводя языком выпуклую головку. Дальнейшее стало для него открытием — чем-то, с чем он никогда не сталкивался. Горячая волна ощущений захлестнула его, заставляя тело рефлекторно дёрнуться. Гортанный рык сорвался с его губ, сотрясая пространство.
Селестия знала, что он не ожидал этого. Он привык к грубому, механическому акту, но не к удовольствию. Не к ласке.
Значит, ей предстоит показать ему этот новый мир.
Она не отводила глаз, удерживая его взгляд, углубляя движения. Её язык ловко скользил вдоль всего ствола, который она с большим трудом помещала в рот, исследуя, лаская, обводя каждый его изгиб, от головки, вниз по уздечке и до самой мошонки. Селестия чувствовала, как его тело напрягается, как дыхание сбивается, и с глухим рыком он отдался ей, позволяя ей взять его член целиком. А затем мощно разрядился прямо ей горло, заставляя проглотить всё, хоть она кажется, была и не против.
Медленно подняв голову, она провела копытом по губам, убирая остатки тепла, и посмотрела на него с лёгкой усмешкой.
— Посмотрим, чему ты научился, — тихо сказала она, обвивая его передними и задними копытами, плавно но уверенно насаживаясь жаждущей тепла промежностью на всё ещё твердый член, позволяя взять инициативу уже ему.
Тразис не заставил себя ждать. Грубый, горячий, полный жгучего желания, он впился в её шею, покусывая, целуя, жадно проводя языком по её коже. Его массивный таз двигался так, чтобы заполнить каждую частицу её тела, каждый изгиб, доходя едва ли не до самой утробы.
Селестия чувствовала, как его страсть перекрывает боль, заставляя игнорировать раны, которые она осторожно покрывала поцелуями, надеясь ускорить заживление.
В её голове прозвучало одно-единственное слово, переданное телепатией:
Люблю!
Она замерла, удивлённо посмотрев на него. Это странное, дикое создание, впервые за свою жизнь, по ощущениям, познало нечто подобное. Счастье. Удовольствие. Она не сдерживая желания, закусив губы скакала на нём, пока он, в свою очередь, двигался в ответ загоняя член, так глубоко и сильно, как только мог.
Телепатически, преодолевая накатывающие волны наслаждения вперемешку с остатками боли, от столь огромного партнёра, она начала диктовать ему слова, требуя, чтобы он повторял.
Связаны! — Связаны!
Любовь! — Любовь!
Гармония! — Гармония!
Огонь! — Огонь!
Мы едины! — Мы едины!
Он подчинился, вплетая эти слова в ритм своих движений, дыхания, их общей пульсации, пока наконец они не достигли оргазма, сплетённые воедино.
Селестия тяжело дышала, глядя в потолок пещеры, её крылья были раскинуты по шкурам. Тразис лежал рядом, его горячее дыхание обжигало её шею.
Тишина, прерываемая лишь их глубокими вдохами.
А затем… что-то зашипело.
Она повернула голову и увидела, что её хвост упал прямо на огонь. Но самое смешное было в том, что её грива свесилась на кусок мяса, который теперь был слегка пережарен.
Селестия тихо рассмеялась.
— Ну, теперь уж точно придётся есть… — хрипло выдохнула она.
Селестия с трудом подавила тошноту, глядя на зажаренный кусок мяса. Оно источало густой, жирный запах, совсем не похожий на аппетитные ароматы свежих фруктов или трав. Она знала, что он смотрит на неё, ожидая, требуя, чтобы она съела.
Сжав зубы, она откусила.
Тёплый, солоноватый вкус заполнил рот, но стоило ей сглотнуть, как желудок скрутило, и всё внутри восстало против неё. Она вскочила, не в силах удержать еду, и, выбежав из землянки, согнулась, чувствуя, как тошнота захлёстывает её. Всё её существо протестовало против этой пищи.
Когда дрожь спала, она вытерла рот и обернулась.
Тразис лежал на шкурах, его взгляд был тяжёлым, проникающим в самую суть. Он не говорил, но его телепатический голос прозвучал в её голове, глухой, непреклонный:
Ешь. Иначе умрёшь.
Селестия вздрогнула.
— Нет, — ответила она вслух, отворачиваясь. — Я не могу...
Но прежде чем она успела сказать больше, ночную тишину разорвал низкий, жуткий рёв. Земля дрогнула, и в глубине леса мелькнула огромная тень.
Её сердце сжалось.
Инстинкты сработали мгновенно. Её рог вспыхнул, и ослепительный луч магии прорезал темноту, устремившись в сторону движущегося силуэта. Что бы это ни было, оно дёрнулось, но не отступило.
Не дожидаясь дальнейших последствий, Селестия метнулась обратно в землянку, и тут же прижалась к спутнику, чувствуя, как дрожь пробирает её до костей.
Тразис лишь ухмыльнулся.
Его тело было тёплым, почти горячим, несмотря на раны. Селестия чувствовала биение его сердца, сильное и ровное, словно он не боялся вовсе. Напротив, он был доволен её близостью, и, хоть она не хотела этого признавать, в этом тепле было нечто странно утешающее.
Она молча схватила кусок мяса и, подавляя рвотные позывы, снова сделала над собой усилие. На этот раз она ела медленнее, стараясь не обращать внимания на вкус.
Тразис хмыкнул.
— Скоро на охоту опять, — сказал он, словно это была самая обычная вещь на свете.
Селестия посмотрела на него с раздражением.
— Ты и без того ранен. Оставайся здесь, я могу пойти вместо тебя.
Он покачал головой.
— Нельзя. Потомство. Ты важнее.
Она застыла.
Потомство?
Значение его слов пронзило её, заставив внутренне сжаться. Она не знала, была ли она уже беременна, но он верил, что это неизбежно. Ей казалось, что это должно было вызвать у неё ужас или протест… но вместо этого она лишь вздохнула.
Плотнее забившись к нему, она развернула крылья и накрыла их обоих, отсекая мир снаружи.
Жуткие тени скользили среди деревьев, монстры бродили прямо над ними, их рёв отдавался в костях, вжимая в землю самой природой своего звучания. Воздух был тяжёлым, пропитанным страхом и хищным ожиданием, но внутри землянки, в этом крошечном, тёплом пространстве, царила тишина.
Селестия неохотно откусила ещё один кусок мяса, чувствуя, как желудок всё ещё протестует, но уже покорно принимает пищу. Тразис ел рядом с ней, время от времени поглядывая на неё с чем-то похожим на удовлетворение. Она не знала, что именно его радовало — то, что она наконец-то принимает новую реальность, или просто сам факт её близости.
Когда она доедала последний кусочек, он вдруг ухмыльнулся, притянул её ближе и, не теряя времени, навалился на неё сверху.
Селестия вздохнула, чувствуя, как его горячее дыхание щекочет загривок, а что-то теплое и большое сзади уже начинало искать её хвост, а вернее, то что под ним.
— Неужели тебе было мало? — пробормотала она с лёгкой усталостью, хотя в её голосе не было настоящего протеста.
Тразис лишь мурлыкнул, мягко покусывая её шею, и она усмехнулась.
— Ну, тут всё равно делать нечего, — хмыкнула она, чувствуя, как холодная, дикая опасность снаружи пробуждает в ней нечто древнее, примитивное, инстинктивное. Она хотела забыться. Хотела тепла. Хотела ощущать что-то, кроме этого кошмара вокруг.
Вздохнув, Селестия медленно подняла хвост, позволяя ему легче устроиться, найдя, ещё толком не высохшую, промежность, и шёпотом добавила:
— Я не против...
Он довольно фыркнул, прижимаясь плотнее, без капли осторожности.
Снаружи было холодно. Лесной ветер завывал, создания снаружи продолжали реветь. Но здесь, в этом простом укрытии, под грубыми шкурами и теплом чужого тела что ритмично входило в неё раз за разом, она пыталась забыть обо всём
Хотя бы на мгновение.
Обломанная Стелла
Селестия проснулась медленно, без спешки, словно её разум всё ещё балансировал между сном и реальностью. Она уже привыкла к мягкому ощущению меховых шкур, в которые погружалось её тело. Когда-то она считала подобные вещи грубыми, даже варварскими, но за прошедшие месяцы они стали её естественной частью жизни.
Тяжёлый вздох вырвался сам собой, когда она, наконец, поднялась, стряхивая с себя остатки сна. Потянувшись, она невольно положила копыто на живот, который заметно потяжелел. Чувство лёгкой тошноты снова дало о себе знать, подтверждая неизбежное.
Как бы она ни пыталась «цивилизовать» своего компаньона, это было бесполезно. Он оставался таким же, каким был в первый день: молчаливым, грубым, предпочитающим говорить на своём гортанном языке, в котором её имя заменяли рычащие звуки. Никакой нежности, никакой романтики. Просто примитивная потребность, которая со временем стала и её потребностью тоже.
Дверной проём, изначально грубо выдолбленный в стене землянки, теперь выглядел аккуратнее – она сама настояла на том, чтобы придать жилью больше уюта. Землянка была теперь совсем не той первобытной ямой, куда она когда-то попала: стены укреплены, пол устлан мехами, в центре – подобие очага, дающего мягкий, ровный свет.
Селестия подошла к столу – неуклюже сделанному, сколоченному под её чутким руководством, но всё же это был настоящий стол. Обычный, деревянный, пусть и с кривыми ножками, но её. Она накинула фартук, больше по привычке, чем по необходимости, и осторожно поставила на огонь тяжёлый котёл.
Варево внутри было далеко от изысканных блюд, которые подавались в Кантерлоте, но по сравнению с сырым мясом… да, это был настоящий деликатес.
Она помешивала похлёбку телекинезом, лениво размышляя о прошедшем времени. Конечно, Тразису было безразлично, что он ест. Порой, даже когда у них была нормальная еда, он мог взять кусок ещё тёплой плоти и без всякого раздумья впиться в него клыками. Похлёбка была куда менее отвратительной, чем сырое мясо, которое её спутник ел без всякого отвращения. Хотя, признаться, пару раз она сама поддалась искушению попробовать… и этот факт её слегка тревожил. С тех пор она твёрдо взяла на себя все обязанности по приготовлению пищи – это хотя бы давало ощущение контроля над ситуацией.
Она вздохнула. В конечном счёте, именно она взяла на себя все обязанности по этому… «дому».
Тразис не возражал. Ему было всё равно, лишь бы еда была, а кров даже в его первобытном виде его полностью устраивал.
Она вздохнула. Всё это… выглядело донельзя естественно. Она не так представляла свою пенсию. Но странным образом, жизнь здесь, в этом холодном и жутком мире, была… интересной. Впервые за долгие века она чувствовала себя свободной.
Свободной от дворцовых церемоний.
Свободной от бесконечных политических интриг.
Свободной от бремени власти.
Здесь всё было просто. Есть или не есть. Жить или умереть.
Она отхлебнула немного похлёбки, чувствуя, как тёплый вкус разливается по горлу. Её взгляд скользнул в угол комнаты, где лежало кремнёвое ружьё. Сделанное ею самой – благодаря магии и знаниям, накопленным за столетия. Оно было лишь одной из многих вещей, которые она создала, заполняя время между соитиями, строительством и улучшением жилища.
Но сейчас её беспокоило другое.
Обычно, даже если она просыпалась одна, к этому моменту он уже давно возвращался.
Она медленно поставила ложку, в первый раз за долгое время ощущая, как внутри зарождается странное беспокойство.
Вскоре она уже стояла у двери, чувствуя, как ветер борется с теплом очага, пробираясь в щели, змеясь по полу и неприятно царапая кожу ледяными лезвиями. Она вздохнула, крепче сжав ружьё в копытах.
Вначале она осторожно высунула наружу ствол, прислушалась. Лес вокруг жил своей привычной жизнью: где-то вдалеке ухала сова, шуршали листья, потревоженные ночными хищниками.
Пересилив себя, она выглянула из-за двери.
Пусто.
Ни в воде, ни на опушке, ни среди деревьев, окружающих их жилище, Тразиса не было.
Селестия захлопнула дверь, задержав взгляд на трещинах в деревянных досках, как будто ожидая, что он появится прямо перед ней.
Но этого не случилось.
Тяжело задумавшись, она опустила взгляд. Подняла копыто, осторожно провела им по своему животу, ощущая под мехом плотную округлость.
Пересилив нежелание, она натянула меховую накидку, прижав её к себе, словно щит. Затем, взяв ружьё, вышла наружу.
След Тразиса был заметен не сразу, но стоило подойти к тропе — всё стало ясно.
Он уходил быстро. Возможно, даже слишком быстро.
Лес сменился равниной, равнина перешла в холмы, а затем холмы поднялись в каменистые хребты. Дышать стало тяжелее, холод сильнее впивался в кожу, а небо над головой всё сильнее затягивалось мраком.
Несколько раз она теряла след, приходилось взлетать, окидывать местность взглядом, снова и снова находить едва заметные отметины. Она не задерживалась в воздухе дольше, чем это было необходимо — слишком хорошо понимала, что именно может привлечь внимание на такой высоте.
Например, драконов.
Мысль о них заставила её невольно усмехнуться.
Ну да, было бы забавно, если бы ей пришлось объяснять детям, что их жутковатый отец, пожирающий всех и вся, однажды ушёл… и сам стал чьим-то ужином.
По иронии судьбы.
Но чем дальше она шла, тем больше её улыбка тускнела.
След, который она обнаружила, уже не был просто тропой. Теперь это была алая полоса. Грубая, размашистая, засохшая на камнях тёмно-красной коркой.
Знакомая, густая, слишком тёмная, чтобы принадлежать кому-то другому.
Она сглотнула, ощущая, как ледяной ком сковывает горло.
Шаг за шагом, неосознанно замедляя дыхание, она следовала за ним.
И когда в конце пути перед ней раскрылась пещера, несущая жутким, мрачным смрадом.
Чем дальше Селестия продвигалась вглубь пещеры, освещая дорогу мягким золотым светом своего рога, тем гуще становилась паутина.
Она цеплялась за копыта, липла к шерсти, мешала дышать, и с каждым шагом внутри росло какое-то первобытное отвращение.
На стенах, в запутанных клубках, покачивались странные тени.
Она замерла, вглядываясь.
Остатки.
Обглоданные кости, застывшие в вечном молчании, скелеты мелких животных, а затем...
Пони.
Селестия сглотнула. Кожа на загривке предательски зашевелилась.
Они были покрыты коркой старой крови, выцвели, спутались с паутиной, но всё ещё сохраняли свою форму. Слишком отчётливо.
Она уже собиралась отвернуться, когда заметила — некоторые ещё дышали.
Тихо, едва слышно.
Но не было времени.
Пещера расширялась, стены, изрытые многочисленными ходами, уходили вверх, а затем впереди что-то зашевелилось.
Скрежещущий звук.
Чёрные тени.
Селестия вжалась в землю, поднимая ружьё, и тут же оглушительный выстрел разорвал гробовую тишину.
Паука, прыгнувшего со стены, отбросило назад, его хитиновый панцирь треснул, но он всё ещё извивался.
Второй был уже ближе.
Резкая боль пронзила бок — жвалы сомкнулись, разрывая плоть.
Селестия взревела, развернулась, и с дикой яростью вбила приклад ружья в его лицо.
Оно треснуло.
Паука отбросило к стене, он захрипел, но тут же вокруг зашевелились новые силуэты.
Она не успела среагировать — один прыгнул сбоку, ещё один со спины.
Но они не учли одного.
Магия вспыхнула, осветив пещеру золотым сиянием, и первый паук полетел назад, врезавшись в камень с сухим хрустом.
Второй завис в воздухе, извиваясь в телекинетическом захвате, прежде чем с силой был впечатан в пол.
Дыхание сбивалось, пульс стучал в висках, но Селестия не останавливалась.
Слишком поздно.
Слишком много.
В этой ярости, в слепящем свете своего рога, она даже не сразу заметила его.
В самой глубине.
Замотанный в кокон, без движения.
Но она знала кто это.
Сердце замерло, а затем бешено заколотилось, и, даже не думая, она метнулась вперёд, срывая плотные нити магией.
То, что она увидела, заставило её отшатнуться.
Он был изуродован.
Свежие раны поверх старых.
Одна из его четырёх ног — уже частично съедена.
Селестия вцепилась в него зубами, волоча, затем приподняла его, закинула на спину.
Её живот протестующе сжался — дети явно были не в восторге от нового веса.
Она пошатывалась.
Свет рога мерцал, но магические лучи всё ещё пронзали тьму, заставляя пауков пятиться.
Но их становилось всё больше.
Они облепляли стены, извивались, карабкались, шипели, заполняя собой пещеру, будто живая масса.
Селестия не могла понять, как они смогли одолеть этого странного архаичного родственника пони, но теперь понимала...
Их было много, очень много.
Они были организованы.
И они знали, что делать.
Рывок.
Ещё один.
Но прежде чем она успела добраться до выхода, резкая боль вспыхнула в крупе.
Жвало.
Селестия вскрикнула, споткнулась, почти упала.
Но тут же что-то на её спине заворочалось.
Глухой рык.
Движение.
И в следующее мгновение один из пауков с хрустом полетел в сторону.
Очнувшийся Тразис зарычал, его искажённое, искалеченное тело напряглось. Грохот шагов, дыхание, сорванное в крик.
Свет.
Он был там, впереди, слабый, но настоящий, пробивающийся сквозь серую пелену дыма и хаоса.
Но они не отпускали её.
Пауки, бесчисленные, липкие, извивающиеся. Они сыпались на неё дождём, цепляясь за её измученное тело, жаля, разрывая.
Боль пульсировала в висках, а ружьё в копытах становилось всё тяжелее.
И вдруг — Рык, на этот раз знакомый. И тут же вспышка.
Огненный шар, огромный, слепящий, сорвавшийся с рога лежащего на её спине существа, осветил пещеру, как солнце в зените.
Паутину охватило пламя.
Пауки завизжали, разбегаясь, их тела вспыхивали, сворачивались в пепел.
Селестия уже не шла.
Она едва перебирала ногами.
Каждый шаг давался через силу, но она чувствовала что-то позади.
Тепло.
Его дыхание, горячее, обжигающее, скользящее по её гриве, спутанной, грязной.
Она больше не была той величественной кобылой, что когда-то правила.
И не хотела быть.
Взмах.
И с криком она рухнула наружу, в этот жгучий, ледяной мир который кружился.
Яд.
Он стекал в её вены, затапливал сознание тьмой, но пока ещё что-то держало её на грани.
Адреналин.
Она поднялась.
С трудом, шатаясь.
И увидела его.
Тразис, тяжело дыша, приходил в себя.
Культя его ноги дымилась, когда он прижёг её огнём, даже не моргнув.
Селестия вздрогнула.
А затем, почти падая, шагнула вперёд.
К нему.
В глаза, полные боли и ярости.
Она потянулась, дрожащая, раскалённая, вся ещё сотрясаемая от пережитого ужаса.
— Я жива...
Голос сорвался на крик.
Она не чувствовала себя такой живой уже века. Она говорила быстро, бессвязно.
Говорила, что ей холодно.
Что она умирает.
Что хочет его сейчас.
Напоследок.
Что она его кобыла.
Глаза лихорадочно блестели, дыхание сбивалось, жар пульсировал под кожей, пронизывая её странным, тянущим чувством, вырванным из самых глубин.
Может, это был яд.
Может, адреналин.
Может, просто её мысли.
Но прежде чем она успела услышать его ответ, мир перед глазами накренился.
И потух.
Снег хрустел под копытами, пока странное создание несло полуживого аликорна, ослабевшую, исполосованную ранами и отравленную ядом.
Ветер завывал, пробираясь под меховую накидку, но он не замедлялся.
Дверь распахнулась с глухим скрипом, и он втащил её внутрь, бережно уложив на шкуры. Клыки вспарывали его губы, когда он склонился к её раненому боку, высасывая яд, сплёвывая на пол.
Снова и снова.
Жар отходил, кожа становилась чуть холоднее, дыхание – ровнее.
Дом был тих.
Только треск пламени и вой вьюги снаружи нарушали мрачное безмолвие.
Она лежала, грудь её поднималась тяжело, размеренно.
Но затем – вздрагивание.
Её тело напряглось.
Рывок.
Глухой стон, скользящий сквозь стиснутые зубы. Огненный свет ламп пробегал по влажной коже. Шкуры слиплись под нею, мех приглажен потом.
Судороги прошли по её телу.
Второй раз.
Третий.
Снова.
Сжатие, толчок.
Крик.
Маленькое, слабое существо упало в шкуры, окутанное слизью и кровью.
Но схватки не прекращались.
Опять.
Снова.
Новая дрожь, новые спазмы, жар, пульсирующий волнами.
Рождение.
Ещё одно.
Затем тишина.
Только дыхание. Только снег, хлопьями бьющийся в стены. Сознание возвращалось медленно.
Сначала — тепло.
Не жар очага, не пульсирующий огонь магии, а что-то иное, тягучее, окутывающее, будто пелена.
Потом — странное ощущение, тянущее, слегка болезненное, но не причиняющее вреда.
Она вздрогнула, ресницы дрогнули, и её глаза, наконец, открылись.
Мягкий полумрак. Ткань штор колыхалась, рассеивая бледный свет. Запах дерева, золы, меха.
А потом — движение.
Её взгляд медленно опустился вниз.
На неё, вцепившись маленькими ртами, прижимаясь к тёплой коже, жадно пили молоко крошечные существа.
Жеребята.
Единороги.
Пегасы.
Она застыла, не сразу осознавая, что происходит, но постепенно разум собрал разрозненные мысли воедино.
Она — мать первых пегасов и единорогов.
Глухой вздох сорвался с её губ. Голова тяжело упала обратно на подушки.
Какой же забавный поворот судьбы. Она и была той, кто породил два других племени, хоть и случайно.
Кто бы мог подумать?
Её взгляд скользнул в сторону. Тразис лежал рядом. Массивная, неподвижная фигура, покрытая шрамами и следами старых ран. Грудь равномерно поднималась и опадала, дыхание было спокойным, но глаза не были закрыты.
Он смотрел на неё. Безмолвно, спокойно, без вопросов.
Она моргнула, пробормотав, что, конечно, представляла себе праотца единорогов и пегасов несколько иначе.
А затем хмыкнула, добавив, что, если уж быть честной, никогда особо и не задумывалась, каким он должен был быть.
Он не ответил.
Она вновь взглянула на него, и её взгляд задержался на культяпке, оставшейся от его ноги.
Несмотря на то, что он сам прижёг рану, поверхность была покрыта язвами, распухшими и, судя по всему, доставляющими немалую боль. Она медленно протянула копыто, осторожно взяла остаток конечности, следя за его реакцией, но он не отпрянул.
Пальцы её магии сомкнулись, поднеся культю к её рогу.
Мягкий, тёплый свет разлился, охватывая раненую плоть.
Язвы исчезали.
Шрамы стягивались.
Боль уходила.
Молчание затянулось.
А затем — он неуклюже, внезапно, неожиданно приблизился.
И поцеловал её прямо в губы.
Слегка грубо, без изящества, без понимания смысла, но искренне.
Она моргнула.
Он отстранился, вновь глядя на неё с тем же спокойствием.
И впервые за всё это время она поняла:
Она всё-таки сумела привить ему что-то большее чем грубые инстинкты. Она поднялась с кровати, стараясь игнорировать многочисленные раны, уродующие её шкуру, потянулась, затем провела копытом по лицу, пытаясь собрать разрозненные мысли.
Она хмыкнула, окидывая взглядом странных созданий, что носились по помещению, издавая негромкие звуки, ещё не до конца осознавая самих себя.
Медленно, всё ещё ощущая слабость, она зашагала по комнате, мерно расхаживая взад-вперёд.
— Значит, я все таки в далёком прошлом… — пробормотала она, чуть косясь на жеребят.
Она остановилась, задумчиво нахмурившись.
— И похоже, именно я породила два других племени.
Вновь тишина.
Она кивнула сама себе.
— Судя по всему, ни пегасов, ни единорогов тут раньше не было. — Она скосила взгляд на копошащихся жеребят. — А эти… первые представители их народа.
Она протянула копыто, подхватывая крошечного единорога, что пытался забраться на лежащую шкуру.
Тот вяло шевельнул копытцами, его маленький рог едва заметно светился.
Селестия усмехнулась.
— Спустя много поколений, один из твоих потомков, по имени Старсвирл, обучит двух юных аликорнов… — Она легонько ткнула его в нос.
Малыш моргнул, затем хихикнул.
— …чтобы они правили новосформированной Эквестрией.
Она покачала головой, усмехаясь, и осторожно поставила его обратно на пол.
Подойдя к выходу из убежища, она раздвинула шкуру, прикрывавшую проём, и открыв дверь, выглянула наружу.
Мир за пределами был… пустым.
Холодный ветер гулял между скал, неслышный, но ощутимый. Всё пространство окутывал туман, густой, вязкий, будто застывший в вечном движении.
Было ли это ночью? Или днём?
Невозможно сказать.
Что-то большое, далёкое, едва различимое мелькало между деревьями, его силуэт терялся в тумане, то появляясь, то исчезая.
Селестия не отреагировала.
Она уже давно поняла, что мир за пределами их убежища был полон ужасов.
Она медленно обернулась.
Жеребята резвились, натыкаясь друг на друга, исследуя окружающий мир с беззаботностью, которой обладали только дети, не ведающие опасности.
Тразис всё ещё лежал на кровати, тяжело дыша, но уже не спал.
Один из жеребят — маленький пегас — не сводил с него взгляда.
Задумчиво.
С любопытством, но без осознания, что он за существо.
А затем, неловко подойдя, он вытянул язык… и начал облизывать его зажившую культю.
Тразис дёрнул ухом, но не пошевелился.
Селестия закрыла глаза, глубоко вдохнула и выдохнула.
— Теперь, — сказала она, больше себе, чем кому-либо ещё.
Она подняла копыто, провела им по лицу, убирая растрёпанные пряди гривы.
— Всё, что остаётся…
Она села, оглядывая суету в помещении.
— …научить пегасов летать.
Она перевела взгляд на единорогов.
— Единорогов — поднимать солнце.
Жеребята беспечно носились по комнате.
— …проследить, чтобы эти оболтусы дожили до взрослого возраста.
Она позволила себе слабую усмешку.
— …и ушли в мир, заселив его своими потомками.
Она вернулась к кровати, медленно опускаясь рядом с Тразисом.
Тот лишь скосил на неё взгляд, не говоря ни слова.
Она хмыкнула, уткнулась в его шею, закрывая глаза.
— А когда временная петля замкнётся…
Она замерла на мгновение.
— Может… меня наконец спасут?
Тишина.
Её дыхание сбилось.
— Может, я вернусь в своё время?
Она сжала веки, вжавшись сильнее.
— К своей сестре?
Тишина.
Пауза.
Нестерпимо долгая.
— Может… они всё ещё посмеются с этого, да?
Никто не ответил.
— Да?
Порыв ветра за окном.
— Да?
Она вцепилась в его шкуру, напрягая плечи.
— Да?!
Но только ветер, гуляющий в пустом, холодном мире, ответил ей.
Последняя Стелла
И хоть очень многое в этом фике отдано на фантазию читателя, особенно концовка, я думаю для большинства(И для Твайлайт) итог трагичной истории Селестии очевиден)
Селестия сидела у входа в жилище, задумчиво потирая старые раны, оставленные жвалами гигантских пауков. Глубокие отметины на её белоснежной шкуре до сих пор ныли, не заживая так быстро, как хотелось бы. Более того, вокруг ран даже частично стала выпадать шерсть, чего она упорно старалась не замечать.
Перед ней, на опушке, играли, значительно выросшие в численности, жеребята — первые единороги и пегасы, невинные, беспечные, не ведающие, в каком жестоком мире они появились.
Пегасы, забыв о страхе, хлопали крошечными крыльями, иногда поднимаясь в воздух на несколько секунд, прежде чем вновь падать в траву с весёлым хохотом.
Другие, смеясь, плескались в озере, их маленькие копыта поднимали рябь на его холодной, неподвижной поверхности.
Но их взгляды были полны детского восторга. Они не замечали серый, стылый, мрачный мир вокруг. Они не видели тумана, который не развеивался ни на рассвете, ни в сумерках. Не слышали тягучей, гулкой тишины, изредка нарушаемой далекими звуками, похожими на скрежет когтей о камень.
Они не чувствовали холода, что пронизывал насквозь, напоминая, что весёлый, шумный табун был здесь не хозяином, а случайным гостем.
Сохранить прародителей двух будущих рас в целости оказалось значительно сложнее, чем думала Селестия.
Миру было абсолютно всё равно.
Он не делал скидок на их невинность.
Он не щадил их за бесхитростность.
Он не признавал, что они — начало миллионов.
Он хотел их уничтожить.
Поначалу Селестия думала, что сможет их защитить.
Но однажды, во время выгула, несколько жеребят просто исчезли.
Только что они резвились на опушке, и вот — нет их.
Будто растворились в тумане.
Селестия замерла, вглядываясь в плотную, белую мглу.
А затем увидела.
Алые следы, они уходили в лес, и больше не возвращались.
Селестия ничего не сказала.
Она просто сжала челюсти так, что скрипнули зубы.
Она знала, что искать их бесполезно.
Она знала, что не вернёт их.
Она знала, что в этом мире такие, как они, не возвращаются. И всё же…
Она стояла у края леса всю ночь.
Вглядывалась.
Прислушивалась.
Но кроме жуткого шороха в глубине туманных деревьев — ничего.
Теперь она не спускала с жеребят глаз.
Но даже если она сможет уберечь их от разнообразных чудовищ, останется другая проблема.
Земные пони.
Они не были злыми.
Просто… не понимали.
Для них единорог с крошечным рогом был чем-то чуждым. Для них пегас с тонкими, трепещущими крыльями был чем-то неправильным.
Если оставить их вместе с новорожденными, они скорее всего попросту раздавят их черепа.
Из любопытства.
Из страха.
Из инстинкта.
Селестия не знала.
Но она надеялась, что генетическая линия, от которой зависит будущее миллионов существ, не прервётся случайно.
Она позволила себе вздохнуть.
Хоть на секунду.
Но едва стоило расслабиться, как раздалось перепуганное ржание.
Селестия мгновенно вскочила.
Жеребята сбивались в кучу, их уши дёргались, глаза были полны паники.
Что-то вышло из леса.
Она сорвалась с места.
Рванула вперёд, расправляя крылья, перегородив дорогу между ними и тем, что таилось в тумане.
— Бегите! — приказала она.
Они рванули назад, в сторону убежища.
Но несколько жеребят отбились от табуна.
Маленькие, растерянные, топчущиеся на месте, боящиеся двинуться.
А туман за ними…
…зашевелился.
Что-то пришло.
Селестия сорвалась с места, её копыта с силой оттолкнулись от земли, а крылья распахнулись, подхватывая поток воздуха.
Порывистый ветер бил в лицо, рваные облака застилали небо, а впереди, на границе тумана, сгустилась тьма.
Она выхватила из кобуры кремнёвое ружьё, крепко сжимая его в магическом поле, вскинула ствол, прицеливаясь в самый центр зловещего движения среди призрачных теней.
Шорохи и хруст сухих ветвей.
Нечто выходило из тумана.
И когда она увидела его, сердце сжалось.
Это был тот самый мертвый аликорн, которого она видела, когда впервые попала сюда.
Его тело гнило, кожа потрескалась и слезала лохмотьями, обнажая жёлтые жилы и куски поблекших мышц.
Огромные крылья превратились в разорванные перепонки, свисающие с окровавленных суставов.
Но худшее — его лицо.
Безжизненное.
Обезображенное.
Голый череп, из которого пустыми глазницами смотрел на неё…
Селестия не пыталась понять. Этот мир был слишком странным, слишком жутким, слишком извращённым.
И у неё не было ни времени, ни сил разгадывать его тайны, осмысливая происходящее.
Она прицелилась.
Крепче сжала ружьё.
Выдохнула.
Спусковой крючок ушёл вниз.
Грохот разорвал мёртвую тишину.
Заряд ударил прямо в его грудь, разнеся плоть, но он… не шелохнулся.
Он даже не пошатнулся.
Просто стоял.
Из огромной дыры, зияющей в груди, вытекала не кровь.
Что-то густое, тёмное, вязкое.
Оно стекало по его бокам, пузырясь, извиваясь, растекаясь по земле, и запах…
Тошнотворный.
Словно гниль смешалась с чем-то живым.
Селестия не стала ждать.
Её сердце гулко билось в груди, но она не замерла.
Хватая жеребят, прижимая их к себе, она распахнула крылья и взмыла в воздух.
Ветер резал кожу, свистел в ушах, а она неслась вперёд.
Внизу деревья проносились размытыми тенями, а позади…
Позади всё ещё был он.
Он не преследовал её, но был там.
Просто стоял.
И… наблюдал.
Селестия не оборачивалась.
Она не хотела видеть его снова.
Она хотела только закрыться.
Скрыться.
Добраться до убежища.
Копыта ударили в землю у входа, и, практически бросив жеребят внутрь, она захлопнула дверь с грохотом. Рог вспыхнул золотом, накладывая магическую печать.
Щелчок.
Барьер осел на двери, искры пробежали по дереву, запечатывая выход.
Но…
Звуки не исчезли.
Шорох.
Хруст.
Тяжёлое, глухое дыхание.
Оно шло от двери.
И он…
Он стоял прямо за ней. Огромный, раздутый силуэт.
Просто стоял.
И дышал.
Селестия прикрыла глаза, чувствуя, как сердце всё ещё бешено колотится в груди. Жеребята сбились в одну большую, трепещущую кучу, плотно прижавшись друг к другу.
Некоторые плакали.
Некоторые просто дрожали.
Но они были в безопасности.
Она осторожно опустила спасённых детёнышей в центр этой тёплой груды, и те тут же нашли место среди своих, прижимаясь к бокам братьев и сестёр.
Где-то послышались тихие, затухающие всхлипы.
Кто-то, ощутив относительную безопасность, уснул.
Селестия тяжело выдохнула, опускаясь на колени.
— Я бы с удовольствием поспала вместе с вами… — пробормотала она, слабо усмехнувшись, но из другой комнаты донёсся зовущий её рык.
Она задержала дыхание, задержала взгляд на жеребятах.
Закрыла глаза.
Выдохнула.
Плотно закрыла дверь их, обитой мехом, комнаты, оставляя в безопасности.
И развернулась.
— Да, да… я уже иду, — мрачно пробормотала она, направляясь в спальню.
В воздухе стоял тяжёлый, густой аромат, смешанный с запахом мускуса, шкуры и тёплого меха.
На огромном, устланном мехами ложе её ждал он.
Несмотря на культю вместо одной ноги, он не отказывался от охоты, продолжая приносить в их укрытие добычу.
И всё так же наполнял её чрево потомками, продолжая древний, неизменный цикл жизни.
Селестия уже привыкла.
Она вздохнула, наблюдая, как он тяжело дышит, его широкая грудь медленно вздымается и опускается, а в тёмных глазах светится нетерпение.
— Я тоже рада тебя видеть, — тихо проговорила она, подходя ближе.
Его гортанные звуки наполняли помещение — низкие, глубокие, зовущие.
Запах становился ещё плотнее, насыщая воздух, словно удушливый, согревающий туман.
Он ждал её.
Хотел её.
И когда она скользнула ближе, осторожно прижимаясь к нему, он не сдержался.
Но Селестия остановила его.
— Шшш, потерпи… — её голос был мягким, но уверенным.
Она склонилась ниже, медленно проводя губами по его клыкам, прежде чем осторожно углубить поцелуй, давая языку пройти сквозь его клыки.
Его горячее, тяжёлое дыхание окутывало её, а сильные лапы скользили по её спине, притягивая к себе, сжимая, удерживая.
Она не сопротивлялась.
Ей это нравилось.
Селестия осторожно провела копытами по его шее, вдыхая резкие, пряные феромоны, чувствуя жар, исходящий от его тела.
Она искала это тепло.
Всегда.
И всегда находила здесь, в его объятиях.
Когда он двигался под ней, нетерпеливо, словно готовый в любую секунду сорваться и овладеть ею силой, она только мягко улыбнулась.
Он нежно, но настойчиво потянул её ближе, его твёрдые, крепкие копыта сомкнулись на её талии, зажимая её между собой, и он приподнял её, не давая ускользнуть. Уже возбуждённое достоинство мягко упиралось в неё.
Она плавно, но уверенно двинулась навстречу, чувствуя, как его мощные мышцы напрягаются под ней, как огромный член плавно входит в уже ждущую этого, по старой привычке, влажную промежность.
Она двигалась двигалась слаженно, глубоко, чувствуя каждое движение, каждый толчок, каждый всплеск жара, что проходил сквозь её тело.
Хвост резко хлестал по его бёдрам, вырываясь нервными рывками, но она не замедлялась, наоборот — углублялась сильнее, стремительнее и глубже скакала на нём, чувствуя, как он ритмично двигается в ответ.
— Ты сегодня... особенно настойчив, — сорвалось с её губ в тихом смешке.
Он лишь глухо зарычал в ответ, не отвлекаясь ни на мгновение, не ослабляя хватку.
Она прогнулась, выгнув шею, позволяя гриве касаться его кожи, чувствуя, как его клыки он впиваются в неё всей силой, а копыта прижимают плотнее, насаживая её как куклу.
Она почувствовала, как он замедлился на секунду, выйдя и из киски. И головка его члена мягко упёрлась в другую дырочку.
Новые ощущения вспыхнули яркой вспышкой, когда он грубо вошёл, растягивая её попку.
Она сжала зубы, затаила дыхание, её тело рефлекторно напряглось. Она чувствовала его целиком, каждой клеточкой, ощущая, как он углубляется, пробиваясь через тугое отверстие.
Она скрипнула зубами, но не от боли, а от захлестнувшего жара, от неожиданной полноты ощущений.
Сжала круп, плотно охватывая его, заставляя зарычать от удовольствия.
Она не просто принимала его — она наслаждалась этим, отдаваясь до конца, чувствуя, как он заполняет её сзади все сильнее и глубже.
Он задыхался, напрягался, вцепился в неё крепче, вбирая её тепло, сжимая так что она едва могла дышать.
Он двигался всё резче, всё быстрее, поддаваясь неудержимому инстинкту, желанию, которое она буквально выдавливала из него, ритмичными сжатиями колечка ануса.
Она почувствовала, как он закричал, приглушённо, мощно, срываясь на низкий гортанный рык.
Его хватка на её теле стала стальной, он надавил, оставляя синяки, вжимая её в себя.
Она прильнула к нему, наклонившись к уху, и прошептала горячо, обволакивающе:
— Не сдерживайся.
Он сорвался.
Волна жара заполнила её, хлынув сокрушительным, горячим потоком прямо в её недра.
Она задохнулась, выгнулась, цепляясь за него, и затаила дыхание, впитывая каждую волну удовольствия, чувствуя, как оно растворяется в ней, заполняя до самого края.
Он не отпустил её сразу.
Дыхание разорванное, частое, хаотичное.
Сердца стучат в унисон.
Она чувствовала, как его копыта всё ещё сжимают её.
Как его тело дрожит, разряжаясь после всплеска эмоций.
Она не знала, сколько пролежала в его объятиях.
Тепло его тела окутывало её, смешиваясь с сыростью подстилки, с глухим биением его сердца где-то в глубине мощной груди. Здесь, в этой тьме, среди запахов пота, крови и давней золы, она могла забыться.
Но не навсегда.
Снаружи раздался удар.
Потом ещё один.
Грохот, как эхо далёкой катастрофы.
Она вздрогнула и приподнялась, ощущая усталость в мышцах, но зная, что у неё нет права задерживаться.
Тразис не шелохнулся.
Он просто следил за ней, тяжело дыша, не вмешиваясь, не мешая.
Она не сказала ни слова, поднялась, встряхнувшись, и направилась вглубь пещеры — к тем, кто ждал её.
Запах еды здесь был резким, тягучим, но жеребята не привередничали.
На костре пузырилось мясо, но оно не для них.
Она осторожно зачерпнула из котла жидкую, бедную, но сытную похлёбку и понесла её к дальнему углу, где копошились маленькие тени.
Как только она опустилась у стены, они набросились.
Маленькие тёплые тела вжались в неё, облепили со всех сторон, настойчивые мордочки уже пытались вылизать остатки пищи прямо из миски.
Она улыбнулась устало.
Но как только протянула копыто, чтобы погладить одного из них, то невольно замерла, коснувшись плеши в её шерсти, оставшейся вокруг места укуса паука. Её тело покрывали неприятные пятна, похоже, яд оказался опаснее чем предполагалось...
Она замерла, провела копытом дальше, гладкая кожа была холодной и твёрдой.
Но не сейчас.
Не время думать об этом.
Она с трудом выдохнула, заставляя себя вернуться в реальность, вытолкнуть из головы тревожные мысли.
Она снова протянула копыто, на этот раз не задумываясь, и провела по гривам детёнышей, чувствуя, как они потираются об неё, доверчивые, тёплые.
Как долго они ещё смогут считать её своей?
Она взяла плоский кусок камня и осторожно повела им по каменистой стене их укрытия.
Линия.
Знак.
Память.
Она выводила на стенах слова, вспоминая старые формы букв, как они ложились одна за другой, рассказывая её историю.
Память ещё держалась, но едва-едва.
За спиной раздался звук.
Она не оглядывалась.
Она и так знала.
Он уже встал, точа копьё в углу напротив.
Она наблюдала за ним украдкой, из-под ресниц, продолжая выводить буквы. Она чувствовала свою судьбу, свою хрупкость, свою уязвимость перед этим дикарём.
Но всё, что у неё было...
Это доверие.
Её жизнь, её будущее...
Она отдавала их ему.
— Вы уверены в тексте?
Твайлайт сжимала свиток, её копыта дрожали.
Перед ними возвышалась старая стелла, полуразрушенная, проросшая мхом, но…
Сохранившая слова, малую их часть, что резко обрывалась.
Археолог кивнул медленно, сдержанно.
— Ошибки быть не может, Принцесса.
Твайлайт медленно вдохнула, с трудом осознавая сказанное.
— Но это невозможно...
Луна резко подняла голову, её голос резко и уверенно отрезал:
— Ошибки нет. Магический след Селестии, привёл прямо сюда.
Луна обвела взглядом руины, устало вздохнула.
Они искали хоть что-то, хоть малейшую зацепку, но…
— Книга с заклинанием рассыпалась при использовании, — она покачала головой, едва заметно сгорбившись. — Даже представить не могу, через что ей пришлось пройти…
Твайлайт на секунду замерла, опустив взгляд, но затем взяла себя в копыта и твёрдо сказала:
— Я знаю свою наставницу. Она справится. Она сильная.
Но затем её голос дрогнул.
Она сделала короткий вдох, словно набираясь храбрости, и тихо добавила:
— В любом случае, аликорны бессмертны...
Луна медленно обернулась, её тёмные глаза внимательно изучали лицо Твайлайт.
— Гипотетически, — продолжила Твайлайт, словно убеждая саму себя. — Она может быть до сих пор живой. Всё это время.
Луна смотрела на неё молча.
— Мы найдём её, — уже громче сказала Твайлайт, увереннее. — Найдём. Спасём. Вернём.
Она подняла взгляд, в её глазах горела решимость.
— Я об этом позабочусь.
Луна лишь закрыла глаза, опустив голову.
— Я даже не представляла, какое бремя она несла, — Луна покачала головой, её голос был тихим, пустым. — Всю свою жизнь она только и делала, что несла груз долга на своей спине.
Твайлайт опустила взгляд, подбирая слова.
— Меня гораздо больше волнует, — наконец сказала она, — как этот текст оказался на стеллах храма.
Она повернулась к археологу.
Тот провёл копытом по резьбе на камне, задумчиво склонившись.
— Основная теория, — заговорил он наконец, — состоит в том, что те, кто воздвигли этот храм, даже не знали, что означает этот текст. Его язык резко отличается от остальных храмовых записей.
Луна остановилась.
— Значит, — продолжал археолог, — мы остаёмся в рамках самых широких теорий. Единственное, что мы можем сказать с уверенностью: как минимум часть её потомства выжила. По понятным причинам, это очевидно.
Луна резко отвернулась.
Она сделала шаг вперёд, потом ещё один. Но её плечи вздрагивали. Она не сдерживала слёз.
— Мы должны её вернуть.
Её голос дрожал.
— Любой ценой.
Твайлайт смотрела ей вслед.
Её грудь тяжело поднималась и опускалась, но она не произнесла ни слова.
Только устало вздохнула.
Тишину нарушил шаг.
Археолог медленно подошёл ближе.
Наклонился.
И тихо сказал:
— Мы нашли, откуда был списан текст…
Твайлайт замерла перед древней землянкой. Массивные камни завала, впитавшие в себя тысячелетия, возвышались перед ней непреодолимой преградой.
Она всего лишь хотела докопаться до правды.
Но не была готова к тому, что нашла.
Она разгребала завал, судорожно, отчаянно, пока её копыта не наткнулись на что-то чужое.
Они остановились.
Её дыхание перехватило.
Из-под камней торчала конечность.
Длинная.
Иссохшая.
Её кожа, высушенная солнцем и ветрами, была натянута на кости.
Но даже смерть не разжала её копыта.
Они по-прежнему сжимали копьё.
До последнего.
Твайлайт не могла оторвать взгляда.
Она видела сотни тел за свою жизнь.
Но это...
Она отшатнулась назад.
Горло сжалось.
Слёзы подступили к глазам.
Шаги приблизились сзади.
Археолог остановился рядом, глядя на останки.
— Мы не можем сказать, что здесь произошло, — наконец произнёс он.
Его голос звучал пусто.
— Ни причин обвала, ни самих событий… Нам остаётся только гадать. Но, мы нашли кое-что ещё... Он достал нечто из седельной сумки.
Обрывок плоти.
Чёрный.
Мёртвый.
Но он не был кожей.
Твайлайт замерла.
Этот кусок хитина…
Она всматривалась в него.
Как в самое страшное откровение.
А затем рухнула на пол.
И тихо зарыдала.
— Принцесса…?
Археолог поколебался, глядя на неё.
— Стоит ли освободить из камня Кризалис?
Возможно…
— Нет!
Она резко поднялась, слёзы ещё блестели в уголках глаз.
Она развернулась, направляясь к выходу.
Перед самым выходом остановилась.
И, не оборачиваясь, тихо добавила:
— Какой бы ни была её участь…
Пауза.
Глубокий вдох.
— Я надеюсь, что для неё всё сложилось хорошо, она это заслужила, больше чем кто-либо из нас.
И ушла в молчании.