Полярная повесть

Глава 6

Поул показалось, что она вышла на край света. Во всяком случае, именно так выглядело для её слезящихся от яркого солнца глаз обширное темное пространство, открывшееся под краем скальной гряды – здесь действительно заканчивался свет. Она моргнула, фокусируя взгляд на начинавшейся примерно в паре сотен ярдов от неё, сразу за кромкой припая, открытой воде. К вечному унылому свисту ветра добавились шорохи, потрескивания, и тихий плеск волн, и её уши вслед за глазами обрадовались перемене. Дрейфующие льдины, неспешно сталкивавшиеся и вновь расходившиеся в танце, в который вовлекало их течение, проплывали с запада на восток – их было на удивление мало, и Поул подумала, что где-то к западу, в Зефирном море, должно быть тёплое течение – обычно в это время года лёд уже сбивался в плотные массивы, между которыми порой не удавалось найти ни одного просвета, и которые громоздились друг на друга, начиная тороситься и формируя огромные ледяные поля. Поул рассчитывала на это, и теперь растерянно стояла, глядя вниз и пытаясь придумать, как им быть. Переправа на дрейфующей льдине была бы слишком рискованным предприятием – шансов на то, что течение вынесет их не в Южный океан, а на противоположный берег пролива, было очень немного. Им оставалось только ждать, пока лёд встанет, а когда это произойдёт, Поул могла лишь догадываться. Провизии у них было предостаточно, и ждать они могли бы сколько угодно, но Поул серьёзно беспокоилась за Снежинку.

После того короткого ночного разговора, который произошёл между ними три дня назад, она замкнулась в себе и общалась с Поул, только когда этого нельзя было избежать. Некогда весёлая и сильная пони теперь целыми днями лежала, глядя в потолок, нехотя ела, когда Поул ставила миску рядом, и снова ложилась. Любые попытки разговорить её заканчивались ничем – она просто отворачивалась и продолжала лежать молча. Поул приходилось силком делать ей перевязки – единорожка совсем не хотела помогать ей, а в день, когда надо было снимать швы, они чуть не подрались. Поул стала посвящать больше времени работе на месте крушения, пытаясь отыскать бортовой журнал, журнал астрономических наблюдений и работы участников экспедиции, чтобы взять их с собой, когда они выдвинутся на север, и начала мастерить сани из обломков каркаса. Она старалась оставаться снаружи подольше ещё и потому, что Снежинка пока не могла выходить, и ей приходилось отправлять естественные надобности в пещере; по утрам Поул, приготовив завтрак, выкапывала небольшую ямку в полу пещеры, оставляла миску с завтраком рядом с постелью Снежинки, которая старательно делала вид, что спит, и уходила. Возвращаясь, чтобы пообедать, она находила такие ямки засыпанными, и на следующее утро делала новые.

Сани получались тяжёлыми и неуклюжими, но прочными. Иногда, работая молотком на морозе, Поул вспоминала санки, на которых они с братьями в детстве катались с крутого берега их речки. На тех санях, которые медленно и с трудом делала она, предстояло везти не меньше двухсот фунтов груза, и она знала, что даже бескрайняя снежная пустыня в центре материка кажется ровной только тому, кто меряет её собственными ногами. Стоит встать на лыжи или начать тянуть за собой сани, как немедленно обнаруживается несметное множество неровностей, бугров, ухабов и застругов; а уж про паковые льды и говорить нечего. Похожие сверху на сельские поля, разделённые полосами кустарников и низкорослых деревьев, на деле они состоят из отдельных льдин, по краям которых возвышаются торосы – возникшие при столкновении гигантских масс ледяные пригорки, имеющие высоту до нескольких ярдов и очень неудобные для преодоления. Поул надеялась, что пролив окажется нешироким и им придётся совсем немного пройти по морскому льду, прежде чем они вернутся на относительно гладкую поверхность материкового ледника, но, так или иначе, сани надо было делать очень надёжными – нести ещё и запас дерева для ремонта в пути она бы не смогла.

Пролив! Она грустно улыбнулась, глядя вниз. Скептики были посрамлены, её смелая догадка полностью подтвердилась, но она не чувствовала никакой радости. Сейчас это долгожданное открытие, к которому она шла почти пять лет, непреодолимым препятствием лежало между ними и зимовьем, и Поул подумала, что никто, наверное, не был бы так рад ошибиться в своих географических предсказаниях, как она сейчас. Расстояние между северным берегом пролива и зимовьем она оценивала примерно в восемьдесят миль, и с покалеченной Снежинкой они потратили бы на дорогу около месяца, проходя в день по четыре-пять миль, и оставляя запас на неизбежные остановки, которые придётся делать из-за погоды. Она знала, что погода будет становиться всё хуже и хуже – а потом начнутся майские бури, особенно страшные тем, что в это время уже наступает полярная ночь. Так что если они не доберутся до зимовья засветло…

Поул поёжилась. Если она не доберётся до пещеры засветло, ей несдобровать. Путь до пролива занял у неё почти половину дня, и теперь ей надо было уложиться в оставшиеся до заката три часа. Быстро осмотрев гряду скал, на краю которой она стояла, она наметила пару подходящих для спуска к морю мест. Против её ожиданий, радужного мха здесь было совсем мало – она увидела только одну небольшую радугу над крупной колонией к западу от себя, и пару свётло-зелёных пятен на склоне неподалёку – эти колонии были совсем молодыми, и вряд ли пережили бы предстоящую зиму. Невольно подумав о том, что будет здорово, если они со Снежинкой переживут предстоящую зиму, Поул приступила к сооружению пирамидки из камней – она должна была оставить здесь знак, подтверждающий её приоритет в открытии пролива. Собирая камни, в изобилии лежавшие на слегка подтаявшем краю ледника, она подумала, что проливу надо придумать название, и делать это надо быстро – в записке, которую ей предстояло оставить здесь, должно было быть указано название, данное первооткрывателем. Закончив подготовку, она села на крупный плоский камень, который выбрала в качестве основания для будущей пирамидки, и, достав из кармана куртки дневник, посидела немного, размышляя. Просияв, она начала писать что-то на последней странице, закончила, вырвала её, сунула в специально взятую с собой пустую коробку из-под чая, и, положив коробку на то место, где только что сидела, быстро сложила принесённые камни в невысокую, прочную пирамиду.

Дело было сделано. Поул постояла немного, глядя на пролив, за открытие которого заплатили жизнями её друзья. Вот только… только ли за открытие? Упрямо склонив голову, Поул пробормотала что-то, повернулась спиной к северу и зашагала на юг. Пропустить обед было бы грубейшим нарушением дисциплины полярника, и она, чтобы не терять время, начала жевать на ходу – вкус сухофруктов смешивался со вкусом жира, которым были смазаны по-прежнему болевшие из-за трещин губы, и она глотала через силу, преодолевая отвращение. Идти приходилось в гору, но она хорошо отдохнула за последнюю неделю, и подъём давался ей легко. Зная, что в следующий раз она пойдёт этой дорогой с тяжело нагруженными санями, она на ходу присматривала удобные проходы, ровные и свободные от мелких камней участки ледника, а главное – наименее растрескавшиеся. Она слишком хорошо помнила, как дорого обошлась ей её беспечность в прошлый раз, и теперь очень внимательно смотрела на снег, выискивая тёмные пятна и впадины – верные признаки наличия трещин.

Солнце, хотя и начало клониться к западу, светило всё так же ярко, и её глаза снова начали слезиться – запасных солнцезащитных очков у неё не было, а повязка, которую она нашла на месте крушения, всё равно не спасала. Думая о том, насколько опаснее для них будет идти по ночам, чтобы не ослепнуть во время перехода к зимовью, она продолжила подъём, обходя высокую скалу, накрытую, как шапкой, толстым языком льда. Поул помедлила в её тени, глядя на тёмный камень и давая глазам отдохнуть, и вдруг замерла, увидев над собой большой клок голубого меха, застрявший в какой-то трещине и трепетавший на ветру. Немного отступив, она поднялась выше, чтобы получше разглядеть находку. Скала была высотой около сотни ярдов, и Поул ощутила, как её грива встаёт дыбом под капюшоном парки: мех висел чуть выше середины скальной стены, и хотя снизу он казался не больше клочка кошачьей шерсти, длиной он, видимо, не уступал гриве Снежинки, которой та небезосновательно гордилась, и принадлежал существу ростом не ниже двадцати ярдов в холке… и это если предположить, что оно чесало спину, встав на задние лапы, а не просто задело скалу боком, проходя мимо по своим делам!

Призвав на помощь всё своё мужество, Поул задавила в себе отчаянный позыв немедленно бежать к пещере, и опустила взгляд в поисках следов. Долго искать не пришлось: гигантские, длиной не меньше трёх её ростов ямы, обрамлённые по одному из краёв глубокими и длинными бороздами от четырёх когтей, шли с запада на восток прямо под скалой, и Поул, увидев длину шагов, окончательно потеряла способность рассуждать здраво. Почти бегом она поднялась по ледяному языку, обтекавшему скалу со страшными следами, и заторопилась к пещере. Она понятия не имела, что такие крупные хищники могут водиться за Южным полярным кругом. Все сведения о фауне Заполярья, которыми располагала современная ей наука, говорили о том, что скудная пищевая цепочка, стоящая одним основанием на радужном мхе и лишайниках, а другим – на океанском планктоне, просто не могла бы обеспечить такого охотника достаточным количеством добычи. Поул вспомнила стадо гигантских животных, которое они видели в первый день после вылета на юг. Интересно, водятся ли они и на южном берегу пролива? Теоретически, если такие стада здесь не редкость…

Незаметно добравшись за этими рассуждениями до места крушения, Поул остановилась перед входом в пещеру, отдышалась и вошла. Снежинка лежала на своей постели, глядя в потолок, и никак не отреагировала на её появление. Поул положила сумку в угол, сняла куртку и сообщила:

– Я побывала на берегу пролива. Лёд даже не думает вставать, так что нам надо будет подождать ещё пару недель. Думаю, это и к лучшему – за это время ты поправишься, и мы сможем выдвинуться в путь.

Поул поставила котелок на огонь и бросила быстрый взгляд на Снежинку. Та лежала неподвижно, и, казалось, не слышала, что ей говорят. Поул тихо вздохнула и продолжила, вскрывая пачку сушёного овса:

– Сани почти готовы, осталось сделать проушины для крепёжных верёвок и упряжи. Я, правда, пока не нашла, из чего бы их сделать, но это не столь существенно. В конце концов, можно приматывать груз и упряжь прямо к раме – будет менее удобно разгружаться и распрягаться, зато сэкономим лишний фунт веса.

Теперь Поул смотрела в котелок и наблюдала за постепенно тающим снегом, стоя спиной к Снежинке. Она знала, что та лежит сейчас, повернув голову, и смотрит ей в спину долгим и больным взглядом – такой взгляд она поймала на себе однажды утром, когда уже проснулась, но ещё делала вид, что спала. Единорожка лежала рядом, приподнявшись, и смотрела на неё – смотрела так, что Поул захотелось разрыдаться от горя и чувства вины.

Наверняка и сейчас она смотрит на неё, думая… О чём? Поул не знала. Она боялась даже подумать, что может твориться в голове Снежинки. Она обернулась и сказала:

– Но, разумеется, я не стану его экономить, если всё-таки найду, из чего сделать проушины. Силы – вот что будет для нас важнее всего.

Разумеется, Снежинка отвернулась сразу же, как только заметила её движение, и теперь снова смотрела в потолок. Поул заметила, что её глаза в полумраке пещеры блестят сильнее, чем обычно – лихорадка ещё могла вернуться, и хотя рана практически зажила, Поул предпочла перепровериться. Достав из аптечки термометр, она протянула его Снежинке.

– Померь температуру, пожалуйста. Что-то мне не нравится, как ты выглядишь.

Снежинка повернула голову и посмотрела на подругу в упор.

– Думаешь, мне нравится, как я теперь выгляжу?

Поул не ответила. Опустив взгляд, она смотрела на разлинованную шкалу термометра. Снежинка не сводила с неё глаз, тяжело дыша; теперь Поул поняла, почему её глаза блестели. «Давай, выговорись, тебе станет легче. Накричи на меня, сломай что-нибудь, ну, давай же!» Снежинка отвернулась и, глубоко вздохнув, закрыла глаза. Поул стояла рядом, всё ещё держа в копытах ненужный термометр и глядя себе под ноги. За её спиной шумела закипавшая в котелке вода. Наконец, Снежинка повернулась к ней и спросила:

– Зачем тебе понадобился этот рекорд? Зачем?

Поул дёрнулась, будто от пощёчины, и вскинула взгляд на подругу, но промолчала. Снежинка приподнялась и продолжила:

– Какого сена ты вообще ввязалась в это? Славы захотела? В историю решила войти? Тебе мало было того, что творилось вокруг тебя в последние годы? Репортёры, газеты, книги, автографы, приёмы, рауты, балы, благотворительные вечера, выступления в компаниях спонсоров, все эти непонятные пони, неизвестно откуда появлявшиеся и неизвестно куда уходившие наутро из твоих номеров, алкоголь – тебе действительно было мало?

В голосе Снежинки звучала горечь, и Поул додумала за неё: «Тогда почему ты не пришла ко мне?» Не отводя глаз, она села и ответила ровным, спокойным голосом:

– Помнишь, я задержалась на приёме, который Зеппелинг устроил в честь передачи дирижабля нашей экспедиции? Вы уже ушли, а Зеппелинг зажал меня в углу и не давал и шагу ступить, всё продолжал нести какую-то чушь про совместные достижения науки и техники и про то, как настоящие учёные – то есть я, и настоящие инженеры – то есть он – должны работать вместе на благо развития общества. Ты не представляешь, как меня колотило, я еле сдерживалась, а он, дойдя до состояния полной невменяемости, начал меня лапать. Я ударила его, и он… Он очень разозлился. Единороги не любят, когда им отказывают земные пони. Он разозлился, но даже тогда он остался единорогом. Утончённым и изысканным, как все единороги, – Поул сделала паузу, давая Снежинке время, чтобы понять комплимент, и продолжила:

– Он справился с болью, он прекрасно держался, и никто ничего не заметил. Переведя дух, он сказал мне буквально следующее: «Прекрасная леди, ваша решительность и сила достойны лучшего применения, поэтому вы совершите первый в истории пеший переход через Южную Уздечку, и посвятите его моей компании «Зеппелинг индастриз», якобы в благодарность за предоставленный воздушный корабль. Начало и конец маршрута вы можете назначить сами, однако, если вы попробуете схитрить, я найду способ уничтожить вашу репутацию и положить конец вашим мечтам о Южном Полюсе. Как вы думаете, кому передать вашу эстафету? Говорят, Кристал Харт давно выказывает желание заставить вас потесниться на пьедестале…»

Поул сглотнула.

– Я не могла отказаться. Мы не для этого пять лет пахали, как проклятые. Строили планы. Проверяли их в поле. Учились. Изобретали. Жили, чтоб их всех, жили по-настоящему, и что? Бросить это всё, перечеркнуть, и только потому, что какой-то графишка решил, что эта его прогулка по горам – достойное наказание для непокорной пони? – она рассмеялась, и, покачав головой, продолжила: – Я же справилась, Снежинка! Я справилась с заданием! Вот они, дневниковые записи с указанием координат начала и конца маршрута! На перевале стоит пирамида, это всё можно проверить, я сделала это! Я оставила там записку…

– И оставила здесь своих друзей, – безжалостно закончила Снежинка. В повисшей тишине она потянулась к Поул и дотронулась до её плеча. – И мою ногу.

– Что я могла бы сделать, останься я с вами? Что? Погода была бы другой? Мы бы выбрали другой маршрут? Я бы придумала, как остановить обледенение?..

– Неважно. Просто… Ты была бы с нами. Ты всегда была с нами, и всё всегда заканчивалось хорошо. А в этот раз…

Снежинка с трудом подвинулась к тёплой статуе, в которую превратилась её подруга, и обняла её. Поул шевельнулась и обняла её в ответ, чувствуя, как тает незримая преграда, разделявшая их. На примусе шипел выкипевший котелок, и когда Поул наконец отстранилась от Снежинки, вытерев глаза, та криво улыбнулась и сказала, шмыгая носом:

– Ну вот… Теперь заново кипятить.

Поул так же криво улыбнулась в ответ и сказала:

– Не страшно. Теперь мне уже ничего не страшно.

Приготовив ужин и наскоро проглотив его, Поул села на постель, достала дневник и начала записывать события сегодняшнего дня. Неровные, налезавшие друг на друга строки одна за одной ложились на лист, сдержанно сообщая: «Сегодня, 5 марта 78 года, мною, Поул Эпплбарн, начальником антарктической воздушной экспедиции Географического Общества Эквестрии, было подтверждено существование пролива между Великим Южным Океаном и Зефирным морем. Пролив назван Проливом Памяти в честь погибших близ его северного берега членов экспедиции: первого пилота Темпеста, штурмана и метеоролога Гейла Вортекса, врача и астронома Старскейп, и биолога Дэззла Брайта. Точно установить координаты места крушения не представляется…»

Снежинка села, заглянула ей через плечо и, прочитав, что она пишет, прошептала:

– Напиши, пожалуйста, что второй пилот Сноуболл Коут поддерживает решение начальника экспедиции.

Поул повернулась к ней и уткнулась мордочкой в щёку единорожки. Та задержала дыхание, слабо улыбнулась и отстранилась, а Поул, закрыв дневник, начала упаковывать припасы для предстоящего перехода к зимовью. Снежинка вернулась на прежнее место, но теперь её молчание было совсем другим – тёплым, уютным и внимательным, и Поул говорила без передышки, снова чувствуя, что от радости не может остановиться. Заставив себя сделать паузу, она увязала очередной маленький мешок с запасом пищи и топлива на день, и, не удержавшись, продолжила:

– Роста в той зверюге никак не меньше пары дюжин ярдов – во всяком случае, судя по высоте, на которой она чешет бока об скалы. Следы – ты просто не представляешь себе, каких они размеров, мы бы туда целиком поместились и ещё место осталось бы – жуткие, в общем, следы, совершенно нереальное впечатление производят. Так вот смотришь и понимаешь, какая ты, в сущности, маленькая и сколького ты ещё не знаешь… Кстати, вот да – наверное, я поражена не столько тем, насколько она огромна, сколько тем, насколько она невероятна для меня как для учёной. Она просто берёт и перечёркивает все мои представления о полярных экосистемах…

Поул ловко затянула зубами узел на горловине следующего мешка и отложила его к уже готовым. Теперь в углу возвышалась горка из шести тщательно упакованных мешочков провианта и топлива – по мешочку на день пути; значит, оставалось ещё пятьдесят четыре. Она не собиралась пускаться в путь без минимум двукратного запаса.

– И отдельный вопрос, конечно – есть ли у него родственники на северном берегу пролива? Чего бы мне точно не хотелось – так это тащиться осенью по леднику, постоянно подыскивая места для ночлега наподобие этого, и зная, что где-то там, позади, по нашему следу неспешно шагает такая вот махина…

Поул решила, что на сегодня достаточно, отложила седьмой упакованный мешок и потянулась.

– Давай-ка спать. Сегодня я, как-никак, совершила географическое открытие! Сани постараюсь закончить завтра, и можно будет вплотную браться за упаковку. По десятку мешков в день – за неделю как раз управлюсь, и это совершенно не торопясь… Отлично. Выспимся, отдохнём, наберёмся сил, и, как только лёд встанет, отправимся на север. Надо будет, кстати, ещё ходовые испытания для саней устроить…

Поул широко зевнула и переключила примус в режим обогрева, погрузив пещеру в темноту. На ощупь найдя постель, она влезла в свой спальный мешок, поворочалась, устраиваясь, и, уже засыпая, почувствовала, как к её спине осторожно привалилась спина Снежинки. Впервые за много дней она заснула с улыбкой на губах.