Жертва

Пролог: Кобылка, которая не смогла

"Я постоянно вижу этот... сон. В нём я просто смотрю в пустоту меж звёздами. Там что-то есть. Я, конечно, не вижу, что там... но оно меня видит. И я чувствую, что оно нас ненавидит".

---

Королева Кризалис с гордостью и насмешкой обращается к глупой пони, чьи попытки спрятаться обречены на провал.

— Всё согласно моему плану.

Глас королевы заставляет изголодавшуюся по любви нимфу выбраться из норы. Глас победы. Звук долгожданной мести за унизительное поражение в Кантерлоте.

— Какому плану? — кричит пони из своего укрытия. — Зачем ты всё это устроила?

Нимфа шипит, оглядываясь по сторонам, дабы обнаружить дерзкое создание. Доставить жертву королеве. Но королева находит добычу сама.

Она ступает в укрытие пони, отчего жалкое создание в ужасе пятится, теряет равновесие и падает.

— Дабы я могла насытиться! — нимфе интересно, почему королева решила ответить на вопрос пони. Оцеллус никогда не слышала, чтобы она уделяла столько внимания даже своим самым верным подданным.

Но королева Кризалис продолжает упиваться победой, излагая планы:

— Заменив наиболее любимых пони в Эквестрии, мои подданные смогут собрать всю любовь, направленную на них, и принести её мне. Никто не заметит подмены, я смогу управлять Эквестрией, и мы будем кормиться на их любви поколениями!

Улей заполняет звук её маниакального смеха.

Все чейнджлинги, стоящие рядом с Оцеллус, яростно шипят, восхваляя величие своей королевы. Пугая незваных гостей.

Жалкая лавандовая пони выглядывает из-за своего камня, её взгляд тщетно ищет хоть какой-нибудь путь к спасению. Хоть какую-то надежду. Взгляд пони натыкается на предателя Торакса, обездвиженного и приклеенного к полу королевским желе, и пони снова прячется.

— А что, если есть другой путь?

— Абсурд! — королева Кризалис мгновенно оказывается рядом с лавандовой пони, хватает её за хвост, когда кобыла пытается убежать, и швыряет к двум стражам улья, которые мгновенно обездвиживают нарушительницу. — Голод чейнджлингов невозможно утолить!

— Именно! — восклицает кобыла, всё ещё имея наглость перечить королеве, даже будучи в плену. — Торакс покинул улей и нашёл себе друга. Он, наоборот, делится любовью и теперь не нуждается в еде.

Что? Нет. Так не бывает!

— Вам не обязательно всё время голодать! — слова пони полны надежды, обещаний.

Оцеллус хотелось бы, чтобы это было правдой. Конечно, она знает, что подобное невозможно. Не может такого быть. Но разве не чудесно бы было?

Королева Кризалис вырывает кобылу из хватки гвардейцев, демонстрируя силу своей магии. Её слова наверняка убедят наивную пони в её глупости.

— Ты ничего не знаешь о чейнджлингах и о том, каково быть их королевой!

В гневе королева швыряет пони. Оцеллус быстро отходит в сторону, когда кобыла врезается в стену неподалёку. Нимфа отступает на шаг и преклоняет голову, когда королева Кризалис, кипя от злости, подходит ближе.

— Я решаю, что лучше для моих подданных, а не какая-то хнычущая личинка!

Лавандовая пони морщится, но не сдаётся.

— Я знаю, каково это править страхом и угрозами! — она перестаёт морщиться. Она встаёт. Встаёт против королевы!

— И я знаю, каково это хотеть, чтобы пони делали только то, что ты им скажешь. Но тут я ошибалась, — кобыла так в себе уверена. — Настоящий лидер не заставляет своих подчинённых отвергнуть свою уникальность, наоборот, нужно отмечать её и прислушиваться к ним, только так найдётся лучший путь.

Оцеллус ощущает укол совести. Будет ли предательством хотеть, чтобы королева согласилась с пони? Может ли улей пойти таким путём? Нимфа нервно осматривается. По выражению лиц своих собратьев она понимает, что не у неё одной появилась такая мысль. Если она и предательница, то в улье очень много предателей.

Хотя один из них виновен в предательстве больше, чем все остальные.

Королева Кризалис усмехается.

— Единственное, что нашёл Торакс... — произносит она, подходя к чейнджлингу, что отверг своих сородичей и помог чужакам проникнуть в улей, — то, что получают те, кто отворачивается от улья!

Королева поднимает предателя магией, вытаскивая из королевского желе, которое, подчиняясь воле королевы, становится жидким, не приковывая более Торакса к полу.

Лавандовая пони снова пытается вмешаться, но ей хватают стражи улья. Она кричит:

— Нет! Хватит!

Но королева Кризалис останавливаться не намерена.

— Сначала я выпью из него всю любовь до последней капли, показав своим подданным, что значит быть настоящим лидером!

Королева Кризалис раскрывает рот и начинает пить из своей жертвы любовь. Все видят, как розовый свет неохотно вытекает из сопротивляющегося чейнджлинга.

Предатель стонет, пытаясь удержать любовь. Тщетно. Все знают, что ни один чейнджлинг не способен противостоять королеве.

— Я чувствую, как любовь внутри меня уходит... — стонет Торакс. — Я больше не могу её удерживать...

Выкрик лавандовой пони шокирует улей.

— Так не держи! Именно это и отличает тебя от других, ты делишься любовью, а не забираешь, так поделись ею с Кризалис! — Оцеллус видит, как почти маниакально сужаются зрачки кобылы. — Отдай ей всё что у тебя есть!

Предатель перестаёт сопротивляться. Оцеллус замирает, не в силах отвести взгляда. Он что... он правда сделает это? Последует безумному совету пони? Это же мгновенная смерть от истощения!

Любовь Торакса вырывается наружу как поток, более ничем не сдерживаемая. Она заполняет комнату вкусом клубники и апельсинов с оттенками фенхеля. Оцеллус чувствует, как её омывает любовью, вкус ошеломляет.

Поток превращается в цунами, настолько сильное, что королеву отшвыривает прочь, отбрасывая к трону с такой силой, что он трескается. Свет окружает Торакса и становится столь ярким, что приходится отвести взгляд.

И когда свет тухнет, нимфа видит, что Торакса больше нет.

Но... на его месте остался сияющий кокон. И от него тянет любовью.

Лавандовая пони идёт к кокону, изумлённая стража не реагирует. Пони осторожно вытягивает копыто к месту, где только что был её товарищ.

Кокон с яркой вспышкой лопается.

Оцеллус ошеломленно моргает. Первое, что она видит после того, как в глазах прояснилось, — это Торакс. Но не прежний. Не такой, каким был любой чейнджлинг. Теперь он не чёрный и истощённый, и с хитином без дыр...

Самое прекрасное существо на свете.

— Вот что происходит, если давать любовь, а не забирать её! — восклицает лавандовая пони, обращаясь ко всем в улье.

Серьёзно? Это правда? Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, только бы это был не сон!

Один из чейнджлингов в толпе приподнимается, широко расставляет копыта, не сдерживая больше любовь.

Затем другой.

И ещё один.

На глазах нимфы весь улей меняется. Преображается. Пони не лгала. И не была наивной. Чейнджлинги могут жить, делясь любовью. Необязательно голодать. Ненужно быть паразитами! Можно стать симбиотами!

Оцеллус так этого хотела. Она раскрывает свои передние копытца. В ней не так уж и много любви, которой можно было бы поделиться. В её ледяном перфорированном сердечке едва ли наберётся больше капли. Исчезающе мало для всего улья. Не более чем пылинка для королевы. Щепотка, ревностно оберегаемая её родителями. Всё что есть. Она не хранит в себе любовь, забранную у других существ. Оцеллус лишь надеется, что этого хватит. Того, чем она готова делиться, хватит...

Ничего не происходит.

Нимфу охватывает ужас. Оцеллус глядит на свои чёрные передние копыта. Она поднимает их и смотрит сквозь отверстия, видит своих сородичей, каждый из которых ещё красивее и уникальнее, чем предыдущий.

Они окружают её. Смотрят на неё.

Нет. Пожалуйста, нет! Она раскрывает копытца и пытается снова, и снова ничего не происходит.

Оцеллус слышит шепотки в толпе. Нимфа начинает дрожать. Она чувствует, что вот-вот расплачется.

Она пытается снова, изо всех сил. Но вместо любви чувствует лишь страх и отчаяние. Нимфа теряет равновесие и заваливается вперёд.

Пол под ней разверзается, и она падает в зияющую тёмную бездну. Каменная пасть смыкается над ней, навечно хороня во тьме.

---

Оцеллус чувствует пол под собой. Холодный, гладкий, без каких-либо неровностей или текстуры, словно оконное стекло. Нимфа не видит его. Весь окружающий мир — это бесконечный чёрный океан, простирающийся во всех направлениях.

В бесконечной черноте плавают зеркала. Они выстраиваются по обеим сторонам от неё. Нимфа подходит к ближайшему, надеясь увидеть себя преображённую. Увидеть ту Оцеллус, в которую, как она знала, ей удалось превратиться.

Когда она подходит и смотрит в зеркало, то видит медвежука. Существо с розовыми крыльями и лазурной шерстью, что возвышается над ней из-за поверхности зеркала. Оцеллус поднимает копыто, и существо в точности повторяет движение. Потому что это она. Оцеллус знает. Она и есть медвежук. Знакомая форма. Одна из самых известных в её репертуаре. Она превращалась в него уже множество раз.

Но она же сейчас не медвежук, верно? Оцеллус концентрируется, желая вернуться в свою настоящую форму. Ничего не происходит. Никаких вспышек или сияющих коконов энергии. Сердце Оцеллус начинает биться чаще. Она не может вернуться в свою настоящую форму, поскольку уже находится в ней.

Она отступает от зеркала, видя, как медвежук тоже отступает, удваивая расстояние между ними.

Нимфа пятится, пока не утыкается хвостом в холодное стекло другого зеркала. Она поворачивается и видит долговязую дракониху, с удивлением глядящую из отражения.

Оцеллус спотыкаясь отходит в сторону, и дракон-Оцеллус делает то же самое.

Нимфа крутится на месте, переводя взгляд с одного зеркала на другое. Каждое отражает её, но не ту, что на самом деле. Словно кривые зеркала, все они показывают её преображённой.

Морская пони Оцеллус.

Пакваджи Оцеллус.

Камень Оцеллус.

Пони Оцеллус.

Нимфа чувствует, как копыта несут её по невидимому полу, её тянет вперёд сквозь коридор отражений. Она должна дойти до конца.

Зеркала слева и справа. Но ни одно не показывает её настоящую. Там были все формы из её репертуара. Даже животные, которыми она становилась на лекциях профессора Флаттершай.

Летучая мышь Оцеллус.

Кролик Оцеллус.

Она продолжает идти, ей нужно добраться до зеркала в конце коридора, она знает, откуда-то знает, что в нём она увидит себя настоящую.

И вот последнее отражение замаячило впереди, приближаясь. С каждым шагом сердце нимфы бьётся всё быстрее и быстрее, а внутренности холодеют от страха. Она не хочет видеть. Она боится увидеть чейнджлинга, коим была раньше. Или того хуже.

Она боится увидеть в отражении Кризалис, взирающую на неё в ответ.

Ей кажется, будто кто-то вонзает иглы под пластины её хитина. И по мере приближения к зеркалу тревога растёт. Хочется остановиться и бежать в противоположную сторону. Но шаг за шагом Оцеллус идёт дальше.

Она не останавливается, пока не оказывается напротив зеркала. Зеркала, в отражении которого увидит истинную себя.

В зеркале пусто.

Оцеллус кажется, что её окружили вендиго. Или что она провалилась в ледяное озеро. Будто провалилась под лёд, и он застыл над ней, отрезав от выхода.

Нимфа вглядывается в зеркало, так близко, что ещё чуть-чуть и коснётся его носом. Но в отражении всё ещё пусто.

Нет, зеркало не пустое. В нём видны другие зеркала, с самим зеркалом всё правильно.

Проблема в ней.

Ибо её нет.

Глава I. Школьный поход

"Вы планируете отпуск. Поедете в любимое и знакомое место или попробуете что-нибудь новое?"

---

Оцеллус вскакивает, чувствуя, как её трясут. Зеркальный зал вокруг неё рушится, а другие её версии выпадают из рам, сами же рамы исчезают из реальности, оставляя дыры в белое ничто, которое тут же поедает чернота.

Зеркало, что стоит перед ней, сдаётся последним, стойко противостоя разрушению, пожирающему мир. Тем не менее отражения в нём не появляется. Ничто. Лишь пустота.

И лишь какой-то миг она чувствует, что из глубин зеркала на неё что-то смотрит...

Реальность резко проясняется, Оцеллус понимает, что чья-то знакомая лапа продолжает трясти её. Сердце готово выпрыгнуть из груди. Она в кровати. Проснулась после очередной ночи беспокойного сна. Сквозь закрытые веки проникает свет, а тепло одеяла формирует уютный кокон, и ужас тут же забывается и тает.

— Оцеллус! Просыпайся. У тебя опять кошмар.

Она узнаёт голос своей подруги-дракона. Более того, узнаёт её вкус, остроту корицы с другими ароматами, но они ощущаются какими-то замутнёнными и неправильными. Оцеллус хмурится и переворачивается на другой бок, зарываясь лицом в подушку, чтобы Смолдер не заметила выражения её лица. Чейнджлингу бы не хотелось, чтобы подруга решила, что гримаса вызвана вкусом любви дракона.

Конечно, Оцеллус корчит гримасу и правда из-за этого вкуса, но тут другое. Ей в самом деле бы не хотелось, чтобы у Смолдер возникло неправильное впечатление. Чейнджлинг проснулась с открытыми рецепторами, что обычно для любого представителя её расы, особенно в таком заполненным любовью окружении. Но чувство "вкуса", которое она тут же получила, замутнено после сна. Этим утром вкус любви был словно выпить стакан апельсинового сока, пока во рту ещё кисло после пробуждения. Поэтому Оцеллус закрывает рецепторы и вкус исчезает.

Чейнджлинг что-то мямлит в подушку, давая понять, что проснулась, и тёплая лапа покидает её плечо. Нужно немного времени, чтобы вспомнить сон, осмыслить прожитый ужас и убедить себя, что всё прошло. Это уже была... пятая? Шестая ночь подряд? Выспаться не получилось, и разум, казалось, набит ватой.

Оцеллус садится и видит, что Смолдер смотрит на неё с беспокойством. Чейнджлинг слегка приоткрывает рецепторы, и чувства проходят сквозь послесонную негу. Корица с нотками гранита и сладостью, как после причудливого лакомства. Беспокойство подруги порождено заботой. А забота пропитана любовью. И так уж вышло, что чейнджлинги питаются любовью. Оцеллус не способна прямо ощущать беспокойство или заботу, у чейнджлингов не настолько развита эмпатия, ей уже не раз приходилось объяснять это учителям и одноклассникам, но именно любовная составляющая этих эмоций заполняет воздух между драконицей и кроватью Оцеллус.

— Ты как? — спрашивает Смолдер, оглядывая нимфу с ног до головы с лёгкой, но плохо скрываемой тревогой.

Оцеллус лишь вздыхает.

— Кошмары. Опять.

Лицо подруги омрачается. Чейнджлинг знает, что её подруга прикусывает язык. Кошмары снятся всё чаще и чаще. Они с ней уже больше года, но снились редко. Может быть пару раз в месяц, но обычно они снились перед мероприятиями, от которых у любого случился бы стресс: важный экзамен или финальная игра в бакболл. А Смолдер с остальными друзьями даже попали в живую в один из ее ранних кошмаров, когда Король Сомбра разрушил Древо Гармонии.

Но сейчас? Каждый день один и тот же кошмар, вот уже неделю.

Смолдер фыркает.

— Тебе уже правда пора кому-нибудь рассказать о них, — настаивает она.

Оцеллус хмурится и по взгляду, брошенному подругой, понимает, что драконица осознаёт, что к её совету не прислушаются. В прошлый раз, когда чейнджлинг обращалась за помощью к взрослым, директриса Старлайт была ещё только советником. Помогла она тогда куда меньше, чем надеялась Оцеллус, да и давно это было. Сейчас советник — Трикси, и как бы сильно единорожка ни старалась заботиться о студентах, чейнджлинг слабо представляла, как та сможет ей помочь.

— Почему бы тогда не обсудить проблему на Собрании Чувств? — полуподдразнивая интересуется Смолдер.

Принятие чужой культуры было основополагающим правилом не только в "Школе Дружбы", но и в дружбе, которую Оцеллус делила не только со Смолдер, но и с ближайшими друзьями. Но это, конечно, не значило, что слишком не-драконья практика разговора о чувствах избежит добродушных подколок.

Чейнджлинг буднично отвечает:

— Не уверена, что они смогут мне помочь. Ну, и советница Трикси тоже вряд ли. Вообще сны — это по части принцессы Луны.

Ну, формально бывшей принцессы, но как-то неуважительно и странно было так говорить.

— Если я напишу ей письмо, сможешь отправить?

Смолдер лишь игриво хлопает крылом по затылку Оцеллус и подлетает к своей койке, чтобы застелить кровать.

Перевод: я так не умею. Драконы вообще так не умеют. Не знаю, как Спайку такое удается. Хватит подкалывать!

Оцеллус одарила подругу улыбкой. Не то чтобы та могла её сейчас видеть, но тем не менее.

Перевод: знаю. Но дразниться не перестану. Ну может, и перестану. Когда-нибудь.

Смолдер заправляет кровать, ну или по крайней мере приводит её к виду, минимально похожему на заправленную кровать, после чего спрыгивает вниз.

Чейнджлинг провожает взглядом подругу, которая берёт полотенце и направляется в душ.

Оцеллус пока не привыкла к тому, что в этом году её соседкой по комнате будет драконица, что очень сильно отличалось от проживания в комнате с яком. Но по мере того, как отношения Йоны и Сэндбара развивались, як захотела поменяться комнатами с Сильверстрим, которая жила в комнате напротив её парня.

Чейнджлинг вспоминает, как в начале года у неё со Смолдер возник небольшой спор о том, кто будет спать на втором ярусе кровати, на который они обе претендовали. Драконица победила, заявив, что: "если я буду спать наверху и вдруг захраплю, чего я, конечно же, не делаю, то твоя кровать не загорится".

На такое оставалось только согласиться, ведь: "и верно, ведь если я лягу спать и случайно во сне превращусь в медвежука, чего я, конечно же, не делаю, то не раздавлю тебя".

Широко распахнутые глаза Смолдер стоили потери верхнего места.

Драконица застывает в дверях, оборачивается на подругу и спрашивает:

— Ты идёшь?

Оцеллус краснеет, понимая, что ещё даже с кровати не встала, а уж про заправить речи и не шло. Займётся этим, когда вернётся за своими седельными сумками, всё равно хотелось бы перепроверить дважды всё что она собрала, ведь предполагалось, что таинственный поход продлится три дня.

Нимфа быстро выпутывается из одеяла, выскакивает из постели и хватает полотенце.

— Ага-а.

---

— Все всё взяли? — спрашивает Сэндбар, когда Смолдер и Оцеллус подходят к друзьям в атриуме.

Галлус проводит лапой по голове, поправляя хохолок из жёлтых перьев.

— Ну вроде как, если я что и забыл, то уже и не вспомню. Даже домашку с собой взял, ощущение, будто я Оцеллус, — фраза вызвала смех среди друзей. — Серьёзно, я уже набросал, как результат по заданию профессора Пинки будет выглядеть, но вот как это построить, я понятия не имею.

Оцеллус прядает ушками, и её любопытство распаляется. Интересно, какие уроки у профессора Пай. У неё самой этих занятий нет, только у Сэндбара и Галлуса.

Жеребец кивает.

— Ты имеешь в виду, чтобы оно не выглядело как наша первая попытка с домиком на дереве?

— Да, — тяжело вздыхает грифон. — Именно это.

— Ой, да ладно, не такой уж и плохо вышло! — подбадривает Галлуса Сильверстрим, приукрашивает, конечно.

— Йона собралась! — воскликнула девушка Сэндбара с её неизменной уверенностью. — Йона взяла вещи для снега, солнца и дождя!

Стопочка чемоданов, примотанная к спине яка, красноречиво сообщала, что Йона тщательно готовилась к походу. Оцеллус подозревала, что профессор Рэрити очень сильно поработала над гардеробом подруги. Ну и неподдельный интерес яка к одежде побудил Рэрити в качестве внеклассного проекта разработать с Йоной модную линейку нарядов для ее соотечественников.

— Не пришлось бы тащить столько шмоток, знай мы, куда вообще отправимся, — ворчит Галлус.

— А мне вот нравятся сюрпризы! О-о-о, может, мы отправимся в Клаудсдэйл? — воодушевлённо предполагает Сильверстрим. — Или Сильвер Шоалс? Посетим бывших принцесс!

— Куда угодно хорошо, пока Йона с друзьями!

— Верно! — кричит Смолдер, пока она и Оцеллус идут к друзьям через лужайку. Те поворачиваются и приветственно машут, но тут на их лицах отражается беспокойство. Чейнджлинг замечает это и, конечно же, чувствует. Множество оттенков любви, множество ароматов, приятно слившихся воедино, но ни один из них не настолько силён, чтобы выбиться из общего фона.

Оцеллус уже достаточно долго прожила с друзьями, чтобы знать, что в беспокойстве всегда есть толика любви, если, конечно, беспокоишься о ком-то важном для себя. Но это лишь малая грань главной эмоции, поэтому любовь крайне слаба на вкус и размыта. Такое же верно и про другие чувства, где так или иначе проявляется любовь. Похоже на сильно разбавленный ягодный морс, в котором ты пытаешься понять, какая именно ягода использовалась.

— Эм-м, Оцеллус? Выглядишь как-то не очень.

Чейнджлинг вздыхает.

— Спала плохо.

Сэндбар с беспокойством спрашивает:

— Ты точно готова к походу в таком состоянии?

— Может, друг-жук остаться? — предлагает Йона, источая беспокойство. — Не хочу, чтобы Оцеллус болеть.

Чейнджлинг мотает головой.

— Всё нормально... просто не проснулась ещё до конца.

Позади неё раздаётся фырканье Смолдер. Драконица смотрит на чейнджлинга, после чего поворачивается к остальным друзьям.

— У Оцеллус снова кошмары, — сообщает Смолдер. — Но она не хочет говорить о них.

Голос подруги твёрд, словно она не хочет, чтобы остальные продолжали расспросы и перестали переживать.

Нимфа с благодарностью улыбается. Если бы Смолдер была чейнджлингом, то сейчас бы вдоволь насытилась любовью Оцеллус. Её сны это... личное. Не хотелось бы делиться ими с друзьями. Ну и с незнакомцами. Вообще ни с кем не хотелось. И последние кошмары были особенно жуткими, расскажи она о них друзьям, и они бы тут же начали сыпать догадками и беспокоиться, а понапрасну волновать их не хотелось.

— Может, ты перенервничала? — предполагает Сильверстрим. — Иногда, когда еду к родителям, просто места себе не нахожу.

Гиппогриф изображает целую пантомиму, показывая, что она тогда испытывала, и добавляет:

— Оцеллус тогда была там со мной, я чуть с ума не сошла!

Смолдер со смехом тихо обращается к нимфе.

— Ещё больше, чем обычно?

Галлус пренебрежительно отмахивается.

— Да пф-ф-ф, о чём тут вообще переживать? Уж точно не из-за многодневного похода, о котором директриса Старлайт нам ничего не рассказывает. Ну или взять вот, например, тот таинственный тест в классе Рэрити, по возвращении... о котором она нам тоже ничего не рассказывает. Как можно подготовиться, если не знаешь, к чему готовиться?

Лягать! Оцеллус ощущает, как её ушки опускаются. Она совсем забыла об этом тесте! Не то чтобы она как-то могла к нему подготовиться, ведь Рэрити действительно не сказала, о чём будет этот тест. Быть может, стоило... повторить вообще всё?! О нет! Непонятно только, стоит ли повторить всё пройденное за последний семестр или больше? За год? За всю жизнь?!

Глаза Галлуса расширяются, и он сочувственно морщится.

— Кажется... я сделал только хуже, да? — он нервно сглатывает и добавляет: — Извини, мой клюв иногда мелет быстрее, чем я думаю.

Нимфа смотрит на грифона, чувствуя слабость и панику, коря себя за глупость. Она видит друзей вокруг, и на их лицах отражается беспокойство, особенно волнение видно в их позах, Сильверстрим же совсем поникла. Вкус любви друзей усиливается, по-прежнему морс, но теперь не разбавленный.

— Эй... — произносит Галлус, после чего, к большому удивлению Оцеллус, подходит ближе и обнимает её крыльями, заключая в объятия.

Нимфа чувствует, как сильные чешуйчатые лапы драконицы присоединяются к объятиям. Вскоре и Сэндбар неловко попытался обнять друзей, пытаясь подлезть через крылья грифона. Галлус не теряя времени поджал крыло, пропуская жеребца.

Йона и Сильверстрим в стороне тоже не остаются, последняя чуть ли не прыгает на Оцеллус сверху, она, можно сказать, завалена друзьями, их тепло согревает, а вкус взрывается на рецепторах. Клубника, сыр, дёготь, острый перец и множество других нот, которые не должны сочетаться друг с другом, но, несмотря на это, сочетаются. Разные, но вместе они порождают гармонию, что полностью заполняет чейнджлинга.

Нимфа дрожит в объятиях, сопротивляется, чтобы не поглотить все эти чувства. Нет. Это стоит сохранить.

Оцеллус чувствует, как её страхи и сомнения меркнут. Не растворяются целиком, нет, но когда друзья рядом, проблемы кажутся незначительными. Ничего такого, с чем она бы не справилась.

— Спасибо, — произносит нимфа, закрывая глаза, нежась в объятиях своих пяти дражайших друзей. — Я тоже вас люблю.

---

Когда шестеро студентов, нагруженных рюкзаками и седельными сумками, направляются к выходу из "Школы дружбы", они видят проходящую мимо профессора Рэрити. Оцеллус решает, что не может упустить такой шанс: спросить её прямо сейчас о предстоящем тесте, иначе она так и будет всю дорогу думать только о нём.

Нимфа оборачивается, чтобы попросить друзей подождать, и видит, как Йона уже вовсю скачет к учителю. Только и осталось, что пойти следом.

— Ах, не это ли две мои любимые студентки? — с улыбкой здоровается Рэрити. Оцеллус догадывается, что профессор всех студентов называет любимыми, но подозревает, что в сердце щедрой учительницы она и Йона всё равно занимает особое место. — Что-то хотели? Всё собрали?

Як кивает.

— Йона благодарить профессора Рэрити! — она лучезарно улыбается учительнице. — И уже хочет быстрее вернуться, чтобы вместе делать шали.

Оцеллус тоже кивает, чувствуя, как в горле от беспокойства встает ком.

— Эм-м... Я... я подумала, что, может,  вы могли бы рассказать, к чему стоит готовиться на ближайшем тесте?

Мысли нимфы обращаются к началу учебного года, как она заступилась перед директрисой Старлайт за профессора Рэрити. Новая директриса сильно нервничала из-за своего назначения и сомневалась в том, что дегустация вин — подходящая тема для урока, особенно для младших школьников.

Но Оцеллус рассказала Старлайт, как урок помог лично ей. Долгое время чейнджлинг не могла объяснить друзьям, какова любовь на вкус, особенно когда дело касалось незнакомых вкусов. Очевидно, что сама чейнджлинг никогда не ела смолу или драгоценные камни, но после урока Рэрити о винных нотках у друзей нимфы хотя бы появился ориентир, на который можно было опираться.

С тех пор единорожка по-особенному относилась к Оцеллус.

Нимфа лишь надеется, что её вопрос не выглядит как одолжение лично для неё, просто ей хотелось бы обратить своё беспокойство в нечто продуктивное.

По-доброму рассмеявшись, Рэрити отмахивается копытом.

— Ох, дорогуша, нет-нет. Это не тот тест, к которому можно подготовиться. Самый худший результат, это переволноваться из-за него. Не волнуйся, Оцеллус, просто отвечай от чистого сердца и всё будет хорошо.

Нимфа чувствует облегчение оттого, что её вопрос не был воспринят профессором в дурном свете, но вот меньше нервничать полученный ответ её точно не заставит.

Единорожка ещё раз улыбается и прощается.

— Старлайт и Трикси уже ждут вас снаружи. Желаю вам хорошо провести время! — она ненадолго замолкает, после чего добавляет. — О, и Йона, к твоему возвращению я заказала отрез лазурной ткани, почти уверена, что в этом году она будет на пике популярности, мне не терпится услышать твои мысли по поводу сочетания её цвета с бутонами георгины.

Как только як заканчивает выражать своё восхищение новой тканью, друзья возвращаются к остальным.

Они встречают директрису Старлайт и советницу Трикси снаружи. Директриса раскладывает пакеты с едой, на каждом из которых изображён силуэт ученика, которому он предназначен.

— Хорошо, студенты, — объявляет Старлайт. — Трикси пойдёт с вами до Домика на дереве в Вечнодиком лесу. Как доберётесь, у вас будет остаток дня, чтобы отдохнуть и расслабиться. Я собрала для каждого из вас паёк, надеюсь, нигде ничего не напутала. Пожалуйста, проверьте, если что-то не так, прямо сейчас быстренько поменяю.

Оцеллус с друзьями подходят к пакетам, изучая содержимое. Нимфа видит два термоса, упаковку кексов из "Сахарного уголка" и несколько бутербродов. Чейнджлинг качает головой и хихикает, видя, что бутерброды нарезаны в форме сердечек.

Конечно, так это не работает, но она всё равно благодарна директрисе за попытку.

Когда все более-менее закончили осматривать еду, Старлайт продолжает:

— Сам поход начнётся от Домика на дереве на закате.

— Ась? — спрашивает Сэндбар, поднимая взгляд на директрису.

— Ой... — охает Сильверстрим. — Это... — она замолкает, глядя на Галлуса. — Это странно, да? Странно же?

Грифон кивает.

— О да, — он поворачивается к Старлайт. — Я не то чтобы жалуюсь, провести учебный день в Домике на дереве — самое то что надо, но... Даже не знаю, почему там? Почему так рано? Зачем сопровождение?

— Поход должен начаться с наступлением темноты и от Домика на дереве, — кивнула директриса. — А если я расскажу почему, то испорчу сюрприз, поэтому не стану. Касательно сопровождения, я знаю, что вы уже множество раз ходили туда самостоятельно, но с моей стороны было бы безответственно отпускать вас одних в Вечнодикий, без присутствия кого-то из преподавателей.

— И Великая и Могучая Трикси не желает идти назад в темноте, — добавляет советница. — В прошлый раз... было не очень хорошо.

Сильверстрим охает.

— О-о-о-о-о-о да. Это я помню!

Оцеллус не понимает, о чём речь, но кивки и звуки согласия от друзей заверяют её, что в словах Трикси есть смысл.

— Ладненько, теперь я хочу, чтобы все ещё раз проверили свои сумки, — произносит Старлайт, — и убедились, что ничего не забыли.

Немного погодя она добавляет:

— Трикси, к тебе это тоже относится.

— Это просто путь отсюда до Домика, что может... Ой, секунду! Надо больше дымовых бомб!

Советница галопом мчится обратно в школу, а Старлайт закатывает глаза, провожая взглядом единорожку.

Ушки директрисы резко навостряются из-за громкого хлопка позади неё.

— Так-так-так! — ухмыляясь, произносит внезапно появившийся среди них Дискорд. — А я могу сказать, что вы все забыли! Забыли сказать мне пока-пока!

Глаза Старлайт сужаются до щёлочек. Но Дух хаоса, буквально сияющий от радости, проносится между Сильверстрим с Галлусом и заключает их в неловкие, но крепчайшие объятия.

— Но я не сомневаюсь, что это всего лишь маленькое недоразумение, — лепечет драконэквус. — Со мной и правда сложно связаться, почтовая пони постоянно теряется в лабиринте моего придверного коврика.

Оцеллус решает не слишком сильно думать и представлять то, о чём рассказывает Дискорд. А лучше вообще об этом не думать.

Глаза Йоны округляются, когда Дух хаоса с очередным хлопком появляется перед ней и зажимает в объятия с такой силой, что отрывает от земли.

— Но это не важно! Теперь-то я здесь! Хорошего приключеньица вам!

— Ам-м-м... благодарю? — отвечает Йона, когда драконэквус исчезает с очередным хлопком, оставляя вместо себя гору пластиковых вилок.

Оцеллус слышит за спиной перезвон колокольчиков дня согревающего очага и чувствует, как Дискорд сжимает её в объятиях, его правая лапа проходит через её седельные сумки, а хвост щекочет макушку.

— Не забывай писать!

Не дожидаясь своей очереди, Смолдер пытается сбежать. Бесполезно. Беспомощная драконица оказывается в ловушке огромного мыльного пузыря, взмывающего в воздух. Дух хаоса лопает его когтем и заключает Смолдер в объятия. Выражение лица драконицы особой радостью не пышет.

— Ладно, хорошо, обнялись, — ворчит Смолдер. — Теперь отпусти меня.

Смолдер пищит от неожиданности, когда её роняют, Дискорд телепортируется прочь в облаке лепестков роз, дабы обнять Сэндбара.

— Дискорд... — начинает Старлайт.

Драконэквус выпускает жеребца, достает из его левого уха носовой платок, смачно сморкается, после чего отряхивает ткань, разбрызгивая вокруг сопли.

— Прощайте! Au revoir! Arrivederci! Buen Viaje! — кричит он, хотя никто никуда пока уходить не собирается. — Задайте жару там, куда вы идёте!

Дух хаоса исчезает с фанфарами, оставив после себя лишь один единственный глаз, который подмигивает Оцеллус и исчезает следом.

Нимфа непонимающе моргает, уставившись на то место, где только что был глаз. Ну, спокойствия только что произошедшее ей точно не прибавит.

Трикси галопом возвращается обратно.

— Фух, вот теперь готова, — тяжело дыша, произносит единорожка. Она замолкает, видя ошарашенных и слегка растрёпанных учеников, Смолдер вообще поднимается с земли.

— Я что-то пропустила?

---

Лучи послеполуденного солнца проникают сквозь густые кроны Вечнодикого леса, покрывая пятнами света подлесок и вьющуюся по нему дорогу. Лёгкий ветерок шелестит листьями и легонько ерошит гривы, хвосты и перья небольшой группы.

Советница Трикси уверенно идёт впереди, что-то мурлыкая себе под нос. Вечнодикий лес её совсем не пугает... днём, по крайней мере. В какой-то момент кобыла даже пропела пару строчек, после чего снова продолжила мычать что-то неразборчивое.

— Доминирую тут я! Потому что великая и моо-о-огуча-ая!

Позади Трикси нимфа вместе с друзьями болтают обо всём и ни о чём конкретно. День хороший, настроение у всех отличное. Провести учебный день в Домике на дереве даже такая заучка как Оцеллус не откажется. Уж слишком она устала от постоянного недосыпа, чтобы хоть сколько-то сосредоточиться на учёбе, так что поход как нельзя кстати.

Недосып и общее истощение не испортили ей настроение, но сделали более молчаливой. Она почти не участвует в общих разговорах, держась в хвосте группы, просто наслаждалась красотой леса и компанией друзей.

Несколько минут погодя разговор заходит об их с Сильверстрим поездке в Сиквестрию. Гиппогриф до сих пор лучилась радостью, когда рассказывала, как они провели время. Прямо сейчас она возбуждённо рассказывает Сэндбару и Галлусу о заплыве среди кораллов. Одной Селестии ведомо, в какой по счёту раз, но слушать всё равно интересно.

Неугомонная Сильверстрим просто не может рассказать историю, не используя в качестве знаков препинания прыжки, скачки и вращения. И каждый раз, рассказывая историю, она приукрашивает её по-новому, чтобы сохранять интерес и интригу.

— Кру-у-утяк! — одобрительно восклицает жеребец.

Грифон согласно кивает.

— Поверить не могу, что ты предпочла этого осла нам!

Сильверстрим тут же осунулась; с видом, как будто ей только что разбили сердце, а так оно по сути и было, бормочет:

— Н-но, я... но... я не...

Галлус шутит, конечно, но гиппогриф этого явно не уловила, и её печаль на вкус просто ужасна. Встрепенувшись, Оцеллус тут же бросается подруге на помощь.

— Галлус, ну это же задание от карты дружбы, туда нельзя брать с собой кого хочешь!

Теперь от Сильверстрим веет черникой и тапиокой. Теперь всё хорошо. Чейнджлинг улыбается подруге.

Карта призвала Сильверстрим потому что она знала моря вокруг Сиквестрии, Крэнки Дудла потому что он был старым другом морского змея Стивена Магнета, который переселился на окраины Сиквестрии к своей подруге. К сожалению, у них возникли большие проблемы с соседом — гигантским кальмаром. Способность Оцеллус чувствовать любовь пришлась как никогда кстати, и ревность кальмара подсказала, как решить проблему. Но сначала нимфа немного напортачила, ибо лишь задним умом поняла, что, очевидно, не лучшей идеей было превращаться в гигантского кальмара самой.

Оцеллус очень из-за этого переживала по возвращению в "Школу дружбы", но судя по тому, что сказала им директриса Старлайт, усугублять проблему перед решением почему-то было обычным делом.

— Ну значит, решено, в следующий раз, как соберусь домой, вы все приглашены! — объявляет Сильверстрим, пролетая над друзьями с широко раскинутыми лапами.

Большинство из них радостно реагируют на предложение, в особенности Сэндбар, который говорит что-то о домике его семьи на берегу моря. Единственное, что Йону предложение не сильно обрадовало, но она старается не подавать вида.

Нимфа не винит её, як не умеет плавать, да и не самый приятный опыт Йоны с водой... С другой стороны, теперь Сильверстрим говорит, что достанет всем амулеты превращения...

— Без меня, — категорично отрезает Смолдер.

— Ну-у-у, — преувеличенно драматично надувает губки Сильверстрим. — А чего так? Разве не хочешь посмотреть мой дом?

— Эти ваши жемчуга с драконами не сочетаются.

Розовая гиппогриф подлетает к Смолдер и треплет её за левую щёку.

— Ав-в, но из тебя бы получилась такая милейшая рыбка фугу!

Драконица отмахивается от надоедливой лапы.

— Слушай, а перья же легко загораются?

Трикси замирает и таращится на Смолдер, но все остальные знают, что она ни за что не причинит вреда подруге, и поскольку всё хорошо, то и ответ будет в том же стиле.

Сильверстрим поддерживает шутку.

— О-о-о, а я читала в сказках о жар-птице, всегда хотела ею стать! — она взмывает в воздух и делает сальто. А затем встречает смертельно серьёзный взгляд драконицы и замирает.

— Сильверстрим, поверить не могу, жар-пицца? И где теперь я возьму пиццу посреди леса?! — притворно обижается Сэндбар.

Оцеллус было открывает рот, чтобы поправить его, но тут же закрывает, услышав смешок Галлуса. Конечно, это была шутка, чтобы слегка поднять настроение. Ну, а даже если и нет, продолжать эту линию уже совсем не имело смысла. Смолдер, казалось, заинтересована в разговоре об огненных птицах не больше, чем Оцеллус спешит всем рассказать о своих кошмарах, поэтому никто не настаивает.

Гиппогриф приземляется рядом с драконицей.

— Извини, что предложила.

Смолдер улыбается.

— Да забей.

Кому как, а Оцеллус её улыбка показалась немного вымученной.

Весь оставшийся путь по Вечнодикому драконица составляет молчаливую компанию чейнджлингу.

---

Золотистый свет солнца проникает сквозь арочные окна Домика на дереве, подсвечивая пылинки и кристаллы, наполняя воздух танцующими звёздочками.

Оцеллус лежит на подушках, раскиданных по полу на втором этаже, в общей комнате. Переворачивает страницу учебника, затем отлистывает обратно. Первая строка на новой странице не имеет ни малейшего смысла, будто она страницу пропустила или потеряла ход мыслей автора.

Слова лежат на бумаге, ленивые и недвижимые, будто не желая делиться своими секретами.

Нимфа смотрит на страницу, бегая по ней глазами, но не читая по-настоящему, лишь пытаясь. Не выходит. Она закрывает глаза. Усталость и лёгкий голод. Но в основном чувство, как будто что-то не так. Разум затуманен, а мысли путаются.

Оцеллус попыталась вздремнуть после прибытия в домик и прощания с Трикси. И хотя прогулка по Вечнодикому лесу не особо взбодрила нимфу, стало немного, но полегче. Уснуть она так и не смогла, и без дела долго лежать тоже не получалось, отчего она и взялась за книгу.

Оцеллус закрывает учебник, тут же забыв даже тему того, о чём читала. Она снова вздыхает и решает отложить книгу. В таком состоянии обложку разглядывать и то продуктивнее.

Нимфа слышит тихий стук в районе кристального стола позади.

Сэндбар и Йона куда-то утопали по своим делам. Галлус полетел ловить рыбу, а то завтраки в "Школе дружбы", конечно, вкусные и всё такое, но "протеина в них маловато", заявил ей хищник, которому явно не терпелось отправиться на охоту. Сильверстрим... в своей комнате, наверное? Ну, где-то. Точно не здесь. Тут слишком тихо для неё. Только если она спит. Хотя даже и так всё равно слишком тихо.

Смолдер, вот единственная, кто сейчас должна быть неподалёку. Обед, который приготовила Старлайт для драконицы, включал в себя десерт из драгоценностей. Так что, ни удивив никого, Смолдер слопала их первыми, отложив предварительно все хризопразы. Оцеллус спросила, мол, неужели они несъедобные, на что драконица отмахнулась и сказала, что это "фасоль от мира драгоценных камней".

Очередной стук. Нимфа оборачивается и видит, как Смолдер пытается сложить башню из хризопразов.

Оцеллус снова отвернулась к книге, слегка помахивая хвостом. Нимфа подавила смешок от мысли, что подруга буквально играется с едой. В отличие от чейнджлингов, драконам можно. Ну, если еда — это камни.

Смолдер поворачивается к Оцеллус, и от неё тут же тянет вкусом вишнёвого дерева и острых специй. Нимфа катает ощущение вкуса на языке. Хм-м, да, вишня, перец вроде...

Оцеллус выводят из оцепенения две вещи. Первая, вкус любви драконицы таит в себе какую-то скрытую привязанность, маскирующуюся за обычной дружбой и заботой, а с недавних пор к привычной смеси добавляется озабоченность. Ну и второе, что в этом самый момент нимфа осознаёт, что находится в своей драконьей форме.

Оцеллус мигом превращается обратно, рассыпаясь в извинениях и сгребая в кучку разбежавшиеся мысли. Случайно превратилась? Да ещё и неосознанно? Как такое возможно?!

Башня из хризопразов с грохотом падает на пол, когда Смолдер внезапно вскакивает, взлетает и летит к подруге.

— Эй, да я не возражаю! Правда, можешь быть драконом, когда захочешь.

Нимфа в панике закрывает рецепторы, огромное новое переживание громоздится на и без того уже придавившую её гору беспокойств.

“Драконица считает её привлекательной? Или её форму, которая на самом деле не является ею настоящей?

Знает ли об этом какая-то часть Оцеллус?

Она неосознанно превратилась в дракона от голода, зная, что Смолдер даст немного любви на перекус?”

Драконица приземляется напротив чейнджлинга.

— Не, правда, всё нормально... — её голос затихает, когда она видит выражение лица нимфы. И тут же Смолдер продолжает: — Ты вся дрожишь.

Одно можно сказать точно: драконица не знает, что почувствовала нимфа. Иначе она бы отреагировала... иначе. Она бы смутилась или расстроилась, ну, точно бы не беспокоилась.

— Ладно, Целли, что, пламя побери, с тобой творится?

Оцеллус смотрит в пол, не в силах встретить взгляд широко раскрытых лазурных глаз, которые смотрят на неё с пламенем, в котором сгорает привычное напускное безразличие драконицы. Нимфа переводит взгляд влево, затем вправо, и чувствует, что деваться некуда. Это пламя притягивает её, как огонь свечи мотылька. И уйти невозможно. И сгоришь в тот же миг, как дотронешься.

Сейчас она совершенно не готова отвечать ни на какой из заданных вопросов, связанных с тем, что она только что почувствовала. Оцеллус не видит способа поговорить с подругой так, чтобы не раскрывать чувств, а если Смолдер ничего не осознает, то она явно не готова. Прямо сейчас разговор причинит лишь вред. Быть может, даже убьёт новорожденное чувство. Нимфа не посмеет испортить его.

На задворках сознания проносится другой вариант, и она цепляется за него, словно утопающий за спасательный круг. Признаться в чём-нибудь другом. Подменить тему, пожертвовать другим секретом. Есть ещё кое-что, чем она не хотела делиться с другими, но... но Смолдер не осудит. Будет раскрыт другой секрет, подруга не пострадает.

— У меня... у меня проблемы с самоощущением, — медленно произносит Оцеллус. Слова даются с трудом, приходится напрягать горло, чтобы произнести их. — Мне иногда кажется, что я не знаю, кто я на самом деле. Бывают дни, когда я просыпаюсь и на миг забываю, что я чейнджлинг... Иногда я даже просыпаюсь в другой форме...

Нимфа поднимает взгляд на Смолдер. Драконица молчит. Слушает. Оцеллус знает, она уже замечала пробуждение в другой форме. Такое случалось достаточно редко, но Смолдер, конечно, не могла не заметить тот раз, когда чейнджлинг проснулась в форме медвежука. Всю неделю после этого драконица постоянно подшучивала над нимфой, особенно учитывая их давний разговор о делёжке верхней койки.

— И даже когда я бодрствую, иногда мне приходится остановиться и подумать: а что бы Оцеллус сделала на моём месте? Словно... я это не я, — нимфа смаргивает неожиданно проступившие слёзы. — Может, у меня слишком много обличий и я начала забывать себя настоящую, не знаю. Но когда это происходит, то... очень пугает.

Глаза Смолдер сужаются.

— Эта история с медвежуком, когда школе пришлось выдать нам новую кровать, была несколько месяцев назад. Как долго тебя мучают эти мысли? И как долго ты никому из друзей о них не говорила? Да что там остальным друзьям, но даже мне?!

Нимфа слегка вздрагивает. У Смолдер есть полное право расстраиваться и злиться. Они рассказывают друг другу всё... ну или должны, по крайней мере. Они проводят вместе тайные чаепития, о которых никто из друзей не знает. На них драконица признавалась в вещах, что заставляют её чувствовать себя крайне уязвимой. В вещах, которыми она не могла поделиться ни с кем другим.

Крохотный голосок на задворках сознания добавляет: кое-чем она всё-таки не делилась.

Оцеллус встаёт, качая головой.

— Это... не так просто. Если дракон говорит, что не чувствует себя собой, все на худой конец сделают вид, что понимают, и посочувствуют. Ну или просто проигнорируют. Если же чейнджлинг скажет, что не чувствует себя собой, то это лишь напугает. Все начнут проецировать на меня свои безумные страхи со времён, когда... когда чейнджлинги были... злыми, — на последнем слове её голос затихает.

Выражение лица Смолдер тут же смягчается.

— Ты всё равно должна хотя бы дать нам шанс помочь. Это не то, с чем ты должна справляться в одиночку.

Нимфа вздыхает.

— Не то чтобы я не пыталась. Я обращалась к советнице Старлайт, когда всё только началось, но мне её советы не помогли. А потом столько всего произошло, что я, ну... не стала кого-то ещё с этим беспокоить.

Драконица долго смотрит на неё, после чего одаряет мягкой, едва заметной улыбкой.

— Лады. Поняла. Я, конечно, не советница и не ведущая Собранья чувств твоего улья, но я хочу помочь. Просто не знаю, как, — она делает шаг ближе. — Ну, на ум приходит только чаепитие, но, думается мне, что переодевание в платье не сильно поможет решить эту проблему.

Оцеллус улыбается в ответ, делает шаг навстречу и заключает подругу в нежные объятия. В отличие от объятий Дискорда, Смолдер не сопротивляется.

— Когда есть с кем поговорить, уже делается намного легче.

---

Не успела Оцеллус собрать мысли в кучу, как Смолдер спрашивает:

— Хм, а это что? — и указывает на седельную сумку подруги.

Из-за лямки торчит листочек, который уже начал выпадать. Нимфа непонимающе смотрит на невесть откуда взявшуюся бумажку.

— Не знаю. Точно не моё.

Свои записи она хранила очень бережно. Настоящее чудо, что столь небрежно засунутый листок не выпал где-то по дороге в Вечнодиком лесу.

Первая мысль была о том, что кто-то из друзей подложил ей за лямку записку, пока они шли. Галлус, скорее всего. По крайней мере, на него было похоже, она, должно быть, настолько сильно не выспалась, что и не заметила.

Нимфа вытаскивает листок, разворачивает и начинает читать.

Там серия вопросов. Глаза чейнджлинга распахиваются, она узнаёт почерк профессора Рэрити. Первый вопрос:

"Пожертвуешь ли собой ради друга?"

Оцеллус не задумываясь отвечает про себя, что да. Они все не раз рисковали жизнями, чтобы спасти друзей. И даже если стоило принять верную смерть, нимфа знала, что ответ всё равно будет “да”. За каждого из друзей, хотя на ум первой приходит Смолдер, не мудрено, учитывая, что она прямо сейчас была рядом.

"Пожертвуешь ли собой ради незнакомца?"

Сердце не сразу даёт ответ на этот вопрос, но она чувствует, что ответ всё равно “да”. Но именно третий вопрос заставляет её замереть, а сердце приостановить ход.

"Пожертвуешь ли другом ради сотни незнакомцев?"

Её глаза прикованы к тексту. Она едва успевает посмотреть на следующий вопрос, прежде чем Смолдер заглядывает ей через плечо, после чего ахает:

— Да это же копия теста профессора Рэрити!

Нимфа тут же отшвыривает листок, будто он вспыхнул, паралич охватывает всё тело от одной только мысли, что она только что сжулила на будущем тесте, получив вопросы заранее!

Драконица очень быстро разбирается кто во всем виноват.

— Дискорд! Это он, пока обнимал тебя, подкинул листок! Ну точно он, кто же ещё?!

— Что? — пищит Оцеллус.

Смолдер чуть отстраняется и кивает, после чего выдыхает струйку дыма, сжимая лапы в кулаки.

— Дискорд, должно быть, следил за нами. Снова. Похоже, что он слышал, как ты говорила с профессором Рэрити по поводу теста и как ты волнуешься; он, похоже, решил так "помочь".

— ЗАСТАВИВ МЕНЯ СЖУЛЬНИЧАТЬ?!

Драконица скрещивает лапы на груди.

— Ну, у него всегда "интересный" взгляд на помощь, — фыркает она, выдыхая небольшую струйку пламени. После чего поворачивается к нимфе и замечает, как та дрожит, на что Смолдер широко улыбается.

— Да не парься! Профессор Рэрити всё поймёт, — заверяет драконица. — Она знает, каков Дискорд.

Оцеллус чувствует лёгкое тепло благодарности оттого, что подруга даже не подумала воспользоваться подсказкой. В любом случае нимфа уже решила первым делом всё рассказать Рэрити по возвращению. Приходится даже уверять себя, что лететь к ней прямо сейчас нет никакой необходимости.

Смолдер подходит к листочку, подбирает его с пола на вытянутой лапе, будто бы держа использованный носовой платок самого Дискорда.

— И ты едва ли успела много из него прочитать? — с каким-то даже самодовольством произносит драконица. — В тот же миг, как ты поняла, что это такое, мы уничтожили его, и ни я, ни остальные друзья его не видели.

Паника на лице Оцеллус сменяется непониманием... до момента пока Смолдер не выдыхает на листок пламя, превращая его в пепел.

---

Воздух напитан вечерними запахами, а небо медленно окрашивается в оттенки пурпурного и фиолетового, приобретая насыщенный баклажанный оттенок, на котором проступают первые звёзды. Где-то в Кантерлоте, отправив солнце спать, принцесса Твайлайт Спаркл возносит луну на её законное место в ночном небе.

Оцеллус ступает на прохладную траву. Она закрывает глаза, ощущая дуновение ветерка, наслаждаясь тем, как он щекочет перепонки гривы и хвоста.

Иронично, но сейчас она чувствует себя гораздо бодрее, чем весь прошедший день. Нимфа размышляет о том, что ирония этим днём с ней особо жестока. Быть может, сейчас она старается загладить перед ней вину?

Она слышит голоса друзей. Они собрались недалеко от старой стены замка Двух Сестёр. Судя по звукам, услаждающим слух нимфы, охота Галлуса прошла крайне удачно и грифон пребывает в весьма приподнятом расположении духа.

Оцеллус поднимает надкрылья и расправляет крылья. Несколько десятков взмахов, и она поднимается в воздух, направляясь к своим друзьям, не открывая глаз, ориентируясь лишь на звук.

— О, а ты где была? — доносится радостный голос Галлуса. — Уже пару часов тебя не видел!

Нимфа распахивает глаза, ответ уже готов сорваться с её губ, ведь она предполагает, что грифон обращается именно к ней. Но внимание Галлуса привлекла Сильверстрим. И ответ жизнерадостного гиппогрифа заставляет Оцеллус сбиться с ритма, отчего она чуть не падает на землю.

— Я ре-еально залипла! — радостно заявила Сильверстрим. — Обязательно попробуй, тебе понравится!

Галлус раскрыл клюв и уставился на подругу. Наконец, восстановив немного самообладания, он спрашивает:

— Че-его?

— Как в следующий раз будем в Домике, познакомлю с Эдит! — восклицает Сильверстрим. — Она, это что-то!

Оцеллус ещё никогда не видела грифона таким растерянным. Смолдер же безразлично комментирует:

— Ну, это многое объясняет.

Сильверстрим просто лучится счастьем.

Нимфа решает не задаваться лишними вопросами. И вообще не думать об этом. Либо со временем всё сказанное станет и так понятно, либо не будет стоить затраченного времени. Поэтому она поворачивается к Домику, наслаждаясь тем, как его кристаллы мерцают в свете восходящей луны.

И на этой самой луне прямо на её глазах появляется тёмное, быстро растущее пятно.

Оцеллус прищуривается, но нет, всё так, в небе между ними и луной что-то есть, и оно не увеличивается, оно приближается.

— Эм-м, — нимфа указывает наверх. — Ребят... смотрите!

Голоса друзей затихают. Вскоре раздаются перешёптывания со всё нарастающим предвкушением, друзья сходятся во мнении, что это начало предстоящего похода.

Йона первой опознаёт приближающуюся тень.

— Луна! — восклицает як, маша принцессе копытом. — Йона думает, друг Сильверстрим была права!

— Мы отправимся в Сильвер Шолс! — пищит от радости гиппогриф. Её возглас встречают радостные вскрики.

Оцеллус снова прищуривается, чувствуя лёгкое раздражение оттого, что не может сделать тёмное пятно в небе хоть отдалённо похожим на Луну. Но при его приближении становится понятно почему.

— Странно как-то, колесница... — начинает Галлус.

— Эй, не все тут вообще-то летать умеют, — напоминает Сэндбар.

— Да я не про это, я про то, что там сзади, — уточняет грифон.

Силуэт превращается в длинную колесницу с украшением в виде крыльев летучей мыши, которую принцесса Луна тянет за собой. Внутри виднеется какой-то высокий предмет, прикрытый брезентом, один из углов сорвался и развевался на ветру. Нимфа слышит, как хлопает полотно.

Оцеллус спускается к друзьям и спешит поприветствовать бывшую принцессу, когда та грациозно приземляется и цепи, влекущие колесницу, провисают.

— Доброго вечера, студенты, — с улыбкой произносит Луна, её рог вспыхивает кобальтовым светом и сбруя исчезает с тела. Нимфа краем сознания представляет, каково принцессе было, когда в этой самой колеснице летала она, пока её тянула гвардия.

— Ух, ё! Я даже и представить не могла, что вы лично будете проводить нам экскурсию! — ахает Сильверстрим, заставив Оцеллус задуматься, не забыла ли её подруга, что Школой Дружбы тоже не последняя пони управляет. Взволнованная гиппогриф продолжает: — Мы же в Сильвер Шолс полетим?

Брови принцессы ночи приподнимаются.

— Нет, — отвечает она. — Мы полетим гораздо дальше.

Нимфа улавливает едва заметную, понимающую улыбку.

— А что под брезентом? — спрашивает Смолдер, глядя на предмет в колеснице.

Вскоре на Луну обрушивается целый поток вопросов, на что она лишь улыбается. Вопросы поступают быстрее, чем принцесса успевает на них отвечать, так что она просто стоит и ждёт, пока студенты наберутся терпения.

Когда вопросы понемногу сходят на нет, рог принцессы начинает светиться. Цепи вокруг предмета на колеснице исчезают, и брезент соскальзывают.

Оцеллус смотрит на отражение себя и друзей в зеркале.

Отражающая поверхность, по всей видимости, сделана не из стекла, а из жидкой ртути, которая волшебным образом удерживается в продолговатой раме в форме вытянутой подковы, которая по предположению нимфы сделана из известняка. В неё вделаны чёрные опалы, а по внешнему краю идут витиеватые решётки из серебристого металла. Зеркало возвышается на многоступенчатом основании и увенчано большим кругом из жемчуга, удерживаемым над рамой тусклыми лучами.

— Это, — произносит Луна, — зеркальный портал. Всего таких было изготовлено крайне мало. Они способны открывать проходы, выходящие далеко за пределы способности телепортироваться любого существа, позволяя путешествовать в самые отдалённые уголки нашего мира, в самые далёкие из царств и даже... в другие миры.

Принцессе, похоже, понравился всеобщий возглас удивления.

— Раньше для того, чтобы отправиться так далеко, как мы собираемся сегодня, понадобились бы Элементы Гармонии, — объявляет Луна. — Но волнения прочь, Старсвирл заверил, что зеркало сможет доставить нас куда потребно.

Оцеллус чувствует на себе взгляд ночной принцессы, которая по очереди смотрит на каждого из учеников.

— И уж особенно на территории, где когда-то росло Древо Гармонии, с которым у вас шестерых особая связь, — Луна переводит взгляд на Домик на дереве. — И очевидно, его сила ещё здесь.

Нимфа смотрит на своих друзей, которые тоже переглядываются с самыми разными выражениями на лицах.

— А теперь собирайтесь, пока я займусь магией для открытия портала, — произносит принцесса. — Уверена, всем вам не терпится узнать, куда мы направляемся.

Все бросаются за своими вещами так быстро, что после них остаются лишь цветные пятна. Учитывая, как плохо Оцеллус спала, удивляться, что она вернулась последней, не приходится. Седельные сумки снова на ней. Остальные уже собрались вокруг Луны. Голова ночного аликорна опущена, а рог направлен на верхнюю часть зеркала. Луч кобальтового света освещает жемчужный диск над рамой зеркала.

Когда нимфа подходит к друзьям, диск начинает лучиться мягким, каким-то нереальным белым светом. Свет скользит по лучам и решёткам, а ртутная поверхность покрывается рябью, затем начинает светиться, становясь ярко-белой.

Луна улыбается, поддерживая магию.

— Я ступлю в портал последней...

Диск над зеркалом мгновенно чернеет, и внезапно становится похожим на лунное затмение. Чёрная энергия начинает стекать по поддерживающим лучам, словно разлитые чернила. Обрешётка тоже почернела. Вскоре чернота начинает захватывать магию принцессы ночи, заставив Луну закричать.

Белый свет, исходящий из зеркала, исчез, зеркало словно превратилось в чёрную дыру. Оцеллус тут же охватывает липкий, парализующий ужас, когда она вспоминает о зеркале из сна, в котором ничего не отражалось.

Нимфа чувствует, как из пустоты зеркала что-то смотрит на неё.

Луна стонет, мотая головой, пытаясь разорвать связь. Её рог окружён тёмной энергией, то что раньше было лучом света, стало теневой западней.

— Луна в беде! — кричит Йона. Як бросается на зеркало, опустив голову и нацелив рога.

Из зеркала мигом выстреливают чёрные щупальца, обволакивая атакующего яка. С поразительной быстрой появляются и другие щупальца, извивающиеся змеи чёрного дыма с едким запахом. Оцеллус пытается отлететь назад, но они слишком быстры. Одно из них быстро обхватывает чейнджлинга, и её тело мигом немеет. Щупальце начинает оплетать её, словно змея, готовая сжаться и переломать жертве все кости.

Краем глаза нимфа видит, как Сэндбар лягает щупальце, устремившееся к нему, а Сильверстрим рядом делает сальто, стараясь избежать захвата, но безуспешно. Тем не менее, во вспышке жёлтого и розового, гиппогриф превращается в морскую пони, выскальзывая из хватки щупальца. Раздаётся крик Галлуса и треск пламени.

А щупальце, схватившее Оцеллус, оплетает ей голову, загораживая глаза. Мир чернеет, и нимфа чувствует онемение.

Глава II. Чрез зеркало во тьму

"Осторожнее с тем, что подбираешь".

---

По-прежнему тьма.

Оцеллус чувствует под собой холодный мрамор. Она лежит, хотя и не помнит, как на нём оказалась. Воздух крайне свеж и пронзает самое нутро, отчего полированный каменный пол ощущается ещё холоднее, напоминая нимфе о легенде "Дня согревающего очага". Она слегка перекатывается, поджимает под себя копыта и выпрямляется. Смотрит вниз, ног не видно — свет отсутствует полностью.

Тьма не ощущается ни гнетущей, ни удушающей, в ней не кажется, что кто-то на тебя смотрит. Скорее она вызывает ощущение пещеры, древней и давным-давно заброшенной. Ни ветра, ни запахов. Но это не пещера и уж подавно не улей. Оцеллус пробует воздух на вкус. Ничего. Полное отсутствие любви.

Она разворачивается на месте, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь. Цокот копыт разносится эхом.

Вдали, высоко над головой, она видит один единственный источник света. Что-то тусклое, что рассекает темноту по горизонтали и многократно делится по частям. Окно в потолке? Световой люк? Скорее всего. Значит, сейчас либо ночь, либо комната совсем глубоко под землёй. Надо подобраться поближе, чтобы понять точнее.

На миг проскакивает мысль, что она в заброшенной под гнётом бесконечной зимы "Школе дружбы".

Нимфа вздрагивает, стряхивая с себя это чувство, словно пони под дождём стряхивает капли. Где её друзья? Что случилось с Йоной? Получилось ли у Сэндбара с Галлусом вырваться и помочь ей? Оцеллус чувствует лёгкий укол вины, когда понимает, что не обратила внимания на то, что происходило со Смолдер, ощущала только её огненное дыхание.

Оцеллус закрывает глаза. Чтобы бы ни случилось, где бы они ни были, они точно не здесь. Значит, что бы с ней ни случилось, с друзьями того же самого не произошло. Однако всё равно первое, что она хочет сделать, это позвать их.

— Смолдер? — выкрикивает она. Имя проходится эхом и несколько раз возвращается к ней из темноты.

— Галлус?! Сильверстрим?! — она складывает копыта у рта, будто рупор. — Йона! Сэндбар! Кто-нибудь?!

Эхо. А после тишина.

Она совсем одна.

Спустя нескольких попыток она сдаётся.

Нимфа осматривается. Боли не чувствуется, кажется, ран нет. И к собственному облегчению, она не испытывает ни жажды, ни голода. Если она и потеряла сознание, то совсем ненадолго. Не имея других идей, кроме как пойти хоть куда-нибудь или остаться на месте и умереть, она решает двигаться в направлении тусклого прямоугольника света.

Пол под копытами холодный, ровный и гладкий. Причём холод хоть и неприятный, но напоминает о реальности происходящего. Несмотря на всю неприятность холода, Оцеллус не спешит взлетать, чтобы не потерять полностью чувство пространства. Она жалеет, что не нашла себе какую-нибудь форму с биолюминесценцией. Быть может, кто-то вроде тех рыбок со светящимся шариком на голове? Хотя, с другой стороны, для такой формы отсутствие воды стало бы серьезной проблемой.

Ощущение времени подводит, но нимфа знает, что прошла не очень много, не больше длины школьного спортзала. Вдруг по бокам от неё вспыхнуло голубое пламя, мягко разгоняя тьму, проявляя стены, которые при таком свете кажутся тёмно-васильковыми. Вскоре пары огней, как оказалось, на бра, загораются всё дальше и дальше, демонстрируя весь коридор. На стенах изображён ряд белых полумесяцев, которые постепенно превращались в полноценный круг, после чего процесс менялся на противоположный, в соответствии с фазами луны.

Оцеллус подходит ближе к стене, рассматривая магические факелы, и отмечает, что те реагируют на её присутствие. Они были сделаны из какого-то блестящего металла, который, благодаря занятиям профессора Рэрити, нимфа смогла идентифицировать как лунное серебро. Оцеллус замечает лозу, выползающую из отверстия в стене и поднимающуюся к основанию факела. Растение едва заметно. Присмотревшись, можно увидеть, что у лозы фиолетовые листья и трещины в коре, из которых пробивается еле различимый лавандовый свет.

Световой люк, который она заприметила ранее, находится в обрамлении колонн из кобальтового камня над перекрёстком с коридором, перпендикулярным её собственному. Новый коридор украшен фиолетовым ковром с более тёмными фиолетовыми эмблемами, которые, нимфа, кажется, видела в декоре Кантерлота. Старинные формы обычно ассоциируются с королевской семьёй, ну или с высшим обществом. (Оцеллус мысленно благодарит себя, что уделяла много внимания урокам профессора Рэрити, так как узнаёт в фигурах геральдическую лилию). Так что это? Дворец, замок, или... быть может, Кантерлотская школа?

Приближаясь, она смотрит сквозь стеклянную крышу во тьму ночного неба. Мгновенно чейнджлинга пробирает озноб, и совсем не из-за холода в здании. Луны не видно, но это и не удивительно, её обычно не из каждого окна высмотришь. Поражает то, насколько чёрным и мёртвым выглядит пространство между звёздами. Ночи принцессы Луны всегда были прекрасны и даже романтичны, это же небо бездушное и пустое. А немногочисленные звёзды кажутся мёртвыми и холодными, точно свет призраков.

Краем глаза нимфа замечает какое-то движение в сумраке смежного коридора.

— Эй! — зовёт она, чувствуя, как в груди сжимается сердце. В ответ лишь тишина.

Нимфа жужжит крыльями, набираясь храбрости. Она студентка "Школы дружбы". Если уроки её чему и научили, так это тому, что лучший способ справиться с незнакомой, пугающей ситуацией — завести друга.

— Привет? — пытается она снова, бросаясь в направлении движения.

Проходя мимо затенённого дверного проёма, Оцеллус слышит что-то внутри. Она резко останавливается, взлетая над фиолетовым ковром, после чего отлетает обратно. Нимфа заглядывает в помещение, пытаясь высмотреть хоть что-нибудь в темноте.

— Э-эй, есть тут кто?

Оцеллус мысленно возвращается в прошлое, когда она оказалась заперта в подземельях под школой и подвергалась испытаниям Древа Гармонии. Она чувствует то же, что, должно быть, чувствовала Йона. Тревога окутывает её тяжёлым одеялом, возникает ощущение, что она окружена существами, которых не может видеть.

Быть может, эти существа вроде пауков? Боятся её больше, чем она их? Или, из личного опыта, быть может, они очень застенчивы?

— Не бойтесь! — окликает нимфа в четвёртый раз, осторожно приземляясь и заходя в погружённую во тьму комнату. Она с трудом различает очертания стульев, окружающих конец длинного стола. Стол сервирован, бокалы, тарелки и канделябр с высокими свечами. — Меня Оцеллус зовут, и я не желаю никому зла, я просто заблудилась.

Оцеллус нервно подпрыгивает, когда одна из свечей с тихим стуком падает с канделябра.

С негромким скрежещущим звуком упавшая свеча катится по столу. Нимфа зачарованно наблюдает, как едва заметная на фоне огромного стола свечка достигает края и падает.

Тудух.

Оцеллус чувствует, как её глаза расширяются, а крылья начинают биться под элитрой. Тихий голосок в голове, чем-то напоминающий Смолдер, шепчет: о не-е-ет!

Нимфа расправляет крылья, мигом вылетает из комнаты, разворачивается и устремляется обратно к перекрёстку со световым люком.

---

Оцеллус медленно летит, так низко, что копыта ещё чуть-чуть и коснутся ковра, куда угодно, но подальше от той жуткой комнаты. Она видит что-то прижавшееся к стене впереди и останавливается.

— Эй, привет? — нимфа делает очередную попытку подружиться, медленно продвигаясь вперёд. Приближаясь, она замечает прищуренный голубой глаз, провожающий её взглядом. — Меня Оцеллус зовут, я из "Школы дружбы"...

С негромким "вжух" факел на противоположной стене от скорчившейся фигуры вспыхивает синим пламенем.

Сердце нимфы пропускает удар, мышцы под хитином напрягаются.

Оказалось, фигура не живая, это просто шкаф.

Оцеллус расслабляется, стыдливо краснея за себя. В свете голубого пламени она подходит к мебели и осматривает её. Массивное тёмное дерево украшено готическими гравюрами с изображениями летучих мышей. В центре над дверцами расположился крупный хризоберилл — “кошачий глаз”, который неприятно напоминает глаз Смолдер.

Нимфа разглядывает камень, постоянно ожидая, что тот будет следить за ней взглядом. Профессор Рэрити рассказала однажды, что о хозяине можно многое узнать по его мебели, но, прежде чем делать выводы, нужно смотреть дальше элементарного дизайна. Кульминацией урока стал поход в хижину Зекоры в Вечнодиком лесу.

У Оцеллус нет особых мыслей по поводу этого шкафа, и окажись это контрольной, у неё было бы дурное чувство, что, скорее всего, она бы её не сдала.

Спокойствие атмосферы нарушается каким-то шорохом, доносящимся сверху. Звук заставляет прянуть ушками и насторожиться. Нимфа начинает пятиться, глядя вверх и стараясь высмотреть источник звука в сумраке потолочного свода.

Тени отражаются от рёбер, которые расходятся от капителей каждой из колонн, пересекаясь в виде паутинного узора на сводах.

Оцеллус медленно оставляет шкаф позади, чтобы ещё раз взглянуть на потолок, в любой момент ожидая, что тени начнут двигаться, стоит ей отвести от них взгляд.

Тени пытаются заверить её, что под потолком ничего нет.

Нимфа прерывисто вздыхает. Её взгляд снова падает на готический шкаф, снова скользит по изображениям летучих мышей и останавливается на дверцах.

В обычной ситуации ей бы даже в голову не пришло рыться в чужих вещах. Но она совсем заблудилась, и любая подсказка, хоть что-нибудь, что поможет ей понять, где она, было бы кстати. Она пытается открыть дверцы. Заперто.

Какое-то внутреннее чувство побуждает чейнджлинга дотянуться до камня. Она осторожно касается его, ощущая холодную полированную поверхность, после чего нажимает.

И вознаграждается приятным щелчком. Дверцы распахиваются.

Она замирает и снова бросает взгляд на сводчатый потолок. Всё ещё пусто. После чего открывает дверцы шкафа и заглядывает внутрь.

Небольшой фонарь смотрит на Оцеллус как на давно потерянного друга. В шкафу больше ничего нет кроме небольшого фонаря, сделанного из чёрного металла. У него есть ручка, маленькая дверца и полукруглая кнопка в основании.

Нимфа вытягивает шею, зажимает ручку в зубах, вытаскивает фонарь и ставит его на буфет, после чего нажимает кнопку.

Фонарь загорается синим пламенем.

---

Оцеллус направляется к той жутковатой комнате, держа во рту ручку фонаря. Голубое пламя изгоняет тень оттуда, куда свет настенных факелов не дотягивается... или где факелы не горят. Непокорный жар фонаря согревает вопреки окружающему холоду.

С каждым шагом тьма дверного проёма становится всё ближе и ближе. Сердце Оцеллус начинает барабаном колотиться в груди, постепенно ускоряя ритм. Крохотные иголочки страха противно бегают под хитином.

Нимфа доходит до двери и заходит внутрь, как можно выше поднимая небольшой фонарь.

И снова оказывается в обеденном зале с длинным столом и высокими стульями. Тот стул, что во главе стола, скорее даже напоминает трон. На столе по-прежнему стоят пустые тарелки, богато украшенные столовые приборы и кубки из лунного серебра. Три канделябра стоят на равном удалении друг от друга, а их свечи протестующе клонятся в разные стороны, нарушая строгий порядок сервировки. Пара свечей лежит на скатерти, одна на полу.

В каждой из четырёх стен есть дверные проёмы. Самый большой обрамлён рифлёными колоннами. Проём напротив единственный, в котором дверь двойная. Витые решётки из лунного серебра причудливо изгибаются, напоминая виноградные лозы, ползущие по стенам старого замка, и украшены полупрозрачными вставками из хрусталя, множества оттенков синего. Лазурные драгоценные камни, встроенные в решётку, отражают свет фонаря, отчего кажется, будто они светятся.

Краем глаза Оцеллус снова замечает какое-то движение. Она поворачивается и освещает статую какого-то пони с крыльями как у летучей мыши. Нимфа слышит, как где-то неподалёку что-то сдвинулось. Дыхание учащается, она пятится и натыкается на стол.

В зелёной вспышке один из бокалов преображается. Оцеллус, хватая ртом воздух, поворачивается и видит чёрный, изрешечённый дырами панцирь изголодавшегося по любви чейнджлинга. Нимфа чувствует, как страх ледяными иглами парализует конечности. В груди начинает ныть безграничная пустота, и она чувствует, будто проваливается в бездну.

Дрон смотрит на неё сверху вниз, прищурившись, высунув язык и с ненавистью шипя.

"Почему ты так выглядишь?"

Воспоминание о пещерах под школой заполняет разум.

Очередная вспышка зелёного пламени охватывает упавшую свечу, открывая взору второго голодного дрона. Одновременно с этим в столовых приборах отражаются ещё несколько вспышек.

Бежать!

Выскакивая в ближайшую дверь, она раскрывает надкрылья. Сердце стучит где-то в районе горла, угрожая удушить. Ледяные уколы под хитином превратились в настоящую бурю. Пустота в ней обращается бездной.

Оцеллус не обращает внимания, куда она бежит. Важно лишь оказаться как можно дальше.

Тишину нарушает мерное жужжание крыльев дронов позади неё. Впереди время от времени вспыхивают голубые огоньки, очерчивая окружающее пространство и позволяя не врезаться в стены, пока Оцеллус удирает от преследования изголодавшихся по любви чейнджлингов.

---

Нимфа резко огибает угол и вжимается в щель между каменной кладкой и колонной. Она хочет обратиться в камень, но боится, что зеленая вспышка выдаст её укрытие.

Она слышит, как гул преследователей становится ближе. Громче. Совсем близко.

И они пролетают мимо. Оцеллус замирает, слыша, как жужжание изменяется. Один из дронов останавливается и заглядывает в проход. Она чувствует, как его пристальный взгляд скользит по ней.

После чего преследователь разворачивается и улетает.

Нимфа нервно выдыхает и сползает по стенке. Её копыта касаются пола, слегка утопая в прохладном ковре, она чувствует, как дрожат её ноги. Оцеллус делает один судорожный вдох за другим. Каждый нерв в теле напряжён, будто она только что билась с роем твиттермитов.

Она сосредотачивается, стараясь выровнять дыхание. Хочет сесть и помедитировать, пока тело и разум не придут в норму, но не осмеливается оставаться на одном месте долго.

Всё ощущалось неправильным, ужасно неправильным. Но нимфа точно знает от какой участи она только что сбежала. Ни один из чейнджлингов её улья никогда не забудет.

Клац.

Оцеллус подскакивает, её взгляд прикован к двери в дальнем конце комнаты, в которой она прячется. Вдруг дверь резко распахивается.

На мгновение нимфа обретает надежду. Быть может, это кто-то из её потерявшихся друзей? Как бы хорошо было увидеть, как Смолдер заходит в дверь, ярко-оранжевый цвет чешуи так ярко бы контрастировал с гнетущей синевой вокруг...

Воодушевление мигом разбивается о холодную действительность, когда через дверь проходит дрон со странными седельными сумками на спине, сразу за крыльями. Он замирает, и его глаза расширяются при виде нарушителя. Воздух между ними словно заледенел.

Оцеллус разворачивается и бежит обратно тем же путём, каким пришла. Огибая колонну, она видит, как дрон перепрыгивает через диван и устремляется за ней.

Мышцы крыльев нимфы уже горят. Её сердце бьётся так быстро, что она боится, как бы оно не разорвалось. Мысль о том, что в процессе бегства она может наткнуться на тот патруль, от которого только что скрылась, посылает по телу мерзкую волну страха. Она просто не может продолжать слепо убегать.

Оцеллус ныряет в ближайшую комнату с открытой дверью. На осмотр комнаты есть не больше мгновения, она берёт вазу с шифоньера и прячется прямо у входа. Она прислушивается к нарастающему стрёкоту крыльев дрона, он совсем близко.

Нимфа разбивает вазу о лицо преследующего её чейнджлинга, когда тот влетает в комнату.

Удар сбивает дрона на землю. Он растягивается на мраморном полу, и при падении из сумки на спине выкатываются два шара, каждый размером примерно с апельсин, из мягко светящегося зеленоватого вещества. Глаза преследователя расширяются, и он резко взмывает в воздух, полностью забыв про Оцеллус, и покидает помещение так быстро, как только позволяют его крылья.

Нимфа мигом понимает ситуацию и прячется за шифоньером. Ей с первого взгляда понятно, из чего сделаны эти шары.

Один из них останавливается посреди коридора, второй продолжает катиться, пока не ударяется о угол в основании колонны.

ШЛЮРП!

Комнату освещают гротескные брызги светящейся зелёной жижи. Капли стучат по высокому буфету напротив Оцеллус, стекают по его поверхности и быстро застывают.

Нимфа смотрит на жижу, на миг позабыв о сбежавшем чейнджлинге.

Да. Именно то, о чём она и подумала.

Адреналин, бурлящий в теле, помогает справиться с ужасом и собраться с мыслями. Она чувствует, что в вскоре её накроет паническая атака уровня принцессы Твайлайт. Но сейчас Оцеллус мысленно возвращается к последним мгновениям существования своего изголодавшегося по любви улья.

Старлайт Глиммер выглядывает из-за камня, её взгляд ищет хоть какой-нибудь путь к спасению. Хоть какую-то надежду. Её взгляд натыкается на Торакса, обездвиженного и приклеенного к полу королевским желе. Что-то привлекает внимание единорожки, его крылья...

"А что, если есть другой путь?"

Оцеллус прижимает копыто к сердцу, сквозь хитин чувствуя, как сильно оно колотится в груди. Она опускает ногу и медленно поднимается с пола.

Одна из многих способностей королевы чейнджлингов, это выделение зелёного желе, которое очень быстро застывает, превращаясь в устойчивую к магии смолу для консервации. Большие порции применяются, чтобы завернуть добычу в кокон, а небольшие, ну, к примеру, чтобы приковать к полу замаскировавшегося драконэквуса.

Обычному дрону создать его не под силу. А это значит, что здесь королева. И точно не Кризалис, ведь она всё ещё заключена в камень вместе с Тиреком и Кози Глоу. Более того, Кризалис даже не предполагала использовать желе как оружие и уж подавно ни за что бы не доверила его дронам. А эти шары, чьё зелёное свечение было остаточной магией королевы, хранили в себе крайне большое количество желе, свежего  и очень плотно упакованного. Не самое стабильное сочетание.

Нимфа выходит из-за шифоньера и осторожно облетает застывающие лужи, попутно уворачиваясь от капель зелёной жижи, капающей с потолка и застывающей в форме сталактитов, поднимает оставшийся шар, заляпанный остатками своего собрата, после чего достаёт из своих седельных сумок бирюзовый бархатный мешочек с золотым шнурком.

— Прости, Сэндбар, — шепчет Оцеллус, после чего вытряхивает из мешочка дайсы, которые земнопони подарил ей в канун "Дня согревающего очага", и аккуратно помещает на их место шар с желе королевы чейнджлингов.

Даже головокружение от страха и смятения не заставляют разум покинуть Оцеллус. Она прекрасно понимает, что нечто подобное ещё может ей здесь пригодиться.

Она сгребает дайсы и скидывает в седельную сумку. Ну, кроме коричнево-зелёного четырёхгранника. Потому что дайс ненавидит Оцеллус и вполне себе заслуживает быть оставленным в жутком дворце, посреди неизвестно где, за то, что предал в прошлое воскресенье.

Нимфа показывает язык тетраэдру. Адреналин схлынул, это, конечно, дурацкий поступок, но он помогает Оцеллус почувствовать себя получше.

---

Она дрожит.

"Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет, быть не может!"

Оцеллус забилась в тёмный угол между шифоньером и стеной. Адреналин испарился, а вместе с ним и барьер между ней и всем ужасом происходящего. Она вцепилась в седельные сумки и прижимает их к груди, стараясь дышать как можно тише.

"Я только что ударила чейнджлинга! И он хотел УБИТЬ меня!"

Сердце громко стучит в груди, будто барабан, зовущий на войну, предвещающий кому-то неминуемую гибель. С другой стороны, сердце ещё бьётся, а значит, она всё же жива. Нимфа зажмуривается, желая, чтобы всё исчезло, что сейчас она откроет глаза обратно и окажется в своей уютной комнатке в общежитии. Ну или в катакомбах, на худой конец. Но, открыв глаза, она видит лишь тёмную, чуждую комнату. Ей приходится сдержать крик разочарования.

Она в ловушке. Повсюду "злые" чейнджлинги. Целый улей изголодавшихся по любви чейнджлингов, с королевой.

Оцеллус постоянно бросает взгляд на свои ноги, проверяя, не вернулись ли дыры, и чтобы убедиться, что она ещё не утратила цвет. В последний раз, когда она видела изголодавшихся по любви чейнджлингов, это было в катакомбах под школой, но они были не настоящими, это была проверка "Древа Гармонии". Оно даже превратило её в Кризалис!

Нимфа ещё раз бросает взгляд на ноги. Цвет в темноте различить трудно, но чёрными они не выглядят. Дыр нет. И она... и она не Кризалис.

Оцеллус задумалась, смысл тут был. Голодные дроны ей не подчинялись, они были агрессивны, крайне агрессивны. Они считали её не королевой улья, а вторженцем.

Нимфа чувствует себя слабой, одновременно хрупкой и тяжёлой, почти неспособной двигаться. Но и оставаться здесь нельзя. Если она в улье королевы чейнджлингов, то первостепенной задачей будет выбраться.

Она заставляет себя подняться на копыта. Ноги всё ещё еле держат. Оцеллус дрожит.

"Надо бежать!"

Нимфа цепляет седельные сумки.

"Бежать!"

Всё что угодно может быть чейнджлингом. Она не видела, чтобы кто-то из местных принимал форму живого существа, похоже, эти дроны предпочитали предметы и мебель...

Оцеллус бросает нервный взгляд на шифоньер. Но она пробыла здесь достаточно долго... Она зажмуривается, собираясь с духом... ну или по крайней мере старается перенаправить страх на действия.

Она открывает глаза и бежит!

"БЕЖАТЬ!"

---

Нимфа крадётся, осторожно заглядывая в обеденный зал, где она выронила фонарь. Она чувствует одновременно и облегчение и небольшое уныние, поскольку вся её паническая  беготня привела практически к тому месту откуда всё началось.

Оцеллус не уверена, что вернулась тем же путём, которым бежала. Последний час она провела, сливаясь с тенями и двигаясь как можно бесшумнее. И наконец направилась к единственному источнику света, что не был настенным светильником, вот он, её верный фонарь. Посреди перевёрнутых стульев и беспорядка его мерцающий крохотный огонёк словно прощает за то, что она его бросила.

Итак, обеденная зала.

Это место просто кишело чейнджлингами, здание изначально точно не предполагалось использовать как улей. И в отличие от "подземелий" в "Ограх и Темницах", нимфа знала, что настоящие строения — ни разу не лабиринты. Ну, исключая редкие случаи, вроде зеркального зала.

Столовая, значит. Подразумевается, что рядом кухня, а кухня означает дверь наружу.

Оцеллус прижимается к полу и крадётся дальше. Половина столовых приборов исчезла, а те, что остались, были разбросаны по столу из-за пробежавших по нему чейнджлингов. Кубки перевёрнуты, на полу валяется столовое серебро и осколки разбитой тарелки.

Нимфа оглядывается по сторонам, пока ползёт к фонарю, его голубой свет выдаёт Оцеллус в сумраке, делая её лёгкой добычей. Ей кажется, что за ней погнались все чейнджлинги до единого, но она также знает, что они могли оставить здесь дрона для наблюдения. Всё ещё замаскированного, на страже.

Оцеллус открывает рот и осторожно прикусывает ручку фонаря. Её взгляд мечется между тенями.

Нимфа расправляет крылья и вылетает из комнаты, прежде чем кто-нибудь смог бы на неё наброситься.

Никого. Засады нет. Никакого движения в комнате, откуда она только что выпорхнула. Ни звука.

Никаких чейнджлингов.

Безопасность.

---

Оцеллус смотрит на огромные, толстые магические цепи, что сходятся на светящемся замке. Она выдаёт совсем не характерное для себя ругательство. Такое, что она бы никогда не произнесла вслух, будь тут хоть кто-нибудь ещё.

Нимфа вернулась в столовую в поисках кухни. Найти её оказалось не сложно, причудливые двери вели в небольшую комнатку, заполненную сервировочными тележками из лунного серебра и вытянутыми настенными шкафчиками. За комнаткой была и кухня, двери которой были сорваны с петель. Когда Оцеллус начинает осматриваться, её надежды  рушатся.

Сейчас она медленно поворачивается по кругу, оглядывая помещение, чтобы точно ничего не пропустить.

Кухня залита болезненно-зелёным светом. Повсюду коконы чейнджлингов. На полу, на столешницах, на чугунных плитах. Зелёные капсулы, достаточно крупные, чтобы в них уместился пойманный пони, свисают с потолка и заполонили проем в смежную комнату. И во всех них нет ничего, кроме королевского желе.

С другой стороны кухни кладовая заполнена ещё большим количеством коконов, внутри которых законсервированные образцы растений со светящимися голубыми плодами. Когда нимфа увидела их в первый раз, похожие на виноградные лозы растения вызвали у неё чувство дежавю.. И сейчас она понимает, почему. Фигурные решётки на дверях, инструктированные голубыми камнями, как раз в виде этих растений.

Ничего похожего на настоящую еду, за исключением этих инопланетных консервов, не нашлось.

Продолжая поворачиваться, Оцеллус замечает набор из трёх ониксовых подставок, установленных между стойками на видном месте. Рядом с ними на столе лежит раскрытая книга. Нимфа подозревает, что это сборник рецептов, но уверенности нет. Написана книга на старопоньском.

Оцеллус завершает круг и вновь оказывается мордочкой к большой узкой двери. На ней выгравированы сложные узоры в виде крыльев летучих мышей и глаз. Если догадки нимфы и её понимание архитектуры верны, то дверь должна вести наружу.

На двери мерцает магическая печать, дополненная цепями и замком. Она уже видела подобную магию, когда канцлер Нейсей запер “Школу Дружбы”. Очень похоже, но вместо замочной скважины здесь лишь углубление в форме диска, окружённого шипами. Очевидно для открытия замка понадобится особенный ключ.

Поняв, что ломиться в эту дверь смысла нет, и надеясь, что с другими дверьми повезёт больше, Оцеллус возвращается в обеденную залу и направляется в противоположную сторону по коридору, из которого пришла.

---

Ушки нимфы дёргаются от шороха. У неё слегка перехватывает дыхание. Скорее всего, просто огромное здание слегка осело, предполагая, конечно, что звук ей вообще не почудился и она не пугает сейчас саму себя. А ещё этот мог быть звук падения чейнджлинга на пол после превращения в какой-нибудь неодушевлённый предмет. Например, непримечательный кубок, свечу или...

"Ну всё, хватит, а то я так и правда начну слышать то, чего нет, если уже не начала".

Оцеллус прячется за одной из колонн с каннелюрами из тёмного камня в коридоре. Основание под тором имеет форму колокола и расширяется настолько, что идеально подходит для укрытия. Она задерживается на миг, чтобы отметить узоры, выгравированные на основании, в которых преобладают лунные мотивы. Далеко не первое изображение луны, которое нимфа видит за последнее время.

Оцеллус вспоминает Домик на дереве. Луна пыталась открыть зеркальный портал для их похода. Это сюда их пыталась отправить принцесса ночи? Неужели как-то получилось так, что она всё же попала куда нужно, но совершенно одна? Значило ли это, что Луна знает, где её искать?

Значило ли это, что помощь уже на подходе?

Сердце нимфы наполняется надеждой. Но рациональная часть разума напоминает не давать себе ложных надежд. Если Луна и знает, где оказалась Оцеллус, и ещё не дала о себе знать, то она может прийти, когда будет уже слишком поздно. Так что нельзя просто спрятаться и ждать. Нужна еда и вода. И нужно оказаться как можно дальше от враждебного улья.

Пока она прячется, ждёт, когда угроза исчезнет, её мысли возвращаются обратно к дронам этого улья. Она не видела, чтобы они принимали форму живых существ. Но это не было чем-то необычным. Что дроны королевы Кризалис, что чейнджлинги короля Торакса, и те и другие предпочитали проводить время в своей естественной форме. Особенно в привычной и безопасной среде улья.

Способность чейнджлингов менять форму изначально развились для охоты, маскировки и кормёжки. Сейчас, конечно, её улей использует смену формы более вольно, и Оцеллус кажется, что она в этом вольнее других. Возможно, даже слишком. Как она однажды спросила у на тот момент советницы Старлайт, если она просыпается в разных формах, значит ли это, что её "настоящая" форма не такая уж и настоящая?

Нимфа мысленно возвращается к сегодняшнему дню. Насколько всё плохо, если она начала превращаться даже во время бодрствования? Как часто до этого она неосознанно меняла форму? Её друзья ведь заметили бы и сказали ей, верно? Хотя Смолдер могла и не сказать, так как могла предположить, что Оцеллус превращается специально. Да и кто бы мог подумать, что чейнджлинг не может контролировать свои превращения?

Местные чейнджлинги, похоже, явно предпочитали форму каких-то случайных на первый взгляд предметов окружения. Оцеллус казалось это странным. Сама она, конечно, добавила в свой репертуар камень, но этот выбор, вне всяких сомнений, был вдохновлён королём Тораксом. В остальном все её формы были различными живыми существами. И она не могла вспомнить ни одного чейнджлинга из своего улья, для кого подобное так же не было бы правдой.

Первым предположением нимфы было то, что, возможно, в окружающей среде не так много существ для подражания? Вокруг пустыня? Или, учитывая холод, промороженный север, где живые существа крайне редки? Быть может, где-то относительно рядом с Якякистаном или с Кристальной Империей?

Поведение чейнджлингов тоже было странным, но по другой причине. Зачем они вообще маскируются? В собственном улье нет необходимости маскироваться, если только... если только они не ждут незваных гостей.

Оцеллус замирает.

Чейнджлинги их ждали!

То, что произошло в Домике на дереве... то, что она здесь... всё это не было случайностью!

Чейнджлинги приготовились. Следовательно, именно местная королева ответственна за то, что случилось с зеркальным порталом. Но было ли это сделано, чтобы насильно переместить её сюда? Или королева, наоборот, не хотела дать Луне попасть сюда, но что-то пошло не так? Ну, или по крайней мере частично пошло не так.

Последнее казалось наиболее вероятным. Местные чейнджлинги попрятались и были настороже. Если королева насильно переместила Оцеллус сюда, то почему тогда её сразу не взяли в плен? И даже стражу не выставили.

Если только... если только королева не хотела переместить её в какое-то конкретное место, но что-то пошло не так? Неужели здесь где-то есть уютная темница или кокон, в котором как раз не хватает одной преобразившейся нимфы?

Оцеллус замирает. Слишком много вопросов. Пока она не узнает больше, гадать можно бесконечно, так и не узнав наверняка.

Как давно она уже прячется за этой колонной, размышляя? Предполагая, что от угрозы исходил звук... если вообще звук был... Кажется, угроза, если и была, то миновала.

Оцеллус встаёт и медленно обходит колонну, осматриваясь.

Прихожая. Факелы. Колонны. Ковёр. По одной из сторон тянутся длинные арочные окна, все сплошь в витражах, через которых совсем не видно, что находится снаружи. Ну что ж, по крайней мере теперь она знает, что с этой стороны внешняя стена. Нимфа замечает несколько предметов мебели...

Сердце Оцеллус подскакивает, когда она узнаёт вычурную вешалку для прихожей. Нимфа испытывает бесконечную благодарность профессору Рэрити за кучу уроков про дизайн в высшем обществе, включая самый изысканный и провокационный декор. (А Галлус ещё говорил, что эти уроки "ни в жисть не пригодятся!"). У вешалки было зеркало, отделение для хранение небольших вещиц и крючки для шляп, плащей и шарфов. Но что более важно для Оцеллус, так это то, что они, как правило, располагались неподалёку от выхода.

Нимфа довольно улыбается, обходя колонну и устремляясь к знакомому предмету готической мебели.

И её улыбка увядает, чем ближе она подходит к вешалке, знакомый страх стискивает сердце. Она замедляется, складывает крылья и мягко приземляется на ковёр. К тому времени, как она почти дошла, она напрочь забывает о предполагаемом выходе. Все её мысли сосредоточены на одном — на зеркале. Ей нужно увидеть.

Оцеллус опускает фонарь. Кажется, что его голубое пламя предупреждающе мерцает.

Овальное зеркало расположилось довольно-таки высоко, окружённое богатыми гравюрами с изображениями аликорнов. У нимфы на миг возникает чувство, что они кружат друг за другом, как на флаге Эквестрии, но на деле она не сильно вглядывается в великолепную работу по дереву. Ей приходится забраться немного повыше, чтобы заглянуть в зеркало. Коридор, отражающийся в зеркале, тёмен, будто даже темнее, чем есть на самом деле. И он становится всё темнее и темнее по мере приближения нимфы.

Оцеллус вытягивает шею и смотрит в зеркало, желая... нуждаясь в том, чтобы увидеть. Ей кажется, что в ответ на неё посмотрит лицо Кризалис, худощавой, с чёрным панцирем, склизкой гривой и зелёными глазами-щёлочками, заполненными чистой злобой. Но высокая тёмная фигура, глядящая из зеркала прищуренными глазами, принадлежит не чейнджлингу. Нимфа вскрикивает и отскакивает от зеркала, падая с приступочки. Она ударяется спиной о ковёр и слышит голос:

— Оцеллус?

Парализующий ужас испаряется, когда нимфа узнаёт его. Шоры страха и тревоги спадают, позволяя лучше рассмотреть фигуру в зеркале. Оцеллус тяжело дышит, а сердце в груди старается вырваться наружу. В ответ она смогла выдавить из себя лишь писк. У неё что сейчас, сердечный приступ?

Нет... нет... всё хорошо. Она... она просто...

— Л-Луна?

При долгожданном виде знакомого лица сердце нимфы, вне всяких сомнений, наполнилось бы радостью, да вот если бы только оно не пыталось вырваться из груди и сесть на ближайший поезд до горы Арис. Оцеллус делает очень глубокий вдох и крайне нервный выдох.

Из зеркала ей отвечает принцесса ночи:

— Благодарение небесам, ты в порядке, как хорошо, что я нашла...

Отражение Луны в зеркале исчезает, оставляя лишь безбрежный океан теней. Оцеллус снова охватывает тревога, мигом приходит мысль, что принцессы в зеркале могло и не быть и ей снова видится и слышится всякое. Вот только галлюцинаций не хватало! И, прежде чем мысли снежным комом перерастают в лавину ужаса, Луна появляется вновь.

— Оцеллус, моя связь с зеркалом не...

И снова исчезает. По иронии, нимфа чувствует, что исчезновение передаёт суть невысказанных слов принцессы гораздо лучше, чем сами эти слова. Дыхание нимфы понемногу начинает выравниваться, она ложится на ковёр, надеясь, что Луна снова появится. Она чувствует прилив облегчения и радости, когда тёмношёрстная кобыла появляется в третий раз.

— ...зеркало в тронном зале гораздо сильнее! Поспеши туда! — настаивает принцесса. Её глаза широко раскрыты, а в голосе слышны нотки паники, которые сводят на нет всё ранее испытанное облегчение Оцеллус. — Внутри безопасно, чары защитят от...

И снова принцесса ночи исчезает. И на сей раз не возвращается. Тёмный безбрежный океан теней тает, и теперь зеркало отражает лишь коридор, во всём его освещённом пламенем факелов великолепии.