Властелин Колец: Содружество - это магия
Глава XIX. "Слишком поздно, Саруман"
Зеленеющая равнина неслась перед глазами Рейнбоу Дэш, конский позвоночник больно давил на живот. Пегаска попыталась устроиться поудобнее, но Грима щелкнул ее по уху:
– Сиди тихо.
– Я, между прочим, сама решила с тобой ехать! – возмутилась Рейнбоу.
Грима процедил что-то сквозь зубы и еще сильнее пришпорил коня. «Думает, что, если привезет меня, хозяин не будет так злиться за то, что его выгнали из Эдораса, – размышляла пегаска. – Да, Саруман не такой славный парень, как я сначала решила, и как он сам говорил, но что-то хорошее в нем есть – это дружба со мной, я верю, что она настоящая».
К ночи всадник и пони проехали через ворота Изенрагда. Здесь все изменилось с тех пор, как Рейнбоу Дэш улетела: деревьев совсем не осталось, серая почва изрыта ямами, из которых поднимался подсвеченный красными и рыжими бликами пламени дым, повсюду возвышались строительные леса, по которым ходили орки, из-под земли доносились рык и неразборчивые грубые голоса. Ортханк нависал над округой, как занесенный меч.
Вход в черную башню караулили крупные урук-хаи в железных панцирях.
– Грима Гнилоуст к повелителю, – сообщил им Грима, спешившись. – С дорогим даром.
Урук-хаи молча открыли двери.
Саруман сидел, сгорбившись, в каменном кресле, перед ним на постаменте стоял черный глянцевитый шар, внутри которого мерцал багровый огонек. Радужный Маг поднял взгляд на звук открывшейся двери, и его глаза полыхнули, как тлеющие угли на ветру.
– Повелитель! – пал ниц Грима. – Я…
– Неужели ты думаешь, что мне не ведомо все, что происходит в моих владениях? – прервал волшебник. – Можешь не трястись от страха: я не собираюсь тебя наказывать, ибо не в твоих силах было справиться с колдовством Гэндальфа. Ступай, позже поговорим.
Грима послушно удалился, и Саруман обратил испытующий взгляд на пони.
– Привет, – неуверенно сказала она. – Ты извини, короче, что я тогда так улетела без предупреждения, просто встретила подругу, и всё заверте…
– Подругу? – сдвинул кустистые брови Саруман. – Подругу, которая втянула тебя в опаснейший поход? Подругу, которая не бросилась тебе на помощь, когда ты, рискуя жизнью, пыталась спасти неблагодарного Гэндальфа в Мории? Подругу, которая сварила зелье, из-за которого ты оказалась здесь изначально? Я рад, что ты вернулась, рад, что поняла, наконец, кто твой истинный друг.
Саруман опустился на колено перед Рейнбоу Дэш и обнял ее.
– То есть, ты не злишься на меня? – уточнила пегаска, слабо пытаясь отстраниться.
– Только оттого, что волновался.
– Тогда слушай, – Ренйбоу Дэш вырвалась из рук мага. – Твайлайт вовсе не плохая, а вот ты врал мне о многом. Но и я не сержусь, потому что друзья прощают друг друга. И знаешь, у тебя еще есть время исправить все, что ты наворотил…
– Конечно, конечно, моя маленькая Дэши, – мягко улыбнулся Саруман. – Ты права, время еще есть, поэтому почему бы тебе пока не отдохнуть с дороги? Долгие странствия измотали тебя.
– Да нет, я в норме.
– Ты хочешь спать, – сказал Саруман, заглядывая ей в глаза.
– Ну, разве что чуть-чуть, – призналась пегаска.
– Спи…
– Эй, постой! Что у тебя с голосом?
По телу Рейнбоу Дэш разлилась тягучая слабость, веки налились тяжестью, и она повалилась на руки Радужному Магу.
Выехали, как и хотел Теоден, на рассвете. Наезженная дорога вилась то верхом, то низом, разметав сочные травы, истоптанными бродами пересекая быстрые мутные речонки. Вдалеке, на северо-западе высились обрисованные зарей Мглистые Горы.
Роханцы двигались споро, без остановок, стремясь поскорее укрыться за стенами Хорнбурга, и к середине дня даже пони подустали. Наваливалась не по-весеннему тяжкая духота.
Арагорн и Леголас с Гимли скакали в передовом отряде, Эовин шла в конце колонны, ведя своего коня под уздцы рядом с Твайлайт Спаркл и ее подругами. То и дело они начинали разговор об Эквестрийских приключениях и образе жизни, но каждый раз он сходил на нет – пони слишком волновались за Рейнбоу Дэш, чтобы беззаботно предаваться воспоминаниям.
– Вы прошли с Арагорном долгий путь? – спросила Эовин у Твайлайт.
– Долгий, – вздохнула аликорн.
Она вдруг поняла, что не только тревога за подругу мешает ей вспоминать добрую родину – незаметно ее охватило чувство, что она всегда жила в Средиземье, всегда была в дороге, всегда в опасности, а Эквестрия – не более чем ее сон. Долгий и приятный сон из тех, что западают в память на многие дни, но со временем исчезают, теряя один фрагмент за другим, выцветают, стираются постепенно, как облака пропадают с неба, и в конце от сна не остается ничего, кроме памяти о том, что он был.
– Скажи…, – Эовин замялась, – не знаешь ли ты, занято ли его сердце?
– У него есть особенный человек – Арвен из Ривенделла.
– Эльфийка? Разве они не уплывают на Запад?
– Я немного говорила с ней: она хочет остаться и прожить человеческую жизнь здесь. Но ее отец Элронд против, так что, возможно, он заберет ее с собой, – добавила Твайлайт, не желая совсем отнимать у Эовин надежду.
Аликорн еще не встречала пони, которого была бы готова назвать особенным, но краткое знакомство с Флэшем Сентри из иного мира людей позволяло ей сейчас примерно представить, что творится на душе у Эовин.
Девушка грустно улыбнулась, вскочила на коня и поскакала вперед колонны, сказав, что проведает дядю.
Духота сгущалась. Под вечер небеса застлали лохматые тучи, кроваво-красное солнце утопало в дымной мгле. Роханцы ехали вдоль реки, вытекавшей из Хельмова ущелья. На северном отроге у горловины ущелья возвышалась старинная башня, обнесенная могучей каменной стеной – Хорнбург. Древние строители перегородили ущелье от Хорнбурга до южных утесов, под стеной был широкий водосток, откуда и выбегала река, огибая скалистое подножие крепости и стекая по зеленому пологому склону.
– Почти приехали, – сказала Эовин, вернувшись к пони.
Рейнбоу Дэш очнулась в темном помещении. Попыталась поднять голову, чтобы оглядеться, но не смогла: тугой кожаный ремень стягивал ее лоб, прижимая голову к наклонной деревянной столешнице. Такие же ремни удерживали ее передние и задние ноги и крылья. Скосив глаза, пегаска увидела установленный на уровне ее груди черный шар Сарумана.
– Это палантир Ортханка, один из семи зрячих камней, – раздался голос мага, и сам он выступил из тени. – Через него я покажу тебе, как гибнут все те, ради кого ты бросила меня.
– Я тебя не бросала, я же вернулась! Прекрати это!
– Дружбу Сарумана нельзя так легко отвергать.
– Да не отвергала я, просто надо было…
– Ты предпочла их мне! – гневно выкрикнул волшебник.
– Слушай, у пони – и у человека! – может быть много друзей, и иногда приходится быть то с одними, то с другими. Просто позволь им прийти сюда, и мы вместе всё обсудим.
Саруман нагнулся к Рейнбоу Дэш вплотную, упершись своим носом в ее, черные глаза сверлили глаза пегаски.
– Я не человек, – проговорил он, и от него пахнуло ширским табаком. – Люди рассвета не увидят. Поздно ты спохватилась петь мне о дружбе – белая длань превратилась в кулак, и пока ты смотришь, как этот кулак давит моих врагов, я буду отрезать от тебя куски плоти и есть их, ибо, только поглотив тебя, я смогу быть уверен, что ты всегда будешь со мной и больше не покинешь!
Лишь теперь Рейнбоу Дэш поняла, как ошибалась: Саруман был не просто закоренелым злодеем, он был безумен! Слезы выступили у нее на глазах и потекли по лицу и шее. Радужный Маг облизал ее веки и щеки и отошел в сторону, сплевывая голубую шерсть.
– Все мои войска уже выступили, – сказал он, – к ночи грянет битва. У тебя есть время, чтобы осознать всю глубину своей ошибки, а я пока принесу ножи и жаровню.
Саруман скрылся из виду. Рейнбоу Дэш не зарыдала, не закричала – тихо, протяжно заскулила.
Хранители и Хранительницы стояли на стене, такой толстой, что по ней могли пройти в ряд четверо. Гимли, прислонившийся к доходящему ему до макушки парапету, довольно сказал:
– Отличные скалы, крепкие ребра у здешнего края! Эх, дайте мне год времени и сотню сородичей – да никакой враг сюда после этого даже не сунется.
– Охотно верю, – отозвался Леголас. – Хоть мне здешний край не по душе, но рядом с таким крепким гномом я чувствую себя в большей безопасности.
– Кстати о безопасности, не пора ли вам, пони, укрыться в пещерах? – сказал Арагорн и указал вдаль, где поднимались ввысь дымные столбы над сожженными деревнями. – Урук-хаи приближаются.
Пони понуро склонили головы: не по нутру им было прятаться, когда друзья сражаются, но они понимали, что в настоящем смертоубийственном бою толку от них будет мало.
Под горами в Хельмовом Ущелье раскинулись пещеры, названные на языке эльфов Агларонд – «сверкающий чертог». Роханцы использовали их как кладовые и убежище на случай войны.
Спустившись со стены и миновав ряды мрачных воинов, пони в сопровождении Гимли вошли под своды Агларонда, где уже собрались старики, женщины и дети. Пока люди с удивлением рассматривали чудных пришельцев, сами они в восхищении оглядывали подгорный чертог.
– И это – «пещеры»? – воскликнул Гимли. – Ну что за народ эти люди? У них под носом диво дивное, а они говорят: «пещеры, кладовки для припасов»! Прислушайтесь, пони, и услышите бесконечную мелодию переливчатых капелей над подземными озерами, чье дно усыпано прекраснейшими самоцветами.
– И при свете факелов гладкие стены сеют сверканье хрусталей, – подхватила Рарити, – и озаряются таинственным сиянием мраморные кружева и завитки!
– Ты понимаешь меня, Леди Самоцветов, – кивнул Гимли.
Провожаемые взглядами людей, они шли в поисках свободного места между витых колонн, белоснежных, желто-коричневых, жемчужно-розовых, а над ними блестели сталактиты, похожие на крылья и окаменевшие облака, перевернутые дворцы с тончайшими шпилями башен и праздничные гирлянды.
– Вон тот камень похож на Биг Макинтоша, правда, Эпплджек? – спросила Пинки Пай.
– Агась, – подтвердила пони, глянув вверх.
– Жаль, что я узрел такое великолепие в столь грозный час, а не в мирное время, – вздохнул Гимли. – Я привел бы сюда своих сородичей, но никто не стал бы добывать здесь драгоценности или металл, будь то даже алмазы и золото! Этот каменный цветник стал бы у нас изумительным, блистающим заповедником. Увы мне, что я попал сюда слишком поздно! А впрочем, еще посмотрим, кто кого одолеет. Мне пора возвращаться к воинам, пони: не хочу, чтобы Леголас вступил в битву раньше меня.
Рарити встала на задние ноги и крепко обняла гнома, чмокнула в щеку и шепнула:
– На удачу. И остальным передай.
Гимли громко рассмеялся и, поклонившись, направился к выходу.
– Простите, – послышался рядом детский голосок, и все пони обернулись: перед ними стояла девочка лет десяти, маленькая, худенькая, с заляпанным грязью лицом, зато с пышными золотистыми волосами. – Вы правда волшебные? Все говорят, что вы волшебные.
– Ну, может быть, чуть-чуть, – призналась Твайлайт.
– Ух, ты! – загорелись глаза девочки. – А можно вас потрогать?
– Конечно, сахарок, – ответила за всех Эпплджек, – валяй. Хоть такая польза от нас будет – развлекать детей.
Пони согласно закивали, а маленькая дочь Рохана замерла в нерешительности, не зная, с какой начать. Наконец, приблизилась к Флаттершай и осторожно запустила пальцы в ее бледно-розовую гриву.
– Мягонькие, – сказала девочка, всё активнее щупая волосы пегаски.
Та, прядая ушами от легкой щекотки, понюхала голову девочки и улыбнулась:
– Твои тоже.
– Лэорин, вот ты где! – подбежала к ним взрослая женщина. – Не приставай к ним. Простите мою дочь, госпожи.
– Все в порядке, – ответила Флаттершай. – Она очень милая.
Вскоре вокруг пони собралась толпа детей: они засыпали их вопросами, гладили, расчесывали гривы, а некоторые даже осмелились попросить покатать их, – и Эпплджек катала. С другими Пинки Пай водила хороводы, Рарити и Твайлайт показывали простенькие фокусы с телекинезом, Флаттершай пела малышам колыбельные.
Но эти мгновения радости длились недолго – вскоре с поверхности донеслись и раскатились эхом под сверкающими сводами Агларонда звуки начавшейся битвы.
В подземелье, где томилась связанная Рейнбоу Дэш, царил полумрак: на грубо отесанных каменных стенах и низком потолке плясали – или дрались – тени и рыжие блики пламени чадящих факелов.
– Смотри, – Саруман нагнул стол с пегаской так, что ее взгляд уперся в палантир, – сейчас начнется.
– Нет! – зажмурилась Рейнбоу Дэш.
– Веки отрежу, – пригрозил маг, и пегаска открыла глаза.
Вначале она не увидела ничего, кроме темного камня перед собой, потом внутри шара ей померещились черные клубы дыма, они посерели, расступились – и за ними открылся вид на крепость в горном ущелье. Вспышка молнии на миг выбелила темный пейзаж, и окрестность перечеркнули струи хлынувшего ливня.
Новая молния озарила склоны: у стен крепости кишело черное воинство: приземистые орки и рядом рослые урук-хаи с воронеными щитами. Орки орали, размахивали копьями и мечами, вызывая роханцев на бой, но крепость оставалась безмолвной.
Лишь когда загремели медные трубы, и войско Сарумана ринулось на приступ, крепость, словно пробудившись, извергла из себя тучи стрел и град камней. Легион орков дрогнул, откатился врассыпную.
– Не очень-то крепок твой кулак, – злорадно процедила Рейнбоу Дэш. – Еще посмотрим, кто круче.
Но черные волны снова хлынули на стены. Громче прежнего взвыли трубы, и вперед с громогласным ревом вырвался плотный клин дунландцев: они прикрывались сверху большими щитами и несли два огромных обитых железом бревна. Позади них столпились орки-лучники, держа бойницы крепости под ураганным обстрелом. Клин дунландцев достиг ворот, и они содрогнулись от ударов тарана. Со стены падали камни, но место каждого поверженного тут же занимали двое, и тараны всё сокрушительней колотили в ворота.
Рейнбоу Дэш щурилась, пытаясь рассмотреть знакомые лица на крепостных стенах, боясь увидеть смерть кого-то из друзей, но «точка обзора» палантира была расположена слишком далеко.
Вдруг картинка затряслась от чудовищного взрыва, и колебания, казалось, пробежали даже по сводам саруманова подземелья: внизу стены полыхнуло пламя, повалил густой дым. Разлетевшиеся во все стороны камни давили и орков, и роханцев. Клубясь и пенясь, из образовавшейся дыры вырвалась в новое русло река, а в зияющий пролом хлынули черные ратники. Оборона крепости была пробита.
«Точка обзора» приблизилась, и Рейнбоу Дэш увидела Гимли, сиганувшего со стены прямо на лес вражеских копий.
– Хватит! – взмолилась пегаска. – Не хочу больше смотреть, лучше начни меня резать.
– Что ж, думаю, ты получила представление о том, что ждет твоих друзей, – оскалился Саруман. – Признаться, и мне это зрелище уже наскучило, ибо в моем разуме суд над роханцами давно свершился, и я могу по минутам расписать ход битвы – точнее, не битвы, а казни. Сейчас меня больше волнуешь ты.
Радужный Маг накрыл палантир темно-лиловым полотном и, бросая косые взгляды на Рейнбоу Дэш, подошел к столу с ножами.
«Селестия, – закрыла глаза пегаска, – дай мне сил, чтобы быть смелой, как Боромир, выносливой, как Арагорн, и невозмутимой, как Леголас!» Она не собиралась умолять Сарумана о пощаде: даже если бы он сжалился, какой ей смысл жить, когда все друзья погибли, и чувствовать себя предательницей, потому что не погибла с ними? Но ее решимость не избавляла ее от страха.
Саруман выбрал самый острый нож и подошел с ним к пегаске, без нажима провел лезвием по передним ногам и ребрам.
– Давай же! – не выдержала Рейнбоу Дэш. – Хватит играться!
Маг поднес нож к ее левому бедру и надавил острием, пегаска дернулась и сжала зубы. Кожа прорвалась, и она почувствовала, как по холодеющей ноге стекает струйка теплой крови.
Маг вытащил нож из раны и замахнулся для нового удара, да так и застыл, не отводя взгляда от стучащей о земляной пол алой капели.
– Не могу, – прошептал он, переводя взгляд на лицо Рейнбоу Дэш.
Глаза волшебника полыхнули – и потухли, стали серыми и мертвыми, как сухой пепел. Радужный Маг выронил нож – тот глухо воткнулся в пол – и упал на колени, его плечи дрогнули от беззвучного плача.
– Я лишь хотел навести порядок, – пробормотал он, – но я забыл значение этого слова. Мой порядок – это порядок кладбища. Живые существа вечно изменчивы, и единственный способ навести мой порядок – это убить их всех: людей, эльфов, гномов, орков, зверей, рыб и птиц, срубить леса, выжечь земли… Я достиг бы порядка только, когда остался бы один посреди пустыни. А ты помогла мне понять, что я не хочу быть один – но и среди других не умею. Прости меня, Рейнбоу Дэш, умоляю, научи не желать власти, не стремиться к всезнанию и абсолютному контролю, научи… дружить. Я сейчас же пошлю гонцов к Хорнбургу, чтобы отозвали войска, только прости меня!
Пегаска потеряла дар речи: такого она от Сарумана не ожидала. Впрочем, что взять с безумца?
– Развяжи меня, – сказала она, наконец, рассудив, что лучше быть свободной от пут и готовой к бою, если маг вдруг передумает.
Саруман разрезал ремни, и Рейнбоу взлетела под потолок в дальний угол пещеры. Раненая нога болела, но терпимо. Пегаска распорядилась:
– Теперь посылай своих гонцов и молись, чтобы не было поздно, чтобы мои друзья были еще живы! Тогда я, может быть, подумаю о твоем прощении.
Радужный Маг вскочил и, спотыкаясь, выбежал за дверь, забыв свой посох. Дверь осталась открытой, и первым побуждением Ренйбоу Дэш было вылететь на свободу, но, подумав, она осознала, что понятия не имеет, где искать друзей. Взгляд пегаски упал на палантир, настроенный Саруманом на битву при Хорнбурге. Она сдернула покрывало – и ликующе улыбнулась: для людей все складывалось намного лучше, чем планировал волшебник…
В Агларонде царил страх. Пони с переменным успехом успокаивали плачущих детей, взрослые сидели, погрузившись в угрюмое молчание. Но чем тише становилось в сверкающих пещерах, тем отчетливее делались звуки битвы, доносившиеся с поверхности, и дети вновь начинали плакать, а взрослые – роптать.
– Госпожа Твайлайт Спаркл! – разнесся под каменными сводами крик вбежавшего воина в зеленом плаще. – Король Теоден призывает госпожу Твайлайт Спаркл!
Аликорн устремилась на голос, и остальные пони последовали за ней.
– Что случилось? – спросила она у бойца; тот тяжело дышал, лоб его рассекал свежий кровоточащий шрам, левая рука наскоро перебинтована грязной тряпкой.
– Орки пробрались в водосток и подорвали стену колдовским огнем Ортханка! Они врываются в крепость, а у тебя, говорят, есть сила починить стену.
Твайлайт коротко кивнула и поскакала за воином к выходу из пещер. Подруги хотели было пойти за ней, но она крикнула на ходу:
– Оставайтесь! Я справлюсь.
«Я справлюсь», – повторила она про себя.
Твайлайт и роханец выбежали во двор крепости, и пони оглушили крики раненых и сражающихся. С неба хлестал ливень, повсюду лежали втоптанные в слякоть мертвые люди и орки, валялись крупные каменные осколки раздробленной стены. Аликорн старалась не смотреть по сторонам, сосредоточившись на спине ведущего ее человека.
У пролома рубились с врагами Арагорн, Гимли и Леголас. У их ног уже вырос целый вал трупов, но урук-хаи всё прибывали.
– Твайлайт! – крикнул Арагорн. – Закрой дыру своим волшебным щитом!
Аликорн навела рог на пробитую стену – и между каменными сколами возникло слабо мерцающее в ночи сиреневое поле. Орки, бежавшие в проем с другой стороны, наскочили на него и попадали, ударившись о неожиданную преграду.
– Защищайте пони! – крикнул Арагорн роханцам, и несколько воинов встали вокруг Твайлайт, разя врагов, которые еще остались внутри крепости.
Аликорн зажмурилась, стараясь думать только о поддержании щита, а не о происходящем в нескольких шагах от нее смертоубийстве.
– Справляешься? – окликнул ее Арагорн.
– Да, – ответила она, не открывая глаз.
– Отлично. Леголас, Гимли, за мной! Поможем Хаме держать ворота!
Трое Хранителей побежали к вратам Хорнбурга, в которые продолжали колотить тараном дунландцы. Твайлайт Спаркл осталась под защитой десятка роханских воинов.
– Не страшитесь, – подбадривали они ее и друг друга, – Хорнбург доселе не бывал в руках врага. Никому не взять эту крепость, пока у нее есть защитники.
… дунландцы разбили ворота крепости, но ликование их было недолгим: из врат на них налетела сотня всадников во главе с седовласым воином с золотым щитом и огромным копьем, рядом с предводителем роханцев скакал Арагорн. Конный строй врезался в изенгардские полчища и промчался от ворот по склону, топча и сминая врагов.
– Так их! – воскликнула Рейнбоу Дэш, наблюдая за битвой через палантир.
Дождь прекратился, занялся рассвет, и в лучах восходящего солнца пегаска увидела, что вокруг крепости вырос лес, которого там прежде не было: угрюмые безлистные деревья высились ряд за рядом, сплетя ветви и разбросав по густой траве извилистые, цепкие корни.
«Никак, хуорны, о которых рассказывал Древень», – сообразила Рейнбоу Дэш.
Лес одичавших деревьев пугал воинство Сарумана больше, чем отчаянная ярость роханцев, к тому же, они поняли, что всадников куда меньше, чем им показалось вначале, и орки с дунландцами вновь перешли в наступление.
Белая вспышка озарила окрестность: вначале Рейнбоу Дэш подумала, что это опять молнии, но, присмотревшись, различила всадника на отдаленном холме. Он вскинул руку с посохом и направил коня в гущу битвы, а за ним из-за холма хлынула волна конников с обнаженными мечами и подъятыми копьями.
На макушку Рейнбоу Дэш упала крупная капля. Пегаска вскинула голову и увидела, что по потолку расползается темное мокрое пятно. «Это еще что?» – безразлично подумала она и снова уставилась в палантир.
Изенгардцы заметались из стороны в сторону между двух огней – между получившими неожиданное подкрепление роханцами и озлобленными деревьями, – и, в конце концов, обезумили от ужаса. Дунландцы падали ниц, орки, визжа, катились кубарем, бросая мечи и копья. Несметное воинство рассеивалось, как дым на ветру. В поисках спасения ополоумевшие орки кидались во мрак под деревьями и исчезали там без следа.
– Так их, Гэндальф! – болела Рейнбоу Дэш, на миг позабыв, где находится. – Вперед, Белый Всадник!
«Кстати, – вдруг спохватилась она, – почему Саруман так долго не возвращается? Может, он все-таки передумал исправляться, и мне стоит убраться отсюда?»
Тут картинка в палантире вдруг изменилась: озаренную взошедшим солнцем местность прорезала вертикальная черная щель, вокруг которой полыхнули языки пламени, – и всё пространство шара занял глаз с огненной радужкой.
«Пони, – прозвучал в голове у Ренйбоу Дэш зловещий, преисполненный ненависти голос. – Кто позволил тебе смотреть в камень?»
Тело пегаски свело судорогой, она не могла ни пошевелиться, ни отвести глаз от пламенеющего ока, ей казалось, что она падает в черный провал зрачка.
– Саруман, – пискнула она, не в силах не ответить на вопрос.
«Где этот глупец?»
– Не знаю.
«Передай Саруману, что я разочарован тем, что он подпускает к палантиру таких, как ты. Скоро я пришлю за ним…»
Шар накрыла лиловая ткань, и длинные пальцы волшебника впились в плечи Рейнбоу Дэш.
– Ты жива? – вопросил Саруман.
– Д-да, – кивнула пегаска.
– Зачем ты трогала палантир без меня? Он связан со зрячим камнем Барад-Дура, и только мне под силу на время укрыть смотрящего в него от Ока!
– Откуда мне было знать? – огрызнулась Ренйбоу, вырываясь из рук мага и снова взлетая под потолок. – Ты не предупреждал. А я хотела посмотреть, как справляются мои друзья – и, кстати, они победили, твои гонцы не понадобились. Где ты пропадал?
– Изенранд разгромили энты, – Саруман тяжко вздохнул и опустился на пол, уронив голову на грудь, – сломали плотину, затопили мастерские и кузни. Этого я не ждал. Впрочем, что теперь? Запоздало мое раскаяние – я уничтожен и посрамлен, мне остается лишь сдаться на милость победителям, а уж они не замедлят явиться сюда, чтобы позлорадствовать!
– Может быть, они явятся сюда, чтобы предложить тебе прощение, – сказала Рейнбоу Дэш, приближаясь к магу, – и попросить помощи в восстановлении того, что ты разрушил.
– Я готов на всё, – ответил Саруман.
«В конце концов, у меня все-таки получилось его перевоспитать, – подумала пегаска, – хоть я сама не понимаю, как. Жаль, Саруман не Дискорд – не может одним щелчком пальцев сделать всё, как было».
– Твайлайт, Твайлайт, очнись! Да приди ж в себя – мы победили!
Аликорн открыла глаза, и увидела Эпплджек в бледно-золотых лучах утреннего солнца – пони трясла ее, пытаясь привести в чувство. Твайлайт облегченно вздохнула и убрала силовое поле из пролома в стене. Ее ноги подломились от усталости, и она рухнула бы в истоптанную грязь, не поддержи ее Эпплджек.
– Гэндальф привел подкрепление роханцев, – сказала та, – и, похоже, Мерри и Пиппину удалось вывести деревья из Фангорна на тропу войны. Короче, мы победили, и сейчас Гэндальф уговаривает Теодена немедленно поехать в Изенгард!
Однако тронуться в путь им удалось только к вечеру. Роханцы помогали раненым, хоронили павших, разоружали пленных дунландцев и приспособляли их к восстановительным работам. Пони также старались быть полезными: разносили еду, пытались утешать тех, кто потерял мужей и отцов, – но все их мысли занимала только Рейнбоу Дэш: «Когда уже мы поедем? – думали все пони. – Не опоздать бы…»
Теоден отправил Эовин вместе с частью воинов и крестьян обратно в Эдорас.
На закате он с малой свитой, Хранители и Хранительницы собрались у могилы Хамы, павшего, когда дунландцы разбили ворота.
– Великое горе причинил Саруман мне и всему нашему краю, – молвил король, бросая горсть земли. – Когда мы с ним встретимся, я ему это попомню.
После почетного погребения Хамы люди оседлали коней и двинулись рысью дорогой на Изенгард. Ехали, пока ночная тьма совсем не сгустилась, а потом заночевали неподалеку от устья реки Изен, сейчас пустого и пересохшего.
Проснулись путники в тумане, который расступился лишь после полудня, когда они уже подъезжали к Изергарду.
Бледный дневной свет озарил ворота крепости – а их не было. Сорванные с петель и покореженные, они валялись поодаль, среди руин, обломков и груд щебня.
– Владычество Саруману, очевидно, ниспровергнуто, – поразился Теоден. – Не кем?
Ответ не заставил себя ждать: подъехав к вратам ближе, люди заметили двух сидящей у стены малышей в серых плащах. Вокруг них стояли и валялись бутылки, чашки и плошки, бочонки яблок и табаку: они, вероятно, собирали все, что вынесло водой из сарумановых кладовых, и тут же пожинали плоды своих трудов.
Заметив приближение всадников, один из них поднялся и вышел вперед, изящно поклонился:
– Добро пожаловать, господа, в Изенгард! Меня лично зовут Мериадок Брендибэк, а это – мой родич…
– Мерри! – воскликнула Эпплджек. – Шо здесь стряслось? Это энты, да? А где Рейнбоу Дэш? Вы видели Рейнбоу Дэш?
Все собравшиеся посмотрели на пони, и та смутилась:
– Шо?
– Древень велел нам приветствовать короля Рохана по этикету, со всему приличествующими словесами, а ты всё испортила, вот шо, – ответил Мерри и обратился к Теодену: – Вы уж не взыщите, государь.
– Стало быть, не врут старые сказки о низком народце, – усмехнулся в ответ Теоден.
– Так что с Рейнбоу? – подпрыгнула Пинки Пай.
– С ней…, – Мерри замялся, – в общем, с ней сложно.
Оказалось, что пегаска жива и здорова, но отказывается покидать Ортханк без Сарумана, хотя Древень звал ее наружу. Радужный Маг, по словам Рейнбоу, раскаялся и готов был повиниться перед королем Рохана и перед Гэндальфом, но Древень не поверил ему и затопил все выходы из башни, чтобы он не сбежал.
– Только вас и ждали, чтобы во всем разобраться, – подытожил Мерри.
Хоббиты-привратники провели средиземцев и пони внутрь крепости, и перед ними предстала черная, влажно поблескивающая громада Ортханка. Они поехали к ней, минуя замусоренные, залитые водой ямы, кучи ила, груды щебня, почернелые провалы и покосившиеся столбы.
Остановились у высоких ступеней, ведущих к массивной двери, над которой нависал балкон с чугунными перилами.
На балконе появились трое: высокий старик в плаще неопределенного цвета – сам Саруман, а с ним более бледный и сутулый, чем прежде, Грима Гнилоуст, и Рейнбоу Дэш с перевязанной ногой.
– Приветствую тебя, доблестный король Теоден, – провозгласил Саруман приятным низким голосом. – Истинно, ты достойный отпрыск преславного Тенгела! Позволь же, наконец, разрешить все возникшие между нами недоразумения, коих не было бы, если бы ты явился ко мне раньше, как друг и сосед…
Стоящая подле мага радужногривая пегаска пнула его ногой под колено, и он враз утратил свой величественный облик: сгорбился, повесив голову, а его чарующий голос стал просто голосом усталого, преисполненного сожалений старика:
– Поверите вы или нет, но я глубоко раскаиваюсь в том, что сделал – предал Рохан и Светлый Совет, развязал войну. Я мог бы сказать, что подпал под чары Саурона, но истина в том, что и его я предал, желая лишь собственного всевластия. Король Теоден, позволишь ли ты мне поправить весь вред, который я причинил, установим ли мы мир?
Теоден не отвечал – то ли в сомнении, то ли в гневе. Собравшиеся тихо зароптали, пони переводили взгляд со средиземцев на подругу, а та делала им знаки, чтобы не вмешивались.
– Да, мы установим мир, – наконец глухо выговорил Теоден, – мир настанет, когда сгинешь ты и разрушатся твои козни. Ты известный лжец, Саруман, и я не верю ни единому твоему слову. А будь ты даже правдив сейчас, уже слишком поздно для твоего раскаяния. Мир с Изенгардом настанет, когда тебя вздернут на виселице под этими окнами на поживу твоим же воронам.
– Король Теоден! – воскликнула Рейнбоу Дэш. – Я вижу, ты знаком с моими подругами, а значит, знаешь, что пони злу не служат. Поверь же мне, когда я говорю, что Саруман действительно раскаялся, и прости его.
– Не все так просто, маленькая пони, – ответил Теоден. – Возможно, в твоем чудесном мире лиходей, что бы они ни натворил, может просто попросить прощения – и стать чистым пред собой и пред другими, но не у нас. В Рохане нельзя просто так взять и попросить прощения за живые факелы в Вестфольде, за истязания наших крестьян, за изрубленные тела наших воинов – и быть прощенным. Мой приговор неизменен.
– Саруману ведомы многие дела Врага, – сказал королю Гэндальф, – для нас будет полезнее пощадить его: он может дать важные сведения, к тому же, хоть он и лишился большей части своей силы, когда-то он был велик, и до сих пор способен послужить на благо Рохана.
Теоден на минуту задумался, потом сказал:
– Что ж, да будет так. И ты, Грима, возвращайся ко мне на службу.
– Благодарю тебя, милосердный государь, – низко поклонился Саруман.
Гнилоуст, однако, радости не выказал.
– И это всё? – повернулся он к Радужному Магу. – Ты обещал мне Эовин! Ты заставил меня предать родину, унижал меня, требуя, чтобы я называл тебя повелителем, а теперь просто говоришь, что сожалеешь об этом? Ты заставил меня забыть о чести ради того, чтобы получить свою любовь, и теперь, когда у меня нет ни чести, ни любви, ты говоришь, что просто ошибся?
Грима вдруг выхватил запрятанный нож, бросился, рыча, как собака, на спину Саруману, в мгновение ока откинул ему голову и перерезал горло. Рейнбоу Дэш вскрикнула, а Гнилоуста тут же пронзили три стрелы, пущенные Леголасом и двумя королевскими телохранителями. Грима повалился замертво, разбив голову о чугунные перила.
Рейнбоу Дэш склонилась над Саруманом – тот лежал бездыханным, его правая рука свесилась меж каменных балясин балкона.
– Нет, – пробормотала пегаска, и на глаза ей навернулись слезы, – нет. Как же так? Ведь он исправился.
Роханцы внизу взволнованно загомонили, когда тело Радужного Мага задрожало, заколебалось, превращаясь в серый туман. Дымчатое облако поднялось, приняв на миг форму высокого человека, будто бы смотрящего на пегаску, а после его подхватил ветер и понес на запад.
Рейнбоу Дэш смотрела облаку вслед, пока оно не рассеялось, и не заметила, как с гладкого каменного пола балкона скатился вниз лежавший в широком рукаве Сарумана палантир.