← Глава 8: "Пожинатели бури" - часть первая Глава 8: "Пожинатели бури" - часть третья →

Стальные крылья: Огнем и Железом

Глава 8: "Пожинатели бури" - часть вторая

Что ж, эта операция прошла для меня успешно и принесла мне небольшой капитал, который я припрятала в одном надежном месте. Количество золота в переводе на эквестрийские биты я не сообщаю намеренно – я знаю, что кое-кто, читающий эти строки, слишком серьезно и вдумчиво относится к заполнению налоговых деклараций и оплате счетов, в чем старательно помогает нашим подругам. Поэтому я не хочу закончить свою жизнь на задрипанной ферме, и сразу оговорюсь, что впоследствии спустила их все, до единого слитка, в казну Легиона, с которой, как ты уже говорила принцессам, я слишком часто путаю собственный кошелек.

Прости.

Просто… Просто я очень боюсь опять оказаться голодной.

Странно, правда? Среди изобилия наших лесов и полей, садов и огородов, в этом мире есть те, кто страдает, облизывая на ночь собственные копыта, и просыпаясь, стонет от боли в пустом животе. Ты помнишь, как я рассказывала тебе о том заседании, на котором министр финансов предложил выделить деньги на то, чтобы «подкармливать» голодающих пони, и с каким сдержанным негодованием отвергла его идею принцесса? «Вместо того, чтобы подкармливать пони, словно голодающих животных, мы должны дать им возможность заработать эти деньги, не мучаясь от голода или страха за будущий день» — я всей душой согласилась с этими справедливыми словами. И как же больно было осознавать, что у родственников тех, кто погиб в тот проклятый день, во время ночного боя у Кладбища Забытого, надежда осталась лишь на самих себя. Но теперь, я знала, что нужно делать.

Что ж, это все были заботы будущего, а в тот момент я была довольна, как слон. Возвращение в лагерь ознаменовалось скандалом, угрозами, а также небольшим мордобоем, произошедшим в темном уголке. Что ж, я могла открыто признать – мне редко когда нравились единороги, а уж когда они, навязанные мне чуждой мне волей, пытаются еще и копать под меня…

Ладно, синяки и гематомы только украшают кобылок, а тот зуб давно пора было чинить. Ведь правда?

Зато в отличие от остальных грифонов, комендант грифоньего лагеря, местная «фрау гауляйтер», мне очень даже понравилась. Спокойная, неторопливая грифона, разменявшая уже наверное четвертый десяток лет, смотрелась просто замечательно в своей черной кирасе и таких же черных, лишенных каких-либо украшений, налапных щитках, выглядевших очень современно на фоне нашей составной брони. Отдельно мое внимание привлек болтающийся на боку грифоны бич, скрученный в удобную бухту – ручка его была достаточно потертой, и о многом говорила даже непосвященному взгляду. Крайне привлекательно выглядела данная дама, и я едва не прослезилась от умиления при виде того, как четко чеканили шаг ее передние лапы, украшенные здоровенными стальными накоготниками, чей сизый отлив подозрительно напоминал те же когти, что были надежно спрятаны внутри моих новых механических лап.

Однако, несмотря на всю ту злую иронию, с которой я готовилась к первому разговору с командующей грифоньим лагерем, вдовствующая баронесса, или фрайфрау фон Кейлхаке была шкатулкой без двойного дна, и на поверку оказалась дамой спокойной, сосредоточенной и неторопливой, безо всякого видимого напряжения гонявшей своих подчиненных по всему лагерю и за его пределы. Быть может, она и практиковала какие-нибудь изощренные пытки, или порола вверенных ей заключенных своим замечательным, длинным кнутом, но скрывала она это настолько искусно, что сколько бы я ни крутилась в воздухе, пролетая над лагерем взад и вперед, или мечась, словно запертое в клетке животное, вдоль разделяющей нас незримой границы, я нигде не могла углядеть следов творимого с пони насилия. Хотя то, что они были там, всего в четверти лиги от наших палаток и юрт, было видно и невооруженным пегасьим глазом.

— «Глядишь?».

— «Гляжу» — буркнула я. Сняв гогглы, я прищурилась, и вот уже полчаса как торчала на кончике длинной ветки огромного дерева, чья крона раскинулась прямо над местом нашей стоянки. Напрягая и расслабляя глаза, я старательно пыталась научиться пользоваться той способностью, что от рождения получал любой задрипанный пегас, и чье внезапное появление у меня наш добрый доктор Стоун считал редкой, но закономерной задержкой в развитии, списывая все на неумех из Сталлионграда, полезших в большую науку, а по сути, испоганивших жизнь всем тем жеребятам, что получились в процессе реализации проекта «Крылья». Кажется, в этот раз я могла бы сказать, что понемногу прогрессировала, и к собственной гордости, смогла проблеваться не более одного или двух раз в процессе самоистязующих экспериментов.

— «И что там?» — поинтересовалась Нефела, удобно устраиваясь на соседнем отростке, похожем на небольшой ствол. Прилипчивая как пластырь, пегаска таскалась за мной уже несколько дней, и как мне показалось, уже созрела для откровенного разговора, все больше ведя себя так, словно и впрямь собралась со мной сблизиться – хотя и неизвестно, для каких целей.

— «Сено потащили. Сейчас чаны с рыбой и мясом прикатят» — буркнула я, не зная, как начать разговор. Далеко под нами, посредине огромной поляны, грифоны уволакивали сено, которое мы, не сговариваясь, дружно решили передавать тем, кто сидел в заточении у орлиноголовых химер. В свою очередь, те ежедневно отдаривались ящиками с сушеной рыбой, а теперь вот приноровились прикатывать огромные глиняные чаны, в которых парило густое рыбное хлёбово, один запах которого буквально сшибал меня с ног – а остальных заставлял спасаться бегством, теряя по пути проглоченный завтрак.

— «А если кто-нибудь узнает?».

— «Пока о том, что я пытаюсь немного разнообразить свой рацион, знаешь только ты» — я покосилась на длинногривую кобылу, вполне вольготно развалившуюся на очищенном от снега дереве, и тотчас же отвела взгляд, чтобы не терзать душу видом мохнатых ножек, прочно занимавших в моем сознании место любимого, но увы, недоступного фетиша – «Поэтому если что, я буду знать, кого в этом винить».

— «Можно подумать, они не заметят!».

— «Не заметят, если ты не будешь обращать на это внимания!» — пузатые емкости уже увезли для раздачи пленным грифонам, и до конца обеда, после которого на донышке каждого глиняного сосуда останется еще на пару хороших кастрюль наваристой, жирной ухи, оставалось не более часа. Остынет, поди – но что делать, других разносолов тут не достать, а меновую торговлю с врагом не поняла бы и я, а не то что приглядывавшие за мной прихвостни генерала – «У каждого из нас есть свои маленькие секреты… И я вот хотела бы услышать твой. Зачем ты таскаешься за мной по пятам?».

— «Потому что с тобой интересно!».

— «Сие не ответ. Скажи, как думаешь» — я постаралась произнести эти слова тем требовательным тоном, с которым, раз за разом, произносила его Принцесса Ночи – «А веселья полно и у вас. Забыла ночь с этими вашими койпу?».

— «Это обыденность, но да – это было возбуждающе. Мы тогда едва не погибли, если бы не Равикс».

— «Скучаешь по нему? Тогда почему не отыщешь?».

— «Вот еще! Да катись он куда подальше!» — высокомерно вздернула нос кобыла, не подозревая, что в ее исполнении жест делал ее похожей на надувшуюся селянку – «Бродяга! Все обещает, что осядет тут, в нашем бурге, но каждое утро начинает старую песню, приглашая с собой в их замок на перевале!».

— «На каком еще перевале?» — насторожилась я, прекрасно помня слова командора о том, что Грифус со всех сторон защищен высокими горами, из-за чего и грифонам, и пони сложно быстро перебросить большое количество войск на территорию соседа – уж слишком узки и ненадежны были проторенные горные пути, уж слишком высоко находились проходы, и каждый из них защищали крепости, каждое столетие переходящие то к одному, то к другому народу.

— «Да есть у них какой-то там замок, на перевале через эти проклятые горы!» — досадливо махнула копытом Нефела – «Какой-то там орден охотников на чудовищ отгрохал себе крепость в очень удобном месте, на северо-западе, возле Великана. Это гора, если ты вдруг не знала. Там еще море есть».

— «Не знала. Это где же? Не так далеко от Новерии, что ли?» — пытаясь припомнить нечеткие, расходящиеся друг с другом карты, я наморщила лоб, старательно давя заинтересованное выражение, само выползавшее мне на морду – «Там есть какое-то огромное озеро… Вроде бы. Но гора – если ты ее имеешь в виду – далековато оттуда, где-нибудь в трех днях пути. А река?».

— «Река вроде бы есть…».

— «Значит, там?» — я с деланным безразличием потянулась, надеясь, что передавшаяся мне возбужденная дрожь будет расценена собеседницей как последствие холодного ветерка, пробежавшегося по нашим шкурам – «Ну, не думаю, чтобы какой-то там перевал был «удобен». Помню, в Обители он тоже был, но взбираться на него, даже с помощью крыльев, было не слишком удобным и быстрым занятием. Так что они сколько угодно могут им гордиться – но видимо, не так он и нужен, раз о нем никто не знает».

— «А вот и не так!» — немедленно обиделась лохматая, заставив меня ухмыльнуться себе под нос. Пегас, что бы ни случилось и где бы он ни рос, всегда остается пегасом – «Он покатый, и дышать там так же легко, как и у нас, в лесах. Зато там стоит их замок, поэтому никто не рискует проходить там без их дозволения. Но и чудовищ там нет – они их всех повывели, а оставшихся, как говорят, приручили. Оттого то к ним не суются ни унгоны, ни всякие там пони, понятно?».

— «Понятно, понятно» — удовлетворенно заключила я. Значит, не так уж и прав был командор – есть, есть проход во внутренние земли грифонов! Есть путь к их мягкому, перьевому подбрюшью, скрытому среди огромных каменных исполинов! Останется только связаться с этими романтиками пустынного бытия[14] и разъяснить им, что в этот раз нейтральными у них остаться не получится. И кажется, я уже знала, кому поручить эту деликатную роль…

«Детские хитрости. Но мне нравится ход твоих мыслей. Пожалуй, ты понемногу начинаешь расти в моих глазах».

— «Ладно, это дело прошлого. Но вернемся к началу нашего разговора» — опомнившись, я стерла с морды предвкушающую ухмылочку, и вновь, очень строго, воззрилась на потягивавшуюся пегаску. Опустив голову и вытянув передние ноги, она с удовольствием расклячила задние, задорно вздернув свой крепкий и довольно привлекательный круп, изо всех сил демонстрируя мне знаменитую пегасью растяжку, способную расшевелить даже находящихся на смертном одре старцев любого из трех видов пони – «Почему ты таскаешься за мной? У тебя что, других дел нет?».

— «Не-а».

— «А как же ваш бург? Ты же должна стать там кем-то вроде преемницы старосты, верно?».

— «Только когда окажусь достойной в глазах остальных Первых Матерей, представ перед их советом» — заметив, что мои уши насторожились, а хвост принялся вилять из стороны в сторону, наплевав на мнение своей хозяйки, Нефела расплылась в ехидной ухмылочке и неуклюже попыталась изобразить какой-то аккробатический этюд, едва не завязавшись при этом узлом – «А пока я в свободном полете. Нет героического деяния – нет власти, все просто. Или ты думаешь, что мои сестры будут ждать, когда я наконец совершу какой-нибудь подвиг? У них колец уже не меньше, чем у меня, знаешь ли».

— «То есть, я должна обеспечить тебе приключения?» — недовольно нахмурилась я, строго напомнив ушам и хвосту про недавнюю ночь с Лиф. Неугомонная пегаска добилась наконец своего, но лично я не получила от этой ночи никакого удовольствия – гормоны, будоражащие кровь пони все лето и весну напролет, мирно спали, и лишь такие вот спорадические вспышки желания у отдельных особей были скорее исключением, чем правилом в обществе разноцветного народца. Ну и звуки, которые любила издавать синяя пегаска заставили бы поседеть не одного любителя ужастиков – все то время, что я барахталась под оккупировавшей меня сверху белогривой шаловливкой, неохотно даря ей те же ощущения, что она пыталась добиться от моего уставшего тела, мне в голову все время приходило, что это какое-то чудовище, урча и причмокивая, жует мои матку и клитор. Вняв предостережению, уши и хвост разочарованно опустились.

— «Теперь я уверена, что они сами нас найдут!» — жизнерадостно воскликнула эта великовозрастная тетка. Хотя почему великовозрастная – ей вряд ли было больше тридцати, а Древний вполне мог считать ее едва ли не малявкой… Эх, как же все выглядит сложно, когда тебе всего десять лет!

«Расскажешь об этом?».

«Уж лучше нажрусь таблеток!».

— «А уж тем более, после того, что я увидела… А скажи, он часто так пропадает?».

— «Графит-то? Да нет, скорее, наоборот…» — отвлекаясь от сложных и запутанных мыслей, я подняла глаза на распутавшуюся пегаску, наконец одолевшую свои конечности, завязавшиеся морским узлом – «Этот мерзавец любит появляться таким вот образом, и поверь, когда это случается, любой напустит под себя лужу. Поэтому давай колись – это тебя местные подослали ко мне, шпионить? Хотите держать меня на коротком поводке? А вот хрен вам! Я вас сама за вымя всех оттаскаю, и соглядатаи мне тут не нужны!».

— «А если я очень-очень попрошу?».

— «Слушай, Неф…».

— «Я – Нефела. Просто запомнить, правда?» — поднявшись на ноги, пегаска двинулась ко мне, пытаясь обольстительно покачивать бедрами, но мои глаза мгновенно прикипели к длинным щеткам на ее ногах, метущих утоптанный нашей возней снег – «Нефела Оверкаст».

— «Слушай, кто тебя научил этой ерунде, а?» — хрюкнув от смеха, я заставила местную «обольстительницу» остановиться, с недоумением и обидой изучая мою дергающуюся от смеха морду – «Графит, что ли, посоветовал?».

— «Ну, знаешь ли…».

— «Так, вернемся к этому разговору позже!» — увидев движение, наметившееся за спиной недовольной лошадки, отрезала я, раскрывая крылья. В лагере грифонов наметилась какая-то движуха, и я вновь прищурилась, словно близорукая черепаха, пытаясь высмотреть, что же именно происходило у наших пернатых противников. Условия, на которых создавались эти лагеря, как оказалось, были обговорены и записаны у обоих народов еще лет эдак пятьсот-шестьсот назад, и каждый раз их пересмотр приводил лишь к смягчению требований, но я все еще не могла взять в толк, как мог бы существовать в моем мире эдакий островок спокойствия посреди бушующих войн. Конечно, была та же Швейцария, пожелавшая сохранить нейтралитет во время двух мировых войн, но и та, как я крепко подозревала, отнюдь не показным миролюбием держала за яйца все заинтересованные стороны конфликта, поигрывая острым серпом…

— «Что это там?».

— «Кажется, они хотят начать обмен» — предположила я, срываясь с ветки. Пронзительно засвистел в ушах холодный ветер, и я едва успела натянуть на глаза полетные очки, прежде чем неплотное облачко, сотканное из поднимавшегося в небо дыма разлетелось от удара моей тушки, сиганувшей вниз с высокой ветки древесного исполина – «Я вниз! Не отсвечивай тут и не мешай!».

Этот момент до сих пор захватывает меня, Твайли. Как ни старайся, как ни пытайся, но никогда земнопони не переборет в себе страх высоты. О да, ты можешь казаться беспечной, ты можешь изображать бесшабашную смелость или сосредоточенный профессионализм, но поверь – каждый раз, глядя вниз даже не с самой большой высоты, ты ощущаешь, как твоя задница сжимается до размеров жеребячьего копытца. И я ощутила это на собственной шкуре, неуклюже свалившись с ветки – и да, на секунду, я закрыла при этом глаза.

Все закрывают при этом глаза, что бы там ни говорили выпускники Академии Вандерболтов.

Удар об облако привел меня в чувство. На секунду выбил из тела сковывающий его страх, выгибавший, парализующий мышцы спины и плечей. Захлопав крыльями, я неуклюже, словно голубь, приземлилась недалеко от центра большой поляны, где поднявшаяся по тревоге пятерка легионеров уже стояла напротив тройки грифонов, которых возглавляла уже знакомая мне «фрау гауляйтер».

— «Обмен?» — поинтересовалась я, глядя на невозмутимую грифону. Позади слышался шум лагеря, уже приступившего к дневным своим делам, на который накладывался глухой топот копыт, лупящих по снежному насту. Что ж, даже несмотря на фактическое расформирование Легиона, пусть и не закрепленное на бумаге, выучка давала о себе знать и я почувствовала гордость хотя бы за то, что стоявшие возле меня пегасы первыми встретили грифонов на середине поляны, не дожидаясь опоздавших, проспавших все на свете гвардейских единорогов.

— «Обмен» — кивнула та, поглядев в сторону своего лагеря, откуда уже показалась вереница пленных. Связанные одной бесконечной веревкой, словно удавка, зигзагами струившейся по телам, и стягивавшая их шею и передние ноги, пони медленно брели в сторону огромной поляны, по грудь проваливаясь в снег, и по команде своих тюремщиков, становившихся более или менее компактными кучками, с надеждой посматривая на нас из-под лохматых, нечесаных грив – «Стоит поторопиться, и завершить все до полудня. Если получится, конечно же».

— «Получится» — упрямо кивнула я, глядя на напыжившегося капитана. Выпятив грудь и надув щеки, тот достал из отделанной кружевами седельной сумки какой-то пергамент, но быстро поперхнулся заготовленными словами, когда моя нога вырвала неразвернутый свиток у него из копыт. Поднеся к глазам бумагу, оказавшуюся распоряжениями генерала, основанными на приказах, пришедших из Кантерлота, я хмыкнула, и бросила измятый рулон обратно его обладателю – «Да, управимся. Судя по рапорту, переговоры привели к соглашению об обмене пленных в формате «Всех на всех» — я надеюсь, у вас те же распоряжения, баронесса?».

— «Несомненно» — даже и не думая притрагиваться к красиво украшенной каменной табличке, протянутой ей помощником, кивнула та, скрипнув темным доспехом. Массивные кольца латного воротника, защищавшего шею грифоны, царапали металл нагрудника, не позволяя ей сгибать голову больше, чем на половину копыта, но думаю, в бою эта груда металла могла быть куда как полезна, если бы ее обладательнице приходилось идти против копий земнопони… Или огромных боевых топоров-халбердов ее соотечественников.

— «Хотя у нас много земнопони – они могут и застрять в этом снегу».

— «А у нас – остриженных грифонов» — нервно огрызнулась я, заметив непонятные тени, выскользнувшие из-за огромных ветвей и понесшихся в сторону лагеря грифонов. Прищурившись, я разглядела пару массивных карет, в сопровождении многочисленного и крайне вооруженного эскорта пикирующих на двух- и трехэтажные юрты – «Тогда предлагаю организовать круговое движение – не снимая веревок и кандалов, отправляем пленных цепочкой, велев придерживаться правой стороны поляны. Ну, как круговое движение на дорогах и площадях».

— «Эта новинка стальных земнопони юго-востока до нас еще не добралась» — аристократически дернула уголком рта фрайфрау, весьма неуклюже, даже демонстративно намекая то ли на мое низкое происхождение, то ли на пожелавший сохранить видимость нейтралитета Сталлионград – «Но сделаем так, как вы предложили».

— «Пожалуй…» — поколебавшись, кивнула я, сделав знак рогатому опозданцу начинать выводить наших пленников, предварительно стреножив волнующихся птицекотов. Каким-то образом они прознали о происходящем, и теперь весь лагерь пони звенел и свистел, словно ополоумевший птичий базар. Кажется, кто-то даже пел песни – «Надеюсь, с ними обращались хорошо, или хотя бы терпимо?».

— «Генералитет посчитал вашу придумку забавной и неопасной. А после – даже выгодной» — покосившись на первых пони, добравшихся до края поляны, проговорила грифона. Опустив головы, они медленно брели, переставляя связанные передние ноги, но ни на одном из тех, кто шел в первой цепочке, я не замечала следов побоев или истязаний – «Старики до сих пор ссорятся, решая, кто же именно придумал эту идею – заставить противника кормить своих пленных. А в ответ на заданный вопрос я могу лишь поинтересоваться, как же именно обращались в плену с моими соотечественниками? Допрошенная в штабе юная дама описывала невиданное прежде попрание чести ваза, которых заставляли рубить дрова. Это правда?».

— «А пони в плену только и делали, что прохлаждались на сене, в комфортабельных камерах ваших замков?» — зло усмехнулась я, глядя баронессе в глаза. Где-то позади меня нарастал, волнуясь, громкий шум, с которым выведенные из юрт грифоны приветствовали скорое избавление из плена – «Я ведь даже не собиралась спрашивать, таскали ли они камень или дрова, а также пахали ли мерзлую землю, подготавливая ее к весеннему севу виноградников. Но после вашего вопроса я просто не могла бы оставить неосвещенным этот момент. Хотя если вы честно скажете, что кроме всего вышеперечисленного им не пришлось претерпеть чего-то большего, то я вполне закрою на это глаза. Плен – это не курорт, но приличия должны быть соблюдены. Верно?».

— «Приятно встретить умную пони» — светски усмехнулась та. Дернув лапой, фон Кейлхаке резким движением сняла с пояса свой кнут, и раскрутив его над головой, звонко щелкнула, подавая какой-то сигнал. Пригнувшиеся пони быстро распрямились, и понукаемые суетившимися вокруг них тюремщиками, быстро двинулись вперед, тараня грудью глубокий, по самую шею, нехоженный снег. Убрав кнут, баронесса вновь уставилась на меня, наполовину прикрыв глаза нижними веками, словно большая, хищная птица.

— «А ты не такая, как эти бедолаги, Мясник» — заинтересованно отметила она. Судя по ее голосу, такой прищур должен был выражать веселье или улыбку, хотя из своего опыта общения с Кабанидзе, я бы рассматривала его как злобное удовлетворение. Что ж, приятно, что хоть в чем-то я ошибалась насчет этих существ – «Ты жестче и злее. И мне кажется, что ты – это главная угроза тем толстогузым умникам, что выхватывают друг у друга из лап маршальские жезлы… Но я тоже считаю, что приличия должны быть соблюдены. Мы не койпу, которые жрут все подряд, а в голодный год – и собственных сородичей, включая приплод. И если бы не эта война, что терзает мой народ, то мы бы разговаривали совсем по-другому… Между прочим, у меня к тебе проситель. Выслушаешь?».

— «Почему бы и нет?» — удивилась я, покосившись на маячившего неподалеку грифона. Увидев приглашающий жест баронессы, он ринулся вниз, и опустившись на снег, вдруг бросился ко мне, обнимая передние ноги.

— «Эй! Что еще за ерунда? А ну отпусти!».

— «Не отпущу!».

— «Да отстань ты!» — сама того не ожидая, я в полной мере насладилась чувством неловкости и стыда, которое испытывают жертвы собачьих атак, имитирующих сношение с конечностью совершенно незнакомого им прохожего – «Эй, кто-нибудь, уберите от меня этого сумасшедшего!».

— «Владычица! Заступница!» — заворковал тем временем птицелев, умильно глядя на меня, словно Кабанидзе, выпрашивающий очередного жирного таракана, которыми, по мере необходимости, снабжала меня будущая супруга Ника Маккриди – «Не откажи в просьбе! Век за тебя Хрурта молить буду!».

— «Да чего ж тебе надобно-то, а?» — удивленно осведомилась я, глядя на склоненную голову грифона, уткнувшегося лбом в мои передние ноги, на которых красовались механические поножи, честно спертые мной из пирамиды зебр. Сама того не замечая, я перешла на старокантерлотский, непроизвольно копируя интонации Луны, мастерски владевшей этим древним, красивым, певучим наречием – «Ежели получится сполнить – все сполню. Ну, а ежели мне не по нраву твоя просьба придется – быть тебе битому, коли не улетишь».

— «Не гневайся, заступница – сестра моя, родная, наверняка у вас? Быть может, отпустишь ты ее? Выкуп дам – все, что есть!» — речь этого птицекота была настолько правильной, что в моей голове мгновенно проснулись все самые худшие подозрения… Но нет – тот был почти гол, а под куцей, поношенной курточкой сложно было бы спрятать что-то большее, чем носовой платок. Однако недобрые мысли быстро ушли при упоминании об обещанном вознаграждении.

«И когда это я стала такой жадной, словно дракон?».

«Когда поняла, что детям нужны новые подгузники, наверное».

— «Выкуп?» — вздохнув, я припомнила кучу золота, спрятанную в нашем фургоне, и только поморщилась, представив, как выглядела бы на ней маленькая стопка серебряных монет, дрожавшая на лапе грифона – «Не кручинься – отдадут тебе твою сестру. К закату встретишься с ней, обещаю. И забери свои монеты, понятно? Лучше сделай так, чтобы она и посмотреть боялась в сторону наших границ. И тогда не придется больше никого выкупать, ясно?».

— «Заступница! Владычица! Все сделаю, как сказала!» — воспламенился грифон. Оставив в покое мои ноги, он полез обниматься, неожиданно скрипнув когтями по моей броне. Не успев дернуться, я ощутила его цепкие лапы, сомкнувшиеся у меня на загривке, а затем – что-то плотное, оказавшееся между шнуровкой кольчуги. Курлыча от радости, тот уставился на меня, глаза в глаза, и именно они сказали мне больше, чем любое прошептанное на ухо слово, несколько раз «просемафорив» в сторону зачесавшегося загривка – «Дай обниму тебя, благодетельница!».

— «Да-да… Ээээ… Не стоит благодарности» — пробормотала я, ощущая плотный предмет, засунутый между пластин лорики, прикрывавшей мою спину. Бормоча что-то и кланяясь, грифон наконец отступил за спину ехидно ухмылявшейся баронессы, и радостно помчался назад, оставив меня извиваться от необходимости ждать, и невозможности прочитать сразу же то письмо, которое он засунул в меня, будто заначку.

По крайней мере, я надеялась, что это было какое-нибудь послание, а не банальная взятка.

— «Кому война – а кому и кормилица» — хмыкнула фон Кейлхаке, по-видимому, расценив эти проявления чувств точно так же, как я – «Кто-то страдает, а кто-то и наживается на этом».

— «Тогда будем надеяться, что она скоро закончится» — не подумав, буркнула я.

— «И сколько же она продлится?» — немедленно уцепилась за мои слова баронесса – «К чему приведет это вероломное нападение Эквестрии на Грифоньи Королевства, и без того трясущиеся в лихорадке междоусобиц?».

— «Забавно. А ведь у нас считают, что это Грифус сорвал переговоры» — сердито нахмурилась я, но тут же постаралась исправиться и нацепить на морду вежливую улыбку, следя за непонятным возбуждением в грифоньем лагере. Какая-то большая карета, влекомая четверкой грифонов, медленно пробиралась сквозь бредущих по снегу пленников, расталкивая не успевающих убраться с ее пути – «Я, можно сказать, была в центре того скандала, что учинил в Кантерлоте этот подонок ле Крайм, и поверьте, фрайфрау, в Грифусе за что-то подобное ему бы давно сделали обрезание – по самую шею. Но даже получив оплеуху в ответ на свои действия, он отказался от дуэли, продолжая требовать и сыпать угрозы. Не самое умное поведение для посла, не находите? Остальное разворачивалось за закрытыми дверями кабинета принцессы, но если он продолжил вести себя так, как делал это на приеме, чему удивлялись даже гости из Талоса и Асгарда, то я не удивлюсь, что все пошло кувырком».

— «По словам посла, все было иначе».

— «Значит, это всего лишь его слово против моего» — пожала плечами я, глядя на приближавшуюся к нам упряжку. Решив поважничать, и проехать по обманчиво ровной поверхности заснеженной поляны, пассажир кареты тотчас же очутился по самые ноздри в снегу, радостно посыпавшемся через открытые окошки внутрь экипажа – «Война продлится до Дня Победы, это я вам точно говорю. И кстати, вы кого-то ожидаете?».

— «Что ж, будем надеяться, что он наступит очень скоро» — я не поняла, оценила ли мою иронию грифона, вряд ли слышавшая хотя бы один анекдот про сурового штандартенфюрера с мрачным и чувственным взглядом, и несколько расстроилась – «И нет, я не жду никого – мне не нужны посредники в том деле, в котором я хороша и без чужих подсказок. Но я узнаю этот герб… Могу я надеяться, что ты не станешь демонстрировать свою ненависть к нашему народу при таком важном магнате, каким является маркиз фон Рабенсбах, и заставлять меня пожалеть о том, что я согласилась пойти навстречу вашему виду?».

— «У меня нет ненависти к грифонам, баронесса» — прикрыв глаза, мрачно ответила я, глядя на карету, продиравшуюся сквозь снежную целину. Раскачиваясь, она приближалась, и теперь даже я, не выворачивая внутренности наизнанку, могла разглядеть намалеванный на ее дверце герб – силуэт птицы над синей полоской ручья или реки – «Уже нет. Еще пару недель назад она, возможно, и была, но сейчас, после того случая, когда мне пришлось влететь в толпу пленников, разозленных несправедливыми, по их мнению, нагрузками, у меня уже не осталось никакой злости на весь ваш род. А вот отдельных его представителей я бы с удовольствием провернула на своем мече – этого я не собираюсь скрывать. Ну, или пожала бы шею – изо всех сил, от души».

— «Значит, мы будем вести себя благоразумно» — заключила фрайфрау, покосившись на мои помочи. Очистив от грязи и крови механизмы стальных протезов, я ничего не поняла в путанице шестеренок и тяг, и судя по всему, явно не угадала со смазкой, отчего при каждом движении закованными в железо ног на моем загривке что-то негромко щелкало и стучало. Однако теперь они двигались гораздо быстрее и точнее.

— «Добро пожаловать в лагерь для пленных, маркиз» — карета остановилась, и из нее, отдуваясь не хуже собственных возниц, выбрался толстый и важный грифон, обводивший налитыми кровью глазами вереницы пленных с обеих сторон, медленно двигавшихся по поляне – «Чем обязаны такой честью?».

— «Оцтафьте свои комплементы, баронецца!» — отдышавшись, тот принял надменный и очень важный вид, глядя то на меня, то на стоявшую перед ним грифону, по сравнению с которой он казался настоящей горой, или растрепанной перьевой подушкой. Сходство только усиливалось благодаря бесформенным одеяниям, похожим на камзол и рубашку, но снабженным таким количеством кружева, что если бы не клюв и прищуренные, злые глаза, их обладателя вполне можно было спутать с какой-нибудь грудой дорогого тряпья в беспорядке вывалившегося из корзины. Его эквестрийский был не столь безукоризненным, как у его собеседницы – «Приберегите их для цвоего фрайхера. И прекращайте уже это поцорное дейцтво!».

— «Простите, я не понимаю вас, маркиз…».

— «Я едфа уцпел к фам, фрайфрау» — напыжившись, маркиз вынул из кареты валявшуюся там трость с резным набалдашником, и сложив на ней передние лапы, важно уселся на подножку своего экипажа – «Наш фцемилоцтифейший прафитель, преклониф цфой цлух к голосам цвоих преданных цофетников, милостифо пофелел мне фоцглафить обмен пленными. Поэтому я его отменяю, пока мы не фыработаем нофые уцловия. Цагоняйте это цтадо обратно туда, где ему цамое мецто!».

Признаюсь, этого не ожидал никто – даже грифоны.

— «Милорд! Это невозможно!» — удивленно всклекотнула фон Кейлхаке. Грифоны за ее спиной удивленно переглянулись, но не став перечить важному господину, полетели в сторону своего лагеря, и вскоре, цепочки пленных остановились – «Маршалы даровали эту честь лично мне, и я не верю, что король мог так скоро переменить свое решение!».

— «Король дарофал мне прафо командофать передачей пленных! И я цчитаю, что уцловия не фыгодны для Грифуса! Цделка отменяетца!».

— «Так чего же вы хотите?» — я растерялась. Да, я стояла, и просто хлопала глазами, глядя, как заволновавшихся пони принялись сгонять обратно в грифоний лагерь – как скот. Как стреноженных лошадей, которых опытные ковбои волокут прямиком на бойню[15]. Просто стояла – и не знала, что делать, ведь договор об обмене был заключен не кем-нибудь, не мной и баронессой, а правителями двух враждующих стран! И тут такой поворот… Гордо поведя породистой, клювастой головой, грифон уставился на меня, словно на жирного и вкусного червяка, заставив непроизвольно сделать шаг назад – столько достоинства и гордости было в этом взгляде – «Маркиз, да? Почему вы решили вмешаться в обмен? Ведь о нем договорились ваш король и наша принцесса!».

— «Потому что я знаю, как лучше!» — снизошел до ответа толстяк, медленно, неторопливо поигрывая когтистыми пальцами лап, лежавших на набалдашнике трости – «Я знаю, как будет лучше для Грифуса…».

— «И для вас самих» — презрительно буркнула фрайфрау, злобно комкая в лапах свой кнут – «Мой супруг не спустил бы вам этого, милорд!».

— «Но его нет. А вац, баронецца, обошел я. И преберегите фашу желчь для фрагоф королефцтфа».

«И ты допустишь, чтобы нами помыкала эта жирная курица?!» — голос в моей голове перебил суматошно скакавшие мысли. Что-то тяжелое и недоброе всколыхнулось в душе – «Разве ты не слышишь зова предков в твоих жилах?! Разве ты не ощущаешь, как говорит в тебе кровь?!»

«Заткнись! Просто… Просто заткнись! Я решу это – мирно! Как учили меня принцессы!».

— «И зачем же вам это понадобилось?» — стараясь не щелкать зубами от охватившего меня озноба, прошипела я, глядя на гордого владетеля, вся осанка, вся поза которого выдавала лишь гордое возмущение всем, что творилось на его глазах. Услышав мой хрип, грифоны вылезли из упряжки, и встали возле кареты, прикрывая своими боками патрона – «Зачем срывать то, о чем договорились наши правители? Баронесса! У нас есть приказ наших повелителей – так почему мы должны слушать какого-то там маркиза? Неужели вы послушаетесь этого самозванца?!».

— «О, она поцлушает» — затряс толстой шеей птицелев, бросив грозный взгляд на баронессу Кейлхаке, которая отвела глаза, не желая встречаться со мной взглядом – «И цделает так, как я прикажу. Это у фац не принято повиноваццо цтаршим, но дайте только црок… Что же до пленных – то их погонят обратно. Конечно, не фце смогут перенецти этот путь, но такофо мое решение».

— «Маркиз!».

— «Конечно, я бы мог передумать…» — проигнорировав мой отчаянный вопль, больше похожий на хрип, грифон задумчиво и важно поглядел на небо, едва видимое сквозь покрытые снеговыми шапками ветви гигантских деревьев — «Я изфецтен на фсю цтрану тем, что уцмирил нимало цвоих врагов – уцмирю и Мяцника Дарккроушаттена. Нет-нет, не нужно так фцкидываццо – я не цобираюць тебя пленять. Зачем? Но я огражу цвой народ от тфоего прицутцтвия, феть ты дашь мне цлофо, что отпрафишься к цебе домой, и не выцунешь и ноца за пределы той помойки, ф которой ты жифешь! Иначе…».

«Вот так. Ловко он тебя» — важно склонив голову на бок, грифон с интересом наблюдал за гримасами на моей морде. Не выдержав испытующего взгляда окружающих, я опустила голову в снег, ощущая, как горячая волна прокатилась от сердца, разливаясь по телу, заставляя его дрожать и трястись, словно в лихорадке – «А ты думала, на тебя не найдется ошейник? На тебя, как и на этих бедолаг?».

Цепи.

Ошейник.

Рабы.

— «Это будет очень тяжелое путешевцтвие» — видя, что пауза затягивается, повысил голос грифон. Где-то неподалеку защелкали бичи, и плотная масса пони, собравшаяся у краев поляны, медленно покачнулась, отшатнувшись назад. Где-то позади усиливался шум – это недовольно орали, свистели и визжали грифоны, сообразившие, что долгожданная свобода выскальзывает из их лап – «Но раз ты не хочешь цклониццо – им придется его софершить. И жаль, что не фсем удацтццо добратцо до крепоцти живым…».

«Чего же ты стоишь?!».

— «Я… Прошу вас…» — сглотнув, я сделала шаг вперед. Порывы ледяного ветра хлестали по моему трясущемуся телу, но кажется, их совершенно не замечали стоявшие вокруг меня существа — «Не вмешивайтесь… Дайте им мира… И я сама отправлюсь с вами – вместо них!».

— «Так значит, ты откацыфаешцо?».

— «Я отдаю себя – вместо них!» — в отчаянии заорала я.

— «Ну неееет!» — не замечая творившегося со мной, грифон важно поднялся, и скорбно, демонстративно покачал головой. Раскинув в стороны лапы, он повернулся на все три стороны, словно обращаясь к зрителям, собравшимся насладиться лично им написанной пьесой об усмирении страшного Мясника – «Тфои принцеццы ни за что не поферят, что ты цделала это доброфольно, да и эта фаша Ночная Цтража доцтавит нам немало хлопот, прежде чем мы доберемся до мецта… Я фсе предуцмотрел, мяцник, поэтому не пытайця меня обмануть. Ты дашь мне цфое цлофо, и поклянешься цвоими принцеццами ф том, что не покинешь цвой фонючий городок целый год, и тогда – только тогда я оцфобожу этих пони! Ну, а ецли нет…».

— «Маркиз, а как же наши соотечественники?» — все больше и больше хмурившаяся баронесса вдруг тоже решила воззвать к голосу разума важного магната – «Среди них немало представителей знаменитых риттерских родов! Их вы тоже откажетесь обменивать? Вы не подумали как на это посмотрит ваза? Какие несчастья свалятся на нашу родину, если они выйдут из подчинения, объявив очередной бунт нашему королю? Вы что же, хотите увидеть очередной рокош[16]?! Славный подарок будет нашему сюзерену, клянусь пресвятыми перьями Хрурта!».

— «Они цдалиць в плен и терпели» — пожав плечами, укрытыми под дорогой и плотной накидкой, толстяк отвернулся, и поправив на груди кружева, двинулся в сторону кареты – «Потерпят еще. Фыполняйте приказ, баронесса. Ецли уж Мяцнику не фажно, фыжифут ее цоотечецтфенники, или нет, то мне и подафно. Трогай!».

«Ну, вот и все».

«Да, это все» — подумала я. Дрожащее тело застыло, а внутри разлилась какая-то странная, пугающая тишина – мрачная. Недобрая. Темная. Откровенно пахнувшая кровью. Ноги сами сделали шаг вперед, приближая ко мне карету. В поле зрения вплыла большая грифонья голова – но почему она кажется мне маленькой, словно какой-нибудь маг, забавляясь, уменьшил в размерах весь мир? Каких-нибудь пару минут назад смотревший на меня сверху вниз, теперь грифон испуганно и злобно таращился мне в глаза откуда-то снизу, сплющившись, как и весь окружающий мир.

— «Ты думаешь, что ухватил за хвост удачу, несчастный?!» — проревел незнакомый мне голос, заставлявший вибрировать все мое тело. Его звуки хлестали по моим нервам, подобно кипятку, вторя скрипу победитовых когтей на стальных ногах, с хлесткими щелчками превратившихся в настоящие лапы, сминавшие, словно бумагу, черненый нагрудник, прятавшийся под пышными кружевами – «А ПОЧЕМУ ТЫ ВООБЩЕ РЕШИЛ, ЧТО УЙДЕШЬ ОТСЮДА ЖИВЫМ, ТВАРЬ?!».

Конечно же, все произошедшее не могло остаться без внимания Грифуса и Кантерлота. Война, до того приутихшая, вновь вспыхнула в полную силу. Взбешенный неудачей, король фон Квард Первый расторгнул все достигнутые ранее договоренности и вновь осадил уже порядком потрепанные Фрогги Пасс и находящийся недалеко от Пизы Тамблерон, стараниями грифонов едва ли не превращенный в руины. На этот раз она коснулась всех – в городах и поселках появились многочисленные жеребцы и кобылки, с гордостью носящие на себе старинные знаки отличия юных скаутов – зеленую фуражку и широкую ленту, украшенную символическими значками за победу в каких-то соревнованиях. С собой они таскали копилки, собирая пожертвования на нужды вернувшихся с фронта – как и всегда, война требовала от народа всего три вещи – денег, денег и еще раз денег, поэтому цены на все, что не выращивалось в Эквестрии, подскочили практически до небес.

Узнавала я это все, как ни странно, от мужа.

— «Ты что-нибудь помнишь из того, что там произошло?».

— «Ну… Помню, конечно. Местами» — промямлила я. Признаваться в том, что я сама не поняла, что же именно произошло в том лагере для обмена военнопленными, я посчитала излишним – у моего благоверного и без того был видок, словно тот был недалек от мысли скрутить меня, и в тщательно упакованном виде предоставить мою тушку для опытов своим повелительницам – «Ну, ты же знаешь, как это бывает во время боя – все вокруг мелькает, все вокруг мелькают, все гремит и грохает…».

— «Родственникам это расскажешь» — буркнул жеребец, пристально глядя на меня своими светящимися глазами – «Или принцессам. Они существа мягкие и доверчивые – могут и поверить. Из-за чего вся эта свалка началась? Только из-за этого жирного кретина, решившего подсуетиться, и в нужный момент сделать себе славу, вклинившись в уже обговоренный процесс?».

— «Нет. Из-за крика» — опустив голову, я шмыгнула носом, но тут же втянула в себя его содержимое, решив не капать на летящих подо мной сослуживцев. После всего произошедшего оставаться в этом месте мы посчитали верхом безрассудства, и вот уже несколько часов переносили всех пони в располагавшийся неподалеку маленький бург, имя которого я забыла уже через полчаса активной работы крыльями.

«Неподалеку» — это по пегасьим меркам, Твайлайт.

— «Из-за какого еще крика?».

— «Когда этот выскочка маркиз приказал гнать пони обратно, они заволновались. Никому не хотелось возвращаться в плен» — призналась я, благодаря всех богинь и бесконечное небо за то, что мои глаза вновь скрывались за стеклами гогглов – «И одна кобыла закричала. Не знаю, чем ее обидели грифоны, хотя и подозреваю, но этот крик… Понимаешь, она кричала и кричала, когда ее уволакивали прочь, и я…».

Алое.

Мышиные крылья трепещут в ночи.

Грифонья туша отлетает в сторону – смятая, раздавленная, исходящая кровью из рваных ран. Его эскорт бросается ко мне, выхватывая длинные мечи и сабли – но поздно. Уже слишком поздно. Глупцы! Ночь – наше время! И месят воздух тысячи крыл – под болезненным, алым светом налившегося кровью светила.

Кровь за кровь!

Убей – или будешь убит!

Картинки сменяются перед моими глазами. Вот падает какой-то гвардеец, хрипя и хватаясь за меч, торчащий из-под ребра – не спасли его древние, проверенные временем доспехи, похожие на листья цветка.

Алое брызгает на снег.

Вот отлетает грифон – не помогли ему новые, проверенные в междоусобицах латы. Тяжелые, неповоротливые, сейчас они похожи на смятый картон, испещренный рваными дырами – из которых хлещет алая кровь.

Мир окрашивается в багрянец.

— «НИКОГО НЕ ЩАДИТЬ!» — дикий, дикий рев терзает мое горло. Откуда он? Кто это кричит? Чей это голос, грассируя и лязгая клыками, трубит над взрытым, окровавленным полем древний, забытый в веках призыв – «DEATH TO ALL THOSE WHO OPPOSE THE CAUSE!».

Что значат эти мрачные слова, смысл которых я не смогла бы объяснить и сама?

Порхают в ночи едва заметные тени – срываясь с неба, они падают на трепещущий свет, словно стараясь сжать его, загасить ударами перепончатых крыльев. Дикий вопль, от которого ноют зубы – и факелы рассыпаются, когда их обладатели начинают разбегаться, ломая монолитный до того строй.

Алое. Почему вокруг все алое?

Из лагеря начинают бить магией – точно, прицельно, поджигая попавших под удар разноцветных лучей грифонов. Синие, бардовые, желтые, они окутывают цели облаком разноцветных, похожих на праздничные, искр – только вот почему от них так отчетливо веет паленой плотью и смертью?

Я неторопливо кружусь над поляной, вглядываясь в лежащие тела. Облаченных в золото и серебро меньше, чем черных, и это наполняет меня странным удовлетворением. Я осматриваю перепаханный, изгаженный снег словно поле, взглядом рачительного хозяина, что любуется сжатыми скирдами хлеба. Золота и серебра почти не видно – и это хорошо.

«Теперь ты видишь. Теперь – ты знаешь».

«Да, знаю» — соглашаюсь я сама с собой. Уцелевшие грифоны отступают обратно в лагерь, уже не заботясь о сотнях пленных, мечущихся среди перевернутых юрт. Отряд, собравшийся в его центре, почти не принимал участия в битве – возглавляемый баронессой, он тотчас же отступил под защиту составленных вместе повозок, и почти не пострадал в этом круговороте кроваво-алого цвета. Что ж, отдадим должное и врагу.

«Пощадим?».

«Оставим в живых».

«И они расскажут о произошедшем, прибавив, как это водится, чтобы оправдать свою трусость и безынициативность» — прошептали черные губы – «Весть разнесется, как встарь. О, мне нравится ход наших мыслей! А тебе? Тебе – понравилось?».

«Да… Наверное» — я не спорю. Что толку спорить с собой?

«Молодец. Наконец-то ты это признала» — улыбается голос – «Ведь мы же не сумасшедшие, верно? Ну, а теперь – чего бы тебе хотелось больше всего?».

«Ты даже не поверишь!».

— «И как все закончилось?».

— «Странно. Как, впрочем, все и началось» — после всего произошедшего во мне поселилось какое-то странное спокойствие, которое я ощущала всего лишь однажды… И навсегда прокляла тот день, прошедший под светом кровавой луны — «Кто-то сбил с меня гогглы. Они потрескались и запачкались кровью. И кто-то их сбил у меня с головы».

— «И все?».

— «Этого оказалось достаточно» — я еще помнила ослепительный свет, резанувший меня по глазам. Пробившись сквозь нагромождение веток гигантских секвой, обычный солнечный лучик, ударивший меня так, будто в грудь мне влетел по меньшей мере танк или поезд. Вскрикнув, я закрыла окованными сталью копытами глаза, и кувыркаясь, полетела на снег, и именно там меня и нашли – бившуюся в каком-то припадке, кричавшую, грозившую, и просившую у кого-то прощения.

На алом, алом, алом снегу.

— «Тебе нужно в госпиталь, Скраппи» — выслушав мой выхолощенный, куцый рассказ, наконец буркнул Графит – «Я сейчас же отправлюсь к принцессам».

— «Нужно» — не стала спорить с ним я, за что удостоилась удивленного взгляда – «Но позже. Не прямо сейчас».

Взгляд из удивленного стал привычно-ироничным. Ну вот, наверняка сейчас снова объявит, что уже успел меня изучить вдоль и поперек, и другого от меня не ожидалось.

— «Знаешь, милая, за все это время, что я тебя знаю, я успел всесторонне тебя изучить…».

«Ну смотрите-ка, какие мы слова знаем! Сказал бы честно – «снаружи и изнутри». Но нет, нужно поумничать! Показать свое жеребцовое превосходство!».

— «… и поэтому твое «позже», как я понимаю, вновь означает «никогда». Ну, или «Когда меня опять придется класть в госпитать, а мои родные будут изводиться от беспокойства за мою жизнь». Я ничего не упустил?».

— «На этот раз я серьезна, как никогда» — проглотив уже вертевшиеся на языке ругательства, я заставила себя сделать беззаботную мордочку, старательно скрывая охватившее меня раздражение. Что-то изменилось во мне с того самого дня, и мне предстояли долгие часы самоконтроля, которые позволили бы мне не навести окружающих на разные ненужные подозрения. Например о том, что рядом с ними находится буйнопомешаная.

— «Ну, а раз ты серьезна…».

— «А разве это повод идти на поводу у того грифона?» — я покосилась на Графита через стекла новых очков. Уж не знаю, где их раздобыл положенный нашему отряду санинструктор, но я надолго запомнила ее дрожащее копыто, которым она протягивала мне эту, казалось бы, совершенно простецкую вещь.

— «Поясни».

— «Он тоже хотел, чтобы я осталась где-нибудь в Понивилле, примерно на год».

— «Вычеркнув тебя из игры…» — прищурившись, муж довольно долго летел молча. Я лишь посматривала на него, не рискуя перебивать поток мыслей, струившийся у него в голове. Признаюсь, я до сих пор не всегда могу понять, как думают пони.

— «Ладно, подумаем. А лучше – посоветуемся с Госпожой» — наконец, принял решение Графит. Я незаметно выдохнула, стараясь не показать, как опасалась посоветоваться с Луной лично, будучи доставленной к ней в подарочном конверте, и с бантиком на боку – «Но ты не радуйся, дорогая. Тебе придется мне пообещать, что пока ты посидишь тихо, в этой вонючей дыре, которую местные, по недоразумению, называют своим городком, и вернешься только с последней партией пленных. И уж точно не будешь показываться на глаза генералу. Обещаешь?».

— «Сделаю все от меня зависящее, мой господин!» — шутливо воскликнула я, аккуратным нырком подбираясь под пузо фестралу. Увы, аккуратно не получилось, и кажется, я успела заехать кому-то по носу большим, гипертрофированным крылом, да к тому же, едва не столкнулась с Графитом. Покачав головой, тот коротко потрепал меня по лохматой макушке, и быстрым гребком набрал высоту, отвалившись куда-то в сторону. Проводив глазами его удалявшуюся тушу, я вновь вернулась в строй, и сильнее замолотила крыльями, стараясь не отставать от двигавшихся чуть ниже повозок – это была наша последняя партия, и я всерьез раздумывала над тем, чтобы вернуться, и утащить из лагеря все, что было не приколочено, или хотя бы прибито меньше, чем на пару гвоздей. Увы, по зрелому размышлению, от этой идее пришлось отказаться – мы не могли рисковать и без того немногочисленными небесными возками, и дарить их какому-нибудь чересчур умному грифону, догадавшемуся бы оставить там довольно большую засаду.

Я не была настолько наивной, чтобы полагать, что король так просто проглотит нанесенную ему обиду.

— «А почему ты отпустила тех унгонов?» — спустя какое-то время, поинтересовалась у меня Нефела, подобравшаяся ко мне под бочок. После всего произошедшего меня сторонились как гвардейцы, так и легионеры, и только неугомонная северянка, казалось, нисколько не пугалась того, что произошло на той заснеженной поляне – «Я думала, ты их всех перебьешь. Как ты набросилась на тех, с топорами!».

— «Потому что они не были моими врагами».

— «Правда?» — покосилась на меня темно-зеленым глазом пегаска – «А чем они отличаются от тех, других?».

— «А чем отличаются друг от друга жители Олд Стампа, и какого-нибудь Угла?» — задала я встречный вопрос. Да, придя в себя, я остановила разгоряченных схваткой пегасов, и предложила ощетинившимся копьями, мечами и алебардами грифонам забрать всех своих соотечественников, испуганно скакавших по полю, и даже безуспешно пытавшихся улететь – причем на прежних условиях, и естественно, мало кто протестовал против такого поворота дел. Останки маркиза так же были переданы сурово взиравшей на меня баронессе – она, как и остальные, кто присутствовал рядом со мной на тот момент, когда я сорвалась, отчего-то отказывались рассказывать мне, что же именно, по их мнению, произошло, выдумывая самые нелепые и безумные оправдания, среди которых лидировало «А что я? Я в этот момент отвернулся, и случайно моргнул! Честно-честно!» Рэйна. Так ничего и не добившись, я решила отложить допрос с пристрастием на более позднее время, дав моим потенциальным клиентам дозреть, и занялась организацией отступления, послав разведчиков в ближайшее поселение, мимо которого мы ежедневно пролетали всю предыдущую неделю. Организовала поиск и помощь раненным. Велела доставить как их, так и тела погибших в тот бург, из которого, вскоре, вернулась разведка – в общем, делала все, чтобы занять себя как можно плотнее, и не позволять разным мыслям роиться у меня в голове.

— «Как это «чем»? Они же из разных городов!» — вернул меня к реальности голос Нефелы. Возбужденно молотя крыльями, она не на шутку возмутилась моей недогадливостью – «Одни родились в бурге, другие – в повете…».

— «И каждый носит вонючую робу с капюшоном, живет в землянке, и кормит по меньшей мере табун голодных, кровососущих тварей, живущих на его шкуре» — закончила я мысль каурой – «Согласись, непосвященному разница совсем незаметна. Но прежде чем ты начнешь на меня орать, давай вернемся к нашему разговору – почему ты все еще шмыгаешь вокруг меня? Для чего?».

— «А для чего ты вообще набросилась на этих грифонов?» — с чисто кобыльей непосредственностью, ответила вопросом на вопрос мохноногая пегаска – «Тот, большой — он как-то тебя оскорбил? Или угрожал тебе? Я не успела к началу разговора из-за того придурка в золотых доспехах, но слышала, как вы начали друг на друга кричать, а потом…».

— «И что потом?».

— «Потом была драка, да какая!» — зажмурилась от удовольствия Нефела, но тут же покосилась на меня, и сварливо добавила – «Но я видала и получше, ясно? Равикс их бы всех уделал, одним взмахом меча!».

— «И что, это была… просто драка?».

— «Ну, когда я прилетела, ты носилась над полем, и рвала на части тех, кто к тебе приближался» — наморщив лоб, честно ответила кобыла – «Поэтому я решила тебе не мешать, и начала сгонять в кучу разбегавшихся пони. Они хоть и придурки южные, но не угноны, и в лесу пропадут, замерзнут, или окажутся в пасти киллика или нагльфара. Ну, а потом, когда ты упала, я бросилась к тебе. Вот и все. А зачем было кушать окровавленный снег? Это такой обычай твоего бурга?».

— «Тогда скажу тебе так же честно – они не хотели отпускать этих пони. Не сдержали своего слова. То есть, те, кого я отпустила – они собирались сдержать, а вот прилетевший грифон – он хотел заставить баронессу, с которой я говорила, нарушить данное обещание. Причем данное не ей самой, а принцессами и королем, которые пообещали друг другу обменять пленных. Ну, как-то так».

— «Я ничего не поняла в ваших делах!» — обалдело потрясла головой Нефела, по-видимому, не заметив, что я откровенно проигнорировала ее последний вопрос – «И ты покарала их за нарушение слова? Тогда понятно. Это правильно – слово нужно держать».

— «Нет. Я… Я покарала их за то, что… Ладно, это не важно».

— «Нет, ты скажи!».

— «Неважно! Меня уже обфыркали за это все, кому не лень».

— «Я никому не скажу» — затрясла лохматой головой каурая. Ее грива, которую та даже не зачесывала, красиво струилась на ветру, блестя под светом алого, заходящего солнца – «Обещаю. Даже клянусь».

«Алого, как кровь, солнца».

— «Они хотели увести пленных. Понимаешь?» — тихо спросила я. Ветер утих, и на горизонте показались дымы – это бург, растревоженный появлением почти тысячи пони, лихорадочно топил свои землянки, согревая нежданных гостей – «Они страдали в плену, я это видела. А когда одна из них закричала, я… Я не могу видеть, как страдают пони, понятно? Просто не могу. И наверное, не смогу видеть, как страдают другие народы. Вот и все – можешь ржать, суровая северная пони».

— «Я? Даже не собираюсь!» — как-то по-доброму усмехнувшись, Нефела крутанулась в воздухе, и оказалась над моей головой, между мерно взмахивающими крыльями – «Значит, этот большой и суровый жеребец был прав – что-то подобное он и предсказывал, когда я спросила его, почему это я должна хотеть оставаться с вами».

— «И что же?» — подняв глаза, я тотчас же целомудренно их опустила, спасаясь от открывшегося мне вида – «И почему вы вообще говорили обо мне?».

— «Он сказал, что тебе нужна помощь» — не стала скрывать пегаска. Раскинув крылья, она вместе со мной планировала в сторону бурга, из которого уже поднимались встречающие, успокаивающе кувыркавшиеся в вечернем небе – «А еще сказал, что ты не сможешь оставаться безучастной, когда где-то страдают пони, даже если они и не принадлежат к твоему народу. И теперь, когда я убедилась в том, что он был прав».

— «И что же ты теперь будешь делать?».

— «Ну… Пока не знаю. Но у меня есть пара интересных идей по поводу того, с чего можно начать».

«Тварь! Мразь! Скотина!».

«Правильно. Но он хуже – он предатель. Он клялся тебе в верности, но стоило звездам скрыться за тучами, как он тотчас же предал тебя — и остальных. Мы должны его наказать!».

Вернувшись, как и обещала, с последний порцией пленных, я отправилась в поход по лагерю, стараниями умоливших-таки меня пленных начавших приобретать довольно внушительный вид. Игнорируя косые и откровенно недружелюбные взгляды, я целенаправленно искала нужного мне пони, и наконец, напала на его след — единорога я нашла возле донжона, где он мило беседовал о чем-то с уже известным на весь лагерь трио своих соотечественниц, доверительно склонивших к нему рогатые морды. Увидев эту картину, я тотчас же взбеленилась, и мое желание выпороть вишневого гада словестно и наедине тотчас же испарилось, переродившись в неудержимое желание отмутузить его уже в присутствии всех, кто решит полюбоваться таким зрелищем. Громыхая уже порядком стесавшимися подковами, я направилась прямо к ним.

— «Легат…».

— «Легат, мэм!» — в отличие от единорога, трое белых кобылок отсалютовали мне гораздо бодрее, громыхнув копытами по нагрудным щиткам. Странно, но всем новичкам, любого возраста и вида, очень нравился этот грохот, и только по одному ему можно было судить, насколько давно пони пришел в Легион.

— «Приветствую» — я негромко стукнула копытом по своей лорике, из-под насупленных бровей обозрев стоявших передо мной единорогов – «Почему ничем полезным не заняты, да еще и с посторонними разговоры ведете? Делать nehrena? Так я найду вам работу!».

— «Их остановил я» — спокойно парировал Фрут Желли, со значением глядя на белых засранок. Похоже, своим уходом этот многомудрый жеребец решил доставить мне побольше хлопот, и заодно внести в свои активы еще и несколько ценных приобретений в виде сотрудников и кое-какой информации… Едва не сорвавшись с тормозов, я с большим усилием сдержала себя и не начала потасовку, исход которой был отнюдь не предрешен. Фрут не был гражданским рогатым хлюпиком, мастером словесных баталий и посредственного телекинеза, и за свою почти полувековую жизнь наверняка научился чему-нибудь посущественнее, не говоря уже о кондициях, стандартных для рядового легионера.

— «Идите, дамы».

— «Стоять на месте!» — рявкнула я, заставив всех троих приклеиться к брусчатке – «Отпускать или звать тут кого-то могут только командиры подразделений – деканы, кентурионы, или высшие офицеры и приравненные к ним морды! Не знаем устава, рогатые?!».

— «Мэм, но это же…».

— «Это – освобожденный от занимаемой должности единорог!» — зарычала я на белых трусих, заставив их присесть на задние ноги – «Тебе ли этого не знать, Берил? Я видела твою гнусную морду, когда генерал оглашал изменения, которые произошли в нашем войске вообще, и Легионе – в частности, поэтому не заставляй меня засирать свою голову, придумывая тебе очередное наказание! Или пяти плетей будет довольно?!».

— «Никак нет, мэм!» — прозвучало это довольно жалко.

— «Еще бы! А это тебе, для размышления о будущем, Фрут!» — обратив внимание на неодобрительно скривившегося единорога, я сунула ему под нос копию нового, написанного уже по-эквестрийски письма, и список с первой записки, испещренной грифоньими черточками и надрезами – «Посмотри, и расскажи, как такое могло вообще случиться?!».

— «Вы отстранили меня от службы в Легионе, мэм» — холодно ответил тот, не думая и прикасаться к бумагам – «Я поясняю это на случай, если вы забыли… Легат».

— «И тебе несказанно повезло, рожа! Потому что если бы это всплыло до того, как ты решил нас бросить…» — многообещающе рыкнула я, прерывая фразу на самом интересном месте. На этот раз бумаги окутались тихонько гудевшим полем телекинеза, и развернулись перед мордой единорога, с которой медленно, но верно сползало недовольное выражение – «В этом случае, тебя ждало бы не увольнение – о нет! Это был бы трибунал, Желли! Трибунал, и не наш, а общеэквестрийский!».

Стоявшие позади меня единорожки, как по команде, навострили уши, и даже перестали дышать. Морда стоявшего передо мной единорога быстро темнела, пока он сличал одну бумагу с другой. Затем жеребец нахмурился, и прикрыл глаза, быстро вернув себе прежний серьезно-озабоченный вид, однако я видела, как потемнели его глаза.

Предательство? Или он все-таки корит себя за недоработку?

Записка, которую подсунул мне тот странный грифон, была нацарапана настолько мелким почерком, что я с трудом разобрала то, что было написано на толстой и грубой бумажке, а когда прочитала…

— «Ну, и как тебе? Оказывается, все это время, среди пленных пребывали двое подосланных к нам связных, которых мой дорогой, мой верный фрументарий так и не удосужился допросить! И они должны были передать нам, что в Грифусе зреет план удара по Легиону, а в сторону Кладбища движется сраная грифонья орда! Два перебежчика, Фрут! Не один! И что мне теперь делать с этими бумагами? Смерти наших соратников – они не только на моей совести, Желли, как ты изо всех сил пытаешься изобразить! Ты перед этими кобылами можешь гарцевать, тряся своей «генеральской грудью»[17], а не передо мной, понял?! Их смерти – на нашей совести, бывший фрументарий – на твоей и моей!» — решив, что так и не узнаю правды, я презрительно скривилась, вырывая у него оба письма. Однако отступать было поздно, и бить ногами упавшего – а я почитала, что уже повалила этого хитрожопого карьериста, решившего поискать счастья на стороне – я не решилась. Не стала. Не позволила бы себе такого, даже если очень хотелось – «И если будешь тут разводить мне пораженческие настроения, сманивая с собой моих подчиненных, то я не поленюсь, и составлю о тебе честный и непредвзятый, как мнение обиженного на весь мир ребенка, рапорт, к которому приложу записку этого несчастного, что так долго пытался предупредить не только нас, но и Легата, и командора, и может быть – даже принцесс о том, что там, за горами, у нас есть союзник, от действий которого может зависеть исход этой войны! И уже через несколько дней она будет кувыркаться сначала у командора, а затем – и в канцелярии принцесс! Вот тогда и поглядим, сможет ли защитить тебя твой новый начальник. А теперь забирай свои манатки, и уматывай naher, пока я не выкинула тебя отсюда сама, как обоссавшегося щенка!».

Единорог стоял, и молча катал желваки, сумрачно глядя поверх моей головы.

— «А вы что смотрите, шлепая губешками?» — напустилась я на вздрогнувших неразлучниц – «Развесили уши, и слушаете, как вам по ним катаются, туда-обратно! Облом, неудачницы – не вышло сразу к звездам воспарить! Видите, что тут началось? Так что посылайте своим родителям слезные письма, пусть падут в ноги нашему командору, и он, своим приказом, отзовет вас обратно в Кантерлот! Или вон сходите, генеральским прихвостням подлизните – быстрее дело пойдет!».

— «Этим нищебродам?!» — немедленно обиделась Берил, в отличие от своих подруг, выглядевшая искренне уязвленной подобным предложением – «Этим выскочкам без рода и клана?! Да я скорее вам вылижу… Мэм!».

Что ж, я могла себя поздравить – эти юные дамы были и вправду не простыми рогатыми отпрысками. Происхождение не спрячешь, как ни крути, даже если принадлежишь к «золотой молодежи».

— «Я подумаю над этим предложением!» — подойдя вплотную к наглой белой морде, зарычала я, толкая грудью смотревшую на меня сверху вниз единорожку – «А теперь брысь! У вас есть обязанности перед своими подчиненными – по крайней мере, у одной из вас!».

— «Так точно, мэм! Как и у вас, мэм!».

— «Что ты там пискнула?!» — сделав шаг назад, фыркнула я, и не долго думая, сграбастала за шею Берил, пригибая ее голову к своей, и прижимаясь лбом к ее лбу. Было не слишком удобно, но как показала практика, пони отчего-то начинали нервничать, видя рядом с собою мои глаза – «Повтори!».

— «Мэм! Я хотела сказать только, что понимаю… Вы же говорили, что у нас всех есть долг перед кем-то… Тогда, на плацу! Что мы должны заботиться о подчиненных как о собственных детях… Про недостаток внимания и его избыток… Аууу! Мэм, вы сломаете мне рог!».

— «Свободны!» — отстранившись, я заметила, что и вправду ухватила Берил за рог, пригибая ее шею к самой груди. Разогнув ногу, я отстранилась, делая вид, что не замечаю ни того, с каким волнением та ощупывает свой рог, ни выражения удивления на ее морде от странного ощущения, рожденного моим прикосновением. Именно оно, а не сила, с которой я давила на рог, вызвала эту боль. Боль, с которой что-то внутри меня гасило, выпивало ее магию. Вздрогнув, я подавила воспоминания о сцене «допроса» в небольшом особнячке, затерянном в Заслонных горах, как и мысли о странных, волнующих ощущениях, с которыми я облизывала, грызла, сосала тот рог, уподобляясь новорожденному, впервые ощутившему на губах вкус материнского вымени – «И я прекрасно помню, когда и где я это говорила, поняла? И раз уж у тебя образовался избыток свободного времени, который ты посвящаешь подслушиванию и подглядыванию за командирами, то теперь ты будешь использовать его более рационально! Мы твой позорный порок в подвиг определим – будешь с пленными общаться и выяснять, кто чем дышит, и какую пользу от них мы можем поиметь. Вдруг кто знает что-нибудь интересное, а говорить не хочет, или дружков своих боится – так ты их покрутишь, в одиночную камеру переведешь, и в душу влезешь. Может, убедишь даже чем, поняла?».

— «Да… То есть, так точно! Но…».

— «Вот и хорошо. Тогда чего мы тут стоим?!» — отстранившись, я сделала вид, что только сейчас заметила стоявшее передо мной трио – «Вы теперь специальные агенты дознания, или где? А ну пошли, пошли, пошли!».

— «Ты их завербовала» — спустя пару тягостных мгновений, прогудел вишневый единорог. Утверждая, не спрашивая, и вместе со мной глядя на уносящихся прочь кобыл. Высокие, тонконогие, они забавно вздергивали на бегу свои точеные ножки, шурша неплотно подогнанными, великоватыми для них кольчугами земнопони, и стальными щитками сегментарных доспехов, болтавшихся на их груди, спине и плечах – «Вот так вот просто, взяла – и завербовала».

— «Я дала им цель» — фыркнула я, поворачиваясь спиной к бывшему фрументарию – «А так же дело. Теперь, подумав, они сообразят, что чем-то возвысились над прочими, получив такое важное дело».

— «И загордятся».

— «Конечно. Им же по семнадцать лет! Но зато теперь у них есть дело, и они будут рыть носом землю, пока запал не пройдет, как и у всех подростков. Тогда придется придумать им что-нибудь еще… Ну, или дождаться, пока они сами в это «что-нибудь» не вляпаются – тогда у меня будет повод заставить их всесторонне изучить это дело – командир должен знать понемногу и обо всем. Для всего остального у них есть или будут подчиненные».

— «Так ты их прочишь на командные должности?».

— «Естественно. Это не строевая скотинка, в отличие от меня» — желчно хмыкнула я, старательно игнорируя напряжение, появившееся в голосе единорога, в то же время, беря его на заметку – «Они либо сломят себе шею или ноги на этом пути, либо…».

— «Либо что?».

— «Либо станут следующими командорами или Легатами» — глухо буркнула я первое, что пришло в мою голову – «Желли, выход вооооон там, если ты вдруг забыл или не заметил. И постарайся больше не попадаться мне под копыто, пытаясь утащить с собой моих подчиненных – я просто и без затей тебя удавлю».

Дернув хвостом, я крутанулась на месте, и отправилась обратно в штаб, мысленно пытаясь подготовить доклад, в котором объяснила бы как исчезновение нескольких пленных по пути к точке обмена, так и появление вместо них больших и тяжелых сумок, с золотыми слитками, оставив насупившегося единорога гадать, произнесла ли я последнее слово серьезно».

Желли остался, ошарашенный свалившимся на него известием, а я – я двинулась в сторону штабной палатки. Далее откладывать встречу с генералом я посчитала совершенно неразумным решением, но при этом, даже не потрудилась снять порядком помятую, и кое-где сохранившую подозрительные бурые потеки броню. И конечно же, это сыграло свою роль.

— «Преступница!».

— «Сэр?».

Штабная палатка всколыхнулась, потревоженная криком генерала. Признаюсь, я впервые слышала, как может кричать этот старик, и должна тебе сказать, Твайли – тогда мне пришлось поверить, что когда-то он мог быть учителем нашего командора.

— «Под трибунал!».

— «Меня, сэр?».

Вскочив, Туск вырвался из-за стола, предусмотрительно поднятого над его головой услужливыми офицерами, и теперь вымещал на мне всю свою ярость, обильно, по-стариковски, брызгая слюной мне на морду. То еще ощущение, знаете ли.

— «В каменоломни! На луну!».

— «Никак нет, сэр!».

«Мне кажется, тебе доставляет удовольствие издеваться над этим стариком. Гляди, его же сейчас удар хватит».

— «Стража!».

— «Осмелюсь доложить, сэр – ваше распоряжение выполнено!» — влетевшие в палатку гвардейцы вновь заняли свое место, стиснув меня своими боками. Стараясь не ухмыляться, я поджала ноги и весело заболтала копытами, словно жеребенок, оказавшийся под материнским крылом, с удовольствием слушая, как закряхтели исполнительные дуболомы – «Задание выполнено, все пленные возвращены в наше расположение, вероломный противник уничтожен. Доложила Легат Скраппи Раг!».

— «Какое задание?!» — вновь завопил вышедший из себя генерал. На этот раз мне удалось склонить голову, изображая недоумение и раскаяние, тем самым уклоняясь от очередной порции слюны, доставшийся моим добровольным угнетателям. Если ты еще читаешь этот бред сумасшедшей, Твайли, то имей в виду, что я ничуточку не приукрашиваю, и не очерняю тех пони, с которыми меня сталкивала моя короткая жизнь – наверное, я просто замечаю то, что уже давно стало обыденностью для прочего четвероногого народца.

— «Какое задание?! Что ты несешь, пятнистая идиотка?!».

— «Ваше, сэр!» — а вот теперь мне пришлось поднять голову, и с видом самым честным и недоуменным воззриться на разозленного старика – «Как вы и приказали, мы выполнили волю принцесс, и даже больше – ведь следуя вашим наставлениям о гуманном отношении к пленным, мы отпустили всех тех грифонов, что были захвачены нами на поле боя, когда убедились, что ни одного пони не осталось в их лагере… Со мной даже был один из ваших офицеров – он не даст мне соврать, сэр!».

— «О! Он, в отличие от тебя, вернулся одним из первых!» — рявкнул скалившийся от ненависти Туск. Стоя спиной к своим подопечным, он не видел, что эти слова вызвали совершенно неоднозначную реакцию среди офицеров. Кто-то ухмыльнулся, кто-то нахмурился, а у кого-то на морде появилось выражение плохо скрытой брезгливости – «И он все рассказал, что произошло! Про все рассказал – тебе понятно?».

— «Правда? А мне он сказал, что ничего не видел, и всю потасовку пропустил, храбро валяясь без сознания… Сэр».

— «Меррррзавка!».

— «Да, сэр! Нет, сэр!».

«Да хватит уже измываться над стариком! Ткни ему под нос своим титулом – глядишь, и отстанет».

— «Ты провалила важнейшее задание! Ты вызвала к жизни не просто дипломатический конфликт, которые так любят паркетные шаркуны вроде тебя, а возобновление войны! Но что хуже всего…».

— «Совершенно посторонний грифон с вооруженным отрядом вмешался в ход передачи военнопленных, и спровоцировал этот самый вооруженный конфликт!».

— «Дура! Это был нарочный грифоньего короля!».

— «Он мне не представился, сэр!».

— «Идиотка! Дура! Тупое, кровожадное животное!».

— «Зато вернула восемь сотен пони их родным и стране, сэр!» — устав развлекаться, я повысила голос, и вновь встала на ноги. От облегченного вздоха, вырвавшегося из носов гвардейцев, зашелестели сдуваемые со столов карты и рапорты – «И мне насрать, как будут объяснять поведение этого придурковатого маркиза его родственники, сэр!».

— «А как ты объяснишь получение тобой целой груды золота?!» — этот вопрос генерала вызвал вполне объяснимое возбуждение среди офицеров. Одно дело слушать хвастливые заверения каких-то там наемников о том, что они где-то откопали какой-то там клад – ну какие в этой дикой стране, лишь номинально числящейся зоной интересов Эквестрии, какие-то там клады, драгоценные камни и серебро? – а вот услышать подтверждение этих слухов из уст самого командующего фронтом… Это придавало делу совершенно иной оборот.

— «Целый фургон, набитый золотыми слитками – да это же предательство!».

— «А это – мое личное дело, сэр!» — сурово отрезала я, вызвав легкую оторопь на морде стоявшего напротив меня старика. Шум за его спиной усилился, но теперь в нем проскальзывали и завистливые, недовольные ноты – «Данный риттер был взят мной в плен лично, и поскольку он не принимал участия в боевых действиях, его нельзя признать комбатантом. Ну, а поскольку дело происходило на спорной территории, а взяла я его в плен в загородной резиденции, где содержались в плену захваченные аборигены, ни Эквестрия, ни Грифус не могут предъявить мне претензии по поводу факта пленения, поскольку ссора произошла там, где пока не действуют законы этих двух государств. Фууууух! Здорово я придумала, правда?».

Отступив еще дальше, беловато-голубой жеребец зло прищурился, услышав за спиной неуверенные смешки. Конечно, все мои доводы были шиты белыми нитками, поскольку придуманы были лично мной, но я сомневалась, что кто-нибудь из офицеров Туска сможет вот так вот, походя, опровергнуть мое заявление. Потом, когда оповестят своих родственников и членов кланов – возможно. Но тогда наши накопления будут в полной безопасности, и я бы посмотрела на тех, кто попробовал бы отобрать их у меня – или у Легиона.

«Если к тому времени просуществует твой Легион».

«Не мешай. Все идет по плану».

— «Не правда!» — наконец, опомнился совладавший с собой генерал. Обернувшись, он пробежал глазами по враз притихшим офицерам, и вновь уставился на меня. Он быстро справился с обуревавшими его эмоциями, и когда вернулся за стол, на меня вновь смотрел прежний командующий фронтом – самоуверенный, не терпящий возражений, и лишь еще больше выпятившаяся нижняя челюсть придавала его виду легкую карикатурность – «Все, что ты лепечешь в свое оправдание – полная ерунда, и я собираюсь отправить тебя в Кантерлот! В колодках!».

— «Сэр, а как же вы?» — я сделала вид, что удручена, хотя все, что я ощущала в этот момент, было раздражение, густо замешанное на обиде за то, что мало кто оценил такой элегантный, на мой взгляд, план – «Ведь это был ваш приказ, верно?».

— «Чтооооо?!».

— «Все, кто присутствовал в тот день в этой палатке, могут подтвердить мои слова!» — упрямо вылезла вперед я, отпихнув в сторону стражу, вновь попытавшуюся сдавить меня своими боками – «Вы сами сказали, сэр, что будете контролировать каждый мой шаг! Я заявляю, что действовала в соответствии с вашими инструкциями, которыми, словно яйцами, тряс тот храбрец, что убежал из лагеря для военнопленных впереди тех, кого должен был, по уставу, спасать; и которого вы уже приводили в пример!».

— «Это возмутительно!» — влез в разговор один из любимчиков генерала. Белый, с золотистой гривой, он возмущенно взирал на меня со своего места, поглаживая копытом шлем, над узеньким забралом которого поблескивала алая звезда – «Сэр, это переходит уже все границы! Теперь она пытается вас оклеветать – и это накануне вашей поездки в Кантерлот! Нет, это положительно невозможно выслушивать и далее! Я уверен, что только сильное копыто сможет осадить и приструнить эту банду негодяев, чьи действия вновь привели к усугублению этого прискорбнейшего конфликта…».

— «Майор Бим, если вам есть, что сказать – так говорите! И не тратьте время на пустословия!».

— «Да, сэр! Как прикажете, сэр!» — обидчиво согласился единорог. Забавно, но сначала я удивилась, услышав столь грубый окрик генерала в адрес одного из своих прилипал, но выдержавший паузу единорог вновь открыл свой рот, и мое удивление сменилось пониманием реалий нашего общества, которому, увы, все же было далековато от того идеала, который я постоянно рисовала в своих мечтах – «Смею напомнить, что меня зовут Джинджер Бим Третий, сэр, из известного и могучего клана…».

— «Итак, у вас есть, что нам предложить?».

— «Я лишь хотел отметить, как беспардонно ведет себя эта пони!».

— «Это поняли уже все, майор» — с бесконечной усталостью вздохнул старый генерал, глядя на надувшегося жеребца, словно на жирную муху, опрометчиво севшую рядом с мухобойкой – «Наконец-то и вы к нам присоединились. Однако, я уже устал выслушивать пререкания и отвратительные оправдания, густо замешанные на том навозе, который так любят канцелярские крысы. Завтра же я отправляюсь в Кантерлот, в штаб Гвардии, и там поставлю вопрос ребром – или мы обеспечиваем себе прочный мир с Грифусом, или потакаем таким вот проходимкам, лукавым временщицам, которые делают себе состояния на горе и слезах соотечественников! Вместо себя я оставляю капитана Блю Дейза, в то время как я, вместе с частью своей команды, отправлюсь вырабатывать новый план по мирному урегулированию этого злосчастного конфликта… Который разожгли всем известные личности».

«Ого. Нас уже обвинили в войне двух народов. Клянусь лунным светом, это же просто восхитительно! Я даже и надеяться не могла, что отыщу такой талант!».

«Таблетки! Много вкусных пилюлек, слышишь?».

— «Остальное останется без изменений, сэр?» — осведомился серый единорог. Сняв очки, он поднялся из-за стола – «Я дважды докладывал вам о начинающихся брожениях в новых ротах и эскадронах. Ваш план все еще остается в силе?».

— «Безусловно. Давите их, выматывайте, сделайте так, чтобы они едва могли волочить ноги от маршей – я хочу, чтобы уже через месяц у меня было боеспособное войско, а не жадные до денег наемники!» — резко стукнул по столу копытом генерал. Над его головой тотчас же взмыла чья-то мягкая щетка, уложив выбившуюся из напомаженной гривы прядь редких волос – «Я оставлю за себя одного офицера – он присмотрит за этими мерзавцами. И чтобы особенно хитрые из тех, что присутствуют здесь, не начали вновь крутить свою бюрократическую карусель, он должен быть зачислен в штат Легиона – точнее, того, что от него еще осталось. На командную должность, конечно же!».

— «Да? А в рот ему не плюнуть? Жеванной морковкой?» — все-таки завелась я. Одно дело – терпеть нападки заслуженного, пусть и впавшего в детство и старческий маразм генерала, а другое – допустить до принятия решений кого-то со стороны. Вскинувшись, я обозрела палатку в поисках своих кентурионов, как всегда, скромно сидевших у входа – «У меня и без него много достойных офицеров. Вон, с каким бодрым видом сидит Хай Винд, и даже сознание не пытается потерять, как бывало – поправляется, значит. Чем не боевой офицер? Тем более, что его любят, и к нему прислушиваются… А этот ваш прихвостень мне зачем?».

— «Да хоть ствол ему полируйте, по пять раз в день!» — по-казарменному грубо ответил старикан, заставив кого-то за моей спиной икнуть от неожиданности – «В любом случае, тебя это не касается, Раг — в его компетенцию доверенная тебе ассенизация не входит! Он станет тем, кто проследит за тем, чтобы все приказы, которые получит это ваше карикатурное войско, были исполнены – по крайней мере, пока эта дрянь все еще существует, пятная этим самым существованием честь любого хорошего офицера. Ну, а поскольку я уже забрал у тебя всех этих наемников, служащих лишь звуку злата, вы сможете сколько угодно долго заниматься перекладыванием бумажек, рисованием отчетов, и прочей ерундой».

«Умно. Очень умно. Твой Легион вроде бы есть, а на самом деле – его уже и нет. И не придерешься».

«И кажется, я знаю, кто это придумал… Ну, берегись, Блю Дэйз!».

— «Значит, назначить я его могу лишь своим заместителем!» — со злобной улыбочкой скривилась я, распихивая сопевший по бокам эскорт. Решение было принято, и начать свою страшную месть я решила с того, кто должен был, по мнению генерала, держать меня в узде – «Итак, кто тут хочет стать старшим помощником младшего ассенизатора? Выходи по одному!».

— «Паяц!» — с отвращением бросил генерал.

— «Зато теперь у меня есть, на кого сбросить эти фекально-блевальные дела, которые вы на меня только что повесили, сэр. Чем не радость для бедной кобылки?».

— «Майор Бим!».

— «Что?!» — вскинулся золотоволосый, от неожиданности, спихнув со стола свой дорогой шлем – «Я? В ее подчинение?! Генерал, это положительно невозможно! Я, Джинджер Бим Третий, и в подчинении у ассенизатора? Я предположу, что вы сказали это от расстройства, и общего дискомфорта, который вызывает в вас общение с этой кобылой, но…».

— «Ха-ха! Вот и первый кандидат!» — ощутив, что моя повышенная активность заставила стражников вновь стиснуть меня своими боками, я снова поджала ноги, и приняла пафосную позу летящего по воздуху супергероя, толпы которых встречались в комиксах Спайка – «Вантузом умеешь работать? Нет? Я тоже. Значит, будешь учиться. Капитан Навозник спешит на помощь!».

— «Генерал, я протестую!».

— «Как же вы мне все надоели!» — в сердцах бросил старик. На лацкане его мундира, богато украшенного разного рода шитьем, отпечатались следы помады, каплями стекавшей с волос – «Это не штаб боеспособной армии, а настоящий сумасшедший дом, в котором каждый идиот в ответ на приказ может начать мериться с тобой древностью своего рода, или положением у трона наших принцесс! Вы остаетесь здесь, майор, и это не обсуждается! И не вздумайте вновь жаловаться на меня своим родственничкам или клану, иначе вылетите из моей команды быстрее, чем до вас дойдет обратное письмо! Однако, отдавая дань памяти вашей матушки, кобылы чистых кровей и несомненных достоинств, я назначу это кривляющееся ничтожество нести патрульную службу – пусть она летает вдоволь по всем этим проклятым лесам, и сколько угодно обсуждает свои права с грифонами. Может, тогда ее возьмут в плен, и мы наконец-то вздохнем с облегчением, пока вы наводите порядок в рядах этих выскочек. Вы слышали меня, капитан Дэйз?».

— «Так точно, сэр» — кивнул серый единорог, бросая в мою сторону подозрительный взгляд. Я тотчас же постаралась убрать с морды удовлетворенную ухмылочку, и встать ровно, как и положено примерному офицеру. Охнув, стискивающие меня стражники покачнулись, и сохраняя равновесие, отступили на шаг – «Сделаем, сэр. Раг, я надеюсь, вы выполните приказ генерала, и сможете придумать какую-нибудь должность столь знатному офицеру, как майор Бим?».

— «Джинджер Бим Третий, капитан! И не смейте использовать эту улыбочку в мой адрес!».

— «Как скажете, майор».

— «Только если вы настаиваете, капитан!» — издевательски склонив голову, я покосилась на стоявших рядом со мной единорогов. Те отступили еще на пару шагов, заметив мое игривое настроение – «Значит, патрульная служба? Ну что же, послужим Эквестрии еще разок! Эх, похоже, одного фургончика мне явно будет мало… Кстати, не знаете, где тут можно еще пару-тройку риттеров раздобыть?».

— «Иногда мне кажется, что у моей смерти, когда она придет и встанет у меня в головах, будет пятнистая окраска» — воспаленными глазами глядя мне вслед, очень тихо и глухо пробормотал генерал.

— «Наслаждаешься покоем, Раг?» — поинтересовался Хай, заходя в полутемную комнатушку. Увидев, как я подняла голову от миски, он нервно усмехнулся, заставив меня недоуменно вскинуть бровь — «Ты разглядываешь ее словно врач, который смотрит на анализы пациента. И они ему не нравятся».

— «Ты недалек от истины» — поколебавшись, я все-таки отставила миску, и поборов себя, решила взяться за липкий, комковатый, плохо пропеченный хлеб, куски которого были прикрыты листиками размороженного, водянистого огурца. Несмотря на голод, есть ту водянистую бурду, которую в этом месте выдавали за похлебку, я не рискнула – «С чем прилетел?».

Таверна, или аустерия, как называла ее на модный грифоний манер хозяйка, на мой взгляд, была самой обыкновенной сельской рыгаловкой, немного видоизмененной под быт лесовиков. В этом большом, куполообразном доме, созданном из камня и дерева, было целых три этажа – неслыханная вещь для лесных домишек, наполовину утопленных в землю, и обогревавшихся с помощью дыма, даже при наличии печи, выходившим из короткой, в копыто, трубы, прямо под закопченный потолок. Деревянная бочка аустерии, широкая снизу, и сужавшаяся к крыше, была вытесана из старого, кондового материала – потемневшие до черноты, доски и бревна были причудливым образом изогнуты, заставив меня сломать всю голову над тем, какая сила, кроме магии, могла гнуть и выкручивать огромные, в два обхвата, бревна, служившие основанием стен, и совершенно затмевали своим необычным видом ряд толстых, граненых, словно стаканы, и выкрашенных белой краской, колонн. Выглядевшие столь же неуместно, сколь и вызывающе, они, казалось, служили напоминанием всем, кто входил под поддерживаемый ими козырек, что несложный, но искусно выполненный грифоний орнамент на их боках – не просто элемент декора, но явный намек на то, с чьего благоволения было выстроено это заведение.

Однако начинать тот разговор, для которого он и прилетел в это место, мой примипил не спешил.

— «Слышал, вы снова разграбили какой-то конвой?» — присев на низкую табуретку, высотой ножек не способной поспорить даже с копытом, он задумчиво вперил в меня взгляд. Хозяйка траттории знала вкусы пони, и поровну делила свои предпочтения в мебели между такими вот низкими седушками для копытных, и высокими стульями для орлиноголовых химер, любивших, чтобы их лапы болтались повыше от пола – «Командующий экспедиционным корпусом велел отвести свои войска поближе к Пизе, и явно ждет продовольствия и пополнений».

— «Это все видимость» — возразила я, с неудовольствием сплевывая на стол кусочки непропеченного теста, словно эхинококковые кисты[18], усеивавшие рыхлые, ноздреватые куски хлеба. Холодный огурец так же был пресным, и вкусом не отличался от тех сосулек, которые я любила облизывать после длительных перелетов, порождая едва сдерживаемый смех подчиненных – «Он отправил туда лишь тех, кто уже засветился в боях. Думаю, грифоны начинают учиться нашей тактике «малой войны»… Ну, или им прислали толкового командира. Не одного из этих расфранченных магнатов, которые решили, что одним своим грозным видом, нахмуренными бровями и громким окриком, сдобренным щелчками плеткой, они заставят нас устрашиться».

— «Возможно, они поняли, что против них воюет армия, а не просто собравшиеся со всех бургов пегасы?».

— «Это можно было понять даже не вылетая из Грифуса» — хмыкнула я, доедая огромный бутерброд. С сожалением покосившись на пустую тарелку, больше похожую на изрезанную ножами столовую доску, я прополоскала рот отвратительнейшей, водянистой кислятиной, которую тут выдавали за пиво, и отставив в сторону кружку, пододвинула ее к отстранившемуся от посудины Хаю – «Если только ответственный за этот участок фронта не льет в уши своим покровителям явную ерунду, скрывая свои просчеты. Это уже пятый фурштадт, который мы взяли за этот месяц, причем второй был явно предназначен виконту дэ Клюни, если фурлейт не наврал».

— «Фурлейт?».

— «Это, по-грифоньему, начальник конвоя. Фурштадт – сам конвой[19]».

— «Похоже, ты слишком много общаешься с грифонами».

— «Возможно» — скупо ухмыльнулась я, дотрагиваясь до свежего пореза, протянувшегося через всю щеку и бровь. Следуя строгой медицинской терминологии, ее следовало бы назвать раной, но благодаря вонючей и жутко щипучей мази, которую заготовила для меня Нефела, края ее склеились, и я твердо надеялась на то, что остаток своей жизни проживу без того украшения, которое авторы героических произведений так любят лепить на морды своим героям, придавая им лихой и мужественный вид – «С чем пожаловал? Встреча назначена через неделю. Не то, чтобы я не была рада тебя видеть, но сам понимаешь – оставлять без присмотра крепость тоже не стоит. Я хочу, чтобы в ней было хотя бы несколько офицеров с головой, а не скоплением мягких тканей вокруг рога, которыми могут похвастаться остальные. Вместе с капитаном Дэйзом ты – один из немногих, кому я могла бы доверить наши тылы».

— «Тылы, а не передовую».

— «Не ворчи. Ты сюда-то едва долетел» — укорила я своего заместителя – «Долго топтался у входа, пока отдышался?».

— «Я вообще не…».

— «А кого же я тогда видела в окно?».

— «Ну ладно, ладно. Уела» — сдавшись, пегас опустил голову на скрещенные копыта, и уставился на меня жалобным взглядом голодного котенка – «Но я проделал весь этот путь сам, в полной выкладке!».

— «Хвалю».

— «И привел пополнение».

— «Которое я ожидала через неделю, не так ли?».

— «Все становится хуже, Раг» — нахмурившись, Хай прекратил попытки прикинуться обаяшкой, и с неудовольствием покосился на отставленную мной кружку. Хотя потянуться к ней так и не решился – «Генерал Туск вернулся, и он в бешенстве от того, что ты тут натворила. Он запретил устроенную нами ротацию, и приказал своим офицерам приглядывать за нашими пегасами и земнопони, чтобы они не смели покидать крепость без его личного приказа, а также устроил разнос единорогам за то, что они плохо учатся боевым заклинаниям. Грим Стоун в бешенстве, и недавно при всех надерзил старику – похоже, он уже привык к своему статусу в Легионе, и ему совсем не понравилось, что его отчитали, словно жеребенка».

— «И сильно он его разозлил?».

— «Кто кого?».

— «Стоун — Туска» — вздохнув, я прекратила мечтать о добавке, и поднявшись из-за стола, подошла к узкому окошку, забранному в резные наличники – «Хай, начинай соображать быстрее. Ну, или переходи на местную кухню с той здоровой и вкусной стряпни, которой тебя балует Черри. Мне, как видишь, помогло».

— «Сильно. Теперь сидит на гаупвахте» — подумав, жеребец решил не обижаться, но все-таки покосился на свой живот, что заставило меня негромко фыркнуть от смеха – «Хотя тут он был не прав, и итог был предсказуем. Но дело даже не в нем. Эти три сотни – все, что я смог забрать из крепости, прикрывшись назначением в патруль. Я чувствую, что все это не правильно, и по уставу, нас с тобой уже давно можно упечь в каменоломни или на угольный разрез, пока не вырубим свои двадцать тысяч фунтов, но Раг – это же Дискорд знает, что такое! Генерал планирует пересидеть всю войну в этой крепости, каждый день ожидая осады – и постоянно рассылает и рассылает по округе патрули. Твоя идея работы с местными окончательно забыта, зато земнопони массово посылаются на дозорные пункты, устроенные в нескольких сутках пути. Мы хотим протянуть тут вторую границу – но почему тогда в этих небольших гарнизонах по большей части находятся земнопони и единороги? За все то время, что прошло со Дня Согревающего Очага, мы не продвинулись вперед ни на шаг, и только ты со своими отрядами шныряешь за этой громадной рекой! А как только я попытался завести разговор о разработке плана по форсированию Великой, меня тут же услали в дальний патруль, едва не плюнув на прощание в спину!».

— «Больше похоже на оборону» — повернувшись, я взглянула на запакованного в кольчугу пегаса, мысленно пытаясь представить себе карту лесов – «Гарнизоны нужны лишь для того, чтобы замедлить продвижение относительно небольших вражеских отрядов, и предупредить о приближении основных сил врага. Нет, с этими крылатиками так бороться не получится, Хай – я уже убедилась в этом на собственной шкуре».

— «Как и я. Но генералу этого не втолковать» — мрачно покивал пегас, с надеждой глядя мне в глаза – «Скажу тебе по секрету… Нет, все-таки скажу. Я боялся, что ты можешь возгордиться, и станешь важничать, но увидев тебя, я понял, что не станешь, поэтому…».

— «Хай, ты чего?» — опешила я, глядя на смешавшегося пегаса, что-то невнятно забормотавшего себе под нос – «Ты в порядке? Голова не болит?».

— «Нет, и даже не кружится» — отрицательно замотал этой самой головой пегас – «Извини, у меня она и без того кругом идет. В общем, слухи о том, что вы в одиночку, на свой страх и риск громите врага, просачиваются в крепость, и перед вылетом, ко мне пришла пара офицеров из Семнадцатого Быстрокрылого – они хотели узнать, нет ли возможности присоединиться к вашему отряду, или хотя бы получить какой-нибудь совет, как лучше потрепать грифонам перья. Я взял их с собой – они внизу, общаются с твоими пегасами».

— «С нашими, Хай. С нашими товарищами по борьбе» — машинально поправила я соломенношкурого жеребца, даже не заметив того, что произнесла эти слова безо всякой иронии или рисовки. Да, конспирации моему заместителю еще предстояло поучиться… С другой стороны, где я и что поделываю знали все, включая грифонов – «Так значит, они тоже хотят драться?».

— «В обороне войну не пересидеть, и эта твоя фразочка теперь гуляет по палаткам. Недовольства в Гвардии нет, но кажется, они начинают приглядываться именно к тебе, Скраппи».

— «Приглядываться… Эх, Хай! Да если бы кто-нибудь пришел ко мне с такой идеей, я бы его первого выкинула за дверь!» — Направившись было к двери, я остановилась, и недружелюбно зыркнула на оторопевшего помощника – «Но увы, ты этого пока не понимаешь. И не считай меня такой умной или умелой, ведь этого не понимала и я – пока не оказалась на том же месте… Ладно, об этом мы еще успеем поговорить. А теперь пойдем, посмотрим на твое пополнение».

Бои на северо-востоке затихли, превратившись в позиционные посиделки. Оценившие наконец исходившую от нашей группировки угрозу, грифоны сделали достаточно предсказуемый, но от этого не менее эффективный ход, возведя в предгорьях Короны могучие оборонительные рубежи, раскинувшие на много миль вокруг свои щупальца – форпосты. Увидев один, я только диву давалась, за какой короткий срок эти крылатые химеры смогли построить прекрасно защищенный, и практически неприступный для любых осадных приспособлений этого мира бункер. Напоминавший уже виденное мной поместье, огромное бочкообразное здание было вытесано из самой настоящей скалы, что в изобилии лезли из земли этой части света, выкорчевывая попадающиеся на их пути деревья, после чего замедляли свой рост, и быстро покрывались мхом, зимой становясь практически неразличимыми под скрывавшими их снеговыми шапками. Грифоны не торопились сбивать с них снежный налет, и обманутая этой естественной маскировкой, я едва не попалась, с трудом уйдя от бросившейся за мной погони, словно черти из табакерки, выскочившей прямо у меня под крылом.

К счастью, нас было немногим больше, чем нападавших, что и решило судьбу этого быстротечного боя.

«У тебя крылья словно из стали» — заметила тогда Нефела, осторожно бинтуя мои поврежденные задние ноги. Пегаска не собиралась шутить, и продолжала хвостиком таскаться следом за мной, понемногу превращаясь в настоящего ординарца, выполняя несложные пока поручения, служа нам незаменимым проводником, более-менее четко знавшим тайные тропы, воздушные течения и все более-менее крупные поселения северных пони в этих проклятых лесах. Хотя основной своей обязанностью она считала данное ей Графиту обещание присматривать за одной пятнистой, непоседливой пегаской, что и принялась выполнять с крестьянской своей обстоятельностью, в первый же день, после отбытия генерала, начав наводить порядок в моем «свинарнике», как она назвала выделенную каждому офицеру палатку, которую я уже успела порядком захламить, под завязку забив своими и чужими вещами, часть из которых я считала своей законной добычей. Признаться, я обалдела, увидев собравшуюся возле моего жилища толпу – собравшиеся вокруг пони все прибывали, словно ломясь полюбоваться на вещи, баррикадами охранявшими подступ к палатке, но увидев меня, тотчас же делали вид, что просто проходили или пролетали мимо, и совершенно не собирались таращиться, как остальные, на мою здоровенную игрушку, скрашивавшую мне длинные зимние вечера. Установленная на груде тюков, словно флагшток, она гордо покачивалась на зимнем ветерке, порождая недоуменные, завистливые, а то и восторженные шепотки, особенно среди пегасьей части нашего войска. Заметив мою сердито рычавшую фигурку, расталкивавшую толпы бездельниц, собравшихся на огонек, зрители принялись разлетаться и расходиться, но мне еще долго пришлось отбиваться от пятерки пегасок, возглавляемых неугомонной Кавити, буквально висевших у меня на ногах, и под угрозой группового изнасилования требовавших поделиться с ними этим замечательным предметом. Причиной же этого кавардака оказалась пегаска с мохнатыми ногами, длинной гривой, и как оказалось, неуемной страстью к наведению порядка, буквально вытряхнувшая наизнанку все мое жилище, и с ворчанием, выметавшая из него груды мусора и грязи. Заметив меня, бредущую к ней с голосящей пятеркой, которую я волочила по снегу, с трудом переставляя ноги, за которые цеплялась эта пачка шаловливок, она лишь неодобрительно проворчала что-то в адрес «психованных южан», и сердито пошевелив зажатым во рту веником, вновь скрылась в покрытых инеем, полотняных стенах, заставив меня тихонько удалиться назад, в расположение штаба, вяло переругиваясь с висевшим у меня на ногах грузом. После этого я с грустью вспоминала времена, когда могла бросить на пол палатки любую бумажку, или запинать под кровать покрытые потом и грязью кольчугу и поддоспешник, или грохнуться в походную койку не вымыв копыт – теперь на страже моего быта стояла тираническая тиранша, с неодобрительным ворчанием заставлявшая меня соответствовать всем правилам и наставлениям, подробно описываемым в толстенном талмуде «Тысяча и один совет домохозяйкам». Не знаю, где она достала этот украшенный бронзовыми накладками том – возможно, его не поленился притащить ей один черный, бородатый охламон, свидания с которым я ждала, разминая копыта – но откуда бы Нефела его ни достала, важным было то, что она уж слишком вдумчиво вчитывалась в пожелтевшие от времени страницы, и зачастую я вздрагивала, ловя на себе ее задумчивый, мечтательный взгляд.

Но после выхода из палатки, все менялось с точностью до наоборот. Наверное, ты уже слышала про «Иллюстру», Твайлайт? Да, я не упоминала о ней на предыдущих страницах – времени на письмо у меня остается все меньше и меньше, но мне кажется, я должна написать тебе об этом до того, как ты услышишь это от кого-то другого. Так вот, эта злобная, беспощадная, не знающая удержу тварь, день и ночь рыщущая по лесам в поисках сладкого грифоньего мяса, и алчная до криков истязуемых жертв – это вроде как я. Именно так меня назвали северные пони, а вернее – присвоили этот титул, хрен знает за какие заслуги, или за что желая наказать. Но ты же знаешь, что я не такая!

Правда?

— «Мой свояк, грит, ее видал» — громко рассказывал своим приятелям один заросший, словно як или бизон жеребец, явно наслаждаясь вниманием половины зала аустерии, к прокопченному, прокуренному потолку которой поднимались столбы густого табачного дыма. Я долго удивлялась тому, как местные вообще могли бы жить в этих местах, не сходя с ума от укусов комаров, слепней и мошки, но вскоре выяснила, что аборигены нашли средство спасения от надоедливых паразитов, и каждый в этих местах, буквально с измальства, смолил небольшую трубочку-носогрейку, извергаемые из которой клубы самосада отпугивали большую часть насекомой нечисти – «Семь футов в холке, и почти столько же поперек. Круп такой, что им орехи на лавке колоть можно, не разгрызая скорлупы, а бурая шкура – в желтых пятнах, будто кто подкрался ночью, и обоссал. Могутная кобылища, с такой не забалуешь».

— «Ага. Свирепа, что твой нагльфар!» – поддержал его второй. Собравшиеся в широком и низком зале этой таверны, стоявшей на перекрестке нескольких лесных путей, были то ли торговцами, то ли, что вероятнее, их охраной, даже тут, среди своих, не расстававшихся с шестоперами и палицами, а то и просто сучковатыми дубинками, висевшими у пояса, в ременных петлях – «Говорят, из ее копыт ни один унгон живым не уходит – всех бьет, всех забивает, только пух да перья летят».

— «И пральна! Неча тут летать, да наше небо поханить!» — поддержал его кобылий голос из этой компашки, обладательница которого скрывалась от меня за клубами горьковатого дыма – «Но она ж северянка, а под командой у нее хто? Пегасы, приблуды крылатые! Тху, срамота! Не поступают так настоящие лесовики, ховорю вам!».

— «Дык прогонит, как дело сделают».

— «Ну да, прохонит, как же!» — не сдавалась скептически настроенная кобыла. Судя по пропитому голосу, весьма и весьма потрепанная жизнью. Спускаясь с лестницы, я нервно повела ушами, косясь одним глазом на всю эту компанию, даже не подозревавшую, что предмет их спора проходит как раз у них над головой – «Этим только дай куда-нить влезть, потом метлой поханой не выхонишь! Хуже унгонов, гврю вам! Эх, отправиться бы на совет Первых Матерей, да испросить разрешенья всех их отсюда, тройным взбрыком, да через колоду – к себе домой! Пущай там летают!».

— «Но только после опосля, как унгонов за шкирку потреплем» — опасливо бормотнул кто-то, скрытый от меня перилами лестницы. За моей спиной шумно засопел Хай, как и я, слышавший всю эту беседу, и мне пришлось сбавить скорость, и привести его в чувство хорошим пинком по ноге – «Мы ж вроде как к ним собрались, так?».

— «Так. Как хозяйка товары свои сбудет, да серебро получит – так и уховору нашему конец. Она, вишь как, денюжки-то нам свои не доверяет».

— «Видать, какая сволочь нашептала!» — прорычал еще один лесовик. Похоже, это была группа охранников для торговых караванов, которые бурги и поветы присылали в это место. Удобно расположенное, оно привлекло внимание нескольких предприимчивых пони и грифонов, выстроивших тут таверну и огромный лабаз, в которые даже в военное время стекались десятки лесовиков, привозивших на торг свои товары – «Зуб даю, что южане это! Солнцепоклоннички, принцессу их за вымя!».

— «Да брось. Нет никакой прынцессы» — вновь вклинилась в разговор кобыла – «И Матери Всех Матерей тоже нет. Сказки это».

— «Ну, эти, что с крыльями, говорят, что есть. Мол важна, красива, и не идет, а выступает, аки пава!» — Тут голос говорившего сделался издевательски-сальным, и мохнатый жеребец закатил длинную речь о статях принцессы, о ее шее, ногах, животе и крупе, высказывая полное одобрение каждой из этих частей королевского тела, и еще более одобрительно отзываясь о животе, который он наполнил бы своим мужеством, а также бедрах, которые с удовольствием пожмакал бы своими натруженными копытами. Сопение Хая за моей спиной превратилось в едва сдерживаемый рык, поэтому я постаралась как можно быстрее слинять из таверны, пока вольно или невольно, мне не пришлось бы нарушить данное ее хозяйке слово не разносить этот вертеп на куски.

Однако, как я уже говорила, неприятности никогда меня не ищут – они всегда точно знают, где я нахожусь.

— «Эй, крапчатая! Ты вродь с этими, да?» — брошенные мне в спину слова раскатились по всему залу, заставив мрачно гудевших в нем пони обернуться в нашу с Хаем сторону – «Покличь-ка сюда свою старшую. Скажи, до нее дело есть честной компашке! Желаем, мол, вступить!».

— «Счаз ты у меня вступишь, копытом да в навоз!» — вызверился соломенношкурый жеребец, рывком разворачиваясь к кутившей банде мохнатых северян, и двинувшийся обратно явно не с самыми дружелюбными намерениями. Я едва успела осадить своего товарища, схватившись за хвост, и проехавшись за ним на попе добрый десяток футов.

— «Хай, остынь. Не стоит оно того».

— «Что, жеребеночек, забоялся?» — ощерился второй. Как я уже успела убедиться, нравы тут были довольно простыми, и лучшим способом себя показать эти земпнопони по-прежнему считали лихую копытопашную схватку – так, чтобы слюни и сопли летели в одну сторону, а выбитые зубы – в другую, вслед за разломанной мебелью – «Может, хочешь доказать, что уже подрос, и есть чем звенеть? Тады милости просим на честную стенку – все мы против всех вас! Так, шоб никто не усомнился – даже ваша выдуманная прынцесса – кто тут настоящий жеребец!».

— «Да она на тебя в голодный год за мешок картошки не позарится» — буркнула я, утаскивая за собой ругавшегося и плевавшегося пегаса. Удовлетворенно переглянувшись, лесовики поднялись, и издевательски поклонившись хозяйке харчевни, при первых звуках ссоры выползшей из своего закутка с могучей, похожей на оглоблю скалкой в зубах, двинулись вслед за нами. К выходу потянулись и прочие, охочие до развлечений и свежих впечатлений, с которыми было так туго в этих лесах. Увы, их ожиданиям было не суждено сбыться в этот сумрачный зимний вечер, и вывалившаяся из аустерии толпа замерла, удивленно разглядывая пару сотен пегасов и земнопони, суетившихся вокруг повозок, перегружая на них часть кое-какой добычи, которой предстояло отправиться в арсенал Кладбища Забытого.

Наверное, я забыла упомянуть о том, что сама заразилась от этих аборигенов прижимистостью, и без стеснения реквизировала у разбитых мной грифонов все, что только могла, оставляя на них разве что перья? Что ж, моя вина.

— «Все готово, иллюстра» — поскрипывая свежим снежком, к нам приблизилась фигура Майта Лонгхорна. Улизнувший со своей сотней пообтесавшихся в Легионе северян, он тотчас же присоединился к моим похождениям, по заранее согласуемым со мной планам захватывая и снося мелкие форпосты грифонов, в которые те превращали отбитые у лесовиков поселения и лесные деревушки. Подойдя, он с нескрываемым высокомерием оглядел притихшую компанию местных бузотеров, после чего мельком оглядел собравшуюся у дверей толпу, одобрительно зашумевшую при виде здорового, могучего жеребца, чья дикая красота оттенялась ладно сидевшей на нем лорикой и кольчугой – «Повозки нагружены, припасы разделены. Скажешь выступать?».

— «Чуть позже» — отпустив хвост названного брата, я вздохнула, и повернулась к переступавшим с ноги на ногу драчунам, стараясь не встречаться с их круглыми, словно тарелки, глазами. Вот так вот и рушатся идеалы, Твайлайт, и я без труда прочитала это в их взглядах – «Пока у нас есть еще одно неоконченное дело».

— «Дык это… Ик!» — попытавшись сказать что-то, заводила этого маленького отряда икнула, породив у себя за спиной неуверенные смешки – «Дык мы… Того… На этого…».

— «Да-да. Понимаю» — с бесконечным терпением откликнулась я, после чего поглядела на хрюкнувшего Майта. Глаза жеребца смеялись – похоже, ему никогда не приедалась эта сцена, с удручающим постоянством возникавшая в большинстве поселений, в которые заносили нас тропинки войны – «Лонгхорн, у тебя витис с собой? Вот и отлично. Значит, все как обычно – десять кругов вдоль плетня, и если выдержат – бери их себе. На этот раз можешь не церемониться – тут кое-кто собрался на свидание к принцессе, а она, как ты понимаешь, слабых да немощных не очень-то в своей спальне жалует. Так что будь с ними сегодня потребовательнее».

— «Как скажешь, иллюстра!» — не выдержав, ухмыльнулся мохнатый жеребец, и резким движением головы вытащил из ременной петли длинную, твердую дубинку из виноградной лозы – «Ну-ка, бритолобые, кто тут собирался с нами на унгонов идти? А ну, пошли, пошли, пошли!».

Слухи множились и разрастались вместе с размахом, достигнутым нашей деятельностью. Это было непросто, совсем непросто – неизвестный мне командующий принял условия игры, и крупные и мелкие отряды ваза наводнили северо-запад Заброшенного леса, огненным вихрем пройдясь по всему, что лежало на северном берегу Великой реки. Поселки и выселки, артельные заимки и даже небольшой бург – все было предано разграблению и огню, с помощью которых грифоны старались лишить меня помощи от местного населения, но это лишь усиливало поддержку, которую получала грозная иллюстра от всех тех, кого не увели в плен, кто выжил и дождался подмоги. Забросив привычное ремесло – обносить все более-менее крупные поселения грифонов, среди которых встречались и большие, достаточно «дорогие» поместья, все, как одно, похожие на хорошо укрепленные фортификационные сооружения, я носилась от дыма к дыму, от пожара к пожару, и следуя наводкам беглецов, встречаемых нами в зимних лесах, громила встречавшиеся мне отряды грифоньей вольницы, бросаясь на них как оголодавший зверь.

Наверное, именно это было причиной тех слухов, что расползались по землям, лежащим между Грифусом и Эквестрией.

Конечно, лишь на бумаге все наши действия походят на героические деяния, полные развевавшихся знамен, трубящих труб, и бегущих врагов. Этот пафос, эти красивые летописи мужества и героизма очень нужны, без них невозможно обойтись ни одному народу – они должны побуждать нас стремиться защищать свою родину, свой дом, ощущать себя единым целым в момент наивысшего напряжения сил, рожденного нависшей над нами угрозой. С трудностями, лишениями, грязью и кровью столкнуться придется потом, и наверное, это даже хорошо, что ничто из подобного не попадает на страницы истории – в этом я убедилась на собственном опыте. Под моим копытоводством пегасы носились туда и сюда, сооружая настоящие воздушные мосты через огромную реку – настолько большую, что даже самый лютый мороз был не в силах полностью сковать ее русло – доставляя обездоленных северян в ближайшие веси, поветы и бурги. На севере действовало по меньшей мере три наших отряда – уже откровенно плюя на истеричные приказы Джинджера Бима Третьего, лихорадочно пытавшегося меня приструнить, я раз в две недели появлялась в крепости, и после короткой ночевки, уводила с собой очередные несколько сотен охотников пощупать грифонье подбрюшье, оставляя вместо них уставших, израненных, но почему-то, мрачно-довольных бойцов. Изнемогая, я рассылала их вдоль гор, громя патрули и небольшие отряды, рискнувшие сунуться более чем на сто миль от предгорий Короны, словно бешеная, бросаясь иногда на вдвое большие силы врага. В индивидуальных схватках ваза были гораздо искушеннее пони, этого не признать я не могла, но когда дело касалось воздушного боя, в котором принимало участие от полусотни бойцов, дело решала строевая выучка, тактика и взаимопомощь. Можно до посинения зубрить прописные истины – и растеряться в первом же бою, однако после него приходит то понимание происходящего, которое никогда не заменят ни одни тренировки. И мы учились – нанося и получая удары, считая раны на себе и товарищах, а иногда, в скорбном молчании, провожая в последний путь тех, кто когда-то летел рядом с нами. И лишь я, безо всякого перерыва, все полтора месяца оставалась в строю — словно заговоренная.

И я ненавижу себя за это, Твайлайт.

«Стальные Крылья», «Иллюстра», «Преступница» — каждый находил для меня свое имя. Свое прозвище. Свой идеал. Немного оправившийся Графит снова исчез, вполне серьезно отнесясь к моей просьбе найти тот скрытый перевал, через который я всерьез подумывала протащить свое войско. Откуда бы я его набрала? Признаться, я даже не знала – несмотря на то, что в последнее время сменявшие отправлявшихся со мной бойцов пегасы частично принадлежали к гвардейским отрядам, пожелавшими анонимно присоединиться к нашей борьбе, я не собиралась устраивать бунт, и каждый раз отшивала засылаемые ко мне делегации, злобно рявкая одно только слово – «Трибунал!». Почему? Да потому что так положено, Твайли! Это не школа, не колледж и не работа, на которой можно пожаловаться на начальника – армия сильна организацией, а не геройством, и именно поэтому я с таким скептицизмом относилась как к радости аборигенов, нашедших для себя очередную жертву обстоятельств, для приличия обвиненную в героизме, так и к засылаемым ко мне ходокам, прячущим морды под капюшонами гвардейских и легионерских плащей. Хорош был генерал Глиммерлайт Туск или уже нет – решать должен был командор и принцессы, а не его подчиненные, пусть даже его и посадили им на шею. Меня удовлетворяло уже то, что по возвращению из Кантерлота взбодрившийся генерал принялся рьяно укреплять оборону на всем протяжении фронта, развернув свою систему постов от Новерии до Троттингема, пытаясь прикрыть растянутыми порядками немаленькую территорию, и не слишком вмешивался в мои действия… Точнее, он не слишком-то и мог что-либо сделать – после получения назначения в организаторы патрульной службы, я ускользнула из крепости, и свои кратковременные возвращения в лагерь подгадывала либо под время, когда он отсутствовал, отправляясь с инспекционными поездками по созданным укрепрайонам, либо прикидывалась кем-нибудь из обычных легионеров, вместе со всеми, прошмыгивая внутрь разросшейся крепости. Трудами пернатых «невозвращенцев», всеми силами отказывавшихся отправляться обратно на родину, она заметно похорошела, обзаведясь отремонтированными стенами, парочкой крупных каменных зданий-пристроек, и обновленным донжоном, который продолжали трудолюбиво возводить пернатые зодчие, даже с остриженными крыльями продолжавшие ловко прыгать и ползать по строительным лесам, окружавших заметно увеличившуюся башню.

— «Они что, и ночью работают?» — негромко поинтересовалась я, глядя на ярко освещенные стены донжона. Установленный на ее вершине подъемник заскрипел, наматывая веревки на деревянный ворот, и очередной поддон с отесанным камнем отправился к вершине постройки, где его уже дожидались несколько клювастых рабочих, отдававших сигналы пыхтевшим внизу земнопони с помощью взмахов неестественно зауженных крыльев – «И кто им ремни с крыльев снял?».

— «Им неудобно в них лазать было. Вот и сняли» — покосившись на башню, пробурчал Буши, вместе со мной, заходя в холодную, нетопленую палатку. Огонь мы не вздували, не желая оповещать всех заинтересованных пони о том, что разыскиваемая за самоуправство пегаска вновь пожаловала в логово волка – «Тем более, их стерегут. Разве не видишь?».

— «Аааага… Вижу…» — фыркнула я, заметив приклеившееся неподалеку от башни облачко, где сладко посапывал какой-то гвардцеец. Умелец спал с открытыми глазами, и лишь негромкий его храп, да сползшее с плеча на шею копье выдавало его с головой. Напарник его явно был не в восторге от столь явного залета, и уже заходя в свой нетопленый дом, я услышала звук немилосердного пендаля, отвешеного по чьей-то белой заднице обутой в золотистый накопытник ногой.

— «Что случилось, Буши?» — поинтересовалась я у бывшего своего кентуриона, прикрывая за собой входной полог. Рассчитывая хоть немного выспаться и перехватить немного нормальной еды из общего котла, я была не намерена разводить политесы, и с неудовольствием воззрилась на нервно ходившего из угла в угол пегаса.

— «Почему ты не хочешь возвращаться?».

— «Вот так вот, прямо в лоб?».

— «А как же еще, Раг?!» — зарокотал пегас, словно двигатель на малых оборотах – «Ты знаешь, что этот хлюпик рогатый придумал? Он тех, кто с тобой улетал, к дисциплинарным взысканиям приговаривал, причем втихую! Возвращаются они из патруля, в который их же и послали – и на тебе, уже разжалованы и переведены в какой-нибудь гвардейский взвод! От Легиона только хвост да копыта остались, народ в бешенстве, и если не поторопиться – начнется настоящий бунт».

— «Даже так? Признаться, не ожидала от этого Белого Бима, или как его там, такой прыти…» — я озадаченно почесала себя за ухом. Верная своему слову, я все-же устроила назначение этого дворянского выкормыша в Легион, с ходу выдумав ему умозрительную должность Трибуна Латиклавия – насколько помнила моя неоднократно битая голова, это были аристократы без опыта службы, направляемые сенатом в легионы перед тем, как им позволяли занять место сенатора, поэтому я сходу продиктовала ему его права и обязанности, и с тем и оставила в крепости, копошиться в той ерунде, которую этот выкормыш влиятельного единорожьего клана почитал за настоящую армейскую службу. Впрочем, на мои приказы этот рогатый осел забил с самого первого дня, что, в целом, меня не сильно тревожило – я считала, что раз ему нравится вести полусветский образ жизни, с парочкой своих прихлебателей путешествуя по окрестным лесам, и устраивая по вечерам кутежи в своей богато украшенной палатке, то мне и моим товарищам будет только меньше хлопот. И тут такой поворот…

«Неужели я ошиблась? Неужели это была лишь искусно надетая маска?».

«Вот тебе еще один урок – никогда, ни за что не стоит недооценивать своих врагов».

— «Этот? Нееее, я про Блю Дэйза, этого скользкого генеральского подпевалу!» — не замедлил развеять мои подозрения Тэйл – «Сволочь он! Мерзкая гадина! А этот сынок высокорожденный – это ж настоящий мулий сын! Я ему вино подрядился таскать из Троттингема, ну и себе прихватываю бутылочку-другую. Настоящее, грифонье — сейчас такого нигде не достать! На вот, понюхай фляжку!».

— «Понюхай?! А ну, давай сюда!».

— «Эй-эй-эй, полегче! Поле… Нууууу, Раааааг!».

— «Это тебе за то, что издеваешься над честными пегасками, которые почти два месяца живут на хлебе и воде!» — выхватив из копыт Буша флягу, я приложилась к ее горлышку, и захлебываясь от жадности, забулькала содержимым жестянки, которое, к моему сожалению, закончилось прискорбно быстро – «Ахххх, ххххххарашооооо! Есть, чем закусить?».

— «Только ты, да эти полоумные сталлионградцы заедаете хорошую выпивку!» — отобрав у меня посудину, пегас грустно заглянул в ее опустевшее нутро, исходившее остатками винных паров – «И вообще, я тут тебя не поить подряжался, а по делу пришел!».

— «Ну, раз пришел, тогда – наливай!».

— «Твой муж мне голову оторвет» — сделав шаг назад, Тэйл повернулся ко мне другим боком, прикрывая крылом свой стратегический запас спиртного, болтавшийся на поясном ремне – «Побудь хотя бы минуту серьезной, хорошо? Так вот, мы считаем, что все, творящееся в лагере – это полная хрень! И не просто хрень, а хрень с ботвой и ягодами. Генерал занялся абсолютной ерундой, а о наступлении ему вообще лучше не говорить. И это несмотря на те приказы, которые ему таскают из Штаба Гвардии – он их выбрасывает или сжигает, называя командора «зарвавшимся жеребчиком», представляешь? И после этого он еще может говорить, что мы его не слушаем? Да он просто старый маразматик!».

— «И откуда у вас такие интересные сведения, джентелькольт Буш Тэйл?» — подняла бровь я, бросив взгляд на колыхнувшийся полог. Стоявшая на часах Нефела должна была подать знак, если к палатке приблизится кто-то из офицеров – «Неужели вы вскрывали генеральскую почту?».

— «Эй, а я тут при чем? Об этом сами гвардейцы шепчутся!» — поежившись от звука полосующей плоть бритвы, проскочившего в моем обманчиво спокойном голоске, протестующе замахал копытами пегас – «А вот как они об этом разнюхали – не знаю. Но догадываюсь – к нам недавно эти лихачи прилетали, из Семнадцатого Быстрокрылого, которых с почтой то и дело отправляют. Вот они и сказали».

— «Да ладно тебе, Буши! Провокация, только и всего».

— «Может и провокация. Но наши все так же думают, как один – генералу тут не место. Пусть рекрутов тренирует, или в штабе стулья протирает, раз такой умный! Мы тут с ребятами поговорили, и еще раз решили с тобой пообщаться, когда вернешься. С нами Семнадцатая, Двадцатая, и Седьмая пегасьи бригады – в них больше всего наших осело, да и прочие, где наши легионеры есть, не подведут. Так что давай…».

— «Не дам!» — отрезала я, обеспокоенно двигая ушами. По прикрывавшей вход материи вдруг тревожно хлестнул чей-то пушистый и длинный хвост, предупреждая меня о приближении неизвестных – «И вообще – прячься, понял? Сюда кто-то идет!».

— «Не волнуйся, Туска в лагере нет!» — беспечно откликнулся бежевый жеребец, поворачиваясь ко входу в палатку – «Это те, о ком я тебе говорил. Заходите, народ – только тихо! Чтобы этот мулий сын не узнаааа… Вот сено!».

Действительно, открывшаяся нам картина была далека от той, что нарисовал мне Тэйл. По одному, в палатку входили гвардейцы и легионеры, но явно совсем не для того, чтобы обсудить со мной коварные планы по захвату власти и свержению генерала. Первым гордо вышагивал тот самый «мулий сын», которого уже неоднократно поминал мой товарищ, а злорадное выражение на его морде явно говорило о том, что он ждал нашей с ним встречи.

— «Где она?! Где, я вас спрашиваю?!» — патетически воскликнул белый жеребец, гордо вздергивая породистую голову, словно оперный певец, тянущийся к самому потолку, стараясь вывести невозможную для горла живого существа ноту – «Аааа, вот вы где! Попались, умники? Попаааааались! Ну, теперь держитесь, Раг! Теперь-то вас ничто не спасет от трибунала!».

— «Серьезно?» — поняв, что спрятаться уже не успею, я прищурилась от режущего глаза света фонарей, и вышла на середину палатки – «А вот и наш трибун пожаловал. Ну и что это за вопли, милейший? Разве так докладывают о прибытии своему командиру? Или может, в Гвардии вы привыкли ему угрожать?».

— «Мой командир – генерал Глиммерлайт Туск, уважаемая!» — выспренно ответил мне Бим Третий, взмахнув своим фонарем, словно волшебной палочкой – «И вы не имеете права отдавать мне приказы, преступница!».

— «Так значит, вы отказываетесь подчиняться?».

— «Определенно! И должен вам сказать, что…».

— «Отлично. Леди и джентельпони, вы это слышали?» — поведя глазами на стоявших в палатке пони, осведомилась я. Вокруг были насупленные, мрачные морды – лишь пара прихлебателей новоиспеченного трибуна жизнерадостно скалились, проталкиваясь ко мне от входа со связкой позванивавших кандалов – «Что ж, Джинджер Бим Третий – за неисполнение приказа, за открытый бунт против своего командира, я выношу вам строгое порицание, а также лишаю звания Трибуна Латиклавия. Какое там у нас наказание было за такой вот проступок, Буши?».

— «Ээээ… Вроде бы двадцать ударов плетьми или палкой, а также разжалование, вплоть до рядовых – это за преступное неисполнение. А за нападение…».

— «Ах, да. Конечно же. Угроза физической расправы над командиром» — недобро ощерилась я, впервые заставив приувясть самодовольную улыбочку Бима – «За это положено сразу в камеру отправлять. И под трибунал – куда же без этого».

— «Да вы… Да ты шутишь?!».

— «Я? Шучу?! Трибун Латиклавий Джинджер Бим Третий, слово «трибунал» у вас на лбу выбито, вот-такенными буквами!» — издеваясь, я скопировала патетические жесты самоуверенного и гордого до сего момента единорога – «Десятку тебе на жало! Десятку! Десять тонн камня или руды, безо всякой магии – ножками, ножками! Берешь в копыта кирочку, и по камушку ей тюк-тюк-тюк – вот время незаметно и пролетит. Как говорят знающие пони, трудно только первые год или два, а потом привыкаешь как-то».

— «Это же бред!».

— «Увы, ¬бывший трибун, это не бред. Это то, что ждет каждого, кто посмеет посягнуть на своего командира, прав он или не прав!» — оттолкнув с дороги шарахнувшегося от меня дворянчика, я остановилась перед мрачными сотоварищами, пристально глядя на их морды, опускавшиеся в пол. Похоже, что внутри нашего войска начали появляться скрытые, неофициальные сообщества, которые сами собирались решать, какой приказ им по нраву, и как лучше было бы его выполнить — и это было плохо. Очень плохо. Но я не собиралась повторять свою ошибку.

– «Командующий несет ответственность за вверенные ему подразделения. Он может ошибаться, и тогда долг каждого офицера доложить ему свои соображения, или предложить свой вариант выхода из создавшегося положения. Но ключевая фраза, которую должны помнить все, от гастата до примипила – «Кто в ответе – тот и прав»! И только если это правило неукоснительно выполняется всеми, кто входит в командную вертикаль – только тогда любое подразделение сможет действовать эффективно, как само по себе, так и в составе более крупного воинского формирования».

— «Значит, все это было зря?» — послышался сбоку чей-то голос – «И все это – никому не нужный навоз?».

— «Это не справедливо!».

— «А когда это служба была справедливой?» — подняла брови я, выискивая глазами несогласных с моими словами – «Где справедливость в том, что одни должны умереть, а другие – жить? Где справедливость в обездоленных семьях, не знавших, что воюют государи и правители стран? Где справедливость в осиротевших детях, узнавших, что их родители погибли за интересы какого-нибудь правителя? В чем справедливость утрат и потерь?».

— «Глупость! Каждый должен защищать свою страну от посягательств пернатых агрессоров!» — неожиданно подал голос Бим Третий. Удивившись, мы вскинули головы, в упор поглядев на придурковатого прожигателя жизни – «И мы должны подставить свои спины под удар вместо тех, кого мы должны защищать в силу своего высокого происхождения! Все низшие народы и виды смотрят с надеждой на своих пастырей! Так что вы передергиваете, Раг!».

«Ну кто бы мог подумать!».

— «Естессно! Регулярно, и с удовольствием!» – огрызнулась я на донесшееся мне в спину замечание, впрочем, впечатленная этой короткой и пафосной речью. Даже если это осознает этот белый индюк, озабоченный, как мне казалось, лишь выпивкой да развлечениями, то что же тогда делать мне? – «Но теперь об этом можно не беспокоиться – ко мне мужа подселили, в курсе?».

— «Тьфу ты…».

— «Раг! На пол палатки не плевать!» — возникшую паузу нарушил голос Нефелы. Услышав знакомый звук, она сунула голову в палатку, и сердито проржав одно из так надоевших мне замечаний, вновь убралась в темноту, заставив остолбеневших офицеров неуверенно хихикнуть. Сначала басовито рассмеялся Буши, затем робко хихикнул Колт, и вскоре, смеялась уже вся палатка, заставив меня прикрыть копытом глаза.

«Вот так. Этот прожигатель жизни, эта пародия на офицера тоже считает, что основное призвание любого солдата – отдать свою жизнь за других. Пусть даже и со скидкой на воспитание, и все эти его глупости вроде «низших и высших», привитые вырождающимися единорожьими родами, задыхающимися от кровосмешения».

«А по-моему, это дельная мысль. Подумай, доверила бы ты свой самострел какому-нибудь лесовику? Почему бы тебе не вооружить их этим чудо-оружием, и не посмотреть, что получилось бы из этой затеи?» — ехидно оборвал меня раздавшийся между ушей голосок – «Разве не так вела себя ты, когда общалась с этими лохматыми недомерками? Разве не ощущала ты в душе превосходства, дарованного тебе твоим народом, твоим видом, твоей страной? Нет? Ну же, милочка, не нужно притворяться! Не нужно этого показного смирения, от которого за лигу несет ханжеством и притворством! Если ты уверена, что все вокруг равны – так набери себе войско из этих северян! Сделай эту дурочку с мохнатыми ногами, что трется у выхода из палатки, не гувернанткой, а примипилом! Покажи, как все равны – на собственном примере!».

«Эй, это не одно и то же!».

«Правда? А в чем же разница? В том, что они не обучались в ликеях? Или в том, что не тренировались так, как ты и твои пони? Если все равны, не смотря на образование, происхождение и физические отличия – почему ты все еще не доверяешь этим остолопам с нестриженными копытами?».

«Не нужно доводить все до абсурда!».

«Верно. Золотые слова – я так долго ждала, когда же ты их произнесешь. Почему нужно идею всеобщего равенства доводить до такого абсурда, когда талантливое, одаренное существо ощущает в себе неуверенность, робость, и даже чувство вины, когда разговаривает с необразованным, неразвитым быдлом? Разве в том твоя вина, что ты умнее многих из тех, кто стоит с тобою рядом? Разве должна ты ниспуститься до их уровня, вместе с ними отправившись шлепать по грязи лишь для того, чтобы тебя не считали высокомерной, не считали расисткой? И это лишь из-за того, что многие из них были зачаты нетрезвыми, или просто решившими помассировать себе матку и яйца пони? Почему ты должна ограничивать свои желания, свои стремления, если рядом находятся эти жертвы поторопившихся родителей?».

Я промолчала, глядя на успокаивавшихся гвардейцев и легионеров.

А действительно — почему?

Почему я должна прятаться, когда могу повелевать? Почему я должна общаться с этими лакеями, которых ни в грош не ставят даже их подчиненные, когда могла бы на равных разговаривать с их господином? Почему я должна…

«ПОЧЕМУ Я ВООБЩЕ КОМУ-ТО ДОЛЖНА?!».

Тишина. Только тихо вибрирует стальной стержень, вошедший в мою голову там, в морге пакгауза, что когда-то был расположен недалеко от Мейнхеттена. Разогреваясь, пульсирует в такт ударам сердца.

«Запомни – каждый равен лишь в том, что имеет неотъемлемые права, и главное среди них – право на самоопределение».

«Ты… Кажется, ты права. Мы правы».

Чувство облегчения накатило внезапно, едва ли не приподнимая меня над полом. Осколки мыслей, словно стекло, трясущиеся у меня в голове, вдруг сложились в красивый витраж, один лишь вид которого тотчас же притупил вот уже много дней терзавшие меня головные боли. Оглянувшись, я ощутила себя выше, стройнее, словно уставшее тело вдруг и впрямь наполнилось жизнью, приподнимаясь над полом на удлинившихся, стройных ногах. Поведя головой по сторонам, я перехватывала удивленные, обеспокоенные, откровенно испуганные взгляды, которыми замолчавшие офицеры смотрели на меня – снизу вверх.

«Ну, вот и приехали. Галлюцинации» — я сухо пожевала губами, но так и не почувствовала выступающей на губах пены, или ниточки слюны, тянущейся из искривившегося рта – «Метаморфопсия, а точнее, одна из ее форм – микропсия. Поздравляю тебя, Скраппс – ты на самом деле сумасшедшая».

«Ты так считаешь?».

«И это говорит голос в моей голове?» — беззвучно удивилась я, глядя на переглядывавшихся офицеров. Что видели они перед собой? Бьющуюся в припадке лошадку, задирающую голову к потолку, и разглядывавшую их вытаращенными глазами?

«Займись-ка лучше делом» — почему-то страха не было. Только небольшая нервозность от очень довольного тона, каким были сказаны эти слова – «Кажется, у нас созрело какое-то решение?».

— «Ээээ… Значит, так, джентельпони» — говорить с закрытыми глазами было гораздо легче. По крайней мере, не так ощущался диссонанс между зрением и чувствами, изо всех сил кричавшими и убеждавшими меня, что такого просто не может быть. Наверное, я просто устала бояться того, что кто-то, кто еще не слышал или не знал, что бывшая командующая Легионом – опасная сумасшедшая, мог бы убедиться в этом лично, поэтому-то так спокоен был мой голос, которым я произнесла эти слова – «Я сама не знаю, что это значит, но уверена, что врачи с этим разберутся – после окончания войны, если мы до него доживем. А пока – никому об этом ни слова. Понятно? Вот и хорошо. Значит, мы поступим следующим образом: за попытку переворота, Джинджер Бим Третий, как мой непосредственный подчиненный, может считать себя разжалованным. Разжаловать пятью палками по крупу, и отправить обратно в штаб. Трибунал по этому поводу собирать не будем, поскольку инициатива, как я поняла, исходила от другого начальника, которому этот единорог подчинялся, и это снимает с него ответственность за попытку заключить меня под стражу. Это понятно?».

Ответом мне была тишина. Пони таращились на меня, как на прокаженную, не замечая даже распахнутого полога палатки, за которым уже толпились какие-то фигуры, неразличимые в свете факелов и фонарей.

— «Кхем… Я займусь этим» — прошелестел знакомый голос. Осторожно ступая, словно двигаясь по давно не убиравшейся детской, в палатку вошел знакомый мне, вишневого цвета единорог, зачем-то низко склонившийся перед тем, как потянуть за собой оторопевшего Бима – «Если не возражаете, гос… Легат».

— «Не возражаю» — приоткрыв глаза, я шумно выдохнула, убеждаясь, что казавшиеся до того маленькими, пони вновь вернулись к своим привычным размерам, вместе с гудящей головной болью, казалось бы, навсегда поселившейся где-то между ушей. Что ж, я не кривила душой, когда говорила, что врачи разберутся с этой проблемой, и твердо решила отправиться в самую жуткую и закрытую психиатрическую лечебницу, чтобы больше никому не причинить ненароком вреда.

— «Я отправляюсь в штаб, где буду ожидать прибытия генерала».

— «Но… Хар-рашо. Я предупрежу остальных» — попытался было возразить, но тотчас же осекся Буши Тэйл, бочком, словно краб, выбираясь из палатки.

«Да что с ними всеми такое?» — выйдя на улицу, я двинулась по свежерасчищенной тропинке, стараясь аккуратно переставлять скользившие по камню ноги, громко цокавшие по древней брусчатке стершимися пластинками старых подков. Обернувшись, я едва не навернулась, увидев, как вышедшие из моей палатки пони таращатся мне вслед. В потемках, я разглядела, как оттуда же вывалился Фрут Желли, как оказалось, все это время околачивавшийся в крепости – заметив мой взгляд, он вдруг остановился, и низко склонился, едва не достав головой до земли. Заметив его жест, остальные пони, один за другим, начинали кланяться, словно увидев перед собой какое-то чудо. Какое-то диво.

Какую-нибудь…

«Просто ты показала им, что значит быть высшей, моя беспокойная, пятнистая дурочка. Просто ты показала им, кто из вас достоин поклонов – и достоин вести за собой».

— «Ух ты…».

Поднявшись на пролетавшее мимо облако, услужливо уплотнившееся под нашими копытами, я застыла, глядя вдаль, сквозь кристально чистый воздух гор, разглядывая открывшуюся мне картину. Холодный еще ветерок, ворошивший перья на моих расставленных крыльях, был нисколько не похож на тот теплый зефир, что уже начал овевать расположенные южнее области огромного материка – несмотря на начало месяца Равноденствия, весна в горах начиналась гораздо позднее, и пробиравшиеся по найденному Графитом перевалу войска все еще подтягивались к огромному горному массиву, словно Эверест, нависавшему над миром. Именно там, среди расположенных у его подножия горных хребтов, увенчанных острыми, словно грифоньи когти, башенками и башнями, располагалась наша цель.

Грифус.

— «Нравится?» — ежась на холодном ветру, Графит зыкнул на меня из-под заиндевелых броней. Холодный ветер трепал его бороду и гриву, отчего страж выглядел крайне внушительно, если не сказать величественно, словно древний воитель или герой.

— «Красота-то какая! Lyapota!» — согласилась я, глядя на открывавшийся мне вид огромного города. Бывший когда-то не самой маленькой горой, теперь он чем-то напомнил мне Вавилонскую башню, словно перенесенную с картин Брейгеля и Эшера в этот обновленный мир – громада источенной горы, словно еж, ощетинившейся башнями и выступавшими из ее тела правильными многогранниками домов, чьи узкие, стрельчатые окна бесконечными потоками огоньков тянулись от подножия к самой ее вершине, где грозно и неприступно серел высоченный шпиль из необработанного, грубо оббитого камня, блестя острыми сколами и гранями на утреннем солнце, поднимавшимся из-за горных вершин. Почему его не украсили, или хотя бы не облагородили, сбив самые острые ребра — я не знала, но была впечатлена размерами этого циклопического сооружения, размерами не уступавшего иным небоскребам людей. Подножие города-горы все еще лежало в предутренней тени, скрывавшей от меня громадные стены и невероятных размеров ворота, проделанные когда-то в еще не отесанной, не обработанной Барьерной гряде самим Хруртом.

— «И мы собираемся взять эту штуку?».

— «Мы должны взять эту «штуку», милый» — потянувшись головой к шее мужа, я потерлась ухом о его жесткую зимнюю шерсть – «Мы обязаны взять это место, где угнездились враги, и вернуть мир на эту разоренную землю».

— «Ага! Ты все-таки поймал ее, Дэйз? Молодец! Я знал, что могу на тебя положиться» — войдя в палатку, Глиммерлайт Туск замер, затем стянул с головы треуголку, богато украшенную кружевами, и лихо сбил снег с эполет, украшавших генеральские плечи. Мазнув взглядом по моей фигурке, сидевшей за одним из столов, он скинул со спины теплую, подбитую шерстью шинель, и довольно покряхтывая, подошел к одной из жаровен. Ворвавшиеся вслед за ним офицеры быстро разложили привезенные с собой документы, но рассаживаться не спешили, с удивлением глядя то на меня, оккупировавшую один бок подковообразного стола, то на капитана Блю Дэйза, напряженно замершего за другой его половиной, прямо напротив меня.

— «Итак, сынок, докладывай».

— «Наши силы растут, генерал. В строй вернулось девяносто пять и девять десятых процента из числа тех, кто получил ранения во время защиты Кладбища Забытого. Остальные будут комиссованы в связи с тяжелыми ранениями и увечьями. Пленные закончили ремонт внутренних стен, и перешли к внешним, а также реконструируют донжон. Ах да… Вернулась Легат Раг» — отрапортовал единорог. Напряженный, словно струна, он старался не смотреть на меня, как и те, кто стояли вдоль стен палатки – «Она… Кхем. Думаю, лучше будет, если дальнейшее доложит она сама».

— «Доложит, доложит. Вот только в камере, и письменно» — наверное, я должна была бы возмутиться столь непочтителным отношением к своей персоне, о которой высокое гвардейское начальство говорило в столь пренебрежительном тоне, словно бы меня и не существовало в этой палатке, но что-то во мне изменилось. Словно лопнула какая-то струна, все еще удерживавшая меня от… От ¬чего-то, что объяснить не могла бы я и сама. И теперь, я лишь сдержанно усмехнулась в копыта, составленные домиком у рта, и продолжила разглядывать генерала, опустившегося на свое место, пройдя под заботливо поднятым над его головой столом.

Нет, все-таки иметь слуг, способных пользоваться магией, невероятно удобно. Ну, или использовать ее самому.

«А ведь он стар. Очень стар» — подумала я, впервые замечая за этой прилизанной, укутанной в дорогой мундир внешностью старческое дрожание век, набрякших над слезящимися глазами; поседевшую до молочной белизны гриву, выдававшую себя цветом у самых корней окрашенных в рыжее волос; рассеянный взгляд, суетливо перебегавший с одного пони на другого – «И кажется, живет больше в своем мире иллюзий – в мире, в котором он еще молод и бодр, где можно спать в спальном мешке, на холодном снегу, а мысли рождаются легко и свободно. Но как можно его за это винить?».

«Легко! Нужно знать, когда нужно отступить в сторону, дав дорогу молодым! О каком снисхождении может идти речь, когда он сам, глядя в развезнутую у его копыт могилу, тянет туда за собой и остальных?!».

«Ты всегда видишь только плохое в окружающих тебя пони?».

«Просто я хорошо знаю жизнь!».

— «Вы знаете, что делать!» — повинуясь небрежному жесту генерала, двое гвардейцев двинулись ко мне, и нацепили на передние ноги стальные браслеты, скрепленные тонкой, но прочной цепочкой, ловко защелкнув дополнительный ее отрезок на воротнике. Я не сопротивлялась, несмотря на глухое ворчание, раздавшееся под сводами штабной палатки. Подняв голову, Туск с удивлением обозрел отделившиеся от стен фигуры, переводя взгляд с одного пони на другого, и словно не узнавая пегасов, всех, как один, нацепивших на себя полную броню легионера. Выглядели ребята довольно представительно – даже Нефела, где-то раскопавшая мою недоделанную когда-то, запасную кольчугу, и отсвечивающая недалеко от входа прикрепленными к ней птеригами — узкими кольчужными полосами, болтающимися вдоль бедер и живота.

— «Эт-то еще что такое?» — грозно вопросил Туск, переводя взгляд с одного офицера Легиона на другого. Я хмыкнула, и недовольно дернула крылом, призывая товарищей не кипятиться, и не лезть на рожон, однако мельком взглянувший в мою сторону Хай только упрямо поджал губы, и вместе с поддерживавшими его с боков Бушем, Шотом и Рэйном продолжил переть на гвардейцев, пытавшихся, в свою очередь, оттолкнуть навалившихся на них жеребцов — «Бунт?!».

— «Хай, не кипятись» — холодно попросила я, глядя на вскочивших единорогов. Конечно, я отдавала себе отчет в том, что доведись им начать действовать, и уже через несколько секунд я осталась бы одна, в то время как зарвавшихся пегасов просто скрутили и вышвырнули бы магией на мороз, даже не замарав копыт, однако… Однако накатившее на меня холодное долготерпение, объяснить природу которого я не могла бы и сама, заставило меня остаться на месте – «Давайте успокоимся, и подождем. Думаю, скоро мы получим ответ, и уж тогда точно поймем, что нам делать дальше».

— «Легат отправила послание командору, попросив меня использовать мою магию» — сумрачно пробубнил Блю Дэйз. Несмотря на то, что я вела себя абсолютно спокойно и даже инертно, он избегал встречаться со мной взглядом, и твердо, хотя и виновато глядел на генерала – «Я не нашел причины ей отказать, и переправил его несколько часов назад, сэр, но до сих пор мы не получили ответа».

— «Это был список из нескольких предложений» — не дожидаясь обращенного ко мне вопроса, пояснила я, задумчиво дергая передними ногами, закованными в кандалы. Повинуясь моему нетерпеливому жесту, пегасы все-таки отступили ко входу, но не спешили уходить из палатки, у входа в которую собиралась большая толпа – «Я была готова поделиться ими с вами, сэр, но боюсь, что сейчас не то время, когда вы могли бы выслушать меня спокойно, не пытаясь подвесить на ближайшем дереве, или не замуровав где-нибудь под землей».

— «Ты чересчур много взяла на себя, лейтенант!» — поднимаясь, с отвращением каркнул в мою сторону старый генерал. Тугой, стоячий воротничок его кителя впился в дряблую, обвисшую шею, сосредоточив на себе мой взгляд, представ передо мной тугими оковами, стягивавшими шею пожилого пони, словно ошейник – «Но все твои интриги не стоят и пожеванного сена! Я знал, что рано или поздно поймаю тебя, мерзавка, и заранее озаботился тем, чтобы обезопасить вверенные мне войска от твоего разлагающего влияния! Поэтому ты будешь сидеть в камере! Будешь! Будешь! Будешь!».

— «Или скорее, в сумасшедшем доме» — холодно, одними губами, улыбнулась я. Встревоженные и удивленные бешенными выкриками патрона и его суматошно отдаваемыми приказами, единороги сгрудились у генеральского стола, беспокойно крутя головами, словно только что заметили собиравшуюся у палатки толпу, блестевшую сталью и позолотой – «Генерал Туск, сэр, боюсь, что вы не поняли самого главного – я, как и вы, всеми силами старалась предотвратить то развитие событий, к которому все скатилось за эти недели. Неужели вы думали, что возвращающиеся в строй пони не будут удивлены всем происходящим? Что они не начнут задавать вопросы? Пять тысяч пони, часть из которых побывала и в северных снегах, и в южных песках, вновь встав в строй, вдруг обнаружили, что пришедшие им на помощь три с чем-то тысячи гвардейцев вдруг решили их «расформировать» — это, по вашему, «вспомогательные силы»? Где ваша проницательность, генерал? У нас в копытах не просто кипящий, а готовый разорваться котел, полный перегретого пара[20], и даже я не могла бы предсказать, чем бы все это закончилось – причем уже в ближайшие дни».

— «Пугаешь? Ну-ну…» — скривился хитрый и проницательный до того старик, поджимая трясущиеся губы – «Мои единороги накидали бы всему твоему сброду, и…».

— «Возможно. Если бы с ними не было меня» — я кивнула, признавая такую возможность. Шум в лагере усиливался, и кажется, где-то даже попытались ударить в набат, но звук прервался на тонкой, щемящей ноте, заставив вздрогнуть всех присутствующих в штабе, включая меня – «Но я здесь, генерал, поэтому я так же, как и вы, не собираюсь допустить открытого бунта. Как я уже говорила своим подчиненным, если бы что-то подобное случилось во вверенных мне войсках, я подавила бы любые выступления – безо всякой пощады! Поэтому присутствующие с нами офицеры Легиона сейчас отправятся наружу и выяснят, что там вообще происходит, и кому я, на рассвете, лично откручу башку. Тем временем, мы с вами дождемся ответа командора».

— «Я не сделаю этого, мой Легат!» — повернувшись, Хай смерил меня долгим, и чрезвычайно не понравившимся мне взглядом, который я бы назвала фанатичным. Вздрогнув, я незаметно поежилась под своим поддоспешником при виде десятков уставившихся на меня глаз – «Готов понести заслуженное наказание».

— «Значит, ты не послушаешься и меня, дружище?» — я постаралась оставаться спокойной, несмотря на вновь возникшее ощущение, что время превратилось в сыпучий песок, утекающий из судорожно сжимающихся в попытке его удержать копыт – «Ты тоже считаешь, что нашей стране нужно не боеспособное войско, а бунтующая толпа?».

— «Но они же собираются тебя…».

— «Мы многому научились от грифонов, в том числе и плохому. Поэтому иди, и передай этим романтически настроенным леди и джентельпони, что если они не прекратят этот стихийный кавардак, переходящий в еврейские погромы, то даже самые дотошные наши потомки не узнают, что когда-то существовало такое подразделение, как Легион!».

— «Да, мэм» — поколебавшись, соломенношкурый пегас опустил глаза, и решительно двинулся прочь из палатки, расталкивая собравшихся у входа офицеров и кентурионов. Незаметно подкравшаяся ко мне Черри пристроилась у меня за спиной, нервно поглаживая мое крыло, словно пытаясь успокоить меня – и саму себя.

— «Видите, генерал Туск, сэр? Я не кривила душой, когда говорила, что бунта здесь я не допущу. И за последнее время я многому научилась – в том числе и от вас».

— «Да нуууу?» — неприятно скривился старик, глядя на Блю Дэйза, выслушивавшего тихий доклад от взволнованного, приплясывавшего на месте вестового – «Лесть тебе не поможет, так и знай! Впрочем, как и весь собравшийся сброд!».

— «И в мыслях не было. Но я и вправду узнала много нового для себя за эти месяцы, и считаю, что вы научили меня одной важной вещи – по-настоящему контролировать что-то может лишь тот, кто может это уничтожить, не важно, вещь это или ресурс. Только я могу уничтожить созданное мной чудовище, и поэтому-то я прошу вас дождаться ответа – и подчинюсь тому приказу, который придет».

— «Придет приказ о заключении вас под стражу, Раг, только и всего!» — я продолжала разглядывать обычно спокойного Туска, подмечая детали, на которые я не обращала внимания раньше. Я глядела на генерала – и видела перед собой старика, облаченного в нелепый мундир, контрастировавший своей вычурностью как со строгими формами легионерских доспехов, так и с золотистым блеском гвардейских кирас. Видела дергавшиеся щеки и слезившиеся глаза, суетливые движения копыт и вздувающиеся на шее сосуды. Видела… Видела перед собой старика, которого несущаяся вперед молодежь готова была оттолкнуть с дороги, а он, силясь доказать остальным, что еще может бежать в табуне, спешит за всеми, переставляя узловатые, крепкие, но уже такие старые ноги.

«Что ты делаешь со мной, Луна? Зачем учишь видеть такое? Как проще было любить и ненавидеть безо всякой оглядки — искренне, вкладывая в эти чувства всю душу, и не замечая последствий, не терзая себя мыслями о том, кому эти действия могли причинить боль!».

— «Не исключено, сэр. Поэтому я и не собиралась скрываться, и воспользовалась рогом вашего подчиненного, чтобы отправить свое письмо, после чего терпеливо дожидалась вас в этой палатке».

— «Дождалась? Молодец! А теперь – арестовать ее!».

— «Сэр, сообщение!» — вздрогнув, капитан Дэйз выпрямился, звякнув засветившимся рогом. Вместе со всеми, я уставилась на единорога, с каким-то нездоровым интересом отмечая волнующийся, похожий на жидкость свет, исказивший очертания витой кости, подспудно ожидая рвоты или отрыжки, с которой карманный телетайп четвертой принцессы выдавал посланную через него корреспонденцию, но не дождалась – ярко вспыхнув, рядом с головой капитана материализовался свернутый в традиционную трубочку свиток, украшенный алой лентой и золотой печатью в форме подковы, означавшими, что сообщение исходило из канцелярии самих принцесс.

— «Читайте, голубчик. А мы пока займемся этой мерзавкой!».

— «Сэр…» — пробежав глазами по развернутому листу, Дэйз поднялся, и протянул послание в сторону генерала – «Простите, сэр, но мне кажется, вам стоит прочесть это лично».

— «Вы тоже вздумали мне перечить, капитан?» — обернувшись, нехорошо прищурился Туск. Оттесненные было ко входу палатки, стражники вновь оказались возле генерала, и теперь с удовольствием, словно рыбу из проруби, вытаскивали меня из-за стола, ухватившись за скреплявшие кандалы цепочку – «Читайте! И погромче!».

— «Эээ… Да, сэр. Это от командора Вайт Шилда, сэр. «Рассмотрев ваши предложения по поводу ведения боевых действий на Северо-восточном фронте, командование признало их состоятельными и, после некоторой доработки, вписывающимися в стратегический замысел Генерального Штаба, в связи с чем, приказываю вам приступить к их осуществлению незамедлительно. Жалоба, поступившая в ваш адрес, после рассмотрения в Высочайшем присутствии, была сочтена не заслуживающей внимания, а ее автор – искренне заблуждающимся пони, в связи с чем хода этому делу дано не было, а ваше звание и полномочия подтверждены волей самих принцесс».

— «Ну, вот и все, пятнистая подстилка! В холодную ее!».

— «Сэр…».

— «Вы начинаете раздражать меня, капитан!» — вскинув голову, задыхавшийся от эмоций генерал был настолько поглощен созерцанием кандалов, которые защелкнулись теперь и на задних ногах стоявшей перед ним пегаски, что не сразу отреагировал на напряженный голос единорога – «Что вам еще непонятно? Там еще что-нибудь есть? Например, совет обменять эту смутьянку на нескольких наших бойцов?».

— «Эээ… Простите, сэр, но мне кажется, это еще не все. «Что же касается лично меня, то мне было крайне лестно прочитать о том, как вы охарактеризовали моего наставника, генерала Глиммерлайта Туска, и полностью согласен с вашими словами, описывающими его как «…все еще крепкого, надежного пони, являющегося одним из незыблемых столпов основания, на котором зиждется здание нашего государства». Его ум, его смекалка и огромный опыт, равного которому трудно было бы отыскать, еще послужат нашему делу, и внемля совету наших любимых правительниц, я непременно собираюсь уговорить его возглавить Академию Генерального Штаба, которая непременно будет создана после окончания данной войны». Сэр, кажется, это письмо было адресовано не совсем вам…».

На палатку опустилась густая, вязкая как снег, тишина.

— «Тут еще приписка: «Утвержденные штабом приказы высылаю вместе с курьером Ночной Стражи. Надеюсь, что эти голокрылые курицы — твои сородичи — летают не хуже, чем шипят, или проникают в кабинеты вышестоящего начальства». Не знаю, о чем это, честно, но кажется, что это уже личное. «Надеюсь, ты разберешься с этими играми в формирование-расформирование быстрее, чем обещалась. И не вздумай еще раз устраивать эту ерунду с демонстрацией якобы произошедшей борьбы за власть – ты не в Кантерлоте, и там не будет Принцессы Ночи, способной оценить эти ваши куртуазные забавы! Действуй быстро, жестко и четко, не взирая на тех, кто по недомыслию и скудоумию, попытается тебе помешать. Помни, что повинуясь воле принцесс, Штаб назначил тебя командующей первым этапом операции «Цитадель» не за красивые глаза, и уж тем более не за эти сумасшедшие идеи, которые почему-то приводят к определенным результатам. Научись уже командовать, глупая ты кобыла!».

— «Командующей?» — неверяще произнес кто-то из единорогов, поднимаясь из-за стола.

— «Простите, сэр, но… Так написано, и…».

— «Прошу прощения, джентельпони!» — недовольно пропыхтела я, борясь с одним из заковавших меня в кандалы охранников, пытавшихся оторвать меня от своего собрата, сипло хрипевшего, и пытавшегося сорвать со своей шеи накрученную на нее цепочку от оков – «А можно я тоже присоединюсь к вам в обсуждении этого документа – и желательно, без кандалов?».

— «И как отреагировал генерал?».

— «Боюсь, что это его надломило» — бросив прощальный взгляд на огромную стену, кончики башен которой засеребрились на утреннем солнце, я кивнула сопровождавшему нас эскорту, и нехотя, то и дело оглядываясь, поскакала по облаку в сторону перевала, из-за которого уже тянулись передовые отряды. Подпрыгнув, я уже привычно закрыла глаза, и лишь через две секунды планирования, когда сведенные судорогой крылья взмахнули раз, затем другой, толкнув меня навстречу ветру, посмела взглянуть на нетронутую снежную целину – уже не приближавшуюся, но лишь угрожающе посверкивающую где-то внизу. Именно по ней, по нетронутому пока снегу, через широкое ущелье, коротким горным летом звеневшее небольшой рекой, пробирались наши передовые отряды, стремясь поскорее оказаться в сомнительной безопасности небольшой долины, упиравшейся в высоченную стену Барьерной гряды. Там мы собирались разбить наш лагерь, и именно там нам предстояло развернуть тот плацдарм, с которого будет нанесен удар в тот нервный узел, потеря которого должна была парализовать нашего врага.

Мы собирались взять Грифус.

— «Что ж, закономерный итог».

— «Это тебе так кажется. А мне с этим дальше жить!» — сердито проворчала я, глядя на проплывавшие под нами войска. Всего за две недели перебросить пешие войска на расстояние в тысячу миль, зимой, по лесам, горам, при полном отсутствии дорог? Да любой логист, турист и командующий рассмеется, и плюнет в морду за беспардонное вранье! Но затевая эту авантюру, эту сумасшедшую гонку со временем и приближавшейся весной, я совершенно не приняла в расчет крылатых жителей эквестрийских земель, возлагая надежду на известную всем и каждому двужильность земнопони, по сравнению с которыми римские легионеры людей, за выносливость свою прозываемые когда-то «мулами», казались сущими задохликами – но, как оказалось, совершенно напрасно. Быть может, крылатые лошадки и не могли показать такую же выносливость в деле переноски совершенно фантастических грузов, как их лишенные крыльев сородичи, однако на их стороне была совершенно фантастическая возможность управлять погодой, что не раз заставляло меня, с совершенно глупым видом, восхищенно таращиться на громадные снежные бури, словно стены невообразимо огромного коридора, бесновавшиеся на флангах нашего войска, упрямо прорывавшегося к горным вершинам. Облаченные в тяжелые, прорезиненные, негнущиеся робы и мягкие шлемы ядовито-желтого цвета, присланные нам погодные мастера Клаудсдейла и Лас Пегасуса показали все, на что они были способны, и под их копытоводством крылатые сотни, сменяя друг друга, устроили настоящую снежную феерию на флангах упорно продвигавшегося вперед Легиона. Наверное, я на всю жизнь запомню громадные стены из ветра и снега, неторопливо поднимавшие в небо снежную взвесь, рассыпавшуюся высоко-высоко колючим, «отработанным» снежком, создававшим в небе подобие густого тумана, сквозь которое нас озаряло болезненно-алое солнце. Да, я знаю, Твайлайт, что это – всего лишь явления рефракции, или интерференции, или еще какое-нибудь слово, которым можно описать все, что угодно, но увидев это собственными глазами, я… Это было великолепно, подруга – просто великолепно во всей своей грозной красоте! Поверь, если бы древние это увидели…

Но не важно. Прости, что отвлеклась. Когда я буду писать эти строки, выкроив время между решением множества важных задач, большая часть из которых сводилась к выдаче живительных звиздюлей тому или иному подразделению Гвардии или Легиона, вынужденных сообща, надрывая жилы, нестись к заветному перевалу, прикрывавший нас погодный фронт уже не будет виден, скрываясь в непроглядной темноте, подсвеченной тысячами желтых фонариков, словно река, текущих по воздуху и земле. Придумавший эту штуку Вайт Шилд, должно быть, был очень доволен, получив от меня краткий рапорт о достигнутом прогрессе, и гораздо более объемное приложение, в котором я оргазмировала, захлебываясь от счастья, излив на многострадальную бумагу все свои восторги по поводу этой «маскировки». Для отвлечения внимания вероятного противника фронт отвратительной погоды раздули едва ли не до границы Короны, и как оказалось, это сыграло свою роль, и командовавший казавшимся неприступным фронтом, виконт де Клюни так и остался сидеть в Пизе, стягивая под нее почти все доступные ему войска, и ожидая нападения командора, который готовился к удару по нему со стороны Фрогги Пасс и Тамбелона, накапливая возле этих крепостей почти все доступные ему войска. Командующий Королевским Экспедиционным корпусом был прав – Пиза была крайне важным узлом в защите находившегося неподалеку Грифуса, прикрывавшим столицу грифонов бастионом, и защита его была приоритетной для Грифоньих Королевств, ведь в случае потери этого города, по грифоньей традиции, созданном в теле немалых размеров горы, их враги получали бы возможность дойти до Короны через удобные, нахоженные дороги, проходящие по тропам среди глубоких ущелий. Сколько ночей я провела, вглядываясь воспаленными от холода и недосыпа глазами в протекавшую подо мной реку фонарей, и вздрагивая от каждого резкого выкрика или обращения, пока меня не утаскивала спать ворчавшая что-то Нефела, отлично спевшаяся с добродушной толстухой Грэйп – еще одной натурализовавшейся северянкой, на этот раз наотрез отказавшейся снабжать меня своими «порошочками» — я уже не помнила, позабыв в закрутившей меня череде мелких кризисов и сиюминутных авралов об отдыхе и сне. Конечно, я не сомневалась, что бежать вот так вот, сквозь вечные сумерки, подсвеченные то алым, то желтым, с огромным баулом на боках и плечах, чтобы добравшись до подготовленной пегасами стоянки упасть и уснуть, даже не снимая брони, было не менее, а может, и более трудным – но я с радостью поменялась бы своим местом с любым земнопони, не говоря уже о пегасах, сутками находившимися в воздухе безо всех и всяческих перерывов на сон, обеспечивая продвигавшимся вперед товарищам стоянки и лагеря, нелетную для грифонов погоду, разведку и боевое охранение. Но думаю, ни у кого из них не болела голова так же, как у меня – вскоре все происходящее начало напоминать мне какой-то сюрреалистический сон, и я не раз ловила себя на мысли о том, что не могу понять, происходило ли все это раньше, или является лишь моим сном, в котором я ношусь туда и сюда, отдавая приказы и выслушивая рапорты, принимая решения и совещаясь с издерганными, злыми товарищами, часть из которых была недовольна медлительностью соединившихся с нами гвардейских подразделений, а остальные – тем фактом, что «проклятые выскочки» несутся куда-то сломя голову, вместо того, чтобы приятно проводить время, осаждая неприступные горные крепости, взять которые все равно бы не удалось, и ожидая, пока недовольные и оголодавшие из-за отсутствия торговли грифоны не пойдут на очередные мирные переговоры, которые, в очередной раз, предложила бы им пресветлая принцесса, да даруют ей силы и здоровье стихии и небеса. Скучно? Зато не нужно никуда нестись в темноте, сжимая зубами холодное, скользкое от слюны кольцо фонаря, ощущая боль в спине от прыжков по хребту тяжелого, неподъемного для пегасов и единорогов мешка или сумок, а также боль в заднице от суровой дубинки из виноградной лозы, которой охаживали мешкавших остервенело орущие сотники с красными от недосыпа глазами. Не нужно, давясь, жрать на привалах густую овощную похлебку, проталкивая ее в сведенные от напряжения потроха, обжигаясь и кашляя, но пытаясь как можно быстрее завалиться в темноту натопленной, пропахшей потом и кишечными газами палатки, выкраивая себе лишние минуты для сна. Зачем? Я знала, что среди Гвардии уже расползались самые нелепые слухи о том, чего ради эта сумасшедшая гонит их куда-то на северо-восток, но количество кривотолков и откровенных бредней увеличилось в разы, когда на второй неделе безумного марша мы увидели тот самый, заветный перевал, который отыскали по моей просьбе ночные стражи.

— «Это тебе так кажется, потому что ты тоже считаешь его выжившим из ума стариком!» — недовольно буркнула я. Стараясь не поднимать крыльями снежный буран, я расправила их, и скользнув в полусотне метров над землей, дернула задними ногами, закладывая правый поворот с подъемом, погасивший мою скорость – и едва не впечатавший меня в стену скального карниза, на котором уже толпились господа офицеры, блестя золотой и серебристой броней, разбавленной каплями изящных фиолетовых доспехов стражей. Мышекрылая братия решила открыто присоединиться к творившемуся вокруг веселью, и откомандировала мне полусотню серых, вечно мерзнущих и недовольных вояк, оголив свои ряды во многих городах и весях Эквестрии, для чего, как я слышала от Графита, на их места пришлось массово рассылать новичков, едва лишь прошедших посвящение в Обители, и едва-едва умевших справляться со своим обликом и возможностями, дарованными магией Госпожи.

Правда, не всех из них я была бы рада увидеть.

— «Как у нас дела?» — неловко приземлившись, словно ушибленная на всю голову утка, я заковыляла к краю уступа, пока не уперлась грудью в скрестившиеся передо мной крылья пегасов, по-видимому помнивших, чем закончился подобный смотр войск, во время которого я уснула уже на середине дороги, и если бы не расторопность Графита, ухватившего меня за хвост, проснулась бы уже на Небесных Лугах, сломав себе шею при падении с высокого уступа – «Эти калеки из Дербишира нагнали отставание в графике? Привет, Мунлайт».

— «Нет еще. Но теперь их хотя бы видно на горизонте» — фыркнул один из белых пегасов, не меньше меня недовольный нерасторопностью своих коллег. Мышекрылая кобыла же недовольно дернула ушами и отвернулась, не соизволив ответить на мое приветствие – впрочем, как и всегда. Увидев ее в первый раз за все эти годы, что прошли с момента, когда бедолага совершила свой подвиг, спасая всех нас от удара чудовищной машины, созданной Тодстулом «Вышкой» Вудом, я бросилась было обнимать так давно скрывавшуюся от меня знакомую, но… Что ж, «временное помешательство из-за сильного экзомагического воздействия» явно изменило эту кобылу, пусть даже оперативно и быстро избавленную от той личности, которая ненадолго поселилась в ее голове, путем ритуального утопления в том проклятом колодце, но даже избавленная от необходимости метаться по уютной камере находящейся под Кантерлотом тюрьмы, поминутно осеняя себя странными крестообразными знаками – клянусь, я изо всех сил пыталась не ржать, читая сквозившие удивлением строки отчетов! – она приобрела достаточно не слишком приятных черт, среди которых явно доминировали паранойя, любовь к теории заговоров, и явная нелюбовь ко мне, сдерживаемая лишь тяжелым и крупным копытом любимого, которым тот, за моей спиной, временами грозил одной из своих подчиненных.

— «Так, они просто издеваются!» — наконец разлепив оба глаза, рассердилась я. Прибывшие под самый конец марша, этот пегасий недоэскадрон из двухсот рыл сначала добирался до нас со скоростью хромой черепахи, а теперь полз не быстрее страдающей похмельем улитки, то и дело останавливаясь на удобных облаках, в которых эти умники устраивали себе полноценный лагерь – «Лейтенант, летите к ним, и подстегните их – причем в буквальном смысле слова! Витис возьмите у любого из кентурионов, и… И принимайте командование над этими веселыми ребятами».

— «Будет исполнено, мэм!».

— «Может, не стоило поступать так жестко, мэм?» — поинтересовался кто-то у меня за спиной, заставив отвлечься от увлекательной борьбы с закрывавшимся левым глазом. Правый к этому времени давно закрылся, и уже вовсю дрых, не реагируя на все мои вялые попытки моргнуть обеими глазами – «Все-таки это инженеры, а не вояки…».

— «Наличие высшего образования не включает в себя такую дисциплину как «Лететь-как-можно-быстрее»? Значит, они не инженеры, а недоучки!» — огрызнулась я, желая лишь одного – упасть и уснуть прямо тут, на таком замечательном, мягком камне, присыпанным, словно сахарной пудрой, скрипучим снежком – «Поэтому я и действовала мягко, словно воспитательница в детском саду, послав к ним гвардейского офицера, а не кого-нибудь вроде кентуриона Рэйна или кентуриона Буши Тэйла – тогда, думаю, мы бы в кратчайшие сроки обзавелись еще одной сотней выпрыгивающих от усердия из собственной шкуры вояк».

— «Но у них в отряде четыреста крыльев…».

— «Поэтому и сотней – оставшиеся просто рвались бы героически погибнуть за родину, узнав на собственной шкуре, что случилось с другой сотней лентяев. Знаете, как тяжело бежать кросс в полной выкладке, когда спина и жопа просто хрустят от кровоподтеков и гематом?».

— «Легат! В Грифусе какой-то переполох!» — спланировавшему к нам с вышины лидеру группы дозорных пришлось сделать два небольших круга, гася набранную скорость – мы все, медленно и с трудом, привыкали к разреженному горному воздуху, не собиравшемуся привычно под крылья, словно подушка, а так и норовившему расступиться, роняя тебя на острые скалы, или переворачивая, толкнуть под крыло, как можно больнее стукнув о ближайшую скалу – «Туча целая вылетела и крутится над скалами!».

— «Много их?».

— «Да не сосчитать!».

— «Что ж, раз их нельзя сосчитать…» — с трудом открыв оба глаза, я вытащила из небольшого кармашка висевшей на боку сумки очередной мешочек с северным снадобьем, с трудом отжатый у недовольной толстухи, и положила себе его в рот, ощущая, как начинает колотиться уже уснувшее было сердце – «Леди и джентельпони, запускайте всех, кто уже хоть немного успел отдышаться! Начинаем наш кордебалет!».

Конечно, нам повезло. Повезло во всех смыслах этого слова – поздняя весна, даже не заглянувшая в горы, сделала возможным наш переход через широкий, в пару миль, перевал, громыхавший суровыми, «дикими» тучами, стелившимися почти у самой земли, и радостно поджаривавших молниями любого, кто заглянул бы к ним на огонек, отправляя обуглившуюся тушку на свидание с пастями чудовищных монстров, шнырявших между молчаливых, спящих деревьев. Застрявший где-то на севере грифоний маршал, скрывавшийся под псевдонимом Полипетанг, с удивлявшим всех упорством колотившийся лбом в стены громад Асгарда и Иглгарда — по слухам, окончательно разорвавших всякое сношение с Грифусом, и даже провозгласивших кого-то из собственных вельмож королями. Окончательно окопавшийся в Пизе де Клюни – по непроверенным слухам, виконт отчего-то решил поопасаться за свою жизнь, и стянул в этот подземный город все доступные войска, а также, шалун эдакий, зачем-то перекрыл все подземные тоннели, которые соединяли его город с предгорьями Грифуса, перегородив могучие подземные реки толстыми решетками и неподъемными глыбами заранее приготовленных камней. Ну и конечно же загадочный орден охотников на чудовищ, овеянный романтическим ореолом смелости, доблести и непобедимости, пропустивший наши войска через свой кордон, и даже пообещавший разогнать большую часть чудовищ, якобы обитавших в этих местах. Так это было, или не так – я не знала, но вдохновившись размерами лап, якобы оставленных на снегу ногами местной Годзиллы, решила не лезть со своим уставом в чужой монастырь, блестевший на нас своими окошками красивого замка, сложенного из удивительного нежно-розового камня, и прилепившегося к крутому склону высоченной горы. Туда нас, конечно же, не приглашали, и меня просто раздирало от интереса, густо замешанного на разного рода подозрениях в том, каким же образом мой черный охламон сумел договориться с этими отшельниками, исчезнув в этом «диснеевском замке» на несколько дней. По его словам, переговоры вышли долгими, бурными и изматывающими, что заставило меня преисполниться множеством недобрых мыслей, но командование войсками, полноводной рекой вливавшихся с равнин и предгорий в иголочное ушко перевала, заставило меня на время позабыть об этой семейной проблеме, и сосредоточиться на управлении несущимся вперед табуном – земнопони так и норовили разбрестись по долинке в поисках удобных дорог, пегасы то и дело пытались «на спор» оседлать непокорные тучи, а единороги… Ладно, эти хоть просто пытались крутить свои мелкие, дешевые интрижки – и всем офицерам, от лейтенантов до отчаянно матерящегося Легата, ежеминутно приходилось решать кучу возникавших проблем, порождаемых бесконечными «Я не понял…», «Я не знал, и подумал, что…», «Мне не сказали, и я решила…». Все это начало напоминать мне бесконечную игру, нескончаемую пляску у лесной запруды с попытками заткнуть расширявшиеся щели в скрипящей и угрожающе потрескивающей плотине с помощью крыльев и четырех несчастных копыт. Три дня слились в один, после чего я просто уснула на середине фразы, подходя к краю карниза, с которого намеревалась оглядеть разворачивавшиеся в долине войска, и продрыхла еще двое суток, подарив окружающим несколько дней относительного спокойствия, во время которых разбившие бивуаки гвардейцы и легионеры хоть немного пришли в себя, и оглядели открывшуюся нам местность.

Это действительно загадочная и красивая страна, Твайлайт. Резко континентальный климат — обильные на снег зимы и жаркое до одури лето – наложили отпечаток на всю эту землю, не превратив ее, однако, в одну бесконечную степь, но разделив на изобильные, почти не распаханные холмистые равнины; испещренные скалами и огромными вильдами — гигантскими камнями, иногда по самую маковку вросшими в землю, в которых грифоны позажиточнее устраивали свои дома; а так же бесконечными горами. Признаюсь, я впервые видела столько гор – нас окружали бесконечные горные хребты и вершины, предгорья настолько часто сливались друг с другом, что иногда было решительно непонятно, где начинается одна бесконечно огромная серая громада, а где ей на смену приходит другая, угрюмо блестевшая в нашу сторону снежными шапками, повисшими на острой, как когти, вершине.

И виноградники. Бесконечные виноградники – равнинные, предгорные и горные. Сухие и влажные, расположенные возле огромных, похожих на море озер, или питающиеся влагой от бесконечных гейзеров, шипящих в предгорьях и на склонах гор. Тщательно возделываемые – и забытые, полудикие, лишь изредка навещаемые кем-то из местных жителей, лишь длинными, строгими линиями столбиков и веревок, поддерживавших виноградную лозу намекавшие нам, что когда-то здесь жили заботившиеся о них существа.

Поистине, изобильна и щедра была бы эта земля к умелым копытам и лапам, но прокатившаяся по ней война вот уже в который раз смешала в стальном водовороте всех, кто издревле жил на этих землях. Отдохнув, мы продолжили свой прерывистый марш, иногда ненадолго застревая возле какого-нибудь замка, решившего оказать достойную встречу передовому отряду, проходившему по земле недогадливого сеньора, решившего, что трусившие или летевшие по своим делам гвардейцы или легионеры – просто манна небесная, пролившаяся на воинственную голову его самого, его клана или фамилии[21], почему-то просиживавших в замках свое гузно. Впрочем, за начинавшим отступать передовым отрядом тотчас же появлялись точно такие же подразделения, и вскоре сопротивлявшийся замок брался на копье, а то и весело полыхал, если сопротивление нападавших было ожесточенным, а рядом оказывалась я – признаюсь, была грешна, и всегда самой первой швыряла горящие факелы в окна, порядком прореженные болтами самострелов, испытывая при этом странный душевный подъем, словно пали вдруг всякие запреты, и можно было безнаказанно заниматься такими делами, от которых потом самой становилось бы стыдно. Естественно, это тоже породило разного рода шепотки, и если северяне смотрели на такого рода развлечения скорее безразлично, не отказывая себе в удовольствии пограбить богатые поместья и их руины, а то и по примеру своей иллюстры, поссать на быстро остывавшие угольки, то среди моих соотечественников подобные выкрутасы явно не добавили ничего хорошего к моему имени или славе, поэтому я старалась свести к минимуму свои проснувшиеся склонности начинающего пиромана, начав всерьез опасаться различных статеек, которые непременно могли бы прочитать мои старики.

Быть может, я была и не права, но Твайли, поверь, что видеть, как из замка, по крутой дуге, на пробегающий по дороге отряд отправляется немаленьких размеров камень, вслед за которым спешит целый кагал вооруженных по самые когти грифонов – это не то зрелище, которое добавляло бы мне миролюбия, и понеся первые потери в этом сумасшедшем походе, множество пони, один за другим, начали заражаться этим холодным безумием, и от последних встреченных нами поселений, располагавшихся в горных отрогах, и отмеченных множеством острых башен, похожих на вонзившиеся в небо клыки, я буквально оттаскивала своих подопечных, озлобленных множеством мелких потерь, которые мы понесли еще не встретив настоящего, достойного боя. Определенную роль в этом сыграла и география края – тропинки нужны были грифонам лишь для проезда повозок или телег, и для того, чтобы протащить такую ораву по казалось бы, не слишком пересеченной местности, нам пришлось разбиться на небольшие отряды, которые тут же принялись пощипывать мелкие банды, появлявшиеся буквально из каждого замка, из каждого поселения, из-за каждого угла. Поняв, что попала в переплет, я обходила крупные поселения, вновь сдвинув график на день, и даже выделяла отдельные отряды, пытавшиеся перехватить неуловимых партизан, давших мне в полной мере почувствовать, как было приятно тому же виконту де Клюни получать раз за разом рапорты о моих нападениях на обозы и тыловые подразделения. Взбеленившись, я уже собиралась отдать приказ о наступлении на ближайший город, чтобы устроить там бесполезную, опасную, и вполне отвечавшую нуждам грифонов осаду... Но все, как водится, решил обычный случай, когда в ночную разведку отправился мой муженек.

— «Больше они нас не побеспокоят» — заявил он, вернувшись под утро третьего дня, когда я уже собиралась отправиться на его поиски самостоятельно, бросив все, и забрав с собой Первую сотню пегасов. Как выяснилось, разведывательная операция очень быстро превратилась в полноценную диверсию, и теперь вместо преследования уходящего войска, грифоны занимались восстановлением своих городов, парочка которых буквально взлетела на воздух после дружественного визита воинов Госпожи.

— «Понимаешь, они ушли от нас кое в чем на целые десятилетия, если не века!» — отоспавшись и вяло попокушавшись на мою честь, супруг решил заесть расстройство от временной неудачи на любовном фронте, и с энтузиазмом слопал почти чугунок наваристой овощной похлебки, которую наскоро сготовила Нефела – «У них там настоящие трубы, которые идут по всем залам, и обогревают весь город. Представляешь? А еще у них есть настоящие подъемники для телег, руды и всего, что только захочешь – огромные, как… Ну вот как три таких вот палатки!».

— «Ясно. И вы на них покатались?» — поняв, что восторженный рассказ жеребца, увидевшего новую игрушку, и теперь радостно делившегося со мной своими впечатлениями, грозит оставить нас без ужина, я осторожно отодвинула чугунок от размахивавших в воздухе ног – «Эх, жеребцы! Вы прямо как жеребята, только яйца побольше, и игрушки дороже. Только я вот не понимаю, как поломка одного подъемника должна была напугать этих грифонов?».

— «Вот еще, буду я ломать такую замечательную штуку! Мы котел им взорвали, паровой. Ну, и еще несколько труб испортили. Видели облако пара над вон той горой?».

— «Конечно» — решила соврать я, потешив самолюбие мужа – «Но пар – он же горячий? Я надеюсь, что никто не пострадал?».

— «Ты кого, нас или грифонов имеешь в виду?» — тотчас же успокоившись, серьезно и с прохладцей, осведомился Графит.

— «Вас, конечно же» — удивленно вскинув брови, я решила подобраться поближе к супругу, и с довольным гудением перекатилась к нему под бочок, намекающе потыкав копытом в ребра. Кожистое крыло приоткрылось, и я с удовольствием прижалась к боку мужа, виляя хвостиком, и преданно глядя ему в глаза – «Нахрена мне вареные грифоны сдались?».

— «В первом городе мы несколько не рассчитали» — поджав губы, признался супруг, глядя на стену палатки, словно вспоминая произошедшее, до сих пор стоявшее у него перед глазами – «Крутанули сначала один вентиль на топке, потом второй – и что-то нарушили в ее хрупкой конструкции. В общем, сами едва успели оттуда смотаться, но бухнуло так, что вырвало изрядный кусок внешней стены – поэтому столб пара было заметно на много миль вокруг. Много погибло, Скраппи, очень много, и виной этому мы. Я, и те, кто был там вместе со мной».

— «Ты же не знал…».

— «Но я обязан был знать!» — зло рявкнул вдруг тот, заставив меня вздрогнуть, и вжать голову в плечи, скрываясь под расправленным голым крылом – «Или хотя бы подумать своей тупой головой! Знаешь, что было потом? При взрыве котла трубы, которые шли из верхнего зала оборвались, и из них принялась хлестать ледяная вода, которая, как выяснилось, бежала по ним откуда-то с вершины. Быть может, они отвели в них горную речку… Не знаю, в общем. Но потом эти трубы стали затапливать то, что осталось в том городе. Тех, кто быть может, еще оставался в живых. А мы – мы были там, и смотрели на все это, абсолютно не в силах помочь. Не могли. Не имели на это права».

— «Я понимаю, но…».

— «Нет, Скраппи. Ты не понимаешь» — успокаиваясь, тихо и непреклонно отрезал супруг, кладя тяжелую голову мне на шею – «Не понимаешь, и я буду молиться богиням, чтобы ты никогда этого не поняла. Ни ты, и никто другой в нашей жизни. Но за все это я непременно буду нести ответ, когда меня призовут на Небесные Луга, и я не знаю, смогу ли я посмотреть тогда в глаза тем, кто встретит меня в этом месте, созданном для хороших пони».

Увы, я не отнеслась к его словам с должным вниманием, ведь в следующие несколько дней он по-прежнему исчезал в ночной темноте, возвращаясь лишь под утро, и удовлетворенно выслушивал мои краткие доклады о том, что преследовавшие нас грифоны отступают, отряд за отрядом отправляясь на помощь пострадавшим от диверсий городам, после чего заваливался спать. Наверное, стоило бы попытаться поговорить с ним, убедить в том, что такова судьба всех тех, кто верой и правдой служил Госпоже, и быть может, уговорить его подумать над увольнением, и переходе в дворцовую стражу, в качестве капитана которой он смотрелся бы куда лучше меня… Но тогда мне казалось, что все хорошо, все нормально, и это обычное осознание тех последствий, что несет каждое действие сильной личности в окружающий ее мир, и я даже искренне возгордилась своим лохматым охламоном, с помощью лишь полусотни своих подчиненных способного устроить настоящий переполох в куче грифоньих городов. Воспрянув духом, пони вновь рванулись вперед, уже не пытаясь обойти, не стоптав, виноградники или зеленеющие озимыми посевами поля, на которых даже из-под снега лезли посевы незнакомых для пони растений, и вскоре, буквально в течение нескольких дней, с ходу снесли поселение, преграждавшее нам вход в широкое, удобное ущелье, заканчивавшееся приметной долиной, находившейся у самых ворот, ведущих во вражескую цитадель.

— «Ну как?».

— «Как вы и предполагали, Легат, они собираются зайти к нам с тыла» — оглянувшись, первым решил обрадовать меня Дэйз. Отправившийся в Кантерлот генерал пожелал забрать с собой всю свою свиту, но приказ, переводивший в мое подчинение все присоединившиеся, и даже пытавшиеся поглотить нас силы Гвардии недвусмысленно намекал на то, что это «все» включало в себя и командную верхушку гвардейских подразделений, приведенных с собой Туском. Прибывший на огонек командор лишь отмахнулся от осторожно поинтересовавшихся этим вопросом гвардейцев, буркнув что-то вроде «Сами попались ей на глаза – так сами и виноваты!», и я официально получила в свое распоряжение самый настоящий штаб, занимавшийся для меня визуализацией происходящего на фронтах этой короткой, но уже успевшей достать всех по самые гланды войны – «На этот раз Ночная Стража услышала их возле крайней правой башни, которая под номером пять».

— «И что они сказали?».

— «Не знаю. Снялись всем звеном, и ушмыгнули в темноту» — дернул щекой жеребец. Похоже, отношения с кучкой ночных пони у выходцев из Гвардии не задались с самого начала – «И до сих пор не удосужились прислать хоть какого-нибудь сообщения».

— «Ну хорошо. Подождем результатов» — примиряющим тоном буркнула я, движением плеч сбрасывая со спины толстый, тяжелый, но довольно теплый плащ, притащенный откуда-то Хаем. Не слушая моих возражений и душераздирающего нытья, он буквально заставил меня нацепить это бело-алое корзно вместе с парадными доспехами, изготовлением которых занимался явно кто-то из потомков тех чернокожих рабов, что день и ночь батрачили на западном континенте этого мира на жестоких белокожих хозяев, запрещавших им сбиваться в банды, курить травку, а также воровать и переделывать автомобили, «прокачкой» придавая им яркий, вычурный, и крайне нелепый вид. Тяжелые наплечники и нагрудник, дополненный гибкими полосами стали, прикрывавшими мою шею, спину и бока, выглядели так, словно кто-то насильно и в крайне противоестественном виде скрестил нашу испытанную в боях лорику сегментату с «готическим» риттерским доспехом, дополнив получившегося ублюдка плотным кольчужным трико, и украсив получившееся чудовище накладными золотыми вставками, филигранью и прочими рюшечками, придававшими этой отрыжке дизайнерской мысли крайне грозный, воинственный, надежный… И абсолютно уродливый, с моей точки зрения, вид. Взглянув на них в первый раз, я закатила настоящую истерику, требуя отправить под трибунал всех, кто принимал участие в их изготовлении, включая самых дальних родственников шахтеров, добывавших руду для создателей этого чудовища, и даже похныкавшая у меня на плече Черри не смогла меня убедить надеть эту рекламу лудильной лавки… По крайней мере, пока на шум назревающего скандала не заглянул муженек.

— «И чего тебе в них не нравится?» — удивленно приподнял брови он, глядя на все это сверкавшее безобразие, отбрасывавшее яркие блики на стены палатки – «Выглядит красиво, украшено стильно, носить наверняка удобно – не зря же их заказали Сандеринг Твисту, судя по вот этому клейму. Это лучший бронник Кантерлота, достойный представитель династии мастеров, изготавливавших парадные доспехи для генералов и принцесс».

— «Да пусть хоть обосрется от гордости, вместе со своей династией, генералами, и…».

— «Скраппс!».

— «Но я вправду чувствую себя в них каким-то сутенером!» — пожаловалась я, глядя на нависшего надо мной Графита. Похоже, на мои вольности в упоминании повелительниц он до времени прикрывал глаза, но только пока я не скатывалась, по его мнению, к неприкрытому богохульству – «Чем им моя старая броня не нравится-то? Я что, в этом параде в бой пойду, словно клоун?!».

— «А ты вообще не должна никуда ходить» — заметил у него из-за спины Хай, осторожно заглядывавший в палатку. Убедившись, что гроза миновала, он приободрился, и вместе с остальными принялся разглядывать мою упакованную в сталь тушку – «Помнишь, что ты обещала?».

— «Командовать. И что?» — насупившись, я уставилась на Хая словно инквизитор, услышавший как кто-то испортил воздух во время мессы – «Поэтому я должна, по-твоему мнению, теперь сидеть в этой палатке? Что, еще не нагеройствовались? Боитесь, что я вам помешаю, и все медальки себе заберу?».

— «Скраппи, ну зачем ты так?» — успокаивающе погладила меня по крылу подобравшаяся сбоку Черри, заставив меня походя отметить эту странную, появившуюся у нее недавно привычку – подходить ко мне строго сбоку. Боится, что зашибу? – «Просто все делают свое дело, а без надлежащего командования это просто невозможно. Смотри, какую мы работу проделали для того, чтобы вновь собрать наш Легион, да еще и полностью изменить его штатную структуру, и все это – во время этого сумасшедшего марша. Думаешь, у нас что-то получится, если никто не станет присматривать издалека за всем, что происходит вокруг? Ну, кто еще кроме тебя сможет увидеть всю картину в целом?».

— «Ага. «Кто еще на это согласиться?», ты хотела сказать?» — ядовито заметила я, сердито глядя на стоявших напротив меня жеребцов – «Сходу могу предложить Глиммерлайта Туска, например. Хочешь, ему напишу?».

— «Да ну тебя!» — обидевшись, надулась подруга, и ворча, отправилась в сторону здоровенной доски с изображенной на ней чашей долины. Проводив ее глазами, я только вздохнула – несмотря на отличный пример, который маячил у нее под носом буквально несколько лет назад, Черри наотрез отказалась возвращаться в Бастион, и при полной поддержке и попустительстве Хая оккупировала штабную палатку, быстро подмяв под себя разведчиков и картографов, целыми днями прикрепляя и открепляя цветные булавки на копиях карт, и мурлыча себе под нос какие-то песенки. Решив еще раз поговорить с ней, но уже после того, как разберусь с непонятными действиями своих подчиненных, я вновь уставилась на Хая, пытаясь заставить его одним только взглядом ощутить раскаяние и убраться подальше, прихватив с собой эти сраные доспехи, словно сошедшие со страниц каких-нибудь ролевых игр для детей не старше шестнадцати лет. Увы, заметив мой взгляд, он только покачал головой, как и Графит, не собираясь идти на поводу у моих «капризов».

— «Завтра прибывает принцесса, дорогая» — напомнил мне муж, придирчиво оглядывая мои обновки. Мне почему-то показалось, что его глаза как-то подозрительно заблестели, словно у объевшегося сметаны кота – «И согласно уставу, командующий должен встречать ее при полном параде».

— «Именно. Согласно уставу!» — поддакнул Хай, увлеченно разглядывавший доспехи, и не заметивший, как у меня задергался глаз. Жестокие и долгие стычки, в течение нескольких дней чередовавшиеся с периодами короткого затишья, сошли практически на нет – увидев выползавшие из ущелья колонны земнопони, грифоны радостно попытались атаковать их прямо на марше, применив те самые флешетты, которые демонстрировал нам когда-то Вайт Шилд, и лишь по случайности, или же моей глупости, из-за которой я притащила с собой в первую очередь почти треть наших пегасьих кентурий, страшный дождь из стальных штырей, снабженных лентами-стабилизаторами, которые издавали в полете холодившее душу жужжание, так и не добрался до основной массы гвардейцев и легионеров, принявшихся закрепляться на склонах гор, готовя к бою самострелы. Я подозревала, что именно такое решение примет оборонявший свою столицу король, или коронный маршал, или кто там командовал у грифонов, поэтому кружившие до поры вне поля зрения грифонов пегасы оказались для них неприятным сюрпризом, разом ссадив до половины орлиноголовых химер, надрывавшихся под тяжестью самых обычных мешков, из которых они готовились посыпать наши головы своими «сюрпризами». Однако удивляться пришлось им самим, и подумав, командующий в первый раз предложил сделать короткое перемирие, воспользовались которым обе стороны.

И воспользовавшись одним из таких предложений, меня перехватили в штабной палатке мои собственные кентурионы, с гордостью выложив передо мной припасенную где-то одежку.

— «Так значит, согласно уставу?».

— «Конечно».

— «Тогда раздевайся!».

— «Ннннне понял…» — взмемекнул что-то Хай, но тотчас же осекся, впервые заметив мой злобный взгляд – «Зачем это?».

— «Наденешь эти доспехи, и встретишь завтра принцесс!» — рванув на груди тугую пряжку, рыкнула я. Проклятая вещица не поддавалась, и я напрасно царапала ее копытом, стараясь отогнуть неподатливый язычок – «Главное, чтобы доспех сверкал, и накопытники светились — согласно уставу, конечно же! Принцессам же все едино, верно?».

— «Скраппи, это подарок» — произнесенные терпеливым, спокойным голосом слова, за которым угадывалась недосказанная, непроизнесенная речь о тупой и недалекой кобыле, заставили меня остановиться, внимательно поглядев на тяжело вздохнувшего Хая – «Мы не знали, как преподнести тебе его, чтобы это не показалось откупом или взяткой, или чем-то подобным, понимаешь?».

— «То есть, вы собрали деньги на то, чтобы…» — я ощутила, как мои губы вздрогнули в каком-то подобии улыбки – ощущение, которое, как мне казалось, я уже успела забыть.

— «Ну, мы предприняли кое-какие шаги, и не все они были финансовыми, скажем так» — загадочно ответил соломенношкурый пегас. Присев рядом со мной, он аккуратно застегнул на мне полурасстегнутую пряжку наплечника, после чего отошел, оценивая эффект со стороны – «Но мы смогли достучаться до мастера Твиста по неофициальным каналам, благодаря кое-кому в наших рядах, кто хорошо знал, как можно послать ему весточку. Обдумав наше письмо, он согласился взяться за внеочередной заказ, и всего за две недели сотворил вот это вот великолепие. Но кажется, мы обманулись…».

— «Оно ей не нравится» — буркнула из дальнего угла палатки Черри – «Считает, что мы только и можем, что валять дурака и втягивать ее в неприятности. Что мы специально издеваемся над нею!».

— «Я считаю, что…» — вздохнув, я постаралась сдержать себя, и не наговорить глупостей больше, чем уже успела обрадовать всех, кто слышал разразившийся скандал – «Я… Я думаю, что не достойна этих доспехов. Понимаете?».

— «И почему же?» — прищурился на меня Графит.

— «А разве я их заслужила? И чем же? Тем, что развалила Легион? Тем, что заставила всех пройти через крушение надежд, заставила потерять веру в будущее, и лишь потом, благодаря надуванию щек и грозному виду, которыми и обманула несчастного генерала, выторговала обратно все то, что потеряла? Велико ж достижение! Я злилась на газеты, называвшие меня «миньоном» и «лукавой временщицей» — а ведь мне нужно было не жаловаться тебе или принцессам, а посыпать себе голову пеплом, ведь они писали абсолютную правду!».

— «Насколько я помню, ты не жаловалась, а тщательно скрывала от меня происходящее» — заметил муж, недовольно хлестнув хвостом – «Но мы с этим разобрались».

— «А не стоило бы! Ты разобрался – но что это сделало со мной? Оковы пали, и я…» — опустив голову, я уткнула нос в холодную пластину нагрудника, изгибавшуюся возле самой шеи, и служившую защитой от скользящих ударов – «Я превратилась в настоящего паразита».

— «Хватит толочь хвостом облака!» — вылетевший из угла палатки белый комок ярости злобно ударил меня копытами в бок, заставив покачнувшись, отступить на два шага в сторону. Палатка наполнилась густым, благородным звоном загадочной стали, что варили для своих доспехов настоящие мастера четвероногого народа, но я при этом не ощутила ничего, кроме мягкого толчка – «Ты только и делаешь разные штуки, от которых сама же и страдаешь, а потом останавливаешься, и просто… Просто плюешь на все, что ты сделала для других, и начинаешь ныть, что кому-то там, по невнимательности, прищемила кончик уха или выдернула волос из хвоста! Я не понимаю, как можно быть такой тупой и близорукой, чтобы не понимать, что без тебя мы бы уже давно разбежались, или шагали в этих тупых золотых доспехах, каждый день глядя на гвардейский флаг? Как ты вообще живешь с таким вот настроем?!».

— «Сама не знаю…» — оглушенная этим напором, я отступала от белой пегаски, обличающе тычущей мне в грудь голубоватым копытом – «Черри, да разве во мне дело? Вы уже сами соорганизовались, и…».

— «А в ком же еще, если не в тебе? Ты только и делаешь, что тащишь нас всех за волосы куда-то вперед, но когда перестаешь, все вокруг становится каким-то скучным и серым. Грязным, словно болото, где водятся пиявки и лягушки!» — не давая мне собраться с мыслями, Черри теснила меня назад, пока я не уперлась спиной в развешанные на полотняной стене палатки карты, сердито зашуршавшие от столь непочтительного обращения – «А теперь, вместо того, чтобы возглавить нас, как мы все надеялись, ты опять начинаешь ныть, и подозревать, что все вокруг издеваются над тобой, и тихо смеются за спиной! Ты на самом деле тупая, или просто изгаляешься над нами?!».

— «Вы просто не знаете, с кем имеете дело!» — рявкнула я.

— «Даааа? Ну и с кем же?!».

— «Я…» — слова застряли у меня в горле.

«Ну же! Мы уже обсуждали этот вопрос, и кажется, пришли к определенным выводам» — промурчал знакомый голос у меня в голове. Казалось, шелковый язык игриво облизывает мои ушки, заставляя их прижиматься к голове, а язык – прилипать к пересохшему небу – «Но мне кажется, будет только интереснее, если ты заявишь им какую-нибудь глупость. Ну, например о том, что ты сумасшедшая, или еще какой-нибудь бред. То-то они посмеются! А уж какое уважение приобретешь среди подчиненных…».

— «Я просто запуталась» — вновь опустив голову, призналась я, стараясь не встречаться глазами с Графитом, вольготно расположившимся возле одной из подпорок палатки, согнувшейся под его весом – «Все это место… Весь Север действует на меня странно, заставляя… Заставляя… В общем, ты права. Простите меня. Я… Я вновь потерялась, как жеребенок в густом лесу, и могу только бежать на свет по тропинке без следов».

— «Мы с тобой, Скраппс!» — с жеребцовой бесцеремонностью бухнул Хай, переглянувшись с кивнувшим Графитом – «Не бойся, сестренка – мы выберемся. Мы почти выбрались, и даже эта сумасшедшая реформа Легиона вроде бы начала работать… Осталось только Грифус взять. Столько прошли вместе, и неужели этого не осилим?».

— «Да, наверное, все-таки осилим» — слабо улыбнулась я подруге, требовательно глядевшей мне в глаза – «Спасибо тебе, Черри. Наверное, мне давно следовало вправить мозги».

— «Обращайся в любой момент» — ехидно отсалютовала мне та. Услышав, что шум в штабной палатке утих, в нее, по одному, стали просачиваться остальные офицеры, старательно делая вид, что ничего не произошло, и все просто устали, и вышли – пописать или покурить. Но даже после того, как восстановилась нормальная работа штаба, я все оставшееся время ощущала на себе внимательные, ощупывающие взгляды подруги и мужа, не раз покрываясь холодным потом при мысли о том, что будет, если эти двое вдруг поделятся друг с другом своими подозрениями.

Наверное, все эти мысли покажутся тебе довольно хаотичными, Твай – как и записи, сделанные наскоро и впопыхах. Поверь, по прибытии у меня было совсем немного времени даже на то, чтобы вести какие-либо официальные записи, а уж тем более на то, чтобы вести какой-то там дневник. Если тебе вдруг показалось, что вломившись, словно медведи, в эту долинку, мы тотчас же разбили палатки, и разведя огонь, принялись попыхивать трубочками или достали баклажки с сидром в ожидании, когда вскипит вода в котелках, то ты крупно ошибаешься. Разворачивать лагерь пришлось под самым настоящим обстрелом – как выяснилось, грифонам стало известно об этом финте ушами задолго до того, как мы приблизились к Грифусу, и они успели приготовить нам теплую встречу, подбросив охапку совсем неприятных сюрпризов. Каких? Ну, например, они успели неплохо полить котловину, образованную невысокими горными хребтами, окружавшими их столицу, превратив примыкавшую к стенам часть в присыпанный снегом каток, о чем мы узнали немного позже, во время пробного штурма одной из башен. Да-да, это оказалось вторым сюрпризом – длинная Барьерная гряда, достигавшая ста пятидесяти футов в высоту, была превращена поколениями пернатых в самую настоящую стену, и увенчана множеством здоровенных башен, вытесанных из громадных скал, являвшихся частью этой самой гряды. Стоит ли мне говорить о том, какой крепости был этот материал, при виде которого мы беспомощно поглядели сначала друг на друга, а потом – на огромные тараны, срубленные еще за перевалом, и которые, надрываясь, тащили ругавшиеся и пыхтевшие легионеры? Стучать ими в скалы, толщиной превышавшие эти самые тараны, было бы просто глупо, и нам пришлось отказаться от этой затеи, хотя порхавший вокруг Биг Шот уверял всех в том, что с их помощью мы быстро проломим ворота… Но к счастью, мы не приняли всерьез его предложение лично возглавить атаку, и принялись прощупывать ближайшие башни. Зачем? Ну, хотя бы для того, чтобы с этих хищно выглядевших конструкций, напоминавших великанские каменные иглы с узкими окошками бойниц, в нас не летели всякие тяжелые предметы – от мелких камней до настоящих снежков, метанием которых забавлялись укрывшиеся в них грифоны. И если в крайних башнях командующий обороной не решился поставить серьезные осадные машины, то в привратных, защищавших ворота и центральную часть изогнутой, словно змея стены с ними было все в полном порядке, и сунувшиеся в центр долины гвардейцы закономерно получили свое, едва успев улепетнуть из каких-то заснеженных руин, в которые врезалось несколько крупных – с тело среднего пони – камней, заброшенных туда странными приспособлениями, напоминавшими огромные стальные трезубцы, опутанные системой противовесов и тяг.

Видела бы ты наши морды, вытянувшиеся словно рыла дромадов, при виде этих детищ грифоньего гения, творчески переосмысливших подброшенные им чертежи моих «рогулек»!

— «Полмили. Неплохо для «детских игрушек», Раг!» — фыркнул один из пегасов. Прибыв из ставки командора для координации действий Гвардии и Легиона, он оказался свидетелем первого залпа грифоньих машин, и выглядел весьма впечатленным увиденным – «Что будете делать? Может, у тебя есть и план на такой вот случай?».

— «Угадай с трех раз!» — огрызнулась я на дешевую подначку. Входившие в долину войска останавливались, и в бутылочном горлышке входа, все еще заполненном дымом от чадивших руин сожженных пегасами предместий, образовалась отвратительная давка – «А я пока снесу nahren эти башни, иначе лагерь они нам развернуть не дадут».

— «Можно подумать, с потерей двух башен вам станет легче» — фыркнул пегас, готовясь взлететь, отправляясь в обратный путь – «Я сообщу командору, что в данный момент лучше расположить наш лагерь на северо-западе от города. По крайней мере, там до нас не достанут эти дискордовы метательные орудия».

— «Давай-давай. Лети, насекомый» — буркнула я. Изнывавший от нетерпения Шот радостно перекувырнулся, увидев мое крыло, недвусмысленно указывавшее на крайнюю левую башню, и помчался собирать свой клин, с которым он намеревался рвануться на штурм – «А я пока тут развернусь. По крайней мере, тут я знаю, что они меня не достанут из этих своих штуковин, а вы… Ну, в любом случае, все мы когда-нибудь встретимся на Небесных Лугах».

— «Эт-то почему ты так уверена, что они тебя не достанут?» — поперхнувшись, пегас сложил крылья, пристально глядя на мой блокнот, который я все-таки отжала у Хая, воспользовавшись его бессознательным состоянием. Что? Обшаривать выведенных из строя друзей нехорошо? Ха-ха! Вы просто не знаете, какой у этого блокнота был замечательный позолоченный карандашик!

— «Потому что я где-то слышала, что угол бросания тела для достижения максимальной длины полета должен быть где-то сорок пять градусов» — отмахнулась от него я, захваченная множеством дел. Предстояло определить место для лагеря – не слишком близко к стене, и ни в коем случае не вплотную к горам, где у грифонов могли быть тайные тропы, тоннели, осадные галереи и прочие неприятные вещи, а также послать патрульные группы перенять вершины окружавших нас гор и убедиться, что там не приготовлена для нас очередная охапка сюрпризов вроде камнепадов и внезапно сходящих лавин – в общем, дел было предостаточно и без этого надоедливого жеребца, считавшего своим долгом поиздеваться над недалекой кобылкой, не один день просидевшей со своим механиком, высчитывая различные варианты исполнения этих устройств, как и их возможности – «Сделаем поправку на горный воздух, пусть даже Грифус находится не слишком высоко над уровнем моря – и получается, что они сейчас лупят на самую большую дистанцию. Пристреливаются, так сказать. Вот возьмут камушек побольше – и дальность сразу же упадет. Так что пускай хоть укидаются, раз делать больше нечего – меня сейчас эти башни волнуют. Так что вали уже, капитан, не отвлекай по пустякам!».

Не знаю, что больше подействовало на моего собеседника – моя уверенность в относительной безопасности собственной тушки, или очередной залп пытавшихся достать нас рогулек, уронивших свои камни гораздо ближе к собственной стене, но уже через несколько дней к нам начали присоединяться передовые отряды Гвардии, ведомой самим командором. К тому времени мы зачистили крайние башни – как выяснилось, оборонять их от самострелов не знакомым с этим оружием гарнизоном оказалось делом не слишком продуктивным, и потеряв всего два или три десятка пегасов, мы заняли их, обезопасив для себя большие участки стены, разом лишившиеся трех из семи грозивших мрачному небу клыков. Однако в первые дни похвастаться мы могли лишь этим – получив плацдарм в начале стены, мы никак не могли приблизиться к остальным башням – укрытые в теле гряды осадные галереи были надежно защищены от нападений как сверху, так и изнутри, поэтому ворвавшихся в эти каменные коридоры через взятые башни пегасов и земнопони ждали самые настоящие баррикады из каменных блоков, которые ушлые грифоны приспособились подтаскивать в нужное место, и перегораживать ими проход, радостно тыча оружием во всех, кто осмеливался приблизиться к ним на расстояние вытянутого копья. Не помогала даже испытанная «черепаха» — блоки были расставлены в шахматном порядке, и протискиваться между ними пони могли лишь по одному, тотчас же становясь добычей укрывавшихся за ними грифонов. Потеряв еще два десятка убитыми и раненными, штурмовым командам все-таки хватило ума отойти и окопаться, соорудив не слишком прочный аналог грифоньих баррикад из связанных ремнями копий с навешенными на них щитами. После этого ситуация замерла в шатком равновесии – попытки грифонов высунуть клюв из-за камня тотчас же пресекались градом болтов, которые обрушивали на них озлобленные из-за потерь земнопони, и на таком расстоянии находивших щелочку даже в тяжелых риттерских латах, но попытки отодвинуть тяжелые камни с помощью наваливавшихся на них штурмовых десятков тоже приносили больше вреда, нежели пользы. Кто-то, сгоряча, даже предлагал выкурить их из гряды с помощью дыма, ссылаясь на опыт окуривания пчел в своей далекой деревне, однако озабоченная ростом потерь, я запретила подобные опыты, справедливо подозревая, что клювастым хозяевам города будет достаточно лишь сдвинуть блоки, заложив щели тряпками – и тогда выкуриватели выкурят оттуда сами себя, спустив в нужник все, что добились погибшие, вымостившие пол галерей телами своими, и убитых ими врагов.

В воздухе все тоже было не так однозначно, как следовало из реляций командиров звеньев и крыльев – новых единиц, придуманных и расписанных мной в тех свитках, что пестрели на стенах Кладбища Забытого до воцарения на командовании генерала Глиммерлайта Туска. Согласно новому штатному расписанию, пегасы формировали в воздухе крылья, звенья и клин, в которых могло быть от трех до двадцати одной, или ста с лишним крылатых лошадок соответственно – я вычитала о подобном устроении крылатых полков в одной из старых книжек, довольно скупо описывавшей «сумасбродные» попытки одного пегасьего генерала реформировать ополчение Клаудсдейла. Увы, задуманное довести до ума ему не удалось – беднягу разжаловали, и поспорив, даже хотели снести голову, дабы в нее больше не приходило столь неудачных с точки зрения пегасьей военной доктрины мыслей, не забыв описать данный эпизод истории крылатого воинства в назидание благодарным потомкам. Потомок, прочитавшая этот назидательный опус, преисполнилась благодарности к изгою, отвергнутому собственным народом, и вновь воплотила его идеи в жизнь, в довесок, решив в будущем повесить портрет бедолаги в казармах, таким образом, почтив память его, и его дела, которое должно было помочь потомкам отверженного генерала отстоять независимость своей страны. До тех пор, не долго думая, я отдала всех пегасов, официально именовавшихся теперь стаей, под командование своему примипилу, оставив себе лишь ту самую первую сотню, с которой смоталась из лагеря Легиона, и начала наводить шорох в окрестных лесах. К моему удивлению, крылатые лошади буквально передрались за право остаться в этих десятках, и после окончания сумасшедшей гонки по лесам, в штабную палатку, стоявшую в центре спешно развернутого лагеря, приперлась целая делегация, с обидой поинтересовавшаяся, почему это я решила их «прогнать» после всего, что мы вместе пережили – как оказалось, большинство из них совершенно не горело желанием командовать где-либо еще, и даже назначение командирами сотен расценивало как своеобразное понижение в должности, что просто поставило меня в тупик. Заглянувший на огонек Хай лишь усмехнулся, и иронично похлопав крыльями объявил, что пегасы Легиона назначают данную сотню личным резервом Легата, и совершенно не против, если вышеупомянутый Легат решит заменить кого-нибудь из них на тех, кто еще не успел повоевать и озолотиться под моим началом в этой, и предыдущей войне. Это и решило дело, но еще долго после этого соломенношкурому охламону приходилось смываться, едва заметив на горизонте мою пятнистую шкурку, упакованную в нелепый подарочный доспех, и издававшую злобное рычание при виде своего примипила. Впрочем, оно издавалось все чаще и чаще, и по большей части – за дело. Проклятое пегасье, даже получившее урок послушания, все еще думало как какое-то ополчение, и пообнюхавшись и окопавшись в лагере и на подогнанных к нему облаках, принялось «добывать себе славу», вызывая на бой голосивших не хуже какого-нибудь птичьего базара грифонов, засевших в городе и не отказывавших себе в удовольствии поизгаляться над придурковатыми пернатыми, летающими вокруг их города. Близко к стенам подлетать им, впрочем, не позволяли – как я ни надеялась, что засмотревшиеся на поединки грифоны забудут следить за горизонтом, что позволит какой-нибудь сотне приблизиться на расстояние уверенного выстрела из самострелов, такого подарка они мне делать явно не собирались, а учитывая количество собравшихся в Грифусе пернатых, всегда находилось не менее сотни тех, кто вовремя замечал крадущиеся к стенам облачка, и тем приходилось спешно ретироваться, уходя из-под тучи камней, которые довольно метко швыряли защитники города, используя похожие на мухобойки рогульки, с грохотом распрямлявшие свои опутанные пружинами тела.

А почему они не перелетали сквозь стены? Ну, для этого нужно было бы хоть раз увидеть Грифус.

Этот город был построен давно, в незапамятные времена, еще до пришествия грифоньего пророка, объединившего все враждующие племена, и уже в преклонном возрасте вознесшегося на вершину божественной горы, мирно скончавшись в собственной постели от вполне естественных причин — думаю, мало кто сможет поспорить, что смерть от удара отравленным кинжалом в спину, когда пьешь напичканное ядом вино, является вполне естественным продолжением столь незадавшегося банкета. Так или иначе, но заветы Хрурта соблюдались неукоснительно, и любой грифон считал своим долгом отгородиться от грешной земли, обустроив себе жилище в каком-нибудь камне – и Грифус был квинтэссенцией грифоньих мировоззрений. Непревзойденные зодчие, они превратили целую гору в огромный город, вместо домов топорщившийся десятками огромных, остроконечных башен, размером не уступавшим «небоскребам» Мэйнхеттена, и каждая выглядела так, словно ее саму, вместе со стеной и громадными каменными воротами не построили, но лишь обтесали, придав строгости угловатым, стремящимся ввысь формам, выступавшим из тела горы. С командного облака, не напрягая глаза, я легко насчитала целых семь ярусов, последний из которых охватывал грубый, лишь слегка обработанный шпиль, в который превратили верхушку горы, и в ненастные дни скрывавшийся за сердитыми тучами, клубившимися возле каменных громад. Быть может, грифоний военачальник и надеялся под прикрытием непогоды устроить нам веселую жизнь с помощью вылазок, но его ожидания не оправдались – порхавшие туда и сюда, пегасьи звенья споро разбивали бурчавшие что-то тучи, и осажденным оставалось довольствоваться локальной непогодой, проливавшей дождик прямо на горячие головы, пронзительным визгом подбадривавшие своих риттеров, слетавшихся на бой, словно мухи на остывающее варенье. С нашей, впрочем, неслись не менее громкие крики, а так же дудение дудок и вой боевых рожков, сопровождавшие каждый выход на специально утоптанную для поединков площадку, серевшую гладким, утрамбованным снегом, перемешанным с тонкой, просеянной золой – ее не стали окружать веревками или забором, дабы зрители с обеих сторон могли видеть каждый удар, которым обменивались поединщики, радуясь и огорчаясь вместе с такими же любителями схваток, облепившими окошки башен, и кромку величавой стены.

И нет, я не сошла с ума от недосыпа, хотя видят богини, мне все труднее и труднее было находить время для нормального, пятичасового сна. Просто к нам, наконец, присоединилась Доблестная и Победоносная Эквестрийская Гвардия, а с ней…

Больше всего это было похоже на цыганский табор. Остановившись на высоком каменном карнизе, длинным рогом выдававшемся из склона горы, я с недоумением оглядывала разноцветные повозки, влекомые по воздуху и земле пегасами и земнопони, разодетыми в разноцветные попоны, словно плащи, прикрывавшие их до самых копыт. Строгие геральдические линии и квадраты соперничали с украшавшим их орнаментом яркостью цветов и замысловатостью гербовых рисунков, отчего у меня сразу же зарябило в глазах, впрочем, быстро переключившихся на не менее дорого и глупо украшенные экипажи, покачивавшиеся в воздухе или резво подпрыгивавшие по земле. Повозки и кареты грохотали обутыми в железные шины колесами по удобной дороге – как заявили примчавшиеся с передовым отрядом Гвардии пегасы, после недолгой осады и переговоров, которые провел посол принцесс[22], виконт де Клюни заявил о полном отделении от Короны, и нейтралитете в текущем конфликте, согласившись даже впустить в свой город-гору гвардейский гарнизон, а так же открыв войскам командора прямую дорогу на Грифус. И вот по этой же дороге, проложенной среди змеящихся ущелий, к нам и нагрянула большая, расфранченная толпа, стремившаяся, как оказалось, принять самое деятельное участие в «победоносной войне». Самое, конечно же, время было сделать громкое заявление и широкий жест – армия уже у стен вражеской твердыни, грифоний король заперся в своем каменном замке, и наверняка дрожит от страха при виде цветастого воинства, под рев старавшихся передудеть друг друга труб вылезавшего из узкого ущелья на оперативный простор… Чего, спрашивается, бояться? Разве что все веселье пройдет мимо богатых и знатных, а так же не слишком богатых, и не очень-то знатных – но каждый из них, каждый пегас, единорог и земнопони, старавшийся перещеголять соперников знанием древних обычаев, надеялся завоевать себе славу и почести, а может быть, даже и титулы, которыми принцессы непременно должны одарить смельчаков, подвергшихся ради такого важного дела неисчислимым «лишениям и опасностям». Все это, посмеиваясь, мне объяснил командор, опустившийся рядом на своей боевой колеснице, влекомой аж шестеркой пегасов. Внушительный монстрик, признаться – как говорится, под стать своему седоку. Дав мне время полюбоваться на массивные дубовые колеса, укрепленные щитами стенки, а также два полукруглых спонсона[23], как я обозвала про себя эти выступы, предназначенные для четырех телохранителей, недобро позыркивавших вокруг из-под блестевшей брони, Вайт Шилд быстро припахал и меня, и остальных офицеров к установке дополнительного лагеря, предназначенного для Гвардии – как оказалось, соединяться с нами он совершенно не намеревался, и предпочел встать западнее, перекрыв своим войском единственный выход из долины. То ли он был так не уверен в уже окопавшихся неподалеку легионерах, то ли просто не имел возможности нормально командовать, связанный по всем четырем ногам бездельничавшими идиотами, похожими на шумную толпу реконструкторов, похваляющихся своими доспехами из пластика и листовой жести – даже на марше они сумели доставить гвардейцам проблем, вырвавшись вперед войска, «чтобы пыль не глотать», и задерживавших своими обозами наступавшие им на пятки войска. Теперь же, очутившись в долине, эти знатные и именитые сначала расхаживали между люнетами, флешами и контрэскарпами[24], по всем правилам фортификации насыпаемых мрачными гвардейцами и легионерами, а после даже пытались отвлечь кого-то из них для того, чтобы обустроить им «достойное ристалище, долженствующее показать благородному противнику, что пони – не такие дикари, как они могли бы подумать, глядя на копошащихся в земле грязноногих». Однако, получив отлуп сначала от меня, затем от Хая, а потом уже и от впечатленных моим примером кентурионов, они сочли за лучшее ретироваться под прикрытие каких-то совсем уж неприлично мощных, многоярусных укреплений, которые вдохновенно возводил командор, бросив на это все имеющиеся у него силы. Остальные, очухавшись, решились погрозить в мою сторону только от ворот лагеря Гвардии, и я искренне надеялась, что привычные легионные «десять палок», оказавшиеся совсем не тем, что раньше понимала под этим словосочетанием развращенная богема, надолго вразумят этих отпрысков вырождающихся семейств не лезть со своими делами к легионерам. Однако, я ошиблась, а мой урок пошел им на пользу лишь частично, и отлежавшись, они с удвоенным пылом принялись осаждать беднягу Шилда, успокоившись лишь тогда, когда получили свою «взлетную полосу», как окрестила я полоску утоптанного и перемешанного с золой снега. Но еще большее удивление, если не сказать шок, я испытала, когда увидела, как в этом благородном деле им принялись помогать, и кто — грифоны! Дождавшись, когда рядовые гвардцейцы уйдут, унося с собой инструмент, они обследовали место ристалища, и внесли в него несколько правок, принеся с собой факелы, цветные флажки, и тщательно обведя алой краской границы будущей арены, на которой, уже спустя сутки, прогремели первые трубы, вызывавшие пони на бой. Охренев от происходящего, я лишь спустя пару часов отвлеклась от созерцания орущих толп, осаждавших стены укреплений как лагеря пони, так и грифоньей цитадели, и попыталась собрать ударный отряд, призванный вывести из строя хотя бы несколько грифоньих рогулек, притаившихся за стенами крепости… Однако меня ждал облом – все тот же Вайт Шилд, вдохновленно возводивший целую систему фортификационных сооружений, запретил мне вмешиваться в этот долбанный праздник жизни, и занимался лишь тем, что приказывал подтаскивать все более крупные камни, да расставлял по долине довольно примитивные по сути, но сложные в исполнении метательные орудия, напомнившие мне виденные когда-то на рисунках баллисты, которые пони называли палинтонами. Эти странные машины, тем не менее, использовали для натяжения тетивы довольно неплохие каучуковые шнуры и ленты, но даже несмотря на запрет командора пристреливать их, дабы не возбудить в перьеголовых противниках ненужных мыслей, выглядели довольно грозно… Если бы не стена, маячившая, нависавшая над нами, и одним своим только видом надсмехавшаяся над всеми теми камнями, которые заготавливали для них шнырявшие по окрестным ущельям команды из земнопони.

— «Что, не нравится?» — поинтересовался у меня командор, корпевший над своими бумагами. Бюрократическая машина Гвардии была налажена просто отлично, и все телодвижения каждого подразделения досконально фиксировались, причем дважды – его собственными офицерами, и в канцелярии Штаба Гвардии, помимо прочих, перенявших и эту функцию предшествовавших ему служб.

— «Мне все равно».

— «Конечно. Поэтому и дуешься, как мышь на крупу» — усмехнулся тот, поднимая глаза от карты своего укрепления, и глядя на меня поверх очков. Я предпочла тупо таращиться на карту местности, украшенную многолучевой звездой медленно прорисовывающейся крепости, похожей на расцветающий экзотический цветок, выбрасывающий вокруг себя все новые люнеты, фасы и фланки[25] – «Мозгами пошевелить не пробовала, для разнообразия? Или отоспаться? Зевающий командир на поле боя – это угроза всем, а не только себе, поняла?».

— «Да, у меня не слишком много времени на все эти… На весь этот навоз!» — огрызнулась я, с недовольным, обиженным видом тыча копытом в сторону выхода, от которого уже доносился очередной рев оголтелой толпы, болевшей за кого-то из сражавшихся под стенами города – «Пока они там развлекаются, я…».

— «Значит, обиделась» — констатировал могучий единорог. Отложив очки он поднялся, и с кряхтением помассировал себе поясницу, глядя поверх моей головы на густые струи тумана, словно кисель, медленно вливавшиеся в штабную палатку, стоявшую на карнизе горы. Молчаливый адъютант споро подхватил утвержденные командором планы, и вновь вернулся к своему столу – «И на что? На то, что твое появление на этом поле совсем нежелательно?».

— «Да я…».

— «Нет, вряд ли. Когда это таких самовлюбленных, эгоистичных, мелочных и кровожадных существ как ты, интересовало чье-то мнение?» — не торопясь, с издевательской, бесившей меня до глубины души обстоятельностью, принялся рассуждать вслух Шилд, напомнив мне при этом еще одного жеребца, в строгой тишине своего дубового кабинета любившего порассуждать над моим предназначением и причинах появления в этом мире – «Или же тебе не хватает крови? Удивляешься, почему окружающие тебя пони и грифоны не бьются насмерть, принося гекатомбы жертв на алтарь твоей кровожадности?».

— «Это когда это я была кровожадной?!» — становясь перед двинувшимся по второму кругу жеребцом, злобно прорычала я, заставив находившихся в палатке пони удивленно поднять головы, услышав столь беспардонное обращение к командору – «Что это вообще за ахинея?! Опять про меня какую-нибудь хрень напечатали, или пустили очередной гнусный слушок? Ну, значит, у нас все в полном порядке, раз это является основным вопросом на повестке дня!».

— «Разведкой и сбором информации, включая слухи, занимаешься не только ты и этот твой вишневого цвета дружок, Раг» — с оскорбительным равнодушием заметил единорог, в два шага обойдя мою кипевшую от возмущения тушку, словно не стоящий внимания придорожный столбик – «Кстати, вы там с ним в курсе, что Стил Трэйл недвусмысленно потребовал от меня его тестикулы, на широком блюде?».

— «Стил Трэйл – козёл, так ему и передайте!» — я едва не сорвалась на крик, но вовремя смогла взять себя в копыта. Словно чей-то тихий голосок покровительственно прошипел «Тссссс!» у меня в голове. Еще утром я раздумывала над этим вопросом, увидев маячившего на периферии зрения бывшего фрументария, занимавшегося своими делами – и он, и я делали вид, что ничего не произошло, однако я ни словом не обмолвилась о присвоении единорогу его прежнего звания и полномочий, поэтому положение Желли больше напоминало положение бедного родственника, изо всех сил пытающегося казаться нужным в большой и богатой семье. Я была готова без особого сожаления расстаться с этим единорогом, однако слова командора заставили меня резко поменять свой настрой – «А еще можете сказать, что пока он там только мечтает о яйцах моего подчиненного, я уже крепко за них взялась, и серпом замахнулась!».

— «Я что, похож на твоего посыльного, Раг?» — иронично осведомился Шилд.

— «Но вы же не смогли отказать в этой маленькой просьбе главе Аналитического Отдела Королевской Канцелярии, командор?» — немного успокоившись, я невинно захлопала глазками, изображая из себя вящую простоту – «И довели до меня волнующую его информацию. Думаю, он ждет от нас действий, или какого-нибудь ответа… И вам не кажется, что уж слишком много забрал себе власти этот земнопонь?».

— «Это не наша с тобой забота, Раг» — отмахнулся от меня, словно от мухи, Вайт Шилд, с преувеличенным вниманием глядя на висевшую у стены карту – «А что касается этих традиций, бороться с которыми ты решила самым решительным образом, запретив своим воякам участвовать в этом турнире… Вот как ты считаешь, почему я не могу запретить этот «праздник духа и тела», несмотря на всю мою власть?».

— «Мммм… Потому что тогда все эти знатные дети древних и уважаемых родов пошлют вас в длительную эротическую прогулку?» — с невинным видом решила я похамить, не обращая внимания на возмущенно вскинувшихся офицеров штаба.

— «Не только, Раг. Не только…» — с усталым высокомерием поглядел на меня единорог. Под его взглядом я сникла, почувствовав себя глупой девчонкой, пытающейся дерзить терпеливо выслушивавшему ее, мудрому деду – «Они, конечно, могли бы так поступить, реши я воспользоваться своим авторитетом, или знатностью рода, который, между прочим, уступит не многим из собравшихся тут жеребцов и кобыл – однако же, я так не поступаю, хотя дело не в том, что сможет выкрикнуть мне тот или иной потомок древних воителей. А в чем же?».

— «Ну…».

— «Думай. У офицера голова должна быть не только для того, чтобы таскать на ней шлем с дурацким гребнем».

— «Вы просто завидуете, командор!».

— «Ответь на вопрос, Раг. Не утомляй меня своей болтовней».

— «Ну, быть может, вы хотите, чтобы грифоны сами подсократили их число?» — предположила я, принимая брошенный мне при свидетелях вызов померяться сообразительностью. Обычно я бы не повелась на столь дешевую подначку, однако что-то явно тянуло меня за язык в этот день – «Ну, или… Или разрешили всю эту ярмарку тщеславия для того, чтобы они не путались у вас под ногами? Blin, ну конечно! Это я их могу избить и выкинуть на мороз, как я уже приказала сделать с одним идиотом, припершимся в наш лагерь, и потребовавшего выделить ему «достойную свиту» — в конце концов, кто я такая? Лукавая временщица, безродная дура, вскарабкавшаяся к подножию трона благодаря политическим интригам — а вот вам, командор, приходится с ними мириться, как с неизбывным злом».

— «Хммм. Ты сегодня в ударе, пятнистая» — помолчав, криво хмыкнул Вайт Шилд, покосившись на замерших с открытыми ртами адьютантов – «Съела что-нибудь, или муженек мозги прочистил? Эти славные воины – не «неизбывное зло», а потомки богатых и знатных родов, и пусть они кичливы и горды, их воинское искусство поднимет дух наших войск — и умалит грифоний, издревле кичащихся тем, что они являются самыми благородными воителями известного мира. Благородные риттеры сражаются лишь с благородными, знаешь ли».

— «А так же не участвуют в командовании войсками, вдохновляя их своим воинским искусством, и побуждая на подвиги, верно?» — понизив голос, выдала я вдруг пришедшую в мою пустую голову мысль – «Однако ж! Далеко смотрите, командор!».

— «Война – это искусство побеждать» — наставительно произнес белый единорог, внушительно воздев переднюю ногу. Похоже, его слова предназначались для всех, кто присутствовал в штабной палатке, и затаив дыхание, вслушивался в голос командующего – «Побеждать силой и умением, разумом и смекалкой, знанием и опытом. Это противостояние, в котором народы решают, кому умалиться, а кому – вознестись. И это совсем не жестокое и грубое истребление живой силы противника, которое демонстрируешь ты, пятнистая засранка. Запомни – хорошо разбить армию противника, Раг, но еще лучше – оставить ее целой. Можно разгромить неприятельское государство, но еще лучше – его сохранить. Этому нас учат принцессы, и именно это позволило пони занять достойное место среди окружающих нас народов, не кланяясь каждому проходящему мимо, но достойно жить на нашей земле, даже окруженной самыми отъявленными милитаристами, не озлобив никого из соседей. И именно на этом стоит и будет стоять наша земля».

Вот так. И понимай это как хочешь. Нет, конечно, я в чем-то была с ним согласна, и что бы там ни говорили про меня эти лохматые северные вруны, я никогда не стремилась уничтожить врага – ну, разве что тот слишком уж напрашивался, творя совсем непотребные вещи. Однако моим мнением тут никто не интересовался, и поэтому мне пришлось засунуть свое самолюбие подальше под хвост, и скрипя зубами, мрачно наблюдать за происходящим.

Увы, Грифус нам было не взять.

Понимание этого пришло ко мне буквально на следующий день, после прибытия к подножию города-горы. Никакие макеты, никакие картины, которые я считала художественным преувеличением, не могли внушить того чувства величия, что исходило от громады отстроенной лапами грифонов цитадели. Это монументальное, величественное сооружение внушило бы благоговейный трепет даже ушедшим из этого мира людям, а не то что одной мелкой пегаске, с потерянным видом бродившей по лагерю, или отбивавшей вялые попытки грифонов выбить нас из захваченных башен, и предпринимая в ответ не слишком плодотворные вылазки. Я понимала, чего хочет добиться наш враг – осаждаемый в своем городе, король Брюглефивер слал одного гонца за другим с грозными призывами к Полипетангу бросать бесконечные осады двух мятежных королевств, и присоединиться к нему в победоносном порыве, выбив наглых четвероногих прочь со священной земли Короны. Одних мы перехватывали, другие могли проскочить, несмотря на заверения пегасов о том, что ни один грифон не прошмыгнул бы мимо них через заблокированные тоннели, словно дырки от сыра, усеивавшие близлижайшие горы. Увы, проверить это я не могла – мне не хватало даже тех восьми тысяч, чтобы устроить приличную осаду с одной части горы, и уж точно не хватило бы на то, чтобы окружить ее со всех сторон. Сами размеры позволяли Грифусу не бояться таких вот осад, и я, скрипя зубами, была вынуждена довериться обитателям облачного лагеря, зависшего с юго-западной стороны громадной цитадели. Я ждала — гоняла пегасов, рычала на земнопони, и пинала единорогов, старательно натаскивая свою орду, и постепенно превращая ее в какое-то подобие того Легиона, который я видела в своих мечтах. Тот Легион, который я хотела бы видеть под своим командованием. Такой, который бы я могла оставить принцессам, и за который мне не было бы стыдно.

Это надолго заняло моих подопечных, уже начавших было ворчать при виде бездельничавших благородных вояк. Прибывавшие по большей части не в одиночку, они притащили с собой целый табор из слуг, тащивших нелегкие повозки с цветастыми шатрами и прочим скарбом, призванным скрасить хозяевам пребывание в этой негостеприимной к чужакам земле. Вначале обфыркав предложение командора разбить лагерь в одном из ущелий, они попытались было обустроиться в предгорьях, но быстро сообразив, что в таком случае, вместо ристалищ, им придется все свое время посвящать защите лагеря от бодрых наездов жадных до чужого добра ваза, переместились поближе к долине перед воротами города, расположившись прямо посреди ущелья. Я злилась, бранилась и доказывала, что в случае отступления они заблокируют наш отход в сторону внутренних земель, а пытаться оторваться от грифонов в широком, ведущем в сторону Пизы ущелье – форменное самоубийство, но увы… На фоне командора, несколькими скупыми фразами обосновавшего предпочтительность отхода в сторону «условно дружественных, или хотя бы не враждебных территорий», я выглядела слишком нелепо со своими безумными, по меркам этого мира, идеями контролируемого отхода и активной обороны, как я называла примеры боевых операций, вычитанные когда-то из хроник мировых войн, в тайне надеясь, что именно военный гений командора Гвардии Вайт Шилда сможет воплотить их в жизнь. Увы, не срослось. Кто сейчас, да и тогда, мог знать, что мины тоже могут быть мощным оружием наступления? Мне оставалось только заткнуться, и не разваливать продуманный командором план – в конце концов, моя собственная заповедь, мое кредо «Кто в ответе – тот и прав!» сработало против меня, но при этом, странным образом придав мне сил. Посоветовавшись и поспорив сама с собой, я решила не мешать тем, кто лучше знает этот изменившийся мир, и продолжила укреплять свое войско, принявшееся буквально на глазах поглощать переподчиненные мне гвардейские сотни. Нет, формально ничего не менялось, но формируя новые соединения – когорты, я просто и незатейливо вливала в них часть золотобронных вояк, довольно быстро вынужденных поменять золоченые доспехи на тяжелую, давящую броню легионера, весившую раза в два больше сверкающих, зачарованных магией кирас.

Признаюсь, было довольно забавно видеть нервно переступавшие, разноцветные фигуры, косившиеся друг на друга – они впервые с момента учебы оказались в одном строю без обезличивавшей их брони.

Изменения были значительными, но не слишком кардинальными: множество ранее разрозненных кентурий объединялись в когорты – отряды в девятьсот земнопони и около сотни пегасов, подчинявшихся непосредственно принцепс-кентуриону этой когорты. Каждая кентурия, помимо земнопони, теперь получала одно-два пегасьих крыла, которые подчинялись кентуриону, и только в самом крайнем случае могли быть переподчинены примипилу, теперь возглавлявшему пегасью стаю, состоявшую из крыльев, звеньев и клиньев. Крыло получало от трех до семи, звено – от пятнадцати до двадцати одной, а клин – от семидесяти пяти до ста пяти крылатых лошадок, объединенных по зубодробительной схеме пернатых любителей нечетных чисел. Всяческие вспомогательные и иррегулярные войска, а также медики и прочие, не участвующие в бою службы, были выведены в состав отдельной, вспомогательной когорты, размеры которой не регулировались напрямую в связи с тем, что в нее же я определила и всех поправлявшихся легионеров, еще не способных встать в строй, но бывших в состоянии выполнять несложные поручения.[26]
Вроде бы ничего особенного, но я прекрасно понимала, что без того урока, который преподал нам всем генерал Глиммерлайт Туск, я вряд ли бы смогла столь бескровно ввести эти изменения, да еще и на марше, во время боевых действий. Об этом предупреждал меня командор, об этом говорил мне муж и советчики, но расформирование, которое затеял генерал, перевернуло все с ног на голову, и мне оставалось лишь собрать издергавшихся, отчаявшихся, и решившихся на бунт легионеров – выйдя в тот вечер из штабной палатки на двор крепости, я тут же оказалась на брошенных мне под ноги щитах, вознесшихся на спины обступивших меня кентурионов, и уже оттуда, потрясая письмом командора, громко, хотя и гнусаво провозгласила — «Мы снова Легион!». И этого оказалось довольно, чтобы измучившиеся от неизвестности легионеры приняли все, что я собиралась им дать, из моих копыт. Мои верные друзья и соратники становились принцепс-кентурионами, и получали под командование собственные когорты из более чем тысячи пони, которые не включали в себя ту сотню пегасов Рэйна, которые пожелали остаться под моим крылом в качестве личной гвардии Легата – у меня прямо-таки чесался язык назвать их преторианцами[27], но я удержалась, решив не сердить Ее Всетемнейшество, вполне вероятно, так же имевшую планы на это название. Хай, все так же остававшийся примипилом, возглавил объединенную стаю пегасов, в то время как Черри, уже официально получившая на свою шейку должность praefectus castrorum – префекта лагеря – теперь возглавляла вспомогательную когорту.

Конечно, не все было так гладко, как я описала тебе, Твайлайт. Были и ошибки, и непонимание нового устройства Легиона, и даже попытки достучаться до меня, чтобы возвернуть все так, как было до этой войны. Наглядевшись на пинающих репу гвардейцев и высокородных вояк, некоторые кентурии пытались заслать ко мне ходоков, но ничем хорошим это не закончилось – для посланников, а также тех, кто их послал. Вломив каждому по десять палок, я доходчиво, хотя и не слишком цензурно объяснила всем, что не намерена командовать тунеядцами, алкоголиками и бунтовщиками, а ежели такие все-таки сыщутся среди наших дружных шеренг и колонн, то я лично повесила бы таких за яйца и вымя – согласно строгим предписаниям принцесс о раздельном воспитании полов, и недопущению разврата и крамолы, подробно описанных в древних книгах, содержащих подробные инструкции по искоренению данных ересей. Вдохновленных моим наглядным примером, легионерам только и оставалось, что вяло перестреливаться с швырявшимися камнями грифонами, наловчившимися орудовать модернизированными рогульками, и с убийственной точностью посылавших камни прямо в головы зазевавшихся бойцов, и негасимые даже водой и песком, горючие камни, в первое время долетавшие даже до крайних палаток нашего лагеря. Конечно, с потерей башен это безобразие прекратилось, и теперь нам оставалось только глазеть на представление, разворачивавшееся на нашем левом фланге.

А посмотреть было на что. Съезжавшиеся и слетавшиеся со всех сторон, потомки древних воинов представляли собой странное зрелище – облаченные в «современные» колеты и коуты забияки соседствовали с запакованными в латы четвероногими риттерами, чьи попоны, похожие на разноцветные флаги, свисали до самой земли. Чеканы соседствовали с мечами, турнирные копья – с кинжалами, дагами и топорами, а один, самый могучий из эквестрийских риттеров, с надсадым рычанием размахивал над головой поистине великанским молотом, легко удерживая его в телекинетическом захвате. Казалось, ринься они на врага – и сама гряда, сами горы не устоят против этой мощи… Но увы, им не хватало порядка и строевой выучки, ибо это оскорбляло их самолюбие, и несмотря на то, что перед строем ежедневно читали универсалы[28], слушать их никто не хотел. Вся эта толпа, хотя и состояла из неплохих поединщиков и может быть, даже неплохих воинов, как жеребцов, так и кобыл, развлекалась напропалую – ела, пила, галдела и шаталась по лагерям, заставив меня скрипеть зубами от чисто кентурионского возмущения происходившим на моих глазах бардаком – как же так, такие дуболомы, и делом не заняты! Принцессы задерживались – у меня почему-то возникло подозрение, что не способный похвастаться достижениями командор намеренно оттягивал их приезд — и даже наши противники, поначалу встревоженно, а затем уже радостно глядевшие на все эти приготовления, и для смеха, даже постреливавшие из надвратных орудий по возводимым командором фортификациям, втянулись в этот бесконечный хоровод из ежедневных дуэлей, проходивших как в воздухе, так и на земле. Однако даже по прошествии четырех недель этого сраного карнавала, когда все желающие смогли выпустить пар в групповых и индивидуальных схватках, и сама идея о начале мирных переговоров, казалось, висела в весеннем воздухе, я все еще готовилась к худшему, буквально хребтом ощущая, как ускользают от меня драгоценные секунды, просачиваясь между копыт, словно черный, шуршащий песок.

И кажется, все-таки дождалась.

— «Что ж, подождем результатов» — вновь повторила я. В душе вновь ворохнулось что-то неприятное, словно горячая лапа, на миг сдавившая сердце. Вот уже которую ночь я просыпалась в холодном поту, в своем спальном мешке, едва не выпадая из раскладной койки, скрипевшей под весом вертевшейся на ней кобылы. Мне вновь снился один и тот же облачный стадион, и моя спутница, и очередная попытка выкрасть у местных воротил что-то неимоверно важное, похищенное у меня когда-то, а теперь – попавшее в чужие копыта. Попытки сохранить инкогнито проваливались – почему-то преследовавших нас пони совершенно не впечатляли ни мой титул, ни попытки договориться и решить все хитростью или с помощью переговоров. И вновь – побег, прыжки по столам в каком-то огромном, темном зале, и вновь полет через большое, во всю стену, окно, через облака – на спящий город, прямиком в колючие кусты какого-то парка. Единорожка не успевала, и спасая ее, мне приходилось задерживаться, разрываясь между доставкой очень важной вещи и свободой, а может, и жизнью доверившейся мне пони. По возвращению в тот самый район меня встречала бегущая в мою сторону толпа, пони в которой походили скорее на карикатурных, пониподобных насекомых, нежели на знакомых мне забавных, симпатичных, разноцветных существ, и вид их вселял в меня понимание, что все кончено – я вновь опоздала, и очередная попытка спасти этих несчастных вновь провалилась. Уже в которых раз. Одно из несущихся на меня существо хватало меня за шею, а его страшные, мертвые глаза вдруг озарялись все тем же зеленым, режущим глаза светом, и… И я вновь просыпалась, выпутываясь из мокрого, хоть отжимай, одеяла, до самого утра глядя пустыми глазами в отступавшую темноту.

— «А ваш «сюрприз» для грифонов, мэм?» — вернул меня на землю голос единорога – «Конвой прибыл вместе с вами?».

— «Они в часе пути, Дэйз. И вообще, не сверкай тут яйцами и рогом, а доложи, что тут происходило без меня, вместо того, чтобы допрашивать своего командира!» — неизвестно отчего рассердившись, я сверкнула глазами в сторону вытянувшегося по стойке смирно жеребца. Нет, все-таки знакомство с командором Гвардии, пусть даже и приводящее к наполовину подчиненному положению, здорово укрепляет резюме в глазах непосвященных в тайны закулисных интриг – «Я из сил выбилась со своими ребятами, пока разогнала эту нечисть, слетевшуюся на обоз, словно мухи на… Ладно, не важно. Но все же я хочу знать, какого сена…».

— «ЛЕГАТ!».

Мое бурчание было прервано самым неподобающим образом. Еще несколько лет назад от такого вопля, раздавшегося у меня за спиной, мою тушку всем миром выцарапывали бы из-под ближайшей кушетки, но теперь я лишь недовольно обернулась, уставившись на влетевшую в штабную палатку Минти, едва не сверзившуюся на голову ближайшему офицеру – «Легат, там…».

Однако это «там» само заявило о себе во всей своей грозной красе, ощутимо тряхнув колыхнувшуюся под нами землю. Под звуки легионерских рожков, наперебой намекавших самым ленивым о том, что в лагере происходит что-то недоброе, мы выскочили из палатки, и тотчас же пригнулись, получив в морды зарядом смешанного с камнями и грязью снега. Что-то большое, размерами не уступающее средней палатке или телеге, беззвучно пронеслось мимо лагеря, и с грохотом врезалось в склон прикрывавшей наши тылы каменной гряды, в то время как россыпь объектов поменьше грохнулась прямо на лагерь, подняв кучу земли и снега, и с хрустом прокатившись прямо по полотняным жилищам, погребая находившихся в них пони под мешаниной из досок, соломы, и окрасившейся алым материи.

— «Атака! Трубить отход!» — завопила я, шаря глазами по сторонам в поисках Кнота, которому был доверен штандарт Легиона. Увы, случайно или нарочно, «Пост №1» одним из первых попал под удар, и теперь представлял из себя раскуроченую ямку в земле, из-под отвала которой торчали чьи-то копыта. Поймав пробегавшего мимо кентуриона, я ткнула его мордой в сторону покосившегося знамени, древко которого скрывалось в земляной насыпи, оставленной прокатившимся грифоньим снарядом – «Забрать знамя! Откопать сигнифера! Остальным – отступать! Быстрее!».

— «Что это? Что это за ужас?!» — прижав ушки к голове и дрожа всем телом, Черри выскочила вместе со всеми, и теперь в страхе таращилась на небо, по которому неторопливо и величаво, словно сбивающиеся в стаю перелетные слоны, проносились огромные камни. Взмывая над Грифусом, они медленно набирали высоту, и где-то над серединой долины замедлялись настолько, что казалось, замирали, и лишь спустя несколько долгих секунд все же определялись, где им упасть, после чего вновь начинали свой неторопливый разбег, беззвучно приближаясь к нашим позициям.

— «Что это за магия?!».

— «Это не магия! Это, blyad, привет от грифонов!» — взвыла я, глядя как одна из таких каменюк попала точно в строй легионеров. Моих легионеров. Бедняги – все, чему мы учились, сработало против них, и выскочив из палаток, они как были, со щитом и копьем, собирались в компактные сотни, змейками вытекавшие из лагеря на оперативный простор. Ах, красота и порядок, который мы так лелеяли, взращивая, словно собственных детей! Они, наша опора и надежда, на этот раз сыграли против нас, и я на секунду зажмурилась – крепко, до слез и зеленых кругов в заболевших глазах, когда очередной тяжелый снаряд, поблескивая свежими сколами на неровных гранях, подпрыгнул, отскакивая от обледенелой почвы, и взрывая боками землю, пропрыгал по одной из кентурий, похоронив под собой не меньше тридцати легионеров. Не помогла ни «черепаха», ни поднятые по уставу щиты – был только треск раскалывавшихся щитов и ломавшихся копий, перешедших в стоны и крик. И именно этот многоголосый крик привел меня в себя.

Он – и точно такой же крик, раздавшийся у меня в голове.

«ОНИ ЖЕ ТАМ УМИРАЮТ! ЧТО ЖЕ ТЫ СТОИШЬ?!».

— «Офицеры! Принять командование над всеми оставшимися в лагере!» — вскарабкавшись на оказавшегося рядом Рэйна, вновь завопила я, размахивая крыльями для привлечения внимания к своей персоне – «Черри, уводи весь госпиталь! Пегасы, к передовым частям — пусть укроются за укреплениями Гвардии! Остальным – отходить к ущелью! Вперед! Вперед! Вперед!».

Оставалось надеяться, что хотя бы кто-нибудь из окружавших меня пони понял эти суматошные приказы. Впрочем, я была не совсем справедлива к окружающим – несмотря на ужас, охвативший всех нас при виде грифоньего оружия, обрушившего небо на наши головы, гвардейцы и легионеры достаточно быстро пришли в себя, и вскоре паническое бегство превратилось в лихорадочное, на грани паники, отступление, закончившееся у входа в долину. Как я и предполагала, первым драпнуло ополчение, притащившееся вместе с командором, да и то – не полностью, и пока малая часть риттеров, дуэлянтов и бретеров, словно наскипидареная, рванулась к Барьерной гряде, где мужественно полегла или была захвачена в плен, большая часть этих высокородных придурков либо пялилась на пролетавшие камни, потерявшие всякое очертание в вечерней темноте, либо лихорадочно носилось по долине в поисках своих палаток и слуг, усиливая и без того катастрофический беспорядок. На фоне них Гвардия была единственной, оказавшейся на высоте, и уже после первых залпов грифоньих метательных орудий, со свистом и скрипением размахивавших огромными своими телами над стенами города-горы, в Барьерную стену ударили первые камни, выпущенные из метательных машин земнопони – именно для них, как оказалось, и строились все эти укрепления, в течение нескольких недель превратившиеся в сложную осадную систему, топорщившуюся во все стороны острыми углами люнетов и флешей. Поднявшийся по тревоге персонал осадных машин шустро выкатил их по крутым эскарпам на расчетные позиции, и от души попотчевал пернатых отесанными и подобранными по весу камнями – правда, без особенного эффекта. Лишь один или два заставили обрушиться пару высоченных зданий, да снесли несколько мерлонов[29] на самой нижней части стены, которую, судя по всему, уже нацелился обстрелять командор, однако это явно не произвело на грифонов никакого впечатления – самые голосистые твари заорали еще громче, и даже предприняли попытку массированной вылазки. Однако следующие залпы, наполнившие воздух тучами крупных камней, быстро заставили их отказаться от этой затеи, и свернувшись в огромный клубок, заполошно метнуться под облака — похоже, командор предусмотрел и такой вариант развития событий…

От полного разгрома нас спасла лишь темнота. Вспыхнувшие пожары, невесть почему загоревшиеся в обоих лагерях, стремительно пожирали наши запасы, а наловчившиеся пернатые негодяи еще долго швыряли в темноту каменюками, целя в потерянно шатавшиеся по долине группы гвардейцев и легионеров, собиравшие убитых и раненных невиданным прежде оружием. Пегасы не разгоняли облака – темнота в ту ночь была нашим другом, и несмотря на обезоруживающий разгром основных сил, большая часть стаи Легиона оказалась не затронутой рушившимися на землю камнями, и до самого утра давала отпор самым ретивым защитникам крепости, не раз и не два попытавшихся выбить нас из захваченных башен. Собравшиеся под утро на холме, где в предназначенных принцессам палатках был спешно развернут полевой госпиталь объединенных сил, мы мрачно глядели на запустение, царившее в лагере Легиона. Больше всего пострадавший от нацеленного именно на него орудий Грифуса, он медленно погружался в холодный, зернистый снежок, печально сыпавшийся на наши головы с неразогнанных туч, укутывая траурным саваном извлеченные из-под грязи и камня тела.

— «Легат! Там…».

— «Коррроче!» — прохрипела я, глядя на ровные ряды тел, укутанных в мешковину. Много, очень много. Триста убитых и около пятисот раненых — новые метательные орудия грифонов, как оказалось, идеально пристрелянные даже к самым дальним уголкам предвратной долины, внесли настоящее опустошение в наши ряды. А ведь это была лишь первая попытка, образно говоря, лишь проба пера, и теперь нам стоило ожидать новых ударов – теперь уже из-под земли. Исчезнувшие в обнаруженной пещере ночные стражи все еще не возвращались, и был недалек тот миг, когда грифоны выдавят нас ко входу в долину, и несколькими меткими выстрелами своих требушетов вдребезги разнесут захваченные башни, навсегда похоронив наши надежды обезопасить себя от этого воинственного и вспыльчивого народа. Этим хмурым утром я, как и любой пегас, уже видела эти огромные, исполинские конструкции, похожие на фермы положенного на бок подъемного крана – но в отличие от мирного труженика строек, эти устройства создавались лишь для одной цели, и мы радостно подставили свои головы под занесенный над нами топор.

«Это все моя вина. Как я была глупа! Как наивна! «Углы возвышения», «Плотность воздуха»… Вот они, жертвы моей глупости и безграмотности, лежат ровными рядами!».

«Хочешь посыпать голову пеплом? Тогда сбегай вниз, в лагерь – там его много, и хватит на всех. Или уже начнем думать о том, как вообще такое получилось?».

«Не полощи мне мозги! Это только моя вина!».

«Естественно! Вон, погляди, какую систему отгрохал умница-командор. Он явно что-то подозревал, и как хороший командир, воспользовался слабостью врага, подставив тебя под удар, как наиболее лакомую мишень, в то время как он смог без помех подтянуть куда нужно свои машины, и ударить по отвлекшемуся на тебя противнику».

«Меня поимели» — мрачно подумала я, не слушая утешающего бормотания стоявшей рядом подруги. Спустившийся к нам с неба Хай убедился, что Черри не пострадала, и снова ушел за облака, спасаясь от моего опустошенного взгляда – «Воспользовались, как приманкой. Но разве задача каждого командира не состоит еще и в том, чтобы уберечь от гибели свои войска, и привести к ней чужие?».

«Безусловно. Но война – это не игрушки, и не детский сад, и если нужно пожертвовать сотней, чтобы тысячи могли выполнить свою задачу… Нужно ли продолжать?».

«Уничтожу!».

«Не кипятись».

«Сровняю с землей!» — обернувшись, я поглядела на маячившую рядом Нефелу, не понимая, откуда она тут взялась. Кажется, я оставляла ее вместе с Квикки, в сутках пути от грифоньей столицы… И откуда тут взялась сама Квик Фикс? Сидевшая неподалеку единорожка, не отрываясь, с ужасом глядела на тела, и желание высказаться по поводу медлительности некоторых инженеров умерло у меня на устах, стоило лишь мне увидеть этот полубезумный, наполненный ужасом и болью взгляд синих глаз. Подойдя, я молча обняла шоколадную кобылу, позволив спрятать морду в своих волосах.

— «Они напали поздно вечером. Мы не смогли им противостоять. Они обрушили камни нам на головы».

— «Но… Как?».

— «Как?» — услышав свист, донесшийся до нас через всю долину, я обернулась, и ткнула крылом в сторону среднего яруса города, укрытого за невысокой стеной – «Гляди! Кажется, они вновь собираются проделать что-то подобное!».

Я оказалась права, хотя и не стала пророком. Укрытые до времени за невысокими внутренними стенами, грифоньи орудия вновь готовились к бою – длинные, наклонные штанги с массивными грузами на концах начали опускаться, вторя громким скрипом шипению пара, клубами вырывавшегося через короткие бронзовые трубы, идущие из городских стен. В такт их движению, огромная решетчатая стрела начала неторопливый разбег, поднимаясь все выше и выше над стенами города, пока, изогнувшись, не уткнулась в массивный отбойник, словно громадная рука, послав в нашу сторону еще один обломок скалы. Задребезжав, она отскочила назад и выгибаясь, заплясала вперед и назад, размахивая в воздухе раздвоенным, словно вилка, концом, на котором трепались широкие темные полосы. Получив ускорение, каменная глыба вновь вырвалась в серое небо, и преодолев ненавистное притяжение, устремилась в свой гибельный полет, закончившийся в стене укрепления, воздвигнутого по приказу Вайт Шилда. На этот раз пострадавших, кажется, не было – камень разлетелся на несколько кусков, не причинивших видимого вреда содрогнувшемуся от попадания бастиону.

— «Видела?».

— «Оооого!» — я отступила назад, давая единорожке вновь окунуться в творческое забытье, которое отвлекло бы ее от развернувшейся неподалеку печальной картины – «Это же… Это гениально! Ты видела? Видела?!».

— «Вижу. Какая-то помесь крана и… И катапульты».

— «Это же прорыв! Ты видела, как они используют сразу три вида материалов? Гибкая сталь, собранная в треугольники из стержней, дополнена резиновыми лентами на конце!» — блокнот, появившийся из седельной сумки, словно рюкзачок, укрепленной на спине единорожки, мгновенно начал покрываться какими-то маловразумительными формулами и цифрами – «И этот звук… А может, они используют пар для того, чтобы придать начальный импульс всей конструкции?! В принципе, это возможно, если они сделали что-то вроде такой же стрелы, только поменьше, в основании, и с массивным грузом. Тогда им осталось лишь подвести туда трубы с паром, и с помощью переходных колен и перепускных клапанов создать необходимое давление на конце системы, чтобы… Да-да-да, похоже на то. Пара у них достаточно, если все, что я видела в Пизе, это не враки, поэтому они могут себе это позволить».

— «И ты что, можешь это все определить просто взглянув издалека на эти штуковины?» — недоверчиво уточнил Буш Тэйл. Вместе со своими северянами, он вернулся из очередного рейда, принеся с собой остатки тех раненных и убитых, которые пропустили санитарные команды – «Да брось врать! Наверняка знала об этом!».

— «Она может, Буши» — не дав раскрыть рта немедленно обидевшейся единорожке, буркнула я. Встав так, чтобы загородить от нее разоренный лагерь, я вместе со всеми находящимися в долине пони тревожно глядела на очередной камень, хрустко грюкнувший в стену все больше и больше оседавшего бастиона – «Для этого нужно учиться, да и мозги иметь несколько другие, с техническим складом ума. Это я, тупой гуманитарий, только и могу посылать окружающих на смерть…».

— «Тогда сделай это так, чтобы их гибель не оказалась напрасной!» — обернувшись, я вместе со всеми вытянулась перед командором. Неслышно подкрадывающееся начальство уже перестало меня удивлять, а следующую фразу я ждала, со сладострастием опытного мазохиста представляя себе то отчаяние, которое должно было бы охватить меня под укоризненным взглядом Вайт Шилда – «У тебя были планы на случай чего-нибудь эдакого, Легат?».

Ну хорошо, я ждала не совсем этого.

— «Ээээ…».

— «Да, я в курсе, что у нас проблемы» — холодно пробасил единорог, глядя поверх моей головы на камни, взмывшие над стеной под аккомпанемент громкого пыхтения. Часть стены окуталась густым паром, словно разводивший пары локомотив – «И я знаю, сколько погибло в эту ночь. Но сейчас мне нужны не причитания и заламывания ног, а конструктивные предложения. Наши орудия, как бы не пыжился наш главный осадный инженер, потрясая многочисленными дипломами, не смогут пробить эту стену – по крайней мере, не в этом году. Я прикажу обстреливать ворота, если притащенные Легионом тараны не смогут добраться до них по земле или воздуху, но пока я хочу услышать что-нибудь умное из уст наших офицеров».

— «Ввести в бой единорогов?» — предположил кто-то из златобронных вояк. Надо же, не все, оказывается, разбежались! – «Мы отпугнем их магией, и отбросим их к стенам, где…».

— «Где случится тоже самое, что происходит сейчас!» — оборвал кобылу командор, ткнув копытом в сторону изрытого камнями поля, где полусотня грифонов молча и пугающе ловко заходила в атаку на несущихся к лагерю земнопони. Пройдя над ними, они вывалили из сумок какие-то блестящие стержни, с царапающим нервы жужжанием обрушившиеся на бегущую толпу, и вновь повернули в сторону города, оставив после себя десяток неподвижных тел. Наперерез им рванулось звено летучих легионеров, но было ясно, что большая часть нападавших сумеет уйти – «Поэтому я требую конструктивных предложений, ясно?».

— «Убью…».

— «Хватит истерик, Раг!» — поморщившись, двинул в мою сторону ухом белый единорог, но я не обратила внимания на его вопрос, во все глаза глядя на разворачивавшуюся в воздухе драму. Все больше и больше звеньев присоединялось к воздушному бою, но было понятно, что перевес был на стороне грифонов, поднявших в воздух целую стаю. И еще одну — помельче, но явно нацелившуюся на ущелье, в котором сгрудились все наши войска – «Флаур, проследи, чтобы наши пегасы перехватили ту, меньшую стаю. Ни один из них не должен добраться до скал! Это понятно?».

— «Уничтожу!» — прорычала я, глядя на водоворот крылатых тел, из которого то и дело выпадали одинокие фигуры. Кажется, грифоны заманили издерганных за ночь пегасов почти к самым стенам, связав их там боем, и теперь нам оставалось надеяться лишь на то, что немногочисленные крылатые гвардейцы смогут перехватить летевших к наемным войскам диверсантов. Вновь тяжело грохнули гигантские механизмы, посылая в воздух тучу мелких камней, словно коса, прошедшихся по пегасам и грифонам, сцепившимся в плотный клубок – «Нефела! Фикс! Где наши изделия?!».

— «Уже двигаются сюда. Но припасы к ним задержались» — обрадовала меня единорожка, непонимающе глядя на происходившую вокруг суету – «У меня с собой только опытные заряды для примерной пристрелки, и пока не прибудут…».

— «На позиции!» — рявкнула я так, что едва не сдула с черепа гривы у вытаращившихся на меня кобыл – «Тащи их сюда! Плевать, что там у нас есть из зарядов – тащи то, что есть! Или ты хочешь увидеть, как повторится произошедшее?!».

«Наверное в этом есть какая-то справедливость» — думала я, поднимаясь в шумящее небо. Плеск крыльев соседствовал с грохотом сталкивавшегося оружия, отражаясь от Барьерной гряды убаюкивающим шумом дождя, когда моя сотня – личная сотня, на наличии которой так настаивал Рэйн – пристроилась следом за мной, по спирали уходя под самые облака. Дышать становилось все труднее, но мы упрямо ползли наверх, нацеливаясь на летевших встречным курсом грифонов, сопровождаемых десятком одоспешенных риттеров, в вытянутых вперед лапах которых покачивались огромные топоры. Похоже, пользоваться своими халбердами они умели, и ловко уворачиваясь от падающих на них пегасов, с грохотом обрушивали их на доспехи легионеров, отправляя их на землю и окружавшие нас облака. Быть может, это были те самые Черные Башни, о которых говорил мне Графит, но даже сейчас я не могу сказать точно, что встретилось нам в хмуром небе под Грифусом – все, что я запомнила, слилось в один бесконечный хоровод из картинок, мелькавших перед моими глазами. Я видела Рэйна, отбросившего короткий «пегасий» клинок, и яростными ударами стального накопытника ломавшего хрящи прикрытой кольчугой глотки одному из стальных птицельвов; глядела на несущуюся вниз Пайпер Дрим с наполовину отрубленным крылом, за которой устремилось сразу двое товарищей; вонзала изогнутые, пирамидальные когти механических лап в узкие щели стального забрала, куроча его, словно консервную банку… И навсегда запомнила полные ужаса глаза похожей на сову грифонки, чьи лапы были намертво привязаны к большому мешку. Оставшись без сопровождавших их риттеров, горе-тэйсинтай[30] попытались было повернуть назад, но быстро оставили эту затею, увидев окруживших их пегасов, совсем не похожих на праведных селестианцев, и не лучившихся любовью ко всякому ближнему. Вернувшись, я мрачно глядела, как гвардейцы уводят наших пленных, пытавшихся что-то объяснить окружающим на своем скрипучем, чирикающем языке. Я глядела на них – и не понимала ни обращенную ко мне речь, ни приказов, которые отдавал командор, разглядывая извлеченное из огромного ящика изделие, как прагматично назвали его сталлионградские земнопони. Мохнатые, заросшие и невероятно сильные, они с натугой ворочали огромную дуру трубы, украшенную на конце разверзнутой драконьей пастью, ощетинившуюся в сторону врага десятками чугунных зубов, под копытоводством командовавшей ими Фикс устанавливая свой груз на распакованный лафет, который заканчивали скручивать орудовавшие гаечными ключами помощники шоколадной единорожки.

«Наверное, все в этом мире взаимосвязано – от полета журавлей до глубины залегания руд. От эпидемии сенной лихорадки до длительности светового дня. И то, что ты делаешь – непременно вернется к тебе, так или иначе. Быть может, именно на этом стоит новый мир? Быть может, нашим предкам, а вернее, моим потомкам, наконец открыли глаза, и то, что раньше считалось антинаучной тарабарщиной, и стало основой самой науки? Нечто единое, связующее собой весь мир, всю вселенную, и хранящее на себе отпечаток каждого действия, каждой нашей мысли? И не поэтому ли я мысленно целюсь из этой странной мортиры в сторону города – прямо поверх сотен тел, лежащих ровными рядами перед моими глазами? Что это – совпадение? Или все же какая-то извращенная справедливость?».

— «Я думала, что мы договорились замаскировать эти штуки, Квикки» — тяжело дыша, заметила я, стоя позади изготовленного в Сталлионграде орудия. Копия снятых с постамента памятников, утащенных и распиленных для изучения отдельных узлов и деталей под предлогом плановой чистки, оно напоминало приземистого варана или дракона, раскорячившего шесть своих лап, и припавшего брюхом к земле. Здоровенная дура лафета казалась отлитым из чугуна памятником или скульптурой, и я долго стояла возле этого образчика неоготики, созерцая шипы и чешуйки, украшавшие приплюснутое к земле тело – «Сделать их менее заметными, правда?».

— «Это была идея мистера Маккриди» — просветила меня главный инженер Легиона, шуруя в недрах лафета гаечным ключом. Одна за другой, стальные трубки цилиндрических накатников соединялись с целой системой магистралей, спрятанных в брюхе лафета, и я в очередной раз поразилась, как долго не замечала присущей лишь земнопони магии, позволявшей им переносить вес в несколько раз больший их собственного – «Он сказал, что вы обо всем договорились, и мои возражения неуместны. Но я так и не поняла, почему он не дал мне поставить сюда колеса – они бы замечательно встали между вот этих лап…».

— «Он хотел, чтобы я дважды и трижды подумала, прежде чем использовать их» — прикрыв глаза, прошептала я. Стаи, кружившие над долиной, понемногу редели и расходились в разные стороны, уступая место неторопливо летавшим камням, вновь понесшимся в сторону фортификаций командора. Один бастион уже рухнул, рассыпавшись по кускам от удара особенно крупного камня, обрушившего на стылую землю водопад из осколков, перемежавшихся золотистыми искорками доспехов не успевших убраться подальше гвардейцев – «Как хорошо… Как хорошо сидеть вдалеке, и попивая чай с малиной, рассуждать о пацифизме, правда?».

«Ты всегда придаешься философским раздумьям в самый неподходящий момент?».

— «Мне нужно немного времени, чтобы рассчитать угол возвышения с учетом особенностей местности и погоды» — быстро проговорила единорожка, вынырнув из недр лафета. Поглядев на меня через затемненные гогглы, она зачем-то сглотнула, и бросилась к сложенным неподалеку ящикам, обогнав при этом своих лохматых помощников – «Подожди, мы только соберем и снарядим эту метательную машину… В конце концов, у нас всего три попытки, правда?».

— «Всего три выстрела?» — заглянув в пахнущую холодом и свежим деревом тару, я недоуменно переводила глаза с груды каких-то мешков, остро и неприятно пахнущих химикатами, на заботливо переложенные пучками соломы кристаллы и здоровенную, пузатую бутыль, чей бок украшал красноречивый рисунок из черепа пони, и скрещенных берцовых костей – «А где эти выстрелы? Вы что, не тот ящик взяли, раззявы?!».

— «Nitchego ne zabyto, soratnitsa» — буркнул один из земнопони, присоединяясь к своим товарищам, с кряхтением устанавливавшим на место последнюю стенку лафета. Заглянув под раскоряченные лапы стального чудовища, я заметила, что под ними были укреплены набитые сеном подушечки, удобно ложившиеся на спины далеко не маленьких земнопони. Все больше и больше моих соотечественников выныривало из вечернего полумрака, и освещая себе путь небольшими фонариками, принималось сгружать с трехосных фур тяжеленные ящики, каждый из которых, с кряхтением, приподнимало почти полтора десятка земнопони. Отступив, я принялась наблюдать за работой техников, мрачно выслушивая доклады Рэйна и Хая – похоже, еще несколько таких боев, и о Грифусе можно будет позабыть, ведь если бы мы лишились пегасов, то нам ничего бы не оставалось, как повернуть обратно, да и не факт, чтобы кто-то из земнопони смог бы вернуться домой. Не после марша по чужой земле, изнемогая от холода, голода и ударов с воздуха, беспрестанно наносимых мстительными аборигенами. Все больше и больше крылатых лошадок оставалось в госпиталях, и все большим и большим требовалась срочная эвакуация на родину, или хотя бы присутствие Легата, которая, отводя глаза, смогла бы им объяснить, почему они больше не смогут летать, или хотя бы нормально ходить – я дала себе зарок пересилить себя, и пройтись по шикарным госпитальным палаткам, вместо благовоний уже пропахших кровью и страданием… Однако обещание сдержать свое я так и не смогла.

— «Камень!».

— «Камень! Летит!».

— «Берегиииииись!».

Раздавшиеся откуда-то сверху вопли были мгновенно подхвачены по всему лагерю. Похоже, наши приготовления не остались незамеченными, и насторожившись, я смогла разглядеть несущуюся к нам тень, на секунду мелькнувшую на фоне ярко освещенных стен Грифуса, где вновь тяжело гукнула об отбойник заплясавшая в воздухе стрела метательной машины, и уже открыла было рот… Для чего? Я и сама не знала, ведь времени на то, чтобы отдать какой-нибудь умный приказ, а уж тем более, выполнить его, уже не оставалось…

Но в эту ночь смерть не успела собрать свою жатву.

С громовым грохотом каменная дура разлетелась на части, соприкоснувшись с вознесшимся в небо щитом. Полусфера белоснежного купола, сотканная из подвижных, меняющихся на глазах кружев приняла на себя удар огромного камня, и с треском пропала, оставив после себя резкий, солоноватый запах озона. На бастионах Гвардии уже трубили тревогу, и в сторону стены полетело несколько ярких лучей, впрочем, рассеявшихся в пространстве, и не причинивших никакого вреда вековой скале, которую грифоны почитали за стену. Рванув вниз, на окраину разрушенного лагеря, я бросилась к здоровенной, приземистой дуре, которую облепили техники – увидев творившееся вокруг светопреставление, они замерли, крутя головами по сторонам – успев подумать, что Фикс точно больна каким-то мозговым паразитом, заражающим окружающих ее пони при длительном с нею контакте. Только она, наверное, могла с таким интересом таращиться на что-нибудь опасное, вроде летящего в ее голову копья или меча, если при этом оно сверкает, и движется по сложной траектории.

— «Фиииииикс!» — мой вопль заставил их вздрогнуть, и выйти из ступора – «Заряжай! Снаряжай! Готовь эту huyetu к выстрелу, blyad! Живее, иначе следующий камень будете своими жопами отбивать!».

Последняя моя фраза предназначалась стучавшим вокруг копытами техникам. Живо соскочив с лафета, они бросили ползать с тряпочками по здоровенному стволу, и начали копошиться в большом ящике, передавая по цепочке множество легких мешочков, один за другим, исчезавших в пасти дракона, увенчивающей здоровенный хобот ствола. Туда же отправился и здоровенный, размером с пони кристалл, обильно политый синеватой гадостью, скрупулезно отмеренной Квикки с помощью мензурки. Достав из своего рюкзачка алую искорку драгоценного камня, она зажала его в зубах, и пригнувшись, уставилась в сторону Грифуса, разглядывая город через сетку какого-то сложного прицельного приспособления, состоявшего из трех шкал, укрепленных на стволе и лафете.

— «Нельзя торопиться. Торопиться нельзя…» — пробормотала единорожка, ловкими движениями копыта вращая большую рукоять, с глухим постукиванием задирая ствол орудия все выше и выше. Наконец, совместив две шкалы из трех, она начала колдовать с парой рукояток поменьше, пока не добилась одной ей известных показателях на линейках прицела – «Воооот… Цель – ворота! Готовы?».

— «Бери выше!» — резко скомандовала я, пихнув крылом подавившуюся очередной командой помощницу – «Nahrena мне их ворота?! Квикки, нам нужно разбить k huyam это проклятое орудие, иначе уже через час от нас останутся размазанные по камням кишки!».

— «Это будет трудно…» — нахмурилась та, и вновь принялась опускать задранный ствол гаубицы. По крайней мере, именно гаубицей или гладкоствольной мортирой я решила считать это детище сумрачного сталлионградского гения, дополненного лекциями пришедшего из прошлого человека – «Разряжаем, и начинаем процесс снаряжения заново! Еще три мешка, и три с половиной унции комбуста! А ты уверена, что…».

— «За нашей спиной, на уступе, разбит лагерь для раненных, в котором находится почти две тысячи пони» — негромко, но так, что спина единорожки тотчас же засеребрилась от выступившего из-под шерсти пота, произнесла я – «И мы не успеем эвакуировать их, даже если начнем это делать немедленно. Хочешь увидеть, что получится, если эта здоровая каменюка накроет его, мой главный инженер?».

— «Нет, ни за что!» — выдохнула та.

— «Тогда целься лучше, и вынеси эту здоровенную штуковину, хорошо?».

— «Конечно-конечно!» — суетливо выдохнула Квикки, вновь уставившись на планки прицела. Дрожащие копыта тронули одну рукоять, затем другую, и принялись с усилием вращать третью, задирая ствол орудия все выше и выше – «Мне нужно знать, сколько длится процесс их метания».

— «Что?» — я не сразу сообразила, что единорожка имела в виду сам процесс выстрела грифоньего требушета – «А, ты про это… Ну, где-то три секунды до того, как стрела ударяется об ограничитель, и четыре до вылета камня».

— «Хорошо» — за стенами вновь раздался свист.

— «Квик, они начинают!».

— «Хорошо…» — шоколадная задница никак не отреагировала на мои слова, и не мигая, уставилась на сетку прицела. Пар из труб на стене валил уже не переставая – «Вижу. Готовимся…».

— «Квикки, вынеси их к heram!».

— «Готовимся…» — вновь раздался резкий свист, и из-за стены показалась выкрашенная в рыжий цвет мачта требушета, за которой, тяжело отвисая на широких резиновых стропах, летело что-то большое и темное.

— «Квик, tvoyu mat!».

— «Вспышка!» — рявкнула вдруг Фикс, изо всех сил сжимая зубами кроваво-красный камень. Вспыхнувшая на ее роге алая сфера рванулась куда-то вбок, буквально впитавшись в три зеленых кристалла, торчавших из основания орудия, состоящего из трех перевитых между собой чугунных труб – что-то глухо хлопнуло, рыкнуло… И через секунду стоявшие рядом с лафетом пони бросились в стороны, когда поднатужившаяся машина вдруг глухо рявкнула, извергая из себя сноп яростно ревущего пламени.

«Во имя чистоты и непорочности ночи… ЧТО ЭТО ТАКОЕ?!».

«Это…» — звон в мгновенно заболевших ушах перебил остальные звуки, погрузив окружающий мир в тишину, наполненную пронзительным, разрывающим голову писком. Клуб огня, вылетевший из подпрыгнувшего орудия, не собирался рассеиваться, как я ожидала, а поднявшись чуть выше Барьерной гряды, с глухим рокотом, стремительно ринулся к городу, опускаясь на цель по широкой дуге подобно комете, освещая долину белоснежным, режущим глаза светом. Белое тело огненного снаряда истаивало по пути к своей цели, отращивая все более и более длинный хвост приятного, красно-желтого цвета – казалось, что он буквально стирается о самый воздух… Но это было обманчивое впечатление. Поспев точно в срок, оставшаяся еще нетронутой начинка этого странного боеприпаса ударилась в основание разогнувшейся стрелы – и утопила его в пламени яркой вспышки.

«Это наше оружие против каменных стен».

Пламя исчезло тотчас же, но свое дело оно сделало – распрямившаяся штанга «рогульки» ударилась об отбойник, но вместо того, чтобы отскочить назад, высвобождая из своих лап летевший на привязи камень, со всего маху кувырнулась через преграду, вместе со своим грузом исчезнув за Барьерной стеной. Шум в ушах проходил, и мне показалось, что я даже услышала грохот, с которым здоровенная каменюка упала где-то в черте города, взметнув при падении облако пыли и пара. Несколько секунд – и от циклопической машины, способной стирать с лица мира целые армии, остался только огрызок ажурных конструкций, да ярко пылавшая клякса на бурой стене одного из нижних ярусов Грифуса. Кажется, там горел сам камень, но с такого расстояния мне было сложно разглядеть подробности происходившего за городскими стенами. Оглянувшись, я увидела неподвижно замерших пони – оглушенных, ошарашенных, испуганно прикрывавших головы и уши.

«Это наш ответ тем, кто любит расплющить сотню-другую пони».

К нам, на окраину лагеря, уже бежали и летели. Увидев, что с грифоньим орудием творится что-то непонятное, гвардейцы и легионеры повылезали из своих ненадежных укрытий, и принялись искать то, что произвело такой «большой ка-бум», испустив летающий шар огня. Оглянувшись, я вновь уставилась на немалых размеров орудие, не слишком тщательно и умело замаскированное под экзотическую статую карикатурного шестиногого дракона, проводя глазами по винтообразной задней части ствола, расширявшегося в середине до большой, цилиндрической камеры, смотревшей на мир уже вполне нормальным, привычным мне дулом гладкоствольной мортиры. Собранный из трех частей, при выстреле ствол скользил назад и вниз по салазкам, обильно намазанным какой-то гадостью, ведро с которой висело под задними лапами лафета, после чего возвращался обратно с помощью накатников – пружинных, как мне показалось, судя по содержимому одного из них, проглядывавшему через развороченный бок стального цилиндра. Поршень пробил тонкий металл, и торчал из него, словно кость, орошая лафетный чугун быстро иссякавшими струйками пахнущей маслом жидкости, но как мне показалось, это не произвело на техников какого-то особенного впечатления – вооружившись разводными ключами и массивным домкратом, они вновь засновали по туше орудия, старательно приводя его в порядок, и только отмахиваясь от собиравшейся вокруг нас встревоженной толпы.

— «Рэйн! Рэйни! А ну, отгони всех на пятьдесят футов! Живо!» — крикнула я беспокойно крутившемуся надо моей головой пегасу. Убедившись, что тот услышал мое распоряжение, я обратила внимание на шоколадную единорожку, присевшую возле своего изобретения прямо на снег, после чего, покряхтев, опустилась рядом с ней, присоседив задницу на узенькой площадке наводчика.

– «Квикки… Ты молодец» — скосив глаза, я увидела, как дрожат копыта кобылы, и приобняла ее своим крылом, для чего мне пришлось отодвинуть ее от холодной, рифленой стенки лафета – «С первого раза попала в цель, да еще и с такого расстояния! Я просто горжусь тобой!».

— «Я почему-то боюсь, что я…» — сглотнув, она стянула с себя гогглы, и не глядя, набросила их на какой-то крючок – «Я боюсь, что я могла бы не успеть, или не попасть, или машина дала бы сбой, и все бы сорвалось… Но почему мне страшно сейчас, Скраппи? Почему не тогда? Почему я не понимала, какую жуткую штуку сотворила? Жуткую, и замечательную в своей жуткости».

«Потому что она все сделала как надо. Но какова мощь! Какова дальность! Какова сила этого чудесного автоматона! Давай же рассмотрим его повнимательнее!».

— «Потому что ты сделала все, что от тебя зависело в ту минуту» — отмахнувшись от своей шизофрении, сделавшейся похожей на ребенка, попавшего в музей шоколадной фабрики, я внимательно поглядела в глаза испуганно дрожавшей единорожки – «Ты не нападала, но защищала всех, кто не мог ответить на этот удар, и именно поэтому так хорошо все получилось. Ты заметила это? Ну, вот и хорошо. А что же до жути… Я не хотела этого говорить, но… В общем, это сложно объяснить… Короче, помнишь Ника Маккриди? Мы с ним знаем о таких вещах, предметах и явлениях, по сравнению с которыми эта вот штуковина – просто детская шалость. Трубочка для плевания ягодами или бумажками. Поэтому не пытайся воображать, что ты сделала что-то плохое – это я, я виновата во всем. И жертвы, которые будут в этой войне, целиком на моей совести».

— «Ты так говорила и про рогульки, которые украли у нас грифоны!» — пробубнила Фикс, глядя в усыпанное звездами небо. Тучи расходились, растворяясь в небе рваными клочьями – похоже, командор решил, что плохая видимость вредит скорее нам, а не только грифонам – «И разве не я собрала эту штуковину?».

— «А эти слова сказала мне принцесса!» — парировала я, убирая крыло и поднимаясь на ноги при виде спешащего ко мне адъютанта Вайт Шилда – «Поэтому прекрати себя винить, а займись-ка лучше этой машиной. Кстати, ты уже как-нибудь ее назвала?».

— «Хуфнице. По-грифоньи это значит «устройство для метания камней». Комиссар специально так сделал, чтобы ввести в заблуждение шпионов, и заставить их думать, что мы работаем над улучшением паровой катапульты» — что ж, когда речь заходила о работе, робкая и неуклюжая единорожка Квикки отходила в сторонку, уступая место немного безумной ученой и главному инженеру Легиона Квик Фикс – «Ты даже не представляешь, сколько у них там машин! Они даже предложили мне остаться и поработать у них консультантом и главным инженером в лаборатории конструирования!».

— «Наверное, в konstruktorskom byuro» — ухмыльнулась я, глядя на взбодрившуюся соратницу – «Ну что же, после войны мы все будем думать, чем нам заниматься, и куда идти. А пока… Вы сможете привести в порядок это устройство?».

— «К сегодняшнему утру!» — уверенно откликнулась та, вновь берясь за затемненные, посверкивавшие магическими кристаллами гогглы – «Хорошо, жеребцы и кобылы, давайте приведем в порядок нашего малыша!».

Сенокос

Эпоха Эрзацев

Тот неловкий момент, когда...

Маска

Спиритический сеанс

Два слова Луны о Третьем Рейхе

Тайна Красного Амбара

В один дождливый день...

Аир Найс и необитаемый остров

Акизен

Стальные крылья: Огнем и Железом

Глава 8: "Пожинатели бури" - часть вторая