Ноктюрн на ржавом саксофоне
Глава 17. Шаги назад и по краям.
Магия, магия, магия. Полагаться надо на свои копыта и крылья. И если нет последнего – только на копыта, че. Че? Да, эту присказку так любил Серни Линч, далекий родственник Серва, а сейчас всего лишь еще одно пятно на истории его семьи. Плащ сливался с окрасом – возможно, это вода сделала свое мокрое дело, отемнив и огрубив цвета коричневой щетинистой шерсти. Прошло уже два дня, как Бонни (прозвище той старухи), покончила жизнь самоубийством. Хотя, тут не угадаешь наверняка – скорее жизнь покончила с ней, не в силах уже держать такую в своих рядах. Серви не курил, но сейчас затянулся купленной сигарой. Тьфу. И зачем только пони курят? В утренних лучах он все больше напоминал самому себе Рота – разница только в том, что тот по мнению многих, двинулся окончательно, а Серви сидел и сдвигался… по чуть-чуть. Истина где-то рядом. А «рядом» — где-то далеко. Путем несложной логической цепочки… Земнопони мотнул головой, и откинул едва начатую сигару. Гадость. Нужно навестить Флаттершай – ей совсем тяжко без этого ублюдка, че. Хотя – ты же так и не допросил Элизабет Боннисон. Да нет – наверняка Рот. Хотя и Джейси был там – он составлял протокол. Но не могла же старушка перепутать полицейского и преступника! А может, еще какой черный пегас? Хватит глупостей! Рот, естественно все Рот! Решено, к Флатти, потом в тюрьму. Хэй, че, хватит говорить с самим собой и описывать себя от третьего лица – это не поможет избавиться от гнетущего чувства вина. О да, виноват в этих смертях не ты, он, он, этот коричневый незадачливый земнопони, который вот уже пол часа как опоздал на работу. Он, и только он не просчитал действия наперед. А ты… Невиновен. Дождь на улице слышишь? Хорошо, что слышишь – значит, пока что все в порядке. Значит – пока в союзе ты и он. Это радует. Это не-о-спо-ри-мо радует. Почему он выбрал для тебя слово, где так много букв «о»? Не знаю, и знать не хочу. А он не скажет.
Тучи взметали свои клубы, стараясь оплести город сильнее, чем это сделали преступные группировки. Каждая оборванная струйка дождя рождала две новых – как исполинская Гидра из древних легенд, дождь был тем сильнее, чем сильнее его пытался ослабить незадачливый ветер-герой. Он поднимался по ступенькам до самых крыш и снова и снова спадал, щетинясь острыми каплями-кинжалами. Как легко они тупились о пыльный асфальт, как быстро снова затачивались в незримых брусках синтетических туч.
Ложка, ложка, все пленницы потом. Стол! Полки, полки, здесь. АГРРРРР‼! Что это?! ТВОЮ ЖЕ! Ч-чирк! Ч-чирк! Зажигайся ну же. Почему я не вижу огонька?! Лллизь. Лллизь. Выворачивающая, стегающая боль. Прыжок в освобождающую темноту. Яркие воспоминания, фантасмагории вырывающиеся, выблевывающиеся из сознания и все это многочисленными сферами, переиначенными в насмешки подарками судьбы, ползли по мне, я выбегал из асфальтов стен, которые были по всюду, кричал порами, потому что кожа затянула рот и оставались только уши, уши, благословенные уши, которые дали мне дорогу, ту лестницу, которую я преодолел и этот прыжок, четырьмя копытами от точки «Жизнь» до точки «Существование», с шагом по дождю. Дождь. Кап-кап-кап. Глазами такое не увидишь, о уши. как я вас не замечал! И в цвете солнечном — пасть гиены, в которой красным беснующимся языком-пламенем была геенна уже огненная, от которой я убегал, как и от низменно-пошлой мысли того, что никогда не смогу видеть и говорить, а нужно было мне вовсе не это — зебра открыла и закрыла мне мир одновременно.
Голубые глаза. Зекора постепенно приходила в себя от внезапного шприца, брошенного… Сколько-то там часов назад. Она не могла сказать наверняка. Валяющееся тело единорога прямо около лестницы. А сумка была совсем недалеко от клетки – в своем наркотическом полете, единорог пнул ее прямо к ржавеющим прутьям. Ну, такой случай разве упускают, верно? Зекора аккуратно достала из сумки нехитрый набор ингредиентов – лечебные квасцы, удобрения для растений, какие-то корни, странной формы. При виде их, зебра расплылась в улыбке – кажется освобождение теперь было не таким далеким, как путь минут назад. Два стакана и изогнутая флейта из странного материала. Зебра хмыкнула и заделала в ней дырки кусочками оторванной от сумки кожи. Странные манипуляции, понятные разве что ее племени. Пффффсссс. На дне одного из стаканов, по перегонной флейте, начало что-то скапливаться. Оставалось только ждать.
Пссссшшшссссь. Зебра была рада противному недо-бульканью. Реакция пошла. Она облегченно выдохнула и даже тихонько рассмеялась. Ее сапфировые глаза хитро блеснули, и даже полоски ее шерсти, казалось стали чуточку белее. Облупленные бетонные стены. Пшшшшсть. Выплеснутая на металл жидкость. Замок растянулся, подобно томительным минутам ожидания. Зекора закрыла глаза и засвистела какой-то мотив – не смотря на свою простоту, запомнить его было очень сложно, с каждым новым присвистом, что-то неуловимо менялось в основной теме. Фьюить-фьюить, замок уже повис на кусочке металла, величиной с шуруп от подковы, фьюить-фьюить-фью, вот он оплавляется и растягивается, фьюи…
Резкий удар копытом по замку. Заразительно приятная улыбка – было бы кого заражать. Зебра выпорхнула (это после голодовки-то и перманентно-трансового состояния) из заключения и посмотрела на своего пленителя. Сейчас он сам был в плену, что не могло не забавлять мудрую зебру, которая стояла над ним в минутных раздумьях – что делать, когда хозяин раба вдруг оказывается в его власти? Черная полоска идеи разрезала ясный ум – у зебр часто случаются такие «странности». Презрительно смерив тело глазами, Зекора собрала таблетки по всему подвалу и недолго думая кинула их в полку железного стола. Туда же поставила стакан с остатками кислоты. Остановилась в раздумьях. В правом дальнем углу паук плел затейливую паутину, которую только что потревожило неожиданной каплей. Тот нервно отпрянул на всех восьми лапках, но капля лишь плавно отскочила, скатившись вдоль одной из паутинок и упала на пол, разбившись почти невидимой лужицей. Глаза Зекоры хитро прищурились. Кусок ламината из-под ног. Ого, не слабо пружинит. Пополам. Стакан достать, поставить на стол. Согнутый ламинат, не отпуская копытами, положить в полку. Теперь аккуратно, не дыша поставить сосуд с кислотой сверху, да, и точно подгадав время захлопнуть полку. Зекора прислушалась – вроде не перевернулась. Хотелось, конечно, проверить, выльет ли она кислоту в лицо пожелавшему добраться до таблеточек, лишая его зрения и изувечивая лицо, но возможности как-то не было. Нет, лишнюю склянку азотной кислоты Зекора всегда бы успела приготовить, а вот лишнее няшное зебранское лицо… Навряд ли. Оставить записку или нет? Ладно, нацарапаю на железном столе – не увидит, его проблемы.
«Здесь вожделенная река, но плата будет велика,
Реальность сцепится с тобой, за тех иллюзий ровный строй,
И разобьют любой твой план, кислотным дымом диких ран.
Жизнь белоснежная тетрадь – тебе решать, чего писать».