История Барда

Песнь Первая - Легенды Фоста

И спросил тогда Бард у Судьбы:
— Что ждет меня?
— Будущее, — ответила та.
— Что оставил я позади?
— Прошлое.
И задумался Бард.
— А справа что?
— А тебе-то какая разница?
Твайлайт Спаркл. Исследовательская работа на тему "Легенды, сказки и предания крайнего севера Эквестрии"

С чего начинается история?

Быть может, с того, как давно и в насколько далекой галактике она происходила? Или же с описания норы главного героя и последующих оправданий того, что в этой норе очень даже неплохо живется, что сразу наводит на мысль о том, что здесь замешаны особые таланты рассказчика и влияние рекламного агентства? А может, вместо истории о жилище, нам поведают о детстве этого героя, которое практически ничем не отличается от самого обычного детства, за исключением пары-другой пустячных случайностей, вроде бородатого великана ворвавшегося в дом в три часа ночи только для того, чтобы поздравить его с днем рождения и вручить задержавшуюся почту? А что если нас сразу бросят в самую гущу событий, предоставив нам возможность самим разобраться во всем происходящем, а также карандаш и пустую заготовку для словаря?

Все может быть.

А правда... Правда заключается в том, что на самом деле это не так уж и важно. Именно поэтому мы пойдем самым простым из возможных путей, которые только существуют в искусстве сложения историй. На самом деле этот прием используется настолько редко, что его даже можно считать почти нечестным, но, к нашему счастью, единственная комиссия, которая следит за подобными нарушениями находится за два миллиона дней пути и тридцать измерений от нас, так что вы вполне спокойно можете подсесть поближе к огню, потому что прямо сейчас...

Мы начнем с самого начала.

И начало это случилось давным-давно...

Давным-давно, в те старинные времена, когда Эквестрия была еще молодой, когда волшебники были настоящими волшебниками, герои — настоящими героями, а крошечные ящерицы шишкоеды с северного побережья — настоящими крошечными ящерицами шишкоедами с северного побережья, в тени сосновых лесов и по соседству со скалистыми фьордами, симпатичными зигзагами врезающимися в землю, стоял городок Фост.

Он был самым большим городом Севера Эквестрии, что служило поводом для немалой гордости всех его жителей, пока им не напоминали о том, что он к тому же был еще и единственным. Добраться до него являлось почти непосильной задачей — только путь до ближайшего указателя занимал почти половину недели, а тем пони, которые могли похвастаться наличием крыльев и отсутствием здравого смысла, предстояла встреча с дождем, заливавшим всю округу почти круглый год, делая перерывы лишь для того, чтобы жители могли сполна насладиться почти засохшей грязью и снежными сугробами высотой с дом. Хорошая погода давно забросила попытки добраться в эти места и предпочитала отдыхать на каком-нибудь солнечном побережье в компании кокосовых пальм, шезлонга и прохладительных напитков.

Этому городку совершенно нечем было похвастаться кроме, разве что, отличных пеньковых канатов, сладкого мёда, невероятного умения приготовить нечто съедобное даже из морских водорослей и того, что в среднестатистического его жителя сидра помещалось чуть больше чем в среднестатистическую бочку. И, конечно же, все местные гордо именовали себя настоящими северянами, которые, как известно, кличут "теплокровными южанами" всех, кто живёт ниже по карте даже в том случае, если сидр в кружках у тех замерзает всего на пару дней позже.

Ах, да, ещё Фост гордился своими сказками...

Рассказывать сказки так, как рассказывали их здесь, не умели ни в одном другом месте. Начать хотя бы с того, что жители Фоста относились к ним очень серьёзно, не ограничиваясь парой минут перед сном. Ни в одном другом городе не умели так слушать, не умели так наслаждаться повествованием, не переносили свадьбы из-за того, что сегодня — вечер пятницы, и ни в одном другом городе не было камина длиной в сорок шагов. Короче говоря, сказки здесь очень любили. И все потому, что они были далеко не самыми обычными сказками. И создавались они тоже не самым обычным образом.

Давайте на минутку взмоем в небо над городом, избавимся от искушения убраться из него куда подальше так быстро, как только можно, и внимательно окинем взглядом все вокруг. На самом деле, в самом городе рассматривать в общем-то нечего: пара-другая улочек, дюжина дюжин низких хижин, прижавшихся к заливу и копошащиеся в этом заливе лодки ловцов водорослей, которые не тонули только потому, что морскому дну стыдно было принимать у себя подобный хлам. Но стоит лишь отвлечься от этого неприглядного зрелища и обратить свое внимание на ближайший холм, как вы тут же увидите, что прямо на нем расположено самое большое и самое заметное здание в городе, больше похожее на перевернутый корабль — кое-где из крыши даже торчат весла. Однако, чем ближе вы будете его разглядывать, тем сильнее вам будет казаться, что его оно стоит тут благодаря копытам строителей, а не капризу обидчивой морской волны: стены его выглядят довольно прочными, крыша — надёжной, а над дверями иногда даже проскальзывают зачатки резьбы по дереву, оставленные главным архитектором за пару мгновений до того, как его успели оттащить. Если не обращать внимания на всю необычность этого строения, перед вами окажется самый обычный дом, способный, при желании, вместить очень много пони в любую погоду, исключая, правда, землетрясения и цунами.

Да, чудеса архитектуры есть во многих уголках Эквестрии и, будем совсем честными, кое-где найдётся даже парочка тех, что посимпатичнее, но здесь, в Фосте, вы можете найти то, чего нет и никогда не будет ни в одном из них. Здесь вы можете найти Сказителя. Нет, нет, он вовсе не принадлежит к самым обычным рассказчикам, которые годятся лишь на то, чтобы заинтересовать слушателя. Если представить, что повествование — это пища для души, то они всего лишь напичкают вас парой фруктовых салатов, тогда как встреча со Сказителем — это нечто вроде приглашения на огромный пир. Никто не знает кто он, как он выглядит и сколько ему лет, хотя старожилы могут припомнить, что он жил здесь ещё в те времена, когда о вендиго никто не слышал, Эквестрии не было и в помине, а Фост был всего лишь мелким южным поселением. Все знали только о том, что раз в семь дней в главном зале большого дома загорается гигантский очаг и голос, прекрасный как пение звонких горных ручьев и сладкий как четыре мешка сахара, упавшие в бочку мёда, рассказывает всем собравшимся древние предания, сказки и легенды, причём ни один пони не может сказать, что Сказитель хоть раз повторился.

Каждая из этих историй наполнена волшебством. Каждая из этих историй захватывает дух и поражает воображение. Каждая из этих историй абсолютно невероятна. И, что важнее всего, каждая из этих историй произошла на самом деле.

Во всяком случае, в это очень хочется верить.

Колёса безнадёжно застряли в миниатюрном океане свежей грязи.

Возможно самый последний во всей Эквестрии бард спрыгнул с телеги и очутился на земле, ответившей гостеприимным чавканьем. Возможно самый последний во всей Эквестрии бард внимательно осмотрел колёса. Возможно самый последний во всей Эквестрии бард выругался возможно самыми последними во всей Эквестрии словами. Проливной дождь с каждой минутой все сильнее барабанил по лужам, веткам деревьев и настрою двух усталых путников. Бывает, конечно, что случаются ситуации и похуже этой, но вот так, сходу, не всегда получается составить даже начало списка. Бард обреченно закатил глаза.

— Все, дальше не поедем, — мрачно сообщил седой пони, тянувший за собой поклажу и сидевшего на ней барда. — Дорогу совсем развезло.

— И как же мне добираться до города? — поинтересовался Бард, осторожно проверяя сохранность висящей на боку лютни. — Я ведь даже не знаю в какую сторону идти.

— А ты глянь на табличку, — ухмыльнулся его проводник.

— "Оушен Бриз и сыновья. Пожалуй, лучшие водоросли на северном побережье”? — предположил Бард, впиваясь взором в указатель, прибитый к ближайшей сосне.

— Выше.

— “Дабро Пажалавать В Горад Фост”, — прочёл бард, со смутным подозрением, что тот, кто ставил этот знак случайно пропустил одну из букв. Ну или, если принять во внимание местных жителей, неслучайно оставил ее себе. — “Горад, каторый вы никагда не забудите.”

— Ага, — угрюмо фыркнул пони. — Он самый.

Бард кивнул и продолжил изучать радушно приветствие, под которым обнаружилась пара полезных советов вроде "ни коем случае не оставаться на ночь в лесу, гораздо безопаснее попробовать блюда из водорослей" и совершенно ему противоположного. Характер написанного окончательно убедил его в том, что с письменностью горожане были знакомы не понаслышке, но до изобретения грамотности им необходимо было чуть больше времени. Пары веков, к примеру, должно было хватить.

— Так значит, дальше я иду один? — с опаской осведомился Бард.

— Да, да, — проворчал проводник, пытаясь вытолкнуть тележку обратно на тропинку. — Мы договаривались, что я довезу тебя до города, но зайти туда вместе... Нет, спасибо я уже там бывал.

— И что? — сглотнул бард.

На мордочке старика появилась широкое подобие ухмылки. За все две недели пути, которые он провел вместе с бардом, он еще ни разу не был так близок к тому, чтобы улыбнуться.

— Увидишь, сынок, — пообещал он. — еще увидишь...

Фост оказался самым непримечательным местом из всех, в которых бард побывал за всю свою жизнь. Надо сказать, что до этого дня он познакомился со многими уголками Эквестрии, восхищался небесными чертогами пегасов, наслаждался гостеприимством земных пони и даже успел оценить всю красоту бального зала самой принцессы Платинум, пока его не выгнали за то, что он набивал сумку бесплатными закусками. И, конечно, в своих путешествиях он приобрел большую известность: не было ни одного трактира, таверны или постоялого двора, где его бы тут же не узнал владелец заведения. В основном из-за того, что он так ни разу и не заплатил.

Но этот город оказался всего лишь... самым обычным городом. В нем не было абсолютно никакого волшебства, дух приключений полностью вытеснялся духом морской соли и пережаренных водорослей, а местные жители похоже развлекались тем, что пытались придумать себе занятие на вечерок, не связанное с придумыванием иных занятий. Воздух был просто пропитан ароматом обыденности, и, если бы у барда была аллергия на скуку, ему не хватило бы и целого сундука носовых платков.

Но это был определенно тот Фост, о котором он слышал, а слышал он много. Царство дивных легенд, героических сказаний, чудесных сказок, захватывающих приключений и даже, в некоторых особо подробных версиях, различных интересных частушек. Ничего этого не было и в помине. Любой житель, с которым бард пытался заговорить, мог рассказать ему только о водорослях, море, водорослях, погоде, лодках, водорослях, способах ловли водорослей и о том, как правильно готовит свежие водоросли так, чтобы на вкус они хоть чем-то отличались от несвежих. К середине дня слегка поникший бард записал тридцать различных рецептов, но так и не нашел ни одной истории, достойной эпической баллады, если не считать рассказа старого морехода о том, как водоросли спасли его лодку от морского монстра. Бард был склонен поверить ему — на месте чудища он бы и сам предпочел закусить пересохшим гранитом, чем попытать счастья в поедании морской зелени, но от одной мысли, что ему придется взять этот сюжет за основу, его начинало мутить, а мордочка приобретала слегка зеленоватый оттенок. Ну прямо как водоросли.

И вот, в тот самый момент, когда Надежда устала взмахивать своими робкими крылышками и ушла на обеденный перерыв, а сердце барда заныло от тоски, печали и нехватки сидра в организме, он в последний раз взглянул на небеса в поисках знамения, которое указало бы ему его истинный путь. Он был готов согласиться на что угодно: на оглушительный громовой раскат, на странную форму облака, на огромную говорящую голову и даже на пролетающего мимо дракона, если тот будет держаться подальше от пожароопасных объектов, но именно в тот миг, когда он больше всего нуждался в подсказке свыше, Судьба решила, что будет гораздо лучше, если не произойдет вообще ничего.

О, нет, конечно мы не станем утверждать, что в эту секунду не случилось абсолютно ничего интересного — все вещи, которые представил себе бард действительно произошли, вот только чтобы увидеть ближайшую из них, ему потребовалось бы в одно мгновение переместиться на десять тысяч шагов — расстояние, через которое весьма затруднительно разглядеть что-нибудь невооруженным глазом, особенно если не знать что именно стоит разглядывать. Весь фокус в том, что именно мы видим перед собой прямо сейчас и какой смысл мы в это вкладываем. Если перед нами ничего нет, то никакого смысла и не существует, правда? Многие пони думают так. Истина же в том, что иногда отсутствие знамения является знамением само по себе.

Как бы то ни было, наблюдая за небесными знаками, все же не стоит забывать иногда смотреть себе под ноги...

— Вам помочь? — приветливо осведомились два симпатичных копытца.

— Нет, спасибо, — быстро ответил бард. Для существа, у которого четыре ноги и всего один центр координации, вскочил он довольно быстро.

— Я вижу, вы и сами справились, — хихикнула стоявшая перед ним кобылка. — Что же такого интересного вы увидели наверху?

— Вас, — улыбнулся бард. Надежда на то, что она не заметит, что он слегка пошатывается, слегка подтаивала, как снег в середине июля. — Не позволите ли мне поинтересоваться. как же зовут прекраснейшую из драгоценностей этого чудесного городка?

— Кэнди, — кивнула драгоценность. — Кэнди Найт. А вы…

— Бард, — сообщил бард. — Мое имя…

— Кхм… Простите, но мне уже пора, — единорожка обеспокоенно оглянулась, тряхнув своей гривой цвета морской волны, из-за чего в воображении барда поднялся пятибалльный шторм. — Приятно было познакомиться.

— Взаимно. Но куда же вы так спешите?

— Сегодня я должна помочь Сказителю, и я, похоже, опаздываю. — Свит перевела взгляд с дома на холме на заинтригованного барда. И беспомощно вздохнула. — Знаете, уже так поздно. Я была бы так благодарна, если бы нашелся отважный пони, который мог бы проводить меня…

— Что? А, да, конечно, — вздрогнул бард. — Если вы примете мою скромную помощь.

— Приму, — улыбнулась кобылка. — Но нам придется поторопиться. Сказитель не любит долго ждать...

…И это было абсолютной правдой. Ждать Сказитель не любил. Что, однако, совсем не мешало ему подогревать эту нелюбовь во всех остальных пони — прошло не меньше получаса с тех пор как Кэнди убежала куда-то во мрак дальних углов здания, оставив барда наедине с его светящимся рогом, темнотой, сквозняком и воспоминаниями о прошлом которых, к слову, оставалось всего на пару затянувшихся минут. История его жизни вовсе не тянула на грандиозную эпопею, а на детство так и вовсе можно было подать в суд за бессобытийность, но тем не менее даже в ней нашлась бы пара ярких моментов. К примеру, сразу после того, как он получил классическое для тех времен (то есть никакое) образование и покинул родительский дом в поисках приключений, его жизнь круто изменилась — он приобрел много новых знакомых (которым был должен), собрал множество интереснейших историй со всех уголков страны (в основном тех, что не упоминаются в приличном обществе) и даже пару раз попадал на столичную афишу (прямо над надписью “Разыскивается”), что служило поводом для немалой его гордости. А учитывая его природную самооценку и патологическое отсутствие скромности, оставалось только удивляться, как его еще не разорвало от осознания собственного совершенства.

Бард решил оставить воспоминания в стороне и скоротать время в размышлениях о Вечном.

Вечного ему хватило ровно на тридцать секунд.

Единорог пробормотал нечто невнятное, нервно взглянул на бессмысленно-огромный камин, поерзал на скамейке, тряхнул рогом, пытаясь разогнать царившую вокруг абсолютную тьму и аккуратно положил рядом с собой свою старую шестиструнную подругу. Та ответила ему легким дребезжанием. Некоторое время после этого они провели вместе в молчаливой беседе, вглядываясь в окружение, а затем рог Барда запылал еще ярче, и лютня поднялась в воздух. Воздух не произнес ни слова.

А затем струны лютни задрожали, и на свет появилась Музыка.

Не то чтобы это была какая-то особенная симфония, нет. Всего лишь самая простая мелодия, которую бард наигрывал, чтобы поддерживать ритм очередной баллады или поэмы. Но обычно она звучала в небольших залах дешевых гостиниц или в благоухающей темени городских улиц, и никогда не сталкивалась с подобной обстановкой — строители этого зала создали для акустики все, что могли, исключая жертвенный алтарь, а дубовые стены собирали звуки бережнее, чем ростовщики — золотые монеты. Довольно кивнув, Бард прикрыл глаза и погрузился в море звука. Струны колыхались будто игривые волны, музыка лилась легко и непринужденно будто нежный бриз, а сама мелодия была так прекрасна будто… Будто это играл вовсе не он...

Дрова в камине полыхнули ярким пламенем.

От удивления бард раскрыл глаза и уронил инструмент на пол. Но Музыке это вовсе не помешало — она продолжила захватывать зал своим звучанием, все набирая силу, как если бы талант барда внезапно осознал, что никакой хозяин ему не нужен и решился на сольное выступление. Но вот поток звуков дрогнул, и начал меняться, становясь все более и более напряженным — простые, обыденные ноты начали заменяться чувствами: радостью, печалью, вдохновением, грустью, любовью, и пораженный Бард осознал, что нечто подобное невозможно сыграть на обычном струнном инструменте.

Нет, для этой мелодии нужны другие струны — струны, которые натянуты прямо в вашей душе...

Это было больше чем волшебством. Это было настоящим чудом.

— Приветствую тебя, странник, — произнес голос, мягкий и нежный настолько, что им можно было укрываться в морозные ночи. — Добро пожаловать в скромную обитель Сказителя. Присядь поближе к огню и узри картины прошлого, что дарит нам искусство повествования, которое, без всякого сомнения, поразит тебя до глубины души и будет поразительней, чем все, что ты слышал до этого, а также…

— Спасибо, но мне это не нужно, — прервал ее бард. — Я и сам в некотором роде сказитель, и этим меня не удивить.

— Да? — голос заколебался. — О, тогда ты, должно быть, ищешь достойного учителя, дабы познать все тонкости мастерства плетения историй, захватывающих сердце и…

— Вообще-то нет.

— Тогда… — растерянно протянул голос. — Тогда я не знаю, зачем ты пришел.

Бард мечтательно прикрыл глаза.

— На самом деле, — медленно произнес он, доставая из сумки на боку лист бумаги и перо с чернилами. — Я пришел сюда, о знаменитый Сказитель, для того, чтобы просить тебя об одной небольшой услуге.

— И какой же? — полюбопытствовал голос. — Если тебе нужна особенная история, которую ведаю лишь я, то стоит тебе лишь только произнести свою просьбу, как я тут же...

— Подпиши, пожалуйста, вот здесь и здесь, — прервал ее бард, протягивая листок в неопределенную темноту. — Заранее спасибо.

В воздухе повисла озадаченная тишина. Все окружающие барда звуки словно удалились в соседнюю комнату для совещания, а когда они вернулись, то привели с собой силуэт пони, почти неразличимый на фоне полыхающего в камине пламени. Вглядываться в него было весьма непростым занятием, но барду все же удалось определить, что принадлежал он единорожке и при том весьма симпатичной. Обычно этого хватало для развязки непринужденной беседы, но в тот момент бард решил, что лучше приберечь запас комплиментов для следующего случая — воздух и так был напряжен до такой степени, что его можно было убирать лопатой.

— Что это? — наконец спросила кобылка. Голос ее все еще напоминал мед, вот только теперь за этим медом летели очень злые пчелы.

— Грамота, — пояснил бард. — Вручается мне в подтверждение того, что я действительно бард и что зовут меня не иначе как…

— Знаю, знаю, — фыркнул силуэт. — И это все? Ты тащился в такую даль только чтобы получить мою рекомендацию?

— Технически, да, — кивнул Бард. — Потому что ни одного другого барда в Эквестрии я не видел ни разу в жизни..

Кобылка задумалась. Она словно бы взвешивала все за и против, но в какой-то момент одна из сторон подбросила в качестве аргумента наковальню, и ей со вздохом пришлось кивнуть барду.

— Хорошо, — ответила она. — Я подпишу ее, но сначала, докажи мне, что ты этого достоин?

— Правда? — Бард закатил глаза. — И что же мне сделать? Спеть? Станцевать? Рассказать забавную историю? Неужели по мне не видно, что я — бард?

— Нет, — беспощадно отрезала сказительница. — Скажи, ты знаешь “Песнь о храбрости”?

— Ну конечно.

— “Песнь о смелости”?

— Куда ж без нее.

— “Песнь о безрассудстве”?

— На улицу не выхожу, не повторив.

— “Друзья будут друзьями”, “Зимнее Сказание ”, “Принцесса Вселенной”?

— Все до одной.

— “Маленькую птичку”? Двенадцать куплетов?

— Тринадцать, — торжествующе улыбнулся бард. — И еще припев.

— Ладно, верю, — согласилась кобылка. — А как насчет сказания о Храбром Сердце?

— Не знаю такого, — нахмурился бард. — И никогда не слышал. Его ведь не существует, верно?

— Пока что не существует, — поправила сказительница. — Но, не узнав его, ты не станешь настоящим бардом. Кстати, ты не задумывался, почему я рассказываю свои истории так, будто сама пережила их на самом деле?

— И почему же?

— Потому что это действительно так, — единорожка шагнула вперед, и всполох огня на мгновение осветил ее гриву, напоминающую морскую волну. — И, если ты все еще не отказался от своей мечты, ты должен будешь сделать то же самое.

“О, нет, — внутренне простонал бард. — Хорошо хоть, она не упомянула ни о каком пророчестве…”

— Следуй пророчеству, — возвестила сказительница. Глаза ее загорелись неестественным синим светом. Следует отметить, что загораться любыми цветами для глаз неестественно вообще, но в этом оттенке синего действительно присутствовало нечто поразительное, словно сквозь ее зрачки на барда смотрела сама бездонная гладь океана. Во всяком случае, лоб барда уже начал промокать.

“Только бы не в стихах, пожалуйста, только бы не в стихах…”

— Там, где морской прибой гремит,

Герой сияющий стоит.

И ждут три спутника его;

Отвага, Верность, Волшебство.

И пусть как путеводный свет

Послужит скромный мой совет.

Запомни же, как он звучит:

Не все то злато, что блестит!

“Проклятье…”

— И это конец? — поинтересовался бард. — Никаких пожеланий или напутствий? Неужели ты ничего не скажешь мне на прощанье?

— Не хотела бы я быть тобой, — честно ответила единорожка и слегка коснулась рогом его лба...

Мир на мгновение исчез.

Бард пробормотал под нос какое-то слово.

Мир появился вновь. И на этот раз перед бардом гордо стояла точно такая же дверь, что и в прошлый.

Прямо за дверью обнаружился тот же самый пейзаж, который он оставил за собой на входе, вот только теперь он выглядел гораздо моложе. Местами даже более чем гораздо — Принцесса Платинум наверняка отдала бы половину королевства за секрет столь разительных перемен. Бард вздрогнул — у него сложилось стойкое ощущение, что сейчас все окружение выглядит гораздо более агрессивно чем раньше, и, если эта легенда и позволит копыту барда ступить в нее, то уж точно позаботится о том, чтобы он не сделал второй шаг.

Бард резко оглянулся. Как он и ожидал, никакой Сказительницы позади не было и в помине, а пламя огромного камина уже начинало медленно потухать. Единорог поднял с пола лютню, поправил перевязь с сумками на боках, последний раз бросил взгляд на догорающие поленья и шагнул вперед, навстречу дивному новому миру.

Который отчего-то показался ему совсем старым.

Под крыльями трех черных воронов, летевших высоко над уровнем моря и пределом воображения земных созданий, расстилалась безграничная водная гладь. То и дело в палитру из оттенков синего попадали небольшие дрейфующие льдины, но птицы не придавали этому никакого значения — вороны вообще не любят глядеть по сторонам, а если и смотрят сверху вниз, то только на кого-нибудь, кто стоит прямо под ними. Воздух тем временем становился все холоднее, и перья воронов то и дело начинали трепетать, когда очередной порыв ветра настигал летящую троицу.

Через несколько мгновений из клювов птиц начали появляться небольшие морозные облачка.

На крыло одного из них опустилась снежинка.

Но вороны все летели и летели вперед, не обращая внимания ни на что, кроме только им видимой точки назначения.

Как оказалось, зря.

Потому что именно в этот момент все вокруг окрасилось ослепительным белым светом.

Со стороны могло показаться, что бард заблудился, но на самом деле это было вовсе не так. Ведь для того, чтобы заблудиться нужно для начала сбиться с пути или окончательно потерять направление, что достаточно трудно сделать, когда ни того ни другого у вас не было с самого начала. Так что наш герой вовсе не потерялся, нет. Но, честно говоря, для него это было довольно слабым утешением. Он просто совершенно не представлял куда ему нужно идти, и от этого ему становилось ничуть не лучше. Несмотря на то, что Фост не отличался особо крупными размерами, найти в нем хоть что-нибудь было труднее, чем отыскать стог сена среди лесного пожара. Отчасти это было схоже с поиском ключей от дома за несколько минут до выхода — рано или поздно они всегда окажутся на видном месте, к примеру у вас в зубах или замочной скважине, но произойдет это никак не раньше, чем вы начнете куда-либо опаздывать. В связи с этим в голову Барда пришли две мысли: первая — вряд ли он найдет тут замочную скважину, в которою мог бы поместиться целый герой, и вторая — неплохо было бы наплевать на все это и поискать ближайшую таверну. И вовсе не нужно иметь под копытом хрустальный шар и шатер с плохим освещением, чтобы угадать, какая из мыслей задержалась там подольше.

А ведь он даже не просил отправлять его сюда! Все, что ему было нужно — это жалкая закорючка внизу свитка, которая бы подтвердила его права барда, разрешила бы ему присутствовать на официальных приемах предводителей всех трех народов и позволила бы брать с собой столько бесплатных закусок, сколько смогут выдержать его седельная сумка и два запрятанных в ней мешка. Вместо всего этого он получил несколько часов плутания по одинаковым серым улочкам, которые за несколько поколений не очень-то изменились. В местном диалекте слово “прогресс” отсутствовало напрочь, а простой принцип “не ломай то, что работает” успешно заменял его с самого основания поселения.

Но, если взглянуть с другой стороны, в этом были и свои плюсы. Перемещение в недалекое прошлое открыло для Барда целый новый мир и, несмотря на то, что он не знал, какие именно виды спорта популярны в этих местах и можно ли сделать на них ставки, перспективы перед ним открывались весьма радужные.

Начать хотя бы с того, что в этом времени ни один пони его не знал.

А значит, он никому не был должен.

В компании этих раздумий бард, сам того не заметив, вышел к небольшому перекрестку и стукнулся головой об указатель, гласивший, что путник, повернувший направо сможет добраться до гавани и сполна насладиться шумом морского прибоя и неземным видом самых наисвежайших (всего три монеты за ведро) водорослей. Поворот налево же скромно сообщал, что в городскую таверну завезли новую партию сидра, обладающего совершенно земным вкусом и трехлетней выдержкой, что сразу переводило его из разряда “наисвежайшего” в совсем другую категорию. Мордочка единорога расплылась в довольной улыбке.

Следуя всем законам повествования, логики и просто здравого смысла, его прямая дорога лежала в сторону моря, где, как ему показалось, бард даже заметил небольшой металлический проблеск. Дорога в сторону порта обещала ему путешествие, наполненное встречами, приключениями и опасностями, которые наверняка оказались бы интереснейшими, захватывающими и героическими, а в девяти случаях из десяти еще и смертельными. А в таверне его ждет еще один заурядный вечерок, размеренное потрескивание очага и, в лучшем случае, немного бесплатного сидра. Короче говоря, скучнее некуда.

И нужно было быть самым неисправимым и бесчестным эгоистом на свете, чтобы просто так взять и пойти по этой дороге.

В общем-то выбор был очевиден.

Бард тяжело вздохнул, прощально махнул хвостом и свернул в сторону.

Белоснежная, искрящаяся серебром равнина простиралась сколько хватало глаз. То тут, то там можно было заметить несколько огромных сугробов, возвышающихся над снежной гладью, но они не нарушали хрупкой гармонии пейзажа и лишь подчеркивали общее впечатление — снег и правда казался бесконечным. Вполне возможно, что он таким и был. Вполне возможно, что, смотря на него, вы рано или поздно смогли бы коснуться взглядом линии горизонта. Вполне возможно, что именно в этом спокойной и умиротворенной картине заключалась великая сила мудрости и терпения. Вполне возможно, что через пару мгновений у вас просто заслезятся глаза.

Вполне возможно, что все сказанное выше — абсолютная неправда.

Настоящая суть дела заключена в том, что на равнине было очень холодно. Настолько холодно, что вы вряд ли сможете представить себе подобные условия. Даже воздух здесь казался загустевшим и тяжелым, а многолетние льды, сковывающие поверхность только и мечтали что о чашке горячего какао и мягком одеяле. Суровые морозы уже много лет правили этой землей и бережно ограждали ее от опасностей внешнего мира, включая теплые антициклоны, глобальное потепление и солнечную радиацию, что в итоге привело к тому, что жизнь в этих местах в теории была возможна только в замороженном состоянии. И тем удивительней, что на практике она тут все же существовала.

Там, где равнина заканчивалась обрывом и образовывала небольшой уступ, нависающий над безмолвной ледяной вечностью, стояла пони. Несмотря на то, что саван окутывающего ее холода загонял ледяные клинья прямо в кровь, минуя бесполезную шерстку, она не носила никакой теплой одежды. А тот факт, что дышать тут можно было только с помощью костра и ледоруба, совсем не мешал ей довольно улыбаться. Пони была высокой и стройной как дрейфующий айсберг, ее распростертые крылья подобно первому снегу трепетали на ветру, а светло-синяя грива неспешной лавиной обтекала длинный витой рог. На боку у нее скромно примостилось небольшое изображение снежинки.

И эта пони разговаривала с ветром.

Нет, не подумайте, то был вовсе не какой-нибудь заурядный ветерок, нет. Это был настоящий порыв обжигающе-студеного воздуха, которому вовсе не нужны были зубы, чтобы кого-нибудь укусить. Он был жестоким и беспощадным, настоящим детищем угрюмых зимних небес. Нечто подобно вполне могли извергать вулканы, если бы вулканы были ледяными. С первого взгляда могло показаться, что он жил своей собственной жизнью, а со второго у вас не осталось бы в этом никаких сомнений — вряд ли самый обычный ветерок способен окраситься в бледно-голубой цвет и заиметь горящие синие глаза. А о разговорах и вовсе не стоит упоминать.

— Ну же, рассказывай, — повелительным тоном промолвила кобыла и в нетерпении ударила передним копытом в снег. Голос ее напоминал битый горный хрусталь в ведерке с мороженым.

— Все почти готово, Госпожа, — прошелестел ветер. — До исполнения нашего плана осталось не так уж и много времени, стоит лишь набраться терпения…

— Терпение? — презрительно фыркнула пони. — Ты говоришь мне о терпении? Сколько зим я ждала этого мига? Сколько всего мне пришлось перенести ради него? Для терпения больше нет времени, оно есть только для действий!

— Но, Госпожа, разумно ли это? — заколебался ветер. В воздух тут же поднялся нерешительный рой снежинок.

— Ты смеешь осуждать мой приказ? — глаза кобылицы гневно полыхнули льдом.

— Нет, нет, ни в коем случае, — быстро протараторил ветер, отодвигаясь немного в сторону. — Как прикажете, повелительница. Но что нам делать с Принцессой Лета?

— Она… — пони на мгновение запнулась. — Она не помешает нам. На этот раз все будет по-моему.

— Замечательно, — улыбнулся ветер, что, учитывая отсутствие мордочки как таковой, вышло у него довольно неплохо.

— Ты свободен, — повелительно кивнула кобыла. — Пока что.

Ветер довольно ухнул и в ту же секунду растворился в воздухе, а пони так и осталась стоять на уступе и глядеть вдаль взором, пронзительным как сосулька, падающая с парапета. Где-то там, за горизонтом, лежали совсем иные земли, гуляли иные ветры и жили совсем другие пони… И рассказывали там совсем другие истории…

— Эта легенда станет величайшей легендой из всех, — тихо прошептала она. — И как же мне жаль, что ее так никто и не услышит…

— Так, говоришь, ты — скальд? — задумчиво протянул трактирщик, критически осматривая размазанную по стенкам стакана грязь. Над ней он работал уже целых полчаса, и был уже почти готов к тому, чтобы превратить ее в подлинное произведение искусства. Еще немного, и из этого стакана жидкость можно будет только есть. — Играть-то хоть умеешь?

— Нет, виндиго тебя раздери! — бард раздраженно топнул копытом. — На самом деле я — очень застенчивый, живу в лесу с моими друзьями-кроликами и зашел сюда только для того, чтобы прикупить корзинку цветов на завтрак. Неужели по мне не видно?

— Нет, — трактирщик подозрительно прищурился. Сарказм для него был всего лишь очередным словом из тех, что он не умел писать. — Сядешь за крайний столик, начнешь играть. Сыграешь хорошо — ночлег и ужин бесплатно. Сыграешь плохо — у нас тут море воды и целая ночь впереди. Поскакали?

— Поскакали, — кивнул Бард, протягивая упитанному земнопони копыто. Трактирщик выглядел так, будто все свободное время посвящал усиленному питанию, и даже бочонки с сидром на его фоне выглядели страдающими от дистрофии. Бард, конечно, слышал о том, что хорошего пони должно быть много, но этого наверняка хватило бы аж на двух.

Столик у самого камина был совсем крохотным и, наверное, сделанным из древесины какого-то дерева, как и все остальные предметы вокруг барда за исключением, быть может, посетителей. Которых, к слову, было не так уж много — всего пара-другая постоянных клиентов, небольшая шумная компания и нервный тип, судорожно прикидывающий, хватит ли ему мелочи, чтобы оплатить лишнюю кружку сидра. Бард провел копытом по столу и довольно ухмыльнулся. Копыто почти намертво приклеилось к поверхности.

Есть вещи, которые не меняются даже через века, и провинциальные таверны — самое яркое тому подтверждение. Бард почувствовал себя прямо как дома.

Лютня поднялась в воздух, и первые звуки музыки заняли свои места за пустыми столиками. Посетители начали оглядываться в сторону Барда, но он полностью сосредоточился на мелодии и мечтательно прикрыл глаза. В этот момент, наполненный лишь его творчеством и тишиной, из которой рождались простые, но вместе с тем удивительные звуки волшебного напева, абсолютно ничто не могло потревожить атмосферу идеального покоя, царящую в тихой безмятежности таверны…

…Кроме, разве что, оглушительного треска выбитой двери и столь же оглушительной пары хриплых криков...

— Она здесь, не дайте ей уйти!

— Он здесь, не дайте ему уйти!

Следующие события развивались чересчур стремительно и закончились бы гораздо раньше, чем это предложение, если бы не в нашей власти было бы замедлить ход времени и насладиться происходящим во всей его красе.

Вслед за выбитой дверью в таверну ворвалась невысокая кобылка с шерсткой приятного салатового оттенка, нежно-розовой гривой и огромными прелестными глазами. Общее миловидное впечатление портил только лязг латных накопытников и взгляд, в котором сквозило нечто холодное, стальное и очень увесистое. На ее бедре красовалась изогнутая морская раковина.

Не теряя ни секунды, пони в два прыжка добралась до крайнего столика, просмотрела на дверь, перевела взгляд на барда, снова взглянула на дверь и, словно сделав какой-то вывод, ловко юркнула за спину ошарашенного музыканта. Звуки музыки резко стихли.

Тем же временем внутрь ввалился другой посетитель — молодой единорог унылого серого оттенка, в котором без труда можно было узнать волшебника. Правда, общий вид его казался несколько неопрятным, блестки на шляпе сверкали слишком уж ярко, а плащ был сделан из очень простой и грубой ткани. Будь она ещё хоть немного проще, плащ был бы картонным. Копыта волшебника слегка дрожали от страха.

Единорог поправил съехавшую на глаза шляпу, а его взгляд обскакал помещение в поисках возможного места для укрытия. К счастью для владельца, ему не пришло в голову спрятаться в одной из пустых бочек. К несчастью для барда, ничего лучше, чем затаиться в самом тёмном углу зала, он так и не придумал. Единорог собрался с силами и скакнул вперёд, повторяя маневр пегаски с той лишь разницей, что в процессе она не споткнулась об столик и не повисла у Барда на шее.

А потом в таверну ворвались стражники.

Нет нужды описывать классических стражников этой эпохи, ведь за прошедшие поколения служители закона могли сменить окрас шкур и фасон доспехов, но никак не образ мысли. Угрюмые морды, тяжелые копыта — эти пони до мозга костей были настоящими профессионалами своего ремесла. Барду уже доводилось встречаться с такими типами, и самым ценным знанием, которое он вынес из этих встреч, было то, что ничем хорошим они не заканчиваются. Здешние стражники своё дело знали и были намерены доделать его до конца. Только вот не для всех он окажется счастливым.
"Неужели в этом городе есть что-то, что нужно охранять? — в мысли Барда наконец пробилось запоздалое удивление. — Да что вообще происходит?"

Стражники немного потоптались на месте, после чего вперёд вышел их командир. То, что именно он был тут главным, легко угадывалось по пышному плюмажу и слабому налету интеллекта на морде.

— Именем канцлера и закона, приказываю вам сдать оружие и выйти с пустыми копытами. Иначе мы будем вынуждены применить силу, — в этом месте командир кашлянул. — Возможно даже не раз.

Из зала раздалось несколько аплодисментов.

— Я сдаюсь! — волшебник сполз с барда и, пошатываясь, поднялся на все четыре ноги.

— Молчи, идиот! — шикнула на него кобылка. — Ты нас всех угробишь!

— Да кто вы вообще такие? — взорвался бард. — Какого сена вы тут делаете?

— Спокойно, спокойно, — примирительно произнесла воительница. — Меня зовут Флаттершелл, и мы всего лишь... немного поговорили со здешними властями насчёт оплаты моих услуг... В общем, через полчаса они уже оклемаются, а я уже буду далеко-далеко, если только два болвана не наделают кучу ошибок. Надеюсь, мы поняли друг друга?

— А я тут причём? — простонал бард.

— Сдавайтесь! — вновь проорал командир. Голос его звучал все так же уверенно, даже не глядя на пробежавший за его хвостом шепоток, в котором отчётливо проскользнули слова "трое" и "подкрепление". Кольцо стражников начало сужаться.

— Нап-помните мне, как называются эти п-палки с острием на конце? — простучал зубами волшебник.

— Копья, — услужливо подсказала Флаттершелл.

— Многовато их вокруг, — философски заметил бард.

— Точно.

Стражники сделали ещё один угрожающий шаг. Теперь, когда они стояли так близко к злосчастному столику, Бард без труда смог разглядеть мелкие детали вроде седых прядей в гриве, зрачков и отражающегося в них недалекого будущего. Ему срочно нужна была дельная мысль, но в голову как назло приходили только раздумья о чернильнице, пергаменте и хорошем нотариусе. Кольцо стражников выглядело слишком плотным, чтобы через него проскочить, и слишком лязгающим, чтобы прорваться с боем. Договоры и прочая дипломатия остались далеко позади, и барду не оставалось иного выхода кроме как пустить в дело свои последние козыри — природное обаяние и наглую ложь.

— Стойте! — вдруг закричал он. — Вы не знаете с чем связались!

— Правда? — тут же отозвался командир. — И с чем же?

Бард набрал в лёгкие побольше воздуха.

— На самом деле, я — не тот, кого вы видите перед собой. Ибо я — древний ужас, пришедший из глубины веков, — нараспев произнёс он. — Я — создание сотканное из теней и ночных кошмаров, которые станут реальностью, если вы не уберетесь с моего пути! Звуки моей лютни принесут злобу и разрушение в этот жалкий мирок, а ваши сердца будут принадлежать мне, стоит лишь мне начать свою песнь. Я — ваш темный властитель и самое страшное воспоминание! Падите ниц, смертные! Ибо кара моя будет ужасной!

Стражники отшатнулись и тревожно зашептались. Не то чтобы они сразу поверили в подобную чушь, но, вы ведь знаете, всегда есть шанс, что вы ошибаетесь…

— Ха-ха, — произнёс наконец капитан. — Тебе не напугать нас лживыми речами!

Бард кивнул и поднял лютню в воздух перед собой. Первые ручейки магии ударили по струнам, и по залу разнесся аккорд, который вполне могла сыграть молния, ударившая в чей-то гроб. Все стоящие вокруг пони невольно вздрогнули.

— Ха-ха, — вновь улыбнулся стражник, хотя и без следа былой непоколебимости. — А что дальше?

— Изыди! — в воздухе раздался зловещий громовой раскат.

— Не верю.

— ИЗЫДИ НИЧТОЖНЫЙ, ИБО НЕ ВЕДАЕШЬ ТЫ УЖАСОВ, ЧТО ТЕБЕ УГОТОВАНЫ! — на одно мгновение дневной свет, выливавшийся из окон померк, а последующий за этим звук невозможно передать, не имея под копытом пары-другой привидений. Большинство стражников тут же отступили на пару шагов, прикрывая глаза и уши, а те, кто этого не сделали, были заняты более важными делами. Например, пытались зарыться головой в деревянный пол таверны. Среди них, к удивлению барда, оказался и командир.

— Кха-кха, — судорожно прокашлялся он. — Не губи, умоляю.

— Пожалуй, я пощажу тебя, — согласился Бард. — Пока что.

С гордо поднятой головой и не менее гордо растрепанной гривой, выдававшей в нем профессионального искателя приключений и пони, у которого с рождения не было расчески, музыкант переступил через дрожащих стражников и уверенной рысцой затрусил к выходу. Вскоре к нему присоединились и его новые случайные знакомые, нагнавшие его в самых дверях заведения. Пегаска с наслаждением потянулась и вдохнула свежий воздух.

— Очень эффектно, — с уважением сказала она. — Не знала, что барды так могут.

— Я тоже, — признался Бард. — И в мыслях не было.

— А что мы будем делать дальше? — с тревогой в голосе спросил волшебник.

Троица дружно оглянулась назад. Стражники все ещё пребывали в состоянии полного оцепенения, а посетители с глубочайшим интересом изучали днища своих кружек. Никто не произнёс ни слова.

— А дальше... — повторил бард. — А дальше мы постараемся убраться отсюда до того, как они поймут что к чему. И я очень прошу вас поторопиться.

Настоящий герой, как известно, должен выделяться двумя очень важными качествами: безграничной храбростью и ослепительно сверкающими латами. Хотя, если подумать, они совсем не вяжутся между собой.

Посудите сами, если герой обладает поистине неисчерпаемым, непоколебимым, несгибаемым абсолютным мужеством, то никакие доспехи ему и вовсе не нужны, ведь в этом случае он лишается любой возможности доказать свою доблесть всему остальному миру. К тому же а) сталь все равно не защищает вас от когтей мантикоры, драконьего пламени и прочих стандартных геройских рисков, б) в них вы больше похожи на консервную банку и в) вы даже не представляете, как сложно нацепить на себя все эти железные штуковины. Особенно, если у вас есть хвост и вы еще не удосужились облысеть.

Герой, стоящий на пристани, возможно и не претендовал на вхождение в первую двадцатку самых смелых героев всех времен и народов, но эта неприятная мелочь нисколько его не смущала. А все потому, что там, где все остальные смельчаки полагались на счастливый случай и постоянное везение, наш герой столь же уверенно полагался на прочность своих лат. И пока что статистика была на его стороне.

Его латы были не просто произведением искусства, нет. После их создания искусство продало свои инструменты и в слезах вышло на пенсию, понимая, что уже не в силах повторить этот шедевр. Лучи света падали на стальные пластины и оставались там, медленно стекая с боков сверкающими водопадами. Одного блеска позолоты хватило бы, чтобы ослепить неосторожного противника, а общее впечатление складывалось в пользу того, что она будет блестеть даже в кромешной тьме. Короче говоря, пони в доспехах выглядел героичнее некуда, если только не принимать во внимание, что в девяти случаях из десяти героизм и глупость — синонимы.

Герой чихнул, вежливо прикрыв мордочку копытом. Герой прогулялся по деревянному настилу, расправляя и складывая затекшие крылья. Герой устало зевнул.

Герой вздохнул, сел за невысокий столик и посмотрел на лежавший перед ним свиток. Свиток с пометкой “Кантракт” обиженно уставился на него. Через несколько секунд совесть пегаса поборола пренебрежение к правописанию, и герой стыдливо отвернулся в сторону ближайшего переулка как раз вовремя, чтобы увидеть вылетающую из-за угла троицу пони, которые предположительно страдали от тяжелой формы заболевания шеи, не позволявшего им смотреть вперед. Пони стремительно неслись к нему.

— Эй, вы! — окликнул их пегас. — Не хотите присоединиться ко мне в поисках приключений?

Первый из скачущих — единорог с лютней на боку и безумным взглядом — вдруг резко затормозил. Его копыта оставили четыре глубоких борозды на досках пристани. Сделай он это чуть быстрее, они наверняка загорелись бы.

— Ну и ну! — только и успел произнести он.

— Да, хотим! — земнопони возникла словно из ниоткуда и оказалась гораздо более решительной, чем ее товарищ, который уже начал потихоньку пятиться назад. — Эм… Это что, твой корабль?

Все четверо повернули головы в сторону причала. Назвать это “кораблем” означало навсегда поставить крест на карьере морехода — даже выражение “лодка с парусом” выглядело опрятнее этого корыта. Хотя, если вы помните, в любой ситуации можно найти как хорошие, так и плохие стороны. Так вот, хорошая сторона заключалась в том, что, несмотря на свой вид и законы физики, это судно все еще плавало. Плохая — это единственное, что вы могли сказать о его надежности.

— И как же он… оно… эта штука называется? — как можно вежливее поинтересовался волшебник.

— Принцесса Лета, — мечтательно улыбнулся герой. — Там, на носу, видите?

Пони вновь уставились на корабль, заметив на этот раз резную носовую фигуру, обладавшую шеей пони, гривой пони и мордочкой пони, что, по правде говоря, особого сходства с пони ей так и не придавало. Бард сразу же вспомнил легенду о скульпторе, который сваял статую кобылы невиданной красоты, влюбился в нее без памяти и слезно вымаливал у каждого проходящего мимо единорога заклинание оживления. Музыканту вдруг резко захотелось узнать, не работает ли это заклинание в обратную сторону. Неловкая пауза тем временем растянулась как водорослевая лепешка в копытах хорошей хозяйки и вот уже как несколько минут застенчиво водила копытом по земле, не давая никому вымолвить ни слова. Наконец, бард собрался с духом и все-таки заговорил:

— Это, без сомнения, прекрасное… гм… судно и очень выгодное предложение, но, если вы хотите узнать, что я думаю по этому поводу, то я заявляю, что я категорически против. Эта плавучая лохань и пяти минут на плаву не продержится, и я уже не говорю о мхмфхфм….

— Мы согласны, — быстро заявила земнопони, упорно не замечая попыток Барда вытащить ее копыто изо собственного рта. — Что дальше?

— Думаю, что мы должны подписать контракт, — с серьезным видом сообщил герой. — Вам полагается равная, в данном случае — одна четвертая часть добычи, все права, геройские льготы, зарезервированное место в песне и, конечно же, вторая позиция в очереди на копыто и сердце Принцессы Лета. Которую мы, к слову, и собираемся спасти. Есть вопросы?

— Да, есть один, — задумчиво кивнула кобылка. — Четвертая часть — это много?

— Достаточно.

— А Принцесса красивая?

— Прекрасна, как первая летняя заря.

— Считай, что я в деле, — воительница не глядя макнула копыто в чернила и с силой стукнула им по бедному куску бумаги. — Можешь звать меня Флаттершелл. Не обращай внимания на мои доспехи: на самом деле я — очень застенчивая, живу в лесу с моими друзьями-кроликами и каждое утро пью чай из ромашек...

— Следующий? — герой в упор посмотрел на барда. Тот уже вовсю изучал содержание контракта, особенно то, что было написано внизу и прочий нечитаемый мелкий шрифт. Особенно прочий нечитаемый мелкий шрифт.

— Поход в самое сердце северного океана? Равные риски? Заморозка, сожжение, разрывание, отсечение, случайные магические эффекты, разжижение и превращение в табуретку? — Бард позеленел. — Знаете, я лучше пойду. У меня там еще недопитая кружка сидра оставалась…

За углом раздалось бряцание доспехов и короткие отрывистые команды. Судя по общему напряжению говоривших, к пристани они направлялись вовсе не ради долгой романтической прогулки, если, конечно, романтика не означает конвой и глубокие ямы с прочными решетками. Волшебник испуганно охнул.

— А знаете, — выпалил бард. — Я передумал. Меня все устраивает. Отличное предложение, спасение Принцесс, захватывающее приключение, неоправданные опасности, неопределенная награда… Так чего же мы ждем?

— Меня, — пробурчал волшебник. Как выяснилось, зря. Потому что его все равно никто не услышал.

— А как тебя зовут? — поинтересовался герой, глядя на то, как бережно Бард перенес свою лютню на скрипучую палубу корабля.

— Мое имя…

— Неважно! — бросила Флаттершелл. — Эй ты, в шляпе, шевелись там. Стражники уже почти что здесь. Или тебе так хочется найти неприятностей на свой круп?

Волшебник молча поправил остроконечную шляпу и с видом оскорбленной до самого подола плаща личности процокал по мостику до самой палубы. В мгновение слегка проржавевшего ока якорь был поднят, парус — расправлен, а сам корабль натужно заскрипел и тронулся в путь, оставив позади пристань, полную слегка разочарованных стражников. Некоторое из них даже пустили слезу. К счастью для барда, тот не видел, что сквозь слезы на мордах большинства из них пробивались едва сдерживаемые улыбки. И уж конечно, ему очень повезло, что прилетевший с севера порыв ветра унес в сторону их насмешливый хохот.

Принцесса Лета вышла в море. И расстилалась перед ней лишь безграничная синяя гладь, да полоска горизонта маняще подзывала к себе...

— Эй, салага! — задорно крикнула кобылка проходящему мимо единорогу в мантии. — Не сколдуешь нам немного попутного ветра, разрази тебя гром?

— А ведь сколько раз я ее просил, — пробубнил себе под нос волшебник, горделиво отворачиваясь в сторону. — У меня ведь и имя есть. Неужели так трудно запомнить? Всего-навсего какой-то Старсвирл…

Принцесса Лета вышла в море.

И именно так началась эта история...

Песнь Вторая - Леди в черном

- И запомни, — возвестила Судьба. — С великой силой приходит великое отсутствие ответственности...

Твайлайт Спаркл. Исследовательская работа на тему «Легенды, сказки и предания крайнего севера Эквестрии»

О, Океан, властитель вод земных…

За все долгие века, прошедшие с изобретения восковой таблички, чернил и трехстопного амфибрахия, бесчисленное множество поэтов, писателей и бардов обращало свой жаждущий вдохновения взор в полные свежими идеями безбрежные просторы океана. Благодаря этому бездонному источнику на свет появились тысячи отшлифованных морской солью метафор, сотни пенящихся над текстом эпитетов и даже пара-другая дрейфующих на поверхности перифраз, что дало сочинителям поистине безграничный простор для всяческого рода творений, а также доказало всему остальному миру, что этих самых сочинителей хлебом не корми, дай только запихать в историю побольше красивых словечек, которые так эффектно действуют на молодых кобылок и различные издательства.

После трехдневного путешествия по безграничной водной глади в компании завывающего ветра и морской болезни у барда наконец нашлась подходящая идея для поэмы. То, что она состояла всего из дюжины слов, из которых четыре были невежливыми, а все остальные — просто непроизносимыми в обществе других пони, во многом отражало настроение музыканта. Все сегодняшнее утро, к примеру, он провел в мучительной борьбе со своим завтраком, который три раза просился выйти наружу, а на четвертый кто-то все-таки открыл ему дверь. Учитывая, что самой вкусной едой на корабле были сэндвичи из двух черствых сухарей с питательной прослойкой воздуха посередине, это было почти что настоящим подвигом.

“Самая отвратительная часть морского путешествия, — думал Бард. — Это море. Без всей этой воды вокруг, все могло быть гораздо лучше.”

Большую часть времени он провел, созерцая то правый, то левый борт корабля и зеленея от тоски, причем занимался он этим не один — Флаттершелл, несмотря на весь свой задор морской волчицы, тоже страдала подобной тягой к любованию проплывающих за бортом подводных чудес. Зато пегас и, что удивительно, молодой волшебник были в прекрасном состоянии. Старсвирл — в силу своей природной серьезности и постоянному выражению мордочки, недовольной, как будто ему не хватало книги “Веселье за две тысячи простых шагов”, а герой — из-за природной устойчивости и присущей всем героям кипучей и абсолютно бессмысленной жаждой деятельности. Даже его имя — Сигурд — было слишком странным для этих краев и вообще не похожим на самое подходящее имя для пони. Лично бард считал, что, назови его родители таким образом, он всю жизнь просидел бы в своей комнате, сгорая от стыда и желания родиться заново. Другое дело его собственное имя — гордое, красивое и приятное для языка, звучащее в точности как…

— Ах, какая красота! — воскликнул Сигурд, оглядывая раскинувшиеся перед ним морские просторы. Барду вдруг очень захотелось его утопить. — Так бы и любовался ею целую вечность.

— Успеешь еще, — буркнул бард. — Как только доберемся до места, смотри на эту воду сколько хочешь, только дай мне всласть поваляться на земле и снова ощутить копытами то, что не раскачивается каждую секунду и не пытается отнять мой обед. Кстати, когда планируется ближайшая стоянка?

— Честно говоря, я не знаю, — пегас смущенно тряхнул хвостом. — У меня нет карты, и…

— Нет карты?! — взорвался Бард. От возмущения зеленоватый оттенок его шерстки начал уступать раздраженно-красному. — То есть как это, нет карты? Мы уже третий проклятый день плывем на этой проклятой посудине и глодаем эти проклятые сухари, а ты говоришь, что у тебя даже нет проклятой карты! Это же просто одно сплошное…

— Проклятье, — пришла на помощь Флаттершелл. Цвет ее шкуры гармонично вписывался в ее нынешнее состояние и почти идеально подходил к измученному выражению мордочки, а розовая грива только добавляла этому зрелищу особый шарм. — И как же мы доберемся до этой твоей Принцессы, если мы даже не знаем, где ее держат?

— Не знаю, — задумчиво повторил Сигурд. Как и большинство всех остальных профессиональных героев, он не был склонен к созданию планов, более разветвленных, чем древко копья, и до этого мгновения вообще не задумывался о пользе логистики и морской навигации. Тем не менее, в отличие от того же большинства, он обладал очевидным преимуществом — он был еще жив и имел все шансы исправить этот досадный недочет. — Я всегда думал, что нам нужно следовать за самой яркой звездой на небосводе или что-то в этом духе. Было бы стремление, а судьба укажет путь.

— По звездам, говоришь? — бард прищурился. — А что тогда делать днем?

— Ну, днем можно спать. Или есть. Или спать и есть. Или просто спать по очереди. Или вовсе не спать. Или…

— По моим расчетам, — встрял в разговор Старсвирл. — Вероятность того, что мы найдем нужную сторону света, следуя за определенной звездой, примерно равна один к одному.

— То есть, — подытожил бард. — Мы ее либо найдем, либо нет?

— Верно, — на мгновение волшебник просиял не хуже оброненной в костер петарды.

— А может, есть какое-нибудь заклинание поиска пути? — спросил пегас. Надежда в его голосе с каждым словом затухала как свечка посреди бушующего цунами. — Или хотя бы что-нибудь похожее?

— Да, есть, но… — волшебник нервно пошаркал копытом. — Его изучают только на пятом курсе. А меня выгнали с третьего. Понимаете ли, теорию магии я знаю довольно хорошо, а с практикой у меня всегда были проблемы. Единственные мои заклинания, которые всегда срабатывают — это простейшие садоводческие формулы, но, к сожалению, переходный экзамен требовал придумать способ отвлечь и успокоить агрессивно настроенную мантикору, а мантикоры не очень-то любят, когда у них в волосах начинают расти ромашки…

— Ромашки? — Флаттершелл нервно сглотнула. Любое упоминание предмета, более съедобного, чем кусок древесины, вызывало у нее внутри противоречивые чувства, которые она старалась поскорее выплеснуть наружу. — Д-даже и не напоминай.

— И что мы имеем в итоге? — бард обвел взглядом всех собравшихся пони. — Маг, который не колдует, лидер, который не знает, куда нас вести и воительница, которая, кхм, сейчас не в самой лучшей форме. Так держать, друзья мои. Нам ведь всего-то и нужно, что пересечь неизведанный северный океан, отыскать затерянный остров и справиться с Принцессой Зимы и ее могущественными слугами. Учитывая, что наш корабль больше похож на ящик с парусом, а картой у нас и не пахло, это больше похоже на легкую прогулку, чем на самую ужасную глупость в нашей жизни, не правда ли?

— Вот, видите! Не все так плохо! — обрадовался Сигурд. Несмотря на странное имя, он был северянином до последних кончиков перьев, и не узнал бы иронию, даже если бы та отвесила ему звонкую пощечину. Можно было только догадываться, через какие очки он смотрит на мир, но где-то в глубине души Бард смутно предполагал, что это был один из оттенков самоубийственно-розового. В наивную крапинку. — У нас еще есть шансы одолеть Снежную Принцессу.

— А как ты вообще узнал об этих Принцессах? — поинтересовался волшебник.

— Честно говоря, — герой перешел на вдохновленный шепот. — Это было во сне. Однажды ночью, ко мне в сон явилась странная пони. Она-то и рассказала мне историю о Принцессе Лета, которая сейчас находится в плену у северных льдов, и посоветовала отправиться в Фост, чтобы собрать там команду. Три дня я не мог найти никого, кто согласился бы отправиться со мной, но тут как раз вовремя подоспели вы и так любезно предложили мне свою помощь. Так я и оказался здесь.

— Погоди, — вмешался Бард. — Та пони, что приходила к тебе во сне, она была синей?

— Вроде бы, а что?

— И у нее был очень приятный и мелодичный голос.

— Я не совсем уверен, но, кажется, да…

— И она назвала тебя Избранным. Мол, ты — могучий герой, про тебя сложат великие легенды, наградам твоим не будет числа и только ты можешь спасти Принцессу, правда ведь?

— А ты откуда знаешь? — удивленно спросил пегас. — Почти слово в слово, как она и говорила.

— Считай это простой догадкой, — махнул копытом Бард. — Только и всего...

А пока отважная, хотя и не совсем целеустремленная компания героев дрейфует в открытом море без карты, компаса и надежды на сытный завтрак, мы, пользуясь возможность автора совать свой любопытный нос во все доступные и, что гораздо важнее, недоступные места произведения, а также его правом полностью игнорировать время, пространство и логику построения сюжета, отправимся прямо в личные покои Принцессы Зимы. Которые, правда, не отличаются особым уютом.

Ледяные полы, ледяная кровать, ледяной стол и ледяной камин с застывшими языками бледно-голубого пламени гармонично контрастировали с огромным висящим на стене зеркалом. Если не принимать во внимание легкий холодный оттенок интерьера, комната выглядела пригодной для жилья и приема гостей. Правда, если бы они захотели выпить чаю, им пришлось бы запастись терпением и доменной печью, но это же не повод никого не приглашать, верно?

Принцесса Зимы стояла посреди комнаты и вертелась перед зеркалом. На первый взгляд, это самое естественное положение для кобылки, но стоит вам только оторваться от созерцания самой Принцессы и обратить свое слегка расшалившееся внимание на зеркало, как вы тут же поймете, что тут что-то не так. К примеру, у него была очень странная форма. И покрыто оно было вовсе не обычным серебряным напылением. И, если уж брать во внимание все мелочи, отражалась в нем вовсе не комната Принцессы. И эта ужасная рама была просто преступлением против искусства, уж поверьте.

— Свет мой зеркальце, — промурлыкала Принцесса, нежно касаясь копытом стекла. — Поведай мне, что творится в моих владениях?

Изображение пошло рябью и начало меняться..

— Скукота неимоверная, — скучающим тоном ответило зеркало. — Снег, снег, снег и еще немного снега, не считая всякого снега. Ничего интересного.

— Что с моим планом? — нахмурилась Принцесса.

— Все идет так, как задумано. сдадим в срок, пятилетку в три дня, — бодро протараторило зеркало. — Нет, ну правда, ты меня каждое утро спрашиваешь об одном и том же, тебе не кажется, что наша жизнь становится все однообразней? Не то чтобы я жаловалось на то, что за всю эту тысячу лет меня так и не удосужились перевесить, но все же…

— Довольно пустой болтовни! — властительница снега и льда угрожающе расправила крылья. Эффект наверняка получил бы какую-нибудь премию, если бы не досадное упущение в виде случайно упавшей со стола ледяной вазы. — Покажи мне моих врагов.

— Морозные ветры! Я что сказало, что снег был скучным? — пробурчало зеркало, заставляя изображение заваленной снегом равнины смениться видом небольшого и все еще плывущего корабля.

— Не стоит их недооценивать, — покачала головой Принцесса.

— Правда что ли? — засомневалось зеркало. — А, ну да, конечно. Вон тот в безвкусной мантии выглядит ну очень угрожающим. Эгей, да у него сейчас шляпа на глаза съедет! Уже боюсь.

— Как умно с твоей стороны, — насмешливо хмыкнула царственная особа. — Они, могут вести себя как дураки, одеваться как дураки и говорить как дураки, но не стоит себя обманывать. Они и есть дураки. А дуракам обычно везет.

— Посмотрим, на сколько им хватит этого везения.

— В этом нет нужды, — ответила Принцесса. — Скажи Фростморну, пусть подготовит им достойную встречу. Если они, конечно, сюда доберутся.

— Фростморн? Правда? Да он ведь не сможет отличить сугроб от айсберга без подсказки! Я само лучше с этим справлюсь, меня даже из комнаты выносить не придется…

Вместо ответа Принцесса взглянула на осколки вазы.

— Ох, ладно, ты меня просто сразила, — поспешно заверило зеркало. — Но это все только ради твоей прекрасной гривы, ты же знаешь. Она так идет к окружающему...Э-э…Льду?

— Да, да, — Принцесса нетерпеливо помахала хвостом. — А теперь покажи мне Принцессу Лета!

— Прямо сейчас? — с опаской уточнило зеркало. — Ты уверена?

— Абсолютно.

— Как прикажете, Госпожа.

Образ корабля мигнул и начал расплываться. Через секунду на его месте начала появляться уже совсем другая картина…

Принцесса вдохнула свежий морозный воздух. Она справится. Уже не в первый раз.

Принцесса подняла голову.

Прямо на нее смотрели два таких же огромных, как и у нее самой, глаза.

Камин ярко полыхнул ледяным пламенем.

Барду определенно снился сон.

Не то чтобы он был каким-то особенным сном или в нем можно было разглядеть прекрасные картины неведомых фантазий и скрытых желаний самого барда, нет. В этом сне не было ничего удивительного и интересного — всего лишь плоская равнина, уходящая в горизонт, да проплывающие в ночном небе едва различимые силуэты облаков. И именно поэтому это был очень хороший сон. Во всяком случае, бард не ощущал ни раздражающей качки, ни всепроникающего холода, а единственным морем, которое его окружало, было море зеленой колышущейся травы, на которое он мог вполне спокойно смотреть и не испытывать при этом желания перегнуться за ближайший борт. Бард просто наслаждался легкой прогулкой и приятным покалыванием в копытах. Не исключено, что это служило сигналом к тому, что там, в реальном мире, он окончательно замерз и потихоньку начинает покрываться инеем, но сейчас он совершенно об этом не думал — отдел, отвечающий за разумное поведение, у него, как и у многих других пони, большую часть суток находился в отключке и вовсе не собирался делать исключение ради каких-то жалких восьми ночных часов.

Тем не менее, это не мешало ему с интересом озираться по сторонам и гадать, что же подкинет ему очередное сновидение. Бард был слишком уверен в богатстве своего воображения, и мысли о том, что ночные грезы ограничатся безрадостной и скучной кучей травы не успевали даже вытереть копыта о коврик возле порога его дремлющего сознания. Не секрет, что в сновидения чаще всего прокрадываются именно мечты, и бард вполне мог ожидать какого-нибудь приятного сюрприза, но, честно говоря, он и сам не знал, о чем ему стоит помечтать. Список его сиюминутных желаний был настолько большим, что воображению пришлось бы сначала подкинуть ему перо и пустой свиток и только потом начать выслушивать все остальное.

Вскорости единорогу надоело бесцельно топтать безграничный луг, и он решил найти себе местечко поприметнее, чтобы немного передохнуть — идея о том, что случится, если он вдруг уснет во сне, давно терзала его изворотливую фантазию, но случая проверить ее на практике ему до сих пор не выпадало. “А почему бы и нет? — подумал бард с тем особым оптимистическим энтузиазмом, с которым волшебники открывают порталы прямо в жерла вулканов, а шахтеры зажигают фонари в помещениях со скопившимся там подземным газом. В конце-концов, если кому-нибудь придет в голову уничтожить эту Вселенную, он наверняка начнет с похожих рассуждений. А потом еще и оправдается, что он, дескать, просто хотел посмотреть, что получится.

После недолгих поисков Бард наконец споткнулся о подходящий камень и весьма удобно растянулся на мягкой траве. Ему оставалось только прикрыть глаза и изгнать из головы все лишние мысли, которых, к слову, и так оставалось не очень-то много…

— Приветствую тебя, путник, — голос, прекрасный, как слиток серебра и очень похожий на него в том, что касалось мягкости, прошелестел прямо над ухом барда. — Что ты ищешь здесь, в моих владениях?

Бард аккуратно приоткрыл один глаз. Вокруг было светло, будто кто-то только что откупорил трехлитровую банку лунного сияния, и единорог вдруг осознал, что прямо перед ним стоит очередная симпатичная особа. За последние несколько дней он смотрел на копыта кобылок снизу вверх гораздо чаще, чем подобает галантному кавалеру, но в тот миг он ни капли об этом не сожалел — пони, что стояла сейчас перед ним, совершенно точно была порождением его сновидения. Хотя до сих пор Бард и не подозревал, что оно способно выкидывать подобные фортели. Грациозные копытца, подкованные серебром и смелыми фантазиями, приятная глазу синяя шерстка и грива, больше похожая на отражение ночного неба с его блестящими звездами и несбыточными надеждами — все это окончательно убедило барда, что если раньше у него и была какая-то муза, то теперь ей точно придется подыскать другое место работы.

— Кто ты? — едва слышно пролепетал бард. Обычно он не испытывал трудностей в общении с кобылками, но рог и широкий размах крыльев этой пони явно говорил о том, что этой ночью все будет совсем не так просто. А покоящийся у нее на голове шлем с крылышками высасывал из разговора всю фривольность не хуже миниатюрной черной дыры. Единорога посетила внезапная догадка. — А ты, случаем, не одна из тех пони, которые являются отважным пони в самые драматичные моменты их жизни?

— Нет, ты меня точно с кем-то путаешь. Я вовсе не одна из них. Можешь называть меня Принцессой снов, если тебе угодно, — красавица нахмурилась. — И даже не вздумай думать о том, о чем ты прямо сейчас думаешь.

— Я стараюсь, — честно признался бард. Во всяком случае, это было гораздо честнее, чем абсолютно лживые отговорки навроде “не имею понятия о чем вы” и “сию же минуту перестану, госпожа”.

Принцесса возмущенно фыркнула, но воображение барда было невозможно остановить — оно уже откупорило метафорическую бутыль, запалило метафорическую трубку и теперь, нагло ухмыляясь, покачивалось в метафорическом кресле-качалке самым беспардонным образом из всех возможных.

— Ну что же, — немного промедлив, проговорила она. — Я вижу, что ты похож на барда, и, если это именно тот сон, в который я должна была попасть, и ты — именно тот Бард, то у меня для тебя есть одно очень важное послание.

— Послание? — опешил бард. — От кого? Какое такое послание? Честное слово, если это еще одно клятое пророчество, то я уже не держу себя в копытах…

— О, да. Ты — тот, кто мне нужен, — довольно кивнула Принцесса. — Теперь я в этом не сомневаюсь.

— Так что там насчет послания? — осторожно осведомился Бард.

— Возможных путей столько же, сколько и звезд на небе, — нараспев произнесла прекрасная гостья. — Но только один из них правильный.

— И? — забеспокоился Бард. — Что дальше?.

— Это все, — улыбнулась Принцесса. — Больше тебе ничего и не потребуется.

— Не может этого быть! — бард в отчаянии топнул копытом. Если бы дело происходило не во сне, он наверняка обратил бы внимание на то, что оно наполовину ушло под землю, но сейчас он был слишком занят, чтобы отвлекаться на подобные мелочи. А зря.

— Но так оно и есть, — Принцесса задумчиво поглядела на единорога. — Постой, а разве ты еще не слышал этих слов? Или это было до того, как мы увиделись во второй раз? Или уже после? А может, ничего и вовсе не происходило? Хотя нет, тогда твоя встреча со Смертью случилась гораздо раньше, и я бы не смогла… Ох, эти сновидения так сильно перепутаны со временем, что я и правда иногда начинаю теряться…

— Со Смертью? — бард побледнел. Его задние ноги продолжали медленно тонуть в луговой траве.

— Не забывай про послание, — Принцесса сделала шаг назад. — И обязательно вспомни про звезды, как наступит подходящий момент.

— Да, но что там со Смертью? — попытался уточнить Бард, тщетно стараясь выбраться из зыбучего моря травы.

— Да будет твоя ночь спокойной, — пожелала ему Принцесса и начала растворяться в надвигающейся на сон тьме.

— Но как же…

— Удачи.

В отчаянии бард хотел было что-то выкрикнуть, но волна тьмы уже нахлынула на окружающий его луг и устремилась вниз, утягивая его за собой, в бездну абсолютно черного небытия, в котором он не мог разглядеть ничего кроме самых страшных порождений тех кошмаров, что вы только можете представить на сытый желудок…

Короче говоря, барду очень повезло, что он выбрал именно этот миг, чтобы проснуться.

Резко распахнув глаза, бард испуганно охнул. Бусины холодного пота уже справляли новоселье в его спутавшейся гриве, а стук сердца был почти таким же напряженным, как внезапное появления налогового инспектора, но все остальное мироздание не изменилось ни на йоту. Он все так же лежал в гамаке посреди тесного трюма, справа от него все так же сладко посапывал Старсвирл, изредка шепча себе под нос непонятные магические формулы и рецепт морковного пирога, а из угла на него все так же глядела паутина размером с приличную занавеску. Мысль о том, что где-то здесь обитает паук, который ее сплел, уже в третий раз за вечер заставила Барда пересмотреть список своих фобий.

Не в силах уснуть вновь, бард поворочался в своей постели, предаваясь разным размышлениям, связанным в основном со словами Принцессы и с самой Принцессой, но через пару-другую мысленных закоулков они завели его в такие дебри, откуда даже такому искушенному мечтателю как он найти выход было непросто. В конце концов бард решил встать и немного подышать свежим воздухом. Прохладный ветерок и прогулка под ночным небом — отличный способ прогнать навязчивые мысли. Правда, пару из них Бард был не прочь отложить в какое-нибудь место поукромнее, чтобы было чем любоваться долгими зимними вечерами, и, к несчастью, так и не нашлось ничего, что могло бы не дать ему это сделать.

Осторожно переступив через храпящую Флаттершелл и чуть не наступив в ее сваленные кучей доспехи, бард тихо пробормотал пару интересных словечек насчет кобыльей аккуратности. Копыта Барда изо всех сил старались не издавать никакого шума. Дерево, по которому он шел, изо всех сил старалось им помешать. Эта беспокойная борьба продолжалась несколько минут, и только добравшись до выхода, бард смог-таки перевести дух. Только сейчас он понял, что все это время с ними в трюме не было пегаса, а это значило, что тягой к спонтанным прогулкам и желанием вконец отморозить свой хвост этой ночью страдает не он один. Задумчиво поправив непослушные пряди гривы, бард выбрался на палубу.

Сигурд стоял на носу судна и глядел вдаль. Копыто его касалось резной шеи Принцессы Лета, а взор острым клинком прорезал ночную тьму. Судя по его довольному выражению мордочки, ему даже удавалось что-то разглядеть, тогда как бард мог похвастаться только тем, что совсем не разбирается в оттенках черного и смог бы отличить темно-синий от темно-фиолетового только с третьей попытки.

— И что же ты там видишь? — резко спросил Бард, заставив бесстрашного героя непроизвольно вздрогнуть.

— А, это ты… — оглянулся пегас. — На самом деле немного. Но вон там, прямо впереди нас, какое-то черное пятно, и я думаю, что мы подплываем к небольшому острову. Завтра утром мы уже будем там.

— Острову?

— Да, — утвердительно кивнул Сигурд. — И я уверен, что это именно тот остров, что нам нужен.

— Да ладно? — с недоверием отозвался бард. — И почему же ты так считаешь?

— Взгляни сюда, — пегас ткнул копытом в ночное небо. — Видишь эту мигающую звезду?

— Ну да, — протянул бард. — И что?

— А то, что звезд на небе — великое множество, — мечтательно улыбнулся герой. — Но только одна из них светит ярче других...

Флаттершелл невзлюбила этот остров с самого первого мига, когда ее копыта коснулись прибрежного песка. И причина ее беспокойства заключалась не в его размерах, лесах или погоде, пусть он и был до ужаса крохотным и засаженным деревьями, а влажность тут стояла такая, что воздух можно было спокойно пить. И даже не в том, что едва ступив на твердую землю, она споткнулась о небольшой камешек — верный признак неудачи в любом путешествии. Все дело было в излишней гостеприимности этого клочка суши — кобылка прямо-таки чувствовала немое приглашение, исходящее от острова, который будто манил их всех к себе, не оставляя никакого шанса проплыть мимо...

И, да, оставленный на берегу коврик с надписью “Дабро Пажалавать, Вытирайте Копыта” просто не мог не настораживать.

Сразу после высадки на остров, она предложила разделиться и обследовать местность парами, и в тот момент это казалось весьма разумной идеей, но сейчас Флаттершелл всей душой жалела об этом своем решении — в напарники ей достался Старсвирл, от которого ей не было абсолютно никакого толку, а единственной его реакцией на все трудности являлось постоянное унылое нытье. Не бубнить что-то себе под нос для волшебника было таким же естественным состоянием как и отсутствие дыхания, и земнопони всерьез начала задумываться о том, что гораздо труднее будет переносить жалобы единорога, чем нести его самого. Благо, волшебник не казался таким уж тяжелым, а вокруг было полным-полно толстых и весьма увесистых веток…

Из радужных мечтаний о спокойной прогулке по лесу кобылку вывел странный звук, донесшийся до них из кустов. Если бы ее попросили описать этот шум, она сказала бы, что это напоминало нечто среднее между храпом столетнего дракона и извержением небольшого вулкана, однако ее все равно никто не услышал бы, потому что всего через мгновение шум повторился вновь. И на этот раз еще больше сместился в сторону локального стихийного бедствия.

— Ты слышал это? — шепотом спросила она.

— Ага, — кивнул побледневший единорог. — Словно рев мантикоры под аккомпанемент взрывающихся бочек с сидром. Точь-в-точь наш завкафедры трансмутации.

— Понятно, — без единого намека на понимание ответила Флаттершелл. — Постой здесь, я проверю что там.

— А может, не надо? — вздрогнул Старсвирл. Перспектива остаться одному в глухой чащобе по соседству с тварями, способными издавать подобные звуки, его совсем не прельщала. К тому же на занятиях трансмутацией он так и не сдал половину зачетов...

— Я все-таки рискну. — Кобылка бодро лязгнула своими латами и воинственно нахмурилась.

— А если я замечу какую-нибудь опасность? — нервно спросил единорог. — Нужно три раза крикнуть совой или что-то в этом духе?

— Да нет, можешь просто заорать, — снисходительно разрешила Флаттершелл и с решительностью разогнавшейся снежной лавины скрылась в густых зарослях.

Старсвирл беспокойно поерзал на месте, а потом, придерживая норовящую слететь шляпу копытом, наклонился поближе к кусту и стал внимательно прислушиваться. Пару минут ничего не происходило, и волшебник уже было успокоился, но прямо в тот момент, когда ритм ударов его сердца упал до пределов легкого испуга, а копыта перестали напоминать остывающее желе, раздался хруст сломанной ветки. И хрустнула она прямо позади его хвоста.

Стараясь не вскрикнуть от ужаса, Старсвирл начал медленно поворачиваться и одновременно с этим припомнить подходящее по случаю заклинание. Он без труда вспомнил все то, что выучил за годы, проведенный в Университете, но, к сожалению, ни “Могущество флористики” ни “Изумительный букет с тройным зачарованием” не могли спасти его даже от самого захудалого чудовища. Если , конечно, у этого самого чудовища не нашлось бы аллергии на георгины. Воображение — признанный гений рисования во всем, что касается всяческих ужасов и выигрышей в лотерею — уже предоставило ему интересную картинку, на которой, по мнению единорога, было слишком много красного и монструозного и слишком мало его самого. И это никак не могло его обнадежить. Наконец Старсвирл открыл глаза.

Небольшая полянка перед ним была абсолютно пуста.

— Ну и ну, — выдохнул он с облегчением. — Вот тебе и денек.

— Точно, — согласился голос откуда-то справа. — Больше и не скажешь.

Волшебник аж подпрыгнул от неожиданности — рядом с ним словно из ниоткуда возникла седая и морщинистая земная пони, одетая в длинный черный плащ и несущая на спине вязанку хвороста раза в два превышающую ее собственные размеры. Старсвирла всегда поражала способность старушек переносить подобные тяжести — лично он никогда в жизни не смог бы поднять такую кучу веток, не говоря уже о том, чтобы куда-то ее тащить. От одного взгляда на размеры вязанки у единорога заныла спина.

— Здравствуйте… хм… судырыня, — Старсвирл галантно приподнял шляпу. Что-что, а правила этикета он старался соблюдать всегда. “Относись к другим вежливо, чтобы они были вежливыми с тобой, и возможно им даже не захочется тебя съесть” — таков был его жизненный принцип, и до сих пор он неплохо работал. Кроме одного раза с мантикорой, но единорог предпочитал не вспоминать о том злосчастном дне. Некоторым примитивным существам самой природой не дано разбираться в флюрографике.

— И тебе не хворать, — жизнерадостно отозвалась старушка. — Удачи и счастья в личной жизни. Кстати говоря, а куда твоя жена запропастилась?

— Жена? — волшебник запнулся. — Знаете, вообще-то мы не женаты, и…

— А спорите так, будто всю жизнь друг друга знаете, — земнопони хитро прищурилась. — Вдвоем в лесу и не женаты? Интересненько.

— Да нет же, — под напором недоверчивого взгляда этой странной старушки Старсвирл начал осторожно пятиться назад. Несмотря на то, что университетская библиотека была самой большой во всем королевстве единорогов, некоторые ее разделы, особенно те, что касались длинногривых и стройнокопытных особ, были заполнены одной только пылью, и волшебник нутром чувствовал, что встает на очень болотистую и ненадежную тропку. “Еще чуть-чуть, — подумал он. — И я начну жалеть, что не встретил какого-нибудь монстра позубастее. Он-то не стал бы задавать подобных вопросов и уж точно сожрал бы меня сразу. И сделал бы это снаружи, а не изнутри.” Единорог смущенно прокашлялся. — На самом деле, нас тут четверо.

— Даже так? — в глазах седой незнакомки вспыхнул неподдельный интерес. — И что ж вы тут поделываете?

— Я… То есть мы… Эм… Как бы сказать...

От ответа Старсвирла спасли зашевелившиеся рядом кусты, точнее говоря, выкатившаяся из них розовогривая кобылка. Доспехи ее были слегка замусорены листвой, на накопытниках красовались пятна засохшей грязи, а пара пичуг упорно пыталась обустроить в ее гриве свое уютное жилище, но во всем остальном она ничуть не изменилась. Во всяком случае, никаких следов напряженной борьбы, очень быстрого галопа или того, что ее только что съело неизвестное чудовище, волшебник на ней не заметил.

— Все чисто, — отрапортовала Флаттершелл за секунду до того, как ее взгляд, подчиняясь социальной гравитации, упал на старушку в черном плаще. — Добрый день… гм... сударыня.

— И вам того же, — морщинистая мордочка старушки расплылась в широкой улыбке, и, будь оттенок ее желтой шерсти чуть темнее, то можно было бы подумать, что с вами общается не пони, а говорящее запеченное яблоко. — Как поживаете?

— Не жалуюсь, — кивнула кобылка, стряхнув с гривы сухие листья, ветки и планы пернатой пары на доступную жилплощадь. — А вы тут какими судьбами?

— Так тут мой дом неподалеку, — земнопони неопределенно махнула копытом в сторону опушки леса. — А сюда я прихожу за хворостом, да кой -какие травки да ягодки собрать. Рябина, черника, клубника… Сами ведь понимаете.

— Но ведь клубника — это культивированное растение, — вмешался Старсвирл. — А черника и рябина не произрастают в этой климатической зоне, тем более на островах. Не говоря уже о том, что это вовсе не лесостепная местность...

Всего пару секунд у двух кобыл ушло на то, чтобы наградить волшебника молчаливым укоризненным взглядом, после чего разговор продолжился в прежнем ключе, не принимая во внимание того, что всю оставшуюся часть беседы некий единорог провел уткнувшись взглядом в землю и пытаясь хоть чем-то не напоминать томат.

— Все полезней для здоровья, — согласилась Флаттершелл.

— Ну конечно.

— И чай можно заваривать.

— И не говори.

— А варенье, наверное, просто отменное выходит.

— Сказка, а не варенье, уж я-то знаю.

— Вот и замечательно.

— И правда.

Пожилая пони поправила свою вязанку и еще раз бросила внимательный взгляд на путешественников. По ее добродушной мордочке скользнула какая-то юркая мысль. Флаттершелл не была в этом до конца уверена, но ей вдруг показалось, что тень за спиной старушки шевелится вовсе не так, как положено обычной тени. И что на голове у нее красуется роскошная остроконечная шляпа.

— Кстати о чае и варенье, — вдруг спохватилась старушка, заставив кобылку выйти из минутного оцепенения. — А у вас, случайно, нет никаких планов на сегодняшний вечер? У меня вот, к примеру, ни одного не найдется. Так вот я и подумала, почему бы нам…

-... не убраться с этого острова куда глаза глядят прямо сейчас? — завершил свою гневную тираду Бард. Нет, разумеется, он и Сигурд не стояли на той же самой поляне, что и Флаттершелл, и уж конечно не могли слышать последнюю фразу незнакомки. Но вы ведь знаете, что случайных совпадений на свете ну прямо как звезд на небе, так почему же некоторым из них нельзя выделяться из всех остальных? К тому же, это позволило здорово сэкономить на спецэффектах. — Что мы вообще тут ищем?

— Все, что сможем найти, — беззаботно ответил Сигурд. Уже второй час он, бодро помахивая хвостом, гулял по густому лесу и любовался красотами природы. Сам герой гордо именовал это занятие “разведкой”. Бард называл его другим словом. Однако, не далее как вчера этим же словом он назвал корабль, морскую качку и сухарь, который достался ему на завтрак, так что разумнее всего в этой ситуации было бы оставить вариант, принадлежащий пегасу. О нем, по крайней мере, можно рассказывать не краснея.

— Или то, что сможет найти нас, — фыркнул Бард. К острову он относился с подозрением: мало того, что у него создавалось ощущение, что за ними все время кто-то наблюдает, так еще и размеры острова никак не давали музыканту покоя. С борта корабля этот клочок суши казался не больше мыши-дистрофика, но здесь, на земле, он был гораздо огромнее и запутаннее. Бард мог бы поклясться, что, если бы не все эти деревья вокруг, он смог бы разглядеть, как противоположный берег сливается с горизонтом. А тут еще и этот странный коврик…

— Что это было? — спросил Сигурд, заставив барда вернуться из недоверчивых раздумий в не менее подозрительное здесь и сейчас.

— Где?

— Вон там, — пегас указал копытом в сторону густых зарослей какого-то кустарника. Бард так и не смог узнать, что это было за растение, а всех его ботанических познаний хватило только на то, чтобы определить его зеленый цвет, но это вовсе не помешало ему замереть и навострить уши в слабой надежде, что этот звук не повторится.

Внезапно кусты зашевелились, и до слуха барда наконец-то дошла негромкая мелодия. Бард никогда не слышал ничего подобного и точно не знал, на каком инструменте ее можно сыграть, но живо представил себе нечто черное, стильное и чрезвычайно клавишное. Листья на ветках тем временем затрепетали еще сильнее. Из дрожащих кустов раздалось нечто, отдаленно напоминающее леденящий душу раскат грома.

— Да, он точно идет оттуда, — уверенно повторил пегас. — Прямо как громовой раскат, аж душа леденеет.

— Я знаю, — кивнул бард.

— Тогда почему ты идешь в другую сторону?

— Ну, я ведь не идиот.

— Да брось, — махнул копытом герой. — Вдруг кому-нибудь нужна наша помощь?

— А вдруг нет? — в голосе барда промелькнула слабая искра надежды.

Вместо ответа Сигурд закатил глаза и вошел прямо в заросли. Несколько секунд бард простоял в одиночестве, размышляя о пользе лесного воздуха и вреде всяческих лесных чудовищ, а потом из кустов показалась слегка запачканная и уже не такая жизнерадостная пегасья мордочка.

— Ничего там нет, — угрюмо сообщил Сигурд. — Только какое-то небольшое озеро, в которое я умудрился уронить свой шлем. Пошли, поможешь мне его достать.

— Ага, — с облегчением кивнул Бард, справедливо решивший, что вытаскивать из воды шлем героя гораздо безопасней, чем вытаскивать оттуда самого героя. Особенно, если нечто гигантское и с кучей щупалец проделывает совершенно противоположную операцию. Мы уже говорили о границах его воображения, не так ли?

За загадочным растением притаилась скромная полянка с невзрачной низкой травкой и совсем уж низкобюджетным озерцом, воды которого хватило бы всего лишь на две средних бочки и пару-тройку осторожных глотков. Зато это озеро было чистым — на солнце оно почти что сверкало и больше напоминало грань огромного врытого в землю бриллианта, чем небольшой водоем. Несколько тысяч карат, усиленных солнечными бликами, заставили барда отступить на шаг и прикрыть глаза копытом и окончательно убедили его в том, что это самая стильная лужа, которую он видел в своей жизни.

— Ну? — требовательно спросил Бард, стараясь одновременно не глядеть на воду и попытаться узнать, где же лежит злосчастный шлем.

— Прямо посередине, — ответил Сигурд. Пегас спокойно смотрел прямо на озеро и, по всей видимости, не испытывал никаких проблем со слепящим светом. — Там вроде бы не очень глубоко, но лучше подстраховаться. Ты со мной?

— С превеликим удовольствием, — вымученно улыбнулся бард. Крупицы его сарказма как всегда просеялись подсознательным ситом героя, и тот наградил его благодарным кивком. Бард обреченно закатил глаза и коснулся воды копытом. Вода в ответ коснулась его.

По поверхности озера начали расходиться круги, которые, наплевав на все законы геометрии и физики, стали сливаться между собой в единый сложный узор. Блеск воды стал постепенно меркнуть, и единорог смог разглядеть, как со дна озера поднимается пьедестал со стоящей на нем пони. Шерстка ее напоминала бежевый мрамор, из которого был сделан постамент, а грива была настолько голубой и мокрой, что, казалось, стекала по ее шее и небольшими каплями падала в озеро. Сигурд вежливо поклонился.

— Приветствую тебя, Владычица Озера, — произнес он. — Да будут воды твои всегда спокойными.

Пони промолчала.

— Видишь ли, — неуверенно продолжил герой. — Волею судеб мой шлем оказался в твоих владениях, и я смиренно прошу тебя дать мне шанс вернуть его.

Пони повторила свой ответ.

— Не знаю, получится ли, — пробормотал пегас, роясь в своей сумке. — Но я хотел бы преподнести тебе в дар этот чудесный аквамарин. Он идеально подходит к цвету твоих глаз и ко всей этой... гм… Воде?

Где-то неподалеку застрекотал сверчок.

— Послушайте, барышня, — не вытерпел бард. — Просто отдай ему его шлем и мы пойдем отсюда подобру-поздорову и оставим тебя наедине с твоей лужицей. То есть, не то чтобы это озеро настолько невзрачное, но, ты же сама видишь, его даже ложкой вычерпать можно… Короче, просто верни нам железяку, и больше никогда нас не увидишь. Идет?

Владычица кивнула. Затем посмотрела на Барда. Затем на Сигурда. Перевела взгляд на Барда. И снова на Сигурда. И снова на него же. И снова. Через несколько секунд ее пристального внимания, пегас явно начал беспокоиться.

— Терпение — высшая добродетель для героя, — наконец произнесла она голосом, спокойным и величественным, как прибрежные скалы, с которых так легко упасть. — Я буду говорить с тобой.

— Благодарю, Владычица.

— Твой щит… — нахмурилась пони. — Каким он был?

— Шлем, Владычица, — поправил ее Сигурд.

— Да, верно, шлем, — мистическая особа виновато оглянулась на озеро. — А то обычно все щиты роняют да оружие. Хотя вот недавно умудрились утопить катапульту. Ума не приложу, как у них это вышло. Вы, кстати, осадными орудиями со скидкой не интересуетесь?

— Прости, о Владычица, но нет, — отказался герой.

— Жаль, — вздохнула пони. — Так что вам, говорите, надо? Ах, да, шлем… Весь из золота?

— Золото? — оживился Бард. — Ну разумеется…

— Нет, — ответил Сигурд.

— Серебро? — предположила хозяйка озера.

— Ну конечно же…

— Нет.

— Платина?

— Во имя всего сена на свете, — простонал Бард. — Скажи же ей, что он был сделан из…

— Железа, — быстро сообразил Сигурд. — Ну да, точно. Он был железным.

Справа от героя, на том месте, где стоял бард, послышался резкий хлопок, будто ударились друг о друга два весьма твердых предмета. Примерно такой звук издадут столкнувшиеся копыто и череп средних размеров пони или две деревянные чашечки нужной формы. Сигурд оглянулся, но никакой посуды вокруг не заметил. “Странно, — подумал он. — Очень странно. И откуда у него эта шишка на лбу?”

— Да будет так, — решила Владычица. Воды озера всколыхнулись и мощным гейзером рванулись в небо, окутав пони непроницаемой водной пеленой, через которую едва можно было различить слабый крик. — А может, все-таки возьмете щит? У меня их тут хватает.

— Спасибо, нам он не нужен! — прокричал пегас, стараясь заглушить шум стихии. Силуэт, скрытый водами озера понимающе кивнул.

Гейзер распался, обдав барда мелкими брызгами. На героя тем временем не попало ни единой капли. Сигурд с сожалением взглянул на своего спутника, но тот, как показалось пегасу, ничего и не заметил — его глаза были полузакрыты, копыта слегка подрагивали а рот шептал нечто едва слышимое. Герой не мог разобрать ни слова, но сами движения губ выглядели весьма неприлично. Сигурд задумчиво почесал гриву. Он не мог придумать объяснение подобной реакции, и решил оставить эту мысль на потом. Сейчас стоило вплотную заняться шлемом…

— От всего сердца приношу вам свою благодарность, о прекрасная Владычица, — поклонился он после того, как все-таки нахлобучил неподатливую часть доспеха на свою пышную гриву. Никаких особых свойств после знакомства с озерной магией шлем пока не выказывал, за исключением, правда, того, что он был довольно мокрым и неприятным на ощупь. — Даже не знаю, что мы можем сделать для вас.

— Не стоит. Герои, подобные вам, в трудный час всегда получат помощь. Пусть удача осветит ваш путь. Пусть Солнце не покинет вас, когда на небесах будет властвовать тьма. Пусть дорога ваша приведет к желанной цели. И пусть счастье озарит конец вашего пути, — возвестила Владычица. — И, кстати говоря о счастье, не хотите ли выпить чашечку чая? У меня дома есть отличное варенье из ягод. Рябина, черника, клубника… Ну, вы и сами наверняка понимаете...

Бард осторожно подул на блюдце с чаем, и с сожалением отметил, что больше трех тарелок печенья плюс-минус, может быть, крохотный кекс в него ну никак не влезает. Хотя никто не мог сказать, что он не пытался.

Владычица оказалась на удивление приятной кобылкой, как и ее соседка — жизнерадостная старушка-земнопони, которая все время наполняла его чашку новой порцией ароматного напитка с бергамотовым оттенком и вела довольно пространные рассуждения о пользе бананов и чернослива для здоровья молодых и крепких жеребцов. Если бы только бард знал, какие именно части организма юного пони они приводят в тонус, он бы наверняка не налегал на выпечку с такой силой. А от торта с банановым кремом, он и вовсе выпрыгнул бы в окно.

К несчастью, никто так и не удосужился объяснить ему разницу между анафродизиаками и… гм… теми другими штуками, о которых мы вряд ли станем упоминать, и Бард преспокойно наслаждался кулинарными изысками и приятным обществом. Флаттершелл и Старсвирл, что удивительно, тоже были здесь, и это было еще одним действительно веским доказательством, что у игральной кости Судьбы сточены почти все грани. Расслабленная беседа и отвлеченные темы ввергли мысли барда в пучину спокойствия и сладковато-розового блаженства, и только никем не услышанное подсознание тревожно звонило во все доступные колокола и умоляло задать себе только один вопрос: “Откуда на острове, находящемся за сотни миль от берега и за месяцы пути до места обитания хоть каких-то пальм, взялся банановый крем?” И, конечно же, его так никто и не задал.

— Так вы говорите, — лениво протянула Флаттершелл. — Что вы вовсе не ведьмы?

— Ох, ну конечно нет! — добродушно улыбнулась старушка. — И как вы могли такое подумать?

— И вы не едите случайных путников, не варите странных зелий и не надеваете черных капюшонов с широкими шляпами? — на всякий случай уточнил Старсвирл.

— Нет, такими вещами мы не занимаемся, — тряхнула гривой Владычица. — Это ведь ужасно, аморально и глупо. Кто же согласится на такое? Носить одновременно и капюшон и шляпу...

— А кто хочет еще пироженцев? — вдруг спросила земнопони, зубами опуская новую полную доверха тарелку на стол. Бард с ужасом взглянул на их рассыпчатые середины и медовый сироп по краям. Нельзя было есть так много сладкого за один день, особенно если он все еще хотел выйти из этого дома через дверь. Но такого ни с одним пони еще ни разу не происходило и произойти не может. Бард был почти уверен, что где-то об этом читал.

Копыто музыканта потянулось за очередным печеньем.

— Интересный у вас остров, — задумчиво произнес Сигурд. Из всей компании он был единственным, кто устоял перед искушением наброситься на это притягательное буйство глюкозы и холестерина и ограничился скромной чашечкой чая. Которую даже не пришлось наполнять второй раз. — Издали кажется крохотным, а на самом деле просто гигантский.

— Первое впечатление всегда обманчиво, — лукаво улыбнулась старушка.

— И дом… — оглянулся вокруг пегас. — Весь такой яркий и разноцветный. А пол, знаете, весь как будто шоколадный.

— Как уж получился.

— А рамы на окнах? Чистое печенье. Думаю, я не ошибусь, если скажу, что они похожи на то самое, которое с ореховой начинкой?

— Ореховое дерево. Но сходство и правда неплохое.

— Потолок? Серьезно? — продолжил наступать Сигурд. — Знаете, если бы я не был с вами знаком, я бы мог подумать, что он сделан из сахара.

— Это такая краска. Зимой неплохо держит тепло.

— А липкий порог на входе? Явно не леденец.

— Нет, — старушка явно начала беспокоиться. — Просто давно не чистили.

— А ваша шляпа вам, кстати, очень идет.

— Спасибо.

Владычица с неодобрением покосилась на свою сожительницу. По мордочке пегаса начала расплываться довольная улыбка, причем ровно с той же скоростью, с какой седая земнопони осмысливала происходящее. Бард и Старсвирл умудрились одновременно поперхнуться чаем. Флаттершелл спокойно надкусила печенье, всем своим видом демонстрируя то, что она подозревала нечто подобное и раньше. Если не считать слегка подрагивающего хвоста, получалось у нее очень натурально.

— Вот зараза! — старушка наконец нашла нужные слова и необходимый запас воздуха в легких. — Я ж ее сегодня не надела? Ух, шельмец, раскусил меня. Ну что с меня взять, старость не в радость. А он, гляди-ка, ни копытом ни дрогнул, ни глазом не шевельнул. Была б я годков на тридцать помоложе…

— Тебе было бы сорок пять, Рита, — пробурчала Владычица. — И ты не стала бы от этого умнее.

— Кто бы говорил, — язвительно отозвалась старушка и вновь повернулась к пегасу. — Маргаритка Флауэр, к вашим услугам. Знаю, прекрасное имя, когда ты — милая маленькая кобылка, но сейчас оно звучит немного странно. Мягко говоря. Потомственная ведьма и садовод в семнадцатом поколении. Надеюсь, вам все еще нравится мой чай.

— Ведьма? — удивились Бард и Флаттершелл.

— Садовод? — охнул Старсвирл.

— Владычица Озера, — представилась Владычица Озера. — Первая и единственная в своем роде. Прошу извинить меня за эту неприятность, но кое-кто мог бы быть и поосторожнее со всякой болтовней…

— Не вижу никакого смысла скрывать это от них, — фыркнула старушка, нахлобучивая на себя невесть откуда взявшуюся шляпу. — Я вообще была против этой идеи. Если мы хотим им помочь, это не значит, что я все утро должна стоять в этом треклятом лесу с этой огромной вязанкой. И этот цирк со шлемом. Откуда в тебе столько театральности? Могла бы сразу сказать им, что мы принимаем им с добрыми намерениями. На крайний случай, мы поставили бы какую-нибудь табличку или вроде того.

— Опять ты думаешь только о своем, — огрызнулась озерная кобылка. — А если бы они мне не поверили? Тем более, мы расстелили им коврик, и я не вижу, что это очень нам помогло. А в доме все-таки не помешало бы прибраться. Уж я-то знаю, что порог у тебя точно не из леденцов.

— Ой, а сама-то. Знаешь, я про тебя могу такого нарассказать. Начать хотя бы с того, что ты сделала с той катапультой...

— Извините, что вмешиваюсь, — кашлянул Бард. — Но мы, наверное, пойдем. Спасибо за чай и все такое, пирожные были просто копыта оближешь, но у нас там еще спасение Принцессы запланировано. Невежливо будет опоздать.

— Сиди где сидишь! — одновременно воскликнули хозяйки дома и, что окончательно заставило челюсть барда опасно приблизиться к полу, Сигурд.

Старсвирл судорожно сглотнул и замер на месте. По его мордочке скатилась капелька пота и, грустно отразив в блике солнца все свое отношение к гравитации, бухнулась в чашку с чаем. Внимательный наблюдатель наверняка отметил бы, что уровень жидкости в ней за последние полдюжины реплик только увеличился.

— Прежде чем вы уйдете, — с прежней вежливостью проговорила Владычица, изящным движением поправив свою текучую гриву. — Мы хотели бы преподнести вам этот дар.

Старушка земнопони понимающе кивнула, и скрылась в соседней комнате. Через несколько мгновений, наполненных взглядами, шепотками и судорожными подергиваниями хвостов, она вернулась, сжимая в зубах копье, похожее, как это ни удивительно, на длинную палку с острием.

— Это Гунгнир, — представила оружие владычица. — Великое и древнее копье. Не знаю, в чем точно заключается его сила, и… гм… откуда оно у нас вообще взялось, но, надеюсь, оно поможет вам в вашем нелегком деле.

— Здрасьте, — поздоровалось копье.

Откуда-то со стороны стола послышался звон разбитой чашки.

— Ты разговариваешь? — удивленно воскликнул Сигурд.

— А по мне не видно? — обиженно пробурчало копье. Голос его напоминал… Нет, скорее не так. Представьте себе кусок металла. Прикрутите к нему какой-нибудь посох. А теперь заставьте его говорить с вами, но учтите, что рта у него нет. Получилось представить? Ну ладно, зато мы хотя бы попытались. — Нет, подруги, с этими неудачниками я никуда не поплыву. Особенно вон с тем, который с лютней. Уж больно они щуплые, да и выглядят как последние…

— Кха-кха, — извиняющимся тоном прокашлялась Владычица. — Я скажу ему пару слов.

Обе кобылки кивнули друг другу и вновь удалились в соседнюю комнату, из которой вскоре послышались такие необходимые элементы теплой дружеской беседы, как приглушенные оскорбления, недовольное нытье, пара-другая угроз и звук извлекаемой из чехла ножовки. Бард едва успел сделать очередной глоток чая, как они появились в гостиной вновь. Улыбка Владычицы не изменилась ни на йоту, зато копье являло собой яркий пример добропорядочности и взаимопонимания.

— О, простите меня за мою грубость, — извинилось копье. — Конечно же, я почту за честь отправиться с вами на этот великий подвиг. Только умоляю, не доверяйте этой старушенции ножовку. Она с ней такого может натворить…

— Спасибо вам, милостивые госпожи, — с благодарностью поклонился Сигурд, принимая щедрый, хотя и слегка недовольный подарок. — Мы не забудем вашей доброты.

— Удачи вам, — улыбнулась в ответ ведьма. — Вы обязательно справитесь…

…Лучи закатного солнца поливали лесную тропу как капли густого сладкого меда, будучи правда, не столь липкими и неприятными на ощупь, а игривый лесной ветерок ласково трепал гривы четырех уходящих путников. Его порывы уносили вдаль обрывки их разговора, а листья деревьев шелестели в такт их словам. Казалось, что весь лес пришел в движение, за исключением, правда, двух фигурок, оставшихся на пороге дома. Одна из них, та, что была ниже, старше и немного круглее, задумчиво отломила от дверного косяка кусочек вафли и забросила его себе в рот.

— Как думаешь, — пробурчала она, поводив по земле копытом. — Может, все-стоило сказать им, что именно ждет их дальше?

Владычица задумалась.

— Нет, — наконец решила она. — Потому что тогда никакого дальше не было бы вовсе.

Старушка согласно кивнула и зашла в дом.

Озерная пони осталась на крыльце и смотрела вслед удаляющейся кампании. Они шли навстречу неизведанным морским просторам, оставляя за собой все больше и больше пройденных дорог и все ближе и ближе подбираясь к своему будущему. И будущее не могло им не улыбаться...

...Во все свои четыре ряда острых как бритва зубов...

Песнь Вторая (с половиной) - Лорелей

— Кто ты? — вопрошал бард.
— Твоя Удача, — отвечала она ему.
— И что ты делаешь?
— Чемодан пакую. Расческу не передашь?
Твайлайт Спаркл. Исследовательская работа на тему «Легенды, сказки и предания крайнего севера Эквестрии»

Приключения…

Неизвестно почему, но тема захватывающих приключений и дальних странствий пользуется огромной популярностью среди всякого рода мечтателей, романтиков и прочих любителей покемарить у теплого камина с небольшой книжкой в копытах. В подобных историях вы можете найти практически все, до чего доберется огромный валун вдохновения автора, скатившийся с высокого холма Идеи, включая десятки видов опасностей, кучу-другую смертоносных ловушек, пару-тройку злобно хохочущих злодеев и, в редких случаях, даже проработанную любовную линию с персонажами, которые иногда ведут себя естественнее картонных декораций. Безусловно, каждый хороший рассказ должен включать в себя что-нибудь этакое, но вряд ли хоть один из них поведает о том, что остается за кулисами повествования и что за кавардак творится в гримерке. Потому что мало кто подозревает, что приключение лишь на одну десятую состоит из разных подвигов под соусом героизма. Все остальное — это полное отсутствие удобств и постоянный повод рисковать собственной шкурой. В худшем случае — даже бесплатно.

Лично для барда приключение всегда оставалось тем, от чего следовало держаться как можно дальше, причем лучше всего, если рядом с этим “дальше” найдется разожженный очаг и умеренные цены на напитки. Однако, Судьба, как всегда ведомая своим (не всегда таким уж остроумным) чувством иронии, распорядилась по своему, и теперь Бард находился в эпицентре одного из самых отчаянных и безнадежных путешествий за всю историю пони. К счастью для него, он мог только подозревать об этом и совершенно не представлял себе, что ждет его в конце. Иначе он наверняка спрыгнул бы с корабля сразу после его выхода из порта.

Но, пожалуй, пришла пора оставить все эти размышления, абстрактные описания и попытки увести вас от основного сюжета и перейти к основному действию, где наш слегка талантливый и весьма музыкальный бард уже целых полчаса бродит по небольшому островку, пытаясь найти хоть какие-нибудь признаки питьевой воды и одновременно вспомнить, как же отличить ее от той, что пить не следует, не попробовав хотя бы одного глотка. Конечно, в это путешествие он отправился не совсем добровольно и, будь на то его воля, он охотно остался бы в своем гамаке в прохладном трюме, но, к его огромному сожалению, на корабле с ним плыли всего трое пони, один из которых был главным героем произведения, второй — волшебником, а третья — слишком тяжелой на копыто кобылкой. И как вы думаете, кто из них согласился променять день отдыха от морского путешествия на возможность пойти вместе с бардом в абсолютно безопасную и скучную разведку? Правильно.

Бард внимательно посмотрел на камень перед собой. Внешний вид единорога ясно отражал его смутные сомнения насчет того, что он видит этот булыжник не в первый раз. Внешний вид самого камня при этом не менее ясно говорил о том, что этот бард ему уже до смерти надоел.

“На этом острове должна быть вода, — попробовал логически поразмышлять единорог. — Хотя бы небольшая речка или озерцо. На крайний случай — крохотный родник или что-то в этом роде. В конце концов, я ведь видел здесь каких-то кроликов”. Кроликам тоже нужно что-то пить. Бард был почти в этом уверен.

Единорог бодро махнул хвостом и углубился в раскинувшуюся рядом рощицу. Всего через несколько минут плутания и пару-тройку заноз Удача наконец одарила его своей ослепительной улыбкой, и краем уха он услышал слабое журчание под кустиком волчьей ягоды. Стремглав бросившись к источнику, бард обнаружил тоненькую струйку воды, скромно притаившуюся между двух валунов. Не будь он так занят набором воды в пустые фляги, единорог вполне мог обратить внимание на то, что огромные камни ненатурально симметричны друг-другу, а ручеек слишком чист и слишком подозрительно не имеет видимого источника появления, но в тот момент Барда заботили совсем другие вещи. Например то, что фляги ну никак не желали наполняться.

— Тебе помочь? — вежливо кашлянул голос за спиной барда. — Будет легче, если ты начнешь набирать воду против течения. Ну, или хотя бы открутишь крышку.

— Спасибо, — смущенно пробурчал бард. — Так гораздо лучше.

И только тут бард понял две вещи. Первая — этот голос не был ему знаком. Вторая — за его спиной сейчас находится а) кто-то пока что дружелюбный или б) что-то пока что дружелюбное. Оставалось лишь определиться, когда наступит лучший момент для поворота с последующим мгновенным побегом и какие слова пугают его больше — “что-то” или “пока что”.

— День добрый, — начал было единорог. — А я тут как раз проходил мимо и…

Тут красноречие покинуло Барда и отправилось искать платок, чтобы вытереть взмокшую шерстку на лбу, потому что именно в этот момент он увидел кобылку, которая внимательно разглядывала его своими огромными глазами цвета золотистой спелой пшеницы, один взор которых, с точки зрения привлекательности, ничем не уступал тяжелому осадному орудию. Ее белоснежная шерстка искрилась на солнце с почти неописуемым блеском, а в том месте, где ваш лексикон окончательно истощался, начиналась шелковистая золотая грива заплетенная в длинную косу, составившую бы честь даже сокровищнице принцессы Платинум, в которую из-за чрезмерного сияния не рекомендовалось входить без специальных защитных очков. Она была прекрасна как лазурная морская гладь, а ее голос был нежен и мягок как первый утренний прибой. Что касается запаха, то так вполне могла пахнуть красота зари над горизонтом, в которой явственно ощущались нотки песни игривых волн, легкость пены на их гребнях и пара ложек морской соли.

До этого момента Бард не особо отягощался поисками той единственной, с которой он мог бы провести остаток жизни. Теперь же он окончательно осознал, что та единственная вполне может и подождать.

— Ну и что такой красавец забыл в моем захолустье? — насмешливо сверкнула глазами красавица. — Что так долго и упорно искал он?

— Воду, — быстро ответил бард, стараясь смотреть на ветку над головой кобылки. Взгляд так и норовил упасть вниз, словно привязанный к наковальне, но, в общем и целом, единорогу пока удавалось держать себя в копытах. — Только воду. И больше ничего.

— Что ж ты не смотришь на меня? — звонко засмеялась незнакомка. — Или не радую я твой взгляд? Или не мила я тебе? И только ли вода теперь тебе нужна?

Бард всерьез задумался над ее последним вопросом. Лично он не отказался бы от очень холодного душа или прохладной ванны с кубиками льда, но симпатичная особа наверняка имела в виду нечто другое. Дюжина вариантов тут же промелькнула перед внутренним взором музыканта, заставив его мечтательно улыбнуться и осторожно опустить взор на уровень ниже. Честно говоря, описать хотя бы пару-другую из картинок, пролетевших перед его воображением, не составит никакого труда, но вряд ли вы хотите провести остаток дня с щеками похожими на спелый томат. Так что оставим это на потом и вернемся к неловким попыткам менестреля составить осмысленный комплимент из ограниченного словарного набора всего лишь в каких-нибудь сорок с лишком тысяч слов.

— Как тебя зовут? — наконец спросил он под безутешный вздох разрыдавшейся выразительности речи.

— Что имя есть? Ведь роза пахнет розой, — туманно произнесла красавица. — Хоть розой назови ее, хоть нет. Но, если уж так хочешь знать, зови меня Лорелей.

— Прекрасное имя, — с видом знатока кивнул Бард. — А меня зовут…

— О, можешь не продолжать, — Лорелей осторожно дотронулась копытом до его мордочки. — Оставайся для меня прекрасным незнакомцем, мой таинственный гость, прошу тебя. И, кстати, что ты делаешь сегодня вечером? Я вполне могла бы пригласить тебя в мое скромное жилище. И для тебя это приглашение должно быть… ммм… весьма познавательным. Не правда ли? К тому же, у меня найдется то, что способно тебя заинтересовать...

...Потом бард долго уверял себя, что в любой момент мог отказаться. Что его силы воли вполне хватило бы, чтобы остаться на месте и никуда не пойти. Что, в конце концов, он и правда думал вернуться за флягами чуть попозже и вовсе не собирался их там забывать. Но эти мысли были всего лишь мыслями, а правда заключалась в том, что мимолетные чувства вновь оказались сильнее барда. Легкая влюбленность возможно и кажется вам вполне безобидным ощущением, но на деле она больше напоминает прыжок в пропасть с зажмуренными от счастья глазами...

Жилище Лорелей вряд ли можно было назвать домом, если под этим словом подразумевать место, в котором можно жить. Снаружи оно больше походило на огромный пустынный грот и совершенно не собиралось казаться вам другим изнутри — из всей мебели там была лишь кровать, очень похожая на плоскую каменную плиту, и небольшой постамент с каменной чашей сверху. Если бы бард был фанатом минимализма, он тут же упал бы в обморок от восхищения. Лорелей, словно не замечая своего гостя, процокала по полу пещеры и пристроилась на своем ложе в позе, которую лучше всего описать как “скучающе-пристойную”. Во всяком случае, издали она казалась именно такой. Бард благоразумно остался стоять у входа.

— Ну? — с грацией голодной пантеры зевнула кобылка. — Чем мы собирались заняться?

— Не знаю, — задумчиво кашлянул бард. — У тебя есть шашки или хотя бы мяч? Я знаю пару-другую забавных игр…

— О, это уже интересно, — сверкнула глазами Лорелей. — И что же такое ты можешь сотворить с обычным мячом?

Воображение барда на мгновение потухло от перегрузки.

— Мы могли бы покидать его через сетку, — наконец нашелся он. — Или побросать в кольцо.

— Даже так? — красавица с интересом начала накручивать свой золотистый локон на копыто. — Это весьма интригующе, но я, пожалуй, откажусь. Но зато мы всегда можем придумать что-нибудь новенькое. Скажи, у тебя нет аллергии на магию?

“На ту, что не пытается превратить меня в апельсин? О, разумеется нет.”

— А что? — с опаской осведомился единорог.

— Эта чаша, — копыто кобылки указало на центр комнаты. — Обладает весьма интересным магическим свойством. Вода в нем может показать тебе твое прошлое и будущее, настоящее и никогда не случившееся, затаенные желания и самые сокровенные мысли. Или же она останется самой обычной водой. Честно говоря, даже я не знаю, что именно оно выберет в следующий раз. Но, признаюсь, я прямо-таки сгораю от любопытства узнать, что оно приготовило для тебя. Все, что нужно — это выпить всего один глоток и закрыть глаза, но с этим, я надеюсь, ты справишься и без моей помощи. Или мне стоит тебе подсобить?

Бард подошел к сосуду и пристально на него уставился. Резьба на его стенках поражала ваше воображение своим отсутствием, а сам он был безвкусно вырезан из самого обычного камня, вроде того, который лежал на полу.Неказистая и неглубокая чаша почти до краев была наполнена водой. К удивлению барда, она оказалась чистой и приятно отдающей запахом лимона, чего он от нее никак не ожидал. Видя нерешительность барда, Лорелей хихикнула себе под нос.

— Ох, а я и не знала, что барды такие трусы, — разочарованно вздохнула она. — Неужели этот так страшно?

— Да нет, — с выражением абсолютной храбрости на лице соврал бард. — Просто мне нужна хотя бы секунда на подготовку.

— Прекрасно. И она уже прошла, — температура улыбки Лорелей на мгновение упала на добрую сотню градусов. — А теперь пей.

Бард мужественно наклонил голову, чуть касаясь гривой краев чаши, и сделал аккуратный глоток. Жидкость слегка обожгла язык странным привкусом, но в остальном это была самая обычная вода без каких-либо особых свойств. Разве что мысл… Мыслить было… Немн… Немного тяжелее, и... Все вокруг… Слегка… Кхм… Плыло перед… Ними… Этими… Двумя, да… Гл… глазами… Вот зараза...

Удачи в мире видений, милый, — прошептала Лорелей. — И сладких тебе снов.

Последним, что увидел бард перед падением на холодный каменный пол, был ее воздушный поцелуй…

Витраж на окнах был просто произведением искусства. Игра света на каждом из кусочков окрашенного стекла вызывала невольный вдох восхищения настоящей мастерской работой — даже одно воспоминание об увиденном чуде уже было достойно отдельной ниши в каком-нибудь музее. Окна казались по-настоящему волшебными, и весь остальной зал был им под стать — стены из белого мрамора, ослепительное сияние позолоты, мраморные колонны, поддерживающие широкие своды помещения, сверкающий пол, и ковровая дорожка, ведущая к высокому трону, обитому вишневым бархатом и украшенному таким количеством бриллиантов, что его легко можно было спутать с кусочком звездного неба, если посмотреть на него ночью. Но Принцесса, что сидела на троне, легко затмевала всю эту красоту — веяние ее гривы было подобно ласкающему дуновению июньского ветра, светло-розовая шерстка наводила на мысль о поспевающей землянике, изящные копытца так грациозно двигались, что казались парящими над землей, а в ее огромных зеленых глазах можно было заблудиться как в самом дремучем лесу. Она была нежна как само Лето и столь же прекрасна.

Трудно производить другое впечатление, когда вы обладаете собственным дворцом, рогом, парой крыльев и приданым размером с целое королевство.

Только через десять минут бард сообразил, что, любуясь этой картиной, он не только не обращает никакого внимания на разговор, но даже и не пытается отыскать стол с закусками. Как, впрочем, и того, что один из дворцовых слуг прошел прямо сквозь его задние копыта, ничего при этом не заметив. Тем временем перед троном обнаружился склонивший голову в молчании высокий единорог, пара стражников, советники Принцессы и прочая дворцовая прислуга заднего фона, на которую все равно не стоит отводить лишние строки описания.

Бард придвинулся поближе. Для этого ему пришлось вплыть в середину одного из гвардейцев Принцессы, зато обзор отсюда был гораздо лучше, к тому же он наконец смог расслышать их негромкую беседу. А если бы еще можно было попросить охранника снять шлем, чтобы плюмаж не так сильно бросался в глаза, эта позиция была бы просто идеальной. Принцесса задумчиво наклонила голову набок.

— Нет. И еще раз нет, — сказала она. — Ваше предложение просто абсурдно.

— Но почему же? — в отчаянии воскликнул единорог.

— Есть много причин, — туманно ответила царственная особа. — Но мы и вправду не сможем быть вместе, поверьте мне. Так будет лучше для нас обоих.

— Но вы ведь даже не выслушали меня до конца! — голос единорога дрожал все сильнее, по мере того, как лопались последние струны на его гитаре надежды. — И готов сделать ради вас все, что угодно!

— Все-все? — переспросила Принцесса.

— Абсолютно.

— Тогда покиньте эту залу немедленно, — возвестила она. — И больше не возвращайтесь, ваши слова меня утомляют.

— Но я люблю вас! — единорог пустил в дело свой последний довод и теперь стоял неподвижно, как дуб, ожидающий скорого знакомства с мощным разрядом небесного электричества.

— Я знаю, — кивнула Принцесса. Единорог опустил голову и медленно повернулся к выходу. Его хвост волочился за ним как упавшее боевое знамя, а понурый вид смог бы разжалобить даже не склонного к сочувствию дракона. Высеченного при этом из камня. Что в тот момент творилось в его сердце вообразить было несложно, достаточно примерно представлять эффект попадания метеорита в стеклянную вазу. Гораздо труднее было представить, что же он будет делать после такого удара дальше. Горе всегда окрашивает частичку мира в серые тона, но для этого единорога серой только что стала целая Вселенная.

“Как драматично, — подумал бард. — И трогательно. Этот момент стоит того, чтобы написать о нем целую балладу, в которой я обязательно передам всю палитру чувств, которые отражаются на его мордочке. Ах, как должно быть он страдает… Это будет самая проникновенная песнь из тех, что я сочинял. Она будет брать прямо за душу и проникать в самое сердце, заставляя слушателей искренне плакать. Осталось только выбраться из этого странного мира и раздобыть бумагу с чернилами. Хотя в моей нынешней призрачной форме это будет небольшой проблемой. Интересно, для духов предусмотрели буфет?”

— И все же ты будешь моей, — еле слышно прошептал единорог, проходя прямо сквозь барда. — Рано или поздно, но все же будешь...

Огромные двери тронной залы закрылись за спиной единорога, и мир неторопливо закружился в правую сторону. Цвета начали перемешиваться как в бракованном калейдоскопе, и если бы бард обладал возможностью испытывать физические ощущения, он бы тут же об этом пожалел. На мгновение ему показалось, что исчезающая в цветном водовороте Принцесса повернула голову в его сторону и нахмурилась, а затем волна радужного спектра захлестнула барда с головой, заставив его отступить на шаг назад и зажмуриться. Некоторое время он простоял в нерешительности, гадая, закончил ли этот хоровод бессмысленной яркости вытворять свои фокусы с его метафорическим желудком, а затем почувствовал, что Вселенная сочувствующе улыбнулась ему и дружелюбно помахала хвостом, приглашая вернуться обратно в реальность.

Тот же пони. То же королевство. Но вовсе не то место и время. И все еще никаких признаков буфета вокруг.

На этот раз единорог показался барду в темной и сырой пещере. Вход в нее загораживала стена льющейся из мрачных туч воды, небо было серым словно погрустневшая скала и даже сама земля вокруг была настолько унылой, что на ней могли расти лишь булыжники. Сам жеребец тоже не являл собой образец отличного настроения, но, в отличие от той подавленности, с которой он покидал дворец, перед своим костерком он стоял с практически ледяным спокойствием. И в отражении пламени в его зрачках бард уловил особенный огонь — один из самых сильных источников тепла на свете. Именно он проникает в сердца тех, кто держится за тонкую соломинку, оберегающую их от падения в водопад. Именно он заставляет ставить на кон золотую вставную челюсть любимого дедушки. И только он осветит вам тот темный ящик, в котором вы будете прятаться от неожиданного визита налогового инспектора.

Это был огонь Надежды, и на этом огне в тот вечер кипел небольшой котелок. Единорог осторожно приподнял крышку и жадно вгляделся в содержимое. Бард засомневался насчет того, можно ли выпить эту отвратительно-красноватую жидкость, но быстро пришел к мысли, что если он добавит туда пару морковок и картофелину, она будет напоминать вполне съедобный суп. Вот только вряд ли единорог придерживался подобного мнения.

— Печали несложно будет помочь,

На поле ты выйди в безлунную ночь.

С собою возьми лишь трав этих сбор

Да мысли о ней и зажги ты костер.

Котел принеси и добавь лунный свет,

Росы аромат и любимой портрет.

И хватит тебе одного лишь глотка,

Чтоб стала твоею она навека, — нараспев пробормотал единорог, постукивая зубами от холода. Как только прозвучало последнее слово, он кинулся к лежащей на полу сумке и быстро вытащил оттуда небольшую картинку в серебряной рамочке. С неразборчивым бульканьем она погрузилась в котел, и зелье тут же приобрело светло-фиолетовый оттенок. Пони приблизил кончик мордочки к крышке и с наслаждением вдохнул идущий оттуда дымок. Удовлетворенно кивнув, он закутался в плащ, скрывая свою подстриженную гриву вместе с ярким хвостом и перелил часть жидкости из котелка в крохотную фляжку, не забыв про маниакальный блеск глаз в самый подходящий момент. Бард с сожалением поцокал языком — в этом жеребце, кем бы он ни был, только что погиб гениальный театрал, замененный неудачливым влюбленным и неквалифицированным алхимиком. Ни то, ни другое не стоило первого, и барду оставалось только смотреть , как единорог покидает пещеру, напевая себе какую-то незамысловатую песенку.

Мир содрогнулся вновь.

Следующие картинки проносились перед взором барда быстрее грифона, проглотившего целую пригорошню перца из далекой Седельной Аравии: Принцесса делает глоток из глубокой чаши и улыбается, дворцовые слуги снуют вокруг и поправляют ее свадебное платье, кобылки в белых одеяниях встречают новобрачных, правящая чета восседает на троне, серое небо медленно затягивается тучами, понурые посланцы покидают тронный зал, советники спорят о чем-то в крохотной круглой комнате, заполненный сладостями буфет пролетает мимо раскрытого окна, порыв ветра срывает последние листочки с высохших деревьев, снег, снег и запустение — оставленные дома, дороги в сугробах, огромные залы дворца и ни единого пони вокруг. Снег и холодные ветры. Холод. Голод. Погибающие поля, заметенные бушующей метелью. Снег… Снег повсюду.

И корабли, уходящие за горизонт...

— … а потом я собственнокопытно заколочу его в землю по самую гриву. Поверьте, я повидала всякого, и меня довольно трудно удивить, но этому идиоту только что удалось это сделать. Настолько глупой выходки я от него совсем не ожидала. Он даже воду с собой не забрал, вы только посмотрите! Ух, я ему такое устрою, когда он наконец очухается! И кто додумался послать этого болвана на такое сложное задание — наполнить две фляжки из ручейка? В следующий раз, если у нас он конечно будет, я ему даже палубу драить не доверю, помяните мое слово. Только если его собственной гривой…

Судорожный вздох вернул барда в реальность. И эта реальность ему тут же не понравилась. То, что видение закончилось, он осознал довольно быстро — продолжение услышанного монолога красноречиво и не совсем прилично высказалось само за себя, и теперь перед бардом стояла задача потруднее: выяснить, куда именно его забросило на этот раз и почему какой-то очень знакомый голос нагло ворует его любимые гневные реплики. Бард чуть не закипел от негодования, но авторское право вряд ли распространялось на выражения крепче чем “чтоб у тебя якорь вырос вместо хвоста”, поэтому ему пришлось оставить свои замечания при себе.

Стараясь не шевелить копытами, бард слегка приоткрыл веки. Картина, представшая перед единорогом выглядела весьма удручающей — все его спутники стояли в паре шагов от него и разглядывали прутья решетки, отделявшие их пещеру от каменистой полоски суши, где утром пристала к берегу “Принцесса Лета”. Прутья, кстати, были выполнены в виде морских кораллов, и кто бы их не сделал, у него определенно был вкус. И наверняка какой-нибудь злобный план насчет тех, кто окажется у него в плену. Мысль о том, что это неудавшийся розыгрыш бард отмел практически сразу, после того, как Флаттершелл пообещала сотворить с его головой пару вещей, о которых он не задумывался никогда в своей жизни, чтобы избежать лишних ночных кошмаров.

До корабля было всего две минуты быстрого галопа, и эта обнадеживающая возможность делало заточение еще более невыносимым. Сигурд с тоской смотрел на свое судно, Старсвирл молча пристроился в углу и только Флаттершелл ходила взад и вперед, яростно размахивая хвостом и выпуская в воздух целые стаи возмущенных тирад.

— Ооох, — простонал бард, ощупывая копытами голову. — Где я? Что со мной?

— А, очнулся наконец, — язвительно отозвалась кобылка. — Отлично, просто отлично. Скажи еще, что ты ничего не помнишь.

— Я действительно ничего не помню и…

— Вообще не представляю где нахожусь, — подражая голосу барда, закончила фразу Флаттершелл. — А то, что это ты нас сюда привел, тебя не смущает?

— Кто? Я? — опешил бард.

— Ой, какая новость! — кивнула она. — Не знаю, почему ты это сделал и почему ты грохнулся в обморок, как только эта заколдованная решетка захлопнулась, но до этого ты вел себя так же, как и раньше. То есть нес бессмысленную чушь и не делал ничего полезного.

— Заколдованная решетка? — задумчиво отозвался бард, касаясь копытом кораллового нароста. — Знаете, я тут познакомился с одной колдуньей на этом острове, так может, она сумеет нас вытащить?

— Эта та, что с золотой гривой? — уточнил Сигурд

— Да.

— И белой шерсткой.

— Да, вы ее видели? — с надеждой спросил бард.

— Та самая, у которой голос нежный, как морская пена?

— Еще бы...

— Та самая, что две минуты назад пообещала скормить нас своим питомцам?

— О, да… — мечтательно вздохнул бард. — То есть… Погоди! Что ты сейчас сказал?

— О, она всего лишь хочет бросить нас в море в качестве закуски для каких-то чудовищ, — Флаттершелл скучающе посмотрела на свое копыто. — Ерунда.

— Но я ведь общался с ней в ее доме этим утром, — прошептал бард. — Получается, что это она меня зачаровала и заставила привести вас всех сюда?

— О, конечно, — вздохнула Флаттершелл. — Возможно, все было именно так, и эти двое уже тебе поверили. Но запомни, на мои уши ты уже ничего не навешаешь. Я за тобой слежу. И если ты еще хоть раз будешь общаться с незнакомой волшебницей у нее в гостях без моего ведома, ты тут же отправишься с корабля домой на своих четырех. А это не так-то просто сделать, когда тебя сталкивают за борт посреди открытого моря, смекаешь?

— Нет, — одернул ее Сигурд. — Никого мы в море выкидывать не будем. Во всяком случае, пока. Сейчас мы должны придумать, как нам выбраться отсюда, и для этого надо действовать сообща. Старсвирл, ты знаешь подходящее заклинание?

— Я как раз пытаюсь его вспомнить, — упавшим голосом ответил маг. Что-то подсказывало ему, что основную ошибку он совершил в тот момент, когда вместо лекций о “Телепортации и прочих способах выбраться из безвыходного положения”, он предпочел помогать заведующему университетским огородом, справедливо рассудив, что шанс на то, что его тихая и размеренная жизнь подкинет ему подобного рода ситуацию, составлял точнехонько один на миллион. И он, как всегда, сработал на отлично.

— Жаль, — покачал головой пегас. — У кого-нибудь найдется вещица, которой можно перепилить решетку?

— У меня ничего нет, — мгновенно ответил бард, пряча свою лютню подальше от взгляда героя. Он только сейчас осознал, что все это время она висела у него на боку, а он так и не воспользовался ее возможностями. А какие перспективы открылись бы перед ним, если бы он вспомнил… — Вряд ли моя музыка сможет нас отсюда вытащить. Тут пригодилось бы что-нибудь вроде небольшого дракона или, на крайний случай, тарана. А пара песенок погоды не сделают.

— Ты в этом так уверен? — с сомнением переспросил трескучий голос, принадлежавший, судя по источнику звука, ближайшему к их пещере дереву. Пленники всмотрелись в кусты на опушке леса, пытаясь найти говорящего, но в густой листве можно было и не пытаться разглядеть хоть что-то внятное. Это было похоже на оптическую иллюзию из детской книжки — ту самую, на которую нужно смотреть пару часов подряд только для того, чтобы осознать, что авторы просто-напросто забыли вставить туда картинку.

— А что? — осторожно переспросил Бард в надежде на продолжение беседы в виде дельного совета или, на худой конец, подброшенного напильника.

— А то, что нужная песня в нужное время может спасти нужную жизнь, — просто ответил голос.

— Ой, да что ты с ними возишься? — раздраженно спросил второй, более скрипучий тон. — Они уже не жильцы, это и так понятно. Я ведь прекрасно помню, что случилось с остальными. К тому же мы прилетели довольно рано, так что я предлагаю вернуться немного позже и хорошенько перекусить. Что думаешь?

— Я думаю, что у этих несчастных должен быть шанс на спасение, — нравоучительно заметил первый. — Хотя… Знаешь, ты прав, ужин пропускать нельзя, летим отсюда, и заглянем сюда через пару часиков, чтобы ничего не успело остыть.

— Эй, эй, — возмутился бард. — Вы что, возьмете и просто так бросите нас тут?

— Вроде как да. Получается, что так, — отозвался второй голос.

— Неужели у вас нет ни капли сострадания? — в отчаянии воскликнул Сигурд. Неизвестно почему, но в самые решительные моменты герои напрочь разучиваются говорить и высказывают свои мысли исключительно восклицаниями и боевыми кличами.Бард всегда считал, что это особый вид героической болезни, но до этого момента он никогда не встречался с ее симптомами вживую. Как, впрочем, и их собеседники с симптомами совести — из листвы донеслось шуршание, которое явно не было настроено на дружелюбное окончание диалога.

— Покажитесь уже! — потребовала Флаттершелл, топнув копытом. — Нечего от нас прятаться!

— Простите, миледи, но мы и не заметили, что ведем беседу с подобной неучтивостью, — галантно поклонился один из трех черных воронов, спланировавших на землю перед ними. — Нам и подумать не довелось о том, что в заточении у хозяйки этого острова может оказаться столь замечательная особа как вы. Позвольте представиться, я Хугин, мой приятель слева — Мунин, но, будем честны, он иногда слишком много болтает, и заткнуть его не легче, чем пробудившийся вулкан. Мой приятель справа страдает от той же проблемы, но только наоборот, и зовут его Навуходоносор Равенус Стимафлидариус Третий, но друзья могут называть его просто Навуходоносор Равенус Стимафлидариус. Могу я спросить ваши имена?

— Сигурд, — представился пегас.

— Старсвирл, волшебник с неполным неоконченным и почти высшим образованием, — приподнял шляпу в воздух единорог.

— Флаттершелл, странствующая путешественница, — кивнула кобылка.

— Бард, — произнес бард. — И зовут меня…

— Неважно, — махнул крылом ворон. — Какими судьбами на нашем острове?

— Мы плыли по бушующему океану, стремясь достичь единственной благородной цели — спасти Принцессу Лета из копыт Принцессы Зимы, что держит ее в заточении на дальнем острове среди северных льдов и вечной мерзлоты, — с огромной передозировкой пафоса продекламировал герой. — И остановить на нашем праведном пути сможет лишь только наша преждевременная гибель.

— Ну, не так уж и долго нам до нее осталось, — пробормотал себе под нос бард. — Особенно с таким настроем…

— Ледяная Принцесса, говорите? — задумчиво переспросил Мунин. — Я что-то такое помню.

— Мы пролетали над ее владениями несколько недель назад, — согласно закивал Хугин. — И могли бы показать вам дорогу. Коли вы, конечно, выберетесь отсюда. Что, простите меня за мою прямоту, практически невозможно. Хотя, если среди вас совершенно случайно вдруг найдется пони, способный выжить после того, как его бросят на отвесные скалы, сожрут, а затем переварят, или, на крайний случай, знающий хоть немного о нотах и вокале…

Три головы разом повернулись к Барду.

— И к тому же дословно помнящий все три куплета песни “Калитка”...

Шесть пар глаз уставились на Барда немигающим взором.

— И, естественно, имеющий при себе какой-нибудь струнный музыкальный инструмент, а так же умение на нем играть...

Двенадцать копыт в ожидании замерли на месте, не смея даже пошевелиться.

Бард прикрыл глаза. Его рог засиял мягким приглушенным светом и словно легкая пушинка, подхваченная не терпящим возражений порывом шквального ветра, силой не менее семи баллов по шкале ученого, имя которого у всех все равно выпадает из памяти, его лютня воспарила в воздух. Звуки простенькой мелодии и еще более лишенной смысла песенки бросились к решетке и оплели ее своим звучанием, несколько минут стараясь проникнуть внутрь опутывающих кораллы заклинаний, пока сюжет песни окончательно не выдохся и не оборвался на строчке, которая была истинным памятником торжеству бессмысленности и халтуре автора этого текста. Бард завершил последний аккорд и с торжеством взглянул на препятствие, ожидая, что в тот же миг прутья падут, сломленные его мастерством и великим искусством менестреля.

Стоит ли говорить, что ничего подобного не произошло?

— М-да, — протянул Мунин, — Даже я бы сыграл лучше, не обдели меня Эволюция набором активных конечностей. Песенка весьма средненькая, да и исполнение не на высоте. А про голос я вообще молчу. К тому же я, по правде говоря, не знаю, та ли это мелодия, что открывает…

Коралловые решетки задрожали и начали неторопливо подниматься вверх, освобождая героям путь наружу. Выражение сияющей радости осветило их мордочки, а бард получил возможность бросить пару другую торжествующих взглядов с высоты своего неожиданного успеха. Двое других воронов так и остались стоять с раскрытыми клювами.

— Мунин, — укоризненно прокаркал Хугин. — Ты только что дал сбежать нашему будущему завтраку. И теперь они наверняка попросят показать им дорогу до замка Принцессы, не так ли?

— Ах, да, — с благодарностью выдохнул Сигурд. — Не подскажете нам дорогу?

— О, клюв мой — враг мой, — простонал Мунин. — Я ведь сразу понял, что они — самые типичные герои из всех, кого я видел...

— Ну конечно, — обреченно махнул крылом другой ворон. — О чем речь? Чего не сделаешь ради тех, чью жизнь ты только что спас? Причем совершенно задаром…

Как бы Флаттершелл ни хотелось убраться с этого острова как можно скорее, сделать это в мгновение ока не представлялось возможным: для начала стоило вывести корабль в море, расправить паруса, развернуть его в нужную сторону и пройти через пролив, разделяющий два соседних куска суши, вместо того, чтобы огибать остров с юга, что позволит выиграть пару-другую часов в случае, если за ними отправят погоню. Только вряд ли кто-нибудь из составителей этого разумного и вполне логичного плана был знаком с народным фольклором этих краев, который называл это место не иначе как Проливом Смерти. Стоит, однако упомянуть, что здешний народ вообще любит давать такие названия весьма живописным и безобидным уголкам, к примеру Лес Погибели — весьма миловидная сосновая рощица, а Плато Ужаса — всего лишь приплюснутый кусок скалы, на котором жеребята любят погонять мячик. Но в данном случае имя было дано вполне справедливо и с долей обоснованного страха. Может быть, вороны и знали что-нибудь об историях, которые рассказывают об этом острове (в основном на ночь, в темных комнатах и убедившись, что никто не выпил слишком много воды после ужина), но герои были так заняты приготовлениями и обсуждениями своего плана, что птицы решили оставить свое мнение при себе. Тем более, что они еще не потеряли надежду на сытный ужин сегодняшним вечером.

— Лево руля! — скомандовал Сигурд, под рев волны, отвесившей борту корабля неслабую затрещину. — Еще немного, и мы пройдем через пролив!

— А что это там? — нервно откликнулся волшебник, указывая дрожащим копытом на берег острова. — Похоже на туман или дым. И он движется прямо на нас!

Флаттершелл произнесла себе под нос пару словечек, хорошо известных всем бывалым морякам. Проклятье! А у них ведь почти получилось. Волшебник оказался прав — на корабль стремительно надвигалось дымчатое облако, по цвету и степени унылости больше похожее на прокисшее молоко, и через несколько минут корабль вошел в плотную, почти осязаемую и отвратительную на вкус завесу, закрывшую ему весь обзор. Ветер тут же исчез, и паруса безжизненно обвисли — точь в точь, как боевой дух путешественников.

— Чур я беру себе глаза, — каркнул ворон с верха мачты. — И даже не спорь.

— Ты их в прошлый раз брал! — обиженно произнес второй. — Теперь моя очередь.

— Разве? — с сомнением протянул первый. — Тогда ладно, делим пополам.

— Спасибо, — с едким сарказмом поблагодарил бард. — Это было очень жизнерадостно и обнадеживающе, я прямо чувствую, как готов бороться с любыми трудностями.

— Всегда пожалуйста, — ответил ворон. — Только вряд ли это поможет. Кстати, какой у тебя цвет зрачков? Мой любимый — зеленый...

— Не отчаивайтесь, друзья, — тихо сказал Сигурд. — Безвыходных ситуаций не бывает, и мы обязательно что-нибудь придумаем.

— Что? — требовательно спросил волшебник. — Какое чудо может нас спасти?

Пегас промолчал. Удрученные герои стояли на палубе, опустив головы и пытаясь срочно придумать какой-нибудь выход, а в это время туман и тишина окончательно завладели морем вокруг них, не оставив им даже шанса вернуться обратно. Баланс ставок на вселенском тотализаторе резко перекосился в противоположную сторону, а теория вероятности, утверждающая, что даже в самых безнадежных случаях можно найти соломинку, за которую вы ухватитесь зубами и избежите падения в водопад раскаленной магмы, вдруг показалась чуть менее реальной, чем доспехи из сусального золота. А затем в паруса корабля вновь ударил ветер, направивший его прямо в пролив, полный очертаний острых, как ржавые копья, скал и прихвативший заодно звуки чарующей песни:

— Не знаю, что значит такое, что скорбью я смущена.

Но все не дает покоя история мне одна.

Прохладой сумерки веют, и тих морской простор,

В вечерних лучах алеют вершины далеких гор...

За спиной Флаттершелл раздался приглушенный треск корабельного руля: Сигурд выпустил его из копыт, резко крутанув вправо, и нетвердыми шагами направился в сторону борта. С остальными творилось то же самое — Бард и Старсвирл завороженно смотрели вверх, где среди молочно-белого тумана возвышалась скала с видимым на ней силуэтом невысокой пони. И, если бы Флаттершелл в последний момент не успела выровнять брошенный пегасом руль, эта скала могла бы стать не только пределом их мечтаний, но и последним пристанищем. Даже вороны на мачте странно притихли и больше не пытались капать едкими замечаниями на головы толпящихся внизу героев. “А говорят, что это кобылки любят ушами, — злобно тряхнула хвостом воительница. — Посмотрим, что они скажут в свое оправдание после того, как мы напоремся на один из этих камней. Хотя скорее всего, слов им произнести уже не удастся, но я, пожалуй, обойдусь и извиняющимся бульканьем.”

— Над страшною высотою кобылка дивной красы

Шёрсткой блестит белоснежной, играет златом косы,

Златым убирает гребнем и песню поет она:

В ее чудесном пенье тревога затаена...

Краем глаза Флаттершелл заметила фигуру, стоящую за спиной барда. Фигура в черном плаще с капюшоном интересного фасона деловито расправляла просторный бархатный чехол, в котором, судя по длинной рукоятке и острому лезвию находился один из самых впечатляющих сельскохозяйственных инструментов за всю историю пони. Достав свое орудие, незнакомец удовлетворенно кивнул и сделал пару пробных взмахов.

— Кто ты? — крикнула ему Флаттершелл, стараясь заглушить слова песни, рев бушующих волн и гневный рокот своих собственных мыслей. — Откуда ты вообще взялся?

— Я ТУТ ПРОСТО ПО РАБОТЕ, НЕ ОБРАЩАЙ ВНИМАНИЯ.

— Погоди, — нахмурилась кобылка. — Я тебя знаю? Как тебя зовут?

— ОБЫЧНО Я ПРИХОЖУ САМ. РЕДКО ПОЛУЧАЮ ПРИГЛАШЕНИЯ, ЗНАЕШЬ ЛИ. БЫВАЛ Я, ПРАВДА, НА ПАРЕ ВЕЧЕРИНОК, НО С МОИМ ПРИХОДОМ ТАМ ВСЕГДА СТАНОВИЛОСЬ НЕМНОГО МРАЧНОВАТО.

— Ты мне все же кого-то напоминаешь, — морщины напряженных раздумий пересекли лоб кобылки. — Эй, убери от него свою косу!

— Я НЕ СТАНУ ВСТУПАТЬ С ТОБОЙ В СПОРЫ, — вздохнул неизвестный. — ИГРАТЬ В ЗАГАДКИ, УГАДАЙКИ ИЛИ АЗАРТНЫЕ ИГРЫ. И ДАЖЕ НЕ ЗАИКАЙСЯ О ШАХМАТАХ. Я ПРОСТО ДЕЛАЮ СВОЕ ДЕЛО, ВОТ И ВСЕ.

— Так ты Смерть! — торжествующе заявила кобылка. — Я тебя сразу узнала.

— НЕУЖЕЛИ?

— И все же, ты не посмеешь коснуться его. Он ведь еще не умер.

— МИНУТОЙ БОЛЬШЕ, МИНУТОЙ МЕНЬШЕ, — безразлично ответил Смерть, примеряясь к удару по шее Барда. — МНЕ НЕ ТЯЖЕЛО, Я ПОДОЖДУ. ТЫ ВСЕ РАВНО НЕ СУМЕЕШЬ ОСВОБОДИТЬ ЕГО ОТ ЭТИХ ЧАР. КАК БЫ ГРОМКО ТЫ ЕГО НИ ЗВАЛА, ЕГО РАЗУМ УЖЕ В ПЛЕНУ. НИ ОДИН ЗВУК НЕ СПОСОБЕН ПЕРЕБИТЬ МАГИЮ ЭТОЙ ПЕСНИ, НЕ СЧИТАЯ, КОНЕЧНО, ДРУГОЙ МУЗЫКИ, НО Я НЕ ВИЖУ У ТЕБЯ В КОПЫТАХ НИЧЕГО МУЗЫКАЛЬНОГО. А ДО ЕДИНСТВЕННОГО ПОНИ, КОТОРЫЙ МОГ БЫ СЫГРАТЬ СПАСИТЕЛЬНУЮ МЕЛОДИЮ ТЫ НИКОГДА НЕ ДОЗОВЕШЬСЯ. ЕСТЬ ВОПРОСЫ?

— Да, есть один, — кивнула кобылка, одним прыжком перемахивая половину палубы, отделявшую ее от барда. — А что будет, если я сделаю так?

Флаттершелл размахнулась и от души, что было сил, врезала по счастливой ухмылке менестреля, нисколечки не обманывая себя, что делает это она только ради спасения жизни всех остальных. Ей уже давно не доставало повода провернуть что-нибудь подобное, и вот сейчас…

— Ай! Проклятье! — бард с усилием поднялся с палубы и дотронулся до мордочки. — Больно же!

— НУ И НУ, НЕ ЗНАЛ, ЧТО ТАК МОЖНО.

— Отлично, теперь-то ты видишь, — триумфально ухмыльнулась кобылка. — А что касается тебя, бард, то будет лучше, если ты сейчас возьмешь свой ящик со струнами и забренчишь на нем так громко, чтобы хватило на пробуждение целого города.

— Но…

— Пловца на лодочке малой дивной тоской полонит.

Забывая про водные скалы, он только наверх глядит…

— Быстрее! — прикрикнула на него воительница. — А ты — даже не смей приближаться к косе, если не хочешь получить ее прямо под…

Дальнейший всплеск волны заглушил остаток ее фразы, но Смерть почему-то отступил на шаг назад. В своей не-жизни он, конечно, повидал всякое, но чтобы какая-то пони говорила такие вещи, глядя прямо ему в капюшон, было для него в новинку.

— И с кем это ты там все время говоришь? — с сомнением спросил бард в тщетной попытке одновременно заткнуть уши и настроить лютню.

— Ты его не видишь? — удивилась Флаттершелл.

— Вроде как нет, но…

— Тогда забудь. Просто играй!

Бард кивнул, и его магия ударила по струнам, стараясь перебить звонкий и голосистый ручей голоса хозяйки острова.

— Пловец и лодочка, знаю, погибнут средь зыбей.

И каждый так погибает от песни Лорелей…

От песни Лорелей…

— У земнопони нет таверн! Спросите — отчего?

Мы с братом выпили все, что горело, на складах всех до одного!

Во всех до одного! — нестройно заорал бард.

Громкие, мощные, громкие, наспех выкрикнутые, ужасно разминувшиеся с тактом мелодии, но в основном все же громкие слова его песни вклинились в нежный поток очаровательного пения, напоминая заржавленный чугунный нож, брошенный в тарелку с йогуртом, и произвели примерно тот же эффект — глаза Сигурда и Старсвирла мгновенно сменили свое выражение с мечтательно-забвенного на виновато-непонимающее, а Смерть с довольно удрученным видом принялся заправлять косу обратно в чехол.

— КТО-НИБУДЬ ВОЗМЕСТИТ МНЕ ЛОЖНЫЙ ВЫЗОВ? НЕТ? НУ Я ТАК И ЗНАЛ

— Ни в сказке сказать, ни пером описать

Его пойла божественный вкус!

Пусть все кругом горит огнем,

А мы с тобою споем!

— Все уже закончилось? — поинтересовался волшебник.

Флаттершелл оглянулась: в пылу своей схватки с бардом и непослушным рулем корабля она и не заметила, что “Принцесса Лета” выскочила из тумана и теперь стремительно удалялась от смертоносных берегов с каждым радостным ударом сердца. Счастливые улыбки расплылись на всех мордочка, кроме Барда, который только что закончил выкрикивать свои песни и теперь возмещал долги по снабжению легких воздухом, и Смерти, мордашка которого вообще была не особо улыбчивой. Она, скорее, счастливо ухмылялась, но это счастье вряд ли было вызвано той же причиной, что и у остальных.

— Вы думали, что сможете от меня уйти? — зловещий шепот донесся из клубившегося позади них тумана. — Даже не надейтесь. Еще никто не покидал меня, не дослушав мою песню. Живым. Сцилла, Харибда! Взять их!

Две черные тени рванулись к судну со скоростью и неотвратимостью ночного кошмара, и где-то там, на глубине, Флаттершелл разглядела огромные кучи клыков, щупалец, глаз и еще пару штук, о которых лучше не думать перед обедом. Размеры этих чудищ с легкостью позволили бы им перекусить корабль пополам, и кобылка не смогла удержаться от обреченного вздоха — рядом с подобными существами поневоле начинаешь мыслить о себе в прошедшем времени.

— НИЧЕГО СЕБЕ. Я, ПОЖАЛУЙ, ЗАДЕРЖУСЬ.

— Простите меня, Принцесса, — опустил голову Сигурд. — Но я сделал все, что было в моих силах… Старсвирл, у тебя точно не будет подходящего заклинания?

— Вряд ли, — всхлипнул волшебник. — Хотя я могу сделать каждому из вас неплохой венок. Но никакие из известных мне чар не спасут нас от этих чудищ. Мне очень жаль. Я ничего не помню.

— Так придумай другие! — взорвалась Флаттершелл, вперившая взгляд в бурлившую позади них воду. Без боя она не сдалась бы даже падающей на нее комете, и теперь она просто закипала от негодования и собственного бессилия. Шанс на то, что из этой идеи что-нибудь выйдет, как она прикинула, был не больше единицы на миллион, но, и правда, кто знает, когда он сработает?

— Придумать другие? — переспросил Старсвирл, осторожно пробуя эту фразу на вкус. — Придумать другие…

Одно из чудищ почти догнало корабль, и его огромное щупальце метнулось к “Принцессе Лета” стремясь провернуть с ней то, что обычно так вдохновляет иллюстраторов всяческих морских карт и книг с названиями вроде “Тысяча и одно морское создание, которое намеревается вас слопать”.

Кобылка вздрогнула. Ей вдруг показалось, что все судно начало подниматься в воздух. Иллюзия была настолько реальной, что она могла разглядеть мельчайшие детали: горящие глаза Старсвирла, зависшего над палубой, изумленные лица Барда и Сигурда, Смерть, со вздохом пакующего косу во второй раз, упавшего на палубу ворона и конечность чудовища, схватившую пустоту. И целую кучу облаков вокруг.

“Как странно, — подумала кобылка, протягивая копыто и погружая его в нежнейший небесный зефир. — Я-то думала, что в такие моменты перед глазами должна проноситься вся жизнь или хотя бы ее самые интересные моменты, но уж никак не этот бред. Впрочем, не так уж это и плохо. Потому что ту часть, где я осталась в лесу с одной лишь вязанкой брокколи, я не очень-то хочу пересматривать…”

Из полудремы ее вывел оглушительный треск. “Принцесса Лета” резко спикировала вниз и пропахала носом внушительный пласт прибрежного песка, окончательно убедив Флаттершелл в том, что все увиденное выше вовсе не было сном или предсмертными галлюцинациями, и вместо того, чтобы перевариваться в желудке одного из тех ужасающих монстров она продолжит свое путешествие вместе с этим напыщенным бардом и занудным волшебником. Воительница вздохнула. Честно говоря, она и не знала, что казалось ей более пугающим.

— Нет, ну вы видели, а? — спрыгнул на берег единорог в шляпе. — У меня получилось! У меня получилось! То-то вам, господин ректор! То-то вам, завкафедры трансмутации! То-то тебе, симпатичная колдунья с третьего курса! Я сделал это! Сделал! Я! Вы ведь видели, да? Так-то! И если кто-то еще сомневается…

— Нет, нет, пощади, — прохрипел один из воронов, кажется, Хугин. — Не продолжай, мы и так познали всю суть твоего могущества.

— Магия, — возбужденно продолжил Старсвирл, не обращая внимания на стоны какой-то там птицы, у которой даже не было докторской степени в области изучения высокоэнергетического волшебства, — Она...Она говорила со мной!

— И что же она сказала? — попытался изобразить интерес бард. Его внутренности только что чуть не выпрыгнули наружу, и на полноценную заинтригованность его измученного организма пока не хватило.

— “А ну сделай это, паршивец, иначе я наподдам тебе прямо под хвост!”, но это неважно! — подбросил шляпу в воздух Старсвирл. — Да! Вот оно, настоящее волшебство! Вот они, чары, которые войдут в историю! Вот она, магия! Эх… Как жаль, что она ушла, и больше у меня ничего такого не выйдет...

— Как сказать… — с сомнением протянул Сигурд, глядя на прыгающего от радости волшебника: в тех местах, где его копыта касались земли, песок мгновенно превращался в стекло.

— Кстати, — оглянулась на упавший корабль Флаттершелл. — Кто-нибудь знает, куда, мантикора меня раздери, нас забросило?

Принцесса Зимы наклонилась прямо к серебристой глади замерзшего озера и внимательно вгляделась в свое отражение. Снежинки, танцевавшие вокруг нее свой холодный танец, что-то прошептали ей на ушко, и Принцесса довольно улыбнулась. Копыто владычица льда и холода прошлось по поверхности озера, смахнув с него горсть снега. То, что она увидела там, подо льдом, заставило ее улыбнуться еще шире. Она грациозно взмахнула хвостом, призывая весь окружающий мир к молчанию. Ее грива, повинуясь веянию северного ветра, развевалась подобно гордому стягу, и случайный наблюдатель имел все шансы упасть в обморок от столь сильного впечатления, ну или просто замерзнуть насмерть — температура этого места заставила бы замерзнуть даже градусник.

Принцесса что-то прошептала.

Кружащийся ветер вдруг приобрел четкие, злобно-синие очертания. Улыбка Принцессы превратилась в торжествующую ухмылку, и ее шея выгнулась, позволив кончику ее рога прикоснуться к самой ледяной поверхности озера. Всего мгновение она провела в таком положении, пока ее полуприкрытые глаза не заполыхали ледяным огнем, гораздо более холодным и ясным, чем сияние царившей в небе Луны.

А затем она с силой вогнала рог прямо под воду.

И в кромешной тьме, наполненной лишь треском расходящихся по льду разломов, она вдруг почувствовала, что вся впечатляющая громада застывшего озера за ее спиной начала оживать…

— Жребий брошен, — с мрачной решимостью произнесла Принцесса, обращаясь к тьме вокруг нее. — И назад пути нет.

Песнь Третья - Лютня в огне

— И смылся, и скрылся, и деру он дал.
Храбрейший герой наш-смельчак!
"Песнь о храбрости" Твайлайт Спаркл. Исследовательская работа на тему «Легенды, сказки и предания крайнего севера Эквестрии»

— Именем Закона и Порядка, а также всех остальных добродетелей, включая Заботу, Дружбу и Социальную Адаптацию, я призываю всех присутствующих здесь к молчанию и объявляю судебное заседание открытым! — громко и отчетливо произнес усатый пони, одетый в некое подобие ярко-сливовой мантии и парика примерно того же ядовито-несъедобного цвета. — Да воссядет Справедливость крупом своим среди присутствующих! Подсудимый, встаньте!

Бард нехотя поднялся со своего места и потер передние копыта друг о друга. Те до сих пор ныли, словно плохо настроенные флюгельгорны, из-за ржавых колодок, которые ему пришлось таскать целое утро, но все же не могли сравниться с той органной партией, которую исполняли в его голове без специального на то заказа и разрешения. Он довольно смутно помнил все события вчерашнего вечера, но, оглядев всех этих незнакомцев, столпившихся в одну большую кучу с вилами, факелами и прочими полезными в быту предметами в зубах, он понял, что вечеринка, если она вообще была, удалась даже больше, чем на славу. Хотя выражение их мордочек Барду определенно не нравилось. Просто удивительно, как меняются отношения между двумя пони, стоит одному из них оказаться на плохо сколоченной табуретке подсудимых, а другому — взять в рот что-нибудь колючее. Ну или надеть эту безвкусную мантию, за которую даже безразличная к моде командор Харрикейн наградила бы провинившегося тремя неделями ночных вылетов.

— А в чем, собственно говоря, меня обвиняют? — поинтересовался бард, безуспешно пытаясь разглядеть в толпе знакомые физиономии Сигурда, Старсвирла или, на совсем уж крайний случай, Флаттершелл. — И по какому праву меня судят?

— Чегось? Ах, это… По праву… э-э… — запнулся усатый жеребец. По-видимому, он не привык, что подобного рода всплески интереса происходят, когда подсудимого окружает не менее дюжины вил, десятка факелов и одного увесистого печного ухвата. Обычно ответ на такие вопросы приходит в голову без чьей-либо помощи. — По праву наших законов и обычаев? Смарти, у нас ведь была какая-то книженция?

— Вечная Книга Законов? — уточнил щуплый земнопони, сидевший справа от старика за небольшим письменным столиком. — “Да не будет забыта она вовеки веков”?

— Она самая.

— Не помню. Вчерась вроде как была еще.

— Вот по этому самому праву, — с облегчением заявил старик. — И по нему же я, как почетный староста деревни Нигде, выношу тебе мой скорый и почти что наверняка справедливый приговор…

— Так быстро? Неужели мне не дадут сказать ничего в свою защиту? — забеспокоился бард. И затем, немного подумав, добавил. — Ваша деревня и правда называется Нигде? Ну и названьице, я вам скажу...

— Отличное имя для деревни, не вижу ничего плохого. Эй, Смарти! — посуровел старик-земнопони. — Этот болван должен что-то нам рассказывать?

— Почем мне знать, может и должен, — с сомнением протянул Смарти. — Хуже ему от этого не станет.

— А нам?

— А нам с чего? — удивился помощник судьи. Одновременно с его словами кольцо вил и факелов сомкнулось вокруг барда еще на один шаг.

— Пущай говорит, — вздохнул судья, поправляя свой ужасный парик. — Но только с самого начала.

Бард обдумал вступление для своей речи. Публика, собравшаяся перед ним мало напоминала зрительный зал его мечты, да и дешевые декорации деревенской площади подходили только для совсем уж любительских постановок, но огонь вдохновения уже сжег пару угольков здравомыслия в разуме барда и почти что начал разгораться в пламя бессмысленной болтовни. В конце концов, разве не он — самый известный бард из всех, кого никогда не знала Эквестрия? Разве не его чуть не пригласили на праздничный фестиваль, посвященный годовщине объединения всех трех наций? И разве не ему удалось когда-то сбежать из замка Принцессы Платинум с целым мешком, набитым бесплатными канапе? Известная пословица гласила, что язык сможет довести кого-угодно аж до самого Пегасополиса, но в тот самый момент язык барда уже развязался настолько, что смог бы подбросить его аж до края Вселенной, успев при этом задержаться в недорогом придорожном кафе.

— Начало моей истории лежит далеко за пределами этого безбрежного моря, — произнес бард своим коронным лирическим “как-насчет-еще-одной-кружки-за-историю” баритоном. — И начинается она с самого моего рождения, когда, казалось, сами леса и поля нашей вольной страны прошептали дражайшей матушке мое имя, которое произносится не иначе, как…

— О, нет, избавь нас от этого, — фыркнул старик. — Времени-то у нас не особо много, надо еще приговор в исполнение приводить. Сам знаешь, работенка нелегкая, можем и до заката не успеть.

— Вообще-то, — поправил Смарти. — Его речь может повлиять на решение суда.

— Да ты что! Правда? Сомневаюсь, — нахмурился судья. — Давай, продолжай. Но только с того начала, которое ближе к концу. К сути, так сказать, нашего дела.

— С начала, которое ближе к концу, но не начала конца? — переспросил бард. — Хорошо. Но знайте, что вы меня об этом сами попросили. Итак, слушайте и внимайте, и не говорите, что не слышали. В то роковое утро море было похоже на бушующее буйство иссиня-черного грозового гнева и бросало наш корабль словно щепку из стороны в сторону, с волны на волну…

В то роковое утро море было похоже на разбушевавшуюся чернильницу, в которую вместо пера обмакнули пару другую молний, но при этом оно лишь чуть сильнее обычного покачивало корабль на волнах, заставляя барда то и дело менять цвет мордочки и положение относительно бортика палубы. Небо было затянуто серыми тучами, и даже всезнающие и всеведущие, ну или хотя бы утверждающие так, вороны не могли сказать, где именно находится “Принцесса Лета”. И для путешественников, которые уже вторую неделю после починки корабля плыли по морю без курса, цели и надежды на здоровое трехразовое питание, настали далеко не лучшие времена: Сигурд целыми сутками беспокойно бродил по палубе, нервно помахивая хвостом, а Флаттершелл большую часть времени проводила в гамаке и непрекращающемся ворчании. Единственными, кто сохранил хоть какие-то крохи оптимизма, были Старсвирл и Гунгнир: волшебник все еще не свалился со своего седьмого неба счастья, а копье просто не могло удержаться от самых разных колких шуток в адрес любого проходившего мимо. Короче говоря, радость Жизни ушла с корабля на обеденный перерыв и так и не вернулась.

— Это не может больше так продолжаться! — гневно воскликнул Сигурд. — Мы уже наверняка на целую тысячу часов пути отдалились от нашей цели и до сих пор не имеем ни малейшего понятия, где мы находимся!

— Лично я, — поднял дрожащее от морской болезни копыто Бард. — Нахожусь в состоянии тяжелого заболевания и глубокой подавленности. И сейчас на большее меня не хватает.

— Да ладно вам, все могло быть гораздо хуже, — попытался утешить их Старсвирл.

— Например? — поинтересовался пегас. Все остальные в ту же секунду задрали головы кверху и выжидательно уставились на хмурые серые тучи. Через пару учащенных сердцебиений и весьма внушительной вспышки молнии на палубу “Принцессы Лета” обрушились первые капли промозглого дождевого клише.

— А я что говорил? — взъерошил перья Хугин. — Не доведут нас до добра эти герои.

— Ой, да кто тебя слушает? — проворчал Мунин. — Только и делаешь, что ноешь, никакого толка от тебя нет. Вот, помню, как-то раз, когда мы искали ужин и наткнулись на свежего трехдневного…

— Тихо! — вдруг оборвал их Сигурд. — Я что-то слышу.

Бард удивленно посмотрел на героя: во все усиливающемся шуме громовых раскатов, мерно сотрясающих небосвод, он не мог различить ничего вразумительного, а в пепельном утреннем тумане, окутавшем нос корабля, видел и того меньше. Гром. И еще гром. И еще один. Словно гигантский барабан, в который бьют палочками размером с башни замка, отстукивая ритм, проще которого может быть только полная тишина. Бард усмехнулся. Вот если бы он мог управлять небесным рокотом, он бы наверняка придумал что-то поэффектнее, особенно с такой огромной сценой и яркой подсветкой…

Молнии… По электрическим цепям в мозгу барда мгновенно проскочил холодок осознания. За все время этих ударов он не видел ни одной молнии, хотя, если судить о расстоянии до них по громкости звука, пара разрядов уже должны были попасть прямо ему в уши. Глаза Сигурда тем временем расширились от удивления, и, оглядываясь на рассеявшийся туман, бард уже представлял себе, что же он там увидит.

К несчастью, он оказался неправ. Реальность, как это обычно бывает, обставила все намного хуже. В дюжине-другой минут быстрого хода судна (размером примерно с “Принцессу Лета”) возвышались две огромные черные скалы, закрывавшие дальнейший путь к горизонту. На первый взгляд они были самыми обычными скалами и выделялись разве что тем, что в хорошую погоду могли поцарапать пару-другую облаков, но если бы вы присмотрелись чуть лучше и смогли устоять после этого на копытах, то заметили бы, что узкая расщелина между ними стала немного шире после того, как вы моргнули. А затем еще шире. И еще. Не то чтобы скалы действительно расходились, просто каким-то невиданным образом им удавалось менять свое местоположение так, чтобы вы этого не замечали — момент самого движения вам никак не удавалось застать. А затем, когда расщелина достигла своих предельных размеров, через которые вполне мог проскочить небольшой кораблик (навроде “Принцессы Лета”), скалы стремительно рванулись друг к другу и столкнулись с оглушительным грохотом. И этого удара вполне хватило бы, чтобы утлое суденышко (угадайте какое) в одно мгновение обратилось в порошок.

— Зря мы выбрали этот путь, — пожаловался Мунин. — Вот если бы мы поплыли на Запад, а не на Север, то никогда бы не увидели этого чуда природы. Хугин, это, случайно, была не твоя идея?

— Ничего подобного. Я только предложил! — запротестовал его товарищ. — Да и вообще, красиво ведь смотрится, а? Хотя я бы добавил пару статуй каких-нибудь древних королей по бокам, чтобы, так сказать, создать антуражик...

— А ну тихо! — вновь прикрикнул на них герой так громко, что один из воронов чуть не свалился с мачты. — Я пытаюсь придумать, что нам делать дальше.

— А что если нам удастся протиснуться? — вдруг выпалил Бард, чья мордочка довольно быстро сменила свой оттенок с болезненно-зеленого на здоровенно-бледный. — Они не такие уж широкие, нам может и повезти. Главное, правильно выбрать момент.

— Может, поплывем другой дорогой? — внес свою слегка дрожащую лепту Старсвирл. — Или повернуть уже не получится?

— К сожалению, нет, — вышла на палубу Флаттершелл. — Мы ведь самые что ни на есть нормальные герои, не правда ли? А нормальные герои никогда не идут в обход, если есть шанс пробить головой стену.

— Тем более, что уже поздно разворачивать корабль: ветер слишком силен, — соогласно кивнул Сигурд. — Мы просто обязаны пройти. Хугин, полетишь вперед и посмотришь, можно ли вообще миновать эти скалы.

— Еще чего! — нахохлился ворон. — Ты эту громадину хорошо разглядел? Она от меня мокрого места не оставит! Пусть Мунин летит.

— Да? — уставился на него его товарищ. — Мокрое место-то как раз и останется, а вот насчет всего остального я не уверен. Ни за что туда не отправлюсь. А ты как считаешь, Равенус?

— Кар!

— Вот и я о том же.

— Чистое самоубийство, — прошептал Старсвирл. — Никаких шансов на успех.

— Тогда чего же мы ждем? — нахмурился Сигурд. — Я полечу. И… Что, никто не захочет меня остановить?

— Дай-ка подумать, — поднял копыто бард. — У нас есть другой выбор?

— Да будет так! — героически возвестил пегас. И голос его при этом почти не дрожал..

Пара взмахов крыльями, несколько прощальных пожеланий и одно весьма интересное слово в адрес проливного дождя, и вот уже в небе над кораблем виднеется едва различимый силуэт летящего пони, который изо всех сил пытается пробиться сквозь стихию. Бард напряженно вгляделся вперед, пытаясь не упустить из виду Сигурда, но всего через несколько десятков ударов сердца тот достиг гротескных булыжников и исчез из поля зрения единорога. Каменные столпы тем временем вновь начали отодвигаться друг от друга. Пегас, больше напоминающий молекулу, которую вы изо всех сил пытаетесь рассмотреть с помощью разбитой лупы, вновь показался в проеме между скалами. Казалось, что он без труда сможет достигнуть цели, но именно в этот момент, когда сюжетное напряжение достигло пиковой точки и настало самое удобное время, чтобы прервать текст ненавязчивой паузой ради усиления момента, скалы пошли на сближение…

…И столкнулись, поглотив беспомощного пегаса своей исполинской мощью…

— КХМ… — над ухом Старсвирла раздался вежливый кашель — И СНОВА ЗДРАВСТВУЙТЕ. Я НЕ ОПОЗДАЛ?

— Вранье! — выкрикнул темно-фиолетовый земнопони из толпы, уронив на землю двузубые вилы. — Если он не прошел через Близнецов, то и вы не смогли бы пройти! Никто еще никогда не делал ничего подобного! Это просто невозможно!

— Сначала и я так подумал, — демонстративно зевнул Бард. — Но потом…

Скалы разошлись.

Старсвирл раскрыл плотно зажмуренные веки. Нет, Вселенная и не надумала меняться. Нет, он все еще находился на деревянной палубе хлипкой деревянной конструкции, несущейся прямо к своей неизбежной гибели. И нет, жизнь вовсе не собиралась проноситься перед его глазами — должно быть, в ней действительно не было ничего интересного. Однако кое-что все-таки заставило волшебника взглянуть на вещи под другим углом и даже удивленно раскрыть рот: всего через пару мгновений после того, как громоподобное столкновение скал поставило точку в эпитафии на метафорическом надгробии некоего красногривого пегаса, этот самый пегас спланировал прямо на палубу корабля и начал отряхивать взмокшие перья. Старсвирл машинально шагнул назад и потряс гривой, чуть не лишившись при этом шляпы, чтобы отогнать видение. С лекций по изгнанию духов он все время отпрашивался, чтобы изучить заклинание роста герани, но сейчас он был готов отдать целую тысячу горшков замечательной Geranium sylvaticum за маленький клочок бумаги с каким-нибудь простеньким экзорцизмом. К сожалению для волшебника, достать и то и то в открытом море было довольно проблематично.

— Т-ты жив? — только и смог выстучать зубами Старвирл, не надеясь на положительный ответ.

— Ну конечно, — с сомнением взглянул на него Сигурд. — Это было не так уж и сложно, хотя на последнем взмахе крыльев мне чуть было не прищемило хвост. Кстати говоря, ты странно выглядишь. Все в порядке? Словно привидение увидал…

— Д-да, к-конечно, со мной все хор-рошо, — кивнул волшебник.

— ...НУ ЧТО ЗА ДЕНЬ? ЧТО ЗА ДЕНЬ? ОПЯТЬ НЕ ПОВЕЗЛО. КАК ОНИ МНЕ ВСЕ НАДОЕЛИ. ЧЕСТНОЕ СЛОВО, ЭТО САМОЕ ПОДХОДЯЩЕЕ ВРЕМЯ, ЧТОБЫ ПОДАТЬ КОМУ-НИБУДЬ ЖАЛОБУ. ВЕЧНО С ЭТИМИ ГЕРОЯМИ ОДНИ ПРОБЛЕМЫ...

— Думаю, мы сможем это сделать, — уверенно кивнул герой, стукнув по забралу шлема копытом.

— А что если нет? — поинтересовалась Флаттершелл.

— В этом случае мы все погибнем.

— О, здорово. Тогда я за первый вариант.

— Готовьтесь! — закричал Бард. — Сейчас начнется!

Особенно сильная волна ударила в борт корабля, разбрызгавшись о деревянные доски, и бушующий ветер с новой силой ударил в широко раскрытый парус “Принцессы Лета”. Теперь рокот волн заглушал даже выкрики Барда, что, с точки зрения цензуры, являлось скорее плюсом, чем минусом. Мачта корабля трещала от натужных усилий, а на скалах уже можно было рассмотреть каждую трещинку — судно приблизилось к ним почти вплотную, едва не врезавшись в них резным носом.

Два огромных каменных исполина вновь начали расходиться.

И “Принцесса Лета”, окутанная аурой мокрых брызг и самоубийственного героизма, скрылась во тьме.

— То есть, — недоверчиво и почти по слогам произнес очередной скептик из толпы. — Ты хочешь сказать, что благодаря твоей смелости, отваге, а также боевому духу, воплощенному в твоей удивительно-прекрасной и не менее сладкозвучной песне, ваш корабль просто взял и прошел сквозь скалу? Серьезно?

— Ну… — замялся бард. — Получается, что так.

— И ты, — продолжал наступать пони. — И в самом деле столь великий герой и храбрец?

— Никто из здесь присутствующих, — самоуверенно ответил бард, окончательно убедившись в том, что на площади нет знакомых ему пони. — Не может назвать меня трусом. О моей смелости ходят легенды по всей Эквестрии, а уж мое умение встречать опасность морда к морде известно аж в самой…

— ...ааааааааааааааамочка! — проорал бард, наблюдая за тем, как очередной пласт пены переваливает через вздыбившийся нос корабля. — Вендиго нас всех раздери! Мы живы? Мы живы! Мы и вправду живы!

— Ты закончил? — со вздохом облегчения Флаттершелл убрала копыта от своих ушек. — Мы прошли через эти скалы уже больше пяти минут назад, а ты все орешь, будто остался там. Нам только слегка зацепили корму, но это вроде как не страшно. По крайней мере, Сигурд так сказал, а в этих вопросах я доверяю ему больше, чем твоему истеричному крику. Старсвирл-то хоть в обморок упал, не то что ты…

— Кар-кар, — деловито прокашлялся Мунин, привлекая к себе общее внимание. — У меня для вас три новости: две хороших и одна плохая. С какой мне начать?

— Начни с хороших, — ответил Сигурд и почти незаметно вздрогнул, когда услышал позади еще один удар скалы о скалу. — Сейчас нам не помешает что-нибудь, что вселит в нас надежду.

— Ну ладно, — с сомнением протянул ворон и обвел окружающую их водную гладь крылом. — Итак, во-первых, место в котором мы сейчас находимся называется Сладостными Водами, и, как видите, море здесь довольно красивое и настолько чистое, что из него даже можно пить.

Герои взглянули за борт — по цвету море и вправду напоминало стакан воды, чуть разбавленный розовым киселем, а Солнце, уже вовсю освещавшее небосвод, лишь придавало ей еще более сказочный вид. Оценить ее вкусовые качества так никто и не решился — для этого требовалось спрыгнуть с корабля, что, даже учитывая отсутствие предупредительных табличек на дюжины дней пути вокруг, казалось не вполне разумной затеей.

— Вторая хорошая новость, — на этот раз продолжил Хугин. — Я думаю, что это место нам знакомо. И на самом деле мы не так уж и сильно сбились с курса: всего неделя-другая пути и мы будем завтракать холодными как лед сухарями. Короче говоря, эта часть океана известна любому моряку, который хоть раз отходил от берега не только для того, чтобы принести домой связку свежих морских водорослей.

При упоминании водорослей Бард с ужасом почувствовал, что тоскует даже по упомянутым сухарям. “Если бы мне предложили на выбор съесть парочку этих приморских деликатесов или мачту нашего корабля, — подумал он. — Я бы не колебался ни секунды. Вот только вместо ножа и вилки надо будет взять пилу побольше.”

— А что за плохая новость? — осведомился он, пытаясь отогнать зеленоватые мысли, подступающие одновременно и к его мозгу, и к его желудку. — Что нибудь действительно серьезное?

— Гм… — развел крыльями Мунин. — Как бы вам сказать… Это место я действительно помню, как и каждый моряк, но… Ведь каждый моряк помнит также и о том, что из вод, где обитает морской народец никто не возвращается, не так ли?

— А вот и нет! — самодовольно заявила малорослая кобылка, решившая стать очередным критиком. Кажется, деревенские жители уже успели создать нечто вроде клуба несогласных, где пытались всячески оспорить каждую часть рассказа барда. Судя по всему, у них даже существовала своя система подсчета очков, по которой пока что лидировал тот самый пони с фиолетовой гривой. Однако его ближайшему сопернику — салатовой кобылке в шляпе из бересты — оставалось набрать всего три с половиной каверзных вопроса, чтобы с ним сравняться… — Мой отец встречал морских пони и вернулся!

— Морских коньков, — поправил ее бард. — И он наверняка тебе соврал. Потому что я искренне могу вас уверить, что морские коньки…

— Мой отец не лгал! — обиженно топнула кобылка.

— Ага, рассказывай, — подтолкнул ее в бок жеребец с кьютимаркой в виде секстанта. Что он делал в этом захолустье бард побоялся себе представить. — После трех кружек сидра он еще и не такое говаривал!

— А вот и нет! — надулась кобылка.

— А вот и да! — заявила седая пони слева. — Ежели б он и впрямь оттудова приехал, нам бы то, что от него осталось, хоронить бы пришлось. Ложкой. А вот насчет ентого враля, — тут она ткнула копытом в Барда. — Я что-то совсем не уверена. Слыхала я про ентих коньков такое, чего вам, детишки, и в кошмарах ночных не снилось. А вот мне — да. Не самое хорошее, что можно ночью увидать, вы уж поверьте...

— Даже так? Вы мне не верите? — удивленно приподнял брови бард. — Ну тогда слушайте дальше! До самого вечера мы плыли в напряжении, ведь опасность грозила нам со всех сторон и ту самую роковую ночь мы решили провести в бдительности и полной готовности к любой опасности, ни на мгновение не смыкая наших зорких очей…

— Вы как хотите, — волшебник утомленно прикрыл зевок копытом , едва только Солнце опустилось за горизонт. — А я устал. И прямо сейчас собираюсь отойти ко сну. Есть желающие присоединиться?

Ответом ему послужил размеренный храп Флаттершелл и Барда, улегшихся на куче пустых мешков из-под сухарей, которые они почему-то хранили на палубе. Всего несколько минут спустя к ним присоединилось тихое посапывание единорога, и только Сигурд остался стоять на носу корабля и вглядываться в окутавшую горизонт тьму.

Которая, однако, оказалась не такой уж и темной.

Пегас прищурился. Нет, это не было видением — где-то в сотне шагов, если бы кто-то, конечно, умел ходить прямо по воде, появилось небольшое свечение, которое игриво мигнуло и с негромким бульканьем вновь ушло под воду, чтобы через пару мгновений вновь появиться уже ближе к кораблю. Не то чтобы Сигурд пробирал какой-то леденящий душу ужас при виде этого огонька — чувство страха у героев обычно исчезает напрочь после пары-другой неудачных попыток самоубийств, которые они любят называть подвигами — просто этот странный свет заставлял его ощущать смутное беспокойство.

В особенности из-за того, что на этом свету пегас отчетливо смог разглядеть показавшийся из воды хвост.

— Друзья, — негромко позвал Сигурд. — Просыпайтесь!

— Еще одну маленькую кружечку, а оплату я вам, честное слово, завтра занесу, — сонно просопел бард, перевернувшись на другой бок. Остальные же проявили к его словам в три раза большее внимание, однако, даже если мы умножим ноль на три, он все равно останется нолем, так что герою пришлось повторить свою попытку. На этот раз чуть настойчивее и с несильным тычком в бок.

— Ай! — вскрикнула Флаттершелл. — Ты что, совсем сдурел? Который час?

— Тсс… — Сигурд прижал копыто к ее рту. — Самое время для смертельных опасностей.

— Это уже которая по счету за неделю? — нахмурилась кобылка. — Не считая, конечно, тех сухарей, что были у нас на завтрак…

— Тсс… — почти умоляюще посмотрел на нее Сигурд. — Глянь на воду.

— Конские яблоки! Вот это ж… — начала было Флаттершелл, но вовремя сбавила тон, что породило на свет одно из самых тихих и крепких выражений за всю историю мореходства.

Пегас тем временем растолкал Старсвирла и Барда, возмущенного ворчания которых не услышало бы разве существо, обладающее неким видом антислуха, так что любые понятия о скрытном перемещении мгновенно растаяли, как нежная летняя дымка рядом с вентилятором мощностью в триста крыловатт. Свечение замедлилось, а затем резко размножилось, охватив дрейфующее судно плотным кольцом из подсвеченных кругов, что при взгляде сверху должно было бы показаться неплохим зрелищем. К сожалению, в данный момент подобный ракурс был доступен только паре воронов, видевших сон о свежих… кхм… скажем так, вы вряд ли хотите узнать об этом перед ужином, так что атмосфера стремительно начинала пропитываться затхлым привкусом напряженности.

— Кажется, я что-то вижу, — прищурился Бард. — Вон там, в воде. У него шесть щупалец, восемьсот зубов и три с половиной хвоста. Ну и жуть, я вам скажу!

— Да ну? — придирчиво откликнулась Флаттершелл. — Да это всего лишь водоросли. Кстати, говоря, съедобные, можно их наловить и поесть вместо этих камней, которые вы называете завтраком.

— Точно не монстр? — с надеждой уточнил Бард. — Водоросли? Вот зараза, а я надеялся на лучший исход…

— А я, — вставил Старсвирл. — Просто надеюсь, что мы продолжим наш путь дальше и, что важнее всего, вместе.

— ПОРАЗИТЕЛЬНО. НУ ТОЧЬ В ТОЧЬ МОИ СЛОВА,

— Вот-вот.

Новый всплеск раздался у самого борта, и бард наклонил голову, чтобы получше разглядеть смутную тень, проплывшую в освещенном мерным голубоватым сиянием круге, как вдруг из воды прямо ему в лицо прыгнуло нечто невообразимое. Сверху это нечто совершенно определенно напоминало кобылку — стандартный набор в виде одной головы, зеленоватой гривы, пары копыт и чарующих длинных ресниц присутствовал во всей своей красе, зато там, где у обычной кобылки начинаются задние ноги, у Барда начались проблемы с восприятием, потому что вместо ожидаемого пышного и колоритного хвоста он увидел хвост, к которому слово “пышный” опасалось приближаться меньше чем на половину абзаца, зато слова “чешуйчатый” и “скользкий” жили по соседству и здоровались по утрам, когда выходили поливать садовую лужайку. Если Бард до этого не имел никакого опыта в приключениях, он бы сказал, что не верит своим глазам, но, задумайтесь хотя бы на секунду, если уж вы не верите своим глазам, то чьим же глазам вы готовы поверить? Тем более, что даже если это была галлюцинация, она показалась довольно приятной на вид и весьма притягательной…

… но только до того момента, пока не попыталась уцепиться за его шею и утянуть его с собой в вечную прохладу морских волн.

— Ну ничего ж себе! — со скоростью испуганной молнии отшатнулся от края борта бард. — Что это вообще было?

— Не знаю, — потряс гривой бледный как Смерть Старсвирл. — Но оно совершенно точно не было особо дружелюбным. Тебе просто ужасно повезло, ведь еще бы чуть-чуть и…

— ВСЕ БЫЛО БЫ ГОРАЗДО ИНТЕРЕСНЕЕ, — закончил за него бледный как Смерть Смерть. — НО Я ПОКА НЕ СОБИРАЮСЬ НИКУДА УХОДИТЬ. ЗОВИТЕ, ЕСЛИ ЧТО.

Вода всколыхнулась вновь, и над морем разлились первые волны волшебной мелодии, которую вполне могли бы издавать глубинные течения под аккомпанемент самого чудесного и поразительного волшебства…

— Отойдите от борта! — вскрикнул Сигурд, когда еще одна хвостатая фигура чуть не ухватила его за плюмаж шлема зубами. — Держитесь в центре! И закройте чем-нибудь уши!

— Еще одна волшебная песня? — вымученно простонал волшебник.

— Что-то вроде нее, — рог Барда пропорол один из мешков, и единорог быстро скатал из разорванной грубой ткани два небольших шарика. — Вот, попробуй заткнуть этим. А мешок надень себе на голову вместо шляпы.

— Серьезно?

— Абсолютно, — сурово кивнул бард. — И, пока вы меня еще понимаете, у меня будет к вам одна просьба. Только выслушайте внимательно. Сначала вы возьмете якорную цепь и примотаете меня к мачте, а потом…

— И вот так я, осененный ореолом собственного героизма, гордо стоящий на носу корабля и без крупицы страха взирающий в оскаленную морду опасности, единственный из живущих на свете пони услышал песню морских коньков и остался после этого в живых, — заключил бард. — Их песня просто не смогла побороть мой несгибаемый дух, не говоря уже о воле, храбрости и моем звучном имени. Ибо разве не меня называют не иначе, как...

— Тот самый несгибаемый дух, который вчера готов был на все ради одной лишней кружечки сидра? — встрял дородный усатый пони, судя по заляпанному фартуку и перекатывающимся медякам в уголках глаз, тавернщик.

— Гм… — протянул Бард. — Должно быть, это был другой я.

— Хорошо, — подкрутил ус жеребец. — Только передай этому своему я, что он должен мне четыре монеты.

— Ох, ладно, — закатил глаза бард. — А теперь вы наконец-то дадите мне закончить?

— Это была самая глупая идея, о которой вообще можно было подумать! — проворчала Флаттершелл, взглянув на то, как обессилевший бард с приклеившейся к его морде счастливой улыбкой спадает на палубу под звон развязанной якорной цепи. — Как до этого вообще можно было дойти?

— Но ты ведь сама привязала его к мачте, — напомнил Сигурд. — И даже воткнула ему в рот кляп, чтобы он не подпевал.

— Мне просто давно хотелось это сделать, — махнула хвостом кобылка. — Эй, птица! Куда нас забросило в этот раз?

— Откуда мне знать? — пробубнил Хугин, кружащий вместе с приятелями в небе над кораблем. — Я вам кто, проводник или картограф? Но, если вам так уж интересно, я могу провести небольшую экскурсию. К примеру, гляньте, как чудесно колышется поражающее своей красотой море за правым бортом. Почти так же как слегка утихшие синие волны за левым, но не так волшебно, как позади, где лазурная гладь сливается с горизонтом в медленном танце соленых вод и морских лучей. А прямо по курсу открывается вид на голубоватый простор, словно сошедший с небес для того, чтобы радовать наши глаза своим великолепием.

— Мог бы просто сказать, что мы все еще в море, и на горизонте ничего не видно — нахмурилась кобылка. — И незачем все так разжевывать.

— А я не упоминал, что ничего не видно, — заявил ворон. — Вообще-то, кое-что есть.

— Нет, он просто издевается! — закатила глаза Флаттершелл. — Можно я кину в него копьем?

— Конечно же да! — обрадовались Гунгнир и Бард.

— Конечно же нет! — в один голос промолвили вороны и Сигурд. Старсвирл промолчал — его вдруг серьезно заинтересовала подкладка его шляпы.

— Вообще-то, — кашлянул Мунин после нескольких секунд виновато пошаркивающей копытом тишины. — Там впереди остров. И мы как раз к нему приближаемся.

Остров оказался всего лишь средних размеров лоскутом земли с разбросанными повсюду рощами, высокой горой, неизвестно зачем приклеившейся к правому его берегу, бухтами, удобными для стоянки только в том случае, если ваш корабль умел передвигаться по воздуху, скалистым побережьем, гостеприимно ощерившимся острыми зубьями утесов, и общей атмосферой того, что если в прошлом этот остров и откололся в незапамятные времена от большой земли, та была только рада от него избавиться. Но, что было всего удивительней, на левой его сторону, где лес страдал крайней степенью облысения, а скалы могли показаться гладкими только с помощью всей силы вашего воображения, примостилась деревенька, дома в которой, судя по общему их состоянию, были построены из обожженной грязи. Короче говоря, это был самый обычный остров на Краю Света, и ничего, как обычно, не предвещало никакой беды.

— Эгей! — радостно подпрыгнул синехвостый жеребец. — Так это ж наш остров!

— Чистая правда. Тут ты меня раскусил. Интересно, как же ты догадался? — подивился бард. Если бы в тот момент капля его сарказма упала на землю, она прожгла бы даже самый прочный булыжник и слой почвы под ним до самого уровня моря.

— Ну, ты сказал про скалы и гору на правом берегу, так я сразу и смекнул, что тут не так все просто… — взахлеб принялся рассказывать пони, светившийся от счастья как раскаленный слиток вольфрама. — Как-то так.

— Да? Отлично, — кивнул Бард. — Кто-нибудь еще хочет что-то добавить?

— ...Нет, конечно, были сомнения насчет леса, но когда я услышал о деревне, я сообразил, что соседним островом это быть никак не может, так что…

— Да, да, — простонал бард, пытаясь заткнуть фонтан размышлений. — Мы на самом деле все прекрасно поняли…

— … Но тут мне ударила в голову мыслишка, а что если есть и другая деревня? Это, не спорю, заставило меня напрячь извилины, но тут ты сказал про грязь, и будто озарение наступило. Тут же понял, что вот она — разгадка! Ну и как сказану…

— Ты закончил? — наконец спросил бард, задержав дыхание на всякий случай.

— Гм… Да, конечно, — простовато улыбнулся синехвостый.

По толпе прокатился вздох облегчения. Бард осторожно поводил головой из стороны в сторону.

— Кто-нибудь из честных пони еще желает высказаться? Нет? Замечательно. Потому что мы продолжаем с того самого интересного момента, когда наша героическая команда отважно причалила к незнакомым берегам, и я, как бесстрашный лидер и мужественный командир, решил добровольно отправиться исследовать земли, на которые еще не ступало копыто единорога…

— То есть, вы опять меня выгоняете? — удивленно переспросил Бард. — Совершенно одного, в эту дикую глушь, где может таиться все, что я могу себе представить? У меня весьма неплохое воображение знаете ли…

— Мы тебя не выгоняем, — устало вздохнул Сигурд. — А просим отправиться на разведку. Да, мы все помним, что было в прошлый раз. Да, мы будем осторожнее в случае какой-либо опасности. Нет, Флаттершелл, ничью голову мы откручивать не будем. Да, даже если очень-очень сильно захочется. Нет, на этом острове не может быть ничего опасного. И да, мы поручаем это задание тебе потому, что с местными жителями ты сумеешь договориться лучше нас.

— А если вдруг выяснится, что они загадочные культисты или ужасные каннибалы? — запротестовал бард. — Такое в подобных деревеньках сплошь и рядом, яблоку негде упасть от этих неприятных личностей.

— Ну, ты из нас не самый тощий, — Флаттершелл бросила на единорога задумчивый взгляд. — Успеешь выиграть нам пару часов, пока мы не успеем отплыть от острова.

— Ну спасибо! — бард возвел очи горе. — Вы отправляете меня одного в жуткую неизвестность и даже не собираетесь меня поддержать?

— А знаешь, кобылка в чем-то пр… Кар! Я хотел сказать, удачи тебе и всего такого, — сбивчиво поправил себя Хугин и спланировал на защищенную доспехами спину пегаса. — Кстати, Сигурд, на твоем месте я бы не отказывался от этой здравой затеи. В случае чего, одну морковь резать минут пять, а парус мы поставим за две, так что…

— Я все слышу!

— Пока-пока, — невинно помахал черным крылом ворон. — Возвращайся поскорее!

“Принцесса Лета” остановилась в маленьком заливе, где берег состоял сплошь из твердой и неудобной для передвижения гальки, а спрыгнуть с корабля, не ударившись о камни ценными частями тела, включая голову и лютню, для барда оказалось весьма непростой задачей. К счастью для него, эта стоянка находилась не так далеко до заветной деревни, а галька кончилась уже на третьей полудюжине мелких синяков, так что вскоре к барду вернулось бодрое расположение духа. Он даже начал насвистывать одну из своих любимых песенок под нос, как вдруг из-за ближайшего куста — единственного на пару сотен метров вокруг цветного предмета — выскочил пепельный пони с каменистого цвета гривой. Угловатыми формами своих копыт и взглядом, в котором и целый патруль лучших разведчиков Пегасополиса не обнаружил бы признаков великого интеллекта, он напоминал скорее оживший булыжник, чем окаменевшего пони. Или наоборот. Бард так окончательно е определился, зато успел отыскать на его боку кьютимарку в виде булыжника, что его еще больше запутало. А незнакомый жеребец тем временем фыркнул, топнул копытом и кивнул головой в знак приветствия.

— Халоа! — произнес он слегка шершавым, хриплым голосом, который вполне мог принадлежать груде известняка, подхватившей легкую простуду.

— Привет? — наконец нашелся Бард. Сейчас он стремительно изучал все то, что ему было известно об островной культуре, однако ничего, кроме того, что островитяне предпочитают селиться в основном на островах, вспомнить ему было не под силу. — Как дела?

— Халоа! — повторил пони и через секунду заговорил на безупречном каменном диалекте Эквестрийского языка. — Все отлично. Как сам? Как жизнь?

— Все просто замечательно, — кивнул в ответ Бард. — Там, откуда я родом, меня называют…

— Ну, не суть, ты и так наш гость и имеешь полное право на лучший прием, как бы тебя там ни величали, — оборвал его пони. — Можешь звать меня Камнем, если тебе удобно. Какими судьбами в наших краях?

Бард посмотрел на него с критической массой удивления в углах зрачков. Пони в форме булыжника, живущий в деревне у края света, только что спросил его о самых обыденных вещах, будто бы они были жителями двух соседних деревень, встретившимися на местной ярмарке, и даже не был поражен тому, что кто-то вообще смог миновать громадные просторы смертельно-опасного моря и добраться до его родной земли в более или менее живом виде. Либо Бард чего-то не понимал в устройстве этого мира, либо госпожа Эволюция посчитала, что островным пони бесполезное чувство удивления вовсе не требуется. И, глядя на обилие камней и недостаток всего остального вокруг, бард понемногу начал с ней соглашаться.

— Просто плыл мимо и решил остановиться на небольшой отдых, — единорог неопределенно махнул хвостом в сторону стоянки корабля. — Кстати, Булыжник…

— Камень.

— Ну, не суть, — в тон барда добавилась едва заметная капля иронии, тут же перелившая через край чаши, полной сарказма. — Как же называется этот прекрасный остров?

— Наш остров? Он… — земнопони задумчиво почесал гриву, к удивлению барда оказавшуюся вовсе не каменной. — Называется… э-э… Просто Остров?

Огонек интереса в глазах Барда мгновенно накрылся чугунным тазом. Он, конечно, представлял себе, что бывают пони, которые прекрасно живут на свете, не пользуясь воображением вообще, но настолько печальную картинку даже и представить себе не мог. Если бы на воображение можно было что-нибудь купить, Бард давно восседал бы в собственном дворце на золотом троне, в то время как этому пепельногривому земнопони надо было бы работать весь день, чтобы оплатить хотя бы ночлежку под мостом. К огромному его везению, земля, богатая лишь камнями, грязью, камнями, каменными породами и прочими камнями всех форм и размеров, и не должна была породить гениальных творческих личностей всех времен и народов, а дворец из золота даже в воображаемом мире барда находился только на середине постройки.

— Просто Остров, — пробормотал Бард. — Ясно. Как насчет того, чтобы пройти в деревню?

— О, конечно, — обрадовался Камень. — Халоа, друг, чувствуй себя как дома.

— Кстати, у вас там есть что-нибудь вроде таверны? — на всякий случай, ни на что особо не надеясь, самым скучным и неинтересным из возможных способов, поинтересовался Бард, глаза которого не выдали абсолютно ничего, кроме ста процентов горящего в масштабах лесного пожара интереса.

— Халоа!

— Просто прекрасно, — расплылся в улыбке единорог. — И какое у вас все-таки отличное название Острова. В нем определенно чувствуется нотка оригинальности. Как, впрочем, и в твоем благородном и звучном имени. Я бы и сам лучше не придумал, а я в этом деле мастер, уж поверь… Кстати, совершенно случайно, у столь гостеприимного и дружелюбного пони не завалялась пара-другая свободных монет, чтобы угостить дорогого гостя, а?

— Халоа! — повторил Камень.

На самом деле бард уже смутно начал догадываться, что на языке островитян слова “Халоа” одновременно обозначает и приветствие и прощание. Но но ему было очень и очень далеко до понимания того, что, если покопаться, у этого слова обнаружится еще пара-другая дюжин значений, включая такие необходимые в жизни фразы как “Не одолжишь ли мне пару кирпичей для нового дома?”, “Убери наконец свою собаку от моего забора” и просто незаменимое “Если найдешь оранжевый флажок возле третьего треугольника, свистни в точности как сова”. Мы уже говорили о богатстве их воображения, правда?

В одном он был уверен точно. Если хоть одно из значений этого слова переводится как “ну конечно же, я настолько доверчив и щедр, что ты можешь взять себе все, что захочешь”, к этому острову они пристали совсем не зря...

— А вот с этого момента, — честно признался Бард. — Я абсолютно ничего не помню. Теперь, когда вам известна вся история моих славных деяний и подвигов, достойных войти как минимум в три четверти поэтических сборников, вы, может быть, наконец скажете мне, что же такого ужасного случилось вчерашним вечером и за что вы пытаетесь меня засудить?

— Будто ты и впрямь не понимаешь, — хмыкнул судья. — Оглянись вокруг! Посмотри, в каком состоянии находится наша деревня, которую ты, несмотря на все свое пустое бахвальство, до сих не спас! Три сарая, две совсем новые хижины, пять скамеек во дворе таверны — все разгромлено и превратилось в груду обломков! Не говоря уже о том, что ты так и не заплатил за выпитый сидр!

Бард удивленно оглянулся вокруг. Когда он в первый раз осматривал дома, окружающие площадь, он и правда не заметил разницы между слепленными в одинаковые формы холмами из грязи и камня с крышей из старой соломы, и только при ближайшем рассмотрении ему в глаза бросилось то, что некоторые из них и правда выглядели слегка сильнее похожими на кучи хлама, чем остальные. На некоторых из кусков того, что раньше, вероятно, служило подобием каменной кладки, Бард разглядел длинные и глубокие царапины, оставленные чем-то вроде пятерки огромных когтей. Вряд ли он смог бы сотворить что-нибудь подобное сам, ведь самое худшее, что он мог сделать, даже выпив критическую норму интересных пенящихся напитков, — это забыться и в кои-то веки оплатить заказ. Но бард был уверен, что с корабля он сошел без единого бита, и уж точно смог бы вспомнить об этом ужасном пятне на своей репутации утром, так что волей-неволей ему пришлось признать, что ничем подобным он вчера не занимался и что тут замешано нечто более огромное и чудовищное, чем один веселящийся бард и одна почти что трезвая лютня.

— Я не мог этого сделать, — заявил единорог, все еще гадая, какому из дюжины леденящих его воображение образов могут принадлежать когти такого размера. — У меня и сил-то на такое не хватит...

Староста шумно втянул в себя воздух. Казалось, в тот миг он готов был утопить барда в потоке самых изысканных и вежливых выражений, которые только могут прийти на ум пони, отличающемуся от вулкана, стоящего над пропастью нервного срыва, лишь формой клубов вырывающегося пара, однако в тот самый миг, когда первые слова уже готовы были упасть на стыдливо съежившуюся землю, его историческую тираду прервал Смарти, который подскочил к нему и быстро зашептал что-то на ухо. Старый земнопони медленно выпустил воздух, поправил съехавший парик и весело улыбнулся барду. Всего через тридцать лет знаменитая волшебница Кловер Премудрая в своем труде «Сборник самых ужасных зверей, растений и предметов мебели в Эквестрии» опишет оскал мантикоры теми же самыми словами, что в тот момент пришли в голову к Барду, разве что определение «леденящий душу до кончиков копыт взгляд» она посчитает слишком уж красочным определением. Тем не менее, барду вполне хватило и этого набора, чтобы с опаской отступить назад. Судья тем временем еще раз подозвал к себе Смарти и негромко отдал ему какой-то приказ. Писарь кивнул и повернулся к Барду.

— Фактически, — начал он. — Ты действительно не имеешь никакого отношения к разрушению данных построек — неделю назад их задел упавший на наш остров ужасный монстр, утверждавший, что он застолбил за собой этот участок земли в прошлом веке и что мы не имеем никакого права селиться на его земле. Однако, он разрешит нам остаться здесь, если за неделю, которая заканчивается сегодня, мы отправимся в его пещеру и решим наисложнейшую из его загадок. От нас может пойти только один доброволец с одной попыткой. К нашему счастью, чудовище обещало оставить нас в покое на целый год, даже если его загадка не будет решена, вот только тот, кто не смог найти верного ответа подвергнется ужасной каре. Какой именно я, к сожалению не помню, но там определенно было что-то про весы, редьку и наждак... Итак, суд спрашивает тебя, неизвестный бард, готов ли ты добровольно рискнуть своей жалкой шкурой ради спасения нашей славной деревни?

— Вы серьезно? — опешил менестрель. — Конечно же нет!

— Халоа, — подал голос судья, повернувшись к толпе. — Как вы все видите, он повторил свой вчерашний ответ! А по нашим законам, или что там накопал Смарти во всех этих книженциях, отказ от добровольного самопожертвования считается за преступление и карается принесением в жертву. Уже не добровольным. Таков вердикт суда. Всем спасибо, все свободны.

— Но... Но... Но у вас ведь наверняка нет такого закона! — запротестовал приговоренный.

— Не было, — поправил его Смарти. — До вчерашнего вечера.

— А как же то, что все пони должны следовать идеалам гармонии и дружбы, без которых путь к нашему общему светлому будущему для нас закрыт? — взмолился Бард. — Как же принципы добра и взаимопонимания, которые открывают нашим душам дорогу к процветанию?

— Халоа! Прекрасные слова, — кивнул Смарти. — Мы обязательно выбьем их на памятнике, который тебе поставим.

— Но ведь через год монстр вернется! — Бард ухватился за последнюю ниточку логики толщиной всего в несколько микронов здравого смысла. — И снова придется отправить кого-нибудь для решения его загадки! Вы не сможете делать так вечно.

— Ну, у нас будет целый год, чтобы обдумать ответ, — Смарти махнул хвостом двум крепким жеребцам каменно-серого цвета, стоящим возле площади. — Булыжник, Известняк, приведите приговор в исполнение! Только веревку найдите покрепче. Не хочется потом скакать за ним по всему острову...

— И не придется! — в оживленный шум радостной толпы вонзилась звонкая нотка до боли знакомого, в самом буквальном смысле этого выражения, Барду голоса кобылки: из-за угла того, что лишь в самых смелых теориях можно было назвать улицей, выскочила троица пони, вооруженная двумя копьями, решительной отвагой в глазах и безумной тягой к эффектному героическому появлению в самый последний момент. Хотя по мнению барда, для еще более жаркой кульминации, им следовало явиться на пару минут позже. Не то чтобы он не был рад их скорому появлению, нет. Просто его внутренний художник порой был слишком большим любителем излишней драмы...

— Отпустите его! — потребовал Сигурд, снимая Гугнир с лямки на боку доспеха. И, немного подумав, совершенно искренне добавил, — А не то я просто не знаю, что сделаю!

— Да! — в один голос поддержали его Флаттершелл и Старсвирл. Первая приняла угрожающую стойку, наглядно демонстрирующую всю тяжесть ее стальных накопытников и остроту копья, а второй воздвиг между собой и толпой нечто вроде наспех придуманного волшебного щита цвета клубники со сливками. Со стороны смотрелось очень даже неплохо, если только на мгновение забыть о том, что пять дюжин пони стояли напротив них, сжимая в зубах весь спектр колющих, режущих и поджигающих предметов, доступных среднему земнопони из глубинки и выглядели как небольшой лесок из остро заточенной стали, что с безопасной высоты птичьего полета все же выглядело чуточку эффектнее.

— Даже так? — удивился староста. — Нашлись те, кто готов спасти этого неудачника? Вы выглядите как настоящие герои: смелые и решительные, так почему же вы захотели рискнуть собой ради его освобождения? В этом нет чести…

— Я тебе сейчас такую честь покажу! — распалилась Флаттершелл, гневно топнув копытом. — На всю жизнь запомнишь. Дай только мне до тебя добраться, а там я тебе покажу, почему мы не бросаем друзей в беде и что мы делаем с теми, кто их в эту самую беду загоняет!

Сигурд и Старсвирл беспокойно переглянулись. В отличие от разозлившейся кобылки, они успели прикинуть примерное соотношение сил и благоразумно решили, что истинно-героические смелость и решительность немного пасуют перед не-столь-уж-героической смелостью, решительностью и численным превосходством двенадцать к одному. Флаттершелл бросила в мордочку старосты еще пару весьма интересных фраз, а затем, заметив, как осторожно пятится назад Старсвирл, резко замолчала, дав наконец возможность высказаться своему противнику.

— Халоа! Браво, мазель, браво! — радостно хохотнул староста. — Ваша речь, особенно та часть, в которой говорится, что станет с моим хвостом, если я вдруг откажусь, запала мне в сердце, — он негромко топнул копытом, призывая всех жителей обратить на него внимание. — Дорогие друзья! Суд изменил свое решение. Бард признается полностью невиновным, так как у нас и правда нет причин запихать его в мешок и скормить нашему ужасному соседу. Подсудимый оправдан! Освободите его из под стражи…

Мордочки четырех героев расплылись в счастливых улыбках. Взгляды, поздравляющие с победой, связали их друг с другом, а бард наконец-то смог вздохнуть свободно, когда с его копыт отвалились ржавые колодки.

И возьмите этих троих! — нахмурился судья. — За то, что они посмели прервать заседание самого справедливого в мире суда! Такое ужасное преступление не должно остаться без наказания! Отыщите их корабль и не давайте им уплыть с острова до тех пор, пока они не избавят нас от монстра! Сегодня вечером мы оставим их возле его пещеры. Так решил суд. Всем спасибо, все свободны. На этот раз окончательно. И, да, в этот раз нам понадобятся целых три мешка…

Старсвирл был удивлен.

Нет, даже поражен, шокирован, обескуражен, потрясен, ошеломлен этим внезапным известием, свалившимся на него как гром среди ясного неба. И это было лишь малой толикой того, что мог передать его словарный запас — десятка приличных слов, чтобы выразить все свое негодование, ему определенно не хватало. А ведь еще недавно он как жеребенок радовался тому, что все оказалось настолько простым, но только до того, как староста не озвучил свое ужасно несправедливое решение. Несколько секунд стояния с открытым ртом, жалкая попытка забросать ликующую толпу букетами из георгин — и вот он уже четверть часа плетется по дороге с мешком на голове и явным чувством того, что над его шеей нависло нечто холодное, острое и почему-то напоминающее о поспевшем урожае.

Но это было вовсе не самой худшей из его проблем.

Старсвирл нервно сглотнул. Интересно, чем он думал, когда предлагал выманить чудовище на живую приманку? Остальным, конечно, идея понравилась, и теперь они сидели в засаде за огромным валуном справа от дороги, в то время как волшебник, дрожащий как шкаф глиняной посуды в эпицентре крупного землетрясения, смотрел прямо в зияющую у подножия скалы пещеру, из которой уже пару раз весьма подозрительно не доносилось никаких необычных звуков.

— Эгей, — негромко позвал волшебник. — Есть тут кто-нибудь живой? Скажите, что нет, и я сразу уйду, честное слово…

Дуновение ветра легонько потрепало острую верхушку его шляпы. Единорог уже хотел напомнить себе, что не стоит бояться обычного движения воздуха, как вдруг сообразил, что ветер такой не может дуть на него прямо из скалы — подобного настойчивого напора воздуха просто не бывает. Если только… Шерсть на лбу Старсвирла покрылась ледяными испаринами. Нет, нет и еще раз нет. Даже у мантикоры не может быть такого размаха крыльев — для этого нужно нечто побольше, потяжелее и гораздо ужаснее…

— Кого к нам приглашает этот дивный вечер? — промурлыкал мелодичный голос, эхом отдавшийся от стенок пещеры и ударивший единорога прямо в душу, которая в тот момент спустилась чуть ниже копыт. В темноте пещеры засветилась пара изумрудно-зеленых глаз. — Кто-то хочет познакомиться с нами поближе?

— Я, наверное, ошибся адресом, простите, — пролепетал волшебник. — Можно как-нибудь в другой раз зайти?

Глаза начали приближаться, и вместе с ними к Старсвирлу придвинулось нечто действительно живое, большое и, судя по грации движений, подобной наводнению, и бесшумности шагов, которые были незаметнее подкрадывающегося сердечного приступа, довольно хищное. В ночной темноте волшебник успел заметить длинный хвост с кисточкой, два поистине впечатляющих крыла, тело большой кошки и голову с симпатичной мордашкой юной кобылки. Старсвирл пригляделся. Да, так оно и было — миловидное выражение, обрамленное ореолом ниспадающей гривы, в которую даже был вдет белый цветок, не шло ни в какое сравнение с четырьмя наборами пока что сокрытых когтей.

— Кто ты? — спросил волшебник, зачарованно наблюдая, с какой грацией она подходит на расстояние одного точно рассчитанного прыжка.

— Я — Сфинкс, — улыбнулось странное существо. — А ты, как видно, смельчак, который разгадает мою загадку? — тут Сфинкс приподняла лапу и как бы невзначай выпустила пять остро заточенных лезвий. — Или же ты пришел, чтобы пострадать за свою глупость? В конце концов, приходить сюда в одиночку было не самым гениальным решением в твоей жизни. Возможно, даже последним не самым гениальным решением…

— Он не один! — воскликнул Сигурд, выходя из-за камня вместе с решительной Флаттершелл и пытающимся укрыться за их спинами Бардом, который уже пожалел о том, что согласился добровольно пойти с ними. — Загадывай свою загадку, чудище! Найдутся те, кому твоя бессердечная жестокость придется не по нраву, и тогда...

— Фи, как некультурно, — надулась Сфинкс. — А вот возьму и не буду!

— ...Ибо не вечно нести роду пони страдания от монстров, подобных те… Кхм… — запнулся Сигурд. — Прости, что?

— Не хочу загадывать загадку, — зевнула Сфинкс. — У меня сегодня голова болит, да и вообще, настроения нет.

— Но… Но… — попытался найти подходящее слово Бард. — Ты ведь Сфинкс! Загадывать загадки — суть твоей жизни и все такое. Тем более, что ты сама нас позвала…

— Ох, нет, вы меня просто утомили, — Сфинкс расправила два могучих крыла и сладко потянулась. — Ну ладно, будет вам загадка. Только помните, что попытка у вас всего одна, а наказание — хуже, чем Смерть.

— ПРОСТИТЕ?

— Загадывай, — кивнул Сигурд. — Нам нечего бояться.

— Как сказать, — пробормотал Бард. — Не стоит все так сильно обобщать, ох не стоит...

— Итак! Внемлите мне, смертные, — глаза чудовища загорелись бирюзовым огнем, а тон стал на пару порядков ниже и на треть потустороннее. — Кто утром не может ходить вовсе и на всех четырех, днем — еле ковыляет. переставляя по две ноги, а вечером — и стоять может лишь на трех . Ни одно существо не изменяется так, как он, ибо в бессилии своем он видит большую радость, чем в том, что от него избавился… Я готова выслушать ваш ответ! У вас есть всего полдюжины минут, чтобы подумать над ним, не больше!

— Ой, ну это ведь совсем просто, — зевнул Бард. — Нам и трех секунд хватит.

— И… Что же это? — недоверчиво спросила Флаттершелл. — Помни, у нас всего одна попытка.

— Я абсолютно уверен, — кивнул Бард. — Ошибки быть не должно.

— Невозможно, — вздохнула Сфинкс. -За две сотни лет ни один пони Юга или Севера так и не смог найти ответа на мою загадку. Мудрецы неделями жевали свои бороды! Ученые часами пропадали в размышления! И ты, ничтожный бард, думаешь, что наконец одержишь надо мной верх? Ха! Ничего подобного!

— Ты не права, — улыбнулся Бард. — Потому что ответ…

— Ну? — нетерпеливо спросил Старсвирл.

— Это я, — торжественно заявил Бард. — Собственной персоной.

— Что? — рассмеялась Сфинкс. — Ты серьезно? Знаешь, мне надавали уйму глупых ответов, но твой просто смешон. С чего ты взял, что…

— Все просто, — пояснил Бард. — Вы просто никогда не видели меня в моей любимой таверне в Юникорнии. Там варят такой сидр, что после удачной вечеринки с утра и копытом пошевелить не можешь, днем — повезет, если дохромаешь до стакана воды с двумя онемевшими ногами из четырех, а вечером — заказываешь еще порцию, хотя уже и стоять, не опираясь на стул, не способен. И в общем-то бессилен устоять перед этим, чему я нисколько не печалюсь. Как-то так.

— Не могу поверить, — удивленно протянула Сфинкс. — Технически, это правильный ответ, но… Я ведь… Вы же не думаете, что после этого я полечу отсюда и в ужасной печали брошусь со скалы, правда? О, нет, конечно, я оставлю эту унылую деревушку в покое, но видят тайны мирозданья, из всех наиглупейших ответов, которые можно было бы дать, самый наиглупейший оказался вдруг правильным… Ну, чего же вы ждете? Просите чего-нибудь уже, и покончим с этим поскорее. Только не говорите, что у вас ничего нет, знаю я эти “ничего”. Ух, дайте мне еще пару веков, и я придумаю такую загадку, что у вас аж глаза на лоб вылезут и гривы повыпадают… Дайте мне только время… Ну и ну! Надо ж было так проколосться...

— О, великая Сфинкс, — почтительно произнес Сигурд. — Прости, если наша просьба покажется тебе дерзкой, но не могла бы ты указать нам путь к владениям Принцессы Зимы и сказать, что замышляет она и как ей противостоять?

— Ну конечно, дорогой мой, я тебе расскажу, — кивнула Сфинкс. — Но сначала мне потребуется дар от каждого из вас, дабы я смогла заглянуть в недалекое будущее и понять то, о чем вы хотите знать. Но помните, дабы ваше путешествие было успешным с моими точными предсказаниями, дары должны быть действительно дороги вам...

— Возьми мой шлем, — тут же склонил голову Сигурд. — Ради благого дела да будет так.

— И мое копье, — сухо кивнула Флаттершелл.

— И мою шляпу, — грустно добавил волшебник.

— Нет… — прошептал Бард. — Вы меня не заставите… Только не это… Она ведь дорога мне как я сам! Моя верная спутница… Ох, прости, милая, но нам похоже придется расстаться, и никаких шансов у нас нет. Да, мне тоже грустно, поверь, но такова судьба. Знай, что на свете не было подруги лучше тебя, и я… Я буду очень скучать… Прости меня, пожалуйста, — он со вздохом положил лютню к остальным дарам. — И помни, что мое сердце останется с тобой навеки...

— Так тому и быть! — возвестила Сфинкс.

Кучка сложенных предметов загорелась ярко-голубым пламенем, и бард еще долго смотрел на то, как догорает корпус его музыкального инструмента, без которого он не представлял своей жизни, без которого он не мог быть собой в самом полном значении этих слов. Еще долго картина объятой языками пламени лютни будет вставать перед его глазами, еще долго он не сможет простить себе этой жертвы и еще долго он не сможет забыть, какую цену он принес для того, чтобы этот поход увенчался успехом… Это было самое печальное расставание в жизни Барда, и никто в тот момент не мог его утешить. Невидящим взором он посмотрел вперед — Сфинкс все так же стояла в трансе, покачиваясь то взад, то в вперед и не говорила ни слова. Менестрель уже было решил, что ничего не получилось, как вдруг она застонала и завалилась на правый бок…

— Что? Что случилось? — подскочил к ней обеспокоенный Сигурд.

— О, горе нам, — прошептала Сфинкс. — О, нет… Только не это! Оно… Оно пробудилось. И оно… уже… близко...

Песнь Пятая - Ледяная корона

Дорогая Принцесса Селестия,
Прошу вас разобраться по поводу возмутительного случая — меня, вашу верную ученицу, отказываются пропустить в библиотеку, чтобы я смогла найти там продолжение легенды о спасении Принцессы Лета. Чтобы составить полную картину мне не хватает только четвертой ее части, но старший библиотекарь все время утверждает, что она утеряна и не найдена никем до сих пор. Однако, проведя некоторые исследования, я обнаружила, что следы этого документа могут привести меня в тот раздел библиотеки, который вы обещали показать мне лишь после того, как в моей гриве появятся первые проседи. За сим прошу вас предоставить мне доступ хотя бы на один день, чтобы я смогла наконец отыскать пропавшую часть и закончить тем самым свое исследование.
С наилучшими пожеланиями,
Ваша верная ученица Твайлайт Спаркл

Старшему библиотекарю Кентерлота. Личный приказ Принцессы Селестии. (Совершенно секретно! Не подлежит огласке!!)
Ни в коем случае не позволяйте Твайлайт заполучить четвертую часть той книги. Вы знаете, о чем я говорю. Да, это та самая книга, после прочтения которой вы на три дня заперлись в своем кабинете и отказывались принимать любую еду, не считая крайне охлажденной. Вы тогда, напомню, находились в весьма почтенном возрасте. Как этот ужасный гримуар (вы ведь приковали его цепями, как я приказывала?) может повлиять на юный неокрепший разум, страшно даже представить.
С искренней благодарностью за понимание,
Принцесса Селестия
P.S. Книга "Пятьдесят оттенков радужного" так и не была переведена на Эквестрийский из-за большого количества сложных речевых оборотов. Поставок в библиотеку можете не ждать. Еще раз благодарю за понимание.

Легенды...

Рассказанные у костра в самой чащобе леса, чтобы скоротать ночь, в величественной главной зале замка, чтобы удивить всех гостей роскошного пира, или же перед уютным домашним очагом в надежде хоть на пару часов отвлечь жеребят от бездумного разрушения всего вокруг, легенды были и остаются одним из величайших сокровищ для каждого пони. Сколько раз слушатели трепетали, переживая за попавшего в беду героя? Сколько раз бусины слез блестели в отсвете пламени, когда они слышали печальный конец? И сколько раз благородные деяния вновь и вновь вдохновляли следующие поколения на новые свершения? Этого не знает никто.

Что же нам действительно известно о легендах, так это то, что легенду всегда создают двое — тот, кто совершает подвиг, и тот, кто о нем рассказывает. Конечно же, на долю первого достается куда больше риска, эмоциональных нагрузок и тяжелого физического труда, но без того, кто поведает миру о том, как же было повержено зло именно этим героем, именно на этой поляне и именно в этот вторник, любое, даже самое эпическое приключение будет всеми быстро забыто и скоро канет в лету, будто его и не было. А сама невероятная история просто перестанет существовать и больше никогда не подарит потомкам искру вдохновения. Вот почему миру так нужны те, кто будет совершать подвиги. Вот почему миру нужны те, кто о них расскажет. Вот почему миру нужны легенды.

Так было уже много веков, так есть сейчас и так будет еще очень и очень долго. Самое меньшее — пару-другую вечностей. Ибо так устроен порядок вещей, и ничего с ним сделать нельзя.

А еще слова «легенда» и «ложь» начинаются с одной и той же буквы. И это просто не может ничего не значить.

Море затаилось. С виду оно казалось умиротворенным и притихшим, однако план, сокрытый в его глубине так и проглядывал на гребешках накатывающих волн. Море чего-то ожидало. В своем кажущемся спокойствии оно напоминало сидящего в засаде хищника, напряженного до предела и готового броситься в погоню за добычей, хотя в отдельные моменты слишком уж наигранной безмятежности и могло показаться, что хищнику наскучило просиживать драгоценные минуты зря, и он отправился немного подремать или почитать интересную книжку. Море могло себе это позволить. У него было достаточно времени, ведь кто-кто, а оно хорошо знало самую простую истину: то, что уже попало в его волны, рано или поздно туда возвращается и остается там навсегда. Возможно, что с этой логикой были согласны не все, а некоторые даже старались ее оспорить, но море не помнило, чтобы кто-то уходил обиженным. Слишком уж трудно было ходить по воде, знаете ли. А с особо рьяными спорщиками море порой поступало очень и очень серьезно — оно вообще не любило всяческих шуток. Даже несмотря на то, что в общем и целом вода в море весьма соленая, его чувство юмора было и остается довольно-таки пресным. Но само море от этого совсем не переживало. У него было множество других способов себя развлечь.

К примеру, сейчас притаившееся море сосредоточило все свое внимание на том, как два широких паруса и один ветер неизвестной длины гонят вперед небольшой кораблик, полный надежд, стремлений, приключенческого духа и пустых мешков, которые слишком явно отдают сухарями, что, во-первых, выдавало в команде корабля пони со стальной волей, отважившихся на столь долго путешествие по неизвестным просторам, а во-вторых, указывало на их не менее стальные желудки, способные переварить даже такое подобие пищи. На секунду море задумалось, стоит ли вообще с ними связываться, и, немного поколебавшись, решило, что лучшим выходом будет посмотреть, что случиться с ними дальше. Судя по всему, заключило море, проблем у них хватит и без него.

На палубе корабля тем временем вовсю проходило оживленное обсуждение планов на ближайшее будущее. Если бы вы не знали, что команда корабля состоит из четырех пони, двух воронов и двух копий, одно из которых даже не пыталось разговаривать, вы бы ни за что не поверили, что судно не испытывает никаких проблем со свободной жилой площадью — в паре шагов от мачты невозможно было разобрать ни слова, а возле самих спорщиков нельзя было услышать даже собственных мыслей из-за шумного гвалта в эквиваленте двух с половиной рыночных кварталов в вечер пятницы. Единственным слабым утешением было то, что спор подходил к той самой части, когда все уже порядком подзабыли, из-за чего тот начался, и теперь старались высказать как можно больше умных идей, задействовав при этом как можно меньше умственных способностей, что у всех обычно получается совсем наоборот.

— Еще два потраченных впустую дня, а мы так и не приблизились к нашей цели! — возмущенно воскликнул Сигурд. — Если так и дальше пойдет, то мы никогда не увидим владений Принцессы Зимы!

— Да? — скептически отозвался Бард. — А неделю назад ты говорил по-другому. Мол, ни дождь, ни снег, ни огромные и смертоносные твари из параллельных реальностей не остановят нас на пути к спасению Принцессы, пусть нам и пришлось бы искать ее целую вечность. Только не говори, что это не ты такое сказал...

— Это было до или после огромных пираний-пожирателей кораблей? — уточнила Флаттершелл.

— После, — утвердительно кивнул Бард. — Но перед тем, как нас чуть не попыталась сожрать та гигантская морская змеюка...

— А как насчет рыбы-острова? — вспомнил Хугин. — Зрелище было довольно впечатляющим.

— Но не так, как птица-остров, — запротестовал Мунин. — Или остров-амфибия, остров-земноводное и тот, что был последним, в виде огромной тарелки с фруктовым салатом. Это было и вправду жутко.

— И все пыталось нас съесть, — содрогнулся Старсвирл, еще глубже зарываясь в свою шляпу. — Было хоть что-нибудь на нашем пути, чему мы не казались интересным обедом?

— Был тот василиск, который чуть не превратил нас в камень, — пришла на помощь Флаттершелл. — Водоворот, в котором мы чуть не утонули, дракон, который нас чуть не спалил, и еще та странная штука, которая пыталась заманить нас своими...

— Ой, вот только не надо про этот последний случай, — поморщился Сигурд, стыдливо прижав уши к голове. — Мы же пообещали о нем не вспоминать. К тому же, все не так плохо, ведь у нас получилось миновать все эти опасности, не так ли?

— К СОЖАЛЕНИЮ, ДА, — устало посетовал голос, который по какой-то причине все равно остался никем не услышанным.

— А как насчет того ужасного видения Сфинкса? — поинтересовался бард. — Она говорила, что у нас совсем мало времени до того, как пробудится древнее зло, миру будет угрожать страшная опасность и все в таком же духе, спасибо, что хоть не в стихах. Лично я думаю, что нам не стоит об этом особо беспокоиться, потому что во всех случаях, когда миру кто-то хочет серьезно отдавить хвост, всегда появляются какие-нибудь герои из разряда профессиональных воителе й или, ну вы знаете, могучих волшебников и останавливают все что угодно по пути к ближайшему пункту выдачи орденов спасителей мироздания. Они обычно ошиваются где-нибудь поблизости, пока совсем не прижмет, и страдают всяческой ерундой, но когда дело начинает и впрямь отдавать жареным, то они приходят словно из ниоткуда и спасают все в самый распоследний момент. Хотел бы я посмотреть на их мордочки: наверняка один сплошной героизм и переизбыток всяких жеребцовых гормонов. Только вот непонятно, откуда ж они все-таки все время берутся?

— Вообще-то, — осторожно подбирая слова, протянула Флаттершелл. — Мне кажется, что я знаю ответ...

В одно мгновение мордочка барда лишилась довольной улыбки и приобрела весь ужас понимания, бесплатным комплектом к которому шел обреченный вздох и прямые инструкции для сердца о пользе учащенного пульса в такие моменты, написанные, как всегда, на почти наверняка выдуманном языке. Бард отступил на шаг назад.

— Ты ведь не хочешь сказать, что...

— А почему нет? — с легким взмахом гривы кобылка оглядела всех замешкавшихся товарищей. — По всем пунктам мы подходим, не считая, разве что...кхм... жеребцовых гормонов, что бы это ни значило, так что, судя по всему, в этот раз в очереди на спасение мира мы стоим первыми в списке.

— Но... — подал наконец голос Старсвирл. — Почему именно мы? В мире ведь полным-полно тех, кто мог справиться с этой задачей лучше нас, так почему же мы, а не кто-то другой?

— Позволь объяснить, — Хугин спланировал с мачты на палубу и, важно нахохлив перья, принялся расхаживать перед волшебником, артистично дирижируя правым крылом. — Так думают все, кому выпадает подобный жребий, но не им решать. Мы можем лишь сделать то, что в наших силах, за время, что нам отпущено. В этом мире помимо зла действуют и другие силы, Старсвирл Юный... Тут я немного подзабыл, прошу меня простить, но суть в том, что если уж сельдерею суждено было быть поджаренным на сковороде, то и нам суждено было получить это задание. В этом видится проблеск надежды или что-то там такое. Теперь-то ты, надеюсь, понял?

— Сельдерей вообще-то не жарят, — только и смог вымолвить волшебник своим упавшим на дно колодца отчаяния грустным тоном. — Его подают сырым, как и любую другую зелень...

— Да какая кому разница? — махнул крылом ворон. — Главное, мысль вы уловили, а остальное не так уж и необходимо.

— Самое важное — не терять веры в себя, — заметил Сигурд. — Если мы не отступим перед проблемой, она рано или поздно начнет отступать сама, пока не повернется к нам хвостом и не исчезнет совсем.

— Или же она дойдет до стены и станет в три раза опаснее, как и любой загнанный в угол дикий зверь, — оптимистично предположил Бард. — В любом случае, никто еще не показывал нам это древнее зло, которое возможно вообще не существует, и уж точно, никто не говорил нам, что именно мы должны будем его остановить. К тому же, до владений Принцессы Зимы мы так и не добрались, и, скорее всего, нам нужно пройти по этому морю еще пару-другую дней, за которые мы наверняка успеем хорошенько все обдумать...

— А вот насчет этого, — каркнул Мунин, круживший в паре метров над гривой барда. — Я бы не был так уж уверен.

— Смотрите! — тут же позвал подскочивший к борту пегас. — Это оно! Мы почти добрались!

Бард взглянул на синюю морскую гладь и с удивлением выдохнул. Словно кто-то снял с его глаз повязку, и теперь с ехидной ухмылкой наблюдал за степенью его удивления. С каждой секундой становилось все холоднее, но единорог не замечал этого, как и падающую ему на нос снежинку, растаявшую в облачке пара, в которое превратилось его дыхание. Его внутренний импресарио не пропусти на арену внимания Барда даже дрейфующие вокруг корабля льдины, хотя те были довольно большими, несмотря на близость не столь уж и холодных вод. Все эти картины прошли мимо барда, потому что в тот момент его взгляд унесся в сторону горизонта. Прямо туда, где синяя лужица моря поддерживала собой скромный островок, служивший всего лишь невзрачным фундаментом самого величественного и живописного замка из всех тех, что бард когда-либо видел и мечтал посетить, не внося платы за вход.

Пики его башен грозно вздымались, наблюдая за окрестностями столь же бдительно, как пегасы-гвардейцы в свою первую смену. Стена, опоясывающая замковый двор, часть горы и грациозный изгиб берега высилась над морем, демонстрируя всем могущество и неприкрытую силу, и выглядела столь же надежной как долговая расписка, подписанная в присутствии всех ваших родственников. Ворота его, едва видимые сбоку, поражали своей громадой и очаровывали взгляд заметной даже отсюда мастерской росписью и идеально выверенным орнаментом, который вполне мог появиться на свет, если бы самой Математике захотелось бы стать художницей. Все в этом замке пленяло вас с первого взгляда, а потом, устроив небольшую экскурсию для вашего пораженного взора, навеки похищало сердце, оставляя на его месте мысль, что копыта пони никогда не смогут сотворить чего-то подобного вновь. И это не говоря уже о том, как этот замок искрился и блестел белизною своих башен и стен, сделанный будто из того, чем были бы снег и лед, будь они драгоценностями, и как он отражался в воде, удваивая свои чары и не оставляя вам ни единого шанса закрыть рот хотя бы для того, чтобы отдышаться.

— Это просто невероятно, — со слезами на глазах прошептал Старсвирл. — Это не может не быть волшебством...

— Волшебством... — словно эхо отозвалась Флаттершелл, испытывая те же чувства. — Просто не может существовать...

При этих словах бард невольно вздрогнул. К нему внезапно пришло понимание того, что этот замок и впрямь не порождение их фантазии и вовсе не голодная галлюцинация из-за однообразного безвкусного питания. Нет, это было самое настоящее, взаправдашнее чудо, и бард не отказался бы полюбоваться им еще пару-другую часов, если бы не одна ужасная мысль, холодным клином рассудка вонзившаяся в сахарную вату его мечтательности.

Единорог вдруг осознал, что ему знаком этот замок. Он понял, что уже видел его однажды. И, что удивительней всего, вспомнил, что там он уже бывал.

И то, что пришло вместе с этим воспоминанием ему очень и очень не понравилось.

Снег был повсюду, укутывая землю пушистым белым покрывалом, образуя белоснежные шапки недалеких холмов и витая в воздухе хороводом бесчисленных сестер-снежинок, идеально отточенных в своем огромном разнообразии. Пейзаж, казалось, не мог и подумать о том, чтобы стать еще прекраснее, и уж точно был достоин места над вашей каминной полкой. Правда, любоваться им, попивая горячий кофе, сидя в уютном кресле-качалке, и продираться сквозь непроходимые холодные сугробы — это две совершенно разных вещи, и те, кто считают, что чудеснее зимы времени года просто не бывает, правы лишь отчасти. Скорее всего они обитают на теплом юге и наслаждаются простыми зимними радостями вроде первого легкого снежка или кучи поводов раздарить соседям залежавшиеся безделушки, чего обычно никак не могут взять в толк северные пони, привыкшие к тому, что жаркие дни наступают только тогда, когда вы можете пролезть в дверь, несмотря на все слои теплой одежды, а мороз они давно уже перестали считать чем-то большим, чем просто частью повседневного пейзажа. Но даже они так и не научились ценить снег как своего доброго соседа — недаром в диалекте северян существует более сотни слов для обозначения снегопада, только половину из которых возможно выговорить и только треть — произнести перед своей бабушкой, не краснея.

Но существам, которые в тот день стояли на берегу скованного льдами острова, ни снег, ни мороз не могли причинить никаких неудобств. И тем не менее, они не питали к зиме никаких теплых чувств. Возможно из-за того, что их сердца были ледяными осколками а гривы — неотличимы от ледяного ветра, а возможно из-за плохого воспитания и скрытых жеребячьих обид, эти хладные духи не ведали ни любви, ни жалости. Единственной эмоцией, отражавшейся на том, что можно было назвать их мордочками, было холодное спокойствие, и даже голоса их больше напоминали скрип замерзающих горных ручьев, но никак не все те звуки, над которыми так стараются гортань, язык и прочие странные красноватые штуки в горле самых обычных пони. И сейчас духи ждали. О, ждать они умели гораздо лучше остальных — их ожидание длилось почти целую вечность, но сейчас эта вечность подходила к концу. Если бы они могли злобно расхохотаться, они бы сделали это, но сама природа не позволяла им совершить подобного, и радостной пляске вьюги приходилось отдуваться за всех разом.

Сейчас они слабы, но скоро станут гораздо сильнее. Сейчас их власть — ничего, но скоро замерзший мир расколется от топота их ледяных копыт. Сейчас их не знает ни одно живое создание из теплых стран, но скоро каждый пони в Эквестрии запомнит их имя. И не найдется тех, кто не вздрогнет, услышав его.

Виндиго.

Они ждали. Они наблюдали. Они готовились.

И теперь их час настал.

Воздух был таким холодным, что его вполне можно было добавлять в напитки, к которым обычно прилагаются пляжные зонтики и огромные счета, и все слова, которые рождались в голове барда при мысли о том, насколько обжигающим может быть мороз, примерзали к его языку и никак не желали превратиться в связную речь. Хвост его смерзся в одну сплошную сосульку, а нос и грива обзавелись симпатичными пушистыми холмиками. Нет, он, конечно, знал, что такие суровые морозы где-то и существуют, но даже и подозревать не мог о том, что живое существо может продержаться здесь дольше пяти вздохов, не превратившись в реалистичное украшение зимнего сада. Идея дождаться вечера, чтобы под его покровом незаметно проникнуть в замок, больше не казалась такой привлекательной. Вначале он рассчитывал, что шерсть хоть как-то защитит его от этого лютого холода, но та довольно быстро решила сдаться и оставить бедного единорога со стынущей в жилах кровью и стойкой уверенностью в том, что купание в вулкане не является такой уж бредовой идеей. Бард в очередной раз затрясся от порыва ветра и с сожалением вспомнил о своей лютне. “Каким хорошим другом она мне была тогда, — тоскливо подумал он. — И какой отличной растопкой стала бы сейчас...” Бард так и не смог простить Сигурду того, что, собираясь в путешествие до замерзшего края света, тот позабыл о такой мелочи как согревающая одежда или топливо для костра. Одна мысль, что когда-то его дрожащей мордочке было известно, что на свете есть теплые места, была сейчас просто невыносимой.

— Долго еще? — спросила бредущая за его хвостом Флаттершелл. Вся команда Принцессы Лета пробивала себе путь через снежные завалы, передвигаясь цепочкой, так что новости о том, что они уже близко передавались по три раза и за время передачи успевали столько же раз устареть. — На этом острове вообще есть что-нибудь кроме этого клятого снега?

— Есть еще з-замок, — простучал зубами укутавшийся в мантию Старсвирл. — И д-древнее зло, к-которое способно уничтожить наш м-мир в мгн-новение ока...

— О, правда? Спасибо, — закатила глаза кобылка. — Ты умеешь утешать как никто другой.

— А мы вообще уверены, что Принцессу держат именно в замке? — спросил Бард, пытаясь отогнать навязчивый образ озера кипящей лавы. — На их месте я бы не стал прятать свое самое ценное сокровище в самом видном месте.

— О, нет, — ни на секунду не усомнился Сигурд. — Она там. Так говорит мне мое сердце.

— А у твоего сердца, случайно, нет ключей от ворот? — поинтересовался единорог. — Я, знаешь ли, не совсем уверен, что нас пустят, если мы скажем, что просто пришли в гости и пообещаем не забыть вытереть копыта о входной коврик.

— У меня есть запасной план на всякий случай, — туманно пояснил пегас. — А пока, я думаю, настало время для небольшого привала.

С этими словами герой свернул в сторону от протоптанной тропинки, и в скором времени примятый снег образовал небольшой кружок, в котором усталые путешественники смогли наконец остановиться и передохнуть от утомительного получасового путешествия через снежные просторы царства зимней принцессы. Сигурд даже умудрился найти в своих седельных сумках какую-то фляжку, которую он тут же пустил по кругу, настаивая на том, чтобы каждый сделал по глотку.

— Секретный рецепт моей бабули, — добавил он, поморщившись после первой пробы напитка. — Согревает не хуже чем костер, как она говорила, и абсолютно такой же на вкус.

— А из чего он? — с сомнением наклонился к фляжке Старсвирл.

— Настойка на травах, — сказал Сигурд и, после нескольких секунд раздумья, добавил. — Ну, то есть, большей частью на травах.

Бард с сомнением обхватил фляжку копытами и сделал небольшой глоток. Эффект оказался более чем неожиданным: кто словно пустил в кровь барда жидкий огонь, а мир на мгновение остановился, оставив менестреля наедине со всеми богатствами вечности, пониманием сути бытия и легким привкусом корицы на языке. Когда же все это закончилось, и бард судорожно вздохнул, избавляясь от наваждения, снег больше не казался ему таким уж холодным и неприветливым. Особенно после того, как начал таять под его копытами. Бард с удивлением взглянул на Сигурда, но тот лишь загадочно подмигнул ему и отправился к волшебнику, утонувшему в своей трясущейся от холода шляпе, оставив барда гадать, что же за травы могут сотворить что-нибудь подобное и сколько законов природы они нарушают одним своим существованием.

Немного согревшись и подкрепив силы, наши герои почти что без страха и с долей упрека, не переходящей за границу статистической погрешности, продолжили свое путешествие. Возможно, им было бы гораздо легче, если бы их сопровождала пара птиц, которые могли бы слетать вперед на разведку или поискать сугроб пониже, чтобы сократить путь, но оба ворона совсем недавно бесстрашно согласились взять на себя самую опасную задачу — охранять корабль с запасами воды и пищи в нескольких сотнях шагов от всех остальных действий. В этой логике Бард пытался уловить какой-то подвох, но в конце концов сдался и перестал возражать Тем более, что остроумные аргументы у него закончились довольно быстро, а зачерствевшие сухари совсем не хотели долетать до верха мачты, что и решило исход спора в пользу двух наглых комков перьев. Бард утешал себя тем, что когда-нибудь выберется из этой ледяной пустыни и сможет написать песню, где весь птичий род получит по заслугам, и тогда никакие сухари ему уже не понадобятся. Но этот день был еще впереди, как, впрочем, и огромная куча снега, перед которой Сигурд в задумчивости остановился и глубоко вздохнул.

— Еще один сугроб? — окликнула его Флаттершелл. — Если мы будем останавливаться перед каждым снежным завалом на этом острове, до замка мы дойдем только тогда, когда цвет наших грив станет сливаться с фоном.

— Если мы вообще сможем ходить к тому времени, — поддакнул Старсвирл. — Я вот, например, своих копыт уже не чувствую...

— Это не простой сугроб, — покачал головой пегас. — Скорее похож на холм или на небольшой курган... — он протянул копыто и смахнул горсть снега. — Так и есть, смотрите! На самом деле это не почва, это замерзшее дерево. Похоже на половину корабля, вросшую в землю... Но как он тут оказался? Кстати, вон там, сбоку, видите? Что-то вроде флага, только рисунок мне не знаком. Знаете, тут и впрямь творится что-то странное...

— Ты только сейчас это заметил? — усмехнулся Бард. В отличие от пегаса, он уже начал догадываться, что за корабль стоит перед ними. Он был почти абсолютно уверен в этом. Тот же самый герб, который гордо красовался на страдающем от недостатка профессиональных портных в округе флаге, он мельком видел на парадной одежде принца, который сватался к Принцессе Лета. Но тогда выходит, что та пещера, где он варил свое зелье находится где-то рядом, и этот остров — это тот самый остров из его давнего видения. Бард, конечно, верил, что интересные совпадения иногда случаются, но порою даже Судьба может показаться наглой до безобразия. Значит ли это, что Принцессу Лета, ту самую прекрасную принцессу из его сна, можно спасти лишь только если... Или она и есть...

…Снег... И корабли, уходящие за горизонт...

— Ты в порядке? — забеспокоился Сигурд, когда бард пробормотал что-то на на удивление удачно малопонятное для остальных и поднялся на все четыре копыта. — Просто ты так внезапно свалился, и я подумал, что что-то, должно быть, с тобой не так.

— Какая точная оценка ситуации, — восхищенно похвалил его единорог. — Но я в норме, не переживай. Только мне кажется, что мы должны уйти из этого места. У меня нехорошее предчувствие насчет всего этого... Знаете, мы ведь еще успеем вернуться на континент, пока летнее море не замерзает. Срубим там небольшой домик и заведем огородик с полезными овощами. Ох, да кому вообще нужны эти Принцессы? Их и дома пруд пруди, яблоку негде упасть, так и путаются под копытами...

— О, нет, друг, ты точно ударился головой, — посочувствовал пегас. — Думаю, нам стоит передохнуть еще пять минут, а потом хорошенько подумать над тем, что делать с Принцессой Зимы.

— Ты просто не понимаешь! — фыркнул Бард. — Это место принадлежит не только ей. Здесь можно найти нечто пострашнее и гораздо могущественнее. Остров не всегда был такой свалкой снега и льда — когда-то на нем кипела жизнь и царствовало вечное лето, но потом случилось... то, что случилось, не будем на этом останавливаться... и весь остров оказался под властью вечного холода и мороза. С того момента прошло уже лет сто, кто знает, какие силы Принцесса отыскала за это время?

— Или какие силы отыскали ее, — прошептал Старсвирл, уставившись в темноту за хвостом барда.

Бард повернулся не сразу. Он прикинул в памяти все подобные моменты, которые случались с ним в их путешествии и пришел к неутешительным выводам. Потому что то, что обычно стояло за его спиной, было а) могущественным, б) злобным, в) голодным или г) смертельно опасным. Смешайте любые два пункта из четырех, и вы получите единственно верный выход из всех подобных ситуаций — скакать со всех ног куда глаза глядят в надежде, что ко всему прочему существо окажется еще и медлительным. Да, такой вариант вполне устроил бы барда, однако все остальные так завороженно смотрели на его хвост, что любопытство единорога в очередной раз взяло верх над банальным разумом (что, напоминаем, когда-нибудь таки уничтожит эту хлипкую Вселенную) и заставило барда чуть ли не прыгнуть вокруг своей оси.

Результат оказался, мягко говоря, не впечатляющим.

Это был всего лишь снег. Точнее говоря, в самом начале это был всего лишь снег, кружившийся по спирали и поднимавшийся вверх, пока его завитки не вобрали в себя достаточно снежинок и не превратились в миниатюрную модель торнадо. После этого снег начал разлетаться в стороны и выстраиваться в некое подобие фигуры, навроде тех рисунков из пронумерованных точек для жеребят и обладателей отрицательного художественного таланта. Фигура напоминала собой пони, только более высокого и обладающего весьма странной мордочкой. Она была удлиненной и не имела никаких признаков нормального носа, зато глаза светились не хуже двух фонарей с той лишь разницей, что не источали запах паленого масла и были пламенно-голубыми. Ах, да, они вдобавок смотрели на мир с безграничной злобой и ненавистью ко всему живому, но это как раз было вовсе не странным и порою встречалось и у обычных пони, особенно в утро понедельника, так что об этом можно было бы и не говорить. Ну, если только для того, чтобы показать, что эта фигура была весьма злой и вовсе не желала предложить гостям острова выпить чашку чая и теплые халаты, но вы ведь давно уже и сами догадались об этом, разве нет?

Фигура зловеще уставилась на путешественников. Где-то в долине зловеще завыл ледяной ветер. Снежинки зловеще опускались на зловеще тихие снежные поля. Зла вокруг было хоть отбавляй, а вот Добро как всегда припаздывало.

Бард нервно охнул. За все долгое время этого путешествия, когда Смерть, как казалось, шел за ним по пятам, единорог должен был привыкнуть к подобным ситуациям, однако никаких особых добавок к своей храбрости он почему-то не так заметил. Правда, жизнь так часто пролетала перед его глазами, что он уже научился пропускать самые неприятные ее эпизоды, но вряд ли это могло помочь ему сейчас. Особенно, когда он заметил, что фигура была вовсе не одна — похожие силуэты возникали то тут, то там, охватывая отряд со всех сторон. Не нужно было быть великим геометром, чтобы понять, что они попали в окружение, и не нужно было быть великим предсказателем, чтобы знать, чем это все закончится. Бард прикинул свои шансы выжить после превращения в ледяную глыбу. Результат его не утешил.

Темнота вокруг внезапно показалась единорогу невыносимо темной.

— Добро пожаловать в наши владения, — тоном гостеприимной горной лавины поприветствовала их первая фигура. — Как жаль, что мы не можем оказать вам более теплый прием.

— О, вы очень любезны, — галантно ответил ему Сигурд, незаметно толкнув свою сумку в сторону Старсвирла. Тот быстро кивнул и достал оттуда пару предметов, которые Бард так и не смог разглядеть. — Только мы вряд ли задержимся здесь надолго, уж простите.

— Как грубо с вашей стороны, — фигура изо всех сил пыталась изобразить добродушие, и это у нее даже получалось, если посчитать, что добродушной может быть, к примеру, яма с кольями или бочка змеиного яда. — Вы даже не останетесь погостить?

— И надолго? — поинтересовалась Флаттершелл, беспокойно озираясь по сторонам.

— О, сущий пустяк, — ответил ей голос. — Всего лишь одна крохотная Вечность.

— Это вряд ли, — Сигурд отважно взглянул в морду снежному духу. — Вечность нам не подойдет.

— Вам все равно отсюда не уйти, — лишенные зрачков глаза полыхнули ледяным пламенем и обвели взором остальных духов. — Вы знаете, что с ними делать.

Бард никогда не думал, что эти слова могут быть сказаны так. Визгливый тон полусумасшедшего императора тьмы в комнате, полной его стражей? О, да, отлично. Громогласное повеление Повелителя Хаоса, от которого копыта простых смертных обращаются в желе? Просто прекрасно. Наличие какой-нибудь самой простой эмоции, навроде пылающей ярости ненависти или хотя бы завалявшийся восклицательный знак? Тоже неплохо. Спокойный тон и холодная расчетливость? Отвратительно. Хуже просто не бывает. Бард мог бы сказать, что именно в тот момент дело запахло жаренным, но, если хорошенько подумать, все было с точностью до наоборот, из-за чего ситуация вдруг стала еще хуже. Вот тут-то и началось самое...

Позднее, прокручивая в голове этот момент, бард начнет сомневаться, что столько событий может уместиться всего в пару минут действия. Виндиго вдруг бросились в атаку, Флаттершелл и Сигурд изготовили копья, а вокруг Старсвирла вдруг закружились три пылающие головешки, которые тот достал из седельной сумки пегаса. И только Бард стоял на прежнем месте, представляя из себя самую удобную и беззащитную мишень из всех возможных. Хотя по правде говоря, это и спасло ему жизнь: как только первый из морозных духов ринулся на него в расчетливом броске справа, одна из головешек волшебника подлетела к неподвижному менестрелю, и тому посчастливилось не только укусить ее за правильную сторону, но и, развернувшись посмотреть, что происходит у остальных, задеть пылающим концом атакующего виндиго. Не то чтобы бард почувствовал себя умелым воителем, но какая-то его часть все же не постеснялась поместить это воспоминание в его персональный зал славы.

А затем бард, немного подумав, отправился на помощь остальным. Если отбросить то, что все это происходило ночью, а противниками героев были полувидимые ледяные тени, которые в общем-то не похожи на злодеев, получающих премию за лучшие ночные спецэффекты, из-за чего половина всех выпадов в лучшем случае просто не достигала цели, то этот бой вполне можно будет назвать довольно впечатляющим зрелищем.

Огненные всполохи факелов, импровизированная магия Старсвирла и ледяное дыхание духов то и дело освещали снежную равнину на пару дюжин шагов вокруг. А если бы сама Удача выглядела как какой-нибудь светящийся порошок, то Бард легко бы затмил их отсветы: почти каждый взмах его факела заканчивался очередным обиженным воем одного из духов, а их ледяные чары все время пролетали в волоске от самых ценных его составляющих. Только раз его противнику удалось приморозить его копыто к земле, но то был скорее жест отчаяния, чем рассчитанная атака — виндиго быстро получил ответный аргумент в виде трех горящих кусков дерева и в организованной панике исчез с поля боя. Сражение закончилось, никто не получил серьезных ран, не считая гордости Старсвирла, который умудрился отморозить шляпу, и, если бы не примятый снег, да дымящиеся в сугробе головешки, ничего бы и не напоминало о том, что еще минуту назад здесь кипела жаркая схватка. Добро вновь одержало верх без особых потерь времени, сил и килокалорий и могло торжественно себя с этим поздравить.

И это не могло не настораживать.

— Я точно помню, что виндиго было больше, — нахмурился бард, когда Флаттершелл наконец закончила спорить со Старсвирлом насчет использования горящих кусков мантии в качестве оружия для следующей встречи. — Это было уж слишком легко, даже как-то подозрительно...

— Не бери в голову, — копыто кобылки по-дружески выбило дух из его спины. — Это была славная заварушка, и они еще не скоро осмелеют, чтоб к нам сунуться.

— Бард прав, — покачал головой Сигурд. — Это было слишком легко. Что бы они ни хотели, стоит поторопиться. Нам нужно добраться до замка, пока у них не появился новый план.

“Если у них его не было с самого начала, — мысленно поправил его бард. — В чем, учитывая, что виндиго были такими же глупыми и недальновидными, как председатель научной академии с пророческим даром, можно было даже не сомневаться.”

— У кого-нибудь есть идеи, что делать? — Флаттершелл задорно оглядела спутников. Азарт схватки еще не покинул ее взгляда, и тот до сих пор казался подсвеченным лучом света из фонаря, если не считать того, что фонари обычно не носят с собой шестов с бритвенно-острыми остриями на конце и не горят желанием эти самые острия во что-нибудь воткнуть. — Может, найдем пару деревьев и возьмем замок штурмом?

— Вчетвером? — не поверил бард. — Против огромной армии виндиго, засевшей в неприступной крепости, не имея никакого серьезного оружия, плана и средств для обогрева? Рискуя превратиться в лед в первую секунду атаки? Имея почти нулевые шансы на успех с точки зрения любого здравого, не особенно здравого и совсем съехавшего с катушек смысла?

— Бывало и хуже, — махнула копытом воительница. — Если у тебя есть другое предложение, то тебе никто не мешает его сказать.

— Лучше уж сразу сдаться ледяной Принцессе и попросить поставить нас в самое живописное место ее садика, чем принять твой план. В нашем контракте, если ты помнишь, — кашлянул единорог. — Нет ни слова о самоубийстве.

— Вообще-то есть, — смущенно признался Сигурд. — Строчка пятая, сразу после раздела ”разжижение с особой жестокостью” или ”превращение в полужидкую кучу магических отходов”. Не бери в голову, мы все равно не собираемся пробиваться в лоб...

— Разжижение с чем? — сглотнув, переспросил замерший на месте бард. — Превращение во что?

— ...Нам нужна какая-нибудь хитрая тактика, — продолжил пегас, словно бы и не заметив его слов. — Что-то, чего они никак от нас не ожидают. Старсвирл, как насчет изобретения еще одного заклинания?

— Всегда пожалуйста, — с готовностью ответил волшебник, который за время пути открыл в себе способность начисто перечеркнуть устои каноничной магии и на освободившемся месте вписать пару-другую новых законов природы. С длиной списка всех бесполезных, неработающих или просто бессмысленных заклинаний, изобретенных им в свободное от скуки время, мог сравниться лишь список его планов на будущее. Причем пункт ”Стать виличайшим из живущих валшебников” стоял третьим в ряду. Чем же этот список заканчивался, Бард так и не решился узнать.

— Нам нужно быстрое перемещение в замок. Что-то такое, что позволит нам исчезнуть тут, а потом появиться прямо внутри. Там мы найдем Принцессу, освободим ее из плена и по-тихому скроемся с острова, не привлекая к себе лишнего внимания, — разъяснил Сигурд. — Вопросы?

— Истинно-геройский план! — восхитился бард, которому особенно понравилась часть про незаметное отступление. — А что насчет спасения мира?

— Успеем на обратном пути, — уверенно кивнул герой. — Или как придется. В любом случае, если начнется Конец Света, мы его не пропустим.

— Я тут прикинул, — вновь вернулся в разговор волшебник. — В теории телепортацию можно распространить на группу пони, и, если я правильно рассчитаю все факторы, а по дороге мы не вляпаемся в ткань реальности, у нас, вероятно, есть шанс пробраться внутрь замка.

— А это безопасно? — с сомнением отозвалась Флаттершелл, не доверявшая никакой магии, в особенности той, которая содержала слишком много слов ”вероятно”.

— В наши дни при обычной телепортации вероятность критической ошибки по десятибалльной шкале составляет всего одну единицу, — с гордостью заявил Старсвирл.

— А при необычной?

— Ты имеешь в виду такую, как сейчас? — копыто волшебника задумчиво поправило отмерзшую шляпу. — Одна тысяча девятьсот двадцать семь с половиной.

— Какая поразительная надежность, — согласно кивнул бард. — План с прямым штурмом все еще в силе?

— У нас нет времени на споры, — отрезал Сигурд. — Бард, Флаттершелл, готовьтесь! Старсвирл, на счет три запускай заклинание. Раз! Все готовы? Нет? Прекрасно. Два! И... Три!

Рог волшебника сверкнул яркой искрой, и бард прямо-таки почувствовал, как молекулы его тела разбираются на составные детали, чтобы пронзить покров пространства-времени-смысла и собраться вновь в каком-нибудь другом месте, желательно близком к итоговой цели. Мир схлопнулся до размеров крохотной фиолетовой точки, площадью в сотню Эквестрий, а затем слабое свечение ударило по обонянию барда невесть откуда взявшимся крещендо, и осколки реальности стремительно понеслись мимо него в пустоту со скоростью, превышающей скорость мысли ровно в той степени, в какой свет опережает хромую черепаху. Все это длилось почти что целую вечность, но вместе с тем пронеслось так быстро, что бард этого даже не запомнил. Единственным его воспоминанием была мигнувшая вспышка и то, что мир неожиданно погрузился в непроглядную тьму.

По крайней мере это чувство было для него вовсе не в новинку...

— Моя Принцесса, — почтительно сообщило дуновение ветра. — Они приблизились к замку.

— Очень хорошо, — холодно улыбнулась правительница белоснежной пустыни и морозных скал. — Надеюсь, что для наших гостей будет интересным увидеть самую прекрасную часть моего королевства. Даже немного жаль, что они не смогут наслаждаться этим долго...

— Вы все так же уверены в своем решении? — уточнил ветер.

— О, да, — кивнула Принцесса с решительностью ледника, три сотни лет пробивающегося вниз по равнине. — Я встречу их сама, без сопровождения. Вы знаете, что делать в мое отсутствие.

— Будет исполнено, Ваше Величество, — ответил ветер. И удалился, оставив после себя лишь горсть снежинок, опадающих на землю в медленном танце.

Принцесса задумчиво взглянула на них. В последнее время ее никак не покидала мысль, что она начинает забывать что-то, чего забывать не следует... И никак не может вспомнить, что именно. Нечто важное... Нечто такое, что случилось давным-давно...

Повелительница Зимы тряхнула головой, отгоняя назойливое воспоминание, и шагнула вперед, вдавив хоровод игривых снежинок в отпечаток своего копыта. Негоже ей, будущей властительнице всего на свете, беспокоиться о подобных пустяках. Прошлое давно минуло, его не вернуть. И если обещания виндиго — ее новых слуг — окажутся правдой, то в самом скором будущем весь мир будет принадлежать лишь ей одной. Если только... Принцесса Лета вновь не помешает ее планам. Порой она действительно могущественна и одерживает верх даже над льдом и снегом... Но не сегодня. Сегодня победа достанется не ей.

А пока что ей лучше успеть до замка, пока не стало слишком поздно. Ведь время не ждет никого. Даже Принцесс.

И сейчас оно было совсем не на ее стороне...

Реальность встретила барда резким порывом замерзшего ветерка и скользким полом комнаты, который выглядел почти как зеркальный с высоты двух шагов. Впрочем, с нуля шагов он таким выглядеть не перестал, зато нос барда стал казаться ему гораздо более чувствительной и важной частью его мордочки. По счастью удар оказался не настолько сильным, чтобы единорог умудрился потерять всю оставшуюся гордость вместе с сознанием, и уже через пару секунд он стоял на всех четырех копытах, уставившись в гладкий голубовато-ледяной потолок в ожидании всех остальных. Которые почему-то не очень спешили появляться.

В дверь сознания барда начали стучаться первые признаки тревожных сомнений. Он был определенно уверен, что замок был именно тем — немного найдется на свете замков, выглядящих изнутри так, будто последний ледниковый период закончился всего пару минут назад. К тому же, замерзшие, покрытые холодной коркой мороза дрова в столь же теплом и уютном камине просто не могли не наводить на определенные мысли. Не хватало только таблички c надписью: ”Комната Принцессы Зимы. Посторонним В.”, но насчет ее отсутствия бард не был так уж уверен. В конце концов, с обратной стороны двери он все еще не смотрел.

А еще в комнате висело зеркало. Неизвестно почему, но оно сразу привлекло внимание барда, который в основном не привык замечать мелочи, кроме тех, что касались счетов за закуски или симпатичных незнакомок. С виду зеркало было совсем непримечательным куском льда, изготовитель которого в незапамятные времена попытался придать ему форму идеального овала, затем решил, что квадрат будет смотреться гораздо эффектнее, но на середине работы вновь вернулся к первоначальной идее с округлостью. В итоге зеркало получилось довольно удобным, чтобы смотреться в него с утра пораньше, но только в тот момент, пока вы еще недостаточно проснулись, чтобы заметить его раму. Это совсем не то зрелище, с которого должен начинаться ваш самый успешный день, уж поверьте.

— Ух ты, зеркало, — сам не зная зачем, вслух вымолвил Бард. — Странное какое-то...

— Ух ты, бард, — совершенно неожиданно ответило зеркало. — Странный какой-то. Ну? Чего стоишь, рот разинув? Зеркал говорящих не видел что ли?

— Ты разговариваешь? — удивился бард, заставив зеркало обреченно помутнеть. Герои любых сказаний могут и бровью не повести при виде очередной тысячеглавой гидры, пожирающей скалы и плюющейся кислотой, однако кусок льда, вставленный в рамку и издающий осмысленные звуки, вызывает у них приступ почти жеребячьего восторга. Скорее всего, это очередной симптом героической болезни, но кто его знает наверняка?

— Да, разговариваю, — наконец призналось оно. — Я, знаешь ли, волшебное зеркало. Нам по природе положено много болтать, показывать все, что угодно нашей хозяйке, а где-нибудь за две главы до развязки сюжета быть разбитыми из-за какой-нибудь неприятной новости. Такова судьба, ничего не попишешь.

— И ты все-все можешь показать? — нахмурился бард, обладавший слишком уж живым воображением и не слишком большой осторожностью в обращении с ним.

— Почти, — быстро ответило зеркало, уловив в глазах барда разгорающийся огонек. — Держи себя в копытах, приятель. Ты все-таки у меня в гостях, а я, технически, не одето, так что у меня есть полное право в любой момент завизжать и позвать всю замковую стражу сюда. И тогда у тебя начнутся большие проблемы.

— Да брось, — повел копытом бард. — Откуда тут взяться страже? Снаружи замок кажется совсем необитаемым.

— А изнутри он еще пустыннее, — с грустью согласилось зеркало. — Я уж лет сто не видело новой мордочки в этих краях. Все эта капризная Принцесса со своими запросами. “Зеркало, покажи мне мое королевство!”, ”Зеркало, покажи мне моих врагов!”, ”Зеркало, где тут можно раздобыть средство для уничтожения мира по дешевке?”, ”Зеркало, найди мне мой старый шампунь!” Ты просто не представляешь себе, сколько с этими Принцессами мороки. Хоть бы отпуск мне дала, честное слово. Но нет, работаю как проклятое, и никакой тебе благодарности...

— Постой-ка... Уничтожение мира? — напряженно взмахнул хвостом менестрель. — Что ты о нем говорило?

— Какое еще уничтожение мира? — тон зеркала вдруг резко переменился на тон невинной овечки, пытающейся доказать вам, что в съедении вашего амбара с сеном виновата стая волков. — Ничего про это не знаю. Конечно же нет. Я что, не зеркало, а какой-нибудь там безумный пророк с горящими глазами? Разумеется, нет. Еще вопросы?

— О, понятно, помощи от тебя не дождешься, — закатил глаза Бард. — Может, хотя бы покажешь мне моих друзей?

— А ты уверен, что они еще живы? — пробурчало зеркало, изображение в котором начало слегка подергиваться. — Я, к твоему сведению, не заглядываю в... Ага, вот и они! Ух, прямо дух захватывает, ты только посмотри! Ну, иди же поближе, не бойся. Ох, тут такое творится, просто закачаешься... — Зеркало помедлило, как если бы у него были глаза, и оно при этом напряженно вглядывалось бы за хвост барда. — Да... Кхм... Очень интересно. А ты как считаешь?

— О, — ухмыльнулся черный как вся смоль Вселенной капюшон. — ЕМУ ПРОСТО НЕ МОЖЕТ ЭТО НЕ ПОНРАВИТЬСЯ.

Песнь Последняя - Лик Судьбы

"Говорят, что присутствие некоего барда может быть замечательным. Не знаю. Что я знаю, так это то, что его отсутствие восхитительно."
Твайлайт Спаркл. Исследовательская работа на тему «Легенды, сказки и предания крайнего севера Эквестрии»

Флаттершелл с раздражением вытащила заднюю ногу из очередного сугроба. Даже то, что она их прекрасно видела, не помогало ей в них не попадаться, но ей все равно было гораздо легче пробираться вперед, чем неопытному волшебнику, у которого над снегом порою оставался только кончик шляпы и возмущенный вопль. После того, как заклинание для растопки снегов прожгло ему мантию, а ветер, призванный расчистить путь, превратился в бушующую вокруг них метель, Старсвирлу пришлось с сожалением отказаться от магии и продолжать путь, с трудом находя тропинки для обхода самых больших завалов и более-менее приличные слова для описания всего происходящего. Запас и того и другого, впрочем, у него должен был скоро закончиться.

Гораздо легче приходилось пегасу — тот преспокойно парил над ними и высматривал путь сверху, сверяя направление до замка и порой спускаясь вниз, чтобы извлечь барахтающегося в снегу Старсвирла обратно на едва заметную дорожку. Несмотря на бьющий в его мордочку морозный ветер и замерзающие крылья, он молча и продолжал свой путь обратно к цитадели с видом пони, которому не только нечего было терять в случае проигрыша, но и даже не нашлось карт, чтобы усесться за игровой стол.

— Я не могу поверить, что твое заклинание не сработало! — обвиняюще заорала кобылка, пытаясь перекричать шум ветра. — Ты же обещал, что все пойдет как надо!

— Все и пошло как надо! — выкрикнул ответ единорог, провалившись при этом в новую снежную яму. — Просто немного не хватило энергии на всех нас, да еще эта ошибка в расчете все напортила! Получилось, что Бард переместился в замок за счет того, что мы от него отдалились ровно на столько же! По-крайней мере, я на это надеюсь! В конце концов, он мог впечататься в стену или вообще не выбраться из подпространства вовремя, последствия чего в университете так и не изучили, в основном потому что никто не хотел очищать всю эту гадость с потолка после следующего эксперимента...

— Да чтоб я еще хоть раз послушала волшебника! — возмущенно отозвалась Флаттершелл. — Вот уж не думала, что первый блин окажется настолько комом, что его даже на помойку будет стыдно выбросить. Помяни мое слово, если нам не хватит времени, чтобы успеть туда, пару минут на серьезный разговор с тобой прямо здесь у меня обязательно отыщутся...

Словно бы в подтверждение ее слов природа, имевшая в этих областях весьма чувствительное отношение к сюжету и склонность к уцененным драматическим эффектам, отозвалась на ее угрозу далеким раскатистым рыком, напоминавшем скорее оркестр горных цепей, который отыскал себе приличного дирижера. Могло показаться, будто сама земля дрожит от таких ужасающих раскатов, но только до той поры, пока вы не понимали, что единственной дрожащей вещью остаются ваши копыта, ставшие на время съемной квартиркой для продрогшей души. Флаттершелл могла похвастаться тем, что на своем веку повидала множество леденящих кровь монстров. И, спасибо ее предкам и родовому наследию, позволявшему ей выходить из этих встреч не только живой, но и одержавшей верх, это до сих пор оставалось для кобылки самой главной причиной гордиться собой. Флаттершелл ни разу не дрогнула перед оскаленной пастью мантикоры, не отступила под колдовским взглядом василиска и не бросилась наутек при виде двенадцатиголовой гидры, испортившей ее четвертый день рождения и позже сильно пожалевшей об этом. Страх с самого детства был для нее всего лишь словом из пяти букв без всякого смысла, но сейчас Флаттершелл Отважная вдруг задумалась над тем, что с ним никогда еще не поздно познакомиться. О, нет, не то чтобы она и впрямь испугалась... Просто с каждым пони иногда случается, что его копыта примерзают к земле, а в сжавшееся сердце словно забивают ледяные гвозди, не дающие пошевелиться, но вряд ли стоит каждый раз паниковать и обзывать это всеобъемлющее и необоримое чувство страхом или леденящим ужасом. В конце концов, это всегда можно объяснить перепадами давления, низкими температурами или тем, что к вам с огромной скоростью приближается нечто, один мощный рев которого уже способен сбить вас с копыт, только и всего...

— Чт-то это? — прошептал волшебник, вперившись взглядом в небольшой холм, скрывавший от них источник звукового апокалипсиса. — Чем это м-может быть?

— Скорее всего лавина, — неуверенно предположил герой, к удивлению Старсвирла также сдавший передовые позиции на линии Отвага-Безрассудство. В его голосе уже не звучало былой твердости, да и крылья работали гораздо медленнее обычного, зато острие копья в его копытах начало поблескивать зловещим багровым цветом. — Или землетрясение, я слышал, на севере они случаются не так уж и редко...

— О, нет! — с ничем не прикрытой дикой радостью возвестило копье. — Ты ошибаешься, герой! Это не лавина, не оползень и даже не извержение вулкана. И даже не ураган, хотя верхний диапазон рева действительно схож, но на самом деле... Все гораздо, гораздо страшнее. Трепещите, смертные куски шерсти! Это — Йормунгард!

— Йормункто? — переспросила Флаттершелл, которой уже удалось взять себя в три копыта из четырех. — Это что, такой город?

— Нет, но с размерами ты почти угадала, — хищно сверкнуло копье. — А вот насчет всего остального... Да что говорить, сейчас вы и сами его увидите...

Гунгнир оказалось право — уже через пару учащенных проскоков крови по стынущим жилам в конце равнины показалась огромная туча снега, несущаяся прямо на героев. Белые клубы вздымались, казалось, до самых небес, и даже самое свирепое ледяное торнадо по сравнению с этим зрелищем было не опаснее взмаха крыльев бабочки в завинченной банке из-под маринада. А все потому, что внутри торнадо не проглядывают части чешуи, напоминающие щиты, не блестят остро отточенные клыки, напоминающие небольшие скалы, и не горят тревожным синим пламенем два гигантских глаза, напоминающие о том, что этим вечером Смерть не так уж и занят и всегда может добавить еще пару-другую планов в свое расписание.

Хвост, дробящий лед, вздымающий один белоснежный вихрь за другим, и взгляд, заранее пожирающий все в округе — именно таков был Йормунгард, Гроза Миров, Н'Зот Д'арт-аль, Враг Вселенной, Северный Гигантский Змей. Согласно паре легенд, у него было еще несколько интересных прозвищ, но Госпожа Эстетика строго-настрого запретила упоминать их до полуночи и в присутствии жеребят, из-за чего придется ограничиться этим списком, а так же упоминанием о том, что челюсти этой ползучей гадины могли перекусывать гранитные плиты, а, свернувшись калачиком, он мог обвить собой небольшую деревню. По счастью, ни крыльев, ни лап с острыми когтями, ни лишних извилин в его мозгу у Йормунгарда не водилось, что, впрочем, с успехом восполнялось способностью выдыхать жидкий азот и иметь броню, по прочности не уступающую алмазам. Предание гласит, что в давние времена он был заточен в северном море неизвестным героем с помощью флейты, ведра и тридцати опоссумов (история не сохранила все подробности) и с тех пор он семь сотен лет томился на морском дне, лелея в своем ледяном сердце жажду мести, которую, как известно, подают холодной. Было это правдой или нет, но спросонья Йормунгард не выглядел особенно дружелюбным, а при виде трех крошечных фигур пони и вовсе впал в чувство, которое начинается в паре тысяч шагов от грани раскаленной добела ярости.

Но самым страшным в нем было то, как он двигался. Он делал это быстро и расчетливо, извиваясь всем своим огромным телом, что позволяло ему преодолевать огромные расстояния, пока вы только начинали паниковать, и оказывался перед вам за мгновение до того, как вы готовы были умереть от страха. Но Сигурд не был бы собой, если бы позволил себе растеряться в решающий момент. Лишь только первое кольцо мышц исполинского змея пришло в движение, отчаянные искорки мысли заплясали в голове пегаса, пытаясь пробиться к спасительному плану.

Если бы у Сигурда была под копытом огромная и дисциплинированная армия, он, скорее всего, потерпел бы ужасное поражение. Если бы он приплыл сюда с целой флотилией напичканных оружием кораблей, у них не было бы ни единого шанса выстоять против змея дольше половины секунды. Если бы с ним отправился хорошо обученный отряд охотников на чудовищ, они были бы обречены на верную гибель. К счастью, всем, чем располагал Сигурд, были вспыльчивая кобылка и самый нестабильный из всех волшебников на свете, и с этими силами его безумный план вполне мог сработать.

Ведь если бы у героев не было бы заветного шанса в единицу на известное число, таких штук, как легенды, не существовало бы вовсе. Впрочем, с другой стороны, легенды хоть и остаются легендами, но в реальной жизни все обычно бывает намного сложнее...

— Ни шагу назад! — закричал Сигурд, исчезая в пелене вихрящегося снега. — В атаку! Это наш единственный шанс!

— А что если... — начал было Старсвирл.

— Нет! — отрезал Сигурд. — Никаких сомнений. Или вы хотите жить вечно?

— Ну, не знаю, я бы не отказался.

— Без страха! — воскликнул герой, не обращая никакого внимание на бормотание внизу. — Вперед к славе или смерти! С щитом иль на щите!

— А ведь был такой отличный день, чтобы не умереть... — поморщился Старсвирд. — Но если уж придется... За Юникорнию и теорию трансмутации! И пусть все запомнят нас такими!

— Вперед! — подхватила Флаттершелл. — Зададим ему жару!

И с этими воодушевляющими и определенно не самыми худшими кличами, которые издаются в самый безнадежный момент, три крохотных фигурке исчезли в белоснежных клубах бури, стремительно направляясь прямо в оскалившуюся тысячей бритвенно-острых зубьев пасть самой Смерти...

— Покажи мне их! — в ярости потребовал бард, когда картинка с огромным змеем в очередной раз подмигнула ему и исчезла насовсем. — Что с ними стало?

— Даже не знаю, — протянуло зеркало. — По-моему, там и так все понятно... Лучше посмотри, что я нашло сейчас. Кусок янтаря, застывший в куске янтаря! Правда здорово, а? Ему, должно быть, миллионы, если не миллиарды лет! Ну или пара дней, в этой ботанике я не очень-то разбираюсь...

— Хватит! — взорвался Бард. — Или я не знаю, что сделаю!

— И вправду не знаешь, — согласилось зеркало. — Как насчет того, чтобы ненадолго прилечь? У тебя, кажется, какое-то нервное расстройство, и небольшой отдых и вправду не помешает. Что скажешь?

Бард взвыл от бессильной ярости. Бард топнул копытом. Бард от злости замахал хвостом, уронив на пол небольшую ледяную вазу, стоявшую до этого на низком столике. Бард со странным выражением мордочки уставился на осколки. Бард широко улыбнулся.

— Эй, ты же не собираешься сделать это, верно? — забеспокоилось зеркало. — Я тебе еще пригожусь! Я могу показывать погоду, календарь, рассказывать шутки, петь песенки и даже будить тебя по утрам с опозданием всего в три минуты! Ай! Нет, прошу! Не надо!

— Верни. Их. — отчеканил бард. — Сейчас же.

— Да, сию же секунду, госп... — начало было подрагивать зеркало, как вдруг закашлялось и замолкло. — А вот и нет! Делай, что хочешь! Все равно у тебя ничего не получится.

— И сделаю, — пообещал единорог. — Кто же мне помешает?

— Ну, например... — зеркало выдержало значительную драматическую паузу. — Она!

Одновременно с последним словом окно в восточной стене разбилось, разлетевшись в воздухе тьмой-тьмущей одинаково изящных и острых осколков, а в комнату кубарем влетело странное существо, подкатившееся к ногам барда и прикрывшееся от его взора расправленным крылом слишком-уж-нежно-розового цвета. Когда же существо отвело его в сторону, бард увидел, что, во-первых, неожиданный гость оказался неожиданной гостьей, а во-вторых, более милого зрелища, чем ее испуганная мордашка, Барду в своей жизни видеть не доводилось. Даже учитывая то, сколько всего он видел в жизни, в особенности — маленьких котят. С клубками ниток. В лапах. И в собственной уютной корзинке. Короче говоря, зрелище было и вправду трогательным, и даже зловредное зеркало не смогло удержаться от вздоха умиления. А потом, когда первый шок прошел, Принцесса и Бард отшатнулись друг от друга и отскочили в разные углы комнаты, чтобы продолжать упорно и молча обмениваться недоуменными взглядами.

— Ну чего притихли-то? — осведомилось зеркало. — Неужто вы друг друга до сих пор не видели? Нет? А, точно... Простите, это был момент из будущего, я их иногда путаю... Жить в четырех измерениях, может быть и сложно, но попробовали бы вы существовать в пятидесяти семи одновременно, еще бы и не так заговорили...

— Мы друг друга знаем? — опешила Принцесса. Голос ее, отметил Бард, просто идеально подходил для пения в лесу вместе с разным мелким зверьем и подыгрывающими горными ручейками. Просто удивительно, насколько узок выбор Природы в подобных случаях. Принцесса, поющая суровым басом в компании щетинистых пахарей-земнопони, смотрелась бы, по мнению менестреля, куда оригинальнее. — Мы еще друг друга увидим?

— Ты умеешь показывать будущее? — в свою очередь уронил челюсть Бард.

— Ну да, а что? — осторожно поинтересовалось зеркало. — Но это, знаешь, скорее, не будущее, которое случится... Это больше похоже на будущее, которое может случиться, если случится что-то другое... И его увидишь только ты, а другие увидят... Ну, что-то свое... Как развилки в судьбе при выборе платья на вечер — никогда не знаешь, что тебе откроется, если выберешь красное, а не синее... Короче, ты ведь меня понял, да?

— Покажи мне, что будет, если я останусь здесь, — быстро попросил Бард, пока Принцесса не успела вставить ни единого слова. — Что случится, если я никуда не пойду? Что будет, если я и дальше задержусь в этом дворце? Что, если я, а не Сигурд, спасу Принцессу Лета?

«…Огромная бальная зала, гладкая словно замерзшее озеро и блестящая как бриллиант. Ледяные колонны поддерживают потолок, а дорога, выложенная причудливой замерзшей мозаикой, ведет к подножиям двух огромных тронов, на одном из которых восседает прекрасная и холодная, как далекая звезда, величественная Принцесса с инеистой гривой, а на втором — единорог в ледяной короне, глаза которого напоминают прозрачное голубое небо. За окном сколько хватает глаз простирается снежная равнина, и чувствуется, что целый мир подчиняется одному лишь слову царственного единорога. Он спокойно и гордо взмахивает копытом, и створки огромных створчатых дверей раскрываются, позволяя двум стражникам втолкнуть в залу старого, изможденного, голодного и продрогшего пони.

— Ваша Холодность, — один из стражников склоняется до самой земли. — Он пытался развести огонь вблизи вашего дворца, чтобы согреться. И растопил одну из ваших прекрасных скульптур.

— Я... Я не знал! — вырывается из их копыт поседевший пегас, кажущийся единорогу смутно знакомым. — Я не хотел!

— Это неслыханная дерзость, — Принцесса склоняется к единорогу, и ее копыто нежно касается его шеи. — Ну же, любимый, какую участь мы ему уготовим?

— Наказание должно быть только одно, — отвечает тот. — И этой карой может быть лишь...»

— Ладно, ладно, — беспомощно вскинул копыто Бард. — Все понятно. Так и знал, что не стоит лезть в это дело. Могло бы и не обобщать. А если я попытаюсь помочь своим друзьям?

— Да пожалуйста, — снисходительно хмыкнуло зеркало. — Гляди на здоровье.

«...Искрящиеся звезды на ночном небосводе. Снег, окружающий все, до чего только дотягивается взгляд. Небольшой холм возле которого множатся приземистые сугробы. Один из них приближается, и теперь можно увидеть торчащее из него копье. В двух шагах — искореженные части доспехов и обрывки шляпы, некогда принадлежавшей волшебнику. И силуэт огромного змея, что торжествующе возвышается на фоне ночного светила...»

— Эй, постой! — торопливо перебил бард. — Не так быстро! Покажи мне то, что случится, если я помогу им, и мы победим, а не эту бессмыслицу. Мы ведь можем даже одержать верх, верно?

— Хм... Нет, я так не думаю, — скучающим тоном сообщило зеркало. — Такого будущего я себе представить не могу, а это значит, что шансов у вас... Как это говорят в теплых странах? Днем в пожаре не сыщешь, вот. Вы обречены, ничем не могу помочь. Спасибо за внимание, мне пора. Приятно было познакомиться.

— Но ведь... — растерялся единорог. — Ты просто могло это выдумать!

— Да? — с сомнением уточнило зеркало. — И в чем же моя выгода?

— А с чего мне начать?

— А ну хватит! — топнула копытом Принцесса, неожиданно напомнив барду Сигурда. Да, у них и вправду было больше общего, чем могло показаться на первый взгляд, хотя бард все еще сомневался насчет их тихого совместного счастья. С такими характерами они либо проживут долгую и спокойную жизнь, либо оставят на месте этого мира безжизненную пустыню еще до конца своего медового месяца. Единорог от души понадеялся на первый исход. В этой Вселенной у него была еще парочка планов, и ему совершенно не хотелось отказываться от них из-за всяких пустяков навроде всепожирающего апокалипсиса. — Молчите, вы, оба! Кто-нибудь наконец объяснит мне, что тут вообще происходит?

— Проникновение со взломом материи и пространства, порча чужой собственности, — с упоением принялось перечислять зеркало. — Угроза физической расправы над предметами интерьера, абсолютный эгоизм...

— Я просто случайно сюда попал, — заверил Принцессу Бард, пытаясь встать между ней и болтливым куском льда. — Мы с моими друзьями решили вас спасти из, ну, знаете, томительного плена, однако, я вижу, вы и сами тут неплохо справляетесь, так что я, наверное пойду...

-...Непроходимая глупость, полное невежество, грубость в общении с неодушевленными объектами, неприкрытое хамство...

— Нет, нет, стой, — шагнула к нему Принцесса. — Не уходи, мне нужно столько всего тебе рассказать... Кстати, а где тогда твои друзья?

— Отрицание своей вины, игнорирование частной жизни, оскорбление личности...

— Сейчас они... немного заняты, — осторожно подбирая слова, сообщил ей Бард. — Вряд ли они появятся здесь скоро.

— Последнее слово — лишнее, — на миг прервалось зеркало. — Порицание основ общения, надругательство над сутью диалога, частое использование избитых фраз...

— Замолкни! — одновременно воскликнули Принцесса и единорог. Последний, правда, как творческая личность, употребил для этого более красное словцо. Настолько красное, что розовая шерстка на щеках царственной особы невольно стала пунцовой.

— Покажи мне его спутников! — потребовала Повелительница Лета. — Немедленно.

— Ну хорошо, хорошо, — пробурчало зеркало. — И что с вами такое сегодня со всеми творится? Ума не приложу...

Изображение зарябило, и вместо своей знакомой мордочки, бард вновь увидел ту же самую равнину, что и в прошлый раз. Змей никуда не делся, и все так же продолжал метаться то в одну сторону, то в другую, но вот три крохотных фигурки, бард так и не смог разыскать. Он жадно всмотрелся в пейзаж, напрягая все диоптрии своей внимательности, чтобы заметить хоть какие-то признаки жизни, что, учитывая размеры змея и длину его зубов, с каждой секундой казалось все невероятнее.

— Прости что отвлекаю, — шепнула ему на ухо Принцесса. — Но меня все беспокоит один вопрос. Скажи, давно он за тобой ходит?

— Кто? — бард оглянулся по направлению взгляда аликорна, но так никого и не увидел. — Кто должен за мной ходить?

— ЗДРАВСТВУЙТЕ, ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО. ПРОШУ, НЕ ОБРАЩАЙТЕ ВНИМАНИЯ. Я ТУТ ПО РАБОТЕ.

— А, ясно, — кивнула Принцесса. — Никаких проблем, продолжай.

Бард кивнул в ответ, и списал все это на ее причуды. Сейчас у него совершенно не было времени, чтобы забивать голову подобной чепухой — Сигурд все никак не желал находиться, и надежда на его спасения уже начала таять, как забытое в пустыне мороженое. Однако, у барда всегда оставался шанс пойти по первому пути, который показало ему зеркало, и эта мысль на какое-то время даже ему понравилась... Но, нет, поступить так он бы просто не смог. Бросить друзей, чтобы стать властелином мира... Полный абсурд. Ха! Какая глупость... Но, надо признать, это до ужаса притягательная глупость... Бард поколебался. В конце концов, он до сих пор не смог их увидеть, и, возможно, зеркало не так уж и ошибалось... А мир был таким большим...

Нет! Менестрель нахмурился и отвесил себе моральную затрещину. Они ведь проделали вместе такой долгий путь, встретили столько опасностей и стали за это время действительно нечто большим, чем просто группа пони, объединенных контрактом и равными долями в добыче. Бард не мог просто так об этом забыть. Но на одной чаше весов лежала дружба, а на другой — целый мир, выбор был просто мучительным, и бард уже... Погодите-ка... Этот паршивец задолжал ему лютню! Бард решительно стиснул зубы и выгнал образ удобной подушки для трона из своего воображения. Абсолютная власть, конечно, хороша, но его лютня остается его лютней, и простить этого он не мог. Ни за что.

— Ага, вот они! — торжествующе вскричал он, разглядев наконец три силуэта, прижавшихся к основанию холма. — Они живы! Живы! Ну, Сигурд, ну молодец! Только посмей там помереть, я тебе потом такое устрою...

— Этот пони... — вздрогнула Принцесса. — Я его знаю...

— Да кто его не знает? Это ж величайший герой за последние четверть Вечности из всех, что топтали копытами эту землю, — радостно поддержал бард. Счастье от увиденного ненадолго вклинилось в работу шестеренок его разума, и они не сразу смогли выдать ему здравую мысль. — Гм... Что? Откуда?

— Я... Видела... Видела его во сне... — Принцесса нахмурилась, словно воспоминания давались ей с трудом. — Ему было предначертано... Предназначено... Рекомендовано... Нет, все не то. А потом пришли они... Они? Они сказали, что я должна забыть... Не думать... Не чувствовать... Ничего... Что же было дальше? Я должна вспомнить... Должна...

Голос Принцессы с каждым словом становился все тише, но бард уже не обращал на это никакого внимания — его больше занимало то, что происходило с ее прелестными копытцами. Конечно, они и раньше привлекали его внимание, но как только вверх по ним начали взбегать тонкие ветви морозного узора, а шерстка Принцессы стала вдруг стремительно белеть, они просто-напросто овладели всеми его мыслями. В основном теми, что советовали ему тут же прыгнуть в окно. После полета длиною в пятьсот шагов и последующего свидания с землей все-таки появлялись те кто, мог рассказать о своей удаче, а вот после встречи с Ледяной Принцессой таких счастливчиков до сих пор не находилось. Бард пошевелил мозгами. Возможно, у него есть шанс, что Принцесса Лета все-таки возобладает над своим зимними воплощением, и все закончится хорошо и, вероятно, даже еще лучше, чем если бы... Нет, наверное, стоит уже начать подыскивать сугроб помягче. Гравитация редко дает второй шанс.

Принцесса тем временем словно замерла на месте. И бард, бросив на нее прощальный взгляд, не замедлил поступить точно так же.

С каждым мгновением она изменялась все больше — окрас ее превратился из розоватого в белоснежный, копыта и шею окутала тонкая корка льда, словно изображая положенные ей регалии, грива сменила свои веселые летние тона на морозное дыхание суровой зимы, а вместо задорного огонька в глазах загорелось холодное пламя лютых северных земель. А на ее голове топорщилась своими острыми пиками корона из чистого льда. В этот момент она была прекрасна. Так прекрасна, как могут быть прекрасными немилосердные снежные лавины, как поражают своей величественностью глубокие обледеневшие пропасти и как восхищают снежные венцы гор, в любой момент готовые похоронить под собой слишком уж засмотревшихся путников. Ее красота казалась притягательной, как пламя мирового пожара для мотылька-пиромана, с той лишь небольшой разницей, что была обжигающе-холодной.

Не в силах оторвать от нее глаз, единорог как зачарованный стоял и дожидался ее малейшего движения, единственного слова, которое донесется из ее уст. Он ждал, позабыв обо всем, что до этого занимало его мысли, и теперь внимал неторопливому ходу времени в надежде на то, что прекрасная Принцесса подарит ему всего лишь один взгляд из-под своих чарующих ресниц... Но та стояла, недвижимая и прекрасная, и ни однако признака жизни не было заметно в ее остекленевших от мороза сапфировых глазах. Чары ее облика наконец оставили барда, и тот, пребывая под странной смесью восторга, озадаченности и первых симптомов психического расстройства, сделал то, что у него получалось в подобных ситуациях лучше всего.

Бард запел.

И песня его, подхваченная ветром, унеслась далеко в бушующую беспощадной метелью ночную тьму...

— Долго еще? — выдавила из себя Флаттершелл, порядком подуставшая от бесконечной скачки по изрытой их копытами снежной равнине. Первоначальная тактика победы над змеем в виде самоубийственной атаки полностью провалилась, и теперь смелые герои с горящим огнем храбрости и безудержной отваги в глазах то и дело сновали от укрытия к укрытию, стараясь не попасть под тысячепудовый хвост ледяного змея. Не то чтобы эта тактика не давала никаких плодов, нет. Напротив, было заметно, что змей порядком утомился и вскоре упадет без сил, что было героям только на копыто. Если, конечно, не брать во внимание того, что они и сами едва держались на ногах и вряд ли бы смогли сделать со змеем хоть что-то, даже будь он привязан к земле и одет в самый безопасный на свете намордник — запас энергии в существе длиной в сотню пони все-таки был больше, чем в одной кобылке длиной всего лишь в одну кобылку, и это не могло их не печалить.

Тем не менее, герои все еще не сдавались. Хотя бы потому, что сдача и полное поражение для них означали одно и то же.

Еще в самом начале битвы они чувствовали, как дюжина дюжин пар сапфировых глаз наблюдает за каждым их движением и ловит каждую их ошибку с мрачным удовлетворением — почти все виндиго собрались на этой части равнины и со слегка примороженным подобием интереса следили за бушующей схваткой. Даже когда битва решила превратиться из яркого фейерверка героизма вперемешку с чудовищностью и магической флористикой в однообразные перебежки от одного холма до другого, виндиго не оставили своих мест. Они наблюдали и ждали, не испытывая никакой скуки — духи просто не знали, что это такое. Кстати говоря, к жалости они относились точно так же, так что шансы Сигурда и компании на выживание даже в случае победы над Йормунгардом находились гораздо ниже нулевой отметки. Стоит ли говорить, что и со Справедливостью виндиго тоже общались не слишком-то часто?

Как бы то ни было, Сигурд был жив. Был жив, несмотря на усталость, валившую с ног не хуже перебродившего сидра. Был жив, несмотря на холод, в котором мороженое могло запросто растаять из-за того, что в этих местах больше напоминало горячий суп. Был жив, несмотря на то, что клыки змея достигали длины тела пегаса с хвостом, но были при этом гораздо острее. И будет жить дальше, несмотря на все это. Вопрос был только в том, насколько долго.

Старсвирл забился поглубже в склон холма и с грустью посмотрел на то, что осталось от его шляпы. Весь бой он выпускал в змея самые мощные свои заклинания, начиная от импровизированного “Огненного Смерча” и заканчивая хорошо знакомым ”Тройным букетом маргариток с тюльпаном”, но особого эффекта это не возымело. Змей стал немного более обугленным, слегка приукрашенным и разозлившимся в сотню раз сильнее чем раньше, в основном из-за симпатичного венка, украшавшего теперь его шею, в то время как Старсвирл погрустнел и полностью утратил всякую надежду на выполнение хотя бы пятой доли своего списка. Которой, впрочем, у него и раньше было не так уж и много.

— Значит, это все? — всхлипнул он. — Вот так все и закончится?

— О, нет, — утешила его Флаттершелл. — Все закончится вовсе не так. Например, мы успеем доскакать до следующего холма, потом выбраться и из него, чтобы скакнуть еще на пару горок, а в конце концов нас сожрет эта громадина... Или мы все замерзнем гораздо раньше.

— Ох, спасибо, — разочарованно поблагодарил единорог. — Ты умеешь утешать как никто другой.

— И в чем же тогда смысл? — бесцветным голосом произнес Сигурд. — Зачем было все то, что случилось до этого?

— Это было самое лучшее приключение в моей жизни, — честно ответила кобылка. — Такое будет трудновато повторить.

— Это точно, — слабо улыбнулся волшебник. — Если на то пошло, то я очень рад, что встретился со всеми вами. Да, даже с тобой, Флатти. Это было невообразимо здорово, лучше и представить себе нельзя.

— НУ, ЕСЛИ УЖ НА ТО ПОШЛО, МНЕ ТОЖЕ ПОНРАВИЛОСЬ, — нехотя признался странный голос, идущий откуда-то из капюшонистой тени. — ТОЛЬКО БЫ ФИНАЛ НЕ ПОДВЕЛ.

— Спасибо вам, что пошли за мной, — повернулся к друзьям пегас. — Это многое для меня значило тогда, но сейчас это стало чем-то гораздо большим. Такое чувство, будто наша дружба согревает сердце... Такое чувство, будто я могу видеть красоту чистого неба и искрящегося снега... Будто вот-вот случится нечто невообразимо чудесное. Я прямо-таки слышу хлопанье крыльев этого самого чуда за моим хвостом! Хм... А вот это действительно удивляет...

— Но все ж еще не так, как то, что совершил в дороге Сигурд Храбрый в стремлении попасть на остров сей, — поправил его незнакомый морозный голос. — Мне до сих пор не верится, что здесь вы и сюда вы добрались...

Сигурд неверящим взором уставился перед собой. На землю перед ним, взмахивая огромными крыльями, медленно опускалась Принцесса с белой шерстью, кристально-голубыми глазами, короной из чистого льда и бессознательным бардом в копытах. Она мягко спланировала вниз и аккуратно положила барда на землю, а затем сделала шаг в сторону Сигурда, расправив белоснежные перья и не оставляя заднему фону никаких шансов повлиять на ход событий.

Метель, ледяной ветер и огромный змей внезапно притихли.

— Что ты с ним сделала? — грозно нахмурился Сигурд. — Отвечай, ледяная ведьма, или поздороваешься с моим копьем!

— Здрасьте, — вежливо добавило Гунгнир. — Будем знакомы.

— Считает он, что вред мне сможет причинить? — смех Принцессы был подобен звону разбивающихся сосулек. — Ох, как ошибся ты! А твой сподвижник, коль желаешь знать, в порядке полном, да вот только не проснется. Покуда, впрочем, я того не пожелаю.

— Немедленно расколдуй его! — потребовал Старсвир, загоревшийся неожиданной икрой смелости пони, уже висящего над водопадом и уверенного в том, что аллигаторов внизу бояться уже и не нужно.

— И говори нормально! — добавила от себя Флаттершелл, гневно мотая хвостом. — Твоим напевом нам лапшу на уши не развесить, так и заруби на носу. У нас, знаешь ли, уже есть опыт...

— И где Принцесса Лета? — гневно топнул копытом Сигурд. — Отвечай! Куда ты ее заточила?

Вместо ответа Повелительница Зимы рассмеялась вновь и взмахнула своей гривой, рассыпав вокруг сотню сверкающих снежинок. Они разлетелись от нее во все стороны вокруг и на несколько мгновения воспарили в воздухе, чтобы затем опуститься на землю и засиять холодным светом далеких звезд. А после этого каждая снежинка на секунду погасла, и в следующее мгновение на месте каждой из них стояло злобное воплощение трех четвертей снежного ужаса и еще трех — ледяной злобы, с ненавистью глядящее на прижавшихся к склону холма героев.

— Моя Принцесса, — почтительно склонилась одна из них. — Мы вновь откликнулись на ваш зов и готовы выслушать новый приказ нашей великой повелительницы, да не растают ее льды еще десять тысяч лет.

— Вы готовы исполнить мои повеления? — нахмурилась Принцесса. — Тогда почему эти герои стоят сейчас здесь и передо мной, когда не должны были выдержать встречу с вами? Почему мой ледяной змей так долго пытается закончить ваше дело, когда ему давно предписано было отправиться в поход до самого края теплых стран, неся хлад и ледяной покой всему живому? Почему все так, а не иначе?

— Мы сожалеем, моя Принцесса, — виновато склонился виндиго. — И осознаем свою ошибку. Клянемся, такого больше не повторится.

— Тогда ответь мне еще на один вопрос, мой верный подданный, — после небольшой паузы продолжила Повелительница Холода. — Позволим ли мы герою узнать то, что он пожелал, чтобы его конец был еще более трагичным? Скажи ему, что же на самом деле случилось с Принцессой Лета.

Виндиго заколебался. По его морде проскользнула тень сомнения. Его копыта неподвижно врылись в снег. Существо, которое в принципе не способно испытывать благоговейный ужас ради самосохранения, сейчас было близко к тому, чтобы перескочить пару эволюционных ступенек, отделявших его от этого полезного навыка, без всяких лишних задержек.

— Что с ней стало? — Принцесса тем временем продолжала наступать. — В кого вы ее превратили? Ну же, скажи ему все. Почему вы пришли сюда? Что вы ей пообещали? Что вы от нее потребовали, ничего не отдав взамен? Вы думали, что она будет слепо подчиняться вашему плану, желая получить власть над всеми пони, чтобы править справедливо и мудро? А что на самом деле? Хлад и ледяная погибель всему живому, тысяча лет мороза и снега! О чем вы только думали? Ни одна Принцесса никогда не будет послушной марионеткой в чужих копытах. Ну же, скажи ему. Скажи мне! Сейчас же! — воскликнула Принцесса, и по ее щеке скатилась первая холодная слеза. — Скажи! Почему? Зачем все это? За что? Вы заставили меня забыть! Забыть все, что я знала и любила! Забыть все, чем я жила! Зачем ты это сделал? Сначала любовное зелье, эта ужасная ложь, которая сгубила мое королевство, а теперь снова обман? Отвечай! Отвечай своей Принцессе!

— Госпожа, — виндиго отступил на шаг. — Одумайтесь... Вы совершаете огромную ошибку, ведь мы сделали для вас столь многое...

— Ответь. Мне. — глаза аликорна полыхнули сапфировым пламенем. — Сейчас же!

Сигурд изумленно уставился на картинку, которую его воображение не смогло бы нарисовать даже в самых смелых красках. Еще минуту назад он был уверен, что его участь предрешена, но сейчас его злейшая противница вдруг оказалась не только его союзницей, но и той, которую он поклялся спасти, из чего выходило, что его геройский разум окончательно запутался и переключился на более простую программу действий.

— Приготовиться! — скомандовал он. — Возможно, что сейчас станет жарко.

— Скорее бы, — кивнула Флаттершелл, зябко поежившись от холода. — Мороз мне уже порядком надоел.

Тем временем бард, про которого все уже давно благополучно позабыли, приоткрыл один глаз и огляделся. В предстоящей схватке его позиция была самой наилучшей — напасть на него никто и не подумал бы, зато он мог обозревать весь ход действия и смыться в подходящий момент, что заставила барда засомневаться в правильности своего следующего поступка. Но план, который они разработали за время полета до этого места требовал от него на мгновение забыть о себе любимом и помочь спасти небольшой мирок в количестве одной штуки. Что было не так-то и просто сделать. Бард едва слышно пробормотал что-то сквозь стиснутые зубы, и, собрав в копыто всю свою волю и желание еще разок попасть хоть в какую-нибудь приличную таверну, резким рывком вскочил на все четыре ноги.

— Старсвирл! — крикнул он, отправив волшебника за грань его способности к удивлению. — Лови!

С этими словами свиток, до этого мирно дремавший в копытах барда, а затем перескочивший к нему в зубы, полетел к волшебнику и по счастливой случайности успешно достиг цели, повиснув на его роге. Старсвирл стряхнул кусок бумаги, внимательно на него посмотрел и охнул.

— Так вот, как это делается! — торжествующе заявил он. — Заклятие паралича! И без всяких там маргариток... Ну, держитесь теперь, снежные духи. Мы вам такое устроим! Гм... Устроим ведь, а?

Сигурд молча кивнул. Его глаза светились абсолютной решимостью, а копье праведно рассекало налетающий ледяной ветер. Сейчас его не смогло бы остановить ничто на свете, включая даже внезапную кончину — под напором такого взгляда сам Смерть подумал бы дважды перед тем, как подойти к нему поближе и начать расчехлять свою косу. К счастью для мрачного жнеца, Смерть этот взгляд видеть не мог, потому что находился в трех шагах за хвостом пегаса и преспокойно читал какой-то бульварный романчик на импровизированной ледяной раскладушке. Не так уж и грозно, чтобы вводить героев в состояние трепещущего ужаса, но довольно близко, чтобы потом можно было говорить, что Смерть все время дышал им прямо в загривок. Тем более, что тянуться до косы, если что, совсем не так долго, как вы могли бы подумать...

Но Сигурд не думал об этом. В тот миг весь его разум, словно слившись с жаждой битвы его оружия, перешел на острие копья и глядел только на стоящего перед ним виндиго. Принцесса Зимы, Старсвирл, духи холода и даже бард замерли неподвижно, без единого шороха уставившись друг на друга и ожидая, чье же копыто сделает первый шаг.

Долго ждать им не пришлось.

Первая магическая вспышка, и былое спокойствие моментально растворилось, уступив свое место раздору жаркой (в данном случае — слегка примороженной) схватке и боевому раздолью, а также Славе, Чести и всем прочим словам на большую букву, о которых так любят потолковать, вспоминая подобные мгновения. На самом же деле в ту минуту перед мордочкой каждого из героев стоял враг, которого необходимо было победить любой ценой, ведь цена за поражение в любом случае окажется гораздо большей.

Рог Принцессы Зимы отправил первый голубоватый луч навстречу прыгнувшему виндиго, и тот растворился в снежно-белой дымке. Старсвирл, не теряя ни секунды, навел парализующее заклятие на копья своих товарищей, и отважно бросился на стоящего рядом духа, сцепившись с ним в отчаянной и весьма эффектной магической дуэли. Сигурд и Флаттершелл, словно сговорившись заранее, вихрем ворвались в строй врагов и начали разить их направо и налево, вперед и назад, вверх и вниз, а также во всех прочих доступных направлениях, оставляя за собой целую аллею застывших полупрозрачных фигур. Бард... Бард тихонько сделал шаг назад и попытался отойти от кипящей схватки — свое дело в ней он уже сделал, а из оружия у него все равно оставались лишь собственная смелость и удача, причем запас того и другого у него определенно подходил к концу, так что единорог попросту решил никому не мешать и посмотреть за ходом сражения с самого удобного ряда.

— ВПЕЧАТЛЯЕТ, ПРАВДА? — поинтересовалась возникшая непонятно откуда фигура пони в черном плаще с огромным капюшоном. — ОСОБЕННО ЭТО ЗАКЛИНАНИЕ ПРИНЦЕССЫ. ДОВОЛЬНО ИНТЕРЕСНЫЙ ХОД. ОНА СПОСОБНА ОДНИМ МАНОВЕНИЕМ РОГА ИЗГОНЯТЬ ВИНДИГО В ЛЕДЯНУЮ ТЮРЬМУ, ИЗ КОТОРОЙ ОНИ ЕЩЕ ДОЛГО НЕ ВЫБЕРУТСЯ, И УЖ ТОЧНО НИКОГДА НЕ ВОССТАНОВЯТ ВСЕХ СВОИХ СИЛ. ВЕСЬМА РАЗУМНОЕ РЕШЕНИЕ, КАК ПО МНЕ. ХОТЯ ЕСЛИ БЫ ОНА НЕ ТРАТИЛА СТОЛЬКО УСИЛИЙ НА СПЕЦЭФФЕКТЫ, РЕЗУЛЬТАТ МОГ БЫТЬ ГОРАЗДО ЛУЧШЕ. А ТЫ ЧТО ДУМАЕШЬ?

— Я... э-ээ... — невпопад начал бард, не до конца уверенный в своей ужасной догадке. — А ты, часом, не Смерть?

— ОН САМЫЙ.

— Ну... Тогда... Гм... — поежился единорог. — Рад знакомству. Меня, кстати, зовут...

— Я ЗНАЮ. — кивнул Смерть. — ХОЧЕШЬ НЕМНОГО КУКУРУЗЫ?

— О, да, спасибо. Не откажусь.

— ОТЛИЧНОЕ КОПЬЕ У ЭТОГО ПЕГАСА, — заметил странный собеседник барда.

— Да, — согласился менестрель. — Хотя с его манерой говорить все нервы себе можно вымотать до смерти. Без обид.

— БЕЗ ОБИД. А ЭТОТ ВОШЕБНИК, КСТАТИ, — с удовольствием продолжил комментировать необычный знакомец, — ОЧЕНЬ ДАЖЕ НЕПЛОХ, ЕГО ИМПРОВИЗАЦИИ ПРОСТО ПОРАЖАЮТ, ДАЛЕКО ПОЙДЕТ. НЕТ, НУ ТЫ ВИДЕЛ? ОН ТОЛЬКО ЧТО ОПУТАЛ ВИНДИГО ВЕНКОМ ИЗ ГОРНЫХ ОДУВАНЧИКОВ. КТО ЕЩЕ СПОСОБЕН НА ТАКОЕ В НАШИ ДНИ? ХОТЯ КОБЫЛКА ТОЖЕ НИЧЕГО. ЗНАЕШЬ, ЕСЛИ ЕЕ ПОТОМКИ УНАСЛЕДУЮТ ХОТЬ ЧАСТЬ ЕЕ ХАРАКТЕРА, Я НЕ ЗАВИДУЮ ВСЕМ ЖИВОТНЫМ В ОКРУГЕ. ТЫ ТОЛЬКО ПОСМОТРИ НА ЭТОТ ФИНТ КОПЬЕМ. СРАЗУ ВИДНА РАБОТА ИСТИННОГО МАСТЕРА, ОГРАНЕННАЯ БЕЗГРАНИЧНОЙ ЯРОСТЬЮ. ТЫ УЖ МНЕ ПОВЕРЬ, Я ИХ ТАКИХ МНОГО ВИДЕЛ.

— Охотно соглашусь, — кивнул Бард, весь поглощенный развернувшимся перед ним зрелищем. — Передай еще пакетик, пожалуйста. Спасибо.

— НЕ ЗА ЧТО.

На снежной поляне тем временем древний и злобный лед схлестнулся в жестокой сече с пламенем праведной отваги. Один за другим виндиго замирали от прикосновений зачарованных копий пегаса и кобылки, падали, оплетенные заклинаниями Старсвирла, и, обездвиженные и неспособные отразить атаку, с горестным воем попадали под изгоняющее заклинание Принцессы. Без ее поддержки, их силы были не так уж и велики, и в конце концов, когда первый луч Солнца коснулся замерзшего гребня самой высокой скалы острова, на всей поляне не осталось ни одного духа хлада и мороза. Все было кончено. И лишь последний отголосок обещания скорой мести напоминал о том, что еще пару мгновений назад именно на этом безымянном клочке замерзшей земли целый мир избежал судьбы быть превращенным в огромную глыбу льда. Или даже чего похуже.

— Мы победили! — радостно вскричала Флаттершелл, когда в последнем всполохе голубоватого пламени исчезло всякое упоминание об их ужасном враге. Ее радостный клич тут же подхватили все остальные. — Победа за нами! Да здравствует Сигурд! Да здравствует Принцесса Зимы и Лета!

Принцесса скромно улыбнулась. Ей не верилось, что после всего того, что она совершила, пони смогут простить ее и назвать своим другом, и благодаря этой мысли лед, столько лет сковавший ее сердце, растаял безо всякого следа. Принцессу ждала новая, счастливая жизнь вместе с пони, который молча любовался ею глазами, светящимися от счастья.

— Я люблю тебя, — едва слышно прошептал Сигурд. — Даже такой.

— В теплые времена года я вновь становлюсь прежней, — поведала ему Принцесса, чувствуя, впрочем, что это не так уж и важно. — Хотя какая разница? Я люблю тебя, мой герой. Больше всего на свете...

Он сделал шаг вперед. Она подошла к нему. Он вновь взглянул ей прямо в глаза. Она улыбнулась. Его глаза засверкали чистой радостью. Она начала наклоняться...

— Кха-кха-кха! — сухо прокашлялся Старсвирл, ударом копыта об землю забивший последний гвоздь в лодку, на которой из этого места неожиданно уплыла вся романтика. — Я, конечно, за вас очень счастлив, но, знаете ли, у вас впереди еще целая вечность в любви и радости, а прямо сейчас секунду у нас тут есть гигантский ледяной змей. Он, говорят, даже способен уничтожить мир-другой, если будет не в настроении, помните? Не сказать, что это было настолько важно, чтобы я вас отвлекал в такой момент, но если вы вдруг об этом забыли...

— Нет, — кивнула Принцесса, в голосе которой шелковая нежность уступила место твердости закаленной стали. — Не забыли. Бард, ты помнишь наш уговор.

Бард склонил голову в знак согласия. Под удивленные взгляды всех остальных он прохрустел через высокие сугробы к лежащему рядом с пегасом волшебному копью и поднял его в воздух. Выдержав небольшую драматичную паузу, включающую в себя традиционные полуприкрытые веки, напряженный вздох и двадцать секунд томительной интриги, он обвел глазами всех собравшихся и заговорил.

— Друзья мои, — начал он, отыскав в своем театральном арсенале самую героическую позу. — Мы пережили с вами многое. Нет числа трудностям, которые встали на нашем пути. Нет числа опасностям, что мы преодолели. Нет числа тем моментам, которые я предпочел бы вообще не вспоминать с утра пораньше, особенно тот, ну вы знаете... Но, к чему же я все это говорю? А к тому, что все эти вещи вовсе не самое главное. Главное — это то, что мы получили. Нашу общую историю, достойную войти в легенды и остаться среди них навсегда. Старсвирл, ты и вправду великий волшебник, я в тебе ни секунды не сомневался. Все, что тебе нужно — это найти свой собственный путь и следовать ему, несмотря ни на что. Только, очень тебя прошу, не продолжай экспериментировать с тем заклинанием, которое ты планировал использовать вместо кетчупа, меня от него до сих пор в дрожь бросает... Флаттершелл. Ты — самая храбрая кобылка из всех, что я встречал. Я никогда не забуду всех наших споров, уж поверь мне. Буду согреваться воспоминаниями о них, если так и не найду в себе сил прикупить камин. Не забывай и ты меня. Сигурд. Принцесса. Я долго думал над тем, что сказать вам, но... Я думаю, что память потомков об этом подвиге будет говорить сама за себя. А пока что... Живите счастливо. Удачи вам всем.

— Какая замечательная речь, — печально лязгнула доспехами кобылка. — Но... Она ведь не прощальная, правда? Я хочу сказать, у нас еще вроде как есть обратный путь и все такое... Ты просто не можешь не поехать с нами!

— Ну конечно же, дорогая моя, — обворожительно ухмыльнулся Бард. — Просто сказал пару слов на всякий случай. Понимаете ли, там сейчас змеюка, которая весит миллион пудов и готова в любой момент выйти из-под чар Принцессы, чтобы закусить парой-другой охлажденных материков. А мне всего-то и нужно успеть до нее вовремя, найти ее уязвимое место и попасть туда копьем, чтобы она так и не проснулась еще пару миллионов лет. Магия копья сольется с внутренней магией змея и то превратится в исполинское мороженое, а все остальные будут счастливы. Проще не бывает, сами видите. Так что прости Сигурд, но это моя работа. Ты и так достаточно рисковал, тем более, что...

“Тем более, что ты знаешь, как все закончится, если он пойдет туда, — продолжил внутренний голос барда. — Такие легенды не любят скучных концов.”

— Что и тебе должно достаться немного славы, — пегас понимающе похлопал его по спине. — Принцесса только что сказала мне о вашем договоре, и я не буду против твоего небольшого подвига. Но только в том случае, если ты пообещаешь нам вернуться. А ты ведь пообещаешь, правда?

— Правда? — Старсвирл недоверчиво посмотрел на барда.

— Обещаешь? — эхом отозвалась кобылка.

— Обещаю, — уверенно произнес бард. — Обещаю.

Он отвернулся, и поскакал прочь, чтобы не видеть их преисполненных надежды взглядов, внимательно уставившихся на его хвост. Только тогда, когда он отдалился от них на достаточное расстояние, его копыта позволили себе немного замедлить темп, а в мысли наконец-то пришло осознание того, что именно ему сейчас придется совершить. И что же ожидает его на самом деле...

”- Почему? — потребовало ответа Гунгнир. — Почему ты не сказал им правды?”

“- Потому... — мысленно ответил единорог, медленно подбирая слова. — Потому что они и сами ее прекрасно знают...”

И, смело устремив свой взор вдаль, бард бросился к горизонту — туда где его поджидал сам Смерть, закованный в тысячи кусков бронированной чешуи и грозно раскрывший свою пасть, полную бритвенно-острых зубьев.

И пасть эта была вовсе не такой уж и неподвижной...

Снова в огромном камине горел огонь и снова на деревянных стенах отсветы пламени танцевали сумасшедшую кадриль с легкими вкраплениями каким-то образом затесавшейся мазурки. Дом Сказительницы оставался точно таким же, каким он был в прошлый раз, но дух изменений чувствовался в каждом новом глотке воздуха. Незримо они витали вокруг, задевая самые тонкие струны реальности, и внося в тихую мелодию бытия едва заметные нотки перемен. Даже самый искушенный и внимательный наблюдатель не определил бы сразу, что же такого особенного таилось в старой знакомой картине мироздания, если бы...

Если бы не открыл глаза и не увидел бы гигантский гобелен, украшавший западную сторону здания. Он был настолько большим, что не заметить его было просто невозможно, а пытаться разыскать отличия между помещением, в котором гобелена еще не было, и его нынешней вариацией было все равно, что искать выпавшую медную монетку среди всякого золотого мусора из древней сокровищницы. И тем не менее, у барда получилось игнорировать его существование аж целых три попытки встать на копыта и двадцать ударов сердца, полных удивления от происходящего, пока до него наконец не дошло, что ветер перемен не просто обдувает его мордочку легкими намеками, а несется прямо на него ураганом фактом, сметающим все сомнения на своем пути.

Он снова вернулся в начало повествования. И начало это случилось намного позже конца.

— Браво, браво! — за хвостом Барда послышались негромкие аплодисменты. — Прими мои поздравления, знакомец, теперь я вижу, что ты и впрямь настоящий бард.

— Я — настоящий бард? — переспросил единорг, еще не до конца понимающий, что именно произошло. — Да какая кому разница? Где Сигурд? Где Флаттершелл и Старсвирл? Что случилось со змеем? С Принцессой? Почему мне так хочется клубничный торт, в конце-то концов?!

— Терпение, мой друг, терпение, — вскинула копыто Сказительница, которую на фоне огня почти нельзя было разглядеть. — Взгляни на гобелен, и ты найдешь ответы на все свои вопросы. Кроме, пожалуй, того, который о клубничном торте. Тут я тебе ничем помочь не смогу.

Бард помотал головой, пытаясь избавиться от воспоминания о змеиных зубах, не видавших щетки или зубной нити с самого начала времен, и сосредоточился на вышитых картинах. Он сразу же узнал Сигурда, стоящего рядом с его кораблем, Старсвирла и Флаттершелл, встречающих странную пони в лесу, воронов, глядящих на далекий ледяной, и, наконец, одинокую фигурку пони, бросающуюся навстречу огромному синему пятну, которое почему-то казалось слишком уж зубастым и смертоносным. А потом была пышная свадьба, застолье и счастливое возвращение домой. Но только не для барда — для него дело закончилось всего лишь синей вспышкой, после которой гобелен немного потерял в цвете, но затем вновь преобразился, показав ту же самую комнату, в которой бард стоял в эту самую секунду... Вся история его приключения развернулась перед единорогом, в течение полутора стен повествуя о том, что и так прекрасно отложилось в его памяти. И это просто не могло не завораживать.

Когда он наконец выдохнул, Сказительница позволила себе улыбнуться.

— Но как? — опешил Бард. — Как это могло получиться? Я ведь не видел этого гобелена раньше, тем более, что этой легенды и вовсе не...

Вместо ответа кобылка приложила копыто к губам, заставив барда прерваться, и жестом указала ему на начало гобелена.

К удивлению барда, история стартовала вовсе не с того момента, как корабль Сигурда покинул гавань Фоста. Не изображение того, как Принцесса Лета принимает из копыт Принца любовное зелье украшало первую часть огромного полотна, нет. Самое шедевральное воплощение истории, которое только бард видел в своей жизни, начиналось с одной застрявшей телеги и двух пони, наполовину увязших в грязи. В одном из них Бард узнал старого извозчика, тащившего свою телегу всю дорогу до Фоста и преподавшего ему несколько полезнейших уроков по словообразованию, а вот в другом...

Не может быть, — охнул бард, вглядываясь в знакомые черты самого себя. Пламя в камине взметнулось вверх. Все окружающее притихло, словно весь мир затаил дыхание, ожидая его слов. Бард еще раз окинул полотно взглядом. — Ну и ну, — продолжил наконец он. — У меня и правда такой короткий хвост?

— Нет, — покачала головой Сказительница. — Но это не так уж и важно.

— Я, кажется, начинаю понимать, — медленно повернулся к ней бард. — Важно то, что история эта начинается с того самого момента, как в ней появляюсь я, не так ли? Что на самом деле героем может быть даже тот, в чье предназначение это не входило? Что, если хорошенько подумать, все мы заслуживаем тортика под конец?

— Героем может быть каждый, — согласно кивнула Сказительница. — Но не каждый на это действительно способен. И если легенду создают двое — тот, кто совершает подвиг, и тот, кто о нем рассказывает, то кто из них достоин войти в историю?

— Обычно это первый, — без тени сомнения ответил бард. — У него работенка уж всяко потруднее...

— ...Но бывают и исключения, — закончила за него кобылка. — И твой случай один из таких. Не волнуйся за своих друзей, их судьбы сложились так удачно, как только могли. Хотя ты и сам должен это помнить. Теперь настало время подумать о себе, и в знак того, что ты доказал, что ты — истинный Бард, я хочу преподнести тебе этот скромный дар...

Бард неверящим взором уставился перед собой — на деревянном полу как ни в чем не бывало преспокойно лежала его старая знакомая — шестиструнная лютня. Каждая ее частичка была на своем месте, каждая деталь была идеально подогнана под копыто Барда, и даже каждая царапина не думала никуда деваться. От счастья единорог еще несколько минут не способен был произнести ни слова. Что, учитывая богатые запасы его лексикона в определенных областях, значило очень и очень многое.

— Спасибо, — наконец сказал он. — Такой дар и вправду заслуживает достойной благодарности.

— И он ее получит! — возвестила хранительница легенд — Неси свет искусства туда, где он нужен больше всего. Ступай туда, где для барда всегда найдется место у теплого очага. И пусть ни одна песня не будет забыта, пусть ни одно сказание не уйдет во тьму веков, пусть не останется подвигов, что не были воспеты в хвалебном гимне. И пусть не исчезнет твоя легенда, ибо кто как не ты способен поведать ее лучше всего. Ступай же, Бард. И пусть удача ждет тебя на этом пути.

— Пусть удача не оставит и тебя, Сказительница, — бард в последний раз оглянулся на гобелен, заметив наконец последнюю его часть, сокрытую от глаз наблюдателей, в которой он почти что вживую видел очертания какой-то клубничной сладости. Пламя в камине весело потрескивало, словно присоединяясь к пожеланию удачной дороги, но, глядя на полотно, которое должно было изображать его будущее, Бард просто не мог не повернуться к Сказительнице и не задать ей последнего вопроса.

— Почему же нигде на этом гобелене не указано моего имени? — обеспокоенно поинтересовался он. — Ведь тогда обязательно получится, что никто и никогда не узнает того, что меня зовут...

… Но это уже, как говорится, совсем другая история...

Принцесса Селестия меняет профессию

Никто не подменит нас

Маскарад

Страшилки в Ночь Кошмаров (Nightmare Night tales)

Её Сюрприз (To Her Surprise)

Солнечный ветер

Жидкая тьма

Мечта

Долг и Мечта

It's about memory