Оживший кошмар

1. Рождённая по ошибке

Когда сияние Элементов Гармонии поглотило её, мир на мгновение исчез. Пелена безумия, плотная и вязкая, рассыпалась прахом. Голоса, шепчущие ей о вечной ночи, о пожраном солнце и замерзших мирах, умолкли. Словно резкий вдох после долгого погружения под воду, в сознание Луны вернулись тишина, ясность... и боль.

Она стояла — ошеломлённая, сбитая с толку — перед лицом сестры, которую не видела более тысячи лет. Мир вокруг будто рассыпался на осколки сна, и среди них сияли шестеро незнакомых пони, окутанных мерцающим ореолом. Луна не знала, кто они. Но они — были носителями чего-то древнего. Элементы… Гармонии?

Как бы то ни было, вековая привычка держаться с достоинством, пусть даже в тот миг внутри неё всё сжалось, сработала как щит. Спина выпрямлена, подбородок гордо поднят. Как будто никакого изгнания не было.

Очередная история подошла к концу. Очередной злодей, пусть и рождённый из боли и страха, был повержен. Закончилась сказка, написанная звёздами, о двух сёстрах, разлучённых на целые эпохи. Гармония была восстановлена. Века прошли — и вот, они вновь стояли рядом.

---

— Ну и дворец же ты выстроила, — с ноткой ироничного восхищения проговорила Луна, медленно проходя по мозаичному полу нового зала. — Наш старый и наполовину не был столь… утончённым.

Селестия мягко улыбнулась, подходя ближе и обнимая сестру.

— Времена меняются, и нам нужно меняться вместе с ними, — ответила она сдержанно. — Тебе ещё многое предстоит узнать, сестра.

Её голос чуть дрогнул, и после паузы она добавила:

— Но… некоторые вещи… не могут ждать.

Луна нахмурилась, насторожившись.

— О чём ты?

— О том, что история с Найтмер Мун… увы, ещё не закончилась, — тихо произнесла Селестия.

В тот же миг на окна и двери опустился сияющий барьер — прозрачный, но плотный. Звуки затихли. Луна едва заметно отпрянула, взглянув на сверкающие грани, сомкнувшиеся вокруг них, как хрустальный гроб.

— Сестра, — её голос стал холоднее. — Объясни, что происходит. Немедленно.

Селестия тяжело вздохнула. Её белое крыло медленно развернулось, и из-под него она извлекла свёрток — мягкий, обернутый в ткань, что мерцала лунным светом. Свёрток тихо сопел.

Она положила его на стол.

Ткань чуть развернулась… и Луна увидела её.

Маленькая кобылка. Совсем младенец. Аликорн — с крошечными крылышками и слабым рогом, спящей мордашкой… цвета ночи. Её шёрстка была черна, как безлунная тьма, а грива — с фиолетовым отливом. Но главное — на крошечном боку поблёскивала кьютимарка, до боли знакомая, до отвращения узнаваемая.

— Найтмер Мун?! — выдохнула Луна, отшатываясь. — Что это… что это за издевательство?!

Селестия приложила копыто к губам, шикнув:

— Не так громко. Она спит.

Луна всмотрелась в детское личико. Оно было... спокойным. Даже умиротворённым. И тем не менее — каждая черта вызывала у неё прилив злости.

— Откуда?.. Как?! Это невозможно! — проговорила она дрожащим голосом. — Она не была… отдельным существом! Это было... безумие. Моё безумие!

— Я нашла её… там же, где и тебя, — тихо произнесла Селестия. — После того как ты… ты вернулась, она лежала в зале неподалёку. Я… не могла её оставить.

Луна замолчала, с трудом веря в услышанное. Нервно заходила по комнате, то и дело бросая взгляды на младенца.

— Это бред, — наконец выдохнула она. — Осколок души не может стать живым существом просто так! Он не… не спит, не сопит, не выглядит как… как безвинный ребёнок!

Селестия опустила глаза.

— Возможно, этого и не должно было быть. Но… может быть, часть тебя — глубинная, забытая — отторгнула то, чем стала… и та тьма обрела форму. Плоть. Жизнь. В каком-то смысле, Луна… ты — её мать.

— Нет! — воскликнула Луна, сдавленно, с болью. — Я… не мать! Ни ей, ни этому… чудовищу! Пусть она и выглядит как дитя, внутри… внутри это — Найтмер Мун! Ты понимаешь?!

Селестия подняла детёныша, прижав его к груди.

— Посмотри на неё. Она ни в чём не виновата. Это не чудовище. Это новая жизнь. И… она заслуживает своего шанса.

Луна молчала. Смотрела, и только тяжело дышала, едва сдерживая эмоции.

— Это не жизнь… — выговорила она наконец. — Это… эхо проклятия. Отголосок кошмара. Что ты собираешься с ней делать?

Селестия смотрела на спящее чёрное дитя, будто пытаясь разглядеть в её крохотных чертах что-то от чудовища, которым та недавно была.

— Вряд ли она просто так… взяла и переродилась, — негромко сказала Селестия, нарушая хрупкую тишину. — И если звёзды и сама гармония допустили это… мы должны вырастить из неё достойную пони. Ту, чья жизнь не будет отравлена грехами прошлого.

Луна молча смотрела на младенца. Тот слегка шевельнулся, издав тихий, хриплый писк, словно отголосок иного мира, мира холодной луны и пустоты.

— И что ты предлагаешь? — наконец спросила она с глухой усталостью в голосе. — Признать её своей дочерью? Притвориться, что всё это нормально?

Селестия закатила глаза, с усталой улыбкой, столь знакомой и родной.

— Разумеется, нет. Я не настолько оторвалась от реальности, как думаешь. Внезапное появление нового аликорна… да ещё после событий с вечной ночью… вызовет бурю вопросов. — Она аккуратно погладила младенца по щеке. — Мы не можем сразу раскрыть ей правду. Но и вечно скрывать — невозможно. Она заслуживает честности. Со временем.

Луна нахмурилась.

— Возможно, стоит просто… отдать её в приют. Подальше от дворца, подальше от нас. Позволить ей расти, как обычной пони. Без давления.

Селестия покачала головой.

— Нет, сестра. Она будет расти здесь. Под нашим присмотром. — С этими словами она наклонилась, коснулась рогом лба младенца, и светлая волна заклятия окутала тело кобылки. Её крылья исчезли, оставив видимость простой единорожки. — До поры до времени она будет жить при дворе. Мы будем учить её, вести за собой… и однажды, когда придёт время, она обретёт истинную форму.

Луна осторожно приблизилась, глядя на ребёнка с выражением недоверчивого изумления. Медленно, почти не веря себе, она дотронулась до её бока.

— Она холодная, — прошептала Луна, убирая копыто. — Будто лёд. Неестественно холодная для живого существа.

Селестия мягко кивнула.

— Я тоже это почувствовала. Возможно, это… остаток её природы. Но она — дитя. И ей нужно имя… и сестра.

Луна нахмурилась.

— Сестра? Что ты…

Но не успела она договорить, как Селестия напрягла рог, и свет в зале словно ожил. Воздух задрожал, и среди волны теплого сияния, преломляющегося на мраморе пола, появилось второе дитя. Новорождённая пегаска, с сияющей жёлтой шёрсткой, золотистыми волосами, в которых мерцала голубая прядь, кричала, шевелилась, словно возмущённая самым фактом своего появления. В ней не было ни крохи тени — лишь жизнь, свет и необузданная энергия.

Селестия уже держала её, поглаживая по спинке, и успокаивая.

— Что ты сделала? — сдавленно спросила Луна, сделав шаг назад.

— Отдала часть своей души, — мягко, почти шёпотом произнесла Селестия, не отрывая взгляда от новорожденной. — Чтобы вдохнуть в мир новую жизнь. Чтобы она стала её сестрой. Светом к её тени. Уравновешивающим началом. Я уверена, она станет ей опорой. Другом. И наставницей, если потребуется.

Луна изумлённо покачала головой, ошеломлённо всматриваясь в двух младенцев: чёрного, почти безжизненного… и сияющего, полного энергии и света.

— Ты всегда стремилась всё контролировать… — прошептала она. — Но создавать новую жизнь ради этого?

— В таких делах, Луна… нельзя быть слишком осторожной, — произнесла старшая сестра, не отрывая взгляда от детей.

Аликорн молчала. Её взгляд медленно скользил по маленьким телам, замирая на жеребёнке с бледно-жёлтой шерстью, что лежала чуть ближе к свету. Взгляд принцессы ночи замер на её боку, где, несмотря на возраст, уже расцвела кьютимарка: солнечный диск, прикрытый театральной маской. Символ парадокса. Лжи, оберегающей правду.

— И кто же она такая, скажи мне? — спросила Луна негромко, сдержанно, но с лёгкой настороженностью, всё ещё изучая метку на боку жеребёнка.

Селестия мягко коснулась гривы сияющей пегаски, позволив локону золотистых волос обвить её копыто, как виноградную лозу.

— Это Голден Фезер, — произнесла она почти шепотом, с какой-то особой нежностью, — моё маленькое солнце после долгой ночи, что длилась тысячу лет.

Она замолчала на миг, переводя взгляд на вторую — на ту, чьё дыхание оставалось едва уловимым, будто сам воздух колебался от её присутствия.

— А вот ей… — Селестия помедлила, подбирая слова, — ей нужно новое имя. Настоящее, что станет первым шагом к новой судьбе.

— Муншэдоу, — вдруг резко произнесла Луна, будто имя само вспыхнуло в её памяти. Оно… идеально для неё.

Селестия слабо улыбнулась, опускаясь рядом, и аккуратно укладывая двух младенцев плечом к плечу, словно противоположности, разделённые и соединённые в одном дыхании.

— Добро пожаловать в этот мир, маленькая Голден Фезер… и принцесса Муншэдоу, — сказала она торжественно, но с материнской теплотой, и лёгким движением потрепала пушистый хохолок пегаски. — Я обещаю вам… мы сделаем всё, чтобы вы выросли в любви. В гармонии. В счастье, которого, быть может, не познали мы сами.

Луна тяжело вздохнула, её лицо помрачнело, словно тень вновь легла на её сердце.

— Восстанавливать ночной двор, возвращать утраченное за столетия влияние… и параллельно следить за двумя жеребятами. — Она криво усмехнулась. — Даже для принцессы это, скажем так, непростая задача. Быть может… может, стоит найти им приёмную семью? Пускай растут под надзором, но не на глазах у всего двора. Без лишнего внимания.

Селестия повернула к ней голову, уголки её губ дрогнули в загадочной улыбке.

— Я знаю, кто сможет помочь нам растить их, — мягко сказала она, опуская взгляд на пегаску, что зашевелилась во сне. — За все эти годы, Луна, у тебя появилась племянница. К счастью, она умеет ладить с детьми. Вам определённо стоит познакомиться.

— Племянница? — недоверчиво приподняла бровь Луна, но тут же отвернулась, будто уже поняв, о ком идёт речь. — Ах… она.

На мгновение в голосе Луны промелькнула усмешка — колючая, но не злая. Потом она снова стала серьёзной, глядя на спящих жеребят.

— Надеюсь, — тихо прошептала она, — я не совершаю ошибку. Что бы ты там ни думала, Тия… такие игры с судьбой редко заканчиваются как в сказке.

Селестия слегка склонила голову, позволив свету скользнуть по её гриве, как по волнам рассветного неба.

— А может, настало время, чтобы сказка началась. Пусть и с трудной главы.

Тишина вновь воцарилась в зале. Две сестры, две судьбы… и два крошечных сердца, бьющихся рядом, в начале пути.

2. Мой маленький кошмар

— Ты что… ты только что сдвинула солнце!? — раздалось резкое шипение, будто хлёсткий удар хлыста, эхом прокатившееся по сводчатому залу.

Принцесса Луна стояла посреди комнаты, держа в копытах взъерошенного жеребёнка с чёрным оттенком шерсти, чьи крошечные копыта всё ещё подрагивали. Её уши слегка дрожали от сдерживаемого раздражения. Внизу, на мраморном полу, жёлтая пегаска тянула копытца вверх, к сестре, что-то невнятно скуля, издавая тонкие повизгивания, будто просясь: «Ну пусти, ну пожалуйста...»

— Прекрати, Голден, — буркнула Луна, бросив сердитый взгляд вниз. — Уж если ты мечтаешь стать актрисой, научись сначала притворяться невинной после преступления, а не до него.

Она тяжело вздохнула и, нахмурившись, опустила Муншэдоу на пол. Маленькая единорожка прижалась к сестре, повиснув на её крыле, словно и не подозревая, что только что чуть не устроила катастрофу вселенского масштаба.

— Слишком рано, — пробормотала Луна себе под нос, отходя к письменному столу. — Слишком рано пробуждаются твои силы... Если так пойдёт и дальше, ты солнце на орбиту загонишь раньше, чем научишься выговаривать «астрономия».

Свинцовая тишина повисла на пару мгновений, нарушаемая лишь звонким хохотом Голден Фезер, что уже вовсю носилась по залу, волоча за собой сестру. Муншэдоу неохотно позволяла себя тащить, но в уголках её губ затаилась скрытая улыбка.

Луна вновь наклонилась к столу, взгляд её скользил по свиткам, расстеленным перед ней. Они пахли старой пылью, грифелем и крошащимся временем — воспоминания, заключённые в бумаге. Это были уцелевшие документы времён Восстания Найтмер Мун. Фрагменты приказов, рапорты, наброски тактических планов… Всё, что осталось от тех нескольких, долгих, горьких лет, когда её имя внушало страх.

Она уже углубилась в один из манускриптов, когда послышался лёгкий скрип — дверь медленно отворилась, пропуская струю золотого света и знакомый, мягкий голос:

— Голди, перестань таскать сестру за хвост. А ты, Муншэдоу, — голос наполнился легким смешком, — пожалуйста, не двигай больше солнце…

Селестия грациозно вошла в зал, с улыбкой на губах и лёгким взмахом крыла. Она подошла к Муншэдоу и ласково потрепала её по гриве:

— Никакой вечной ночи, юная принцесса, пока ты не съешь всё, что тебе положили. Такой вот у нас теперь государственный порядок.

Луна фыркнула, отложив свиток:

— Это невозможно. Я пытаюсь воссоздать хронологию восстания, а вокруг мечутся эти двое, словно кометы. Если так пойдёт, я к утру вместо отчёта по архивам составлю план эвакуации дворца от разбушевавшихся жеребят.

Селестия лишь усмехнулась, её взгляд стал загадочным:

— Не переживай, сестрёнка. Та, кто поможет нам в этом… уже здесь.

Дверь вновь отворилась. В комнату вошла стройная фигура в простом, но изящном плаще. Её шаги были мягкими, почти танцующими, а густая розовая грива была аккуратно заплетена в тугой хвост. Она остановилась, опустилась в грациозный поклон.

— Ваше высочество, — произнесла она с лёгким оттенком волнения. — Моё имя — Ми Аморе Каденс. Мы… возможно, встречались, когда я ещё была младенцем.

Луна приподняла бровь, потом чуть усмехнулась.

— Как я могу забыть то милое создание, которое я выносила на своих крыльях из пылающей Кристальной Империи, спасая от когтей обезумевшего Сомбры? — проговорила она, с лёгкой грустью в голосе. — Да… теперь ты выросла. И стала красавицей. Я рада видеть тебя, дорогая.

Каденс чуть покраснела от похвалы и тепло улыбнулась:

— У меня так много вопросов к вам… столько всего хочется узнать. Но… — она перевела взгляд на носившихся по залу жеребят, — кажется, сейчас куда нужнее услуги няни, верно?

Луна устало махнула копытом в сторону ночного гвардейца — мрачного фестрала, на спину которого уже влезла Голден, а Муншэдоу, слегка кося глазами, пыталась дотянуться до его уха. Фестрал не издавал ни звука, но весь его вид кричал о смирении с судьбой.

— Они делают вид, что он скала. А он делает вид, что скале это нравится, — прокомментировала Луна.

Каденс весело рассмеялась:

— Какие чудесные жеребята! Просто прелесть.

Обе малышки вдруг замерли, заметив незнакомку. Несколько мгновений они изучали её, нахохлившись, как две пугливые синицы. Но затем, будто поддаваясь на тёплую, сияющую ауру, что словно исходила от самой Каденс, они бросились в её распахнутые объятия. Она прижала их к себе, шепча ласковые слова, пока Селестия наблюдала за сценой с мягкой, одобрительной улыбкой.

Момент прервало вежливое покашливание.

— Прошу прощения за вторжение, ваше высочество, — в зал вошёл канцлер Нейсей. Он был, как всегда, сух и точен, словно вырезан из пергамента. На его спине покоилась высокая стопка свитков.

Поклонившись, он подошёл к Лунe и аккуратно сложил бумаги перед ней.

— Как вы и просили, всё, что нам удалось собрать по архивам времён Восстания Лунной Пони. Увы, многое сгорело в старом замке, но… кое-что сохранилось.

Луна кивнула, принимая свитки.

— Благодарю, канцлер. Даже не представляете, как это важно.

Луна уселась по удобнее, низко опустив голову над свитками, тусклый свет лампы бросал длинные тени на древние пергаменты, исписанные выцветшими чернилами. Она молчала, её взгляд блуждал по строчкам, но мысли были где-то далеко. Наконец, с долгим, утомлённым вздохом она проговорила, не отрывая взгляда от документа:

— Даже не знаю, что страшнее... — её голос звучал глухо, почти с отголоском усталости. — Быть увековеченной в памяти как воплощение предательства… или вовсе быть забытой. Как будто никогда и не существовала.

Наступила тишина. Даже жеребята, только что вертевшиеся вокруг, замерли, ловя настроение комнаты. Каденс бросила быстрый взгляд на Селестию, словно ища у старшей наставницы слов, но та лишь мягко качнула головой. Тогда канцлер Нейсей, с заметной долей неловкости, кашлянул в копыто и шагнул ближе, стараясь звучать как можно почтительнее:

— Ваше Величество… прошу простить мне дерзость. Я ведь один из немногих, кому открыли правду о… происхождении этих двух кобылок, — он покосился на жеребят, которые с весёлым озорством продолжали покушаться на его бородку. — Но, смею заметить, что для нации рождение ещё одного аликорна… особенно с такой, гм, направленностью, как у Муншэдоу…

— А что ты вообще знаешь об аликорнах, канцлер? — перебила Луна резко, поднимая взгляд. Её глаза, холодные и глубокие, застыли на нём. — Какие там “направленности”? Вы может теперь специалист по природе бессмертия?

Селестия поспешно вмешалась, её голос был тёплым, но настойчивым:

— Луна… он не хотел ничего дурного. Просто… после всего, что ты пережила, всё звучит иначе, я понимаю…

— Всё в порядке, — неожиданно мягко сказал Нейсей, и даже слегка улыбнулся. — Я прекрасно понимаю вашу реакцию, Принцесса Луна. И вам не за что извиняться. Однако… — он сделал шаг вперёд, с заметной осторожностью, словно подходя к дикой зверушке, — я изучил всё, что связано с аликорнами. И особенно с теми трагическими событиями.

Луна усмехнулась, мрачно, едва заметно.

— “Трагическими”… Как благородно звучит. Так пишут, когда хотят не вспоминать подробности.

— В летописях… — продолжил Нейсей, чуть понизив голос, — Найтмер Мун описана как… решительная. Если не сказать — жестокая.

Луна фыркнула, поднявшись, словно её тело несло груз не одного тысячелетия, а многих.

— Решительная, говоришь? — её губы изогнулись в кривой усмешке. — Расплывчатая формулировка. По правде — она была чудовищем. Безумной, садистской, одержимой идеей власти. Чудовищем, которое носило моё лицо и говорило моим голосом. — Она тяжело выдохнула. — Иногда мне кажется, что даже луна была рада, когда меня сослали на неё. Хоть немного — но стало тише.

Каденс, опустив глаза, сделала шаг ближе, её голос был тёплым и обволакивающим:

— Но ведь вы — не она. То, что с вами произошло… это не определяет вас целиком. Вы выбрали свет, Луна.

— Свет... — глухо повторила та, вновь глядя на свитки. — Ты знаешь, Каденс, свет утомителен. Он требует постоянных усилий. Постоянного внимания. Тени же приходят сами. Они терпеливы. Они не зовут, но всегда ждут. Стоит лишь отвернуться.

— Но ведь именно мы прогнали их, — мягко ответила Селестия. — Пусть и не без последствий.

— Мы. — Луна посмотрела сначала на сестру, затем на Каденс. — Ты, она… носители элементов гармонии, даже эти маленькие сгустки хаоса, — добавила, кивая в сторону жеребят, которые в этот момент как раз пытались вскарабкаться на стул канцлера.

— Эй, эй! — вскрикнул Нейсей, поспешно убирая бумаги с края стола. — Пожалуйста, только не на документы! Это подлинники, им почти тысяча лет!

— Похоже, теперь у вас будет подлинный отпечаток копытного искусства, — с усмешкой произнесла Каденс, поднимая Муншэдоу на спину. — Надо же, какой у тебя сильный магический фон… и характер в придачу. Прямо как у…

— Не говори этого. — Луна резко подняла копыто. — Пусть она будет собой. Ни Луной, ни Селестией, ни кем-либо ещё. У неё есть право не быть продолжением чьей-то тени.

— И я думаю, именно с этим она справится лучше всех, — уверенно сказала Каденс, глядя на жеребёнка, теперь тихо обнимающего сестру.

— Если, конечно, кто-нибудь убережёт нас всех от её попыток сдвинуть солнце, — буркнула Луна, вновь опускаясь к столу.

— О, мы все тут немного… сдвинуты, — заметила Селестия, не скрывая улыбки. — Главное, чтобы это движение было вперёд.

Каденс, с лёгкой улыбкой на губах, подошла к Муншэдоу, устроившейся у края ковра и что-то жевала с задумчивым видом. Она мягко, но с озорством похлопала её по голове, взъерошив гладкую тёмную гриву.

— Ну скажи мне, — пропела она, почти мурлыча, — ну как у такой очаровательной, пухлощёкой милашки может быть хоть что-то нездоровое? — Она игриво подмигнула. — Кто у нас тут безумный аликорн, а? Кто хотел навеки окутать Эквестрию вечной ночью, а?

Жеребёнок фыркнула, вытянула шею и потянулась к её гриве, как будто желая ухватить её зубами, но Каденс уже защекотала её, весело покатываясь на ковре. Смешок Муншэдоу наполнил комнату — звонкий, глупый, детский — от которого даже стража у дверей не смогла сдержать лёгкой улыбки.

Селестия лишь покачала головой, а Луна, бросив взгляд на сестру, вздохнула, опуская перо на пергамент.

— Она смеётся… — произнесла Луна с тенью в голосе. — А когда-то она же и наказывала за смех. Без пощады. Она карала тех, кто осмеливался не преклониться. И тех, кто просто… вызывал подозрение. Она была параноиком, что вымещал свой гнев на невинных.

Канцлер, что до этого сдержанно наблюдал за сценой, чуть наклонил голову, расправляя складки своего плаща.

— Быть может, — сказал он тихо, но с теплотой, — и всё же… она была могучим воином. Её магия не уступала принцессе Селестии. Так или иначе, Найтмер Мун — это часть истории. И если в этой истории возможно искупить ошибку — то она бесценна. Новый аликорн, с подобной природой… это не проклятие. Это дар. Защитник, а не палач.

— Вы говорите это, как будто знаете, о чём рассуждаете, — Луна чуть прищурилась. — А на самом деле, канцлер, вы едва ли понимаете, как рождались такие, как она.

— Простите, если был неучтив, — канцлер чуть склонил голову. — Но я ознакомился с записями. С летописями. Найтмер Мун… если верить хроникам, вопреки своей безумной идее, обладала решимостью. Да, возможно — жестокостью. Но мир не удержать одними цветами. Кому как ни вам это понимать?

— Решимость? — Луна усмехнулась. — А я теперь, выходит, нерешительная. — Она вздохнула и взглянула на Муншэдоу. — Нет, Найтмер Мун была безумной. Алчным чудовищем, со сломанным разумом. Монстром с гнилью в сердце. Не стоит приукрашивать прошлое ради будущего.

— Даже так… — канцлер развёл копытами. — Возможно, события, что привели к тому… восстанию… не повторятся.

— Вы не знаете, какие события привели к нему, — спокойно, но с твёрдостью перебила Луна.

Канцлер обернулся к Селестии, подняв брови.

— Простите, но разве дело не было в том, что принцесса Луна… считала, что её никто не ценит? Что её ночь — нелюбима, забыта?

Селестия, уловив в его голосе не обвинение, но растерянность, неловко улыбнулась. Её взгляд был тёплым, но где-то глубоко в нём таилось старое сожаление.

— Это была лишь одна причина, канцлер, — произнесла она мягко. Всё было куда… сложнее. Но всё это — в прошлом. И сейчас… — она медленно опустила взгляд на жеребят — …нам нужно смотреть вперёд.

Селестия протянула копыта, бережно поднимая Голден Фезер. Та, пегаска с золотой гривой, заплетённой в аккуратную косу, уютно устроилась у неё на груди, беззаботно повизгивая.

Селестия опустила лоб к её лбу, и коснулась его с ласковой нежностью.

— А ты, моя маленькая Голди… — прошептала она, — ты будешь следить за сестрой. Защищать её, наставлять… оберегать. Я рассчитываю на тебя. И Эквестрия рассчитывает.

Пегаска, ничего не понимая, лишь радостно фыркнула, прижавшись к тёплому телу Селестии ещё крепче, будто угадывая, что здесь — самое безопасное место в мире.

На мгновение в зале воцарилась тишина. Лишь тихий писк жеребят и шелест пергамента в углу.

Муншэдоу, до этого смотревшая на происходящее со стороны, с неуверенностью поднялась и сделала пару шагов к Луне. Она прижала уши, замерла, словно ожидая… Но Луна, не отрывая взгляда от свитков, только вздохнула:

— Иди, понадоедай кому-нибудь другому, маленький монстр.

— Луна! — тут же резко откликнулась Каденс, укоризненно хлопнув крылом.

Луна подняла глаза к потолку, словно обращаясь к звёздам за терпением.

— Хорошо, хорошо, — пробормотала она и с некоторой демонстративной неохотой подняла жеребёнка. — Запомни этот порыв доброты, Муншэдоу. В ближайшее время новых не предвидится. Всё равно осталась такой же ледяной, как и раньше.

Муншэдоу ничего не ответила. Лишь глубоко вдохнула и прижалась к тёплой груди Луны, тихо, почти незаметно. Её глаза закрылись, скрывая под линзами вытянутые, звериные зрачки.

Луна, опустив взгляд, медленно провела копытом по её спине. И не произнесла ни слова. Только один едва слышный выдох скользнул по комнате.

— Монстр… — почти нежно.

3. Ты не получишь ни прощения ни признания

Тишина ночи легла на стены замка, как прозрачный туман, напоенный ароматом лаванды и книг. Сквозь приоткрытую створку окна в комнату проникал бледный свет луны, ложась серебряной вуалью на пол и мебель. В этом мерцающем свете, словно в зыбком сновидении, сидела Луна, укрывшись мягкой тенью. Она склонилась над колыбелью, где тихо посапывали два жеребёнка, и на её строгом лице впервые за долгое время появилась улыбка — тонкая, неуловимая, как лунный отблеск на воде.

Сквозь темноту она поправила сбившееся одеяло, осторожно, как будто касалась крошечных звёзд. И в этот момент, почти беззвучно, один из жеребят дёрнулся, и Муншэдоу, разомкнув веки, уставилась прямо на неё. Два глаза — ледяные, глубокие, с узкими зрачками. Ни капли испуга, ни детской растерянности. Только тишина и взгляд, что проникает сквозь века.

И тогда — словно мир затих и сжался до точки.

Их глаза встретились. И Луна, не осознавая, как, вдруг словно провалилась в глубины её зрачков, как путник в бездонную пропасть. Не просто воспоминание — это было возвращение. Возвращение в то, чего она не хотела вспоминать, к тому, от чего бежала веками.

Мрачные песнопения, эхом качающиеся над льдами Кристальной Империи. Стон рогов, и топот тысяч копыт. Тени сгущаются в снегу, и он идёт — тот, чья душа пылала клятвой. Чудовище из теней — не он, но в его теле. Красные глаза, опустевшие и безумные. Ни мольбы, ни крик не смогли пробиться к нему сквозь эту бездну. Она бежит, унося последний отблеск надежды — жеребёнка аликорна. Армия рабов идёт за ней, ведомая не волей, а проклятием. И на алых реках, стоит он. Снег укрывает тела, покрывает их, как саваном. Стылый закат окрашивает белизну багрянцем. Кристальный град пылал, пока время болезненно замерло.

И когда магия сработала, и всё, что должно было кончиться кровью — завершилось молчанием, он исчез. Не тот, кто должен был исчезнуть, но тот, кто не успел вернуться. Проклятие не поразило чудовище, оно схватило того, кого она любила.

Картина переменилась. И он снова перед ней. Тяжёлые доспехи с выгравированным полумесяцем. Он сидел на одном колене, сжав рукоять меча, вонзённого в мёрзлую землю. Он клялся — беззвучно, от сердца. Он любил — не потому, что хотел, а потому что она так велела. Взгляд мёртвых глаз. Без слов. Без упрёка. Только тишина. И за его спиной — она. Скалится, обвивая его крылья, с пустыми глазами, в которых не осталось души. На фоне заката, среди льда и тьмы. Верность идущая сквозь века и эпохи, что окончилась трагедией.

Там где умерла любовь...

…на закате, где умолк звон колоколов,

где иссохли слёзы вдов,

осталась лишь она…

и смеялась.

---

Крик.

Пронзительный, как осколок стекла.

Луна вскрикнула, резко откинувшись назад. Сердце стучало в висках, дыхание сбилось, глаза распахнуты в ужасе. В копытах — дрожащее тельце.

Слёзы, страх, память — всё смешалось. А за ней — ещё один плач, второе дитя, встревоженное сестрой.

Луна смотрела на неё... и не видела ребёнка.

Только её.

С теми же глазами.

— Монстр… — прошипела она сквозь стиснутые зубы, борясь с неведомым импульсом — оттолкнуть, отринуть, выбросить из объятий то, что было словно ожившим кошмаром.

И когда дверь распахнулась, в комнату вошла величественная фигура, с усталостью на лице и вечностью в глазах.

Она не сказала ни слова. Лишь подошла, с мягкой решимостью перехватила Муншэдоу у дрожащей сестры и бережно, вместе с другой малышкой, заключила их в объятия. Стала медленно укачивать, напевая еле слышно колыбельную, знакомую лишь им...

Луна сидела в тени каминного света. Взгляд её был обращён в пустоту, но копыта судорожно сжимали ткань одеяла. Тишина была тяжела, натянута, как струна, и нарушалась лишь редким посапыванием двух жеребят в колыбели. Луна вскинула голову, встретившись взглядом с сестрой, которая осторожно укачивала проснувшуюся Муншэдоу, белую, почти хрупкую, с ледяными глазами, в которых не было и намёка на детскую наивность.

— Я никогда не прощу это маленькое чудовище, — тихо, но срезав воздух, как ножом, сказала Луна, вставая. — Никогда.

Селестия не сразу ответила. Она продолжала мягко покачивать дитя, её движения были почти медитативны. Она наконец подняла взгляд, полный тяжёлой, изнурённой мудрости.

— Это уже не она, сестра.

— Не смей! — Луна вскинулась. — Не смей говорить со мной этим голосом. Ты навязала мне это! Этот… этот фарс с Найтмер Мун! Ты прекрасно знаешь, как мне больно — как мне отвратительно даже смотреть на неё, после всего, что… что она у меня отобрала.

Селестия опустила взгляд на жеребёнка, прижимая к себе обеих.

— Почему ты так её ненавидишь, Луна? — наконец выдохнула она, устало. — Её ли вина в том, что она родилась на свет? Она же дитя. Почему ты не можешь…

— Она — не дитя. Она — Найтмер Мун! — прошипела Луна, и её голос был раскатом далёкой грозы. — Безумное чудовище… Ты хочешь, чтобы я признала её дочерью? Чтобы я прижала к сердцу воплощение своих худших грехов? Нет. Никогда.

И в тот миг голос Селестии дрогнул. Впервые за долгое время.

— Ты серьёзно сейчас?.. — она выпрямилась, сжав зубы. — Ты действительно так ослеплена своей болью, что не видишь очевидное? Всё, что произошло — твоя вина, Луна! Не её. Не моя. А твоя! Это ты позволила тьме поглотить себя. Ты! Ты играла с судьбами и душами смертных, не думая о последствиях. Ты вела себя, как ребёнок, и похоже, за тысячу лет не изменилась ни на йоту.

— Как я могла повзрослеть, — хрипло прошептала Луна, — если моё тело и разум не принадлежали мне? — Она сжала зубы, голос срывался. — Её присутствие — это боль. Постоянная, гниющая боль. Она — напоминание о каждом проклятом шаге, о каждом крике, о нём…

Селестия тихо покачала головой:

— Это твоя ноша, Луна. Твоя. Ты вправе не звать её дочерью. Ты вправе ненавидеть, даже презирать… но она — здесь. И она останется. Неужели ты предлагаешь… запереть в Тартаре ребёнка?

— Она не ребёнок! — выкрикнула Луна, подошедшая вплотную. — Это убедительная иллюзия, и не более! Всё, чем она является — это оболочка, внутри которой — пустота. Или, хуже того… та же самая тьма. Она вспомнит. Рано или поздно, она вспомнит, кто она… и разрушит всё. Только теперь у неё не будет достойных преград. Мир не выдержит её безумия во второй раз.

— Она ничего не помнит, — спокойно, но твёрдо сказала Селестия. — И не вспомнит. Она проживёт свою жизнь под присмотром, окружённая заботой. И когда придёт время… в том же возрасте, что и Твайлайт, она узнает правду. И, быть может, станет тем, чем была бы… без твоих ошибок.

Луна вскинула голову, в глазах её дрожала ненависть, и боль, и — где-то в самой глубине — страх.

— Ты… ты питаешь себя иллюзиями, сестра. Ты мечтаешь, что существо, выкованное из боли и безумия, можно переделать. Исправить. Спасти. Но тьма не забывает. И она не прощает.

Селестия шагнула вперёд, держала на копытах двух спящих жеребят, и глаза её светились холодным золотом.

— А ты, значит, не можешь даже шанс ей дать?

И Луна, не отвечая, медленно отвернулась. Шагнула к двери, и остановилась.

— Некоторые… вещи не заслуживают шанса, — бросила она. И с гулким хлопком захлопнула за собой дверь, оставив после себя только затихающий звук шагов.

Селестия осталась в тишине. Несколько мгновений она смотрела в темноту, а затем — опустила взгляд на белоснежную, холодную единорожку в своих копытах.

— Я не дам тебя в обиду… — шептала она, мягко гладя тонкую гриву. — Я прослежу, чтобы твоя жизнь шла так, как требует гармония… — Она чуть прижала их к себе. — Я ни за что тебя не оставлю. Ни за что.

И в этой полуночной тишине, под серебром луны, её клятва прозвучала яснее любого приговора.

4. Эхо прошлого

— То есть, Эквестрия существует уже больше тысячи лет? — раздался мелодичный голос Голден Фезер, нарушая тишину, царившую в библиотечном зале. Она чуть наклонилась над раскрытой книгой, её аккуратно заплетённая в косу золотистая грива чуть качнулась, отбрасывая лёгкую тень на страницы. — Правда? Прямо с тех самых времён, как племена объединились?

Каденс, сидевшая рядом, тепло улыбнулась, укладывая крыло за спину маленькой пегаски.

— С тех самых, милая, — мягко ответила она. — С тех пор, как три народа — земли, неба и магии — преодолели свои страхи, объединившись перед лицом вендиго. С тех пор, как Селестия и Луна взошли на трон, не раз и не два тьма пыталась задушить свет. Но Эквестрия выстояла, потому что в каждом сердце жили надежда и единство.

С другой стороны, молчаливая Муншэдоу лишь перевернула страницу, мельком бросив взгляд на иллюстрацию с изображением короля Сомбры. В уголках её рта мелькнула тень усмешки.

— Забавно, — хмыкнула она, не отрывая взгляда от книги. — А вот про этих самых "врагов" почти ничего толком и нет. Всё словно в тумане.

Каденс нахмурилась, в её глазах отразилось лёгкое замешательство.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, — начала единорожка, выпрямляясь, — что никто толком не знает, кто такой этот Сомбра. Откуда он взялся, почему обладал такой силой, что мог бросить вызов аликорнам. А потом — победили, изгнали… и всё. Тишина. А следом, как по волшебству, Луна сходит с ума и пытается затянуть мир в вечную ночь. Странное совпадение, не находите?

— История… — начала было Каденс, но Муншэдоу её перебила.

— История? — её голос стал чуть громче, но не терял холодной ровности. — Простите, но рядом с нами живут участники этих событий. Принцессы, что собственными копытами вершили судьбы. Почему бы им не рассказать, что было на самом деле?

Каденс вздохнула, отвела взгляд в окно, где солнце скользило сквозь витражи.

— Принцессы… они не вмешиваются в историческую трактовку. Это… традиция. Они позволяют пони самим выбирать, как интерпретировать прошлое.

— Что за чепуха, — Муншэдоу закатила глаза.

— Послушай… — голос Каденс стал мягче, почти печален. — Например, сказание о двух сёстрах. Сначала это была трагическая сага — тяжёлая, мрачная. История о младшей, что сдалась боли и тоске, впала во тьму и восстала против старшей. О войне, короткой, но жестокой. И о том, как Селестия со слезами на глазах изгнала сестру на Луну… на тысячу лет одиночества для обеих. Потом… детали забывались. История стала мягче, превратилась в сказку о Лунной Пони, которой звёзды помогут бежать, спустя ровно тысячу лет заключения, дабы она вновь попыталась скрыть солнце.

Наступила тишина, которую нарушало лишь шелестение страниц. Муншэдоу смотрела вперёд, напряжённо.

— Но ведь всё не так. В хрониках, что я видела… — она запнулась.

Каденс резко повернула голову:

— Ты была в архивах? Ты же знаешь, вам нельзя туда!

Единорожка отвела взгляд. Молчание.

— Я… искала кое-что, — произнесла она, чуть тише.

— Что именно? — Каденс склонила голову, в её голосе звучала забота.

Но прежде чем Муншэдоу успела ответить, Голден, неожиданно серьёзная, прошептала:

— Она хочет знать, что у неё с глазами.

— С глазами?.. — переспросила Каденс, удивлённо моргнув.

И в этот момент Муншэдоу, не говоря ни слова, аккуратно сняла линзу. Под ней открылся холодный синий глаз с узким, вытянутым зрачком. Звериный. И такой чужой.

— Ах, точно… — Каденс слегка усмехнулась. — Я и забыла, что у тебя линзы.

— Они у меня… сколько себя помню, — тихо ответила та. — Но нигде, ни в архивах ни в книгах я не нашла упоминаний о пони с такими глазами.

— Муншэдоу, — ласково произнесла Каденс, — все мы разные. Это нормально.

— Это не нормально! — вспыхнула та, встала с места. — Я видела, какими бывают обычные жеребята! Они не прячут глаза, не живут при дворе, не…

Она запнулась, но слова уже сорвались с губ:

— Кто мы вообще? Кто наши родители? Почему нас приютили здесь, во дворце? Сколько в мире сирот — но почему именно нас?

Каденс глубоко вдохнула, её взгляд стал серьёзным, и она медленно произнесла:

— Потому что вы — очень и очень особенные. Пони, на которых возложена великая надежда. Ваши родители… были героями. Великими. И отдали за Эквестрию свою жизнь.

Наступила тишина. Звонкая, звенящая, почти оглушительная.

Обе жеребёнка замерли, как будто мир вокруг остановился. Голден Фезер, не в силах сдержаться, вскочила и прильнула к Каденс, слёзы скользнули по её щекам.

— Я… я так благодарна… — прошептала она сквозь всхлипы. — Мы не подведём! Я… я обещаю. Мы обязательно станем такими, какими они хотели нас видеть!

— То есть… если наши родители были героями, — с заметной горечью произнесла Муншэдоу, опустив взгляд и сложив перед собой копыта, — почему нам никто ничего о них не рассказывает? Ни имён, ни подвигов… ничего. Просто "герои", словно пустой титул. Как будто этих пони никогда и не было.

Каденс, до этого момента сохранявшая тёплую, ободряющую улыбку, немного смутилась, её взгляд на миг затуманился, словно изнутри пробился болезненный укол совести. Она открыла рот, будто собираясь сказать что-то важное, но в этот момент дверь с лёгким скрипом отворилась, и внутрь шагнул высокий белоснежный единорог в сверкающих доспехах гвардии.

— Простите, что прерываю, — негромко сказал Шайнинг Армор, взглядом скользнув по жеребятам. — Но пора собираться. Кристальная Империя не станет ждать.

— Что?! — вскрикнула Голден Фезер, с такой скоростью вскакивая на копыта, что её перо с книги слетело на пол. — Вы едете в Кристальную Империю?!

Шайнинг замер. Он краем глаза бросил взгляд на Каденс и, осознав, что проговорился, неуверенно пробормотал:

— Эм… упс…

Аликорн покачала головой, хотя и с лёгкой улыбкой на устах. Затем, развернувшись к двум жеребятам, она мягко и спокойно произнесла:

— Да. Всё верно. Мы с Шайнингом уезжаем. В Кристальную Империю.

— Но… разве это не просто древняя легенда? — удивилась Голден, глаза её загорелись от восторга. — Потерянная страна во льдах, покрытая мифами и тайнами?

— Именно так её и описывают, — кивнула Каденс с тихим смехом. — Но, как это нередко бывает с мифами… в каждом из них спрятана правда. И эта правда вот-вот пробудится ото сна. А моё предназначение — спасти ту страну. Я чувствую это каждой фиброй своей души.

Муншэдоу тяжело вздохнула, отводя взгляд к окну, за которым начинал сгущаться вечер.

— Значит, занятий больше не будет… — тихо сказала она, скорее себе, чем вслух.

— Мне было огромной радостью воспитывать вас, — Каденс подошла ближе и ласково провела копытом по гриве Муншэдоу. — Но, увы, я не могу быть рядом вечно. Настанет день, когда и вы отправитесь в путь. Свой путь.

— Возьмите нас с собой! — Голден шагнула вперёд, в глазах её блестели слёзы. — Мы… мы сможем помочь!Пожалуйста!

Каденс печально улыбнулась и покачала головой.

— Кристальная Империя — это холодное и суровое место. После стольких веков в забвении и изгнании… она стала иной. Даже для взрослого пони это испытание. Но мы ещё обязательно увидимся. А пока… Твайлайт будет счастлива поиграть с вами, в моё отсутствие.

Муншэдоу фыркнула, скрестив копыта на груди:

— Эти аликорны… всё куда-то бегут. Всё спешат. Всё делают "великое", но никогда не делятся с другими. Ни прошлого, ни будущего.

Каденс вздохнула, приблизилась и обняла их обеих — каждую по очереди, крепко и с любовью. От неё пахло жасмином и морозным воздухом предстоящего путешествия.

— Возможно, когда вы вырастете, всё станет понятнее. И принцессы… обязательно найдут для вас достойную няню, — прошептала она на прощание, отступая к двери, где уже ждал Шайнинг Армор.

Когда они вышли из комнаты, шаги Шайнинга зазвучали особенно гулко в каменном коридоре. На полуслове он остановился, обернулся к Каденс и тихо, чуть не слышно произнёс:

— Если честно… я рад, что ты больше не воспитываешь Найтмер Мун.

— Не называй её так, — холодно сказала Каденс, не сбавляя шага.

— Но ведь она монстр, — прошептал он, ускоряясь. — Хоть и в теле жеребёнка. Ты сама видела, как она вечно исчезает, ускользает от моих стражников, лазает куда не следует… У меня с первого дня было странное ощущение. Словно она… что-то помнит.

Каденс остановилась. Несколько мгновений тишины. Потом она, не оборачиваясь, ответила:

— Что она может помнить, Шайнинг? Почти вся её прошлая жизнь прошла в изгнании на луне. И даже то, что является аликорном… она не знает.

— Ты, как всегда, права… — Шайнинг Армор усмехнулся безрадостно. — Но всё равно… рад, что теперь это не твоя головная боль.

Каденс не ответила. Только посмотрела вперёд — в будущее, полное льда, теней… и надежды.

Голден Фезер зевнула, вытянулась всем телом и, откинув назад пышную золотую гриву, направилась к двери. На полпути обернулась к Муншэдоу, лениво улыбаясь:

— Всё-таки круто, что наша наставница — аликорн, — сказала она с мечтательной ноткой в голосе. — Настоящая героиня, буквально из легенд. Мы с тобой, выходит, её личные ученицы... У кого ещё такое было?

Муншэдоу не ответила сразу. Она сидела на ковре у окна, глядя в тусклое вечернее небо, за которым загорались звёзды. Её глаза блестели в полумраке, но не от восхищения, как у Голден.

— Герои... — с усмешкой повторила она. — Забавно. А разве у героев бывает столько тайн?

Голди остановилась в дверях, обернулась, приподняв бровь.

— О чём ты теперь?

— Да вот думаю, — тихо произнесла Мун, и в голосе её прозвучал тон, заставляющий насторожиться. — Когда Найтмер Мун подняла восстание… на её стороне тоже были пони, верно? Кто-то ведь должен был ей помогать.

— Наверное, — неуверенно ответила Голден. — Хотя я не припоминаю, чтобы в летописях об этом писали. По крайней мере, в тех, что мы изучали.

Мун качнула головой, её голос стал чуть резче, живее.

— Именно. Я читала об этих событиях в нескольких версиях из закрытой части библиотеки, — в саге Бури, в хрониках Ордена Теней, даже в "Легенде о Звёздной Заре", — она пожала плечами. — Но почти везде — одно и то же. Либо одни домыслы, либо упоминание о "безымянных тенях". Ни имён, ни судеб, будто и не было никого.

Голден, задумчиво поправляя свою аккуратную голубую чёлку, усмехнулась.

— Ну, может, они не заслужили упоминания. Может, она просто подчиняла слабых магией… как какой-нибудь король-колдун из страшной сказки. Обычные пони, ослеплённые чарами, не более.

— А если нет? — почти шёпотом спросила Мун, глядя в пространство, будто искала в нём ответ. — Что если это были добровольцы? Верные ей? Их могла быть целая армия… и она исчезла. Бесследно. Как будто их никогда не было.

Голден пожала плечами:

— Ну, могли сбежать. Или их бросили в Тартар, как особо опасных.

— Но почему тогда об этом никто не говорит? — тихо, почти с болью в голосе произнесла Муншэдоу. — Почему те, кто мог бы рассказать правду… просто молчат? Словно всё это их не волнует. Даже не интересует.

— Потому что у них, может быть, забот хватает, — с лёгким раздражением ответила Голден. — И тебе, сестричка, стоит перестать донимать их своими вопросами. Лучше бы подумала о Гранд Галопинг Гала. Может, хоть это поможет тебе немного расслабиться.

Муншэдоу вздохнула, затем, помолчав, произнесла:

— Я слышала, как слуги шептались. Они называли нас "бастардами". Я так окончательно и не поняла смысла… но звучало это, как ругательство.

Голден фыркнула и отмахнулась:

— Обычные дворцовые сплетни. Мало ли что им в голову взбредёт. Я вообще не уверена, что понимаю, что это значит.

Мун опустила глаза:

— Это значит, что никаких родителей у нас не было. Принцесса Луна… она смотрит на меня, как на пустое место. Или вовсе отворачивается, когда я прохожу мимо. Как будто стыдится чего-то. Или боится.

— Ты просто всё это себе напридумывала, — резко перебила Голден. — Честное слово, ты уже заросла своими комплексами, как мхом. Тебе просто нужно… выдохнуть. Подышать свежим воздухом. Перестать копаться в прошлом.

Муншэдоу долго молчала. Затем, глядя в темнеющее небо, прошептала:

— Слишком много вещей… вызывают слишком много вопросов. И в прошлом, и в настоящем. А те, кто могли бы объяснить, молчат. Как будто для них… это не важно.

Она резко встала, её голос стал твёрже:

— Иногда мне кажется, что эти бессмертные, богоподобные принцессы давно забыли, что значит быть пони.

Голден молча смотрела на сестру. Свет из окна ложился на её лицо мягкими бликами, а в глазах отражался не гнев, не обида — усталость. Тонкая, глубокая и непреодолимая.

— Так и не поняла, — тихо добавила Мун, — зачем мы здесь. Зачем нас держат в этом дворце. Мы вроде бы и не пленницы, но и не свободны. Мы словно… несуществующие части какой-то чужой истории.

Наступила тишина. И в этой тишине были звёзды за окном, тяжёлое дыхание ночи, и две тени в тишине большой комнаты, полные вопросов, на которые, казалось, никто не собирался отвечать.

5. Гранд Галопинг Гала

Огни кантерлотского дворца сияли в этот вечер особенно ярко, словно сами звёзды небесные решили присоединиться к празднику. Высокие шпили дворца утопали в мягком свете фонарей и магических ламп, заливая белоснежные мраморные галереи тёплым сиянием. На дворе стоял Гранд Галопинг Гала — событие, которого слуги ждали месяцами, кроили ткани, репетировали улыбки и оттачивали этикет до идеала. И пусть великие и знатные пони входили через главный зал с громкими титулами и позолоченными приглашениями, двое маленьких жеребят стояли у внутреннего, скромного входа, прячась в тени.

— Я не могу поверить, что всё это правда! — с замиранием в голосе прошептала Голден Фезер, переливы свечей отражались в её глазах, а крылышки чуть вздрагивали от нетерпения. — Нам обязательно нужно попасть внутрь! Я хочу увидеть зал, увидеть платье принцессы, и музыку, и танцы, и всех этих... и всех этих великолепных пони! Это же настоящее волшебство!

— Волшебство, — фыркнула Муншэдоу, поправляя тёмное бархатное платье, сшитое то ли с намёком на элегантность, то ли из упрямства, — это когда тебя не выгоняют с ужина, потому что ты пролила чай на скатерть. А не это сборище жеманных аристократов, у которых улыбка натянута туже корсета.

— Ты просто вечно бурчишь, — с усмешкой заметила Голден, утягивая сестру за собой ближе ко входу. — Хватит быть такой пессимистичной, как всегда. Сегодня особый день!

— Мне в последнее время только кошмары и снятся, — тихо добавила Муншэдоу, взгляд её скользнул в сторону, к затянутому звёздами небу. — Один страшнее другого. Как будто что-то давит...

— Это всё твои книжки! — всплеснула крыльями Голден. — Хватит таскать эти старинные сказки из библиотеки. Пора бы уже начать читать что-то повеселее. Вот хотя бы о моде.

Они остановились перед высоким серым гвардейцем в золочёных доспехах, который смотрел на них с мягким сочувствием, но решительным выражением.

— Простите, девочки, — сказал он, глядя на них сверху вниз, — проход только по приглашениям.

— Какая невосполнимая утрата, — язвительно буркнула Муншэдоу, отводя взгляд. — Прямо сердце разбилось.

— Но... — Голден с трудом сдержала слёзы, прижав крылья к груди. — Мы ведь буквально живём тут! Мы ведь так готовились... Неужели совсем ничего нельзя сделать?

— Прости, малышка, — с грустью ответил гвардеец. — Именно потому этот бал и зовётся элитным... сюда просто так не пройти.

И тут сзади, мягко, но ясно, послышались шаги. Они были лёгкими, но в них ощущалась такая грация, которой не владел ни один смертный. Головы детей одновременно повернулись, и Голден едва не взвизгнула от радости. В проходе появилась Принцесса Селестия.

— Принцесса Селестия! — завопила Голден, почти взлетев и... буквально влезла к ней на спину. И пусть кто угодно осудил бы подобное бесцеремонное поведение — принцесса лишь рассмеялась, обнимая крылом маленькую пегаску.

— Что тут у нас стряслось, мои дорогие? — её голос был мягок, будто бархат, и в нём слышалась искренняя забота.

— Нас не пускают! — выпалила Голден. — Мы так старались! Мы шили платья, подбирали причёски, я даже хвост расчёсывала два часа! А нас... — голос её предательски дрогнул.

— Ну, только она, — пробурчала Муншэдоу, хмурясь. — Я сюда пришла за компанию, не хочу оставаться ночью одной в комнате.

Селестия перевела взгляд на гвардейца, и тон её стал строже, но не потерял доброжелательности:

— Возникли какие-то проблемы?

Гвардеец поспешно вытянулся по стойке:

— Никак нет, ваше высочество. Никаких проблем. Прошу проходите, юные леди.

Принцесса с осторожностью сняла пегаску с себя и поставила рядом с сестрой.

— Сегодня ваша ночь, девочки. Но я прошу тебя, Голден, побудь немного с сестрой. Её скука куда страшнее кошмаров, и только ты способна прогнать её прочь.

— А Принцесса Луна?.. — спросила Муншэдоу, неожиданно тихо, почти с трепетом. — Она не будет сегодня?

Селестия мягко улыбнулась, глаза её блеснули от света ламп.

— Она готовит нечто особенное. Хочет подарить пони красоту ночи такой, какой её видит только она сама. Думаю, вам стоит дождаться её выступления — поверьте, это будет незабываемо.

Голден с довольной улыбкой обняла сестру и потащила её внутрь, в зал, полный света, музыки и сказочного веселья. Селестия, наблюдая за ними, ещё какое-то время стояла в тени дверей, а потом, медленно развернувшись, исчезла в коридорах дворца — туда, где тихо звучала музыка грядущей ночи.

Бал слабо колыхался огнями в вечернем воздухе. Летние фонари, подвешенные магией к парящим аркам, рассыпали мягкий, почти сказочный свет по мраморным балконам и ухоженным газонам. Ветер осторожно перелистывал завитые кудри и атласные ленты, а над этим всем, словно безмолвный страж, простиралось звёздное ночное небо — прекрасное, как только может быть в эту пору года.

И среди искрящихся мантий, изысканных фраз и выверенных светских поклонов, две фигуры, одетые не по возрасту, но со старанием и трепетом, выделялись не яркостью, а… скорее самим своим присутствием. Голден Фезер, в платье цвета солнечного меда, с сияющими глазами, словно она сейчас вылетит прямо в сердце бала. И Муншэдоу — в черном бархате, как сама полночь, терпеливо ждущая конца этого бала, который ещё даже не начался.

Их присутствие вызывало шёпотки, но не насмешки. Не при слухах, что обе находятся под покровительством самих принцесс. Это делало их почти… неприкасаемыми.

На балконе, откуда открывался панорамный вид на площадь перед дворцом, стояли две фигуры — высокая, величественная, с золотыми регалиями, и вторая — чуть меньше ростом, с озабоченным лицом и фиолетовыми глазами, устремлёнными вниз.

— Это... — Твайлайт Спаркл прищурилась, покачав головой. — Это что, перерождённая Найтмер Мун с вашим альтер эго, ставшим отдельной личностью, пытается оседлать пьяного Соарина?

Селестия выдохнула с лёгким, почти материнским вздохом, граничащим с усталой нежностью.

— Признаю, воспитание жеребят — не мой основной навык, — сказала она, не сводя взгляда с кувыркающейся в толпе Голден Фезер. — Возможно, логичнее было бы поручить их Каденс. У неё доброе Сердце, и безграничное терпение. Но… я не хочу сваливать на неё наши проблемы.

Твайлайт кивнула, но в её взгляде плескалось сомнение.

— Знаете, я всё ещё не могу поверить. Найтмер Мун… и в то же время, не она. Она такая... сдержанная. Тихая. Даже слишком.

— Она любит книги, — с нежной улыбкой ответила Селестия. — Как ты. И тоже не по возрасту мудра. Но да, мрачна. Иногда мне кажется, что в ней живёт осень, вечная и неспешная. Я надеюсь, влияние Луны поможет ей… расцвести.

— Чем дальше, тем больше у меня вопросов, — пробормотала Твайлайт.

— И ты получишь ответы, когда будешь готова, — сказала Селестия, обратившись к ученице с лёгким наклоном головы. — И, возможно… пока Каденс занята в Империи, тебе стоит присматривать и помогать им время от времени, когда будешь в Кантерлоте. Им нужен кто-то, кто уже прошёл этот путь.

— Я вырастила дракона, — усмехнулась Твайлайт, приподнимая бровь. — Думаю, с двумя жеребятами я справлюсь.

И с этими словами она двинулась вниз, по изогнутой мраморной лестнице, навстречу огням, музыке и… двум поджидающим её детям.

Едва Голден Фезер заметила приближающуюся аликорн, как тут же вскочила на копыта, расправив крылья.

— Это же она! Принцесса дружбы! Та, что одолела Найтмер Мун, и Короля Сомбру, и Тирека, и вообще всех! — воскликнула она, глаза сияли почти фанатичным восторгом.

— Ну… и тебе добрый вечер, маленькая непоседа, — мягко улыбнулась Твайлайт, слегка пригладив вихрь на голове Голди. — Рада вас видеть.

Муншэдоу, стоявшая чуть поодаль, без особого энтузиазма кивнула, её взгляд был задумчив и серьёзен.

— Каково это было? — спросила она, тихо, но ясно. — Победить безумную принцессу Луну? Всмысле, это же был настоящий аликорн!

Твайлайт замерла на мгновение. Затем её взгляд стал чуть мягче, голос — глубже, теплее.

— Она пыталась проникнуть в наши головы. Расколоть нас своими страхами, и заставить сдаться. Но дружба... — она сделала паузу, оглянувшись на ночное небо. — Дружба оказалась сильнее.

Муншэдоу нахмурилась, но ничего не сказала. Только кивнула, словно что-то записывая про себя.

— И вообще… — добавила Твайлайт, поднимая глаза к звёздам. — Кажется, скоро должна появиться принцесса Луна. Она готовит нечто особенное.

И как по команде, звёзды начали медленно сдвигаться, складываясь в мерцающий узор. Музыка стихла. Все головы повернулись к небу.

Небо над Кантерлотом сияло особенным светом. Луна, полная и величественная, возносилась над горизонтом, когда внезапно её диск озарился резким, серебряным блеском. Над гостями Гранд Галопинг Галы пронеслась тень, и вскоре в свете ночного светила появилась величественная фигура — Принцесса Луна, в своём полном блеске, парящая над балконом дворца в сопровождении звёздной процессии фестралов. Их крылья были как бархат, глаза сияли янтарём, и каждый их взмах звучал как отголосок чего-то древнего и сказочного.

Свет луны стал ярче, словно сама ночь склонялась перед своей владычицей. Воздух наполнился дивной мелодией — голос Принцессы Луны пронёсся над головами изумлённых гостей:

"Per aspera ad astra, per noctem ad lucem, Et umbra regnat, donec aurora renascitur..."

Восторженные возгласы и аплодисменты эхом пронеслись по залу, балкон заполнился восхищёнными взглядами, но среди всеобщего восторга одно существо замерло в тени.

Муншэдоу стояла, не сводя глаз с луны. Её дыхание участилось, зрачки сузились, а зубы скрипнули... и начали вытягиваться, превращаясь в изогнутые, хищные клыки. Со звоном треснули контактные линзы, и упали на пол, открывая её настоящие глаза. Без сознания, она тихо начала подпевать той самой мелодии, что звучала над головами гостей:

"...Umbrae vocant me, et lumen tremit..."

Серебряный диск луны вдруг начал наливаться алым светом, багровые волны прокатились по его поверхности, и все замерли, не в силах понять происходящее. На балконе стало тихо, даже фестралы остановились в воздухе, настороженные.

Твайлайт Спаркл, изумлённо обернувшись к Муншэдоу, расширив глаза в панике. Она увидела, как платье кобылки искрится от сбоя маскирующего заклинания, и из-под ткани торчат маленькие, трепещущие крылышки. Не медля ни секунды, Твайлайт рванулась вперёд и крепко схватила её за плечи:

— Ох, Селестия! — крикнула она, перекрывая нарастающее торжество. — Нам срочно нужна Селестия! Сейчас же!

Голден Фезер осталась стоять в полном недоумении, глядя на ускользающую пару. — Подождите! Что происходит? — но её голос терялся в звуках музыки и глухом шуме разговоров многочисленных гостей.

Твайлайт почти несла Муншэдоу, оставляя позади громкое торжество, что вопреки казусу и не думало заканчиваться, растворяясь в коридорах дворца, где уже не звучала музыка, только гул и хрип дыхания кобылки, чьё сознание погружалось в бездну. В её голове бушевал иной мир — мрачный, старый, наполненный голосами верных, шепчущих молитвы с забытых алтарей:

"Venit nox aeterna... Regina tenebrarum... Filiam nostram expectamus... Duc nos ad aeternitatem..."

Тысячи голосов, холодных и далёких, пели ей хвалу, обещая трон, обещая, что эра полночного кошмара близка. Что её путь — это путь среди звёзд и теней, и однажды она поведёт их в вечность.

Селестия вошла в покои стремительно, величественным шагом, её взгляд сразу упал на кровать, где лежала Муншэдоу. Вокруг неё мерцала магия, а воздух был неестественно холоден.

— Что с ней? — голос Селестии дрогнул, но остался властным.

Твайлайт, нависая над аликорном, уже сбросив с неё платье, чтобы осмотреть состояние, проговорила:

— Её магия... Она резонирует с магией Луны. И, я... думаю, у них — один и тот же источник силы.

Селестия посмотрела на пульсирующий рог, на крошечные крылья и на, исписанные магией, светящиеся знаки, проступившие на коже. Она молча подошла ближе, и, опустившись рядом, вложила свою магию в успокаивающее заклинание.

— Тьма, зовёт её, — прошептала она.

— Её можно спасти? — с надрывной тревогой в голосе прошептала Твайлайт, не отводя взгляда от закрытых глаз Муншэдоу. — Или… мы уже потеряли её?

Селестия медленно выдохнула. Её взгляд был печален, но полон несгибаемой силы, накопленной веками.

— Она была рождена из боли… — тихо начала она, подходя ближе, — …но это не определяет её судьбу.

Аликорн склонилась и мягко коснулась своим рогом лба юной Муншэдоу. Свет разлился по её телу, нежно, но неумолимо смывая сияющие руны, врезанные в кожу. Они исчезли одна за другой, тая, словно снег на солнце.

— Даже в самой чёрной душе, — продолжила Селестия, её голос был почти шёпотом, — есть свет. И она не исключение.

Твайлайт молчала, заворожённая. Её сердце всё ещё сжимал страх за ту, что только недавно подпевала теням.

— Луна… — сказала Селестия, — ...усилила свои силы до предела ради этой ночи. Шоу было… великолепным, но она не подумала, как резонанс коснётся второго ночного аликорна.

Она выпрямилась и взглянула на Твайлайт со всей своей ласковой, но непреклонной мудростью.

— Восстанови заклятия маскировки для её крыльев. Подбери новые линзы. Пусть она ничего не вспомнит об этом инциденте. Если нужно, сотри память.

— Я поняла, — кивнула Твайлайт, нежно поправляя сбившееся на лбу Муншэдоу одеяло.

Селестия кивнула в ответ и направилась к выходу, где за массивной дверью её уже ждала Голден Фезер. Едва увидев принцессу, юная пегаска сорвалась с места и обвила шею Селестии крепкими крыльями.

— Принцесса! Что с моей сестрой? Она… она будет в порядке?

Селестия, неожиданно для самой себя, обняла её в ответ. Она провела копытом по золотой гриве, осторожно, с материнской теплотой.

— Конечно, моя дорогая. С ней всё будет в порядке. Обещаю.

Она немного отстранилась, глядя на Голден с мягкой, испытующей улыбкой.

— Я хотела бы спросить… вы с сестрой не против переехать в Кристальную империю? Там спокойнее, Каденс будет рядом…

— Нам нравится тут, — тихо возразила Голден, — с вами. Мы чувствуем себя дома.

Она замялась, понизив голос до почти шёпота:

— Вы ведь… моя мама, правда?

Селестия не ответила сразу. В её глазах блеснула едва уловимая грусть.

— Просто приглядывай за сестрой. Замечай её малейшие изменения. Помогай ей пройти через любые испытания, что станут на её пути. Это — то, зачем ты пришла в этот мир.

Она склонилась и прошептала:

— Моё маленькое солнце…

Голден чуть улыбнулась, всматриваясь в горизонт, где серебряный диск луны окрасился рубиновыми красками, словно застывшая кровь на снежной скале.

— Принцесса… а аликорны… они когда-нибудь совершают ошибки?

Селестия закрыла глаза. На мгновение она словно услышала шёпот теней за своей спиной, напоминание о тех, кто когда-то падал вместе с ней.

— Постоянно, — ответила она тихо. — Вечно, неумолимо. Мы ошибаемся, как и все живые. Но… мы можем лишь молиться, чтобы те ошибки… не стали последними.

И ветер с башен Кантерлота донёс до них эхо веселья с Гранд Галопинг Гала, совсем иного — далёкого, сияющего и слепого к тайнам, скрытым за мраморными стенами дворца.

6. Долг верности

Голден Фезер сонно открыла глаза, позволив взгляду задержаться на уже привычном потолке с затейливой лепниной. Едва различимый свет рассвета проникал сквозь тяжёлые шторы, окрашивая комнату в мягкие оттенки золота и синевы. Она зевнула, прикрывая рот копытом, и тут же повернула голову — рядом, укрывшись до самого носа, сопела её сестра. Мягкое храпение, сбившийся плед и книжка, всё ещё зажатая между передними копытами. Классика. Муншэдоу, как обычно, заснула посреди ночного чтения.

— Вставай, Муни, — тихо, но настойчиво сказала Голден, слегка толкнув сестру в бок. — Уже утро, и если ты не хочешь снова выслушивать лекцию от мисс Хорни Хемп, то советую шевелиться.

— Ммм... — промычала единорожка, не открывая глаз. — "...И тогда кристальный король обернулся зверем из льда и стали, но сердце его..." — она зевнула. — ...ещё помнило свет луны...

— Сказки, Муни. Опять ты в своих сказках. — Голден закатила глаза, уже стягивая с вешалки униформу. В этот раз она решила обойтись без заколки — только бы успеть. Быстро и ловко она заплела золотистую прядь, перекликающуюся с её именем, в косу, скрепив её лентой в цвет ночного неба.

— Мы опаздываем, Муни. И если мисс Хемп снова обнаружит нас за отсутствием на построении, я не уверена, что она оставит тебе хоть одну целую подушку. Или будильник. Кстати, куда делся последний?

Раздался хлопок, и очередной будильник, подхваченный телекинезом, с оглушающим звоном разбился о стену.

— Уже шестой за этот месяц, — с усмешкой покачала головой пегаска, натягивая униформу с гербом дневного двора.

— Мразь… — прорычала Муншэдоу, всё ещё не в силах открыть глаза полностью. Она неуклюже сползла с кровати, запутавшись в простынях, и на полусогнутых направилась к шкафу, где хранилась её форма.

— Ненавижу быть взрослой, — пробурчала она, вытаскивая аккуратно сложенное платье цвета полуночи.

— Да ну, — отозвалась Голден, сдвигаясь в сторону и уступая ей место у зеркала. — Есть и плюсы. Мы стали более самостоятельны, принцесса Селестия говорила, что уже через пару лет нам начнут платить. Настоящими деньгами, представляешь?

— Сказала та, кого кормят из королевской кухни, — фыркнула Муншэдоу, вздыхая и поправляя растрепанную фиолетовую гриву. С застёжкой в виде полумесяца на груди и чуть заниженной спинкой, её наряд выглядел мрачнее, строже, но, надо признать, благороднее. — Было бы куда лучше, если бы Селестия прекратила этот фарс и признала наконец, что ты — её дочь, ну, или в худшем случае, — бастард Блюблада.

Голден рассмеялась, мягко, почти как взрослая пони, уставшая от нелепых шуток.

— Опять ты за своё. Слишком много значения придаёшь дворцовым сплетням.

— А я их коллекционирую, — ухмыльнулась Муншэдоу, её взгляд стал чуть мрачнее. — Но серьёзно... Ты и до сих пор веришь, что наши родители — какие-то безымянные герои, павшие за Эквестрию?

Она повернулась к сестре, оглядев её пристально:

— У тебя грива — точь-в-точь как у принца. Знаешь, кого тебе уже только в отцы не записывали.

Голден хмыкнула, чуть нахмурившись:

— Если уж я бастард, — тихо проговорила она, — то и ты тоже. Или думаешь, это работает в одну сторону?

— Ох, не обижайся, — Муншэдоу немного смутилась, но, как всегда, быстро нашлась. — Просто… ты хоть на Блюблада похожа. Я-то вообще… — она усмехнулась, прикладывая копыто к груди. — Полагаю, я дочь Луны.

— Высоко берёшь, сестрица, — Голден фыркнула, застёгивая последнюю пуговицу на вороте. — Принцесса Луна как-то не особо к тебе тянется, если честно.

— А может, — задумчиво протянула Муншэдоу, глядя в зеркало, — ей просто не нравится живое напоминание о том, что даже аликорн может поддаться смертным страстям. — Она замолчала на мгновение, опуская взгляд. — Но знаешь, что?

— Что?

— Мне всё равно. — Она натянула капюшон униформы на плечи. — У нас есть работа. Кем бы мы ни были, в первую очередь, — мы, увы, служанки, Голди. И если я сегодня не донесу поднос вовремя, мисс Хемп мне башку оторвёт, и ни какая Луна меня не спасёт.

Голден усмехнулась, подходя к двери.

— Верно. Пошли, бастард.

— Вперёд, бастард старшей на очереди, — с притворным поклоном ответила Муншэдоу.

Две юные пони, родившиеся в роскоши богатых покоев, шагнули из спальни в бесконечные коридоры дворца — навстречу новому дню, где всё, как всегда, начнётся с полированных полов, искрящихся люстр и непоколебимого голоса старой Хорни Хемп, что не прощала ни одной оплошности.

Распрощавшись у поворота мозаичного коридора, две сестры разошлись в разные стороны, каждая ведомая своей обязанностью.

Голден Фезер, как обычно жизнерадостная, взлетела и устремилась по направлению к дневному крылу, её золотая грива вспыхнула в лучах утреннего солнца. Муншэдоу же, хмурясь и зевая, потащилась прочь в сторону лунных залов, с тенью в глазах и ворчанием на устах.

— Опять опаздываешь, Муншэдоу! — воскликнула старая служанка с туго затянутым чепчиком, хлестнув телом пыльную тряпку по полу.

— А вы всё ещё здесь, мисс Хорни Хемп? — буркнула Муншэдоу, недовольно потирая глаз и оглядываясь на пустой, полутёмный коридор. — Я надеялась, вы уже померли от старости.

— Я не оставлю этот бренный мир, пока ты не научишься приходить вовремя! Должен же тебя кто-то лупить за проступки, — буркнула старушка, и, пыхтя, потащила ведро за угол.

Голден Фезер лишь вздохнула, наблюдая за уходящей сестрой. Её взгляд, полный тихой печали, скользнул по чёрной спине Муншэдоу. В этой чопорной, строгой, почти машинной придворной жизни, сестра казалась чужеродным телом — слишком умной, слишком язвительной, слишком свободной.

Но выбора не было. Все мы играем те роли, что были даны нам при рождении. Или навязаны.

Вскоре Голден уже парила в зале с высокими сводами и мраморным полом, методично орудуя щёткой, старательно полируя плитку до зеркального блеска. Вниз на неё опускались световые пятна, вырезанные витражами, словно солнце само решило добавить красок в её унылую обязанность.

— Осторожнее, безродная мелочь! — послышался презрительный голос, и прежде чем Голден успела отреагировать, её едва не сбили с ног.

Принц Блюблад, как всегда не снизошедший даже до того, чтобы посмотреть на неё, прошествовал мимо, небрежно расправляя складки своего сюртука.

Голден, потеряв равновесие, слегка ударилась крылом о колонну, но ничего не сказала. Только покачала головой и снова взялась за щётку. Она знала, что в другом конце коридора, в тени мраморных арок, вот-вот появится лорд Фэнси Пенс с неизменной конфеткой в кармане и искренней улыбкой на устах.

И он действительно появился. Но в этот раз пегаска не успела к нему подлететь: её внимание отвлекло совсем иное.

Ниже, в саду, на залитом светом мраморе, неспешно прогуливались две фигуры: Принцесса Селестия — высокая, сияющая, как сама заря — и канцлер Нейсей, с вечно нахмуренным лбом, острым, как его язык.

Голден, забыв о своей работе, прижалась к перилам балкона, прячась за высоким вазоном, и ловила каждое слово, спускающееся вверх вместе с ветерком.

— ...до меня доходят крайне тревожные слухи, Ваше Высочество, — говорил канцлер тихо, но чётко. — Некоторые утверждают, что проход в Тартар был взломан. Более того — охранный цербер... мёртв.

Селестия остановилась, её взгляд был по-прежнему спокоен, хотя голос стал холоднее.

— Слухи, Нейсей. Не более. Тартар закрыт, все печати на месте. Мы проверили.

— А Муншэдоу? — канцлер прищурился. — Ничего… необычного?

— Всё идёт так, как и должно, — мягко, но с ноткой твёрдости ответила Селестия. — Она под наблюдением. Мы держим всё под контролем.

— Под чьим именно? — Нейсей вздохнул. — Когда она узнает правду? Когда её воспоминания...

Селестия опустила глаза.

— Она ещё слишком юна. И слишком уязвима. Но я понимаю ваши опасения. В скором времени ко двору прибудет новый капитан ночной гвардии. Его присутствие усилит защиту, и заодно снимет часть нагрузки с нынешнего состава.

Канцлер кивнул сдержанно, явно одобряя решение, но в его глазах всё ещё пряталась тень сомнения.

— Но вы так и не решили, кто займётся обучением её магии, — продолжил он. — Твайлайт Спаркл слишком… прогрессивна. Я бы сказал — чрезмерно. А я, как вы знаете, предпочитаю более консервативную дисциплину.

— Я надеюсь… — Селестия слабо улыбнулась, глядя вдаль, — ...что моя сестра всё-таки найдёт в себе силы. Только Луна сможет понять её по-настоящему.

Канцлер усмехнулся с оттенком печали:

— Не похоже, что принцесса Луна вообще желает лишний раз с ней пересекаться...

И в этот самый момент над их головами раздался глухой стук. На пол с грохотом упала ведёрко, а за ним и сама Голден Фезер, кубарем скатившись с балкона.

Селестия молча посмотрела вверх. Несколько мгновений она и Голден Фезер смотрели друг другу в глаза. Лицо принцессы оставалось спокойным. Даже тёплым.

— Кажется, кое-кто развесил ушки, — с лёгкой, почти весенней улыбкой произнесла аликорн, не поднимая глаз от золотого солнца, играющего бликами на мраморной плитке.

Канцлер Нейсей молча склонил голову — вежливо, но без лишних слов. Широкополая мантия мягко зашелестела, когда он развернулся и неспешно удалился прочь по коридору, оставляя после себя лёгкий аромат сухих пергаментов и ментола.

А в воздухе — неловкость. Сгущающаяся, как предгрозовая тишина.

— Я… Я не хотела… — пискнула Голден Фезер, опуская взгляд, словно надеясь спрятаться под ковром. — Это всё вышло случайно, честно. Я просто…

— Верю тебе, дитя, — тихо сказала Селестия, подходя ближе и ласково коснувшись крыла пегаски своим. — Ты никогда не давала поводов сомневаться. Не переживай.

Затем, с мягкой, но настойчивой добротой в голосе, она задала вопрос:

— Как ты себя чувствуешь среди прочих придворных, милая? Не обижают? Всего ли хватает?

— Всё просто идеально, ваше высо… Селестия, — быстро кивнула Голден, выпрямляясь, стараясь выглядеть собранной. Но потом, словно не удержавшись, добавила тише: — А… та беседа… с канцлером. Причём тут была Муншэдоу?

Селестия сделала вид, что отводит взгляд к вишнёвому дереву в саду, что склонилось к солнечной дорожке.

— Мелочи, — промолвила она чуть легче, чем следовало бы. — Ничего серьёзного, уверяю тебя. Не стоит переживать. Но раз уж зашла речь… как она? Ты ведь всё-таки её сестра. Ты всегда рядом, и знаешь лучше остальных.

— Она… — Голден замялась, потеребила край своей скромной накидки. — Она часто уходит в себя. Рассеянная. Читает втихаря. Особенно любит сказки. О прошлом. Иногда забывает про график, иногда… специально забывает.

— Не снимает линзы? — спросила Селестия, чуть склонив голову, как будто ей не просто было важно, но — по-настоящему дорого услышать ответ.

— Снимает, — кивнула Голден, слабо улыбнувшись. — Комплексует из-за глаз. Хотя уже привыкла. Она же с детства в них… Да и… вообще… мне кажется, жизнь при дворе — не её путь. Или, по крайней мере, не ночной двор.

— Что ты хочешь этим сказать? — глаза Селестии слегка прищурились, голос стал серьёзнее. — Есть что-то конкретное?

Пегаска замялась, опустив взгляд.

— Нууууу… — вырвалось у неё неуверенно, почти виновато.

---

— Где этот маленький монстр?! — рявкнула Луна, выходя из холодной тени колонн во внутренний коридор.

Её голос эхом прокатился по гулким сводам.

— Я вообще не понимаю, зачем вы, ваше высочество, держите её здесь, — торопливо пролепетала идущая рядом служанка. — Она ведь совершенно не хочет работать. Всё время отлынивает, грубит старшим, и… простите, но она демонстративно игнорирует все дворцовые протоколы и этикет.

Луна вздохнула. Тяжело, устало. С печалью, замаскированной под раздражение.

— Она… другая, — пробормотала принцесса себе под нос. — Всего лишь ребёнок.

Двери тренировочного зала отворились, и глаза Луны сузились. Мягкий свет заката проник сквозь витражи, рассыпаясь по каменному полу. В центре площадки, с небрежно сброшенным платьем служанки, стояла та, кто был источником всех её проблем: Муншэдоу.

Её дыхание было тяжёлым, срывающимся, а удары по поникенам — яростными и грубыми. Она била их без капли техники, без магии — только копытами, с каким-то отчаянным остервенением.

— МУНШЭДОУ! — королевский кантерлотский глас пронзил пространство, отозвавшись в каждом окне, как гром среди ясного неба. — ПО КАКОЙ ПРИЧИНЕ ТЫ НАГРУБИЛА СТАРШЕЙ СЛУЖАНКЕ, БРОСИЛА СВОЮ РАБОТУ И ПРОБРАЛАСЬ НА ТРЕНИРОВОЧНЫЕ ПЛОЩАДКИ?!

Пони вздрогнула, на миг застыла, затем соскользнула на пол, едва не влетев в стену. Но, поднявшись, стряхнув дрожь, она посмотрела прямо в глаза Луне.

— Потому что я не хочу больше быть вашей служанкой! Мне это уже осточертело! — голос дрожал, но не от страха, от ярости. — Потому что меня там все ненавидят! Потому что они издеваются надо мной — грузят как вьючную кобылу, прячут инструменты, бьют мокрыми тряпками, чтобы синяков не было! А вы! Вы этого не видите! Или делаете вид?!

Луна приоткрыла рот, желая возразить, но Муншэдоу шагнула вперёд — дерзко, почти вызывающе.

— А знаете почему? Знаете, почему я им не нравлюсь? Потому что каждый, КАЖДЫЙ пони в этом дворце шепчется за моей спиной. Откуда эта выскочка взялась? Как она здесь оказалась? Они говорят, что на это может быть только одна причина…

Её голос стал тише. Почти шёпот. Но в нём звенело что-то холодное.

— И мы оба знаем эту причину, не так ли, "мама"?

На лице Луны застыла смесь ужаса, гнева и чего-то ещё — куда более хрупкого и глубокого. Она молчала. Минуту. Другую. Сердце билось глухо.

— Как ты смеешь?! — выдохнула она, и голос её, хоть и не был криком, отдавался в стенах дворца тяжелым гулом. — Как ты вообще смеешь заявлять мне такое?

Служанка, стоявшая рядом, ойкнула, инстинктивно прикрывая рот копытами, будто сама совершила преступление. Но Муншэдоу — не дрогнула. Она только фыркнула, выпрямив спину, словно это был не гнев богини ночи, а лишь ветер в лицо.

— О, простите, — с фальшивым удивлением произнесла она, — я думала, вы в курсе. Это же ни для кого не секрет… хотя бы среди слуг. С тех самых пор, как я появилась в этом мире, у всех один и тот же вопрос на устах: кто мои родители? Как так получилось, что в год, когда вы вернулись из ссылки, вдруг появились мы с сестрой — странные, без родословной, словно с луны свалившиеся, если вы понимаете о чём я. И ни одного ответа, что бы развеять сплетни.

Лицо Луны дернулось, будто её ударили. В голосе звенела ярость, смешанная с чем-то иным, куда более глубоким.

— Да за такие слова… я просто напросто выгоню тебя. Ты недостойна даже своей комнаты во дворце.

Но Муншэдоу лишь повела ухом, спокойная, как гладь озера.

— Вы не посмеете. Селестия не позволит. И… мне не нужно ваше признание, если уж на то пошло.

— Тогда чего ты добиваешься?! — рявкнула Луна, шагнув вперёд, — Зачем всё это?!

Муншэдоу взмахнула тренировочным мечом, не угрожающе — вызывающе, с дерзкой решимостью в каждом движении.

— Я добиваюсь права решать свою судьбу. Права быть собой, а не чьей-то служанкой с запретами и притворными улыбками. Я хочу знать правду.

— Какую ещё, звёзд ради, правду?!

Муншэдоу не сводила с неё взгляда. Он был ясным, почти холодным.

— Жеребята не берутся из воздуха. Я хочу знать — кто мой отец. Или я уйду. Навсегда.

Молчание, резкое, как хлыст. Потом — тяжёлый вдох Луны. Она медленно обернулась к служанке.

— Вон, — тихо сказала она.

— Принцесса, я...

— ВОН, — крик разрезал воздух.

Они остались одни. Под тенью стен, в зареве вечерних огней. Луна стояла недвижимо, как статуя, потом шагнула к стойке с оружием и, без лишних слов, выбрала меч. Она даже не пыталась скрыть, что дрожит от ярости.

— Ты считаешь, что достойна иной судьбы? Что не рождена быть служанкой? — процедила она сквозь зубы, — Ты хочешь правду? Хорошо.

Она подняла меч.

— Если одолеешь меня — я признаю тебя своей дочерью. Дам тебе место в Ночной Гвардии, и отвечу на все вопросы. Но если проиграешь — ты больше не посмеешь даже думать... поднимать свой голос на меня, и смиренно будешь исполнять возложенные на тебя обязанности.

Муншэдоу усмехнулась. Тихо, почти с теплотой.

— По копытам, — сказала она. И прыгнула.

Бой вспыхнул с ходу — необузданный, бурный, почти первобытный. Муншэдоу бросалась вперёд с отчаянной силой, меч в её копытах свистел, как ураган.

Но Луна… была другой. Грациозной. Безупречной. Она отклонялась, словно сквозь воду, её меч блокировал удары почти лениво, словно насмехаясь.

— Ты неуклюжа, — холодно бросила она. — Клинок — это продолжение твоего тела, твоей воли. А ты им размахиваешь, как дубиной. Так же глупо. Так же яростно. Так же… как Най… — прошептала она и осеклась, кусая язык.

Ошарашенная Муншэдоу попыталась атаковать, но Луна пошла в наступление — удары были точны, как капли дождя, каждый вымерен, каждое движение — отточено веками практики. Муншэдоу отступила, резко телепортировалась вбок, лишь раз задев Луну краем меча.

Капля крови на синей коже.

— Хочешь играть грязно? — прошипела Луна. — Что ж…

И взмыла вверх, расправив крылья. Муншэдоу только открыла рот:

— Это нечестн…

Но удар обрушился раньше слов. Луна спикировала вниз с мощью метеора, сбивая Муншэдоу с ног. Меч хлестнул по её лицу — один точный удар, сокрушительный, со звоном разбивая линзу. Осколки стекла брызнули, один — вошёл под веко.

Муншэдоу вскрикнула, упала, инстинктивно закрыв лицо копытами. Из-под них текла кровь. Она тихо всхлипывала, прижимаясь к земле. Из-под треснувшей линзы тускло сверкал один-единственный, затянутый слезами тёмно-синий глаз с хищным, суженным зрачком. Луна застыла, глядя на неё, как на нечто внезапно ставшее пугающе хрупким. Не враг. А юная, растерянная кобыла, ещё ничего не понимающая в жизни.

Её сердце болезненно сжалось.

Она не могла отвести взгляд от алой струйки, скользившей по щеке юной единорожки. Всё, что минуту назад кипело в её жилах — гнев, презрение, бешенство — исчезло, оставив только тупую вину и нарастающий страх. Осторожно, словно боясь потревожить нечто невидимое, Луна отступила на шаг, и голос её дрогнул, лишённый былой уверенности:

— Ты… ты сама вынудила… ты… сама во всём виновата…

— Луна! — резко раздался голос, мощный, как раскат грома, и как нож по нервам.

На площадку вбежала Селестия, за ней — Голден Фезер. Крылья Селестии вздрогнули, когда она увидела кровь, стеклянные осколки, зияющий порез. Её глаза безжалостно сверкнули на сестру.

— Что ты наделала?!

Луна отшатнулась, опуская меч. Она не знала, что сказать. Всё, что готово было сорваться с её уст, звучало ничтожно перед фактом случившегося.

— Она... — голос сорвался, — она назвала меня... матерью…

Селестия вскинула голову, её грива затрепетала, как пламя на ветру.

— И ты решила за это покалечить её?

— Я... не хотела... оно само... я не думала... — Луна говорила всё тише, будто каждое слово вытесняло воздух из её лёгких.

— Замолчи, — холодно оборвала её Селестия.

Тем временем Голден Фезер дрожащими копытами обнимала свою сестру, прижимаясь к её боку, пытаясь не разрыдаться вслух:

— Ты только держись… мы с тобой… я здесь, слышишь? Сестрёнка… ты не одна…

Селестия склонилась к единорожке, запуская мягкий, сияющий поток магии в рану. И хотя она делала это с осторожностью, ноги её дрожали — не от усталости, а от еле сдерживаемой злобы. Она подняла Муншэдоу в свои объятия, бережно, словно хрупкий фарфор, и, прежде чем расправить крылья, глухо сказала, не глядя на Луну:

— Ты очень… и очень разочаровала меня.

И унеслась прочь, оставляя Луну стоять в одиночестве — будто вновь, как тысячу лет назад, когда весь мир отвернулся от неё.

Она опустилась на колени, копыта бессильно подогнулись, пока внутри всё болезненно жгло.

Вечером, когда тишина снова обволокла коридоры дворца, Селестия сидела у кровати. Белые простыни контрастировали с угольно-чёрной шерстью юной единорожки, чьё лицо было перевязано бинтами. На месте левого глаза покоилась аккуратная повязка, а по другой щеке струилась магия, залечивая глубокий порез. Рядом, в кресле, притихла Голден Фезер, неотрывно следя за сестрой.

— Я не ожидала... такого от неё, — сказала Селестия тихо, не к кому-то, а в пустоту. — Не от Луны. Не теперь…

— Она больше не тронет её, — прошептала Голден. — Вы ведь пообещали… Вы сказали, что не дадите Муншэдоу в обиду…

Селестия кивнула. Её взгляд упал на лицо кобылы. Словно услышав их, Муншэдоу шевельнулась. Губы её зашевелились, но слов не было — только бессмысленные шепоты, отголоски сна или бреда.

Во сне Муншэдоу стояла на поверхности луны.

Безжизненная равнина простиралась вокруг неё до самого горизонта, скованная цепями, что стягивали её тело и душу. Тысячи замков фиксировали её движения, пока она смотрела вниз, на синюю планету, влекущую её как проклятие.

И тогда — голос. Глубокий. Мягкий. Шепчущий, как лёгкий туман на грани рассудка.

— Спустя тысячу лет… когда звёзды помогут тебе сбежать… когда ты вернёшься, чтобы принести вечную ночь… я… я всё ещё буду здесь.

Я буду ждать тебя… как прежде.

И никогда не оставлю… моя королева…

Муншэдоу подняла забинтованную голову. В небе вспыхнули звёзды. Одновременно с этим, никто не заметил, как в зеркале, что висело у двери, промелькнула тонкая тень. Чужая. Невесомая. И исчезла, не оставив и следа.