Ученик и Мастер. Акт первый: "Змея на пороге дома"

Глава 19. Некромант

Примечания.
1. Кантерополь — аллюзия на Константинополь.
2. Арахорсия — аллюзия на Арахозию, древнее индоиранское государство.
3. Стидия — аллюзия на Стигию, вымышленное государство из "Хайборийской Эры" Р.И. Говарда, чьим прообразом послужил мифологизированный Древний Египет.
4. Та-Кольтет — аллюзия на Та-Кемет, самоназвание Древнего Египта.
5. Карагёз — озорной и плутоватый персонаж из турецкого театра кукол.

Такая враждебность вызвала у Даэны сильнейшую неприязнь, ей пришлось приложить немало усилий, чтобы не ответить столь же резко. Однако антилопа понимала, что причиной сих упрёков служила не только задиристость зебры, но и её искренняя привязанность к своему господину. Она действительно тревожилась о Сезаме, ибо, как и Даэна, Макраме тоже нуждалась в любви и ласке, ей был необходим защитник, коего зебра видела в молодом ученике Мастера. Памятуя об этом, жрица избегала ссориться с Макраме, особенно сейчас, когда между соперницами наступил хоть и шаткий, но всё же мир. Тем не менее, у антилопы не было никакого желания допускать зебру к мистерии, с тяжбой признаваясь самой себе, что истинной тому причиной действительно является ревность. По мнению Даэны, Макраме, при всей её страсти и симпатиях к Сезаму, считала того своей собственностью и вела себя слишком распущенно по отношению к нему, что казалось жрице совершенно неправильным.

Неизвестно, чем могла бы закончиться эта сцена, ибо прежде, чем антилопа успела сказать что-либо на выпад соперницы, палисандровые двери святилища с глухим скрипом отворились. В плотной сизой дымке возник хорошо знакомый силуэт старого земного пони, одетого в халат и с тюрбаном на седобородой голове.

— Yolunuzu yanacaktır edelim Şunun Ateş, o, parlak Hoca-efendi. (Да осветит Благой Огонь вашу дорогу, о, блистательный Мастер-эфенди. (тур.) – пав ниц, Даэна с осторожным почтением поприветствовала вошедшего в зал хозяина. Макраме, мигом успокоившись, немедля повторила за жрицей жесты и слова.

-Всё ли готово для ритуала? – сухо осведомился Мастер Рахат-лукум на эквестрийском языке, медленно приблизившись к рабыням. На жар и густой дым благовоний он будто бы и не обращал внимания.

Даэна уже привыкла к этой необычной черте Мастера Рахат-лукума — разговаривать на наречии той земли, где он находился, причём не только с гостями, но и с подчинёнными. Разумеется, делая исключения в отношении тех, кто сим языком не владел. Даэна могла лишь гадать о причинах столь странного поведения, подозревая, что таким образом старый тауматург напоминает себе, что является чужаком и потому должен быть всегда настороже. Сезам же считал подобное старческим чудачеством и что эти принципы служат лишь поводом потешить самомнение Мастера, будто бы сии знания возвышают его над другими.

Так или иначе, но Даэна достаточно хорошо понимала язык, на котором к ней обратился Мастер. Это было возможным благодаря плодотворным урокам с её возлюбленным хозяином, Сезамом, ибо иного способа ознакомиться со столь чуждой речью у антилопы попросту не было. На всём Востоке был лишь один край, в котором свободно общались на этом языке, да и то, как оказалось, сильно искажённом местными диалектами — Кантерополь , также известный как "младший брат Кантерлота", крупнейший из колониальных городов Эквестрии, расположенных на побережье Великого Океана, что к юго-западу от Ахалтекинского Султаната. Будучи уроженкой Арахорсии , самой восточной провинции Султаната, да ещё и во времена правления Султана Алмаза, Даэна никогда не имела возможности не то, что изучить, а даже просто услышать эквестрийское наречие. Тем не менее, жрица стала отвечать куда более привычными ахалтекинскими словами, опасаясь сделать ошибку в речах на чужом языке, что могло бы не только раздражить Мастера Рахат-лукума, но и привести к неприятным последствиям из-за неправильной трактовки.

-Evet, parlak efendi. Sizin sadık hizmetkarı, acemi Makrame gerekli olanı yapmak için bana yardımcı oldu, ve kutsal ayrılmak üzereydi. (Да, мой блистательный господин. Ваша верная слуга, послушница Макраме, помогла мне сделать всё необходимое и уже собиралась покинуть святилище. (тур.) — с показным уважением ответила Даэна, почти физически ощущая на себя испепеляющий взгляд возмущённой зебры. Не в последнюю очередь жрица говорила на ахалтекинском и для того, чтобы Макраме её понимала, ибо слишком уж скудны были познания той о других языках кроме этого и родного арабийского.

-Пусть уходит. Ничто не должно мешать исцелению моего беспутного ученика. — без тени каких либо эмоций произнёс старый тауматург. Заметив, что зебра замешкалась, Мастер обратился к ней с заметно посуровевшим тоном. — Git buradan. (Ступай прочь. (тур.)

-Evet, parlak efendi, eğer nasıl olacak istiyorum. (Да, мой блистательный господин, как будет угодно вашей воле. (тур.) — с обидой в голосе повиновалась Макраме, едва не скрежеща зубами от досады. Какой бы возмущённой и разозлённой не была зебра, ей всё же хватало ума не перечить приказу Мастера. Макраме ведь тоже боялась его, как и многие другие обитатели корабля, ибо знала, каким наказаниям тот мог подвергнуть за подобное неповиновение.

— Ben size cömertçe, oh parlak efendi, affetmek için yalvarıyorum, ama sizin sadık hizmetkarı alçakgönüllü değerli sayın Sesam ile oldu ve neden o acı bilmek için izin ister. (Прошу меня великодушно простить, о, блистательный господин, но ваша верная раба смиренно просит разрешения узнать, что случилось с уважаемым господином Сезамом и отчего пострадал он. (тур.) — аккуратно подбирая слова, озвучила свою просьбу Даэна, краем глаза следя за тем, как выходит из святилища её соперница. Прежде чем покинуть зал, Макраме посмотрела на антилопу с такой неприязнью, что и нельзя было отличить от ненависти, столь искренней она была. — Değil merak uğruna, ben bu bilgiye ihtiyaç, ama sadece ben senin layık müridi iyileşmek nasıl anlamak için. (Не праздного любопытства ради нуждаюсь я в этом знании, но лишь для того, чтобы понять, как мне следует исцелять вашего достойного ученика. (тур.)

-Глупо задавать вопросы, на которые уже знаешь ответы. Особенно когда сама причастна к судьбе моего "достойного" ученика. Ведь именно ты рассказала Сезаму о похищении его любимой игрушки. — услышав эти слова, Даэна похолодела от ужаса, всеми силами стараясь не показывать охватившей её тревоги. Осознание того, что Мастеру было такое известно, обескураживало не на шутку, сия весть не сулила ничего хорошего. — Ты знала, как он дорожит своей безделушкой, знала, что он непременно отправится её возвращать. Так стоит ли спрашивать "что случилось?", понимая, на что способны свирепые наёмники-грифоны, особенно из столь лихого отряда как "Дикая Стая"?

-Oh, asil efendi, affet beni, ben bile... (Простите меня, о, великодушный господин, я даже... (тур.) — растерявшись, Даэна не нашла, что и ответить. Она совершенно не ожидала подобных обвинений, но куда сильнее её поразило то, что в них было зерно правды. Ведь и в самом деле, не поведай антилопа Сезаму о похищении Шкатулки Феноменов, молодой алхимик, возможно, и не бросился бы за ней в гущу погромов. Возможно...

-Мне не нужны твои извинения, а тебе не нужно моё прощение. Считаешь ты себя виноватой или нет, мне всё равно. Всё, что мне от тебя требуется, жрица, лишь твоё тайное искусство духовного целительства. — с холодным безразличием заявил Мастер и, после небольшой паузы, тихо и мрачно добавил. — В этот раз мой беспутный ученик откусил больше, чем смог проглотить, и подавился. Пострадало не только его тело, но и дух, раны эти нанесены магией и они особенно тяжелы. Сезам должен выжить, жрица. Пусть даже если ради этого придётся пожертвовать чьей-то жизнью. Ты понимаешь, что это значит?

Даэна понимала, и оттого пришла в ещё большее смятение. С самого начала антилопу терзали недобрые предчувствия по поводу грядущего, и сейчас, после этих слов, её тревога возросла безмерно. Донёсшийся из коридоров до уха жрицы сдавленный вскрик Макраме подтвердил самые сильные страхи Даэны. В святилище должно было вот-вот явиться существо, которого она страшилась даже больше, чем Мастера Рахат-лукума, и за это ненавидела всей душой.

Паря в полуметре над полом, будто бы ничего и не веся, через дверной проём медленно пролетел внушительных размеров базальтовый саркофаг в форме продолговатого сундука, увенчанного резной ладьёй. Исписанный таинственными письменами на мёртвом языке давно сгинувшей цивилизации, этот артефакт далёкого прошлого тускло светился бледно-зелёным светом, придавая вырубленным на его поверхности фигурам змей зловещий облик. Несмотря на обилие вделанных драгоценных камней и роскошный внешний вид в целом, саркофаг вызывал не столько восторг, сколько необъяснимый страх и сильнейшее чувство угнетённости.

Даэна не выдержала и с трепетом вздохнула, но причиной тому был уже не только жуткий саркофаг. В ладье, что украшала крышку, лежал без сознания израненный Сезам, безжизненно свесив конечности за изогнутые борта. Когда саркофаг приблизился к алтарю, подле которого стояли Мастер и Даэна, антилопа заметила, что все раны молодого алхимика прижжены. То была определённо работа Саламандры, спасшей своего хозяина от потери крови. Однако на это у Духа Огня явно ушли все последние силы, ибо тело земного пони было столь сильно обморожено, что даже сквозь дым можно было разглядеть, как испаряется лёд с поражённой поверхности. Некогда серо-стальная шёрстка сильно потемнела, теперь в ней преобладали мертвенно-синие оттенки, цвета свинца. Бегло окинув взором тело своего хозяина, Даэна с некоторым облегчением обнаружила, что, за исключением простреленной ноги, серьёзных внешних травм у Сезама не было. Но жрица по опыту знала, что самые страшные раны находятся отнюдь не на виду.

Тело Сезама обволокло тусклое зеленоватое свечение, и через мгновение земной пони воспарил над саркофагом и опустился уже на поверхность подготовленного алтаря. Вопрошающе взглянув на Мастера и получив в ответ одобрительный кивок головой, Даэна бросилась к своему хозяину и начала тщательно осматривать его тело в поисках иных повреждений. Старый тауматург, тем временем, приступил к не менее важному занятию — снятию печатей с саркофага. Приставив правую переднюю ногу к носу ладьи, изображавшему скалящуюся кобру, Мастер негромко произнёс наговор, смысл слов которого жрице был неизвестен.

-Hitm pefsnof m pof shrshor wa hareh. Ale fi shmshe. (Своей кровью снимаю первую печать. Встань и служи. (копт.) — едва с его губ слетело последнее слово, как змеиная голова вдруг ожила и сомкнула свои челюсти на протянутой конечности земного пони. Мастер же и ухом не повёл, словно ему не было дела до той боли, что причинял артефакт, забирая его собственную кровь. Даэна далеко не в первый раз наблюдала эту картину, но всё равно всякий раз ужасалась при её виде. Антилопа прекрасно знала, что последует дальше, она уже слышала, как в недрах саркофага раздалось знакомое до дрожи недовольное шипение.

Плита с глухим скрежетом сдвинулась, высвобождая рвавшиеся наружу удушливые испарения. А затем, звеня зачарованными цепями, сковывавшими всё его обмотанное льняными бинтами тело, из саркофага поднялось существо, что умерло тысячу лет назад, но всё же продолжало жить. Лицо его скрывала электрумовая погребальная маска в виде головы кобры, чьи глаза были завязаны плотной пёстрой тканью, а выше, на самом лбу, блистал крупный алмаз-октаэдр. На теле этого существа, напоминавшего земного пони, истощённого и ссохшегося, были и другие богатые украшения, от браслетов до амулетов, среди которых выделялся золотой медальон, изображавший око, заключённое внутри пирамиды.

Сложно было представить, что это существо когда-то являлось пони, а именно единорогом, причём отнюдь не каркаданном. История же запомнила его как искусного политика и пытливого учёного, а легенды прославили как величайшего чародея Востока своей эпохи. Старейший из спутников Мастера Рахат-лукума и его самый могучий слуга, мистик и некромант, обретший бессмертие, имя ему — Аркейн Обскура, Великий Визирь.

Легенды об этом чародее встречаются по всему Востоку, от знойных пустынь Сэддл Арабии до горных вершин Грифонстана, и навряд ли найдётся историк, который с уверенностью скажет, что в них правда, а что вымысел. В тех же историях, что доходили до антилоп Арахорсии, Аркейн Обскура представал больше неутомимым охотником за знаниями, нежели политиком, желавшим вернуть своей стране былое величие. Во многих легендах говорилось, что чародей был уроженцем Стидии , где своей верной службой и получил титул Великого Визиря, однако в иных сказаниях намекалось на его более древнее происхождение. В частности упоминалось, что Аркейн Обскура возможно был одним из последних свидетелей гибели полумифического Та-Кольтет , также известного как Старое Царство, а не из их потомков, основавших на выжженных костях сгинувшей в разрушительном катаклизме цивилизации свой новый дом, Стидию. Так ли это или нет, ни история, ни легенды не дают точного ответа, но зато хорошо была известна страсть этого чародея к артефактам Старого Царства, которые, в конце концов, и погубили его, даровав вечную жизнь, а вместе с ней и вечное проклятие.

Сказаний о столь печальной участи Аркейна Обскуры мало, словно народам не хотелось помнить о тех днях, когда некогда великий чародей потерял свой рассудок и обрёл бесславный конец в безвестной гробнице. Полные мрака и ужаса, они разительно отличаются от прочих легенд, скорее всего они и были недалеки от истины, которая, как известно, всегда прозаична и неприглядна. Так они гласили, что Аркейн Обскура направился в новую, свою последнюю экспедицию в самое сердце стеклянных пустынь уничтоженного Та-Кольтет, где по слухам стояли нетронутые храмы, в которых когда-то поклонялись драконикусам, страшным волшебным тварям, не уступавшим в могуществе и самим ифритам. Потеряв многих спутников, чародей вернулся из тех проклятых земель с добычей — двумя волшебными самоцветами. Знания же, что отыскал Великий Визирь, оказались воистину ужасными, ибо то был секрет бессмертия, но какого бессмертия!

Проведя затерянный в веках тёмный ритуал, чародей лишил себя жизни, превратив собственное забальзамированное тело в вечный сосуд для своей же души, а ради большего могущества заменил глаза на добытые самоцветы, обладавшие великой магической силой. Первый из них, сапфир под названием "Око Луны", дал ему знание о событиях прошлого, а второй, рубин "Око Солнца", даровал возможность смотреть в будущее. С такими способностями Великий Визирь мог стать властелином Востока, если бы того пожелал, однако его рассудок не выдержал груза подобной мощи, и чародей сошёл с ума. Опасаясь безумия и колдовской силы бессмертного единорога, его некогда ближайший сподвижник, легендарный златоликий аликорн, известный под именем Алхимант, ополчился против своего товарища. Аркейн Обскура, хоть и мог видеть как прошлое, так и будущее, но стал слеп к настоящему, чем и воспользовался Алхимант, хитростью заточив бывшего друга в заброшенной гробнице в неизвестной пустыне тысячу лет назад. Однако теперь древний чародей был здесь, среди живых, многие из которых страшились даже произносить его имя.

Даже Сезам не знал, как и когда Мастер нашёл и поработил Аркейна Обскуру. Молодой алхимик рассказывал, что тот уже был мистиком на судне, когда Сезам стал учеником старого тауматурга. Сезам подозревал, что этот чародей был среди тех, кто помогал строить летучий корабль, ставший для его обитателей и домом, и темницей. Расспрашивать же древнего безумца о его прошлом молодой алхимик не видел смысла, ибо на любой вопрос Великий Визирь мог дать по три ответа, каждый из которых казался бы сущим бредом. Но даже в этом бреде имелись зёрна здравомыслия, таившие в себе великую мудрость. Даэна осознала это, когда впервые увидела чародея в живую. Но хотя жрица ещё не раз встречала Аркейна Обскуру за пределами его саркофага, ей никогда не хватало самообладания вести беседу с именитым единорогом, ибо испытывала к нему величайшее отвращение и презрение.

Искусство некромантии, коим он славился, считалось страшным табу в заповедях жрецов культа Огня, а страсть к знаниям, толкнувшая чародея на чудовищный ритуал, обративший его в нежить, казалась кощунственным издевательством над учением Ахурамазды, восхвалявшем стремление к знаниям. Поэтому в глазах Даэны Аркейн Обскура был столь же страшным святотатцем, как и Мастер Рахат-лукум, истязавший Духа Огня, священную Саламандру, для опытов, а его безумие и знание о прошлой жизни и дальнейшей судьбе антилопы вызывали у той неподдельный ужас. В присутствии Великого Визиря жрица ощущала себя намного более уязвимой, чем даже когда была скована кандалами на невольничьем рынке в Сэддл Арабии. Она не знала, чего можно было ждать от бессмертного чародея и больше всего страшилась, что тот откроет Даэне её будущее, которое она так боялась и одновременно жаждала узнать.

-Хшшш, поднимите мне веки... Не вижу... Нет у меня больше никаких век, недоумок, я лично их срезал! И кончай уже красть строки из чужих произведений, бесстыжее ты животное! — едва Аркейн Обскура заговорил, как из его уст вновь полился поток бреда, понятного лишь ему самому. Что было примечательно, так это то, что речи древнего чародея звучали на совершенно неизвестном антилопе языке, но при этом Даэна странным образом понимала каждое слово Великого Визиря, их значение эхом отражалось в её сознании всякий раз, когда она внимала тому, что говорил бессмертный. — Вообще-то вы оба Меня сильно раздражаете, Мне и без вас хватает того, что эти смертные создания опять отрывают Меня от важнейших научных размышлений.

Голос Аркейна Обскуры не был однотипным, в разговоре он мог трижды смениться, а вместе с ним менялась и личность древнего безумца. Первый голос, дрожащий и по-старчески хриплый, чаще других говорил о странных вещах и редко случалось, чтобы он к кому-нибудь обращался напрямую. Грубым повышенным тоном рокотал второй голос, сочась чёрной злобой и холодной ненавистью, что беспричинно испытывал ко всем подряд. Третий же голос, мягкий и изящный, принадлежал, пожалуй, самой здравой личности Великого Визиря, но преисполненной гордыни и спеси. Каждый из них искренне считал себя истинным Аркейном Обскурой, а потому все трое враждовали друг с другом, то и дело вступая в перепалки даже во время разговора с другими собеседниками. В такие минуты Даэна начинала испытывать к некроманту некую жалость. Порой ей казалось, что, хоть и заслуженная, но воистину ужасная кара для грешника, осквернившего собственную душу и тело, возможно, была даже слишком ужасной.

-Аркейн Обскура, Великий Визирь, услышь меня! — обратился Мастер к воспарившему над саркофагом бессмертному, коснувшись окровавленной конечностью до замка, удерживавшего цепи чародея. — Hitm pefsnof m pof shrshor snaw hareh. Souh sbbe tanho. (Своей кровью снимаю вторую печать. Обрети отнятую силу. (копт.)

-Хшшш, они рвут цепи Времени — и я встречаю Вечность, их благодаря... С тех пор, как мне приснился этот сон, меня терзает мысль: не явь ли он... — задумчиво прокряхтел Великий Визирь, когда сковывавшие его цепи обратились в сверкающую пыль, оставив после себя лишь омазанный кровью замок, намертво прикованный к шее некроманта. Повернув с хрустом голову в сторону Даэны, проверявшей тело Сезама на целостность костей, Аркейн Обскура со скукой заявил. — Вообще-то это не сон, Мой слабоумный краснобай, Меня освободили, да и вас заодно, лишь за тем, чтобы снова починить любимую игрушку Стажёра. Снова?! Паршивый мутант, когда же он наконец убьётся! Хшшш, этим миром правит своенравная госпожа по имени Судьба... Она хороша уже тем, что заведомо не признаёт никаких правил... Да завались ты! Судьба! Бу-га-га! Клянусь своим отпиленным рогом, этот вшивый выродок жив только из-за прихоти его Творца, чтоб им обоим пусто было!

-Раз ты знаешь, зачем здесь находишься, то приступай немедля. Наполни эту жрицу энергией, чтобы её духовная сила исцелила моего ученика. Я хочу, чтобы Сезам уже завтра был на ногах, живой и невредимый, обязательно в здравом уме и трезвой памяти. — суровым тоном приказал Мастер Рахат-лукум, глядя на израненного земного пони со странной, устрашающе довольной улыбкой. Уже собравшись уходить, старый тауматург закончил речь словами, от которых Даэну пробрала леденящая дрожь. — Если потребуется жертва, в твоём распоряжении все рабы на судне, бери сколько необходимо и кого захочешь. Но не забывай, Великий Визирь, мы сейчас на вражеской земле, веди себя тише гюрзы и не устраивай никакой фантасмагории, этим должна заниматься жрица. Беспечность будет стоить тебе Вечности.

-Хшшш, тяжко быть шаманом... тяжела и его доля, и его бубен... Вообще-то Я хочу заметить, что Мои непревзойдённые магические силы заслуживают куда более достойного применения. И вообще-то Я считаю, что для тебя, Стажёр, будет гораздо лучше, если твоему Карагёзу перерезать его ниточки. — услышав эти слова, Мастер замер на выходе из святилища, а у Даэны перехватило дыхание. — Бу-га-га! Понял, развалина бородатая?! Не прикончишь своё отродье — пожалеешь об этом! Хшшш, хоть Туз бьёт и Короля, и Даму, и Вальта, но только Шут побьёт козырного Туза...

Вопреки ожиданиям Даэны, старый тауматург промолчал и даже не обернулся. Мрачной гордой походкой он вышел, и палисандровые двери с глухим скрипом затворились за ним. Жрица могла бы вздохнуть с облегчением, не будь рядом с ней древнего некроманта, от одного присутствия которого стыла кровь в жилах. Аркейн Обскура же, проводив Мастера слепым взглядом, тихо рассмеялся, заставив антилопу съёжиться от страха, уж слишком был похож на змеиное шипение этот зловещий смех.

-Вообще-то дурак учится на своих ошибках, а мудрец — на ошибках дураков. Хшшш, не учатся ничему некоторые, и учиться не хотят... Самонадеянный придурок! Идёт по моим стопам и проваливается в те же ямы! — затем бессмертный внезапно подлетел к алтарю, вогнав Даэну в состояние ступора. Исходившая от его пропитанных бальзамами бинтов удушающая вонь перебивала даже царившие в святилище ароматы благовоний, из-за чего антилопа ощутила резкий рвотный позыв, но нашла в себе силы сдержаться и не показать своей слабины. Вертя головой над телом Сезама и делая вид, словно принюхивается, древний чародей, наконец, остановил свой невидящий взор на перепуганной жрице. На таком расстоянии было более, чем отчётливо слышно, как у некроманта под маской захрустела ссохшаяся кожа, намекая о некой скорченной гримасе за потускневшей от времени поверхностью электрума. — Что, коза криворогая, всё боишься меня?! Правильно делаешь, что боишься, но делаешь это неправильно! Вообще-то Святоше стоит бояться Стажёра куда сильнее, чем Меня, ибо, хоть Я и он во многом похожи, но между Мной и ним есть серьёзная разница. Хшшш, мы оба смотрели в Бездну, но когда Бездна посмотрела на нас — он моргнул... Вообще-то ты увидишь, а вместе с тобой и все остальные, как он моргнёт во второй раз. Бу-га-га! И тогда пробьёт час расплаты!