Fallout Equestria: Twenty Minutes
Обеспечивая врагу комфорт
Амади медленно брёл вниз по стелившемуся прямо через холл длинному красно-золотому ковру, оставляя за собой столы с расположившимися за ними крупье, раскладывающими карты для играющих в баккару и блэкджек зебр. Местечко выглядело дорогим, хоть и не теряло потрепанного временем вида – выполненное в светлых тонах, но тускло освещенное, оно было полно лёгкого дымка сигар и приглушенного жужжания разговоров, не предназначенных для чужих ушей.
Война, начало которой казалось Амади таким далёким воспоминанием, но на деле развязанная едва ли чуть более года назад, коснулась этого городка куда меньше, чем остальных. Приезжие и торгаши уступили место государственным подрядчикам и мобилизованной солдатне, расположившейся в местном гарнизоне. Находящиеся в приграничном городке, вдалеке от столицы, они оказались настолько полезными, что Легион де-факто прибрал отель-казино к своим копытам. Пропажа сорящих деньгами высокопоставленных шишек с обеих сторон границы означала, что они могли выйти чуть дальше за рамки законности, нежели предыдущие владельцы. А они могли, потому что здесь они и есть закон.
Это стоило ему почти всего, что они накопили за прошлый год, чтобы забронировать двадцать минут с пегаской. Его жена убила бы его, если бы выяснила это.
– Спрос рождает предложение, – сказал кассир.
Амади уже забрал своё "состояние" и отвернулся, но кассир сказал это до жути повседневно, как будто говорил о капусте, что заставило Амади обернуться и положить деньги обратно, вместо того, что бы вернутся домой и опять жаловаться своей жене, что кто-то должен что-то сделать.
Ему нужно было решиться на это сейчас, когда он стоял в конце коридора, а кассир указывал на двойную дверь, охраняемую зеброй в парадной форме с сержантскими нашивками. А это был суровый солдат, с которым ему предстояло заговорить.
Он подал выданную кассиром записку сержанту, который в свою очередь бегло пробежался по ней глазами, после чего утвердительно кивнул.
– Ладно, приятель, – бросил он. – Я хочу видеть тебя на этой стороне двери, когда пройдут двадцать минут. А раз ты желаешь "почистить" кого-нибудь – твоя комната дальше. Часы висят на стене над кроватью. Я постучу, когда останется одна минута. А теперь показывай сумки.
Амади открыл висевшие на его боках седельные сумки, и хмурый сержантский взгляд внимательно проскользил по их содержимому, а после чего, захлопнув сумки и прищурившись, пристально вперился прямо в глаза зебры:
– Никакой крови, никаких синяков и никаких воплей. Она – собственность Легиона. Понял?
– Да.
– И не запирай дверь. Можешь идти, как только капрал закончит.
Амади попытался не выглядеть удивленным.
– Закончит...
– "Чистку".
– Чистку чего?
– Её.
– Интересная работа, – подметил Амади.
Сержант фыркнул.
– Тебе будет так казаться лишь первые двадцать-тридцать раз. Аве Цезарь.
– Аве Цезарь, – инстинктивно сказал Амади. Двери гостиничного номера открылись, и другая зебра, одетая в форму вышла. Влажный воздух заструился вслед за ней. Амади оказался посреди запахов духов, пота и отбеливателя, и двери захлопнулись за ним.
Она была яркого небесно-голубого цвета, лет двадцати на вид. Не приземистой, в отличие от его жены, но выглядящей изящной и по-птичьи грациозной, как будто вышедшей прямиком из сказочной легенды, даже тогда, когда она с низко опущенной головой и поникшими плечами в подавленном состоянии стояла около прогибающейся кровати. Её сложенные крылья плотно прилегали к спине. Перья полыхнули сотнями оттенков бирюзового, когда она невольно дёрнулись. На крупе, на месте её кьютимарки было выжжено клеймо Легиона.
Она, не поднимая головы, встретилась с ним взглядом, но после чего быстро отвернулась. Левая задняя нога пегаски была прочно закована в кандалы, в то время как другой конец длиннющей цепи оказался намертво приварен к металлической раме гигантского размера двуспальной кровати, расположившейся у центра дальней стены как раз между двумя окнами, чей прекрасный вид, открывающийся на озеро, был испоганен закрывающими проёмы железными прутьями. Конструкция огромной лежанки выглядела весьма крепко. Амади предположил, что длина цепи была ровно такой, чтобы пегаска могла добираться до расположенной на немалом расстоянии ванной.
– Итак, – произнес он. Он действительно не хотел заходить так далеко.
Она медленно оглядела его. Ее взгляд был пустым, а глаза – словно стеклянные.
– Ты говоришь на нашем языке? – в ответ она лишь отвела взгляд и снова задрожала.
Амади подошел к окну, чтобы впустить немного свежего воздуха, но оно было наглухо забито досками. Он удивился, зачем было заколачивать окно, которое уже было за железной решеткой. Почувствовав, как ответ шел из его желудка в виде отрыжки, он сдержал его и отвернулся.
– Как насчет хорошо причесаться?
Не получив от неё ответа, он открыл одну из своих седельных сумок и вытащил мягкошерстную расческу. Держа расческу в зубах, он начал гладить у основания шеи, от шеи и до спины, медленно доходя до бока. Волосы странно завивались вокруг её крыльев и было сложно понять, как правильно их расчесать. Особенно из-за её дерганья.
Говорят, что она была работником школы единорогов. Единственная выжившая. Говорят, что она просто стояла, позволив себя схватить, слишком шокированная чтобы улететь. Теперь она стала источником дохода и поощрением для рекрутов.
Он понятия не имел, что делать с крыльями. Они выглядели такими хрупкими. Амади расчесал вокруг них, но не мог удержаться, и дотронулся своим носом до перьев. Они щекотали. Перья были пушистыми и мягкими у основания крыла.
Неожиданно, она топнула задней ногой и цепь прогремела. Он остановился и повернулся к ней. Её глаза были наполнены ужасом. Она молча смотрела на него, явно ожидая, что он наброситься на неё в любой момент.
Он бросил расческу на кровать, глупо себя чувствуя. Конечно же, ей не хотелось, чтоб её расчесывали. Она бы не хотела, чтобы её даже касались. А тем более зебра. Он отошел на несколько шагов.
Она смотрела на него с опаской, пытаясь ускользнуть от зрительного контакта.
– Я принес яблоки.
Он вытащил яблоко из одной из своих седельных сумок, и, держа за черенок, бросил на кровать. Затем отошел, дабы она не приближалась слишком близко к нему. Она сделала шаг к яблоку, волоча за собой цепь, принюхалась, навострив уши от голода . Затем уши снова поникли, и она, не касаясь яблока, сделала шаг назад, продолжив напряжённо смотреть на Амади.
Осталось пятнадцать минут.
– Эта зебра не кажется вам странной? – спросил капрал.
Сержант не ответил.
– Там ужасно тихо, – капрал сделал очередную попытку привлечь внимание командира.
– Мне нравится тишина, – многозначительно протянул тот в ответ.
Капрал молчал, пока тишина не стала слишком долгой для него.
– Как вы думаете, что он там делает?
– Почему бы тебе не спросить ее, когда настанет твоя очередь? – спросил сержант.
Уши капрала опали.
– Я не думаю, что хочу своей очереди.
– Что я тебе говорил по поводу "думать"? Это намного выше твоих должностных возможностей. У тебя будет пять минут, как и у всего остального батальона. И тебе это понравится. Если ты, конечно, знаешь, что для тебя хорошо.
За целую минуту она пыталась несколько раз достать фрукт, комично вытягивая шею, пока, наконец, не решилась совершить небольшой шаг по направлению к кровати. Увесистая цепь мгновенно ожила и, глухо лязгая, пришла в движение. Что-то в гремящих железом оковах привлекло внимание Амади, в то время как пегаска попробовала нерешительно откусить от яблока крохотный кусочек.
Он подошёл поближе и, склонив шею, решил осмотреть закованную в кандалы ногу. Осторожное прикосновение копыта должно было известить пегаску о том, что он собирается делать. Вся кожа вокруг бряцающей железяки была покрыта ужасными мозолями и испещрена шрамами, абсолютно голая, без единого волоска. В таком месте, да ещё и в таких неподобающих условиях из-за этого могло начаться воспаление. Лучше бы он это не трогал. И не дышал на него.
Неожиданно, она дернула ногой, высвобождая ее, и острая боль пронзила левый бок Амади, заставив его упасть. Пегаска яростно пинала зебру своей закованной ногой, выбивая из него дух. Он поднял копыта над головой и лежал, задыхаясь, пытаясь отползти и ожидая нового удара.
Оправившись от града ударов и восстановив дыхание, Амади сию же секунду оказался на всех четырёх ногах и аккуратно попятился. Пегаска протрусила через всю комнату, не поворачиваясь к зебре спиной, к другой стороне кровати, так далеко, как могла позволить ей металлическая цепь. Она быстро моргнула пару раз, и вдруг затряслась мелкой дрожью от ужаса.
Он посмотрел на часы. Девять минут до конца.
Амади подошел к ней медленно и спокойно, так же, как подходят к пугливым животным. Она смотрела на него, виляя хвостом.
– Всё нормально, – глухо кашляя, прохрипел он. – Я понимаю. Ты, наверно, просто сильно испугалась.
Она нервно потоптала другой ногой.
– Я... Я просто хотел сделать для тебя что-нибудь хорошее.
Теперь, кажется, до пегаски дошло, что зебра не собирался избивать её в ответ за эту выходку. Она облегчённо выдохнула, и её спина и плечи вновь расслаблено поникли, выводя тело из напряжённой, застывшей позы. Амади впервые за всё это время заметил, насколько сильно была истощена хрупкая пегаска. Он подобрался к ней настолько, насколько мог, и заглянул в её глаза, почти соприкоснувшись носами. Крепко зажмурившись, пегаска начала тихо всхлипывать.
– Тссс, – сказал он, и протянул копыто, погладив ее по гриве, как будто утешал жеребенка, чего не делал уже много лет. Ее глаза оставались закрытыми, но дрожь ее постепенно прекратилась в течение минуты.
Амади опустил переднюю ногу и сделал шаг назад. Она рванула вперёд, плотно обернув обе ноги вокруг его шеи, и уткнулась лицом в гриву, опираясь на него. Его первой реакцией было отстранить её, но пегаска держалась отчаянно, прижимаясь к нему, как жеребёнок цепляется за плюшевого мишку, которого кто-то пытается отнять. Потом она начала молча рыдать, совершая один прерывистый вздох за другим.
Она была удивительно легкой. Амади позволил ей растянуться у себя на спине, и почувствовал, как ее слезы потекли по его шее. Он мог видеть часы на стене через плечо. Пять минут.
Четыре минуты тридцать секунд.
Четыре минуты.
Пегаска немного ослабила хватку на шее, и он подумал, что она закончила. НО после она стала громко плакать, сначала тихо, потом все громче, пока она не взвыла, как новорожденный. Амади напрягся и попытался оглянуться на двойную дверь позади него, не потревожив ее.
– Что он там делает с ней? – сказал капрал, уставившись на дверь.
– Ты что, рыцарь в сияющих доспехах? – усмехнулся сержант. – Расслабься. Я слышал, как стонут умирающие пони, и уж поверь, звучит это совершенно не так.
– Но это не нормально! – запротестовал капрал. – Не говорите мне, что это нормально!
– Слушай сюда. У того парня была кьютимарка пекаря. Двадцать минут ему стоили бы месяца платы. Он никак не выбил бы это самостоятельно. У него есть связи.
– Какие у пекаря могут быть связи?
– Черт его знает. Быть может, генералу нравятся его маффины. Не связывайся с ним, – он фыркнул себе под нос. – Не нормально... У тебя есть чувство юмора, парень.
Амади услышал очень громкий стук в дверь. Он кашлянул, совсем не привлекая внимания пегаски.
– Эй, – позвал он. – Эй! – он яростно затряс головой.
Она перестала плакать на мгновение.
– Ты должна отпустить меня, – сказала он. – Пожалуйста. Мне жаль, но ты правда должна отпустить меня. Сейчас. Немедленно! – Амади топнул передней ногой.
На мгновение Амади показалось, что её придётся отрывать силой. Но пегаска ослабила хватку, позволив своим ногам соскользнуть с его шеи, и шлёпнулась обратно на пол. Она украдкой посмотрела ему в глаза, но на этот раз не отводя взгляд дольше. Он не увидел благодарности в её взгляде, которую он так ожидал увидеть ещё ранее, когда проигрывал в уме эту встречу раз за разом. Просто мерцающую в глазах… усталость? Но даже это было несоразмерно больше того, что происходило двадцать минут назад. Пегаска просто отвернулась от него и опустила голову.
Он выдохнул. Его сердце бешено колотилось. Он взял расческу и бросил ее обратно в седельную сумку. Дурак! Все было слишком чисто. Они что-нибудь заподозрят. Он стащил одеяло с кровати, несколько раз ударил матрас копытами и бросил одну из подушек на пол. Затем повернувшись, подскочил и, достигнув двери, одним копытом открыл ее. Он оказался мордой к морде с капралом, явно серьёзно настроенным.
Амади вздохнул. Он попытался держать голову как гордый патриот и влиятельный транжира, а не как разыгрывающий перед всеми спектакль предатель без единой монеты за душой, которым он был.
– Вы должны сделать что-то с этой ногой, – сказал он с той снисходительностью, какую смог собрать. – Это отвратительно.
Капрал посмотрел на него спокойно.
– Я, черт возьми, сделаю что-нибудь, если она снова будет истекать кровью. – Капрал вошел, а Амади, не оглядываясь, покинул комнатушку.
Он направился в сторону выхода по длинному коридору, стараясь не идти слишком быстро.
– Эй! – крикнул ему вслед сержант.
Амади обернулся.
– Что ты с ней делал?
Амади заставил себя улыбнуться, хотя его сердце до сих пор бешено колотилось.
– Ничего того, чего она бы не заслуживала, – он направился в холл, прежде чем сержант мог бы спросить что-нибудь еще.
– Больной ублюдок, – пробормотал сержант.