Властелин Колец: Содружество - это магия

Пролог. Радужный маг

Смех – чтоб путь полегче был
Хоббитам веселым,
Честность – защитит кобыл
В человечьих сёлах,
Доброта – для одиноких,
Брошенных подмога,
Щедрость – гномам гор в глубоких
Каменных чертогах,
Верность – даже для злодея
Может стать примером,
Магия – надежду сеет
И вселяет веру,
Их объединит она
Против чернокрылой
Тени властелина зла,
Свяжет Дружбы силой.

Тронный зал заливал прозрачный свет; просачиваясь сквозь пестрые витражи, он окрашивался во все цвета радуги. Врата распахнулись, и в зал вступили пятеро пони, чьи деяния были изображены на многих из этих витражей. Позади них семенил маленький дракон.

– Надеюсь, в этот раз мне не придется превращаться в собаку? – обеспокоенно шепнул он идущей в центре фиолетовой пони.

– Т-с-с, Спайк, – нервно ответила Твайлайт Спаркл. – Ты и тогда-то сам за мной увязался, но в этот ужасный мир я тебя точно не пущу.

Хотя Твайлайт уже не первый месяц была аликорном, она до сих пор ужасно волновалась во время аудиенций у принцесс, что уж говорить об остальных! Но сегодня даже робкая Флаттершай гарцевала по красному паласу, решительно вскинув голову: пропала их подруга, Хранительница Элемента Верности Рейнбоу Дэш, и после долгих бесплодных поисков, когда все уже готовы были оплакивать бесшабашную пегаску, принцессы, кажется, обнаружили ее местоположение и вызвали Хранительниц, чтобы отправить их ей на выручку.

– Приветствую, Твайлайт, – сказала принцесса Селестия, когда пятеро пони достигли тронов владычиц; принцесса Луна ограничилась коротким кивком. – Много уроков ты выучила с тех пор, как покинула Кантерлот, и теперь сама преподала мне урок: никогда не терять надежды. Я, признаться, сама склонялась к мнению Луны о том, что Рейнбоу Дэш погибла где-то в глуши, репетируя один из своих смертельных трюков, а тела мы не нашли, потому что хищные стервятники…

Флаттершай всхлипнула, и принцесса осеклась.

– Итак, Твайлайт, как ты с самого начала и предполагала, Рейнбоу Дэш вновь пробила ткань пространства с помощью Радужного Удара, и нам с Луной удалось выяснить, в каком мире она очутилась. Тебе я уже писала о нем вкратце, а теперь повторю для остальных. Имя ему – Арда, он огромен, и в нем живут существа, похожие на тех, среди которых пряталась Сансет Шиммер, – люди. Больше всего их живет на материке под названием Средиземье, и там они многие тысячи лет борются за свободу с Темным Властелином Сауроном. Когда-то Властелин был сражен и утратил свой телесный облик, но ныне дух его возвратился и навис тенью над людьми Средиземья, подобно тому, как не столь давно возвращался в Кристальную Империю Сомбра. Вот-вот в этом мире разразится кровопролитная война, и Рейнбоу Дэш оказалась в самом ее эпицентре. Насколько я смогла рассмотреть, она в плену у какого-то могучего мага, так что даже нам с Луной не под силу освободить ее, но вместе у вас получится.

– Так чего же мы ждем? – запрыгала на месте Пинки Пай. – Где портал, куда идти? Надо скорее освободить Дэши, пока этот маг не разрезал ее… Ой, как мне вообще пришло в голову, что Рейнбоу можно разрезать? Хотя, если подумать, это может быть весело, но вряд ли самой Рейнбоу будет при этом так же весело, как мне, хотя, если бы она выпила побольше яблочного сидра, возможно, ей бы тоже было весело, и мы…

– Пинки! – одернула розовую пони Рарити.

– Погодите-ка, – подала голос Эпплджек, – ежели тамошним людям так худо, так может, мы и им заодно поможем? Вон, – она указала копытом на витраж, изображающий подвиг Твайлайт и Спайка в Кристальной Империи, – с Сомброй же справились, так и с ихним властелином разделаемся.

– Я не могу запретить вам совершать добрые дела, – склонила голову принцесса Селестия.

– Будьте осторожны, – добавила Луна, – многие жители Средиземья служат Тьме не только открыто, но и тайно, соблазненные посулами власти и богатства. Людям нельзя доверять, поэтому прежде всего позаботьтесь о своей подруге.

– Итак, вы готовы? – спросила Селестия.

Все пони энергично закивали, и рога принцесс засветились: у Селестии – золотым, у Луны – серебристым. Свет рогов рос, заслоняя собой аликорнов, постепенно обретая форму двух величественных древ, и в тот миг, когда их кроны соприкоснулись, воздух между стволами задрожал, будто нагретый, белая стена стала прозрачной, и за ней проступили очертания широкой зеленой равнины.

– Вперед! – крикнула Твайлайт. – Думайте о Рейнбоу Дэш, и мы попадем прямо к ней.

Хранительницы ринулись во врата, и когда бледно-розовый хвост бежавшей последней Флаттершай скрылся в колеблющемся воздухе, светящиеся древа мгновенно исчезли, а принцессы, обессиленные, упали на мраморный пол.

– Очень плохой мир, – вздохнула Луна, – магии там мало, но она очень сильная. И боюсь, что…

– Да, сестра, – проговорила Селестия, – я тоже это почувствовала: наших сил не хватило на точную фокусировку портала, и Хранительниц раскидало по всему Средиземью. Нам остается лишь надеяться на их силу, отвагу и удачу.

---

«Ой, и тупица же я! – сокрушалась Рейнбоу Дэш, трясясь в колючем джутовом мешке, притороченном к боку здоровенного черного пони вроде седельноаравийских; впрочем, она успела разглядеть его лишь мельком. – Вот зачем я снова прикоснулась к катализатору талантов Твайлайт? Прикинула, что если выпить поменьше, такого эффекта, как в прошлый раз, не будет… Эх, да что теперь? Надо думать, как сбежать от этого бледного урода, который меня стреножил. И как он вообще смеет садиться поперек спины пони, пусть даже гигантского?»

Гигантский пони тем временем замедлил ход и вскоре вовсе остановился. Раздался глухой удар: похититель Рейнбоу спрыгнул на землю.

– Повелитель, – подобострастно прозвучал его скользкий голос.

– Зачем ты здесь? – пророкотал в ответ тот, кого называли «повелителем». – Я приказывал тебе не отлучаться от Теодена, пока не убедимся, что он полностью в моей власти.

– Повелитель, дело срочное и странное: роханцы, похоже, вывели новую породу лошадей…, ну, скорее, это пони, но таких я прежде нигде не видел. Я поймал одну и привез вам, взгляните.

Приговаривая: «Норовистая, я ее еле схватил, и потом она почти всю дорогу брыкалась, совсем недавно притихла», – похититель ослабил связывающую мешок веревку и вытащил наружу голову Рейнбоу. Пегаска подслеповато огляделась: она, большая черная пони (видимо, лошадь) и двое двуногих стояли на серой гравиевой дорожке, проложенной через густо-зеленый сад, почти лес, и ведущей к подножию высоченной черной башни, вершина которой терялась в низких дождевых облаках. По обрамленному сальными волосами бледному лицу ее похитителя блуждала заискивающая улыбка, он переводил блеклые выпученные глаза с пегаски на своего «повелителя», следя за его реакцией.

«Повелитель» отдаленно напоминал изображения Старсвирла Бородатого: носил длинные белые волосы и бороду, был высок, облачен в грязную мантию неопределенного цвета и опирался на стальной посох. Глаза-угли сверлили Рейнбоу Дэш из-под кустистых бровей. «Вот и конец мне», – подумала пегаска. Она уже собиралась сказать двуногим что-нибудь крутое и бесстрашное, как и подобает знаменитой героине Эквестрии, как вдруг по лицу бородача пробежала судорога усилия, нахмуренные брови взлетели вверх, и он весело расхохотался, обнажая кривые желтые зубы.

Похититель попятился и вжал голову в плечи: похоже, не привык к такому поведению хозяина, и, не зная, как реагировать, на всякий случай испугался.

– Грима! – воскликнул бородач. – Грима, это великолепно! Я не изумлялся так творениям Эа с тех пор, как был юн и звался иначе. Много ли у роханцев таких созданий?

– Нет, повелитель, я видел только это.

– Ступай в мою кладовую и вели повару выдать тебе лучшей пищи и вина, а после возвращайся в Эдорас и разузнай все об этой породе, но только тихо.

Грима спешно удалился, а «повелитель», не смотря на то, что был явно старее бабули Смит, легко склонился к мешку с Рейнбоу Дэш и, улыбнувшись, провел рукой по ее многоцветной гриве.

– Чудесно, – проговорил он. – Твой облик под стать мне, ибо я – Саруман, Радужный Маг.

– Маг, да? – решила, наконец, высказаться пегаска. – Одна моя подруга – тоже маг, так вот, она повежливее тебя и твоего подручного будет. Чего он меня в мешок пихнул, не мог просто подойти и поговорить? Я все равно здесь не местная, так что не отказалась бы от экскурсии. Я Рейнбоу Дэш, кстати.

– Дивно, – непритворно изумился маг. – Ты еще и наделена даром речи.

Он тут же вытащил пегаску из мешка и ловко развязал ей ноги и крылья.

– Что ж, – прокашлялся Саруман, не сводя глаз с разминающей затекшие конечности пони, – прими мои глубочайшие извинения за дерзость моего слуги. Видишь ли, в наших краях пони считаются обычными неразумными животными. Но ты – другое дело, истинное чудо, и я смиренно прошу тебя стать моей гостьей.

«Вроде, он не плохой, – прикинула Рейнбоу Дэш, почесав гриву, и озираясь, – просто случился этот… как там яйцеголовые говорят? – конфликт культур! А тут довольно прикольно, не то, что в том городе с летающими девчонками».

– Я не против, – развела крыльями Рейнбоу Дэш, – только потом верни меня домой, пожалуйста, ты же маг, вы должны в этом понимать.

– Если на то будет твоя воля, – вкрадчиво сказал Саруман.

– Так это… чего мы стоим-то? Может, теперь, когда все недоразумения улажены, пойдем займемся чем-нибудь?

– Да, – довольно протянул Радужный Маг, – у нас много работы.

Глава I. Нежданная гостья на долгожданной вечеринке

На зеленые холмы Шира медленно опускался теплый сентябрьский вечер, солнце посылало в еще светлое небо последние ало-оранжевые лучи из-за горизонта, легкий ветерок шелестел в кронах. Хоббиты понемногу стягивались к установленным под Праздничным Деревом столам с угощениями, и некоторые уже дегустировали, на лужайке вокруг Дерева загорались гирлянды бумажных фонариков.

– Ага! – воскликнул Пиппин Тук. – Тележку Гэндальфа вон в тот шатер закатили, я видел!

– Не ори так, услышат, – шикнул на него приятель Мериадок Брендибэк. – Ходу!

Молодые хоббиты, пригибаясь, побежали к шатру и, никем не замеченные, прошмыгнули внутрь.

– Ого, сколько фейерверков, – восхитился Пиппин. – Какой возьмем? Этот?

Едва он схватился за полосатую красно-белую ракету, как в груде фейерверков что-то зашипело, повалил густой, похожий на сладкую вату розовый дым.

– Это не я! Я только потрогал! – успел воскликнуть Пиппин прежде, чем раздался громкой хлопок, и ударная волна отбросила хоббитов на примятую траву к краям шатра.

Когда дым рассеялся, они с облегчением увидели, что все фейерверки целы…, а на груде их стоит зверек чуть меньше пони, но в целом похожий. Пони была розовой, с пушистыми хвостом и гривой и поистине огромными голубыми глазами, на боку ее красовался рисунок: три разноцветных воздушных шарика.

– Привет, люди! – улыбнулась она, быстро-быстро поворачивая голову то к Пиппину, то к Мериадоку. – Где тут злой маг и Рейнбоу Дэш?

– Ух ты, говорящая пони! – воскликнул Пиппин, а Мериадок как старший и более рассудительный вышел вперед и сказал:

– Мы не люди, мы хоббиты: я лично Мериадок Брендибэк, или просто Мерри, а это мой приятель Пиппин Тук, или просто Пин, – и никаких злых магов тут нет, только один добрый… Но он будет очень сердит, если найдет нас здесь. А что такое «рейнбоу дэш», и кто ты, мы не знаем и хотели бы узнать.

– Я – Пинки Пай, а Рейнбоу Дэш – моя подруга, спасти которую мы пришли… Эй, а где всепони?

Полог шатра шумно отодвинулся, и внутрь вошел высокий сутулый волшебник – Гэндальф Серый собственной персоной.

– Что тут у вас за шум? – спросил он суровым, но не особенно раздраженным голосом; видно было, что ему трудно сердиться на юных хоббитов в такой радостный день, как юбилей Бэггинсов; тут его взгляд упал на пони, и маг подозрительно сощурился: – Что это?

– Я Пинки Пай, – повторила розовая пони. – Моя подруга Рейнбоу Дэш случайно попала в ваш мир в лапы злобного колдуна, и мы с моими другими подругами отправились ее спасать, но подруги куда-то пропали, вы их не видели?

– Хм, – нахмурился Гэндальф, – это странно. Тук и Брендибэк, ступайте-ка на вечеринку, Бильбо скоро начнет речь, а я пока потолкую с нашей го…

– Вечеринка? – перебила его Пинки Пай и, спрыгнув с тележки, заносилась кругами по шатру. – Где-где-где? Если в этом мире есть вечеринки, то он не так плох, как думают принцессы, потому что вечеринки – это очень хорошо, злодеи не устраивают вечеринок! Так что, покажете, где вечеринка? Потому что вечеринки – мой особый талант, я вам такую вечеринку устрою, кстати, что празднуем? Стойте, я чую, я слышу…

Розовая пони приняла стойку охотничьей собаки и, воскликнув: «Да, вечеринка там!» – помчалась в сторону Праздничного Дерева с такой скоростью, что едва не снесла шатер. Магу и хоббитам оставалось лишь побежать за ней.

– Ничего себе прыть у старика, – тяжело дыша и замедляя бег, заметил Пин, когда Гэндальф перегнал хоббитов и напрыгнул на пони, прижав ее к траве на самой границе круга света, источаемого гирляндами на Праздничном Дереве.

Следуя примеру мага и пони, хоббиты приникли к густой недавно покошенной траве и стали наблюдать за ходом торжества. Дядя Бильбо влез на табурет и начал речь:

– Дорогие мои хоббиты: Туки и Брендибэки, Ейлы и Пийлы, Прорытвинсы и…

– О чем эта пони говорила? – спросил Пин. – Я думал, это Гэндальф ее наколдовал.

– Нет, он, кажется, сам удивился, когда ее увидел. А может, прикидывается: может, она была сюрпризом, а мы его испортили, и теперь он вообще не хочет ее никому показывать. Ты же знаешь, как он любит устраивать сюрпризы. Ой, не оберемся мы теперь проблем…

– …, а другую половину люблю вполовину меньше, чем вы заслуживаете, – сказал тем временем Бильбо, и гости на миг притихли, осмысливая услышанное. – И этот замечательный день, я полагаю, лучше всего подходит для… для того, что я давно откладывал. С грустью сообщаю вам, что ухожу. Дозвольте тепло с вами проститься. Прощайте.

Произнеся последнее слово, Бильбо исчез – взял да и растворился в воздухе, с лихвой оправдав свою репутацию хоббита не от мира сего. Гэндальф, увидев это, поднялся и, удерживая Пинки Пай за шею, подтащил ее к Пину и Мерри.

– Присмотрите за ней, – распорядился он, – а мне надо перемолвиться словечком с Бильбо, пока он еще здесь.

– А куда он делся? – спросил Мерри.

– Не вашего ума это дело, – сказал маг. – И радуйтесь, что не вашего.

Гэндальф быстро пошагал прочь, в сторону Бэг-Энда, а хоббиты перевели взгляд на пони.

– Так это закрытая вечеринка? – разочарованно спросила она. – Только для приглашенных?

Шерсть Пинки Пай будто бы потускнела, а пышные, воздушные грива и хвост выпрямились и потяжелели, уныло упав на землю.

– Не огорчайся, – ободряюще погладил ее по холке Мерри, – мы устроим собственную вечеринку с элем и фейерверками. Вряд ли нам влетит за это от Гэндальфа больше, чем мы уже заслужили.

---

«Час от часу не легче», – думал Гэндальф, глядя в след удаляющемуся по тропинке Бильбо. Без сомнения, в руки хоббита попало Единое Кольцо, и слава Эру, что он смог отказаться от его власти. Увы, бремя это не исчезло, а перешло теперь к Фродо, и магу предстояло тяжелое испытание – сказать беззаботному юному хоббиту, что ему предстоит отправиться в далекий опасный путь, совсем не похожий на те приключения, о которых он мечтал, и что он, Гэндальф Серый, не пойдет с ним, ибо долг зовет его в Изенгард, сообщить Саруману Белому об обнаружении Вражьего Кольца и попросить совета. Однако, время, хоть и поджимало, еще не кончалось, и маг решил для начала уладить вопрос с розовой пони. «Вряд ли она прислужница Саурона, – размышлял он, шагая по направлению к шатру с фейерверками, над которым взлетали в небо разноцветные искры, – он веселье не жалует. Но из ее слов следует, что она явилась сюда из другого мира… Может ли быть, что говорящие пони завелись в Благословенном Краю, пока меня там не было, и о каких принцессах она говорила? Послали ли ее сюда Элберет и Эсте, или же речь об ином, совсем ином мире, ведомом одному лишь Эру Илуватару?»

По мере приближения к шатру маг все четче слышал веселые голоса, наперебой поющие знакомые и незнакомые песни.

– «Нужно делиться, договориться…» – тянули сидящие в обнимку хоббиты и пони, трава вокруг них была заставлена блюдами с остатками пирогов и пустыми пивными кружками.

– Г-гэндальф! – радостно воскликнул Пин, завидев приближающегося волшебника. – Пинки просто отличная п-пони, она из Эквестрии, и она – Хранительница Элемента Смеха. Она г-говорит, что они с другими Хранительницами могут помочь нам спасти Средиземье от С-саурона.

Гэндальф строго посмотрел на Пинки Пай: в отличие от запьяневших хоббитов, у нее хмеля не было ни в одном глазу.

– Вы добрый маг, да? – уточнила она. – И вы поможете нам победить злого мага и спасти Рейнбоу Дэш, и тогда мы вместе освободим Средиземье от угрюмой Тени!

«Злым магом она называет Саурона, – понял волшебник. – Итак, по крайней мере, она – наш союзник, пусть и странный».

– Что ж, – сказал он, обращаясь к хоббитам, и неожиданно для себя улыбнулся, – боюсь, что теперь исчезновение Бильбо – вашего ума дело. Принесите-ка мне пива, и мы обсудим наши планы, наши способы и средства, наши умысли и уловки.

Старому магу вдруг стало легко на душе, он почувствовал себя на шестьдесят лет моложе, сидящим в кругу веселых и отважных гномов, подбивавших юного тогда Бильбо Бэггинса отправиться в приключение. Поистине, Пинки Пай была Хранительницей Смеха.

Он достал трубку и под любопытным взглядом пони закурил, затянулся и выдохнул розовое колечко дыма. Но пони фокуса не оценила: совсем по-человечески закашлялась, глаза вмиг покраснели и заслезились.

– Что это? – спросила она, утирая глаза копытцами. – Выглядит забавно, но очень плохо пахнет, и у меня от этого голова кружится.

– Извини, – маг потушил трубку и спрятал в складках своей серой мантии. – Просто дурная привычка. А теперь расскажи, пожалуйста, об Эквестрии.

Пинки заговорила, а Гэндальф, усваивая знания о чудесной стране пони, об их радостях и бедах прошлых, недавних и нынешних, размышлял о том, как быть дальше. Он планировал доверить Кольцо Фродо, но теперь, когда обо всем узнали Пин и Мерри, имело ли это смысл? «Возможно, – думал маг, – эти хоббиты тоже справятся с заданием. С другой стороны, они глупы и безответственны. Но Пинки Пай обладает большой силой, и если она пойдет с ними… В таком случае, что сказать Фродо? Неужели придется обмануть его, утаив ради его спокойствия знание о кольце его дяди? Ведь, если рассказать ему все, он непременно захочет пойти в поход, а Кольцо коварно, и неизвестно, что оно может с ним сделать. А Пин и Мерри… они, пожалуй, слишком просты – Кольцу нечего предложить их сердцам, ведь все, чего они жаждут, – пиво и вкусная еда. Решено: немедленно пойду к Фродо, расскажу об уходе Бильбо и заберу Кольцо. И сразу же отдам его…»

– Мериадок, Пиппин, – торжественно обратился он к хоббитам, когда Пинки Пай закончила рассказ об Эквестрии и выслушала рассказ о тенях Средиземья. – Готовы ли вы нести бремя Единого Кольца столько, сколько потребуется?

– Да.

– Конечно.

– И это не увеселительная прогулка: за переделами Шира повсюду соглядатаи врага, поэтому идти придется незаметно, в обход торных путей, – хоббиты нетерпеливо закивали, а маг посмотрел на пони: – Только вот Пинки, ты, как бы помягче выразиться, слишком… розовая, тебя могут заметить.

– Нет проблем, я же мастер маскировки! – воскликнула Пинки и мгновенно вымазалась непонятно откуда взявшейся коричнево-зеленой краской, а потом отряхнулась, и краски как не бывало.

– Чудеса да и только, – покачал головой Гэндальф. – Собирайтесь в поход тщательно: если вы ни с того, ни с сего просто исчезнете, это вызовет лишние подозрения и разговоры, поэтому обставьте свой уход так, будто ничего особенного в этом нет. Но не задерживайтесь. Когда будете готовы, идите в город Бри, и я встречу вас в гостинице «Гарцующий пони», а там посмотрим, что делать дальше. Сейчас мы пойдем за Кольцом: я возьму его у Фродо, а вы будьте поблизости, чтобы я сразу вам его передал – не хочу лишнего мига прикасаться к нему!

– Гэндальф, – спросил Мерри, – так кто же понесет Кольцо: Пин или я?

– По очереди, – хитро прищурился маг. – Если Хранители будут постоянно меняться, Кольцо не успеет подчинить ни одного из них.

Глава II. Пони в "Гарцующем пони"

Эпплджек, Хранительница Элемента Честности, хоть и храбрилась, все же зажмурилась, входя в созданный принцессами портал, и выйдя из него, долго не могла заставить себя разожмуриться. Лишь, когда поняла, что не слышит голосов друзей, она открыла глаза и огляделась: пони стояла одна посреди пустой каменной мостовой, стремительно погружающейся в ночной мрак. «Дурное местечко, – подумала она, – совсем, как принцессы говорили». Невдалеке послышалось тихое ржание, и Эпплджек не придумала ничего лучше, чем пойти на звук: хоть порасспрашивает местных пони.

Стараясь идти так, чтобы копыта цокали по гладкому камню не слишком громко, она приблизилась к месту, откуда шел звук. Пони стояли там, но они отличались от тех, к которым привыкла Эпплджек: они были больше, а некоторые так и вообще огромными, и все тусклых мастей: вороные, серые, каурые, – к тому же, сильно смущало место их пребывания: они теснились в стойлах наподобие тех, где на ферме «Сладкое яблочко» держали крупный скот, и были привязаны. Ей-Селестии, они были привязаны!

– Здорово, друзья, – сказала им Эпплджек, – у вас тут, похоже, и впрямь жизнь не сахар. Ну да ничего, сейчас я вас освобожу.

Она приблизилась к толстобокому игреневому пони и зубами перетерла веревку. Пони, однако, остался на месте и не проронил ни слова.

– Не за шо, – сказала Эпплджек, переходя к другому. – Вы тут часом не видели еще четверых пони, они навроде меня: одна фиолетовая с крыльями и рогом, другая желтая с розовой гривой, третья вообще вся розовая…

Она резко замолчала, заметив, что пони никак не реагируют на ее слова.

– Вы шо, языки прикусили? – воскликнула она. – Да шо же с вами сделал это Темный Властелин, будь он неладен!

Освобожденный первым пони, наконец, покинул стойло, приблизился к Эпплджек и начал ее обнюхивать.

– Эй, какого сена? Своя я, своя!

Пони зашел к ней за спину, и Эпплджек насторожилась.

– Трутень! – раздался вдруг голос. – Ты что делаешь, негодник, ты как отвязался?

К стойлу, переходя на бег и шлепая по камню босыми ногами, приближался низкорослый человечек.

– Фу-ты, ну-ты, – выдохнул он, завидев Эпплджек и остановившись подле нее. – А ты откуда сюда забрел, чей будешь? И масти какой интересной.

– Я Эпплджек, верноподданная Эквестрии, а ты-то кто? Зачем добрых пони неволишь, шо они у тебя уж и речь забыли?

– Ноб я, Ноб Телепень, Лавра Наркисса подручный… Ой, это ты сказала?

– Отпусти пони, – грозно заржала Эпплджек, встав на дыбы и по-боксерки задвигав передними ногами.

– Спокойно, спокойно! – выставил вперед ладони Ноб. – Кто ж их неволит-то? Они завсегда здесь живут, кое-кто и родился здесь.

– Так это уже не первое поколение рабов? – яростно фыркнула Хранительница Честности. – А ну, живо развязал всех!

– Какие рабы, окстись! Я уж на что деревенщина, а знаю, что рабы – те, у кого разум есть, а животные-то… ну, разумны, конечно, но не так, чтобы очень. Праотцы наши приручили их когда-то, дали тепло да пищу, да приспособили помогать по хозяйству, чтобы без дела в округе не слонялись.

– Шо значит «неразумные»? – возмутилась Эпплджек и поймала взгляд бродящего вокруг них с Нобом толстого пони: в мутно-черных глазах его не читалось ни одной мысли. – В Средиземье пони – простые животные? – обомлела она: это было страшно – будто увидеть ходячего мертвеца.

– А я о чем толкую! Так ты, стало быть, разумная. Обожди тогда, сейчас к Наркиссу пойдем, он голова, с ним и поговорите за всякие чудеса да небывальщину, а мое дело маленькое, я вон лошадей кормить пришел. Ты, кстати, будешь? Овес нынче хороший уродился, сам бы ел.

«А паренек вроде неплохой, – смекнула Эпплджек, – да и говорит по-нормальному, темные властелины так не говорят».

Пока Ноб кормил лошадей и угощал Эпплджек, она узнала, что сам он не человек, а хоббит, и что, кроме того, есть в Средиземье и другие народы. «Это понятно, – приняла идею Эпплджек: – у нас земные пони, пегасы, единороги и аликорны, а у них люди, эльфы, гномы да еще хоббиты». Также Ноб сообщил, что находятся они в людском городе Бри, и никаких злобных магов тут отродясь не было (хотя разбойники в окрестностях шастают), и подруг Эпплджек тут тоже не объявлялось.

После ужина Ноб повел Эпплджек к своему начальнику – владельцу местной гостиницы. Мельком глянув на выцветшую и рассохшуюся деревянную вывеску, изображающую нечто, похожее на пляшущего пони, Эпплджек последовала за своим проводником внутрь помещения.

Внутри было душно, в полумраке коптящих свечей витали запахи горячей еды и кислого пива, кое-где за столиками сидели припозднившиеся гости. За стойкой стоял бритый толстяк с пышными усами, сосредоточенно протиравший глиняную кружку влажной тряпкой. Никто не обратил на вошедших внимания, Ноб с Эпплждек пролезли под стойку, и хоббит подергал хозяина за засаленный белый фартук.

– Ноб, чтоб тебя! – вздрогнул тот и посмотрел вниз. – Ты где пропадал, лошадей-то покормил, или тебе моя забывчивость передалась? Добро б, что хорошее от меня усвоил…, – взгляд Наркисса переместился на Эпплджек. – А жеребенка зачем сюда привел, заболел он что ли?

– Я не жеребенок, – ответила она, – а взрослая пони, и мне позарез нужно потолковать с тобой о том, шо тут у вас в Средиземье происходит.

– Эка невидаль, говорящая пони в шляпе, – удивленно хмыкнул Наркисс, – ну да я чего только не навидался, по молодости лет ажно в Вековечный Лес ходил. Ладненько, пойдем потолкуем.

Учтиво осведомившись, не желает ли гостья отужинать, и узнав, что Ноб уже ее накормил, Наркисс оставил хоббита присматривать за баром, а сам повел пони в свою комнату. Он расположился в глубоком кресле-качалке, а Эпплджек, тщательно вымыв копыта в тазике с водой, забралась на высокую кровать, застеленную теплым шерстяным пледом. И они начали рассказывать друг другу все, что знали о своих мирах. Наркисс, как оказалось, знал маловато, и почти ничего не прибавил к тому, кто Эпплджек успела узнать от Ноба.

– В общем, – подытожил трактирщик в конце беседы, – я, как видишь, человек маленький, в этих ваших магах да порталах не разбираюсь. Но знаю, кто может помочь – Гэндальф Серый, он хоть и волшебник, но старик толковый, много странствует, много знает. Он тут объявляется раз этак в пару месяцев, иногда чаще, иногда реже. Да вот третьего дня был здесь проездом в Шир на юбилей какого-то своего хоббитского приятеля по приключениям. Авось, и на обратной дороге сюда заскочит, да только не знаю, когда: Гэндальф Шир любит, может и на неделю там задержаться. А ты, коли хочешь, поживи здесь пока. Денег у тебя нет, но ты, говоришь, работящая, так работа у меня найдется.

– Идет, – сказала Эпплджек. – Спасибо большое, я не подведу, шо хочешь могу делать!

– Только это, – понизил голос Наркисс, – ты уж не обессудь, но лучше на людях помалкивай: говорящие пони у нас диковина, и мало ли чье внимание ты привлечешь. В город-то нехорошие люди пожаловали, вон у меня полный зал сидит: вроде, и не разбойники, и выгонять их не за что, а за лигу же видно, что лиходеи. А еще следопытов в последнее время много стало, ходят, вынюхивают, высматривают всякое. Гэндальф – тот с ними дружит, говорит, они защищают нас от чего-то. А по мне: что следопыты, что разбойники, – одна, извини за выражение, редиска.

---

Четыре дня Эпплджек работала у Наркисса на подхвате. Дела ее мало отличались от повседневных обязанностей на родной ферме: околачивать яблони (как раз поспел белый налив), задавать корму скотине (пони ограничивалась кормежкой свиней, овец и коров, оставив лошадей Нобу: ей было больно смотреть в пустые глаза собственных соплеменников), наводить порядок в подсобных помещениях.

Вечером пятого дня, когда они с Нобом, возвращаясь под мелким дождем с пастбища, подходили к южным воротам, она заметила приближающегося к городу пешего. Он был долговяз, закутан в прегрязный плащ с капюшоном и походил бы на обычного бродягу, но в его осанке и уверенном широком шаге виделась стать, подобная той, которой обладали принцессы Селестия и Луна.

– Не Гэндальф ли это? – спросила пони у Ноба. – Не тот ли Серый Скиталец, которого я поджидаю?

– Скиталец, да, но не Серый, – шепнул хоббит. – Это Странник, он же Бродяжник, он же Страйдер – вообще, у него много имен. Следопыт он, слыхала о них от Наркисса? Опасный народ.

– Шо-то он на злодея не похож, – усомнилась Эпплджек.

– Злодей – не злодей, а опасный. Ежели охота, пойди поговори с ним: он молчун еще тот, так что тебя не выдаст, только и вряд ли скажет что-то путное.

Эпплджек решилась, перешла на галоп и быстро нагнала Странника. Осторожно ткнулась мордочкой ему в ногу, привлекая внимание, и человек остановился. Почти минуту внимательно осматривал пони из-под капюшона, потом спросил:

– Ты подруга Пинки Пай?

– Агась, – просияла Эпплджек, обрадованная именем подруги и тем, что не придется снова объяснять, кто она такая, и почему умеет разговаривать.

– Правильный ответ: «нет», – сурово сказал Странник. – Откуда ты знаешь, что мне можно доверять – вдруг я слуга Врага?

– Я вижу, что ты не злодей, – ответила пони. – Так ты знаешь, где Пинки?

– В Шире, но скоро двинется сюда. Мне наказано ждать ее здесь.

– А остальные пони с ней?

– Нет, – покачал головой человек. – Сам я ее не видел, но Гэндальф сказал, что она одна, и что ищет своих товарищей.

– Значит, Пинки тоже потерялась, – вздохнула Эпплджек.

– Не все те, кто странствуют, потеряны, – глубокомысленно заметил следопыт. – Однако удачно мы встретились. Так удачно, что я забыл о манерах! Я Странник, а ты?

Эпплджек представилась и сказала, что уже знает его имена от Ноба.

– М-да, в Бри одни болтуны живут, да и я, похоже, от них заразился. Предлагаю ждать наших друзей не под дождем, а в тепле и в сухе.

Они двинулись к «Гарцующему пони», и по дороге Странник рассказал, что, по соображениям Гэндальфа, владычицам Эквестрии не хватило сил, чтобы создать врата так, как они задумывали, поэтому все пони оказались в разных краях Средиземья. «Этот Гэндальф, похоже, гений навроде Твайлайт, – рассудила Эпплджек. – Ежели он не ошибается, то… ой, бедная Флаттершай: остальные-то не пропадут, а каково ей-то одной в чужом мире будет! Ну да животные здесь почти такие же, как у нас, глядишь, они ей помогут».

Глава III. Двое раздвоенных

Куда ни глянь, до самого горизонта простиралась тускло-зеленая вперемешку с бурым болотистая местность, лишь на востоке виднелась тонкой черной линией горная гряда, над которой сгустились мрачные тучи, изредка прорезаемые алыми и лиловыми сполохами молний. Свистал пахнущий гнилью промозглый ветер, то тут, то там над подернутыми мертвой ряской заводями колыхались бледные не греющие и почти не дающие света огоньки.

Флаттершай прижала ушки и беспомощно заметалась в поисках хоть какого-нибудь укрытия.

– Твайлайт, – шептала она, боясь повысить голос, – Рарити, Эпплджек, Пинки, где вы? Ай!

Она угодила ногой в трясину, жижа жадно вцепилась в ее копытце и не хотела отпускать. Кое-как Флаттершай удалось высвободиться, и теперь она боялась сделать новый шаг, чтобы опять не попасть в болото. Пегаска свернулась калачиком на промокшей, как губка, мшистой кочке и, закрыв глаза копытцами, заплакала.

– Холодно, – прошептала она, глотая слезы, – голодно, одиноко. Где же все пони?

Чтобы немного перебить голод, Флаттершай решилась рискнуть и попить болотной воды, подползла к заводи и очистила часть ее от ряски. В черную воду упала пара последних слезинок, и по отражению пони пробежала рябь, а когда рябь успокоилась, выражение лица отражения изменилось: брови сдвинулись, зрачки сузились, будто смотрели на свет, рот изогнулся ненавистью.

– Где все пони? – повторила Флаттершай хриплым язвительным голосом. – Бросили меня! Конечно, ведь Рейнбоу Дэш такая крутая, что они мигом ринулись ее спасать, а про меня забыли. Кому я нужна? Никому! Тогда и мне никто не нужен, пускай! Вот сейчас встану и уйду, и никто не станет меня искать, останусь здесь жить, с пиявками.

– Нет, нет! Что я такое говорю? – помотала головой пони, вернув свой обычный голос. – Прекрати это, Флаттерстерва, я сама виновата, что бежала последней, я слишком нерешительна. Но остальные обязательно спасут Рейнбоу Дэш и вернуться за мной, они не могут быть далеко отсюда, нужно просто чуть-чуть подождать.

– Оглянись: кругом пусто, так где же твое «недалеко»? А раз ты нерешительна, почему бы за дело не взяться мне? Уступи мне, и мы выживем – вместе, без всех этих лицемерных так называемых «друзей», которые вспоминают о тебе только, когда им самим что-то нужно.

Флаттершай чувствовала себя не в силах препираться со своим вторым «я», возникшим из-за не совсем удачной попытки самосовершенствования на семинаре Айрон Уилла, и сдалась бы, если бы невдалеке не послышался плеск – слишком громкий, чтобы быть природного происхождения.

Флаттершай вжалась в землю и осмотрелась: в нескольких метрах от нее по болоту пробирался четвероногий зверь чуть больше пони, но совсем без шерсти: лишь несколько длинных волосин пробивалось из обтянутого серой кожей черепа, – и весь тонкий-претонкий, будто высушенный, больше всего похожий на лягушку.

– Ссстолько водицы, а рыбсы нет, моя перлесссть, – расслышала Флаттершай его шипение: – змейсы есть, пиявсы, и всякая ползучая, плавучая, совсем невкусная гадосссть. И еще мертвецы, да, покойники, но их нельзя есть, нет, моя прелесть, мы ведь не хотим стать, как они, мертвыми, не для того мы выжили в пыточных Мордора, голм, голм! Мы будем есть только змейс, мы подкрепимся и станем сссильными, и найдем дорогу через болота, потом отыщем мерзского вора Бэггинса и отомссстим ему, да-с, жестоко отомстим… А-а-а, нет, прелесть, нет!

С оглушительным воплем говорящий зверек провалился в трясину и, беспомощно цепляясь передними лапами за ряску, начал стремительно погружаться.

– Спаси нас, прелесть, мы… я не хочу умирать!

«Бедняжка!» – пронеслось в голове у Флаттершай, и она, забыв все свои страхи, бросилась зверьку на выручку.

– Быстрее, – протянула она ему переднюю ногу, – хватайся!

Зверек вцепился в ее промокшую шерстку длинными пальцами, и пегаска изо всех сил потянула. Ее ноги почти до колен ушли в мягкую землю, стиснутые зубы затрещали, крылья бились, как у колибри, и, наконец, зверька удалось вытащить. Они оба повалились на мокрый мох и некоторое время тяжело дышали, а зверек вдобавок заходился чудовищным кашлем:

– Голм, голм! Голм!

Потом просипел:

– Ссспасибо ему, оно спасло нассс. Кто оно?

– Я Ф…

– Мы не слышим, нет, моя прелесссть, у нас хороший слух, но оно говорит так тихо, что даже мы не ссслышим. Пусть оно говорит громче.

– Я Флаттерша…, – почувствовав, что голос снова ее подводит, она приказала себе не бояться и насколько могла твердо повторила: – Я Флаттершай, пегас из Эквестрии. А ты кто?

– Пусссть не ссспрашивает, моя прелесть, не его это дело. Но она спасла нас, мы благодарны, мы должны ответить. Мы и так ссслишком много отвечали мерзссским орксам, прелесссть, на их мерзссские вопросцы. Хватит с нассс, хватит!

По спине Флаттершай пробежал холодок, не будь ее шерсть такой мокрой, она встала бы дыбом: зверек говорил сам с собой так же, как она!

– С-смеагол, – наконец, выплюнул зверек. – Зови меня Смеагол.

– А пегассс вкусссный? – осведомился он своим вторым голосом, мало чем отличавшимся от первого, но более шипящим. – Пегас мясиссстый? Мы любим сссочное мясце, прелесть. Если пегас такой добренький, что ссспас нассс, может быть, он нассс и покормит-с?

«Он ест мясо! – ужаснулась Флаттершай, приготовившись к спасительному взлету. – Разумное говорящее существо ест мясо! Это и вправду страшный мир!»

– Мы… я не буду тебя есть, – успокоил пегаску Смеагол. – Что ты здесь делаешь?

– Я потерялась, потеряла своих друзей, и я…, – к горлу Флаттершай вновь подступили слезы, – я не знаю, что теперь делать.

– Мы тоже потеряли всех своих друзей давным-давно, – вздохнул Смеагол и злобно зашипел: – Все нас бросссили, моя прелесть, все отвернулисссь, голм, голм!

– А это плохое место, – продолжил он, прокашлявшись, – это Мертвые Болота, и живым лучше уйти отсссюда. Пойдем вместе? Мы найдем тропку сссквозь трясину и выберемся. Я знаю, в какую сторону идти, я буду искать тропку и добывать нам пищу, а ты будешь вытассскивать нас, если мы снова провалимся. Хорошо придумано, моя прелесссть, оно пока полезно, а когда выйдем из болота, мы его ссседим-с, голм, голм!

– Не надо меня есть, – попросила Флаттершай, на всякий случай, все же поднимаясь в воздух.

– Посссморим, да-с, мы посмотрим и увидим, моя прелесть.

– Сейчас ты, мерзкая тварь, увидишь! – гаркнула Флаттерстерва, подлетев вплотную к Смеаголу-Голлуму и сжав копытами его тонкую костлявую шею. – Увидишь, что со мной шутки плохи, понял? Я всегда на чеку, и я тебе не какое-то «оно», уяснил? Заруби себе на своем мелком носу, жаба-переросток!

Смеагол судорожно закивал, и Флаттершай отпрянула в ужасе от собственного поведения.

Уже давно стемнело, но никакого укрытия на ночь было не найти, поэтому оставалось только немедля отправиться в путь. Вчетвером.

---

Болоту не было видно конца, изо дня в день повторялось одно и то же: Смеагол принюхивался, почти всегда безошибочно выискивая не топкие места, Флаттершай следовала за ним и иногда подстраховывала, Голлум вслух мечтал о том, чтобы съесть пони, Флаттерстерва била его копытами по рукам, Смеагол предлагал Флаттершай отведать змей и пиявок, но она, борясь с тошнотой, жевала тину, ряску и редкий камыш, – время перестало делиться на отрезки, став сплошным мучительным путем. Шерстка пегаски сотню раз пропиталась грязью, крылья едва слушались, все запахи слились в один гнилой дух мертвой трясины.

Когда путники совсем выбивались из сил, они укладывались на кочке и, прижавшись друг к другу, чтобы не замерзнуть, засыпали. Часто Смеагол разговаривал сам с собой во сне и, разбуженная его шипением Флаттершай прислушивалась к его словам. Похоже было, что когда-то давно Смеагол совершил очень плохой поступок, из-за которого его возненавидели все друзья – и он отплатил им тем же. «Чтобы он ни сделал, – думала Флаттершай, – он уже многократно заплатил за это. Бедненький Смеагол! У бедняжки никогда не было настоящих друзей, ведь настоящие друзья не позволили бы ему сделать ничего плохого, и не отвернулись бы от него, если бы он все же что-то натворил». Когда Смеагол, выговорившись, погружался в глубокий сон, пони крепко обнимала его, стараясь в этом мрачном промозглом месте подарить ему хоть капельку тепла, которого заслуживает каждое живое существо, и которого он всегда был лишен.

Однажды, проснувшись после ночевки, Флаттершай обнаружила, что они находятся в совершенно другом месте: болото кончилось, они расположились на покрытом пожухлой травой холме у подножия высокой скалы, или, скорее, хаотичного, во вкусе Дискорда, нагромождения камней.

– Где мы? – пролепетала пегаска, силясь подняться на ноги – от слабости они отказывались двигаться.

– Флаттершай проснулась! – подскочил к ней Смеагол с радостным воплем. – Она обессилела, заснула и не просыпалась, моя прелесть, но мы слышали ее сердечко, оно билось, и мы перенесссли ее через болота, мы нашли тропку, как и обещщщали. Но теперь мы не можем забраться на эти мерзссские колючие скалы, но пегас летает, да, прелесссть, пусть пегассс наберется сил и перенесет нассс наверх.

– Смеагол, – прошептала пони, – ты вывел нас, ты умница.

– Да, моя прелесть, умненький Смеагол спас добренькую Флаттершай, пусссть теперь она спасет нас, пусть подкрепится и воссстановит силы.

С этими словами он отбежал и быстро вернулся, держа в широких ладонях пару мертвых птиц:

– Пусть ессст, птички вкусссные, питательные, совсем не как змейсы и пиявсы, сссовсем не как горькая трава. Ешь их, ешь!

Смеагол сунул птичьи трупы под нос пегаске и чуть ли не попытался запихать их ей в рот. Флаттершай отпрянула было, но тело не слушалось.

– Нет, – умоляла она, – не надо, они же были живыми, нет…

– Она умрет, если не съест птичек, – возразил Смеагол и, силой раздвинув пегаске челюсти, положил ей в рот один трупик. – Жуй, моя прелесть!

И Флаттершай стала жевать. Захлебываясь слезами и задыхаясь от рвотных позывов, она перемалывала зубами перья и тонкие косточки, пережевывала жесткое мясо. А Смеагол заставлял ее глотать и заботливо вытирал льющиеся по подбородку пегаски струйки птичьей крови.

Наконец, он оставил Флаттершай в покое, и она, уткнувшись носом в землю, вернулась в забытье. Очнувшись, она не открыла глаз и не пошевелилась, чтобы Смеагол не заставил ее съесть и вторую птицу. «Ужас, ужас, – повторяла она про себя. – Как я смогу после этого вернуться к моим милым зверушкам, как посмотрю им в глаза? А хуже всего то, что я чувствую себя лучше!»

– Пусссть не притворяется, голм, голм! Мы слышим, что она проссснулась, прелесть. Дай ей вторую птицсу.

Ощутив тухлое дыхание Голлума над самым ухом, Флаттершай резко вскинула голову и заглянула в его кошачьи глаза-блюдца:

– Никогда больше не смей заставлять меня есть животных!

Сила Взгляда подействовала, и Голлум отбежал подальше, однако разразился бессвязной гневной тирадой о глупости неблагодарных пегасов.

«Он ведь спас меня этой птицей, – устыдилась Флаттершай, – не его вина в том, что он родился в таком мире, он желал мне добра. И там, на болоте… Когда я лишилась сознания, он мог меня бросить или съесть, но вместо этого тащил на себе Селестия знает, сколько. Я была нужна ему, чтобы перенести его через скалы! Флаттерстерва, не начинай, пожалуйста, откуда ему было знать, что здесь такая преграда? Он принес нас сюда, потому что в нем есть добро. Уж я-то, Хранительница Элемента Доброты, могу об этом судить».

– Смеагол, – позвала она, усаживаясь, – ты здесь?

– Нет, – буркнул Голлум, вылезая из-за серого булыжника, с которым почти сливался, – нассс здесь нет, пегассс оскорбила нассс, моя прелесть.

– Прости меня, пожалуйста, – повинилась Флаттершай, – я очень тебе благодарна, просто я никогда раньше не ела животных. Но я поняла, что ты сделал все, что мог, чтобы помочь мне, поэтому прости, пожалуйста…, если тебя не затруднит.

– Затруднит, моя прелесссть, еще как затруднит, но мы попробуем, да-с, мы попробуем простить Флаттершай, потому что она любит нас.

– Спасибо тебе, Смеагол. Скоро я совсем оправлюсь и смогу взлететь…, но что там дальше? Куда ты идешь?

– В Шир, забрать мою прелесссть у мерзского вора Бэггинса.

«Что же это за «прелесть», о которой он все время твердит?» – подумала Флаттершай. Сначала она решила, что Голлум называет так сам себя, но его бормотания создавали впечатление, что речь о каком-то драгоценном предмете. Пегаске очень хотелось узнать, что это за предмет, как он связан с давним грехом Смеагола, и что это за грех: так она смогла бы лучше понять Смеагола и быстрее исцелить его душевные раны, – но прямые расспросы о «прелести» его раздражали, а применять Взгляд Флаттершай считала неправильным.

– Я пойду с тобой, – сказала Флаттершай. – Если ты не против, конечно.

А куда еще ей было идти? Друзья ее потерялись, обратной дороги не было. К тому же, разве она могла бросить такого несчастного, одинокого, промокшего, замерзшего, истощенного, запутавшегося Смеагола на произвол судьбы? Решение придало пегаске сил, и она воспрянула духом; единственное, чего ей сейчас недоставало – визита в спа-салон, куда ее водила Рарити. «Где-то она сейчас? – подумала Флаттершай. – Надеюсь, не в таком грязном месте, как это, бедняжка бы этого не выдержала».

Глава IV. Леди самоцветов

По стенам и потолку жарко натопленной полутемной мастерской плясали рыжие сполохи факельного пламени, на лбу склонившегося над верстаком Гимли выступили капельки пота. Он был умелым ювелиром, но каждый раз волновался перед тем, как приступить к огранке камня, ведь первый удар – решающий: сделай что-то не так – и алмазный самородок будет испорчен, превратиться в груду бесполезных камней, из которых можно превратить в бриллианты в лучшем случае половину. А при нынешнем состоянии дел нельзя было терять ни крупицы самоцветов: последняя найденная лично королем Даином жила давно истощилась, и вот-вот гномам станет нечем торговать с жителями Дейла. И это накануне войны, когда самое время закупать запасы продовольствия!

Собравшись с духом, Гимли аккуратно установил зубило на полупрозрачный камень и занес над ним молоток. Вдруг прямо у него над ухом раздался негромкий кашель, и он вздрогнул:

– Чтоб тебя, Бурин! – воскликнул гном, решив, что это некстати явился его подмастерье. – Чуть всю работу из-за тебя не испортил.

– Эм, кхм, прощу прощения за вторжение, сэр, – произнес звонкий женский голос, и Гимли, отложив инструменты, удивленно обернулся.

Перед ним стояла белоснежная пони с сапфирово-синими гривой и хвостом, изо лба ее рос коротенький витой рог.

– Что за чудеса? – нахмурился гном. – Кто ты, и кто впустил тебя в Мастерскую Короля-под-Горой?

– Что бы я ни сказала, сэр, умоляю не удивляться. Вы имеете полно право мне не верить, но вот, как обстоят дела. Мое имя Рарити, и я прибыла сюда из иного мира в поисках своей подруги. Со мной отправились четыре спутницы, но, когда мы прошли сквозь портал, я почему-то оказалась здесь одна, в темноте, когда тут никого не было. Я кричала, пытаясь привлечь внимание, но никто не появился, и тогда я спряталась вон в том укромном уголке и, со стыдом признаюсь, уснула, а проснулась лишь, когда вы пришли сюда и начали работу. Кстати, что вы делаете?

– Странные речи ведешь, – почесал бороду Гимли, пропустив мимо ушей вопрос незнакомки, – и не мне решать, правдивы ли он. Однако, на прислужницу Саурона ты не…

– Точно! – рогатая пони цокнула копытом. – Саурон – так зовут злодея, у которого в плену моя подруга. По крайней мере, я так поняла. И если вы здесь – враги Саурона, то я вам друг.

– Друг ты или нет, мы сами выясним, – сказал Гимли.

Он снял со стены серебряную цепочку (даже сделанные ради украшения творения гномов отличались прочностью, а уж маленькая пони, конечно, не смогла бы их порвать) и хотел накинуть пришелице на шею, чтобы она не убежала, пока он ведет ее к своему отцу Глоину, но это оказалось не так просто.

– Попрошу! – встала на дыбы Рарити и едва не разбила Гимли нос копытом. – Что вы себе позволяете, сэр – так обращаться с леди!

«Чтоб тебя, – мысленно выругался гном, – тоже мне, леди выискалась», – а вслух сказал:

– Поклянись, что будешь следовать за мной и не сбежишь.

– Клянусь репутацией бутика «Карусель», – торжественно произнесла пони, – что буду выполнять ваши указания, если они не противоречат общепони… общечеловеческим идеалам, как то: не унижают ничьи честь и достоинство, не нарушают ничье право на жизнь, не посягают на священное право…

– Довольно, довольно! – поднял руки Гимли. – Я принимаю твою клятву. Идем же.

Быстро шагая по чертогам, Гимли беспокойно поглядывал на восторженно озирающуюся пони и жестом пресекал любые расспросы со стороны встречных гномов.

– Блестяще! – то и дело восклицала пришелица. – Манифик! Какая изысканная работа по камню, как чудесно выдержан стиль! На мой вкус, немного слишком помпезно, но я все же отдаю должное вашим архитекторам и скульпторам. Не сочтите за дерзость, но, признаться, я ожидала от людей меньшего.

– Гномы, – буркнул Гимли, – мы гномы.

Наконец, они добрались до покоев Глоина, и Гимли представил Рарити отцу.

После долгих объяснений старый гном сказал:

– Я верю тебе, единорог Рарити. Конечно, следует еще уведомить о тебе короля Даина, но вряд ли его суждение будет отличным от моего. Одно скажу точно: гномы Эребора – тебе не помощники, ибо у нас хватает своих забот с самоцветными жилами и обороной от расплодившихся орков. Можешь дождаться здесь каравана из Дейла и попытать счастья среди людей, быть может, там ты найдешь своих подруг.

– Вы сказали, самоцветные жилы? – навострила уши Рарити. – Возможно, я смогу вам как-то помочь, ведь мой особый талант – поиск драгоценных камней.

В доказательство своих слов она повертела крупом, демонстрируя изображение трех голубых кристаллов на боках. Гномы переглянулись, и Глоин сказал:

– После такого заявления мы определенно обязаны представить тебя Королю-под-Горой. Ответь, какой платы ты потребуешь, если действительно найдешь нам самоцветов? Ибо вряд ли Даин согласится снарядить для тебя отряд на поиски других пони.

– Я вовсе не потребую оплаты, сэр. Я лишь знаю, что Средиземье – не самое приятное место, и раз уж сейчас я не могу исполнить то, за чем явилась сюда, то, по крайней мере, постараюсь принести пользу его обитателям.

– Щедры твои речи, – прищурился Глоин. – Что ж, я напишу королю послание с изложением сути дела и буду ждать его приглашения, а Гимли пока тебя накормит: ты, должно быть, голодна.

Каким-то чудесным образом шерстка на мордочке Рарити покраснела: в течение всего разговора живот «леди» громогласно урчал.

---

Поначалу Рарити сочла гномов неотесанными грубиянами вроде алмазных псов, да и их манера жить под землей ее не обрадовала, но довольно быстро ей стало ясно, что гномы – народ благородный и на свой лад добрый, к тому же, несмотря на неуклюжий облик, все сплошь ценители прекрасных и изящных вещей и мастера их делать.

Король Даин принял ее предложение помощи и снарядил малый отряд рудокопов сопровождать ее в закрытую шахту, где прежде гномы добывали самоцветы. По низким темным туннелям, совсем не похожим на шикарные жилые залы, и навевавшим неприятные воспоминания о плене у алмазных псов, Рарити следовала за Глониом, Гимли, Фраром и Лори, последним шел молодой Бурин.

– Вот мы и на месте, – сообщил Глоин, – входим в кристальный штрек.

Рарити кивнула и слегка наморщила лоб, концентрируясь. Рог пони окутала голубая магическая аура, и гномы изумленно воззрились на нее.

– Пока ничего, – покачала головой Рарити.

Единорожка ужасно боялась, что драгоценных камней здесь не окажется, и гномы посчитают ее самоуверенное обещание пустой похвальбой. Они уже начали недовольно шептаться на своем громоздком языке, когда Рарити, наконец, ощутила присутствие кристаллов.

– Здесь, – указала она на каменную стену тоннеля, – здесь, слева.

– Что там? – спросил Гимли; гномы развернули инженерные карты Эребора и долго сверялись с ними, потом Глоин сказал:

– Во времена Трора было водохранилище, поэтому в ту сторону мы никогда не копали, но если подумать… Смауг так раскалил Гору, что вода, возможно, давно выкипела. Приступайте, но осторожно.

Гномы взялись за кирки и молоты, периодически обращаясь к Рарити за уточнением местоположения камней.

– Скучаешь? – спросил у нее Гимли, когда подошло его время перерыва.

– Нет, – ответила единорожка, с помощью телекинеза подавая ему кружку с квасом и кусок капустного пирога (увы, пища гномов была далека от кулинарных изысков кантерлотских ресторанов!) – Признаться, я волнуюсь: вдруг я ошиблась, и там нет камней, или водохранилище не опустело, и нас затопит?

– О последнем не беспокойся, – махнул рукой гном. – Тут все бывалые: если за стеной вода, почуем ее прежде, чем окажемся в опасности. А насчет ошибки – с кем не бывает? – он осторожно погрузил пальцы в магическую ауру, в которой Рарити удерживала еду, и взял пирог и кружку. – То, что ты не лгунья, мы сегодня уже увидели. Пожалуй, даже эльфийская ведьма из Золотого Леса на такое колдовство не способна.

Гном уважительно поглядел на слабо мерцающий в полумраке рог Рарити, и, довольно крякнув, закинул кусок пирога себе в рот, опрокинул туда же полкружки кваса (вторая половина пролилась на бороду), потянулся и вернулся к работе.

Рарити уже начала терять счет времени (под землей, без солнца, это особенно легко), когда Фрар крикнул:

– Что-то есть!

Все гномы столпились возле участка стены, который он ломал, и дружно застучали маленькими кирками. Через полчаса они, сияющие от счастья, показали Рарити здоровенный серый булыжник, лишь кое-где поблескивающий отраженным светом факела.

– О, горе мне! – трагически и совершенно непритворно воскликнула единорожка. – Простите, меня, милые гномы, за то, что подвела вас и не смогла отыскать самоцветы. Теперь мне придется покинуть вас, ибо бремя моего позора слишком тяжело: одинокие дороги отверженных Средиземья уже зовут меня!

– О чем ты, Рарити? – удивился Глоин. – Это же отличный алмаз! В руках умелого огранщика он засверкает так, что даже солнце ослепнет! И там еще пара таких.

– Огранщика? – переспросила пони; ей вспомнился первый день в Эреборе и наблюдения за работой Гимли над невзрачным камнем. – Вы хотите сказать, что самоцветы в Средиземье выглядят вот так, и вы сами придаете им форму?

– А у вас в Эквестрии что же, камни лежат в земле уже ограненными? – усмехнулся Гимли.

– Ну…, да, – смутилась Рарити; она поняла, что последние ее реплики прозвучали совсем не ком-иль-фо.

– Свезло вам, – сказал Гимли, – а нам вот самим приходится. С другой стороны, сколько гномов лишились бы работы, если бы камни не надо было гранить?

---

Несколько следующих дней заняли походы в другие заброшенные штреки: кое-где единорожка находила драгоценные камни, кое-где – нет, – но и обнаруженных ею оказалось достаточно, чтобы целый год торговать с Дейлом, и Король-под-Горой повелел устроить пир в честь Рарити.

Гномы собрались за длинным каменным столом, уставленным яствами, ели и пили за здоровье Рарити, а та, хоть и была польщена и готова взорваться от гордости, сидела тихо, уткнувшись носом в тарелку. На столе прямо перед пони стояло блюдо с целым жареным кабаном, и она старалась не подать виду, какие эмоции это у нее вызывает, чтобы не оскорбить гостеприимных гномов. «Как могут такие джентльмены быть плотоядными? – горестно размышляла она. – Quel monde terrible! Надеюсь, Флаттершай, где бы они ни была, не столкнулась ни с чем подобным: она так любит животных, что это сразило бы ее!»

– Единорог Рарити! – обратился к ней Даин, поднявшись с кубком в руке. – Воистину, сам Аулэ послал нам тебя в час нужды. Ты отказалась от платы за свою службу, но знай: гномы Эребора всегда будут рады принимать тебя в своих чертогах, Рарити Щедрая, Леди Самоцветов.

Гномы одобрительно загомонили и дружно присосались к кубкам со сладким медвяным пивом. Рарити отпила из своего, и хотела было произнести ответную речь, но тут в пиршественный зал вбежал черноволосый гном в латах стражника и прошептал что-то на ухо Глоину.

– Государь, – обратился тот к Даину, выслушав доклад, – прибыл посланник с востока и желает немедленно говорить с тобой.

Король-под-Горой тяжело вздохнул, грузно поднялся и, сказав остальным продолжать застолье, удалился в сопровождении стражника, Глоина и Гимли.

Застолье, однако, утратило приподнятое настроение: гномы помрачнели, и Рарити обратилась к соседу:

– Случилось что-то серьезное?

– Темный Властелин прислал своих подручных, он давно зарится на достояние нашего народа, – ответил тот. – Вступить в открытый бой он пока не решается: пускает в ход посулы и угрозы, – но грядет война.

Решив, что лучше будет потом расспросить обо всем Гимли и Глоина, Рарити незаметно вышла из-за стола и отправилась ждать их в свои покои.

Через несколько часов, когда единорожка забылась чутким сном, Гимли постучался к ней. Рарити вскочила и, наскоро расчесав гриву, впустила гнома.

– Приспешники Саурона совсем зарвались, – стукнул он кулаком по столу. – Требуют сведений о давнем друге моего отца хоббите Бильбо Бэггинсе и о каком-то кольце. Послезавтра мы с отцом отправляемся в Ривенделл, к владыке Элронду Полуэльфу: он мудр и поможет нам разгадать планы Врага.

– А не говорили ли они о пони? – спросила Рарити.

– Нет, – покачал головой Гимли. – Если Рейнбоу Дэш действительно у него в плену и действительно подобна тебе, Саурон наверняка держит ее в тайне. Итак, пойдешь ли ты с нами, леди Рарити? Не знаю, встретятся ли нам твои подруги, но Элронд, возможно, поможет и тебе: он великий воин и притом книжник, знаток древних фолиантов, гримуаров и свитков.

– Я пойду с вами, – решила Рарити.

Если этот Элронд действительно похож на Твайлайт Спаркл, имело смысл с ним встретиться, ведь Твайлайт с помощью своего ума и магии могла бы найти выход из любой ситуации!

Глава V. В Изенгард и обратно

Пусть все смеялись над порой чрезмерными дотошностью и пунктуальностью Твайлайт Спаркл, на этот раз они ее не подвели. Если бы аликрон не вела строгий учет всех своих зелий, она могла бы и не заметить того, что колба с катализатором – зельем, усиливающим особые таланты пони – опустела на одну девятую. «Испарилось! – беспечно объяснил недостачу Спайк. – Видно, ты неплотно его закупорила». Но Твайлайт сразу поняла, куда делось зелье – в желудок сумасбродной Рейнбоу Дэш, которую жизнь ничему не учит. Не говоря уж о том, что совершенно исключено, чтобы она, Твайлайт Спаркл, верная ученица принцессы Селестии, могла по небрежности нарушить условия хранения своих зелий!

Радость от осознания собственной правоты придала молодому аликорну уверенности в успехе миссии по спасению Рейнбоу, но, стоило ей пройти сквозь портал, надежда рухнула. Твайлайт оказалась одна в темной комнате. «Очевидно, что-то пошло не так во время создания портала, – поняла Твайлайт, – и… буду считать, что остальные оказались в других местах этого мира, потому что иные варианты включают в себя инвалидизацию, ампутацию, мутацию, дезинтеграцию и летальный…, – аликорн сглотнула. – Да, с телепортами шутки плохи».

Сквозь прикрытые ставни пробивались алые лучи заходящего солнца, их света как раз хватало, чтобы изучить обстановку: деревянные пол и стены, украшенные искусной резьбой, в основном, изображавшей лошадей, массивная кровать под изумрудно-зеленым балдахином, окованный железом сундук, стол и пара стульев у окна. Аликорн приоткрыла ставню и выглянула наружу: вдали простиралась холмистая зеленая равнина, а у стен высоких покоев, в которых она оказалась, деловито сновали люди, причем многие водили за собой связанных кожаными ремнями лошадей. Твайлайт знала, что кони, пони и лошади в Средиземье не разумны и используются в качестве транспорта, поэтому не слишком возмутилась, но все равно боевого духа эта картина не прибавила.

– Где именно я оказалась? – вслух спросила Твайлайт. – Среди добрых людей, или среди слуг Саурона?

Никто не ответил, и аликорн сокрушенно вздохнула: она привыкла, что всегда может поделиться ходом своих мыслей со Спайком, и теперь ей ужасно не хватало собеседника.

Прежде, чем выходить из комнаты, Твайлайт решила изучить в ней все досконально и первым делом подошла к сундуку. Он был заперт, но с помощью магии она легко взломала замок и подняла крышку: внутри лежала груда платьев, плащей и платков, белых, небесно-голубых и всех оттенков зеленого. «Похоже, тут живет модница вроде Рарити, – заключила Твайлайт. – Ой, нет, люди же всегда носят одежду, значит им ее нужно много». Аликорн понимала, что копаться в чужом белье некрасиво, но научный интерес был сильнее нее, и она аккуратно взяла лежавшее сверху белое платье, чтобы изучить непривычный фасон. Под платьем лежал длинный меч в ножнах! «Непростая девица здесь живет», – подумала Твайлайт.

Тут за дверью раздался звук стремительных шагов, тяжелый скрежет ключа в замке, и аликорн молнией метнулась под кровать. В комнату вошла высокая светловолосая и бледнокожая девушка в парчовом синем платье с широкими рукавами. Взгляд ее сразу упал на распахнутый сундук и валяющуюся на полу одежду.

– Грима, – процедила девушка, – грязный…

По телу ее пробежала брезгливая дрожь, но она быстро совладала с собой и, подбежав к сундуку, вытащила из него меч. Вздохнула с облегчением и нежно погладила ножны:

– Потерпи, Хэругрим, королевский меч, лучше тебе лежать здесь, чем попасть в лапы Гримы Гнилоуста.

С этими словами она вернула меч с сундук, на этот раз зарыв его поглубже, и подошла к окну, глубоко вдохнула прохладный ночной воздух, ворвавшийся в комнату.

– Простите, мисс, – наконец решилась показаться ей Твайлайт и вылезла из-под кровати, – не могли бы вы уделить мне минуту своего времени?

Девушка, вздрогнув, обернулась и воззрилась на пришелицу, широко распахнув голубые глаза. Впрочем, против ожиданий Твайлайт, удивление длилось недолго.

– Ты из волшебных пони? – спросила девушка.

– Можно и так сказать, мисс. Разрешите представиться: я Твайлайт Спаркл, и я ищу свою подругу Рейнбоу Дэш. То, что вы отреагировали на мое появление так спокойно, заставляет надеяться, что вы встречали ее или других моих сородичей.

– Имя Рейнбоу Дэш мне знакомо, но лишь понаслышке. Здесь ее нет, она в плену у колдуна…

– Саурона? – подсказала Твайлайт.

– Сарумана. Когда-то он был другом нашей страны, но Темный Властелин совратил его.

«Так Саурон и Саруман – разные личности? – опешила Твайлайт. – В этих людских именах сам Дискорд лапу сломит!»

– Меня зовут Эовин, – представилась девушка. – Как я понимаю, у нас с тобой общий враг, посему можешь рассчитывать на мою помощь. Нынче во дворце опасно, поэтому советую тебе укрыться здесь, в моих покоях, пока мы не придумаем, как вызволить твою подругу.

– Спасибо, мисс. Но со мной сюда отправились и другие пони, мы все должны были быть вместе, но разделились, так что теперь придется искать и их тоже.

– О других мне неизвестно, – покачала головой Эовин. – Что ж, будем искать твоих друзей, но не тешь себя понапрасну надеждой – она покинула эти земли.

---

Несколько дней Твайлайт пробыла в комнате Эовин. Девушка приносила аликорну еду и книги, из которых, а также из рассказов девушки, Твайлайт узнала многое о положении дел в Средиземье.

Она оказалась довольно близко к местоположению Рейнбоу Дэш – крепости Изенгард, – в стране Рохан, чей народ много веков занимался коневодством, и чьему королю Теодену Эовин приходилась племянницей. В Изенгарде жил маг Саруман Белый, который когда-то был другом Рохана и одним из защитников Средиземья, но Темный Властелин Саурон заразил его своей жаждой власти, и маг отрекся от своего цвета. Он начал строить козни против Рохана, а главным его орудием стал королевский советник Грима Гнилоуст – тот был безответно влюблен в Эовин и потому согласился предать свою страну в надежде заполучить Белую Деву Рохана, когда Эдорас, столица, падет. Гнилоуст опутал разум Теодена сетями предательских речей, так что король, сам того не ведая, попал в подчинение нуждам Сарумана, а у того на уме было лишь одно: уничтожить доблестный народ Рохана.

Пару раз Твайлайт даже мельком видела королевского советника, когда тот порывался сунуть нос в покои Эовин: сутулый, с бледным лицом и темными сальными волосами. «Внешность действительно отталкивающая, – признала Твайлайт, – но из рассказа Эовин выходит, раньше он был верным подданным Рохана, истинно мудрым. Конечно, подарить любовь – совсем не то же самое, что подарить дружбу, но не могу отделаться от мысли, что он не отвернулся бы от добра, если бы Эовин его не отвергла…»

– Грима питает слабость ко мне, – рассказывала Эовин как-то вечером, нежно расчесывая Твайлайт гриву, – поэтому около месяца назад он ради похвальбы поведал историю о том, как поймал крылатую пони. Он, конечно, не признался, куда ее дел, но и так понятно, что потащил диковину своему господину. Расспрашивал, не видела ли я подобных ей, но тогда я еще не знала тебя, Твайлайт, и посчитала, что Гнилоуст совсем заврался. Будь осторожна – не попадись ему.

– Если бы ты указала мне направление, я могла бы сама полететь в Изенгард, – заметила Твайлайт. – Мне, конечно, очень интересно читать об истории твоей страны, но я здесь, чтобы спасти Рейнбоу. Если полечу ночью, меня никто не заметит. К тому же, я сама волшебница, более того – аликорн.

Твайлайт храбрилась безосновательно: если бы сил одного маленького аликорна было достаточно для этой задачи, принцессы не стали бы посылать в сюда всех Хранительниц Элементов Гармонии, – но она просто не могла больше сидеть без дела! В конце концов, здесь, в Эдорасе, тоже своего рода плен, так не лучше ли оказаться в плену со свой подругой?

– Мне бы твою уверенность, – печально вздохнула Эовин. – Если ты желаешь того, я укажу тебе направление, а дальше… ты сама поймешь, когда увидишь: Изенгард – место приметное, а посреди него высится мрачная башня Ортханк. Можешь отправиться сегодня же, когда совсем стемнеет, но знай, моя маленькая пони, что мне горестно расставаться с тобой, ибо ты стала единственной моей отрадой, единственным другом в этой золоченой клетке. Брат мой Эомер вечно пропадает в походах – против воли короля убивает орков, которых разводит Саруман, и вот-вот будет заключен в тюрьму или изгнан за неподчинение приказам Гнилоуста.

– Я понимаю, – Твайлайт положила Эовин копытце на плечо. – Крепись, госпожа, и не хорони надежду: рано или поздно, в горе или в радости мы вновь встретимся. Надейся и на то, что в следующий раз ты увидишь меня с пятью подругами, ведь ученые Эквестрии выяснили, что, чем больше пони… чем больше людей надеются или, наоборот, боятся чего-либо, тем больше вероятность того, что это произойдет.

– Чудна твоя мысль, – сказала Эовин и вдруг улыбнулась – будто лучик солнца расколол холодный лед по весне, – однако она и впрямь греет мое сердце. Быть посему: я последую твоему совету! А сейчас опишу тебе дорогу на Изенгард.

---

Солнце стояло в зените, и лежащая на густом темном облаке Рейнбоу Дэш почти физически ощущала давление его лучей на свое тело. Она отдыхала после ударного рабочего дня: собирала для Сарумана облака со всей округи и располагала их над Изенгардом для защиты орков от солнца (маг давно работал над тем, чтобы избавить их от светобоязни, но пока не удавалось).

«Ну и морды у них! – скривилась Рейнбоу, в первый раз увидев слуг Сарумана. – Рарити бы взорвалась от такого попрания канонов красоты». Но пегаска напомнила себе усвоенный во время знакомства с Зекорой урок: не судить книгу по обложке, – и, присмотревшись к мускулистым толстокожим созданиям повнимательней, признала, что эти ребята выглядят довольно круто. На службе Сарумана они строили подземные кузницы, понемногу расчищали окрестности Отртханка от сорняков (под которыми понимались целые деревья) и вообще работали, как проклятые.

Рейнбоу Дэш поначалу возмутилась, узнав, что Саруман планирует устроить войну, но тот убедил пегаску, что лишь защищается от бряцающего оружием Рохана, что сам он стремится к установлению порядка и к освобождению лошадей из-под человечьего гнета: его-то орки ездили верхом на варгах – здоровенных зверюгах, смахивавших на древесных волков из Вечнодикого Леса.

Рейнбоу Дэш перевернулась на живот, подставляя солнцу расправленные крылья, и просунула голову вниз, сквозь облако: по еще не вырубленной аллее к башне мчался всадник в широкополой остроконечной шляпе. «Еще один маг, – сообразила Рейнбоу. – Кажется, Саруман упоминал, что ждет в гости коллегу, даже рабочий день оркам сократил». Волшебник остановил пегого коня у подножия башни, Саруман уже ждал его на ступенях высокого крыльца. Маги приветствовали друг друга и, беседуя о своем яйцеголовом, скрылись в тени деревьев. «Надо будет подождать, пока они наговорятся, – подумала Рейнбоу Дэш, – а потом пойти спросить их насчет моего возращения, а то тут, конечно, прикольно, но дома на двадцать процентов круче. Уж два-то мага точно смогут отправит меня назад в Эквестрию… Ну, а пока вздремну».

Проснулась Рейнбоу Дэш в сумерках и решила, что волшебники уже наверняка обсудили все свои заумные дела и готовы оказать пегаске небольшую услугу. Она влетела в окно башни и, прогарцевав по черным глянцевитым коридорам, добралась до дверей приемного зала Сарумана. Двери были закрыты неплотно, и из щели между створками доносились голоса на повышенных тонах: маги ссорились.

– Да услышь же Гэндальф! – увещевал Саруман. – На земле появилась новая сила, пред которой бессильны прежние союзы. Мы должны поддержать Саурона, это мудрое решение, поверь мне, в нем – единственная наша надежда. Да, методы наши жестоки, но конечная цель блага: всезнание и порядок, – то, чего мы мечтали добиться, а наши слабые или праздные друзья больше мешали нам, чем помогали. Нам не нужно менять наши цели, мы изменим лишь способы, с помощью которых мы к ним стремились.

– Ты говоришь о «новой силе», – презрительно заметил Гэндальф, – да слова твои стары: не раз мы слышали подобное от глашатаев Темного Властелина, дурачивших доверчивых и наивных. Неужели Саруман Мудрый сам уверовал в эти речи и вызвал меня, дабы мне их повторить?

– Я вызвал тебя, – гневно пророкотал Саруман, – чтобы ты ответил мне, где Единое Кольцо. Не хочешь покориться Саурону – пускай, ты всегда был горд. Но единственный способ для нас устоять перед его натиском – самим заполучить Кольцо.

– Кольцо недосягаемо.

– Так ли это? Ведомо ли тебе, Серый Странник, что орки Саурона захватили в плен то существо, о котором ты рассказывал мне в прошлую нашу встречу, – Голлума? Под пытками он выдал им имя: Бэггинс из Шира, – и Девятеро Назгулов уже на пути туда.

– Поздно. Кольцо отослано прочь, – сказал Гэндальф, и голос его отчего-то дрогнул, – черные всадники напрасно ищут… Бэггинса. А теперь мне нужно идти.

– Ты останешься, – ударил посохом об пол Радужный Маг, – ибо этого хочу я, Державный Властитель Колец и Соцветий.

Удар посохом, очевидно, был сигналом, потому что мимо Рейнбоу Дэш тут же промчались два неизвестно откуда взявшихся орка и, войдя в зал, схватили Гэндальфа под руки, отняли его меч и посох и повели в сторону лестницы на обзорную площадку.

– Рейнбоу, – воскликнул Саруман, заметив замершую в дверях пегаску, – что ты здесь делаешь?

А Гэндальф, оглянувшись, проследил его взгляд и странно посмотрел на пони, будто узнал ее. Орки подтолкнули его в спину и увели.

– Кто это? – спросила Рейнбоу. – Зачем ты так с ним?

– Мой старый друг, – вздохнул Саруман, тяжело опускаясь на холодное каменное кресло, – которого я пытаюсь уберечь от беды. Но он не слушает, считает меня глупцом и предателем. Надеюсь, он образумится.

– Я не знаток ваших яйцеголовых заморочек, но, может, надо было с ним помягче?

– Надо было, – сокрушенно уронил голову на грудь Саруман, – но я давно уже забыл, как следует вести себя с друзьями.

– Хочешь, я с ним поговорю?

– Он тебя не послушает или, хуже, перетянет на свою сторону. Ты ведь, в конце концов, мало знаешь о Средиземье, поэтому кто угодно может наплести тебе с три короба, и ты поверишь.

– Я, может, и легковерная, – оскорбилась Рейнбоу Дэш, – но верная! Мы ведь уже договорились, что я на твоей стороне, и я своего слова не нарушу, что бы от него ни услышала.

– Все равно – нет, – с трудно скрываемым раздражением сказал Саруман. – Иди спать.

Рейнбоу Дэш послушно направилась в свою комнату. «Этот человек напоминает мне Твайлайт в тот день, когда мы с ней познакомились, – думала пегаска, цокая копытцами по каменному полу, – такой же не умеющий дружить заучка. Но сам-то он неплохой, все его странные планы, черствость и агрессия – от одиночества. У Твайлайт тоже частенько шарики за ролики заезжали, но рядом всегда была я и другие пони, и мы живо вправляли ей мозги. А Саруману мозги вправить некому… было, пока я не появилась!»

Так, вынашивая планы по перевоспитанию Радужного Мага, Рейнбоу дошла до своей комнаты и выглянула в окно: согнанные ею тучи заслоняли звезды, лишь одна яркая лиловая искорка пробивалась сквозь брешь в облаках.

– Стой-ка, – прищурилась Рейнбоу Дэш, приложив копыто козырьком ко лбу, – это не звезда, это… Твайлайт! Твайлайт Спаркл!

Пегаска выпрыгнула из окна и устремилась аликорну навстречу. Даже удивительно, как такая фанатка учебы до сих пор не могла нормально освоить полет: совершенно не умея контролировать высоту, Твайлайт то опускалась к самой земле, то подлетала слишком высоко, как детский мячик на резинке, и периодически двигала свои крылья с помощью магии – ее волшебную ауру Рейнбоу и заметила из окна.

– Рейнбоу! – воскликнула Твайлайт, когда увидела мчавшуюся к ней пегаску и, утратив концентрацию, полетела камнем вниз.

Лишь у самой земли ей удалось поймать себя в магическое поле и плавно опустить на траву. Похихикав над неуклюжестью подруги, Рейнбоу спикировала к ней и заключила в объятия.

– Мы… кх-кх… прибыли… кх… спасти тебя, – с трудом выговорила Твайлайт, когда пегаска, наконец, отпустила ее шею, – но все пони потерялись в этом мире.

– Мать моя Селестия! – воскликнула Рейнбоу. – Тогда скорее нужно отправляться на поиски. Я только сгоняю к Саруману, скажу, что мне надо отлучиться, вернусь ровно через десять секунд.

Твайлайт безумно воззрилась на нее:

– Ты не в плену?

– Нет, я в гостях, знаешь, мы с ним договорились…

По мере рассказа пегаски о Сарумане, орках и планах по освобождению лошадей от роханского ига глаза Твайлайт делались все больше, а когда речь дошла до Гэндальфа, она красноречиво закрыла лицо копытом:

– Рейнбоу, этот человек, может, и действительно не знает, как вернуть тебя в Эквестрию, но он и не собирается узнавать. Он обманщик. Лошади в Средиземье не в рабстве, они… ну, они простые животные.

– Тебя саму обманули роханцы! – возмутилась пегаска.

– А Саруман хоть раз позволял тебе поговорить с конями?

– М-м-м, нет, – признала Рейнбоу, крепко подумав.

– А эти твои «клёвые ребята орки» по ночам выходят убивать беззащитных крестьян в роханских деревнях. Понимаешь? — в голосе Твайлайт послышались ужас и гнев. — Насмерть убивают! Я сама видела, когда летела сюда, и помешала им: эти чудовища боятся света, и я распугала их магическими вспышками. Летим же отсюда!

Твайлайт потянула Рейнбоу за крыло, но та уперлась копытами в землю: он усиленной работы мысли она впала в ступор. На одной чаше весов было ее обещание, данное человеку, который неплохо с ней обращался, и которому явно требовалось немного дружбомагии, на другой – рассказ ее лучшей подруги и судьбы еще четверых потерявшихся. Кому бы Рейнбоу ни сохранила верность, все равно окажется предательницей, поэтому выбор пришлось делать чисто математически: Твайлайт и других пони она знает дольше, они через многое прошли вместе, и если Твайлайт зовет, надо за ней следовать.

– Нужно вернуться к башне, – сказала Рейнбоу. – Там на вершине еще один волшебник – вот он точно в плену, в отличие от меня. Когда он меня увидел, мне показалось, что он меня узнал – может, он встречал кого-то из наших? Давай его расспросим.

– Отличная идея, Рейнбоу Дэш! – воскликнула Твайлайт с двойной радостью: от того, что подруга не подвела ее, и от того, что появилась первая зацепка, ведущая к другим пони.

---

Посреди плоской, без перил, продуваемой всеми ветрами обзорной площадки на вершине Ортханка, сидел, сгорбившись, маг Гэндальф Серый. Не плен, не промозглый ночной ветер и даже не эквестрийская пони в услужении у Сарумана волновали его, но одна мысль: «Какой же я глупец, что не доверил Кольцо Фродо! Да, Мерри, Пин и Пинки Пай, возможно, уже несут Кольцо в укромное место, и Враг его не получит. Но ему известно имя Бэггинса, и его всадники уже скачут в Шир – и найдут там Фродо. Желая уберечь его от опасностей пути, я оставил его умирать».

– Простите, сэр! – окликнул его сквозь ветер звонкий голос.

Маг поднял голову и увидел, что перед ним стоят две похожих на Пинки Пай пони: крылатая с радужной гривой, которую он видел подле Сарумана, и фиолетовая с крыльями и рогом, совсем незнакомая.

– Сэр, извините, что мы прерываем ваши размышления, но у нас есть к вам один вопрос. Для начала, позвольте представиться: я Твайлайт Спаркл, а это моя подруга Рейнбоу Дэш.

– Мне знакомо твое имя, – посмотрел маг на Рейнбоу, – говорили, ты в плену у Саурона, но ты оказалась прислужницей Сарумана. А твои подруги отважно ринулись тебя спасать!

– Простите, сэр, но она не прислужница, – помотала головой Твайлайт Спаркл, – Саруман обманул ее так же, как всех прочих. Я, кстати, одна из тех, кто прибыл на поиски Рейнбоу. Ее я нашла, теперь нам бы отыскать остальных пони.

– Вот как? – внимательно оглядел их Гэндальф: радужная пони выглядела подавленно, похоже, недавно узнала правду о своем мнимом друге, и правда эта ей не нравилась. – Что ж, я вам верю, и потому скажу, откуда вас знаю: двадцать второго сентября сего года я встретил в Шире Пинки Пай.

– Отлично! – подлетела на месте Рейнбоу. – А где это?

– Я отправил ее в путь с важной миссией: один мой друг проводит их в эльфийскую долину Имладрис, или Ривенделл, Последний Домашний Приют. Я вижу, вы умеете летать, так отнесите же меня отсюда, и вместе мы отправимся в этот край.

Пони скептически переглянулись, но Гэндальф заверил их, что весит намного меньше, чем кажется. Твайлайт и Рейнбоу подхватили его копытами подмышки и, кряхтя, потащили по воздуху.

К удивлению Гэндальфа, пони-аликорн оказалась знакомой Белой Девы Рохана. Когда они приземлились на окраине Эдораса, Твайлайт на время оставила их с Рейнбоу и уверенно полетела в сторону Медусельда, Золотого Чертога, где пребывал король Теоден с семейством.

– Прости, что усомнился в твоих добрых помыслах, – сказал маг, усаживаясь на влажную от ночной росы траву. – Истинно, вы, пони, неспособны на зло.

– Вообще-то, способны, – вздохнула Рейнбоу. – У нас в Эквестрии тоже всегда хватало раздоров и поработителей. Но даже самый худший из них может раскаяться, и я верю, что и Саруман способен на это. Если в его словах была хоть капля правды, эта правда заключается в том, что он считает меня своим другом. И мне как другу он признался, что ты ему дорог.

Гэндальф только пожал плечами. Ему хотелось закурить душистого ширского табачка, но трубка и кисет остались у Сарумана, да и при пони было неудобно.

Тем временем на дороге, ведущей к Вратам Эдораса, показались три фигуры: маленькая пони, высокая девушка и, между ними, величественный белый жеребец.

– Да это же Серогрив, – восхищенно выдохнул Гэндальф, – конь королевской породы, господин всех коней. Вы, пони, умеете завоевывать доверие, если Белая Дева Рохана отдает по вашей просьбе величайшее из сокровищ своего народа.

Быстрота коней породы Серогрива была легендарной, и у мага появилась надежда, что он успеет спасти Фродо.

Глава VI. Розовое и черное

Густая октябрьская ночь подбиралась к Ширу из-за горизонта, цепляясь щупальцами теней за стволы деревьев, подтягиваясь и наползая своей массивной тушей на поля, холмы и перелески. В опустившемся мраке слепой при дневном свете взор Кхамула начал различать черную тайнопись природы – кровавые следы бесконечной борьбы, на которую так называемые «свободные народы» предпочитали лицемерно не обращать внимания. Желтыми змеями вился по земле страх загнанного волком зайца, рубиновыми бусами пали на листву капли мышиной крови, натекшие с совиных когтей и клювов, сплелись в черный коридор грозные тени вековых деревьев, душащие тени маленьких, не позволяя им расти.

Будь у назгула тело, он скривился бы в презрительной гримасе: чем больше он с соратниками отдалялся от Мордора, тем отвратительнее в своей беспечности становились люди. Гордые гондорцы и свирепые роханцы бросались в бой или за подмогой, едва завидев черные плащи Девятерых, эльфийские лазутчики принимались читать заклинания, гномы хватались за топоры и факелы, жители Бри прятались по домам… А хоббиты, трясясь от страха, вежливо отвечали на вопросы незнакомцев. «Ну, ты же видишь, что я – тьма! – хотелось выкрикнуть Кхамулу. – Ну, напади на меня, ну убеги, закричи, заплачь! Не делай вид, что все в порядке!» Хотелось выкрикнуть, но для длинной речи призрачная плоть не предназначалась, и назгулу удавалось выдавить из себя лишь два слова: «Шир, Бэггинс».

То ли полурослики были хитрее, чем казались, то ли у них путались мысли от страха, но все они выдавали противоречивые версии: кто-то говорил, что Бэггинс давно не живет в Шире, кто-то – что его можно найти в усадьбе Бэг-Энд в Хоббитоне, кто-то вообще заявлял, что Бэггинсов двое. Этих лепечущих животных даже убивать было мерзко.

Дождавшись полного захода солнца, Кхамул выполз из своего укрытия под наполовину выкорчеванным, но уцепившемся корнями за землю деревом, и пронзительным свистом подозвал коня. Ночь – время назгулов, и можно больше не прятаться. Кхамул вскочил на скакуна, и, впившись ему в бока шпорами, направил к Хоббитону.

Бэг-Энд найти было несложно: он располагался на самом высоком холме в центре поселка, и из окон его лился противный яркий свет. Кхамул брезгливо заглянул внутрь сквозь прозрачное стекло: за столом склонился над книгой молодой хоббит, повыше прочих, рыжеватый, с глубокой ямкой на подбородке и не заплывшими жиром, в отличие от многих его соотечественников, ясными глазами.

Не слезая с лошади, назгул постучал мечом в круглую зеленую дверь. За нею послышался шорох, шлепанье босых ног, потом вопрос:

– Кто там? Гэндальф, это ты?

Кхамул повторил стук, и полурослик открыл.

– Бэггинс? – спросил черный всадник.

– Да.

– Бильбо?

– Нет, мистер, то мой дядя, но он ушел в странствия.

«Врет? – предположил назгул. – Тогда зачем признал, что он Бэггинс? Да и по возрасту он не подходит под описание Бэггинса той скользкой тварью».

– Куда?

– Ну, он много куда собирался: в Одинокую Гору, в Озерный Город, в Лихолесье…

Племянник Бэггинса говорил спокойно, но от взора назгула невозможно было скрыть исходящие от него, как круги от брошенного в воду камня, волны страха. «Все-таки врет, – подумал Кхамул. – Да неважно, кто он, главное – у него ли…» Всадник сжал в кулак руку, на которой когда-то, в бытность человеком, носил подаренное Властелином Кольцо, и мысленно приказал хоббиту спрятаться: «Я – тьма, – твердил он, сверля хозяина норы призрачным взором, – ты знаешь, Что от меня укроет, надень Его, обрети силу защититься от меня».

Глаза хоббита расширились от ужаса, он попятился внутрь норы и, вслепую нащупав в подставке у него за спиной зонтик, выставил его перед собой, как меч.

– Иди своей дорогой, мистер, – простучал он зубами, – говорю тебе: Бильбо Бэггинса давно здесь нет, и я не знаю, где он.

«Этот силен, – подумал Кхамул, – для полурослика, конечно. И Кольца у него нет, иначе он не смог бы не надеть его». Некоторое время назгул размышлял, имеет ли смысл тратить время на пытку хоббита, или тот не знает ничего полезного, и лучше немедленно сообщить соратникам о возможных местоположениях Бэггинса. Полурослик тем временем подбежал к двери норы и захлопнул ее перед носом назгула.

От такой наглости Кхамул подавился шипящим смехом и, пришпорив коня, поскакал прочь. «Скоро тьма вернется в Шир, полурослик, – думал он, – и тогда ты падешь первым. А пока у меня есть дела поважнее».

Кхамул уже углубился в небольшой лес в восточной части Южного Удела, когда видимые им черные, желтые, серые и багровые краски вдруг затмила одна – золотая, жгущая огнем. Кто-то надел Кольцо здесь, в Шире! «Провели, мерзавцы! Меня, Тень Востока!» Кхамул огласил окрестности яростным кличем, призывая соратников-назгулов себе на помощь.

---

Только когда стук копыт вороного коня затих вдалеке, Фродо Бэггинс снова начал дышать. Он еще некоторое время недвижно просидел в прихожей, привалившись к входной двери, прежде чем смог заставить себя думать.

Со дня ухода дяди Бильбо привычная жизнь Фродо начала будто бы распадаться: Гэндальф не подавал о себе вестей, дядя тоже, даже Саквиль-Бэггинсы перестали третировать его по вопросам наследства, даже Мерри и Пиппин утратили прежнее озорство и манеру допоздна засиживаться у него в гостях. Последний раз, когда Фродо встречал Мериадока, тот предупредил, что по Ширу расползается слух об ищущих Бэггинса «нюхающих всадниках». Фродо начал его расспрашивать: ищут ли Бильбо или его, и что им нужно, – но Мерри, как воды в рот набрал, и Фродо решил, что это просто неудачная шутка. Однако то же самое он услышал сегодня днем и от садовника Сэма Гэмджи – а уж такой рассудительный хоббит не стал бы пустословить.

Целый день Фродо провел в размышлениях о том, кто его ищет, и в целом был готов к встрече, вот только всадник оказался куда более жутким, чем он представлял.

В дверь постучали, и хоббит подскочил на полу.

– Фродо, – раздался знакомый громкий шепот, – это мы.

Фродо облегченно вздохнул, поднялся на ноги и открыл дверь: на пороге стояли Мерри, Пин и…

– Вы зачем пони покрасили, хулиганы? – возмутился Фродо. – И вообще, зря вы здесь: тут такое…

– Мы видели, – перебил его Мерри. – Гэндальф велел ни в коем случае ничего тебе не рассказывать, но, узнав про всадников, мы сразу поняли, что он ищут.

– Точно-точно, – вдруг запрыгала на месте крашеная пони: – И Пин такой: «Надо срочно предупредить Фродо!» А Мерри такой: «Но Гэндальф не хотел, чтобы он узнал о Кольце!» А Пин такой: «А вдруг всадник причинит ему вред?» А Мерри такой: «Мы будем караулить Бэг-Энд по ночам, и если что, сразу придем на помощь». А я такая: «Отличный, план, Мерри!»

– Входите же, – Фродо схватил хоббитов за лацканы и втянул их в нору, розовая пони поскакала за ними. – А теперь рассказывайте по порядку.

– … в общем, такие вот пироги, – закончил повесть Мерри. – У нас как раз все готово к уходу: припасы собраны, а хоббиты считают, что мы с Пином перебираемся жить к Фредегару Бобберу За Реку. Мы только задержались, чтобы присмотреть за тобой. Но ты и без нас справился: здорово спровадил этого черного! Я бы испугался. И это…, – Мерри замялся, – извини за Кольцо, оно ведь должно было перейти к тебе по наследству.

– Оно никогда не было моим, – вздохнул Фродо, – да и дяде, как я теперь понимаю, не принадлежало. Гэндальф поступил так, как считал нужным, и не нам его судить. И вообще, я не какой-нибудь жадный до чужого добра Саквиль-Бэггинс! Вот только… можно мне хоть разок на него взглянуть? А то столько шуму из-за него, а я его почитай, что и не видел, только раз-другой мельком, может быть.

Мерри и Пипин переглянулись, потом еще раз. И еще.

– О-о-о, гляделки! – воскликнула Пинки Пай. – Я тоже хочу!

И начала пялиться на Фродо.

– Доставай, – сказал, наконец, Мерри.

– Оно же у тебя, – возразил Пин.

– Я думал, у тебя, – нахмурился Мерри, шаря по карманам. – О! Вот же оно.

Он извлек из кармана жилета толстое золотое колечко – точь-в-точь дядино! – и протянул Фродо. Тот взял кольцо с раскрытой ладони приятеля и начал крутить его в пальцах.

– Гэндальф сказал, если его нагреть, проступят эльфийские буквы, – заметил Пиппин. – Мы как-то попробовали, и буквы появились, но мы не смогли прочесть. Может, ты попробуешь, ты же эльфийскую грамоту знаешь.

– Не время, Пин, – сказал Мерри. – Надо уходить как можно скорее. Фродо, и ты с нами. Фродо?

Хоббит не слышал разговора товарищей: чем дольше он держал кольцо в руках, тем страшнее ему становилось. Оказалось, что внушенный черным всадником ужас дошел до его сознания только сейчас! Фродо захотелось спрятаться – так, чтобы никто его не нашел, никто не увидел.

Дверь норы распахнулась с громким стуком, и в гостиную ворвался темно-русый упитанный хоббит – Сэм Гэмджи.

– Мистер Фродо, нет! – крикнул он.

Но было поздно. Кольцо будто само скользнуло Фродо на палец. Свет в комнате стал тусклее, а тени – чернее, лица и силуэты хоббитов смазались, как старые карандашные рисунки, и лишь Пинки Пай продолжала розоветь.

– Снимайте же! – кричал Сэм. – Вы что, не слышали, что это за Кольцо? Быстрее!

Внезапно голос садовника заглушил чудовищный вопль, тоскливый и кровожадный. Фродо стащил кольцо с пальца.

Хоббиты допрашивали Сэма на предмет того, зачем он подслушивал, а тот возражал, что ничего он не подсушивал, что все и так подсохло, и вообще он не считает оболтусов Тука и Брендибэка подходящей компанией для мистера Фродо. Они явно не слышали крика черного всадника.

– Уходим, – вскочил Фродо. – Бежим!

– Ну, надо, конечно, торопиться, но не прямо же сейчас, – потянулся Пиппин. – Мне спать охота.

– Черный всадник скачет обратно! – крикнул Фродо.

Хоббиты наскоро покидали в рюкзак всю еду, лежавшую на видных местах, облачились в дорожные плащи и поспешили в Приречье, где Мерри и Пин устроили в корчме «Зеленый дракон», как они выразились, «штаб операции». Фродо, Мерри и Пиппин бежали рядом, прикрывая спинами розовую пони, позади плелся Сэм, который успел сбегать к себе домой и набрать там целый рюкзак чего-то.

– Кладка-то в «Драконе» крепкая, каменная, – говорил на бегу Мерри. – В случае чего, ночь продержимся, поднимем тревогу, а там наши ширрифы подтянутся…

«И поднимем шум на всю округу, уже и сейчас вон как гремим, а Гэндальф говорил, все должно быть тайно! – недовольно подумал Фродо. – Вот он жаловался все время, что стареет, а, похоже, и впрямь постарел – нашел, кому доверить Кольцо: двум оболтусам и говорящей розовой…» Фродо помотал головой, отгоняя прочь завистливые мысли: «Это кольцо мне подсказывает! Отдам его Мерри, как только будет время. И вообще, я сам виноват – зачем надевал его?»

Хоббиты не успели: в глухом перелеске между Хоббитоном и Приречьем дорогу им преградил черный всадник. Он поднял коня на дыбы и, вытащив из ножен длинный меч, направил его на Фродо:

– Отдай Кольцо, полурослик.

Не успели хоббиты испугаться, как вперед выбилась Пинки Пай и затараторила:

– Вау, в Средиземье все-таки есть говорящие лошади! Потому что кто еще мог сказать эти слова? Я не говорила, Пин не говорил, Мерри не говорил, Сэм не говорил, Фродо не говорил, а на лошади никто не сидит, – она без церемоний запрыгнула на шею скакуну и засунула голову всаднику под капюшон: – Аууу, мистер всадник, где вы прячетесь? В одежде вас нет. Даже эха нет! Ой!

Пинки провалилась внутрь черных одежд, послышался железный лязг доспехов, по которым колотили изнутри копытами. Наконец, пони высунула голову наружу, и, увидев это зрелище: зловещий конник с улыбающейся приплюснутой мордой и пышными розовыми волосами, – хоббиты не смогли удержаться от смеха.

– Глупый-глупый всадник, которого нет, ты совсем не страшный, – не в такт напевала Пинки Пай, подзадоривая схватившихся за животы хоббитов.

Но торжествовали они недолго: всадник вновь издал пронзительный злобный клич, что сверлом врезался в уши и души хоббитов. Они в панике прижались к земле, не в силах сдвинуться, и зажмурились. Фродо услышал конское ржание, возмущенный, но с победными нотками голосок Пинки Пай, стук копыт. Открыв глаза, он увидел, что всадник с розовой пони внутри своего доспеха скачет прочь через лес, в сторону Северной Четверти. «Вряд ли он счел это существо более ценной добычей, чем Единое Кольцо, – подумал Фродо. – Значит, она сама как-то заставила его отступить. Как – не ведаю».

– Он ушел? – подал голос Пиппин, поднимаясь с земли. – Эй, а где Пинки Пай?

– Всадник унес ее, – ответил Фродо, – или она – всадника.

– Как же мы без нее? – опешил Пин. – Что теперь делать? Гэндальф не так планировал.

– Не все идет, как он планировал, – пожал плечами Фродо. – Но идет.

– Ага, – вставил Мерри, – вначале он вообще хотел Фродо одного отправить. А если Гэндальф считал, что Фродо может справиться с этим делом один, то уж вчетвером мы точно выдюжим. Пошли, в «Зеленый дракон» теперь без надобности – сразу к реке двинем.

– Подождите, – попросил Фродо. – Сэм, что ты там взвалил на себя? Давай-ка, мы всю поклажу поровну разделим.

– У меня мешок совсем легкий, – начал отнекиваться Сэм. – Вы идите, а я уж не отстану.

– Такой легкий, что ты в три погибели согнулся, – сказал Фродо, и втроем с Мерри и Пиппином они распотрошили сэмов рюкзак.

Садовник взял с собой три туго свернутых шерстяных пледа, несколько штопанных-перештопанных, но ставших от этого только теплее жилеток, свежий каравай, мешок сухарей, пару свиных колбас, здоровый кусок мясного пудинга, кисет табаку, кастрюльку, трут и огниво.

– Веревку забыл! – спохватился Сэм, оглядывая свои разложенные на лесной тропинке пожитки.

– Не казнись, Сэм, – похлопал его по плечу Фродо. – Если б не ты, мы бы умерли от холода и голода прежде, чем добрались За Реку.

Хоббиты распределили вещи и провизию по своим заплечным мешкам и сумкам и, не теряя больше времени, устремились напрямик через лес. Им надо было поскорее попасть За Реку, где их давно ждал Фредегар Боббер.

---

Черный всадник, может, и был нестрашным, но все-таки слишком крупным, чтобы маленькая пони смогла надолго с ним совладать. В конце концов, он сорвал с себя нагрудник и, будто сердце, вырвал Пинки Пай из своей пустой груди, бросил на землю под копыта коня. Пинки ловко увернулась от их удара и запрыгала перед носом всадника, угрожающе махая передними ногами:

– А ну-ка перестань гоняться за моими друзьями, глупое черное ничто!

Она искренне не могла взять в толк, зачем кому-то могло понадобиться такое дурацкое бесполезное кольцо. Один раз, не сумев побороть любопытство, Пинки вытащила его из кармана Пиппина, пока тот спал, и надела на ухо. Мир кругом сразу стал холодным, серым и унылым, как на каменной ферме, где она работала в детстве. Пинки тут же стряхнула кольцо с уха и зареклась впредь прикасаться к нему.

Черный всадник спрыгнул с лошади и попытался схватить ее, но поймать пони, обладающую пинки-чувством, совсем не просто. Пинки Пай, практически проскальзывая между закованных в железные перчатки пальцев, скакала вокруг него и смеялась, но делала это не ради веселья: она хотела отвлечь всадника, чтобы хоббиты успели уйти подальше.

Всадник угрожающе взвыл, так что пони непроизвольно прижала ушки, и схватился за оружие – на этот раз не за меч, а за короткий клинок, который почему-то не понравился пони гораздо больше меча. Клинок с шипением рассекал воздух, почти касаясь пышной розовой гривы, но всякий раз пони успевала отойти с траектории удара всадника.

Вдруг Пинки Пай непроизвольно закрутилась волчком на месте, одновременно дудя в пионерский горн, подмигивая левым глазом, выплясывая чечетку и почесывая хвостом спину. «Какое-то новое предостережение пинки-чувства! – поняла она. – Интересно, что оно означает? А, ясно: это значит, что ко мне с четырех сторон подбираются восемь таких же черных всадников, как этот. Ой, мамочки!»

От девятерых сразу пинки-чувство спасти не могло: какой прок от знания, с какой стороны тебя ударят, если бьют отовсюду? Спешившиеся черные вплотную подступили к пони, взяв ее в кольцо, заслонив собой звездный свет. Некоторое время они молча смотрели то на нее, то друг на друга, будто неслышно о чем-то переговариваясь. Потом самый высокий, у которого поверх капюшона был надет венец из черной стали, прошипел:

– Тебя спасло только то, что ты странная тварь, и можешь заинтересовать Властелина Саурона. Ты отправишься с нами в Мордор, но не раньше, чем мы поймаем полуросликов. Будешь мешать нам – успокоим моргульской сталью.

«Что же делать? – подумала Пинки Пай не без паники. – Будь эти всадники живыми, я могла бы отвлечь их какой-нибудь песней, но их почти нет, от них осталась одна только злоба!» И тут ее посетила счастливая идея: кони-то их были очень даже живыми и, судя по виду, давно не веселившимися. Кто сказал, что отрываться по полной способны только говорящие создания?

В мгновение ока Пинки Пай облачилась в папаху и шаровары и, невероятным прыжком перескочив предводителя всадников, приземлилась на спину одного из вороных коней. Настало время джигитовки!

Выделывая трюки на спине коня, не забывая при этом трясти маракасами и напевать «They call me Cuban Pete, I’m the king of the Rumba beat», пони гнала его к северу, и остальные восемь коней неслись за ними. Сбросив всадников, сбруи и седла, они, наконец, познали радость свободного галопа и мчались через лес, догоняя и перегоняя своего оседланного розовой пони товарища. За ними, гремя латами и злобно визжа, бежали черные всадники.

Пинки Пай понятия не имела, куда они несутся, главное – в сторону, противоположную той, куда ушли хоббиты.

Но никакой праздник не может длиться вечно: к тому моменту, когда небо начало едва заметно светлеть, Пинки выдохлась, и пронзительные призывные крики черных всадников заставили коней повернуть обратно.

– Я предупреждал, – просипел запыхавшийся всадник в венце и воткнул короткий серый клинок Пинки в грудину.

Глава VII. "Освободите Билла!"

Один день сменял другой, но ни Пинки Пай, ни Гэндальф в Бри так и не появились. Эпплджек исправно и молча (чтобы не привлечь лишнего внимания) выполняла данную Наркиссом работу, но понемногу начинала беспокоиться: «Сколько ж еще придется тут торчать? А коли дома шо-нибудь случится, пока нас нет? Дискорд, например, воспользуется тем, шо Элементы Гармонии покинули Эквестрию, и снова захватит власть. И Флаттершай тоже здесь, значит, никто его не удержит».

Однажды пасмурным днем, возвращаясь с Нобом с рынка, Эпплджек заметила, как какой-то мерзкий тип тащит по улице забитого тощего пони, и близко не похожего на тех, что содержались в конюшне Наркисса. Она более-менее смирилась с тем, что пони в Средиземье – всего лишь звери, но такого обращения стерпеть не могла.

– Щас я его проучу, – сердито шепнула она, и уже было метнулась к обидчику животных, но Ноб крепко схватил ее за холку:

– Тпру! Куда прешь? Это ж Бит Осинник, он с разбойниками якшается.

– Тогда тем более надо освободить пони.

– Сказано: не высовывайся. Тебе и так свезло, что мы с Наркиссом тебя первыми встретили, а кто другой и на колбасу бы пустил.

Эпплджек сглотнула: о конской колбасе ее не предупреждали!

И все же от мысли об освобождении несчастного соплеменника она не отказалась, и вечером после работы пошла в комнату Странника с предложением проникнуть к Биту Осиннику и увести пони.

– Ты ж спец по скрытности, – убеждала она следопыта, – он ничего и не заметит.

– Что пони-то пропал, не заметит? – усомнился Странник, пожевывая незажженную трубку. – Не знаешь ты его: он такую бучу поднимет! Всех своих лихих дружков на уши поставит, а нам такое ни к чему.

Эпплджек фыркнула, и Странник вздохнул:

– Иногда приходится терпеть малое зло, чтобы избежать большего.

«Ему-то легко рассуждать о меньшем зле! – возмущалась Эпплджек по пути в стойло (очень уж подозрительно было бы, если б пони ночевала в человечьих комнатах). – Он привык, шо пони просто животные, и с ними можно как хошь обращаться, он только о двуногих заботится».

Нет, не могла Эпплджек остаться в стороне, никак не могла! Да и застоялась она за эти недели, хотелось хоть что-нибудь сделать.

---

Бит Осинник глубоко затянулся и выпустил в ночное брийское небо сизую струю дыма. Будучи человеком уже не молодым, он частенько предавался больше подходящим для детей мечтаниям: представлял себя могучим драконом, сжигающим в огне и удушающем в дыму своего дыхания всех своих обидчиков: тупых горожан, презиравших его, злобных бандитов-полуорков, издевавшихся над ним. Новые клубы табачного дыма Бит изверг из ноздрей.

– Что это ты все тут ошиваешься, Осинник? – недовольно спросил привратник Гори.

Биту было велено ждать появления полурослика или нескольких, а когда они появятся, немедленно доложить кому следует, поэтому последние дни он проводил, околачиваясь у городских ворот: то сидел в захудалом трактире неподалеку, то пялился на лошадей в конюшне. Кроме дракона, Бит еще хотел стать великим воином на боевом коне, но у него имелся только дряхлый бесполезный пони, на котором хозяин частенько вымещал свою злобу на весь мир.

– Хочу – и ошиваюсь, – буркнул Бит Осинник. – Тебе что за забота? И, по-моему, привратник должен расспрашивать тех, кто приходит в город, а не тех, кто живет здесь.

Он смачно харкнул на булыжник мостовой и поплелся к своей хибаре на восточной окраине.

Перед тем, как лечь спать, он заглянул в стойло и немного попинал пони, представляя, что это привратник Гори, потом зашел в дом и, не разуваясь, повалился в кровать.

Биту снилось, что он командует отрядом знаменитых черных всадников, и те слушаются всех его приказов. Он был в гуще битвы и разил врагов направо и налево, отовсюду слышались вопли умирающих, гром орочьих барабанов, визг и рык варгов, топот, ржанье, стон… Вдруг Бит понял, что слышит негромкое ржание наяву – из своего стойла.

– Что расшумелся, одер? – пробурчал он, сползая с кровати и выглядывая в окно.

Пони был отвязан, а рядом с ним стояла оранжевая плоскомордая лошадь размером поменьше, но намного упитаннее, и упиралась лбом ему в круп, будто подталкивая к выходу. «Так-так, – потер руки Осинник, – полку моей скотины прибыло». И тут пони заговорила человеческим голосом:

– Ну же, сахарок, бежим отсюда! Тебе шо, нравится, как с тобой обращается это изверг?

Бит, собравшийся было выскочить из дома и быстро повязать забредшую к нему пони, замер: «Что за колдовство? Говорящий зверь! Да тут не обошлось без эльфов». От оранжевой пони так и веяло тошнотворными светлыми чарами. Впрочем, опасной она не казалась, поэтому Бит вытащил из ящика веревку и побежал в стойло: насчет говорящих пони большой начальник никаких распоряжений не давал, но за такой трофей может и наградить.

Обогнув дом и зайдя пони за спину, Бит Осинник уже уверился, что добыча будет легкой, но его животина, видно, почуяла приближение хозяина, громко заржала и таки ломанулась прочь из стойла.

– Какого сена? – смешно выругалась оранжевая, но Биту было не до смеха: пони выгнула шею, словно рассерженный бык, и устремилась к нему.

Неслабый удар пришелся в живот, Бит согнулся пополам и тут же получил тяжелым копытом по макушке. И вернулся в свои приятные сны.

---

Эпплджек настигла Билла (так она решила назвать пони) и погнала его к трактиру Наркисса. «Ой, наломала я дров! – досадовала она на себя. – И дернул меня Дискорд в это вляпаться!» Добежав до гостиницы, она бросила шляпой в окно второго этажа: Странник если и спал, то чутко, и пони знала, что даже легкий шорох от удара шляпы о деревянные ставни его разбудит.

Через несколько секунд ставни открылись, и Странник высунул голову наружу. Увидев двух пони, он сразу оценил обстановку и без лишних вопросов выпрыгнул из окна.

– Пошли, – недовольно бросил он Эпплджек. – По пути объяснишь, что именно ты натворила.

Эпплджек сбивчиво, но в подробностях описала освобождение Билла, и Странник выругался.

– Отлично! Скоро Осинник очухается, и к утру вся округа будет знать о говорящем пони-конокраде. Я, как вас увидел, сразу понял, что придется уходить.

– Куда? – спросила Эпплджек.

– Туда, где нас не найдут, да и искать не станут. Туда, куда, как все думают, добрый человек не сунется, – в Могильники.

---

Вглубь мест погребения воинов и королей павшего Северного Королевства Арнора они, конечно, не сунулись – засели у подножия крайнего из курганов, увенчанного серым каменным столбом, похожим на клык.

Эпплджек в этом месте было сильно не по себе, Странник все время хмурился и беспокойно посматривал в сторону торной дороги, по которой должны были прийти хоббиты с Пинки (опасно, конечно, идти у всех на виду, но вряд ли они своей волей пошли бы через Могильники). И только пони Билл, казалось, был счастлив: сухой курганной травки и прочего подножного корма хватило, чтобы за пару дней его бока чуть округлились, а в походке появилась определенная резвость. Видно, Бит Осинник вообще не кормил беднягу, и здесь, на каких-никаких, а все же вольных хлебах, и без постоянных побоев Билл быстро набирался сил.

На четвертый день на курганы опустился густой серый туман, а с северо-запада послышались жуткие завывания. Странник и Эпплджек со всех ног помчались на звук, причем человек не отставал от быстрой пони: «Недаром его еще Длинноногим кличут», – отметила про себя Эпплджек.

Из тумана выступил высокий белый камень-клык, и у его подножия пони разглядела пять фигурок: четверо маленьких и одна чуть выше. «Это хоббиты, – поняла пони. – А другой кто? Может, гном, про которых мне Наркисс рассказывал?»

– Обождем, – прижал Странник Эпплджек к земле.

«Гном» в синем камзоле нагнулся и что-то подобрал с земли, послышался его твердый певучий голос, заставивший вспомнить зебру Зекору:

– Впору малышам кинжалы, пригодятся как мечи. Их ковали в кузницах Западного Края люди сгинувшей земли, Арнора седого… Все, что было, давно забыли. Лишь одинокие странники в мире, потомки древних властителей, охраняют покой беспечных народов. Но странников этих совсем немного. Мало осталось воителей…

– Все в порядке, – сказал Странник, поднимаясь в полный рост. – Это Том Бомбадил.

– А где же Пинки Пай? – вскочила Эпплджек. – Куда она делась?

Глава VIII. Искушение Флаттершай

Перебравшись через скалистую местность, Флаттершай и Смеагол вышли к реке. В закатном свете ее широкие воды полыхали рубиновым огнем, на дальнем берегу чернел утопающий в дымке лес.

– Хорошая река, моя прелесть, – прокомментировал Голлум, – великая река Андуин, много вкусссной серебристой рыбсы. А леса дурные, да совсем плохие, прелесссть: на юге мерзкие эльфсы с горящими глазами, на севере тоже мерзские эльфы, а между ними – прислужники Темного, гадкие глупые пауки, с которыми нельзя договоритьссся, злые бешеные орксы, страшные призраки над разрушенной башней.

– И нам нужно туда идти? – прижала уши Флаттершай.

– Приходится, моя прелесть, приходится, – вздохнул Голлум. – Бэггинс там, за лесом и за горами.

«Ну, хоть вымоюсь», – подумала Флаттершай и осторожно попробовала копытом воду: холодная. Но пегаска так истосковалась по чистоте, что с криком: «Йэй!», – с разбегу зашла в поток. Мощное течение Андуина тут же увлекло ее, но Смеагол, умелый пловец, мигом пришел на помощь – пони даже запаниковать, как следует, не успела. Отплевываясь и отфыркиваясь, она отряхнулась, с ног до головы забрызгав Смеагола.

– Глупый пегассс, – прошипел тот, – всю рыбу распугала, голм, голм!

Три дня они шли по берегу реки, не переходя ее. Голлум ловил рыбу, несколько раз порывался придушить попавшую в поле зрения выдру, но Флаттершай ему не позволяла. Сама она объедала ягоды с прибрежных кустов, щипала сочную осоку.

– Как пегас выросла такой большой на еде такой? – наконец, выразил свое недоумение Смеагол, всякий раз предлагавший ей отведать рыбки, и всякий раз получавший отказ. – Что она ела в своей Эквессстрии, прелесть?

– Ну, – мечтательно прищурилась Флаттершай, – сэндвичи с сеном, яблочки, клубнику, салатики, сидр…

Ни с того, ни с сего пони всхлипнула и разревелась.

– Что с ней? – приблизился к ней Смеагол и потрогал пальцем гриву. – Почему она плачет-с?

– Я…, я забыла, – прошептала Флаттершай, утирая глаза копытом, – я вдруг поняла, что не помню ни аромата яблок, ни сладости сидра, ни вкуса хлеба. Сколько я уже здесь? Где все пони, почему не идут за мной? Я хочу домой!

Она уткнулась мордочкой в узкое плечо Смеагола и обхватила его передними ногами за шею. Как ни пытался он высвободиться, не получалось: у хрупкой на вид пони была железная хватка.

– Хватит, – просипел он, – пусть она перессстанет, прелесть. Нам надо идти.

К вечеру они добрались до того места, где Андуин немного сужался, и наутро пересекли реку: Смеагол переплыл, Флаттершай перелетела.

При свете дня Лихолесье – так назывался лес – не показалось пегаске таким зловещим, как расписывал Голлум: кругом сновали рыжие белки, петляли зайцы, даже летали бабочки, которым давно уже полагалось спать, – но чем глубже путники заходили в чащу, тем плотнее смыкались кроны деревьев, тем меньше становилось солнца, тем более затхлым и душным становился воздух. Белки сделались черными, зайцев сменили злобно тявкающие куницы, то и дело за деревьями Флаттершай замечала огромных, размером с пони, пауков, быстро перебирающих ногами по прелой листве. Из темных глубин чащи доносились жуткие вздохи.

– Здесь водятся куролиски? – беспокойно спросила пегаска.

– Какие такие куролиски, прелесть?

– Страшные существа с головой курицы и телом змеи, чей взгляд превращает всех в камень.

– Нет таких. Есть пауки, которые впрыссскивают в добычу яд, обматывают паутиной и ждут, пока добыча сгниет, а потом высасывают ее из кокона, как яйтсо, моя прелесть, да-с, как сссочное яичко, голм, голм!

Зубы Флаттершай застучали так громко, что Смеагол зажал ей рот ладонью и прошипел:

– Т-ссс, нужно идти тихо, нессслышно, моя прелесть, чтобы гадкие эльфсы нас не зассстукали, у эльфов острые уши.

Флаттершай не знала, сколько времени они уже шли, когда в лесу стало совершенно темно: то ли ночь пришла, то ли они забрались слишком глубоко в чащу. Смеаголу тьма была нипочем, но пегаска начала спотыкаться, и они были вынуждены остановиться, пока не станет хоть капельку светлее. Путники нашли убежище в стволе выгнившего изнутри дерева: Смеагол велел Флаттершай спать, а сам встал на страже.

Пегаску разбудил треск сучьев.

– Смеагол, – тихонько позвала Флаттершай, но тот не отозвался.

«Ушел охотиться, – поняла она. – Наверное, на белок». В былые времена, узнав, что кто-то собирается причинить вред зверушкам (тем более, съесть их!), она сразу кинулась бы на защиту животных, но не теперь. Флаттершай смирилась с тем, что некоторым наделенным даром речи созданиям, как и хищникам, необходимо мясо. По крайней мере, Голлум научился тактичности и перестал убивать и питаться на глазах пегаски.

Треск тем временем приближался, а с ним и грубые гортанные голоса:

– … говорю тебе, Ангмарец и Кхамул были в крепости, и другие назгулы скоро пожалуют. Кончилась халява, они нас живо построят.

– Не каркай, снага! Темный Властелин послал их за Горы, так что они тут не задержатся… Чш! Чуешь?

Некоторое время из лесной тьмы доносилось слитное сопение двух пар ноздрей, потом первый голос сказал:

– Эльфятиной несет.

– Нет, – возразил второй, – скорее на живность похоже. Лошадь или пони. Чё-то мне жрать резко захотелось.

Флаттершай вжалась вглубь своего укрытия и мелко задрожала.

– Уймись, – прошипел, понизив голос, первый: – Где ты видел, чтоб лошадь одна по Лихолесью ходила? Ее бы пауки давно схарчили. Нет, раз тут есть лошадь, значит и всадник неподалеку. Прочисти нос, пушдуг: смердит же их светленькой магией!

– Смотри-ка: вон дерево трясется.

Флаттершай поняла, что ее обнаружили, но бежать было некуда: единственный выход из сгнившего ствола вел прямо в лапы злобных существ – суда по всему, орков, о которых предупреждал Смеагол. Шаги направились прямо к ней, по стволу снаружи начали чем-то царапать.

– Видно, не воитель попался, – заметил один из орков, – во как дрожит-то! Может, даже баба. Слышь, эльф, вылезай, скаи-ор-сках, умрешь не сразу.

Вдруг раздался знакомый вопль – пегаска еще ни разу так не радовалась этому воплю:

– Флаттершай!

Она отважилась выглянуть в щель в дереве: Смеагол набросился на одного из орков и впился зубами тому в шею, орк закрутился на месте в тщетных попытках сбросить врага, забрызгивая всю округу извергавшейся из прокушенной шеи черной кровью. Второй орк тем временем занес над Голлумом кривой ятаган. «Убьет!» – ахнула Флаттершай и пулей вылетела из дупла, сбив орка с ног.

Они кубарем покатились по мягкой от перегноя земле, а когда остановились, оказалось, что орк сидит на пегаске, приставив клинок ей к шее.

– Пусти! – приказала она, заглядывая в красные глаза врага.

Рука орка дрогнула, но тут же снова обрела твердость, а ятаган больно впился в кожу.

– Я слушаюсь только одного Ока, – оскалился орк. – Только Взгляд Властелина мне указ.

– Смеагол! – закричала Флаттершай, но тот еще не справился со своим противником и не мог прийти на помощь.

«Флаттерстерва, помоги!» – мысленно взмолилась пегаска: самой ей не хватало сил оттолкнуть орка – ноги ослабли от страха. Но за время похода она слишком много времени посвятила тому, чтобы вытравить из себя это чудовище, и теперь оно не откликалось: либо было слишком глубоко и не слышало призыва, либо от обиды бросила Флаттершай на произвол судьбы.

– Сегодня я полакомлюсь свежей плотью, – сказал орк и занес ятаган для последнего удара.

Пегаска зажмурилась, но боли не последовало, более того – туша орка перестала ее придавливать. Открыв глаза и вскочив на ноги, она увидела, что враг валяется рядом со стрелой в глазу.

– Пуссстите, гадкие эльфсы, пустите нассс! – завопил Голлум.

Флаттершай обернулась на крик, и в нос ей уперся стальной наконечник стрелы.

---

Когда с глаз пони сняли повязку, она оказалась стоящей в залитом дрожащим светом просторном зале с выложенным пестрой плиткой полом, кое-где с потолка спускались толстые кривые корни и, пробиваясь сквозь пол, уходили глубже под землю. Позади Флаттершай стояли двое высоких людей в коричнево-зеленых плащах, рядом с ней извивался Голлум.

Перед ней на деревянном троне восседал золотоволосый человек в короне из алых осенних листьев и малахитового цвета мантии.

– Почему не убили? – спросил он тягучим скучающим голосом.

– Когда мы их заметили, эти существа сражались с орками, – ответил один из их спасителей (или пленителей). – Кто убивает орков – наш друг.

– Рабы тьмы – сами себе злодеи, – заметил золотоволосый, – возможно, они не поделили что-то между собой. Говори, кто ты? – обратился он к Смеаголу.

– Пусссть гадский эльф не спрашивает, моя прелесть, – завел тот свою шарманку. – Мы просто бедные путники, да-с, бедные и несчастные, злые орксы напали нассс, да, прелесть, голм, голм!

– Что вы делали на границе Лесного Королевства?

– Шли по сссвоим делам, голм, голм!

– «Голм, голм», – задумчиво повторил эльф на троне. – Голлум? Так твое имя?

– Откуда эльфсы знают, как нас зовут, прелесть, кто им сказал?

– Один волшебник, которого я уважаю. Он просил задержать тебя, если ты нам попадешься, но не убивать. А твоего пони…

– Государь Трандуил, – перебил короля эльф-разведчик, – прости, государь, но пони говорит, я сам слышал.

– Правда? – король перевел взгляд на Флаттершай, вскинув бровь.

Пегаска задрожала и попыталась сжаться так, чтобы полностью спрятаться за упавшей на глаза гривой.

– По виду, смышленая, – сказал Трандуил. – Но ты, Белег, очевидно, перебрал вина накануне: пони не говорят.

– Флаттершай! – пискнула пегаска. – Меня зовут Флаттершай.

– Так, – протянул король эльфов, – Голлума уведите, а с ней я поговорю.

Флаттершай, как на духу, выложила всю свою историю, а потом долго отвечала на скептические расспросы Трандуила об Эквестрии.

– Я знаю одну страну, куда так просто не попасть, – сказал он, наконец, – Благословенный Край на Заокраинном Западе. Я не бывал там, но, судя по тому, что слышал о нем, на твою Эквестрию он не похож. Ты останешься здесь до прихода Гэндальфа – он и решит твою судьбу.

– П-простите, а кто такой Гэндальф? – отважилась спросить Флаттершай.

– Маг, член Белого Совета, один из защитников Средиземья от тени Саурона.

– Значит, он хороший? – с надеждой сказала пегаска. – Добрый?

Трандуил покачал головой, как, бывает, качают головой взрослые пони, услышав совсем уж глупый вопрос от жеребенка. Жестом подозвал стражников, и те повели Флаттершай в ее камеру.

---

Все оказалось не так плохо, как пегаска боялась вначале, по крайней мере, кормили ее от души: давали и витаминных овощей, и питательных орехов, и душистого хлеба, – а позже, убедившись в безобидности пони, стали даже выпускать на прогулки по лесу, правда, под присмотром и связав предварительно крылья.

– Дивное создание, – приговаривали они, глядя, как Флаттершай возится с зайцами и белками. – Нет, такие Врагу служить не могут.

Смеагол, однако, был недоволен: плевался от хлеба и травы и требовал мяса, а когда Флаттершай поручилась за него, и его тоже стали выпускать на поверхность, забирался на дерево и угрюмо взирал оттуда на пегаску и своих тюремщиков.

– Глупая пони, – бормотал он, – якшается с мерзсскими эльфсами. Она забыла нассс, моя прелесть, бросила, нашла сссебе новых противных друзей.

Флаттершай с радостью бы взлетела к Смеаголу, обняла его и успокоила, но эльфы отказывались развязать ей крылья, и приходилось увещевать его с земли:

– Я не брошу тебя, Смеагол, не перестану быть твоим другом.

А про себя задавалась вопросом: «Что, если мне прямо сейчас представится возможность вернуться домой, и все пони уже будут ждать меня там? Неужели я оставлю это бедное одинокое создание, которому обязана жизнью? Нет! Уж лучше жить здесь всегда, пусть бы все так и оставалось: со временем Смеагол помирился бы с эльфами, и все бы у нас было хорошо».

Однажды, когда пришло время окончания прогулки, Голлум наотрез отказался спускаться с дерева и не реагировал ни на окрики эльфов, ни на просьбы Флаттершай.

– Подождем, – пожали плечами стражники, – проголодается – слезет.

Они не подозревали, насколько Смеагол привык к голоду, и как долго может обходиться без еды. Когда Лихолесье погрузилось в ночной мрак, эльфы начали угрожать подстрелись Голлума, если тут не спустится, потом один из них полез вытаскивать его из кроны.

Как раз в этот миг со стороны чащи послышались боевые кличи орков, полетели короткие черные стрелы, одна из которых сразила карабкавшегося по стволу эльфа. Он упал рядом с Флаттершай, и пегаска инстинктивно юркнула за дерево. Двое из оставшихся стражников вступили в безнадежный бой: они отошли слишком далеко от дворца, товарищи не слышали звуков битвы, – третий подбежал к Флаттершай и разрезал веревку, связывавшую ей крылья:

– Быстрее лети во дворец, приведи подмогу!

Эльф бросился на помощь товарищам, а пегаска уже пригнулась к земле, беря старт, когда с дерева спрыгнул Смеагол:

– Унеси нас отсюда, моя прелесть, скорее, пока орксы не добрались до нассс! Сбежим вместе от мерзских орксов и эльфсов!

Флаттершай впала в такое отчаяние, что готова была закричать: вот и выбор, которого она так боялась, или очень похожий на него. Помочь эльфам, тем самым окончательно завоевав их доверие, и остаться жить в уютном дворце Трандуила в ожидании Гэндальфа, который уж конечно сумеет вернуть ее домой, в Понивилль, – или остаться верной Смеаголу, тем самым обрекая себя на новые странствия и лишения, и оставляя эльфов на смерть?

– Скорее, – умолял Смеагол, – спаси нас!

– Быстрее, – кричали эльфы, которых осталось уже двое, – приведи помощь!

Флаттершай подхватила Смеагола передними ногами подмышки и, тяжело взмахнув крыльями, оторвалась от земли, унося его с поля битвы в сторону дворца. Она была не самой лучшей летуньей, и Смеагол, хоть и весил мало, все-таки замедлял ее, к тому же постоянно извивался, пытаясь вырваться, но пегаска надеялась успеть привести помощь.

– Орки! – кричала она на лету, рассчитывая, что эльфы услышат ее прежде, чем увидят. – Орки напали!

Голлум извернулся и укусил Флаттершай за ногу – не до крови, только клок шерсти выдрал, но этого хватило, чтобы пегаска ослабила хватку, и Голлум шлепнулся вниз.

– Мы не вернемся к эльфсам! – крикнул он и скрылся под коронами деревьев.

«Ох, Селестия, что же я делаю?» – подумала Флаттершай и полетела вслед за ним.

Глава IX. По следу

Несколько дней и ночей Твайлайт, Рейнбоу и Гэндальф почти без остановок двигались на запад. Серогрив развил такую скорость, что радужная пегаска уважительно присвистнула бы, если бы не боялась сбить дыхание: в гонке на короткую дистанцию она, конечно, обогнала бы коня, но в соревновании выносливости он выходил победителем. Что до Твайлайт, она плелась позади, переходя с неровного бега на неуклюжий полет, а когда совсем отставала, нагоняла товарищей с помощью телепортации. Будь она хорошо знакома с этими землями, она могла бы попробовать сразу перенести их, куда нужно, но приходилось ограничиваться комбинацией физических и магических усилий.

Они преодолели Врата Рохана у южной оконечности Мглистых Гор и двинулись к северо-западу через пустоши Энедвайта, Дунланда и Эрегиона прежде, чем тело окончательно перестало слушаться Твайлайт, а Рейнбоу Дэш начала засыпать на лету.

– Еще немного, – попросил их Гэндальф, указывая на едва видимый вдалеке высокий холм,увенчанный напоминающими корону развалинами, – поднимемся вон на ту гору и устроим привал.

Едва они взобрались на гору с руинами, Рейнбоу плюхнулась на проросшую сквозь каменные плиты траву и громко захрапела.

– Во времена Арнора здесь стояла сторожевая башня Амон Сул, – сказал Гэндальф Твайлайт, проводя рукой по замшелой колонне, – по-другому – Заветрь. Отдохнем тут до утра, а с восходом я продолжу путь.

– А мы? – не без усилий открыла рот аликорн.

– Вы побудете здесь несколько дней, только сидите тихо: ныне повсюду вражьи шпионы. Я обещал отвести вас в Ривенделл, но чувство вины влечет меня в Шир: я должен лично узнать, что сталось с Фродо. К тому же, если Арагорн встретил Мерри, Пиппина и Пинки Пай, как я его просил, то они наверняка сделают здесь остановку, и, если вы не разминетесь, встретитесь с подругой раньше, чем планировали.

Твайлайт хотела подбодрить мага, уверенного, что его беспечность погубила друга, но не знала, как. «Пинки Пай кого угодно собьет с толку, – думала она, – даже мудреца. И в итоге благие намерения Гэндальфа обернулись во зло».

– Мы пойдем с тобой, – сказала Твайлайт. – Нельзя, чтобы ты в одиночку…

Она замолкла и уставилась в землю. «И мы еще собирались помочь средиземцам в борьбе с Сауроном! – сокрушенно фыркнула она. – А на деле от нас одни проблемы».

Маг тем временем принялся бродить между остатков разрушенных стен и колонн, выискивая что-то на земле. Наконец, он выбрал крупный плоский камень и носком придвинул его поближе к середине площадки, потом начал что-то чертить на нем посохом.

– Что ты делаешь? – спросила Твайлайт.

– Оставляю знак для Арагорна и остальных: пусть знают, что Гэндальф Серый поблизости. Пусть хоть у них будет надежда.

---

Твайлайт мучили кошмары – видения резни, устроенной орками в роханском поселке, свидетельницей которой она стала по пути из Эдораса в Изергард. Она, конечно, много читала о войнах, сотрясавших когда-то Эквестрию, но впервые столкнулась с убийством в действительности. Ссылка Найтмер Мун на Луну, превращение Дискорда в статую, изгнание духа Сомбры – это одно, но пролитие крови – совершенно другое. Как же Твайлайт завидовала Рейнбоу, для которой орки были простыми грубоватыми работягами, а не упивающимися смертью жестокими чудовищами! В своих кошмарах аликорн не расшвыривала орков с помощью телекинеза, не распугивала магическими вспышками, как сделала в реальности, а убивала сама: испепеляла гневным огнем, протыкала рогом, разрывала изнутри силовыми полями, их черная кровь брызгала ей в глаза, обжигала кожу…

На рассвете пони разбудил мелодичный свист волшебника: он подзывал Серогрива, которого накануне вечером отпустил пастись.

– Есть охота, – потерла живот Рейнбоу Дэш.

– Мы заскочим в Бри по пути, – пообещал ей Гэндальф, – вы перекусите, а я узнаю новости.

Дорога до людского города оказалась прямее, а главное, короче, чем весь их предыдущий путь. Твайлайт во все глаза глядела на умиротворяющие осенние пейзажи, стараясь забыть свои сны.

– Как бы вас замаскировать? – беспокоился Гэндальф. – Цветные пони – это куда ни шло, но пони с рогами и крыльями…

– Есть идея, – сказала аликорн и наложила на себя с Рейнбоу Дэш заклятье частичной невидимости, скрывшее отличительные призраки единорогов и пегасов.

– И не вздумайте рассказывать всем об Эквестрии, – предупредил волшебник, – или о Сауроне, или о походе хоббитов. Лучше вам вообще помалкивать.

Твайлайт подумала и на всяких случай сделала себя и Рейнбоу невидимыми целиком.

– Неплохое решение, – одобрил маг.

Они миновали городские ворота и направились к «Гарцующему пони». По пути пегаска и аликорн удивленно глазели по сторонам: из всего, что они видели в Средиземье, Бри больше всего походил на Понивилль: те же двух-трехэтажные кирпичные и деревянные домики, те же деловито снующие горожане, те же зазывные крики торговцев с рынка.

Гэндальф завел спутниц в притрактирную конюшню и подозвал низкорослого конюха.

– Ох, господин волшебник, – воскликнул тот, – а мы уж вас заждались! Тут у нас такое творилось…

– Ноб, ты парень верный, – перебил его Гэндальф. – Тебе можно доверить секрет?

– Конечно! Я ж, ежели проболтаюсь, вы меня в лягушку превратите.

Маг кивнул тому месту, где, как он полагал, стояла Твайлайт, и аликорн убрала невидимость.

– Мои скакуны голодны, – сказал Гэндальф, – накорми их, пока я толкую с Наркиссом, и не задавай вопросов…, – маг внимательно посмотрел на хоббита, который не подавал никаких признаков удивления, и прищурился: – Это не первые подобные пони, которых ты видишь?

– Да у нас с месяц жила похожая, – радостно заявил Ноб. – Они со Странником все тебя поджидали, а потом подевались куда-то и, болтают, у Бита Осинника пони свели. Да что болтают! Она мне сама говорила, что хочет Осинникова одера освободить.

– Кто «она»? – спросил маг.

– Эпплджек.

Твайлайт и Рейнбоу не смогли удержаться от радостных возгласов: если все шло по плану Гэндальфа, еще одна их подруга сейчас была с хоббитами и Странником Арагорном.

– В общем, накорми их, – повторил волшебник, – а я к Лавру за подробностями.

Выяснив, что произошло с Эпплджек в Бри, пони и маг, не мешкая, покинули город.

---

Следующую остановку Гэндальф захотел сделать на границе Вековечного Леса и Могильников.

– Здесь живет Том Бомбадил, – пояснил он, – Безотчий Отец Заповедных Земель, которому ведомо и подвластно все, что происходит окрест, хотя он редко пользуется своим ведением и властью. Быть может, от его взора не укрылись пони и хоббиты, проходившие поблизости.

– Не по душе мне тут, – поежилась Рейнбоу Дэш, когда они ехали вдоль границы Могильников, – уныло и зябко, и эти камни похожи на зубы хищников.

– Нам не сюда, – успокоил ее маг.

Он спешился и вновь отпустил Серогрива на все четыре стороны, втроем они пошли под полог леса. Пони осторожно ступали вслед за Гэндальфом, перебираясь через извилистые переплетающиеся корни. Едва заметная, более воображаемся, чем реальная тропка вела в гору, и деревья нависали все выше, темнее, гуще. Смерклось.

Стояла глухая тишь: ниоткуда ни шелеста, лишь изредка по неподвижной листве перекатывалась и шлепалась вниз набрякшая капля. Но Твайлайт чувствовала, что их рассматривают – холодно, подозрительно, враждебно.

– Да это хуже Вечнодикого Леса! – воскликнула разделявшая опасения подруги Рейнбоу; пегаска то и дело резко оборачивалась, точно опасаясь внезапного нападения.

Вдруг, как по волшебству, ландшафт изменился: под ногами появилась шелковистая обкошенная травка, деревья расступились перед путниками и выстроились в стройную живую изгородь, а извилистая тропа обернулась ровной вымощенной булыжником дорожкой. Маг и пони вышли к подножию травяного холма, залитого серым звездным светом. На холме стоял каменный дом с тепло мерцающими окнами.

На скамейке у дома сидел невысокий бородатый человечек в синем камзоле, желтых сапожках и забавной шляпе с пером. "И это — властитель всех окрестных земель?" — поразилась про себя Твайлайт его нецарственному облику.

– Приветствую, Иарвен-Бен-Адар, – поклонился человечку Гэндальф, и пони последовали примеру волшебника.

– Здравствуй-здравствуй, Митрандир, – подпрыгнул хозяин дома, – рад тебя увидеть! Знать, ты долго пропадал по делам великим.

– Ты прости, но я сразу к делу: не знаешь ли ты чего-нибудь о двоих хоббитах и розовой пони, что должны были пройти поблизости от твоих владений несколько дней назад?

– Я про розовых не знаю, но встречал оранжевую, четверых Том привечал хоббитов отважных.

– Четверых? – взволновался Гэндальф. – А как их звали?

– Фродо, Сэм да Мерри с Пином, славные ребята, Старый Вяз их усыпил, хоббитов-зайчаток, я ж по счастью собирал в тех местах кувшинки, чтоб потом преподнести их милой Золотинке…

У Гэндальфа подкосились ноги, и он упал бы, если бы Твайлайт и Рейнбоу не поддержали его.

– Фродо, – прошептал маг, и голос его дрогнул: – Фродо жив.

На его лице расплылась счастливая улыбка, а в уголках глаз блеснула в звездном свете пара слезинок.

Дверь дома отворилась, и наружу выглянула стройная золотоволосая девушка в простом зеленом платье, заколотом сапфировой брошью, бархатисто-переливчатой, словно крылья бабочки.

– Приветствую вас, – сказала она журчащим голосом, – и прошу прощения за хозяина манеры. Том, зови гостей скорее в дом на угощение.

Том Бомбадил провел их в столовую, и они с Золотинкой начали, приплясывая, накрывать на стол: перед гостями появлялись крынки с молоком и маслом, подносы с белым хлебом, чаши с медом. Груз печали и вины свалился с плеч мага, а пони, наоборот, озаботились.

– Почему с ними не было Пинки? – спросила Твайлайт у Гэндальфа.

– Не знаю, – на его лицо вернулось привычное тревожное выражение, – но мы это выясним, заодно и узнаем, как случилось, что Фродо со своим садовником отправились вслед за Мерри и Пиппином. Шир уже совсем близко.

Когда все уселись за стол и как следует насытились, Том начал рассказ о своей встрече с хоббитами, Арагорном и Эпплджек:

– Том пошел искать кувшинки около Ветлянки, а нашел-то хоббитов, что в беду попали. Младших Старый Вяз схватил – славных Мерри с Пином, – Фродо с Сэмом не попались в ветви его длинные: бегали, на помощь звали – Бомбадил услышал, Вяз могучий усыпил, хоббитов под крышу дома своего привел, выслушал рассказы, сам им много рассказал о былом да разном.

– Мы указали им безопасную тропу к городу, – добавила Золотинка, – но они сбились с нее в тумане и угодили к могильным умертвиям.

– Чары злые их смутили, – подтвердил Том, – и под землю мертвецы их, несчастных, утащили. Фродо лишь не сплоховал – защитил товарищей, – Бомбадила подозвал песней вызывающей. Я умертвие изгнал хоббитам на радость, вывел деток из глубин мрачных, и вдруг – на-ка: перед нами следопыт Арагорн и пони, что умеет говорить.

– Эпплджек? – спросила Твайлайт.

– Так точно.

– А Пинки Пай?

– Эпплджек ее искала, как и вы, ребята. Хоббиты ей рассказали, что она пропала. В Шире добром их настиг злобный черный всадник, Пинки Пай же смело вмиг на него напала, засмеяла вражью тать, только неудачно: назгул пони захватил и умчал куда-то. Хоббиты спасти хотели б Пинки Пай веселую, но их долг в дорогу звал страшную и темную.

Том Бомбадил и Золотинка устроили гостей на ночлег, но уставшие пони никак не могли заснуть, ворочались в постелях. За время пути они узнали от Гэндальфа достаточно о назгулах, чтобы бояться даже думать о судьбе Пинки Пай – но не думать о подруге не могли.

– Гэндальф, – позвала Твайлайт.

Маг тоже не спал и, сразу поняв, что волнует его спутниц, ответил:

– Эквестрийские пони – великое диво, которое может заинтересовать даже слуг Тьмы. Скорее всего, назгулы сохранят ей жизнь, чтобы показать Саурону. А поскольку сейчас им приказано искать хранителей Кольца, у нас еще есть время на поиски Пинки. Теперь спите, мы двинемся дальше еще затемно.

---

К обеду следующего дня они достигли Заречья, и приятель Мерри и Пиппина Фредегар Боббер подтвердил, что те ночевали у него вместе с Фродо и Сэмом, а после, несмотря на все его предупреждения, пошли в Вековечный Лес.

Еще через двое суток на рассвете они въехали в Хоббитон, и Гэндальф колотил в дверь норы старого садовника Бэггинсов Хэмфаста Гэмджи, пока тот не продрал глаза и не открыл.

– Как же, как же, Тук и Брендибэк мистера Фродо увели, – отвечал он на расспросы, – и мой Сэм за ними увязался. Влетает вечером в нору, говорит: «Ухожу я, отец, в опасный путь для спасения мира. Вопросов не задавай, время дорого». Ну, я его в поход собрал – чай, мистер Фродо без него-то пропадет. А шуму в ту ночь было! – схватился старый Хэмфаст за голову. – По улицам громадины на конях носились! Вот куда наши ширрифы смотрят? А я скажу: в пивные кружки они смотрят, только и знают, что штаны в «Зеленом драконе» просиживать.

Старый хоббит мог бы говорить еще долго, но Гэндальф вежливо поблагодарил его и спросил, в какую именно сторону направился Сэм и остальные. Хэмфаст указал направление, и маг с пони припустили в туда, не слушая его причитаний:

– Что же с Бэг-Эндом-то без хозяина станется? Того и гляди, Саквилль-Бэгинсы к рукам приберут!

Гэндальф, Твайлайт и Рейнбоу прискакали в небольшой лес, по сравнению с Вековечным казавшийся ухоженным парком. Гэндальф спрыгнул с Серогрива и принялся бродить кругами, согнувшись в три погибели и выискивая что-то на земле.

– Сейчас бы сюда Арагорна, – бормотал он, – или другого следопыта.

– Зачем? – спросила Рейнбоу.

– Искать следы, – объяснила ей Твайлайт, вытаскивая из седельной сумки лупу.

Прошло немало времени прежде, чем они обнаружили повисший на кусте волчьей ягоды розовый волос.

– Ага! – воскликнула Рейнбоу. – Пинки рядом!

– Я бы не рассчитывал, – покачал головой Гэндальф, – у назгулов быстрые кони. Кстати, вот и следы…

Они вышли на узкую, как колодец, полянку, всю покрытую следами от копыт и железных сапог.

– Похоже, здесь Пинки настигли все Девятеро, – мрачно сказал маг.

– Конские следы уводят на север, – сообщила Твайлайт и поскакала по следам, уткнувшись в лупу, – а человеческие следуют за ними…, странно. Разве всадники не должны ездить на лошади вместо того, чтобы бегать за ней? Видимо, что-то спугнуло коней назгулов.

– Или наоборот, развеселило! – сделала пируэт в воздухе Рейнбоу Дэш. – Мы же говорим о Пинки Пай, помнишь? Наверняка она выкинула один из своих фокусов! Круто: и сама спаслась, и назгулов от хоббитов отвлекла.

– Совсем не круто, – сказал Гэндальф, вдруг остановившись.

Он разбросал посохом листья и извлек из-под них ржавую железку, похожую на эфес меча.

– Это рукоять моргульского клинка, – объяснил волшебник. – Страшное оружие назгулов: удар не убивает врага сразу, а заставляет постепенно превращаться в призрака, подобного им, но гораздо слабее. Крепитесь, мои маленькие пони, нам остается лишь надеяться на силу духа Пинки Пай.

Они продолжали искать следы назгулов, пока совсем не стемнело, но выяснили только, что всадники разделились, чтобы быстрее найти скрывшихся хоббитов. Ясно было, что этого им не удалось, и хоббиты благополучно добрались до земель Бри. А дальнейшее уже зависело от Арагорна.

Маг и пони переночевали в пустующем Бэг-Энде, и на утро двинулись обратным путем: на восток через Бри и пустоши в сторону Ривенделла.

Глава X. Последний рывок

Самая унылая глава из всех: почти пересказ глав "ВК", описывающих путь хоббитов и Арагорна до Ривенделла, только с ними еще идет Эпплджек.

Как только Том Бомбадил скрылся из виду, Эпплджек набросилась на хоббитов с расспросами: как они встретились с Пинки Пай да почему расстались? Мерри и Пиппин принялись расписывать, как она героически отвлекла на себя черного всадника, а Пин при этом еще и всхлипывал. Фродо тем временем расспрашивал Странника о Гэндальфе, но их разговор пони слушала вполуха – теперь ее больше заботила судьба Пинки.

– Как ты думаешь, она жива? – спросила Эпплджек у Странника.

– Скорее всего, – ответил тот и пробормотал: – Да как бы жизнь ее не стала хуже смерти. Впрочем, я толком не знаю, на что вы, пони, способны. Среди людей лишь немногим хватает смелости противостоять назгулам, но мне, да и им неведомо, какая магия таится в вас.

Закончив все полагающиеся случаю разговоры, пони, следопыт и хоббиты двинулись в путь – перебежали торную дорогу и углубились в густой пролесок. Погода стояла такая чудная: мягкое солнце пригревало, но не жарило, лес был еще весь в пышной многоцветной листве, – что, как ни переживала Эпплджек за подругу, на ее лицо наползала невольная улыбка. «Это ж Пинки! – ободряла себя пони. – С заколдованными Найтмер Мун деревьями она справилась, с параспрайтами разобралась – шо ей какие-то там всадники?»

Довольно быстро Эпплджек сошлась с Сэмом Гэмджи: у двух садоводов нашлось немало общих тем. Особый восторг у хоббита вызвал рассказ о вольт-яблоках.

– И чего только нет на свете! – восклицал он. – Мой папаша Хэмфаст ни за что бы не поверил.

Странник уверенно вел их запутанными тропами, и на третий день они вышли к Комариным Топям. Под ногами чавкало, следы наполнялись мутной водой, острая осока так и норовила оцарапать босые хоббичьи ноги. Воздух звенел от мошкары. Привычному ко всему Страннику и ловко отгоняющим гнус хвостами Эпплджек и Биллу это было нипочем, а вот хоббитам приходилось несладко.

– Это не Комариные, а Кошмариные Топи, – причитал Пиппин.

– Октябрь давно на дворе, а они все летают, – бурчал Мерри.

– А вот ежели хоббита рядом нет, что они тогда едят? – философски вопрошал Сэм, ожесточенно хлеща себя ладонями по лбу и шее.

Фродо страдал молча.

Когда трясина осталась, наконец, позади, начался еле заметный, но долгий и утомительный подъем. На востоке вздымались крутые безлесные холмы, правый, самый высокий, стоял поодаль от прочих, а на его плоской вершине виднелись руины каменной башни.

– Это Заветрь, – сказал Странник, – хорошее место, чтобы передохнуть и осмотреться.

– До этого места еще топать и топать, – вздохнул Мерри.

К исходу дня они взобрались на Заветрь, и Странник оставил хоббитов и пони устраиваться на ночлег, а сам пошел обходить окрестности дозором. Эпплджек развьючила Билла, и Сэм с Мерри принялись раскладывать на земле припасы: остатки хлеба, что дал в дорогу Бомбадил, и собранные накануне горсти болотной клюквы. Пин слонялся туда-сюда, Фродо смотрел вдаль, на пламенеющий закатом запад.

– Смотрите-ка, – позвал товарищей Пиппин, – тут камень странный. На нем палочки и точки какие-то.

– Это руна «Г», – сказал подошедший Фродо, и его хмурое лицо на миг озарилось улыбкой: – Гэндальф был здесь, это его знак.

Когда солнце полностью скрылось за горизонтом, вернулся Странник.

– Плохо дело, – сказал он, – в овраге у восточного склона засели пятеро назулов. Видно, искали нас, да обогнали, потому что ехали прямым путем, и теперь дожидаются ночи. Они пока не знают, что мы здесь, но скоро учуют.

– Удирать надо, – засуетился было Пиппин, собирая разложенный на земле провиант.

– Бежать теперь уже поздно, – возразил Фродо. – Тронемся с места – нас сразу увидят. Да и куда мы от них ночью убежим с одним… двумя пони на пятерых?

– Верно, – кивнул Странник. – Останемся здесь и затаимся, авось, пронесет.

Эпплджек переводила взгляд с хоббитов на Странника, но никто так и не высказал предложения, которое ей казалось очевидным:

– Давайте нападем на них и отобьем Пинки Пай!

– Прости, Эпплджек, но это слишком опасно, – следопыт опустился перед ней на колено и потрепал холку, – ты теперь знаешь, что за вещь несут хоббиты, и почему нам нельзя рисковать. К тому же, назгулов всего девять, и Пинки вполне может оказаться не здесь, а с остальными четырьмя.

Пони фыркнула и отошла в сторону. Двуногие уселись вокруг костра и вполголоса повели речь об эльфах.

– Эпплждек, – позвал Сэм, – иди к нам, сейчас об эльфах очень даже неплохо послушать… Эпплджек?

Пони не слышала – она спускалась с Заветри, чтобы лично найти лагерь назгулов и попытаться спасти Пинки Пай, если она там. Довольно долго Эпплджек блуждала в темноте, пока не заслышала тихий конский всхрап. Она поспешила на звук и обнаружила заросший сухим кустарником овраг с пологими склонами, в котором стояли пять черных скакунов, но всадников поблизости не было.

– Тихо-тихо, сахарки, – приговаривала Эпплджек пробираясь между коней назгулов в поисках Пинки Пай.

Ее внимание привлек большой холщовый мешок, притороченный к седлу одного из животных – как раз размером с пони. Зубами Эпплджек отвязала мешок от седла и разорвала стягивавшую его веревку.

– Ох, Селестия! – в ужасе воскликнула Эпплджек.

Шерсть Пинки Пай стала тусклой, как в тот раз, когда ее и остальных пони заколдовал Дискорд, и, казалось, на глазах утрачивала остатки цвета, взгляд был затуманен, из приоткрытого рта слышалось болезненное сипение.

– Пинки, – погладила ее по щеке Эпплджек, – слышишь?

Взгляд раненной пони сфокусировался на лице подруги:

– Хорошо, что ты меня нашла, а то эти черные всадники вряд ли бы устроили на мои похороны такую вечеринку, как я хотела

– Пинки, шо ты несешь? – потрясла ее Эпплджек. – Ты выживешь, ясно? Идем, пока назгулов нет.

«Кстати, где они?» – подумала пони, и тут с вершины Заветри послышались крики: человеческие и другие, леденящие кровь, как визг сверла, – заметались огни факелов. Эпплджек и всадники каким-то чудом разминулись в темноте: пока она искала их стоянку, они пробирались к ее лагерю. Оранжевая пони взвалила мешок с Пинки Пай себе на спину и, не думая о том, что может сломать ноги в темноте в незнакомой местности, галопом помчалась к попавшим в беду товарищам.

Когда пони достигла подножия Заветри, раздался особенно жуткий и яростный крик назгула, и все резко стихло. Эпплджек удвоила скорость, и, наконец, взбежала на вершину. У костра лежал раненый Фродо, остальные склонились над ним, а кругом валялись горящие факелы и разодранные черные лохмотья.

– Огонь чтоб так и пылал, – распоряжался Странник, – держите Фродо в тепле.

Хоббиты засуетились, подбрасывая в костер сучьев, а следопыт обернулся и увидел пони:

– Эпплджек, где ты пропадала?

Пони без слов положила перед ним мешок с Пинки Пай. Странник склонился над жертвой назгулов, покачал головой и потащил ее к костру.

– Шо с Пинки? – не выдержала Эпплджек. – И с Фродо?

– Моргульские клинки, – сухо сказал Странник.

– И шо это значит? – настаивала пони.

– Это значит, что нет времени на разговоры… Сэм! Иди сюда, – хоббит с готовностью подбежал, и Странник продолжил: – Знаешь траву атэлас – по-другому, королевица? Спускайтесь с Эпплджек вниз и отыщите хоть пару листьев, лучше больше.

– А назгулы? – вздрогнул Сэм.

– Мы их надежно отпугнули, особенно – Фродо: давно этим тварям не приходилось отведать арнорской стали.

---

С рассветом они покнули Заветрь и пустились в путь со всей возможной скоростью: Странник и хоббиты поделили между собой поклажу и усадили на Билла раненого Фродо, Эпплджек тащила на себе Пинки Пай. Лечение Странника помогло розовой пони, и, хотя она была еще слишком слаба, чтобы идти, к ней вернулся дар речи и сознание.

– Если близок смерти час, принимайте атэлас, – пыталась она напевать заплетающимся языком.

Фродо все время порывался слезть с пони и идти самостоятельно, но ему не позволяли. С каждым днем хоббиту становилось хуже, и к тому моменту, когда они достигли Троллистой Пущи, он совсем перестал подавать признаки жизни. Да и Пинки снова начала чахнуть и сереть: ремиссия (умное слово, которое Эпплджек вспомнила из разговоров с Твайлайт) быстро прошла, началось ухудшение.

Первый долгий привал путники сделали в глубине Пущи, на полянке, в центре которой стояли три уродливых каменных изваяния. Вид этих громоздкий чудищ почему-то на время вырвал Фродо из лап призрачной болезни:

– Это же тролли, которых подловил Гэндальф, пока они спорили, как вкуснее приготовить тринадцать гномов и одного хоббита! – рассмеялся он и тут же зашелся сиплым кашлем, схватился за грудь – место, куда пришелся удар назгула.

– Острие моргульского клинка остается в ране, – объяснил Странник, – и движется к сердцу. Мне не под силу его извлечь, я могу лишь замедлить. Но Элронд из Ривенделла – искусный целитель, он поможет.

Эпплджек беспокойно посмотрела на забывшуюся тяжелым сном Пинки Пай: пони была ранена гораздо раньше хоббита; успеют ли они достичь Ривенделла до того, как станет слишком поздно?

Вдруг из чащи донеся стук копыт, и все, кто мог стоять на ногах, повскакали с мест.

– Назгулы догнали! – возопил Пиппин.

– Непохоже, – прислушался Странник. – Скачет кто-то один.

Через мгновение из бурелома на них вылетел белый конь с мерцающей самоцветами уздечкой. Его золотоволосый наездник в сером плаще спрыгнул наземь и поклонился:

– Аи на вэдуи Дунадан! Маэ гвэринниэн!

– Маэ гованнен, Глорфиндэл, – ответил ему Странник, и они начали беседу на непонятном языке.

– По-эльфийски говорят, – уважительно протянул Сэм.

Через несколько минут Странник обратился к спутникам:

– Это Глорфиндел из Ривенделла. Он говорит, что назгулы вновь обогнали нас и встали у переправы через Бруинен – единственного места, где можно перейти реку. Он поможет нам прорваться. Фродо, садись на его коня, он отнесет тебя в Ривенделл.

– Я вас не оставлю! – вскинулся хоббит.

– Если уж на то пошло, без тебя мы будем в большей безопасности. Вы ведь с друзьями решили, что ты должен быть единственным хранителем Кольца, и назгулам после Заветри это известно. За тобой они охотятся, а не за нами.

Фродо покорился, и Глорфиндел усадил его на своего коня.

– Эпплджек, бери Пинки Пай и следуй за ним, – сказал Странник, – и смотри, не отстань, а то заблудишься.

За дни их брийского знакомства он достаточно хорошо изучил Эпплджек и сейчас одной фразой пресек все ее возможные попытки остаться и помочь друзьям:

– Это я-то отстану? – встала она на дыбы. – Да я бы обогнала саму Рейнбоу Дэш, если б она не жульничала с крыльями.

– Норо лим, Асфалот, – шепнул эльф на ухо коню, и тот сорвался с места.

Эпплджек с Пинки на спине помчалась за ним.

Белый конь действительно был быстр, и Эпплждек боялась потерять его из виду: она не смотрела ни под ноги, ни по сторонам, – только на него, и колючие ветви больно хлестали ее по ушам и мордочке. «Да это посерьезнее Забега Осенних Листьев!» – отметила пони. В какой-то момент в красно-бурую пляску леса вклинился черный цвет: перед ними разлилась река, а на берегу выстроились в линию девятеро назгулов.

Алфалот встал на дыбы, а Фродо нашел в себе силы вытащить из ножен клинок и поднять над головой:

– Убирайтесь в Мордор! – воскликнул он ломающимся голосом. – Во имя Элберет!

– А не то ответите за то, шо сделали с моей подругой! – поддакнула Эпплджек, хотя и воплощала Элемент Честности: она прекрасно понимала, что они ничего не смогут сделать назгулам.

– Тебе конец, полурослик, и тебе, пони, – злобно прошипел предводитель всадников.

Он вскинул руку, и Фродо выронил кинжал, начал валиться с коня. Эпплджек подскочила, чтобы удержать его, а назгулы медленно двинулись к ним. «Вот и всё, – подумала Эпплджек, – прощай, Пинки, прощайте все пони, больше я не увижу Понивилль».

Но вдруг раздался оглушительный рев: из-за поворота реки вылетел яростный поток, влекущий груды валунов. Упивавшиеся своей победой назгулы поплатились за желание растянуть удовольствие: они не успели отойти далеко от реки, и поток настиг их. Эпплджек показалось, что среди бушующих волн мчатся белые кони с пышными пенными гривами и обрушиваются на назгулов, топча их копытами.

Глава XI. На 55,5% больше Хранителей

Утомителен и долог был путь из Эребора в Ривенделл, и не всегда гномам удавалось найти ночлег под крышей. Грива и шерсть Рарити десятки раз выпачкались в дорожной пыли и вымокли под дождями прежде, чем ее тяга к опрятности пересилила отвращение, и она приняла предложение Гимли надеть плащ из козлиной кожи, надежно защищавший от грязи. С тем, что средиземцы ели мясо животных, единорожка еще могла смириться, но козлы-то в Эквестрии были более-менее разумными! «Не думай о том, что это когда-то жило, – уговаривала себя Рарити. – Это просто одежда, грубоватая, зато прочная… Когда вернусь в Понивиль, буду год шить для козлов бесплатно!»

К концу октября послы Эребора вступили под сень Троллистой Пущи, под копытами пони захрустели опавшие листья.

– Вон где-то в той стороне, – указал толстым пальцем Глоин, – троица троллей чуть не съела меня и тринадцать моих товарищей, но нас спас Гэндальф: истинно, этот маг постоянно втягивает всех в неприятности, но сам же из них и вытягивает. Удачей будет, если мы застанем его в Ривенделле…

Когда закат украсил кроны осенних деревьев рубиновыми бликами, старый гном сказал:

– А вот тут мы впервые встретили эльфов. Они шли за нами до самого Последнего Домашнего Приюта и дразнили своими глупыми песенками…, – Глоин вздохнул: – Больше эльфы не поют, по крайней мере, вдали от дома: дурные времена настали, даже им не до песен.

Путники пересекли Бруиненский Брод, и уже в полной темноте достигли Ривенделла – долина Имладрис сияла в ночи золотыми, алыми и голубыми огоньками, с неба на нее лился синий звездный свет. Навстречу гномам вышли пятеро высоких воинов во главе с эльфом в богатой мантии. На взгляд Рарити, их одежда была просто шикарной; единорожка пожалела, что при ней нет карандаша и блокнота, чтобы зарисовать этот дизайн и позже сшить нечто похожее в бутике «Карусель».

– Приветствую, Глоин, – провозгласил предводитель воинов, – приветствую, славные дети Дарина. Наши разведчики давно заметили, что вы приближаетесь, и владыка Элронд поручил мне вас встретить.

– Здравствуй, Линдир, – едва заметно поклонился Глоин. – Много воды утекло, и много дорог пройдено с тех пор, как мы виделись в последний раз.

– Для меня прошло лишь мгновение, – грустно сказал Линдир. – Вы и люди считаете, что эльфы вечны, но наша вечность имеет конец, и чем он ближе, тем быстрее летит время. Что же заставило Короля-под-Горой так далеко услать своего лучшего воина в столь грозный час?

– Нужда в совете мудрого Элронда касательно наших отношений со слугами Темного Властелина – пока это все, что я могу тебе сказать. Кроме того, есть еще одно дело, довольно странное…

Рарити выглянула из-за широкой спины стоящего рядом с отцом Гимли и поклонилась эльфу:

– Добрый вечер, сэр. Позвольте сказать, что ваше платье совершенно, абсолютно, tout à fait великолепно!

Единорожка полагала, что ее появление произведет на Линдира большее впечатление, но тот только усмехнулся:

– Кажется, я понимаю, о каком странном деле ты говоришь, Глоин. Добро пожаловать в Имладрис, единорог из чудесного мира. Думаю, ты рада будешь узнать, что твои друзья уже здесь.

---

Эльф провел Рарити в отведенные пони покои – просторную залитую теплым светом множества свечей комнату с высоким потолком и широкими окнами. Первой единорожка увидела беспокойно летающую от стены к стене Рейнбоу Дэш: потерявшаяся пегаска была жива и здорова. Наконец-то знакомая мордашка спустя столько времени!

– Рейнбоу, – бросилась к ней Рарити, – как же я рада тебя видеть!

– Привет, здорово, что ты здесь, – похлопала ее по плечу подруга. – Теперь почти все наши в сборе, только у нас тут проблема…

Пегаска указала крылом на кровать, над которой склонились Эпплджек, Твайлайт Спаркл и двое низкорослых, даже меньше гномов, человечков. В кровати лежала бледная, как смерть, Пинки Пай.

– Пинки! – воскликнула Рарити.

Пони обернулись на ее голос и расплылись в печальных улыбках: мол, рады тебя видеть, но сейчас не до радости.

– Мерри, Пиппин, – обратилась Эпплджек к человечкам, – сахарки, я понимаю, как вы беспокоитесь за Пинки Пай, но у нас тут вроде как небольшое семейное воссоединение, так что…

– Поняли-поняли, – закивал один из человечков, – пойдем, Пин, проведаем Фродо с Сэмом.

– Что с ней? – подошла Рарити к кровати розовой пони. – Она еле дышит!

– Было хуже, – заметила Твайлайт. – Спасибо владыке Элронду.

Эпплджек рассказала о жутких черных всадниках с ядовитыми клинками, и Рарити ахнула. Пинки вдруг заворочалась и застонала, все пони нагнулись к ней, прислушиваясь к дыханию и пытаясь определить, плохой это признак или хороший. Розовая пони разлепила сухие губы и прошептала:

– Где я? И который час?

– В замке Элронда, – ответила Твайлайт, – и сейчас десять часов вечера двадцать третьего октября, если хочешь знать.

– Твайлайт! – Пинки открыла глаза и попыталась приподняться. – Ты здесь! И Рейнбоу, и Эпплджек, и Рарити!

– Да, мы здесь, – сухо подтвердила аликорн. – И самое удивительное, что ты тоже здесь после той глупости, которую выкинула. Чем ты думала, когда одна бросилась на черных всадников? А если бы тебя…

– Тише, Твайлайт, – осадила ее Эпплджек, – Пинки только очухалась после этакой страшной болезни, а ты приветствуешь ее упреками!

– Я не знала, что их много…, – сказала в свое оправдание розовая пони, – и мне надо было защитить хоббитов. Ой, а где они? С Мерри, Пином и остальными все в порядке?

– В порядке, не беспокойся, – заверила Рейнбоу, – эти полурослики и на минуту от тебя не отходили, Эй-Джей только сейчас их выгнала.

– Пинки, – голос Твайлайт задрожал, – прости, что накричала на тебя, просто я так волновалась, что…

Аликорн обняла пони за шею и разревелась, остальные присоединились к объятиям.

После Твайлайт сбегала за эльфом-лекарем, тот осмотрел Пинки и заключил, что она вполне здорова, но ей еще требуется несколько дней покоя, чтобы восстановить силы, напоил пони пряным травяным отваром и удалился.

Первая радость от долгожданной встречи с подругами прошла, и у Рарити в голове оформились два вопроса, которые она тут же задала:

– А где Флаттершай? И как нам теперь попасть назад в Эквестрию?

– Мы не знаем, – потупились пони. – И это ответ на оба вопроса.

---

Весь следующий день Рарити провела с подругами: они показывали ей красоты Ривенделла и знакомили с новообретенными друзьями: хоббитами, Странником Арагорном и Гэндальфом, – Рарити же представила им Гимли. Все, особенно, хоббиты, ели, пили, пели и веселились, но пони не отпускало беспокойство за потерянную Флаттершай и за Пинки, которая вела себя необычайно тихо. Рарити не могла дождаться объявленного Элрондом большого совета, на котором хоть что-нибудь должно было проясниться.

На другой день, проснувшись с рассветом, Рарити, выбежала на тропинку, ведущую вдоль Бруинена. В лучах восходящего солнца засверкали снежные шапки нависавших над долиной гор, над рекой таяла предрассветная дымка. За крутым поворотом извилистой дорожки пони увидела хоббитов Бильбо и Фродо и волшбнка Гэндальфа – они стояли у низкой каменной скамейки, искусно вырубленной в прибрежном камне.

– Доброе утро, Леди Самоцветов, – приветствовал единорожку Гэндальф. – Совет скоро начнется, мы как раз собирались идти.

Совет начался с представления всех собравшихся: эльф Леголас прибыл по поручению своего отца короля Трандуила с какими-то вестями из Лихолесья, человек Боромир, сын наместника Гондора, проделал долгий путь из своей страны, чтобы получить истолкование посетившего его с братом вещего сна и заручиться поддержкой народов Эриадора, северо-западной части Средиземья, в войне с Сауроном, хоббитов, мага и следопыта Рарити уже знала, остальные же присутствующие слились для нее в сплошной калейдоскоп пышных нарядов. Единорожка в восхищении переводила взгляд с одного средиземца на другого, те же в свою очередь бросали изумленные взгляды на пятерку разноцветных пони.

Впрочем, людей больше заботили собственные дела. Вначале они долго и, по мнению Рарити, довольно скучно докладывали об обстановке в тех краях, из которых прибыли, и объясняли Элронду суть своего вопроса. Гэндальф поведал о предательстве своего бывшего соратника Сарумана (в этом месте Рейнбоу Дэш недовольно хмыкнула, а Твайлайт легонько стукнула ее копытом по затылку).

– … и он выводит новою породу орков, способную передвигаться при свете дня, – закончил волшебник.

– Уже вывел, – мрачно сказал Боромир. – По пути сюда я проезжал Врата Рохана и видел этих урук-хаев, здоровенных жестоких тварей. Мой отец надеется, что Рохан поможет Гондору в войне с Мордором, но теперь, похоже, роханцам самим понадобится наша помощь.

Чем больше все говорили, тем чаще Рарити слышала слово «кольцо» – что-то болтали о нем и хоббиты накануне, но тогда единорожку больше занимали другие мысли. Вновь поднялся Гэндальф и рассказал о том, как Темный Властелин Саурон создал Кольца Власти и раздал их правителям людей и гномов, а для себя выковал Единое Кольцо, властное над всеми, как почти поработил Средиземье, но был повержен принцем Исилдуром, который вскоре стал королем, ибо в той последней битве погиб его отец. Кольцо следовало уничтожить еще тогда, потому что оно заключало в себе силу Саурона и служило залогом его возвращения, но Исилдур подпал под его чары и повез в свое королевство Арнор. По пути его отряд попал в засаду орков, и король пал, а Единое Кольцо на тысячи лет кануло в безвестность, пока случай не привел его в руки хоббита по имени Смеагол…

– Меня прислали с горестным известием, – воскликнул эльф Леголас, когда Гэндальф дошел в своем рассказе до того места, где Голлум в поисках украденного Кольца пробрался в Мордор, и его захватили орки, – но его поистине страшный смысл я понял только теперь. Дело в том, что Смеагол, прозванный Голлумом, содержался у нас под стражей, но ему удалось сбежать, и помогла ему в этом, – Леголас глянул на притихших эквестриек, – пони, похожая на тех, что присутствуют здесь сейчас.

– Флаттершай? – воскликнула Рарити. – Желтый пегас с розовой гривой?

– Да, – кивнул Леголас, – таково ее имя. Наши дозорные поймали ее вместе с Голлумом. Пони показалась нам добрым созданием, таким добрым, что могло приручить даже своего подлого спутника. Увы, наша доброта обернулась беспечностью: в погожие дни мы выводили их на прогулку по лесу в сопровождении малой стражи, и в один из таких дней на стражников напал превосходящий числом отряд орков. Белег, начальник караула, отпустил Флаттершай, чтобы она привела подмогу, но та вместо этого скрылась в чаще вместе с Голлумом, оставив моих сородичей умирать.

– Не может быть! – вскинулась Рейнбоу. – Флаттершай не способна…, хотя, она такая трусиха. Скорее всего, она просто испугалась и понеслась, не разбирая дороги, а этот ваш Голлум за ней увязался. Вы можете обвинять ее в трусости, но не в злом умысле.

– К тому же, – добавила Рарити, – если Смеагол действительно таков, как описывали сэр Гэндальф и сэр Бильбо, Флаттершай могла проникнуться к нему глубокой жалостью, а он воспользовался этим, чтобы помыкать ей.

– Увы, маленькие пони, – покачал головой Леголас, – нам от этого не легче.

– Так что же нам делать, – спросил Глоин, – как устоять под натиском темных сил? Неужели у Свободных Народов Средиземья нет надежды?

– Надежда есть, – сказал Элронд. – Покажи Кольцо, Фродо.

Хоббит вышел вперед и положил Единое Кольцо на каменный столик, вокруг которого собрались участники совета. Глаза Рарити загорелись: драгоценность сияла, как солнце, была идеально гладкой и имела превосходно круглую форму.

– Какая прелесть, – прошептала единорожка и уже подалась было вперед, но ее опередил Боромир.

– Это – дар врагам Мордора, – поднялся человек. – Мы сможем обратить достояние Саурона против него самого…

Он страстно призывал отдать Кольцо Гондору, на что Элронд и Гэндальф возражали, что если и найдется человек, достаточно сильный, чтобы подчинить себе волю Кольца, он все равно неизбежно склонится ко злу, ибо таковы черные чары Единого Кольца.

– Я согласна, – поддержала их Твайлайт. – Однажды мне доводилось использовать темную магию короля Сомбры, и я понимаю, что вы имеете в виду: в силе Тьмы таится соблазн. К счастью, в то время у меня не было времени на соблазны – надо было спасать Кристальную Империю.

Боромир уступил мнению большинства, хотя по лицу было видно, что переубедить его не удалось. Собравшиеся принялись долго обсуждать, как избавиться от Кольца: предлагали отвезти его на Заокраинный Запад, отдать на хранение Тому Бомбадилу, а кто-то даже заикнулся о том, чтобы укрыть его в Эквестрии, – но все варианты оказывались неподходящими.

– У нас выбора нет, – подытожил Элронд, – Кольцо должно быть уничтожено, и Саурон вместе с ним.

– Секунду, – вмешалась Рейнбоу Дэш, – а может, мы сумеем одолеть Саурона с помощью Элементов Гармонии? Помнишь, как нам удалось очистить от зла принцессу Луну, Твайлайт? А как Флаттершай подружилась с Дискордом?

– Нельзя просто так взять и подружиться с Сауроном, – вновь поднялся Боромир. – У Саурона нет друзей, Саурону не нужны друзья. Только рабы.

– Как и Саруману, – шепнула Твайлайт на ухо Рейнбоу и обратилась ко всем: – И с нами нет Флаттершай, а без нее мы не сможем в полной мере активировать магию Дружбы.

– В этом Боромир прав, – сказал владыка Элронд. – В дни Второй Эпохи Саурон уже притворялся, что отвернулся от служения Тьме. Под видом друга он выведал у эльфов Эрегиона секреты их кузнечного мастерства и создал Кольца Власти. Если бы Келебримбор не разгадал его замыслы, и не выковал в тайне Три Эльфийских Кольца, Свободным Народам давно пришел бы конец.

– Так хватит разговоров! – вскочил Гимли с секирой наперевес и занес ее над Кольцом.

– Нет! – воскликнула Рарити.

Гном ударил – и его топор разлетелся на куски, будто трухлявая ветка, а самого его отбросило незримой силой на руки отцу. Элронд сурово сказал:

– Кольцо можно уничтожить, Гимли, сын Глоина, лишь двумя способами: в пламени дракона или в огне Роковой Горы в Мордоре, где оно было выковано. А поскольку последнего дракона сразил Бард Лучник из Эсгарота, нам остается лишь последний способ.

«Как жаль, что здесь нет Спайка, – подумала Рарити, – пусть он еще маленький, но все равно дракон. Хотя и обидно уничтожать такую прелесть…»

– Нельзя просто так взять и войти в Мордор, – покачал головой Боромир. – Будь у вас десять тысяч воинов, вы не справитесь, ибо врата Черной Страны стерегут не только легионы орков, там всегда начеку неспящее зло, и Багровое Око Саурона видит все.

– Где не пройдет армия, прокрадется небольшой отряд, – сказал Элронд. – Вы все прибыли сюда не по моему призыву, а по собственной воле, по собственной нужде, вызванной кознями Темного Властелина. Единое Кольцо – бремя всех Свободных Народов, и вам решать, кто отнесет его в Мордор, и кто будет сопровождать хранителя. Кто из вас готов сделать это? Подумайте.

Все погрузились в тягостное молчание, а Элронд тем временем подошел к пони:

– Гостьи из далекого мира, вы чудесные создания, но вы прибыли к нам в черный час. Беды Средиземья коснулись вас, но, надеюсь, не сломили. В последние дни мы с достойной Твайлайт Спаркл размышляли о том, как вернуть вас назад, и вот, что я думаю. Если ваши принцессы, Селестия, воплощающая утро, и Луна, воплощающая ночь, смогли открыть врата между нашими мирами, то, возможно, здесь врата сумеют открыть те, кто в чем-то подобен им. Моя дочь Арвен по прозвищу Ундомиэль, Вечерняя Звезда, будет олицетворять Луну, а ее бабушка, владычица Галадриэль, Утренняя Звезда, – Селестию. Нам, эльфам, не нравится слово «магия» – слишком уж оно напоминает о машинах, которыми пользуется Всеобщий Враг, – да и силы наши иной природы, чем те, которыми обладают единороги. Однако другого способа я не вижу, и, быть может, у Арвен и Галадриэли получится вернуть вас домой. Но владычица сейчас не может покинуть свое королевство Лотлориэн, ибо ее присутствие хранит Золотой Лес от слуг Саурона, которые подобрались уже слишком близко, а свою дочь я не отпущу из Ривенделла, дабы не подвергать поджидающим ныне в пути опасностям. Посему, вам придется подождать здесь, пока тень Саурона не отступит от наших земель… Или пока все наши заботы о безопасности не перестанут иметь значения.

– В любом случае, сначала нам нужно найти Флаттершай, – сказала Рейнбоу Дэш. – Без подруги мы не уйдем.

Вдруг по толпе собравшихся прокатился удивленный гомон: хоббит Фродо вышел в центр зала, к каменному столу, и тихо, но твердо сказал:

– Я готов отнести Кольцо в Мордор, только я не знаю дороги.

– Мой дорогой Фродо, – Гэндальф подошел к нему и положил руку на плечо, – я буду сопровождать тебя.

– И я, – поднялся следопыт Арагорн, представленный Элрондом как последний прямой потомок Исилдура и наследник трона Гондора. – Мой меч с тобой.

– И мой лук тоже, – встал Леголас.

– И моя секира, – добавил Гимли.

– И моя крутость! – взлетела под потолок Рейнбоу Дэш. – Серьезно, пони, мы же не будем отсиживаться тут, пока все рискуют жизнями и добывают себе славу?

Боромир гулко рассмеялся:

– Ты мне нравишься, дивное создание! Будь у всех воинов Гондора такой дух, мы сломили бы Саурона и без всяких колец. Я пойду с вами и покажу вам Белый Город Минас-Тирит, столицу нашего королевства.

Тут откуда ни возьмись, выскочили Сэм, Мерри и Пиппин и заявили, что ни за что не бросят Фродо, и, если им не позволят присоединиться к походу, придется их связать и отправить назад в Шир в мешках, потому что по своей воле они туда не вернутся.

– Что ж, – торжественно начал Элронд, – решено…

– Их слишком много, – возразил Линдир, – девять пеших и пятеро пони. Четырнадцать – слишком большой отряд, и эти пони слишком заметны.

– Мне вспоминается, – сказал Гэндальф, – другой поход четырнадцати искателей: тринадцати гномов и хоббита, – который, в конечном итоге, увенчался успехом. К тому же, аликорн Твайлайт владеет чарами невидимости, так что сможет скрыть себя и своих соплеменниц.

– Решено, – торжественно повторил Элронд, – вы будете Содружеством Кольца.

– Отлично! – подскочила до этого сидевшая тихо Пинки Пай, и ее грива взъерошилась с пружинным звуком. – Давайте устроим вечеринку, чтобы отпраздновать!

Глава XII. "Не место для пони"

Флаттершай в который раз потеряла счет времени: сколько она уже слепо следует за Смеаголом – день, два, месяц? Она была слепа в буквальном смысле: глаза пони не могли различить ничего во тьме подземелий, куда завел ее Голлум. Слух ее обострился, и пространство вокруг наполнилось звуками: гулким плеском разбивающихся о камень капель, шлепаньем босых ног Смеагола, его шепотом и бормотанием:

– Здесь мы жили, моя прелесссть, да-с, где-то здесь, много-много лет вместе с прелестью, пока гадкий Бэггинс не украл ее, голм, голм! Пусть пегас идет тихо, тут бродят орксы, мы должны незаметно крастьссся мимо них.

Флаттершай казалось, что она начинает слышать, как растут сталактиты и сталагмиты. Она боялась, что никогда больше не увидит неба, солнца и деревьев, что ее глаза навеки застлала каменная тьма.

Иногда Голлум просил пегаску замереть, а сам убегал куда-то, и по возращении пытался засунуть ей в рот что-то склизкое и дурно пахнущее – накормить мясом отбившегося от отряда орка. Флаттершай сопротивлялась изо всех сил, хотя чувствовала, что без еды долго не протянет. «Может, это правильно, – думала она. – Я заслужила наказание за то, что бросила умирать тех добрых гостеприимных эльфов».

Однажды Смеагол сунул ей под нос что-то другое, по запаху напоминавшее подгнившую мокрую траву:

– Пусть Флаттершай ессст, прелесть. Это не орксы, это грибы, да-с, бледные подземные грибочки. Они плохие, совсем невкусссные, но пегас должен питаться. Пегассс умрет, если не будет есть.

Флаттершай вспомнила, что давным-давно, когда она жила в уютном коттедже на окраине Понивилля, она любила грибы: зверушки приносили их ей из леса, и она готовила их с картошкой, сушила и мариновала.

Она слизнула подношение с ладони Смеагола и проглотила, почти не жуя, потому что на вкус сырые грибы были отвратительны. Смеагол скормил Флаттершай еще несколько грибов, и они скользнули на дно ее пустого желудка холодным комком. Довольно быстро у пони скрутило живот, она привалилась к влажной каменной стене туннеля и крепко зажмурилась от боли.

Когда Флаттершай открыла глаза, оказалось, что она снова может видеть, причем она не в подземелье с Голлумом, а в сарайчике возле своего коттеджа. На стенах висели распятые препарированные животные, стекающая со вскрытых тушек кровь просачивалась сквозь щели между досками, впитывалась в дерево. «Ой, мамочки!» – воскликнула пегаска и закрыла глаза копытами. Решившись, наконец, оглядеться, Флаттершай медленно подняла веки – и сарай исчез, а сама она превратилась в желтокожую эльфийскую девушку и стала плоской, будто нарисованной. Она не могла пошевелиться, а на нее пялился толстый заросший щетиной человек в футболке с надписью «I love cupcakes» и делал рукам что-то неприличное.

Флаттершай лишилась чувств.

– Просссыпайся, пегассс, просыпайся! – хлестал ее по щекам Голлум. – Мы нашли его, нашли ворюгу Бэггинса, он здесь со своими ссскверными друзьями, мы чуем, что у него наша прелесть.

Пони приподняла одно веко, готовясь в случае чего тут же снова зажмуриться: она лежала на сухом плоском камне, над ней блестели в темноте глаза Смеагола. Флаттершай и не предполагала, что будет так рада снова оказаться вместе с ним в подземелье! Уж лучше это, чем те ужасы, что ей привиделись.

Местность изменилась: стало как будто светлее, хотя было непонятно, откуда идет свет, и Флаттершай начала различать выступающие из тьмы очертания стен и пола. Точнее, вырубленной в камне лестницы, на ступени которой она лежала.

– Мы пришли в Морию, моя прелесть, – подгорное царство гномов, давно заброшенное. Тут тоже бродят орки, да-с, орксы и гоблинсы, прелесть, и Бэггинс с друзьями и…

Смеагол вдруг замолк.

– Что? – спросила Флаттершай.

– Ничего. Голм, голм!

– Смеагол, – заискивающе сказала пегаска, – что ты хотел сказать? Ой, благая Селестия, я… делала что-то плохое, пока была без сознания?

– Нет, прелесть, пегас ничего не делала.

– Пожалуйста, скажи. Ведь мы же друзья, правда?

– Не говори ей, моя прелесссть, она предаст нассс, как только узнает, голм, голм! Но Флаттершай наш друг, она не бросила нас, не осталась с эльфсами, мы должны сказать ей.

– Что сказать, Смеагол? – пегаска не на шутку разволновалась: что могло случиться?

– Пусть Флаттершай пообещает, что не бросссит нас умирать.

– Я клянусь, а если вру, кексик в глаз себя воткну! – поклялась пегаска пинки-клятвой, и Смеагол выпалил:

– С Бэггинсом идут другие пони.

---

Хранители Кольца и Хранительницы Элементов Гармонии подошли к Стенам Мории в сумерках. Они встали на узкой полоске мягкой, напитанной водой земли между отвесными каменными утесами и мутно-зеленым озером. Гэндальф указал на гладкий участок скалы меж двумя могучими падубами и сказал:

– Это Врата Мории, великого гномьего царства Кхазад-Дума.

– А где ручки или хоть замочная скважина? – спросила Эпплджек. – Потому шо, по-моему, этот кусок стены ничем не отличатся от остальных.

– Двери гномов невидимы, когда закрыты, – пояснил волшебник. – Но эти – отделаны металлом итильдин, который виден только в звездном и лунном свете.

Едва он сказал это, в подернутом рваной паутиной облаков небе показались звезды, и на участке стены между падубами проступили бледно-голубые очертания створок Врат и надпись на эльфийском языке.

– Педо, меллон, а минно, – прочел Гэндальф и перевел: – Молви, друг, и войди.

– Что это значит? – спросил Фродо.

– Все просто, – объяснила Твайлайт. – Если ты друг, назови пароль, и Врата откроются. Так, Гэндальф?

– Как раз сам хотел это сказать, – кивнул маг. – Что ж, приступим.

Он коснулся набалдашником своего посоха герба рода Дарина в центре Врат и нараспев произнес:

– Ласто бет ламмен, эдро хи аммен!

Ничего не произошло.

– Придется подумать, – признал маг и сел на большой плоский камень.

Содружество устроилось на вынужденный привал. Гэндальф, Фродо и Твайлайт Спаркл вполголоса переговаривались, делясь соображениями о том, как открыть Врата, присоединившийся к ним Гимли с гордостью вещал о славе Кхазад-Дума и выражал уверенность, что Балину удалось отбить Морию у орков.

Рарити тщетно пыталась привести в порядок свою растрепанную ветрами Карадраса гриву и выпытывала у Леголаса, по ее мнению, несомненно, существующие тайные эльфийские способы укладки волос.

– Я не понимаю, что значит «укладка», – сдержанно отвечал Леголас. – Мы, эльфы, такие, какие есть.

Боромир подходил то к одну члену Содружества, то к другому, и уговаривал все-таки обогнуть Мглистые Горы и пойти через Врата Рохана.

Рейнбоу Дэш завалилась спать: бесплодные попытки применить способности пегасов к управлению погодой на Карадрасе совершенно вымотали ее и больно ударили по самолюбию.

Арагорн развьючивал Билла, Сэм неохотно ему помогал.

– Вы шо это делаете? – подбежала к ним Эпплджек. – Как вы можете выгнать Билла после всего, через шо он с нами прошел? Лиги бездорожья, нападение варгов, снежная буря на Карадрасе!

– Копи – не место для пони, – покачал головой Арагорн, – даже для такого храброго, как Билл.

– Подумаешь, копи, – заметила так и не расколовшая Леголаса Рарити. – Я была в плену в подземелье алмазных псов и выжила. Что же, и мне с подругами поворачивать назад?

– Вы все-таки сильно отличаетесь от нашего Билла, – ответил Арагорн. – Вы сами выбрали свой путь, и будете идти по нему столько, сколько потребуется. Не волнуйтесь, Билл найдет дорогу в Ривенделл, и эльфийские конюхи о нем позаботятся.

Пинки Пай, Мерри и Пиппин со скуки принялись пускать «блинчики» по недвижимой озерной глади.

– Перестаньте, – сурово сказал им Арагорн. – Не тревожьте воду.

– Я понял, Гэндальф! – вдруг поднялся Фродо. – Бильбо рассказывал мне о… как же это…, вот, вспомнил, о мягких мутациях в синдарине. Что, если «меллон» – это не обращение, а дополнение к глаголу «педо», написанное с ошибкой, то есть, без мутации? Ведь с мутацией по правилу было бы «педо веллон» – не «молви, друг, и войди», а «молви “друг” и войди».

– Поистине, Бильбо оказался превосходным учителем, – просиял Гэндальф. – И как я сразу не сообразил? Эти Врата предназначались и для эльфов, и для гномов. Возможно, Келебримбор, автор этой надписи, недооценил способности гномов к своему языку и не стал использовать мутацию, боясь их запутать.

Маг подошел к запертым Вратам и громко произнес:

– Меллон!

Раздался хруст трущихся друг о друга камней, и Врата Мории распахнулись перед Хранителями. Они быстро собрали пожитки и вступили в тень Мории.

Озерная гладь у них за спинами забурлила…

---

Что может быть ужаснее, чем остаться без друзей? Только наблюдать за ними издали, не имея возможности приблизиться, заговорить с ними, обнять их. Всякий раз, когда Флаттершай думала, что хуже уже некуда, становилось хуже. Голлум не подпускал ее к пони, сопровождающим группу людей, заставлял прятаться в тени у них под носом. Пегаска слышала их голоса, и из разговоров Хранителей узнала многое о том, что случилось с ее подругами. «Если бы я только осталась с эльфами, – сокрушалась она, – меня тоже привели бы к этому Элронду, и я сейчас была бы вместе со всеми пони! Но тогда меня замучила бы совесть за то, что оставила Смеагола… Хотя, меня и сейчас мучает совесть».

Содружество сделало привал, и хоббит Фродо Бэггинс подошел к Гэндальфу:

– За нами кто-то крадется, я слышу шаги в темноте.

– Это Голлум, – ответил волшебник. – Его манит Кольцо.

– Жаль, что Бильбо не убил его, когда была возможность.

– Жаль? – нахмурился маг. – Да ведь именно жалость удержала руку Бильбо. Быть может, именно то, что он пощадил Голлума и не поддался злу, не позволило Кольцу поработить его так же, как эту несчастную тварь.

«Так “прелесть” Смеагола – это какое-то кольцо? – поняла Флаттершай. – И оно, похоже, волшебное, и волшебство его – злое, меняющее людей, как изменил меня с подругами Дискорд. Каким же был Смеагол до того, как нашел кольцо, и можно ли освободить его от чар, как Твайлайт освободила нас от влияния Дискорда?»

– Многие из живущих заслуживают смерти, – продолжал Гэндальф, – но и многие из умерших – жизни. Ты можешь возвращать жизнь, Фродо? Нет. Тогда не торопись никого осуждать на смерть.

– Вы сказали, Голлум здесь? – подошла к ним Твайлайт. – Но тогда, значит, и Флаттершай поблизости, верно? Они ведь вместе, да? Может быть, мы позовем их и предложим идти с нами? Если Флаттершай с Голлумом, я уверена, она уговорит его выйти к нам.

Желтая пегаска готова была выпрыгнуть из своего укрытия и броситься в объятия друзей, но Голлум крепко держал ее за гриву и зажимал рот ладонью.

– Как знать, – вздохнул Гэндальф. – Если Флаттершай с Голлумом, почему до сих пор сама вам не показалась?

Твайлайт расстроено прижала уши и поглядела в темноту – чуть левее того места, где прятались Флаттершай Голлум. «Она думает, что я предала их», – всхлипнула пегаска.

Они следовали за Содружеством еще день или два, когда Хранители и пони зашли в каменную палату за трухлявой деревянной дверью и довольно долго там пробыли прежде, чем из-за двери послышался грохот и сердитый крик Гэндальфа:

– Пинки, глупая пони! Здесь не место для твоих выходок.

Странно: эхо от поднятого Пинки Пай шума давно должно было сойти на нет, но вместо этого оно лишь усиливалось и, казалось, двигалось назад к своему источнику.

– Рррок, рррок, – грохотало из тьмы.

– Друзья Бэггинса потревожили орксов, – завопил Голлум, – и кого-то еще. Мы должны бежать отсссюда.

– Но как же…, – начала Флаттершай.

– Быстро! – Смеагол схватил пегаску за гриву и потащил прочь от людей и пони.

Они засели на уступе скалы, почти на краю обрыва, вдалеке над пропастью виднелась каменная арка.

– Мост Кхазад-Дума, – указал на нее Голлум. – На той стороне еще один лес гадких эльфсов.

К ним приближались звуки битвы, и вскоре Флаттершай увидела, что к мосту бегут Хранители и все пони. Со всех сторон в них летели черные орочьи стрелы, но отскакивали от накрывающего их созданного Твайлайт сиреневого магического поля.

---

Чудовище из глубин разлившегося у Стен Мории озера обрушило свод Врат, и Содружеству ничего не оставалось, кроме как продолжить путь сквозь мрак, чтобы выйти с другой стороны Мглистых Гор.

Гэндальф уверенно вел их вперед, лишь однажды надолго задержавшись у развилки из трех туннелей.

Вскоре после этого они обнаружили могилу Балина.

– Балин Фундинул, – дрогнувшим голосом прочел Гимли на каменной плите, – узбад Кхазад-Думу, Балин, сын Фундина, повелитель Кхазад-Дума. По крайней мере, он обрел достойное погребение.

Гэндальф подобрал с пола пыльный, обожженный, проткнутый короткой черной стрелой фолиант – летопись экспедиции Балина – и прочел вслух последние страницы.

– Видишь? – сказала Твайлайт Рейнбоу. – Это все сотворили орки. Они совсем не такие, как представил тебе Саруман.

– Да-да, – проворчала пегаска. – Но ведь и пони пони рознь, так почему среди орков не может быть нормальных ребят?

Мерри, Пиппин и Пинки Пай тем временем маялись от скуки: они по очереди заглядывали в глубокий колодец и ухали, прислушиваясь к эху. В конце концов, Пинки крикнула так громко, что кирпичные стены колодца завибрировали, и стоящее на нем ведро свалилось внутрь, с грохотом ударяясь о стенки.

Гэндальф обернулся на звук и отругал пони и хоббитов:

– Молитесь, чтобы этот шум не привлек ничье внимание.

Розовая пони упала на колени и начала биться лбом об пол:

– О, принцесса Селестия, о, принцесса Луна, пусть этот шум не привлечет ничего внимания. Ой, но он уже привлек внимание Гэндальфа! Значит, пусть шум не привлечет ничьего внимания, кроме Гэндальфа…

Мольбы не помогли: отовсюду донесся грохот орочьих барабанов и их боевые вопли.

– Мы уже недалеко от выхода, – сказал волшебник. – Бежим!

Хранители неслись по высоким темным залам, а орки наступали им на пятки, пускали стрелы из коротких луков и арбалетов. Твайлайт раскинула над всеми силовое поле, и под его защитой они благополучно добрались до середины Моста Кхазад-Дума.

Вдруг послышался треск пламени и тяжелые шаги, от которых содрогался каменный пол. Орки, напуганные, разбежались в стороны, однако, стрелять не перестали.

– Бегите к выходу! – скомандовал Гэндальф. – Скорее, Арагорн, уводи их!

Все озарилось рыжими сполохами пламени, и перед ними возникло огромное охваченное огнем существо с горящими мечом и хлыстом в руках. Первый удар хлыста пришелся на магическое поле аликорна, и оно рассыпались с призрачным звоном. Чудище еще не ступило на Мост, но было так огромно, что нависло над ними черно-рыжей тучей.

– Твайлайт, защити их, – велел Гэндальф, выступая навстречу огненному чудовищу.

– Мы тебя не бросим! – крикнула аликорн, но тут шальная орочья стрела попала в колено Рарити, и вопль единорожки заставил ее послушаться волшебника.

Она вновь сосредоточилась на создании и поддержании магического поля, но Рейнбоу Дэш успела вылететь за его пределы и встать рядом с Гэндальфом.

– Пони своих не бросают! – заявила она, вставая на дыбы в воздухе. – Твой крутой вид не спасет тебя от гнева… Ай! А-а-а!

От чудища исходил такой жар, что ее перья начали тлеть, и она упала рядом с магом. Тот угрожающе поднял свой меч и посох и обратился к чудовищу:

– Багровый огонь не поможет тебе, Балгор Моргота, ибо я – служитель светлого пламени Амана! Ты не пройдешь!

Он ударил посохом в Мост, и камень перед ним покрылся трещинами.

Балрог сделал шаг – и Мост обрушился под ним, огненный демон провалился в черную бездну.

– Да! – воскликнула Рейнбоу Дэш. – Знай наших!

Но она рано обрадовалась: из тьмы взвилась огненная плеть и, обвив ногу Гэндальфа, увлекла его за собой. Пегаска, не раздумывая, бросилась на помощь волшебнику, и только, когда уже падала вслед за ними с Балрогом, вспомнила, что пламя повредило ей крылья.

---

Флаттершай не могла пошевелиться от ужаса. «Бегите, глупцы!» – разносился под каменными сводами крик падающего мага, а кинувшаяся за ним Рейнбоу Дэш бессильно махала почерневшими крыльями. Твайлайт тоже не могла помочь, потому что все ее силы уходили на поддержание защитного купола; Фродо исступленно колотил в его стены, а Арагорн пытался оттащить его подальше от обрыва и махал руками, призывая всех бежать из-под орочьего обстрела.

«Я должна помочь Рейнбоу, – сказала себе Флаттершай. – Но я слишком слаба, чтобы вытащить и ее, и волшебника! И я обещала Смеаголу, что не брошу его умирать. Но разве похоже, что он умирает? Он много лет выживал в подземельях и в одиноких скитаниях, он может сам о себе позаботиться. А друзьям нужна моя помощь! Я не позволю им считать меня предательницей, даже если придется умереть!»

Она сорвалась с места так быстро, что Голлум не успел ее удержать, и, расправив крылья, ринулась в пропасть.

Флаттершай сумела подхватить Рейнбоу Дэш, когда они уже почти достигли дна пропасти: в бликах пламени Балрога внизу виднелась черная стоячая вода.

– Флаттершай! – воскликнула Рейнбоу. – Ты все-таки не здесь! Вперед, то есть, вниз, за Гэндальфом!

От натуги желтая пегаска не могла ничего возразить, поэтому послушалась. Маг тем временем приземлился на спину Балрога и начал разить его мечом, высекая искры.

– Осторожно, – крикнула Рейнбоу, – смотри, чтобы это чудище и тебе не опалило крылья.

Вскоре, однако, беспокоиться о жаре больше не пришлось: чудище повалилось в воду и с шипением потухло. Лишившись огня, Балрог стал похож на скользкого дракона: он извивался и пытался задушить Гэндальфа.

– Сейчас он у меня получит! – потрясла копытом Рейнбоу. – Флаттершай, придай мне ускорение!

Превозмогая боль в мышцах, желтая пегаска подняла голубую над головой и швырнула ее вниз подобно тому, как брат Твайлайт Спаркл Шайнинг Армор запустил принцессой Кейденс в духа Сомбры. Получилось: за спиной Рейнбоу взвился смазанный радужный след, и она со всей силы ударила передними ногами в лоб Балрога.

– Ура, – прошептала Флаттершай.

Она надорвалась, и крылья перестали ее слушаться: вслед за Балрогом, Гэндальфом и Рейнбоу она упала в подземное озеро.

---

Сгустившаяся перед глазами тьма впилась в шкурку Флаттершай мириадами ледяных иголок и вдруг стала красной – пони поняла, что это солнце просвечивает ей веки. «Я опять сплю, – подумала пегаска. – Не буду открывать глаза – вдруг новый кошмар?»

– Флаттершай! – раздался взволнованный голос Рейнбоу Дэш. – Ты жива?

– Д-да, – сощурилась она. – Что случилось?

– Жаль, ты не видела. Это было супер-мега-очуменно-круто! Из глубочайших глубин Гэндальф гнал Балрога на высочайшую вершину… эм, в общем-то, сюда…, а я устроила небольшую грозу, и Гэндальф направлял молнии в Балрога, пока тот совсем не ослабел, и тогда Гэндальф сбросил его вниз и размозжил о скалы! Только…

Рейнбоу Дэш замолкла и указала куда-то копытом. Флаттершай посмотрела в ту сторону и увидела распластанного на утоптанном снегу израненного волшебника.

– Ой, мамочки! Он умер?

– Не знаю. Я ждала, чтобы ты очнулась и осмотрела его. Ты же – спец по лечению.

Флаттершай поднялась и, слегка пошатываясь и дрожа от холода, приблизилась к волшебнику. Понюхала, приложила ухо к груди: сердце билось, но медленно-медленно. Вдруг Гэндальф глубоко и шумно вдохнул, и пегаска отскочила. Маг поднялся, и пони увидели, что его раны затянулись, ожоги пропали, а серая подпаленная мантия как будто вобрала в себя белизну горного снега.

Флаттершай задрожала, но Рейнбоу сохраняла спокойствие:

– Какие-то волшебно-яйцеголовые фокусы, – махнула она передней ногой. – Я знала, что он выкарабкается. Ты слишком крут, чтобы просто так взять и умереть, да, Гэндальф?

– Гэндальф? – переспросил маг, удивленно озираясь. – Да, припоминаю… так меня звали в Средиземье – Гэндальф Серый. Думаю, вы можете звать меня этим же именем. Я – Гэндальф Белый.

– Э-м-м, и что это значит? – прищурилась Рейнбоу Дэш. – Флаттершай, ты врубаешься? Эй, Гэндальф, ты уверен, что с тобой все в порядке, головой не ударился?

– Все в порядке, мои маленькие пони, – улыбнулся волшебник.

– В порядке? – вытаращилась Флаттершай. – Да какое там в порядке? Рейнбоу не может летать, я еще не скоро смогу летать, мы на горе Селестия знает, где, и нам никак не спуститься! Мы тут замерзнем! Сейчас не время улыбаться, мистер Гэндальф, сейчас время паниковать…, если вы не возражаете, – стушевалась она под конец своей тирады.

– Что ж, – вздохнул маг, – я думал, что в этот раз удастся обойтись без помощи Гваигира Ветробоя, но, видимо, придется все-таки потревожить Великих Орлов.

Глава XIII. Сумрачное будущее

Арагорн не позволял Хранителям и Хранительницам останавливаться: опасаясь погони орков, он гнал их подальше от Мории. Все послушно следовали за ним, но в глазах у них стояли слезы, особенно, у Рарити: Гимли взвалил раненую в ногу единорожку себе на могучие плечи, а та в голос причитала о несчастной судьбе.

Путники пересекли вброд узкую и неглубокую речку Келебрант и встали на опушке леса высоких белоствольных деревьев с пышными золотыми кронами. Твайлайт подошла к Фродо, опустившемуся на колени поодаль от остальных, и положила голову ему на плечо: хоббит переносил потерю тяжелее всех, ведь Гэндальф бы ему почти родным. А аликорн привязалась к волшебнику, так похожему на тот образ Старсвирла Бородатого, что она создала для себя, читая книги по истории магии. Весь путь Твайлайт прошла бок о бок с ними, и, если и могла назвать кого-то из средиземских знакомых своими настоящими друзьями, то именно их.

«И Рейнбоу Дэш! – вдруг поняла Твайлайт. – Она тоже погибла!» Аликорн настолько привыкла к способности радужной пегаски всегда выпутываться из всех передряг, в которые попадает, и легко совершать головокружительные и опасные трюки, что не сразу осознала, что и ее постигла участь Гэндальфа. «Та, ради спасения которой мы пришли сюда, мертва, – всхлипнула Твайлайт. – Не уберегли. Теперь все лишено смысла! Как мы вернемся домой… без Рейнбоу? Даже если мы вернемся, Эквестрия будет уже совсем другим местом – без нее, без нашей подруги». Твайлайт подошла к Фродо, чтобы подбодрить его, показав, что он не одинок в своем горе, но вместо этого сама разревелась, уткнувшись ему в жилетку.

К ним приблизился Сэм:

– Странник говорит, что вода в Келебранте непростая, говорит, умойтесь ею, выпейте… Это не умерит нашей скорби, но принесет отдохновение и придаст сил. Пойдемте, мистер Фродо?

Хоббит поднялся, и Твайлайт последовала за ним.

Арагорн бинтовал стонущей Рарити ногу, Гимли и Леголас стояли рядом и молча глядели на возвышающиеся вдали горы. Боромир наполняли бурдюки водой из Келебранта. Эпплджек сидела у кромки воды и зло терла глаза копытами. Пинки Пай рыдала в три ручья, душа в объятиях Мерри и Пиппина.

Сэм осторожно попробовал воду большим пальцем ноги:

– Довольно приятно, мистер Фродо! Пополощите ступни-то.

– Уже полоскали, когда перебегали на этот берег, – вздохнул хоббит. – Забыл, что ли?

– Помню, как же! Но тогда-то я еще не знал, что вода волшебная, а вот как Странник сказал, так я теперь прямо чувствую, как эта водица меня питает, будто я дерево какое.

«И мне кажется, – задумалась Твайлайт, – или во тьме той пропасти промелькнуло что-то желтое – Флаттершай? Неужели она полетела на помощь Рейнбоу, и…» Аликорн запретила себе продолжать мысль: «Нет, мне просто привиделось! Хватит и одной смерти пони».

– Пора двигаться дальше, – сказал Арагорн, закончив обрабатывать рану Рарити. – К ночи орки могут отважиться перейти Келебрант.

Содружество вступило в Лотлориэн. Лучи заходящего солнца просачивались сквозь густые золотистые кроны деревьев и разливались в лесном воздухе.

– Какая красота, – восторженно прошептала Рарити.

– Будь на чеку, маленькая пони, – сказал ей Гимли. – Это тот самый Золотой лес, о котором я тебе рассказывал – тот, где правит эльфийская ведьма. Тебе повезло, что рядом есть гном с взором, острым, как у орла, и нюхом, как у лисицы. Ох!

Прямо перед Содружеством вдруг, будто из земли, вырос десяток высоких фигур в серых плащах. Гимли схватился за топор, Боромир – за меч, Твайлайт угрожающе выставила вперед рог, Эпплджек встала на дыбы, а Пинки Пай по-собачьи зарычала. Арагорн и Леголас поклонились.

– Халдир о Лориэн, – сказал следопыт, – боэ аммен и дулу лин. Боэ аммен вериад лин.

– Владычица Галадриэль предвидела ваш приход, – ответил эльф на понятном языке. – Следуйте за мной.

---

Стражи Лотлориэна привели Хранителей в Карас-Галадон – сердце Золотого Леса, город владыки Келеборна и владычицы Галадриэль. Эльфы-галадрим жили на таланах – закрепленных в кронах высоких деревьев, мэллорнов, помостах, на которые вели огибающие могучие белые стволы винтовые лестницы.

Содружество предстало перед владыками – светловолосыми эльфами в струящихся белых одеждах. Все, кроме Рарити, низко поклонились, а единорожка просто не могла отвести глаз от нарядов правителей. Заметив это, Твайлайт, надавила копытом ей на затылок, заставив опустить голову.

– Мне известно, что из Ривенделла вышло четырнадцать путников, – сказал Келеборн, – но вас двенадцать. Где же Митрандир и одна из волшебных пони?

Хранители молчали, не в силах произнести то, о чем думали – будто сказанные вслух слова окончательно утвердили бы в бытии смерти товарищей.

– Пали, – еле слышно произнесла Галадриэль, но голос ее отдался гулким эхом в голове у Твайлай; остальные поморщились – похоже, испытали то же самое.

– Вы принесли горестные вести, – проговорил Келеборн, – и лихо идет за вами по пятам. Однако, ваш поход важен для всего Средиземья, поэтому мы примем вас в Карас-Галадоне и окажем всю посильную помощь.

– Отдыхайте, – сказала владычица, – и не точите сердца тревогой: здесь вам ничто не грозит, ибо в этом краю нет зла…, – помолчав и окинув взглядом Содружество, она строго добавила: – кроме того, что некоторые носят в себе.

Пони и люди переглянулись, пытаясь понять, что она имела в виду, но быстро отвели глаза друг от друга. Твайлайт сообразила, что к чему: когда Галадриэль посмотрела на ее, перед глазами аликорна вдруг предстал тронный зал Кантерлота: она стояла рядом с принцессами Селестией и Луной, и те одобрительно улыбались ей и хвалили за все ее заслуги. «Тебе стоит только захотеть, Твайлайт Спаркл, – прозвучал в голове голос владычицы, – и я отправлю тебя домой». Так, заглядывая в души, Галадриэль испытала всех Хранителей и Хранительниц, но не сказала, кто прошел испытание, а кто – нет.

Для членов Содружества разбили два шатра у мэллорна владык: для людей и для пони. Эльфы принесли им еду и питье, и, бросив свой скудный после долгого путешествия скарб в шатрах, Хранители расположились на поляне под исполинским деревом. Сверху лился подобный музыке исполненный тоски голос. Твайлайт не понимала, о чем речь в этом плаче, но различала одно повторяющееся слово – Митрандир, «серебристый скиталец», имя, данное эльфами Гэндальфу.

– Друзья, – смущаясь, проговорил Фродо, – мне конечно далеко до дяди Бильбо и уж конечно до эльфов, но я… мне просто приходят в голову слова о Гэндальфе, и…

Хоббит начал петь:

Бывало, смеркнется чуть-чуть,

И слышен шум его шагов…

– Ну, до мистера Бильбо вам очень даже не далеко, мистер Фродо, – заметил Сэм, – скоро вы его затмите. Только надо бы еще куплет о том, какие мистер Гэндальф делал замечательные фейерверки.

– У меня тоже есть песня, – обратилась Пинки Пай к подругам.

– Нет, Пинки, твои песенки сейчас некстати, – покачала головой Эпплджек.

– Это другая песня, – тихо и серьезно сказала пони. – О Рейнбоу Дэш.

Она поднялась на задние ноги и, прочистив горло, затянула:

Блистает радуги дуга

В дождем умытых небесах –

Будь то гроза или пурга,

Неведом пестрой пони страх,

Она горою за друзей,

Всегда вступить готова в бой,

И заступиться верность ей

Велит за тех, кто ей чужой.

И разгоняет облака

Прекрасных крыльев мощный взмах –

То Рейнбоу Дэш парит всегда

В дождем умытых небесах,

В небесах…

У Эпплджек отвисла челюсть: такого номера, без воплей и прыжков, от розовой пони никто не ожидал. Рарити грациозно смахнула с ресницы бриллиантовую слезинку. Твайлайт сказала:

– Спасибо, Пинки.

---

Ночью Твайлайт вырвал из беспокойных грез шорох полога соседнего шатра. Аликорн выглянула наружу и увидела, что Фродо идет куда-то вслед за слабо мерцающим белым силуэтом. Она пошла за хоббитом.

Владычица Галадриэль плыла сквозь ночной лес, будто не касаясь земли, и вывела хоббита и пони на небольшую полянку в глубине чащи. Посреди поляны на каменном постаменте стояло глубокое серебряное блюдо. Твайлайт наблюдала, как Фродо и владычица стоят друг перед другом, общаясь без слов, как хоббит протягивает ей раскрытую ладонь, на которой лежит пылающее в дрожащем сумраке золотое Кольцо. В какой-то момент Твайлайт показалось, что Галадриэль заберет Кольцо, но она лишь подняла и опустила руку. Потом указала Фродо на блюдо, он приблизился и долго смотрел в него, все ниже и ниже склоняясь над постаментом. Наконец, хоббит выпрямился и двинулся обратно к шатру, пройдя мимо аликорна и будто бы не заметив его.

– Твайлайт Спаркл, – позвала владычица. – Подойди, не бойся.

– Что это? – спросила аликорн, указывая на серебряное блюдо, как она теперь видела, наполненное прозрачной водой.

– Это мое Зеркало. Хочешь заглянуть в него?

– А что я увижу?

– То, что сама захочешь. Прошлое, настоящее или будущее – то, которого ты желаешь, или то, которого страшишься.

Твайлайт решилась и посмотрела в блюдо. Прозрачная вода задрожала, и на серебристом дне показалась картинка…

С ног до головы покрытая грязью Флаттершай в перелеске у своего коттеджа расставляла капканы, рыла волчьи ямы и утыкивала их остро заточенными деревянными кольями.

Пинки Пай с обвисшей гривой стояла под дождем над могилой, в которую кто-то вне поля зрения Твайлайт бросал горсти земли.

По сияющим белизной узким улицам Кантерлота маршировали крупные пони в серо-черных доспехах, и все жители сжимались в страхе или пытались спрятаться при их приближении.

Спайк и Эпплджек стояли в тронном зале перед величественным черным аликорном, чье лицо скрывала тень: дракон упал на колени и умолял о чем-то, а земная пони смотрела на мрачную принцессу гордо и презрительно.

«Это королева чейнджлингов, – поразилась Твайлайт, – или… принцесса Луна снова одержима Найтмэр Мун? Это происходит сейчас? Нет, ведь там Пинки и Флаттершай. Это будет! Это случится!»

Аликорн отпрянула от Зеркала Галадриэли и в панике посмотрела на владычицу.

– Мне неведомо, что явилось тебе в Зеркале, – сказала та, – но знай: что бы ты ни увидела, только тебе под силу совершить это – или не допустить этого. Будущее не предопределено, Зеркало показывает лишь возможное.

– Я боюсь, что-то плохое случится в Эквестрии, пока нас там нет, – призналась Твайлайт. – Но то, что вы мне предлагали – вернуться назад прямо сейчас… даже если вы и вправду можете это сделать, я предпочту остаться здесь. В Зеркале я видела Флаттершай, значит, по крайней мере, она сейчас жива, и я должна найти ее. Домой я вернусь только вместе с ней и всеми пони.

– Ты справедлива и отважна, Твайлайт Спаркл, – сказала Галадриэль, – и в сердце твоем мудрость – чаще слушай его. Я верю, что все твои решения направлены на благо, и надеюсь, что так будет всегда. Теперь ступай и отдохни вместе со своими друзьями, ибо впереди вас ждет еще больше лишений, чем вы уже пережили.

Глава XIV. Белая ложь

Вокруг Ортханка не осталось деревьев – на их месте выросли ряды железных труб, выпускавших в низкое осеннее небо клубы дыма и пара из подземных кузниц, мастерских и бараков. Густой смог оседал черными хлопьями на переливающейся всеми цветами радуги мантии высокого старика, стоящего на вершине башни и хмуро глядящего вдаль, в сторону Мглистых Гор. Саруман опустил глаза и поднес к лицу правую руку: под бледной кожей на тыльной стороне ладони бугрились зеленоватые вены, длинные пальцы сжимали голубое перо. Маг провел по фалангам пальцами левой руки. «Прикосновение, – подумал он. – Плоть. Жизнь».

---

Тысячи лет жизни в Средиземье, в человеческом теле не смогли полностью замутнить памяти о Благословенном Крае на Заокраинном Западе – о Валиноре, где обитали великие духи Арды – валар, и меньшие духи – майар. Саруман помнил, как он служил вале-кузнецу Аулэ и постигал знания о материях, составляющих мир сущий, как вместе с другими майар восторженно взирал на Майрона, искуснейшего из учеников Аулэ. Помнил, как всегда стремившийся к порядку и размеренности Майрон разочаровался во власти валар, постоянно устраивавших долгие пустопорожние прения ради каждой мелочи, и присоединился в мятежному вале Мелькору, прозванному Морготом – Черным Врагом, – и стал самым верным его соратником, повелителем оборотней и наваждений Сауроном.

Когда Моргот был повержен валар, людьми и эльфами, Саурон раскаялся в своих злодеяниях и начал употреблять свои знания и силы на восстановление разрушенного Войной Гнева Средиземья, но его желание порядка и благополучия Свободных Народов вскоре превратилось в желание контроля и насаждения собственного образа мысли – в жажду власти. Это и сделало Саурона новым Всеобщим Врагом и привело его к идее создания Колец Власти и Единого Кольца, чтобы править всеми. Одержимый, он вложил в Единое Кольцо слишком много своего могущества, самой своей сути, и потому пал, когда Кольцо было срублено с его руки Исилдуром.

Чтобы не позволить духу Саурона вновь собрать силы, валар отправили в Средиземье нескольких майар, и в их числе Сарумана. Он долго странствовал в восточных землях, где когда-то правил Саурон, а после с позволения наместника Гондора поселился в Изенгарде.

В палантире Ортханка Саруману открылось многое, но и он сам открылся для Ока Саурона, ибо в его черной башне Барад-Дур так же имелся зрячий камень. На словах маг преклонился перед Сауроном и поклялся выполнять его волю, а про себя добавил: «… до поры, до времени». Саруман разделял стремление Саурона к наведению в мире порядка, но понимал, что Темный Властелин давно уже не годится на роль правителя, потому что в погоне за властью он позабыл, как властвовать. С момента своего первого появления в Дол-Гулдуре Саурон действовал лишь грубой силой – будто был уже совсем иным существом, чем то, которое назвали другом эльфы Эрегиона, или то, которое стало ближайшим советником ненавистных ему людей Запада. Саруман полагал, что может воспользоваться могуществом Саурона на первых порах, чтобы затем, завладев Единым Кольцом, самому стать Властелином. «Я буду править так, как правил бы Майрон во времена своего величия, тонко и разумно, убеждением, а не запугиванием», – сказал себе маг и начал готовиться к войне.

Вначале он лестью и обещанием возмездия заручился поддержкой притесняемых роханцами жителей Дунланда, потом с помощью Гримы Гнилоуста подчинил своей воле разум короля Рохана, и, наконец, призвав орков, превратил Изенгард в настоящую машину войны: в подземных мастерских ковались мечи и доспехи, строились осадные орудия, разрабатывался порох, выводилась новая порода орков – боевой урук-хай, более крупный, сильный и не страшащийся света…

---

Все это на время отступило в сознании волшебника на второй план после появления в его владениях пегаса Рейнбоу Дэш. Извлеченная из мешка крылатая пони с разноцветной гривой и большими вишневыми глазами была так очаровательна и мила даже в своем гневе, как будто родилась в Благословенном Краю задолго до его осквернения Морготом. Невиданное создание поначалу пробудило в Сарумане то чувство, которым он жил в Валиноре в дни Весны Арды, – радость от познания нового, бесконечное удивление красотой мира. Но маг испугался собственной искренней улыбки и сказал себе: «В те дни я был глуп и наивен, радоваться – удел слабых умом. Сейчас мне должно сосредоточиться на исполнении своих замыслов».

Однако он оставил Рейнбоу Дэш при себе и всякую свободную минуту проводил с ней. Ему нравилась роль наставника, приоткрывающего перед пони тайны Средиземья. Саруман быстро понял, что Рейнбоу Дэш не одобрит методов, которыми он хотел добиться своих целей, поэтому солгал, убедив ее в том, что пытается освободить средиземских лошадей от гнета роханцев, и велел оркам никого не убивать в ее присутствии.

Общение с пони позволяло Саруману ощутить в этом наполненном трудами и лишениями мире удовольствие и отдохновение – большее, чем то, что приносили вкусная еда или отборный ширский табак, к которому он пристрастился по примеру Гэндальфа.

Но однажды Рейнбоу Дэш открыла Саруману новую радость, отличную от простой беседы, – прикосновение к живому существу.

Пони обожала взрывы и охотно наблюдала за тем, как Радужный Маг проводит опыты, надеясь, что вещества, которые он смешивает, «рванут так же круто, как в лабе у Тайлайт». Наконец, ожидаемый ею взрыв произошел: за ослепляющей вспышкой последовала ударная волна, и их обоих отшвырнуло к стенам. Рейнбоу Дэш первой пришла в себя и помогла Саруману подняться, протянув ему переднюю ногу.

Еще не до конца опомнившийся маг схватился за нее повыше копыта – короткая голубая шерсть была мягкой и теплой, а под ней чувствовались твердость мышц и стремительный ток крови. За все тысячелетия трудов в Валиноре и Средиземье Саруман не испытывал подобного. Ему была ведома боль, ибо он не раз обжигался в кузницах и попадал себе молотком по пальцам в мастерских. Он мог наслаждаться прекрасным видом и ласковым ветром, вкусами и запахами. Но он никогда не рассматривал телесные контакты между живыми созданиями как источник удовольствия: если он пожимал кому-то руку, отечески хлопал по плечу или душил, он испытывал не больше радости, чем когда сжимал в руке инструмент. Люди, понял он, и были для него инструментами установления порядка, либо преградами, которые следовало устранить – мертвыми вещами. Вся его жизнь была подчинена одной цели – призрачной, умозрительной, бесплотной. Сжимая ногу Рейнбоу Дэш, Саруман подумал, что эта нога – самая твердая, самая живая, самая настоящая, единственная истинно сущая вещь к окружающем его зыбком мире планов, целей и устремлений, интриг, предательств и слов, знаний, изобретений и войны.

«Ты в порядке?» – Рейнбоу Дэш беспокойно заглянула в глаза волшебнику, и он понял, что сжимает ее ногу дольше, чем следует. Неохотно он поднялся и отпустил ногу пегаса. Но ощущение прикосновения еще долго теплилось на его пальцах, задержавшись на них, будто аромат благовоний.

С тех пор Саруман искал повода вновь прикоснуться к пегасу. На его беду Рейнбоу Дэш терпеть не могла того, что она называла «телячьи нежности», – объятий, в которые часто заключали друг друга ее подруги-пони. Рейнбоу Дэш привыкла спать в самых неподходящих местах: на облаках и на ветвях деревьев (одна из причин, почему Саруман хотел побыстрее их вырубить), но иногда все же ночевала в отведенной ей комнате, и тогда волшебник неслышно проникал в ней, склонялся над ее кроватью и гладил гриву и крылья, бок и ноги.

Пегас действовала на Сарумана удивительным образом: он даже пощадил отвергнувшего его дружбу Гэндальфа и запер его на площадке для наблюдения за звездами на вершине Ортханка вместо того, чтобы казнить. Саруман гордился этим своим поступком: «Я мудрый и терпеливый властитель, – сказал он себе, – я не буду карать всех не согласных со мной без разбора, но постараюсь найти способ убедить каждого в моей правоте. Возможно, я даже отыщу путь к сердцу Гэндальфа и сделаю его своим другом».

Каково же было его разочарование, когда полюбившаяся ему Рейнбоу Дэш не только без предупреждения бросила его, но и унесла с собою Гэндальфа Серого! То было не просто разочарование – то был удар, подлый и болезненный. Саруман ожидал предательства от кого угодно: от Гримы Гнилоуста, от дунландцев, даже от орков, — но только не от нее.

Каждый день маг выходил на площадку на вершине Ортханка и подолгу смотрел на запад – туда, куда улетела Рейнбоу Дэш, – всё надеясь увидеть вдалеке знакомую радужно-голубую точку. Но пегас не возвращалась, возвращались лишь дозорные вороны-кребайн, докладывавшие о передвижениях врага за Мглистыми Горами. От своих соглядатаев Саруман узнал, что в Ривенделле собрались представители всех Свободных Народов, а спустя время оттуда вышло некое содружество, цель которого была вполне очевидна, причем вместе с людьми в путь отправились волшебные пони, и среди них – крылатые.

---

В этот день Саруман вновь стоял на обзорной площадке, глядя вдаль. «Прикосновение, – думал он, рассматривая голубое перо в своей руке. – Плоть. Жизнь…»

Нависший над Изенгардом смог разорвали взмахи черных крыльев – кребайн прилетели с новыми вестями. Саруман спрятал перо Рейнбоу Дэш в карман мантии и приготовился слушать воронов. Они доложили, что Содружество вышло из подземелий Мории и укрылось в Лотлориэне.

Радужный Маг отпустил птиц и спустился с вершины Ортханка в глубочайшую из мастерских, где ему, более не отвлекавшемуся на Рейнбоу Дэш, удалось, наконец, вывести урук-хай – орков, способных передвигаться при свете дня.

– Скоро ты и твои воины вступите в свой первый бой, – сказал он уруку-вожаку. – Оправляйтесь на запад и следите за берегом Андуина: когда заметите на реке отряд, разбейте его. В отряде есть полурослики, и один из них носит при себе нечто очень ценное – доставьте его живым. Кроме того, приведите мне крылатую пони голубого окраса, также целой и невредимой. Вперед же!

Вожак принялся созывать уруков-воинов грубыми гортанными криками.

Саруман искривил губы в злорадной усмешке и окинул взглядом установленную тут же широкую деревянную доску с кожаными петлями для ног, крыльев и шеи, потом снова посмотрел на пегасье перо: «Ты заплатишь за свое вероломство, предательница. Мою дружбу нельзя так легко отвергать».

Глава XV. Право принцессы

Хранители и Хранительницы не могли точно сказать, сколько пробыли в Лотлориэне: время в Золотом Лесу словно навеки застыло, – но, когда они погрузились в легкие эльфийские лодки и выплыли в широкую реку Андуин, оказалось, что в Средиземье безраздельно властвует зима. По берегам теснились голые деревья – они и белесая дымка, в которой рассеивались лучи тусклого солнца, заслоняли от странников приречные земли.

Мерное покачивание лодок на холодных мутно-зеленых волнах располагало к задумчивости, путники большей частью молчали. Твайлайт то и дело прикасалась к висящему на шее серебряному кулончику в виде лебедя со сложенными в форме сердца крыльями – подарку владычицы. «Я уже говорила тебе, – сказала она, вручая аликорну кулон, – и повторю вновь: в сердце твоем великая мудрость. В минуту сомнения слушай его».

Галадриэль одарила на прощание всех Хранителей и пони: Сэм и Эпплджек, к примеру, получили по коробочке с лотлориэнской землей. Гимли же попросил локон владычицы, и хотя, многие эльфы недовольно зашептались о дерзости гнома, Галадриэль не отказала ему. «Ах, как трагична и прекрасна неразделенная любовь, – драматическим шепотом прокомментировала Рарити. – Я словно оказалась в рыцарском романе, пусть и не в главной роли».

Фродо и Арагорн время от времени замечали Голлума: он продолжал преследовать Содружество, то пробираясь по кромке берега, то плывя, прижавшись к бревну и гребя широкими ладонями.

– Не видишь ли ты с ним Флаттершай? – беспокойно спрашивала Твайлайт Спаркл, но хоббит лишь качал головой.

«Неужели она все-таки погибла в Мории? – беспокоилась аликорн. – Но я видела ее в Зеркале, значит, она жива, и где же ей быть, как не с Голлумом? Так почему они не выйдут к нам?» Твайлайт боялась, что пегаска попала под дурное влияние и бросила друзей – в конце концов, не она воплощает Элемент Верности, – но старалась не думать об этом слишком много: «Какое право я имею судить ее? Ведь ей, пожалуй, пришлось в этом путешествии гораздо хуже, чем нам. Я должна верить во Флаттершай», – говорила себе Твайлайт, поглаживая копытом теплый даже на морозе кулон.

Приречные земли постепенно менялись. Бурые, поросшие терновником утесы подступали к Андуину с обоих берегов, за ними вырастали все выше и выше мрачные скалы, сквозь которые кое-где пробивались гнущиеся на ветру деревца.

– Дурные земли, – нахмурился Боромир, – Привражье.

Словно в подтверждение его слов, звездное небо вдруг закрыла крылатая черная тень, послышался пронзительный клич. Твайлайт вопросительно взглянула на спутников, чтобы они объяснили, что это за напасть: Фродо побледнел и стиснул челюсти, будто борясь со страхом, Пинки Пай закрыла уши копытами и, спрятав голову между коленей, мелко дрожала, бормоча:

– Это они, это они…

Зазвенела тетива лука, со свистом устремилась в небо пущенная Леголасом стрела. Крылатая тень конвульсивно дернулась и, хрипло вскрикнув, рухнула вниз где-то вдалеке. В небе снова замерцали звезды.

– Будь благословен лориэнский лук и верный глаз лихолесского эльфа! – воскликнул Гимли. – Это был замечательный выстрел, мой друг!

– Я так и не понял, в кого стрелял, – тихо проговорил Леголас.

– Это назгул, – подала голос Пинки Пай. – Я их теперь везде узнаю.

– Да быть не может, сахарок, – успокаивающе положила ей копыто на плечо Эпплджек, – их же пришибло возле Ривенделла.

– Нельзя просто так взять и пришибить назгула, – возразил сидящий в соседней лодке Боромир. – Ни одному воину не совладать с этими черными духами. Кони их, может быть, и погибли, но сами назгулы вернулись в Мордор. Видно, вместо скакунов Саурон дал им этих летучих тварей.

Хранители подгребли к лесистому берегу и, выгрузившись из лодок, наскоро разбили лагерь. Арагорн распорядился дежурить по двое, и первыми назначил Твайлайт и Боромира.

Единорожка сидела между тонких выгнутых корней мертвого деревца, вслушиваясь в прерывистое сопение беспокойно спящих товарищей, наблюдала за бродящим туда-сюда вдоль берега Боромиром. Наконец, гондорец подошел к пони и сел рядом.

– Можно поговорить с тобой?

– Конечно, – кивнула Твайлайт.

– В пути ты много времени проводила с Гэндальфом – он не говорил, куда Содружество направится после Андуина?

– Нет. Извини, я не сильна в географии Средиземья, но разве мы не идем в Мордор?

– Арагорн хотел сделать остановку в Минас-Тирите, но я боюсь, что Фродо не захочет туда идти, и Арагорн последует за ним. Ты ведь дружна с Фродо, так, может быть, уговоришь его не стремиться в пасть тьме?

Твайлайт нерешительно поджала губы: ей ли, чужестранке, вмешиваться в планы средиземцев?

– Прошу! – с жаром сказал Боромир. – Гэндальф сгинул в Мории, и без него в Черном Краю нас ждет лишь смерть. По крайней мере, остановимся в Гондоре ненадолго, соберемся с силами, еще раз все обдумаем. Если Хранитель Кольца решит продолжить поход, то мой младший брат, итилиэнский следопыт Фарамир, проведет нас к самой границе Мордора безопасной тропой. А если Фродо, наконец, поймет, что…

Воин резко замолчал. «Что, интересно, должен понять Фродо? – задумалась Твайлайт. – Уж не то ли, что Единое Кольцо нужно отдать Наместнику Гондора, как призывал Боромир на совете?» Твайлайт помнила слова Элронда и Гэндальфа о том, что Кольцо нельзя использовать никому из живущих, но и не считала себя достаточно компетентной, чтобы однозначно сказать, что Боромир неправ. К тому же, ее, как и остальных, пугал Мордор – столько ужасного она о нем слышала.

– Я всего лишь гостья в этом мире, поэтому вряд ли я вправе указывать его исконным обитателям, что делать, – осторожно произнесла аликорн.

– Поэтому я и обращаюсь к тебе: ты не заинтересована. Все эти эльфы и волшебники – себе на уме. Кто знает, не страшатся ли они силы Людей, не боятся ли утратить свое влияние, когда Кольцо окажется у Гондора?

«Всё, – подумала Твайлайт. – Он проговорился. Единое Кольцо действительно привлекает даже тех, кто ни разу не прикасался к нему». Вслух она сказала:

– Я поговорю с Фродо, но не могу ничего обещать.

– Спасибо и на том, маленькая пони, – улыбнулся Боромир и, поднявшись на ноги, покровительственно потрепал ее гриву. – Я не забуду твоей доброты.

---

На следующий день они миновали Аргонат – Врата Королей, высившиеся по оба берега реки исполинские статуи Исилдура и Анариона. Левую руку царственные братья поднимали в предостерегающем жесте, а в правой сжимали боевые топоры. Путники невольно склонили головы, лишь Арагорн смотрел на Стражей – с восхищением, но без благоговейного трепета: то были его предки, Короли Запада.

К вечеру десятого дня Содружество достигло конца реки: Андуин низвергался вниз шумным пенным водопадом, именовавшимся Раурос, «ревущий». Переночевали достаточно спокойно, если не считать небольшого драматического спектакля, который устроила Рарити из-за того, что внезапно кончился подаренный ей владычицей Галадриэлью кусок душистого мыла.

Наутро после завтрака Арагорн сказал:

– Время настало, друзья. Сегодня нам придется наконец решить, куда свернуть: на запад, в Гондор, чтобы открыто драться с Врагом, или на восток, в страну страха и тьмы. Откладывать решение больше нельзя, ибо задержка может погубить нас: вы все видели крылатого назгула, а вчера вечером мы с Фродо посмотрели на его меч – клинок Жала слабо светился, а значит, неподалеку орки.

Арагорн умолк, но ни люди, ни пони не нарушили тишины, и тогда он заговорил снова:

– Видимо, бремя выбора ляжет на твои плечи, Фродо. Мы зовемся Хранителями, ибо сопровождаем тебя, но за судьбу Кольца отвечаешь ты один – тебе доверил его Совет Мудрых, и не нам определять, куда ты пойдешь. У меня нет права давать советы Главному Хранителю, да и Гэндальф, мне кажется, оставил бы выбор за тобой.

– Да шо ж это делается? – не выдержала Эпплджек. – Как вы можете взваливать такую ответственность на плечи такого маленького человека? Я еще могу понять, когда принцесса Селестия поручает Твайлайт всякое – она ж ее лучшая ученица, да и у принцессы всегда все под контролем, но Фродо-то…

– Я сам вызвался, – тихо проговорил Фродо, и пони замолчала, – это лишь мое бремя, и я готов нести ответственность. Однако, это очень сложно. Арагорн, дай мне час, чтобы подумать в одиночестве.

Следопыт окинул хоббита добрым и сочувственным взглядом и сказал:

– Хорошо, только не уходи далеко.

– Все равно не дело это, – ударила копытом по земле Эпплджек, когда Фродо скрылся за деревьями. – Я считаю, надо голосовать, а не спихивать все решения на одного. Лично я – за то, шобы идти сразу в Мордор, потому шо чем раньше мы туда попадем, тем скорее закончится война, так?

Твайлайт Спаркл тяжело вздохнула: в словах подруги была логика, ведь в течение всего их похода по воле Саурона где-то проливается кровь, и отпущенное им время измерено чужими жизнями. С другой стороны, после разговора с Боромиром она не могла просто так взять и выступить против похода в Гондор.

– Это не наш мир, – сказала аликорн, – и мы не имеем права ничего здесь решать. Помогать – да, но не указывать.

– У меня все просто: что бы Фродо ни решил, я пойду за ним, – заявил Гимли.

– Я тоже пойду, – подержал Леголас. – Бросить его сейчас было бы предательством.

– Ну, предателей-то, я думаю, среди нас нет, – заметил Арагорн, – да только в Мордоре Фродо не помогут ни семь, ни семижды семь спутников. Я бы предложил троих: Сэма, потому что его от Фродо не оторвать, себя и Гимли.

– А мы? – воскликнули Мерри, Пиппин и Пинки Пай. – Что же, мы бросим его на расправу черным всадникам?

– Эх, не знаете вы мистера Фродо, – вмешался Сэм. – Всё он давно решил, еще в Лориэне. Ну, на кой ему, скажите, Минас-Тирит? Ты уж не сердись…, – ища глазами гондорца, добавил Сэм и вдруг обеспокоенно воскликнул: – А где же Боромир? Он ведь еще с вечера вроде как не в себе, ну да ладно, у него дом рядом, ему не до нас… А мистер Фродо, он давно уж решил, что пойдет один…

Дальнейших прений Твайлайт не слушала. Едва взглянув на брошенные у потухшего кострища плащ и щит Боромира, она сразу заподозрила, куда он мог деться – захотел отобрать у Фродо Кольцо, пока тот беззащитен. «А если я ошиблась? – засомневалась аликорн. – Если скажу что-нибудь, могу понапрасну опозорить Боромира, а он ведь храбрый и преданный воин свой страны, он этого не заслуживает». Она тихонько поднялась и нарочито медленно потрусила в ту сторону, куда ушел Фродо, а когда голоса Хранителей стали почти неразличимы, помчалась галопом.

---

Твайлайт выбежала на заброшенную дорогу, ведущую на вершину высокого холма. Там, где подъем становился круче, в земле виднелись древние каменные ступени, расколотые во многих местах корнями деревьев. Поднимаясь по ним, аликорн услышала голос Боромира:

– Неужели ты боишься меня? Разве я похож на предателя или злодея? Да, мне нужно твое Кольцо, но, клянусь честью гондорца, я отдам его тебе после победы. Сразу же отдам!

Человек и хоббит стояли на устланной прошлогодней листвой лужайке, окруженной с трех сторон горными рябинами. Боромир наступал, Фродо пятился, не сводя с него глаз, слепо ощупывая правой рукой ворот рубашки:

– Я не могу доверять его другим.

– Глупец, ты погибнешь сам и погубишь нас всех! Если кто и может претендовать на Единое Кольцо, то не полурослики, а Люди Запада. Одно досталось тебе случайно! Оно должно было достаться мне!

– Боромир! – грозно крикнула Твайлайт, перелетев на середину лужайки и встав между ним и хоббитом. – Опомнись!

Человек злобно оскалился, но смотрел не на аликорна, а ей за спину:

– Жалкий фокусник! Вернись, Бэггинс!

Твайлайт машинально оглянулась и увидела, что Фродо исчез: надел Кольцо и стал невидимым. Качнулась ветка стоящей у самой лестницы рябины, и все стихло.

По-прежнему не обращая внимания на аликорна, Боромир устремился было за хоббитом, но Твайлайт магией парализовала его ноги, и он повалился наземь.

– Теперь я знаю, что у тебя на уме! – яростно орал он, колотя кулаком о землю. – Ты задумал отдать Кольцо Саурону, ты предашь нас всех! Ты – и проклятые цветные лошади! Будь прокляты все пони и полурослики!

– Боромир, – Твайлайт осторожно погладила его по спине копытом, пытаясь припомнить хоть одно возвращающее здравомыслие заклинание, – пожалуйста, перестань. Это не твои слова, это чары Саурона.

Гондорец застыл и начал бессильно всхлипывать. Аликорн хотела было рассказать воину поучительную историю о том, как Дискорд околдовал ее и ее подруг, и как они сумели вновь обрести себя, но вдруг окрестности огласил хриплый боевой клич, похожий на тот, что издавали сжигавшие роханские поселения орки. Боромир мигом вскочил и устремился на звук, Твайлайт побежала за ним.

– Я защищу…, – тяжело дыша, повторял гондорец, – искуплю.

На полпути до лагеря они наткнулись на свору орков в зарослях ольшаника. Твари, гораздо крупнее тех, что видела Твайлайт в Рохане, окружили Мерри, Пиппина и Пинки Пай, но в бой, как ни странно, не вступали – только кидались, пытаясь схватить. Хоббиты отбивались короткими клинками – уроки фехтования, что давал им Боромир в пути, не прошли даром, и на земле у их ног уже валялось несколько отрубленных орочих кистей. Пинки Пай металась по кругу, как будто в панике, однако оказывавшиеся слишком близко к ней орки вдруг падали, получив молниеносную подножку.

Твайлайт накрыла друзей магическим защитным полем, а Боромир протрубил в рог, отвлекая на себя внимание орков и заодно вызывая подмогу.

– Назад, пони, – скомандовал он Твайлайт, – уводи друзей!

– Крылатая! – выкрикнул один из орков. – Взять ее!

Уруки разделились: часть продолжала колотить в силовое поле вокруг хоббитов и Пинки, часть бросилась к Боромиру и Твайлайт.

– Не стой! – кричал воитель, отбивая длинным мечом удары кривых ятаганов, не подпуская к пони орков. – Беги!

– Бей их! – кричали хоббиты из силового поля. – Ты же волшебница, покажи им!

Пинки Пай села на желтую траву и, закрыв глаза копытами, причитала:

– Это не весело, это совсем не весело…

После превращения в аликорна магические силы Твайлайт заметно увеличились, и она могла колдовать одновременно сразу несколько заклинаний, поэтому, сохраняя защитное поле, она начала отшвыривать врагов телекинетическими ударами, но те быстро поднимались и снова вступали в бой.

– Беги! – повторил Боромир. – Или бей насмерть.

Он снес голову замешкавшемуся урук-хаю, и черная дымящаяся на холодном воздухе кровь брызнула на гриву Твайлайт, обжигая шкуру.

– Я не могу убивать! – в отчаянии воскликнула пони, продолжая отбрасывать врагов назад.

«А смотреть, как убивают другие, я могу? – спросила она себя. – В Средиземье все работает не так, как в Эквестрии, и раз я обязалась помогать людям, я должна делать всё так, как они. Боромир убивает – и ему нужна моя помощь в… убийстве! Нет, не могу!»

Слишком сосредоточенная на этих мыслях и ставших почти автоматическими поддержании силового поля и отбрасывании урук-хаев, Твайлайт не заметила, как враги, поняв, что не стоит приближаться к противникам, взялись за луки.

Боромир отбил две стрелы мечом и кинулся на врага с боевым кличем. Следующая стрела попала ему в плечо, а другая – Твайлайт Спаркл в шею.

Мгновенная вспышка боли нарушила концентрацию аликорна, и магическое поле вокруг хоббитов и Пинки пропало. Не обращая внимания на толчками выплескивающуюся из раны кровь, Твайлайт восстановила их защиту. «Как же я глупа! – осенило ее. – Надо было просто распылить их оружие».

Аликорн успела уничтожить несколько луков и ятаганов прежде, чем лишилась чувств от потери крови.

---

Тронный зал Кантерлотского Замка заливал матовый лунный свет; просачиваясь сквозь витражные стекла, он окрашивался во все оттенки серого. Врата распахнулись с мерзким скрипом несмазанных петель, и в зал вошла Твайлайт – понурая, плотно прижавшая к бокам крылья, будто стыдившаяся их.

– ТВАЙЛАЙТ СПАРКЛ! – в унисон пророкотали Селестия и Луна, используя Традиционный Голос Владык Кантерлота.

Пони содрогнулась от его звука и еще сильнее вжала голову в плечи, не смея взглянуть на принцесс.

– МЫ РАЗОЧАРОВАНЫ, – продолжали они. – СКОЛЬКО ВРЕМЕНИ И СКОЛЬКО СИЛ ПОТРАТИЛИ МЫ НА ТВОЕ ОБУЧЕНИЕ, А РЕЗУЛЬТАТ ОКАЗАЛСЯ ХУЖЕ САМЫХ МРАЧНЫХ ПРОГНОЗОВ! НАПРАСНО МЫ НАДЕЯЛИСЬ, ЧТО, СТАВ АЛИКОРНОМ, ТЫ ЗАЙМЕШЬ ДОСТОЙНОЕ МЕСТО МЕЖ НАМИ, ИБО ДОЛГ ПРИНЦЕССЫ – ЗАЩИЩАТЬ СВОИХ ПОДДАННЫХ, А ТЫ НЕ СМОГЛА ЗАЩИТИТЬ ДАЖЕ СВОИХ ДРУЗЕЙ.

– Но я не имела права убивать, – пролепетала Твайлайт.

– ПРИНЦЕССА ИМЕЕТ ПРАВО НА ВСЁ РАДИ СОХРАНЕНИЯ ЖИЗНИ, СВОБОДЫ И БЛАГОПОЛУЧИЯ СВОИХ ПОДДАННЫХ. НЕ О ПРАВЕ ТЫ ДУМАЛА, А ОБ ОПРАВДАНИИ СВОЕЙ ТРУСОСТИ. ТЫ ПОЗВОЛИЛА ДРУЗЬЯМ СРАЖАТЬСЯ ВМЕСТО ТЕБЯ, НЕВИННЫЕ ПОЛУРОСЛИКИ ОБАГРИЛИ СВОИ КЛИНКИ КРОВЬЮ, ИБО ТЫ БОЯЛАСЬ ИСПАЧКАТЬ КОПЫТА.

– Но, принцесса Селестия, я просто хотела поступать так, как вы. Ведь вы же никогда не отнимали чужих жизней, да?

– ДОВОЛЬНО, ТВАЙЛАЙТ СПАРКЛ, ТЫ УТОМИЛА НАС. ТЕПЕРЬ СТУПАЙ ПРОЧЬ.

Принцесса Селестия гневно ударила ногой в мраморный пол, и стены тронного зала сотряслись от вложенной в удар силы. Все кругом завибрировало, закачалось…

Твайлайт пробудилась от тряски: она была стреножена и привязана поперек туловища к широкой бугристой спине бегущего урук-хая. Ступни орка тяжело били оземь, и каждый его шаг болью отдавался в голове пони. Ее шея была туго обмотана грязной тряпкой – одной стрелы, пусть даже попавшей точно в артерию, недостаточно, чтобы сразить аликорна.

Откуда-то спереди послышался грубый голос:

– Не дергайся, недомерок, отдыхай, пока дают! Скоро сами побежите, своими ножками – пожалеете, что их вам не отрезали, кровью и соплями изойдете.

Раздались взвизги хлыста и крики Мерри и Пиппина.

Превозмогая боль в шее, Твайлайт выглянула из-за шишковатого затылка орка и увидела, что двое бегущих впереди урук-хаев тащат на закорках хоббитов.

– Твайлайт, – прозвучал слева тихий голос Пинки, – как жаль, что ты проснулась: наверняка, тебе снилось что-то хорошее вроде огромной Торт-Горы, политой горячим шоколадом. Лучше бы тебе снова заснуть. Да и мне лучше бы заснуть.

Грива пони отяжелела от грязи, правому глазу не давал открыться набухший синяк на скуле.

– Прости меня, – прошептала Твайлайт.

– За что? Ты ни в чем не виновата.

– Зря я не вылила тот катализатор талантов: если бы Рейнбоу Дэш не выпила его снова, мы бы не оказались здесь.

– Молчать, глоб-кони, раскудахтались! – крикнул им бегущий сзади орк. – Щас живо у меня кнута отведаете.

Твайлайт прикусила язык и до вечера сидела тихо, не в силах оторвать взгляд от избитой Пинки – та всё пыталась улыбнуться через силу, а потом заснула. «Надеюсь, тебе и вправду снится Торт-Гора», – подумала аликорн.

На закате урук-хаи устроили привал. Сбросили пленников наземь у лесной опушки, а сами принялись рубить ближайшие деревья для костров.

– Жрать охота, – заявил один из тех, что остались караулить пони и хоббитов. – Нормального мяса уже неделю не хавал. Может, все-таки оттяпаем этим пушдугам ноги и наварим супца?

– Заткнись, снага! – ответил другой. – Шарку не велел их калечить.

– Давай хоть пони – это все равно не те, которых он приказал поймать. Сказано было: голубая, с крыльями и разноцветной гривой, – а про розовых, фиолетовых и рогатых речи не шло.

– Ты, скаи-ор-сках, знаток цветов, что ли? Больше там крылатых пони не было – только эта, значит, ее Шарку и хотел.

– Тогда схарчим ту, что без крыльев, а?

Твайлайт была слишком истощена и слишком отчаялась, чтобы бояться. Однако ее разум закипал от гнева – на себя и на врагов, – глаза ее налились кровью, и иссиня-черную ночь застлало густо-красное марево.

– Я – принцесса Твайлайт Спакрл, – проговорила она, скрежеща зубами, – мое право и мой долг – уничтожить всех вредящих тем, кто от меня зависит.

Шерсть аликорна вспыхнула колдовским пламенем, и связывавшие ее путы вмиг истлели. Ослепленные вспышкой урук-хаи вскрикнули и подались назад, не помешав пони подняться на ноги.

– Твайлайт, – пробормотала разбуженная Пинки, – что ты делаешь?

– Караю.

Глава XVI. Быть деревом

На Мглистые Горы опустилась ночь, хрустящий снег стал бледно-синим в свете звезд и отвечал на их сияние мерцанием льдинок. В небо взвивались рыжие искры разведенного Гэндальфом костра: вокруг огня грелись он и двое пегасов.

– Ну и где же этот Гваигир Ветробой? – нетерпеливо вопросила Рейнбоу Дэш, сделав саркастическое ударение на имени орла. – Я сейчас вдобавок к ожогам получу обморожение!

– Имей терпение, маленькая пони, – спокойно ответил маг. – Орлы появляются тогда, когда положено.

Флаттершай молча следила за танцем пламени: рассказав Гэндальфу и Рейнбоу о своем путешествии со Смеаголом, она почувствовала опустошенность, и никак не могла от нее избавиться. Даже предвкушение встречи с диковинным животным мало ее занимало. «Как там без меня Смеагол? – думала пегаска. – Снова он, бедняжка, совсем один. Но Гэндальф верит, что у Смеагола важная роль во всем, что происходит, значит, буду надеяться, что он не пострадает».

Рейнбоу Дэш улеглась рядом с Флаттершай, маг накрыл их своим плащом, а сам встал на краю обрыва и поднял глаза к небу. Вскоре пони заснули.

Когда Гэндальф разбудил их, рассвет уже окрасил снег в розовые и алые цвета. В небе на севере показалась темная точка, которая росла на глазах, приближаясь к вершине.

– Приветствую тебя, Великий Орел, – поклонился маг, когда Гваигир Ветробой тяжело опустился и впился когтями в утоптанный снег.

Рейнбоу Дэш одобрительно присвистнула, оценив размах крыльев орла, а Флаттершай, начавшая было говорить: «Привет, милая птичка…» – сжалась в комок и еле слышно запищала.

– Я помогал тебе, Гэндальф, ибо так повелел мне мой создатель, Владыка Ветров, – проклекотал Гваигир, окинув взглядом собравшихся. – Но теперь мне кажется, что ты злоупотребляешь доброй волей Орлов, желая, чтобы я один тащил на себе и тебя, и двух пони.

– Ты поистине друг в беде, а я твое вечное бремя, – ответил маг, – но я не тот, что прежде: я сгорел в багровом пламени и захлебнулся ледяных подземных водах, и плоти во мне ныне меньше, чем духа…

– Ого, как заливает, – шепнула Рейнбоу дрожащей подруге, – прямо как в «Дэринг Ду и Повелители Пафоса».

– А пони эти тоже куда легче, чем кажутся, – закончил Гэндальф и выжидательно посмотрел на Орла.

Гваигир в сомнении покачал головой, но все же наклонился, чтобы маг и пегасы забрались ему на спину, а потом, сильно оттолкнувшись от земли, взмыл в рассветное небо.

– Воистину, ты больше не бремя, – сказал Орел Гэндальфу, – ты не тяжелее лебединого перышка, и лучи солнца пронизывают тебя. Чего не скажешь о твоих пони.

Флаттершай распласталась на широкой спине Гваигира и зажмурилась, жалея, что у нее нет таких же цепких пальцев, как у Смеагола, чтобы можно было крепко ухватиться за перья. В ее ушах гудел ветер, периодически заглушаемый криками Рейнбоу Дэш:

– Вуу-ху! Вау, вот это мощь! Потрясно! Будь у меня такие крылья, я бы делала Сверхзвуковой Радужный Удар как утреннюю зарядку…

Сказав это, пегаска резко замолчала: видимо, сообразила, что именно ее стремление повысить собственную крутость навлекло на подруг все последние напасти.

Несколько часов Гваигир Ветробой летел на юг и, наконец, приземлился в холмистой местности у восточного отрога Мглистых Гор. Гэндальф и пони поблагодарили Орла, и тот вновь поднялся ввысь и быстро скрылся за облаками.

Путники огляделись: невдалеке вздымалась темно-зеленая стена леса, а за ней в голубом небе виднелись тучи черного смога.

– Что это там? – спросила Рейнбоу Дэш.

– Дым поднимается над Изенгардом, – мрачно ответил маг.

– Мы идем к Саруману? – радостно воскликнула пегаска, и Гэндальф нахмурился:

– Как бы он не пришел к нам раньше. А пока что нам в тот лес, надо потолковать там кое с кем.

---

Гэндальф и пони вступили под сень вековых деревьев. Тропок тут не было и в помине: по земле стелились мхи, да вились узловатые корни, порой такие толстые, что магу и пони стоило немалых трудов через них перебраться. Воздух в Фангорне (так, по словам волшебника, назывался лес) был затхлым и настолько густым, что приходилось прикладывать усилие, чтобы его вдохнуть, и Флаттершай начала мучить одышка.

– Да здесь хуже, чем в Вечнодиком Лесу, – прошептала пегаска.

– Я уже один такой лес видела, тоже думала, хуже Вечнодикого, а оказалось – довольно круто. Гэндальф, тут тоже живет кто-то вроде Тома Бомбадила?

Маг только усмехнулся.

Через час они вышли к извилистой речке с прозрачной студеной водой и напились.

– Освежает! – воскликнула Рейнбоу Дэш. – Аж зубы сводит, зато дышать легче стало.

– Йэй, – подтвердила Флаттершай и пошевелила крыльями: похоже, надорванные мышцы понемногу приходили в норму. – Ой, а где Гэндальф?

Пони начали беспокойно озираться, но маг оказался недалеко: стоял у высокого дерева с маленькой кроной и что-то говорил на непонятном языке.

– Э…, Гэндальф, – позвала Рейнбоу Дэш, – ты зачем разговариваешь с деревом?

– Хрум-хуум, дерево? – раздался вдруг низкий голос из-под кроны. – Я не дерево, я – энт!

Энт шевельнулся и, словно пелена спала с глаз пони, они увидели, что перед ними стоит высокий человек, то ли покрытый корой, то ли носящий коричнево-зеленое одеяние. Голова его заросла зелеными волосами и бородой, которые Рейнбоу Дэш и Флаттершай поначалу приняли за крону, у него были длинные тонкие руки и ноги о семи похожих на корни пальцах. Но удивительнее всего – глаза, золотые с искристой прозеленью, оглядывающие пегасок степенно и проницательно. «Они – как бездонные колодцы, наполненные долгим, медленным, спокойным раздумьем, – пришло в голову Флаттершай, – и смотрят так… тихо…»

Она приблизилась к энту и мягко сказала:

– Простите, если мы вас обидели. На самом деле, я люблю деревья…, эм…, вообще-то, мне иногда хочется побыть деревом.

– Я тоже люблю деревья, маленькая пони, – довольно прошелестел энт. – Я – Фангорн, или попросту Древень, Страж Леса. Как раз говорил юному господину Гэндальфу, что его приятель Саруман повадился насылать в Фангорн орков с топорами и факелами.

– А я отвечал, что Саруман мне более не приятель, – заметил Гэндальф, – и что он угрожает не только Фангорну, но и людям.

– Люди – тоже те еще лесорубы, – сказал Древень. – Пусть враги леса разбираются между собой, бурарум.

Гэндальф устало покачал головой:

– Тогда хотя бы присмотри за этими пони, пока я разведываю, чем занимается Саруман.

– Это можно, – Древень наклонился над пегасками и почесал бороду, призадумавшись: – Помню, что пони описаны в Изначальном Перечне Сущих, который я заучил наизусть молодым, однако, не такими я их себе представлял.

– У тебя будет много времени, чтобы расспросить их обо всем, – сказал Гэндальф.

– Это хорошо, – прошелестел энт, – не люблю спешки.

Маг обратился к Рейнбоу Дэш и Флаттершай:

– Оставайтесь покуда здесь, отдыхайте и набирайтесь сил. Древень вас не обидит. А мне нужно отлучиться по своим…, – он подмигнул Рейнбоу, – яйцеголовым делам.

– Возьми меня с собой! – воскликнула она. – Если что, я смогу договориться с Саруманом.

– Боюсь, что нет, – покачал головой Гэндальф. – Он мог быть добр к тебе, пока его устраивало твое поведение, но после того, как ты помогла мне сбежать (за что я не устаю благодарить тебя), приязнь Сарумана к тебе быстро испарилась.

Провожаемый взглядами энта и пегасов, маг углубился в лес, и его белая мантия еще долго мелькала между деревьями. Когда Гэндальфа не стало видно, Древень, скрипуче крякнув, нагнулся, подхватил пони с земли и усадил себе на плечи.

– Куда мы? – спросила Рейнбоу Дэш.

– Ко мне домой.

Древень широко шагал вдоль реки, все выше по лесистому склону. Он почти не сгибал колен, погружал в землю длинные пальцы-корни, а потом уже опускался на всю ступню. Флаттершай казалось, что некоторые деревья при его приближении радостно трепетали ветвями и изгибали стволы в изящном поклоне, – и причиной тому не мог быть ветер.

– Что это? – подала голос Флаттершай. – Это тоже энты?

– Давным-давно, до Солнца и Луны, когда Срезиземье освещали лишь звезды, эльфы бродили по лесам, и их звонкие голоса разбудили некоторые деревья, – ответствовал Фангорн. – Так появились мы, энты, Пастыри Деревьев. Да, когда-то все Средиземье было покрыто лесами, и эльфы просили у нас разрешения, чтобы срубить кое-где деревья для костров или строительства. А потом пришли орки, и уж они не просили разрешений… Деревья в этом лесу – из тех времен, очень старые, всё помнят и гневаются. У некоторых от прошлых горестей сердцевина гнилая: вот стоит, к примеру, вяз, вроде и крепкий, и спящий, не разбуженный, как энты, а на деле-то только и ждет, чтобы погубить всех, кто к нему приблизится, без разбора: лесоруб то, или просто усталый путник, присевший отдохнуть под его кроной.

– Ой, мамочки, – Флаттершай вжала голову в плечи, боясь снова взглянуть на окружающие деревья.

– Не бойся, моя маленькая пони, вас я им в обиду не дам. А вот с орками у меня, как и у них, разговор короткий. Да и вовсе нет разговора.

В зеленой тени Фангорна невозможно было определить время по небу, но, должно быть, настал вечер, когда Древень донес пони до своего жилища. Гора расступилась, и меж гладких гранитных склонов расщелины, стали видны устланная мхом каменная плита и небольшой водоем, в который с вершины горы спадал звонким серебристым занавесом ручеек. Над расщелиной, как крыша, нависали ветви растущих на горе деревьев.

– Хруум, вот и пришли, – сказал Древень, аккуратно опуская пони на землю. – Теперь устраивайтесь поудобнее да рассказывайте, откуда вы взялись такие чудные и говорящие. Только вы, наверное, пить хотите, а может, чего доброго, и устали? В домах у энтов сидений не бывает, так что садитесь на стол, а я вам водицы принесу.

Пегасы взобрались на каменную плиту и наблюдали, как Древень снял массивную крышку с высокого глиняного горшка и наполнил из него три кубка: один огромный и два маленьких. Меньшие чаши энт протянул пони, и они осторожно пригубили. Вода на вкус была такой же, как в речке, из которой они пили днем, но пахла иначе – сладковатым воздухом фруктового сада, сочной травой и мятной свежестью. От копыт пони по всему телу пробежала свежая бодрящая струя, и усталость мгновенно улетучилась. Грива Рейнбоу Дэш на миг стала прозрачной, как настоящая радуга, а волосы Флаттершай обрели утраченную в скитаниях легкость и мягкость.

Пегаски принялись восторженно описывать Древню Эквестрию: взбодрившаяся Флаттершай чаще обычного перебивала подругу и вставляла свое слово.

---

Дни в Фангорне потекли медленно и размеренно, словно речь энта. Хотя пони и хотелось иногда чего-нибудь пожевать (Страж Леса только пил), чудодейственная вода полностью заменяла им пищу. Крылья Рейнбоу Дэш зажили, и она заново училась летать под чутким наблюдением Флаттершай.

– Как в старые времена, – усмехалась Рейнбоу, – когда ты тренировалась для участия в создании торнадо, только теперь все наоборот.

Древень каждый день обходил дозором лес и иногда брал пони с собой, знакомя их с другими энтами: Дубом, Терновником, Ясенем. Но больше всего Флаттершай понравилось на южной опушке, где жило семейство полевых мышей: заслышав тяжелые шаги Древня, они вылезали из своих норок и с радостным писком забирались на энта, а тот хохотал от щекотки:

– Хуум, хрум, хуу-рум!

Несколько раз их проведывал Гэндальф: маг где-то раздобыл серый плащ и широкополую шляпу, почти такие же, какие носил раньше, и бродил инкогнито по окрестностям, разузнавая, какова обстановка в Рохане. Пони он, впрочем, ничего не рассказывал, а только справлялся о самочувствии, и скупо отвечал на расспросы Рейнбоу Дэш о Сарумане.

Однажды вечером, когда пони уже укладывались спать на поросшей мхом каменной плите, Древень вдруг трубно взвыл:

– Ууурум! Огонь, бурарум! – и с неожиданной прытью устремился в чащу.

– Что случилось? – в один голос спросили поспешившие за ним пегасы.

– Вы не слышите криков? – пророкотал Древень. – Стоны, боль! Кто-то ожог деревья на краю леса. Кто же, как не орки?

Энт быстро шагал к опушке, пони летели за ним. На полпути Древень замедлил ход:

– Все кончилось. Лес шепчется о том, что орки убиты: гнилые деревья радуются, добрые скорбят о сородичах, павших под ударами топора. И все же пойдем дальше, посмотрим, сколькие пострадали, и можно и им помочь… Чу! Кто-то бежит к нам.

Энт застыл, как вкопанный, став точь-в-точь деревом, а пегаски спрятались за его широкой спиной и стали опасливо выглядывать из-под рук-ветвей.

Из чащи выбежали четверо: двое спотыкающихся хоббитов и розовая пони, несущая на спине бездыханную фиолетовую.

– Пинки! – первой выскочила им навстречу Рейнбоу Дэш. – Пин, Мерри! Что с Твайлайт?

Хоббиты лишь слабо улыбнулись вновь обретенной спутнице:

– Рейнбоу, ты жива, – и, тяжело дыша, повалились наземь.

– Пинки! – метнулась пегаска к подруге и потрясла ее за плечи. – Что с Твайлайт?

– Она…, – дрожащим голосом проговорила пони и всхлипнула, – она…

Глава XVII. Вместе

Час давно прошел, а Фродо так и не вернулся, не объявился и Боромир, и Твайлайт куда-то пропала. Содружество разделилось в поисках товарищей: Гимли и Леголас прочесывали берег, Арагорн побежал к развалинам дозорной башни Амон-Ведар, чтобы осмотреть местность с высоты, хоббиты и пони разбрелись по окрестным перелескам.

Шелест листвы под их копытами сливался с гулом недалекого водопада, сквозь куцые древесные кроны серело холодное небо.

– Твайлайт, – надрывала голос Эпплждек, – сахарок, отзовись!

– Фродо! Боромир! – вторила ей Рарити. – Ну вот, кажется, теперь мы сами заблудились. Сколько мы уже ходим?

Сзади послышался топот, и пони обернулись, надеясь увидеть кого-то из друзей. Но на них неслась дюжина здоровенных орков в черных железных нагрудниках с криво намалеванной эмблемой – белой ладонью.

– Пони! – орали орки, потрясая ятаганами. – Взять их!

Рарити и Эпплджек испуганно заржали и ломанулись сквозь заросли, не разбирая дороги. Пони-фермер мчалась вперед, не обращала внимания на ветви, хлещущие ее по мордочке и бокам, оставляя царапины, а вот более нежной единорожке приходилось туго: она отставала, и, в конце концов, один из орков схватил ее за хвост.

– А! Пусти, грубиян! Помогите!

Услышав крик подруги, Эпплджек повернула назад и прыгнула на орка, ударив его копытом по лбу. Орк выпустил хвост Рарити и, пошатнувшись, отступил на несколько шагов.

– А ну не трогать нас, пока шкура цела! – прикрикнула Эпплджек, заслоняя собой единорожку.

Взявшие их в кольцо орки лишь осклабились и заулюлюкали, надвигаясь на пони. Эпплджек поправила шляпу, готовясь к драке, а Рарити хмурилась, пытаясь вспомнить хоть одно из своих швейных заклинаний, которое можно было бы использовать для защиты. Она привыкла оперировать маленькими легкими предметами, поэтому о том, чтобы применить колдовство к самим оркам, нечего было и думать. Рарити подхватила устилавшие землю опавшие листья и закружила их вокруг себя и Эпплджек, рассчитывая, что этот трюк собьет врагов с толку. На какой-то миг это сработало: орки удивленно зароптали, – но в следующую же секунду рыже-красный вихрь листвы начали кромсать их черные клинки.

– Элендил! – раздался вдруг боевой клич.

Закрутившиеся вокруг пони листья закрывали обзор, из-за завесы доносился звон стали, пыхтение и крики орков. Рарити и Эпплджек невольно зажмурились. Когда звуки боя затихли, единорожка отпустила листья, и те с влажным шелестом упали наземь: перед пони стоял тяжело дышащий опирающийся на меч Арагорн, вокруг него лежали трупы орков.

– Быстрее! – скомандовал следопыт. – Надо найти Мерри и Пиппина.

– А Фродо? – спросила Эпплджек уже на бегу.

– Я видел его, – хмуро бросил Арагорн.

Тут местность огласил зычный звук рога, деревья и скалы задрожали от его грозного эха.

– Гондорский рог! – воскликнул Арагорн. – Боромир зовет на помощь!

Он резко изменил направление, и пони последовали за ним.

На окруженную зарослями ольшаника полянку они выбежали уже слишком поздно: повсюду лежали мертвые орки, бледный Боромир полусидел, привалившись к высокому дереву, и сипло дышал, из груди его торчало три толстых черных стрелы. Следопыт присел рядом с ним, осмотрел раны и грустно покачал головой.

– Арагорн, – прошептал Боромир, – прости. Полуросликов… и пони я не уберег. Урук-хаи забрали их, и Твайлайт… кажется, она… ее ранили. И ее тоже забрали.

Рарити и Эпплджек ахнули. Арагорн хотел что-то сказать, но Боромир остановил его:

– Ты видел Фродо?

– Да, он невредим.

– Я пытался отобрать у него Кольцо. Я виноват. Но я… расплатился.

– Ты храбро сражался, Боромир, – сказал Арагорн, сглотнув слезы. – Ты сохранил честь.

Гондорец протянул руку к лежащему рядом с ним оружию, и Арагорн подал Боромиру его меч. Воин крепко сжал рукоять, улыбнулся и закрыл глаза.

Рарити легла на траву и, уткнув мордочку в передние ноги, тихо заплакала. Эпплджек приблизилась в стоящему на коленях у тела Боромира Арагорну и осторожно погладила его по спине копытом. Она была не в силах отвести глаз от бледного лица павшего.

Так их и нашли пришедшие с западного склона Гимли и Леголас: гном сжимал в руках окровавленный топор, эльф – длинный кинжал: стрел у него не сталось.

– Увы! – сказал Леголас. – Мы охотились за орками, и немало их перебили у берега и в лесу, но лучше бы мы были здесь.

Арагорн тяжело вздохнул, будто не хотел отворачиваться от тела гондорца, и, поднявшись, рассказал Гимли и Леголасу, что произошло с Мерри, Пиппином и пони, и что он отпустил Фродо.

– Да как же он один? – воскликнул Гимли.

– Сэм наверняка с ним. Вы же слышали, что он говорил: Фродо давно решил идти в Мордор один, – и я не вправе перечить Хранителю Кольца.

– Так что же, – возмутился Гимли, – все было напрасно? Содружество распалось?

– Нет, – Арагорн положил руки на плечи ему и эльфу, и Рарити с Эпплджек подбежали к ним, – ведь мы еще вместе. Мы спасем хоббитов и пони, мы не оставим наших друзей. Но сначала – похороним павших.

---

Хранители пустились в погоню в сумерках – сразу после того, как воздали Боромиру последние почести: положили его тело в лодку, нагруженную оружием сраженных им орков, и пустили по течению Андуина.

Ночь напролет они взбирались по осыпям, спускались в каменистые ложбины и поднимались вновь, пока совсем не выбились из сил, и Арагорн не позволил сделать привал. Всю еду и одеяла они бросили на берегу Андуина, но устали так, что заснули мгновенно, не беспокоясь ни о пище, ни о тепле. Только Леголас остался на страже.

Наутро двигаться стало чуть легче: скальные развалы постепенно сменялись холмистой равниной, да и вражий след при свете солнце невозможно было потерять: орки оставляли за собой грязные объедки хлеба, изодранные черные плащи, засаленные тряпицы, разбитые кованые сапоги.

– Смотрите! – Арагон остановился и припал к земле, ощупывая почву руками. – Не ветер принес сюда этот лист из Лотлориэна.

Он выковырял из грязи брошку в виде зеленого листочка с серебряными прожилками – такими были заколоты все плащи, которыми снабдила Хранителей владычица Галадриэль.

– Ай да хоббиты, – обрадовался Гимли, – подают нам знак!

Ободренные находкой, товарищи ускорили ход. Впереди всех бежал легконогий Леголас, за ним – Арагорн и пони, последним, кряхтя и пыхтя, грузно топал Гимли.

Увидев мучения гнома, Рарити замедлила галоп и, поравнявшись с ним, предложила:

– Садись на меня.

– Спасибо, Щедрая, – усмехнулся он, – но гномы – не всадники, да и не пристало леди таскать тяжести.

– После того, как ты радушно принял меня в Эреборе, как защищал в пути, это – меньшее, что я могу для тебя сделать. Гордость леди не пострадает от того, что она поможет другу.

Глянув вперед, на удаляющиеся силуэты соратников, Гимли пожал плечами и взгромоздился на пони. Рарити согнулась под тяжестью гнома, ей послышалось, как хрустнул ее позвоночник. Но, если бы единорожка отказалась от того, что предложила, ее гордость точно бы пострадала, поэтому она стиснула зубы и упрямо двинулась вперед. «Повозки с самоцветами, которые меня заставляли тягать алмазные псы, были тяжелее», – уговаривала она себя, всё больше ускоряясь, стараясь догнать Арагорна и Эпплджек.

След вел на север и на закате подвел к крутому обрыву, под которым расстилалась покрытая молодой нежно-зеленой травой бескрайняя равнина.

– Рохан, – сказал Арагорн, остановившись на краю обрыва.

– Они уносят пленников в Изенгард, – кивнул Леголас, щурясь вдаль.

– К тому Саруману, который держал у себя Рейнбоу? – уточнила Эпплджек.

Тут их, наконец, нагнали Рарити и Гимли. Гном слез на землю и, потирая спину, прошелся неровной походкой туда-сюда: его укачало. У пони подкосились ноги, и она упала бы, не поддержи ее Эпплджек.

– А я всё гадала, куда ты делась, – сказала она. – Позвала б меня, я б подсобила.

Пони окинули взором зеленую равнину и сглотнули наполнившую рот слюну: сочная травка манила их, не евших толком третьи сутки.

– Когда спустимся, перекусите, – сказал Арагорн. – Каждая средиземская лошадь мечтает попасть на роханское пастбище.

– Но нам нельзя задерживаться! – в один голос запротестовали пони: они стыдились того, что могут насытиться в то время, как друзья голодают.

Немного отдышавшись, Хранители отыскали тропку вниз и продолжили погоню. Бежали без остановки до самой ночи: Рарити и Эпплджек по очереди подвозили Гимли – но лишь по несколько минут, чтобы только дать ему восстановить дыхание, не отстав от Арагорна и Леголаса.

Хотя трава в Рохане уже зеленела, ночной ветер оставался холодным и пронизывал до костей. Путники укрылись от него за высоким холмом. Арагорн и Леголас дежурили по очереди, позволив гному и пони как следует отдохнуть. Гимли захрапел сразу, едва коснулся головой земли, а Рарити и Эпплджек вначале все-таки пожевали травы.

На заре их разбудил Арагорн:

– Сюда скачут всадники.

– Черные? – испугалась спросонья Эпплджек.

– Нет, большой отряд роханцев.

– Числом сто пять, – пояснил зоркий Леголас.

– Мы не знаем, чего ждать от них, ведь Саруман поработил разум их короля Теодена, поэтому вы, пони, спрячьтесь получше: роханцы, конечно, любят лошадей, но не возьмусь судить, как вас примут, – а мы с Гимли и Леголасом пойдем им навстречу и попробуем что-нибудь разузнать. В молодости я служил в войске Тенгела – быть может, в том отряде найдется кто-нибудь из старых воинов, кто меня помнит.

Итак, средиземцы, пригибаясь к земле, побежали вперед, а Рарити и Эпплджк остались прятаться в тени холма, переживать за друзей, а заодно гадать, сколько же Арагорну лет.

---

Звездная ночь окрашивала Фангорн в синие тона: из иссиня-черной дымки выступали темные стволы деревьев с сизыми кронами, по земле стелился голубой мох. На нем распростерлась едва заметно дышащая Твайлайт Спаркл, подле нее сидели, жадно глотая лесной воздух, Мерри и Пиппин. Рядом с ними стояла избитая, перепачканная в грязи и крови Пинки Пай.

– Она…, – дрожащим голосом произнесла пони и, всхлипывая, сбивчиво затараторила: – она и Боромир прибежали к нам на помощь, когда мы с Мерри и Пином искали Фродо, и на нас напали орки, и Боромир начал драться с ними, а Твайлайт накрыла нас волшебным щитом, но орков было слишком много, и Боромир такой: «Бей их насмерть!» – а Твайлайт такая: «Я не могу убивать!» – а потом один урук-хай ранил ее в шею, и она потеряла сознание, и щит пропал, и орки схватили нас и убили Боромира, и нас долго тащили куда-то, били плетьми, и оскорбляли, а Твайлайт не могла колдовать, потому что слишком ослабела от раны, но она очень разозлилась на орков, и на привале она загорелась – ну, как обычно с ней бывает, когда она очень злится! – и веревки на ней сгорели, и ее рог засветился такой же нехорошей аурой, как тогда, когда она использовала магию Сомбры, и она направила его на орка, и я такая: «Твайлайт, что ты делаешь?» – а Твайлайт такая: «Караю»…

Пинки Пай замолчала, и Флаттершай ахнула и, закрыв рот обоими копытами, чтобы не закричать, начала инстинктивно пятиться, пока не уперлась в ногу склонившегося над хоббитами и пони Древня. Рейнбоу Дэш воскликнула:

– Ты же не хочешь сказать, что Твайлайт… убила всех орков?

– А-а-а! – заверещала Флаттершай, не зная, то ли ей радоваться, потому что аликорн спасла друзей от чудищ, то ли бояться ее теперь.

Но Пинки не закончила рассказ – просто ее легкие оказались не бездонными, и ей потребовалась пауза, чтобы набрать воздуха и продолжить:

– Нет же, глупенькая! Как Твайлайт могла такое сделать? Это не она, потому что вдруг того урук-хая проткнуло насквозь копье, и она упала и больше не шевелилась, а отовсюду послышались топот, ржанье, стон, и смерть и мрак со всех сторон, потому что на орков, которые нас украли, напала сотня людей на конях, и они с орками начали убивать друг друга, и нас с Пином едва не задавило упавшей лошадью, а потом Мерри подполз к трупу урука и перерезал свои путы его мечом, и освободил нас с Пиппином, тогда я взяла Твайлайт себе на спину, и мы побежали подальше от смертоубийства, и бежали, и бежали, и прибежали сюда. Это ужасно!!! – завопила Пинки Пай под конец и вдруг уставилась на пегасок: – Ой, Рейнбоу, ты жива! И Флаттершай!

– Экая ты торопыга, – попенял Древень Пинки Пай. – Давайте-ка мы сначала доставим вашу подругу ко мне домой да попробуем выходить. А там, глядишь, и Гэндальф снова объявится, уж он-то точно поможет.

– Оно говорит, Мерри, – прошептал сидевший на мхе рядом с приятелем Пин, – дерево говорит!

– Я не дерево, я – энт! И вы мне расскажете, кто такие да из каких земель, – сказал Древень, – в свое время.

Взвалив себе на плечи Твайлайт и перепугавшихся, но слишком измотанных, чтобы сопротивляться, хоббитов, он целеустремленно зашагал через лес. Пегаски и Пинки Пай следовали за ним, стараясь не отстать, и вполголоса переговаривались: Рейнбоу рассказывала, как им с Гэндальфом удалось победить Балрога.

Маг, будто знал всё заранее, уже поджидал их у жилища Древня.

Твайлайт положили на замшелый каменный стол и смочили ей губы водой из кувшина энта. Гэндальф приложил ухо к груди пони и долго вслушивался в слабое биение сердца. Потом положил левую руку Твайлайт на лоб, а правой сжал висевший у нее на шее закопченный серебряный кулон и зашептал:

– Хлара орэлйа, Твайлайт Спаркл, наи тануварйэл и тиэ калэнна… Она очнется, просто очень устала.

Полночи прошло в тихих разговорах: Древень расспрашивал Мерри и Пиппина о народе хоббитов и подбирал подходящее описание, чтобы занести их в Изначальный Перечень Сущих, пегаски утешали шокированную побоищем Пинки Пай, Гэндальф нашептывал что-то Твайлайт на ухо. Потом хоббиты и пони заснули, улегшись рядком на земле.

---

Твайлайт Спаркл очнулась, как ей показалось, от жгучей боли в шее. Разлепив веки, аликорн увидела над собой хаотическое нагромождение ветвей и листьев с запутавшимися в нем, как рыбы в сети, солнечными зайчиками, похожими на золотые биты. Лишь одному тонкому лучику удалось пробиться сквозь кроны Фангона – и он падал точно на ее серебряный кулон, нагрев металл так, что тот начал жечь шкурку.

Твайлайт перевернулась на живот и сжала виски копытами. Последнее, что она помнила: она наставила на урук-хая рог – и орк упал замертво.

– Я убийца, – прошептала она.

– Нет, – раздался знакомый голос, – на твоих копытах нет крови, ибо схватившие вас орки пали не от твоего гнева.

Аликорн приподнялась и повернула голову к источнику звука: перед ней стоял Гэндальф в своем неизменном сером плаще! Твайлайт быстро сопоставила факты: ее последние воспоминания – боль, ярость и убийства, и теперь, очнувшись в каком-то чудном лесу, она встречает волшебника, который уже много недель, как погиб.

– Я умерла?! – воскликнула Твайлайт. – А Пинки, где она? Она жива?

Маг улыбнулся и отступил в сторону: из-за его спины показались Пинки, Флаттершай и Рейнбоу Дэш! Поскольку аликорн сидела на каменном постаменте, друзья смотрели на нее снизу вверх, и глаза их светились радостью.

– Неужели мы все…, – голос Твайлайт дрогнул.

– Мы все живы, глупенькая, – сказала Пинки Пай. – Только Боромир погиб по-настоящему.

Убедившись, что аликорн здорова, Гэндальф ушел, а пони принялись рассказывать Твайлайт, где они находятся, и какие тропы привели их сюда. Твайлайт молчала, не выпуская из объятий «воскресшую» Рейнбоу Дэш и обретенную после столь долгой разлуки Флаттершай.

– Я так рада, что вы живы, девочки, – сказала она, наконец. – Но я… боюсь, что вы больше не станете дружить со мной – с убийцей.

– Чем ты слушала? – возмутилась Рейнбоу Дэш. – Тебе же сказали: орков перебили роханцы! Зачем продолжаешь на себя наговаривать?

– Это неважно, – покачала головой Твайлайт. – Главное, что я была готова, понимаете? Я хотела убить. И я бы сделала это, если бы силы не иссякли, и я, возможно, убила бы и роханцев, которые там появились.

– Не стоит так переживать, Твайлайт, – не очень уверенно сказала Флаттершай. – У меня тоже были проблемы с управлением гневом, и я обидела многих хороших пони, а некоторых даже поколотила, но потом я разобралась и научилась контролировать…

– Обидела? – с истерическими нотками в голосе аликорн схватила подругу за грудки. – Поколотила? Я чуть не убила несколько десятков живых, говорящих, думающих существ! А ты говоришь об обидах!

– Но ведь сейчас ты больше не хочешь никого убивать? – спросила Флаттершай.

– Да, но это не значит, что желание не придет снова. Я понимаю, что орки – наши враги, и я не осуждаю средиземцев за то, что они их убивают – они ведь лишь защищаются. Но когда я говорю себе, что, собираясь уничтожить орков, я лишь хотела защитить себя и друзей, я чувствую, что просто оправдываюсь. Я кое-что видела в Зеркале Галадриэли: черный аликорн-тиран захватил Эквестрию. Раньше я думала, что это королева чейнджлингов или Найтмер Мун, но теперь боюсь, что это… могу быть я.

Помалкивавшая Пинки Пай вдруг расхохоталась – почти, как в прежние времена:

– Хи-хи-хи! Ну, насмешила, Твайлайт! Ты – тиран? Ха-ха-ха, отличная шутка!

Хотя в последние дни Пинки стала веселиться куда меньше, смех ее оставался таким же заразительным, как раньше, и каменное жилище Древня огласил звонкий хохот четверых пони.

---

Запах гари Хранители почувствовали еще издали, до того, как увидели стелющийся по земле черный дым. Средиземцы спрыгнули с коней, отданных им Эомером, предводителем роханского отряда, и выбежали на вытоптанную опушку мрачного темно-зеленого леса. На опушке возвышался курган из обугленных тел урук-хаев и орков помельче – всё, как и описывал Эомер: всадники Рохана сложили трупы в кучу и подожгли.

– Он сказал, что никто не видел здесь ни хоббитов, ни пони, – утешил Арагорн Эпплджек и Рарити, которые при виде тлеющих трупов едва не лишились чувств. – Я изучу следы: возможно, им удалось сбежать.

Странник принялся, на взгляд непосвященного, беспорядочно бегать по поляне, склонятся низко-низко к истоптанной, пропитанной кровью земле и чуть ли не лизать ее. Довольно быстро его внимание привлекло черное пятно у самого леса:

– Кострище? – спросил Гимли.

– Если и так, то самое жаркое кострище, что я видел, – нахмурился Арагорн. – Глядите, почва оплавилась и окаменела, а ближайшие деревья рассыпались в угли. Должно быть, какое-то приспособление Сарумана.

– Переносной кузнечный горн, чтобы быстро латать доспехи? – предположил Гимли.

– Смотрите! – указал Леголас вглубь леса. – На той ветке клочок лориэнского плаща!

– Они пошли в Фангорн? – в ужасе воскликнул гном. – Как бы там их не настигла худшая судьба, чем здесь!

– Просто не поднимай слишком высоко свой топор, Гимли, – сказал Леголас, – и Фангорн тебя не тронет.

Хранители углубились в лес: деревья угрожающе поскрипывали, воздух в чаще был спертый, дышалось трудно, но путников поддерживала надежда: то и дело Арагорн находил след широкой хоббитской ступни или копыта пони, капельку крови или клочок одежды на хлесткой ветке.

– Стойте! – вдруг замер Леголас. – Я слышу шаги вдалеке, вижу: кто-то пробирается к нам меж деревьями… старик в плаще и шляпе.

– Эомер говорил, в таком облике рыщет Саруман, – проговорил Арагорн. – Будьте настороже: увидев Белого Мага, не давайте ему говорить, ибо его голос зачаровывает неискушенных.

Вскоре и Арагорн заметил старика, а за ним и все остальные: тот брел между деревьев, кутаясь в серый плащ и опираясь о сучковатый посох, лицо его скрывала широкополая шляпа, из-под которой виднелись лишь острый кончик носа и белая борода. Леголас вскинул лук и натянул тетиву.

– Подождите, – шепнула Рарити. – Что, если это просто безобидный крестьянин? Может быть, он заблудился, и ему нужна помощь.

Старик тем временем вдруг исчез – и тут же возник прямо перед Хранителями, на вершине небольшого холма.

– Доброе утро, – сказал он. – Надо бы нам потолковать, друзья.

– Кто ты таков, что называешь нас друзьями? – спросил Арагорн.

– А разве вы еще не догадались? – усмехнулся старик.

– Была одна мысль, – вызывающе крикнула Эпплджек. – Хватит потешаться над нами, Саруман Белый!

– Я ныне Белый, это верно, – склонил голову волшебник, – но не Саруман.

Он скинул с головы шляпу, сбросил серый плащ – и Хранители ахнули, увидев перед собой Гэндальфа в сияющем белизной одеянии. Леголас и Арагорн опустились на колени, а Гимли и пони низко поклонились.

– Какое счастье, что ты жив! – воскликнул Арагорн, поднимая голову и оглядывая волшебника. – Пока тебя не было с нами, случилось многое…

– Мне всё это ведомо, – прервал его Гэндальф, – ибо я был в Лотлориэне, а позже узнал о том, что приключилось у Рауроса, от очевидцев – да, Мериадок Брендибэк, Пиппин Тук, Твайлайт Спаркл и Пинки Пай находятся в этом лесу, и я видел их не более часа назад.

Хранители просияли и облегченно вздохнули.

– Гэндальф, – сказала Эпплджек, – если ты жив, то как же Рейнбоу…

– И она тоже здесь, – улыбнулся маг, – и Флаттершай с нею. Вам осталось пройти совсем немного, чтобы собраться, наконец, вместе, маленькие пони. Следуйте за мной.

Маг уверенно повел их через лес: он и средиземцы шли впереди, обсуждая короля Теодена и способы спасения Рохана от Сарумана, Эпплджек и Рарити не отставали от них, но особо не вслушивались – все их мысли занимала скорая встреча с подругами.

Они вышли к подножию рассеченной надвое поросшей деревьями горы: в гранитной расселине сидели вокруг каменного стола четверо пони и весело о чем-то болтали. Ни хоббитов, ни описанного Гэндальфом Древня видно не было.

– Ах, вы! – воскликнула Эпплджек. – Мы с ног сбились, вас искавши, все глаза выплакали, оплакивая, а вы сидите тут… и веселитесь? Я хочу к вам!

Пони прыгнула в объятия подруг, и Рарити последовала ее примеру. Когда восторги по поводу долгожданного воссоединения поутихли, и все Хранители и Хранительницы наговорились и напились вкуснейшей фангорнской водицы, Твайлайт спросила у Гэндальфа:

– Что же нам теперь делать? Догонять Фродо?

– Нет, – вздохнул маг, – как бы мне того ни хотелось, судьба Хранителя Кольца больше не в наших руках. Однако, быть может, и к лучшему, что я здесь, а не с ним, ибо Рохан нуждается в помощи. Дорога зовет меня в Эдорас, чтобы пробудить разум короля Теодена от Сарумановых наваждений, а вы, пони, можете пока остаться здесь, отдохнуть от невзгод и набраться сил.

– Я уже набралась! – взвилась ввысь Рейнбоу Дэш. – И – я говорила это в Ривенделле и повторю здесь – я не буду отсиживаться за чужими спинами. Мы же Содружество, помните? Куда вы – туда и я.

– А я обещала леди Эовин, что мы с ней вновь встретимся, – сказала Твайлайт Спаркл. – Я тоже пойду.

– Тогда уж и мы, – решила Эпплджек, неохотно отставляя кружку с живительной водой. – Я хоть и не прочь отдохнуть, но не для того мы столько пробыли в разлуке, шобы, едва собравшись вместе, тут же разбрестись.

Все пони согласно закивали и посмотрели на Гэндальфа.

– Что ж, – прищурился он, – будь посему. Но хоббиты останутся с Древнем: бывает, и маленькие камушки вызывают лавину, и я надеюсь, что Мерри и Пиппину удастся показать Древню, что энтам нельзя оставаться в стороне от этой войны. Идем же.

– Мы даже не подождем, когда они вернутся с прогулки по лесу, чтобы попрощаться? – расстроилась Пинки Пай.

– Они не обидятся, – ответил волшебник. – Вперед, друзья.

Глава XVIII. Искра надежды

Всю ночь леди Эовин не смыкала глаз, оплакивая свою несчастную судьбу и несчастную судьбу своей страны: она лишилась двух самых близких людей, а Рохан – двух великих воинов и полководцев. Кузен Эовин, сын короля Теодена Теодред, погиб при попытке отбить у урук-хаев Изенские Броды, а ее брат Эомер – изгнан по велению Гримы Гнилоуста, который после смерти единственного наследника короля уже даже не пытался делать вид, что служит Рохану: по Золотому Чертогу расхаживали дунладнцы, а один отданный Гримой от имени Теодена приказ был безумнее другого.

Эовин осталась одна, и последние искры надежды, вселённой в нее встречей с волшебной пони Твайлайт Спаркл, покинули ее.

Незадолго до рассвета в дверь ее покоев постучали.

– Леди Эовин, – послышался вкрадчивый голос Гнилоуста, – открой мне – я пришел поддержать тебя в твоем горе.

Эовин не ответила, притворяясь спящей, но Грима не уходил: из-за деревянной двери доносилось его тяжелое дыхание:

– Я знаю, что ты не спишь, моя госпожа, знаю, каково это, когда любимые люди уходят от тебя. Прошу, не отталкивай меня, и я сделаю твою жизнь счастливой, не брошу тебя, как предатель Эомер.

– Убирайся, змей, – в сердцах крикнула Эовин, – лишь этим ты осчастливишь меня!

Дверь сотряс сильный удар, от которого громыхнули железные петли, а за ним последовало затихающее шарканье шагов.

Сквозь неплотно затворенные ставни в комнату начал пробиваться серый свет раннего утра – еще не солнечный. «К чему мне вставать? – подумала Эовин, накрывая глаза одеялом. – К чему начинать новый день, если я знаю, что он принесет одни беды?» И сама себе ответила: «Потому что я – воительница Рохана, племянница короля, и даже если моей родине и мне уготована смерть, я должна встретить ее с гордо поднятой головой! Пусть у меня нет надежды, но и отчаянию я не поддамся».

Совершив утренний туалет, Эовин направилась проведать короля. Она вошла в увешанный гобеленами многоколонный главный чертог дворца – Теоден уже сидел на своем месте – золоченом троне на трехступенчатом помосте. Впрочем, скорее всего, он провел здесь всю ночь – в той же полудреме, в которой пребывал последние месяцы. Некогда могучий, хоть и немолодой воин теперь выглядел скрюченным старцем: его густые седины струились пышной волной из-под тонкого золотого обруча с крупным бриллиантом, белоснежная борода устилала колени, глаза были скрыты тяжелыми набрякшими веками. За колоннами стаяли дунландские стражники: они окинули Эовин хмурыми взглядами, но ничего не сказали и даже не шевельнулись.

Они беспокойно огляделась: не прячется ли у тенях у трона Гнилоуст, – и, убедившись, что того нет, приблизилась к дяде.

– С добрым утром, государь, – сказала она, погладив заскорузлые руки Теодена, безвольно покоящиеся у него на коленях.

Веки короля дрогнули, и в полумраке чертога блеснули его темные глаза, но он не проронил ни слова, лишь пошевелил пересохшими губами.

– Государь, твой сын пал в битве. Ты не пойдешь его оплакать?

Эовин уже не первый раз повторяла это Теодену, но тот, казалось, был глух ко всем словам, кроме нашептываний Гнилоуста.

– Дядя, пожалуйста, ответь. Ты не узнаешь меня?

Король молчал.

Глаза Эовин защипало, но они остались сухими.

«Я знаю, что делать, – подумала она. – Я возьму Хэругрим и проткну им черное сердце Гримы Гнилоуста, а потом – будь, что будет!»

Она быстрым шагом вышла из чертога и вернулась в свои покои, где в сундуке с одеждой прятала от Гримы меч владык Рохана. Зная слабость Гнилоуста к ней, Белая Дева могла бы легко заманить его одного в свою комнату, но сама мысль хоть на миг притвориться благосклонной к нему, была ей противна. «Я сражу его при всех, – решила Эовин, – и пусть дунландцы убьют меня, если смогут. Заодно узнаю, остались ли еще в Эдорасе и Медусельде верные люди, что встанут со мной плечом к плечу…»

Она провела ладонью по крышке сундука, но не открыла: «Вначале взгляну на восходящее солнце – быть может, в последний раз». Распахнула ставни и глубоко вдохнула ворвавшийся в комнату холодный воздух. Его хрустальность прорезали падавшие на землю первые алые лучи солнца, небо стало бледно-фиолетовым и с каждым мигом светлело всё больше. Из окна был виден почти весь Эдорас, и внимание Эовин привлекла суета у городских ворот: там стражники во главе с Хамой преградили путь четверым странным путникам.

Они кутались в скромные серые плащи и были бы ни дать, ни взять нищие бродяги, если бы не восседали на великолепных роханских конях. Приглядевшись, Эовин узнала Хазуфела и Арода, принадлежавших воинам из отряда Эомера, и – могучего белоснежного Серогрива!

– Гэндальф? – изумленно прошептала Эовин, до которой доходили слухи, что маг погиб. – Или его губитель, укравший коня? Но Серогрив не позволил бы оседлать себя лиходею.

Путники тем временем спешились и препоручили скакунов двум стражникам, которые повели их к конюшням. А из-за городской стены показались шестеро пони, накрытых длинными серыми попонами – или, скорее, плащами, потому что на них были капюшоны. Пятеро из пони последовали за Хазуфелом и Ародом, а одна – за людьми, которых Хама впустил в город.

Они шли по брусчатой улице прямиком к королевскому дворцу, и с каждой минутой Эовин могла рассмотреть их всё яснее. Один пришелец был низкорослым, с длинной бородой, двое других – высокими и статными, четвертый, опиравшийся на посох – седовласым стариком.

– Гэндальф! – воскликнула Эовин, но ветер заглушил ее радостный голос. – Это и впрямь Гэндальф!

Намерение убить Гриму было забыто, но настоящее ликование охватило Белую Деву, когда она заметила, что из-под серой попоны пони виднеются фиолетовые копытца. «Всё, как и обещала Твайлайт Спаркл, – подумала она. – Я вновь увидела ее, и не одну, а с подругами, которых она сумела отыскать по всему Средиземью! И с ними Гэндальф и три воителя! Неужели грядут, наконец, перемены к лучшему?»

Эовин устремилась обратно в королевский чертог, не сомневаясь, что гости непременно предстанут перед Теоденом.

Громоздкие створы врат разошлись, и в затхлое тепло и полутень зала ворвались морозный, уже по-весеннему свежий ветер и свет утреннего солнца. Гости ступили на мозаичный пол. Эовин переводила взгляд с волшебника на пони – та глянула на нее из-под капюшона и подмигнула.

– Здравствуй, Теоден, сын Тенгела! – провозгласил Гэндальф на ходу, приближаясь к трону. – Видишь, я снова явился к тебе, ибо надвигается буря, и в этот грозный час все друзья должны соединить оружие, дабы не истребили нас порознь.

Грима, примостившийся на ступенях помоста у трона, приподнялся и шепнул королю на ухо:

– Повелитель, Гэндальф Серый явился, Гэндальф Горевестник.

– Что тебе надобно? – проскрежетал Теоден, с трудом поднимаясь на ноги, оперевшись на короткий черный жезл со светлым костяным набалдашником. – И зачем ты привел сюда этих попрошаек в серых лохмотьях?

– Неучтиво стали встречать странников во дворце твоем, государь, – ответил Гэндальф. – Разве привратник не поведал тебе имен моих спутников? Таких почетных гостей в этом чертоге еще не бывало, и у дверей твоих они сложили оружие, достойное величайших воинов. А серое облачение подарили им эльфы Лотлориэна, и оно уберегло их от многих опасностей на трудном пути в твою столицу.

– Шпионы эльфов, – подсказал Теодену Грима. – Издавна ведьма Золотого Леса плетет коварные тенета против славных людей Рохана.

Гном шагнул вперед, ощупывая пояс, где, видимо, прежде висело оружие, но Гэндальф положил руку ему на плечо.

Маг вскинул руки с посохом, и серый плащ упал с его плеч – мрачные своды чертога озарил белый свет, исходящий от его мантии. Теоден скривился, будто от боли, и Эовин кинулась было ему на помощь, но ее удержал один из спутников Гэндальфа – темноволосый сероглазый странник.

– Пусти! – вскрикнула Эовин.

– Все хорошо, – шепнула ей Твайлайт Спаркл, – Гэндальф исцелит твоего дядю.

Эовин перестала вырываться и даже почему-то немного пожалела, что странник сам разжал руки и выпустил ее.

Гэндальф тем временем подошел вплотную к королю, и Грима уполз за трон, громко шипя:

– Почему вы не отняли у него посох? Схватить их! Схватить!

Дунландцы двинулись к пришельцам, но их вдруг окутало сиреневое сияние, не позволяющее двигаться.

– Теоден, сын Тенгела, – провозгласил Гэндальф, – внемли мне! Еще не властен мрак в Средиземье, и часто с вестями о великих бедствиях приходят и вести о великой подмоге. А главная подмога тебе – мужайся, собирайся с силами, а для начала – отбрось клюку, выйди за порог и вдохни полной грудью.

Теоден начал медленно подниматься, и Эовин побежала поддержать его.

– Я узнаю тебя, – слабо проговорил король, – Эовин, сестрина дочь.

С ее помощью Теоден неверными шагами сошел с помоста и поплелся через чертог к распахнутым дверям, провожаемый удивленными взглядами придворных. Гнилоуст остался прятаться за троном.

У дверей Гэндальф обратился к Эовин:

– Рука государя быстрее нальется былой силой, если возьмется за свой меч. Не ты ли хранишь его, дева? Ступай же за ним и оставь Теодена на мое попечение.

Эовин с готовностью кивнула и поспешила в свои покои: «Видно, Хэругриму было предначертано покинуть сундук сегодня».

---

Следуя за остальными к конюшням, Эпплджек украдкой поглядывала по сторонам из-под капюшона. «Сначала Арагорн велел нам прятаться от роханцев, а теперь спокойно оставляет с ними, – терзали ее сомнения. – Они сказали, что накормят нас, но не наденут ли заодно сбрую с удилами?» Пони хотела поделиться опасениями с подругами, но помалкивала – помнила предупреждение Гэндальфа: «Лошадей роханцы любят, но колдовства в большинстве своем боятся, поэтому лучше вам до поры не раскрывать, кто вы есть, и вести себя, как местные пони».

Роханцы разнуздали Хазуфела и Арода (Гэндальф ездил на Серогриве без упряжи) и завели коней и пони в стойла, где их уже ждало вдоволь овса. Когда они ушли, Рейнбоу Дэш откинула капюшон и сказала:

– Надеюсь, у ребят все получится.

– Да, – прошептала Флаттершай. – Атмосфера тут гнетущая.

– А что, уже можно говорить? – оживилась Пинки Пай.

– Лучше не надо, – пробормотала Эпплджек, – мало ли шо.

Пони вновь согласно замолчали: уставились в землю и изредка обменивались взглядами.

– Смотреть, как сохнет краска, веселее, – заметила Пинки Пай. – Ой, простите!

С улицы послышались людские голоса:

– Я только что из дворца, друзья! Чародей что-то сделал с королем, и тот прогоняет Гнилоуста!

– Так это же хорошо, разве нет? Наконец-то избавимся от этой змеи подколодной.

– Но не миновать нам последней встречи: его ведут сюда, чтобы он взял коня да ускакал побыстрее.

Вскоре в конюшню в сопровождении двух воинов в зеленых плащах вошел бледный сутулый человечек с сальными волосами, и его взгляд сразу же упал на Ренйбоу Дэш: та в последний момент накинула капюшон, и из-под него выбивалась радужная прядь.

– Выбирай, – указал один из воинов в дальнюю часть конюшни, где стояли рослые лошади, – да только еще не всякий конь примет такого седока.

– О горе мне! – возопил Грима. – Я всего лишь верно служил Рохану и его королю, а он продался чародеям! Ведомо ли вам, что у вас в стойле – говорящие колдовские пони?

Он обвинительно указал на эквестриек, но стражники только рассмеялись:

– Гнилоуст еще надеется выкрутиться! А если ты вдруг и говоришь правду, это – пони Гэндальфа Белого, избавившего нашего короля Теодена от твоих козней, поэтому даже им почет больший, чем тебе.

Грима сплюнул и пошел к самым дальним стойлам. Там он выбрал черного коня, вскочил на него довольно резво и тут же пришпорил. Он промчался вдоль стойл и, проезжая мимо пони, ловко нагнулся и подхватил Рейнбоу Дэш – бросил ее на живот поперек конской спины и унесся прочь прежде, чем его успели остановить.

– Проклятый конокрад! – воскликнул один стражник.

– И все же когда-то он был всадником Рохана, и не самым плохим, – вздохнул другой, – и сноровка не покинула его, хоть по виду не скажешь.

– Шо мы стоим? – подпрыгнула Эпплджек, раньше подруг пришедшая в себя после увиденного, и помчалась было в погоню, но роханцы удержали ее и других пони.

– Стойте! Не велено выпускать вас, пока не явится Гэндальф.

– Он украл нашу подругу! – яростно завопила Пинки Пай.

– Нет, – сказала вдруг Рарити, – «украл» – неподходящее слово. Неужели вы думаете, что лучшая летунья Эквестрии не смогла бы вырваться из его бледных лап? Она хотела поехать с ним.

– Но почему? – вытаращилась Флаттершай. – Он не выглядит милым.

– Простите, сэры, – обратилась Эпплджек к стражникам, – я правильно поняла, шо этот тип – Грима Гнилоуст, советник вашего короля.

– Так и есть, – подтвердили роханцы, дивясь разговаривающим пони.

– Твайлайт рассказывала про него, помните? Она говорила, шо Грима – слуга Сарумана, и теперь, когда его выперли из Рохана, куда ему идти, как не к хозяину?

– И Рейнбоу Дэш все время спрашивала Гэндальфа, когда они отправятся к Саруману, – склонила голову Флаттершай.

– И она была уверена, что может исправить Сарумана с помощью дружбы, – добавила Пинки Пай.

– Она по доброй воле отправилась в Изенгард! – в ужасе воскликнули все пони хором.

---

Хранители, Хранительницы и Теоден со свитой собрались в королевском чертоге. После преображения государя своды его будто стали светлее, но тяжесть не покинула сердец людей – они лишь осознали ее заново, ясным разумом. В сердца же пони тяжесть вернулась: после мимолетной радости воссоединения, они вновь потеряли подругу.

– Итак, – мрачно сказала Твайлайт Спаркл, – все вернулось к тому, с чего началось: Рейнбоу Дэш в плену у Сарумана, и мы должны спасти ее. Леди Эовин, государь Теоден, поможете ли вы нам?

– Мы, как и вы, враги Сарумана, – ответил король, – и сделаем все, чтобы избавить от него Рохан, но штурмовать Изенгард мы не можем – силы не те. Крепость Сарумана окружена неприступными скалами и кишит полчищами орков, а сама башня Ортханк вырублена из цельной скалы в незапамятные времена Людьми Запада, и ее не разрушить никаким орудием. Теперь, когда я больше не во власти Сарумана, он двинет свои войска в решающий бой – и мы его примем, но не здесь, ибо Эдорас уязвим. Мы отправимся в Хорнбург, нашу древнюю крепость у Хельмовой Пади, мало чем уступающую в неприступности Изенгарду – пусть орки поломают свои зубы, пытаясь разгрызть ее каменные стены!

– Тогда мы спасем Рейнбоу сами, – заявила Эпплджек. – Твайлайт и Флаттершай перелетят через скалы и вытащат Рейнбоу из башни, а мы с Пинки и Рарити отвлечем орков.

– Ты не знаешь, о чем говоришь, маленькая пони, – вздохнул Гэндальф. – У Сарумана в услужении не один и не два отряда вроде тех, что напали на вас в Рауроса, – у него тысячи, десятки тысяч урук-хаев. Укройтесь вместе с роханцами в Хельмовой Пади и надейтесь на победу: когда войска Сарумана будут разбиты, можно будет попытаться проникнуть в Изенгард.

– Но у Рейнбоу нет времени, чтобы ждать! – воскликнула Пинки Пай. – Злобный волшебник наденет ошейник на бедную Дэши, и, как озверевший, начнет ее…

– Пинки! – одернула розовую пони Рарити. – Как тебе вообще приходят в голову такие идеи?

– К тому же, – пробормотала Твайлайт, почесывая копытом подбородок, – есть еще надежда на энтов, да, Гэндальф?

– Надежда всегда есть, – подтвердил маг, – но одной надеждой цели не достичь и войну не выиграть. Государь, я отправлюсь на поиски Эомера и его отряда, ты же делай, как задумал: твой народ верит в тебя.

– Решено, – кивнул Теоден. – Хама, разошли по городу глашатых: уходим завтра на рассвете, пусть оставят здесь всё, кроме оружия, ибо двигаться придется быстро.

Хама поспешил отдавать глашатаям распоряжения, а король в сопровождении Гэндальфа удалился на могилу Теодреда, чтобы оплакать, наконец, своего сына.

Глава XIX. "Слишком поздно, Саруман"

Зеленеющая равнина неслась перед глазами Рейнбоу Дэш, конский позвоночник больно давил на живот. Пегаска попыталась устроиться поудобнее, но Грима щелкнул ее по уху:

– Сиди тихо.

– Я, между прочим, сама решила с тобой ехать! – возмутилась Рейнбоу.

Грима процедил что-то сквозь зубы и еще сильнее пришпорил коня. «Думает, что, если привезет меня, хозяин не будет так злиться за то, что его выгнали из Эдораса, – размышляла пегаска. – Да, Саруман не такой славный парень, как я сначала решила, и как он сам говорил, но что-то хорошее в нем есть – это дружба со мной, я верю, что она настоящая».

К ночи всадник и пони проехали через ворота Изенрагда. Здесь все изменилось с тех пор, как Рейнбоу Дэш улетела: деревьев совсем не осталось, серая почва изрыта ямами, из которых поднимался подсвеченный красными и рыжими бликами пламени дым, повсюду возвышались строительные леса, по которым ходили орки, из-под земли доносились рык и неразборчивые грубые голоса. Ортханк нависал над округой, как занесенный меч.

Вход в черную башню караулили крупные урук-хаи в железных панцирях.

– Грима Гнилоуст к повелителю, – сообщил им Грима, спешившись. – С дорогим даром.

Урук-хаи молча открыли двери.

Саруман сидел, сгорбившись, в каменном кресле, перед ним на постаменте стоял черный глянцевитый шар, внутри которого мерцал багровый огонек. Радужный Маг поднял взгляд на звук открывшейся двери, и его глаза полыхнули, как тлеющие угли на ветру.

– Повелитель! – пал ниц Грима. – Я…

– Неужели ты думаешь, что мне не ведомо все, что происходит в моих владениях? – прервал волшебник. – Можешь не трястись от страха: я не собираюсь тебя наказывать, ибо не в твоих силах было справиться с колдовством Гэндальфа. Ступай, позже поговорим.

Грима послушно удалился, и Саруман обратил испытующий взгляд на пони.

– Привет, – неуверенно сказала она. – Ты извини, короче, что я тогда так улетела без предупреждения, просто встретила подругу, и всё заверте…

– Подругу? – сдвинул кустистые брови Саруман. – Подругу, которая втянула тебя в опаснейший поход? Подругу, которая не бросилась тебе на помощь, когда ты, рискуя жизнью, пыталась спасти неблагодарного Гэндальфа в Мории? Подругу, которая сварила зелье, из-за которого ты оказалась здесь изначально? Я рад, что ты вернулась, рад, что поняла, наконец, кто твой истинный друг.

Саруман опустился на колено перед Рейнбоу Дэш и обнял ее.

– То есть, ты не злишься на меня? – уточнила пегаска, слабо пытаясь отстраниться.

– Только оттого, что волновался.

– Тогда слушай, – Ренйбоу Дэш вырвалась из рук мага. – Твайлайт вовсе не плохая, а вот ты врал мне о многом. Но и я не сержусь, потому что друзья прощают друг друга. И знаешь, у тебя еще есть время исправить все, что ты наворотил…

– Конечно, конечно, моя маленькая Дэши, – мягко улыбнулся Саруман. – Ты права, время еще есть, поэтому почему бы тебе пока не отдохнуть с дороги? Долгие странствия измотали тебя.

– Да нет, я в норме.

– Ты хочешь спать, – сказал Саруман, заглядывая ей в глаза.

– Ну, разве что чуть-чуть, – призналась пегаска.

– Спи…

– Эй, постой! Что у тебя с голосом?

По телу Рейнбоу Дэш разлилась тягучая слабость, веки налились тяжестью, и она повалилась на руки Радужному Магу.

---

Выехали, как и хотел Теоден, на рассвете. Наезженная дорога вилась то верхом, то низом, разметав сочные травы, истоптанными бродами пересекая быстрые мутные речонки. Вдалеке, на северо-западе высились обрисованные зарей Мглистые Горы.

Роханцы двигались споро, без остановок, стремясь поскорее укрыться за стенами Хорнбурга, и к середине дня даже пони подустали. Наваливалась не по-весеннему тяжкая духота.

Арагорн и Леголас с Гимли скакали в передовом отряде, Эовин шла в конце колонны, ведя своего коня под уздцы рядом с Твайлайт Спаркл и ее подругами. То и дело они начинали разговор об Эквестрийских приключениях и образе жизни, но каждый раз он сходил на нет – пони слишком волновались за Рейнбоу Дэш, чтобы беззаботно предаваться воспоминаниям.

– Вы прошли с Арагорном долгий путь? – спросила Эовин у Твайлайт.

– Долгий, – вздохнула аликорн.

Она вдруг поняла, что не только тревога за подругу мешает ей вспоминать добрую родину – незаметно ее охватило чувство, что она всегда жила в Средиземье, всегда была в дороге, всегда в опасности, а Эквестрия – не более чем ее сон. Долгий и приятный сон из тех, что западают в память на многие дни, но со временем исчезают, теряя один фрагмент за другим, выцветают, стираются постепенно, как облака пропадают с неба, и в конце от сна не остается ничего, кроме памяти о том, что он был.

– Скажи…, – Эовин замялась, – не знаешь ли ты, занято ли его сердце?

– У него есть особенный человек – Арвен из Ривенделла.

– Эльфийка? Разве они не уплывают на Запад?

– Я немного говорила с ней: она хочет остаться и прожить человеческую жизнь здесь. Но ее отец Элронд против, так что, возможно, он заберет ее с собой, – добавила Твайлайт, не желая совсем отнимать у Эовин надежду.

Аликорн еще не встречала пони, которого была бы готова назвать особенным, но краткое знакомство с Флэшем Сентри из иного мира людей позволяло ей сейчас примерно представить, что творится на душе у Эовин.

Девушка грустно улыбнулась, вскочила на коня и поскакала вперед колонны, сказав, что проведает дядю.

Духота сгущалась. Под вечер небеса застлали лохматые тучи, кроваво-красное солнце утопало в дымной мгле. Роханцы ехали вдоль реки, вытекавшей из Хельмова ущелья. На северном отроге у горловины ущелья возвышалась старинная башня, обнесенная могучей каменной стеной – Хорнбург. Древние строители перегородили ущелье от Хорнбурга до южных утесов, под стеной был широкий водосток, откуда и выбегала река, огибая скалистое подножие крепости и стекая по зеленому пологому склону.

– Почти приехали, – сказала Эовин, вернувшись к пони.

---

Рейнбоу Дэш очнулась в темном помещении. Попыталась поднять голову, чтобы оглядеться, но не смогла: тугой кожаный ремень стягивал ее лоб, прижимая голову к наклонной деревянной столешнице. Такие же ремни удерживали ее передние и задние ноги и крылья. Скосив глаза, пегаска увидела установленный на уровне ее груди черный шар Сарумана.

– Это палантир Ортханка, один из семи зрячих камней, – раздался голос мага, и сам он выступил из тени. – Через него я покажу тебе, как гибнут все те, ради кого ты бросила меня.

– Я тебя не бросала, я же вернулась! Прекрати это!

– Дружбу Сарумана нельзя так легко отвергать.

– Да не отвергала я, просто надо было…

– Ты предпочла их мне! – гневно выкрикнул волшебник.

– Слушай, у пони – и у человека! – может быть много друзей, и иногда приходится быть то с одними, то с другими. Просто позволь им прийти сюда, и мы вместе всё обсудим.

Саруман нагнулся к Рейнбоу Дэш вплотную, упершись своим носом в ее, черные глаза сверлили глаза пегаски.

– Я не человек, – проговорил он, и от него пахнуло ширским табаком. – Люди рассвета не увидят. Поздно ты спохватилась петь мне о дружбе – белая длань превратилась в кулак, и пока ты смотришь, как этот кулак давит моих врагов, я буду отрезать от тебя куски плоти и есть их, ибо, только поглотив тебя, я смогу быть уверен, что ты всегда будешь со мной и больше не покинешь!

Лишь теперь Рейнбоу Дэш поняла, как ошибалась: Саруман был не просто закоренелым злодеем, он был безумен! Слезы выступили у нее на глазах и потекли по лицу и шее. Радужный Маг облизал ее веки и щеки и отошел в сторону, сплевывая голубую шерсть.

– Все мои войска уже выступили, – сказал он, – к ночи грянет битва. У тебя есть время, чтобы осознать всю глубину своей ошибки, а я пока принесу ножи и жаровню.

Саруман скрылся из виду. Рейнбоу Дэш не зарыдала, не закричала – тихо, протяжно заскулила.

---

Хранители и Хранительницы стояли на стене, такой толстой, что по ней могли пройти в ряд четверо. Гимли, прислонившийся к доходящему ему до макушки парапету, довольно сказал:

– Отличные скалы, крепкие ребра у здешнего края! Эх, дайте мне год времени и сотню сородичей – да никакой враг сюда после этого даже не сунется.

– Охотно верю, – отозвался Леголас. – Хоть мне здешний край не по душе, но рядом с таким крепким гномом я чувствую себя в большей безопасности.

– Кстати о безопасности, не пора ли вам, пони, укрыться в пещерах? – сказал Арагорн и указал вдаль, где поднимались ввысь дымные столбы над сожженными деревнями. – Урук-хаи приближаются.

Пони понуро склонили головы: не по нутру им было прятаться, когда друзья сражаются, но они понимали, что в настоящем смертоубийственном бою толку от них будет мало.

Под горами в Хельмовом Ущелье раскинулись пещеры, названные на языке эльфов Агларонд – «сверкающий чертог». Роханцы использовали их как кладовые и убежище на случай войны.

Спустившись со стены и миновав ряды мрачных воинов, пони в сопровождении Гимли вошли под своды Агларонда, где уже собрались старики, женщины и дети. Пока люди с удивлением рассматривали чудных пришельцев, сами они в восхищении оглядывали подгорный чертог.

– И это – «пещеры»? – воскликнул Гимли. – Ну что за народ эти люди? У них под носом диво дивное, а они говорят: «пещеры, кладовки для припасов»! Прислушайтесь, пони, и услышите бесконечную мелодию переливчатых капелей над подземными озерами, чье дно усыпано прекраснейшими самоцветами.

– И при свете факелов гладкие стены сеют сверканье хрусталей, – подхватила Рарити, – и озаряются таинственным сиянием мраморные кружева и завитки!

– Ты понимаешь меня, Леди Самоцветов, – кивнул Гимли.

Провожаемые взглядами людей, они шли в поисках свободного места между витых колонн, белоснежных, желто-коричневых, жемчужно-розовых, а над ними блестели сталактиты, похожие на крылья и окаменевшие облака, перевернутые дворцы с тончайшими шпилями башен и праздничные гирлянды.

– Вон тот камень похож на Биг Макинтоша, правда, Эпплджек? – спросила Пинки Пай.

– Агась, – подтвердила пони, глянув вверх.

– Жаль, что я узрел такое великолепие в столь грозный час, а не в мирное время, – вздохнул Гимли. – Я привел бы сюда своих сородичей, но никто не стал бы добывать здесь драгоценности или металл, будь то даже алмазы и золото! Этот каменный цветник стал бы у нас изумительным, блистающим заповедником. Увы мне, что я попал сюда слишком поздно! А впрочем, еще посмотрим, кто кого одолеет. Мне пора возвращаться к воинам, пони: не хочу, чтобы Леголас вступил в битву раньше меня.

Рарити встала на задние ноги и крепко обняла гнома, чмокнула в щеку и шепнула:

– На удачу. И остальным передай.

Гимли громко рассмеялся и, поклонившись, направился к выходу.

– Простите, – послышался рядом детский голосок, и все пони обернулись: перед ними стояла девочка лет десяти, маленькая, худенькая, с заляпанным грязью лицом, зато с пышными золотистыми волосами. – Вы правда волшебные? Все говорят, что вы волшебные.

– Ну, может быть, чуть-чуть, – призналась Твайлайт.

– Ух, ты! – загорелись глаза девочки. – А можно вас потрогать?

– Конечно, сахарок, – ответила за всех Эпплджек, – валяй. Хоть такая польза от нас будет – развлекать детей.

Пони согласно закивали, а маленькая дочь Рохана замерла в нерешительности, не зная, с какой начать. Наконец, приблизилась к Флаттершай и осторожно запустила пальцы в ее бледно-розовую гриву.

– Мягонькие, – сказала девочка, всё активнее щупая волосы пегаски.

Та, прядая ушами от легкой щекотки, понюхала голову девочки и улыбнулась:

– Твои тоже.

– Лэорин, вот ты где! – подбежала к ним взрослая женщина. – Не приставай к ним. Простите мою дочь, госпожи.

– Все в порядке, – ответила Флаттершай. – Она очень милая.

Вскоре вокруг пони собралась толпа детей: они засыпали их вопросами, гладили, расчесывали гривы, а некоторые даже осмелились попросить покатать их, – и Эпплджек катала. С другими Пинки Пай водила хороводы, Рарити и Твайлайт показывали простенькие фокусы с телекинезом, Флаттершай пела малышам колыбельные.

Но эти мгновения радости длились недолго – вскоре с поверхности донеслись и раскатились эхом под сверкающими сводами Агларонда звуки начавшейся битвы.

---

В подземелье, где томилась связанная Рейнбоу Дэш, царил полумрак: на грубо отесанных каменных стенах и низком потолке плясали – или дрались – тени и рыжие блики пламени чадящих факелов.

– Смотри, – Саруман нагнул стол с пегаской так, что ее взгляд уперся в палантир, – сейчас начнется.

– Нет! – зажмурилась Рейнбоу Дэш.

– Веки отрежу, – пригрозил маг, и пегаска открыла глаза.

Вначале она не увидела ничего, кроме темного камня перед собой, потом внутри шара ей померещились черные клубы дыма, они посерели, расступились – и за ними открылся вид на крепость в горном ущелье. Вспышка молнии на миг выбелила темный пейзаж, и окрестность перечеркнули струи хлынувшего ливня.

Новая молния озарила склоны: у стен крепости кишело черное воинство: приземистые орки и рядом рослые урук-хаи с воронеными щитами. Орки орали, размахивали копьями и мечами, вызывая роханцев на бой, но крепость оставалась безмолвной.

Лишь когда загремели медные трубы, и войско Сарумана ринулось на приступ, крепость, словно пробудившись, извергла из себя тучи стрел и град камней. Легион орков дрогнул, откатился врассыпную.

– Не очень-то крепок твой кулак, – злорадно процедила Рейнбоу Дэш. – Еще посмотрим, кто круче.

Но черные волны снова хлынули на стены. Громче прежнего взвыли трубы, и вперед с громогласным ревом вырвался плотный клин дунландцев: они прикрывались сверху большими щитами и несли два огромных обитых железом бревна. Позади них столпились орки-лучники, держа бойницы крепости под ураганным обстрелом. Клин дунландцев достиг ворот, и они содрогнулись от ударов тарана. Со стены падали камни, но место каждого поверженного тут же занимали двое, и тараны всё сокрушительней колотили в ворота.

Рейнбоу Дэш щурилась, пытаясь рассмотреть знакомые лица на крепостных стенах, боясь увидеть смерть кого-то из друзей, но «точка обзора» палантира была расположена слишком далеко.

Вдруг картинка затряслась от чудовищного взрыва, и колебания, казалось, пробежали даже по сводам саруманова подземелья: внизу стены полыхнуло пламя, повалил густой дым. Разлетевшиеся во все стороны камни давили и орков, и роханцев. Клубясь и пенясь, из образовавшейся дыры вырвалась в новое русло река, а в зияющий пролом хлынули черные ратники. Оборона крепости была пробита.

«Точка обзора» приблизилась, и Рейнбоу Дэш увидела Гимли, сиганувшего со стены прямо на лес вражеских копий.

– Хватит! – взмолилась пегаска. – Не хочу больше смотреть, лучше начни меня резать.

– Что ж, думаю, ты получила представление о том, что ждет твоих друзей, – оскалился Саруман. – Признаться, и мне это зрелище уже наскучило, ибо в моем разуме суд над роханцами давно свершился, и я могу по минутам расписать ход битвы – точнее, не битвы, а казни. Сейчас меня больше волнуешь ты.

Радужный Маг накрыл палантир темно-лиловым полотном и, бросая косые взгляды на Рейнбоу Дэш, подошел к столу с ножами.

«Селестия, – закрыла глаза пегаска, – дай мне сил, чтобы быть смелой, как Боромир, выносливой, как Арагорн, и невозмутимой, как Леголас!» Она не собиралась умолять Сарумана о пощаде: даже если бы он сжалился, какой ей смысл жить, когда все друзья погибли, и чувствовать себя предательницей, потому что не погибла с ними? Но ее решимость не избавляла ее от страха.

Саруман выбрал самый острый нож и подошел с ним к пегаске, без нажима провел лезвием по передним ногам и ребрам.

– Давай же! – не выдержала Рейнбоу Дэш. – Хватит играться!

Маг поднес нож к ее левому бедру и надавил острием, пегаска дернулась и сжала зубы. Кожа прорвалась, и она почувствовала, как по холодеющей ноге стекает струйка теплой крови.

Маг вытащил нож из раны и замахнулся для нового удара, да так и застыл, не отводя взгляда от стучащей о земляной пол алой капели.

– Не могу, – прошептал он, переводя взгляд на лицо Рейнбоу Дэш.

Глаза волшебника полыхнули – и потухли, стали серыми и мертвыми, как сухой пепел. Радужный Маг выронил нож – тот глухо воткнулся в пол – и упал на колени, его плечи дрогнули от беззвучного плача.

– Я лишь хотел навести порядок, – пробормотал он, – но я забыл значение этого слова. Мой порядок – это порядок кладбища. Живые существа вечно изменчивы, и единственный способ навести мой порядок – это убить их всех: людей, эльфов, гномов, орков, зверей, рыб и птиц, срубить леса, выжечь земли… Я достиг бы порядка только, когда остался бы один посреди пустыни. А ты помогла мне понять, что я не хочу быть один – но и среди других не умею. Прости меня, Рейнбоу Дэш, умоляю, научи не желать власти, не стремиться к всезнанию и абсолютному контролю, научи… дружить. Я сейчас же пошлю гонцов к Хорнбургу, чтобы отозвали войска, только прости меня!

Пегаска потеряла дар речи: такого она от Сарумана не ожидала. Впрочем, что взять с безумца?

– Развяжи меня, – сказала она, наконец, рассудив, что лучше быть свободной от пут и готовой к бою, если маг вдруг передумает.

Саруман разрезал ремни, и Рейнбоу взлетела под потолок в дальний угол пещеры. Раненая нога болела, но терпимо. Пегаска распорядилась:

– Теперь посылай своих гонцов и молись, чтобы не было поздно, чтобы мои друзья были еще живы! Тогда я, может быть, подумаю о твоем прощении.

Радужный Маг вскочил и, спотыкаясь, выбежал за дверь, забыв свой посох. Дверь осталась открытой, и первым побуждением Ренйбоу Дэш было вылететь на свободу, но, подумав, она осознала, что понятия не имеет, где искать друзей. Взгляд пегаски упал на палантир, настроенный Саруманом на битву при Хорнбурге. Она сдернула покрывало – и ликующе улыбнулась: для людей все складывалось намного лучше, чем планировал волшебник…

---

В Агларонде царил страх. Пони с переменным успехом успокаивали плачущих детей, взрослые сидели, погрузившись в угрюмое молчание. Но чем тише становилось в сверкающих пещерах, тем отчетливее делались звуки битвы, доносившиеся с поверхности, и дети вновь начинали плакать, а взрослые – роптать.

– Госпожа Твайлайт Спаркл! – разнесся под каменными сводами крик вбежавшего воина в зеленом плаще. – Король Теоден призывает госпожу Твайлайт Спаркл!

Аликорн устремилась на голос, и остальные пони последовали за ней.

– Что случилось? – спросила она у бойца; тот тяжело дышал, лоб его рассекал свежий кровоточащий шрам, левая рука наскоро перебинтована грязной тряпкой.

– Орки пробрались в водосток и подорвали стену колдовским огнем Ортханка! Они врываются в крепость, а у тебя, говорят, есть сила починить стену.

Твайлайт коротко кивнула и поскакала за воином к выходу из пещер. Подруги хотели было пойти за ней, но она крикнула на ходу:

– Оставайтесь! Я справлюсь.

«Я справлюсь», – повторила она про себя.

Твайлайт и роханец выбежали во двор крепости, и пони оглушили крики раненых и сражающихся. С неба хлестал ливень, повсюду лежали втоптанные в слякоть мертвые люди и орки, валялись крупные каменные осколки раздробленной стены. Аликорн старалась не смотреть по сторонам, сосредоточившись на спине ведущего ее человека.

У пролома рубились с врагами Арагорн, Гимли и Леголас. У их ног уже вырос целый вал трупов, но урук-хаи всё прибывали.

– Твайлайт! – крикнул Арагорн. – Закрой дыру своим волшебным щитом!

Аликорн навела рог на пробитую стену – и между каменными сколами возникло слабо мерцающее в ночи сиреневое поле. Орки, бежавшие в проем с другой стороны, наскочили на него и попадали, ударившись о неожиданную преграду.

– Защищайте пони! – крикнул Арагорн роханцам, и несколько воинов встали вокруг Твайлайт, разя врагов, которые еще остались внутри крепости.

Аликорн зажмурилась, стараясь думать только о поддержании щита, а не о происходящем в нескольких шагах от нее смертоубийстве.

– Справляешься? – окликнул ее Арагорн.

– Да, – ответила она, не открывая глаз.

– Отлично. Леголас, Гимли, за мной! Поможем Хаме держать ворота!

Трое Хранителей побежали к вратам Хорнбурга, в которые продолжали колотить тараном дунландцы. Твайлайт Спаркл осталась под защитой десятка роханских воинов.

– Не страшитесь, – подбадривали они ее и друг друга, – Хорнбург доселе не бывал в руках врага. Никому не взять эту крепость, пока у нее есть защитники.

---

… дунландцы разбили ворота крепости, но ликование их было недолгим: из врат на них налетела сотня всадников во главе с седовласым воином с золотым щитом и огромным копьем, рядом с предводителем роханцев скакал Арагорн. Конный строй врезался в изенгардские полчища и промчался от ворот по склону, топча и сминая врагов.

– Так их! – воскликнула Рейнбоу Дэш, наблюдая за битвой через палантир.

Дождь прекратился, занялся рассвет, и в лучах восходящего солнца пегаска увидела, что вокруг крепости вырос лес, которого там прежде не было: угрюмые безлистные деревья высились ряд за рядом, сплетя ветви и разбросав по густой траве извилистые, цепкие корни.

«Никак, хуорны, о которых рассказывал Древень», – сообразила Рейнбоу Дэш.

Лес одичавших деревьев пугал воинство Сарумана больше, чем отчаянная ярость роханцев, к тому же, они поняли, что всадников куда меньше, чем им показалось вначале, и орки с дунландцами вновь перешли в наступление.

Белая вспышка озарила окрестность: вначале Рейнбоу Дэш подумала, что это опять молнии, но, присмотревшись, различила всадника на отдаленном холме. Он вскинул руку с посохом и направил коня в гущу битвы, а за ним из-за холма хлынула волна конников с обнаженными мечами и подъятыми копьями.

На макушку Рейнбоу Дэш упала крупная капля. Пегаска вскинула голову и увидела, что по потолку расползается темное мокрое пятно. «Это еще что?» – безразлично подумала она и снова уставилась в палантир.

Изенгардцы заметались из стороны в сторону между двух огней – между получившими неожиданное подкрепление роханцами и озлобленными деревьями, – и, в конце концов, обезумили от ужаса. Дунландцы падали ниц, орки, визжа, катились кубарем, бросая мечи и копья. Несметное воинство рассеивалось, как дым на ветру. В поисках спасения ополоумевшие орки кидались во мрак под деревьями и исчезали там без следа.

– Так их, Гэндальф! – болела Рейнбоу Дэш, на миг позабыв, где находится. – Вперед, Белый Всадник!

«Кстати, – вдруг спохватилась она, – почему Саруман так долго не возвращается? Может, он все-таки передумал исправляться, и мне стоит убраться отсюда?»

Тут картинка в палантире вдруг изменилась: озаренную взошедшим солнцем местность прорезала вертикальная черная щель, вокруг которой полыхнули языки пламени, – и всё пространство шара занял глаз с огненной радужкой.

«Пони, – прозвучал в голове у Ренйбоу Дэш зловещий, преисполненный ненависти голос. – Кто позволил тебе смотреть в камень?»

Тело пегаски свело судорогой, она не могла ни пошевелиться, ни отвести глаз от пламенеющего ока, ей казалось, что она падает в черный провал зрачка.

– Саруман, – пискнула она, не в силах не ответить на вопрос.

«Где этот глупец?»

– Не знаю.

«Передай Саруману, что я разочарован тем, что он подпускает к палантиру таких, как ты. Скоро я пришлю за ним…»

Шар накрыла лиловая ткань, и длинные пальцы волшебника впились в плечи Рейнбоу Дэш.

– Ты жива? – вопросил Саруман.

– Д-да, – кивнула пегаска.

– Зачем ты трогала палантир без меня? Он связан со зрячим камнем Барад-Дура, и только мне под силу на время укрыть смотрящего в него от Ока!

– Откуда мне было знать? – огрызнулась Ренйбоу, вырываясь из рук мага и снова взлетая под потолок. – Ты не предупреждал. А я хотела посмотреть, как справляются мои друзья – и, кстати, они победили, твои гонцы не понадобились. Где ты пропадал?

– Изенранд разгромили энты, – Саруман тяжко вздохнул и опустился на пол, уронив голову на грудь, – сломали плотину, затопили мастерские и кузни. Этого я не ждал. Впрочем, что теперь? Запоздало мое раскаяние – я уничтожен и посрамлен, мне остается лишь сдаться на милость победителям, а уж они не замедлят явиться сюда, чтобы позлорадствовать!

– Может быть, они явятся сюда, чтобы предложить тебе прощение, – сказала Рейнбоу Дэш, приближаясь к магу, – и попросить помощи в восстановлении того, что ты разрушил.

– Я готов на всё, – ответил Саруман.

«В конце концов, у меня все-таки получилось его перевоспитать, – подумала пегаска, – хоть я сама не понимаю, как. Жаль, Саруман не Дискорд – не может одним щелчком пальцев сделать всё, как было».

---

– Твайлайт, Твайлайт, очнись! Да приди ж в себя – мы победили!

Аликорн открыла глаза, и увидела Эпплджек в бледно-золотых лучах утреннего солнца – пони трясла ее, пытаясь привести в чувство. Твайлайт облегченно вздохнула и убрала силовое поле из пролома в стене. Ее ноги подломились от усталости, и она рухнула бы в истоптанную грязь, не поддержи ее Эпплджек.

– Гэндальф привел подкрепление роханцев, – сказала та, – и, похоже, Мерри и Пиппину удалось вывести деревья из Фангорна на тропу войны. Короче, мы победили, и сейчас Гэндальф уговаривает Теодена немедленно поехать в Изенгард!

Однако тронуться в путь им удалось только к вечеру. Роханцы помогали раненым, хоронили павших, разоружали пленных дунландцев и приспособляли их к восстановительным работам. Пони также старались быть полезными: разносили еду, пытались утешать тех, кто потерял мужей и отцов, – но все их мысли занимала только Рейнбоу Дэш: «Когда уже мы поедем? – думали все пони. – Не опоздать бы…»

Теоден отправил Эовин вместе с частью воинов и крестьян обратно в Эдорас.

На закате он с малой свитой, Хранители и Хранительницы собрались у могилы Хамы, павшего, когда дунландцы разбили ворота.

– Великое горе причинил Саруман мне и всему нашему краю, – молвил король, бросая горсть земли. – Когда мы с ним встретимся, я ему это попомню.

После почетного погребения Хамы люди оседлали коней и двинулись рысью дорогой на Изенгард. Ехали, пока ночная тьма совсем не сгустилась, а потом заночевали неподалеку от устья реки Изен, сейчас пустого и пересохшего.

Проснулись путники в тумане, который расступился лишь после полудня, когда они уже подъезжали к Изергарду.

Бледный дневной свет озарил ворота крепости – а их не было. Сорванные с петель и покореженные, они валялись поодаль, среди руин, обломков и груд щебня.

– Владычество Саруману, очевидно, ниспровергнуто, – поразился Теоден. – Не кем?

Ответ не заставил себя ждать: подъехав к вратам ближе, люди заметили двух сидящей у стены малышей в серых плащах. Вокруг них стояли и валялись бутылки, чашки и плошки, бочонки яблок и табаку: они, вероятно, собирали все, что вынесло водой из сарумановых кладовых, и тут же пожинали плоды своих трудов.

Заметив приближение всадников, один из них поднялся и вышел вперед, изящно поклонился:

– Добро пожаловать, господа, в Изенгард! Меня лично зовут Мериадок Брендибэк, а это – мой родич…

– Мерри! – воскликнула Эпплджек. – Шо здесь стряслось? Это энты, да? А где Рейнбоу Дэш? Вы видели Рейнбоу Дэш?

Все собравшиеся посмотрели на пони, и та смутилась:

– Шо?

– Древень велел нам приветствовать короля Рохана по этикету, со всему приличествующими словесами, а ты всё испортила, вот шо, – ответил Мерри и обратился к Теодену: – Вы уж не взыщите, государь.

– Стало быть, не врут старые сказки о низком народце, – усмехнулся в ответ Теоден.

– Так что с Рейнбоу? – подпрыгнула Пинки Пай.

– С ней…, – Мерри замялся, – в общем, с ней сложно.

Оказалось, что пегаска жива и здорова, но отказывается покидать Ортханк без Сарумана, хотя Древень звал ее наружу. Радужный Маг, по словам Рейнбоу, раскаялся и готов был повиниться перед королем Рохана и перед Гэндальфом, но Древень не поверил ему и затопил все выходы из башни, чтобы он не сбежал.

– Только вас и ждали, чтобы во всем разобраться, – подытожил Мерри.

Хоббиты-привратники провели средиземцев и пони внутрь крепости, и перед ними предстала черная, влажно поблескивающая громада Ортханка. Они поехали к ней, минуя замусоренные, залитые водой ямы, кучи ила, груды щебня, почернелые провалы и покосившиеся столбы.

Остановились у высоких ступеней, ведущих к массивной двери, над которой нависал балкон с чугунными перилами.

На балконе появились трое: высокий старик в плаще неопределенного цвета – сам Саруман, а с ним более бледный и сутулый, чем прежде, Грима Гнилоуст, и Рейнбоу Дэш с перевязанной ногой.

– Приветствую тебя, доблестный король Теоден, – провозгласил Саруман приятным низким голосом. – Истинно, ты достойный отпрыск преславного Тенгела! Позволь же, наконец, разрешить все возникшие между нами недоразумения, коих не было бы, если бы ты явился ко мне раньше, как друг и сосед…

Стоящая подле мага радужногривая пегаска пнула его ногой под колено, и он враз утратил свой величественный облик: сгорбился, повесив голову, а его чарующий голос стал просто голосом усталого, преисполненного сожалений старика:

– Поверите вы или нет, но я глубоко раскаиваюсь в том, что сделал – предал Рохан и Светлый Совет, развязал войну. Я мог бы сказать, что подпал под чары Саурона, но истина в том, что и его я предал, желая лишь собственного всевластия. Король Теоден, позволишь ли ты мне поправить весь вред, который я причинил, установим ли мы мир?

Теоден не отвечал – то ли в сомнении, то ли в гневе. Собравшиеся тихо зароптали, пони переводили взгляд со средиземцев на подругу, а та делала им знаки, чтобы не вмешивались.

– Да, мы установим мир, – наконец глухо выговорил Теоден, – мир настанет, когда сгинешь ты и разрушатся твои козни. Ты известный лжец, Саруман, и я не верю ни единому твоему слову. А будь ты даже правдив сейчас, уже слишком поздно для твоего раскаяния. Мир с Изенгардом настанет, когда тебя вздернут на виселице под этими окнами на поживу твоим же воронам.

– Король Теоден! – воскликнула Рейнбоу Дэш. – Я вижу, ты знаком с моими подругами, а значит, знаешь, что пони злу не служат. Поверь же мне, когда я говорю, что Саруман действительно раскаялся, и прости его.

– Не все так просто, маленькая пони, – ответил Теоден. – Возможно, в твоем чудесном мире лиходей, что бы они ни натворил, может просто попросить прощения – и стать чистым пред собой и пред другими, но не у нас. В Рохане нельзя просто так взять и попросить прощения за живые факелы в Вестфольде, за истязания наших крестьян, за изрубленные тела наших воинов – и быть прощенным. Мой приговор неизменен.

– Саруману ведомы многие дела Врага, – сказал королю Гэндальф, – для нас будет полезнее пощадить его: он может дать важные сведения, к тому же, хоть он и лишился большей части своей силы, когда-то он был велик, и до сих пор способен послужить на благо Рохана.

Теоден на минуту задумался, потом сказал:

– Что ж, да будет так. И ты, Грима, возвращайся ко мне на службу.

– Благодарю тебя, милосердный государь, – низко поклонился Саруман.

Гнилоуст, однако, радости не выказал.

– И это всё? – повернулся он к Радужному Магу. – Ты обещал мне Эовин! Ты заставил меня предать родину, унижал меня, требуя, чтобы я называл тебя повелителем, а теперь просто говоришь, что сожалеешь об этом? Ты заставил меня забыть о чести ради того, чтобы получить свою любовь, и теперь, когда у меня нет ни чести, ни любви, ты говоришь, что просто ошибся?

Грима вдруг выхватил запрятанный нож, бросился, рыча, как собака, на спину Саруману, в мгновение ока откинул ему голову и перерезал горло. Рейнбоу Дэш вскрикнула, а Гнилоуста тут же пронзили три стрелы, пущенные Леголасом и двумя королевскими телохранителями. Грима повалился замертво, разбив голову о чугунные перила.

Рейнбоу Дэш склонилась над Саруманом – тот лежал бездыханным, его правая рука свесилась меж каменных балясин балкона.

– Нет, – пробормотала пегаска, и на глаза ей навернулись слезы, – нет. Как же так? Ведь он исправился.

Роханцы внизу взволнованно загомонили, когда тело Радужного Мага задрожало, заколебалось, превращаясь в серый туман. Дымчатое облако поднялось, приняв на миг форму высокого человека, будто бы смотрящего на пегаску, а после его подхватил ветер и понес на запад.

Рейнбоу Дэш смотрела облаку вслед, пока оно не рассеялось, и не заметила, как с гладкого каменного пола балкона скатился вниз лежавший в широком рукаве Сарумана палантир.

Глава XX. Пони (не) нужны

Средиземцы и пони на миг замерли в нерешительности, осознавая, что же произошло с Саруманом. А выпавший из рукава его мантии палантир тем временем упал на лестницу и промчался вниз по ступеням – те рассыпались вдребезги под ударами каменного, багровеющего изнутри шара, брызгали снопами искр. На последней ступени его успел машинально подхватить Пиппин. Под тяжестью легшего в руки палантира он сделал шаг назад – и наткнулся на спешившегося Гэндальфа.

– Ну-ка, ну-ка, маленький, оставь шарик! – воскликнул он, и поспешно отобрав у хоббита палантир, обернул его полой плаща; и обратился ко всем: – Что ж, друзья, думаю, здесь нам теперь делать нечего, энты сами наведут порядок. Рейнбоу Дэш, спускайся!

Пегаска и головы не повернула на зов – стояла на балконе, склонившись над мантией Радужного Мага.

– Рейнбоу, – мягко сказала Твайлайт Спаркл, взлетев к ней, – пойдем, пожалуйста.

Она попыталась обнять подругу, но та молча оттолкнула ее и сама спустилась к роханцам.

Солнце в алой дымке опускалось за длинный западный хребет, когда королевская дружина покинула Изенгард, направляясь в Эдорас.

Часа через два скачки они встали на ночлег. Ярко-белая луна холодно озаряла равнину, кусты отбрасывали угольные тени. Кругом все спали, только шестеро пони беспокойно ворочались: каждая хотела расспросить Ренйбоу Дэш о том, что произошло между ней и Саруманом, и что теперь у нее на душе, но не решалась заговорить первой.

Вдруг ночь пронзил жуткий, преисполненный боли и ужаса вопль, донесшийся с другого края лагеря. Пони повскакали – узнали голос Пиппина.

Когда они примчались на крик, увидели, что хоббит стоит на коленях в окружении воинов, а у его ног лежит на треть ушедший в мягкую землю палантир.

– Ну, Пин, вот уж не было печали! – дрогнувшим от волнения голосом воскликнул Гэндальф, набросив плащ на каменный шар.

Маг взял Пиппина за руку и прислушался к его дыханию, потом возложил ладони ему на лоб. Дрожь пробежала по телу хоббита, и его веки сомкнулись. Он вскрикнул, сел и уставился на склоненные к нему в лунном свете бледные лица.

– Не для тебя эта игрушка, Саруман! – пронзительно и монотонно прокричал он. – Я тотчас же за нею пришлю!

– Разойдитесь, разойдитесь! – велел всем Гэндальф. – И вы, пони, тоже: никому, кроме посвященных, не следует приближаться к палантиру.

Роханцы послушно отступили: никому не хотелось иметь дела с чародейским камнем Сарумана, – а волшебник прикрыл хоббиту глаза ладонью и шепнул что-то на ухо, от чего тот обмяк и заснул.

– Я тоже смотрела в него, – впервые подала голос Рейнбоу Дэш. – Это Саурон, да? Что будет с Пиппином?

– Думаю, с ним всё обойдется, – ответил Гэндальф. – Хоббиты – на диво стойкий народ, память о пережитом ужасе у него быстро выветрится… Пожалуй, даже чересчур быстро. А ты, Рейнбоу, что увидела в зрячем камне?

– Око, – хмуро сказала пегаска. – Он был возмущен тем, что Саруман позволяет смотреть в палантир пони.

– А снова посмотреть не тянет? – настороженно прищурился волшебник.

– Нет.

– Как я и предполагал, Саурону вы неинтересны, – облегченно вздохнул маг, – назгулы, разумеется, о вас доложили, но он не понимает дружбы и не видит в вас опасности для себя. Попадись вы ему, он, конечно, захватил бы вас и пытал, как и всех, но сейчас ему до вас дела нет, – помолчав, Гэндальф взглянул на тихо сопящего Пиппина и добавил: – Ему есть дело до хоббитов. Арагорн, не примешь ли ты на хранение этот камень? Это, конечно, опасно, но…

– Кому как, – сказал Арагорн, выступая из темноты. – У него есть законный владелец. Этот камень – палантир Ортханка из сокровищницы Элендила, и установили его здесь Люди Запада. Роковые сроки близятся, и мой палантир может мне пригодиться.

Впервые после Аргоната Странник преобразился в глазах спутников: из потрепанного бродяги превратился на миг в могучего горделивого воина с королевской осанкой, лунный свет и ночные тени облекали его, делая похожим на белокаменное изваяние, звездный серп в небе сиял над его челом, будто драгоценный венец. Даже Гэндальф поклонился ему – и протянул завернутый в плащ камень со словами:

– Прими его, государь. И да послужит он залогом грядущих дней!

Арагорн взял палантир и, не разворачивая, спрятал в свою переметную суму. Видение исчезло: перед ними вновь стоял усталый следопыт.

– Друзья – сказал Гэндальф, – я сейчас же отправляюсь в Минас-Тирит, пока его не захлестнуло войной, и забираю с собой Пиппина, ибо Саурон знает, что Кольцо хранит полурослик, и, скорее всего, сочтет, что в паланире видел именно Хранителя, стало быть, оставлять Пиппина здесь опасно: Рохан еще не восстановил силы после войны с Саруманом, и вторжения армии Мордора не выдержит. Я еще переговорю с Теоденом – заручусь его обещанием явиться на помощь, когда Гондор зажжет сигнальные огни, – а вы идите отдыхать.

– А мы? – спросила Твайлайт Спаркл.

– А вы оставайтесь здесь. Сейчас в Рохане относительно спокойно, а Наместник Гондора – не тот человек, который обрадуется разноцветным пони в своем дворце.

Гэндальф с Пиппином уже ускакал, и стих в ночи стук копыт Серогрива, а пони всё мучила бессонница. Попытки разговорить Рейнбоу Дэш не принесли результата, и эквестрийкам оставалось только мучительно ждать утра. «Так ли уж нам было нужно идти с Содружеством из Ривенделла? – спрашивала себя Твайлайт, ворочаясь с боку на бок. – Чем мы помогли людям? Конечно, иначе мы бы вряд ли нашли Флаттершай…»

Тут лагерь вновь огласили крики – на этот раз, дозорных.

– Да шо ж покоя не дают? – проворчала начавшая было дремать Эпплджек, поднимаясь, и беспокойно оглядываясь.

– Сюда скачут всадники, – будили всех ночные стражи, – во весь опор скачут!

– Уж не недобитые ли лиходеи? – гадали роханцы, вскакивая и хватаясь за оружие.

Вскоре на западном горизонте показались темные силуэты, лунный свет поблескивал на жалах копий. Еще не видно было, сколько их, но уж наверняка не меньше, чем в королевской дружине. Когда они достаточно приблизились, Эомер громко крикнул:

– Стой! Стой! Кто разъезжает в Рохане?

Конники вмиг застыли на месте. В тишине один из них спешился и поднял руку в знак мира, прозвучал ясный голос:

– Ты сказал – в Рохане? Мы рады это слышать, ибо издалека торопились в Рохан. Я – Гальбарад Дунадан, северный Следопыт. Мы ищем Арагорна, сына Араторна: прослышали, будто он здесь.

– И вы его отыскали! – воскликнул Арагорн, выбегая вперед, и обнял пришельца. – Ты ли это, Гальбарад? Вот уж нечаянная радость!

Пони изумленно оглядывали всадников: все они слышали о соратниках Арагорна, хранивших покой мирных жителей северо-запада, но не ждали увидеть их вживую. Суровые лица следопытов были не знакомы пони, лишь одного из пришельцев они узнали – Элроира, сына Элронда из Ривенделла.

– Мара оментиэ, маленькие пони! – приветствовал их эльф, легко и бесшумно спрыгнув с коня. – Я вижу, вы проделали долгий путь и собрались, наконец, вместе. Я рад, что вам удалось избежать его опасностей.

Элроир улыбнулся и переключил свое внимание на Арагорна, который как раз закончил представлять следопытов Эомеру и королю. Он отвел Странника в сторону, что-то ему втолковывая. Во всеобщем гомоне обсуждающих нежданную подмогу роханцев Твайлайт Спаркл расслышала только:

– … вспомни о Стезе Мертвецов.

---

Эдорас лежал в стороне от пути, которым урук-хаи маршировали к Хорнбургу, поэтому Эовин и вернувшиеся с ней роханцы нашли его целым и не разграбленным. Они всё приготовили к приходу короля: накрыли столы в пиршественном зале Медусельда, чтобы отпраздновать победу над Саруманом и помянуть павших воинов.

В чертоге было жарко от пылающего очага и чадящих факелов, душно от дыхания множества людей, витали кислые запахи браги и еды. Застолье было в разгаре: люди пили, поднимая тосты за погибших и выживших героев, славили короля Теодена, плясали и веселились. А пони не находили себе места: Рейнбоу Дэш сидела в самом темном углу, остальные бесцельно слонялись между роханцев. Те умиленно улыбались им и протягивали куски хлеба и овощей, будто животным, лишь некоторые благодарили Твайлайт Спаркл за помощь в битве. «Мы и есть для них животные, – без обиды думала аликорн. – Мало кто видел, что я вообще была там: в битве некогда смотреть по сторонам. Да и не моя магия помогла выиграть, а энты и приведенные Гэндальфом всадники. Нам никогда не стать частью этого мира…, и нужно ли?»

Она протиснулась сквозь толпу людей и подошла к Рейнбоу Дэш: пегаска сидела, склонившись над почти пустой деревянной кружкой браги, подперев голову копытами.

– Эта штука очень крепкая, – заметила Твайлайт. – Ты хорошо себя чувствуешь?

– П-паршиво, – буркнула Рейнбоу, не поднимая головы. – Извини, если порчу всем праздник, просто… понимаешь, хуже всего мне потому, что всё, что я пыталась сделать, чтобы исправить Сарумана, всё, что претерпела, не имеет смысла, потому что он умер.

Твайлайт села рядом с подругой и успокаивающе сказала:

– Имеет. От Гэндальфа я слышала о стране на Заокраинном Западе, откуда пришли они с Саруманом, и куда они вернутся, когда всё закончится. Ты видела, что туман, в который превратилось тело Сарумана, улетел на Запад? Я думаю, он вернулся на родину – возможно, именно благодаря своему раскаянию, к которому его подтолкнула ты.

Конечно, то, что Радужный Маг обрел искупление в ином мире, было слабым утешением, но Рейнбоу Дэш оно было нужно.

– Правда? – спросила пегкска, поднимая взгляд на Твайлайт. – И там у него всё будет в порядке?

Аликорн кивнула, и Рейнбоу обняла ее, залившись горячими пьяными слезами.

Заметив, что происходит, остальные пони подошли к ним и присоединились к объятиям.

– Нам и вправду лучше остаться здесь, – вздохнула Рарити. – Посмотрите: Арагорну подошло подкрепление таких же могучих воинов, как он, Гэндальф объединяет людские силы, Фродо и Сэм несут Кольцо к Ородруину, – они справятся и без нас. Да и как бы ни закончилась война, Элронд обещал, что его дочь и теща отправят нас домой в любом случае. А мы… мы бесполезны.

– Вовсе нет, маленькие пони, – сказала подошедшая Эовин. – Вы вселяете надежду, помогаете отринуть дурные мысли – пусть только на время, но и это очень важно. А Твайлайт спасла множество жизней своим щитом: кто знает, скольких убили бы прорвавшиеся в Хорнбург орки прежде, чем настал рассвет? Скажу так: вам следует остаться в Рохане не потому, что вы не нужны вашим друзьям, а потому, что вы нужны здесь. Наши дети полюбили вас, и вы поможете им забыть те ужасы, что они пережили. Ваша магия отлично сгодится для восстановления разрушенных поселений. Вы – яркие краски в темной палитре неопределенности нашего мира.

– Нас слишком мало, чтобы рассеять наступающую тьму, – покачала головой Твайлайт, – мы лишь подчеркиваем ее. Впрочем, мы сделаем, как ты захочешь. Что скажете, девочки?

– Мне не по нутру прятаться в тылу, – нахмурилась Эпплджек, – но мы действительно не воины, по крайней мере, не такие, какие нужны в Средиземье.

– Я бы пошла дальше, – подала голос Флаттершай, и все пони удивленно уставились на нее, а она закончила: – если бы знала, что встречу Смеагола, но вряд ли он в Минас-Тирите: он не любит, когда много людей.

– Конечно, что-то хорошее мы здесь сделали, – неожиданно серьезным тоном сказала Пинки Пай, – но, по большому счету, мы только путаемся под ногами у истинных героев Средиземья. Нам повезло, что мы пока не слишком им мешали, и лучше нам сидеть смирно, чтобы и не помешать. А ведь Гэндальф вначале хотел отправить с Кольцом только Мерри с Пином и меня, понадеявшись на… не знаю, на что. Тогда я была для него чудесным, неизвестным, но явно дружественным пришельцем, и он решил, что у меня достанет сил помочь Средиземью. Я ослабила его бдительность, вселила напрасный оптимизм, и из-за этого назгул едва не убил Фродо. Лучше остаться здесь и делать то, что мы хорошо умеем – как и сказала Эовин, развлекать детей и дарить людям радость… даже, если нам самим не радостно.

Пони посмотрели на подругу, и вдруг увидели ее в совершенно ином свете: она не впала в тоску, как бывало с ней в Эквестрии, грива ее осталась всклокоченной, и на губах блуждала тень улыбки, но улыбки грустной. Пинки Пай будто повзрослела, осознав, что веселить окружающих – это не только радость, но и тяжкий труд, ведь самому клоуну порой совсем не весело.

– Когда придет время, я хочу вступить в битву вместе с воинами, – сказала Эовин, – но дядя не позволяет. Он говорит, что в Эдорасе должен остаться кто-то королевского рода на случай, если он и Эомер… не вернутся. И я понимаю, что дядя прав. Вместе, мои маленькие пони, мы послужим Рохану, ибо это всё, что мы можем сделать.

---

Несколько дней Хранители и Хранительницы провели в Рохане: средиземцы отдыхали в Эдорасе и обсуждали с королем военные планы в ожидании сигнала из Гондора, пони путешествовали по сожженным орками деревням, помогая роханцам восстанавливать дома: Твайлайт таскала тяжелые балки с помощью телекинеза, Эпплджек ловко орудовала столярными инструментами, Рарити занималась внутренней отделкой, остальные возились с детьми.

Однажды утром Арагорн вбежал в общий зал, где роханцы и пони отчитывались перед королем о восстановлении поселений, и воскликнул:

– Зажглись огни! Гондор зовет на помощь.

– И Рохан явится, – заверил Теоден и обратился к присутствующим: – Все, кто способен держать меч и ездить верхом, выступают в поход немедленно. Остальным повелеваю остаться здесь и жить, как прежде – если Око Саурона наблюдает за нами, пусть знает, что ему не сломить дух роханцев, не заставить нас дрожать в страхе, бросив наши ежедневные дела и обязанности. Весна наступила, и пора сеять. Деревни разрушены, и их нужно отстраивать заново. Не думайте о том, что это, возможно, ненадолго. Верьте, что тьма не покроет нашу страну.

С этими словами король в сопровождении Арагона удалился готовиться к походу.

Войсковой сбор назначили у Дунхерга, где армия, собранная Теоденом, должны была соединиться с воинством Вестфольда, после чего выступить в поход к Минас-Тириту. Эовин и Мерри, который очень полюбился королю и стал его оруженосцем, отправились проводить воинов до места сбора, и пони остались предоставлены сами себе: ни одного из Хранителей больше не было рядом.

Пони продолжали работать вместе со всеми. Взрослые роханцы обращались с ними хорошо, уважительно, высоко ценили их помощь в строительстве, а уж дети просто души в них не чаяли. На исходе третьего дня в отведенные эквестрийкам покои постучал гонец:

– Послание от леди Эовин леди Твайлайт Спаркл!

Аликорн поблагодарила человека и, когда он удалился, развернула послание и прочла вслух:

– «Мои маленькие пони, я не нашла в себе сил подчиниться воле дяди и вместе с Мерри отправляюсь в Гондор под видом рядового ратника, ибо я – воительница Рохана, и даже воля короля не послужит мне оправданием, если я не приму бой вместе со своим народом. Я чувствую, что в этом мой долг, а не в том, чтобы скрываться в тылу. Прощайте и берегите себя! Надеюсь, вам удастся вернуться домой невредимыми».

– Как же так? – воскликнула Эпплджек. – Леди Эовин сама говорила, что каждый должен делать то, что может. А разве ей по плечу битва с орками? То есть, она вроде неплохо упражняется с мечом, но… Я хочу сказать: все наши друзья сражаются – все те, кого мы впервые встретили в Средиземье, все, кто по-доброму к нам отнесся, помог, укрыл, направил, – а мы отсиживаемся здесь?

– Они сами просили нас остаться, – сказала Рарити.

– Теоден тоже просил Эовин остаться, а она…

– Ты что, хочешь последовать ее примеру? – фыркнула единорожка. – Мы сгинем! Но… ты права, Эпплджек. Мне больно думать о том, что славный Гимли п… погибнет.

– А я переживаю за Мерри и Пина, – призналась Пинки Пай, – они такие крохи, уж им точно не место в битве. Почему их взяли, а нас оставили?

– Что скажешь, Твайлайт? – обратилась Рейнбоу Дэш к застывшей в задумчивости подруге. – Ты ведь в последние дни в каждую свободную секунду утыкалась в карту – знаешь дорогу, поведешь нас вдогонку людям?

– Мы же обещали помочь роханцам оправиться после войны, – неуверенно проговорила Флаттершай. – Может быть, лучше остаться?

– Может быть…, – эхом повторила Твайлайт Спаркл и на миг замолкла, а потом заговорила, возвышая голос с каждым словом: – может быть, и настанет день, когда пони начнут прятаться за чужими спинами, но только не сегодня. Может быть, настанет день, когда пони не поспешат на помощь друзьям, пусть даже непрошено, но только не сегодня. Может быть, настанет день, когда мы вернемся в Эквестрию и позабудем о том, что сталось со Средиземьем, но только не сегодня! Сегодня мы – часть этого мира, сегодня мы отправимся в Гондор, чтобы разделить судьбу наших друзей, какой бы она ни была, – и постараемся сделать ее лучше!

---

И пони, не медля, пустились в путь. Положили в седельные сумки немного съестных припасов, взяли серые попоны с капюшонами и тихо покинули Эдорас по воздуху: у Твайлайт получилось на лету подхватить Рарити и Пинки Пай с Эпплджек с помощью телекинеза и перенести их за пределы города вслед за пегасами.

Опустившись наземь, они пустились галопом на юго-восток. Ночной ветер гулко свистел у них в ушах, над головами переливались звезды, справа заслоняли небо темные громады Эред-Нимрас, Белых Гор.

Все пони не жалели сил, а Рейнбоу Дэш была в самом сложном положении: так и подмывало взлететь и устремиться вперед со всей своей скоростью, но она понимала, что подруги не поспеют за ней.

Понемногу начало светать, по земле расстелился холодный туман, и пони устроили краткий привал, рассевшись за холмом подальше от дороги и раскрыв сумки с припасами.

– Мы уже в Гондоре? – спросила Пинки Пай, жуя слегка зачерствевшую сдобную булку.

– На самой границе Анориэна, – ответила Твайлайт, уткнувшись в карту. – Тут обозначена стена, но, похоже, мы до нее чуть-чуть не доскакали.

Внезапно ветер усилился, с востока донеслись громовые раскаты. Пони повернулись на звук и увидели, как небо вдалеке почернело, и тучи медленно двинулись в их сторону.

– Саурон наступает на Гондор, – проговорила аликорн, – надо спешить.

Пони помчались дальше, и через час вдалеке замаячили серые очертания стены.

– Взлетаем, – сказала Твайлайт. – Поднимемся как можно выше, чтобы люди, если они есть на стене, нас не заметили.

Пегасы и аликорн расправили крылья и взмыли вверх, за покрывшие небо мрачные облака: Твайлайт несла Пинки Пай, Флаттершай – Рарити, а Рейнбоу Дэш – Эпплджек.

Миновав стену, они еще некоторое время летели таким образом, пока не устали, потом опустились и, чуть переведя дух, помчались вперед. Пони переходили с галопа на рысь и на шаг и снова ускорялись, но не останавливались больше ни на минуту, боясь опоздать: черные тучи с востока двигались всё быстрее, затмевая небо. Ветер доносил издалека чьи-то крики и трубный рев, будто бы издаваемый какими-то громадными животными.

– Еще почти сутки до Минас-Тирита, – выговорила Твайлайт, тяжело дыша, – а битва, кажется, уже началась. Мы опоздали.

Глава XXI. Шесть, семь, восемь

Пони пустились вперед с утроенным рвением, хоть и сами плохо понимали, что смогут сделать посреди битвы, выбившимися из сил. Сухая трава долины Анориэн проносилась под их ногами милю за милей, небеса окончательно застлали мглистые тучи, далеко на востоке полыхали молнии, грома пони не слышали, но его раскаты будто бы звучали прямо у них в головах.

На полпути они остановились, как вкопанные, беспомощно цепенея, и повалились на землю, зажав уши копытами: по округе разнесся знакомый надрывный вопль, переполненный тоской и ненавистью, более злобный, чем прежде.

– Назгулы, – пропищала Пинки Пай, закатывая глаза.

– Не бойтесь, они далеко! Нужно встать и бежать дальше! – призывала Твайлайт, однако сама не могла пошевелиться.

– Бежать – прямо к ним? – ужаснулась Рарити.

«Что же нам делать?» – хотела спросить Флаттершай, но даже челюсть ее не слушалась, она чувствовала, что стиснутые зубы вот-вот раскрошатся.

– Шо делать? – спросила за нее Эпплджек.

– То, что умеем, – вдруг нашлась Твайлайт. – Рейнбоу, мне нужно чистое небо!

Аликорн с трудом, будто ее придавливала незримая ноша, поднялась на ноги, ее рог окутала магическая аура, от которой протянулись ко всем Хранительницам мерцающие сиреневые нити – коснувшись головы каждой пони, они обрели форму массивных наушников, защищающих от крика назгулов.

Почувствовав облегчение, пони встали на ноги. Рейнбоу Дэш воскликнула:

– Ну, сейчас эти тучи у меня получат! – и взмыла ввысь, мелькнув в темени радужной стрелой, вскоре сверху донеслись ее яростные выкрики: – На, лови, гадкое облако! Думаешь, ты тут самое мощное? И ты огреби! Думаешь, то, что тебя прислал Саурон, дает тебе право…

Маленький пятачок неба над пони расчистился, и в окружении туч ярко засияли семь звезд Большой Медведицы, которую эльфы называли Серпом Валар, напоминанием силам Тьмы о могуществе Света. Синие лучи заиграли бликами на серебряном кулоне Твайлайт, и тот, впитав их свет, сам начал источать мягкое голубое сияние.

– За мной! – скомандовала аликорн и устремилась вперед.

Остальные помчались за ней – сквозь ночной мрак за путеводной звездой.

---

Кхамул реял над охваченным ужасом Минас-Тиритом, время от времени направляя крылатого змия, на котором он восседал, к самой земле, на лету срубая головы гондорским воинам. Змей успевал отрывать мощными челюстями людские руки и ноги и проглатывать их, издавал грозный неудовлетворенный вопль вечного голода, сливавшийся с пронзительным кличем назгула, леденящим души защитников Запада.

Призрак Кольца ликовал: наконец-то он и его соратники во главе с Королем-Чародеем уничтожат людей – уничтожат их плоть, надежду, любовь и радость – всё то, чего сам он был давно лишен.

Вдруг его тончайшее чутье уловило странное: с северо-запада к раскинувшимся вокруг Минас-Тирита Пеленнорским Полям приближался Свет – яркий, жгучий, с которым ни один из назгулов не сталкивался, ибо он был древнее их. То был свет звезд, что освещали Землю до солнца и луны.

Кхамул хотел было сообщить об этом Королю-Чародею, но, найдя его в гуще схватки, увидел, что тот стоит над поверженным королем роханцев и готовиться оборвать его жизнь. «Я не смею прерывать наслаждение Ангмарца, – подумал назгул. – Да и вряд ли войско Заокраинного Запада явилось сюда, иначе бы Властелин Саурон предупредил нас. Скорее всего какой-нибудь отряд эльфов… Сами справимся».

Он кликнул семерых своих соратников, и они направили крылатых змиев навстречу Свету. Как ни приятно назгулам было вселять ужас в души людей и рвать их плоть, они были убеждены, что битва за Минас-Тирит уже почти выиграна, и их отсутствие не изменит существенно ход сражения: тролли разбили главные врата города, катапульты крушили стены, а на те, что еще оставались целыми, выпрыгивали орки из осадных башен, харадримские мумаки давили роханцев на поле битвы, истерлиги разили гондорцев, умбарские пираты орудовали на побережье. Да и не посылать же безмозглых орков или людишек против несущего древний Свет неизвестного отряда.

Тьму, несущуюся навстречу летящим назгулам, пронзило ярко-голубое сияние, и в нем они различили силуэты шестерых крохотных пони. Одну, розовую, они узнали – в свое время ее смог утихомирить только моргульский клинок, но даже пораженной ядом ей все равно удалось ускользнуть от них.

Назгулы направили змиев в пике, чтобы те разом откусили головы всем пони, но оказалось, что враги окружены незримым щитом: змии налетели на него со всего маху, и трое пали наземь, сломав шеи.

– Черные всадники! – испуганно закричала розовая: видно, не забыла моргульскую сталь.

– Спокойно, Пинки, – сказала та, что была с рогом и крыльями. – Мы должны радоваться их появлению: раз они здесь, защитникам Гондора легче.

– Не надейся, пони, – прошипел Кхамул, опускаясь на землю и становясь рядом со спешенными соратниками. – Сегодня мир людей падет.

Встав в шеренгу, назгулы обнажили длинные мечи и надвинулись на пони, но защитная сфера не пропускала их, звездный свет ослеплял, обжигал взоры.

– Убирайтесь в Мордор! – грозно выкрикнула крылато-рогатая.

– Убирайтесь, – эхом откликнулись назгулы, – туда, откуда пришли.

Кхамул напряг свои чувства, и ему удалось различить источник Света – серебряный кулон на шее у главной пони.

– Этот свет не ваш, – злорадно прошелестел призрак, – он принадлежит нашему миру, а вам дан на время. Мы подождем, пока он покинет вас, и тогда убьем.

Шестеро и восьмеро замерли, выжидая. Ни те, ни другие не могли пока причинить вреда друг друга, и никто не хотел двигаться с места: назгулы должны были задержать пони, чтобы те не принесли древний Свет на поле битвы, пони – удержать черных призраков подальше от людей.

– Он сказал правду? – спросила Эпплджек у Твайлайт. – Свет скоро кончится?

– Не знаю…, честно говоря, я вообще не понимаю, что сделала. Это было вроде как вдохновение: я обратилась к силам, хранящим этот мир так же, как наш хранят Элементы Гармонии, и получила помощь.

Пинки Пай вскрикнула: назгулы вновь принялись пробовать мечами мерцающую сферу. Вдруг со стороны Минас-Тирита донесся пронзительный вопль, хуже прежних. Пони дрогнули, но устояли, самым же удивительным было то, как крик подействовал на назгулов: те согнулись пополам, будто от боли, двое выронили мечи.

– Эй, а разве этот жуткий ор не должен их, наоборот, воодушевлять? – прищурилась Эпплджек.

Король-Чародей был повержен – в это не верилось, ведь предсказано, что его не убить ни одному смертному мужу, но назгулы ощутили это в полной мере. Волна гнева и отчаяния Ангмарца передалась восьмерым по сковывающей их черной цепи, захлестнула их призрачные тела, отдаваясь в каждом члене бесплотной болью. «Как? – подумал Кхамул. – Неужели нас провели, и эти пони были лишь отвлекающим маневром, а настоящий удар Свет нанес на Пеленноре?»

– Братья! – вскричал назгул. – Бейте их, бейте! Отомстим за нашего Короля!

То ли ярость черных всадников была так сильна, что превозмогла свет Серпа Валар, то ли он действительно сам по себе начал блекнуть, но мечи назгулов пробили защитную сферу, взрезали, раскромсали ее, и нацелились на пони. Страх снова начал пробираться в их сердца, но медленно, к тому же Твайлайт чувствовала, что в подаренном Галадриэлью кулоне еще осталось достаточно чар для подпитки ее собственной магии.

– Вам не победить, – твердо сказала она назгулам. – Вами движет злоба – нас питает Доброта, вас свела вместе алчность – нас объединила Щедрость, вас терзает тоска – нас ободряет Смех, когда-то Саурон оплел вас сетями лжи – мы Честны и потому свободны, вас связывает черная цепь Колец Власти, нас – Верность. Ваше оружие – темные чары, наше – магия Дружбы. Вам не победить!

Над головой Твайлайт зажглась ярко-сиреневая звезда, у каждой из ее подруг замерцали на шеях их магические символы, новая сфера, сплетенная из разноцветных нитей, окружила их. Закручиваясь, нити превращались в белый вихрь, нестерпимый для назгулов.

Пятеро уцелевших крылатых змиев в ужасе бросили хозяев и, взмыв в небо, полетели в сторону Мордора. Призраки злобно шипели, слепо махая мечами в попытках поразить эквестриек.

Хранительницы и сами почти ослепли от сияния окруживших их белых струй, а когда они рассеялись, увидели, что назгулы пропали: перед пони лежало лишь восемь черных плащей.

---

К вечеру небо расчистилось – лишь для того, чтобы насланную Сауроном колдовскую ночь сменили тусклые мартовские сумерки.

Пони стояли на лесистом склоне холма и в молчании обозревали окрестности. Ветер гонял рваные облака над обширным Пеленнорским Полем. Больше не слышно было криков битвы, но ушей пони достигали армейские команды, радостные возгласы – и песенные плачи: воины, прибывшие к Минас-Тириту из разных краев и отразившие нападение Мордора, теперь разбивали палаточные лагеря, радовались победе – и хоронили павших.

– И все-таки мы опоздали, – вздохнула Твайлайт Спаркл.

– Но наши всё равно победили, – заметила Рейнбоу Дэш.

Над полем нависал гигант Миндоллуин – крайний восточный из пиков Белых Гор. На его уступе, как на огромном выставленном колене, высился Тинас-Тирит, белокаменная Крепость-Страж, каждый из семи ярусов которой врезался глубоко в скалы.

– Как похоже на Кантерлот! – ахнула Рарити. – Хорошо, что мы не остались в Рохане: это стоило увидеть!

– Так шо теперь? – спросила Эпплджек. – Просто подойдем к кому-нибудь и спросим, где Арагорн?

Пони хотели было так и сделать, но вдруг из-за дерева показался человек в помятых, поцарапанных и покрытых копотью серебристо-черных латах.

– Экие чудные пони, – пробормотал он, увидев притихших эквестриек. – Уж не роханцы ли привели их с собой, да только зачем?

– Простите, сэр…, – начала Твайлайт с намерением представиться и расспросить гондорца о Гэндальфе и остальных, но договорить не успела.

Воин выхватил меч и подался назад, наставив его на пони:

– Так вы чародейки? А ну примите свой истинный облик, мордорские ведьмы!

Пони смущенно переглянулись и тоже на всякий случай попятились.

– Мы не…

– Вы мне зубы не заговорите!

– Берегонд! – раздался вдруг знакомый голос.

К человеку подбежал полурослик в таких же серо-черных доспехах, с арнорским клинком наголо. Это был Пиппин. Завидев пони, он радостно засмеялся и убрал оружие в ножны.

– Не поддавайся, Пин! – в ужасе воскликнул гондорец. – Не дай им зачаровать тебя.

– Всё в порядке, Берегонд: это мои спутницы. Помнишь, я говорил тебе, что в походе нас было девятеро и шестеро, и о шестерых Гэндальф запретил рассказывать? Так вот теперь ты понимаешь, почему.

Убедившись, что Берегонд не собирается идти на пони в атаку, Пиппин обратился к подругам:

– Рад вас видеть, только я думал, что вы остались в Рохане. Или там какая-то беда? Так надо бежать сказать Гэндальфу!

– Мы просто хотели прийти на помощь, – сказала Пинки Пай, – но опоздали.

– И правильно сделали, то опоздали, – ответил Пин. – Тут такие ужасы творились, что и говорить не хочется: в Палатах Врачеванья полно раненых, некоторые с ранами от моргульских клинков, и Арагорн послал нас с Берегондом поискать атэласа.

Пони присоединились к средиземцами в поисках целебной травы. Берегонд бросал на них удивленные взгляды, качал головой и приговаривал:

– И чего только не увидишь на белом свете.

Пиппин принялся рассказывать о битве и начал с главной новости: леди Эовин убила Короля Назгулов и сейчас лежит в Палатах Врачеванья вместе с Мерри и Фарамиром, сыном погибшего Наместника.

Отыскав немного молодых побегов, стражи Минас-Тирита и Хранительницы направились к городу через поле, споро шагая между шатров под бело-зелеными стягами Рохана и бело-голубыми знаменами Дол-Амрота. Поодаль ото всех высился шатер под черным флагом с вышитым серебряной нитью изображением древа и семи звезд над его кроной.

Берегонд провел их узкими белокаменными улицами, покрытыми каменой крошкой, плохо оттертыми следами копоти и крови, меж уцелевших и разрушенных домов.

Вскоре они добрались до места, и на пороге Палат им встретился высокий человек с рукой на перевязи. Пони посмотрели на него и невольно ахнули: воин выглядел точь-в-точь, как Боромир, лишь черты лица были немного мягче.

– Господин Фарамир, – поклонились Берегонд и Пиппин, – вам лучше?

– Да, и твоему сородичу Мериадоку тоже полегчало. Увы, леди Эовин еще слаба и почивает, но стараниями государя Арагорна сны ее избавлены от черных наваждений. Вы принесли атэласа?

– Совсем мало, господин, – сникли стражи. – Не сезон ведь еще.

– Но, я вижу, вы нашли нечто другое, – заметил Фарамир, указывая на пони.

Те всё продолжали глазеть на брата Боромира и немного оробели, встретив его внимательный придирчивый взгляд.

– Это мои друзья, господин, – поспешно сказал Пиппин, – и друзья Арагорна.

– Вот как, – усмехнулся Фарамир, – стало быть, правдивы слухи о говорящих пони. Ступайте, отдайте Иоретте травы, что вы нашли, а я пока познакомлюсь с вашими спутницами.

Пин и Берегонд удалились внутрь палат, а Фарамир сел на крыльце и сказал:

– Говорите же, не робейте.

Пришелицы начали по очереди представляться. Последней назвала свое имя Флаттершай, и Фарамир заметил:

– Твое имя мне знакомо, ибо я слышал его от твари по имени Голлум: «Хозяин предал нас, как Флаттершай!» – кричал он в гневе, но я тогда решил, что это просто ругательство из его языка.

– Ты видел Голлума? – желтая пегаска подлетела на месте. – Где?

– Я уже рассказывал о том другим членам вашего Содружества, но для вас повторю. В Итилиэне моему отряду встретились хоббиты Фродо Бэггинс и Сэмуайз Гэмджи, которые направлялись в Черный Край с, полагаю, известной вам целью. Проводником же у них был этот самый Голлум. Мы хотели застрелить этого лиходея, но Фродо просил и ручался за него, так что мы дали им немного припасов и отпустили. А вскоре нам пришло время возвращаться домой, на защиту Минас-Тирита.

– Йэй! – подпрыгнула Флаттершай. – Смеагол жив! Но…, – она резко сникла, – ты сказал, что он назвал меня предательницей?

– Он и Фродо назвал так же, – ответил Фарамир, – лиходеи всегда горазды обвинять людей в том, в чем сами грешны: ложь, коварство, фальшь, предательство. Ох, как бы Голлум сам не обманул доверие Фродо!

– Можно нам увидеть леди Эовин? – спросил Твайлайт.

– Только не разбудите, – попросил Фарамир, поднимаясь, – ей нужен отдых. Да и всем нам.

После того, как аликорн с подругами посмотрели на Эовин, бледную, изможденную, но дышащую глубоко и ровно, их накормили и, выдав теплые попоны, отправили спать в сад: в Палатах не было места. Впрочем, измотанные дорогой и схваткой с назгулами пони не нашли в этом неудобства – заснули мгновенно.

---

Наутро по светлому небу плыли высокие, легкие облака. Пони, спящих в разбитом у входа в Палаты Врачеванья саду, разбудили Гимли и Леголас, явившиеся проведать хоббитов.

– Вот так встреча! – воскликнул гном. – Шли к одним друзьям, а нашли других.

– Как вы оказались здесь? – взволновано спросил Леголас. – Не случилось ли несчастья в Рохане?

Пони рассказали об их походе и о столкновении с назгулами.

– Так вот куда подевались эти черные призраки, – сказал Гимли. – То-то я гадал, зачем бы Саурону их отзывать.

– А мне на миг померещилось, что свет Валакирки спустился на землю, – добавил Леголас, – да было дело поважнее, чем идти смотреть.

Оставив пони, эльф и гном вошли в Палаты, чтобы повидаться-таки с хоббитами.

После завтрака они вдесятером отправились осматривать Минас-Тирит. Кое-где люди уже пытались восстановить разрушенные здания, и Хранители всем предлагали свою помощь, но молва о великих воителях гноме и эльфе и о чудесных пони, одолевших назгулов, уже разлетелась по городу, и жители робели пред ними и просили не утруждать себя.

Пони в подробностях рассказали о том, как решились отправиться в Гондор и столкнулись с черными всадниками, Гимли и Леголас в ответ поведали о путешествии Стезей Мертвецов – о том, как Арагорн призвал на защиту Минас-Тирита души проклятых Исильдуром клятвопреступников.

Днем состоялся последний совет, на котором собрались все вершители судеб Средиземья: маг Гэндальф, государь Арагорн, военачальники Эомер из Рохана и Имраиль из Дол-Амрота, а также Элроир, сын Элронда, – чтобы решить, как дальше бороться с Мордором. Остальным членам Содружества оставалось ждать.

Ближе к обеду Эовин очнулась и, хоть и приветствовала Твайлайт и подруг с улыбкой, оставалась печальна, ибо ее дядя Теоден погиб в бою.

Весь день они провели в тихих беседах и прогулках по саду, а вечером, когда Эовин снова заснула, в Палаты Врачеванья явились Гэндальф и Арагорн.

– Вы поступили безрассудно, – без приветствия отчитал пони волшебник.

– Мы просто хотели помочь…, как леди Эовин, – потупилась Твайлайт.

– И вы помогли, – одобрительно кивнул Гэндальф, – уведя восьмерых назгулов с поля боя. Истинно, только на безрассудство нам теперь и уповать, однако…

– Они умерли? – прервала его Пинки Пай.

– Вернулись в Мордор, – покачал головой Гэндальф, – как и после поражения у Бруинена. Но Саурону понадобится время, чтобы снова снарядить призраков для битвы, и без Короля-Чародея, ввосьмером, они менее опасны. Однако я пришел, чтобы вновь просить вас остаться в стороне от битвы.

– На совете мы решили, что послезавтра выступаем к Мордору, – пояснил Арагорн. – Сидеть здесь и ждать новой осады бессмысленно, ибо армии Саурона неисчерпаемы, а наши редеют с каждой битвой. Быть может, Минас-Тирит выдержит еще три нападения, но, в конце концов, падет. Наша надежда не на стены и воинов, а на двух маленьких хоббитов – от их судьбы, от участи доверенного им Кольца зависит жизнь всего Средиземья. От Фарамира мы узнали, что Фродо и Сэм пошли к перевалу Кирит-Унгол: если они не сгинули там, значит, они уже в Мордоре, поэтому мы выступим к Черным Вратам, чтобы отвлечь Око Саурона от его земель и дать Фродо шанс пробраться к Роковой Горе незамеченным. Я рассчитываю собрать семь тысяч добровольцев.

– Семь тысяч – на штурм целой страны? – удивилась Твайлайт.

– Поэтому мы и просим вас остаться здесь, – вновь вступил Гэндальф. – Мы идем умирать в надежде, что наши смерти дадут Фродо достаточно времени. Мне не ведомо, какой силой вы, пони, изгнали назгулов, и, возможно, она могла бы стать нам большим подспорьем, но я не вправе распоряжаться вашими судьбами, ибо я в ответе лишь за судьбы жителей Средиземья.

– Ты верно сказал, – склонила голову аликорн, – мы не вправе указывать друг другу, что делать. И потому мы пойдем к Мордору с вами, ибо такова наша собственная свободная воля. Вы не передумали, девочки?

– Нет, – твердо сказала Флаттершай, – если это поможет Фродо… и Смеаголу.

– Если назгулы вернутся, может, нам удастся снова их отпугнуть, – предположила Пинки Пай.

– Зададим Саурону перцу! – угрожающе стукнула копытами Рейнбоу Дэш.

– Да шо уж теперь, – махнула ногой Эпплджек, – помирать – так вместе. Даже если у нас получится вернуться домой до того, как Саурон захватит Средиземье, я не смогу нормально жить, зная, шо кто-то из вас погиб, а меня не было рядом, шобы хоть попытаться помочь.

– Надеюсь, это будет хотя бы красиво, – вздохнула Рарити.

Глава XXII. В Чёрном Краю

Через два дня отборное войско западных стран выстроилось на Пеленнорском Поле. Арагорн вместе с Гэндальфом и верными Гимли и Леголасом возглавлял передовой отряд дунаданов-следопытов, и пони от них не отстали. Отправились в битву и хоббиты: Пиппина определили в пеший отряд стражей Минас-Тирита, Мериадока взял седоком сам Эомер, наследовавший дяде трон Рохана.

Грянули трубы, и войско двинулось на восток. К полудню они достигли разоренного Осгилиата на Андуине – древней столицы Гондора, – и после краткого привала продолжили путь.

Арагорн повелел высылать вперед герольдов, чтобы те под звуки труб торжественно возглашали о возвращении Короля Гондора, государя Элессара; с его позволения к глашатаям присоединилась и Пинки Пай с тромбоном. Однако сам он и все люди были угрюмы и вовсе не казались победительными – хвалебные речи герольдов призваны были привлечь внимание слуг Саурона и уверить Темного Властелина в том, что Арагорн присвоил Единое Кольцо себе и едет теперь бросить вызов его создателю.

«Написать бы сейчас письмо принцессе Селестии, – размышляла Твайлайт Спаркл, – рассказать ей о флоре и фауне Средиземья, о том, что люди, как и пони, умеют дружить… правда, дружба их, как и весь их мир, пропитана какой-то горечью – наверное, осознанием того, что всё конечно. И, однако, это осознание странным образом делает этот мир еще прекраснее… Наверное, я просто боюсь умирать».

На шестой день пути войско вышло к пустоши у предгорий Эфель-Дуата – Гор Тьмы, отграничивавших Мордор от остального Средиземья на западе. Повсюду виднелись зловонные ямины, груды золы, щебня и шлака, кучи выжженной земли – всего, что изрыгал Мордор. Так жутко было в этом безжизненном краю, что многие ратники, обессиленные страхом, не могли ни ехать, ни идти дальше, но Пинки Пай подоспела на помощь:

Эй, ребята, это ж свалка,

Что в ней страшного такого?

Да, земля здесь неопрятна,

Много запаха дурного!

Но мы затем и шли сюда,

Чтоб всю эту грязь отчистить,

Так что, парни, эй, айда

Чисти-чисти-чисти-чисти!

– Если эта глупая маленькая пони не боится, то и нам зазорно, – заговорили одни воины.

– Потому и не боится, что глупая, – возражали другие. – Не понимает, куда мы идем.

– Да нет, говорят, она сражалась с назгулами и победила.

Ратники так увлеклись спорами и обсуждением слухов о Пинки Пай и ее подругах, что позабыли о своих страхах.

К вечеру сильно похолодало, подул, крепчая, северный ветер. Войско устроило последний привал, развели костры из скудного сушняка и вереска.

Участники Содружества: Хранители и Хранительницы, – всю ночь провели вместе вокруг огня. Они не спали, просто сидели рядом, смотрели друг на друга и молчали: говорить больше было не о чем.

Утром они продолжили путь, и после полудня подошли к Мораннону – Черным Вратам Мордора на стыке хребтов Эфель-Даут и Эред-Литуи.

Гигантские чугунные створы Ворот были наглухо сомкнуты, на зубчатых стенах никого не видать. Царило чуткое безмолвие. Воины Запада уперлись в тупик и теперь стояли, растерянные и продрогшие, перед могучими башнями и стенами, которые не прошибли бы никакие тараны, даже если б они у них были.

Но волей-неволей надо было доигрывать роль до конца, и Арагорн, выехав вперед в сопровождении трубачей, горделиво возгласил:

– Выходите на переговоры! Пусть выйдет сам Властелин Черного Края, и да свершится над ним справедливый суд за его злодеяния!

Молчание было им ответом, и люди совсем пали духом, когда серый сумрак вдруг пронзил стальной скрежет: Врата начали медленно открываться.

– Кажется, у нас получилось привлечь их внимание, – проговорила Твайлайт с кислой усмешкой.

Прогрохотали барабаны, и воинство Мордора хлынуло наружу неудержимым железным потоком.

– И не говори, сахарок, – откликнулась Эпплджек, поправляя шляпу, – уж получилось, так получилось.

Войска Запада расположились на двух холмах, орки и истерлинги заполонили ложбину между ними и выпускали тучи стрел, огромные тролли в броне пытались пробиться к вершинам холмов, где стояли военачальники, но людям пока удавалось их отбрасывать.

Солнце застлали смрадные дымы, и оно померкло в тумане, стало мутно-багровым. Из дымной мглы раздались леденящие вопли, черные облака разорвали широкие крылья – то возвратились назгулы на летучих змиях.

– Знаете, что хорошо в нашем положении? – спросила Рейнбоу Дэш Флаттершай и Твайлайт. – Нам уже нет смысла бояться. Но эти волшебные наушники ты на нас все-таки надень.

Аликорн магически защитила от крика своих подруг и стольких людей, скольких смогла, и вместе с пегасами взмыла ввысь. Рейнбоу Дэш развила большую скорость и закрутила троих назгулов в небольшом радужном торнадо, Флаттершай попыталась найти подход к летучим змиям, но те, никогда не ведавшие доброты, продолжали пытаться ее съесть, поэтому она влилась в торнадо Рейнбоу Дэш, и совместными усилиями пегаскам удалось засосать в воронку еще одного призрака. Твайлайт Спаркл с переменным успехом отбивалась от двоих назгулов магическими вспышками, еще двоих подстрелил с земли Леголас.

Эпплджек наловчилась вырывать у орков оружие с помощью лассо, Пинки Пай металась между врагами в причудливом молниеносном танце, время от времени ныряя в самую их гущу. Большого вреда она им не наносила, но изрядно отвлекала, сбивая шлемы им на глаза, не давая лучникам целиться. Рарити держалась Гимли, прикрывая гному спину.

Однако пусть люди и были избавлены от распространяемого назгулами ужаса, войска Саурона оказались воистину несметны, и на место каждого убитого или выведенного из строя воина вставали трое.

Рейнбоу Дэш и Флаттершай выдохлись, их торнадо ослабело, и из радужной воронки в гущу битвы повалились четыре потерявших всякую ориентацию в пространстве змия, и их черные всадники вновь начали сеять страх среди людей и воодушевлять приспешников Саурона.

Твайлайт, еще не привыкшая долго держаться в воздухе, была вынуждена опуститься на землю, чтобы не упасть без сил, и вновь стала создавать защитные поля. От постоянного применения магии у нее начал болеть рог, и она чувствовала, что долго не продержится.

Даже Пинки Пай стала двигаться медленнее. Рарити склонилась над бездыханной Эпплджек: расхрабрившись, пони получила ранение в живот, и единорожка теперь пыталась наложить ей швы с помощью магии и своих познаний в швейном деле.

Пони сбились вместе, окружив раненную Эпплджек, отбиваясь от наседавших врагов. Рядом с ними лежал Пиппин, придавленный тушей сраженного им тролля, Мерри пытался помочь ему выбраться, но получалось плохо. Хоббитов обороняли Гимли и Леголас. Арагорн и Гэндальф мелькали то там, то здесь, разя врагов и воодушевляя воинов, хотя все понимали, что надежды нет.

Всё сильней и сокрушительней был натиск орков, всё громче яростные крики и бешеный лязг стали.

– Знаете, – проговорила Рейнбоу Дэш, – лучше уж хаос Дискорда, чем тот порядок, что пытается установить Саурон…, и что пытался установить Саруман.

– Не думал, что умру, сражаясь бок о бок с эльфов и цветными пони, – проворчал Гимли, отсекая очередному орку голову.

– А как насчет – бок о бок с друзьями? – спросил Леголас.

– На это я согласен.

Вдруг оставшиеся в небе назуглы ринулись вниз, и люди закричали в ужасе. Однако оказалось, что не покормить своих летучих тварей было их целью: всадники посадили к себе спешенных соратников, и все восьмеро устремились во мрак Мордора, покинув поле битвы.

По рядам людей прокатился гул облегчения, орки и тролли замерли в нерешительности, некоторые дрогнули, выронили оружие – власть, которая гнала их вперед и полнила ненавистью, заколебалась, ибо в Чёрном Краю кто-то другой объявил себя Властелином.

– Кольцо явилось в недрах Ородруина, – провозгласил Гэндальф, и голос его разнесся над полем битвы, и не только воины запада, но и слуги Саурона внимали ему. – Бьет роковой час!

– Фродо там, – прошептала Твайлайт Спаркл, – и, если назгулы его почувствовали, значит, он надел Кольцо. Фродо…

– Смеагол! – воскликнула Флаттершай и вдруг сорвалась с места. – Я спасу тебя!

Никто не успел ничего сказать, пегаска промчалась над рядами воинов и скрылась в дымном мраке, клубящемся над Эфель-Дуатом.

– За ней! – хором крикнули Твайлайт и Рейнбоу Дэш и, взлетев, последовали за подругой вглубь Мордора.

---

Аликорн и пегаски неслись вперед, обгоняя даже черные тени назгулов – то ли потому, что их змиям приходилось нести тройную ношу, то ли Флаттершай действительно так хотела спасти Смеагола, что летела на одной скорости с Рейнбоу Дэш. Твайлайт старалась не отставать от подруг, помогая себе телепортацией на малые дистанции.

Вскоре из мглы Мордора выступила черная, увенчанная огнистым венцом – разверстым пламенеющим жерлом – громада Ородруина. Роковая Гора была не так уж высока, но, стоя посреди выжженной равнины, в отрыве от всяких горных хребтов, казалась исполинской.

– Я вижу вход! – крикнула Флаттершай, указывая на озаренную рыжим мерцанием щель в скале.

Пони юркнули в нее и оказались в длинной залитой багровым светом пещере. Пол и стены рассекала широкая скважина, то наливаясь огнем, то затухая, стены слегка вибрировали от мерного рокота вулкана.

Странное и жуткое зрелище предстало глазам Хранительниц: у края бездны Голлум схватился с невидимкой, рядом беспомощно стоял Сэм. Длинные тощие руки Голлума потянулись ко рту, блеснули и щелкнули острые клыки. Раздался вскрик – и появился Фродо, стоящий на коленях у огненной скважины. А Голлум бешено плясал, воздев кверху сияющее ярче золота Кольцо, нанизанное на перепачканный в копоти и крови откушенный палец:

– Прелесть, прелесть, прелесть! – ликовал он. – Моя прелесть! О, моя прелесть!

И, пожирая глазами свою сияющую добычу, он оступился, качнулся на краю бездны и с воплем упал в нее, из глубины донесся вой: «Пре-е-лесть!»

Флаттершай нырнула за ним и, прежде, чем подруги успели испугаться за нее, взлетела над огненной пропастью, прижимая к себе Голлума передними ногами. Тот крепко держал в кулаке Кольцо и, извиваясь, кричал:

– Гнусссная предательница, она нассс бросила, а теперь явилась, чтобы забрать нашу прелесссть! Пусть пегассс вернет нас на землю!

Фродо и Сэм встали рядом, в ужасе глядя на Флаттершай: в конце всего их миссия оказалась под угрозой не из-за козней Врага или чар Кольца, а из-за летающей пони!

– Брось кольцо, Смеагол! – умоляла пегаска. – Пожалуйста!

Но Голлум лишь сильнее стискивал свою «прелесть».

– Твайлайт, сделай что-нибудь! – вскричал Сэм.

На глаза аликорну навернулись слезы, она понимала, что никогда не простит себе того, что собирается сказать, но назгулы могли появиться в любую секунду, и иного выхода она не видела:

– Флаттершай, брось его. Брось Голлума.

– Никогда, – сдвинув брови, ответила пегаска. – Он мой друг, и я люблю его, а мир, ради спасения которого мы должны убивать друзей, не стоит того, чтобы его спасать! Слышишь, Смеагол? Я не предам тебя!

Мрак заполнил пещеру: внутрь ворвались назгулы. С истошным воплем они бросились к стоящим на краю пропасти пони и хоббитам, но негасимое пламя Ородруина страшило даже их, и они застыли на месте, сипло призывая:

– Отдайте Кольцо.

Твайлайт лихорадочно соображала, что делать: рано или поздно тяга Единого Кольца пересилит в назгулах страх перед огнем, и они ринутся в бой, и вряд ли ей с Рейнбоу Дэш удастся совладать со всеми восьмью, потому что на хоббитов и Флаттершай надежды было мало.

– Флаттершай любит нас? – спросил вдруг Голлум.

– Да, да! – радостно воскликнула пегаска. – Я прилетела спасти тебя!

Под взглядами оцепеневших свидетелей Смеагол вытянул дрожащую руку с Кольцом над пропастью и вновь спросил:

– Ты любишь меня?

– Люблю.

Смеагол разжал кулак. Единое Кольцо всей своей тяжестью устремилось вниз, в пламя, из которого когда-то вышло.

Вулкан взревел, огнистый расплавленный камень вырвался из расселины под самые своды пещеры, Флаттершай едва успела увернуться от фонтана магмы и приземлиться вместе с Голлумом рядом с друзьями.

Назгулы издали свой последний сверлящий уши клич, горячий ветер подхватил их, как черные перья, и унес в раскаленный поток. Алым пламенем полыхнули их плащи, и в нарастающем гуле вулкана послышался вздох.

Гул превратился в грохот, и гора задрожала. Пони кинулись к хоббитам: Твайлайт подхватила подмышки Фродо, Рейнбоу Дэш – Сэма, Флаттершай – Смеагола, – истощенные странствием, они показались Хранительницам легче пушинки.

Едва они вылетели наружу, своды пещеры обрушились за ними. Пони со своей ношей летели вперед, на запад, сквозь хаос рушащегося Мордора. На месте Барад-Дура, черной цитадели Саурона, крутился смерч. Падали башни, и обваливались горы, в прах рассыпались казармы и кузницы, дым и пары вздымались к небу, сливаясь с черными тучами.

Грянул гром, заполыхали молнии, хлестнул ливень – темный, но не зловещий. Всё усиливающиеся его потоки прибивали к земле пепел и грязь, очищали шкурки пони и одежду хоббитов от копоти Ородруина, смывали всю Сауронову скверну.

---

Гробовое молчание царило у Врат Мордора: люди и орки замерли в напряженном ожидании. Пинки Пай и Рарити переводили беспокойные взгляды с раненной Эпплджек на мрачные просторы Черного Края, где скрылись их подруги.

Вдруг земля, страшно застенав, содрогнулась. Над башнями Черных Врат, над вершинами сумрачных гор взметнулась в небеса необъятная, пронизанная огнем темень. Врата Мордора пошатнулись, закачались – и рухнули, рассыпались в прах могучие бастионы. Издали глухо, потом всё громче и громче слышался тяжкий гул, превращаясь в раскатистый оглушительный грохот.

– Царствование Саурона кончилось! – молвил Гэндальф. – Хранитель Кольца исполнил поручение.

Дрогнули вражеские полчища, бросились врассыпную, и земля проваливалась у них под ногами, поглощая их, обезумевших, ставших вмиг жалкими и беспомощными.

За Эфель-Дуатом бушевала буря, молнии били с неба, и в их белых вспышках виднелась Роковая Гора, извергающая потоки магмы, рушащая сама себя.

– Твайлайт! – в ужасе вскричала Рарити. – Флаттершай, Рейнбоу! Они же там! Гэндальф, сделай что-нибудь!

– Спаси Фродо и Сэма! – вторил ей Мерри.

А выбравшийся из-под тролля Пиппин долго вглядывался в темень над Мордором и вдруг воскликнул, указывая в грозовое небо:

– Пегасы! Пегасы летят!

Эпилог. Возвращение

Ясным утром взошло солнце над вершинами Белых Гор, зазвонили колокола, затрепетали на свежем весеннем ветру флаги. Над Минас-Тиритом взвилось белоснежное знамя Наместников – в последний раз, ибо наступил день коронации Арагорна Элессара.

Вокруг Белой Башни собралась толпа горожан с охапками цветов, а у врат ее стоял Наместник Фарамир с отрядом стражников в черно-серебряных доспехах. Рядом с ним были роханская принцесса Эовин со своим оруженосцем Мериадоком Брэндибэком, страж Башни Пиппин Тук и маг Гэндальф Белый.

К ним подошел облаченный в черную кольчугу и белую мантию Арагорн, за которым следовали Элронд Полуэльф с сыновьями и дочерью, леди Галадриэль с супругом Келеборном и северные дунаданы-следопыты. По обе стороны от Арагорна шли Хранители Кольца Фродо Бэггинс и Сэмуайз Гэмджи и пять эквестрийских пони.

Сопровождающие Арагорна замерли, а сам он вышел вперед, и Фарамир преклонил перед ним колено, сказав:

– Итак, последний Наместник Гондора слагает с себя полномочия.

– Издревле заведено, чтобы на государя возлагал корону его отец, – молвил Арагорн, – но, поскольку мой отец, увы, погиб, и дабы почтить тех, чьими трудами было возвращено мне мое наследие, да поднесет мне корону Хранитель Кольца и да коронует меня Митрандир.

Арагорн опустился на колени. Фродо взял с каменного постамента похожую на шлемы стражей белую корону с жемчужно-серебряными крыльями и подал ее Гэндальфу. Тот возложил ее Арагорну на голову, и государь поднялся, обращаясь к людям:

– Из-за Великого Моря пришел наш род в Средиземье, и да пребудет он здесь до скончания времен.

– Доколе над миром властвуют Валар, – склонил голову Гэндальф и громко провозгласил: – Король вернулся!

– Пора и нам возвращаться, – шепнула подругам Рейнбоу Дэш. – Где Флаттершай?

---

Смеагол и Флаттершай сидели в сумрачных гостевых покоях: окна закрывали плотные шторы, потому что Голлум, хоть и избавился от власти Кольца, всё еще не мог привыкнуть к яркому свету. В тоненьком пробивающемся сквозь зазор в занавесях лучике солнца тихо и медленно кружились пылинки.

За прошедшие с возвращения из Мордора дни Смеагол и пегаска успели многое сказать друг другу и попросить за всё прощения. Гуляя по садам Минас-Тирита, они обсудили свою дальнейшую судьбу, и теперь, когда настал день прощания, просто молча сидели рядом, пытаясь впитать в себя последние проведенные вместе мгновения.

– Душно, – нарушил тишину Смеагол, теребя ворот просторной холщовой рубахи, – колетссся.

– Надо привыкать, – ответила Флаттершай. – Люди и хоббиты любят, когда много одежды, а ты ведь тоже хоббит, да?

– Да.

В дверь покоев постучали, и вошел паж:

– Госпожа Флаттершай, – сказал он, – леди Арвен и леди Галадриэль готовы. Пора.

Пегаска поднялась и попросила Смеагола:

– Пойдем со мной.

– Нет, – покачал тот головой, грустно глядя на подругу большими бледно-голубыми глазами. – Лучше проститься здесь: снаружи ссслишком много людей, не хочу при них…

Флаттершай обняла Смеагола крепко-крепко, уткнулась ему в плечо, и ткань рубахи пропиталась ее слезами. Смеагол шмыгнул носом и с горькой усмешкой шепнул ей на ухо:

– Ты моя прелесть.

Пегаска последовала за пажом и всю дорогу оглядывалась, ожидая увидеть, что Смеагол идет за ними, но тот не появился.

На площади перед Белой Башней Арвен и Галадриэль взялись за руки и воздели их к небу, образуя, таким образом, подобие арки. Они сомкнули веки, и губы их зашевелились, неслышно шепча. Пестрый вихрь закружился меж их телами, краски его слились в молочно-белое сияние. Всё было готово.

Твайлайт Спаркл низко поклонилась Фродо и Гэндальфу, взлетев на высоту Эовин, обняла ее.

Эпплджек долго трясла в копытах руку печально улыбающегося Арагорна, а потом проделала то же самое с Сэмом.

Рарити, изящно смахнув бриллиантовую слезу, протянула Гимли копыто, чтобы тот его поцеловал, но гном не оценил жеста и вместо этого заключил единорожку в костоломные объятия, сказав:

– Прощай, Леди Самоцветов! Да создашь ты одеяния столь же прекрасные, как…

Его последние слова заглушил громкий хлопок: Пинки Пай взорвала хлопушку, и на всё Содружество посыпались конфетти. Она одарила Мерри и Пиппина еще несколькими неизвестно откуда взявшимися хлопушками и свистульками и сказала:

– Всегда улыбайтесь, мои маленькие хоббиты, даже, когда не хочется, потому что радость приходит во время веселья!

Рейнбоу Дэш тепло простилась со всеми по очереди, и к этому времени подоспела Флаттершай.

– Что ж, – сказала Твайлайт Спаркл, в последний раз оглядывая друзей, – спасибо вам за всё. Для меня было честью дружить с каждым из вас.

– Почему «было»? – спросил Леголас. – Настоящая дружба не умирает.

– У вас, эльфов, всё длится вечно, – заметил Гимли, – прошлое для вас всегда живо, и вам никогда не понять горечи смертных. Впрочем, я не печалюсь: уж кто-кто, а гномы знают, что каждая деталь должна быть на своем месте. Мы все – лишь маленькие шестеренки мироздания, но…, – он взглянул на хоббитов, – это путешествие научило меня, что и у маленьких людей может быть огромная роль. Короче, хватит разглагольствовать! Возвращайтесь на свою родину, маленькие пони, и поминайте добрым словом нашу, а мы будем помнить о вас.

Шестеро пони вновь поклонились друзьям и одна за другой прошли в портал, скрывшись в молочном свечении.

---

Государь Элессар правил мудро, и при нем Объединенное Королевство Арнора и Гондора достигло расцвета. Гимли привел своих соплеменников на юг: гномы помогли людям восстановить разрушенные города, и многие осели Блистающих Пещерах Агларонда.

Леди Эовин вышла замуж за Фарамира, и вместе они управляли землями Итилиэна.

Что до Смеагола, он примирился с Фродо и Сэмом и вернулся в Шир вместе с хоббитами. Там он поселился в Бэг-Энде, помогая Фродо дописывать Алую Книгу, повествующую о гибели Властелина Колец и возвращении Короля, и умер за год до того, как изможденный ранами Фродо принял решение отправиться на Заокраиный Запад вместе с покидающими Средиземье эльфами.

Более чем через век после коронации государь Арагорн упокоился с миром, и супруга его Арвен удалилась доживать отпущенный ей срок в опустевший Лотлориэн.

Отправился на Запад и Леголас и, поговаривают, взял с собою Гимли, ибо велика была их дружба. Поговаривают также, что Гимли последовал за ним, ибо желал еще раз увидеть красоту владычицы Галадриэли.

Много поколений сменилось, и не осталось в Средиземье людей, видевших воочию эквестрийских пони. И, хотя никто уже не верил в то, что они когда-то существовали, память о них сохранилась и передавалась среди людей в форме волшебных сказок – в песне и в слове.

---

В Эквестрии всё шло своим чередом: принцессы исправно сменяли день и ночь, подданные трудились. Селестии и Луне удалось скрыть от Дискорда исчезновение Хранительниц Элементов Гармонии – или тот лишь делал вид, что удалось. В любом случае, Дух Хаоса не предпринимал попыток вновь установить свою власть над Эквестрией.

Спайк и Совелий вдвоем заведовали Понивилльской библиотекой. Поначалу дракончик каждый день ждал возвращения Твалайт, но ни ее, ни других подруг всё не было.

Однажды апрельским утром Спайка разбудил стук в окно. Продрав глаза, дракон раздвинул шторы: в стекло билась серая пегаска-почтальонка. Спайк раскрыл ставни, и она вручила ему письмо:

– Срочная депеша из Кантерлота!

Спайк поблагодарил почтальонку и в волнении разорвал конверт: «Вдруг вести о Твайлайт? Вдруг что-то случилось?»

– Ура! – воскликнул он: письмо было написано знакомым аккуратным почерком.

В нем говорились, что все шестеро пони возвратились в Кантерлот накануне вечером и будут в Понивилле, как только закончат докладывать принцессам об их приключениях и открытиях в Средиземье.

Радость в дракончике мгновенно сменилась паникой: оставшись без Твайлайт, он совсем забросил поддержание чистоты в библиотеке, только иногда подметал на первом этаже, куда заходили посетители – и то, потому что его заставлял Совелий.

– Подъем! – дернул он за перо дремлющего филина. – Нам предстоит Великая Уборка – Уборка, которая положит конец всем уборкам… Эх, мечты-мечты… Конечно же Твайлайт захочет сама навести порядок, когда приедет, а потом еще раз и еще, как и раньше. И, знаешь, Совелий, я даже по этому соскучился.

К вечеру библиотека была вычищена до блеска, разожжен камин и приготовлен ужин. «А не слишком ли я рано? – обеспокоился Спайк. – В письме ведь не сказан точный день, когда они вернутся… С другой стороны, эта почтальонка могла и задержаться в пути, поэтому неизвестно, когда его написали…»

Тут входная дверь скрипнула, и дракончик, оставив раздумья, побежал встречать пони. На пороге стояла одна Твайлайт: аликорн как будто чуть подросла, шерстка ее немного потемнела, а глаза, наоборот, стали ярче, хотя и были усталыми. Она улыбнулась Спайку, и тот бросился ей на шею.

– А где остальные? – спросил он.

– Разошлись по домам. Не ты один за нас волновался, у других тоже есть родные и близкие, с которыми им надо встретиться.

Спайк усадил Твайлайт на подушку у пылающего, источающего уютное тепло камина, поставил перед ней поднос с чаем и кексами и устроился подле нее, готовясь услышать историю о ее приключениях.

– Ну? – вопросительно заглянул он в усталые глаза Твайлайт.

– Ну, вот я и вернулась, – сказала она.

---

От автора. Первый отчет о магии фанфиков.

Дорогие читатели и авторы Сториса,

Прежде всего, позвольте сердечно поблагодарить вас за внимание. Спасибо всем, кто писал комментарии с критикой, замечаниями, похвалами и просьбами продолжения, спасибо всем, кто нажимал на зеленые и красные копыта, – любая ваша реакция была для меня стимулом, поскольку означала, что рассказ не оставляет вас равнодушными.

Теперь непосредственно к отчету. Раньше я был слабо знаком с фанфиками и считал, что их пишут люди, у которых не хватает фантазии, навыков и таланта, чтоб создать собственный мир и персонажей. Следовательно, я считал, что фанфики в какой-то мере должны быть плохими, и, уж конечно, и не думал, что однажды сам возьмусь их писать. Однако Дискорд меня дернул…

В процесс работы над рассказом я прочитал много (но всё равно недостаточно) других фанфиков на этом сайте, и узнал, что фанфики вовсе не бездарная графомания, что авторы вкладывают в них свои силы, умения и души. Более того, писать фанфики в чем-то сложнее, чем сочинять оригинальные истории, ведь тут требуется уловить характеры созданных другими людьми персонажей и стараться сохранить их, в отличие от оригинальных историй, где автор сам решает, какими будут его герои.

«Почему же так? – подумал я. – Почему люди употребляют свой талант и знания не на создание чего-то нового, а на написание историй с готовыми персонажами и мирами?» Взять, например, ту же «Фоновую пони»: в комментариях к ней я замечал высказывания о том, что автор легко мог бы заменить пони на людей – и, издав книгу, возможно, стать знаменитым создателем шедевра. Почему же он этого не сделал? Пока я ответил на этот вопрос так: потому что он настолько любит вселенную «МЛП», что готов безвозмездно посвятить ей свой талант, не ожидая широкого признания и (чего уж там!) писательских гонораров.

Моя история, конечно, не идет ни в какое сравнение с упомянутым фанфиком и с многими другими фанфиками, но я так же люблю «МЛП» и произведения Толкина. Надеюсь, это в какой-то мере извиняет меня за то, что я покусился на эти миры и даже кое-где нарушил канон.

Вот, кстати, второй возникший у меня при изучении магии фанфиков вопрос, и на него я пока не нашел ответа: почему все так пекутся о соблюдении канона в фанфиках? Ведь это именно то, что делают фанфики по самой своей природе – нарушают канон. Мне кажется, что любое описанное в фанфиках событие не канонично, поскольку канон – это только то, что есть в официально изданных или выпущенных в эфир оригинальных произведениях. Я тут, разумеется, говорю не о сохранении характеров персонажей (это как раз очень важно для фанфика, иначе получится оригинальное произведение с элементами плагиата), а исключительно о событиях, которые с ними происходит. Ведь разве не цель большинства фанфиков – поставить знакомых и любимых персонажей в те условия, в которые они никогда не попадут в исходном материале?

Надеюсь, со временем я пойму, что такое канон, и каким образом его можно соблюдать в фанфиках.

Пока же еще раз спасибо за внимание и за ваше творчество.

И да: фанфики — это магия.

Искренне ваш,

Эриол.

P.S. Нельзя просто так побывать в Средизмье и жить дальше, как будто ничего не случилось, поэтому у меня возникла идея продолжения этой истории – «Средиземский синдром» – о том, как пони пытаются вернуться к мирной жизни в Эквестрии. В нем уже не будет людей и перемещений между мирами, а эпические приключения сменят придворные интриги и психологические проблемы. Впрочем, это еще дело далекого будущего и, возможно, не будет воплощено.