Маяк

III

После праздника Догл проводил Хопи до дома, а сам поспешил к маяку (хотя смена его начиналась лишь через несколько часов).

«Как всегда, утром хорошая погода, а к вечеру опять испортится! — рассуждал пони по дороге. — Вот хорошо, наверное, тем, кто живёт в большом городе: там у них за погодой хорошо следят, не то что у нас. Там, если захотят, то и зиму без снега смогут устроить. А у нас… Эх, будь даже каждый житель пегасом, всё равно бы с бурями не справились… Ох уж эти бури!»

В скором времени Догл добрался до маяка. И первое, на что он обратил своё внимание – огонь не горел (днём тоже можно это увидеть). Пони заволновался и поспешил. Заглянув в холл, Догл никого там не обнаружил — нужно было срочно подняться наверх! Живо перескакивая через одну, а то и через две ступеньки, Догл быстро поднялся по лестнице и оказался в главной комнате маяка.

— Геральд! — позвал сменщика Догл, но никто не ответил. Тогда пони быстро побежал вперёд, но вдруг резко остановился: что-то хрустнуло у него под копытами. Он посмотрел вниз и увидел, что ходит по осколкам разбитого стекла. «Неужели окно?» — была первая мысль в его голове. Он посмотрел на окна и увидел, что одно из них действительно было разбито – осколки валялись на полу, и Догл, аккуратно сойдя с опасного пути, направился туда. Но вдруг в его голове промелькнула мимолётная, однако очень тревожная мысль: «Геральд!» — и он резко подбежал к окну.

— Геральд! – крикнул Догл уже вслух, прямо вниз, в морскую бездну, но в ответ прозвучал лишь шум прибоя.

Волны бились о скалы, вздымая пену и грустно звуча. Отсюда до воды было больше сотни метров, однако Догл всё равно «надеялся» что-нибудь разглядеть. Но к сожалению, были лишь скалы, море да несколько каких-то досок. «Что же здесь могло произойти?» — задался пони вопросом, на который так не смог найти ответа, лишь догадки.

Обернувшись, жеребец, наконец, увидел, что стекло разбито и в «сердце маяка». Огонь не горел: погас то ли из-за ветра, то ли из-за закончившегося топлива. Но в любом случае его необходимо было вновь зажечь. Догл подошёл к лампе и увидел какую-то ветку, торчащую прямо из разбитого стекла. «Наверное, это она устроила весь этот погром!» — подумал он и аккуратно вытащил проказницу. Затем он столь же осторожно открыл стеклянную дверцу и осмотрел лампу. Никаких видимых повреждений не оказалось, да и керосин ещё остался. «Хм! Очень странно, — думал жеребец. — Вроде бы всё должно работать…». Наконец, так и не найдя никакой поломки, Догл решил попросту заправить лампу и посмотреть, что из этого выйдет. Как оказалось, всё исправно работало. Однако вместо того, чтобы радоваться, Догл призадумался. Всё это было столь странно и невероятно, что фактически не поддавалось никакому логическому объяснению. «Ветка, поднятая средним по силе штормом, разбила крепкое окно, а затем, явно потеряв силу, сумела разбить ещё одно стекло… — рассуждал жеребец про себя. — Да к тому же ещё и попала в то самое, которое было треснутым… Да быть такого не может! Да тут, наверное, шанс один из… десяти тысяч или больше!.. Полнейший бред».

Догл подошёл к кровати и присел. Он не знал, что ему делать: остаться тут или вернуться в город? И то и то казалось ему одинаково глупо и умно одновременно. Однако выбрать что-то одно никак не получалось. «Пламя не потухнет, уже не потухнет, — говорил он сам себе, рассуждая: — Нужно… наверное, стоит вернуться в город, найти Геральда и сообщить о случившемся… Да! – закончил Догл размышления и, встав, направился к лестнице». Однако, ступив на первую ступеньку, он остановился и посмотрел на огонь. Пламя горело ярко.

— Не потухнет, — сказал пони сам себе и продолжил спуск.

По дороге в город он попытался немного порассуждать, но лишь больше запутался. Затем решил немного отвлечься, потом ещё немножко, ещё и, наконец, полностью выбросил дурные мысли из головы.

На улицах города было непривычно много пони. Все они что-то обсуждали, причём часть из них улыбалась, когда же другая, наоборот, выглядела обеспокоено. Вникнуть в суть разговоров было непросто, да Доглу и не особо-то хотелось вникать. Он просто хотел поскорее добраться до дома Геральда и разобраться в сложившейся ситуации.

Вскоре он наконец-таки добрался до своего сменщика, однако дома никого не оказалось. Дверь — заперта, на стук никто не отвечал, а пёс был спущен с цепи. «Где же он?» — задался Догл ещё одним безответным вопросом и присел на лавку возле дома.

Вдруг его окликнул чей-то женский голос:

— Мистер Догл, с вами всё в порядке?

— Да-да, — ответил он и резко поднял взгляд.

Перед ним стояла взрослая кобылица, пегаска, лет сорока, у неё была светло-зелёная шёрстка и жёлтого цвета грива, а кьютимаркой являлась стопка перевязанных книг. «Бургомистр. Интересно, что она тут делает?» — спросил Догл сам себя.

— Что вы тут делаете? – спросила она.

— Я тут… — замешкался жеребец, — как бы к Геральду пришёл, проведать его решил. Вот только его дома не оказалось. А что?

— Вы разве не знаете? – удивилась пони.

— Не знаю что?

— Позвольте узнать, где вы были вчера ночью?

— Вообще-то у Луки на дне рождения, — не задумываясь, выпалил жеребец. – Но к чему всё это? Зачем вам это знать?

— Не волнуйтесь вы так, — ответила она, заметно подобрев. – Просто вчера произошли два инцидента, один хуже другого… – кобылица невольно выдержала паузу, собираясь с мыслями, а затем продолжила: — Вчера у Геральда случился инсульт… – Тут сердце Догла ёкнуло. – Врачи сделали всё возможное, чтобы спасти Геральду жизнь. И у них это получилось. Сейчас его состояние оценивается как стабильно-тяжёлое. Будем надеяться, что он выкарабкается.

— Слава Селестии! – вздохнул Догл с облегчением. – Если бы я знал…

— Но это ещё не всё. – Догл вновь навострил слух. – Одной трагедией вчерашний день не ограничился. Как вы знаете, вчера опять бушевала буря. И хотя наш город видал бури и похлеще, именно вчерашняя оставила самые разрушительные последствия…

— Знаю, я был на маяке. Но не думаю, что несколько разбитых окон можно назвать сильными разрушениями! – говорил Догл.

Его собеседница посмотрела на него полными недоумения глазами, словно произнесённая жеребцом фраза не имела никакого отношения к теме разговора. Но тут пегаска вдруг произнесла:

— А, так вот почему потух огонь. Это многое объясняется… но к сожалению, ничего не меняет.

— Не меняет что?

— Во время шторма один корабль сбился с курса и разбился о скалы. Благо, что никто из членов экипажа не погиб. Всех удалось спасти, и сейчас они находятся в нашей больнице. — Пегаска встала с лавки. – Слава Селестии, на корабле не было пассажиров, иначе могли бы быть и жертвы. Но к счастью, обошлось.

Закончив рассказ, кобылица распрощалась с земнопони и, по её словам, направилась к себе в контору. Догл же остался сидеть на лавке у дома при смерти больного пони. Он пытался понять, что же только что услышал: грустную историю о несчастном случае или обвинение в халатности, чуть ли не повлёкшее за собой жертвы среди пони? Никто, конечно же, не знал о том, что на самом деле произошло, по чьей вине потух огонь и как беду можно было предотвратить. Никто не знал, никто, кроме самого Догла. Только ему были известны все тайны, загвоздки и подводные камни этого дела. Только Догл знал, кто истинный виновник случившейся трагедии – он сам.

«Если бы я знал, чем всё обернётся… если бы я только знал, — тихим голосом говорил он. — Я бы так не поступил. Подумать только, какой ужас я мог бы предотвратить, если бы не поленился и дошёл до дома Геральда. Он ведь мог умереть из-за моей глупости, они, эти несчастные пони, тоже могли умереть… И всё из-за меня, из-за моей… — не захотел Догл продолжать». Ему ужасно не хотелось признавать то, что Хопи могла стать причиной всего этого, ведь именно из-за встречи с ней, с той, которую он любил, ему и пришлось отказаться от визита к Геральду. Так Догл изначально считал, но затем, подумав, изменил свою точку зрения. «А причём здесь она? В самом деле, я мог и вместе с ней сходить к Геральду, но не стал этого делать… Почему?..» — ответить Догл так и не смог, вернее, не захотел отвечать.

Земнопони решил, что нет больше смысла сидеть на месте: надо что-то делать. Вот только что? Тут у него было только два варианта: отправиться в больницу или вернуться домой? Другое он не рассматривал.

И вот, немного подумав, Догл направился в больницу навестить Геральда. Благо, отсюда до больницы было всего десять минут ходьбы, поэтому пони добрался довольно-таки быстро.

Двухэтажная больница, как и многие другие здания в этом городе, слегка обветшала. И хотя всего пару лет назад одно крыло было заново перестроено, второе – по-прежнему выглядело старым и находилось в плачевном состоянии. Из-за частых дождей белая краска на стенах быстро серела. А это, особенно для старой, деревянной части больницы, было очень опасно, так как затем дерево начинало гнить и разрушалось. Площадь здания была небольшой, однако имелось целых сорок три палаты, которые, впрочем, никогда не переполнялись.

Догл поднялся на крыльцо больницы и вошёл в здание. В холле его встретила дежурная медсестра, сидящая за приёмным столом и перебирающая какие-то бумаги.

— Добрый день, — вяло поздоровался Догл. – Вы не подскажите, в какой палате у вас лежит Геральд?

— Геральд? – задала светло-зелёная единорожка риторический вопрос и, убрав тускло-зелёную гриву от глаза, ещё крепче зарылась в бумагах. – Четырнадцатая палата.

— Спасибо, — поблагодарил Догл и направился к палате Геральда.

Медсестра же лишь молча кивнула головой и продолжила рыться в бумагах.

«Девятая, десятая, одиннадцатая… и всё?! Тьфу ты! Не в ту сторону пошёл!» — сказал Догл про себя и фыркнул. Ему пришлось возвращаться. Он снова прошёл мимо медсестры, однако та настолько сильна была погружена в работу, что его даже не заметила.

По пути Доглу встретился знакомый врач, с которым у него завязался важный разговор:

— О, привет, Догл, — поздоровался с земнопони приятно удивлённый светло-коричневый единорог с коричнево-чёрной гривой и кьютимаркой в виде хирургического скальпеля. – Какими судьбами?

— Привет, Бальзак, — ответил Догл заметно другим, невесёлым голосом. – Я к Геральду. Он же в четырнадцатой палате?

— Да, но к нему пока нельзя.

— Почему?

— Потому что нельзя, ему нужен покой.

— Я должен его увидеть! – продолжал настаивать на своём упрямый жеребец. – Ты просто не понимаешь…

— Нет, — грубым тоном ответил Бальзак и в дальнейшем говорил очень тихо: — Это ты явно не понимаешь, вернее, не знаешь. Сейчас, именно в этот самый момент, Геральд находится на грани между жизнью и смертью. Ему нужна тишина и покой, потому что мы, врачи, уже сделали всё от себя зависящее и теперь всё зависит только от него самого… Извини, Догл, но сейчас я не могу позволить тебе войти.

В ответ земнопони лишь опустил взгляд вниз, поник головой да злобно фыркнул, так ничего и сказав.

— Возвращайся-ка ты домой и отдохни, — сказал Бальзак, положив копыто на плечо другу. — У тебя усталый вид. Завтра приходи.

С полминуты Догл мялся, цокал языком, что-то невнятно бубнил себе под нос, а затем произнёс:

— Хорошо. Надеюсь, он выкарабкается… — сказал он это так, словно спрашивал, а не утверждал.

— Всё будет хорошо. Ступай.

— Пока.

— Удачи.

Два друга попрощались, и каждый из них пошёл по своим делам.

На улице было по-прежнему холодно. Дул сильный северо-западный ветер, по небу быстро плыли лёгкие облака и тяжёлые тучи, порой начиналась изморось, а солнце лишь изредка пробивалось сквозь пелену облаков. Даже несмотря на то, что Догл был в плотном, новом плаще, всё его тело продрогло до костей. Однако куда холодней и пустынней было на его душе. Увидь и поговори он с Геральдом, ему, возможно, и стало бы легче, но этого не произошло, и, как итог, пони стало ещё скверней, чем раньше. Сейчас Доглу было бы неплохо отвлечься, но как это сделать, когда в голове лишь мрачные возгласы совести да громкие крики гнева?

— Надо отдохнуть… хотя бы немного, — пытался убедить сам себя Догл, но стоило ему лишь успокоиться, как вновь в голове раздавались ужасные и противные своей правотой голоса подсознания.

Так земнопони и шёл, медленно и уныло, не смотря никому в глаза, поникнув головой… Но вдруг! Догл остановился (до дома оставалось всего ничего) и поднял взгляд на маяк, виднеющийся вдали. Что-то изменилось: в голове зазвучал какой-то другой, неслыханный ранее голос. Он говорил о том, что Доглу нужно идти туда, к маяку. Но почему? На этот счёт голос умалчивал. Однако же Догл, решив довериться, всё-таки согласился и направился к маяку.

Путь к маяку оказался не из лёгких. На открытой высотной местности ветер стал лишь сильнее и злее. Теперь он бил прямо в лицо, обдавая ещё и ледяной моросью. Казалось, что сама природа говорила пони, чтобы он вернулся, однако сам Догл воспринял всё это как вызов и лишь только с новым упорством двинулся вперёд.

К счастью, хоть упорство это со временем и улетучивалось, его вполне хватило, чтобы добраться до маяка. И хотя на протяжении всего пути Догл шёл уверенно и быстро, по маяку он передвигался медленно и осторожно. Вновь ему пришлось ощутить эту терзающую душу печаль, и тем сильнее она становилась, чем выше поднимался он по лестнице. Но всё равно: «Пускай хоть сам Дискорд встанет на моём пути, дойду!» — говорил упрямый жеребец и продолжал подъём.

И вот он наверху. Ничего не изменилось с момента его последнего визита: всё то же разбитое стекло и тот же холодный ветер, вздымающий гриву.

«Зачем я сюда пришёл? — спросил Догл сам себя, но ответа так и не дождался. — Хоть приберусь, и то дело».

Найти здесь совок и веник жеребец не смог (только ведро нашлось), поэтому пришлось спускаться обратно, а затем подниматься. Впрочем, Догл не нашёл в этом занятии чего-то чересчур нудного или бесполезного.

«Надо бы и окно чем-нибудь закрыть, а то холодно как-то. Вот приберусь и поищу что-нибудь подходящее», — решил Догл и приступил к уборке. Закончив, жеребец спустился вниз, отнёс ведро и принялся искать что-то, чем можно было временно закрыть разбитое окно. В кладовой, в углу, ему повезло отыскать несколько грязных и опутанных паутиной стёкол. «Думаю, подойдут! Но как же затащить наверх?» — призадумался пони. Поднимать стекло по лестнице было слишком опасно: оно могло разбиться. Оставался лишь один вариант – по воздуху. Но для этого хорошо подходил пегас, на крайний случай – единорог, но никак не простой земнопони. «Нужно придумать что-нибудь другое, потому как в город сегодня вряд ли вернусь», — рассуждал жеребец. К счастью, ему повезло, он сумел найти фанеру нужной формы здесь же, в углу кладовой. «Её-то точно не разбить – подойдёт!» — решил жеребец и потащил фанеру на верх маяка.

И вот пони наверху. Он положил фанеру у разбитого окна, а сам стал решать, как ему лучше будет её закрепить? «Просто приставить лист будет глупо: он и упасть может. Нет, лучше я его гвоздями прибью. Надеюсь, они здесь найдутся…» — решил Догл и подошёл к тумбочке. Здесь, как он верно помнил, Геральд когда-то хранил немного гвоздей и молоток. Так и оказалось…

— Не хватит, эх, не хватит! – с горечью говорил жеребец, забивая последний гвоздь. – Ладно уж, — продолжал он, — выдержит. Главное, чтобы ветер не сорвал, а всё остальное не столь важно. Даже, если подумать, это и хорошо, что я не больно крепко прибил: потом и стекло новое легче будет ставить».

Закончив с работой, Догл прилёг на кровать и задумчиво посмотрел на потолок. Работа смогла его отвлечь и даже «придала свежих сил», и теперь он мог спокойно отдохнуть. Вчера ночью жеребцу не довелось поспать, поэтому сейчас он решил не отказывать себе в отдыхе и вскоре уснул.