О
Два часа назад солнце выглянуло из-за свинцового пледа, и вот – на жестяной крыше можно было жарить яичницу. Жестокие летние дожди ушли, оставив после себя гнойного цвета лужи. Но дневное светило, осознав свою власть, не стало мириться с последствиями тяжелой тирании грозового фронта и прямо на глазах, прибавив мощности, изжарило доказательства былого величества Ильи-пророка.
Город, до этого зябкий и неуютный, стал желтеть, и вот, к моему недоумению, воздух стал горячим и спертым, голова заныла от резкой смены климата. От канала потянуло противным запахом тины и нечистот.
Минуло совсем немного времени, и на небе не осталось ни единого облачка. Жестяная крыша зашипела от удовольствия, но я был вовсе не в восторге.
Похоже, над городом нависло неотвратимое проклятье Достоевского. Живительная влага испарялась, оставляя город вариться в собственных соках.
Кстати, о соках.
Не открывая глаз, я нашарил лежащую выше по крыше бутылку. Критично поболтал ею в воздухе и горько вздохнул.
— Вспышка слева!
С этими словами, я вслепую метнул пустую тару из-под минералки куда-то вперед. Удара о землю я бы не услышал в любом случае, но что-то мне подсказывало, что мой снаряд достиг цели. Как бы по-свински это не выглядело со стороны, я никогда не отрицал, что во мне живет очень наглый хряк.
День еще не вошел в полную силу, и мне было трудно представить: что же будет к вечеру? Возможно, на улице станет совершенно невыносимо. Мой внутренний термометр агонизировал.
Под нами сейчас кипел асфальтовый ад. Десятки автомобилей, мопедов, прочей несуразной дребедени, выли в унисон, заключенные в каменные объятия. Час-пик сегодня затянулся. Меня поражала стойкость и преданность водителей – они могли бы позабыть свою гордость, хотя бы на денек, и вместе автомобильного салона, выбрать прохладный вестибюль метро. Конечно, трястись в пропотевшем вагоне, который несется по кишке метрополитена – тоже удовольствие для особо узкого круга лиц, но всяко лучше, чем вялиться в пробке.
В этот город приезжают смотреть на небо и рано умирать.
Этот город уже давно описан, а что не описано – надо видеть самому.
Здесь зимой стоит страшный дубак и снятся мрачные сны.
Это родина самого беспринципного кадрежа в мире. Все, что вам требуется – ночью отвести девушку на соседний берег. Она никуда от вас не денется, пока не сведут мосты.
А также люди в этом городе делятся на два типа: одни получают от города вдохновение, другие – ОРЗ.
И ни одну из этих цитат я не придумал сам. Не думаю, что об этом городе вообще можно сказать что-то новое, уж слишком подробно описали его в десятках книг, которые я никогда не читал и не прочту.
Откуда не возьмись, по моему лицу прошел слабый ветерок. Я понадеялся, что предбанник Преисподней, наконец, завершился, и со стороны залива идет новая волна дождей, но нет – противный звук крыльев отогнал эти мысли.
Голубь, судя по звуку, приземлился неподалеку, застучав по жестяной крыше когтями. Я слышал, как он угрожающе ко мне приближается.
— Кыш, крыса сизая! – прошипел я враждебно
Резко взмахнул рукой, но результата не возымело – летающий бомж, не обладающий тактом и толикой мозгов, мерно топал к открытой пачке семечек, беспечно оставленной на солнцепеке. Как вы уже догадались, мной.
В этом городе давно стоит стрелять этих уродливых нахлебников.
Пришлось продрать глаза и начать войну с пернатым интервентом. По началу не клеилось. Моя сетчатка покрылась пятнами, словно старая кинопленка, и первые несколько десятков секунд я беспомощно размахивал руками, пытаясь отогнать врага. Из этого ничего не выходило, из-за чего я решил, что опасность для семечек неуклонно возросла в силу непотопляемости проклятого адепта городских свалок. Но в итоге, человек победил тупую птицу – ударив три раза по крыше, я указал попрошайке на его место в пищевой цепочке. Обиженная вражина взлетела, помоталась вокруг меня, и приземлилась на другую сторону крыши. Битву я выиграл, но куриные мозги оппонента уже задумали очередной демарш.
Я попытался вернуться к былому существованию, но нет – леность была уничтожена коварным вредителем, за что тот должен поплатиться страшной смертью. Но я сомневался в том, что смогу поймать и свернуть шею голубю. Во-первых, он умеет летать, а я нет. Во-вторых, моя рука просто не поднимется закончить его бессмысленную жизнь – несмотря на жгучую ненависть, мне было жалко существо, опустившееся до кражи. Может, черт с ними, этими семечками?
Я потряс головой, отгоняя меценатские мысли. Нет, ни пяди земли врагу. Принципиально.
Оставалось только вздыхать.
— Твай! – воззвал я, продолжая пялиться на железную ограду, отделяющую меня от многометровой пропасти.
Ответа нет.
— Твай!
Вы смеетесь?
— Твай, бялть!
Неразборчивое мычание донеслось из-за спины. Приятно было услышать, что я не один изнемогаю от жары. Чтобы контакт не был потерян, я продолжил:
— Твай, дай зонтик.
Она долго не отвечала, словно обрабатывая в разогретой голове сложное математическое уравнение.
— Сам возьми.
Я возмутился. Что значит, «сам возьми»?
— То и значит, — пробурчала она. – Я сплю, не мешай мне.
Я стал ее передразнивать, но и это не заставило Твай проявить солидарность и помочь мне в поисках зонта. Я сдался, с трудом поднялся и потопал к сумке, лежавшей у печной трубы. Чтобы она никуда не исчезла, я своевременно перекинул ремешок через остатки печной системы, ныне подернутой паутиной и мхом.
В ней были наши немногочисленные вещи, какой-то запас продуктов, целая походная библиотека (я иногда подумывал под шумок выбросить ее, иначе оставалась опасность потянуть мою грешную спину) и, наверное, где-то внизу притаился зонт.
Многое пришлось пройти, чтобы докопаться до укрытия от солнца, но я все-таки сделал это. Зонт даже не думал, что его будут использовать не против дождя, потому я не думал, что он действительно что-то изменит. Но дурея на глазах, я сел по-турецки на раскаленное железо, открыл зонт и спрятался под ним. Это, конечно, было очень наивно – думать, что зонтик убережет меня от немилости Солнца. Но иных вариантов выхода из ситуации я не видел. Прикинулся овощем.
Только, кажется, погрузился в Нирвану, как Твай ударила мне кулачком в плечо:
— Подвинься.
— Ищи себе свой лунапарк, — процедил я, но все-таки сместил пятую точку чуть левее, расшаривая для нее укрытие.
Противный шум пакета известил меня о том, что подлая птица все-таки добралась до семечек.
Так мы и сидели, пялясь на кусочек Грибоедовского канала, зеленого от жары, мечтая о том, как небо над городом затянется, и мы все окажемся в покинувшей нас прохладе. Но все это были лишь нелепые мечты – город накрыли, на радость туристов, пресловутые чистейшие, ни единого облачка, белые ночи.