Доктор Дерп!
Special series. "Их первая встреча"
Это было их первое знакомство, первая встреча. Большинство пони знакомятся лично. Кто-то – по почте. Но так, наверное, еще никто не делал. Они познакомились в книге.
Вернее, это он был в книге, а она… Впрочем, позвольте начать с начала.
Это были времена, когда Принцесса Селестия в одиночку правила Эквестрией, а Твайлайт Спаркл еще только училась магии. Дерпи жила в Понивиле, ела маффины, работала на почте, а свободное время проводила так, как ей вздумается. И идеи приходили ей в голову самые разные.
В этот раз она выбралась в Кантерлот, на литературный вечер. Она немного опоздала: все из-за вечернего платья, которое никак не могла выбрать. Томная кобылка с витиеватой прической дочитывала какой-то любовный роман. Главная героиня, похоже, нашла наконец своего принца, и им предстояло жить вместе долго и счастливо.
Пристроившись на свободное место, Дерпи осмотрелась. Публики набралось немало, и все — сплошь Кантерлотская интеллигенция. Пегаске было немного неуютно, но вскоре она и думать забыла об окружении. На сцену вышел ведущий – бледно-зеленый жеребец в сюртуке и с цилиндром.
— Леди и джентельпони! Разрешите представить вам особую гостью нашего вечера, загадочную кобылку, объявившую о своем желании участвовать еще только сегодня утром! Итак, мисс Баблс!
Из-за кулис выглянула белая мордочка.
— Прошу, мисс Баблс, прошу! Мы ждем Вас!
Занавес колыхнулся, и к ведущему присоединилась единорожка в очаровательном черном вечернем платье, скрывавшем ее кьютимарку. Она смущенно поглядывала на публику. За ней плыла по воздуху стопка листов.
— Здравствуйте… — ее голос показался Дерпи знакомым. – Я хотела бы зачитать вам сегодня мою повесть. Фантастическую, можно сказать, повесть… Если кому-то из вас покажется, что она надуманна… Что ж, прошу прощения.
— Так как называется Ваша повесть, мисс Баблс? – обратился к ней ведущий.
— О, чуть не забыла! Она называется «Реставратор души», что бы это ни значило. Я долго шла к этому названию… Оно может показаться странным, непонятным, но, на мой взгляд, оно полностью отражает внутренний мир одного из главных героев.
— Ну, что же, приступайте, — жеребец подмигнул единорожке и покинул сцену.
— Хотя, эту повесть кто-то, наверное, назвал бы по-другому, — прошептала Баблс, сев в мягкое кресло.
Кобылка прочистила горло и начала читать.
Глава первая.
Стоял погожий летний денек. В воздухе витали ароматы розы, сирени и полевых цветов. Теплые солнечные лучи пробивались сквозь тонкую ткань штор и падали на двух жеребцов, сидевших в гостиной одного особняка в Кантерлоте. Они вели непринужденный разговор, обсуждая погоду, светские новости, указы Селестии и прочие вещи, принятые к обсуждению между джентельпони. Но была в их разговоре и еще одна нестандартная тема, к которой они то и дело возвращались. Дело в том, что один из пони в гостиной был художником.
Его звали Бэзил Холлуорд, он обладал крайне приятной внешностью, имея длинные прямые волосы, спускавшиеся почти до земли, и темную, ухоженную шерстку. Не лишним также будет упомянуть, что Бэзил был единорогом, и его длинный прямой рог наводил на мысли о его родстве с пони королевской крови, хотя на самом деле кровей он был самых обычных. Зеленые глаза его блестели каким-то особым блеском, а взгляд постоянно перебегал с собеседника на мольберт с незаконченным портретом, стоящий посреди комнаты. Именно на обсуждение этого портрета прерывался привычный светский разговор.
На картине на фоне леса был изображен в полный рост единорог необычайной красоты. Белоснежная шерстка его буквально сияла в солнечных лучах, волосы завивались в золотые локоны, линия рта была алой, словно роза на пике цветения. Выразительные небесно-голубые глаза смотрели прямо на зрителя с любого ракурса.
— Знаешь, Бэзил, мне все время кажется, что он следит за мной! А так как внешность его навевает мысли о чем-то светлом и непорочном, то кажется, что он выискивает во мне какие-то пороки, пытается заглянуть прямо в душу! – собеседником художника был сэр Харри, неприметной внешности светло-коричневый пони. Они познакомились месяц назад, столкнувшись на улице. Харри куда-то спешил (он так и не рассказал, куда), а Бэзил неспешной походкой направлялся в магазин красок. Тогда пони разговорились, и вскоре сдружились, несмотря на то, что оба были полными противоположностями. Художник был задумчив и когда говорил, то переходил на размышления вслух, Харри же болтал без умолку обо всем и обо всех и задавал кучу вопросов. Правда, Бэзилу иногда казалось, что так этот пони старается скрыть свою истинную натуру. – Расскажи же мне о нем, наконец! Кто он, где и как вы встретились? Что он за пони? Мне думается, что с такой-то красотой он – самый большой простак! Ты можешь опровергнуть эти мои мысли? – продолжал Харри.
— Ох, Дориан – он совсем не прост…
— Так значит, его зовут Дориан?
— Да, да… Дориан Грей. Ты верно думаешь, что красота и ум несовместимы… Знаешь, он, конечно, не гений, но все же и не дурак. Он юн, Харри, и потому неопытен, — в этом, возможно, и есть его вина. Он не мудр, нет. Но умом не обделен…
— Вот как? Интересно, интересно. Никогда не слышал такого имени: Дориан! Но подобная красота – как у него — так просто не дается, ты так не думаешь?
— Почему нет?
— Ну, во всем должен быть некий баланс, гармония, если хочешь. И красота Дориана должна быть чем-то уравновешена… Но так как вы познакомились? Он так красив – он наверняка знает об этом! Как же это он позволил тебе писать его?
— Нет, Харри, он вовсе не знает о своей красоте! Может, догадывается, но…
— Как вы встретились?
— Это было на одном приеме… Ничего особенного, знаешь. Я никогда не любил эти приемы, светские рауты и все, с этим связанное, и хожу на них лишь потому, что художник иногда должен показываться в обществе, чтобы его не забыли. Но как только я увидел его – понял, что пришел не зря. Когда глаза наши встретились, я почувствовал, что бледнею. Не поверишь, меня охватил какой-то инстинктивный страх, я понял: передо мной пони настолько обаятельный, что, если я поддамся его обаянию, оно поглотит меня всего, мою душу и даже мое искусство! А я не хотел никаких посторонних влияний в моей жизни. Ты ведь уже знаешь, Харри, какой у меня независимый характер. Я всегда был сам себе хозяин... во всяком случае, до встречи с Дорианом Греем. Ну а тут... Не знаю, как и объяснить тебе... Понимаешь, внутренний голос говорил мне, что я накануне страшного перелома в жизни! Мне стало жутко, и я уже шагнул было к двери, решив уйти. Сделал я это почти бессознательно, из какой-то трусости, что ли. Хорошо, что я не ушел тогда, а то бы не открыть мне это новое, удивительное явление в искусстве, этого невероятного Дориана!
— Будь добр, Бэзил, ближе к делу, не интригуй!
— Что же, как пожелаешь… Я вдруг очутился прямо перед ним. Он стоял так близко, что мы почти столкнулись. Глаза наши встретились снова, и мне не оставалось ничего, кроме как заговорить. Дориан оказался прекрасным собеседником. И вот, во время нашего разговора мне пришла идея писать его, написать его портрет! Я понял, что это будет что-то совершенное, что-то новое в искусстве, завораживающее, необычное! И еще я осознал, что я просто обязан это сделать, понимаешь, Харри? Если бы я не начал писать его, мир бы рухнул! Это было предопределено, я уверен!
— И что же, ты предложил ему портрет?
— Ох, нет! Я сделал это спустя несколько дней, на третьей нашей встрече. Он, помню, очень удивился, особенно когда я начал объяснять причины моего предложения! Этот Дориан – чистая, невинная и наивная натура! Он, кажется, до сих пор не верит в собственную невероятную красоту… Знаешь что, Харри?..
— Что?
— Только между нами… — художник перешел на шепот. – Порой мне кажется, что этот пони красивее, чем сама Принцесса Селестия!
Харри сдержанно рассмеялся.
— Ну, знаешь, многие пони могут назвать кого-то красивее Принцессы! Я имею в виду тех из них, что влюблены… А ты, может, тоже влюблен в Дориана?
— Если иметь в виду любовь художника к предмету его искусства – то да, несомненно!
— А что насчет дружбы? Он-то наверняка в тебе души не чает и считает своим единственным другом. Но ведь для тебя Дориан – предмет искусства, как ты изволил выразиться…
— Не говори так. Ты не знаешь, что такое настоящая дружба, Харри, — тихо ответил Бэзил. — Да и вражда настоящая тебе тоже незнакома. Ты любишь всех, а любить всех — значит не любить никого. Тебе все одинаково безразличны. Даже между нами не дружба, а лишь товарищество…
— У тебя слишком мрачный взгляд на вещи… Наверное, у всех художников такой, — Харри отвел глаза в сторону. Его собеседник попал в точку.
— Возможно, что и так, — продолжал Бэзил. – И да, я не сказал, что у нас с Дорианом крепкая дружба. Но по-другому и быть не могло! Может ли быть дружба между стражником гвардии и Принцессой? Рядом с ним я ощущаю себя именно таким стражником... Знаешь, ведь эта картина, — он указал копытом на мольберт. – Она моя лучшая. Ты можешь счесть меня тщеславным, но я думаю, что нигде в мире не будет картины лучше этой, когда я закончу!
— Ты недооцениваешь разнообразие мира, раз так думаешь, — заметил Харри.
— По крайне мере, для меня она – лучшая! И знаешь, почему? Потому что, когда я ее писал, Дориан Грей сидел передо мной. Какое-то его неуловимое влияние на меня помогло мне впервые увидеть даже в обыкновенном лесном пейзаже чудо, которое я всегда искал и не умел найти. Этот пони – самый удивительный из всех, кого я когда-либо встречал! И дело тут не только в его красоте…
— Знаешь, Бэзил, это просто невероятно! Ты так описываешь этого Грея… Я просто обязан встретиться с ним!
— Я не уверен, что стоит…
— Почему? Ты мне не доверяешь?
— В отношении Дориана я не доверяю никому. У него настолько открытая, чистая душа, что он может поддаться любому влиянию извне. А ты – будем откровенны – не из идеальных.
— Что именно тебя во мне не устраивает? – поднял брови Харри. – Я умен, обаятелен, харизматичен…
— А значит, твоему влиянию он поддастся быстрее!
— И что же? Я ведь не порочен, не жесток. Я не злодей какой-нибудь, а самый обычный пони, как все.
— Но у тебя слишком свободное мышление. Слишком – понимаешь? И если так же свободно будет мыслить Дориан, то я не могу даже представить, к чему это приведет! Он еще слишком юн. Мы уже говорили об этом: он может быть умным, но не мудрым. Ты, я уверен, мудр…
— Спасибо.
— И с твоей мудростью ты можешь позволять себе любое вольнодумство. Но он…
— Ладно, я понял, Бэзил, не продолжай. Как насчет того, что я пообещаю не выражать при нем свои свободные мысли и идеи? Просто посмотрю на него живьем, поговорю о простых вещах. Мне ведь очень хочется ощутить на себе его невероятное влияние!
— Я подумаю…
— Сэр Бэзил, к вам пришли! – раздался в дверях голос пони-дворецкого.
— Кто это?
— Сэр Грей. Вы назначили ему сегодня, помните?
— Я хотел закончить портрет, верно… Харри, — обратился он к собеседнику. – Прошу тебя, не надо… Может, в другой раз я вас познакомлю…
— Ну, раз так, — пони встал с диванчика, на котором лежал и неспешно двинулся в сторону вешалки, на которой покоились его вещи.
— Проводите его в комнату отдыха, пожалуйста, — попросил дворецкого Бэзил.
Дождавшись, когда Харри наденет плащ и шляпу, художник повел его к выходу. Но, так как коридор проходил мимо многих комнат дома, Харри так и не ушел. Дверь в комнату отдыха была открыта, и сидящий в ней белоснежный единорог заметил Бэзила и его гостя.
Глава вторая.
— Добрый день, сэр Бэзил! – приветливо помахал копытом Дориан. – Я пришел, как просили!
— Это чудесно… Сейчас, я провожу моего гостя…
— А кто же Ваш гость? – Дориан подался вперед, пытаясь разглядеть стоящего рядом с художником пони.
— Разрешите представиться: сэр Харри. Для Вас – просто Харри… Вы же Дориан, верно?
— Да.
— О, Бэзил мне о Вас столько рассказывал!
— Мне это лестно.
— Сэр Харри собирался уйти… — заметил Бэзил.
— Ах, может быть, Вы все же останетесь? – с надеждой смущенно спросил юный жеребец. – Позировать сэру Бэзилу очень приятно, но крайне скучно из-за того, что он все время молчит… Если бы Вы уделили немного своего времени на беседу со мной…
— Ну, если Вы просите, Дориан… Кстати, позвольте на «ты», мы ведь оба да взрослых джентельпони, верно?
— Да, пожалуй… — из-под светлой шерстки пони было видно, как он покраснел.
— Но Харри, тебе ведь нужно было куда-то… — Бэзил хмуро посмотрел на гостя.
— Не поверишь, нет! Сегодня я как раз ничем не занят! – улыбнулся пони. – Ну, не заставляй же Дориана ждать, пойдем!
И пони отправились в гостиную, к мольберту с картиной.
— Как тебе погода, Дориан? На мой взгляд, прелестнейшая! – завел разговор Харри.
— Да, конечно… Лето ведь.
— Как думаешь, Бэзил, может тебе стоит писать портрет в саду? Раз погода располагает?
— Не думаю…
— Ах, пожалуйста, Бэзил! – глаза Дориана засияли. – Это было бы прекрасно!
— Ну…
Мольберт был установлен под раскидистым деревом. Дориан разместился около куста, усыпанного яркими красными ягодами, а Харри уселся на садовую скамейку.
— Ответь мне на один вопрос, Бэзил, пока ты не начал рисовать…
— Я слушаю, — художник открывал тюбики с краской.
— Что это за дерево? Я его раньше у тебя не видел! – Харри показал копытом на то самое дерево, под которым расположился Бэзил. – Оно явно не из этих мест…
— Это из Вечнодикого леса, близ Понивиля. Я писал там фон для портрета и присмотрел себе это деревце. Нравится?
Дерево действительно было очень красивым. Широкая зеленая крона была усыпана нежно-желтыми цветами с крупными бутонами. От них исходил приятный, едва уловимый, но терпкий аромат.
— Ох, Бэзил, не стоит сажать у себя в саду деревья из Вечнодикого леса… Это слишком рискованно!
— Я не боюсь каких-то там деревьев!
— Но почему это рискованно? – обратил свой наивный взгляд на Харри Дориан.
— Ну, оно может обладать какими-нибудь особыми свойствами. У леса своя магия…
— Дориан, не двигайся, я начинаю! – И Бэзил окунул кисть в краску.
— Вообще, в мире есть множество удивительных вещей, обладающих своей магией… — продолжал пони. – Многие думают, что есть только то, что их окружает: их дом, работа, знакомые. Некоторые считают, что в мире есть только Эквестрия – и больше ничего. Меж тем, они заблуждаются…
— Вот как? – удивился Грей.
— Да, именно. Мир так огромен и красив, что не у каждого это может уложиться в голове! И он весьма разнообразен, мой юный друг.
— Поверни чуть голову влево, Дориан, — Бэзил уже был полностью увлечен картиной и не вслушивался в разговор двух пони.
— В мире есть силы, куда более могущественные, чем магия единорогов или даже самой Селестии! Есть, в конце концов, космос, безграничный космос…
— Вы… Ты веришь в космос?
— Да, верю. Мы все на этой планете, Солнце, Луна, — все это витает в безграничном пространстве. И есть другие солнца, другие луны, другие планеты…
— Об этом говорят астрономы. Но мало кто верит.
— Просто всем уютно в их маленьком мирке! Им нравится считать, что Солнце и Луна одни на небосводе, и что они, и даже звезды, — все подвластно магии Принцессы. Но это не совсем так. Нет, Селестия, безусловно, могущественна, но не всесильна.
— Мне кажется, это слишком вольные мысли… — Дориан заметно смутился. – Что было бы, если бы их услышала сама Принцесса?
— Ах, вольные? Это плохо… Я обещал Бэзилу не выражать при тебе вольных мыслей. Что ж, закроем эту тему!
— Но…
— Поговорим о чем-нибудь другом, Дориан! Например, о погоде!
— Постойте, мне нужно подумать…
Несколько минут белоснежный единорог простоял молча. Он никогда прежде не предполагал, что в мире может быть что-то могущественнее Принцессы. И он никогда вообще не размышлял о тех вещах, о которых говорил сэр Харри. Безусловно, этот жеребец показался ему крайне интересным, даже несколько загадочным. Он выпадал из числа простых пони.
— Бэзил, я устал… Позвольте мне немного отдохнуть, прошу! – наконец нарушил молчание Дориан.
— Ну, что ж… Принести вам попить?
— Да, чего-нибудь прохладного… И можно с ежевикой! – откликнулся Харри.
Как только художник покинул сад, Дориан метнулся к жеребцу.
— То, что Вы говорите, крайне занимательно! Я, пожалуй, никогда не задумывался о таких вещах…
— Я же просил: на «ты». И потом, послушай, пожалуйста, что я тебе скажу… — Харри нахмурился. – Не стоит тебе задумываться об этом, иначе быстро состаришься… Старость – она ведь заключается в старении ума. Чем больше пони думает о жизни, тем больше он стареет.
— Как странно…
— Знаешь, мне ведь несколько сотен лет… Если переводить размышления в года, — поправился Харри. – А ты еще юн. Кроме того, ты безмерно красив!
— Мне это много кто говорил, но по-моему, это глупо! Неужели нет никого красивее меня?
— Нет, есть и красивее! И этого тебе никто не скажет кроме меня, наверное… Но ты – один из тех, кто красивее большинства. Я вообще-то никогда не считал красоту чем-то выдающимся – я имею в виду красоту пони. Но тебе дана не просто красота, а красота молодости. А молодость – то, что действительно стоит беречь.
— Мне так не кажется…
— Сейчас тебе, конечно, так не кажется. Но когда ты станешь безобразным стариком, когда думы избороздят твой лоб морщинами, а страсти своим губительным огнем иссушат твои губы, — ты поймешь это с неумолимой ясностью. Теперь, куда бы ты ни пришел, ты всех пленяешь. Но разве так будет всегда? У тебя впереди не много лет для жизни настоящей, полной и прекрасной. Уйдет молодость, а с нею красота — и вот тебе вдруг станет ясно, что время побед прошло, или придется довольствоваться победами столь жалкими, что в сравнении с прошлым они тебе будут казаться горче поражений. Так не трать же понапрасну золотые дни! Живи! Ничего не упускай, вечно ищи все новых ощущений! Я делаю только так — и советую то же всем остальным. С первого взгляда я понял, что ты себя еще не знаешь, и я почувствовал, что должен помочь тебе познать самого себя. Я подумал: "Как было бы трагично, если бы эта жизнь пропала даром!" Живи в полную силу, Дориан! Ведь молодость пройдет так быстро! Молодость! Молодость! В мире нет ничего ей равного!
Подул ветерок, и цветочная пыльца с дерева из Вечнодикого леса упала на мольберт и на двух пони в саду. Харри звучно чихнул.
— Вы заставили меня задуматься… — Дориан отвел глаза в сторону.
— Ну я же просил: на «ты».
— Просто я еще не привык… И потом, Вы говорите такие вещи, что мне сложно обращаться к Вам как к сверстнику… Мне нужно еще подумать надо всем, что Вы сказали…
— А вот и ваш ежевичный чай со льдом! – в сад вошел Бэзил, левитируя бокалы с чаем.
Глава третья.
Наконец, портрет был закончен. Дориан с рассеянным видом прошел мимо мольберта, затем повернулся к нему. При первом взгляде на портрет он невольно сделал шаг назад и вспыхнул от удовольствия. Глаза его блеснули так радостно, словно он в первый раз увидел себя. Он стоял неподвижно, погруженный в созерцание, смутно сознавая, что художник что-то говорит ему, но не вникая в смысл его слов. Как откровение пришло к нему сознание своей красоты.
До сих пор он как-то ее не замечал, и восхищение Бэзила казалось ему трогательным ослеплением дружбы. Он выслушивал его комплименты, подсмеивался над ними и забывал их. Они не производили на него никакого впечатления. Но вот появился сэр Харри, прозвучал его восторженный гимн молодости, грозное предостережение о том, что она быстротечна. Это взволновало Дориана, и сейчас, когда он смотрел на отражение своей красоты, перед ним вдруг с поразительной ясностью встало то будущее, о котором говорил Харри. Да, наступит день, когда его глаза потускнеют, выцветут, стройный круп согнется, станет безобразным. Годы унесут с собой алость губ и золото волос. Жизнь, формируя его разум, будет разрушать его тело. Он станет отталкивающе некрасив, жалок и страшен.
При этой мысли острая боль, как ножом, пронзила Дориана, и каждая жилка в нем затрепетала. Глаза потемнели, став из небесно-голубых аметистовыми, и затуманились слезами. Словно ледяное копыто легло ему на сердце.
— Разве Вам не нравится портрет? – спросил наконец Бэзил, задетый непонятным молчанием Грея.
— Ну конечно, нравится, — ответил за него Харри. — Кому он мог бы не понравиться? Это один из шедевров современной живописи!
— Как это печально! — пробормотал вдруг Дориан Грей, все еще не отводя глаз от своего портрета. — Как печально! Я состарюсь, стану противным уродом, а мой портрет будет вечно молод. Он никогда не станет старше, чем в этот летний день... Ах, если бы могло быть наоборот! Если бы старел этот портрет, а я навсегда остался молодым! За это я отдал бы все на свете. Да, ничего не пожалел бы! Я завидую всему, чья красота бессмертна. Завидую этому портрету, который Вы с меня написали. Почему он сохранит то, что мне суждено утратить? Каждое уходящее мгновение отнимает что-то у меня и дарит ему. О, если бы было наоборот! Если бы портрет менялся, а я мог всегда оставаться таким, как сейчас!
Сэру Харри показалось, что глаза пони на портрете как-то странно сверкнули, но он не придал этому значения. Мысли его были сейчас только о том, что он допустил явную ошибку.
— Ах, Дориан, не стоит так печалиться! Возможно, своей речью я ввел тебя в смятение… — он смущенно оглянулся на Бэзила. – Но я вовсе не хотел сказать, что старость ужасна, что ее надо бояться и избегать… Да, я несколько преувеличил ее недостатки, но такой уж я пони: люблю преувеличить. Как бы то ни было, я лишь хотел сказать, что надо прожить жизнь в ощущении вечной молодости, постоянно находясь в движении, не останавливаясь и не унывая ни на секунду! Но старости и потери красоты бояться не следует! Прости меня за то, что заставил тебя думать иначе…
— Боюсь, меня не разубедить… — мрачно ответил Дориан.
— Ах, тебе просто стоит развеяться! Как насчет похода в театр? Я уверен, это унесет все твои дурные мысли прочь!
— Возможно… Бэзил, будьте добры, пришлите мне этот портрет, как сможете… Вы пойдете с нами в театр?
— Нет, право, не могу. У меня уйма дел…
— Ну, тогда мы пойдем вдвоем! – улыбнулся Харри. – Ты и я, Дориан! Пойдем, скорее! – и пони направился к выходу из сада.
— Идите. А я останусь с подлинным Дорианом, — указал художник на портрет.
— Постойте, Харри… Так, по-вашему, это – подлинный Дориан? – спросил Грей, подходя к Бэзилу. – Неужели я в самом деле такой?
— Да, такой… По крайней мере, внешне Вы такой. И на портрете всегда таким останетесь. Прошу Вас, Дориан, не изменяйте себе. Красивым Вас делает не только внешность, но и Ваши мысли и поступки… Прошу Вас, останьтесь, не ходите в театр. Мы поговорим, попьем чаю. Что бы там Вам не сказал сэр Харри, я уверен, что смогу убедить Вас в том, что Вы всегда останетесь прекрасны, если будете жить и вести себя так, как раньше. Вы прекрасный пони, Дориан, Вы чисты и наивны, и наивность в Вашем случае это и козырь и уязвимое место…
— Нет, Бэзил, я все же пойду в театр… Прошу меня извинить… — Дориан Грей покраснел и попрощался с художником. Спустя несколько минут они с Харри были на полпути к театру.
-Знаешь, мы идем в не совсем обычный театр, — шепнул Харри спутнику. — Он не из тех помпезных, роскошных зданий. Я хочу, чтобы ты увидел театр провинциальный, простой. Ведь в его простоте заключена его красота…
И вот, наконец, пони очутились в скверной, тесной ложе у сцены. Перед глазами Дориана мельтешил аляповато размалеванный занавес. Он стал осматривать зал. Галерея и задние ряды были переполнены, а первые ряды обтрепанных кресел пустовали, да и на балконе не видно было ни души. Между рядами ходили продавцы яблочного сидра и апельсинов, и все зрители ожесточенно щелкали орехи.
— И где же здесь красота? – обратился единорог к Харри.
— Ах, она повсюду! Разве ты не видишь, как прекрасны все эти пони здесь, в зале? Они просты и не пытаются скрыть этого, в отличие от многих других в Кантерлоте. И многие из них, как и ты, наивны, честны и добры, а это – добродетели, которые и делают пони красивым. Если ты хочешь оставаться красивым (а ты именно этого и хочешь, как я понял), ты должен сохранять в себе эти добродетели. Ну а чтобы быть молодым, надо просто жить молодо, активно, как я уже говорил…
Но тут раздался третий звонок, и занавес разъехался.
Это была постановка одной из классических пьес известного классического драматурга Шейк Спира. Актерская игра была явно ниже среднего уровня, но Харри наблюдал за ней, как завороженный. Дориан же смотрел спектакль из чистой вежливости.
Но вот, на сцену вышла прелестная нежно-розовая кобылка… Волосы спускались темными косами, желтые глаза блестели, как звезды. Голос ее поначалу был очень тих, но каждая его глубокая, ласкающая нота как будто отдельно вливалась в уши. Потом он стал громче и звучал, как флейта или далекий гобой. В одной из сцен постановки в нем зазвенел тот трепетный восторг, что звучит перед зарей в песне соловья. Бывали мгновения, когда слышалось в нем исступленное пение скрипок.
Дориан плакал, глядя на нее… Сэр Харри заметил эффект, который произвела на него актриса и улыбнулся. В антракте он увел его в сторону от других пони.
— Тебе, верно, понравилась эта кобылка, да? – прошептал он.
— О, да! Мне кажется, я влюбился…
— Это прекрасно, Дориан! Вот увидишь, любовь лечит любые душевные раны! Очень скоро ты забудешь о своей красоте, о том, что ты стареешь, забудешь обо всем! В твоих мыслях будет лишь она…
— Разве такое возможно? – изумленно посмотрел на собеседника единорог.
— Да! Знаешь, если бы я никого не любил, ни к кому не был бы привязан, то верно сошел бы давно с ума… — прошептал Харри.
— И ты знал, что она тут будет?
-Ну, в общем, да… Но я не был уверен, что она тебе понравится. Я надеялся, что хотя бы ее пение развлечет тебя.
— Ах, ее голос просто великолепен!
Второй акт досмотрели молча и после разошлись по домам. Харри снимал особняк на окраине города за приемлемую цену. Он поднялся по ступеням на второй этаж и открыл личным ключом комнату, входить в которую настрого запретил кому бы то ни было. Запершись изнутри, он облегченно вздохнул.
— Давно не виделись, малышка, — обратился он к синей будке, стоящей посреди комнаты.
Глава четвертая.
Пожалуй, следует, наконец, внести в повествование ясность. Сэр Харри на деле был совсем не сэром Харри, а величайшим, невероятным, необычным, харизматичным, экстраординарным путешественником во времени и пространстве – Доктором. Обычный досуг Доктора состоял из безумных, головокружительных приключений и редких спокойных моментов между ними. Он был не просто пони, а пони-с-другой-планеты, не таким, как все, но очень любил жителей Эквестрии. Да что там был, я думаю, он и сейчас путешествует с кем-нибудь из них. Если вам на пути попадется Доктор, и если вы не боитесь приключений, то смело прыгайте в его синюю будку!
Ах, кстати о будке: это его невероятная машина, на которой он перемещается во времени и пространстве. Он зовет ее ТАРДИС, и не спрашивайте, почему. Кроме того, он относится к ней, как к родственнику, например, сестре. Но вы, боюсь, не будучи знакомым с Доктором, даже если увидите ее прямо перед собой, вскоре забудете: на ней лежит особое защитное заклятье.
Впрочем, хватит общих сведений. Этот рассказ повествует о том периоде жизни Доктора, когда он на время остался один, без своих любимых спутников, и решил пожить как простой пони в Кантерлоте. Он снял себе домик, спрятал в нем ТАРДИС и завел некоторые знакомства, выбрав себе новое имя: сэр Харри. Не лишним также будет упомянуть тот факт, что для отдыха от приключений он выбрал Кантерлот не современный, а старый, почти за сто лет до нынешнего. Когда у тебя есть машина времени, и не такое совершаешь.
Итак, Харри, а вернее, Доктор заперся у себя наверху после похода в театр с Дорианом Греем.
Он думал о тех разговорах, которые он завел с юным жеребцом. Доктор истосковался по общению с такими, как он, юными умами, не обремененными узкими границами предубеждений, открытыми к новому и неизведанному. Именно поэтому он завел с Греем речь о космосе и относительности магии, а в те времена, между прочим, это были темы, не принятые к обсуждению.
Но не это ставил жеребец себе в вину. Доктор абсолютно зря заговорил с Дорианом о старости. Ему ведь действительно было несколько сотен лет, Доктор был очень стар, хоть и выглядел молодо. Но всеми силами жеребец молодился, отправляясь во все новые и новые опасные и увлекательные путешествия. Так он оттягивал свою старость, и этому он и хотел научить Дориана: жить! Но Доктор упомянул и то, что с возрастом юнец потеряет свою красоту, и это стало роковой ошибкой. Впрочем, он надеялся, что новые чувства в сердце на самом деле заставят забыть его все на свете.
И Доктор не прогадал. Прошло несколько дней, каждый из которых Дориан проводил вместе с ним в театре, восторженными глазами наблюдая за игрой Сивиллы Вэйн – так звали ту прекрасную актрису. Художника Грей больше не навещал, сначала не желая с ним общаться, а позже боясь увидеть его обиженным за долгую разлуку. И вот, в один из вечеров юный жеребец собрался с силами и пошел-таки за кулисы, навстречу своей судьбе. Вернулся он в приподнятом расположении духа и сообщил Доктору, что все прошло хорошо, и завтра они с актрисой идут гулять в парк.
Спустя неделю, вернувшись домой после прогулки, Доктор увидел в прихожей письмо от Дориана Грея, в котором тот объявлял о своей помолвке с Сивиллой Вэйн. В письме единорог приглашал его в свое имение, чтобы обсудить предстоящую свадьбу. Дочитав до конца, Доктор улыбнулся и в тот же час отправился к Грею. С его души как будто упал тяжелый камень: теперь, если Дориан женится, он навсегда забудет о старости, ведь ничто так не разжигает в груди жаркий огонь юности, как любовь.
Особняк Дориана Грея был одним из самых больших в Кантерлоте – он достался жеребцу в наследство от богатого деда. Три этажа, пара десятков комнат, огромный гостевой зал, прекрасная резная и кожаная мебель, картины и статуи на каждом углу, — вот краткое описание этого уютного дома. Подойдя к входной двери, Доктор позвонил в звонок. За дверью послышались шаги, и вскоре дверь отворил белоснежный единорог с сияющими от счастья глазами.
— Входи, входи, Харри, скорее! Сэр Бэзил уже тут, я наконец набрался смелости пригласить его, и мы уже полчаса пьем чай, это просто восхитительно! Я возьму шляпу…
Доктор передал Дориану свой котелок, повесил на вешалку плащ и последовал за хозяином дома. Художник ждал их на втором этаже, в маленькой уютной комнатке с затемненным освещением. Когда пони вошли, он привстал с кресла, чтобы поздороваться с Доктором.
— Ах, давно не виделись, Харри! Как ты поживаешь?
— Прекрасно, Бэзил. Но когда я узнал о помолвке нашего общего друга, я почувствовал, что все не просто прекрасно, а великолепно, восхитительно… Какие там еще есть подобные прилагательные?
Пони рассмеялись.
— Представляю, что будет с тобой через месяц, Харри! – улыбнулся ему Дориан. – Наверное, ты вообще не сможешь подобрать слов!
— А что будет через месяц? – Доктор, конечно же, догадался, но решил поддержать интригу.
— Мы с Сивиллой женимся! Представляешь! Я сам-то не могу в это поверить! Ах, как же это чудесно… — и Дориан упал в мягкое кресло.
— Дориан… — Бэзил навис над Греем, словно тень от часовой башни. – Ты, надеюсь, уверен в том, что хочешь этого?
— Хочу, конечно же хочу, к чему такие вопросы?!
— Женитьба – это серьезный шаг. Ты уверен в своих чувствах к этой актрисе… Сивилле?
— Не сомневайтесь, Бэзил! – Дориан вскочил с кресла и, словно безумный, заходил по комнате. – Она – самая удивительная кобылка на свете! Сегодня она – один пони, завтра – другой. Знаете ли Вы кобылок, каждый день предстающих в новом свете? Она актриса, и это так удивительно! Но ведь она не просто актриса, каких тысячи, нет! Она – гениальная актриса! Ах, как она играет, как поет! У нее удивительный голос, если бы Вы его услышали, то не смогли бы забыть и за миллиард лет! Я люблю ее, Бэзил, и я женюсь на ней, обязательно женюсь!
— Ну что ж, мой юный друг, я рад Вашей определенности. Похоже, что Вы и правда сильно любите эту кобылку, а раз так – женитесь, конечно женитесь! И пусть чувства Ваши выльются во что-то новое, во что-то удивительное… Кто знает – может, Вы станете еще красивее после свадьбы?
— Ах, красота – не главное! Любовь, чувства – вот самое важное в жизни! И я счастлив, что наконец понял это…
После этих слов Дориана Доктор едва сдержался, чтобы не запрыгать от радости. Его план сработал, и юный жеребец освободился от заблуждений. И вот уже в голове его созрела новая идея. Ведь у него же есть машина времени, верно?
— Дориан, скажи, когда точно свадьба? День уже назначен?
— Да, конечно. Ровно через тридцать дней, в часовне неподалеку… я не хочу пышного торжества: приглашены только самые близкие.
— Замечательно. Я сейчас вынужден отлучиться из города, но, скажем, за два дня до свадьбы я вернусь, навещу тебя, познакомлюсь поближе с Сивиллой… Ты ведь не против?
— Как я могу быть против? Если надо – конечно же поезжай, Харри. Но, прошу, не забудь про свадьбу!
— Как можно, — улыбнулся Доктор.
— Знаешь, Дориан, а я ведь мог нарисовать ваш совместный портрет перед свадьбой и подарить вам его в качестве свадебного подарка! – глаза Бэзила вновь засверкали огнем вдохновения.
— О, конечно же, это будет изумительно!
— Отличная идея, Бэзил!
После чаепития Доктор вернулся к себе домой, уведомил хозяина о том, что отлучится на месяц, а сам заперся в комнате с ТАРДИС. Особым ключом жеребец открыл машину времени и шагнул внутрь.
ТАРДИС радостно замигала сотнями огоньков, когда он поднялся к панели управления.
— Ну что, родная, давно ты не путешествовала со мной? – Доктор любовно погладил приборную доску. – Ну ничего, сейчас развеемся… — и он дернул пару рычагов, отвечающих за перемещение во времени.
Глава пятая.
Редкое путешествие Доктора обходилось без ошибок. Вот и в этот раз он переборщил со временем и перенесся не на двадцать восемь дней, а на все два месяца. Мысленно проклиная себя за ошибку, ранним утром он вышел из своего дома и направился к дому Дориана. Хозяин особняка, который он снимал, видимо, не заметил его излишнего отсутствия, тем более, что Доктор заплатил ему за год вперед.
Имение выглядело запустевшим. Доктор решил, что молодожены просто все свободное время проводят в проулках и разъездах, и позвонил в звонок. Дверь открыл дворецкий Грея и заявил, что того дома нет.
— Вы можете подождать его у него в приемной, сэр. Вероятно, он вернется через час.
— Так может я и приду через час?
— Не советую, сэр. Сэр Грей редко бывает дома и не задерживается надолго. Вы можете с ним разминуться.
— Ну, что же… — и Доктор проследовал за дворецким в приемную. Изнутри дом был еще более запустевшим. Часть картин и статуй куда-то пропали, и на всем лежал след забытья и тонкий слой пыли.
— Не хотелось бы указывать Вам на недостатки, но в доме весьма пыльно! – обратился жеребец к дворецкому.
— Сэр Дориан не велел убирать здесь, пока он не прикажет обратного. Этим он хочет поддержать траур…
— Траур? – Доктор расположился в единственном чистом кресле в приемной Грея и настороженно взглянул на жеребца.
— Вы разве не знаете? Такая ужасная трагедия…
— Ну говорите же, что случилось!
— Леди Сивилла Вэйн покинула нас вот уже как почти два месяца.
— Не может быть!
— Вам следует поговорить об этом с сэром Греем, он должен знать больше… Я не читаю газет и не слежу за новостями: о ее кончине я узнал от него.
— Спасибо… Можете быть свободны.
Дворецкий удалился, оставив Доктора в тяжких раздумьях. Отчего скончалась Сивилла? Как это перенес Дориан? Похоже, это далось ему тяжело… Уж не потерял ли он тягу к жизни?
Убедившись, что дворецкий ушел достаточно далеко, жеребец встал с кресла и подошел к двери, ведущей в кабинет Дориана. Достав из кармана жилета странный продолговатый цилиндрический предмет с голубой лампочкой на конце, он направил его на дверь, и вскоре та открылась. Это была звуковая отвертка, особый прибор, позволяющий вскрывать и закрывать замки, изучать механизмы и вещи, а также делать многое другое. Прикрыв дверь за собой, жеребец осмотрелся. В комнате было сумрачно из-за плотных штор на окнах, но можно было разглядеть письменный стол. Доктор принялся изучать многочисленные бумаги на нем, надеясь найти что-то, способное рассказать о мыслях Дориана после кончины Сивиллы. На глаза ему попалось письмо, написанное дрожащим почерком.
«Дорогая, любимая Сивилла, простишь ли ты меня? Я виноват перед тобой, тысячу раз виноват, но разве не заслуживаю я прощения? Я был вспыльчив, был несправедлив к тебе, но ведь я люблю тебя – не это ли главное? Тогда, за сценой, я накричал на тебя, я был в ярости… Не знаю, что произошло со мной: я вдруг ужасно разозлился на тебя, на твою ужасную игру… Я пишу ужасную – ты сама так назвала ее. Ты сказала, что в любви ко мне осознала призрачность, нереальность сцены, и потому не смогла играть на ней, а я решил, верно, что ты делала это назло мне. Теперь же я прошу у тебя прощения. Простишь ли ты меня? Решать тебе, любимая Сивилла. Но знай, что я люблю тебя, бесконечно люблю, и жду, когда ты простишь меня и мы вместе пойдем, наконец, к алтарю. А театр может подождать, он – не главное. Главное – это ты!
Твой Прекрасный Принц
»
Доктор нахмурился. Еще один из кусочков мозаики лег в его голову, но общая картина пока не желала собираться. Взгляд его скользнул с письменного стола на стену, и жеребец невольно вскрикнул. Он увидел знакомый портрет Дориана Грея, нарисованный его другом Бэзилом Холлуордом, но что-то в нем изменилось. Во мраке комнаты Доктору показалось, что рот жеребца на картине пересекла жестокая усмешка. Не веря своим глазам, он подошел ближе и осветил портрет светом от лампочки звуковой отвертки. Нет, глаза не обманули его: Дориан на картине жестоко усмехался. Направив отвертку прямо на портрет, жеребец попытался исследовать его, надеясь узнать, что это подделка. Но нет, отвертка настаивала, что портрет подлинный, нарисованный два с половиной месяца назад.
В смятении выскользнув из кабинета, Доктор занял прежнее место в кресле, как раз вовремя, чтобы расслышать приближающиеся шаги. В приемную вошел Дориан, все такой же прекрасный, как и в тот день, когда они вместе в саду Бэзила пили ежевичный чай.
— Харри, я рад, что ты все-таки пришел… Без тебя в этом городе так скучно! Я не знаю, чем себя занять!
— Дориан, я сожалею… Для тебя это, верно, большая трагедия…
— Не такая уж и большая, Харри. Я уже подумываю снять траур, но боюсь, что мои знакомые посчитают, что я повременил… Честно сказать, я снял бы его давно, если бы не они!
— Что ты такое говоришь…
— Что думаю, Харри! Да, я, возможно, любил ее. Но, что поделать: она умерла. Неужели мне теперь тоже следует забыть о радостях жизни?
— Нет, но… Хорошо, Дориан… Расскажи, пожалуйста, как это случилось?
— Ничего особенного. Мы поссорились с ней из-за мелочи, а она оказалась настолько мягкосердечной, что скончалась от горя, не дождавшись примирения! Так глупо, не правда ли?
— Дориан! Не говори так! Ты ведь любил ее, а теперь, похоже, совсем забыл об этом! Ты очень изменился с нашей последней встречи…
— И это хорошо. Все должны меняться, развиваться, жить! Не ты ли уверял меня, что надо каждый миг жить в полную силу, Харри? Видишь, я следую твоим советам!
— Ты исказил мои мысли…
— Я их интерпретировал. Я иду на пегасьи бега, Харри, пойдешь со мной?
— Нет, Дориан… Пока ты не исправишься, пока не выкинешь эти дурные мысли из головы… Живи, живи, я не против этого. Просто имей же уважение к Сивилле! Уважение к себе, в конце концов!
— Ох, этого у меня хоть отбавляй! И уважения к себе, и любви. До свидания, Харри. Как одумаетесь – приходите на скачки, они пройдут до вечера. Будет весело!
Не видя перед собой дороги, Доктор шел, надеясь, что ноги приведут его куда надо. Ему очень не нравилось то, что произошло с Дорианом за его отсутствие, ему было ужасно жаль Сивиллу, которая, видимо, погибла косвенно по вине Грея. И еще этот странный портрет… Похоже, что Дориан, а вернее, его душевное состояние как-то с ним связанно.
Дверь никак не хотели открывать. Лишь после того, как Доктор забарабанил по ней что есть сил, где-то в глубине дома послышалась возня, и вскоре раздались шаги. Бэзил Холлуорд выглядел подавленным. Под глазами запали темные мешки, уши обвисли, некогда красивые длинные волосы лоснились от жира.
— Харри? – радостно, но тихо воскликнул художник, увидев на пороге светло-коричневого пони. – Заходи, прошу. У меня давно не было гостей.
Если у Дориана дома при общем запустении был хотя бы порядок, то дома у Бэзила все было перевернуто вверх дном. Протиснувшись между сваленными в кучу стульями, пони прошли в пустую гостиную.
— Ты только приехал, верно? – обратился он к Харри.
— Да, да…
— И ты был уже у кого-нибудь до меня?
— Я от Дориана.
— Ах! – в глазах художника выразилась ужасная печаль. – Он стал совсем другим, мой юный Дориан… Что изменило его? Ты ведь слышал о кончине Сивиллы?
— Да.
— Я все думал: достаточная ли это причина для такой резкой перемены? И пришел к печальным выводам. Думаю, что где-то в глубине души Дориан всегда был таким… как сейчас.
— А если нет?
— Тогда должно быть еще что-то в его жизни. Что-то, что сломало его вместе со смертью Сивиллы.
— Возможно, я знаю, что это… — задумчиво прошептал Доктор.
— Что же? Не молчи, прошу! Я так хочу верить, что для Дориана еще не все потеряно! Быть может, он исправиться еще… Может, кто-то оказывает на него дурное влияние?
— Я не буду спешить с выводами, Бэзил. Расскажи-ка мне лучше про ту картину, про портрет Дориана… Что за краски были, что за холст? Где ты их купил?
— Зачем тебе это знать, Харри? При чем здесь это?
— Не могу сказать, прости. Да и лучше тебе не знать.
— Ну, обычные краски, холст. Я их покупаю всегда в одном и том же магазине… Я тогда, помню, сразу много закупил, чтобы хватило на пару картин.
Но Доктор не слушал художника. Он вдруг вспомнил тот день, тот разговор в саду у Бэзила. Вот он рассказывает Дориану о старости и молодости. Вот дует ветер и сдувает с дерева пыльцу, Доктор чихает. Вот портрет наконец закончен, Дориан смотрит на него, а потом сквозь слезы произносит свою речь, в которой заявляет, что все бы отдал, лишь бы на портрете оставались все черты его старости и грехов, а сам он оставался вечно молодым и красивым; глаза на портрете странно сверкают…
— Бэзил! То дерево, из Вечнодикого леса – оно там? У тебя в саду?!
— Дерево? Оно заболело и сгнило, его сожгли. А что такое?
— О, Богиня! Скажи, а ты можешь вспомнить то место, откуда ты привез его? И еще было бы хорошо, если бы ты по памяти сделал эскиз…
— Ты хочешь себе такое же?
— Да нет же! Прошу, просто сделай, что я прошу!
Вместе с наброском дерева на клочке бумаги Доктор отправился в сторону Понивиля, тогда еще совсем недавно отстроенного, маленького городка, а затем на окраину Вечнодикого леса, туда, куда указал ему путь Бэзил. Но ни одного похожего дерева он не нашел. Когда жеребец вернулся в Кантерлот и решил снова навестить Дориана, выяснилось, что тот уехал из города на неделю в неизвестном направлении.
Глава шестая.
Но ни через неделю, ни через три месяца Дориан не объявился. Доктор заплатил за съемный дом еще на два года вперед и прыгал во времени сразу через недели, надеясь встретить Дориана, но того все не было. Правда, некоторые пони в городе утверждали, что видели его то тут, то там, в самых злачных, темных местах, по подворотням и притонам, переодетым и загримированным. А вскоре начали происходить странные вещи. Нельзя сказать точно, когда это началось, но пони стали видеть в зеркалах ИХ. ОНИ появлялись из ниоткуда и в никуда же пропадали. ОНИ были похожи на размытые фигуры белых единорогов и имели определенное сходство между собой, но чем-то все же отличались. Так говорили те из пони, что видели ИХ в своих зеркалах. Многие встречали ИХ по несколько раз. ИХ назвали Тенями. Тени никак не взаимодействовали с пони и их отражениями и появлялись лишь на заднем плане, вдалеке. Но вскоре сложно было назвать хоть одного пони в Кантерлоте, который бы их не видел.
Принимая во внимание масштабы происходящего, Принцесса Селестия лично распорядилась о запуске расследования отрядом стражников-единорогов. Но проходила неделя за неделей, а новых деталей о Тенях не поступало.
Впрочем, свое расследование завел и Доктор. Мозаика в его голове, определенно, складывалась все больше и точнее, и возникновение Теней он связывал с загадкой портрета Дориана Грея. Не решаясь снова проникнуть в особняк единорога и взглянуть на картину еще раз, он мог лишь неделю за неделей ждать возвращения Дориана.
Пару раз он видел Тени. Несомненно, у них и Грея было что-то общее. Он попытался воздействовать на одну из них звуковой отверткой, и у него получилось улучшить четкость изображения. Хоть Тень и оставалась немного размытой, у жеребца не было сомнений: перед ним копия Дориана, но копия, отличная от оригинала. Это был как бы более взрослый Дориан и более злой, порочный, — это было видно по его глазам, губам, ушам, морщинам.
Так Доктор пропустил год. Бэзил уехал жить в Понивиль, надеясь восстановить нервы и вновь обрести вдохновение. Однажды, наслушавшись очередных рассказов о пони, похожем на Дориана, шныряющего по подворотням, Доктор не выдержал. Под покровом ночи он пробрался к дому Грея и, убедившись, что он один на пустынной улице, вскрыл дверь звуковой отверткой. В доме пахло сыростью. Похоже, Дориан уволил всю прислугу, или же она сама покинула это мрачное место. Пауки свили паутину везде, где только можно. Картины и статуи пропали вовсе, а все зеркала были разбиты. Но от двери, по пыли шли относительно свежие следы копыт. Похоже, кто-то здесь все-таки бывает!
Осторожно ступая по следам, Доктор дошел до запертой комнаты на втором этаже. В ней, прямо на полу, лежала одежда, гримировальные наборы и прочая утварь, необходимая для того, чтобы успешно скрыть свою личность. Итак, все, что рассказывали о Дориане, было правдой. Но оставалось еще найти портрет! Собравшись с духом, Доктор шагнул в пыльный коридор, ведущий к кабинету Дориана. Но портрета в кабинете не оказалось…
Когда жеребец хотел уже было начать обходить все комнаты дома по порядку, внизу послышалась возня и звук распахивающейся двери. Оба сердца Доктора (а у него их было, не поверите, два) екнули в груди, дыхание перехватило. Тяжелые шаги приближались. Зная, что следы, оставленные им на полу, все же приведут к нему, Доктор, приготовившись к худшему, направился навстречу неизвестности.
— Что? Харри, это ты? Как ты сюда попал? Ах, неужто ты умеешь вскрывать замки? Что ж, это умение преполезное, должен тебе сказать… Но все же, зачем ты пришел? – как ни в чем не бывало обратился к пони Дориан.
— Я… э… Ну, знаешь, бессонница замучила: дай, думаю, зайду в какой-нибудь заброшенный дом, напугаюсь, и от страха бессонница-то и пройдет! Хе-хе, как-то так…
— Не лукавь, Харри… Ты искал меня, верно? – тем временем Дориан зажег свечи, и теперь их свет плясал по комнате, падая на двух пони. Доктор отметил, что единорог ничуть не изменился со времени их последней встречи.
— Да, да, ты прав. Вот, хотел, чтобы ты одолжил мне цилиндр… Меня пригласили на прием, а цилиндра-то и не нашлось! Вот и подумал…
— Хватит!!! – нежный голос жеребца исказился, перейдя в крик. – Говори, что ты хотел?! Ты искал меня?! Вот он – я! Ну же, чего тебе нужно от меня?! Разве ты не знаешь, что я теперь за пони?! День я провожу в других городах, где меня знают как примерного гражданина, а ночами я прибываю сюда, и здесь… Впрочем, с чего я рассказываю это?! Чего ты хотел – ну!
— Дориан… — Доктор тяжело вздохнул. – Мне нужно взглянуть на твой портрет…
— Что?! – в глазах жеребца мелькнул испуг. – Портрет?! Я сжег его, Харри! Сжег давным-давно! Нет его больше, нет!
— Но мне кажется, что это вовсе не так…
— Уходи! Живо, уходи из моего дома! И если хоть кому-то скажешь, что был здесь и видел здесь меня – жди беды, слышишь?! Уходи!
Доктору больше ничего не оставалось делать, как уйти. Но отступать он не собирался. Что бы там ни было с этим портретом, он должен был узнать всю правду о нем, во что бы то ни стало. И, возможно, дать бедному Дориану Грею еще один шанс на лучшую, спокойную жизнь. Ведь у Доктора во власти было само время!
Глава седьмая.
В этот раз он слишком переборщил. От волнения Доктор передавил несколько рычагов и, кажется, даже сбил настройки местоположения. Впрочем, это и к лучшему. Жеребцу не хотелось больше оставаться в том доме, который он снимал так долго. И вообще в этом городе… Он решил как можно скорее добраться до истины, спасти Дориана и улететь куда-нибудь далеко-далеко.
Помещение снаружи ТАРДИС показалось жеребцу знакомым. Снизу слышалась музыка, смех и шум разговоров. Похоже, какой-то пони устроил прием. Решив определиться с обстановкой, Доктор спустился по винтовой лестнице вниз…
Ах, какая ирония! Несомненно, машина перенесла его прямо в дом к Дориану Грею! Но тот вновь изменился: сейчас он был освещен сотнями свечей, на стенах красовались изумительной красоты гобелены, пол украшали изысканно расшитые ковры, и всюду были пони из высшего общества. Целая группа их толпилась в центре большого зала на первом этаже, здесь же играл какой-то квинтет и стояли богато сервированные столы. Доктор протиснулся через толпу.
Дориан совсем не изменился. Он по-прежнему был тем красивым, молодым единорогом. Странно, что пони, окружавшие его, не замечали этого, ведь сейчас он выглядел намного моложе своих лет. Но Доктор осмотрелся и понял, что не знает никого из окружавших его: видимо, Дориан завел новые знакомства.
Вдруг послышался сдавленный крик, и часть голосов смолкла. Доктор успел увидеть лишь белый круп, исчезающий за поворотом, ведущим в один из коридоров. Никто не бросился вслед за Дорианом, пони в зале лишь немного удивились его странному поведению, а затем продолжили веселье. Доктор же отправился за ним.
Он застал Грея, лежащего на подушках в комнате, заполненной дымом. Едкий, он попадал в ноздри и глаза, заставив жеребца закашляться.
— Ты — призрак моего прошлого? Я все ждал, когда настанет этот день… Когда один из вас выйдет на эту сторону, чтобы забрать меня…
— Я не призрак, Дориан…
— Нет, не лги. Правда, я думал, ты будешь как и другие – похож на меня. Но прийти в обличье того, кто открыл мне глаза на жизнь… Да, это, наверное, умно.
— Дориан, посмотри на меня. Взгляни мне в глаза! – Доктор наклонился над пони, спрятавшимся в подушках. – Я Харри, Дориан, я реален.
Единорог нерешительно поднял глаза, но тут же отвернулся.
— Почему же тогда ты выглядишь так же, как много лет назад? Если ты Харри, то ты должен уже быть дряхлым стариком!
— Ты, между прочим, тоже ничуть не изменился… Пойдем отсюда, нам надо о многом поговорить.
— Но…
— Никаких «но», Дориан! Я пришел, чтобы помочь тебе – и я помогу! Пойдем…
Нехотя встав с дивана, белый пони с опаской проследовал за Доктором сначала в зал, а затем и на третий этаж, где они остановились перед странной синей будкой.
— Видишь ли, Дориан, я не совсем сэр Харри.
— Но ты же сказал...
— Дай мне закончить. Я не совсем сэр Харри, однако, я именно тот сэр Харри, которого ты всегда знал. Просто и он сам никогда сэром Харри не был… Ох, Богиня, как это сложно! Дай-ка я лучше все объясню наглядно! – и с этими словами Доктор приложил свое копыто к ТАРДИС. Дверь ее послушно открылась, позволяя увидеть комнату внутри.
— Давай, Дориан, заходи. Мы поговорим там…
— Но внутри ЭТО больше, чем снаружи! Как такое возможно?! – жеребец в нерешительности осматривал нутро ТАРДИС.
— Просто зайди внутрь, я все объясню! – и, слегка подтолкнув Дориана, Доктор закрыл за собой дверь.
— Начнем с главного: меня зовут Доктор, я путешественник во времени, и я прикрывался именем Харри, чтобы не вызвать подозрений. Это тебе ясно, Дориан?
— Это же просто невероятно! – пони осматривался по сторонам. Огромная машина одновременно пугала и интриговала его. – Вы из будущего, да?
— Не совсем. Но это не важно сейчас. Дориан, у тебя большие проблемы. Когда мы виделись в последний раз, ты был на пороге моральной пропасти…
— А как ЭТО работает? Какие странные огоньки…
— Дориан, послушай меня, прошу… Так вот, каким-то образом тебе, видимо, удалось снова стать прежним пони. Но то, что ты сказал мне в комнате внизу… Тебя преследуют Тени в зеркалах, верно?
— Да, но я убрал все зеркала вокруг. Они больше не вернутся… — беспечно ответил Дориан.
— Скажи, когда они появились в первый раз?
— Это не имеет значения! – интонация его голоса вдруг резко изменилась. – И вообще мне не нужная ничья помощь! Я прекрасно живу, меня все устраивает!
— А мне кажется, что многое в твоей жизни – не так, как должно быть.
— Это не твое дело, Харри, или Доктор, не важно, как ты себя зовешь! Где выход из этого места?
— Извини, но пока мы не обсудим все, ты отсюда не выйдешь…
— Так это похищение?!
— Нет, Дориан, я всего лишь пытаюсь помочь! – терпение Доктора кончилось. – Разве ты не понимаешь, что я хочу освободить тебя от того проклятья, что нависло над тобой! Дориан, я знаю про Тени, я знаю, отчего ты не стареешь и не теряешь свою красоту! Дориан… я знаю портрет!
— Что? – в голосе единорога послышалось искреннее удивление. – Но откуда?
— Я был в твоем кабинете, когда он еще висел там. Я видел, как он изменился. И я знаю, из-за чего.
— Ох, получается, ты дважды проникал в мой кабинет без моего ведома? Или, может быть, еще больше? Знаете, Доктор, а за это можно и убить Вас!
— Что ты говоришь такое…
Рог Дориана окутался черным сиянием.
— Пока Вас тут не было, я изучил многие вещи и среди них – многие запретные! Возможно, именно тяга к знаниям и сгубила меня… Впрочем, об этом думать поздно. Я хотел рассказать, что среди прочего изучил древнюю темную магию, способную в один миг лишить пони жизни. Но мне не на ком было ее испытывать… — рог его засветился еще ярче. Доктор отступил назад.
— Постой, Дориан! Неужели в тебе не осталось ничего от того прежнего Дориана Грея, которого я знал? Неужели порок, зло, ненависть убили его?
— Ох, Доктор, не они убили прежнего Дориана, а Вы! Это из-за Вас я произнес тогда ту судьбоносную речь в саду у Бэзила, из-за Вас мой портрет стал моим вторым лицом, из-за Вас я уже в юные годы познал горечь утраты и навсегда забыл, что такое любовь! Все это из-за Вас!
— Ты ошибаешься… Виной всему – ты. И вот доказательство!
Доктор нажал на одну из многочисленных кнопок ТАРДИС, и между ним и Дорианом опустилось зеркало. В то же мгновение послышался крик. Доктор осторожно обошел зеркало.
Тени были там. Их было несколько десятков, скорее всего, больше сотни. Они толпились у самого края зеркала, обступив отражение Дориана Грея и глядя на настоящего единорога, но не могли или не пытались переступить на другую сторону.
— Ты видишь их, Дориан? – обратился Доктор к жеребцу, в безмолвии замершему перед сотней своих ужасных копий. – Каждая из них – это какой-то твой проступок, какой-то грех, порок. Затаенная злоба или зависть, бесчестный обман, месть, все то зло, что ты совершил. И они будут преследовать тебя до самой твоей смерти…
— Я… — голос Грея дрожал. – Я просто посмотрел в зеркало, тогда… Это было в тот день, когда она умерла…
— Сивилла?
— Да… Перед ее кончиной мы поругались, я вел себя ужасно, я искренне был зол на нее… И портрет – он изменился, когда я увидел его после этого. Но… Я не желал верить своим глазам! Я несколько часов смотрел то на свое отражение, то на портрет, сравнивая их… И в какой-то момент мне показалось, что за спиной кто-то был… Но там никого не было…
— Но ведь это был только первый раз, верно?
— Потом я много еще смотрел на свой портрет… Он менялся и менялся, я спрятал его от чужих глаз, но все равно приходил к нему и смотрел: что еще изменилось. И я сравнивал его с отражением… Однажды я увидел одного из них абсолютно ясно, и мне стало страшно… Он был похож на меня, на того меня, что был на портрете.
— И ты перестал смотреть в зеркала?
— Я разбил все, что были в моем доме, я избегал их… Но наедине с портретом я не мог совладать с искушением… И вот, теперь, они все там и будто ждут чего-то…
— Я не думаю, что они способны причинить вред, Дориан…
— Физический может и нет, но они убивают меня морально! Уберите их, прошу, Доктор, я обещаю, что не трону Вас, но уберите же их!
— Уберу. Но пообещай мне одну вещь, Дориан.
— Говорите же!
— Ты должен будешь показать мне портрет. И не отговаривайся, будто сжег или потерял его! Чтобы помочь тебе, я должен увидеть его!
— Идет…
Надеясь на лучшее, Доктор нажал на кнопку и убрал зеркало.
Глава восьмая.
Дориан настоял на том, чтобы выпроводить всех гостей. Наконец, когда дом опустел, он взял свечной фонарь и указал Доктору следовать за собой.
Старые ступени дома скрипели под каждым шагом. В абсолютном молчании два жеребца поднимались все выше и выше. Вот они миновали третий этаж. Лестница уходила дальше, на чердак особняка Грея.
В единственную комнату чердака вела массивная дубовая дверь с множеством замков. Дориан, передав фонарь спутнику, принялся открывать каждый по очереди, привычно обращаясь со связкой ключей.
— Я не видел его уже давно, — обратился он к Доктору. – Может, несколько месяцев. Я дал себе слово исправиться, но, боюсь, у меня уже не выйдет. Пороки захватили меня с головой… Я не хочу и не буду перечислять все те вещи, которые совершил. Но, знайте, если бы я мог, я бы написал себе молодому письмо, где просил бы не делать ничего подобного… Впрочем, вряд ли я бы себя послушал, — он грустно усмехнулся.
Наконец, дверь была открыта. Окон в помещении не было, а свечной фонарик помогал мало, но все же были различимы очертания старой мебели, складированной по углам. Дориан отобрал у Доктора фонарь и установил его на небольшом возвышении в центре, а затем копытом указал на что-то в дальнем конце комнаты.
— Он там, под гобеленом… Я не хочу смотреть, идите сами.
Доктор сделал пару неуверенных шагов вперед и остановился. Если так боялся увидеть портрет Дориан, который не раз уже смотрел на него, то что следует испытывать Доктору? Выкинув дурные мысли из головы, он приблизился к портрету и резким движением сдернул скрывавший его алый ковер, изображавший какую-то мифологическую сцену, связанную с Принцессой.
Жуткий пони насмешливо ухмылялся Доктору с полотна. В нем было что-то, возмущавшее душу, наполнявшее ее омерзением. В поредевших седых волосах был едва заметен прежний блеск золота, алые губы сморщились, покрывшись сеткой трещин, и побледнели. Уродливые складки бороздили морщинистый лоб, ложились вокруг рта, ноги выглядели огрубевшими и дряблыми. Печать порока и старости легла на это некогда прекрасное тело, сделав его безобразным.
Крик даже не вырвался изо рта Доктора, он застыл где-то на полпути. Но, смотря на картину и не в силах оторвать глаз, он чувствовал не один лишь страх. Он испытывал жалость к пони на портрете.
Тихий всплеск раздался, будто на пол комнаты упала дождевая капля. Доктор обернулся к Дориану, потирая глаза.
— Дориан, позвольте мне объяснить, что произошло с портретом…
— Давайте. Я внимательно слушаю.
Доктор достал звуковую отвертку и просканировал портрет.
— Да, сомнений нет, разлом на разломе... – прошептал он тихо. – Итак, Дориан, ты помнишь тот день, когда портрет был окончен?
— Как будто это было вчера.
— И ты, разумеется, помнишь то дерево в саду у Бэзила, которое он привез из Вечнодикого леса?
— Да.
— Так вот, косвенно виной всему именно оно, вернее его пыльца. Она попала на портрет, в краски, на тебя самого. Я так и не смог выяснить всех его свойств, но дерево определенно как-то способно изменять ткань реальности…
— Вы сказали – косвенно? А главный виновник – я?! Или, может быть, Вы?
— Нет, Дориан, не то и не другое, но все вместе. Случайное стечение обстоятельств, один шанс из миллиарда – и он выпал именно тебе. Возможно, скажи ты в тот день хоть одно другое слово, и все было бы иначе.
— Ну так Вы же путешественник во времени, верно? Отправьтесь в тот день и все исправьте!
— Не все так просто, мой мальчик… Ты не дослушал до конца. Ты ведь читал философские труды, верно?
— Да, множество. И я не мальчик…
— Понимаешь, мир не просто огромен, он бесконечен. И, кроме того, он многогранен как бриллиант. С разных углов видишь абсолютно разные вещи. Та реальность, в которой сейчас мы с тобой – одна из многих…
— Что из этого?
— Каждый раз, когда портрет менялся из-за твоих действий, возникал разлом в ткани реальности. Создавался как бы другой мир, в котором менялся не портрет, а ты. Но каждый из них особым образом связан с тобой, и потому в зеркалах начали появляться твои копии из других реальностей — Тени. Слишком сложно объяснить механизм их существования и действия, проще просто сказать, что их притягивает к тебе та же сила, что создала. И чем больше этих Теней, чем больше разломов в реальности, тем сложнее изменить что-то в этой реальности без последствий.
— То есть?
— То есть нельзя просто так взять и отправиться в прошлое, помешав, скажем, Бэзилу установить у себя дома это роковое дерево. Из-за разломов возникнет какой-то другой фактор, который заставит реальность вернуться в прежнее русло. Понимаешь?
— Приблизительно… Но как тогда Вы хотите мне помочь?
— Есть два способа. Самый простой – уничтожить портрет. Это одним разом уничтожит все иные реальности, оставив только текущую…
— О, я давно хотел это сделать… — Дориан подошел ближе к Доктору, стоящему к нему спиной и глядящему на картину. – Но возможно ли это?
— Конечно…
— О, Богиня, неужели я так ужасен?! – Дориан увидел-таки свой портрет. – Но я думал, что он изменится… Станет лучше… Я ведь так старался стать таким, как раньше.
— Боюсь, Дориан, так просто уже ничего не изменить: в твою душу прокралось зло, и…
— Так сжечь же его, уничтожить, порвать! – жеребец метнулся во мрак комнаты и через мгновение вынырнул, левитируя перед собой нож. – Отойдите, Доктор, я изрежу его – и дело с концом!
— Нет! – Доктор лишь больше заслонил собой портрет. – Он слишком тесно связан с тобой! Если уничтожить его – умрешь и ты!
— А мне плевать! – он страшно, нервно рассмеялся. – Пусть! То, что происходит со мной, давно уже нельзя назвать жизнью! Отойди!
— Но есть иной путь! Можно спасти твою душу, спасти тебя молодого, сделать так, чтобы портрет никогда не был нарисован!
— А зачем мне спасать себя? Даже без портрета рано или поздно я погрязну в собственных пороках. Так не лучше ли делать это, будучи молодым и прекрасным, чем старым уродом?
— Ох… — жеребец тяжело вздохнул. – Я просто даю тебе шанс, Дориан. Я уверен, без меня ты рано или поздно уничтожил бы его. Но ты можешь сделать иной выбор: изменить прошлое с моей помощью, дав себе второй шанс. Шанс на иную жизнь, совершенно другую. Решать тебе… — И Доктор отошел в сторону.
Нож метнулся к холсту.
Глава девятая.
Стоял погожий летний денек. В воздухе витали ароматы розы, сирени и полевых цветов. Теплый ветерок приятно колыхал гриву Доктора. Он стоял посреди цветочного луга, облокотившись крупом о ТАРДИС и ждал. Наконец, на горизонте показался темный силуэт.
— Я сделал все, что было в моих силах, — обратился он к подошедшему пони. — У него теперь будет новая жизнь в совсем другом месте. Ты выполнил свою часть плана?
— Да. Бэзил был в полном отвращении. Я постарался показать себя как просто ужасного, глупого и узколобого пони, интересующегося только сплетнями и модой. Мне даже самому стало противно.
— Это хорошо… — тут ноги Доктора подкосились, и он упал на мягкую травяную подстилку.
— Что с Вами? Вам плохо?
— Нет… все нормально… я просто… Агх! Реальности сшиваются… Ох, никогда не думал, что это так неприятно! – Доктор корчился на траве, от его шерстки исходило легкое свечение.
— Я могу чем-то помочь?
— Нет, не надо, все уже хорошо! Все за-ме-ча-тель-но! – Доктор, как ни в чем не бывало, вскочил с травы и радостно огляделся. – О, все прошло как по маслу! Я, кстати, не отказался бы от маслица, с тостом и джемом… Так о чем это я? Просто тот я, из прежней реальности, стал мной в этой реальности. И никто ничего не заметил! Ух, как замечательно вышло! И никаких парадоксов, вот так бы всегда!
— Доктор, о чем Вы? – Дориан Грей изумленно пытался проследить ход мыслей жеребца.
— Ну, мы с тобой изменили ткань реальности. Но остался ее кусок, из которого мы с тобой переместились в прошлое, сюда. И вместе с ним остались наши с тобой копии из этого отрезка. Но так как я – не совсем пони… Да, это так, не удивляйся! В общем, моя копия стала частью меня, а я благополучно остался здесь. Но, боюсь, с тобой того же не будет, Дориан.
— А что тогда? Я умру?
— Нет. Просто исчезнешь. Растворишься… Как будто тебя и не было. Пропадешь вместе с твоими ужасными воспоминаниями. Но при всем этом, останешься жить – в качестве того Дориана, чей портрет никогда уже не нарисует Бэзил Холлуорд, и с кем никогда не заведет разговора сэр Харри.
— И… Это больно – пропадать?
— Нет, что ты. Абсолютно ничего не почувствуешь! – Доктор рассмеялся, но потом принял серьезный вид. – Дориан, у меня остался только один вопрос.
— Какой же?
— Он касается тебя.
— Тогда, думаю, я смогу ответить. Это что-то, связанное с моими проступками? Или с Сивиллой? С Бэзилом?
— Нет, только с тобой, больше ни с чем и ни с кем. Ответь мне, Дориан: почему тогда, на чердаке, ты остановил нож? Что заставило тебя передумать?
— Ах, это? Доктор, помните, что вы говорили мне о многочисленных реальностях? О том, что когда я совершал какой-либо поступок, создавалась другая реальность, где я этого не делал? Так вот, Вам просто повезло быть в той реальности, в которой я НЕ уничтожил портрет.
— Но…
— И никак иначе я это объяснить не могу, Доктор.
— Ох, хорошо же…
— А можно мне задать встречный вопрос, Доктор? Только обещайте, что ответите!
— Клянусь.
— Харри, Доктор… Мне кажется, у Вас каждая маска скрывает сотни других. Как же, скажите, Вас на самом деле…
Дориан Грей просто пропал. Исчез. Растворился, не успев закончить фразы.
Доктор грустно улыбнулся и одними губами прошептал ответ.
Баблс закончила читать, но в зале сохранялась тишина.
— Скажите, мисс Баблс, а о чем же эта повесть? – спросил наконец один из слушателей.
— Она о том, что необходимо ценить эту жизнь, и каждый миг проживать «на полную катушку». Как Доктор. Он, знаете ли, только так и делает. А еще эта повесть о том, что не надо ударяться в крайности, как Дориан Грей, который тоже жил на максимуме, но совсем не так, как должны делать хорошие, правильные пони. Он потерял Добродетель. Не теряйте ее, никогда…
— Вы говорите так, как будто этот «Доктор» и правда есть! Может, Вы нас познакомите? – раздался другой голос из зала.
— Я бы с радостью. Но он улетел слишком далеко… — Баблс опустила взгляд в пол. – Впрочем, один из вас, в этом зале, однажды с ним встретится. Я обещаю.
— Но кто именно?
— Спойлеры… — и единорожка удалилась за кулисы. После нее на сцену вышел темно-бурый пегас и начал зачитывать какой-то вестерн, но когда он кончил читать предисловие и дошел первой главы, Дерпи уже вышла из зала.
Сейчас, много лет спустя, она иногда возвращалась к этому моменту ее жизни. Вспоминала все в мельчайших подробностях.
Она однажды спросила у Доктора, не путешествовал ли он с белой единорожкой по имени Баблс. Он ответил, что пока еще – нет. Ни с одной белой единорожкой. После этого Дерпи стала все чаще думать о том, что им суждено рано или поздно расстаться.
А история с Дорианом Греем – она, по словам Доктора, действительно имело место быть, причем в мельчайших подробностях совпала с написанным в повести. Только он почему-то не захотел говорить Дерпи, что именно ответил Дориану в самом конце.
Дерпи сидела на кухне и пила чай с маффинами. Доктор покинул ее полгода назад. Она скучала. Скучала ужасно, просто безумно. Но ни за что на свете она не хотела вызывать Доктора. Просто понимала, что в следующий раз скучать будет еще сильнее.
И тут раздался звук. Тот самый звук! Только приземляющаяся ТАРДИС могла издавать такой. Дерпи кинулась на улицу, туда, откуда он доносился. Но ТАРДИС не было. Опять показалось, как жаль… Снова – чай, маффины, работа на почте, одни и те же пони, одни и те же места. Может, все-таки стоит позвать его?
На кухне кто-то был. Она не слышала ни одного звука оттуда, она просто чувствовала: там кто-то есть. В нерешительности замерев за углом, Дерпи набрала полную грудь воздуха и влетела на кухню. Все-таки там никого не было…
Пегаска снова уселась за стол. Поверх чашки с чаем лежал темно-синий конверт. Внутри был лист бумаги с одним единственным предложением:
Я СОСКУЧИЛСЯ!