Оживший кошмар
6. Долг верности
Голден Фезер сонно открыла глаза, позволив взгляду задержаться на уже привычном потолке с затейливой лепниной. Едва различимый свет рассвета проникал сквозь тяжёлые шторы, окрашивая комнату в мягкие оттенки золота и синевы. Она зевнула, прикрывая рот копытом, и тут же повернула голову — рядом, укрывшись до самого носа, сопела её сестра. Мягкое храпение, сбившийся плед и книжка, всё ещё зажатая между передними копытами. Классика. Муншэдоу, как обычно, заснула посреди ночного чтения.
— Вставай, Муни, — тихо, но настойчиво сказала Голден, слегка толкнув сестру в бок. — Уже утро, и если ты не хочешь снова выслушивать лекцию от мисс Хорни Хемп, то советую шевелиться.
— Ммм... — промычала единорожка, не открывая глаз. — "...И тогда кристальный король обернулся зверем из льда и стали, но сердце его..." — она зевнула. — ...ещё помнило свет луны...
— Сказки, Муни. Опять ты в своих сказках. — Голден закатила глаза, уже стягивая с вешалки униформу. В этот раз она решила обойтись без заколки — только бы успеть. Быстро и ловко она заплела золотистую прядь, перекликающуюся с её именем, в косу, скрепив её лентой в цвет ночного неба.
— Мы опаздываем, Муни. И если мисс Хемп снова обнаружит нас за отсутствием на построении, я не уверена, что она оставит тебе хоть одну целую подушку. Или будильник. Кстати, куда делся последний?
Раздался хлопок, и очередной будильник, подхваченный телекинезом, с оглушающим звоном разбился о стену.
— Уже шестой за этот месяц, — с усмешкой покачала головой пегаска, натягивая униформу с гербом дневного двора.
— Мразь… — прорычала Муншэдоу, всё ещё не в силах открыть глаза полностью. Она неуклюже сползла с кровати, запутавшись в простынях, и на полусогнутых направилась к шкафу, где хранилась её форма.
— Ненавижу быть взрослой, — пробурчала она, вытаскивая аккуратно сложенное платье цвета полуночи.
— Да ну, — отозвалась Голден, сдвигаясь в сторону и уступая ей место у зеркала. — Есть и плюсы. Мы стали более самостоятельны, принцесса Селестия говорила, что уже через пару лет нам начнут платить. Настоящими деньгами, представляешь?
— Сказала та, кого кормят из королевской кухни, — фыркнула Муншэдоу, вздыхая и поправляя растрепанную фиолетовую гриву. С застёжкой в виде полумесяца на груди и чуть заниженной спинкой, её наряд выглядел мрачнее, строже, но, надо признать, благороднее. — Было бы куда лучше, если бы Селестия прекратила этот фарс и признала наконец, что ты — её дочь, ну, или в худшем случае, — бастард Блюблада.
Голден рассмеялась, мягко, почти как взрослая пони, уставшая от нелепых шуток.
— Опять ты за своё. Слишком много значения придаёшь дворцовым сплетням.
— А я их коллекционирую, — ухмыльнулась Муншэдоу, её взгляд стал чуть мрачнее. — Но серьёзно... Ты и до сих пор веришь, что наши родители — какие-то безымянные герои, павшие за Эквестрию?
Она повернулась к сестре, оглядев её пристально:
— У тебя грива — точь-в-точь как у принца. Знаешь, кого тебе уже только в отцы не записывали.
Голден хмыкнула, чуть нахмурившись:
— Если уж я бастард, — тихо проговорила она, — то и ты тоже. Или думаешь, это работает в одну сторону?
— Ох, не обижайся, — Муншэдоу немного смутилась, но, как всегда, быстро нашлась. — Просто… ты хоть на Блюблада похожа. Я-то вообще… — она усмехнулась, прикладывая копыто к груди. — Полагаю, я дочь Луны.
— Высоко берёшь, сестрица, — Голден фыркнула, застёгивая последнюю пуговицу на вороте. — Принцесса Луна как-то не особо к тебе тянется, если честно.
— А может, — задумчиво протянула Муншэдоу, глядя в зеркало, — ей просто не нравится живое напоминание о том, что даже аликорн может поддаться смертным страстям. — Она замолчала на мгновение, опуская взгляд. — Но знаешь, что?
— Что?
— Мне всё равно. — Она натянула капюшон униформы на плечи. — У нас есть работа. Кем бы мы ни были, в первую очередь, — мы, увы, служанки, Голди. И если я сегодня не донесу поднос вовремя, мисс Хемп мне башку оторвёт, и ни какая Луна меня не спасёт.
Голден усмехнулась, подходя к двери.
— Верно. Пошли, бастард.
— Вперёд, бастард старшей на очереди, — с притворным поклоном ответила Муншэдоу.
Две юные пони, родившиеся в роскоши богатых покоев, шагнули из спальни в бесконечные коридоры дворца — навстречу новому дню, где всё, как всегда, начнётся с полированных полов, искрящихся люстр и непоколебимого голоса старой Хорни Хемп, что не прощала ни одной оплошности.
Распрощавшись у поворота мозаичного коридора, две сестры разошлись в разные стороны, каждая ведомая своей обязанностью.
Голден Фезер, как обычно жизнерадостная, взлетела и устремилась по направлению к дневному крылу, её золотая грива вспыхнула в лучах утреннего солнца. Муншэдоу же, хмурясь и зевая, потащилась прочь в сторону лунных залов, с тенью в глазах и ворчанием на устах.
— Опять опаздываешь, Муншэдоу! — воскликнула старая служанка с туго затянутым чепчиком, хлестнув телом пыльную тряпку по полу.
— А вы всё ещё здесь, мисс Хорни Хемп? — буркнула Муншэдоу, недовольно потирая глаз и оглядываясь на пустой, полутёмный коридор. — Я надеялась, вы уже померли от старости.
— Я не оставлю этот бренный мир, пока ты не научишься приходить вовремя! Должен же тебя кто-то лупить за проступки, — буркнула старушка, и, пыхтя, потащила ведро за угол.
Голден Фезер лишь вздохнула, наблюдая за уходящей сестрой. Её взгляд, полный тихой печали, скользнул по чёрной спине Муншэдоу. В этой чопорной, строгой, почти машинной придворной жизни, сестра казалась чужеродным телом — слишком умной, слишком язвительной, слишком свободной.
Но выбора не было. Все мы играем те роли, что были даны нам при рождении. Или навязаны.
Вскоре Голден уже парила в зале с высокими сводами и мраморным полом, методично орудуя щёткой, старательно полируя плитку до зеркального блеска. Вниз на неё опускались световые пятна, вырезанные витражами, словно солнце само решило добавить красок в её унылую обязанность.
— Осторожнее, безродная мелочь! — послышался презрительный голос, и прежде чем Голден успела отреагировать, её едва не сбили с ног.
Принц Блюблад, как всегда не снизошедший даже до того, чтобы посмотреть на неё, прошествовал мимо, небрежно расправляя складки своего сюртука.
Голден, потеряв равновесие, слегка ударилась крылом о колонну, но ничего не сказала. Только покачала головой и снова взялась за щётку. Она знала, что в другом конце коридора, в тени мраморных арок, вот-вот появится лорд Фэнси Пенс с неизменной конфеткой в кармане и искренней улыбкой на устах.
И он действительно появился. Но в этот раз пегаска не успела к нему подлететь: её внимание отвлекло совсем иное.
Ниже, в саду, на залитом светом мраморе, неспешно прогуливались две фигуры: Принцесса Селестия — высокая, сияющая, как сама заря — и канцлер Нейсей, с вечно нахмуренным лбом, острым, как его язык.
Голден, забыв о своей работе, прижалась к перилам балкона, прячась за высоким вазоном, и ловила каждое слово, спускающееся вверх вместе с ветерком.
— ...до меня доходят крайне тревожные слухи, Ваше Высочество, — говорил канцлер тихо, но чётко. — Некоторые утверждают, что проход в Тартар был взломан. Более того — охранный цербер... мёртв.
Селестия остановилась, её взгляд был по-прежнему спокоен, хотя голос стал холоднее.
— Слухи, Нейсей. Не более. Тартар закрыт, все печати на месте. Мы проверили.
— А Муншэдоу? — канцлер прищурился. — Ничего… необычного?
— Всё идёт так, как и должно, — мягко, но с ноткой твёрдости ответила Селестия. — Она под наблюдением. Мы держим всё под контролем.
— Под чьим именно? — Нейсей вздохнул. — Когда она узнает правду? Когда её воспоминания...
Селестия опустила глаза.
— Она ещё слишком юна. И слишком уязвима. Но я понимаю ваши опасения. В скором времени ко двору прибудет новый капитан ночной гвардии. Его присутствие усилит защиту, и заодно снимет часть нагрузки с нынешнего состава.
Канцлер кивнул сдержанно, явно одобряя решение, но в его глазах всё ещё пряталась тень сомнения.
— Но вы так и не решили, кто займётся обучением её магии, — продолжил он. — Твайлайт Спаркл слишком… прогрессивна. Я бы сказал — чрезмерно. А я, как вы знаете, предпочитаю более консервативную дисциплину.
— Я надеюсь… — Селестия слабо улыбнулась, глядя вдаль, — ...что моя сестра всё-таки найдёт в себе силы. Только Луна сможет понять её по-настоящему.
Канцлер усмехнулся с оттенком печали:
— Не похоже, что принцесса Луна вообще желает лишний раз с ней пересекаться...
И в этот самый момент над их головами раздался глухой стук. На пол с грохотом упала ведёрко, а за ним и сама Голден Фезер, кубарем скатившись с балкона.
Селестия молча посмотрела вверх. Несколько мгновений она и Голден Фезер смотрели друг другу в глаза. Лицо принцессы оставалось спокойным. Даже тёплым.
— Кажется, кое-кто развесил ушки, — с лёгкой, почти весенней улыбкой произнесла аликорн, не поднимая глаз от золотого солнца, играющего бликами на мраморной плитке.
Канцлер Нейсей молча склонил голову — вежливо, но без лишних слов. Широкополая мантия мягко зашелестела, когда он развернулся и неспешно удалился прочь по коридору, оставляя после себя лёгкий аромат сухих пергаментов и ментола.
А в воздухе — неловкость. Сгущающаяся, как предгрозовая тишина.
— Я… Я не хотела… — пискнула Голден Фезер, опуская взгляд, словно надеясь спрятаться под ковром. — Это всё вышло случайно, честно. Я просто…
— Верю тебе, дитя, — тихо сказала Селестия, подходя ближе и ласково коснувшись крыла пегаски своим. — Ты никогда не давала поводов сомневаться. Не переживай.
Затем, с мягкой, но настойчивой добротой в голосе, она задала вопрос:
— Как ты себя чувствуешь среди прочих придворных, милая? Не обижают? Всего ли хватает?
— Всё просто идеально, ваше высо… Селестия, — быстро кивнула Голден, выпрямляясь, стараясь выглядеть собранной. Но потом, словно не удержавшись, добавила тише: — А… та беседа… с канцлером. Причём тут была Муншэдоу?
Селестия сделала вид, что отводит взгляд к вишнёвому дереву в саду, что склонилось к солнечной дорожке.
— Мелочи, — промолвила она чуть легче, чем следовало бы. — Ничего серьёзного, уверяю тебя. Не стоит переживать. Но раз уж зашла речь… как она? Ты ведь всё-таки её сестра. Ты всегда рядом, и знаешь лучше остальных.
— Она… — Голден замялась, потеребила край своей скромной накидки. — Она часто уходит в себя. Рассеянная. Читает втихаря. Особенно любит сказки. О прошлом. Иногда забывает про график, иногда… специально забывает.
— Не снимает линзы? — спросила Селестия, чуть склонив голову, как будто ей не просто было важно, но — по-настоящему дорого услышать ответ.
— Снимает, — кивнула Голден, слабо улыбнувшись. — Комплексует из-за глаз. Хотя уже привыкла. Она же с детства в них… Да и… вообще… мне кажется, жизнь при дворе — не её путь. Или, по крайней мере, не ночной двор.
— Что ты хочешь этим сказать? — глаза Селестии слегка прищурились, голос стал серьёзнее. — Есть что-то конкретное?
Пегаска замялась, опустив взгляд.
— Нууууу… — вырвалось у неё неуверенно, почти виновато.
— Где этот маленький монстр?! — рявкнула Луна, выходя из холодной тени колонн во внутренний коридор.
Её голос эхом прокатился по гулким сводам.
— Я вообще не понимаю, зачем вы, ваше высочество, держите её здесь, — торопливо пролепетала идущая рядом служанка. — Она ведь совершенно не хочет работать. Всё время отлынивает, грубит старшим, и… простите, но она демонстративно игнорирует все дворцовые протоколы и этикет.
Луна вздохнула. Тяжело, устало. С печалью, замаскированной под раздражение.
— Она… другая, — пробормотала принцесса себе под нос. — Всего лишь ребёнок.
Двери тренировочного зала отворились, и глаза Луны сузились. Мягкий свет заката проник сквозь витражи, рассыпаясь по каменному полу. В центре площадки, с небрежно сброшенным платьем служанки, стояла та, кто был источником всех её проблем: Муншэдоу.
Её дыхание было тяжёлым, срывающимся, а удары по поникенам — яростными и грубыми. Она била их без капли техники, без магии — только копытами, с каким-то отчаянным остервенением.
— МУНШЭДОУ! — королевский кантерлотский глас пронзил пространство, отозвавшись в каждом окне, как гром среди ясного неба. — ПО КАКОЙ ПРИЧИНЕ ТЫ НАГРУБИЛА СТАРШЕЙ СЛУЖАНКЕ, БРОСИЛА СВОЮ РАБОТУ И ПРОБРАЛАСЬ НА ТРЕНИРОВОЧНЫЕ ПЛОЩАДКИ?!
Пони вздрогнула, на миг застыла, затем соскользнула на пол, едва не влетев в стену. Но, поднявшись, стряхнув дрожь, она посмотрела прямо в глаза Луне.
— Потому что я не хочу больше быть вашей служанкой! Мне это уже осточертело! — голос дрожал, но не от страха, от ярости. — Потому что меня там все ненавидят! Потому что они издеваются надо мной — грузят как вьючную кобылу, прячут инструменты, бьют мокрыми тряпками, чтобы синяков не было! А вы! Вы этого не видите! Или делаете вид?!
Луна приоткрыла рот, желая возразить, но Муншэдоу шагнула вперёд — дерзко, почти вызывающе.
— А знаете почему? Знаете, почему я им не нравлюсь? Потому что каждый, КАЖДЫЙ пони в этом дворце шепчется за моей спиной. Откуда эта выскочка взялась? Как она здесь оказалась? Они говорят, что на это может быть только одна причина…
Её голос стал тише. Почти шёпот. Но в нём звенело что-то холодное.
— И мы оба знаем эту причину, не так ли, "мама"?
На лице Луны застыла смесь ужаса, гнева и чего-то ещё — куда более хрупкого и глубокого. Она молчала. Минуту. Другую. Сердце билось глухо.
— Как ты смеешь?! — выдохнула она, и голос её, хоть и не был криком, отдавался в стенах дворца тяжелым гулом. — Как ты вообще смеешь заявлять мне такое?
Служанка, стоявшая рядом, ойкнула, инстинктивно прикрывая рот копытами, будто сама совершила преступление. Но Муншэдоу — не дрогнула. Она только фыркнула, выпрямив спину, словно это был не гнев богини ночи, а лишь ветер в лицо.
— О, простите, — с фальшивым удивлением произнесла она, — я думала, вы в курсе. Это же ни для кого не секрет… хотя бы среди слуг. С тех самых пор, как я появилась в этом мире, у всех один и тот же вопрос на устах: кто мои родители? Как так получилось, что в год, когда вы вернулись из ссылки, вдруг появились мы с сестрой — странные, без родословной, словно с луны свалившиеся, если вы понимаете о чём я. И ни одного ответа, что бы развеять сплетни.
Лицо Луны дернулось, будто её ударили. В голосе звенела ярость, смешанная с чем-то иным, куда более глубоким.
— Да за такие слова… я просто напросто выгоню тебя. Ты недостойна даже своей комнаты во дворце.
Но Муншэдоу лишь повела ухом, спокойная, как гладь озера.
— Вы не посмеете. Селестия не позволит. И… мне не нужно ваше признание, если уж на то пошло.
— Тогда чего ты добиваешься?! — рявкнула Луна, шагнув вперёд, — Зачем всё это?!
Муншэдоу взмахнула тренировочным мечом, не угрожающе — вызывающе, с дерзкой решимостью в каждом движении.
— Я добиваюсь права решать свою судьбу. Права быть собой, а не чьей-то служанкой с запретами и притворными улыбками. Я хочу знать правду.
— Какую ещё, звёзд ради, правду?!
Муншэдоу не сводила с неё взгляда. Он был ясным, почти холодным.
— Жеребята не берутся из воздуха. Я хочу знать — кто мой отец. Или я уйду. Навсегда.
Молчание, резкое, как хлыст. Потом — тяжёлый вдох Луны. Она медленно обернулась к служанке.
— Вон, — тихо сказала она.
— Принцесса, я...
— ВОН, — крик разрезал воздух.
Они остались одни. Под тенью стен, в зареве вечерних огней. Луна стояла недвижимо, как статуя, потом шагнула к стойке с оружием и, без лишних слов, выбрала меч. Она даже не пыталась скрыть, что дрожит от ярости.
— Ты считаешь, что достойна иной судьбы? Что не рождена быть служанкой? — процедила она сквозь зубы, — Ты хочешь правду? Хорошо.
Она подняла меч.
— Если одолеешь меня — я признаю тебя своей дочерью. Дам тебе место в Ночной Гвардии, и отвечу на все вопросы. Но если проиграешь — ты больше не посмеешь даже думать... поднимать свой голос на меня, и смиренно будешь исполнять возложенные на тебя обязанности.
Муншэдоу усмехнулась. Тихо, почти с теплотой.
— По копытам, — сказала она. И прыгнула.
Бой вспыхнул с ходу — необузданный, бурный, почти первобытный. Муншэдоу бросалась вперёд с отчаянной силой, меч в её копытах свистел, как ураган.
Но Луна… была другой. Грациозной. Безупречной. Она отклонялась, словно сквозь воду, её меч блокировал удары почти лениво, словно насмехаясь.
— Ты неуклюжа, — холодно бросила она. — Клинок — это продолжение твоего тела, твоей воли. А ты им размахиваешь, как дубиной. Так же глупо. Так же яростно. Так же… как Най… — прошептала она и осеклась, кусая язык.
Ошарашенная Муншэдоу попыталась атаковать, но Луна пошла в наступление — удары были точны, как капли дождя, каждый вымерен, каждое движение — отточено веками практики. Муншэдоу отступила, резко телепортировалась вбок, лишь раз задев Луну краем меча.
Капля крови на синей коже.
— Хочешь играть грязно? — прошипела Луна. — Что ж…
И взмыла вверх, расправив крылья. Муншэдоу только открыла рот:
— Это нечестн…
Но удар обрушился раньше слов. Луна спикировала вниз с мощью метеора, сбивая Муншэдоу с ног. Меч хлестнул по её лицу — один точный удар, сокрушительный, со звоном разбивая линзу. Осколки стекла брызнули, один — вошёл под веко.
Муншэдоу вскрикнула, упала, инстинктивно закрыв лицо копытами. Из-под них текла кровь. Она тихо всхлипывала, прижимаясь к земле. Из-под треснувшей линзы тускло сверкал один-единственный, затянутый слезами тёмно-синий глаз с хищным, суженным зрачком. Луна застыла, глядя на неё, как на нечто внезапно ставшее пугающе хрупким. Не враг. А юная, растерянная кобыла, ещё ничего не понимающая в жизни.
Её сердце болезненно сжалось.
Она не могла отвести взгляд от алой струйки, скользившей по щеке юной единорожки. Всё, что минуту назад кипело в её жилах — гнев, презрение, бешенство — исчезло, оставив только тупую вину и нарастающий страх. Осторожно, словно боясь потревожить нечто невидимое, Луна отступила на шаг, и голос её дрогнул, лишённый былой уверенности:
— Ты… ты сама вынудила… ты… сама во всём виновата…
— Луна! — резко раздался голос, мощный, как раскат грома, и как нож по нервам.
На площадку вбежала Селестия, за ней — Голден Фезер. Крылья Селестии вздрогнули, когда она увидела кровь, стеклянные осколки, зияющий порез. Её глаза безжалостно сверкнули на сестру.
— Что ты наделала?!
Луна отшатнулась, опуская меч. Она не знала, что сказать. Всё, что готово было сорваться с её уст, звучало ничтожно перед фактом случившегося.
— Она... — голос сорвался, — она назвала меня... матерью…
Селестия вскинула голову, её грива затрепетала, как пламя на ветру.
— И ты решила за это покалечить её?
— Я... не хотела... оно само... я не думала... — Луна говорила всё тише, будто каждое слово вытесняло воздух из её лёгких.
— Замолчи, — холодно оборвала её Селестия.
Тем временем Голден Фезер дрожащими копытами обнимала свою сестру, прижимаясь к её боку, пытаясь не разрыдаться вслух:
— Ты только держись… мы с тобой… я здесь, слышишь? Сестрёнка… ты не одна…
Селестия склонилась к единорожке, запуская мягкий, сияющий поток магии в рану. И хотя она делала это с осторожностью, ноги её дрожали — не от усталости, а от еле сдерживаемой злобы. Она подняла Муншэдоу в свои объятия, бережно, словно хрупкий фарфор, и, прежде чем расправить крылья, глухо сказала, не глядя на Луну:
— Ты очень… и очень разочаровала меня.
И унеслась прочь, оставляя Луну стоять в одиночестве — будто вновь, как тысячу лет назад, когда весь мир отвернулся от неё.
Она опустилась на колени, копыта бессильно подогнулись, пока внутри всё болезненно жгло.
Вечером, когда тишина снова обволокла коридоры дворца, Селестия сидела у кровати. Белые простыни контрастировали с угольно-чёрной шерстью юной единорожки, чьё лицо было перевязано бинтами. На месте левого глаза покоилась аккуратная повязка, а по другой щеке струилась магия, залечивая глубокий порез. Рядом, в кресле, притихла Голден Фезер, неотрывно следя за сестрой.
— Я не ожидала... такого от неё, — сказала Селестия тихо, не к кому-то, а в пустоту. — Не от Луны. Не теперь…
— Она больше не тронет её, — прошептала Голден. — Вы ведь пообещали… Вы сказали, что не дадите Муншэдоу в обиду…
Селестия кивнула. Её взгляд упал на лицо кобылы. Словно услышав их, Муншэдоу шевельнулась. Губы её зашевелились, но слов не было — только бессмысленные шепоты, отголоски сна или бреда.
Во сне Муншэдоу стояла на поверхности луны.
Безжизненная равнина простиралась вокруг неё до самого горизонта, скованная цепями, что стягивали её тело и душу. Тысячи замков фиксировали её движения, пока она смотрела вниз, на синюю планету, влекущую её как проклятие.
И тогда — голос. Глубокий. Мягкий. Шепчущий, как лёгкий туман на грани рассудка.
— Спустя тысячу лет… когда звёзды помогут тебе сбежать… когда ты вернёшься, чтобы принести вечную ночь… я… я всё ещё буду здесь.
Я буду ждать тебя… как прежде.
И никогда не оставлю… моя королева…
Муншэдоу подняла забинтованную голову. В небе вспыхнули звёзды. Одновременно с этим, никто не заметил, как в зеркале, что висело у двери, промелькнула тонкая тень. Чужая. Невесомая. И исчезла, не оставив и следа.