Страховка на троих

Глава 1

Утро встречало редких прохожих перекатами боязливого грома. Под мерные удары нестареющего дождя, гроза и правда казалось испуганной – что есть она, сумма мгновенных вспышек, против этой водной громады зловонного потопа? Благо сейчас они были союзники, и можно было только изредка будоражить темные проулки, отдаваясь блеском в окнах и отзвуками в тысячах консервных банках этого квартала-помойки, на краю Триксвилля. Но там, за стенкой, при свете лампы, которой не очень-то и нравилась ее работа, а уж работа полицейских тем более, был совсем другой мир. Высушенный бюрократией и закрытыми делами, он намокал намного реже улицы. По крайней мере, если не брать кровь в расчет.

Круговая траектория и… Хрррясь! «Не помню! Не понмю! Епоийю!» С каждым последующим ударом крики становились истошнее, а стенки отделения, и без того маслянистые и неопрятные, красились случайными местами в багрово-красные тона. Черный пегас шумно вдыхал воздух, готовясь для очередного удара. Его жертва напоминала скорее узника каких-нибудь подземелий, чем просто очередного заплутавшего воришку или незадачливого карманника. Безвольно обвисшая на стуле, она лепетала одну и ту же фразу, повторяя время от времени немного громче, наверное, для пущей убедительности. Скрипнули подковы. Пегас привстал на передних копытах и ударил задней левой в челюсть рыжего земпнопони. «Йэйомню!» Шамканье становилось еще менее внятным, да и невысокая результативность побоев начинала надоедать. Я понюхал мешочек с травой, висевший у меня на шее, пытаясь успокоится. На меня грустно глядели искренние глаза избитого в полусмерть заключенного. Искренние не в сочувствии или желании помочь, а в своей боли, пронзившей каждую крапинку их карей мутноты.

— То есть все, что ты можешь сказать про тот вечер, это то, что ты нажрался в круп и ничего не помнишь? – я угрожающе вскинул копыто.

Крылья било мелкой дрожью, выпрямленные вверх уже около часа, они больше физически не могли находиться в таком положении. С другой стороны, я был так напряжен, что чувствовал пульсацию в каждом кончике, в каждом бескровном перышке, лишенном нервов, она умудрялась отдаваться болью утраты там, где просто нечему было чувствовать; грива тоже, чуть ли не шевелилась от негодования, негодования и леденеющей ненависти. В своем полувставшем положении мои конечности, наверное, выглядели ужасно, но мне было не до этого. Я повторно помотал увесистой подковой, с намотанной на нее тряпкой. – Пожалуй, сниму, а то она совсем промокла.

— Нет, нет, нешт! – отчаянно забился рыжий кусок мяса.

Танцующие в истерике копыта оттарабанили целый концерт, пока я приближался к нему, связанному на стуле. Грязная комната, с заколоченными окнами и закрытой дверью в правом дальнем углу, единственный источник света, готовый вот-вот потухнуть и кошмарное копыто – неудобная «стульная» поза, добавляла к этому еще и затекший круп. Так называемое вычитание – все элементы комфорта убирались по порядку, и снабжались парочкой живительных тумаков, для бодрости духа и красноты щек. Да, чего таить, я знал свое дело, и этот раз ничем не отличался от других. Ну, почти ничем. Этим «почти ничем» была моя племянница, лежавшая с сотрясением и сломанным крылом в ближайшей больнице, да пара переломанных ребер у допрашиваемого – возможно, я абсолютно случайно погорячился, по совершенно непонятным мне причинам.

— Слушай, а ты хороший парень, — завел я свою шарманку.

Дождь, которого мы оба не видели, но слышали, казалось, прислушивался к моему монологу. Капли стучали медленнее, отсчитывая и без того вялотекущие секунды. Наверное, они тоже хотели, чтобы их назвали хорошими парнями. Понь перебирал копытами, в попытке отползти куда подальше.

– Ты прекрасно понимаешь, что я не хочу тебя бить. Работа такая. А она ведь была моей племянницей.

Глаза земного забегали вдвое быстрей, он явно смекнул, что к чему. Судороги копыт усилились.

– Ты взял самый дешевый виски, — я старался отстукивать слова, чувствуя его все нарастающую тревогу, — пошел в самый дешевый бордель, — дождь исступленно вторил моим шагам, — и видя как избивают самую безобидную поняшу, — казалось, стены трясутся не от бури снаружи, а от его сумасшедше дергающихся глаз, — сделал самую мразотную вещь. Ничего.

Я остановился. – ТЫ ХОТЬ ЗНАЕШЬ, НЕДОЛОШАДЬ, ЧТО ЗА КАЖДУЮ БАБОЧКУ НА ЕЕ БОКАХ Я ТЕБЯ НА РОГ СЕЛЕСТИИ НАМОТАЮ, ПРЕДВАРИТЕЛЬНО ИМ ЖЕ ТЕБЯ ДОСТОИНСТВА ЛИШИВ?!

Косые молнии разрезали туман, который бело-серыми взбитыми сливками лежал на тортиках крыш домов. В одном из них сейчас на пол упала последняя ниточка дела, которое полиции предстояло раскрыть в ближайший уик энд. Не выдержав удара пепельного пегаса, «ниточка» гнусно воя распласталась по деревянному подгнившему полу. Треснувший стул и обрывки веревки, пропитанные кровью, валялись рядом, напоминая о не лучших методах допроса слуг правосудия в наше время. Пегас направился к выходу, проклиная весь преступный род до седьмого колена. Синющий рот недвижимой фигуры приоткрылся: «Отыезиеняабыальницу. Я саажу сёштозааю. Зекооавидеа ее. Зекооаеозаает». Обернувшийся крылатый удивленно посмотрел на пол. Он искренне не понимал, зачем молчать, чтобы в последний момент расколоться. Наверное, он просто никогда не бывал в состоянии, когда хочется просто выжить. Выжить любым способом.

Глава 2

«Лягнуть дубца Дискордом мне в круп, каких параспрайтов тут произошло?». Массивное тело, медленно перебирая всеми копытами, ввалилось в проход. Точнее, неуклюже вскакало на трех, поблескивая звездой на груди – сворачивало зонтик. Земным тяжко было в этом плане, возможно, поэтому среди них больше всего изобретателей. Вот припрёт тебя за ушком почесать – рискуешь снести копытом пол головы, да ещё и гриву грязью испачкать. А единорогам все равно, магией щеточку и чик-чик! Готово. Им не нужно придумывать карманный ухокусатор-3000, с автокреплением на переднем копыте и системой наведения типа Sys… «И с яблок на улице этот вонючий дождь? Он должен прибивать запахи, а несет от него только сильнее», — поделился такой нужной сейчас бытовой мудростью начальник отдела. Коричневый понь подобострастно закивал: «Да вообще, у меня вся шерсть пропахла, а еще эти сточные ямы, в которые проваливаются копыта…» Остальные работяги презрительно покосились на него. Да, если Сёрви Тонг и собрался лизать чей-то круп, то будьте спокойны, блестеть он станет даже в темноте. «Роттариан Бис. У тебя 5 минут, чтобы явиться ко мне, и три, чтобы спасти свой плот от увольнения. Итого две минуты. Ты ведь у нас любишь вычитать»,- офицер, нахмурившись, направился в свою комнату, многозначительно взрыв пол. Зонтик у стенки упал, Сёрви поспешил вытереть образовавшуюся лужу. Я знал, что по-другому не может быть. Услышав свое имя, пришлось устало пропереться внутрь.

Бесплотные плети дождя хлестали город, как продажную кобылку, принесшую своему хозяину слишком малый доход. Все разрывалось взрывами ударов косых линий об воду, секунду назад бывшую такими же каплями. Иронично, наверно, расти в социуме воды. Мгновение ты паришь в свободном полете, и ничто не может тебя остановить – и вот ты грязь, мешающаяся под копытами. Наверное, после увольнения чувствуют себя так же. Я не знал, ведь меня же не уволили. Подумаешь Фэт поорал на полчаса дольше обычного, да расходы на содержание больного вычтут из зарплаты. Фэт, мать его, знал, что я доберусь до истины, и копыто на приказ даже не поднял. Помахал неуклюже бумажкой, да плюнул. Пусть злится. Ему полезно.

В темнеющей комнате был Рот и Лекси, которая свернулась калачиком около его правого крыла. С минуту она молча терлась мордочкой об перья, понимая, что лучше сейчас молчать. Часы оттикали без пяти двенадцать. Пегаска подняла голову и поймала желто-зелеными глазами отрешенный взгляд Биса.

— Ротти? Они нашли преступника?

Следующие десять секунд прошли в тишине, прерываемой стуком будильника. Лекси уперлась носом ему в шею.

— Но у вас ведь есть какие-то зацепки?

Размякшее крыло пегаса едва заметно напряглось. В усиливающемся полумраке, она не нашла ничего лучше, как сильнее прижаться к нему. Перья в его крыльях скатались и липли друг к другу, образуя черные комочки-стрелочки.

Хи-хик. – прыснула Лекси. – Извини, я просто ела варенье, так что как-то вот так… Ты же знаешь, я люблю варенье. Но ты же меня обязательно-обязательно простишь?

Часы начали отбивать двенадцать часов. Ножи с креплениями, валявшиеся на тумбочке, отзывались легким дребезжанием, вместе с отголосками уходящей грозы, образуя тихую, но такую знакомую мелодию. По улице шел фонарщик. Каждый следующий свой шаг он надеялся, что маячившая впереди лампа обязательно исправна, и его священный долг безупречного работника выполнен. Но порой он натыкался на мертвые столбы, и тогда, выглядывая из-под зонта и тихонько матеря «дискордов нескончаемый дождь», подливал туда масло, поджигал фитиль и накрывал стеклянным куполом обратно. Металлические нити дождя создавали его темницу, с редкими переходами от одного светильника к другому.

Я перевернулся и уткнувшись носом в подушку буркнул.

— Помнишь Бичи Хэда?

— Алкаша-свидетеля, которого ты отмахал до бессознательного состояния?

Я поморщился.

— Хоть ты то не напоминай.

— Извини. Все равно все земнопони заслужили это. Грязные животные. – она грациозно взмахнула крыльями и посмотрела на меня снизу вверх, обнажая кьютимарку, на которой был изображен шаловливый ярко-красный язык с неестесвенно заостренным кончиком. Куда моей грязно серой, с жалкими оттенками позолоты, подкове.

— Вчера вечером он сбежал по пути следования конвоя в больницу. Ключи от дверцы фургона были только у наших. Да и сам бы он не ушел после…побоев.

Я продолжал тупо глядеть в подушку. Лекси вжалась в меня, заставляя крылья дрожать уже не только от воспоминаний о прошедшем дне. Я, не поворачиваясь, обнял ее перьями, механически поглаживая ближайшие кудри гривы копытом.

«Простил за варенье-то. Раз обнял – значит, простил», — Лекси мирно засыпала в пернатых объятиях угольного, как будто бы обгоревшего за сегодняшние события, пегаса. Фонарщик матерился – наверное, нашел новую неисправность.

-
Пегаска встала, и, не удивившись откинутому одеялу и пропавшей амуниции, молча прислонилась к окну. Часы продолжали бессмысленное хождение по кругу, большой стрелкой указывая на отметку «5». На стекле появились испарины от взволнованного поняшьего дыхания. В беснующихся огоньках горящего дождя, виднелась темная фигура, расправляющая крылья, будто готовясь к решительному полету, и тут же отчаянно машущая ими в прыжке и стремительном крене направо. На мостовую, обласканную нежными, струящимися каплями, собирающимися в городские, маленькие, но все-таки водопады, гулко упало тело пегаса. Неуклюже поднявшись, он проковылял наискосок улицы, поправляя шляпу и плащ, с которыми не расставался, и крепления под одним из крыльев. Щелчок, и мелкий огонек, нет, не сигареты — тлеющих успокоительных трав в мешочке на груди — скрылся за поворотом. Лекси медленно провела копытом по стеклу, оставляя смешные полоски в осевшем дыхании, ворсинками своей серой шкурки, и съежилась на холодном полу, слабо подрагивая от неслышных рыданий. Второй месяц Ротти не мог летать, после перелома крыльев на заброшенном винном складе.

Глава 3

Обычно в пабах много шлюх и выпивки – таверна «Над водным копытом» ничуть не отличалась от сотен тысяч других. Были здесь и постояльцы, к этому часу давно уже не стояльцы, а так, лежальцы и блевальцы – и то в лучшем случае. Были и множество фривольных кобыл: лениво развалившиеся вдоль стоек те, что постарше, редкозубыми ухмылками смотрели на резвый молодняк. Захотят – сами подойдут, зачем виться бельевой веревочкой, махать душистым хвостом и кокетливо поправлять сетчатые носочки? Ты гребанный товар, так будь добра, лежи на полочке и соответствуй своему положению в обществе, а не танцуй актрисой вечернего театра. Второй этаж имел выход на первый, узорчатым балконом, с видом на покерные столы, за которыми очередной жеребец отвинчивал последние заначки в виде золотых шурупов в подковах, и в следующем же блайнде проигрывающей все до Дискорда, от чего громко возмущался и тут же получал лечебный звиздюль от охранников-вышибал. Мало походящие на пони, они напоминали быков – вот только ходить на двух копытах эти туши бы никак не смогли. Воняло перегаром, точнее нет, пере-перегаром, когда проснувшийся пьяница еще не успел отойти от вчерашнего, а уже заказывал еще одну порцию своих будущих рвотных позывов. Обшарпанные стены, свисающие лоскуты обоев и разгульные кобылицы делали свое дело – все-таки надо признать здесь была непередаваемая атмосфера, и многие забегаловки могли только завидовать колоритности здешнего сброда (впрочем завидовали в основном деньгам, оставляемым ими).

Черный пегас, ввалившийся в однопетельную дверь около десяти минут назад, сквозь порывы насмешливого ветра и зачинающегося дождя, сгущающего вечерний полумрак отрешенными тучами-кочевниками,сбивавшего прически уличным дамам и стряхивающего пепел с сигарет донов, которым не повезло выйти на улицу в столь поздний час, вот уже несколько минут сидел за покерным столом, и театрально смеялся шуткам сопартийцев; наметанному глазу было понятно, что пьет он сжав губы, а ставки делает не выше пяти крупсов, старательно кого-то выглядывая и распуша перья, под которыми явно что-то скрывал, мало относящееся к картежному шулерству.

— Лягать, как я люблю блефовать! Поднимаю на двести! – пьяно гаркнул бурый единорог, лениво держащий синей магией двойку карт, и прилично наседавший правым передним на стойку для копыт, которыми были обставлены покерные столы.

— Когда блефуют, об этом обычно не орут. Скидываю. – слева подал голос пегий земной. Босое заднее копыто спешило всем рассказать, насколько удачлив в покере его хозяин.

— А что скажешь ты, трус? Ко-ко-ко? – подзадорил движениями копыт хитрый единорог второго земнопоня, того, что в смешной жилетке.

— Никто не смеет называть Макхуфа трусом! Ва-банк! – крикнул земной. По его подвыпившему состоянию, было явно видно, что он в покере новичок, а прикид его оставлял желать лучшего. Явно не для таверны. Как будто из другой эпохи вывалился…

— Фолд. – проскрипел зубами еще один, долговязый пегас, не ожидав таких ставок, и покинул игру, вскинув грязно-желтые крылья вверх.

Охрана было дернулась, но он оставил все свои деньги за столом. Жалкий ничейный пятак, валялся теперь вдали от общего банка. Копыта застучали по дощатому полу, как будто хотели проломить его, причем не просто сломать и наслаждаться своим бредовым недозлодеянием, а проломить с хрустом, с нелепым восторгом, который испытывает маньяк, ломая крыло своей жертве и неистово хохоча, в предвкушении кроваво-красного продолжения. Стоп. Хруста сломанных крыльев…

— А я пожалуй при…

— Стой, сука, а то в твоих крыльях дырок станет, не меньше чем в головке сыра, у которой мозгов и то больше тебя!

Белесый единорог, так и не договоривший фразу, глупо уставился на меня. Но времени на объяснения не было.

— Я сказал, стой, ублюдок!- перескочив через стол и сбив фишки, я рванулся к выходу, но рана в крыле давала о себе знать – резвости мне явно не хватало.

Желтый мерзавец стремглав помчался к дверям, мне же миновать охранников было не так просто. И нахрена они нужны, если летать не умеют? Полицейских тут не жаловали, да и представляться: «Здравствуйте, мне бы вон до того пегаса проследовать, я на задании», мне скорость ситуации не очень позволяла. Ждысь! Стукнув копытом под коленку до кровяного месива одного, я перепрыгнул через его согнувшееся тело и сходу вмазал в лицо скакавшему мне навстречу второму. Хряссь! «Кр*панный стыд!» Скорости сложились и вычли у него пару зубов плюс способность ходить и быть в сознании. Грузно упавшее тело перегородило выход, к которому я так стремился. В голове промелькнули бабочки. Я собрался и перемахнул из последних сил и выбежал на улицу. Хлоп! Дверь шумно грохнула за мной. Черная одежда горе-стражей пропитывалась кровью и потом проигрыша, когда ониксовый пегас полувлетел в проем, мимо жалко мотающейся, на честном слове Селестии, двери. На улице все его перья цвета сажи тут же осунулись, осиротели, и, в поисках поддержки, не нашли ничего лучше, как прижаться друг к другу. Все мокрые пегасы выглядят несчастно, мокрые пегасы, испачканные в крови, и бешено вращающие глазами, выглядят еще несчастней. Если бы время умело замирать, оно бы выхватило из бесконечности эту картину, начерченную на мглистом полотне еще одного просранного в алкоголе вечера Триксвилля, и навеки оставило бы этот апофеоз убожества на задворках своего цирка пейзажей-уродов – дождь не просто лил, он разрывал тучи, их рвало им, рвало как будто они сами только что нажрались в Копыте и теперь являли улицам свой красочный «внутренний мир», раскидывая пыльную вонь, пробирающуюся в самую глубь носа и танцующую там карнавал, нет, калнавар, именно калнавар, другого слова для этого выброса реальности не подобрать, заставляющий даже самых изысканных барышень по-звериному чихать и являть собой недостающее звено теории Марвина; мокрая шерсть случайных прохожих тоже пропитывалась этим прекрасным запахом улиц, чтобы потом распространять зловоние и внутри домов, куда дождь как не изворачивался, проникнуть не мог, разве что ущербными лужцонками стекать с потрепанных зонтов и полов шляп. И в середине этой феерии (как и у любой картины, у этого холста, возникшего бы разве что в голове закинувшегося единорога, под заклинанием Галлюцинации, была середина) темный, будто вырванный из черно-белого фильма, где добро обязательно победит многолетние планы зла на чистой, круп, случайности, стоял пегас, копыта которого дождь бережливо промывал от крови, образуя под ним красноватую водянистую лужу – такие бывали иногда и внутри таверны, когда приводили новую наивную пегасочку или кантелотскую неженку единорожку.

— Еще пара шагов и ты пожалеешь, что тебя родили крылатым, а не с мыслями о несовершенстве остальных и рогом! — я взмахнул крыльями.

Если бы эта желтая мразь обернулась, она бы увидела, как что-то блеснуло в моих перьях. Но он был слишком занят, раскидывая трусливым галопом отвесные капли утихающего дождя – тучи перестали блевать и теперь просто пускали слюни, с интересом следя за происходящим под ними. Взмах и вот он, казалось, устремился в темную высь, где ничего не может его вернуть… «А ты в курсе, что ты сейчас огребаешь?», — громкий крик, облаченного в длинный плащ до копыт черного пегаса, разрезал седеющую ночь, которая хоть и старела, но не хотела уступать место более молодой кандидатке – утру. Впрочем, тройка ножей разрезала ее куда быстрее, и куда результативней. За секунду до взлета убегающего пегаса, черный не без боли взмахнул правым крылом и три лезвия, вылетевшие из хитрого механизма, который держал их где-то внутри перьев, взмыли с жаждой сломать кому-нибудь жизнь, ну или на крайний случай счастливое будущее, как это случилось сейчас. «Дис*ордов кр*п!», — и желтый достигнул конечной точки своего полета, которой оказалась стена близлежащего дома. Дом возмутился, наверно поэтому на лице неудачника остались не только кровавые ссадины, но и длинный глубокий шрам — от каменной кладки и нелегкой жизни. Я усмехнулся – метать я научился здорово – еще полгода назад меня перестали допускать к огнестрелу, по состоянию психики. Дескать, застрелиться могу. А ножом перерезаться, мне, наверное, религия не позволяет. Идиоты. Тучи, судя по всему, постепенно засыпали глубоким алкогольным сном, и поэтому почти перестали слюнявить подушку мостовой. Бежать желтый не смог бы, даже если очень захотел, поэтому я нерасторопно приближался, под такие же ленивые капли дождя.

— Ты – придурок. Разбег летной школы Вандерболтов не берется в штормовой дождь -поскользнешься, и никто не спросит про красно-желтое пятнышко в стене напротив. Просто ты везучий придурок, поэтому я метнул ножи, проверить, насколько ты удачлив. Классный способ, да?

Желтый, трепыхаясь, скулил. Только сейчас я заметил, что одно из его крыльев было вывернуто в неестественном положении.

— О, да кроме того ,что у тебя крылья дырявые, так они еще и кривые? С бабами у тебя хреново, браток. Будь я кобылой, я б не стал соваться к кривокрылому – кто знает, что у него еще кривое. И кстати да, сломанные крылья — это магия. Кроме того, что тебе, скорее всего, сейчас дискордски больно – пегас забился в попытке хоть как-то сдвинуться, но судя по вскрику, стало только хуже, – а тебе дискордски больно, ты еще и летать не сможешь месяца три. Стоило ли?

Я подошел почти вплотную, перевернул его на спину, от чего из него вылетела еще одна жалкая порция диких подвываний, и медленно начал поворачивать копытом ломаное крыло – в глазах его темнел расширяющий зрачки страх, я чуть ли не видел в их отражении полеты из его детства. Вот он только-только делает первые взмахи, а вот уже на вступительном экзамене летной школы – чтобы научится быстро уносить свой круп из горячих мест.

— Ты же не против, если я немного изменю, так сказать, траекторию его искривления? Извини, что говорю заумными фразами, мне всегда это нравится, перед тем, как я что-то сломаю во второй раз.

Капли дождя окончательно перестали терроризировать местных обывателей, и теперь промокнуть могли только копыта, зато промокнуть на славу — такое ощущение, что лужи остались не после дождя, а приползли из сточных канав, откуда их прогнали за зашкаливающие показатели мерзости.

— Ну так что, говорить будем или ломаться?- я немного напряг ему крыло, чувствовалось как меха суставов раздуваются, в нарастающем желании вывернуться в сторону давления моего копыта.

— ОТПУСТИ МЕНЯ, КЛЯНУСЬ СЕЛЕСТИЕЙ, Я СКАЖУ ТЕБЕ ВСЕ, МАТЬ МОЯ КОБЫЛА, ВСЕ ЧТО ЗНАЮ, НЕ ЗНАЮ И ДАЖЕ БОЛЬШЕ!

Я не без удовольствия втащил ему с правого переднего, и свистящий звук воздуха еще не успел пропасть, когда громкое скуление вырвалось из впалой груди, сливаясь с шумом ветра. Болевой шок наконец-то отпустил беднягу, и он высказал примерно то, что я и ожидал услышать. Ничего нового. «Пьянка», «пони в темном», «ничего не помню». Намеков на то, что это не случайность было предостаточно. По крайней мере, уже второй свидетель «ничего не помнил».

— Отлично. Сейчас тебя отвезут в больницу, но не потому, что я добрый, а потому, что за убийство сажают даже полицейских. И вообще, навестить мне там кое-кого надо… Кстати. Отдай ножи-то.

Они выходили жестко и с мерзким хлюпанием, пока жители домов удивленно выглядывали из окон – кто в такую рань оторвался своими копытами от кровати, да еще и орет на пол улицы отборной нецензурщиной? «Вандерблоты. Не люблю вандерболтов. Понаучат, нам потом лови...», — думал я, вынимая лезвия из многострадальных крыльев. За аккуратностью я особо не следил, так что пара порезанных артерий и перьев, вонзенных в свое же мясо, было желтому обеспечено. Уже третий раз за месяц мое чутье верно определило еще один преступный круп. Десятки невинно избитых, из-за мимолетного подозрения, меня как-то слабо волновали.

— А еще в больницы говеные обеды. Сейчас тебе все равно, но потом поймешь – это лягать как грустно.

В помойке юркнула крыса и быстро перебежала к месту, где валялись скомканные перья и куски пегасьей плоти. Жадно впившись в кусочек, она отвернулась и вильнула хвостом где-то на противоположенной стороне улицы.

— Еще пара-тройка лет и эти мутанты нас живьем жрать будут, слышишь, Эрни?

— Круп там плавал, я отстреливаю этих сучек, быстрее, чем ты говоришь «Ещё!» той кобыляди, что снял вчера.

— Слушай, Эрни, не трожь Маги!

— Маги-шмаги… Пошел ты…

Едва раздался неслышный выстрел и довольный коричневый понь в шляпе, отчего сложно было сказать единорог он или дистрофичный земной, удовлетворенно ушел с балкона, под брань оскорбленного соседа. Около мусорного бака валялась втрескавшаяся в стену крыса, с белыми, заплывшими глазами. Из ее рта предательски выпал так и недоеденный грязный обрывок синей плоти.

Глава 4

Гарь от тлеющих помоев поднималась плотной завесой вонючего черного дыма – все давно уже привыкли, что природа здесь творится своими копытами, а когда копыта только пьют и бьют, ожидать зеленых лугов как минимум по-идиотски наивно.

Лекси поднялась с холодного пола, промокнув шерстью копыт заплаканные глаза. В комнате с резной двуспальной кроватью, огромными окнами, едва прикрытыми обрывками малиновых штор, прокуренным женскими сигаретами потолоком и обветшалыми стенами, видавшими множество разборок, от ссоры детей из-за мячика, до оголтелой стрельбы в отчаянной борьбе за фиолетовый порошочек – плотицин, один камин, потрескивая головешками, как полуразвалившийся старый дед, в предсмертном угаре на кресле качалке, понимал состояние пегаски. Подкова звякнула о подкову. Искра. Потолок привычно втянул в себя поднимающиеся пары никотиновой отравы. Коричневую пегаску била нарастающая дрожь. Поднимая сотню из своих армий мурашек, она нещадно наносила подлые удары по всему телу; казалось не глубокие рыдания вызывали ее, но наоборот, она доводила пегаску до такого состояния. Бежевокрылая смотрела на камин, на фотографию желтого пятна окруженного зверюшками – так сейчас выглядела племянница Ротти в лексьих прокуренных, покрасневших, застланных слезами глазах, в которых не осталось ни капли от той чистоты, которыми они светились несколько часов назад, из-за черного обнимающего крыла, и ей становилось по-животному страшно. Чего она боялась? Наверно волны убийств пегасов, нелепой, но интересной игры, которая разворачивалась на окраинах Триксвилля последние пару месяцев. Кто знает? Перья давно жили отдельной от крыльев жизнью, пытаясь скукожится каждое самостоятельно, оставляя свою хозяйку растрепанной, несчастной и совершенно разбитой о темные скалы безысходности их с Ротти предполагаемого будущего.

Рассвет силился показать всем свою мощь, кидаясь гнилыми лучами в одинокие фонари и оставляя их на растерзание осознанию собственной бесполезности. «Солнце озаряет всех, а я могу выхватить только пару метров пути заплутавшей дуры, которой все равно мало что светит, кроме изнасилования, ну или удара по загривку с последующей добровольно-принудительной оплатой потраченного на неё внимания? Да, вот правда жизни. Я не нужен». Наверняка именно такие мысли проскакивали бы в масляной башке каждого фонаря, если бы конечно фонарь был живым, а не хреновым металлическим столбом с подожженным крупом; никто просто не догадывался, что они стоят на голове, а кто догадывался, молчал – не всем хотелось отмотать остаток срока своей жизни (а в Триксвилльских реалиях даже на свободе характеристикой жизни был «срок») в стойлах с белыми стенами. Интересно, а фонарю было бы легче, если бы он знал что как минимум половина изнасилованных были шлюхи, против которых это действо мало чем отличалось от банального грабежа? Так или иначе, они продолжали светить, а дырки (разумеется, имеются в виду дырки в безмозглых головах) будущих жертв зиять.

Лекси откинулась на изрезанную временем и любовниками-идиотами спинку кровати, и поводила над сигаретой копытом, что-то уронив на пепел. Сиреневый дым клубился, объявив в комнате свой режим, беспрекословное подчинение которому поражало – Тие такое даже не снилось. Пегаска несколько секунд смотрела на эти фиолетовые изыски, уже не плача, как будто в оправдание их появления, и медленно улетала, не поднимая крыльев. «Так… не должно… быть…», — последнее, что она отрывками прошептала в своей полудреме. В накуренной комнате потолок жадно раскинулся, принимая клубы всей своей площадью – редко кто закидывался плотицином прямо в гостинице.

Глава 5

Эта глава многим не по нраву.

Больница представляла собой покосившееся здание, времен первой пегасьей. Ей полагалось быть белой, но когда стены от непрекращающегося дождя и повышенной сырости приходится мыть чуть ли не три раза в день – невольно забиваешь на красоту и эстетику. На самом деле ее не красили, потому что последнего маляра стегнуло молнией по крупу – Горелый Пряничек, так его прозвали, не только за это происшествие, но и за ту «вечеринку», с тремя жеребцами в таверне. Жаль, что такое колоритное прозвище оказалось посмертным.

Цель темного пегаса, угрюмо подходившему к больнице в болезненных лучах восхода, была на четвертом этаже, поднимаясь на который ему пришлось минуть длинные мрачные коридоры, освещаемые только лысинами больных, да редкими свечками – администрация скупилась на масло и фонари, предпочитая этому покупать дорогие лекарства. Какой благородный поступок, купить опиума, для бедненьких пациентов, испытывающих боли за свои похождения в борделях до такой степени мучительные, что Смерть боялась их забирать из-за риска заразиться от контакта. Правда, доходил опиум до них редко, если брать примерно, то никогда. Но это уже мало кого волновало.

Флаттершай лежала в палате с поехавшим единорогом, которого, судя по всему, уже выписали (или вписали) и земным, скромно называющим себя «Алкосуперпонь». Не повезло ему только в том, что его алкосуперпечень не выдержала алкосуперсилы и заболела алкосуперзлокачественной опухолью. Синяк, однако, ничуть не жаловался, и даже был рад – дом есть, еда есть, подумаешь, умирать через год. Бывает. Не со всеми, но бывает. Я тихонько приоткрыл дверь и увидел ее. Розовая грива струилась ниточками надежды о том, что не все так плохо в этом Луной забытом месте. Крылья были мирно сложены, казалось они были созданы, для того чтобы ими восхищались, а не для полета; медленно переходя из перьев в шерсть, они казались живым продолжением грациозного тела, которое спало, полуприкрытое одеялом, кокетливо сдвинутого до самого основания задних копыт. Свет, падающий лучом мимо ее мордочки, освещал едва колышущиеся пылинки – даже ее дыхание было настолько воздушным, что не тревожило, а гармонично вливалась в любую обстановку; истинное дитя природы. Четкие округлые линии бедер, окончательно уводили ум далеко не в ту сторону размышлений, которая должна возникать при виде своей племянницы. Я глубоко вдохнул и легонько потрепал ее за ухом.

— Флатти, вставай, дядя Роттериан принес тебе вкусняшек.

Крылья слегка трепыхнулись, нежный ротик раскрылся и уронил сонное: «Ротти, что ты делаешь…» Я с трудом успокоил дрожащие кончики своих перьев. Полуживой пьяница, вот уже с минуту подозрительно косился на меня и мои действия. Я откинул одеяло. Флатти задрожала, бабочки на кьютимарке как будто бы полетели, миг, и она проснулась.

— Привет Ротти! — Шай нежно коснулась своей щекой мою.

— Я же просил не называть меня так. И вообще не двигайся, тебе вредно. – От легкого прикосновения фантазия сделала бочку и вызвала поток не очень приличных мыслей…

— Как делааа?- Флатти потянулась, уже совершенно оголившись, были видны ее тонкие голени, с переходом в изящный круп, на котором до сих пор в легком полете дергались бабочки.

Неуклюже прикрыв ротик копытом, она зевнула, мотнув растрепанной гривой, нежно обрамляющей черты элегантного личика. Сонные глаза были рады старому знакомому – во всей ее позе сквозило неподдельное доверие, открытость и непередаваемая теплота. Она перевернулась на спину и грива челкой навалилась на правый глаз.

– Извини, я…я не успела привести себя в порядок…, — она попыталась сдуть с лица нависшую прядь. – Разрешишь мне причесаться, а то я совсем запустилась в больнице… Если, если ты конечно никуда не спешишь… — Она извиняющимся взглядом посмотрела на меня.

Я не смог отказать себе в удовольствии убрать мешающей ей локон.

– Ради тебя я бы отложил и расследование убийства, ты же знаешь, — я продолжал исступленно поглаживать ее волосы, медленно спускаясь к тонкой шее, и крыльям, одно из которых было легко перевязано. Зря она лежала на спине, зря, зря, зря. Я отчаянно старался не смотреть в сторону стеснительно сложенных задних копыт.

– Но сейчас, я просто хочу оставить тебе этот подарок, — я помотал в копыте кулек со сладкими ананасами, — и спросить пару вопросов о том, что с тобой случилось.

Флатти покорно поддавалась моим поглаживаниям, еще раз сладко потянувшись. – Знаешь, я не особо много помню… Ммм, но обещаю, я расскажу все-все-все, если это хоть как-то…как-то поможет тебе… Йей? – она приподняла здоровое крыло.

Йей. – Отбил я ей пярьеру подозрительно напрягшимся своим. Флатти смущенно улыбнулась. Если бы это была не она, я бы поклялся Селестией, что несложно было догадаться о причинах их напряжения. Но, еще ребенок, она сказала только:

– Ты сильно переволновался за меня, да?.. Извини, что попала в такую передрягу…

Я вздохнул. Только Флаттершай могла извиняться за то, что ей сломали крыло какие-то ублюдки. Еще бы извинилась за свою фигурку. Хотя нет, тут как раз бы пара тройка «прости» не помешала. «Прости, что я твоя племянница»… Я мотнул головой. Флаттершай тихо ждала моих вопросов.

— Ладно, вопроса и правда всего два, — начал я под громкие стуки крупных капель по окну.

За окном начинался утренний дождь, видимо ход мыслей туч, был схож с моим. Я еще раз тряхнул головой, загородив себе волосами взгляд на две ямочки-складки между упругим животиком и началом бедер, на пути к манящему центру. Оставался вид только на ямочки щек, да этот печальный взгляд. «Еще неизвестно, куда лучше смотреть», — подумал я, представляя, как её скромные девственные губы касаются моей щети… «Идиот! Хватит! Дискордов сын!»

— Так вот, — продолжил я древенеющим тоном, — первое, ты точно не помнишь, где это было?

— Совсем-совсем, — грустно прошептала Шай.

— Ну, мы нашли тебя на Кольт Стрит. Все произошло прямо там, или тебя перевозили? Неужели не помнишь?

— Совсем-совсем-совсем, — еле слышно уточнила Флатти.

Странно, а я и не думал, что от голоса крылья может бить такой крупной дрожью.

– Врачи сказали это мой мозг подавляет воспоминания и… Как-то так… Извини, что я такая глупая и ничего не запомнила, — теперь Флатти была готова разреветься.

Она наклонила голову под мое крыло. Мысленно приняв ледяной душ, где капельки воды были незамерзающими мутантами с температурой -273 градуса по Цельсию, я обвил ее своим. Оно коснулось ее крыльев на спине, и одним из перьев, проскользнуло в опасной близости внутренней стороны правого бедра. Шай по-детски чихнула. «Сотни ледяных душев, СОТНИ ЛЕДЯНЫХ ДУШЕВ!»

— Ладно, не волнуйся, — сказал я скорее себе, чем ей. Теплое дрожание ее тела, дополнялось не менее теплым и не менее дрожанием внутри моего крыла. Она приподняла головку в немом вопросе.

— Ах да, точно. Хорошо, вот и второй. Ты заметила характерные запахи, может, вкусы, ощущения, пока была с мешком на голове? — на одном выдохе отчеканил я. От мыслей связанной и беспомощной Шай, хотелось ей помочь, успокоить, приласка….Стоп, а вот тут уже не надо.

Голубые глазки умилительно сверкнули. Как у щенка, невинного и искреннего, появлялся задор, в преддверии игры, так Флатти была неизмеримо рада, что могла чем-нибудь помочь.

– Запахи? Вкусы? Почему вы все раньше не спрашивали? Там было очень очень терпко…Сыро… И что-то щекотало нос.

Под это описание подходил примерно весь Триксвилль, плюс минус таверны, в которых несло алкоголем и неловкими ситуациями, но я не спешил ее расстраивать. Крылья ее бодро вспорхнули. Может тоже начать что-нибудь рассказывать, чтобы сделать вид, что я просто увлечен? Потому что сдерживать стремление крыльев подняться и распушиться, я уже не мог.

– Нуэээ, всё?

— Извини. Какая я дурочка, конечно же эта информация бесполезна. Я очень-очень-очень-очень-очень-очень испугалась, и это все… всё, что я могу вспомнить. Но почему-то дым на запах был… Вкусный. А еще у меня сладкая кровь.

— Чтооо??

Мои крылья взлетели окрыленные сразу двумя причинами – важной информацией, и все еще присутствующего в комнате эталона красоты.

— Ух ты ничего себе! Какие мощные… Хотела бы я такие…, — Флатти окончательно поработила мой мозг своей фразой. Но сказанного ей до этого, я все равно уже не мог забыть.

— Вкусный запах и…сладкая кровь?

— Да. Я не знаю почему, но когда мне завязывали мешок, они ткнули меня лицом в землю. Пока я стояла, я видела красные следы от своих копыт. Потом кто-то крикнул «Уберись за ней!». Меня вдавили лицом в пол, и от силы удара я распласталась по нему, вот так, — Флатти прислонила копыто к лицу и надавила, показывая открытый сплющенный рот и высунувшийся розовый язычок.

Не знаю, что я сейчас хотел больше, посмотреть на это зрелище еще пару минут, или убить всех пони, которые когда-либо ее вообще касались. Наверное, убивать и смотреть одновременно.

– Я ткнулась в свою собственную кровь, и…она сладкая. Это плохо?.. — Флатти с тревогой посмотрела на меня.

— Нет, не плохо, скорее даже очень хорошо, — раздумывал я. Вот оно как. Плотицин с его изменением вкусовых ощущений… Значит к Зекоре и правда стоит наведаться. Крылья постепенно опускались.

— Хорошо, что? – Флатти продолжала полувстав лежать на подушке. Свет освещал левую половину ее лица, шторина бросала осторожные тени на остальную часть – изрядно рисковала надо сказать, закрывая ее от меня.

— Хорошо всё. Извини, мне пора, — я вскочил поглощенный мыслями и спешно всунул ей мешочек ананасов, – выздоравливай тут, слышишь? Ты мне здоровой нужна.

— Ладно. – Флатти перевернулась на животик, расправив крылья двумя округлыми пернатыми изгибами совершенства. Одно из них явно не хотело подниматься полностью, и она, зажмурясь, тут же опустила его. – И ты будь аккуратнее на своих…перестрелках? – Флатти в неуверенности махнула копытом. — Паф-паф! Ты мне тоже очень нужен.

— Заметано.

Дождь следил, за этой ситуацией, равно как и пьяница, очень правдоподобно притворяющийся спящим. Правда может он и правда нализался медицинского спирта и вырубился – кто знает. Но грубые завывания ветра явно давали знать – одно живое существо точно знало о моем неловком положении – грозовой фронт, валами накатывающийся на только что проснувшийся город, слышал все, видел все, правда никому ничего не рассказывал. Но знал, знал бродяга и ставил это знание мне в упрек. Флаттершай повернула шейку и потянулась ко мне за прощальным поцелуем в щеку, в последний момент соскользнув на краешек губы.

– Ой… покраснела Шай. Она видимо никак не ожидала, что я не отдернусь. Я материл и превозносил себя, за то, что допустил это, но Флаттершай, казалось, не придала этому значения.

– Прости, надеюсь это тебя не очень..смутило. Наклоняйся сильнее в следующий раз, йей?

– Йей, конечно йей.

Полузахлопнув дверь, я напоследок в щелочку посмотрел на ее силуэт. Все также лежа на животе, и подогнав под него пушинстую подушку, она свесила задние копытца по обе стороны кровати, уронив невыспавшуюся голову на сжатое одеяло. Молния за окном осталось незамеченной для нее. Гррах. Прогремел запоздалый гром, и от страха, она дернулась крыльями, приподняв элегантно зачесанный хвост, и теперь между правой стороной щелки двери и левым копытом, моему взгляду открылась…

«Ну твою кобылу, можно быть чуть-чуть поаккуратнее?», — бубнил старый пони, в докторском халате и смешных очках. «Вазы чай не казенные, на кровные крупсы покупали, размашутся тут крыльями и… Эй, ты куда? А платить?», — сердито крикнул он удаляющемуся по коридору в сторону лестницы вороному пегасу, который только что резким неуклюжим движением крыльев опрокинул столик рядом с сорок вторым кабинетом.

Глава 6

«Серви сидел на краю стола, Серви чертил свой план. Серви поставил большой капкан, правда в неволе сам. Серви хрипел и хлестал хвостом, Серви отгреб забот. Серви решил дописать потом, Серви ленивый плот». В темной каморке офицерского офиса земнопонь что-то бубня себе под нос, сидел, склонившись над листочком. Что-то не сходилось, от чего он звучно скрипел зубами и кидал в стенку замызганный мячик – этого посредственного способа успокоится естественно не хватало, поэтому копыто было исколото кончиком пера, а на столе были крупные царапины. «Крупь-ё-моё!», — он отвесил щедрый пинок по письменному ящику, от чего тот, видимо, обиделся и треснул на бедного пони статьей по порче имущества и сокращением зарплаты. Зубы заскрипели на двадцать процентов громче и противнее. Дождь заглянул через приоткрытую форточку и даже забросил одиноких диссидентов, но успехом это не увенчалось – ловить было нечего. И он просто обошел это унылое место, оставляя пони наедине самим с собой.

-
— Лекси! Лекси! Я пришел! Ты здесь? – снимая шляпу, итак некрепко сидящую на гриве, и вот-вот готовую слететь на невидимых крыльях, как будто среди головных уборов тоже было разделения по расам (цилиндры бы точно были единороги – такие же надменные и ненужные), отдельными фразами прокричал пегас, цвета осколков ночи, входя в номер пригородной гостиницы.

Лекси? Я обернулся по сторонам, и, не найдя уборщицу, закурил. По большей степени мне было круп класть, на то, что они мне скажут, но как слуге закона, мне все-таки не пристало так себя вести. Кому я вру? За курение здесь был крупный штраф. Точнее не просто крупный, а оплотенно невкрупенный. Я с размаху бухнулся на кровать: после бессонной, по нескольким причинам, ночи, дождь действовал как успокоительное.

Мешочек покосился, слетев, насколько ему позволяла веревка на правую сторону кровати. Днем здесь было не так уныло – камин приветливо потрескивал, без всяких намеков на твое никому не нужное существование, пауки плели паутину с добротой и пониманием, и даже кровати, и те не скрипели в соседних комнатах под звон катающихся бутылок, намекая на почти что единственные основные потребности триксвилльцев – удивительно, как после таких доз алкоголя крылья и все прочие места поднимаются, но факт остается фактом – ползающими на четвереньках младенцами, смешно тыкающимися своими лысыми головами в полуоткрытые двери, эти пьяные непони испортили не одну мою ночь.

Дождь стучал, дождь перескакивал с капли на каплю, разбивая каждую предыдущую чернотой брусчатки, об которую они звучно разлетались, и наделял каждую следующую, надеждой на светлое, цельно-круглое будущее. Сквозь закрытые окна не проникал запах озона, почти не были слышны звуки грома, но медленно и методично подтекала вода, просачивающаяся сквозь время, мягко оплетая тени лени рабочих, не закрасивших щели между окнами и рамой, и, нагло пользуясь их слабостями, пробиралась внутрь комнаты. Воды было слишком много. Лекси тонула, а я никак не мог ее спасти: захлебывающаяся в черных волнах, она смотрела вдаль, на большой деревянный плот, который я тащил. На нем собрался весь мой отдел и еще какие-то незнакомые мне пони, они подбадривали меня и кидали камни. Интересно, зачем? Так это пошел град! В отчаянии я тянул судно, пытаясь протянуть копыто помощи бедной Лекси, которая по приближению становилась все желтее и желтее. В безумной попытке я забил крыльями, раскрыв глаза, шире, чем позволяла моя морда и дернулся в полете – крылья сложились, а я все еще летел, летел стрелой в металлический океан из волн-шипов. Я пытался выбраться, но расплавленный металл забивался мне горло, глаза темнели, я резко подскочил и больно ударился головой, о невидимый купол над ним…

Черный пони бешено замахал крыльями и ударился головой о подголовник кровати. Резко раскрыв глаза, он встал как подорванный, помогая себе крыльями, что явно причиняло ему боль. Часы четкими движениями маятника отбивали последние секунды до восьми, когда наспех приведший себя в порядок пегас, полувыбежал-полувылетел в распахнутую дверь.

«Опаздываю, черт! Ладно, Зекоре не привыкать к поздним гостям».

Дождь смеялся отблесками дьявольских костерков, в тысячах черных лужах. Казалось, он дразнил фонари, которые все ещё были не нужны, и угрюмо ждали вечера, чтобы покумарить масло и посветить о жизни. Сейчас этот капельный мерзавец мерным перестуком заставляет поней просыпать встречи, завтра захватит пару тройку городов… Крыса, подозрительно обнюхивающая свою напарницу, на другом конце города от бежавшего из вечера в ночь пегаса, с интересом скребла тело своей подруги. Она не ела вот уже несколько дней, и теперь, практически не задумываясь, откусила от нее маленький кусочек мяса. Тучи лениво смотрели на происходящий хаос и хотели одного – поскорее вылить распирающий их дождь, и уйти – в Триксвилле даже тучам было не по себе.

Глава 7

Полночь мерно потягивает соки из выцветшего города, изначально задуманного для свала отбросов, а в итоге ставшего их родоначальником. Кажется еще чуть-чуть – и выпьет до дна все эти омертвелые улицы, не видевшие ничего кроме пьяных или продажных копыт, не слышавшие кроме отборного мата и неумелой ругани ни единого слова. Она собиралась царить, потеснив власть мэра, играя городом темными нитями дождя, словно марионеткой, наспех сделанной перед провальным спектаклем и пугающей детей своими глазами без зрачков.

Десант из тысячей капель высаживался на это поле боя, на эту войну животных инстинктов с остатками карающей природы – в слепом безрассудстве, хлещущие розгами воскресной школы отвесные линии священника-дождя, пытались выбить из этого места всю дрянь, заглушая звуки выворачивания очередного перебравшего в ближайшую помойку, не исключено, что на такого же набравшегося друга, убирая кровь и порванные резиновые изделия, которые иногда надевали спящим налакавшимся единорогам на рог, просто так, ради тупой шутки или в память старых склок, топя тысячи разбитых судеб, первый раз продавшихся в этот вечер, а может быть и далеко, далеко не первый, в горящем стыде скрывающиеся в темных, ненужных комнатах от очищающей воды – но триксвилльцам было что противопоставить и этой полночи, возомнившей, что в десять часов, она уже может кидать несмелые заявки на трон, и плывущему за водной завесой небу, которое они слепили блесками разрезающих сгущающийся мрак фонарей, и, как ни странно, в этой реальности зло (а лучше сказать первобытное начало) потихоньку, шаг за шагом, брало вверх — дождь отступал, умывал копыта, видя, что ничего уже не исправит эти земли, проданные до самого основания, отсасывающие сами у себя, за свои же деньги, получающие удовольствие и дергающиеся в тике от противной слякоти происходящего одновременно; все это перемешивалось с мыслями бредущего, мимо кучей грязи и прожженных минут, пегаса, который не обращал внимание ни на свинцовое небо (хотя его вернее было бы назвать нефритовым – до такой степени склизкой зеленью отдавались края его псевдочерных туч), ни на рассыпанные замыленным жемчугом звезды, изредка просвечивающие сквозь то или иное грозовое облако, показывая всем свое превосходство, хотя истинный их вид давно уже забыт – сквозь пелену едкого тумана, не разъедающего одежду казалось только потому, что не хотел прикасаться к этим прокаженным, проклятых Дискордом пони, звезды здесь казались заплывшими глазами очередного наркомана; сузившиеся в маленькие белесые точки, они были не нужны, как не нужен по хорошему был весь этот лишай непотребства, из-за своей гордыни имеющий дерзость называть себя городом. Мерное покачивание задумчивой головы пони резким контрастом прервал вырисовывающийся силуэт круглой избы, с краев которых завывающий ветер, от которого пегас крепче кутался в потертый плащ, срывал бесполезные травы – что-то подсказывало, что полезные хозяйка хранила внутри.

Я буквально с головой нырнул в мешочек, по величине не превосходящий половинку моей ноздри и с шумом втянул остатки бодрящего запаха. Надо было идти, тенью, мимо этого дождя, и тогда он, может быть, не заметит меня, простит и не станет наказывать, во имя какой-то своей, личной Высшей Дождливой Справедливости. Хотя возможно его подставили тучи – я не был до конца уверен. Зато одно я теперь знал точно — надо будет попросить у Зекоры травы послабее.

Дверь со скрипом открылась, привычный к деталям взгляд пегаса успел выхватить знакомую обстановку из старых, но добротных стульев, вокруг круглого стола, пары-тройки портретов, на которых было изображено что угодно, только не лицо хозяйки и дикой импровизации камина – разваленного в правом углу (если у круга есть правые углы) комнаты минипоставмента из обгорелых кирпичей, в котором тихо трещал костерок, грея бывалый, местами тонкий, чуть ли не до просвета, котел, над которым зависло облако зелено-синего испарения. Все это не имело значения, потому что сейчас ему в лицо влетел дух, не запах, а именно дух чего-то другого, не похожего на этот город, свободного и гордого, лишь чуть-чуть, неуловимо изменившегося внутри.

Секунда – и я оказался в приветственных объятиях, нырнув с головой в пышную белую гриву, которой под стать носить королеве, а не травнице-кальянщице. Перед носом в опасной близости пролетел паук.

— Роттариан! Лягать мой стог! Каким путем каких дорог? Оставь да — нет и прав — не прав, и растворись под дымом трав.

Глаза зебры хитро прищурились, и она протянула свой мундштук – трубка была бы для нее слишком мужской, даже для эпатажа она не могла себя пересилить. Я усмехнулся. Некоторые вещи с годами не меняются. Полосатые, говорящие стихами вещи…

— Кора! А ты как была няшкой, так и осталась. – я выскочил из объятий, и глянул на стену, тактично отвернувшись от мундштука. – Никак не расстанешься с прошлым?

— А то не я, то мирный сон, и он растаял, как сезон, когда снегами полон путь – растаял, оголяя суть.

Зекора задумчиво посмотрела на рамку, в которой смеялась молодая и резвая зебра с ирокезом, не знающая ни рецепта плотицина, ни проблем, с которыми лучше не иметь дела… Она повернулась и моргнула глазами.– Давай быстрей, чего хотел?

— Что? После стольких лет ТЫ наконец бросила? – опешил я с удивлением. Она говорила стихами с тех пор, как я ее знаю, и я боялся, что первые отступления от своих принципов могут повести и к другим – Зекора никогда не курила ничего крепче кальяна, не делала рецепты, выделенные в ее книге красным (только один раз, по молодости, или два, в общем, не делала, да) и не ела полосатые леденцы. По ее уверением, последнее не предвзятость, а просто не любовь к леденцам. Естественно за леденцы я больше всего и боялся…

— А ты смотрю, не поумнел. – Я понял, как сильно затупил, под взглядом хмыкнувшей зебры. – Давай не спи, тебе настой и синих листьев под Луной?

— Ну, стандартно, а настой, пожалуй, нет, – я не стал говорить, что в прошлый раз, я скакал на Лекси часа четыре. С учетом того, что она в ту ночь уже пять дней, как была у бабушки, я зарекся тогда не брать у Корри ее «фирменный рецепт». Меня потом две недели ревновали к разорванной подушке. — И есть среди стандартных что-нибудь послабее?

— Слабее нет, взяла сама. Мне давят черные дома, а я привыкла налегке, камин, кальян… и все на «к». — Зекора устало опустилась на кресло. Одно из ее копыт нетерпеливо постукивало.

— Слушай – замялся я, знаю реакцию на такие вопросы, — А не случалось ли причин, тебе приготовить кому-нибудь плотицин?

— Зачем спросил? Ты знаешь сам. Я это вижу по глазам. И я не лезу в твой чертог – не тронь и ты мой ритм и слог. Я не фанат сыскных собак – а ты рифмуешь как… слабак. Еще один не в ритм вопрос — моя трава шатать твой нос! – когда Зекора злилась, она ругалась на своем, зекорьем.

Смесь зебранского акцента и раздраженного голоса вызывал эффект легкого жжения пониже хвоста. Мне постоянно казалось, что я обижаю не просто Зекору, но и весь народ с их многотысячелетними обычаями и привычками. Зекора долго смотрела на меня, и, вдруг, заговорила.

— Но приходил один не свой – платил за листья под луной, и тот цветок, Луна прости, что крылья в два, без десяти, поставит без больших хлопот… И много предлагал, Диск*орд.

— Вот поподробнее рассказать, где же мне теперь его ис…- я запнулся под укорительным взглядом Зекоры. – Ладно, ладно, Кора, извини. Ну так что, где искать? И вообще кто он? И просил ли он…кгм, фиолетовостей?

Буря за окном читала истории тучам. Она рассказывала им, что есть города, где дождь – это редкое явление, темнота ночи длится только десять часов, а улицы – не унылые безликие переулки. Тучи звонко смеялись нарочитым натянутым громом и только сильнее пускали дождь на волю – качая фонарь, висевший снаружи, который стучался к нам, в прокуренное временем окно.

— …В итоге кинула в костер, тот склизосиний змеепёр, я их курила много лет, и у меня иммунитет, а он поплыл, как от вакцин, забыв цветок и плотицин. Но я должна тебе сказать, он точно знал, что где искать. Так что тебе ленивый плот, ответы к тайнам принесет…

— Спасибо, Корри. Ты мне очень помогла. – Я задумался. Задумался глубже. – Слушай, полосатая моя, что до личных просьб – кроме стандартных успокоительных, есть что-нибудь… ммм… «умерить пыл»? — я картинно распрямил смольные крылья. За последние несколько дней, это был один из первых разов, когда я без стеснения раскрыл их целиком и полностью, настолько полностью, что сразу же чуть опустил их, коснувшись низкого потолка.

Белые линии перьев между просветами крыла, разрывали окрас этого черного пегаса, хорошо, что они были скрыты большую часть времени.

— Оу, хочешь…опустить свой киль? Она приехала в Триксвилль? – я еще не видел лица Зекоры, потому что она неестественно (и разрушая свой, такой хорошо отрепетированный образ) спорхнула с кресла стала рыться копытами в банках, громко звеня и бурча что-то под нос.

— Кто она? – недоверчиво протянул я. Не совсем понятно о чем говорила Кори, но кажется…

— Да не смеши, еще тогда, я поняла, что вам беда, быть близких и родных кровей. Жалеешь, что не смог быть с ней?

— Ты вообще, ты, чего ты несешь? — черный пегас побурел, это не было видно сквозь окрас, но в конечном итоге стыд сделал невозможное, рождая цвет, нет, не зари разрезающей ночное небо, а скорее подгнившего помидора.

— Не нужно тонких знать искусств, чтобы увидеть лона чувств. Для зебр, живущих в глубине, проблемы в этом нет вдвойне.

Она хитро улыбнулась. Все понятно. Чуткость этих созданий не знает предела. Зебры вообще очень проницательные существа. Раньше я и не замечал, что ее серьги, так отлично дополняют платье, которое плотно облегало полосатое тело… Я повернул голову на бок и заворожено смотрел, как по ее бедру скользит легкая тканевая пола платья.

— Твой взгляд, он…Дискорд подери! Забавно вышло, извини. Я просто баночку не с тем, достала для твоих проблем…- Зекора поспешила убрать банку с красным варевом, и, смеясь в копыто, усердно делая вид, что все это было чистой случайностью, достала синеватые листья.

— Но повторю тебе опять – старайся не злоупотреблять. – Зекора повела копытом вниз, а-ля жест пони-императора, указывающего на раба, заслужившего смерти.

— А плотицин вызывает вкусовые галлюцинации? Горечь? Сладость? – новый удар молнии осветил мою память.

— Он сладкий плод, запретный плод, он разрушение несет, но как бы сладок он ни был, – Зекора помотала по кругу невесть откуда взявшимся стаканом вина в копыте и отпила, – он вкус бы твой не изменил.

— Корри… Спасибо за все. Нет, правда, – я подошел к креслу и взял успокоительные травы у нее из копыт. На лице зебры промелькнуло что-то далекое, теплое и такое странное. Она положила копыто мне на плечо.

— Я редко это говорю, но такие друзья как ты мне действительно дороги. Побереги себя. Порой лучше оставить ублюдка без наказания, но выжить самому.

Копыто вжалось в меня сильнее, чуть ли не до боли.

Глава 8

Дождь мчал колесницы туч, подгоняемый блестящими бьющими вожжами-молниями, оставляя за собой радужный свет, который был таким неестественно цветным для этого места. В других городах, если вы найдете уголок, где начинается радуга, вас встретит шумный лепрекон, курящий трубку и с ухмылкой задающий вам задачу на мешок золота. На концах радуге в этом пропитанном смрадом месте, вы найдете билет из Триксвилля в один конец.

Зекора дважды говорила не стихами на моей памяти. Когда ее прогнали из Понивилля и сейчас.

Я направлялся в Ленивый Круп. Таверна, которую многие обходили стороной. Если в Копыте царила веселая, развязная атмосфера всепоглощающей похоти и алкоголя, такая привычная для здешних обитателей, то Круп был более… Интересен. Там сидели за одинокими черными столами, пряча лица и заказы друг от друга, обсуждая не городские сплетни или повседневности, а… работу. В большинстве случаев работу. Доставка, покупка, конвой. Нейтрализация случайных свидетелей. И я бы не сказал, что тамошние старожилы знали другие методы обезвреживания, как полного уничтожения. Хелли Спаун, своей магией являл такие чудеса, от которых замирало сердце, в прямом смысле этого слова. Файри Скул, бреющий полет которого, зачастую приносил свежесть и пару пуль в ненужные головы; одно время этих имен боялся любой триксвиллец, хотя теперь все давно превратились в обычных барыг. И все же это было логово мыслей, жажды легкой наживы и элиты преступной сцены. Я направлялся в место, где охранники не похожи на тупоголовых громил, скорее на змей, всегда готовых к броску и быстрой расправе, а в барном меню значился только ром и чай – без нужных знакомств вы не достанете ничего из того, за чем пришли.

Сладкая кровь, сладкая кровь… «… Он вкус бы твой не изменил». А что если не мой? А что если на кобылок он действует по-другому?

Аспидный пегас возвращался из странного вида строения, находившегося на окраине города и походившего на округлый терем из камня, стилизованного под дерево. Наверное, посетил своего давнего друга, а может быть нашел очередную нитку в расследовании. Молния ударила примерно в ста метрах от него. Громкий крик на повышенных тонах вырвал его из мыслей, в которые он сбегал из этого мрачного места.

Зекора! Крылья взметнулись. Рассуждать было некогда, думать о боли тоже. Я расправил крылья – страх лечит. Резкие взмах, и вот я уже летел, через вязкий, будто несвежее желе, воздух, обратно к дому. Гшрррах! С противным треском я влетел в дверь, проломив ее собой, и упал, разбивая пустые банки на книжном шкафу. От внезапного полета крылья болели как после многочасовой тренировки. Я поднялся, испещренный порезами от острых осколков, я не представлял себе, как в таком состоянии я собираюсь драться, но я вскинул крылья. Шерсть на загривке стояла дыбом, придавая ощущение уверенности. Я впервые огляделся – слишком поздно. Зекоры не было, половины ингредиентов тоже. Окно. Летящая банка. Разлетающийся по комнате пурпурно-желтый дым. Я видел силуэты в проеме выбитой двери, я хотел бежать но не мог, копыта были ватными, крылья словно набили опилками, взгляд немел, словно после резкого подъема в пять утра без возможности умыться.

Черный пегас смотрел на ухмыляющегося земнопони, но вряд ли видел что-нибудь, кроме смутных очертаний. Зекора славилась хорошими зельями, а Желтая Смерть у нее выходила лучше всего.

Глава 9

«Ты! Кобылюдок! Плоторас вонючий, мать твою, иди сюда! Только тронь моих друзей! Лягать тебя и всю твою семью, иди сюда! Предатель, кобылий помет, семя Дискорда, иди сюда! Подойди и глянь мне в глаза склизкая поньскуда! Иди сюда!» Черный пегас был привязан к импровизированному железному стулу, вкрученному в пол массивными винтами. Но неудобная поза не мешала ему кричать, кричать и еще раз кричать, вгрызаясь в тишину и нависающий воздух, рвать нецензурщиной застоявшиеся стенки подвала и снова, снова кричать, кричать и проклинать, потому что больше ему ничего не оставалось делать. На бетонный пол, весь в грязи, какой-то глине и песке падали капли крови. Земнопони стоящий поодаль, казалось, не обращал внимания ни на гневные крики пегаса, ни на кровь и бетон, ни, тем более, на грязь под подковами. Он методично постукивал копытом, и ждал, пока пегас успокоится.

Я уже не мог кричать, мне не хватало дыхания, все плыло перед глазами, Желтая Смерть проникала все глубже, разрушая связные цепочки мыслей. Наверное, из-за нее мне пришла мысль бессмысленно орать, хотя на допросе (или что это было) стоило молчать в любом случае. Порой в крике «Круп!» содержится больше информации, чем в докторских диссертациях теории магических конструкций Кантерлота. Я сплюнул кровь.

— Успокоился?

-Тебе крупец!

Он достал что-то из кармана и подошел ко мне.

— Жри.

— Да пошел ты! – я смотрел на нечто, в его руке. «Нечто» казалось знакомым. Яд?

— Я сказал жри, а то мы убьем не тебя, но всех, кто тебе дорог и заставим тебя смотреть! – в глазах Серви промелькнули зловещие искорки. Я проглотил склизкую штуковину.

— Отлично, значит, мы можем говорить, — Серви зажег огниво и осветил свое осунувшееся, не высыпающееся лицо. Сигара не шла к его скромным размерам, он был раза в два уже любого земнопоня, ни широких плеч, ни массивных копыт.

— Нет, это я буду говорить, — лучшая атака — это нападение, решил я.

Если не удастся спастись, по крайней мере перед смертью я всё узнаю, а может быть и расскажу кому-нибудь, умирая от бесконечных ранений. Ну или от Желтой Смерти. Прислонившись к стене копытами, и гривой, картинно спадающей на лицо с замирающими чертами. Как в фильмах. Я тряхнул головой, мозги окончательно затуманило, наверное в ампуле, которую он мне дал, тоже был яд. Сколько средств на одного не нужного полицейского.

– Слушай сюда плотолиз, чтобы ты не задумал, остальные накроют твою лавку, рано или поздно. Они не будут закрывать дело, которое связанно с исчезновением их сотрудника. Даже не потому, что они меня вернуть хотят, а потому, что это не удастся замять.

— Ахах, а ты наивен для детектива, — засмеялся Серви булькающим смехом и с размаху ударил пегаса в живот. Тот скривился, скорее от осознания того, что его избивает самая последняя тряпка этого города – удар вышел не сильным.

— Ты даже ударить нормально не можешь. – я плюнул ему в лицо. Во рту давно пересохло, зато крови было предостаточно.

— А мне это и не нужно. – Он подошел к столику и, вытеревшись, стал в нем копаться, а точнее просто открывать полки, только глазами ища нужное. Только сейчас я заметил, что правая стена была вовсе не стена, а рядами плотных решеток. Там, внутри камер, были грязные кульки ткани, о которых нельзя было сказть, живые они, или просто валялись для красивого фона. Возможно связанные пони с кляпами во рту, а может просто спальные мешки, для тех, кто не хочет испытать приход на улице. Спальные места в решетках? Да, от этого места можно было ожидать всё. По бетону и песку, который падал с потолка, я давно уже определил, что нахожусь в Крупе. В принципе все так и задумывалось. Почти.

— А вот и ты. – Серви достал какую-то палку. Это был электрический шокер полиции.

— Ты не посмеешь.

— Уже посмел.

Серви ткнул в меня в шею и я пожалел, что мы вообще взяли их на вооружение. Тысячи испульсов, затмевали собой глаза, лились внутри меня, забирая под контроль нервную систему и посылая по ней в мозг сигналы о нескончаемой, невыносимой боли. После той желтой отравы и этой встряски, я чувствовал себя, мягко говоря, не очень. Похожий на зомби, я мутным взглядом смотрел на этого морального урода и понимал, что это конец. Мне не спастись. Я мечтал стать полицейским, чтобы быть героем в глазах своего народа. Наверно, я выбрал немного не ту эпоху. Не так умирают герои. Не от электрошокера предателя, в подвалах наркопритона. На прощанье я захотел узнать все.

— Зачем все это? Я спрашиваю, зачем? Хотите потопить Триксвилль в плотицине? Еще больше грязи? Еще больше денег? Причем здесь вообще я?

Дверь в конце коридора, которым являлся подвал (узкий до невозможности, сейчас я разглядел его) открылась и в нее вбежала... Глаза мои округлились. Вошедшая фигура не столько удивила меня, сколько дала ответы на многие вопросы, а так же показала, что я далек от настоящего детектива и не умею складывать два и два. Только вычитать. Поблескивая ядовито-красным языком на кьютимарке, Лекси подошла к полке, смотря на меня багровеющими глазами.

Глава 10

— Т-ты!

— Это ты мне удивляешься? Это я должен удивляться, — после Желтой я должен был еле шептать, но сейчас у меня откуда-то появились силы. Наверное, предсмертное второе дыхание. Побои я вообще не брал в счет, потому что, кроме шокера там ничего особого не было. Хренов дохляк. Я снова сплюнул кровь на пол.

— Я не удив-вляюсь! – было заметно, что Лекси порядком набралась. Она затянулась сигаретой, крылья ее била крупная дрожь.

— А что же? – я мало понимал, что происходит.

— Заткнись! Заткнись, заткнись, заткнись! – она закричала и слезы лились по ее лицу теряясь в шерсти, казалось они хотели помыть всю красноту глаз, освежить этот мутный взгляд, и сейчас так жалели, что были не причиной, а следствием.

— Хватит делать вид, как будто ты ничего не понимаешь! Грязный кольт! Ненавижу! Ненавижу тебя! Гребанный извращенец! Я любила тебя! Я любила тебя тварь, а ты ухлестываешь, за племянницей! Поехавший! – рыдания Лекси становились все громче.

Откуда она знала про Флаттершай? Даже сама Флаттершай не знает о Флаттершай! Я судорожно вдыхал воздух.

— Ты ездил к ней чаще, чем бывал дома! – она зло бросила в меня сигарету, не переставая рыдать и истерично бить копытами по бетону, заглушающему звон подков. – «Флаттершай приехала из Понивилля, я так за нее волнуюсь! Флаттершай то, Флаттершай се!»,- сюсюкая она пыталась передразнить мой голос, что у нее слабо получалось. – И эта фотография над камином! Бьюсь об заклад, ты клопал на нее, когда я засыпала!

Рыдания раздавались все громче, даже Серви начал волнительно поглядывать на нее.

— И тогда я решила попросить отца помочь. Он не спрашивал ни мотивы, ни цели. Он в отличие от тебя любит меня.

— У тебя же нет…

— Нет родителей? Идиот, ты поверил, что они умерли «при загадочных обстоятельствах»? Мой отец – Дэт Мардер. Найти твою дуру, было элементарно, а сломать ей крылья и сказать, чтобы держала язык за зубами – проще простого. Мы накачали ее анестетиками – и она не вспомнила ни место ни лиц. Я хотела, чтобы в ее голове напрочь засела мысль о том, что к тебе лучше не приближаться – но решила не выдавать себя. Сломанные крылья и больница и так достаточно отдалили бы вас. Как я думала. Она кстати все делала правильно, лежала себе там. В больнице. А вот ты… О да, каждый раз засыпая, я, наверное, мечтала послушать, как ты волновался о ее здоровье. Ну ничего, теперь она точно не будет мне мешать.

Я вскинул голову, смотря на нее пустыми глазами.

– Яд. Еще часа три и ее не будет. Еще четыре, и он испарится из организма, не оставляя полиции следов. Кстати, тот придурок, которого мы взяли подельным, а он попался. Бичи Хэд. Я была только рада тому, как ты его чуть не убил. Правда, пришлось освободить его, чтобы не сдал. Пытать ты умеешь, это я – Лекси поставила копыто на ножку моего стула, и, смотря на меня своей зеленью глаз, провела крылом по щеке – и по себе знаю. Серви кстати еще не рассказывал, что это он отпустил его? Вы наверное всю голову сломали, как можно было освободиться и сбежать из под конвоя. Все просто, если есть деньги, двойной агент и ключи от камеры. Ты сейчас тоже наверно хочешь заветные ключики?

Лекси отпрянула и потрясла какими-то отмычками в копытах и повела головой в строну клеток. Я присмотрелся. Все было так же, ничего не изменилось, кульки как лежали, так и продолжали лежать. Но в предпоследней камере, я увидел какой то матрац, накрытый тканью. По размерам это походило на пони. И тут я увидел! Грязно-розовый локон спадал на землю той камеры.

— Ах ты су… — Серви ударил меня шокером. Странно, гораздо слабее прошлого раза. Сломал все к чертям, жалкое кривокопытное. Лекси стояла, походя на сумасшедшую, клочки гривы растрепались, глаза бешено бегали. Шерсть взъерошилась – как будто хотела убежать с этого на голову больного тела, убежать и не возвращаться, найти себе домик в Кантерлоте, и мирно доживать свой срок ковриком при входе или паласом на стене – как повезет. Жаль, что такие поделки не пользуются популярностью у поней с нормальной психикой.

— Я хочу, чтобы ты пытал его.

Апофеоз шизофрении. Я не мог поверить в то что происходило в этом месте. Я встречался с дочерью главы клана серийных убийц, которая отравила мою племянницу, в содействии с предателем из моего отдела, ради того, чтобы я больше времени проводил с ней, куда-то дела моего старинного друга, отравив меня и возможно навредив ей. Все это походило на хреново отрепетированное кино.

Я догадывался, что против желания дочери Дэда Серви не пойдет. Даже беря во внимание то, что она дискорднутая истеричка.

— Мне нужно подготовится. – сказал Серви. Отойди пожалуйста, это может быть опасно.

— Хорошо. Даю тебе две минуты. – Лекси Мардер удалилась в конец коридора, и с отрешенным видом уставилось на то место, которым по моим сведениям была Флаттершай. Я устало посмотрел на Серви.

— Ну что тряпка, даже тут тебе приходится лизать чужие крупы?

— А сейчас ты заткнешься и будешь внимательно слушать, Рот. Не удивляюсь, почему они не дают тебе огнестрела. Никакой последовательности мыслей. – все это Серви отчаянно прошептал, делая вид что копается в шокере.

— Какого ты знаешь про огнестерл, это внутренний при…- начал было я.

— Заткнись. Сейчас я буду тебя бить. Шокер я отключу, точнее поставлю на самый слабый режим – иначе она может заметить. Притворяйся что тебе нереально больно. Чем дольше – тем лучше.

Я мутно уставился на Серви. Если описывать этот взгляд словами, то текст, наверное, займет около двух страниц. Удивление, непонимание и недоверие устроили в моих глазах алкогольную оргию, блистая голыми телами-отблесками. Если бы мне позвонили сейчас по телефону и сказали бы: «Эй, Рот, как ты сейчас выглядишь?» я бы описал им все до единого, начиная от складок шляпы, которой на мне давно не было и кончая прожилками растрепанных перьев прикрытых плащом. Я тянул бы волынку до последнего, уточняя цвета и перебирая красивыми синонимами. А когда бы наконец в трубке не выдержали и сказали: «Эй, а взгляд, со взглядом-то у тебя что?» я бы ответил: «Конитесь в круп!» разбил бы трубку об стол и закурил.

— Опергруппа прибудет только через полчаса. Нет времени объяснять. – Серви осекся, Лекси уже почти вернулась, стерзвозно обмахиваясь крылышками.

Глава 11

Здесь пили. Здесь пили не много, заливая литровые кружки сидра, в не менее огромные рты, противно причмокивая и заедая несвежим салатом, нет. Маленькими чашечками, степенно размешивая ложкой то, что стоит больше любой бочки отменного. И еще. Здесь никогда не смеялись. И пока на поверхности очередного посетителя в бессознательном состоянии относили куда-то на задние дворы, там, в глубине подвалов, разыгрывалось самое настоящее представление. Бетонные струйки стекали с потолка, почти ничем не отличаясь от дождя – разве что капельки их пылинок были в разы меньше, да и сами они были довольно редки, по сравнению с отвесной частотой ливня – все это не мешало им противно забиваться в носы и скапливаться там склизкими комками, постоянно заставляя чихать и припорашивая кровь пегаса, который сидел на стуле и ничего не мог поделать со своим заключением.

Бззз! – гулким эхом отразился удар шокера по этим стенам. Черному пегасу почти что не было больно, однако он картинно выгибался, молил о пощаде и бесновался, сам не зная зачем, по неполной вере неполному другу, который сейчас исполнял свой неполный план. Пегаска, стоящая рядом, высоко вскинула крылья и ярко-зелеными глазами впивалась в это зрелище, не замечая наигранности, впитывая каждую частичку иллюзорных страданий. Даже кульки по темницам с краев коридора, казалось, подползали, чтобы посмотреть на этот концерт.

— Чего ты добиваешься? Чего ты хочешь? – кричал узник железного стула и шокера. – За каким чертом ты это делаешь?

— Все очень просто, — пегаска взмахнула дергающимися крыльями, — я просто хочу, чтобы ты испытал боль. — Она продолжала курить, и с каждой новой затяжкой крылья все сильнее хлопали ее по бокам.

Хряссь! – шокер влетел точно между ухом и шей, оставив небольшое обугленное пятнышко шерсти и оглушив даже будучи почти выключенным. Серви остановился.

— Чего ты ждешь? Или ты с ним заодно?

Следующие несколько секунд вместили в себя слишком много событий, чтобы их описывать. Громкие крики где-то наверху, выстрелы и удары копыт и нарастающее в воздухе напряжение, которое, казалось, можно было резать ножницами, ну или ножом, если у вас хорошая фантазия и плохая психика.

— Какого крупа? Эй ты, бросай его, это облава! Бежим! – Лекси хотела было взлететь, но, как я с удовлетворением заметил, пьяные крылья не слушались ее. Странно когда она была со мной, она не так часто пила. Внезапно я вспомнил все ее отсутсвия и «походы к подругам». Ах ты грязнеплотка… Кстати взлететь ей мешала еще одна проблема.

— Не так быстро, мэм. – Серви подскакал к ней и накинул на пытающиеся подняться крылья металлический жгут.

Затянув его у самого основания на пять щелчков (и получив задним женским копытом в бочину) он развернулся и ударил Лекси по лицу. Нет. По морде, по сумасшедшей, съехавшей с катушек морде. Кобыл бить не хорошо, а вот кобылядей – вполне естественно. С громким всхлипом, беспорядочными каплями крови и рассеченным ухом, которое пострадало меньше всего, она плашмя упала на пол, растекаясь гривой по холодному полу. Дверь распахнулась: в нее влетели пара пегасов, синий и зеленый, они буквально осветили мрак подвала, и вскакали фиолетовый единорог с грузным, коричневым земнопони. Уже совершенно трезвым сознанием (Желтая Смерть, где ты?) я слушал их диалоги.

— Фэт, что наверху?- Серви окинул взглядом бригаду.

— Все в порядке. Мардер то ли ушел, то ли его тут и не было – он не такой идиот, как его дочь. Пара поставщиков с плотицином ну и еще по мелочи. Главное – он кивнул на брыкающуюся Лекси на полу, которой Серв неизвестно когда успел обмотать веревкой задние копыта – нашли эту. Рад видеть тебя, Тонг. И тебя Рот. Извини что так вышло – начальник полиции помахал мне выглянув из-за сухонького силуэта Серви.

— Буэээарбоо. – я сказал спасибо, на которое был сейчас способен. Язык все еще не слушался.

— Спитайс, Вингоунер облетите клетки. Всех связать и доставить в участок. Хорнбонер – поднимись наверх, допроси бармена. Он валяется без сознания, но думаю, от пары отрезвляющих ударов, не факт что копытом – прервал он свою речь, глубокомысленно посмотрев на слабосветящийся рог – он быстро проснется.

Фэт пересек коридор и подошел к стулу, на котором сидел я. Развязать веревку у него не получилось («Крупанная нитка!») и поэтому он просто распорол ее ножом. Я буквально стек по стулу – оказывается на нем меня держала только она.

— Извини, что так долго.- Фэт закурил и сел на круп, довольно смешная поза для главы отделения, но его это не волновало. Рядом стоял облокотившийся на тумбочку Серви.

— Наверное, ты многое хочешь узнать, да?

— Больше, чем ты можешь себе представить.

Крыса сидела около здания таверны, своим чернеющим фундаментом уходившего, казалось, в самые глубины преисподней. Поведя лысым носиком, она уловила запах трупной гнили, среди дождевых потоков и побежала через улицу, в уже укрепившейся привычке не обращать внимания, на то, что она ест себе подобных. Где-то ударила молния и она боязливо прижала уши к телу, но почти не замедлила семенящие ножки, на пути к своему обеду, с которым она быть может еще вчера лазила по помойке.

— Где ты шлялся всю ночь?!

— Я-ик нигде! Не шлялс-ик-я то бишь. Я у д-друга был!

— Ублюдок! Изменник! Поганый круп!

Окно, из которого раздавались крики стандартного утреннего скандала, выронило цветочный горшок, с жалким подобием растения, отвратительнейше склизкого и прижатого к земле, которое только и могло вырасти в этом городе. Освежающие линии дождя и надвигающаяся тень какой-то особо большой, неправильно капли, стали последними воспоминаниями бедной крысы, пробегающей мимо дома. Зверюшка лежала в земле и черепках, дождь медленно вымывал от нее грязь, чтобы позже такие же как она, смогли спокойно позавтракать, не замарав лапки, как хотела она.

К сожалению, крысам не часто везет на пути к своей цели.

Глава 12

…- Таким образом, ты мало того, что встречался с дочерью главы преступного синдиката, ты еще находился под пристальным наблюдением половины преступного мира Триксвилля – затятянулся сигаретой Фэт.

— А Серви? – я недоуменно уставился на него.

— Работал под прикрытием уже больше полугода. Когда ему сообщили про это задание, он из шерсти вон вылез, но добился, чтобы это поручили ему. К сожалению, на прямую связь Мардер никогда не выходил – иначе бы мы с ним давно покончили. Для своей легенды Серви даже «замел следы» за убийством синего пегаса. – Фэт откинул выкуренную сигарету, и по-собачьи почесал ухо. «Начальник полиции, в плот мне роги…» — подумал я.

— И вы просто так дали синему умереть? И кто он вообще такой? И какая связь между этими убийствами пегасов?

— Сколько вопросов. Он был, кгм… «Фаворитом» Лекси. Классно же она тебя любила, да? Мы прибыли слишком поздно, чтобы предотвратить убийство. К Серви тогда еще не прониклись доверием – ему сказали не правильное время. Но он сообщил, что полиция не знает мотивы и цели. Это дало нам шанс, на их неосторожный ход в будущем, что и – Фэт окинул взглядом подвал – случилось. Вывели прямо в логово. Кто ж знал, что старый добрый «Ленивый Круп» держит и таких уродов.

— То есть убийства пегасов, это все прихоти его дочки? – неуверенно протянул я.- Выглядит не очень правдоподобно.

— Не очень правдоподобно, если не знать, как Мардер относится к Лекси. Она же настоящая бестия. Он души в ней не чаял. Надо же кого-то любить, в перерывах между убийствами и приходами плотицина? – Серви отошел от тумбочки и приблизился к ее телу, которое вот уже полчаса валялось в отключке из-за шокера. – И потом, не задумывался, почему все убитые – пегасы? Она же только с ними и общалась. Хренова расистка. – Серв слабо двинул по ней копытом и она что-то пробурчала.

— Да уж, это точно – вспомнил я ее рассуждения про земнопони. — Серв, а скажи мне, какого Дискорда ты меня бил даже когда ее не было?

— Я же не сильно. И потом – Серв махнул назад – любой из «кульков» мог ей всё выдать за лишнюю дозу. У стен есть глаза и уши, а я должен был сохранить имя до конца операции.

— Это да. А вот нахрена ты заставил меня жрать какие-то слизкие листья, а потом от души втащил электрошоком?! – внезапно вспомнил я. Тебе жить надоело? Или вошел во вкус?! – я сердито замахал крыльями, в желании дать ему разок в нагло ухмыляющуюся морду. Никогда его не любил.

— А ты не задавался вопросом, почему ты сейчас не лежишь желтый, и не дергаешься со сведенными мышцами? Когда они украли Зекору, я наведался туда. Забрал много лекарств – не знал, чем они тебя отравят, для моего допроса. От Желтой Смерти в горах не спрячешься, в монастыри не сбежишь. Лечить надо.

— А шокер? И где Зекора? – я вдруг понял, что кроме Флаттершай, мне есть за кого волноваться. Они же украли Зекору! Где-то снаружи ударил гром, отдаваясь свежими воспоминаниями вчерашней (или позавчерашней – сколько я тут?) ночи.

— Зекора сбежала еще в ту ночь. Фэт с компанией нашли обрывки ее платья, а я еще долго выслушивал от языков Фэта о некомпетентности тех двух, что выкрали ее и тебя. Дескать, зачем разделились. Ее похитителя нашли с отравлением Радужным Отваром. А Зекора пацифист – не убила, а всего-то погрузила в непробуждаемую кому. Ну или просто это все, что у нее было с собой. Красть Посвященную – не лучшая идея – усмехнулся Серви. Что до электрошока – Желтая Смерть захватывает нервную систему. Нужно что-то более сильное, чтобы заблокировать ее проникновение. У меня был выбор – твоя стопроцентная смерть после допроса, или нелепые жалобы после. Я выбрал второе – он смеющимися глазами с укором посмотрел на меня.

— Бло. Извини – я потупил взгляд, как ребенок. Мать его, я тут возмущаюсь, этот кольт оказывается спас мне жизнь и жизнь Флатти, пока я тут сидел. Флатти? ФЛАТТИ! Я рванулся, но понял, что копыта мои еще ватные и состояние оставляет желать лучшего. Тем не менее, я покачиваясь поднялся, втягивая запах трав потухших из мешочка на груди, и бешено озираясь по сторонам.

— Что случилось? – Фэт привстал. Серви как и я начал оглядываться.

— Где Флатти? – полукриком спросил я.

Фэт и Серв переглянулись.

— Тебе лучше сесть. Мы оставили ее здесь,. Там, в углу. Просто потому… потому что не было смысла вести ее в больницу.

— ЧТО!? НЕТ! КАКОГО КРУПА ВЫ МНЕ СРАЗУ НЕ СКАЗАЛИ!? – я галопом устремился в конец коридора, упал, поднялся, в изнеможении попытался помочь себе крыльями, снова упал и очнулся, уже свисая по прутьям клетки, после всего этого марафона. НЕТ, ОТКРОЙТЕ ДВЕРЬ ОТКРОЙТЕ, МАТЬ ЕЕ, ДИСКОРДОВУ ДВЕРЬ!

Земнопони подскакали к пегасу, явно не ожидая такой резвости.

— Слушай, они отравили ее. когда мы пришли ей оставалось жить два часа. До больницы скакать три – к тому же Радужный Отвар неизлечим, и у кобылок оканчивается смертью… Все мы что-то теряем… Мы не сказали потому, что пока ты бы сидел и смотрел все эти пару часов на последние мгновения ее жизни, ты бы окончательно рехнулся.

— ИДИОТЫ! Почему вы не повезли ее в больницу?! ПОЧЕМУ?! ЕСТЬ ЖЕ ШАНСЫ?! ТОД БРЭД, ХАФТИ СОНГ ОНИ ВЫЖИВАЛИ‼!

— Они все были кольтами. И они не выживали, а просыпались после комы. Порой десятилетия спустя… И еще у нас нет ключа – мы бы только доставали ее час. Род послушай, не стоит думать об этом, все идет, все меняе…

Глава 13

Дождь шахтером прорывал землю неба, докапывался до драгоценных камней мостовых, но безуспешно разбивал капли-кирки о блестящие алмазы дорог. Черный пегас с такой же безуспешностью вот уже двадцать минут пинал по железным прутьям решетки камеры. Мышцы около его выпрямленных по струнке смольных крыльев вздулись, загривок щетинился короткой черной шерстью, а задние копыта без устали били по прутьям. Удар. Поодаль стояли два земнопони и понимающе молчали. Глаза затекали красным, теплый воздух выходил из сжимающихся ноздрей, тут же рассеивая свои клубы в прохладе подвала. Удар, скрип! Монотонно, иногда соскальзывая копытом между решеток, он стучал, стучал и стучал. Из камеры раздался еле слышный стон. Зрачки черного расширились, перья выпрямились в одном направлении, словно бешенный он замолотил по прутьям. Хррррясь! Но замок «темницы» все равно выдержал. Замок жеребец. Замок знает свое дело.

Я устало сполз по стенке, откинув голову назад. Бесполезно. Пинай – не пинай, железные прутья решетки не пробить. А замок вообще, величиной с копыто. И что ты с ним будешь делать? Я отвернулся от стены и посмотрел прямо. Глупая дура. Глупейшая дурра снаружи с дурейшей глупость внутри. Бежевые крылья приподнялись и как будто прозвенели, в гнетущей тишине. Оу, звенящие крылья, это что-то новенькое. Наверно все-такиСерви врал, и он траванул меня чем-то. Уже звуковые галлюци… ИДИОТ? ИДИОТ!

— Что тебе от меня…

— Заткнись! – я врезал пегаске и она с нова упала в омут беспамятства. Если бы я видел Серви и Фэта, они бы наверняка сейчас многозначительно переглянулись. Наконец, в карманах плотно прилегающей кофточки, я нашел, что искал. В копытах сверкнул обруч связки ключей…

Черный пегас от души ударил свою крылатую знакомую, начав рыскать по ее редкой одежде. Два земнопони, стоящие поодаль, многозначительно переглянулись. Провожая взглядом пегаса, они видели, как сначала что-то блеснуло в копыте, разрезая сырость подвала своей резкостью света, а затем, громкое дыхание и лязганье перебираемых ключей. Не тот, не тот, снова не тот, пегас казалось, пробовал их с частотой меньше чем в секунду.

Решетчатая дверь запоздало открылась. Флаттершай… Я подбежал к замотанной в грязное покрывало желтой пегаске и откинул одеяло. Н-нет. Нет, все же в порядке, вот же она лежит, вот ее волосы путаются в грязной простыне, ее глаза закрыты (наверное, она уснула), ее копытца свисают с краев матраца, касаясь пола. Флаттершай. Я подошел к ней, и приподнял ослабевшую голову. Проснись! Я тряхнул ее чуть сильнее, чем она того заслуживала и крепко сжал в копытах. Открой глаза! Открой! Я начал копаться в поисках чего-нибудь, чем я мог бы омыть ей лицо или промыть глаза, чтобы она их разлепила, не может же она так крепко спать. Как только я отпустил ее голову, она безвольно упала на подушку обратно. Бедняжка, она слишком устала сидеть здесь… Ну ничего сейчас, сейчас я что-нибудь придумаю.

— Может, скажем ему? Он же сейчас свихнется.

— Нет, не стоит.

Я наткнулся на тугой свиток внутри кармана. «Зекора!» Я быстро достал его из глубин плаща и обнаружил черную горошину перца. Что за? Ладно, Корри редко меня подводила. Я откинул воздушную гриву Флаттершай, освобождая ее голову, приподнял ее и положил в ротик горошину — стал ждать, что случится. На бумаге, в которой лежало лекарство, было что-то написано. Я протер заплывшие глаза и начал быстро читать, не отводя внимание от желтого бока, по которому струились, а вернее слипшись лежали, почти растеряв былую красоту, розовые волосы. Все будет хорошо, не волнуйся. Я поднес копыто ко рту – дыхания не было. Зачем она задержала его? Я не понимал.

«Роттариан Ночной смутьян. Твой путь я слышу по дождям,

По знакам вижу и теплу, и по бурлящему котлу.

И потом тебе скажу, что я тобою. дорожу,

И не могу скрывать вещей, как ты свою любовь о ней.

Я Посвященная. И здесь, тебе мой дар полночный есть,

Жемчужина старинных книг, дающих знание за миг.

Великой магией моей, она поднимет вихрь теней,

Она дарует жизнь за смерть, дает богатство за паперть,

Являет взгляд за слепоту, за воду даст гореть костру,

И за бессилие даст сил – куда бы ты ни приносил».

P.S. Эффект всего минут на пять – чтоб было время продливать.

Пока минуты не пройдут – не смей читать последний пункт.

Глава 14

Конец. Счастливый или нет — вам решать.

Жемчужина Посвященных… Трава, которую могли вырастить только они, делающая счастливым одного пони, взамен на равноценное несчастье другого. Неужели… Пхах, а в детстве я думал, что все это фигово придуманное фентези. Ну да, а еще я в детстве не знал, что можно принять какой-нибудь порошочек и тебе будет очень приятно, правда потом хреново. Флаттершай очнулась, слабо чихнув от пыли и поведя желтыми крыльями. Копытца неуместно заерзали, где-то внутри одеяла.

— Флатти!

— Ро… Ротти?

Снаружи камеры Фэт и Серви не верили своим глазам. Один просто, открыв рот, пялился на происходящее, второй пытался прикурить сигару огновом, стукая камешком об копыто, не замечая, что второй давно выпал. Лекси, очнувшаяся после точного удара еще от звуков открываемой клетки, истошно шипела и что-то кричала.

— Я же просил не называть меня так. – я медленно вел копытам, от ее шеи, до изгибов бедер. Раз за разом все нежнее и нежнее, насколько умел.

— Что случилось? Я думала я умираю… Она хотела отрезать мне крылья, но потом сказала что «и так сойдет». За что? – Флатти прижалась ко мне, обнимая, я чувствовал ее теплое дыхание на расправившемся крыле. Я перебрался на матрац целиком.

— Не волнуйся, она просто свихнувшаяся психопатка. – я посмотрел сквозь прутья решетки.

— Что пялишься? Доволен теперь? Сука, да чтоб вы оба сдохли, и дети ваши будут уроды, а когда я выйду из тюрьмы, а мой отец об этом позаботится, будь покоен, я убью вас, но перед этим буду пытать так, что Желтая Смерть и шокер тебе покажется раем небесным на Эквестрии! – кричала и извивалась коричневая пегаска, навзрыд рыдая и бья крыльями пол, пытаясь подползти к решетке свободными, передними копытами, но тут же в бессилии плюхалась обратно.

— О чем она? – Шай подняла свою голову под мою, упираясь гривой в небритый подбородок.

Я только крепче обнял ее и прижал к себе, не в силах выдавить ни слова.

— Х-хорошо… Йей? – Флатти посмотрела на меня широко раскрытыми глазами.

— Йей.

Жемчужина! А ведь все так хорошо начиналось… Я начал доставать нож из железных креплений под крылом. Скрипя, они нехотя отдавали своих деловитых жильцов. Начали ржаветь, от сырости и постоянных передряг.

— Что-что ты делаешь? – крыло Флатти помахало над моими копытами.

— Ничего страшного, просто мне нужно немножко порезать себя, чтобы ты выжила, йей?

— Н..нет. Не йей. Что ты собираешься делать? Это… к-как это поможет? – она уставилась на меня вопросительными глазами.

Я вкратце рассказал ей про Зекору, про Жемчужину Посвященных и про то, что мне предстояло с собой сделать.

— И да, Флатти. Мне все равно, что…что ты моя племянница, но…

— Тебе… все равно, что я твоя племянница? – наверно первый раз в жизни Флаттершай кого-то перебила. Или я делал слишком большие паузы?

— Но я…- попробуйте сказать такое, своей племяннице. Посмотрел бы я на вас.

— Можешь не продолжать, я… я и так все знаю. Извини. – потупила взгляд Флаттершай.

— Ч…Больница меня спалила, да? – я усмехнулся. Всегда пытался оставаться веселым, когда находился на грани. Так, знаете ли, веселей.

— Нет… Она – Флаттершай повела крыльями в сторону все ещё что-то кричащей Лекси – мне рассказала. Так это..правда?

Я молча кивнул.

— Знаешь… В Понивилле светит солнце, нет дождей и я всегда в окружении понимающих меня подруг… А здесь темно. Всегда. И страшно…За…. За следующие дни.

— И зачем ты приехала сюда, глупая. – я недоуменно уставился в глубокие глаза Шай. Она медленно наклонилась, и повторила больничный опыт, все так же стесняясь давать волю язычку, но уже не промахиваясь на щеку. Когда мы закончили, я сам не заметил, как запустил копыто в ее гриву. Поглаживая бархатистую шейку, я прижал Флатти к груди и медленно вдыхал малиновые запахи гривы, с ужасом осознавал, что мы сейчас делаем.

— Я приехала… За… За тобой.

Рассвет растекался по Триксвиллю, ослепляя незадачливых пьяниц и прогоняя надоевшую тьму. Та не сильно злилась – к обеду северным ветром принесет туч, и вся опять будет в противном склизком полумраке, полумраке и слякоти, опоясывающей дома, забивающейся в щели между подковами и копытами, вызывая жжение и отнимая желание куда-либо выходить.

Пять минут давно прошло, но ничего особого не случилось. Я давно уже взвалил Флатти к себе на спину и, придерживая крыльями засыпающую пегосочку, направлялся к выходу. В голове било пульсом «последний пункт, последний пункт». Фэт и Серви тащили Лекси, которая изрыгала ругательства, не свойственные женскому рту, а я все еще не знал что делать.

— Шлюха! Грязная шлюха! – черный язык не просто так появился у Лекси на крупе, не давая мне переступить порог подвала.

— Заткнись, пегасучка! – крикнул я через плечо.

— Конись в круп грязный извращенец! Что ты мне сделаешь? Я уверена, что…

Вспарх! Раздражающий свист, как будто старый чайник вскипел и теперь всем решил об этом сообщить. Черный пегас расправил эбонитовые крылья, в том редком взмахе, когда стали видны белые, словно кто-то подсолонил их, прожилки между перьями. Железные крепления напряглись, словно живые мускулы. Удивление на лице пегаски еще не успело пройти, так она и осталась, широко ракрыв глаза, склонив неуклюжую голову на бок, обвисая на копытах двух ошарашенных пони, с секунду тупо пялившихся на кинжал в ее шее.

— РОТТЕРИАН БИС, КАКОГО Д…

— ТЫ ХОТЬ ЗНАЕШЬ СКОЛЬКО ИНФ…

Взревело одновременно два голоса, но я захлопнул дверь подвала и уже поднимался по лестнице, не особо прислушиваясь, к гневным выкрикам.

— Чт..что случилось? – прошептала в полусне перекинутая через меня Флаттершай.

— Ничего. Спи дальше.

Я повернулся и потерся мордочкой о ее теплую гриву. Наивные, отняли у меня оружие, после того убийства на допросе? Дескать, убить по несдержанности могу? А ножом кинуть, мне, наверное, религия не позволяет?

Где то наверху, перезвоном запоздалых, к этому празднику, капель, бил дождь, в надежде узнать все из первых уст, и может быть, пропустить по стаканчику сидра в Копыте.

Я вспомнил о «последнем пункте», аккуратно достал бумажку, замедлив шаг, чтобы не уронить Флатти и прочел:

P.P.S.

«И ты поверил в сказку, Рот? Какой же ты наивный плот!

«Это всего лишь антидот – засунешь в рот, когда припрет :3»

Я оглянулся на мирно спящую Флаттершай и подумал о тех датах и местах, о которых могла бы сообщить Лекси.

К Дискорду.

Некоторые вещи в этом мире стоят того, чтобы перестраховываться.