Стальные крылья: Огнем и Железом

Глава 12: "Равноденствие" - часть первая [18+]

Срочно. Совершенно секретно.
Аналитическому Отделу.
“В ответ на Ваш запрос могу доложить, что исследования идут согласно утвержденному плану. Как следует из заключения доктора К. (приложения №2 и №3), объект не подозревает о проведении исследований, полностью удовлетворившись нашими объяснениями, и считает проводимые нами манипуляции рутинной проверкой здоровья, свойственной нашему народу.
В обозначенный в Вашем запросе период времени охарактеризовался столь резкой миграцией паттерна сознания от типа “С” к типу “В”, что Ваше предположение о сохранении этой тенденции в отношении типа “А” было встречено оживленными дискуссиями, которые не прекращаются до сих пор.
Еще большее волнение вызвало сравнение полученных от объекта образцов с предоставленными в наше распоряжение эталонными образцами “Х”, и недавно полученным “Y” — согласно им, обнаружено поразительное сходство образцов объекта “T” и текущего объекта исследований, с эталонным образцом “Х” — 89% и 70% соответственно. У нас пока нет объяснения этому феномену, но надеюсь, что после возвращения материалов, пропавших при налете на…”
Дальнейшее сообщение расшифровке не поддается.
Личность передающего установлена.
Ведется наблюдение.

— «Ну что, Скраппи, ты уже подумала, куда отправишься после отставки?» — поинтересовался одним погожим утром Графит. Поднявшись не слишком рано, семья долго раскачивалась, просыпаясь, шныряла от копытомойника к туалету, и лишь когда внизу загудела, просыпаясь, большая кухонная печь, все собрались за широким столом в ожидании завтрака. Набегавшись из кухни в гостиную, я наконец присела возле детей, принявшись помогать им кушать такую вкусную и полезную кашу, ну а на самом деле — запихивать ее в кривившиеся детские рты, пресекая все попытки нецелевого использования, вроде кидания ею в брата, или рисования маме усов. Услышав вопрос, я остолбенела, чем тотчас же воспользовалась Берри, ловко увернувшаяся от направлявшейся к ней ложки.
— «Ээээ… А это уже решено?» — проблеяла я, откладывая в сторону инструмент жеребячьего угнетения, вместо рта, очутившийся на салфетке, повязанной вокруг шеи дочери. Как и у всех земнопони, в нашем доме все предметы были надежными, основательными, даже грубыми с точки зрения какого-нибудь пегаса или единорога – под стать юной матери, лишенной копытокинеза, поэтому я не слишком удивилась облегченному вздоху, которым дочь приветствовала избавление от деревянного половника, способного зачерпнуть половину тарелки за раз – «Меня еще вроде бы не вызывали во дворец…».
— «Я думал, что да» — тон мужа стал напряженным. Он тоже отложил ложку, с помощью которой умял уже вторую тарелку золотистого, рассыпчатого пшена, обильно сдобренного льдисто блестевшими кубиками сливочного масла, и выжидающе уставился на меня – «Помнишь, что ты обещала нам по приезде в Кантерлот?».
— «Ну, я же не могу вот так все бросить, и уехать» — растерянно развела я крыльями, стараясь не уронить стульчик Санни, опасно закачавшийся от моего неловкого движения. Сидевший на нем шалун счел это новой игрой, и радостно завизжал, размахивая маленькими крылышками – «Мы же это уже обсуждали. У нас сейчас плац напоминает палаточный городок из-за набившихся в казармы оболтусов, желающих стать новичками, и с этим мне предстоит что-то сделать, и побыстрее. А еще начали прибывать раненые из госпиталей, которых нужно где-нибудь разместить – и желательно, не в палатках за городом. Некоторых придется комиссовать, хотя я постараюсь оставить всех, кого смогу, на службе, определив во вспомогательный персонал. А еще награды, добыча, реорганизация – да и Кладбище Забытого нужно переименовать и основательно отремонтировать… Видишь сколько дел? И все это бросить на половине дороги?».
— «Эти дела никогда не закончатся, и ты это прекрасно знаешь!» — сердито буркнул муж, отодвигая тарелку – «Сначала одно, затем другое, а потом ты снова улетишь на север – «ведь эта крепость сама себя не построит, верно?», и мы вновь потеряем тебя на следующие полгода. И где потом тебя разыскивать? В госпитале, или сразу в…».
— «Ну, раз таков ее долг, не след нам ей мешать» — глубокомысленно высказался Дед. В тайне от следившей за малышами Бабули, он уже успел капнуть себе в чашку клювадоса, и принялся набивать свою трубку.
— «Дети, не ссорьтесь» — попробовала усовестить нас старая пони, заботливо отирая рот сидевшему рядом с ней Санни-младшему, с любопытством блестевшему на нас своими голубыми глазенками – «Давайте проведем это утро мирно, возблагодарив богинь за то, что все закончилось».
— «Думаете, я не знаю, что такое долг, мистер Санни? Или принцессы? Разве они не пытаются уже год уговорить ее оставить на время службу, послужив им другим образом?» — продолжил кипятиться Графит, рывком поднимаясь из-за стола – «И нет, миссис Лиф, я уже знаю, что ничего не закончилось. Никогда не закончится. И раз за разом она будет улетать от нас, пока не пропадет – навсегда. Но кажется, кое-кому здесь просто безразлично, что будут думать об этом близкие ей пони!».
— «Все зашло настолько далеко?» — помолчав, обратилась я к старикам, дожидаясь, когда утихнет звон в ушах от двери, захлопнувшейся за спиной вышедшего на улицу мужа – «Почему нельзя… Ну, я не знаю…».
— «Совмещать? Ха-ха! Тогда тебе нужен был кто-то вроде того парня с окрестной яблочной фермы» — коротко хохотнул Дед, со скрипом поднимаясь из-за стола. Освободившийся от докучливой опеки Бабули, Санни радостно уцепился за холку старика, и болтая в воздухе задними ножками, поехал на нем в сторону любимого кресла Деда – «Вот тебе будет и крепкий тыл, и детишкам с малолетства наука. Но раз уж так получилось, то не хнычь, не хнычь. Вон, как хорошо было, когда вы вместе на ярманку, в горы, отправились. Вот и думай, мотай на ус, как тебе с семьей в мире жить, и делу не навредить».
— «Все бы тебе шутить, да бахвалиться!».
— «А как вы с этим справлялись, ба?» — вздохнув, поинтересовалась я у нахмурившейся земнопони, собиравшей со стола оставшуюся от завтрака посуду – «У вас ведь, наверное, такие же споры были, когда дед уходил в Сталлионград?».
— «Были, как не быть» — вздохнула старая кобыла, сметая крошки с уже не новой, но все еще крепкой и начисто отстиранной скатерти, на поверхности которой виднелись не выводимые пятна от ягодного варенья – «И ругались, и расходились, и снова сходились с этим старым дурнем. Но я врачом была, не забывай. Оттого-то и вынесла, вытерпела его отлучки. Ведь каждый раз у меня перед глазами этот болван появлялся, когда нам кого-нибудь из раненых или больных привозили. Потому и вынесли, не разбежались. Ну, а потом, как он в отставку вышел, все само собой и наладилось».
— «Я не могу ждать, пока все наладится само собой» — прошептала я, глядя в открытое окно. Легкий ветер приподнял занавески, донося до наших ушей шум проснувшегося городка, на мгновение, перекрытый паровозным гудком, предвещавшим прибытие Кантерлотского Девятичасового – «Ну почему все так сложно в этой жизни?»
— «Потому что все мы живые, и грифоны, и пони» — просветила меня Бабуля, толкая перед собой тележку с горкой грязной посуды – «У каждого из нас свой характер, мечты и желания. Каждый из нас хочет жить по заповедям своих божеств, и когда мы все поймем, что не так уж и отличаемся друг от друга – тогда-то и настанет прекрасное, самое лучшее время».
— «Это одна из заповедей селестианцев?» — криво усмехнулась я, стараясь не показать своей незаинтересованности в словах Бабули. От Духа я подхватила ту странную смесь спокойной уверенности в существовании высших сил, и понимания того, что как и все высшие, они вряд ли слышат голос одного-единственного существа, занятые более глобальными проблемами, без которых, как водится, не может существовать эта вселенная, поэтому отнеслась к словам старой пони без должного пиетета – «Исходя из личного опыта я узнала о том, что чем более развитым становится общество, тем больше становится терзающих его проблем и противоречий, которые рано или поздно…».
— «Тсссс. Я помню» — проходя мимо меня, пожилая кобыла мазнула хвостом по моей мордочке, прерывая мои многомудрые излияния – «Что бы там ни происходило с тобой в прошлом, оно осталось в прошлом. Хорош ли был тот, кто был в тебе, или плох, уже не важно. Теперь ты свободна, и поверь мне на слово – именно через безверие к тебе и приходят все твои беды».
— «От безверия?!» — поперхнувшись, я уставилась на седую земнопони, не веря собственным ушам – «Я? Первая Ученица Принцессы Ночи?! Кому как ни мне знать мудрость и силу богинь!».
— «Вот именно» — покровительственно усмехнулась Бабуля, толчком ноги открывая дверь на кухню, из которой вырвалось облако серебристого пара, затянувшего комнату ароматом тушащейся капусты – «Ты знаешь, а не веруешь. В этом-то вся и причина».
— «Но… Какая разница?!».
— «Узнаешь сама».
— «Ничего не понимаю» — растеряно проговорила я, оглядываясь на Деда, и тыча копытом в сторону кухонной двери, за которой скрылась старая пони – «Нет, ты слышал?!».
— «Сходи в Храм Света» — просто посоветовал мне старик. Дождавшись, когда закроется кухонная дверь, он выудил из-за подлокотника спичечный коробок, и принялся прикуривать свою трубку, хитро поглядывая на Санни, зачарованно следившего за манипуляциями деда – «Просто сходи. Без обязательств. Зайди. Посмотри. И тогда составишь свое мнение».
— «Думаешь, стоит? И что мне нужно надеть? Что принести?».
— «Попробуй» — улыбнулся мне старый гвардеец, выпустив из ноздрей ароматное облако табачного дыма, на радость засмеявшемуся внуку, принявшемуся ловить замысловатые колечки, вылетавшие изо рта старика – «Плащ с капюшоном, если хочешь побыть наедине с самой собой, и богиней. Обычай старинный, но верный».
— «И все? А…».
— «Все узнаешь сама. Если захочешь» — по-стариковски упрямо пресек на корню мои расспросы Дед. Взяв передними ногами внука, он принялся подбрасывать радостно вскрикивавшего жеребенка, с удовольствием кувыркавшегося в воздухе, расправив крошечные крылья – «Не гонись за далекими горами. Гляди под ноги. Не потеряй того, что уже есть у тебя на спине».
— «Скажи, почему ты так хочешь уехать?».
— «Мы могли бы хорошо отдохнуть» — выйдя на крыльцо, я быстро прижалась к боку Графита, не давая мужу возможности отогнать меня, или уйти самому. Он был до странности напряжен, и сердце его гулко бухало, отдаваясь ударами молота во всем моем теле. Вот уж верно говорят, что муж и жена – суть одна неразрывная личность. Две половинки, нашедшие друг друга в огромном мире – «Тебе нужен отдых. Помнишь того психиатра? Он рекомендовал тебе переезд туда, где тепло, и обязательно отдых на море».
— «Графит… Ты разучился врать?» — осведомилась я, ощущая внутри солидарность Древнего – «Разве мы не семья? Разве я не говорила тебе, что семья для меня дороже всех на свете?».
— «Со мной все нормально!» — сердито отрезал муж, и замолчал. Я открыла было рот для того, чтобы огрызнуться, но вняв молчаливому предостережению Духа, промолчала, и лишь искоса наблюдала за супругом, по-видимому, все еще не собиравшимся уходить.
Возможно, это было бы самым правильным в подобной ситуации.
«МУЖЧИНЫ — ЭТО ПРОСТО ВЗРОСЛЫЕ ДЕТИ» — вздохнул Дух, вместе со мной разглядывая просыпавшийся городок. Отделенный от ратуши площадью и густыми кустами, наш дом находится практически в самом его центре, и спустя всего несколько лет после прибытия в Понивилль, я уже ощущала себя самым настоящим старожилом. Весеннее солнце пригревало все жарче, вытапливая последнюю грязь из пыльных дорожек города, и мне вдруг захотелось взять в зубы метлу или лопату, помогая природе довершить начатое ею дело.
«Наверное…» — ощущение было настолько странным, что я не сразу поняла, что меня уже настойчиво дергают за пряди отросшей гривы, требовательно пища, и тыча маленьким копытцем в сторону ратуши, откуда уже доносились звонкие детские голоса. Убедившись, что завладела моим вниманием, Берри требовательно засвистела, требуя тотчас же отпустить ее погулять. Увидев, что мать, по привычке, уже потянулась к ней, чтобы вновь вылизать мордочку и затолкать под крыло, где маленькая засранка уже почти не помещалась, дочь шустро отпрыгнула в сторону и весело засмеялась, увернувшись от большого крыла – «Спасибо, что помогаешь. Без тебя я была бы очень несчастной идиоткой, наверное, рано или поздно, попав в компанию каких-нибудь дур-феминисток, требующих то, чего не могут ни получить, ни заслужить».
«У ВСЕХ СВОЯ ДОЛЯ» — достаточно лицемерно вздохнул тот, явно испытывая к затронутой теме достаточно сложные чувства, колеблющиеся от непонимания, до откровенной неприязни – «ТЫ МОЛОДЕЦ. ДЕРЖИСЬ. УЧИСЬ. И Я ПОМОГУ. ПРОСТО ПРОЯВИ ТЕРПЕНИЕ».
«Стараюсь» — вздохнула я, украдкой поглядывая на мужа, застывшего темной глыбой возле крыльца. Набежавший ветерок взъерошил его отросшую за зиму гриву, и поигравшись с бородкой на упрямо выпяченном подбородке, с шуршанием улегся на соломенной крыше нашего дома.
— «Это все сны. Просто сны» — наконец, раздался голос Графита, и я поздравила себя с тем, что послушалась моего симбионта, и просто подождала, не докучая глупыми вопросами – «Странные. Про какую-то призрачную фигуру. Кажется, единорога. И… И у нее нет рта – он словно заклеен, или зашит… И когда она пыталась реветь – ее губы тянулись на местах швов, словно прутья решетки… В общем, я не могу это объяснить. Но это было ужасно. Каждый раз, каждую ночь».
— «Понимаю» — именно это слово, как мне показалось, было нужно ему в этот момент. Не совет, не одобрение или вопрос – а ощущение понимания. Манипуляция? Наверное, но думаю, что это была просто одна из небольших кобыльих хитростей, с помощью которых мы порою так легко, беззаботно и легкомысленно вертим своими жеребцами – «Что будем делать?».
Повернув голову, Графит озадаченно уставился на меня, словно у меня вдруг выросло две головы. В ответ, я постаралась всем своим видом выразить готовность прямо сейчас, не теряя ни минуты, начать делать… что-нибудь. И неважно, чем бы то ни было.
— «А если мы отправимся на Галлопфреи?» — наконец, неуверенно проговорил он, пряча нерешительность под маской глубоких раздумий – «Помнишь, однажды мы там отдыхали? Тебе даже понравилось… Какое-то время».
— «Аааага…» — как можно бодрее промямлила я, стараясь не вспоминать о пегасьей своре, в два счета доведшей меня до слез, и испортившей нам весь отпуск. Конечно, теперь все обернулось бы абсолютно по-иному, но несмотря на зачесавшиеся копыта, я решила, что не стоило портить отдых ежедневными драками с местным пернатым хамлом – «Вот только есть небольшая проблема – особым декретом принцесс от середины прошлого года, Высочайшим указом мне запрещено появляться на этих островах, выбранных Их Высочествами для отдыха и увеселения. Особенно, когда там оттягиваются сами принцессы».
— «Эээээ?».
— «Сама удивляюсь!» — честно захлопав глазками, я вспомнила вечер на балконе королевских покоев, вкус рожденного лунным светом вина, и открытый, душевный смех аликорнов, на время сбросивших хотя бы часть своих масок – «Но в Эквестрии есть еще множество мест, где мы еще не были, верно? Что, если мы отправимся куда-нибудь далеко-далеко, когда уляжется вся эта предпраздничная суматоха? В Нью Сэддл, например…».
— «Кажется, там находится тот госпиталь нейрохирургии, который ты под завязку забила своими подчиненными?».
— «Ну, или в Сталлионград…».
— «Поближе к этому Комиссариату. Ага» — вновь срезал меня на взлете Графит – «Скраппс, ты издеваешься?».
— «Нет, я просто…».
— «Я подумаю об этом. Но место выбирать буду сам!» — строго заявил мне муж. Приподняв мой круп своим черным крылом, он буквально подбросил меня вперед, ловко скинув с крылечка – «А твоя задача – следить за детьми. Вон, видишь, что делает Берри?».
— «А что она… Берри!» — озадаченная столь быстрым выпроваживанием из дома, я совсем позабыла о дочери, наивно полагая, что та уж точно никуда не денется из-под взглядов родителей, но… Обернувшись, я увидела тонкие жеребячьи ножки и задницу, вихлявшиеся над низким заборчиком, огораживавшим клумбы с цветами, которые любовно выращивала миссис Рифф. Уже открыв было рот, чтобы глубокомысленно изречь какую-нибудь назидательную банальность, я вдруг с ужасом увидела, как меняются эти ножки, вместо огненно-рыжего, приобретая загадочный серый цвет – «Берри!!!».
Рванувшись вперед, я бросилась вслед за дочерью, уже исчезавшей среди цветов, ориентируясь на трясущиеся зеленые стебли, среди которых мелькала серая шкурка. Всполохи ярко-голубой гривы, словно кусочки упавшего на землю неба, вспыхивали то тут, то там, заставляя меня прыгать из стороны в сторону в попытках поймать отчаянно вопившую дочь – похоже, бедняжка сама перепугалась от собственной смелости, и теперь металась среди высоких цветов, с хрустом ломая толстые, зеленые стебли. Наконец, она обнаружила достаточно широкую щель среди выкрашенных в белое досок, и шмыгнула на улицу, оглашая переулок между домами зубодробительным свистом.
— «Берри! Стой!» — шлепнув крыльями по воздуху, я бросила себя вверх, всего в пару взмахов догоняя удиравшую дочку. Увы, та не видела, и похоже, не слышала меня, продолжая нестись в сторону колючих кустов, за которыми скрывалась городская ратуша – чтобы не приземлиться прямо на голову Берри, мне пришлось широко расставить ноги, одна из которых тотчас же подвернулась, заставив меня пропахать носом по всему переулку, очутившись у ног темной фигуры, закутанной в просторный зеленый плащ с большим капюшоном. Одной ногой незнакомка, чьи изящные ножки виднелись из-под плаща, цепко держала за шкирку мою беглянку, уже не визжавшую, а лишь глухо поскуливавшую от страха, всеми четырьмя ногами и хвостом прикрывая глаза.
— «Прощтите…» — сначала голос показался мне не знакомым, но затем я разглядела розовые локоны и желтую шкурку, вместе с робким голосом выдававшие эту пони получше любого запаха, который, кстати, я все еще не могла узнать. Что-то странное, животное и очень опасное пахнуло на меня из-под плаща, заставив ощетиниться, подобно побитой собаке. Рванувшись вперед, я выхватила свою дочь из-под бабки знакомой, и быстро упрятала себе под крыло, для надежности, повернувшись к ней другим боком – «Извините… Я…».
— «Берри, лапочка! И как же ты так…» — дрожащим голосом пробормотала я, молясь всем богам и богиням о том, чтобы в переулке между нашими домами было достаточно темно для розовогривой пегаски, которой совершенно не полагалось видеть и знать о самом большом нашем секрете – «Вот накажу тебя, и на неделю дома закрою! О, привет, Флаттершай».
— «Привет, Щкраппи» — неуверенно откликнулась та, пряча глаза за челкой мягкой розовой гривы. Резвый ветерок закрутил шикарные пряди, по которым втайне сохла от зависти главная модница нашего городка, и я с удивлением увидела широкие и плоские солнцезащитные очки, скрывавшие за собой почти половину морды желтой пегаски, словно огромные глаза стрекозы.
— «Ааа… Твой… Уммм… Партнер… Он дома?».
— «Графит? Дома» — удивилась я, непонимающе глядя на желтую тихоню, вырядившуюся, словно шпион из третьесортного детектива – «А зачем он тебе?».
— «Оу, это твоя малыщка? Какая прелещть!» — шепеляво произнесла Флаттершай. Казалось, будто это ей, а не мне, выставили половину зубов, и запретили на милю подходить к любому дантисту – «Но ражве она не должна быть рыжей, а не щерой?».
— «Кто ты? Ты не Флаттершай» — напряженно произнесла я, попятившись от стоявшей передо мной пони. Мысли о перевертышах сами собой пробудились у меня в голове, когда, протянув вперед крыло, я резким движением попыталась сбить со стоящей передо мной пегаски ее здоровенные очки с темными стеклами – «Пони не смог бы увидеть этого в темном переулке, да еще и в этих солнцезащитных очках!».
— «Хсссссссс!» — несмотря на всю доступную мне скорость, желтая пони неожиданно ловко уклонилась от жесткого махового пера, едва-едва мазнувшего ее по глазам, и лишь взъерошившего розовую прядь роскошной гривы. Злобно, хищно зашипев, она ощерилась, продемонстрировав мне два длинных и острых клыка, показавшихся из-под приподнявшейся верхней губы – и тут же, смутившись, сделала шаг назад, прикрывая морду крылом.
Кожистым, желтым крылом, покрытым остатками изломанных перьев.
— «Пожалуйшта, не делай этого!» — прошепелявила она, буравя меня недобрым взглядом из-за своих огромных очков. Мне даже показалось, что я вижу алые точки за темным стеклом – «Мне нужно шрочно увидеть миштера Раг!».
— «Я ждал вас несколько позже, миссис Флаттершай» — раздался позади меня голос Графита. Недолго думая, я попятилась, и вместе с дочерью юркнула ему за спину. До дома было всего несколько шагов, и я уже открыла рот для того, чтобы громким воплем оповестить дюжину охламонов, шатающихся на нашем заднем дворе о том, что нам крайне нужна их помощь… Но не успела издать и звука, как широкое крыло мужа закрыло мой рот, превратив боевой клич в тихий писк, раздавшийся сквозь кожаную перепонку – «Дорогая, пожалуйста, не паникуй. Это всего лишь миссис Флаттершай».
— «Вава вывово!» — проорала я, ощущая себя клоуном, пытающимся надуть шарик с гелием, и мое «Хрена лысого!» превратилось в набор неясных мяукающих звуков. Впрочем, Графит меня понял.
— «И не ругайся. Я думаю, что рано или поздно, она должна была все тебе объяснить».
— «Ох, как бы я хотева, штобы мне никохда не пвишлошь этого сделать!» — прошепелявила та, вновь, по самый нос, закутавшись в темный плащ с капюшоном – «И это шнова началошь, прямо в Равноденштвие!».
— «Думаю, вы пришли прямо по адресу, миссис» — покосившись на мои вытаращенные глаза, глядевшие на него поверх крыла, усмехнулся муж. Рядом со мной появилась мордочка успокоившейся Берри – егоза, как обычно, быстро очухалась от потрясения, и вылезла поглядеть, почему это взрослые вновь заняты какой-то жутко интересной игрой, и как обычно, без нее – «Милая, у меня будет к тебе одна просьба…».
— «Ага, просьба. Как же! Выставил меня прочь, и сидит там теперь, у этой… Этой Флаттербэт!» — бурчала я, вместе с жеребятами пыля по подсыхавшим улочкам. В отличие от крупных городов, Понивилль еще не обзавелся такой полезной вещью, как повсеместно мощеные улицы, большая часть которых каждую осень и весну утопала в грязи. Не то, чтобы я слишком уж жаловалась на беспутицу, обзаведясь такой удобной вещью, как копыта, но все еще косо глядела на жеребят, с веселыми воплями нырявших в самые глубокие и грязные лужи. «Запретить и отругать», скажут некоторые мамы? Возможно… Но мне казалось, что время, проведенное с матерью, должно кардинально отличаться от тягомотины, которой они досыта наедались во дворце, во время моих долгих отлучек, поэтому я не запрещала им отрываться на полную катушку здесь, в этом маленьком городке, не обременяя ни их, ни себя чересчур назойливой опекой.
В конце концов, они сами, на собственном опыте должны были узнать про опасности, подстерегающие их на каждом шагу, и я знала на собственном опыте что синяк, или подранная при падении шкурка гораздо лучше вбивают в голову осторожность, чем любые нотации, окрики или ремень.
Мало-помалу я начала успокаиваться, и перестала оглядываться на уходившую за город дорогу, вьющуюся между яблоневых рощ, возле которых, на берегу речки, жила затворница Флаттершай. «Она все объяснит тебе позже» — сказал на прощание муж, сунув мне в копыта нашейный кошелек и список покупок, после чего удалился, оставив меня и детей, ради помощи этой… Этой…
«Ладно. Не горячись, подруга. Подумай» — уговаривала я себя, идя от одной лавочки к другой. Список был длинным, и почему-то включал в себя чеснок, сушеные осиновые почки, спиртовую горелку, и остро заточенный кол. Последней в списке была капа для зубов, что вообще поставило меня в тупик, и я долго чесала голову вместе с владелицей последней лавочки, которую я посетила, долго и напряженно размышляя, где в нашем городке, можно достать такую редкую и необычную вещь.
К счастью, ответ нашелся сам по себе, с жутко загадочным видом и прямо у нас перед носом украсив стену дома рогописным плакатом «Чисти зубы после еды!».
— «Да, у меня есть капы» — не стала отпираться Колгейт. Синяя единорожка жила недалеко от библиотеки, в одном из двух трехэтажных домиков, соединенных мостиком-переходом, и войдя в ее дом, я тотчас же уловила запах какого-то антисептика, яснее ясного говорившего о профессии этой кобылы — «Проходите. Сейчас поищу среди запасных. Но учти, это будет не дешево».
— «Думаю, я потяну» — нервно хмыкнула я, неопределенно позвенев почти пустым кошельком, в котором одиноко бряцало около десятка драгоценных камней. Скакавшие и игравшие всю дорогу, дети притихли, и беспокойно оглядывались, словно ощущая что-то недоступное для меня. Забравшись по привычке на материнскую спину, они с интересом осматривали комнату, выкрашенную в приятный голубоватенький цвет; радостным чириканьем обсудили жуткий плакат, демонстрирующий препарированные челюсти пони, и едва не вырвались из моих копыт, пытаясь добраться до множества инструментов, заманчиво сверкавших в стеклянных шкафах. А вот от зубоврачебного кресла и дочка, и сын шарахались как от огня, начиная испуганно хныкать, стоило мне сделать лишь один шаг в сторону этого не слишком уж и пугающего предмета меблировки. Я уже не один раз замечала, как странно мои дети реагируют на некоторые вещи, и решила посоветоваться с Луной по этому поводу – как знать, вдруг я упускаю что-то важное в воспитании этих маленьких монстров?
— «Нашла. С вас сто пятьдесят битов» — появившаяся из кладовки пони протянула мне бумажный сверток, в котором угадывались очертания чьих-то челюстей – «Кристаллы? Хорошо, кристаллы подойдут. Сорок восемь битов за каждый».
— «А почему не пятьдесят?».
— «Потому что билет до Кантерлота дороже» — уверенно отрезала единорожка, принимая от меня три широких и плоских кристалла ярко-алого цвета – «А еще проживание в нем – их же делают по заказу. Если тебе это покажется дешевле – милости просим, попробуй».
— «Нет, уж лучше я положусь на тебя» — передернувшись, я запихала пугавшую меня до усрачки часть чьего-то тела в седельную сумку – «Кстати, ты не знаешь, выбитые зубы можно восстановить?».
— «Тебе?».
— «Ага…».
— «Как я и думала. Открой-ка свой рот» — я послушно разинула пасть, демонстрируя отсутствующие зубы на верхней и нижней челюсти. Где-то они сейчас, в каком валяются сугробе, в сотнях, тысячах миль от Понивилля? – «Хмммм… Да тут у тебя еще пара сколотых есть. Это что за страшная катастрофа случилась?».
— «Это? Это копыто одного офицера, из наших. А вот эти улетели куда-то вслед за эфесом грифоньего меча. А вот этот сломался, когда я затормозила головой о каменную лестницу, на склоне Грифуса. А вот тот…».
— «Ладно, я тебя поняла» — перебила меня единорожка. Как и многие врачи, она была довольно непринужденной, если не фамильярной в разговоре, быстро переходя с пациентом на «ты», но рот осматривала довольно профессионально, никуда не спеша, и только похмыкивая в такт своим мыслям – «Парочка обезболивающих заклинаний, кое-какие лекарства – и думаю, через неделю ты будешь сиять кантерлотской улыбкой».
— «Так быстро?».
— «Конечно. Особенно если у тебя денежки есть. И жеребят с собой приводи. Или теперь вы слишком важные персоны для провинциального специалиста?».
— «Увы, это одно из ограничений, с которыми я столкнулась, когда произошло… Ну… Все это» — привлекать к нашей маленькой тайне очередного постороннего я не хотела, даже несмотря на заверения коронованных бабок малышей в том, что никто в «Крылатых Целителях» даже прошептать не посмеет о том, каких необычных пациентов им повезло наблюдать. В конце концов, как говорили создатели клювастых господ с севера этого континента, «Что знают двое – знает и свинья», поэтому я лишь покачала головой в ответ на столь грубую подначку, брошенную мне голубой единорожкой. Впрочем, я все же решила немного подлизаться к этой энергичной активистке здорового образа жизни, особенно после того, как заметила возле зубоврачебного кресла хирургический столик, на котором валялись разные инструменты, казавшиеся орудиями жутких пыток даже под прикрывавшей их стерильной простынкой – «Ну, я же к тебе пришла, Колгейт, а не к кому-то другому. Причем именно как к специалисту, к соседке по городу, можно сказать».
— «Меня звали Колдгейт, Раг! Колд-гейт!» — непонятно отчего набычилась синяя пони, отбрасывая плававший перед ней шпатель точно в почкообразный лоток, к восторгу крутившихся на моей спине жеребят – «Но после того, как я поселилась в Понивилле, местные фермеры как только не склоняли мое имя – живущим тут земнопони, видите ли, сложно не коверкать все новые слова, подстраивая их под свой лад! Так я стала сначала непонятной Колгейт, затем – Колгехт, а в последнее время вообще превратилась в СиДжей! Поэтому я уже полгода как Минуэт – пускай теперь попробуют сократить это!».
— «Оу. Ясно» — понятливо закивала я, моментально догадавшись, кто именно из живущих тут земнопони дополнил гортанными звуками имя единорожки. Сладкие, сочные яблоки Эпплов уже давно были бельмом на глазу голубой кобылки, денно и нощно бьющейся за здоровье зубов жителей городка, так что мне не потребовалось много времени чтобы понять, кто именно, с удручающей периодичностью, оставлял укусы и бланши на теле настырной кобылы – «Ну, тогда я пошла? Как только освобожусь от службы – сразу к тебе».
— «Предупреди заранее. Буду ждать» — потянувшись носом к жеребятам, кивнула мне Минуэт. Покопавшись копытом в вазочке, она протянула им две небольшие открытки с какими-то зубоврачебными слоганами, мгновенно ставшие источником шумной, писклявой ссоры у меня на спине – «Ух, какие они у тебя живчики! Кстати, а зачем тебе капа?».
— «Понятия не имею» — честно ответила я, покосившись на сумку, в которой мне почудилось чье-то чужое, и очень недоброе присутствие – «Но если я окажусь не права, то скоро у меня появятся украшение из настоящих вампирских клыков!».

Весна заканчивалась, и уже через несколько дней лето должно было полностью вступить в свои права. Запах холодной земли, парующей под согревавшим ее солнцем, уступил место кружащим голову ароматам разнотравья, как по команде, украсившего земли Эквестрии вначале робкими лоскутками зелени, очень скоро превратившимися в великолепный изумрудный ковер, искрившийся миллиардами цветов, похожих при взгляде сверху на бесчисленные искорки, рассыпавшиеся по граням драгоценных камней. Паря в нагретом воздухе, я широко расправила крылья, и лениво пошевеливая расставленными маховыми перьями, словно пальцами, ловила восходящие воздушные потоки, похожие на теплые речные течения, мягким ударом подбрасывавшие меня на десяток футов и больше, отчего мой путь из прямолинейного постепенно превратился в кружащийся танец сорвавшегося с ветки листа.
Однако, я не спешила.
Это было странное ощущение свободы, когда не нужно было бежать, лететь, и падать, изо всех сил стремясь успеть, не опоздать, спасти или выжить. Когда можно было просто парить в объятьях ветра, двигаясь в сторону сверкающей точки на горизонте, то взмывая под облака на тугих простынях подхватывающих тело теплых воздушных течений, то вновь принимаясь медленно снижаться, наклоняясь вперед для разгона, или снова выравнивая свой полет. Шум ветра в ушах, дурманящий запах трав, блеск рек и прохладу лесов – я жадно впитывала их всем своим существом, танцуя на крыльях весеннего ветра, и забыв обо всем, начала тихонько мурлыкать себе под нос какую-то песенку.
— «Gather ye lords and ladies fair,
Come with me to the Renaissance Faire!
Hurry now,
We're almost there,
Tra-la-la-la-la, la-la, la-la!».
— «Опонеть!» — послышался где-то позади меня негромкий голос, едва слышимый за шумом ветра. Очередной подъем, и снова теплый воздух потащил меня вверх, к подбрюшью курчавого облака, словно шляпка гриба, венчавшего столб восходящих воздушных потоков. Скоро оно созреет, напитавшись влагой, поднимавшейся от земли, и сорвавшись с невидимой ветки, полетит по своим облачным делам – прямо в копыта ближайшего погодного патруля – «Сколько уже футов-то?!».
— «Закрой рот, и не попадайся ей на глаза!» — я заметила, как три фигуры, сверкая доспехами, последовали вслед за мной по этому восходящему воздушному коридору, стараясь держаться подальше, и при всем при этом не отставать.
— «There's too many stars for one sky to hold,
Some will fall, others are sold.
As the fields turn to gold
Down at the Renaissance Faire».
— «Ух ты...» — иногда безветрие переставало быть благом. В воздухе нужно все время находиться в движении, слушая грохот ветра в ушах. Безветрие и тишина – это падение, это высотная болезнь, по сей день собирающая дань с наиболее смелых пегасов. Вот почему большинство «гражданских» крылатых лошадок летало не слишком быстро, и не слишком высоко, придерживаясь наиболее комфортной для себя высоты в сотню понячьих футов, мало отличавшихся от тех, что были привычны для давно ушедших людей. И лишь возле крупных своих поселений и городов, пегасы взмывали под облака, забираясь на головокружительную высоту в одну-две тысячи футов, где жили те, кто называл себя «истинными пегасами», всей душой преданные ветру и небу.
Быть может, они и впрямь заслужили это прозвание.
Неспешный подъем закончился, и кружение вновь превратилось в скольжение – вниз, на струях ледяного ветра, впившегося острыми когтями в каждую щелочку доспеха. Краем глаза я заметила тройку хранителей тела из навязанной мне подчиненными сотни, рванувшихся вслед за мной. Одно-единственное крыло – на большее я не согласилась, в ответ на разумные, в общем-то, доводы Хая и Рэйна поинтересовавшись, с кем именно они собрались воевать в Эквестрии, ведь именно на небольшой, хорошо вооруженный отряд, тянуло это новое подразделение. Я была готова согласиться со многим, что мне показалось разумным — особенно в свете последних событий, когда в нужный момент у нас попросту не оказалось достаточного количества пони, чтобы пробиться из города, если бы в этом возникла нужда, однако отказываться от личной свободы, и изображать торжественный выезд принцессы тоже не собиралась. Компромиссом стало выделение мне целого звена из пятнадцати пегасов, трое из которых все время мотались за мной из Кантерлота в Понивилль. Что делали остальные? Ну, Твайли, это большой секрет. Скажу тебе, что многие жители нашего славного городка спали бы гораздо менее спокойно, если бы знали, что находилось внутри абсолютно непримечательного фургончика, припаркованного позади нашего дома, и с какой целью по нашему заднему двору прохаживалась дюжина одоспешенных, и вооруженных до зубов пегасов.
Грохот в ушах нарастал. Нарастало давление воздуха – такого плотного, такого неуступчивого, когда я ринулась вниз с почти километровой высоты. Вниз, вниз, вниз – сердце билось быстрее и быстрее. Мне хотелось скорости, хотелось оседлать этот непокорный воздушный океан, словно кита, и с грохотом промчаться по небу, подобно древнему божеству. Быстрее, быстрее, быстрее — дрожа от ужаса и предвкушения, я отдалась на волю ветра, подбрасывавшего меня, словно невесомый лист, и неслась вперед, навстречу зеленым лугам, раскинувшимся по обе стороны реки. Вызов, опасность, адреналин – все смешалось внутри. Я не думала — я ощущала, знала, предчувствовала, когда нужно дернуть ногами, когда резко вильнуть хвостом, выправляя намечавшийся крен, и когда пришло время вначале медленно, а затем все быстрее и быстрее расправлять сложенные крылья, меняя их стреловидность. Земля приближалась стремительно, словно несущийся поезд, и не выдержав, я завизжала от страха и удовольствия, переполнявшего мое тело. Резко дернув задними ногами, я выгнулась, переживая момент тяжелого, зубодробительного удара, отозвавшегося в каждой косточке моего тела, когда отведенные назад и наполовину расправленные крылья взрезали теплый воздух подобно ножам, швыряя меня вперед и вверх, прочь от волнующегося моря зеленой травы, слившегося в один непрерывный ковер, проносившийся у меня под брюхом. Скорость стремительно падала, и спустя миг я уже смогла перевернуться в воздухе, заложив на правый бок головокружительную бочку, после чего вновь заработала крыльями, ощущая, как возвращаются силы в застоявшиеся за месяц бездействия мышцы; как скрипят и жалуются обрадовавшиеся долгому бездействию сухожилия и суставы. Стремительно отраставшие перья уже не шуршали, а грозно посвистывали на ветру, напоминая о моей глупости, грозившей закончиться катастрофой, но я приказала им – и себе – забыть об этом, хотя бы ради того короткого мига, во время которого тяжесть перегрузки давит на твою спину, ветер выворачивает крылья – а по ногам, подобно сотням плетей, лупят верхушки травы, ложащейся под ударом взбаламученного, разъяренного ветра.
— «Мэм!» — увы, долго барахтаться в океане запахов и красок мне не позволили. Оглянувшись, я заметила догонявшую меня тройку легионеров, о чем-то возбужденно переговаривавшихся на лету. Я не знала, последовали ли они вслед за мной на эту самоубийственную вертикаль, или же приготовились приземляться, и оперативненько отскребать мои останки с того безымянного поля, с честью доставив их в Кантерлот, но судя по их мордам, особенного впечатления все произошедшее на мою охрану не произвело.
Впрочем, их трудно было за это судить – в конце концов, все они были настоящими пегасами, в отличие от меня.
— «Мэм! Со всем уважением я должна заметить, что безопасной высотой и скоростью для этого маневра являются…».
— «Я знаю, знаю» — поморщившись, я повела плечами, отчего распрямившиеся крылья качнули меня с боку на бок, словно жирную, неповоротливую утку – «Мне просто захотелось пошалить».
— «Да, мэм».
— «Декан, мэм! Там внизу поезд!».
— «И что же?» — моя собеседница недовольно покосилась на свою подчиненную, возбужденно тыкавшую копытом в сторону земли. Где-то там, вновь далеко-далеко внизу, среди зеленых полей вилась блестящая нитка рельсов, соединявшая окрестные городки. Юго-запад Центральной Эквестрии, этот медвежий угол, находившийся всего в сутках езды от столицы, являлся настоящим образчиком патриархального фермерского быта, и окружавшие Понивилль городки мало чем отличались от своего собрата в плане быта, поэтому паровозные компании не спешили тянуть в нашу сторону дополнительные железнодорожные ветки, уверенные, что жители этой глубинки все так же довольствуются одним-единственным железнодорожным путем, по которому, как по кругу, носятся маленькие, разноцветные поезда.
— «Стоит. И пони вышли зачем-то…».
— «Вижу» — прищурившись, я уставилась вниз, на проплывавший под нами изгиб железнодорожных путей, на котором, изогнувшись, торчал короткий состав из пяти вагонов – «И пара нет. Может, случилось что? Нужно узнать».
— «Мэм, мы должны прибыть в Кантерлот…» — с озабоченным видом поделилась со мной своей озабоченностью сиреневая пегаска. Я медленно повернула в ее сторону голову, и не отводя взгляда от недоуменно уставившейся на меня кобылы, сделала крен на левый бок, начав по спирали спускаться в сторону поезда. Потребовалась целая секунда чтобы та наконец сообразила, в чем, дело, и судорожно заработала крыльями, стараясь держаться вровень со мной, не отставая, и не вырываясь вперед.
— «Если мне понадобится чье-либо мнение по поводу того, что можно делать Легату, а что нет, декан, я обязательно им поинтересуюсь» — ледяным тоном произнесла я, заставив летевших рядом подчиненных судорожно закивать – «Чем дальше, тем больше я убеждаюсь в том, что идея формирования этой сотни была худшим решением из тех, что мы принимали за все время существования Легиона».
— «Мэм, я же просто хотела помочь!» — не сдержавшись, завопила сиреневая, уставившись на меня круглыми от обиды глазами – «Я боялась, что вы можете опоздать!».
— «И забыла, как нужно обращаться к своему командиру?».
— «Нет, мэм!».
— «Значит, решила бросить мне вызов?» — то складывая, то вновь расплавляя крылья, я снижалась к застывшему поезду, уже безо всяких пегасьих трюков со зрением видя разбредшихся пассажиров. Вышедшие из вагонов пони подходили к паровозу, ходили по путям, но по большей части – просто валялись на травке, уже украсившейся кое-где расстеленными скатертями для пикников. Похоже, особой опасности в происходившем все-таки не было, но я решила разобраться, что же именно происходило с этим поездом, и ни за что не простила бы себя, если бы упустила возможность поглядеть, как механики копаются в его металлических потрохах – «Госсип, да? Так вот Госсип, ты знаешь, что можешь высказать свое мнение – но только с моего разрешения. Это понятно?».
— «Да, мэм».
— «Если я вольно общаюсь со своими офицерами, это не значит, что я буду рада выслушать умные мысли от каждого своего подчиненного. Для этого у вас есть Рэйн – вот ему в уши и дуйте. Это понятно?».
— «Д-да, мэм!».
— «Объясни это своим подчиненным, Госсип. И передай всем, с кем я еще не успела поговорить» — вздохнув, я почувствовала укол сожаления от того, что такой прекрасный момент был прерван рутиной, словно грязным накопытником, вторгшейся в этот солнечный день – «И если мне придется втолковывать всем в этой «особой» кентурии, что не командир подчиняется им, а они – командиру, то поверь, я быстро закончу этот бардак!».
— «Ясно, мэм!» — быстро отозвалась пегаска. Судя по ее виду, мои слова если не напугали, то явно встревожили всю эту троицу карьеристок, что дало мне повод надеяться на то, что это даст им богатую пищу для размышлений. Пройдя на бреющем полете вдоль поезда, я убедилась в отсутствии какой-либо паники, и окончательно успокоилась, увидев машиниста и кочегара, сокрушенно заглядывавших в длинные ящики, расположенные вдоль бортов их небольшого локомотива. Старый добрый 2-2-0, выкрашенный в задорные «вондерболтовские» цвета, сине-золотистой коробочкой стоял на путях, беспомощно выставив в небо трубу, исходившую, словно кровью, последней тоненькой струйкой дыма, страдая, как и все паровозы данной серии, от своего главного, и ставшего со временем, фатального недостатка – отсутствия нормального тендера. Я не знала, что именно мешало паровозным компаниям прикрепить вслед за паровозом еще один, пусть и небольшой, вагон, в котором можно было бы хранить уголь и запасы воды, вынуждая команду локомотивов складывать горки угля «про запас» прямо на полу их и без того маленькой будки, а иногда – и в первом вагоне поезда, но факт оставался фактом, и пассажирам, уже привычным к подобного рода превратностям пути, оставалось лишь слоняться вокруг поезда, да организовывать импровизированные пикники на обочине.
— «Кажется, все в порядке» — буркнула надувшаяся Госсип, недобро глядя на машинистов, уже спешивших к нам по путям. Один из них заметно прихрамывал, то и дело останавливаясь, и поджимая правую переднюю ногу – «Опять обделались со своими пыхтелками! Нет, чтобы как раньше, в дилижансы запрягаться, или самим эту штуку тащить! Как раз к утру бы и успели».
— «Предлагаешь им помочь?» — едко осведомилась я у поджавшей губы подчиненной. Судя по ее виду, она бы не отказалась от этой мысли, заставив Легата разок-другой побегать в упряжке, чтобы та научилась наконец ценить свои крылья, подаренные природой и промыслом богинь – «Эквестрийский Легион. Можем вам чем-нибудь помочь?».
— «Мэм! Слава Добрым Богиням, что вы здесь!» — выдохнул подбежавший ко мне первым один из земнопони. След за ним подтянулся и его помощник, распространяя вокруг себя запах пота и чего-то, что показалось мне тщательно скрываемой болью – «Остановились, понимаешь ли, на самой кривизне, тудыть ее в качель! Может, слётаете до Холлоу Шейдса-то? Пусть свой запасной к нам пришлют, сдернуть и дотащить хучь бы до Бравик Хиллз?».
— «Опять уголь?».
— «Маловато сыпанули в Понивилле» — сокрушенно вздохнул здоровяк. Тяжелая работа требовала сильных ног и спины, и я редко видела среди машинистов, а уж тем более и кочегаров, каких-нибудь замухрышек – железнодорожные команды обычно, как на подбор, состояли из массивных, сильных, толстоногих земнопони, чьи копыта могли преспокойно прикрыть собой средних размеров тарелку. Поговаривали, что не так давно они сформировали официально зарегистрированный цех железнодорожников, и в будущим намеревались замахнуться на целый орден, хотя среди крылатого кобыльего населения курсировали шепотки о неоднозначных обычаях, имевших хождение среди этих сильных и бравых ребят, однако у меня обычно не было времени задумываться над какими-то там ритуалами вроде «прочистки труб», «забивания костыля», или «дрезинового вояжа», хотя при взгляде на этих мускулистых здоровяков, в мою голову вдруг проникли совсем не пуританские мысли.
— «Так чего ж сами не дотащите?» — хмуро поинтересовалась Госсип, не обращая внимания на мой хвост, недовольно хлестнувший меня по бокам – «Можно подумать, у Легата или кентурионов есть время, чтобы такой крюк к востоку давать!».
— «Дык мы ж делом заняты, а вы просто так летаете» — резонно возразил машинист, стягивая с головы форменную кепку из плотной ткани в белую и синюю полоску, которой преспокойно отер морду, перепачканную в угольной пыли. Было видно, что слова сиреневой для этого сына полей были простым сотрясанием воздуха, как и упомянутые ею звания – «Могли бы и завернуть. Вам крылья для чего-то дадены, так? А одни мы нашу «Дэйзи» до станции не дотащим – напарник мой ногу повредил, тудыть его в качель!» .
— «Сильно?» — рассеянно осведомилась я, оглядывая замершую машину. Бросив взгляд на ногу земнопони, я убедилась в отсутствии следов крови или деформации костей и решила, что если пациент может и хочет ходить, то ничего особенно страшного с его конечностью не случилось. Куда больше в тот момент меня заинтересовало трапецевидное расширение на конце паровозной трубы – «И кстати, давно хотела узнать – что это такое, на трубе? Выглядит внушительно».
— «Дык это ж кожух дефлектора!» — проследив за моим копытом, пояснил земнопони, чей фермерский говорок едва не заставил меня расхохотаться – настолько комичным звучало на нем та короткая, но познавательная лекция об устройстве паровоза – «Вот там, в переду, прямо перед котлом, у ней дымовая коробка расположена – штоб, значит, дым, от сгорания топливу – угля, или дров каких, к примеру – отводить. И дым ентот, когда из топки-то вылетает, много оченно искр и сажи всякой содержит, для здоровья пони и нашей земли не дюже полезных. Для ентого-то на трубе штука хитроумная, дефлектором прозываемая, установлена – она-тоть всю енту сажу и копоть аккурат в самую дымовую коробку и отправляет! Оттого-то у нас дым белый да серый из трубы ентой вот исходит – чистый, значится, безо всякой гари и искр, успевай только люк открывать, да дымовую коробку чистить. А кожух ентот самый дефлектор и прикрывает, потому как на ветру в ем дыхание все сбивается, и работает он от ентого только хужее. Ну, такая у него тонкая конструкция, видать…».
— «А сажа? Куда ее потом увозят? На удобрения?» — поинтересовалась я, бросая грозный взгляд на отчаянно зевающих подчиненных. Вытянувшись по струнке, вся троица заняла место возле меня, срочно делая вид, что им тоже до смерти стало интересно, как же работает вся эта груда железа.
— «Не, ее в мешки ссыпают, и забирают» — оставшись безымянным, покачал головой напарник машиниста. Первого я уже назвала про себя Ентим, наслушавшись этого искаженного словечка во всех его вариациях – «Для краски. Мы весь лингит сожгли, а я ногу подвернул. В одиночку не сдюжить».
Что ж, этот, в отличие от своего говорливого напарника, был немногословен, компенсируя его говорок жителя центральной Эквестрии своей фермерской молчаливостью.
— «Пока мы туда слетаем, пока к вам подмогу пришлют – несколько часов пройдет. А может, и до самого вечера тут промаринуетесь…» — задумалась я, глядя на состав, сытой змеей растянувшийся на стальной колее. Колючие, щекочущие искорки еще прыгали под моею шкуркой, подбивая подняться в воздух и понестись вперед – до исступления, до ломоты в костях, нагружая размякшее, застоявшееся тело. Что будет, если дать ему волю – но дать и цель?
— «Дык не пассажиров же нам в постромки запрягать» — резонно возразил на это Ентот, оглядываясь на пони, медленно собиравшихся к поезду. Заметив наше крыло, они вообразили, что прибыла ремонтная команда, и неторопливо готовились к отъезду, с интересом переговариваясь с оставшимися в вагонах попутчиками, высовывавшими головы из окон – «Поне деньги, чай, заплатили, чтобы по нашей железочке попутешествовать, а не самим вагоны тянуть».
— «Вот и устроим им путешествие» — рассмеялась я, хлопнув копытом по здоровенному, обтянутому жесткой шкурой плечу – «Доставай свою сбрую, приятель. Мы отправляемся!».
— «Мэм!» — синхронно взвизгнули трое кобыл, первыми догадавшиеся о том, что я задумала. Ентот недоуменно оглянулся на напарника, без лишних разговоров похромавшего в сторону паровоза, и недоуменно нахмурился, пытаясь понять, что именно задумала эта мелкая пятнистая пегаска, нетерпеливо притопывавшая ногой. Он все еще пытался раскочегарить свои мыслительные способности, когда тот вернулся, волоча на спине нечто, показавшееся мне вначале веревочной лестницей с редкими деревянными перекладинами, и вставками из цепей – «Это невозможно! Мы же не собираемся в самом деле тащить целый поезд?!».
— «Вы – нет» — как можно более неприятно усмехнулась я, делая двум земнопони приглашающий жест копытом в сторону паровоза, предлагая самим прицепить к нему всю эту тряхомундию из веревок, палок и внушительно звеневших цепей – «Но я хочу, чтобы вы сделали сегодня хоть что-нибудь полезное, и подстраховали меня от болтанки. Не хотелось бы навернуться прямиком под разогнавшийся поезд».
— «Все одно не сдюжить» — махнул копытом земнопони, с иронией глядя, как я примериваю на себя один из четырех деревянных хомутов, через систему ремней-постромков, присоединявшихся к дышлу, роль которого тут играла длинная, тяжелая цепь – «Енто же экспресс, он до самого Кантерлоту бегает. Нам бы до какой крупной станции дотянуть, штоб лингитом да водой разжиться… Если у них есть свободные запасы, конешна».
— «Не морщи мозг, дружище» — поколебавшись я отбросила сомнения, и просунула голову в деревянный овал, полотняная подкладка которого еще сохраняла острый запах чужого пота. Он был мне настолько велик, что просто болтался у меня на холке, упираясь не в основание шеи, а в грудь, как бы ни бился над этим седоусый владелец забавного говорка – «Доберемся до станции, не переживай».
— «Ну да, канешн. Эт вам, крылатым, легко» — брюзжал земнопони, ловко застегивая на мне полотняные ремни, подгоняя их под размеры впрягаемой в паровозную упряжь лошадки – «А хозяева компании до последнего нашу «Дэйзи» выжать хотят – вон, на экспресс ее поставили! А какой из нас экспресс, ежели на каждой станции надоть останавливаться, лингит и воду добирать, туды их в качель? Вот и не сдюжили…».
— «Разберемся» — буркнула я, ощутив внезапно нахлынувшее чувство дискомфорта, рожденное весом упряжи, мало-помалу, охватившее все мое тело. Ремни сплетались и переплетались, тяжелой сетью давя мне на спину, и плотно охватывая бока – я ощутила себя рабом, намертво соединенным заржавленной цепью со своею галерой, и едва удержала копыта, уже приготовившиеся сбрасывать, срывать придавившие меня к земле кандалы – «Только с места помогите сдернуть. Я ж не железнодорожная лошадь какая-нибудь…».
— «Да куды там!» — махнул копытом жеребец. Он явно не надеялся, что нам удастся даже сдвинуть с места тяжелый паровоз, не говоря уже о десятке вагонов, из которых уже выглядывали головы разноцветных пассажиров. Оглянувшись, он поднял другой хомут, и двинулся было к моим подчиненным, но быстро понял бесперспективность этой затеи, когда крылатые кобылки шарахнулись от него, точно от прокаженного, нервозно переступая ногами, и с отвращением содрогаясь при взгляде на обшитую тканью деревяшку – «Попробовай, канешна, но все одно не сдюжить. Глянь – тут дорога кривую дает, и подъем – давно им говорили, што не дело это, так вот путь класть. Одна надежда, што енти умники станционные хоть какую-нить помощь пришлют».
— «Мэм…».
— «Свободны!» — дернув крылом, я отогнала в сторону нервничавших легионеров. По напряженным позам, испуганно прижатым ушам, и самому их виду я поняла, что крылатые лошадки пришли в настоящий ужас от мысли о том, чтобы попасть в эту упряжку. Впрочем, я вряд ли могла бы их в этом винить.
— «Мэм, зачем вам это вообще?!» — возопила сиреневая пегаска, с отчаянной храбростью идущей на смерть заступая мне путь – «Вы же знаете, что нам не сдвинуть даже с места этот паровоз! Или вы так хотите нас испытать?».
— «Наверное, я просто не слишком удачно выразилась» — поморщившись, я повела плечами под зазвеневший броней. Вес, возложенный на мою спину, заставлял порядком обросшие ноги подрагивать, и едва ли не расползаться в разные стороны – «Это нужно не вам, не им, и даже не пассажирам. Это нужно мне самой».
— «Но зачем?!».
— «Чтобы понять, той ли дорогой лечу. То ли делаю» — глубоко вздохнув, я сделала шаг вперед, ощущая, как натянулась тяжелая, крепкая цепь, дернув меня назад подобно привязи, приковавшей меня к тяжелому прошлому. Глупая цепь…
— «Ну, попробовай. Отчего ж не попытаться?» — добродушно подначил меня машинист. Его молодой помощник забрался в кабину паровоза, и за неимением пара для свистка, воспользовался колоколом, громким звонов оповестившим расслаблявшихся на травке пассажиров о скором отправлении поезда – «Вы, пегасы, завсегда на споры и на подъем куда как легки, тудыть вас в качель».
— «Знаешь, куда я тебя самого сейчас этой самой качелью отделаю?!» — голоса смазывались, вытесняемые шумом крови, зашуршавшей в голове. Сделав несколько пробных рывков, я уперлась всеми четырьмя ногами в шпалы, и навалилась грудью на деревянный хомут. Заскрипев, впились в поддоспешник кольца кольчуги, прижимаемые к нему жесткой полотняной сбруей, рывком бросившей меня назад.
— «Вперед!» — сквозь зубы выдохнула я, вновь упираясь плечами и шеей в деревянное кольцо. В шее что-то неприятно и глухо хрустнуло – словно напоминание о былом. О том, что осталось когда-то в звонком дубовом бору, на берегу безымянной лесной речки, принявшей в свои воды тело упавшей с неба пегаски – «Вперрррррееееед!».
— «Ну-кась, ну-кась» — насмешливо пробурчал Ентот, для пробы дергая за свободный конец сбруи – «Нет, не выйдет. Да не дергайтесь вы так, крылатые. За помощь, конечно, спасибки, но…».
— «Вперед!» — прохрипела я. Казалось, что шпалы проминаются под моими копытами, а может, это была всего лишь набившаяся в них земля. Дышать стало трудно, когда в переносице вдруг что-то звонко лопнуло, мгновенно заполнив нос горячим и кислым запахом меди. Расправив крылья, я уперлась согнувшимися маховыми перьями в землю в тщетной попытке помочь сдвинуть с места неподъемный для меня груз…
— «Мэм!».
— «Эй-эй-эй, красавица…».
Внезапно, что-то мягко толкнуло меня вверх, приподнимая на широкой ладони. Крылья хлопнули – и зацепились за уплотнившийся воздух, подбрасывая над рельсами вмиг полегчавшее тело.
«НЕ БОЙСЯ» — пространство, до того абсолютно неподвижное, жадно смакующее алую влагу, бегущую по моим губам, вдруг медленно, словно нехотя, сдвинулось с места, и лениво, неторопливо, двинулось мне навстречу.
«Я ПОМОГУ» — угрюмо звеневшая цепь натянулась, снова пытаясь отбросить меня назад, но уже гораздо слабее, будто бы признавая свое поражение, укрощенная сильной рукой. Поднявшийся ветер плеснул в мои крылья, поднимая над паровозом, и оставляя парить, как большого воздушного змея. Удар крыльями, другой, третий – и где-то за моей спиной, заглушая изумленные голоса, послышался долгий скрип пробуждающегося ото сна паровоза. Становившийся все громче и громче, он, наконец, достиг зубодробительной силы, и на пике терзавшего уши крещендо наконец оборвался, когда запрыгнувший в кабину Ентот, наконец, отпустил стояночный тормоз – «НЕ ТОРОПИСЬ. МЫ СМОЖЕМ. ТЫ СМОЖЕШЬ».
Дышать тотчас же стало легче. Давившая спину тяжесть превратилась из невыносимой в просто докучливую, ограничивавшую движения крыльев – распластавшиеся во всю ширь, они быстро напомнили мне о том, что же такое лететь, волоча на себе груз, казавшийся другим неподъемным. Сердце достаточно быстро начало колотиться запертым в клетку воробышком, но я не позволила себе расслабиться ни на секунду, сосредоточенно загребая воздух своими пархалками, бросив один-единственный взгляд назад, на мгновение запечатлев краем глаза изогнувшуюся ленту разноцветных вагонов, и последних пони, запрыгивавших в медленно двинувшийся состав.
К счастью, в вынужденной остановке необходимости не было.
— «Мэм!» — заполошно завопил кто-то неподалеку, заставив меня сердито, невпопад ударить крыльями, сбиваясь с ритма. Тяжелые, мощные гребки были так не похожи на торопливое, голубиное хлопанье прочей пегасьей братии, носившейся неподалеку, и сопровождавшие меня фигуры заполошно отпрянули, спасаясь от отрастающих маховых перьев, пускай и не достигших полной длины, но уже оставлявших в воздухе белые завихрения, кучерявыми барашками отмечавшие мой путь. На мгновение, я вспомнила этот голос, и эти фигуры, но тотчас же выбросила их из головы, ведь передо мной, блестя на солнце отполированной до зеркального блеска поверхностью, вились бесконечные нити рельсов – то ныряя в долины, до взбираясь на гребень холма, они были тем бесконечным путем, которого, как мне показалось, почему-то была лишена моя жизнь, неизвестно зачем понадобившаяся двум принцессам.
«ПУТЬ…» — задумчиво проговорил голос Древнего. Перед моими глазами, на секунду, возник образ подземной реки, бегущей по каменному руслу, на спине которой тяжело качалась огромная лодка – «ТЫ УВЕРЕНА, ЧТО ХОЧЕШЬ ИМЕННО ЭТОГО?».
— «Я больше не хочу быть пером на ветру» — тяжело дыша, прошептала я между выдохами. Тело – размякшее, ослабевшее, потерявшее мышечную массу, оно сопротивлялось, не желая вновь превращаться в крепкие кости, обтянутые канатами сухожилий и мышц. И пусть родные и близкие говорят мне, что я отощала – я-то знала, что это не так. Я видела, на что оно было способно, пусть даже под напором обуревавшего меня черного безумия – так пусть же поработает, когда это нужно мне!
«Я больше не хочу быть камнем, летящим по темной воде» — взмах, другой, и третий; непонятно, что стонет громче – мышцы или веревки, натянутые, словно струна. Взмах, еще, и еще – каждый из них подобен гребку в кипятке — но почему же все легче и легче у меня на душе?
«Ради кого мы все это совершаем? Ради себя? Друзей? Или близких? Но на это способен каждый… Наверное. Но что, если все это делается ради совершенно незнакомых нам пони?» -взгляд зацепился за россыпь ярких точек, блестевших чуть в стороне, и идущих параллельным нам курсом высоко над землей. Танец в облаках задержал нас немного дольше, чем следовало, но я ни о чем не жалела, ощущая, как в моем теле просыпается что-то давно и прочно забытое. Что-то, что я оставила там, на ледяных склонах Грифуса, ободрав свои тело и душу о неприступные стены холодной горы.
«Ради того, чтобы никто и не знал, каково это – отчаяться, мечтая о том, чтобы прекратилась опостылевшая жизнь. Ради того, чтобы никто и никогда не ощущал обжигающей боли плетей, опускающихся на покорные спины».
Разогревшееся тело уже не ощущало веревок, наброшенных поверх брони. Порывистый ветер все еще пробирался сквозь щели доспеха, плотно прижатого к пропитавшемуся потом гамбезону, но был уже не в силах спасти ту холодную темноту, что шипя, отступала под напором окутывавших меня света и тепла. Что-то темное, что вошло в мое тело, и как льдинка, попавшая в глаз, проложило свой путь до самого моего сердца, теперь шипя разваливалось на куски, опадая с просыпавшейся души. Мысли хаотично прыгали в голове, солеными, алыми каплями срываясь с раздувавшегося носа. Они были правильными. Они были возвышенными. Они были…».
Они были уже не нужны.
«Что, если сделать это ради себя самой?».
Жар, сжимавший в раскаленных объятьях мое тело, наконец-то добрался до груди, лизнув колотившееся сердце – но не опалил, не превратил в уголечки, а впитался, с каждым ударом растекаясь по венам, с хрустом дробя черный лед, отступавший под напором тепла.
«Что, если позволить себе… Разрешить… Решиться…».
«ПОЗВОЛИТЬ СЕБЕ ЖИТЬ» — неожиданно мягко прогудел во мне голос Древнего. Широкие, теплые, бесплотные ладони надежно поддерживали мою грудь и живот, облегчая нелегкую ношу, что взвалила я на свои плечи ради… Ради чего? Кому я хотела помочь, впрягаясь в чужое ярмо? Спасти пассажиров от незапланированного пикника? Подправить железнодорожное расписание? Или это была простая гордыня, заставившая меня прикладывать ко всему увиденному едва-едва накопленные силы?
«Нет, это была не гордыня» — судорожно вздохнув, я сбилась с ритма, и снова рванулась вперед, налегая грудью на глупую деревяшку, заставив жалобно скрипнуть потертый хомут. В моем теле звенела, пробуждаясь, та яростная сила живого огня, что жила в нем когда-то, горячим, золотистым туманом заливая глаза – но теперь, она была другой. Без истерик и злобы. Без страха и ненависти. Без желания убивать — «Я просто… Я боялась остановиться. Я до сих пор боюсь остановиться, понимаешь?».
«ПОНИМАЮ. НЕ БОЙСЯ. Я ПОМОГУ» — невидимые руки подняли меня еще выше, словно предлагая поглядеть на окружавший меня мир, разглядев вокруг что-то, что скрывалось от меня до сей поры – «ПОГЛЯДИ, КАК ХОРОШО. ПОПРОБУЙ УВИДЕТЬ. ПОПРОБУЙ ПОЧУВСТВОВАТЬ. ПОПРОБУЙ ЖИТЬ».
«Нет! Я…».
«НЕ БОЙСЯ. Я ДЕРЖУ ТЕБЯ» — чуть усмехнулся мой симбионт. Я ощутила волну нежности, исходящую изнутри и снаружи, закружившую меня в вихре розовых лепестков, когда что-то сильное и мягкое подняло меня к солнцу, пресекая начинавшуюся панику – «Я ВСЕГДА БУДУ ДЕРЖАТЬ ТЕБЯ, МАЛЫШКА. А ТЕПЕРЬ – ЛЕТИ!».
Зажмурившись, я заполошно забила крыльями, пытаясь вырваться, улететь — убежать от самой себя, но не могла вырваться из невидимых рук, крепко державших меня в воздухе.
«ОТКРОЙ ГЛАЗА» — я лихорадочно замотала головой, страшась того, что должно было произойти… И понимая всю неизбежность грядущего.
«НЕ БОЙСЯ ОСТАНОВИТЬСЯ, И ЖИТЬ» — он понимал меня лучше всех, отзвук, эхо ушедшего народа, и терпеливо ждал, когда я наберусь смелости взглянуть в лицо неизбежному, наконец, открывая глаза – «ЖИВИ В ЭТОМ МИРЕ, КОТОРЫЙ МЫ ОСТАВИЛИ ДЛЯ ВАС. СДЕЛАЙ ЧТО-НИБУДЬ ДЛЯ СЕБЯ – И ЭТО ПОМОЖЕТ ДРУГИМ».
— «Такого не бывает!» — прошептала я, стараясь изгнать из тела наполнявшую его странную легкость. Чуть позади, три пегаски вцепились в ременные постромки, вместе с цепью, маячившие перед паровозом. Кажется, я поднялась чересчур высоко, но спуститься вниз было куда как непросто, лежа в колыбели заботливых рук – «Остановиться – это… Это остановиться. Совсем. Навсегда».
«ТЕПЕРЬ – НЕТ. УЖЕ НЕТ» — неожиданно скупо ответил Древний. В голосе Духа я вдруг почувствовала уже знакомое нежелание говорить мне о чем-то настолько важном, что… — «И НЕ ПЫТАЙСЯ. НЕ РАССКАЖУ».
— «Но почему?!» — ощущение, что самому близкому существу, которое только могло быть у глупой пятнистой пегаски, чья душа когда-то была буквально разорвана пополам, грозила неведомая опасность, заставило меня мигом забыть про свои страхи, моментально наполнившись беспокойством за кого-то другого – «Как это? Мы же с тобой одно целое! Как ты не понимаешь? Куда ты – туда и я!».
«СКОРЕЕ, НАОБОРОТ» — усмехнулся старый пройдоха, подбрасывая меня на руках. Ощущение было забавным, и не похожим ни на что, испытанное мной когда-либо – «НУ, ВОТ И УСПОКОИЛАСЬ».
— «Эээээй! Ты…» — попыталась обидеться я, но тотчас же громко икнула, вновь подпрыгнув в воздухе, подброшенная невидимой рукой – «Ты использовал меня?! Наврал?!».
«УСПОКОИЛ» — смущенно заявил Дух, но ощутив, что я не собиралась отвязываться, с неохотой признался – «ПОМНИШЬ, ЧТО Я ГОВОРИЛ? МНЕ БУДЕТ НУЖНА ТВОЯ ПОМОЩЬ».
— «Тогда мы сразу же, не теряя ни минуты…».
«КОНЕЧНО. ПОЛЕТИМ СЕБЕ ДАЛЬШЕ» — вновь хитро улыбнулся ехидный старикан. Я почувствовала, как осторожно убирает он руки из-под моего живота, а затем и груди, отпуская, отдавая на волю весеннему ветру, и клянусь, я ощущала, с каким волнением и осторожностью выпускал он из рук ту, что стала для него самым близким существом в том загадочном месте, в котором очутилась душа погибшего некогда человека. Так родитель отпускал бы от себя выросшего ребенка, не желая расставаться с тем, кого с первого вздоха держал у себя на руках – «Я ПОПРОШУ ТЕБЯ О ПОМОЩИ – НО ЧУТЬ ПОЗЖЕ. КОГДА БУДУ К ЭТОМУ ГОТОВ. КОГДА МЫ БУДЕМ ГОТОВЫ».
— «Все так плохо?» — в моей голове бурлили вопросы, но я заставила себя закрыть глупый рот, уже не раз доводивший меня до беды, страшась упустить тот тревожный момент – «Или пока лишь становится хуже?».
«НАОБОРОТ» — неожиданно бодро ухмыльнулся Дух. От этого ироничного смешка по моему телу вновь пробежал табунок веселых мурашек, колючими искорками проскакав по спине и груди – «СТАЛО ЛУЧШЕ. ГОРАЗДО».
— «Се… Серьезно?!».
«ЧЕСТНОЕ, БЛАГОРОДНОЕ СЛОВО!» — на этот раз я не заметила фальши или напускного веселья в голосе моего симбионта, ответившего мне достаточно затасканной фразой из одного старого, хорошего фильма. Он не обманывал, я чувствовала это, и почему-то, его слова заставили меня вновь подавиться волной набежавшего ветра, и громко, звонко икнуть – «ПОЭТОМУ МНЕ НЕСКОЛЬКО НЕ ПО СЕБЕ… КСТАТИ, У ТЕБЯ, СЛУЧАЙНО, НЕТ ПОЛОТЕНЦА? ИЛИ ШАМПУНЯ? В НЫНЕШНЕМ МОЕМ ВИДЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ НЕ ПРОИЗВЕСТИ».
— «Опять издеваешься, значит!» — я все-таки заподозрила, что надо мною смеются, но рассердиться не успела, вновь почувствовав ловкие человеческие пальцы, заботливо почесавшие у меня между ушей. Совершенно фантастическое ощущение, доложу тебе, Твайлайт…
— «КАК Я МОГУ?» — добродушно подколол меня Древний, поглаживая, словно кошку – «ХОРОШО ТЕБЕ – ХОРОШО И МНЕ. НЕ ЗАБЫВАЙ. ПРОСТО ПОПРОБУЙ БЫТЬ СЧАСТЛИВОЙ. НЕ БОЙСЯ ЭТОГО. ПООБЕЩАЙ».
— «Но…».
«ПООБЕЩАЙ МНЕ, ЧТО ПОПРОБУЕШЬ БЫТЬ СЧАСТЛИВОЙ. БЕЗЗАБОТНОЙ. ОТКРЫТОЙ. ХОТЯ БЫ ОДИН ДЕНЬ» — уже строже произнес бесплотный голос. Ощущение невидимой руки, ласково оглаживавшей мое тело, и спокойный, размеренный тон старика и впрямь приносил мне умиротворение. Стук сердца постепенно замедлялся, приноравливаясь к гулкому стуку колес, передававшемуся мне от цепи, намертво прикрученной к паровозу, и вскоре, я раскинула крылья и тихо млела, покачиваясь в набегавших потоках воздуха, совершенно забыв и про поезд, и про сопровождение, судорожно цеплявшееся за ременные постромки, и про вес Кантерлотского Скорого, в суровом молчании двигавшегося у меня за спиной – «ХОТЯ БЫ ОДИН ДЕНЬ. ОБЕЩАЕШЬ?».
— «Но…».
«СДЕЛАЙ ПРИЯТНОЕ СТАРИКУ».
— «Но я не знаю, как!».
«А ТЫ ОГЛЯНИСЬ – И ПОПРОБУЙ!».
«Оглянись! И куда тут оглядываться?» — подумала я, ощущая, как невидимый симбионт вновь подбрасывает меня в воздух. Заполошно забив крыльями, словно глупая курица, я восстановила равновесие, и снова рванулась вперед, упираясь плечами и грудью в хомут, ощущая, как ветер играется с моей лохматой, нестриженной гривой, отросшей почти до копыт. Черно-белые пряди, словно тронутые ранней, неестественной сединой, то и дело мелькали на периферии зрения, мешая увидеть тот огромный, умытый утренним светом мир, раскинувшийся вокруг меня. На реку, катившую мелкую рябь волн в сторону далекого океана. На кудрявую, свежую зелень лесов, густыми шапками покрывавшую вершины холмов и клыки миниатюрных гор, точно небоскребы, тут и там возвышавшиеся среди зеленых вершин – кто знает, откуда взялся этот каменный частокол, превративший пейзаж Северной и Центральной Эквестрии в лабиринт из долин и скалистых вершин, по которым, блестя и играя на солнце, сбегали веселые водопады? На заливные луга, что тянулись по берегам ручьев и речушек. На городки, окруженные садами и пашнями, черневшими свежераспаханной землей, кое-где уже перемежавшейся с зеленью первых озимых.
«Как… Красиво» — подумала я, неторопливо оглядывая раскинувшийся подо мной мир. Права, тысячу раз права была Луна, требуя от меня понять, принять и занять свое место на этой огромной планете. И как права была Селестия, называвшая доброту связующим звеном между всеми живыми существами. Свежий, незапятнанный мир, очнувшийся от зимней спячки, вдруг показался мне невыразимо прекрасным, и неожиданно для себя самой, я робко, несмело, позволила себе просто наслаждаться окружавшей меня красотой, не думая ни о чем, сосредоточенным усилием воли отсекая, отодвигая вал мыслей и забот, громоздившихся, подобно тучам, в моей голове. Это далось мне не сразу, не вдруг, но вскоре я уже забыла про громыхание состава у меня за спиной, давящую тяжесть хомута, и громкие, визгливые крики пегасок, цеплявшихся за натянутые ремни и цепи. Я ощущала, как Древний, вместе со мной, мною самой разглядывает этот мир, изо всех сил давя тяжелую, жгущую зависть, запирая ее где-то глубоко-глубоко внутри. Увы, или к счастью, ему плохо это удавалось, но он старался не показать, как страстно желает сам пройтись по этой траве, что блестела на солнце последними каплями высыхавшей росы; опустить руки в прохладную воду, напившись воды из реки – еще чистой, еще не изгаженной отходами производств, сливными водами, ржавыми бакенами, и табличками «Купаться запрещено!». Широкими взмахами выгрести на самый стрежень, разрезая речную рябь, и замерзнув, выскочить из нее на покатый песчаный берег, по которому так приятно пройтись, обсыхая на жарком солнце, и теплом весеннем ветру. Он глядел на этот мир моими глазами, словно заключенный, прильнувший к решетке узкого окна, без надежды на помилование и освобождение. Персональный ад, выбранный им самим – когда-то без сомнений и сожалений, а теперь…
И что же показывала ему я?
Нет, и теперь Дух не собирался сдаваться. Почувствовав, что я обо всем догадалась, он тотчас же замкнулся в себе, но так и не смог скрыть от меня ощущения неловкости – похоже, что кое-кто посчитал себя вуайеристом?
«Я помогу тебе».
«НЕТ».
«Я помогу» — твердо решила я, невзирая на вялые попытки сопротивления моего симбионта. Уйдя глубоко в себя, в это же время, я ощущала себя абсолютно открытой миру – странное, поражающее чувство, которое наполняло меня непередаваемым, всеобъемлющим ощущением. Я была плеском воды в небольшой речке, над которой проносился состав, влекомый четверкой пегасок, вцепившихся в веревочные постромки. Я была ветром, что трепал короткие плащи на спинах легионерского звена, сопровождавшего потрепанный жизнью фургончик, нагнавший наше передовое крыло. Я была его содержимым, драгоценной тяжестью прогибавшим скрипевшие доски. Я была письмами, вываливающимися из потертой сумки понивилльского почтальона, чья серая фигурка приветливо помахала мне копытом, хотя я могла бы поклясться в том, что она двигалась в совершенно противоположную сторону, и никак не могла меня видеть.
И я была скрипучим латексом обтягивающего синего костюма, вместе со своею владелицей, приближавшимся к нам с подветренной стороны.
«Ого, кто к нам пожаловал!».
«И ВПРЯМЬ…» — на этот раз я едва не расхохоталась, ощутив, как смутился на секунду мой симбионт при совместных наших воспоминаниях о произошедшем на облаках в ту холодную, снежную зиму. Как давно это было? Лет пять, может, десять назад? Прошлое понемногу покрывалось туманом, медленно отступая во тьму, но я не отказала себе в удовольствии поприкалываться над ершащимся Духом – «МОЖЕТ, НЕ ОНА?».
«Как это, не она? Конечно, она!».
«ПРАВДА? А ПОМНИШЬ, КАК ТЫ…».
«Ой, да брось ты! Ужо пора бы забыть!» — теперь пришла моя очередь краснеть, вспоминая то состязание в Клаудсдейле, и мою «небольшую ошибку». Думаю, мало кто мог бы похвастаться тем, что повалял по облачкам капитана Вандерболтов, словно фермерскую простушку — «Нет, это точно Физалис!»
«УВЕРЕНА?».
«Абсолютно» — вновь широко ухмыльнулась я, глядя на подлетавшую тройку. На этот раз была моя очередь с умным видом высказывать банальности, недоступные для заинтересовавшегося моей уверенностью Древнего – «Спитфайр – капитан Вандерболтов. А где ты видел, чтобы командир эскадрильи шел в качестве ведомого, да еще и слева? Нет, это точно Физалис».
«ОНА… ОНА ВСЕ ТАКАЯ ЖЕ СИМПАТИЧНАЯ» — первый запал прошел, и я не удивилась столь аккуратному высказыванию Духа. Несмотря на годы, прошедшие с последней их встречи, он не забыл эту желтую пегаску, как не забыл и ее обещания, так и оставшиеся между ними. Я понимала, что он и не подумал бы напоминать ей о чем-либо, но с удивлением поняла, что старый пересмешник все так же хорошо помнил их встречи, но уже без какой-либо надежды на взаимность. Не ожесточившись, но перековав свои чувства в мягкую, ненавязчивую симпатию, оттененную светлой грустью.
«Ага» — не стала возражать я. Троица приблизилась; сделав горку, прошла у нас над головой, и выполнив красивый хаммерхед, вновь оказалась над нами – «Вон, гляди что творят».
«ЗДОРОВО».
«Выпендрежники» — хмыкнула я, глядя как мимо проносятся разноцветные фигурки, затянутые в голубые трико. Пройдя совсем близко, они вновь резко набрали высоту, свечкой уйдя вверх, и застыв на мгновение в небе, снова бросились вниз – «Видел? Это «хаммерхед». Хорош, когда нужно пугнуть кого-нибудь на земле, или обработать низколетящие, и не слишком быстрые цели. А вот в маневренном бою, на высоте, за такое можно и поплатиться – достаточно просто выполнить «равенсман», и оказавшись у них за спиной, хоть и ниже…».
«ВЕРЮ. КАК СЕБЕ» — уважительно откликнулся Древний. Казалось, он говорил абсолютно серьезно, но я все же решила, что заметила в его гудящем голосе едва заметную ехидцу – «А ТЫ ПОДНАТОРЕЛА В ЭТОМ, МАЛЫШКА».
«Пришлось» — ухмыльнувшись, я помахала копытом поравнявшимся со мной летунам. Разогнавшийся поезд глухо гремел у нас за спиной, и шумевший в ушах ветер скрадывал все слова, которыми обменивались вандерболты и мой добровольный эскорт, тотчас же отпустивший тяжелую сбрую, и принявшийся визгливо переругиваться со своими давними конкурентами, сверкавшими на нас своими здоровенными, «профессиональными» гогглами, полностью скрывавшими их глаза, вместе с половиной морды в придачу – «Знаешь, в книгах, которые нам давали инструкторы в Бастионе, все эти маневры выглядели просто набором стрелок, черточек и разноцветных треугольников. А вот в бою… В бою учишься быстро – или не учишься больше вообще. Но в любом случае – всегда на собственной шкуре. И не хочу, чтобы этому училась она».
«МЫ ХОТЕЛИ КАК ЛУЧШЕ. ПОЭТОМУ Я НЕ ИСКАЛ ЕЕ» — признался Древний, вместе со мной, разглядывая желтую пегаску, летевшую практически рядом со мной. Она что-то прокричала мне раз, и другой, и даже собиралась подобраться поближе, но едва не попав по мерно работавшее крыло, испуганно шарахнулась в сторону, с недоумением глядя на меня из-за линз огромных очков – «Я РАД, ЧТО ОНА ДОБИЛАСЬ ИСПОЛНЕНИЯ СВОЕЙ МЕЧТЫ».
«А я рада, что ты можешь со мной говорить, а не орать мне на ухо» — глуповато улыбнувшись Физалис, я с сожалением пожала плечами, и вновь уперлась крыльями в воздух, навалившись плечами на дерево хомута. Интерес к Вандерболтам угас, и убедившись, что те скорее обеспокоены столь странным способом транспортировки неисправного состава, нежели заветным содержимым охраняемого фургончика, следовавшего в некотором отдалении от нас, я вновь принялась разгоняться, ощущая свирепую мощь, накопившуюся в разогревшихся, вспомнивших старое мышцах. Теперь это была не злоба, выплескивавшаяся огненным ветром на мир – покорная, укрощенная, она была похожа на маленькое солнце, поселившееся где-то внутри. Ровная, мирная сила, исподтишка подстегивавшая меня – «Давай! Еще быстрее! Выше! Сильнее! Мы можем!», и поддавшись, я снова начала разгон, вытягивая шею и ноги, потянувшись всем телом вперед. Шестеро пегасов синхронно вцепились в веревочную упряжь, и зачем-то попытались поднять ее выше, но я лишь широко ухмыльнулась, и вновь устремилась вперед, натягивая постромки. Вперед и вверх, и только вперед! Тело требовало скорости – но требовала этого и душа, всеми силами пытаясь оторваться от прошлого. Вперед и вверх – мелькание шпал сливалось впереди в темную реку, обрамленную стальными берегами, сверкавшими так же ярко, как и доспех на фигуре пегаски, появившейся рядом со мной. Привычным уже движением она перекувырнулась в воздухе, уворачиваясь от загребавших воздух огромных, казавшихся такими нескладными крыльев, и оказавшись совсем близко, требовательно уставилась на меня, пытаясь перекричать грохот ветра и крови, бившихся в моей голове. Ее вид показался мне смутно знакомым, но я лишь глупо ухмыльнулась в ответ, и помахав ей копытом, опять налегла на хомут.
Быть беззаботной? Это я умею. Быть приветливой? Иногда получается. Быть счастливой?
Я Попробую!
Казалось, что в то утро весь мир был создан лишь для того, чтобы дать мне попробовать на вкус то, в чем я отказывала себе все эти годы. Забыв обо всем, устремившись вперед, я видела все вокруг – и не видела ничего, кроме сверкавшего передо мною пути, манящего меня за горизонт обещанием цели, которой я посвятила бы свою жизнь. Не попыткам заткнуть собой очередную прореху, не лягушачьим прыжкам по поверхности темной воды – а самым настоящим путем. Зрение скользило по зеленеющим вершинам деревьев, прыгая вперед и назад, приближая самые мелкие, едва различимые точки, тотчас же превращавшиеся в воздушные фургоны, силуэт пузатого дирижабля, крылья погодного патруля, и мешающие нам поезда. Выпавший, а затем вновь вклинившийся в расписание Кантерлотский Скорый явно стал неожиданностью для остальных поездов, и не раз я успела заметить, как закрываются перед нами семафоры, и как поспешно сворачивают на ведущие к станциям пути поезда, стремясь освободить дорогу для бешено несущегося вперед паровоза.
Но меня было уже не остановить.
Не обращая внимания на опущенные крылья семафоров, преграждающих путь; на проносящиеся мимо фигуры, облаченные в латекс и сталь; на сердитые гудки других составов, загнанных на станционные пути, я тащила вперед этот груз, что взвалила на свою спину. Глупость, баловство, или старые сказки, выуженные из нашей общей памяти с Древним? В то прекрасное мгновение, растянувшееся для меня на часы, я попросту растворилась в солнечном свете, всю себя отдавая безумству проснувшейся силы, бушевавшей у меня внутри. Сердце, казалось, раздвоилось, расчетверилось, и в четыре мощных, горячих струи гнало по жилам топливо-кровь, сгоравшее в топках без устали работавших крыльев, курчавящимися от жара перьями оставлявших позади два широких инверсионных следа.
Нет злобы и ненависти – есть усердие, и нелегкий труд.
Нет яростных, коротких пикирований к жадной, тяжелой земле — есть только широкое, бесконечно огромное небо.
Нет огня, сжигающего тело и душу; обрушивающего пламя на земную твердь – есть лишь жар, что горит в сердце. Жар, что дает возможность двигаться вперед – до самого горизонта и дальше, за край.
Та сила, что не только разрушает, но и творит.
И на этот раз, я чувствовала, что могла не вспороть, не разрезать вокруг себя воздух, выпуская на волю клубы огня, перемешанного с ревущим ветром – но обнять бесконечное, огромное как жизнь, небо нового мира, рожденного в этот день только для меня.
Все в этом мире имеет конец, и начало. Пришел конец и этому маленькому путешествию, закончившемуся там, где обычно начинаются и заканчиваются все приключения в более-менее развитом мире – на вокзале. Солнце взобралось на самый купол небосклона, и задумчиво остановилось, словно обдумывая, спускаться ему, или нет, облив кипящим маслом лучей размякшую в полуденной дреме страну, когда наш поезд добрался до столицы, буквально толкая перед собою не успевший убраться с дороги какой-то полуденный экспресс, удиравший от меня на всех парах, обванивая по пути густым белым дымом из широкого жерла трубы, сделавшей бы честь иному пароходу людей. Отдавшись полностью гонке, растворившись в сиянии солнца, я лишь спустя какое-то время услышала, как заскрипели, засвистели за спиной тормоза, и солнечный свет стал меркнуть, заслоненный Кантерлотской горой. Казалось, еще мгновение назад состав прогрохотал по новенькому виадуку, наконец-то прогнав с дороги истерично свистевшего конкурента, сообразившего увеличить скорость, и свернуть куда-то в сторону, исчезнув в жерле тоннеля, ведущего к нижним ярусам Кантерлота – а перед нами уже показалось здание кантерлотского вокзала, мигавшего нам целой гирляндой огней.
— «Командир!» — голоса снова обретали смысл, превращаясь из фонового шума в осмысленный набор звуков.
Я не имела ни малейшего понятия, что обозначали все эти короткие штанги-шлагбаумы; разноцветные фонари, от красного, желтого и темно-синего света которых у меня моментально зарябило в глазах, а также высокие семафоры, размахивавшие опускавшимися и поднимавшимися крыльями. Суетившиеся вдоль путей фигурки вдруг прыснули в разные стороны, заметив приближающийся состав, и поскакали к платформам, размахивая желтыми и красными флажками.
— «Раг! Рааааааг!».
Чей-то крик настойчиво бился мне в уши. Веревочные постромки все сильнее давили на плечи и спину через поскрипывавшие латы и пропитанный потом гамбезон. Обернувшись, я увидела подлетавшую ко мне со спины рыжую пегаску, ринувшуюся на меня, словно сокол на неуклюжую утку. Точно выгадав время между взмахами огромных крыльев, она резко рванулась вперед, и замерев на мгновение, точно и сильно ударила меня в лоб покрытым сталью копытом.
Свет померк лишь на мгновение, понадобившееся мне для того, чтобы глупо моргнуть, непонимающе глядя на Блуми Нэттл. Ее глаза почему-то стали очень круглыми, когда я озадаченно почесала копытом место удара, и крепко ухватила поперек живота рыжую подчиненную, подавшуюся ко мне для того, чтобы подхватить обмякшее от удара тело, не давая моей лишившейся чувств тушке оказаться под колесами несущегося за нами поезда. Намерениям ее, правда, не суждено было сбыться – терять сознания я не собиралась, решив, что в это прекрасное утро такой бенефис на переполненном вокзале испортил бы удовольствие от неплохо начавшегося дня не только мне, но и пассажирам, пока еще без особенного волнения наблюдавших за приближавшимся составом. Я снизила ход, все реже взмахивая утомленными крыльями, и позволила охватывавшей меня упряжи немного провиснуть, чтобы поезд, шипя и скрипя тормозными колодками, смог вписаться в плавный поворот, и замедляясь, покатиться в сторону от платформ, забираясь по круто уходящим вверх рельсам, в гостеприимные объятья улавливающего тупика.
Что ж, по-видимому, произошедшее с Кантерлотским экспрессом несколько лет назад не осталось незамеченным, и я почувствовала глубокое удовлетворение от того, что кое-кто сделал правильные выводы, предусмотрев возможность повторения той аварии, едва не превратившейся в катастрофу.
Теплая, гудящая сила уже покидала мое тело. Все сильнее и сильнее ныли перетруженные мышцы, все тяжелее становился доспех – но меня по-прежнему согревало тепло, поселившееся у меня в груди. Вернувшаяся мощь не уходя, засыпала, и я счастливо улыбнулась, крепче стискивая завозившуюся подо мной Нэттл, и резко бросилась вперед, натянув ослабшие постромки. «Улыбайся-улыбайся-улыбайся!» — пела мне Пинки Пай. «Живите полной жизнью» — советовал мне доктор Сендпейпер. «Будь счастлива!» — настаивал Дух. Как они были правы все те, кто советовал мне попробовать жить одним днем, подарив себе мгновения беззаботности. «Счастье – это беспрепятственное удовлетворение собственных потребностей» — так когда-то думала я. Так в чем же именно заключалась моя потребность сегодня? Сейчас? В этот самый миг?
«В нем самом – в полном, безоговорочном счастье».
Дрожа и скрипя, поезд резко дернулся; хватавшиеся за привязь пегасы вспорхнули в небо, и глухо охнула толпа на близлежащей платформе, когда цепь, так долго державшая меня на привязи у прошлого, сухо щелкнула – и порвалась.

— «Итак, сэры, как наши дела?» — поинтересовалась я. Мой голос звучал все еще глухо из-за тампонов, которые затолкала мне в нос Блуми Нэттл, поэтому мне, на всякий случай, пришлось внимательно поглядеть на каждого из принцепс-кентурионов, дабы удостовериться, что никто из них не подумал давить улыбочки при виде своего командира.
— «Что ж, молчание – знак согласия. Тогда начнем по старшинству. Браун Брик, как там дела у соратников из Сталлионграда?..».
Возвращение в казармы было не таким быстрым и молниеносным, как раньше, когда командир появлялась за воротами раньше, чем кто-либо успевал что-то сообразить – и таким образом, всегда была в курсе всех темных делишек своих подчиненных. Но на этот раз мне пришлось задержаться – опустившись, а точнее сказать, рухнув на край дальней платформы, мы с Нэттл не сразу смогли отцепиться друг от друга, и какое-то время просто лежали, поднявшись на ноги только при виде Вандерболтов и спешивших к нам со всех сторон сотрудников вокзала.
— «Пожалуй, нам стоит сваливать, и побыстрее» — пропыхтела я, поднимаясь на все четыре ноги. Увидев, что мы в состоянии самостоятельно подняться с земли, притормозившие возле нас земнопони поспешно двинулись к поезду, из которого ужо появились первые пассажиры, вместе с машинистами крутившие головами по сторонам в поисках той, кто устроила весь этот кавардак.
— «Лежи! Лежи, я тебе говорю!» — Мгновенно оказавшись рядом со мной, обеспокоенно выдохнула рыжая пони. От ее кольчуги и поддоспешника исходил резкий запах пота, только усилившийся, когда она попыталась положить передние ноги мне на спину, желая заставить опуститься обратно на сухой, шершавый камень перрона. Он мгновенно заставил меня задуматься о том, как же благоухала я сама, почти три часа волоча на себе этот долбанный паровоз – «Тебе сейчас не то, что летать – ходить можно только шагом, и только по твердой поверхности! Поняла? Ну, а вы чего приперлись полудурки?! Не видели, что ли, что у нее высотное опьянение?!».
Последние фразы были предназначены Вандерболтам. Подлетевшее к нам звено зависло над нашими головами, и принялось переглядываться, словно решая, как поступить дальше с двумя одоспешенными кобылами, в обнимку стоявшими на пустой платформе вокзала. Посмотрев на них, я шмыгнула носом, и машинально потерла его латным щитком, оставив на том светло-алые разводы. Похоже, столь резкая нагрузка не прошла для меня бесследно, и я мысленно, в который уже раз, пообещала себе внимательнее относиться к своему здоровью… Ну, насколько это было возможным в сложившейся ситуации. В конце концов, это было обычное носовое кровотечение, и я не собиралась отрывать от работы врачей подобного рода ерундой.
— «Мэм, у вас все в порядке?» — наконец, лидер висевшей над нами тройки сообразил задать тот самый, сакраментальный вопрос, с которого начинается любое общение с пострадавшими вот уже много тысяч лет. Я помнила, что Древний предпочитал более изощренную форму допроса, но думаю, что до его «Ну-с, и что вдруг с вами случилось?» нашим потомкам еще нужно будет расти и расти над собой – «Что тут у вас произошло? Мы увидели поезд, который несся прямо за вами, а потом обнаружили, что вы были привязаны к нему, а ваши друзья пытались вас от него отцепить… Это была случайность, или намеренные действия машинистов?».
— «Да. Или неудачная шуточка ваших друзей?» — хмыкнула бежевая ведомая, иронично складывая на груди передние ноги. Как и вся троица, она была затянута в плотное трико из тонкой прорезиненной ткани, подчеркивающей ее атлетически сложенную фигуру, отчего мой рот, до того пересохший, словно пустыни Сахара и Гоби одновременно, вдруг наполнился голодной слюной – «Вам придется объясниться, и знайте, что все это попадет в наш рапорт. Ведь если бы мы не подоспели вовремя…».
— «Если бы вы, придурки, не подоспели, то ровным счетом ничего бы не изменилось!» — вызверилась на голубогривую Нэттл. Мгновенно оказавшись передо мной, она попыталась заслонить меня широко раскрытыми крыльями, словно наседка, защищающая своего птенца – хотя и не учла при этом, что своим движением, всей своей позой дала простор моей фантазии, тотчас же переключившейся на замаячивший передо мной круп, прикрытый сверкавшей кольчугой – «То же мне, трюкачи! В гривах ветер, в голове пустота – даже не сообразили, что это она тащила этот ляганный паровоз, со всеми этими ляганными вагонами! Даже симптомов высотного опьянения распознать не смогли! И вас еще называют «лучшими летунами Эквестрии»?! Да не смешите мои подковы!».
— «Да вранье это!» — не оставшись в долгу, завелся голубой пегас с золотым значком лидера крыла. Голос его был чуть осиплым, глухим, как у многих пегасов, вынужденных с детства перекрикивать шум встречного ветра – «Мы бы заметили, если бы произошло что-нибудь подобное! Тем более, что все знают – высотное опьянение бывает только у жеребят, или наземников, поднявшихся на большую высоту!».
— «С ней это случалось и раньше» — негромко проговорила Физалис, скромно державшаяся за спиной своего ведущего. Перехватив мой взгляд, она поджала ушки и отвернулась, сделав вид, что смотрит только на товарищей по крылу – «Тогда мы тоже несли тяжелое. Она несла. Только тогда она едва не разбилась».
— «А ты меня спасла» — улыбнулась я, высовывая голову из-за крыла Нэттл, по пути, не упустив возможность провести носом по мягким покровным перышкам, оставив на них темные следы – «Ну, здравствуй, Физзи».
— «Привет, Скраппи» — улыбнулась та, поднимая на лоб очки. Опустившись на землю, она смущенно ковырнула копытом камень платформы, словно не зная, как продолжить разговор, а затем указала на воротник комбинезона – «Уже не Физалис – Блейз».
— «Блейз?» — я недоуменно вскинула брови, глядя на серебристые буквы, повторявшие ее новое имя на воротнике. Ее товарищами были Сорин и Мисти Флай, если я могла теперь верить тому, что было написано на их униформе – «Я что же, снова ошиблась? Физзи не говорила мне, что у нее есть сестра… Ну, я имею в виду, еще одна сестра. С первой мы уже… Кхе-кхе… Познакомились. Мда. Можно сказать и так».
— «Ну да, я слышала об этом» — не удержавшись, прыснула желтая пегаска, оглядываясь на засмеявшуюся подругу, с ехидным видом толкнувшую крылом голубого пегаса, старательно напускавшего на себя суровый, «командирский» вид. Тот лишь недовольно нахмурился, но не смог скрыть ухмылку, искривившую его морду при мысли о тех слухах, что разносились среди пегасов со скоростью лесного пожара.
«Еще один признак новичка в этом деле».
Конечно же, я ошибалась. Как выяснилось в последствии, Соарин был опытным летуном, вторым, после Спитфайр, летуном среди Вандерболтов, и ее непосредственным заместителем в воздухе – но в тот момент я не обратила внимания ни на его развитую фигуру спортсмена; ни на отличный контроль над телом, позволявший висеть над самой землей, до неприличия редко, на грани пижонства, взмахивая крыльями; ни на профессиональный прининг махового пера. Все это прошло мимо меня, ведь в тот момент я смотрела только на свою бывшую подругу, по нараставшему ощущению неловкости, по тому смущению, которое она изо всех сил старалась мне не показать понимая, что за все эти годы друг без друга, мы стали настолько далеки, что даже воспоминания о том, сколько раз она спасала находившегося в моем теле Духа, приносили не радость, но смущение, приправленное пряной ноткой светлой грусти. Прошлое было прошлым – я видела это в ее прекрасных глазах цвета ореха, а смена имени на короткий позывной, похожий на отрывистый командный лай или собачью кличку, лишь подчеркнуло, перечеркнуло все то, что случилось когда-то на облаках, проплывавших над зимним лесом, лежащем у края болот. Прошлое было прошлым – и я не собиралась вытаскивать его из могилы, понимающе покивав головой.
— «Такое иногда бывает. Случается что-то в твоей жизни, и позывной вдруг становится вторым именем. А затем и первым. Ну, ты понимаешь…».
— «Понимаю, Физзи» — сглотнув, я уколола взглядом Нэттл, вновь заслонившую от меня бежевую пегаску с каким-то помятым платком, которым та попыталась вытереть мне кровь, горячими каплями сочившуюся из носа, и вновь посмотрела на Файр – «Блейз, да? Пусть будет Блейз. Спасибо, что… Ну, что встретили. Довели до Кантерлота. Помогли… Ну, чем смогли – тем помогли. Мы просто решили выручить машинистов, и слегка их подтолкнуть. Ну, и подтолкнули».
— «Ага. Мы видели» — вымученно улыбнулась Физалис. Я видела, что она поняла, все поняла, что я хотела сказать ей словами – но вместо меня, наверняка сказало мое тело. Она замолчала, и я поняла, что именно в этот миг закончилось то, что началось когда-то в домике понивилльского почтальона, несколько долгих лет назад. Не бурным расставанием, не ссорой, не официальным разрывом, а вот таким вот неловким молчанием – тяжелым, словно гробовая плита.
Я была лишь пикантным эпизодом — но наверное, так было бы лучше. Для меня, для нее – и для Духа.
— «Хорошо» — как можно спокойнее произнесла я, подарив отводившей глаза пегаске ободряющую улыбку. Заметив летевших в нашу сторону подчиненных, наконец-то закончивших спор с машинистами и железнодорожниками, я решила заканчивать этот неловкий разговор, от которого нам стало бы только хуже – «Значит, все улажено, верно?».
— «Вандерболты призваны помогать пони везде, где нужна смелость, скорость, и невообразимое мастерство!» — гордо провозгласил Сорин, самодовольно поглядывая на пролетавших мимо пегасок. Заметив взгляд жеребца, они буквально растаяли от его нарочито ленивого взгляда, которым он приласкал проплывавших мимо кобыл, и конечно же, тотчас столкнулись в воздухе, образовав громыхавшую доспехами кучу-малу – «Так что, если с вами все в порядке…».
— «Естественно. Только благодаря вам» — иронично отсалютовав голубому пегасу, гордо вернувшему мне приветствие прижатым к виску крылом, я прикрыла крылом зарычавшую Нэттл, уже рвавшуюся чинить суд и расправу при виде столь вопиющей некомпетентности наших подчиненных, выведенных из строя одним только взглядом томных, чуть навыкате, глаз жеребца – «Удачи вам, покорители неба».
— «Вандерболты всегда на страже!» — кажется, двум затянутым в трико кобылам понадобилась вся их выдержка, чтобы не стукнуть себя копытами по голове. По счастью, они уже заняли места встав рядом с лидером своего крыла, и лишь вскинули крылья к виску, слушая его пафосные приказы – «Мисти Флай, Блейз – за мной!».
— «Уухххх!» — злобно прогудела кентурион Нэттл, выкарабкиваясь у меня из-под крыла. Взгляд, которым она одарила развалившуюся кучу сопровождавшей меня тройки пегасок, наконец разобравшихся в своих конечностях, и с виноватым видом зависших возле нас, был далек от благостного, и если бы взглядом можно было бы убивать, то нам бы явно пришлось искать себе новую тройку пегасов – «Какого сена Рэйн набрал в свою банду таких идиоток?! Что, матка мочевой пузырь придавила?! Так я вам сейчас живо его прочищу – через голову!».
— «Какая-то ты сегодня шумная, Нэттл» — хмыкнула я, провожая взглядом взлетевших Вандерболтов. Сделав залихватский разворот над вокзалом, они быстро скрылись среди редких облачков, под восхищенными взглядами пассажиров устремившись куда-то на юг, в сторону Клаудсдейла, по слухам, возвращавшегося на лето в центральную часть страны – «Вон, распугала «резиночек», а у некоторых тут на них уже оформились планы…».
— «Я им пару нарядов на кухню пропишу, а не планы!» — отвесив каждой из виновато глядевших в землю пегасок живительного тумака, она озабоченно зыркнула в мою сторону, и тотчас же бросилась ко мне, вновь доставая платок – «Мэм! У вас снова кровь!».
— «Все в порядке. Все нормально» — отстранив от себя уже порядком заляпанную алым тряпицу, я озабоченно поглядела на толпу, глазевшую на нас с соседней платформы. Затем перевела глаза на группу пони поменьше, идущую к нам от замершего в тупике поезда, сложила один плюс один… — «Так, народ! Пора рвать когти!».
— «Так точно!» — повторять не потребовалось, и через мгновение, мы уже были в воздухе, заложив неспешный вираж над вокзальной площадью, по которой сновал четвероногий народ. Может, я и ошибалась, и никто не собирался устраивать самосуд над глупой «помощницей», устроившей из обычной поездки по железной дороге экстремальные гонки, но предпочла бы остаться в этой ситуации анонимной – мало ли набралось бы среди пассажиров недовольных тем, что кто-то пропустил остановку, пролил чай на живот, или просто не смог нормально поспать, болтаясь в подскакивавшем на стыках вагоне? Поэтому я постаралась как можно быстрее оказаться как можно дальше от толпы, радостно прущей в мою сторону в ожидании бесплатного развлечения.
— «Нэттл…».
— «Да, мэм?».
— «Я не хотела бы появляться в казармах в таком виде» — подумав, крикнула я, закладывая вираж вокруг крыши ближайшего дома. Убедившись, что поблизости не ошивается ни одного представителя пернатого племени, я вновь приложила к переносице прохладную сталь ногавки, но тут же бросила это дело, и прижала копытом нос уже серьезно, стараясь не орошать алыми струйками сновавших внизу прохожих – «Я тут забетила, что в последнее вбемя мои бодственники стали удбучающе хорошо инфобмибованы обо всем, что пбоисходит со мной на службе. Как ты думаешь, почему?».
— «Не могу знать, мэм!» — мгновенно сориентировалась рыжая пегаска, по-видимому, даже не подозревая, что столь быстрым ответом лишь укрепила мои подозрения. Впрочем, голова у нее работала неплохо, и заметив мой взгляд, она тут же поправилась, превратив мои подозрения в твердую уверенность – «Но если хотите, я это выясню… После того, как мы доставим вас к доктору!».
— «Мне пбосто нужно пбивести себя в побядок пбежде, чем возвбащаться в казабмы» — прогундосила я, решив устроить рыжей небольшую проверку прежде, чем вводить ее в ближний круг. Пока я полоскалась на весеннем ветру, кувыркаясь в весеннем небе, словно ошалевший жаворонок или стриж, в моем мозгу успело созреть несколько забавных мыслей, которые я, не мешкая, решила вывалить на моих подопечных на дневном совещании, на которое, как водится, я уже безнадежно опаздывала – «Как дубаешь, тут есть какой-нибудь общественный туалет?».
— «Мэм, я думаю, это не то место, куда стоило бы идти для того, чтобы привести себя в порядок!» — рыжая кобыла постаралась придать своему голосу максимум убедительности, отчего мне начало казаться, что она пытается разговаривать с ребенком, или сумасшедшей – «Со всем уважением, мэм, но мне кажется, что нам стоило бы обратиться в ближайший госпиталь…».
— «Исключено!» — твердо ответила я, не обращая внимания на удивленные глаза подчиненных. В конце концов, в этот день я обещала быть счастливой, и запах больничного антисептика был бы одним из первых в длинном списке вещей, которых я желала бы избежать – «Я собибалась умыться, а не пбойти ежегодный осмотр!».
— «Но…».
— «Да схожу я к экванологу, схожу! Но потом».
— «Нет, мэм» — негодяйки захихикали, переглядываясь заблестевшими глазами за спиной Госсип, изо всех сил старавшейся сохранять серьезную мину под взглядом нахмурившейся Нэттл – «Мы не про ежемесячные кобыльи дела, а о том, что кентурион живет тут, неподалеку».
— «Оу. Себьезно?» — обернувшись, я удивленно уставилась на прижавшую уши рыжую пегаску. Странно, но похоже, что она не испытывала никакого восторга от перспективы пригласить меня к себе в дом. А именно эта фраза должна была быть следующей в нашем разговоре – хотя бы следуя простой, формальной вежливости – «А я и не знала…».
— «Это…» — рыжая поперхнулась, и сипло покашляла, прочищая горло – «Это не совсем так. Думаю, они ошибаются».
— «Даунинг клауд, сиреневый корпус…».
— «ВЫ! ОШИБАЕТЕСЬ!» — зарычала та, отчего-то заливаясь краской. Рыжая шкурка ее неудержимо краснела – сначала на щеках, а затем, и по всей морде начали расплываться алые пятна, хорошо заметные сквозь рыжую шерсть – «ЭТО ДАЛЕКО ОТСЮДА! ЯСНО?! ОЧЕНЬ ДАЛЕКО!».
— «Безусловно, мэм!» — радушно ощерилась Госсип, тыча копытом в сторону здоровенного облака, неподвижно висевшего неподалеку от города. Вокруг него, видимые даже с этого расстояния, вились многочисленные фигурки, издали похожие на рой мошкары – «Вооон там. Третий блок, комната тридцать два?».
— «Вам конееееец…» — страшным голосом прошипела кентурион, чей голос стал похож на шелест ветра, подувшего со склонов горы. Он начал относить нас в сторону от намеченного пути, словно сама природа подталкивала меня в сторону казарм – «Два… Три… ДЕСЯТЬ НАРЯДОВ! В СОРТИР!».
— «Да, мэм!» — стукнула себя по нагруднику сиреневая зараза, издевательски отсалютовав кипевшей не хуже чайника Нэттл. Похоже, за время моего отсутствия кобылья часть Легиона была не слишком занята, и оставшись без крепкого копыта, да еще и с большим количеством свободного времени, вновь, по нашим кобыльим традициям, увлеченно принялась строить стандартный кобылий коллектив, больше всего напоминающий клубок из змей, запертых в узком кувшине – «Конечно, мэм! Прикажете приступать прямо сейчас? Или попозже? А может, вас проводить? Ну, чтобы не заблудились…».
— «Заканчиваем тбепаться» — кашлянула я, поворачивая к одной из площадей, блестевшей игривыми струями фонтана. Вода манила меня, словно зов перевертыша, и я поняла, как пересох мой рот, когда смогла разглядеть прозрачные, светлые струи, стекавшие по розоватому мрамору великолепной статуи аликорна, величественно вскинувшей породистую голову к медленно поджаривавшимся небесам. Похоже, я вновь заигралась, и переоценила себя, и собственное самочувствие – между ушей уже зародился тоненький, едва слышимый еще писк, подсказавший мне о том, что одна глупая пятнистая пегаска теряла кровь быстрее и больше, чем мог бы компенсировать ее еще не старый, но уже основательно побитый жизнью организм. Следовало садиться, и побыстрее – «К фонтану. Что-то пить охота…».
— «Мэм, нам нужно в госпиталь!» — кажется, даже до Госсип понемногу начало доходить, что мое упрямство, зачастую граничащее с глупостью, может довести меня до беды, доставив окружающим меня пони кучу проблем, возникших буквально из неоткуда – «Но казармы ближе. Ложитесь мне на спину, и раскиньте крылья — мы вас донесем!».
— «Стоун с его единорогами еще не вернулся» — покачала головой Нэттл, тревожно вглядываясь мне в глаза. Я вдруг поняла, что мне нравится ее выдержка – в подобной ситуации я бы уже изнервничалась в ожидании неизбежного, и в то же время, не смея перечить начальству – «А госпиталь на другом склоне горы. Летим к тому облачному кампусу!».
— «Эй, фонтан находится в дбугой стобоне!» — недовольно промычала я, когда трое пегасок синхронно нырнули, и обойдя меня снизу, резко рванулись вверх, забрасывая на спину рыжего кентуриона, вынуждая опереться грудью на ее круп. Увы, противопоставить этому что-то было довольно сложно, зажимая передними копытами нос. Поняв, что попытки трепыхаться и протестовать будут выглядеть скорее глупо, чем героически-отважно, я вздохнула, и отдалась на волю ветра и моих соратников, за каких-нибудь десять минут дотащивших меня до крупнейшего пегасьего поселения Кантерлота.
Наверное для таких героев как ты и наши подруги, Твайлайт, это самое обыкновенное дело. А вот я в этом месте оказалась впервые – рафинированный Клаудсдейл не в счет.
Огромное общежитие крылатых лошадок произвело на меня впечатление. Размером с целый квартал, оно лениво покачивалось неподалеку от городских стен, блестя хрустальной капелью, бесшумно разбивавшейся о поверхность старого, заросшего пруда одного из маленьких парков, некогда разбитых на склонах Кантерлоской горы. В отличие от своих товарок, большие, размером с мэйнхеттенский дом, облака не клубились, находясь в беспрестанном движении, и затихая лишь под копытами крылатых лошадок, а неподвижно застыли, превращенные в белый войлок искусством живших в нем пегасов. Вокруг царили спокойные, пастельные тона — каждое облако было подкрашено своим собственным неярким цветом, и при взгляде на окружавшие меня жилища я чувствовала, как разжимает свои душные объятья полуденная жара. Пролетев между войлочными колоннами, заметная асимметрия которых, похоже, нисколько не волновала крылатых постояльцев, мы влетели в облачное здание, стены которого имели тусклый, грязно-фиолетовый цвет, очутившись в центре атриума[1], занимавшего весь центр этого дома. От него, словно паутина, во все стороны расходилось множество коридоров, а лестницы отсутствовали, как класс – строившие его пегасы явно рассчитывали, что у постояльцев обязательно найдется парочка крыльев, и не рассчитывали на то, что кто-то в своем уме решит пошататься тут на своих четырех. Укрепляя облака своей особенной пегасьей магией, они отгрохали в небе самую настоящую общагу – шумную, буйную, со множеством комнат, в части которых дверей не было как таковых. Большие общие апартаменты, лишенные всякой мебели, находились внизу, в то время как выше располагались отдельные комнаты и каморки для одиночек, желавших уединиться, и, наверное, имеющих для этого желание и средства. Большая часть дверей либо отсутствовала, либо была открыта, позволяя постояльцам переговариваться хвастаться, мириться и спорить с целым жилым блоком, вообще не выходя за порог – а иногда, при должном умении и тренированных легких, перекрикиваться через целый этаж.
— «Эй, кобылы! Злюка вернулась!» — гася скорость, мы сделали полный круг по атриуму, ярко освещенному солнечным светом, падавшим через широкое окно в крыше дома. Он мало напоминал узкие, высокие шахты, пронзавшие тело нашего Бастиона, но видимо, выполнял ту же роль, обеспечивая доступ жившим тут крылатым лошадкам ко всем комнатам и коридорам – «Держитесь, сейчас опять воспитывать будет!».
— «Да еще и под конвоем!» — радостно вздохнул другой кобылий голос этажом ниже – «Вот умора!».
— «Не отвечать!» — вполголоса рыкнула Нэттл, приземляясь на пол верхнего этажа. Тут было гораздо спокойнее, и ненамного, но тише – наверное, из-за дверей, которыми была снабжена каждая комната – «Иначе сейчас расчирикается весь блок!».
— «А ты, смотрю, тут пользуешься популярностью» — хмыкнула я, обозревая низкий потолок широкого, полутемного коридора.
— «Пегасы и дисциплина несовместимы».
— «Ну, глядя на наших легионеров, я бы так не сказала…».
— «Наши легионеры знают, что такое витис и розги» — резонно заметила Нэттл, останавливаясь возле двери с номером «32», тщательно, хоть и не очень умело, выведенном на облачном войлоке дверного полотна – «А эти еще не знают, что это такое. Ладно, командир, заходи. А вы трое останетесь тут. И не трепать языками, понятно?».
— «Выполняйте» — заметив, как заколебался мой эскорт, гнусаво подтвердила приказ я, не желая терять время на выслушивание пререканий по поводу подчиненности этой новой кентурии, лягай ее тройным взбрыком осел, бросив на Госсип свой самый суровый «легатский» взгляд. Прикрыв за собой входную дверь, я опрометью, кособоко бросилась вперед, прыгая на трех ногах за метнувшейся куда-то Нэттл, стараясь не оставлять за собой дорожки из алых капель, стекавших по прижатому к носу копыту – «Эй, где тут у тебя баковина?».
— «Я сейчас… Секунду…» — пробормотала пегаска, скрываясь за полупрозрачной дверью, похожей на застывшую ледышку, или облизанный до почти полной прозрачности леденец – «Ох, как хорошо, что вода наконец-то нагрелась и накопилась».
— «Может, пбосто ледышку из фризера мне принесешь?» — предложила я появившейся из ванной комнаты кобыле, начавший суетливо расстегивать пряжки, снимая с меня один кусок брони за другим. Услышав мои слова, она вновь покраснела, и пробормотав что-то невнятное, рывками стянула с меня гамбезон – «Эммм… Может, пбосто что-нибудь холобное?».
— «В душе есть прохладная вода» — войдя в ванную комнату, я осмотрела маленькую комнатушку, краем глаза отметив вделанные в стену полки – эту неотъемлемую деталь всех традиционных пегасьих домов, лишенных какой-либо мебели – на которых стояла целая батарея баночек и флаконов. Слива тут не было – меня окружали все те же войлочные стены из застывшего пара, которые чье-то неумелое копыто исчеркало вдоль и поперек в попытке создать видимость кафельной плитки. Ни крана, ни лейки, ни труб – только низкая скамеечка, на которой лежали мочалка и мыло – «Начинай постепенно, воды очень много».
— «Начинать что?» — прогудела я, недоуменно оглядываясь по сторонам – «Тут же ничего нет!».
— «Хвостом по потолку хлестни. Но аккурат…».
— «Аааииииииии!».
Естественно, я поступила так, как мне советовали, и подбросив задницу вверх, изо всех сил приложила хвостом по низкому потолку. Через мгновение, на меня обрушился самый настоящий ливень – ледяная вода холодными струями хлестала из серой, похожей на грозовую тучу, поверхности, заливая мои уши, рот и глаза, ледяными струями скатываясь по дрожащему телу, и впитываясь прямо в пол, скапливаясь на нем глубокими лужами. Влетевшая в душевую Нэттл поднялась на задние ноги, и парой умелых тычков превратила потоп в мелкий летний дождик, теплыми каплями забарабанивший по трясущейся шкурке.
— «Эй! Я же предупреждала!».
— «Прости» — буркнула я, старательно подставляя мордочку под теплые струи. Говорить, что я впервые видела такое милое домашнее чудо не слишком хотелось, хотя несомненной пользой от этого кратковременного моржевания было то, что мгновенно замерзший нос прекратил закапывать алыми каплями пол. Кажется, в этот момент, мне стало понятно, что рано или поздно, в моем доме тоже должно было появиться нечто подобное – «Не поняла, что нужно делать это аккуратно».
— «Ну… Тогда, быть может, примешь душ?» — неловко поинтересовалась у меня Нэттл. Кажется, она хотела сказать что-то еще, но так и не смогла больше выдавить из себя ни слова. Особую комичность этому вопросу придавали капли воды, вовсю барабанившие нас по вымокшим шкурам.
— «Если не жалко воды, то с радостью» — не подумав, ляпнула я, лишь потом осознав, какую, в сущности, глупость сморозила. Наверное, это все случилось из-за воды — и я ощущала, как у меня начинают теплеть щеки и шея…
— «Конечно, не жалко. Она же из воздуха конденсируется» — похоже, что Нэттл все-таки что-то заподозрила, и с недоумением глядела, как я пыталась подцепить с полки керамическую бутылочку с шампунем. Увы, вода и отсутствие пальцев сыграли свою роль – мокрые копыта скользнули по коварной эмали, и совершенно закономерно флакон оказался на мокром полу, не разбившись лишь потому, что поверхность под моими ногами была чем угодно, но только не кафелем или бетоном — «Послушай, тебе нужно обратиться к врачу!».
— «Не стоит…» — наклонившись, я вновь попыталась подцепить бутылку. Коварная посудина не сдавалась, и радостно сверкая боками, покатилась в дальний угол душа, откуда устремилась прямо к копытам рыжей кобылы – «Держи ее! Хватай, пока не сбежала!».
— «Видишь? Ты даже лосьон в копытах удержать не можешь!».
— «Это не то, что ты думаешь».
— «О да?» — иронично изогнула бровь та, строптиво тряхнув намокшим, расползающимся ежиком коротко стриженной гривы – «И что я должна буду думать, когда ты захочешь отдать концы у меня в душевой?».
— «Блум…» — помедлив, я повернулась к рыжей пегаске, и с неловкой, извиняющейся улыбкой взглянула ей в глаза из-под длинных, нечесаных прядей намокших волос – «Это не то, что ты думаешь. Это не слабость – это всегда так».
— «Это как?» — опешила та, отводя глаза. Я привыкла к тому, что пони не любят смотреть в мои черные, словно пуговицы, гляделки, и не обиделась, лишь смущенно шмыгнула носом.
— «Блуми, я инвалид. Понимаешь? Я не могу существовать в этом мире. Я плохо поддаюсь действию магии. Я не умею, не могу использовать копытокинез. Даже летаю я без магии – просто работая крыльями. Время от времени меня подлатывают в Крылатых Целителях, попутно изучая, словно лабораторную мышь, и снова выкидывают в мир. Я это говорю не для того, чтобы поплакаться тебе в жилетку, а лишь для того, чтобы ты не слишком-то обольщалась на мой счет, придумывая себе… всякое».
— «Я… Да я и не обольщалась!» — мгновенно вспыхнула рыжуха. Я просто залюбовалась этим зрелищем, глядя на нее из-под мокрых ресниц – так непохоже это было на вечно колкую, не лезущую в карман за словом Блуми Нэттл — «Со всем уважением, это не про меня говорят, что я изо всех сил притворяюсь земнопони! И не про меня шепчутся о том, что я окрутила ближайшего жеребца одной принцессы, и устроила с ним земнопоньскую свадьбу для того, чтобы подлизаться к другой!».
— «Мммм…» — я не сразу сообразила, о чем говорит эта кобыла, и замерла, не донеся копыто до груди, чтобы по давней привычке, вновь потереть грудь. А когда сообразила…
— «Ты… смеешься?» — не поверила Нэттл, глядя, как я задираю голову, вновь подставляя мордочку под теплые струи. Да, я засмеялась – но лишь для того, чтобы не показать, как моя недоуменная улыбочка превращается, как когда-то, в оскал. Когда-то давным-давно… Целую жизнь назад… — «Я сказала что-то не то?».
«Так значит все, что мы… Что Я перенесла – для них просто повод поерничать? Позлословить?» — чудовище, посаженное на цепь, резко дернулось, проверяя на прочность сковавшие его путы. Волна душной ненависти разлилась по груди, заставляя сердце забиться, как раньше, а зубы – заскрипеть от с трудом сдерживаемой ненависти – «Значит, даже моя личная жизнь не устраивает этих скотов?!».
— «И что же их не устраивает в этой ситуации?» — оскалясь, произнесла я, ощущая, как широкая улыбка буквально разрывает мой рот – «И что по этому поводу думаешь ты?».
— «Я?» — нахмурившись, рыжая пегаска зачем-то отступила к двери, избегая встречаться со мной взглядом – «Это не я распускаю все эти слухи! Можешь мне не верить, но…».
— «Да, я спрашиваю тебя, что ты думаешь обо всем этом, Блуми Нэттл!» — прогрохотала я, ударом ноги разбрызгивая воду, скопившуюся на полу – «Мы с тобой морозили придатки на проклятом севере! Мы ходили на грифонов, и прочую нечисть, которую изрыгнули на нас проклятые горы! И мне не безразлично, что думаешь про меня ТЫ!».
— «Правда?» — это слово, заданное смущенным, абсолютно не вяжущимся с образом опытной, энергичной, и чего греха таить, очень привлекательной карьеристки тоном, заставило душившую меня ненависть отступить, ненадолго сбрасывая цепкие лапы с моего горла. Я вдруг поверила в то, что ей важно знать, говорила ли я это серьезно, или пытаюсь использовать ее, как использовала многих других. Поверила, потому что хотела поверить – «Ты правда меня спрашиваешь?».
— «Да. Мне и вправду нужно это знать».
— «Честно? Тогда я скажу, что все это мулий навоз» — собравшись с духом, выпалила та, вновь приближаясь к моей сопевшей тушке – «Почти все пегасы в Легионе на твоей стороне. Не все, конечно, довольны, что ты в одиночку победила короля, думая, что так ты присвоила себе все почести, но всем больше запомнился тот прорыв к горам; и та «малая война», которую ты развернула по всему Северу. Вот это было действительно впечатляюще!».
— «Серьезно?».
— «Конечно же!» — вдохновленно блестевшая глазами Нэттл очутилась рядом со мной. Похоже, она немного освоилась, и перестав дичиться, взялась за мочалку, от души ляпнув на нее кусок пахнувшего дыней мыла – «Это было прямо как в легендах из прошлого. Командор Хурикейн и его Стальное крыло, собранное из самых отчаянных рубак Клаудсдейла; приключения, становление Древней Империи, битва с Вендиго… В Гвардии нам твердили, что время лихих налетов иррегуляров и различных орденов давным-давно прошло, и что только продуманное, уставное взаимодействие всех сил является залогом победы».
— «В принципе, верно…» — пена, с шорохом покрывавшая мои плечи, была густой и ароматной, с едва заметными нотками химии, и я ощутила, как расслабляется мое тело, подрагивавшее под проходившейся по шерсти мочалкой. Пожалуй, мне всерьез стоило задуматься над тем, как сдерживать эти вспышки ярости, стоившие здоровья и жизни уже нескольким живым существам…
«Быть может, написать доктору Сендпейперу?».
— «И вот, появляешься ты, бросив вызов этому изнеженному единорогу с эполетами генерала. И берешь за месяц под свое крыло столько, сколько грязноногим и не снилось. Так что да, мы больше будем помнить не штурм Грифуса, а то, как мы дергали перья из грифонов, носясь по всей этой северной стране. Как доблестные герои прошлого, чьи имена наводили ужас на тех, кто копошился в земле!».
— «Ну, ты меня и расхвалила» — прикосновение пахнущей дыней мочалки расслабляло сведенные злой судорогой мышцы. Вначале осторожные, они становились все сильнее, и видя, что я не собираюсь протестовать, рыжая пегаска принялась намыливать мою шкурку, явно испытывая неподдельный интерес к полураспахнутым крыльям, каждое из которых могло прикрыть ее с головой – «Но при этом сама же и сказала, что именно говорят на самом деле. Спасибо уже за это».
— «Глупости все это» — покрыв меня с ног до головы ароматной оранжевой пеной, пегаска вновь принялась тереть мои бока, постепенно подбираясь к основаниям крыльев. Те вздрогнули, и сами собой поползли вверх, явно рассчитывая на продолжение знакомства – «Может, это земнопони глупости распространяют? Ты же не вызвала грифоньего короля на двобой, перед строем, на утоптанной земле, как это заведено у бескрылых – вот они и решили тебе перышки перемыть…».
— «Возможно. Я подумаю над этим» — ощущать, что тебя моют, было довольно приятно, но спустя какое-то время я поняла, что стоявшая рядом кобыла пыталась меня изучать, раз за разом «случайно» проводя мочалкой по разным чувствительным пегасьим местам. Решив не оставаться в долгу, я пару раз «невольно» оступилась, и хорошенько выпачкала в пене Нэттл для того, чтобы довольно похрюкивая, намылить ее саму, несколько раз выронив мыло под звуки смущенных смешков. Закопав в пене вяло отбивавшуюся кобылу, я взяла дело в свои копыта, и вскоре, обняв трепыхавшуюся пегаску, из всех сил терла мочалкой ее спину, будто и не замечая, что уже несколько минут натираю ее загривок и основания крыльев. О нет, я не забыла брошенные мне в запале слова, и собиралась разобраться всерьез с оставшимися среди нас «лицами с пониженной социальной ответственностью», но в тот момент мне вдруг захотелось чего-то такого, что объяснить и сама – по крайней мере, до тех пор, пока мы не вышли из душа, намытые до скрипа, и растершиеся одним мохнатым полотенцем. Довольно заржав, я бросилась вперед, и рухнула на валявшийся на полу комнаты матрас, сиротливо белевший чистой, хотя и порядком помятой простынкой. Остановившаяся рядом Нэттл зачем-то опять покраснела и засмущалась, оглядывая свою комнату с таким видом, словно была вынуждена пригласить какую-нибудь светскую даму в, пардон, деревенский сортир. Проследив за ее взглядом, я мазнула глазами по стопкам одежды, аккуратно сложенным прямо на полу; настенному трельяжу, сундучку с изящным замочком, и столу, на котором расположились запасные комплекты брони – от первых вариантов лорики сегментаты, совмещенной с полотняно-кольчужным гамбезоном, до поступивших недавно из Сталлионграда облегченных пегасьих доспехов. Плотно прикрытые стенные шкафы, аккуратно разложенные, но не убранные в них вещи, отсутствие диванчика или нормальной кровати; голое, без занавесок, окно – все в этой комнате говорило о том, что хозяйка в ней проживала – но не жила, частенько появляясь в своем жилище лишь для того, чтобы побыстрее оттуда сбежать. Ощущение какой-то наполненной бесполезностью пустоты лишь усиливалось этим матрасом, рядом с которым, в беспорядке, валялись комки старых газет, используемых вместо упаковочной бумаги в лавочках, торгующих снедью на вынос, а также парочка книг, одна из обложек которых мне показалась смутно знакомой. Заметив мой взгляд, она решительно двинулась вперед, решив запихнуть подальше под матрас «Пятьдесят оттен…», и наверное, именно поэтому уклонилась от протянутых к ней копыт, и пропустила подсечку крылом, резанувшим ей по ногам, отправляясь прямиком в мои загребущие лапки. Крепко схватив трепыхавшееся тело, я с довольным урчанием притянула к себе отбрыкивавшуюся кобылу, и повалила ее на себя, с интересом глядя в искрившиеся от злости, зеленые кобыльи глаза.
«Седьмая кобыла в табуне, мммм? Тогда почему у тебя так грустно, и так сильно пахнет пустотой в твоей маленькой, и явно съемной квартирке, Блуми? Не потому ли ты предпочитаешь возвращаться сюда лишь для того, чтобы поспать и переодеться? А может, именно поэтому ты слывешь главной модницей Легиона, пытаясь спрятать за показным благополучием тихий плач одинокой души?».
— «Спасибо» — она явно не ожидала этого слова, и поперхнувшись, проглотила все то, что наверняка собиралась сообщить о хитрой шаловливке, обманом прорвавшейся в ее логово одинокой кобылы. Потянувшись вперед, я весело подмигнула озадаченно глядевшей на меня пони, и от души лизнула ее нос длинным, розовым языком – «Спасибо, что не бросила, и что на многое открыла мне глаза. А заодно и вытащила из Бездны. Одна из тех, кого мы сегодня повстречали, хотела сделать для меня что-то подобное… Но испугалась, а может, и просто не захотела брать на себя ответственность. А вот ты – нет».
— «Всегда пожалуйста… Мэм» — решив свести все к шутке, козырнула мне рыжая кобыла. Злость медленно уходила из ее глаз, сменяясь прежней ехидцей, которую она тотчас же не замедлила продемонстрировать – «Со всем уважением, мэм… Дверь моего амбара открывается в другую сторону, как говорят земнопони, и место в нем есть только для жеребцов. Точнее, было, пока не произошло кое-что, о чем я не хочу вспоминать. Меня уже много лет пытались соблазнить самые опытные из кантерлотских пегасок, и я не понимаю, почему вы решили, что это вдруг удастся вам?».
— «Ну, может быть, потому…» — лежа под приподнявшейся над кроватью кобылой, пытавшейся встать на все четыре ноги, чтобы не касаться меня своим телом, я вдруг поняла, чего именно мне хотелось в этот теплый весенний день. Казалось, жар наступавшего лета вошел в мое тело, и негасимый теплый огонек, похожий на крошечное солнце, все так же наполнял янтарным светом все мое существо. Я поняла, что в этот миг хотела обладать, и не думать о каких-то запретах – «Наверное, потому что я хочу тебя, Блуми Нэттл».
Рассмеявшись, я резко крутанулась в постели, подминая под себя вскрикнувшую от неожиданности кобылу. Удобно устроившись сверху, я положила передние ноги на ее распахнувшиеся крылья и уткнувшись носом в очаровательный рыжий нос, игриво поцеловала уголок приоткрытого рта.
— «Я хочу тебя, моя рыжая, колючая крапива!» — ощущение прижимавшегося ко мне тела заводило не хуже иного афродизиака. Мне хотелось не робкой ласки, но силы. Не убеждать, но побороть. Хотелось чувствовать себя хозяином положения. Хотелось владеть, распоряжаясь как собственностью попавшим в мои объятья телом.
— «Я не буду петь тебе про любовь, Блуми» — что могла я сказать этой тридцатилетней кобыле? О каких чувствах ей рассказать? Седьмая кобыла, лишившаяся жеребца, и изгнанная из табуна. Лишенная за что-то любви и ласки. Дичившаяся кобыл, и не решавшаяся вновь идти на поклон к жеребцам. Страдающая от одиночества, и слепо бросавшаяся на любой огонек, ожидая найти там… Наверное, того, кто ждал бы ее. Я видела это в движении пылинок, танцующих в ярком солнечном свете. Я читала это на влажных узорах, покрывших полупрозрачную дверь. Я ощущала это спиной, лежа на жестком матрасе, знавшем теперь лишь вкус слез по ночам; да приторных капель, стекавших по копытам хозяйки, торопливо и неумело ласкавшим ее одинокое естество – «Я чувствую в тебе пустоту, которую я могу наполнить. Холод, который могу растопить. Сегодня я тебя вожделею, и не приемлю отказа, моя красота».
— «Ах вот как…» — прищурившись, кобыла сердито оскалилась, ударом копыта пытаясь спихнуть меня со своего живота, но затем удивленно втянула в себя воздух, подавившись сердитым криком, когда я сильно сжала локтями ее грудь, вжимая в матрас подтянутое тело рыжухи. Что ж, похоже, не только не знакомые со мной пони совершали одну и ту же ошибку, никак не связывая мою силу, и мой маленький, стоит признаться открыто, рост. Толчком передних копыт я вновь расправила широко распахнувшиеся крылья пегаски, и ловким движением задних ног буквально распялила ее на матрасе, прижимаясь к рыжему телу грудью и животом, с мягкой улыбкой глядя на сердито запыхтевшую подчиненную – «Эй! Мэм! Мое мнение что, уже не учитывается?!».
— «Думаю, не сегодня. А ты против?».
— «Ну…» — она на секунду замялась. Зеленые глаза быстро, почти что неуловимо стрельнули в сторону стопки книг, все еще маячивших у изголовья холодной, одинокой постели.
— «Тогда не учитывается» — победно фыркнула я, снова целуя упрямый рыжий носик, не отказав себе в удовольствии потянуть зубами за гвоздик-улитку с маленькой искоркой бриллианта.
— «Раг! Ты просто…» — улыбнувшись, я перекатилась на спину, взгромождая на себя возмущенно фыркавшую кобылу, раскинула крылья, и пристально посмотрела в ее глаза, демонстративно раскинув передние ноги, и давая полную свободу действий. «Валяй! Я открыла свои карты!» — говорил мой взгляд – «Ты хотела идти? Так иди! Или останься сегодня, сейчас – вместе со мной, и тогда…». Теплый свет, горевший где-то внутри, стирал границы между моралью и долгом, оставляя лишь окончательное «Я так хочу!». Даже мысль о том, что где-то там, дома, Графит невозбранно покувыркался с Флаттершай, быть может, прихватив за компанию и БигМака с сестрицей, вызывала у меня не ярость, не обиду, а лишь собственническое ощущение негодования из-за того, что на эту славную амбарную вечеринку не пригласили только меня! Видение Графита, попеременно валяющего то желтую кобылу, то алого жеребца, показалось мне настолько смешным, что я не сдержалась, и захихикала под негодующим взглядом Нэттл.
— «Ты просто самонадеянная дура, Раг» — выдохнула рыжая пегаска, обнимая мою голову блестящими, ухоженными копытами. Наше дыхание смешалось, став одним целым, слившись в одни бесконечный вдох, показавшийся нам нескончаемым мигом, запечатленным в сиянии пристально глядевших друг в друга глаз – «И почему ты решила, что можешь меня чем-нибудь удивить?».
Свет внутри меня вспыхнул обжигающим жаром, когда я сложила над нами шатром свои огромные крылья, и сильно, нетерпеливо потянула вперед тонко пискнувшую рыжую кобылу, упавшую мне на грудь, и с долгим вздохом, неумело ответившую на мой поцелуй.

— «Что ж, понятно. Благодарю, Брик» — кивнув, бурый жеребец вновь опустился на свое место. С этой стороны нам пока что ничего не угрожало – прибывшие под самый занавес, сталлионградцы ограничились тем, что обозначили свое присутствие возле Грифуса, и дальнейшие дела вели только с принцессой и королем, не имея каких-либо претензий ко мне или Легиону. Качество доспехов было на высоте, а новое плетение кольчуг показалось мне настолько удачным, что я постановила в очередной раз заменить все обмундирование для земнопони и единорогов, по мере поступления передавая в формирующиеся когорты новые комплекты брони.
И это было лишь верхушкой айсберга тех проблем, что надвигался на наш пароход в преддверии подготовки к параду.
— «Отлично. Что скажет наша медицина?».
— «Все могло быть и лучше» — усталым, пыльным голосом проговорил Стоун. Приподнявшись, единорог поставил копыта на стол, и обозрел нас всех поверх небольших очков, которыми обзавелся за месяц моего отсутствия. Эта война не пощадила никого, оставив на каждом свои отметины из шрамов, кошмаров и седых волосков – «Но в то же время, могло быть и хуже. Наша медицинская служба оказалась на высоте, во многом благодаря поддержке Сталлионграда, и первым делом, я хотел потребовать расширения производства и поставок этих новых «жидких аптечек», которые оказались просто уникальным препаратом. Представь только – от одного способа ведения этого великолепного лекарства зависит как его действие, так и органы-мишени, на которые воздействует этот препарат! Необходимо оснастить ими каждого медикуса, каждого санинструктора Легиона, и тогда я прогнозирую шестидесятипроцентное снижение…».
Сидевшая рядом Нэттл не шевелилась, но я буквально ощущала жар, идущий от рыжего тела – чисто намытого, высушенного, вытертого, и снова испачканного тем, что остается после яростной постельной схватки двух ненасытных кобыл. Она бухтела, вздыхала, и делала вид, что лишь подчиняется грубой силе, но уже через пару минут рыжая пегаска сама оседлала мою вольготно развалившуюся тушку, и принялась демонстрировать то, чем, по ее словам, я никак не смогла бы ее удивить. Самонадеянности ей и впрямь было не занимать – решив, что путь к лучшей жизни, так или иначе, лежит через постель начальства, она собиралась продемонстрировать холодную гордость и умелый расчет, но круто ошиблась, и спустя какое-то время, сама оказалась распяленной на матрасе обманувшейся в своих ожиданиях, недовольно сопевшей кобылкой. Жестко, даже брутально подавив попытки сопротивления, я крепко, чувствительно укусила за ухо рыжую гордячку, после чего неспешно, обстоятельно принялась за дело, буквально через десять минут наполнив комнату потрясенными вздохами возившейся подо мной кобылы. Мои копыта были везде – то мягко и ненавязчиво гладившие ее шею и спину, то сильно, на грани фола, массирующие бедра и ямочку между лопатками, они не останавливались ни на секунду, пока я вжимала в матрас извивавшееся подо мной тело. Ощущения, которые я испытывала, изо всех сил вжимаясь, прижимая к себе тяжело дышавшую кобылу, были настолько возбуждающими, что мне начинало казаться, что я превращалась в распаленного жеребца, нетерпеливо хватавшего зубами загривок новой подруги. Несмотря на все ее бахвальство и бравирование возрастом с опытом, рыжая продержалась недолго, после чего, расплакавшись, бурно кончила, оросив пряными брызгами наше жесткое ложе любви. Лежа рядом со всхлипывавшей, мокрой кобылой, я ласково гладила ее обмякшее тело, пахнувшее потом и дыней, после чего уволокла в душ, где, намылив как следует, вновь заставила воспрянуть духом, и весело смеясь, металась из угла в угол, с трудом уворачиваясь от копыт нетерпеливо фыркавшей Нэттл.
Вытершись основательно промокшим полотенцем, мы распахнули окно, и не боясь простудиться, снова вернулись в постель. Перевернув матрас, рыжая кобыла решила отыграться, и неожиданно очутилась у меня на спине, завернув мне крылья за уши, после чего я узнала, что не только я умею делать «кусь-за-ушко», и пользоваться своим языком. Нэттл была не слишком искушена в кобыльих полизушках, компенсировав недостаток опыта энтузиазмом, и даже смогла доставить мне пару приятных минут, впрочем, быстро закончившихся, когда ее эксперименты показались уж слишком новаторскими для простой, неискушенной пегаски.
В конце концов, эквестрийские кобылы должны знать хотя бы основы половой гигиены!
Поняв, что самой мне ловить с ней было нечего, я вновь раззадорилась, и прервав неумелые попытки исследования своего организма, во время которых мне то и дело хотелось кричать «Ну, и чего? Заснула ты там, что ли?», я вновь взяла рыжую в оборот, и заломав с помощью нескольких удачных приемов барахтавшуюся в моих объятьях пегаску, снова расправила ее на постели не хуже иной простыни. После чего – взялась за дело губами, спускаясь по коротко стриженной, влажной от нашего пота шерсти на грудь и живот, постепенно очутившись на бедрах, где долго играла двумя напряженными вишенками очаровательно розовых сосков, с хитрым хихиканьем уворачиваясь от копыт Нэттл, искавших мою лохматую голову. Я не считала себя мастером полизушек, и выглядела бы достаточно бледно по сравнению с той же Кавити и ее бандой шаловливок, но когда мой язык впервые погрузился в жаркие глубины промежности Блуми, я поняла, насколько давно у бедняги не было никого, кроме копыт, и глупых книг без картинок.
Нэттл, подтянутая, энергичная и самоуверенная, оказалась самой настоящей визгуньей, и о том, насколько ей хорошо, быстро узнал весь облачный дом. Положив голову между широко, непристойно распяленных ног кобылки, я заглотила ее промежность, упираясь носом в лоно, мокрое от пота и кобыльего сока, буквально истекавшего из метавшейся по постели пегаски, судорожными рывками отвечавшей на каждое движение моего языка. Она то глухо стонала в такт стремительным, плавным движениям, двигаясь то вперед, то назад, точно оказавшись под навалившимся на нее жеребцом; то громко вскрикивала, когда мой шаловливый язык принимался сверлить набухшую, истекавшую соками шейку матки; то судорожно хватала копытами мою голову, и вжимая в бурлящую, раскаленную, исходящую влагой промежность, начинала громко кричать, ощущая внутри себя мой длинный, извивавшийся орган. Кончик моего языка нашел в ней такую точку, от прикосновения к которой кобыла заходилась в отчаянном визге, и буквально расплющивала мою голову судорожно сжатыми бедрами, чтобы спустя несколько бурных секунд, обессиленно откинуться на влажный, пахучий матрас, сквозь слезы, искусанными губами шепча мне какую-то милую ерунду. С непристойными, влажными звуками, я отрывалась от своей добычи, и ложилась рядом с новой подругой, из изысканно-рыжей, превратившейся в бурую, пропахшую потом и любовными соками, выдоенную до дна, но полностью удовлетворенную кобылу. Ее копыта скользили по моему телу, а затуманенный взгляд без страха смотрел в мои черные глаза, когда я покусывала ее шею и уши, постепенно спускаясь все ниже и ниже для того, чтобы снова наполнить комнату в облачном доме громкими, влажными, соблазнительными звуками, вылетавшими в распахнутое окно. Раз за разом я играла на ней, как на флейте, доводя заходившуюся криком любовницу до исступления, стараясь как можно дольше держать ту на пике оргазма, и признаюсь, в тот момент это было настолько приятно, что я сама не заметила, как пару раз кончила под аккомпанемент особенно громкого крика-выдоха Нэттл. Угомонившись, мы еще долго лежали, обнявшись, на мокрой, перепачканной простыне, и лишь аккуратное покашливание под окном, которым завистливо блестевшая глазами Госсип намекнула нам, что мы уже несколько раз опоздали на встречу командования Легиона, заставило нас вновь отправиться в душ.
И из-за своры слетевшихся в небесное общежитие крылатых шаловливок, обратный путь прошел для нас гораздо интереснее.
— «Хорошо, док. Я попробую поднять этот вопрос на следующем совещании с нашими восточными поставщиками» — повздыхав вместе со всеми над количеством понесенных Легионом потерь, я сделала пометку в склерозничке обсудить это предложение, прозвучавшее как требование, как только окажусь в Сталлионграде. В конце концов, Стоун был прав, и лишь загадочному алхимическому снадобью, всего за несколько глотков разносившемуся по всему организму, были обязаны жизнью множество пони, отправившиеся вслед за нами на эту войну. Прогресс не стоял на месте, и вместо больших и хрупких глиняных бутылок, их начали разливать в надежные керамические сосуды с толстыми стенками, все так же украшенные изображением трех розовых бабочек – символом экстренной медицинской помощи, заменявший земнопони с востока черно-желтые или черно-оранжевые полосы в крупную клетку, принятые в остальных частях нашей огромной страны — «Теперь…».
— «А еще нам нужны запасы мази Кольтского. Эти твои новые приятели, дикари с северных земель, оказывается, уже давно используют ее аналоги, пока мы тут накопытником суп едим. Уверен, что при должной сноровке можно разливать ее в водонепроницаемые баночки, которые послужат гораздо лучше, чем просто брикеты, перетянутые бечевой».
— «Понимаю. Я уточню, возможно ли это» — терпеливо ответила я, глядя на нашего медикуса. Сдал Грим Стоун, явно сдал, и эта война прокатилась по нему так же, как по всем нам, пусть даже ему не часто доводилось лично участвовать в гремевших боях. Появившиеся на морде очки, слезящиеся глаза и здоровенная чашка с чем-то бодрящим в копытах – он выглядел так, будто не спал уже несколько лет, и я поняла, что надлом, который я чувствовала в нашем единороге, пролег гораздо глубже, чем выглядело на первый взгляд, и потому решила и дальше не обращать внимания на его колючие взгляды, вызывающее поведение, и показное равнодушие к званиям и должностям. Пока не обращать внимания, и вскорости выбрыкать в отпуск. Желательно, на месяцок, или два – «Стоун, как дела с попавшими в госпиталь Нью Сэддла?».
— «Многие возвращаются, но кое-кого придется отправить в отставку. Если бы не новая броня…».
— «Если бы мы не сменили изготовителей, ты хочешь сказать» — хмыкнула я, глядя в бумаги, разложенные на столе. Зрелище Легата, работавшего с документами, а не поглядывавшего с вожделением на здоровенный полуторный меч, вновь занявший положенное место на стенке, было настолько необычным, что я в очередной раз пропустила мимо ушей ехидный смешок белой пегаски, уютно устроившейся в объятиях своего жеребца – «Поэтому в следующий раз я ожидаю более интересных аргументов, когда кто-нибудь захочет рассказать мне, в каком месте я была не права».
— «Признай, что тебе просто повезло» — прыснула Черри. Похоже, она ни на секунду не поверила в мой серьезный, деловой, и крайне сосредоточенный вид – «Ведь если бы не…».
— «Кажется, кое-кто из присутствующих уже несколько дней как должен находиться в госпитале?» — подняв глаза, я с интересом изучила скривившуюся мордочку Черри, после чего перевела взгляд на Хая. Пользуясь тем, что одна из его дражайших подруг по табуну не может видеть своего жеребца, он закатил глаза и сделал вид, что собирается укусить за макушку подругу, давая мне понять, что его мозги были выедены подчистую этой белой тихоней, превратившуюся за год беременности в брюхатую скандалистку – «Или нам требуется кое-кому с этим помочь? Насколько я поняла, доктора были крайне заинтересованы чьим-то пузиком, и его содержимым, настоятельно порекомендовав обратиться к ним за неделю до предполагаемой даты родов».
— «Вот еще!».
— «А почему?» — глупо вытаращился на меня будущий счастливый отец, вновь и вновь утверждая меня в мысли о том, что «жеребец» — это не только биологическая принадлежность к определенному полу, но и идущий довеском, весьма ограниченный интеллект – «Милая, я чего-то не знаю, о чем не следовало бы знать?».
— «Пегасы» — усмехнулась я, разведя в стороны копыта передних ног, и игнорируя злобный взгляд Черри, призывавший меня втянуть язык туда, куда обычно никогда не заглядывает солнце – «Пегасы, и их табуны. А жеребцы и знать не знают, что их подруги, к примеру, ждут двойню…»
— «Двойня?» — переспросил Хай с настолько глупым видом, что большая часть присутствующих в кабинете кобыл тяжело вздохнула, и прикрыла копытом глаза – «У меня… У нас будет двое жеребят?».
— «РРРРРРАГ!» — исторгнутый беременным пузом рык заставил меня усомниться в том, кого тут следовало бы называть Нагльфаром – «Заткнись уже, понятно? Это должно было быть сюрпризом!».
— «А ты в курсе, что еще сто лет назад почти все многоплодные беременности заканчивались выкидышем, или рождением только одного из двух жеребят?» — негромко, но веско поинтересовалась я у подруги, зло сопевшую в мою сторону из кольца удерживавших ее ног. Рядом со мной, судорожно вздохнула Нэттл – «Вот это был бы сюрприз так сюрприз, верно? Черри, помнишь, как ты говорила, что каждый из нас нуждается в том, чтобы время от времени ему вправляли мозги? Поверь мне, подруга, твои сейчас находятся где-то в области матки, так что можешь на меня злиться, можешь рыдать, но ты сегодня же, сейчас же отправишься в госпиталь Крылатых Целителей, где тебя уже, думаю, заждались».
— «Нет!» — зло рявкнула бескрылая пегаска, рывком высвобождаясь из копыт обнимавшего ее жеребца – «Я нормальная, здоровая кобыла! И я сама способна сделать все, что могут делать остальные! Понятно?!».
— «Я уговорю ее, мэм» — негромко обратилась ко мне нетерпеливо ерзавшая Нэттл, осторожно дотрагиваясь копытом до моего крыла, когда в наших ушах отзвенел грохот захлопнувшейся за Черри двери. Голос пегаски был полон сочувствия – «Ей нельзя все пускать на самотек. Поверьте, я знаю, о чем говорю. Просто поверьте».
— «Я знаю» — улыбнувшись я, в свою очередь, ободряюще проведя кончиком махового крыла по подтянутому крупу, который еще недавно держала в своих копытах, как экзотический музыкальный инструмент – «Доверяю это дело тебе, кентурион. Госпиталь уже в курсе, оплата произведена, поэтому устрой ее там как полагается. Как офицера, нашего боевого товарища, и нуждающуюся в уходе подругу».
— «Не стоит об этом и говорить, мэм» — стукнула по нагруднику рыжая, и ретировалась вслед за Черри, высоко задирая голову, чтобы скрыть румянец, выступивший на ее щеках.
— «Говорят, она довольно громкая птичка. Верно, мэм?» — не удержалась от подколки Лауд Стомп. Придавленная вначале полученной должностью, по сути, делавшей ее третьим офицером в командной цепочке Легиона, она достаточно быстро оправилась, и вот уже неделю как развила бурную деятельность, гоняя в хвост и в гриву штаб, доставшийся нам от недоброй памяти генерала Туска. Перестав, наконец, прятаться за той ледяной стеной, что возвела вокруг себя в попытке услужить двум господам, она немного успокоилась, и превратилась в симпатичную кобылу средних лет, из тех, кого возраст только красит, и прибавляет опыта. Заметив мой оценивающий взгляд, она иронично повела бровями, и улыбнулась краем рта, отчего я тотчас же поняла, что если между нами что-то и случится, то оказаться на ней я смогу только в том случае, если перевернется везущий нас поезд – но даже в этом случае изображать флейту или сошедшую с ума волынку придется уже мне самой.
— «Стомп, прошло всего пара часов!» — закатив глаза, я приложила ко лбу сгиб крыла, скрывая за ним покрасневшие щеки. Присутствующие в комнате пегасы открыто развеселились, с понимающими ухмылками выслушивая громкое бурчание Буши Тэйла, своим хриплым «шепотом» травившего какой-то солоноватый пегасий анекдот, в то время как земнопони, похоже, только сейчас заметили изменения, произошедшие с рыжим кентурионом, и озадаченно крутили головами по сторонам, стараясь ухватить суть происходящего.
— «Конечно. Это же «пегасы и их шепотки», мэм» — перефразируя мои слова, рассмеялась белая кобыла, кокетливо поправляя выбившуюся из гривы прядь. В отличие от туговатых земнопони, и сверхактивных пегасов, единороги были единственными, кто почти никак не отреагировал на эту короткую сценку, и я никак не могла понять, что же именно думают эти рогатые представители четвероногого народа – «Нам следует приготовиться к каким-нибудь изменениям, мэм? Не поймите меня превратно, но раз уж мы взвалили на себя эту работу, то должны отслеживать все изменения в командной цепочке, поэтому…».
— «Поэтому твоему положению пока ничто не угрожает» — вернув на место крыло, хрипло рассмеялась я, гоня из головы образ раскрасневшейся рыжей мордочки, видимой поверх бесстыдно распахнутого кобыльего естества, мокрого и блестящего от моего языка. Поработать ему пришлось немало, поэтому на этом совете я больше слушала, чем говорила, но все же решила, что пришло время взять слово мне, как Легату – «Ладно, ладно, не бухти. В конце концов, если тебе так не нравится тут, вместе с нами, то можешь подать мне рапорт прямо здесь и сейчас».
— «Я не это имела в виду!».
— «Ну, вот и ладушки» — насмешливо хрюкнула я, не удержавшись от возможности довольно грубо, но действенно поставить на место свою новую подчиненную. Даже несмотря на то, что ее опыт превосходит мой в тысячу раз, я не собиралась совершать одну и ту же ошибку, и выпускать бразды правления из своих копыт, поэтому в этот момент посчитала отнюдь не лишним еще раз намекнуть заматеревшей пегасьей части нашего Легиона, что в нем по-прежнему есть своя альфа-кобыла, не собирающаяся терпеть даже попыток посягнуть на свою власть – «Рада, что мы поняли друг друга, и во всем разобрались. А теперь, леди и джентельпони, предлагаю перейти к самому волнующему моменту этого заседания… Нет, Буши, не к дележке добычи – этим займется Черри Дроп, и после того, как я, сама того не желая, неплохо так ее завела, ты прекрасно можешь себе представить, какие доли нас ожидают в итоге. Верно?».
— «Доли?! Скажи лучше «дольки»! После этой вашей ссоры…» — перехватив мой взгляд, с любопытством проходившийся по его броне, пегас осклабился щербатым ртом, и демонстративно откинул крыло, позволяя всем убедиться в отсутствии фляги с вином – «Только одна и надежда на нового Трибуна Как-ее-там…».
— «Трибуна Латиклавия, кентурион!» — мороза в голосе Стомп хватило бы на пару вторжений Вендиго, и парочку айсбергов заодно – «Советую запомнить, а лучше – записать. Чтобы потом не путаться, когда будешь честь отдавать».
— «Да куда мне!» — отмахнулся от нее Буши, демонстративно почесывая украшенный шрамами нос, и кажется, примериваясь начать в нем археологические раскопки – «Мы ж теперь пони северные, дикие, необразованные…».
— «Именно. И не просто пони» — пресекая готовый разгореться на пустом месте скандал, отчеканила я, доставая из-за спины здоровенный лист грубой желтой бумаги, который выторговала перед отлетом из Понивилля у одного знакомого рептилоида, решившего в очередной раз провести ревизию в библиотечных закромах. Знакомство с важными шишками всегда были полезны, но в течение своей короткой и бурной жизни я все чаще убеждалась, что гораздо лучше было водить дружбу с гораздо более неприметными, но крайне доверенными помощниками этих шишек. Особенно, если они являются принцессами – «Итак, соратники, вот как будут распределены наши роли в Легионе – по крайней мере в этом году».
— «Эй, здесь же пусто!» — недоуменно вякнул Тэйл. Повинуясь приглашающему движению крыла, он развесил это полотнище на стене, и расправив, уставился на исчерченную цветными карандашами бумагу – «Звания есть, подразделения есть… Имен – нет».
— «Вот именно это нам и предстоит исправить – ухмыльнулась я, подавая ему самый большой и толстый карандаш. Набившиеся в кабинет пони насторожили уши и подались вперед, начиная соображать, что за представление будет разворачиваться на их глазах – «Да, это не то, к чему вы привыкли. Но после этой войны среди нас много тех, кто еще не знает, как принимаются решения в Легионе, поэтому я сочла нужным пригласить нескольких офицеров, на которых собиралась посмотреть. Поэтому торжественное принятие присяги перед строем и раздача пряников состоятся чуть позже, а пока мы просто обсудим наши назначения – в тесном, почти семейном кругу».
— «Разрешите доложить, мэм?» — подал голос Блю Дэйз. Доставшийся мне в наследство вместе со штабом от бравого генерала, он был все так же подтянут и внимателен, являя резкий контраст с внешне расхлябанным Буши Тэйлом, выглядевшим словно непросыхающий алкоголик – «Обычно командующий обсуждает кадровый вопрос и принимает решение в узком кругу офицеров, которое утверждается вышестоящим командованием…».
— «Принцессы оставили мне на откуп решение вопроса с личным составом» — хмыкнула я, понимая, куда ведет этот разговор. Фрут Желли, все это время сидевший в углу с мордой опытного игрока в Четырех Аликорнов, едва заметно приподнял веки, мазнув взглядом по вновь оказавшемуся чересчур умному для нашей банды негодяев единорогу – «Поэтому не волнуйся за утверждение в должности, отмену назначения, и прочее крючкотворство. Теперь у тебя есть только одно начальство – я, и вот этот пегас, чье многомудрое чело омрачено нелегкой думой…».
— «А ты точно договорилась с госпиталем?» — наклонившись в мою сторону, прошептал Хай, решив отвиснуть в самый ненужный момент – «Просто я могу послать с ней еще и Флитфут – чтобы точно быть уверенным, что все пройдет хорошо».
— «Ага. Сама чек подписала» — таким же громким шепотом ответила я, после чего откинулась на стену, и негромко рассмеялась – «В общем, Дэйз, раз ты решил вызваться добровольцем, и ринуться грудью на бастион, то вот тебе первое задание. Получи, и распишись».
— «Приказ о назначении принцепс-кентурионом Пятой когорты Эквестрийского Легиона?» — подойдя к столу, единорог изучил протянутый ему документ, после чего непонимающе оглядел остальных офицеров – «Не слишком ли поспешное решение, мэм? Со всем уважением, я должен сказать, что я, как вы сами сказали, «новичок», и переведен к вам всего два месяца назад. И по своему опыту, я могу сказать, что многие пони под вашим началом не захотят, чтобы ими командовал офицер, не прослуживший в Легионе и года. Вопрос доверия может стать губительным во время боя».
— «Ты заправлял всем в штабе Туска, капитан. Поэтому я решила повысить тебя до принцепс-кентуриона – это звание эквивалентно полковнику Гвардии Эквестрии» — отмахнулась я, макая в чернильницу очиненное перо, и протягивая копыто за следующим приказом – «Круг твоих обязанностей я обрисую тебе позже, но думаю, основная твоя деятельность будет мало отличаться от той, которой ты занимался у старого генерала. Мне нужен вменяемый штаб, принцепс, и его созданием я и собираюсь тебя нагрузить. Привыкай, мы все тащим на себе две, а то и три должности, по факту, выполняя работу за троих-пятерых».
— «Меня не пугает работа, Легат. Но позволю себе заметить, что было бы разумнее использовать опыт Гвардии в этом вопросе» — четким голосом ответил серый единорог, в голосе которого я не услышала ни единого намека на поучение или сарказм – «Если позволите, я бы занялся этим вопросом. Как говорил мой генерал, лучше делать одно дело хорошо, чем десять – плохо».
— «Понятно. Тогда жду от тебя доклад с твоими соображениями по этому вопросу… Через полгода» — усмехнулась я, бросив взгляд на Желли. Насмотревшись на потенциальный объект для вербовки в секретную службу, он вновь смежил веки, как и я, откинувшись на теплую, шершавую стену – «А чтобы тебе было совсем уж не скучно, в довесок к твоим мозгам, я приставлю еще и копыта, вместе с их обладательницей. Корал Стрэйпс!».
— «Мэм?» — вскочила бежевая кобыла. От резкого движения ее зеленая грива откинулась, являя моему взору длинный, бугристый рубец с характерным рисунком, оставшимся от неумелой, на скорое копыто, штопки в полевых условиях – «Кентурион Корал Стрэйпс, мэм!».
— «Не тянись, кентурион. Мы не во дворце, и не на параде» — проворчала я, отводя глаза от узкой алой линии, протянувшейся от виска, через ухо, до шеи кобылы. Каждый из нас носил такие отметины от грифоньих мечей, клевцов, шестоперов. Этот, похоже, она заработала чем-то большим, и достаточно острым, и при взгляде на этот шрам каждый из нас невольно потянулся к своей отметине, которую оставила на нем жизнь – «Вижу, все вижу. Ты с нами уже достаточно давно, почти год, поэтому мы решили передать тебя в подчинение принцепс-кентуриону Блю Дэйзу, с переводом в первую кентурию Пятой когорты. Официальные изменения в званиях пока еще в разработке, но думаю, что «первый пил» тебе подойдет, кентурион Первой кентурии Пятой когорты. Мы назначаем тебя заместителем Дэйза – помоги ему освоится, и научи пользоваться витисом, если захочет. Пятая – это новички и прочие раздолбаи, поэтому на вас лежит особая ответственность за будущее Легиона. Каждый может командовать хорошо отлаженным подразделением – но не каждый способен создать его сам. Я убедилась в этом на собственной шкуре, поэтому отдам вам всех тех, кто не смог и не сможет удержаться в остальных подразделениях. Давите их, выжимайте, мордуйте и обижайте сколько вам влезет, но на выходе мы все хотим получить тех бойцов, с которыми будет не стыдно пойти в бой. А может быть, даже и…».
— «Даже и умереть. Да, мэм! Поняла вас, мэм!» — печатая шаг, бежевая единорожка подошла к столу, и недрогнувшим копытом приняла подписанный мной лист – «Могу я выбрать себе заместителя?».
— «Хочешь Лонгботом к себе перевести?» — усмехнулась я, бросив взгляд сначала на синюю земнопони, а затем и на вишневого единорога, с жутко незаинтересованным видом разглядывавшем стену над моей головой. Почувствовав брошенный на него взгляд командира, Фрут едва заметно кивнул – «Что ж, разрешаю. Вы обе не новички в вооруженных силах Эквестрии, поэтому мы все ждем от вас образцового исполнения своих обязанностей, оценивать которые будут не бумагомаратели в Штабе – с ними будет бодаться ваш непосредственный командир – а я, да и все мы, лично. И мы верим в вас».
— «Спасибо, мэм!».
— «Свободны. Кто следующий? Кабан?».
— «Мэм?» — тяжело, словно нехотя поднялся кряжистый земнопони. Как всегда серьезный, он увесисто протопал к столу, и насупив брови, изучил протянутый ему лист – «Дружище, наши soratniki сообщили, что ты уже год как не занят ничем предосудительным, и даже стремительный вираж нашего фрументария не сподвиг тебя заняться хоть чем-то, что могло бы вызвать мое недовольство. И раз ты так скучно живешь, то я решила отдать тебе под команду Четвертую. Принимай назначение».
— «Принцепс-Кентурион» — пробурчал тот, задумчиво изучая бумагу своими темными глазками, блестевшими из-под надбровных дуг. Конечно, я не приняла всерьез заявление безымянного земнопони из Комиссариата о том, что Брик не числится в штате особого отдела вооруженных сил Сталлионграда, но в то же время, решила рискнуть, и показать далеким соратникам с востока страны, что готова к дальнейшему развитию наших тесных взаимоотношений – «Пожалуй, перетащу к себе еще кой-кого. Заместителями».
— «Для них у меня тоже найдутся задачи» — даже без фрументария, едва заметно покачавшего головой, я посчитала, что это было бы не слишком удачной идеей. Отдав Кабану под начало Четвертую, я собиралась использовать его навыки и опыт, сосредоточив его возможную теневую деятельность там, где я смогла бы за ней проследить — но в то же время, я еще не настолько сошла с ума, чтобы снова наступать на одни и те же грабли – «Это не новички, и тебе не придется с ними скучать. А чтобы вам там было совсем весело – отдам я тебе, пожалуй, под начало это милое трио рогатых неразлучниц. Ты их учил – вот теперь тебе за них и отдуваться!».
— «Ясно, Легат» — вдохнув, буркнул Брик, пробираясь обратно на место. Я заметила, как он бросил угрожающий взгляд на вишневого единорога, подвигавшего копытами в беззвучных аплодисментах, явно намерившись подложить тому хорошую свинью. Усмехнувшись, я как можно незаметнее подвигала шкуркой между лопатками, по которой пробежал табунок колючих мурашек. Иметь под боком такого опасного противника, как Браун «Кабан» Брик было слишком опасно – но гораздо опаснее было держать его далеко от себя — «Следующий… Ну, это мы пропустим…».
— «Почему?» — приготовившись записывать, Тэйл едва не выпустил из зубов карандаш, оставивший на бумаге длинную красную полосу – «Это что, какая-то тайна? Тогда не говори – хотя бы до вечера! Лады?».
— «Ага. Тайна, которая скоро станет явью» — хмыкнула я, демонстративно потрясая листочком – «Хотя, пожалуй, я все же озвучу имя следующей жертвы – только для того, чтобы не дать тебе проиграться до голых перьев, Буши. Вы ж тотчас же начнете пари заключать. Я вас, собаки свинские, знаю!».
— «Эй, ты чего? Раг!» — заволновался щербатый жеребец под смех остальных кентурионов и новоявленных принцепсов – «Это был бы беспроигрышный вариант! Ну, чего тебе стоит? Ну, по старой дружбе? А?».
— «Ага. Чтобы ты снова все на этих жадных северянок спустил?» — рассмеялась я, откладывая в сторону подписанный приказ. Судя по поджатым губам, Стомп уже догадалась, о ком пойдет речь, и не пыталась скрывать своего недовольства – «Нет уж, дорогой! Ты им и так достаточно оставил монет за все это время – они их не только в ушах, а уже и в носу носят, как украшения! Поэтому я решила тут кое-кого ограбить, и собственным волевым решением принцепс-кентурионом Третьей когорты назначаю… Блуми Нэттл!».
— «Эй! Это же мой опцион!» — проснулся Хай, выныривая из розового тумана, в котором он витал последние полчаса, залипнув после свалившихся на него новостей – «Раг, я против!».
— «Было ваше – стало наше» — захихикала я, глядя на недовольные морды Винда и Лауд. Нахохлившиеся пегасы явно сочли происходящее наглым протекционизмом и кумовством, и приготовились к небольшому скандалу – «Расслабьтесь, ребята. Это назначение обдумывалось уже давно, а произошедшее сегодня считайте небольшой проверкой. Захотелось мне, понимаешь, узнать, кого я назначаю на столь ответственную должность. Причем всесторонне – снаружи, и изнутри».
— «О да, мэм! Не сомневаюсь, что это была оооочень глубокая проверка» — ехидно зафыркала Стомп, но тут же осеклась, увидев мое копыто, недвусмысленно приглашавшее ее к столу – «Мэм? У вас уже готов для меня рапорт?».
— «Скорее, приказ» — мило улыбнулась я, пока белая пегаска вышагивала к моему столу, после чего холодно поглядела ей в глаза, медленно приподнимая левую бровь. «Собираешься бросить мне вызов?» — говорил весь мой вид. В ответ, она отвела взгляд, по-уставному вытаращившись на стену над моей головой. Весьма красноречивый ответ, как мне показалось – «Трибун Латиклавий Лауд Стомп, ты назначаешься принцепс-кентурионом Первой когорты Эквестрийского Легиона, и командующим офицером во время отсутствия меня, или Хая Винда. Поздравляю с повышением, Трибун».
— «Благодарю вас, мэм! Постараюсь оправдать возложенное на меня доверие!» — ей понадобилось не более трех секунд, чтобы справиться с удивлением. Белая пегаска стукнула себя по нагруднику, и не удержавшись, оглянулась на улыбнувшегося ей Желли – «Если вы не против, то я хочу назначить своим первым пилом фрументанрия Фрута Желли. Он более чем достоин…».
— «Не разрешаю» — ответ, произнесенный довольно мягко, все же прозвучал как оплеуха, заставив кобылу воззриться на меня большими, круглыми, обиженными глазами. Я буквально слышала, как шуршали мысли в ее голове, из пустынного ветерка становясь разрушительным ураганом, но не успела она открыть рот для следующего вопроса, как я решила окончательно ее добить, поднимая в воздух следующий документ – «Для фрументария Фрута Желли тоже найдется работа. Он назначается принцепс-кентурионом Второй когорты, с сохранением прав и обязанностей, связанных с прежней его должностью, которую он так же потащит на своей спине».
«Вот так. Что скажешь теперь, когда вы сравнялись с ним в званиях, и никто не посмеет и пикнуть про неподобающее поведение?».
— «Ох, да поцелуйтесь вы уже!» — закатив глаза, проворчал Тэйл под одобрительный топот и хлопанье копыт, с которым наши товарищи приветствовали эту парочку, обнявшуюся возле стола. Целомудренно прикрывшись поднятыми крыльями, Стомп очаровательно покраснела, но не удержалась, и обняла горделиво вскинувшего голову единорога, спрятав морду у него на груди. Я улыбнулась, вместе с ними переживая этот теплый момент слабости и силы, окрашенный в мягкие, медовые цвета. Заходящее солнце мазнуло последним лучом по собравшимся в комнате пони, и кабинет стал медленно погружаться в вечерний полумрак цвета темного янтаря – «Ладно, народ. Время, как и пиво, подходит к концу. Кто тут у нас остался еще необъятым? Буши, дружище! Ты сам себя впишешь, или кому-нибудь тебя подменить?».
— «Конечно же подменить!» — выплюнув карандаш, жеребец оказался у моего стола раньше, чем я успела поднять перо из чернильницы, и нетерпеливо задергал копытами – «И что там для меня, а? Все оставшиеся пони? Пегасья стая? Ухххх, наворочу я вам дел!».
— «Конечно-конечно. Наворотишь» — ухмыльнулась я, нарочито неторопливо посыпая песком влажные чернильные буквы. Дождавшись, когда написанное полностью высохнет, я медленно, вдумчиво изучила свои закорючки, после чего еще медленнее протянула нетерпеливо приплясывавшему пегасу оформленный лист – «Вместе со всей Иррегулярной когортой Эквестрийского Легиона. Поздравляю, принцепс-кентурион Буш Тэйл».
— «Ээээ…».
— «Ты опять подумал, что это ссылка, дружище?» — поднявшись из-за стола, я постаралась ободряюще улыбнуться, но быстро прекратила эти попытки, почувствовав и сама, какой же грустной у меня вышла эта улыбка – «Не совершай ту же ошибку. Эти северяне в восторге от тебя, и я собираюсь вновь встретиться с Логнхорном-старшим, объяснив, что будет представлять из себя эта когорта. Он грозится довести ее до двух тысяч морд, но я сомневаюсь, что ему удастся собрать такую толпу. Да и зачем?».
— «Да нахрена?! Чем я их кормить-то буду?!».
— «Вот именно. Видишь? Ты уже понимаешь, чем тебе придется заниматься, приводя в чувство этих романтических джентельпони, решивших, что они теперь сами себе на уме. Кажется, ты там у них теперь важная шишка? Вот и бери в оборот всех этих умников блохастых, решивших подмять под себя весь Север, и вступай в командование нашей крепостью, которую я все время забываю переименовать. Кто знает, каких высот мы сможем достичь с твоей помощью, Буши… Только делиться не забывай. Понял?».
— «Да понял, понял» — пробурчал внезапно ухмыльнувшийся жеребец. Он явно уже представлял себе, что можно будет стрясти с разбойничков и местных баронов, по грифоньему вековечному обычаю, плевать хотевших на короля, Корону, и магнатов, сколько их ни на есть в этом мире – «С тобой, не поделишься, как же…».
— «Правильно мыслишь» — покивала я в ответ, взяла со стола еще один лист, и протянула его бежевому пегасу – «Хай, дружище! Как думаешь, кому будет правильнее передать приказ о назначении нашему сердитому префекту? Тебе или мне?».
— «Лучше будет, если это сделаю я» — подумав, решил жеребец, протягивая крыло за документом, не вставая со своего места за столом убежавшей подруги – «А то решит еще, что ты к ней подлизываешься, и придется мне устраивать ей выволочку за попрание чести Легата».
— «Да, это наша Префект Лагеря может» — под сдавленные смешки присутствующих согласилась я. Постепенно проникнувшись непринужденной атмосферой, легионеры раскрепостились, и почувствовали себя увереннее, почти наравне со старичками – «Что ж, вот ей официальное предписание о вступление в должность начальника лагеря… Единоразовое пособие в связи с рождением жеребят… И увольнение в запас по поводу декретного отпуска сроком на год. Все, как и для остальных кобыл Легиона. Социальные гарантии по-прежнему в силе, согласно последнему рескрипту принцесс».
— «Эх, жаль, что моим они не положены» — сокрушенно вздохнул Буши Тэйл, пока мой заместитель просматривал полученные бумаги – «Ох мы бы и пощипали казну!».
— «Они пришли сюда на особых условиях, и в любой момент могут просто свалить домой, рассказав, как разочаровались в южанах вообще, и в командующей Легионом в частности. Так о каких гарантиях идет речь?» — рассеянно проговорил Хай, листая документы, подброшенные мной ему на стол – «Слушай, Раг, а это что такое?».
— «Это? Ах, это…» — поднявшись, я обозрела державным взором переговаривавшихся жеребцов и кобыл, после чего торжественно объявила – «Сим подтверждается назначение Хая Винда на должность Субпрефекта Легиона, и передачу в его подчинение всей стаи пегасов, за исключением звеньев, приписанных к пяти основным когортам. О том, что ты по-прежнему являешься моим заместителем, думаю, говорить не стоит?».
— «Конечно же. Все, как обычно» — хмыкнул тот, забирая приказ под одобрительный вопль «Эх, празднуем!» Буши – «Теперь еще и без опциона остался… Да, умеешь ты накидать в сумку камней, командир».
— «А ты Биг Шота себе забирай» — отмахнулась я, глядя на развеселившихся офицеров – «Ты ж обещал его приструнить? Вот и давай, вбей ему в голову чуточку мозгов. Опять же, тебе ж еще и к параду готовиться нужно, не забыл?».
— «Что ты имеешь в виду?».
— «А кто поведет парад? Неужели не помнишь?».
— «Раг, ты снова хочешь начать этот разговор?» — насупился жеребец.
— «А это и не обсуждается» — мило захлопала глазками я, жестом фокусника-недоучки вынимая из стола кучу бумаг, над которыми корпела по вечерам всю эту неделю – «У меня есть ощущение, что мне не придется пройтись с вами по кантерлотским улицам, друзья. Поэтому тебе, как моему заместителю, снова придется отдуваться за своего Легата. А тем временем, нам предстоит еще много работы. Может, кто-нибудь хочет перекусить?».
Работа и впрямь затянулась до ночи, закончившись с первыми лучами солнца, под хриплые звуки трубящих побудку рожков. Под мягким светом ламп мы спорили и обсуждали количество и виды наград, к которым собирались представить легионеров; лихорадочно заполняли требуемые документы, и снова принимались за дело под копытоводством опытных в этих делах Дэйза и Стомп, набрасывая черновики приказов по Легиону, оригиналы которых надлежало отправить в Генштаб. Быстро сообразившее, что нескольким пони попросту не справиться с этим в течение ночи, начальство подняло по тревоге подчиненных, наиболее одаренных в области счета, чтения и письма, после чего Коралл и приставленному присматривать за ней Рэйну оставалось лишь курсировать по этажам, разнося и собирая бумаги, начисто переписываемые позевывающими деканами, кентурионами, и даже простыми легионерами. Меньше всего споров, на удивление, вызвали размеры наград – благодаря пегасьим «шепоткам», все заинтересованные стороны были в курсе, что переданный Легионом военный фонд расхищен нечистыми на копыто аристократами из древних единорожьих родов, и с надеждой поглядывали на Желли, которому я громко и официально – так, чтобы слышали все сопричастные, и просто любопытные! – поручила заниматься этим делом, в случае чего, не стесняясь привлекать к своим поискам Легион. Таким образом я попыталась подготовить общество и принцесс к резким телодвижениям своей воинственно сопевшей тушки, всего неделю назад со скандалом вломившейся в огромный особняк спикера Палаты Общин, Джет Сета. Малый оказался не промах, и уже успел войти в число сенаторов, а заодно и слинять на одно из своих поместий, местоположение которого прислуга категорически отказалась назвать, ссылаясь на поразивший внезапно всех в доме приступ коллективной амнезии. Оставив разбираться с ними Графита, я затаилась, и принялась выстраивать паутину из слухов и шепотков, полетевших по ветру не хуже искр лесного пожара, раздувая воображение обывателей. Теперь оставалось лишь ждать, и надеяться, что враги все же спрятались, а не выжидают, как я, когда в пределах досягаемости появится глупая пятнистая кобыла, в которую можно вонзить истекающие ядом клыки.
В отличие от денежного, вопрос о значках кентурий и когорт занял все оставшееся время. Их обсуждали до хрипоты, до крика, разбудив при этом половину казарм, к утру превратившихся в настоящий птичий базар. Видя, что я не пытаюсь утихомирить взволновавшихся легионеров, новоявленные принцепс-кентурионы махнули на все кто копытом, а кто и крылом, наравне с подчиненными приводя аргументы, рисуя эскизы, и даже на скорую ногу пытаясь изготовить полноразмерные образцы, которые тащили наверх, в мой кабинет, и волокли на себе, ругаясь, обратно. Курсируя по этажам, я выслушивала обращения, утихомиривала особо возбудившихся, и в целом, контролировала процесс, ненавязчиво (с моей точки зрения, конечно же), направляя его в конструктивное русло. Выбор был поручен кентурионам и принцепсам, которые и приносили мне свои варианты, не забывая каждый раз напоминать, что я когда-то пообещала не подрезать крылья творческим личностям в сегментарной броне, и махом, не глядя, утвердить все, что они ни придумают. Кивая, я не спорила, и согласилась с большей частью предложенного, позволив себя уговорить внести дополнение в устав, сделав эти знаки отличия образцами, завернув лишь самые экзотические варианты. «И как вы собираетесь заставить живую змею обвиться вокруг штандарта? Ах, привязать… Ну, тогда личным примером продемонстрируйте – тогда и подумаем!». Так же попадались и вовсе непристойные, которые точно должны были вызвать вопросы не только у общества, но и у принцесс. «Зачем вам вообще череп и кости грифона? Вы что, пираты?» — мне лично не улыбалось оказаться той, кто торпедирует все их попытки склонить Грифус к мирному существованию, и в последствии, за это же и огребет очередной срок, или же очередной сеанс «перевоспитания» — где-нибудь на склонах солнечного Асгарда, или теплом юге Новерии[2].
А вот широкие крылья, обрамлявшие солнце со вписанной в него луной, изъять из оборота не удалось – привыкнув за время войны к наскоро сляпанному мной символу, легионеры стеной стояли за этот знак, и решительно отстранив вяло возмущавшегося Легата, квалифицированным большинством утвердили его в качестве официального символа Легиона. Конечно, вряд ли кто-нибудь из мастеров смог бы сделать потребное их количество к приближающемуся параду, но увидев хитрые рожи своих подчиненных, я отчетливо поняла, что к празднику самые ушлые из них наверняка придумают какую-нибудь замену.
«Главное, чтобы не догадались какого-нибудь грифоньего бедолагу к штандарту примотать».

В воздухе витал теплый, солнечный запах сгоревшего воска.
Именно он заставил меня прервать свой полет, и опуститься на широкой дороге, змеившейся по склону горы. Покидая одну из площадей в центре города, она ныряла в тоннель, соединяющий расположенные на разных склонах районы, чтобы вынырнуть в маленькой роще, раскинувшейся на горном карнизе. Отсюда открывался замечательный вид на старые городские районы, а сквозь густую пену крон цветущих белым цветом яблонь можно было увидеть громады дворцовых платформ, и Большой Кантерлотский Каскад, низвергавшийся в глубокое озеро где-то далеко-далеко внизу. Свежий ветерок, искупавшийся в грохочущем водопаде, игрался с белыми лепестками, невесомыми пушинками плывшими по воздуху над башнями и крышами, сусальным золотом горевшими на солнце. Казалось, все в этом месте призывало остаться, и откинув тревожные мысли, просто сидеть на скамейке под яблонями, глядя на падающие лепестки, и скользя взглядом по стенам большого, светлого здания с непременной башней с золотым куполом, на тонком шпиле которого медленно вращалась миниатюрная модель солнечной системы – геоцентрическая[3], как мне показалось. Зрение уже привычно настроилось рвануться вперед, приближая далекие предметы, но я отвела взгляд, устремив его в распахнутые двери, за которыми открывалось широкое пространство большого, соразмерного зала, на стенах которого горело множество толстых свечей. Замешкавшись, я долго не могла побороть внезапно возникшую робость, но затем пересилила себя, и медленно вошла в это странное место, ступив копытами на гладко отполированные плиты пола.
«Ну, здравствуй, Солт Кейн».
Внутри было… спокойно. Да, наверное, именно это было тем словом, что я так долго не могла подобрать, глядя на стены из ноздреватого, серого камня, возносившиеся над моей головой не слишком высоко, и в то же время, не слишком низко, оставляя открытым взору украшенный незамысловатой лепниной потолок, широкие витражи на окнах, живописующие восходы и закаты над Кантерлотом, и многоярусные каменные карнизы вдоль стен, на которых стояли десятки свечей. И если Кафе, как и воссозданный по его мотивам храм Повелительницы Ночи в Сталлионграде подавляли, заставляя очутившегося под их сводами чувствовать себя жалкой букашкой, то храм солнечной принцессы в первую очередь поражал своей соразмерностью, спокойствием летнего полудня, сообщаемым ему мягким розовато-желтым светом, льющимся из витражей. Залетавший в него ветерок лишь усиливал это ощущение, заставляя вспоминать о чем-то, казалось, давно и крепко забытом – о ярких, солнечных днях беззаботного детства, о запахе каши и мыльных пузырей, о шуме дождя и вечерней стылости берега речки. О теплой дорожной пыли, ложащейся под ноги, и тягучем, кисловатом запахе шпал. Прикрыв глаза, я вдыхала в себя светлое спокойствие этого места, смакуя его, словно золотистый мед, почти не замечая горячую влагу на своих щеках, холодными бриллиантами переливавшуюся у меня перед глазами, запутавшись в намокших ресницах. Вокруг была тишина, и мне некого было стыдиться, как и некому было нарушить покой этого места – если в храме и были священники, жрецы, оракулы, или как еще называли истовые селестианцы своих религиозных лидеров, то они ничем не выдали своего присутствия, и не попадались мне на глаза. Лишь через какое-то время я заметила облаченную в легкий, полупрозрачный балахон фигурку, беззвучным призраком передвигавшуюся среди трепещущих огоньков. Ни взглядом, ни словом не обнаруживая своего присутствия, она неслышно передвигалась по храму, меняя сгоревшие свечи. Поневоле заинтересовавшись, я двинулась вслед за ней, но раз за разом теряла ее среди трепещущих язычков пламени, видя лишь мелькавшие где-то на периферии зрения полупрозрачное одеяние; мохнатые, покрытые длинным, мягким волосом бабки крепких ног, да двухцветную шкурку.
Двухцветную, пятнистую шкурку.
— «Простите…» — ощущая, как отчего-то сильно забилось сердце, прошептала я, входя в центральный неф храма. В округлом, похожем на цилиндр помещении с высокими потолками царил таинственный полумрак, в котором, словно цветущая яблоня, выделялась большая статуя, установленная на низком мраморном постаменте. Сходство с расцветшим деревом ей придавала полупрозрачная розовая ткань, украшенная цветочным орнаментом, сквозь которую проступали очертания белоснежного мраморного тела – «Извините…».
— «Ласкового солнца и теплого дня» — я резко обернулась, встретившись взглядом с таким пронзительным взглядом, что у меня захватило дух. Она была и вправду хороша – чуть пышноватое тело, приятные округлости которого услаждали взгляд жеребцов и кобыл даже под полупрозрачной вуалью[4] накидки; крепкие ноги с длинным волосом щеток, сквозь который виднелись мысочки розоватых копыт. Двухцветная шкурка цвета топленого молока и густой карамели, словно кляксы пролитой краски, растекавшиеся по ее груди, спине и бокам, была прикрыта роскошнейшей гривой, в густых, тяжелых, ниспадающих до самого пола черно-белых прядях которой я могла бы спрятаться целиком. При всей своей прозрачности, легчайшая ткань балахона скрывала собой больше, чем давала узреть, заставляя мой возбужденный разум упиваться увиденным, додумывая то, что скрывалась под газовым пологом, из-под капюшона которого, наброшенного на голову незнакомки, виднелась крошечная золотая диадема. Наверное, мои мысли столь явно обозначились на моей мордочке, что незнакомка не выдержала и прыснула, изящно прикрывая мохнатой голенью рот, заставив меня попятиться, лихорадочно подбирая слюни, словно озабоченного спаниеля.
— «Эээээ… Ну…» — Проскулила я мгновенно пересохшим горлом. В голове вдруг стало тихо, и очень тепло – «Я… Ну…».
— «О, я вижу, что вы хотите спросить, почему скрыта эта великолепная статуя?» — справившись с весельем, произнесла незнакомка, однако в ее глазах, цвет которых я так и не смогла опознать в полумраке, прыгали веселые бесенята – «Не удивляйтесь, я не читаю чужие мысли. Просто все спрашивают об этом, когда попадают в Храм Света. Дело в том, что это слишком совершенное творение гения пони. Однажды величайший скульптор узрел во плоти нашу повелительницу и богиню, после чего на много лет заперся в своем доме, не выходя и не общаясь ни с кем, кроме родных. Его жалели, ругали, потом сочли чудаком, но однажды ворота его мастерской распахнулись – и глазам пораженных пони предстала статуя, своим совершенством способная поспорить с оригиналом. Казалось, сама принцесса спустилась с престола, чтобы шествовать среди своих подданных – настолько велико было искусство старого мастера. Он и вправду забросил свое ремесло, заявив, что создал величайшее свое творение, и теперь может уйти на Небесные Луга со спокойной душой. Но, вопреки своим словам, он прожил еще долго – для того, чтобы создать этот храм, созданный копытами помогавших ему пони».
— «Так… Тогда…» — мысли почему-то запутались у меня в голове, свиваясь в какой-то глупый и теплый клубок, прыгавший в лапах играющегося котенка – «Долго его строили, наверное…».
— «Достаточно быстро. Пони приходили в строившийся город, и считали себя обязанными приложить копыто к созданию этого храма, поэтому постройка не заняла много времени – к недовольству тех, кто не успел приобщиться к общему делу. Но пони не были бы пони, если бы не нашли выход, и вскоре, вокруг раскинулся яблоневый сад, в котором веет укрощенный ветерок, осыпая город белыми лепестками, как напоминанием о том, что все мы едины, и не важно, есть ли у нас крылья, рог – или нет. Все вложили в него свою лепту – даже если не уложили в основание ни единого камня».
— «Красиво» — прошептала я, поневоле захваченная этой легендой. Речь незнакомки лилась спокойно и мягко, ничем не напоминая заунывный лекторский речитатив, которым, против воли, во все времена грешили учителя, священники и экскурсоводы – «Красивая легенда. И самое это место тоже очень красивое».
— «О, это не легенда, поверьте» — улыбнулась незнакомка, задорно блеснув жемчугом мелких зубов – «Строительство оттягивали как могли, чтобы каждый мог внести частичку труда в общее дело, поэтому двери этого храма открылись лишь пятьсот пятьдесят восемь лет назад. А сама статуя скрыта от нескромных взоров всего лишь столетие – после прошлого Гона».
— «После чего, простите?» — удивившись, я оглянулась по сторонам, пытаясь отыскать на стенах подпалины, или кровавые пятна, оставшиеся после какой-нибудь местной Варфоломеевской ночи. Ну, или хотя бы ржавые цепи и кандалы, как намек не слишком ревностным верующим от четвероногой инквизиции – «Случились беспорядки? Религиозный конфликт?».
— «Нет, конечно же. Ничего такого страшного» — успокоила меня собеседница. Казалось, ее совершенно не смутил, и не расстроил этот вопрос – «Просто эта статуя была слишком совершенной. И нравы еще пятьсот лет назад были гораздо свободнее, а общество – гораздо более разделенным по видовым и сословным принципам. Понимаете? До богини добраться было не так уж и легко, и такая совершенная статуя вызывала нездоровый энтузиазм у молодежи. Поэтому решено было ее прикрыть, не скрывая, впрочем, совсем от глаз пони».
— «И что, помогло?» — поинтересовалась я, со скрипом отводя глаза от стоявшей передо мной «молочной помадки», и старательно принимаясь разглядывать статую. Странное дело, но чем дольше на нее я смотрела, тем более соблазнительными мне виделись изгибы белоснежного тела, казалось, едва заметно двигавшегося под укрывавшей его вуалью.
— «Как видите сами, не очень» — хихикнула незнакомка, снова прикрывая точеные губы мохнатой ножкой. Ее смех заставил меня задрожать, бросая то в жар, то в холод. Заметив широко распахнувшиеся крылья, та снова прыснула, и весело поманила меня за собой – «Поэтому во время Гона ее и не трогают, оставляя на милость пони. Но даже при этом мрамор все так же остается сухим и чистым, словно теплое, живое тело».
— «Ээээ… Чистым?» — мыслительные процессы в моей голове просто застопорились при виде соблазнительного крупа, элегантно маячившего передо мной на расстоянии вытянутого языка – «На нем что, пыль скапливалась?».
— «Не то чтобы пыль…» — миновав пару нефов, мы оказались в одном из залов, заполненном солнечным светом, льющимся через цветные витражи, и я едва не прикусила себе язык, уже потянувшийся было к прикрытому накидкой бедру, когда незнакомка остановилась, привлекая мое внимание к одному из окон.
— «Аликорны. Они дарованы нам самой сутью этого мира. Богиня известна своим самоограничением, своей епитимьей, которую она наложила не себя после изгнания зла, вселившегося в ее сестру-соправительницу. Однако жизнь не стоит на месте. Жизнь всегда находит выход» — я наконец отвлеклась от соблазнительной фигурки, чье неуловимое сходство со статуей прекраснейшей из кобылиц, оставшейся в алтарном чертоге, лишь подчеркивалось наброшенной на нее полупрозрачной накидкой, и наконец, обратила внимание на витражи. На первый взгляд это были обычные, «каноничные» изображения солнечной принцессы, в ритуальном прыжке поднимавшей дневное светило, но приглядевшись, я заметила множество разноцветных фигурок, окруживших изогнувшуюся в бесконечном полете богиню. Вначале мой взгляд остановился на почтительно склонившихся пони, изображенных в центре панно, но даже эти внешне безобидные изображения явно и недвусмысленно несли отличия своего пола. Удивившись, я подошла поближе к витражу, не веря своим глазам – разноцветные пони таились в кустах, выставив из веток слившиеся воедино крупы; задирали хвосты друг перед другом среди миниатюрных домов и площадей; наваливались на подруг, и седлали друзей под сенью зеленых деревьев. Улыбнувшись, незнакомка протянула идеально очерченное крыло, и аккуратно сняла с выступа стены отгоревшую свое свечку – «Да-да. Чем туже затягиваешь пружину, тем больший звон, распрямляясь, она издает. Раз в несколько десятилетий одно из поколений удостаивается чести разделить с царствующим аликорном все то, в чем та отказывала себе много-много лет».
— «Так это же…».
— «Поклонение может принимать множество форм» — проследив за моим взглядом, усмехнулась помадка. Ее грива едва заметно двигалась, словно ее развевал едва заметный, почти неосязаемый ветерок, но приглядевшись, я все же решила, что это лишь иллюзия, рожденная переливами прозрачной накидки – «Однажды — как правило, после событий, потребовавших максимальной самоотдачи от жителей целой страны — наступает прохладная, дождливая весна. Напитанная влагой земля взрывается буйным цветом, знаменующим приход жаркого, душного лета».
Огоньки свечей растворялись в солнечном свете, медом заливавшим храмовый зал. Утро неторопливо уступало место жаркому, суетливому полудню, но под тяжелыми потолками царила загадочная тишина.
— «Кажется, что все идет как обычно, от заката к рассвету. От начала к концу. Но понемногу каждый, молодой и старый, начинает чувствовать томление, сжимающее грудь. Наступает время, когда жеребцы становятся нежными и неутомимыми, кобылы – опытными и желанными; и даже глубокие старики вспоминают молодость и льнут под бочок своим половинкам, выходя с ними на праздники, которые затевают в каждом городе и деревне».
Запах благовоний разносился по залам, смешиваясь с яблочным ароматом белоснежных лепестков. Шум яблонь казался перешептыванием множества голосов, чьи владельцы давно ушли от нас далеко-далеко, оставив о себе лишь память, заключенную в этих стенах.
«А что оставим после себя мы?».
— «Праздники, ярмарки, танцы – веселье становится повсеместным. Все более раскованным. Смелым. Нет места для ревности, места для страха и грусти – предания гласят, что в эти дни каждый находит родственную душу… Ну, или тело» — лукаво усмехнулась рассказчица. Едва видимый в косых лучах солнца, дымок сгоравших свечей окутывал ее тело, делая похожей на бесплотного духа – «А некоторые и не одно. Пони разделяют нужду своей принцессы, своей богини, замки которой в это время открыты для всех».
— «Время? Какое время?».
— «Время Гона. Или Равноденствия, как издревле называют его пони».
— «Так все-таки, это…».
— «Нет, это не волнения толп, костры на площадях, и воздетые в воздух факелы и вилы» — незнакомка подозрительно метко угадывала мои мысли. Впрочем, с тем глупым видом, с которым я стояла в глубокой, поразительной тишине храма, должно быть, это было несложно – «И не… погромы, скажем так. Совсем наоборот. Мы все ощущаем нужды нашей принцессы, хотя большая часть этого и не осознает. Мы чувствуем, как природа улыбается нам, одаривая изобильнейшим урожаем; как погода дарует тепло и дожди ровно в срок, освобождая от повседневных обязанностей Погодные Патрули. Мы чувствуем дыхание аликорна, и эти могучие вздохи наполняют любовью наши сердца. Мы любим друг друга – но чувствуя нужду нашей богини, покровительницы, избираем из своих рядов лучших жеребцов и кобыл – идеальных телом и духом, крепких чреслами, светлых душой… И готовых беззаветно служить нашей богине».
— «Ээээ…» — моя мордочка полыхнула словно огонь, когда в мою голову десятипудовым грузом рухнули вдруг странные, волнующие, и совсем не пуританские мысли. Кажется, я догадалась, кто именно их мне сгрузил, но в тот момент, больше всего я боялась, что стоящая напротив меня священница или жрица догадается, о чем вдруг подумала незваная гостья этого храма.
— «Это очень старый обычай» — покачала головой незнакомка, отступая в полумрак узкой арки, поглотившей ее фигурку, и скрыв, словно завесой, косыми лучами солнечного света – «Старинный. Рожденный в веках».
— «Это лето ведь будет жарким, правда?» — облизав губы, прошептала я. Разрозненные картины начинали складываться в мозаику чудовищного размера, в которой сразу же нашлось место и тетке, приставшей на улице к Хаю, и страстной властности Графита, и его снам… И даже неожиданной алчности, с которой я буквально совратила своего рыжего кентуриона. Все сошлось, как сошлись и скрипучие койки казарм, всю ночь стучавшие в старые стены – «Но… Что же мне делать? Я же не могу… Я просто не должна! Я не привыкла к… К такому! Я не животное, в конце-то концов!».
— «Каждый решает для себя сам» — собеседница была уже не видна. Лишь ее голос доносился до меня откуда-то сверху, словно сами стены храма решили нарушить вековой обет тишины – «Для этого нет универсального совета. Но ты всегда можешь укрыться в стенах этого храма… Или посетить селестианскую общину в твоем городке. Уверяю, долгие молитвенные собрания земнопони и единорогов очень способствуют очищению головы от разных «неподобающих» мыслей».
— «Не издевайтесь надо мной. Пожалуйста» — проскулила я, дергаясь из стороны в сторону. Зал был пуст, и мой взгляд то и дело падал на очередной витраж, демонстрирующий сцены столь «свободной любви», что у меня мгновенно взмокли напряженные бедра, а крылья сами собой поползли в разные стороны, рискуя опалить едва отросшие перья в пламени свечей – «Ну… А как бы вы поступили сами? Если бы вдруг смогли дать самой себе этот совет, спустя какое-то время?».
— «Посоветовала бы просто быть счастливой».
— «Что? И все?» — крутанувшись на задних ногах, я опрометью бросилась к выходу, наполнив пустые залы звонким цоканьем копыт. Напрасно – на пути мне не встретилось ни одного пони, и лишь цветная вуаль, скрывавшая слишком совершенную статую, по мнению пони, махнула мне вслед кончиком полупрозрачной ткани, взметнувшимся на ветру. Затормозив возле входа, я вылетела в сад, но и там не нашла этой таинственной незнакомки – «Просто… Быть счастливой? Вот так вот просто?».
«КОНЕЧНО» — я вздрогнула, услышав голос Древнего в своей голове. Странное дело, но он казался совершенно спокойным, словно и не заметил того, что только что произошло – «РАД, ЧТО ТЫ ПРИСЛУШАЛАСЬ К МОЕМУ СОВЕТУ. А ГДЕ ЭТО МЫ?».
— «О да! Я прислушалась!» — ядовито зашипев, буквально выплюнула я, ощущая, как поднимается внутри волна какой-то удушающей злости… И тотчас же спадает, унесенная прочь ароматом цветущих яблонь. Загребая ногами, словно древняя старуха, я потащилась к ближайшему дереву, и рухнула на изящную скамейку, тупо глядя на ветки, украшенные пеной цветов – «Я… Я сама себя не узнаю. Голова словно отключилась, и все, что казалось мне таким пугающим, почему-то кажется не важным, или не достойным обдумывания. Или просто глупым. Представляешь?».
«С ТРУДОМ. РАССКАЖИ. ПОЭТОМУ ТЫ ПОШЛА В ЭТО МЕСТО?».
«Я оказалась тут случайно! То есть, совсем-совсем случайно. Честно» — перевернувшись на спину, я глядела в голубое небо, по которому сновали воздушные повозки и редкие облачка. Ветер шевелил яблоневые ветки, белой метелью отправляя в полет опадающие лепестки – «Просто зашла, привлеченная запахом и тишиной. Как обещала Солт Кейн. Но потом… Понимаешь, я делаю странные вещи…».
«НУ…».
«Нет, совсем-совсем странные вещи!» — поправилась я, ощутив, как втихую развеселился мой симбионт. Кажется, старый зануда считал, что и в свои лучшие часы я куда как далека от того, что могло бы считаться нормой как для людей, так и для пони – «Еще страннее, чем обычно. И мне за них абсолютно не стыдно! Прикинь?!».
«И ЧТО ЖЕ ТЫ НАТВОРИЛА?».
«Ну…» — признаваться не хотелось, но все же я нашла в себе мужество уставиться бараньим взором в бесконечную голубизну, и промямлить – «Я… Я соблазнила одну пегаску. Свою подчиненную. И затащила ее в постель. Вот».
«ПОНИМАЮ» — помолчав, проговорил Дух. Его голос был настолько серьезным, что я поневоле задергалась, ожидая приближения бури, но через какое-то время с испугом поняла, что тот едва сдерживает рвущиеся наружу раскаты громового хохота – «И ОНА… БЫЛА… ОЧЕНЬ ПРОТИВ?»
«Нет, но… Эй, да послушай же!» — смех все же вырвался из Древнего, и следующие десять минут я провела в обнимку с неприятно грохочущей головой, в которой хохотало и буквально плакало от смеха одно древнее существо. Образы так и мелькали у меня перед глазами, и вскоре, не выдержав, я сама захихикала, ощущая себя до странности легко и беззаботно – словно нашаливший жеребенок, устроивший безобидную каверзу, и вместо порицания, оказавшийся в центре внимания дружной семьи – «Слушай, ну это же ненормально!».
«ОТЧЕГО ЖЕ?».
«Не знаю! Но все равно, как-то странно!».
«ВОТ. ПОДУМАЙ. РАЗВЕ ПРОДЕЛКИ ПЛОХИ?».
«Если они вредят окружающим – то конечно!».
«А ТЫ НАВРЕДИЛА? И КОМУ ЖЕ? ТОЙ РЫЖЕЙ?».
«Нет, я не успела… То есть, я даже не думала… Но наверное, все же помогла. Я хотела помочь, и зачем-то потащила ее в постель, где…» — покраснев, я отдернула от бедер копыто, которое безо всякого моего ведома вдруг решило помассировать набухшее вымя – «Ой. Вот! Вот видишь?!».
«ВЕСНА. РЫЖАЯ. ЧТО МОЖЕТ БЫТЬ ПРЕКРАСНЕЕ РЫЖЕЙ?» — мечтательно вздохнул Древний, и тотчас же ответил себе сам, заставляя меня покрыться холодным потом – «ТОЛЬКО БЕЛЫЕ. АБСОЛЮТНО БЕЛЫЕ, СДОБНЫЕ, ЖЕНСТВЕННЫЕ…».
«Заткнись! Заткнись, слышишь?!» — проскулила я, стукнув себя по голове, и рывком поднимаясь с лавки. Удары моих крыльев подняли настоящую бурю из лепестков, когда я соскочила с обрыва, и ринулась вперед, увлекая за собой белый яблочный шлейф – «Я еще пожить хочу! И желательно, со всеми конечностями! И в идеале, не в самом глубоком подземелье!».
«ТАК ЖИВИ. ОТДАЙСЯ НА ВОЛЮ ВЕСНЫ. ВСТРЕТЬ ЖАРКОЕ ЛЕТО. ТЫ – КАК ЗАТЯНУТАЯ ПРУЖИНА. ТАК РАССЛАБЬСЯ. ОСЛАБЬ, ПОКА СНОВА НЕ СОРВАЛАСЬ С ГРОМКИМ ЗВОНОМ».
«Откуда ты…» — сглотнув, я сбилась с ритма, и едва не свалилась в пике, но уже через секунду чьи-то ноги подхватили меня под мышки, переводя в горизонтальный полет. Я снова сглотнула, увидев проносящийся подо мной шпиль огромного купола, венчавшего одно из зданий Школы для Одаренных Единорогов, и задрала голову, уткнувшись носом в своего спасителя, все еще державшего меня в своих копытах…
Ну, или в спасительницу, чья мохнатая грудка задорно выглядывала из ворота яркой жилетки Погодного Патруля.
«МММММ… И КТО ТУТ У НАС?».
— «Привет! Все в порядке? Мне казалось, что ты сейчас упадешь» — ухмыльнулась мне не слишком красивая, но показавшаяся довольно милой, домашней, мордочка сиреневой пегаски, задорно блеснувшей крупными, серыми глазами – «А ты кто? И откуда? Ты очень красивая, знаешь?».
— «Я отправлюсь в ад. Это очевидно» — проскулила я под новый врыв хохота древнего охламона. Горячее солнце вновь растекалось по моему телу, просачиваясь внутрь, и сжимаясь в горячий золотой шар, пульсирующий в такт ударам моего сердца, шепча мне «Забудь обо всем. Отдохни от забот. Отдайся на волю инстинктам. Сегодня нам можно все, и нет никаких запретов и догм. Раскройся этому миру».
— «Но разве так можно?!» — прошептала я, ощущая, как терзает меня необоримое желание махнуть на все крылом – и отбросить сомнения, душой и телом присоединяясь к чему-то огромному, всеобъемлющему, заключившему в себя целый мир.
— «Конечно! Ведь это весна!» — оказывается, фиолетовая все это время трещала без передышки, и даже не ворохнулась, когда оказалась летящей вверх тормашками, прижавшись к моей груди. Стискивая передними ногами разгоряченное полетом тело, я ощутила, что прижимаюсь к нему не только грудью, но и животом, ощущая накатывающее наслаждение от шерсти, скользящей по шерсти; от едва ощутимого скрипа сухожилий и ритмично работавших мышц. От ветра, что прижимал нас друг к другу так сильно, что на какой-то миг мы вдруг стали единым целым – и не сговариваясь, бурно вздохнули, ощущая горячую влагу, оросившую наши хвосты.
— «Ух ты! Вот… Это… Да!» — восторженно взвизгнула сероглазая, и не подумав отвечать на задорные крики, доносившиеся от проносившихся мимо башен и крыш. Похоже, что наша парочка не осталась незамеченной – но вместо порицания или отторжения, я заметила на мордах шмыгавших вокруг пегасов лишь улыбки, и откровенный, нескрываемый интерес, с которыми они провожали взглядами каждую парочку, направлявшуюся в сторону облаков.
Да, мы были не одними, чьи головы затопило сияющее солнце. Горячее внутри и снаружи. Горячее солнце и тело, просившее поделиться с ним этим теплом. Все вокруг меня срывало печати и скрепы, которыми я окружила свой разум, и целый мир вокруг меня буквально кричал мне: «Эй! Почему бы и нет?».
И я согласилась.
Решилась.
Отбросила все, что было не важно в этот жаркий весенний денек.
— «Равноденствие, говорите?» — проворчала я, сильнее прижимая к себе счастливо пискнувшую пегаску, и ритмичными ударами крыльев начиная набирать высоту – «Я точно буду проклята за это. Меня отправят в ссылку и заточат там, куда я буду сослана, но… Дискорд бы вас всех подрал – пусть это хотя бы того стоит!».

— «Таким образом, переговорный процесс может считаться законченным. Несмотря на попытку исправить границы в свою пользу, лорд Тратти решительно пресек эти требования, дав маркизу де Люсон суровую отповедь, которая поставила его на место. Конечно, можно было ожидать, что дальнейший ход переговоров будет осложнен обидой королевского дипломата, но благодаря решительным действиям нашего дипломатического корпуса…».
Напыщенный речитатив докладчика гудел под сводами тронного зала. Жаркий солнечный свет громадой золотого столба падал сквозь круглое витражное окно, и миновав спинки двойного трона, медленно, почти незаметно скользил по мозаичному полу. Замершее вдоль стен высокородное стадо обильно потело, но продолжало стоять в густой, клейкой тишине, нарушаемой только гудением товарища министра иностранных дел, почтительно взирая на свою повелительницу. Впрочем, уже через час бесконечных словоизлияний я заметила, как взгляды допущенных на прием неизбежно отупели, и вскоре их обладатели, обоих полов без разбора, лениво разглядывали богатое убранство тронного зала окончательно махнув на занятого словесным самолюбованием земнопони. Обжигающе горячий доспех жег кожу даже сквозь гамбезон, мгновенно пропитавшийся потом, а накопытники медленно превращались в «испанские сапоги»[5]. Стоя у основания лестницы, ведущей к трону, я тупо смотрела перед собой, ощущая, как медленно превращаюсь в пельмешек, и мечтая лишь о холодном, обжигающе-ледяном душе. Даже мои мысли, лениво скользившие от собственных покоев до располагавшейся в огромной башне детской, которую с большим энтузиазмом разносили мои охламоны, вырвавшиеся из-под навязчивой и неумелой материнской опеки, неизменно приводили меня в королевскую сауну, полную белых, атлетически сложенных тел, при мысли о которых мой хвост своевольно подергивался, нарушая все принятые нормы этикета, положенные в присутствии августейших особ. Однако новая порция жара снова накатывала на зал от окна, и мои ушки разочарованно опускались, а глаза старались смотреть куда угодно, но только не перед собой.
«Скукотищааааа».
«ОХ, НЕ СКАЖИ!» — в отличие от меня, Древний оттягивался на всю катушку, лаская взглядом фигуру на троне, и если бы мог, то уже давно очутился бы рядом с принцессой, и… В чем я была уверена, как в завтрашнем дне, так это в том, что никакого «и» для нас тогда бы просто не существовало – как и нас самих, собственно говоря. Но пока, даже не оборачиваясь можно было бы сказать, что распахнувшая крылья фигура на троне внимала докладчику с повседневным выражением доброжелательного интереса, но при этом я могла бы побиться об заклад, что Ее Высочество спит с открытыми глазами, как старый, затраханный жизнью гвардеец из кантерлотских казарм.
Я не имела ни малейшего понятия, зачем мою тушку вновь поставили возле трона, но решила не мучить себя вопросами, и просто отстоять свою стражу в компании чернобронных громил командора, тяжело сопевших чуть позади. Не знаю, как они выдерживали в своих доспехах такую жару, но мощный запах пота, перебивавший дорогие благовония давал понять, что и этим дуболомам приходится нелегко.
«Интересно, и почему бы не запрячь пару-тройку этих рогатых бездельников, чтобы они обеспечили тут своей магией комфортную температуру? Как-никак, мы в королевских покоях, а не в хлеву!».
В отличие от меня, единороги стояли неподвижно, словно статуи античных героев. Не дрогнет хвост, не дернется ухо – теперь я понимала, каких усилий стоит эта мнимая неподвижность, готовая взорваться градом ударов, или прыжком навстречу опасности, чтобы грудью закрыть свою госпожу. Офицеры недавно созданного подразделения Хранителей Тела смотрели на меня волком, узнав благодаря всемилостивейшим, добрейшей души существам, коими являются наши богини, кто именно так грубо им поднасрал год назад в Долине Кошмаров, поэтому многое из того, что было заложено в уставе этого нового ордена, я узнала почти случайно – во время одной из встреч с командором.
«Хранитель тела должен быть подозрительным, и не слишком умным» — ответил на мой вопрос Вайт Шилд, поправляя на носу свои очки-половинки. Прошедшее и ему далось нелегко, поэтому теперь командор Гвардии носил их уже не снимая, и не пытаясь поменьше демонстрировать их перед подчиненными – «От него не требуется поддерживать беседу, или отвечать на сложные философские вопросы. Он должен уметь читать и писать, знать геральдику, и уметь выражать свои мысли простым языком, вставляя ругательства хотя бы через два, а лучше три слова. Но если он читает де Сен-Тротта в подлиннике, отличает сено от соломы, а также способен объяснить одной пятнистой мерзавке как пройти в библиотеку в три часа ночи – он плохой хранитель, ибо он отвлекается. Настоящий хранитель должен подозревать всех!».
— «Ваше Высочество?» — вздрогнув, я сообразила, что самым беспардонным образом сплю с открытыми глазами, и только удивление в голосе товарища министра заставило меня вынырнуть из ванны липкого, теплого пота, в которой я медленно тонула на этой жаре. Нахмурившись, я покосилась на удивленного жеребца, подобравшегося к первой ступени тронного возвышения – похоже, тот собирался вручить принцессе какие-то свитки, но фигура принцессы была недвижима, и не спешила принимать документ, темным образом возвышаясь на троне.
Что-то было явно не так.
«ДЕВОЧКА МОЯ, НАДО ЧТО-ТО ДЕЛАТЬ» — необычно суетливо задергался внутри меня Древний. Не знаю, что уж он там придумал, пуская слюни на предмет своего тайного обожания, но я ощутила стеснение и странную неловкость, словно он сам, каким-то образом, был причастен к происходившему – «ЗАКОНЧИТЬ ПРИЕМ?».
«Да ты обалдел!» — подумала я, тупо глядя то на заместителя министра, все еще державшего перед собой злополучный свиток, то на трон. Почувствовав напряжение, быстро разливавшееся по залу, единороги в черной броне стряхнули сонную одурь, и впервые за много часов переступили ногами, глядя на перешептывавшуюся толпу – «Что вообще происходит?».
Ответа не последовало. Фигура принцессы на троне не двигалась, но я наконец заметила, как понемногу округлялись ее бока. Яркий свет резал глаза, мешая увидеть что-либо, кроме темного силуэта, погруженного в яростный солнечный свет, постепенно обретавшего видимые очертания крыльев, медленно и неторопливо раскрывавшихся на спине принцессы. Кажется, еще никто не понял, что это был отнюдь не церемониальный, величественный жест, но я ощутила, как изменился запах, доносящийся с возвышения – острый, едва уловимый, он будоражил кровь и заставлял грохотать мое сердце, чьи удары громовыми барабанами отдавались у меня в ушах.
— «Министр!» — я не знала, что именно происходило, но это почему-то нагоняло на меня жуть. Нужно было срочно спасать положение, и забыв обо всем, я суетливо заступила дорогу жеребцу, буквально выдрав у него злополучный доклад. Схватив зубами свиток, я сделала шаг, затем другой, затем и третий, словно пятнистый крабик, попятившись вверх по ступенькам к принцессе. Сделать в броне это было совсем нелегко, но мне удался этот фокус, и отнюдь не из-за природной ловкости или таинственных внутренних сил, а лишь благодаря опыту, полученному в копытопашных схватках, в строю, когда падение – это почти верная гибель под сотнями лап и копыт, топчущихся на холодном, рыхлом снегу. Углядев столь высокое попрание этикета, толпа внизу громко ахнула, но мне было плевать – ведь чем ближе подходила я к трону, тем яснее мне становилось, что спасать придется не только министра, но и весь этот прием целиком.
Что ж, Древний бал прав – чем выше я поднималась, тем более явным становился жар, исходивший от белого тела. Остановившимся взглядом Селестия глядела на всех и на каждого по отдельности, едва заметным движением глаз отреагировав на протянутый свиток, и вновь уставилась на толпу.
Осматривая.
Оценивая.
Выбирая.
Запах опасности резал как бритва. Грива принцессы по-прежнему развевалась у нее за спиной, длинными прядями спадая на плечи и шею, и я никак не могла взять в толк, что же именно с ней было не так. Молчаливое божество разглядывало подданных, наконец сообразивших, что распахнувшиеся крылья сулят всем отнюдь не банкет, и снова примолкших, отчего в зале установилась оглушительная тишина, когда я низко склонилась перед копытами белого аликорна, до боли сжав в челюстях злополучный свиток, пропахший чернилами и песком.
«Возьми этот документ, и я выгоню всех из зала. Пожалуйста!» — мысленно взмолилась я, стараясь даже не дышать, чтобы ненароком не вызвать на свет что-то ужасное, что зрело внутри неподвижного божества. Словно в ответ на мои мысли, глаза цвета золота медленно моргнули, и неторопливо повернулись в глазницах, словно орудия дредноута, заставив сопли замерзнуть у меня в носу. Волосы Селестии все так же полоскались на невидимом магическом ветерке, но теперь я все яснее видела, как сливаясь, исчезают ее цвета, уступая место большому розовому пятну, расползающемуся по магической гриве. Копыто аликорна неторопливо потрогало шею, мыском прошлось по груди, кокетливым жестом потрогало низ живота… И двинулось дальше.
Твою ж мать…
«Возьми этот гребаный свиток! Пожалуйста!!!».
Не знаю, был ли услышан мой беззвучный вопль, или внимание пышущей жаром фигуры было привлечено той униженной позой, в которой я склонилась, расправив крылья, к ее копытам, но спустя десяток секунд, показавшихся мне настоящей бесконечностью, свиток дернулся, и с хрустом выдрался у меня изо рта, окутавшись золотистым сиянием телекинеза. Копыто принцессы вернулось на место, опускаясь в тяжелый золотой накопытник, и я с облегчением выдохнула, увидев, как понемногу обретает осмысленность ее взгляд.
— «Да, Ваше Высочество» — проговорила я, едва не взвизгнув от страха, когда увидела, как вспыхивает, и рассыпается пеплом проклятый документ. Повысив голос, чтобы слышали все, кто стоял ближе к трону, я развернулась, и вприпрыжку бросилась вниз, к началу ковровой дорожки – «Леди и джентельпони! Прием окончен! Внимая нуждам подданных, Ее Высочество приглашает всех пройти в прохладу королевского парка, где будут поданы мороженое и прохладительные напитки!».
— «Праздник…» — прошелестело откуда-то сверху, и я ощутила, как от ужаса расползаются в стороны задние ноги.
— «Так... Так же… Там же будет объявлено о дате праздника, на который будут приглашены лучшие представители нашей страны! Всем спасибо! Все свободны!».
«И дайте вам богини скорости и благоразумия, чтобы побыстрее покинуть этот зал!».
К счастью, повторять не потребовалось. Еще не стих под сводами зала грохот палки герольда, как томившаяся в зале публика резво поскакала на выход, и все, что мне оставалось – как можно вежливее и быстрее выпроводить из помещения самых смелых, тупых и тех, у кого инстинкт самосохранения отсутствовал в принципе, исчезнув в результате длительных близкородственных связей. Молодые и в возрасте, жеребцы и кобылы, знатные пони все так же пытались прорваться к подножию трона, с чрезвычайно гордым видом игнорируя мою фигурку, маячившую у них на пути с широким подносом, стоявшим на приоткрытом крыле. Самые умные из тупых все же уразумели, что препираться с каким-то там вшивым лейтенантиком им не по чину, и брезгливо опускали конверты на тяжелую, гулкую медь, но находились и те, что пытались буром переться к принцессе, решив, что выпяченная вперед грудь, украшенная перевязями и жабо, заставит меня засмущаться, и тотчас же отойти, освобождая дорогу столь знатным дворянам и важным вельможам. Этих приходилось останавливать либо ногой, вытягивая ее вперед в запрещающем жесте – либо, если нос индивидуума оказывался задранным слишком высоко, и мешал ему увидеть препятствие, стоявшее на дороге, осаживать ударом черепа в грудь. Обливаясь потом, я тихо просила этих обдолбанных дегенератов оставлять свои цидульки на моем подносе, и буквально умоляла их не задерживаться, упирая на то, что мороженого, достойного стола самой Солнцеликой, было завезено не так много, а в парке было так много страдавших от жары подданных принцессы, желавших утолить свою жажду заморскими деликатесами… Наконец, последний возмущавшийся гость покинул зал, получив ускорение с помощью удара по заднице огромной дверью, которую я, не сдержавшись, с грохотом закрыла за ним с помощью задних копыт, и в зале вновь стало тихо.
Как в самом настоящем склепе.
— «Мой маленький легат…» — голос появился словно из ниоткуда. Я не могла сказать, когда он начал произносить эти слова – понемногу набирая силу, он прекрасной и смертоносной змеею скользил среди колонн, не вызывая и следов положенного этому помещению эха – и я уже знала, что спрятаться не удастся, как не удастся и убежать. Хранители Тела все так же неподвижно стояли у трона и возле украшенных гобеленами стен, но мне они почему-то казались торжественным караулом, готовым выполнить свой долг, воздавая последние почести героине, павшей в неравной борьбе. С трудом поднявшись на дрожащие ноги, я медленно, нога за ногу, поплелась в сторону трона, на собственной шкуре получая урок того, что ощущает приговоренный к казни, идущий на эшафот. В отличие от меня, Старик был исполнен волнением и заботой, и кажется, его совершенно не волновало то, что я была готова описаться прямо на алой ковровой дорожке – «Мой верный легат…».
— «Д-да, Ваше Высочество. Я… Я тут» — сглотнув, я заставила себя выпрямить голову, и по-уставному выпятить грудь навстречу солнечному свету, гадая, в какой момент один из его лучей превратиться в огромный золотой протазан, который разнесет на части грудную клетку глупой пегаски, и подняв ее над полом, брезгливо стряхнет на пол, с хрустом выламывая ребра и вываливая на пол пузырящуюся требуху.
«ЧТО С ТОБОЙ?».
— «Что с тобой?» — не подумав, от страха вякнула я, повторяя первые слова, которые услышала – пусть и в своей голове. Фигура на троне сидела все так же неподвижно, и только влажный блеск повернувшихся в мою сторону глаз жеребцов говорил о том, что я не только посмела произнести эти слова – но и была услышана, а значит…
— «Проводи Нас до Наших покоев» — голос принцессы был обжигающим и влажным, словно морской ветерок. Не замечая холодного пота, струйками стекавшего из-под моего шлема, и капавшего на дорогой ковер, она неторопливо поднялась, и медленно, очень медленно двинулась вперед, спускаясь по невысоким ступеням.
«ВСТАНЬ ПОЗАДИ» — посоветовал мне Древний. Его голос показался мне ушатом холодной воды, от которого заломило затылок и зубы, но благодаря ему, ко мне постепенно возвращалась способность соображать… И видеть то, что видеть я совсем не хотела.
«Ох, что б меня…».
«НАС ПРОСИЛИ ПОМОЧЬ» — настойчиво подтолкнув меня в сторону двери, Древний неодобрительно фыркнул, вместе со мной разглядывая обалделые морды стражников, их вытаращенные глаза – и мощный запах желания, исходивший от хранителей тела за моей спиной. Эти образчики жеребцовой силы и впрямь заслуживали место в каком-нибудь музее несбыточных кобыльих мечтаний, и тем страннее было видеть их, с почти слышимым стоном мучительного желания тянувшихся вслед удалявшемуся аликорну, здесь, в тронном зале дворца. Мощный запах десятка возбужденных жеребцов ударил мне в спину как молот, едва не вышвырнув из дверей вслед за уходившей принцессой, заставив суетливо перебирать ногами, вприпрыжку рванув за удалявшимся белым крупом. Безумно привлекательным крупом, откровенно говоря.
Но вот почему он пугал меня до полусмерти?
— «Мы на месте, Ваше Высочество» — остановившись у распахнутых дверей, я опустила глаза, стараясь смахнуть с ресниц капли пота, и не встречаться взглядом с разглядывавшей меня принцессой. Я ждала обрекающих слов, приглашавших меня в эти светлые, богатые покои владычицы огромной страны, но к моему удивлению, Селестия лишь постояла, глядя на мою фигурку, склонившуюся до самой земли в робкой пародии на куртуазный поклон, и вздохнув, исчезла за резными дверями.
«Что… Что это вообще произошло?» — мысленно простонала я, без сил сползая по стенке. Стоявший рядом стражник – из старых казарм, в золоченой броне – лишь фыркнул, поведя в мою сторону налитым кровью глазом, и вновь уставился вперед, позволив мучительной судороге свести его задние ноги.
«НУЖНО ВОЙТИ И СПРОСИТЬ!» — загорелся очередной идеей древний мерзавец, по-видимому, даже не понимая, что она приведет нас прямо на эшафот. Перед моими глазами раз за разом мелькали длинные, стройные ноги; чуть полноватые ягодицы, целомудренно прикрытые почти полностью порозовевшим хвостом с золотой крупинкой пирсинга, приглашающе взблескивавшей из-под него при каждом движении плывущего вперед аликорна – «А ВДРУГ ЕЙ НУЖНА ПОМОЩЬ?».
«Ты охренел, что ли?!» — фыркнула я, раздраженным шлепком копыта отбрасывая что-то длинное и тяжелое, намекающе опустившееся на мой наплечник. Увидев совершенно безумные глаза часового, я передумала бить его, или пытаться сломать такой замечательный агрегат, услужливо скользнувший мне прямо в копыта, и с трудом утвердила себя на ногах, решив, что попытки читать мораль и перечислять нарушенные пункты устава приведут меня лишь к тому, что заканчивать свою лекцию я буду в коленно-локтевом положении, на полу, под двумя распаленными жеребцами. Шлейф запаха, оставшийся от принцессы, медленно растекался по коридорам дворца, и до знакомых покоев я добралась изрядно растрепанной, взвинченной, и с сохранившейся в памяти коллекцией половых органов всех трех видов пони, радостно вылезших поприветствовать проносившуюся мимо кобылку, несущую с собой приторный запах впавшей в охоту богини.
Теперь мне было ясно, о чем говорила та незнакомка, встреченная мною в храме, но даже убедившись сама в необоримой силе тех флюидов, что исходили от распаленной длительным воздержанием принцессы, я категорически не знала, что же мне надлежало делать дальше, и как бороться с этим любовным безумием, охватившим целую страну.
— «Входи же, дочь моя» — чопорно поприветствовала меня Луна.
Склонившись в поклоне у входа, я широко расправила крылья, достав ими до стен крошечной прихожей, отделенной от зала муаровыми гардинами, при взгляде на которые у меня мгновенно начинало рябить в глазах. Дождавшись ответного кивка, я просеменила к широкому, круглому ложу, стоявшему в центре лоджии, где снова сделала книксен, и прикоснулась губами к протянутому копыту, в свою очередь, подставив для целования лоб – все согласно обычаю и этикету, которые так ценила вернувшаяся из ссылки принцесса. Привычные покои Старого крыла сменились огромным залом лоджии, дополненной полукруглой площадкой балкона, сводчатый потолок которой поддерживался россыпью изящных колонн, подменявших наружную стену. Выдававшаяся из тела огромной грибообразной башни площадка висела над пропастью в опасной близости от Большого Кантерлотского Каскада, чьи воды с ревом проносились где-то слева от нас, падая с головокружительной высоты вниз, в узкое и глубокое озеро, даруя блаженную прохладу в этот жаркий день, и скрывая от царственных взоров новенький виадук, выдававший себя лишь доносившимися время от времени паровозными гудками. Водяная пыль висела столбом, оседая на зеленеющий мрамор, а радуга, раскинувшаяся разноцветным коромыслом где-то внизу, протянулась от древних, покрытых влажным мхом стен основания замка до склонов противоположной горы, покрытой небольшими, казавшимися с такого расстояния карликовыми деревцами. Натянутые между колонн алые занавеси окрашивали пространство лоджии в тревожный багрянец, лишь подчеркивавший алые покрывала на лишенном спинке, круглом ложе принцессы. Подняв голову, быстрым движением глаз я ухватила открывавшуюся мне картину, и уставилась на темную фигуру, стоявшую у края балкона. Какой-то незнакомый мне страж неподвижно замер на солнце, и влажный ветер шевелил игрался с его длинной фиолетовой гривой, лишенной надежного убежища шлема.
— «Что нового произошло в твоей жизни, моя дорогая?» — тем временем, осведомилась мать. Я заметила, что она не стала использовать ни титул Первой Ученицы, ни звание, или «домашнее» прозвище, которое, за короткое время, я уже возненавидела всей душой – казалось, она загадывала мне загадку, и предлагая мне решить самой, как себя с ней вести в присутствии посторонних.
А может, просто решила проверить, не возгордилась ли я?
— «Жизнь налаживается… Моя Госпожа» — с короткой заминкой ответила я, стрельнув глазами в сторону мышекрылого жеребца. Уши его оставались неподвижными, но я не сомневалась, что страж прислушивается к каждому нашему слову, и с трудом подавила волну раздражения, поднявшуюся у меня внутри – «Мы готовы к параду».
— «А к новым боям?».
— «Ну… Мы…» — нахмурившись, я попыталась понять, что же именно стояло за этим вопросом. Легион возвращался в казармы, уступая Кладбище Забытого свежим гвардейским полкам, и попытка повернуть вспять всю эту махину привела бы к грандиозной неразберихе. Так для чего был задан этот вопрос? Может, принцесса собиралась намекнуть мне на что-то? Тогда против кого она хотела бросить эти войска? Чем дольше я раздумывала над этим вопросом, тем меньше мне нравилось то, что приходило на ум. Подняв глаза на Повелительницу Ночи, я заметила, как едва заметно сошлись ее брови, словно та прочитала мысли в моей голове – «Те, кому суждено было выжить – поправляются. Те же, кому суждено было пасть – уже на Небесных Лугах. Я сама видела, как…».
— «А остальные?».
«Верны ли они?» — вот, что хотела узнать перебившая меня Госпожа. Вздрогнув от осенившей меня догадки, я снова уставилась на принцессу, возлежавшую на богатой парче – в пронизывавшем лоджию алом свете она казалась величественной статуей из черного камня, на котором жили лишь сверкающие глаза цвета темного аквамарина.
— «Они будут готовы собраться по первому зову. Теперь, после реформы, мне не придется волноваться за верность своих командиров».
«Легион все еще подчиняется мне. И теперь я, и только я буду решать, на чьей выступить стороне».
Кажется, мой посыл был услышан. Чуть дрогнувшие губы, да едва заметный прищур – и вот великодержавная маска вновь утвердилась на морде принцессы, умело скрывая от меня мысли и чувства аликорна.
— «Войска возвращаются. Пони готовы вернуться домой» — задумчиво проговорила Луна. Она не предложила мне сесть, или присоединиться к ней на ложе, поэтому я осталась стоять, вытянувшись по стойке смирно, и покорно опустив очи долу – «Подданные наши вели жизнь, полную лишений и брани. Закономерно, что не все они тяготеют к мирному камельку и уюту, желая продолжить отважные подвиги… И тем отраднее видеть их веру в своих вождей, что, думается Нам, не посрамят надежды своих воев».
«Ты набрала большую силу, и стала силой сама. Не боишься, что однажды она тебя переедет?».
— «Как было сказано, кто отвечает – тот и прав. Единовластие – основа управленья!» — продравшись сквозь хитросплетения старокантерлотского, я почувствовала себя увереннее под одобрительным взглядом матери, наградившей мои потуги едва заметным кивком. Похоже, ей понравился ее же собственный тезис, прозвучавший из уст ученицы – «И возложивший на рамена свои тяжесть принятых решений, творит судьбу доверившихся ему».
«Теперь это моя игрушка, и только моя. И если кто-нибудь еще раз попробует у меня ее отобрать – я перестану быть такой деликатной, как раньше!».
— «Воистину, то так» — наверное, со стороны наш разговор казался бредом двух сумасшедших, хором воющих на луну. Для нас же это была игра, невинный флирт двух разумов, полный намеков и недомолвок. Стараясь изо всех сил не разочаровать свою наставницу и мать, я понемногу начинала наслаждаться этим разговором, больше похожим на абсолютно прозрачный, но от этого не менее стойкий шифр или кодовый язык, ключ к которому лежал в понимании того, о чем вообще могла идти речь. В осведомленности о последних событиях. В том, насколько ты хорошо знаешь жизнь своего собеседника – «Но быстрый бег ведет к паденьям частым. Сторожкий видит больше, чем бегущий. Опасен кокатрикса взгляд – но яд змеи не лучше».
«Пока ты бодалась с неудачниками из Генерального Штаба, тебя обвели вокруг копыта, и распотрошили, как свинку-копилку. Что будешь делать?».
— «Особенно когда ужалит ближний. Или хотя бы тот, кого и не подозреваешь в вероломстве» — укол не остался незамеченным, и я в упор посмотрела на принцессу, отбрасывая условности строгого этикета – «Возникли трудности, но мы их решаем. Я многому научилась, но еще так много предстоит узнать…».
«Этот политик оказался слишком ловким и скользким, заручившись поддержкой многих важных личностей. Похоже, что без помощи мне не обойтись».
— «И ты делаешь поразительные успехи, моя дорогая» — самодовольно кивнула Принцесса Ночи. По удовлетворенному ее виду я поняла, что ей было приятно услышать, как я расписываюсь в неспособности самостоятельно справиться с ворохом обрушившихся на меня проблем – «Я уверена, что моя Первая Ученица найдет способ их преодолеть. Ведь если нет реки – пить можно и из ручейка».
«Политика, интриги – это тебе не глупой железякой размахивать, и силой тут ничего не решишь. Вот и думай, как я тебя учила».
— «Дорогу осилит идущий, как вы учили меня, Госпожа» — ошарашенная и раздосадованная отказом, я решила сделать еще одну попытку добиться поддержки, и отступила от правил игры, позволив себе выразиться гораздо определеннее – «Но с другом дорога всегда кажется короче. Да где ж их взять?».
«Ну помоги ж хоть чем-нибудь!».
— «Как где? Вокруг!» — жеманно удивилась принцесса. Ей удалось изобразить свое удивление так ловко, что я почти поверила в то, что она не ждала этого вопроса… Но лишь почти – «Повсюду есть немало славных пони!».
— Чем могу служить, моя Госпожа?» — повинуясь небрежному движению крыла, в лоджию вошел тот самый страж, дежуривший снаружи, на балконе. Остановившись на положенном по этикету удалении от ложа, он обжег меня взглядом светящихся глаз, и низко поклонился замершей на ложе принцессе.
Недостаточно низко, на мой скромный взгляд.
— «Знакомься, Скраппи. Это Кайлэн» — очередной поклон, больше похожий на небрежный кивок, и снова обжигающий взгляд ярко светящихся глаз, сменившийся самоуверенной гримасой превосходства. Весь его вид, манеры, движения просто кричали о благородном, крайне благородном происхождении жеребца, и лишь подчеркивались богатым латным доспехом – окантованная серебром темно-синяя сталь наверняка стоила целое состояние, не говоря уже о странных рунах, бегущих по серебряным полосам, обрамлявших края каждой детали брони. Прикрытый стальными птеригами круп надежно скрывал его метку, в то время как фиолетовый, под стать гриве, гамбезон тонкой ткани соперничал цветом с его волосами – и кожей на крыльях, выкрашенной в тот же богатый царственный цвет. Приглядевшись, я непроизвольно дернула головой, когда серые, похожие на паутину нити вдруг бросились мне в глаза, окружая каждую руну, блестящей вязью струившихся по краю доспеха – похоже, броня и вправду стоила больше, чем я могла бы потратить за год, и я положила себе основательно изучить, чем же именно усиливают ее грифоны и пони, и как это можно было бы внедрить в Легионе.
«Верни сначала свои деньги, внедрятельница!» — одернула я себя, видя, с какой иронией покосился на меня жеребец. Казалось, он не испытывал ни малейшего неудовольствия от того, что был выставлен напоказ своей госпожой, и я лишь утвердилась в мысли о его несомненно высоком положении в обществе, так и не дождавшись стандартного «Приветссствую, сссессстра», которым бы меня встретил любой, прошедший Обитель Кошмаров.
И это наводило на не слишком приятные мысли.
— «Скраппи Раг» — я решила ограничиться ответным кивком, чтобы не показать этому зазнайке, что буду полировать его накопытники лишь потому, что он был рожден в богатой постели, а не вынырнул из какой-то реки. Луна молчала, вновь давая мне возможность самой выкручиваться из возникшего положения, и я ощутила, как внутри поселилась нехорошая пустота – «Всегда рада познакомиться с новым слугой Госпожи».
Вот так вот. Знай наших!
— «Чрезвычайно приятная кобылка, Ваше Высочество» — ухмыльнулся принцессе жеребец, уделив мне внимания меньше, чем неслышно проплывшим за моей спиной Мисти и Клауд, с чопорным видом принявшихся расставлять на миниатюрном столике чайный набор – «Вы уверены, что она сможет быть мне полезной?».
— «О, наша Скраппи полна скрытых талантов» — иронично откликнулась Луна, не дожидаясь моего ответа, в котором я собиралась обрисовать, кто, кому, и в каком качестве был бы полезен. Величаво проигнорировав мою покрасневшую мордашку, она без малейшего неудовольствия приняла лобызание своего копыта куртуазно поклонившимся жеребцом – «Пусть и раскрываются они постепенно и неохотно. Она присоединиться к вам позже. Ступайте».
— «Могу я поинтересоваться, моя Госпожа…» — убедившись, что представленный мне (или, если говорить начистоту, с точностью до наоборот) жеребец соизволил свалить из покоев, захватив с собой по дороге служанок госпожи, потянувшихся за ним словно мусор, попавший в кильватерный след корабля, я повела глазами по сторонам, и уже прямо, безо всякого следования этикету, уставилась на свою мать – «…что это вообще сейчас такое было?!».
— «Ты забываешься… Раг!».
На лоджию опустилась недобрая тишина, казавшаяся лишь оглушительнее от неумолчного рева проносящейся рядом с балконом воды, с грохотом разбивавшейся где-то внизу. Ломая взглядами друг друга, мы молчали, но вскоре я заметила, как начал подрагивать уголок рта принцессы, и сама оказалась не способной сдержать выползавшую на мордочку ухмылку. Насупившись, Луна еще какое-то время пыталась изображать то холодное безразличие, то недовольство, то еле скрываемый гнев, но наконец, не выдержала, и рассмеялась – негромко, но искренне, протянув ко мне свое крыло. Радостно взвизгнув, я скакнула вперед, и с размаху обхватила шею аликорна, ощущая, как на мою спину опускается широкое и теплое крыло, шурша по нестриженной шерсти кокетливыми завитушками махового пера.
— «Мама! Я так по тебе скучала!».
— «Я тоже рада видеть тебя, дочь моя» — играть роль чопорной англичанки можно было на публику, но не тогда, когда непоседливая пятнистая пегаска делает под тебя настоящий подкоп, с шуршанием зарывшись в складки тяжелой, прошитой золотыми нитями ткани. Прискорбно быстро отловив мою тушку, по самый хвост зарывшуюся в ее постель, она критически обозрела меня, держа за шиворот, словно щенка, и вынесла свой вердикт – «Уже лучше. Но все еще недостаточно хороша».
— «Эй! Это для кого это я недостаточно хороша?! Для этого карикатурного риттера?».
— «Хотя бы и для него» — вздернув породистую голову, сообщила мне принцесса, подвесив меня над своей головой, и внимательно разглядывая что-то на моих фланках, прикрытых трусливо поджатых хвостом – «Дочь моя, пусть даже и не обладая в полной мере привилегиями, даруемыми сим родством, рожденным не физически – духовно! – достойна выглядеть примером остальным».
— «Я была в походе!».
— «Действительно? Поход закончился два месяца назад. Откуда же блошиные укусы?».
— «Эй, это не… Я просто почесалась!» — задергав задними ногами, я попыталась вырваться из телекинетической хватки аликорна, но только зря потратила время, и снова прикрылась хвостом – «И вообще, откуда ты знаешь, что это такое, хотелось бы мне знать?».
— «Нам многое ведомо» — высокомерно известила меня об этом занимательном факте принцесса, осторожно сажая рядом с собой. Я заметила, что она не отстранилась, когда осмелев, я дружески ткнула ее плечо кончиком копыта – «И не всегда Мы нежили свое тело на шелке и парче».
— «П-понимаю» — сбившись с мысли, проблеяла я, вспоминая редкие и скупые откровения о прошлой жизни той, что стала мне матерью. Благодаря той, кому я получила ту душу, что очутилась в теле, вынырнувшем из лесной реки. Идя сюда, я собиралась устроить небольшой, а может, и большой скандальчик, но одна-единственная фраза заставила мои мысли изменить направление, задумавшись о том, что может пережить за свою жизнь существо, возрастом в тысячу лет.
Или больше?
— «Давным-давно, Селестия лечилась от грифонки» — похоже, мое тело вновь выдало мои мысли, моментально ставшие добычей проницательной принцессы, решившей, что раздумья о ее возрасте и прошлом – не совсем то, что можно было бы назвать «достойной темой для разговора». Увидев, что я вздрогнула, она снова провела по моей спине накуаференным крылом – «Хоть это и не повод орать о том на каждом перекрестке, мне думается, ты уже достаточно подросла, чтобы понимать значение сего признания. Наша жизнь – это череда непрерывных удач и поражений, но все они несут свой урок. Ты будешь удивлена, поняв однажды, как много живых существ не верят в то, что могут учиться, и усвоив это, начнешь понимать, как ими управлять».
— «И править?».
— «До этого еще далеко» — странная фраза заставила меня поперхнуться, превращая отпущенную шуточку в какой-то странный ключ, с тихим щелчком приоткрывший дверь, ведущую в такие дали, что у меня на миг перехватило горло от осознания величественности пути, на краткий миг, открывшийся моему воображению. Наверное, это был краткий миг прозрения, навеянный размеренной, неторопливой речью аликорна. Наверняка это был тот путь, что суждено пройти моей подруге, недавно умершей – и вновь воскресшей в виде новой силы, почтившей своим появлением этот мир, и мне вдруг захотелось стать хоть ненамного сопричастной этому величественному явлению, чудесной нитью тянувшейся сквозь века обновленного мира.
— «Учись думать своей головой» — поднимаясь, негромко проворчала мать. Повинуясь движению ее крыла, ссадившего меня с постели, я двинулась за ней, и вышла в коридор, где к нам тотчас же присоединился Кайлэн, умудрившийся где-то раздобыть дешевую на вид фибулу от плаща, которую гордо присобачил на нагрудник вместо волшебного камня-амулета в виде глаза, положенного всем воинам Госпожи. Несмотря на непрезентабельную, порядком измятую за долгое время черненую жесть, значок был выполнен когда-то с любовью и умением, изображая вписанную в острый серп полумесяца голову аликорна, чей острый, недобрый взгляд кошачьего зрачка заставил меня поежиться, и отвести глаза. Быть может, эта вещь была для него чем-то памятна, но я не стала озадачивать себя подробностями, и сделала вид, что совершенно не заинтересовалась ни фибулой, ни серебреными значками на накопытниках воинственного щеголя, формой и цветом повторявшими метку Луны. Бодро вышагивая вслед за нами, он элегантно отвечал на поклоны дам и господ, в ожидании назначенных приемов искавших убежища от палящего солнца в прохладе коридоров дворца, и к концу пути я уже кипела от негодования, с разгоравшейся завистью глядя, с каким воодушевлением и приязнью глядят на него кобылы, и как небрежно морщатся вслед жеребцы, не рискуя, впрочем, встретиться взглядом с горделиво вскинувшим голову воякой.
— «Мы на месте, славный Кайлэн, и благодарны вам за службу» — наш путь закончился у знакомых дверей, из-за которых до меня докатывались волны влажного жара. Остановившись, Луна кивнула стражникам, торчавшим у дверей, и царственно кивнула, вновь принимая целование копыта – «Желаем Мы видеть вас в составе Лунного Двора. Подумайте над этим».
— «Непременно, моя Госпожа!» — куртуазно изогнулся тот, стрельнув глазами по сторонам, словно пытаясь убедиться, что все сделал правильно, и никто из присутствующих, даже стража, вновь принявшаяся изображать истуканов, и преданно евшая глазами Высокое начальство, не посмеет усмехнуться, или как-либо еще выразить свое неодобрение попахивающими нафталином манерами молодого риттера – «Я счастлив вам служить где бы то ни было, и сколь угодно долго!».
— «Не сомневаюсь!» — закатив глаза, фыркнула я, вслед за величественно двинувшейся вперед принцессой погружаясь в облака ароматного пара, наполнявшего предбанник. Оставив, по ее примеру, пустые седельные сумки на длинной скамейке, я прихватила с собой пару комплектов мочалок и полотенец, с недостойной офицера поспешностью прошмыгнув мимо парной, шарахнувшей мне в морду зарядом жара, пахнувшего бананом и мятой. Увидев, с какой осторожностью мать пробует копытом воду в ванне, похожей на половинку гигантской раковины, я стыдливо отвела глаза от открывшегося мне зрелища королевского крупа, и с угрозой покосилась на свои крылья, решившие зачем-то зашевелиться на моих боках при виде идеально очерченной петли, чьи плотно сомкнутые губки заставили мое сердце пропустить пару ударов.
«Скраппс! Да ты просто грохнутая на всю голову дура!».
Обругав саму себя, и для верности, добавив пару раз копытом по затылку, я бодро поскакала вперед, дабы не искушать себя дальнейшим лицезрением всех прелестей прекрасного аликорна, аккуратно перешагивавшего через высокий бортик ванной. Естественно, совладать со своими глазами я попросту не смогла, и от открывшегося мне вида тотчас же грохнулась на пол, запутавшись в собственных ногах, откуда и была торжественно перенесена в обжигающе горячую купель, где и скорчилась у самого крана, стараясь стать как можно меньше и незаметнее.
— «Я вижу Кайлэн пришелся тебе не по душе?» — спросила напрямик Луна, откинувшись на покатый бортик ванной, и по самую грудь заныривая в горячую воду. Сглотнув, я распрямилась, и деревянной походкой направилась к ней, где принялась вытряхивать содержимое ближайшего флакона на гриву кобылицы, повинуясь приглашающему жесту ее крыла, и молясь лишь об одном – чтобы мои собственные крылья не выдали меня с головой.
«Вот был бы позор! Но дискорд раздери…».
— «Что-что?».
— «Н-ничего!» — вскинувшись, я выпустила из копыт скользкую бутылочку, оступилась, и всем телом шлепнулась в покрытую пеной гриву; снова вскочила, снова грохнулась – и сидя в пенной воде, принялась лихорадочно что-то намыливать, не рискуя посмотреть, что же именно попало мне в копыта. При этом я все же надеялась, что это были волосы, а не крыло, или мой собственный хвост – «Он выглядит очень… Многообещающим. Вот».
— «Правда?».
— «Мне… Он не по нраву» — кажется, я собралась врать, и лишь негаданно накатившее чувство вины, только усиливавшееся от осознания непристойности посетивших меня соблазнов, не дало мне сказать то, что желала услышать Луна. Какое право я имела говорить неправду, когда сама пришла к ней за честными ответами? От осознания этого факта мне вдруг стало гораздо легче, и я смогла не так уж сильно трястись, когда отпустила спутанную гриву, и принялась втирать пахнущий травами бальзам в мягкую шерсть на груди матери – «Прости, если разочаровала. Я помню твои слова про первый взгляд, и связанные с ним ошибки, но мне почему-то кажется, что тут не на что смотреть».
— «Серьезно?» — в неподражаемой манере приподняв точеную бровь, осведомилась та, бросая на меня быстрый взгляд из-под ресниц. Я поняла, что снова розовею, и опустила голову, пытаясь сосредоточиться на ответственной задаче по умащению бальзамом тела аликорна – «Так испытай его».
— «Испытать?!».
— «Конечно. Твой вердикт я вижу на твоей мордашке» — потянувшись, прекрасная кобылица отстранила мои покрытые пеной копыта, и повела бровью в сторону серебряного черпака – «И думаю, нам нужно продолжить наши занятия».
— «Д-да… Занятия» — прохрипела я пересохшим ртом, и опрометью бросилась за ковшом, пытаясь спрятать в нем полыхающую морду. Казалось невозможным, чтобы Повелительница Ночи не заметила, что со мной творится что-то странное, но я искренне надеялась выйти из этой парной своими ногами – и желательно, не в кандалах.
— «Кайлэн Оактаунский – смелый риттер, и доблестный боец. Умением ристалищным своим он превосходит тех, кто служит мне прилежно» — теплая вода с журчанием засеребрилась в густой, тяжелой гриве, смывая с нее плоды моих трудов. Раз за разом опорожняя черпак на голову принцессы, я поражалась весу ее волос, густотой способных поспорить разве что с гривой ее царственной сестры. Омывшись, мы наконец покинули купель, и растянулись на каменных кушетках, стоявших у края бассейна, глядя на красивые голубые цветы, неспешно кружащиеся по воде.
— «Он сам пришел ко мне, и предложил свою службу».
— «Ах вот как…».
— «Что же из этого следует?».
— «Кажется, теперь я поняла!» — обрадовавшись возможности отвлечься, я принялась развивать свою мысль, глядя на волны, бьющиеся о край бассейна – «Он был пегасом, верно? Потому что я только слышала про единорогов, служащих тебе, но кажется, ни разу их не видела… Ладно, об этом после. Значит, пегас. Судя по манерам – из благородных и богатых, если верить доспехам. А это и вправду латы, или просто подделка?!».
— «Узнаешь сама» — похоже, Луна считала не заслуживающими внимания разговоры о бренном железе. Она легла на бок, аристократично вытянув задние ноги, и с интересом поглядела на мои потуги скопировать казавшуюся такой естественной в ее исполнении позу – «Продолжай. Мне нравится ход твоих мыслей».
— «Благородных, да еще и богатых пегасов я пока не встречала. Или они еще не встречались со мной…» — Падающий свет обрисовал фигуру лежащего напротив аликорна, и я откровенно залюбовалась Принцессой Ночи, скользя глазами по ее телу, и не находя в нем ни единого изъяна. Что ж, теперь я понимала, что двигало тем скульптором, что взял за образец ее солнцеподобную сестру – но скрывать от глаз пони это совершенство? В тот момент, мне это показалось просто кощунством – «Ладно, тогда пойдем от противного».
— «Только не слишком. Не будем увлекаться».
— «Согласна» — хмыкнула я в ответ на шутливый комментарий матери, соображая, как половчее разнюхать, кто так замечательно завивает ей маховые перья – «Поэтому, если богатый и высокородный – значит, не из Клаудсдейла. Верно? Там несколько другие приоритеты. Допустим, не новоиспеченный, а из старой, родовитой знати. Выходит, что у какого-то родовитого семейства на свет вдруг появился пегас – или матушка с возничим баловалась, или папашка с не совсем кристальным прошлым был… Ох. Стоп. Так значит…».
Луна молча глядела на меня. Прекрасный рот слегка приоткрылся, словно от едва сдерживаемого нетерпения, или желания поправить – а то и похвалить разглагольствующую ученицу, но принцесса все так же хранила молчание.
— «Так значит, он из тех семей, что приняли условия, поставленные перед ними принцессой Селестией?! Благородный, признанный высшим обществом, и даже какой-то там крутой вояка – и вдруг добровольно решил склониться пред тобой?! Вот это да!».
— «Тебе это кажется невероятным?» — вдохновленная успехом, я поздно сообразила, что ляпнула явно не слишком приятную для матери вещь. Пожалуй, для нее это было грандиозным успехом и знаком того, что к ней снова возвращаются силы, и пони обращаются к вернувшейся богине не из жалости или алчного интереса, а искренне желая служить той силе, что вернулась в этот мир. Поэтому я прикусила язык, и только помотала головой, преданно глядя в прищурившиеся глаза принцессы.
— «Наоборот!» — за такое изображение искренней радости меня бы с позором изгнали даже из детского драмкружка. Но делать было нечего, и я принялась выкручиваться, как могла, на самом деле ощущая вину за свой глупый язык, шлепавший впереди пустой головы – «Я просто не поверила, что это все же случилось! В конце концов, ты как никто другой достойна поклонения! Пусть даже выражающегося в довольно странных формах».
— «Не можешь все забыть?» — судя по голосу, она все еще не была убеждена, но искренне хотела верить моим словам, поддерживая этот разговор, зашедший о пещере, спрятавшейся в глубине древних лесов, населенных неизвестными народами, почти не контактирующими с Эквестрией, раскинувшейся на северо-востоке – «А что ты думаешь о той весенней лихорадке, что охватила целую страну? О Равноденствии?».
— «Гон, что ли?».
— «Хмпф! «Гон»! Какое грубое слово. И в то же время, довольно точное» — вздохнула принцесса. Она все так же оставалась неподвижной, и казалось, не испытывала от этого ни малейших неудобств. «Ну, просто мечта художника!» — я мысленно усмехнулась, представив, сколько времени провела ее сестра, позируя для статуи, украсившей центральную часть храма – «И в то же время, такое верное. Но грубое».
— «Ну… Задумано, пожалуй, было все неплохо. Хотя вот так вот резко, без объявления войны…».
— «Сестра моя, познав довольно полно подданных своих, не до конца познала самое себя» — хитро, но в то же время с грустью откликнулась Луна – «Казалось ей, что та епитимья, что наложила она на свое чело, позволит ей забыть, или забыться… Но не теперь, когда мы вновь едины. Я прослежу, чтоб все свершалось в срок. Ну, а пока – оставим праздник сей. Признаюсь, он щекочет нервы, и заставляет вспомнить прошлое, когда мы с ней…».
Прикрыв глаза, она, казалось, углубилась в воспоминания, но стоило мне лишь навострить уши, стараясь не пропустить ни одного словечка, как она тотчас же замолкла, и с интересом посмотрела на меня.
— «Но нет, пожалуй, эти разговоры не для юных матерей» — цинично усмехнулась принцесса, разрушив все мои надежды узнать побольше о тех временах, о которых могли сожалеть сами аликорны – «И уж довольно пока будет и того, что выпадет на долю твою завтра».
— «Завтра? А что будет завтра?».
— «Веселый праздник в честь свирепых воев, что отстояли нивы и дома» — принцесса покосилась на меня с таким видом, словно ожидала увидеть у меня рог, торчащий изо лба, а то и два сразу – для симметрии – «Готово ль все?».
— «Как раз собиралась проверить. Я даже и не ожидала, что подчиненные с таким рвением набросятся на эти праздничные приготовления».
— «Успеется» — державно тряхнула гривой черная кобылица. Лишившись в процессе мойки помады и теней, она стала выглядеть до странности моложе, отчего во мне снова зашевелились самые нехорошие подозрения.
— «Скажи, а этот… Мммм… Этот риттер – он станет ликтором, вместо Графита? И что же тогда будет с моим мужем? Нет, ты не подумай, что я тебе указываю, или пытаюсь заниматься кумовством…».
— «Скажи что думаешь на самом деле, Скраппи» — помолчав, прищурилась в мою сторону аликорн. Похоже, она даже и не подозревала, как в разговоре начала переходить на старокантерлотский, заставив меня вслушиваться в певучие, неповоротливые слова, ложившиеся друг на друга в строгом порядке. Выдерни одно – и остальные превратятся в натуральнейшую белиберду – «Не просто так задала ты сей вопрос».
— «Ну… Муж стал жаловаться на то, что кто-то приходит к нему во сне!» — собравшись с духом, выпалила я, впиваясь взглядом в морду лежащей напротив Луны. Брови аликорна медленно поползли вверх, пока не встали домиком над удивленными, округлившимися глазами, а уши растопырились в разные стороны – «По крайней мере, он в этом уверен. И я решила спросить – что можно с этим сделать? Ну, кроме того, чтобы скрутить, и показать психиатру, ведь он, как все жеребцы, к врачам на арбалетный выстрел не подойдет, пока умирать не станет. Да и тогда тоже вряд ли».
— «Мои сподвижники избавлены от столь опасной вещи, как кошмары» — несмотря на успокаивающий тон, в голосе Луны мне послышалось тщательно скрываемое напряжение – «Сей плод неспокойного разума пьет силы, истощает, и служит питанием для разных сущностей, обсуждение которых пока не входит в наши планы, моя дорогая ученица. Но да, однажды мы подробно разберем и их».
— «Кошмары?».
— «Сущности. Пока об этом рано говорить».
— «Ты думаешь?» — с сомнением протянула я, отводя взгляд от поджавшего губы аликорна. Вода в бассейне была голубой как небо, и неестественно прозрачной, цветом своим споря с синевой за окном – «А я подумала, что раз к моему мужу чудятся жуткие призрачные единороги с зашитыми ртами, мне стоит начинать волноваться уже сейчас».
На этот раз пауза продолжалась дольше, и показалась мне по-настоящему гнетущей.
— «С зашитым ртом?» — переспросила принцесса, и я заметила, как волна дрожи прошла по безупречно-черной ее шкуре – «Или, может, совсем безо всякого рта?».
— «Ну, он сказал, что рот был похож на склеившийся, или зашитый» — припоминая подробности нашего утреннего разговора, я вдруг лучше поняла своего мужа, должно быть, еще не отошедшего от измучивших его кошмаров, повторяющихся каждую ночь – «В общем, что-то жуткое. Пожалуй, нужно будет отсыпать ему своих таблеток… Но теперь ты понимаешь, почему я пришла к тебе?».
— «Ко мне, но не к врачу?».
— «Я доверяю тебе больше, чем самым хорошим врачам!» — спускаться с нагретого мрамора ложа совсем не хотелось, но я заставила себя спрыгнуть на скользкий пол, и низко поклониться принцессе – «Я знаю, что отвлеку тебя от множества важных дел, но прошу, помоги ему. Я знаю, каково это – просыпаться от собственных криков, и не пожелаю такого никому... Ну, почти никому».
— «Знаешь ли?» — тихо спросила нахмурившаяся кобылица. Несмотря на показное спокойствие, ее выдавали глаза, не способные остановиться на чем-то конкретном, и раз за разом обегавшие богатый зал купальни – «Что ж, может быть, и знаешь… Но сие не важно. Передай… Передай своему супругу, что более его кошмар не побеспокоит».
— «Вот так вот просто?».
— «Вот так вот просто» — величаво кивнула Луна, но теперь ее выдал и голос. Сухой, безэмоциональный, он прозвучал сугубо официально, как отмашка выйти вон, и не тревожить всякими глупостями крайне занятую принцессу… Но отчего-то за каждым ее словом мне слышался беззвучный, полный боли крик – «Благодарим Мы тебя за новость принесенную, наша верная ученица. Теперь же можешь ты идти, ведь у тебя еще довольно дел, не так ли?».
— «Нет».
— «Нет?».
— «Да. То есть, нет. Вообще. Причем не дел» — вздрогнув от обуявших меня подозрений, я решилась на отчаянный шаг, и быстрым поворотом головы убедившись, что никто не намеревается вломиться в купальню, неуклюжим медвежонком полезла на мраморную лежанку, скользя, и цепляясь копытами за горячие завитушки орнамента, перемежавшиеся крохотными отверстиями, из которых тянулись тонкие струйки горячего, ароматного пара – «Я имела в виду, что не уйду, пока не узнаю, что же с тобой случилось».
— «Ты забываешься!» — холодно осадила меня Луна, но не удержалась, и все же протянула мне маховое перо, когда я чуть не сорвалась, оступившись на скользком бортике ложа. Довольно заурчав, я бросилась вперед, и обхватив за шею лежавшую кобылицу, запрыгнула ей на спину, принимаясь пощипывать зубами ее шерсть, ощущая на губах запах загадочных трав, и пряные, кисловатые нотки благородного пота, от которых моя промежность буквально сжалась в кулачок – «Ты знаешь, что за такое святотатство грозило пони в древности?».
— «Костер? Или канонизация, если охальник был слишком силен и популярен в народе?[6]» — хихикнула я, ощущая, как расслабляются напряженные мышцы. Несмотря на показную холодность, губы аликорна мазнули меня по лбу, чуть задержавшись на ямочке, скрытой под шерстью и челкой – «Лу… Мама, ну как я еще могу выразить свою любовь? Только вечно тебе надоедая, тормоша, и вываливая на тебя кучу собственных проблем. Со внуками в придачу. Но если тебе плохо, я тоже хочу это знать!».
— «Для чего же?».
— «Для того, чтобы поднять по тревоге все, что у меня есть, и отправиться искоренять то, что причинило тебе боль, или вызвало неудовольствие».
Горячее тело, разомлевшее от теплого пара, мягко потянулось подо мной, скользя по животу перьями сложенных крыльев, и я снова ощутила, как краснею, когда мои крылья зашевелились, и сделали попытку распахнуться, остановившись только после болезненного укуса, которым я, незаметно от матери, попыталась совладать со своим организмом, тоже почувствовавшим наступление праздника плоти.
— «Коль было б это просто…» — прикрыв глаза и помолчав, призналась наконец Луна. Движением приподнявшегося крыла она отправила меня прочь со своей спины, мановением копыта предлагая растянуться рядом с ней на желтоватом мраморе огромного ложа – «Но коли ты пришла, и требовала быть с тобою честной, ответь мне тем же. Расскажи, не заподозрила ль ты меня в измене вероломной?».
— «Нуууу…» — поежившись от столь прямого вопроса, я попыталась было придумать какой-нибудь обтекаемый ответ, но увы, не преуспела, видя, как исчезает былая тень приязни во взгляде лежащей рядом матери – «Не то, чтобы подозревала…».
— «Но думала об этом?».
— «Эээээ… Ну, если честно…».
— «Понятно».
— «Нет, я не говорила, что подозревала именно тебя!».
— «Но ты подумала об этом! О том что я, Ночная Кобылица, дыхание которой сама жизнь, устраиваю жалкие уловки, чтоб получить несвойственное мне? Как мило…» — голос Луны звучал вкрадчиво, даже ласково, но в нем мне послышался шорох когтей, готовых полосовать обнаженную плоть — «Как ты вообще могла помыслить о таком?!».
— «А что, что я еще могла подумать? Мой муж жалуется, что у него начались странные сны» — бросив взгляд на мать, я поперхнулась, и покраснела, заметив между бедер лежавшей кобылицы небольшое, красивое вымя с длинными, вытянутыми сосками, необычная форма которых не портила картину, а лишь придавала ей пикантного шарма – «Ну, я имею в виду, очень странные сны. А кто у нас повелительница снов, мммм? Попав к тебе, я обнаруживаю, что место Графита занято каким-то новым фаворитом! Ну и что же я должна была думать?».
— «Все, что угодно, но только не это!» — сердито отрезала Луна. Я вдруг заметила на ее щеках темный румянец, пробивавшийся сквозь короткую шерсть, и вместе с подозрительным блеском в глазах, вновь направивший мои мысли в не самое мирное русло – «Знаешь, что это значило бы в наших с тобой отношениях?!».
— «Ээээ… Нет».
— «Ах, да. Конечно же» — услышав первое, что выпалила я из того, что пришло мне на ум, принцесса поперхнулась гневной отповедью, и помолчала, заново оценивая как свой вопрос, так и ту мысль, которую она хотела до меня донести – «Я снова поторопилась, и забыла, что говорю отнюдь не с Твайлайт Спаркл».
— «Прости?» — теперь уже пришел мой черед вопросительно приподнять бровь, голосом копируя интонации матери – «Я знаю, что тебе достался тупой, как пробка, отпрыск, да еще и не по рождению, а удочеренный из Высочайшей прихоти. Но я готова хоть сейчас забыть обо всем, что было – в конце концов, я лишь эпизод в жизни пони, что для Твайлайт, что для… всех остальных. Лукавая временщица, пробившая подхвостьем путь наверх. Но я боюсь одного – оказаться недостойной. Причинить вред тебе, или другим. Поэтому и готова уйти по первому слову, и никогда о себе не напоминать».
— «Ах, оставь эту патетику и жалобы на жизнь» — усмехнулась Луна. Она покосилась на меня уголком глаза, и снова сделала вид, что разглядывает мозаику на противоположной стене купальни, скрытую стеной прозрачной воды, стекавшей по разноцветным квадратам – «Или, по крайней мере, выражайся изящнее. Детей ведь ты с собой не возьмешь, не так ли?».
— «Дети уйдут вместе со мной» — помолчав, глухо призналась я, лихорадочно пытаясь сообразить, были ли эти слова простой словесной шпилькой в разговоре, или же обозначением позиций в переговорах, по окончанию которых моя жизнь должна была круто измениться – «Легион реорганизован, и скоро будет готов выступить по первому приказу. Заместитель готов принять звание и обязанности Легата. Материальные ценности еще вчера были перемещены в Кантерлот, поэтому мое исчезновение никак не скажется на делах. Но за детей… За детей я буду рвать глотки, пока не сдохну! Они – плоть от моей плоти, и будут жить со мной. Они познали жизнь во дворце – познают и жизнь свободных пони. Мы уедем туда, где никто не слышал о чете Беррислоп, и тогда…».
— «А что же мыслишь о супруге?».
— «Он будет решать сам» — сглотнув, еще тише ответила я. Ароматный пар, тонкие струйки которого выбивались из труб, шипевших где-то под полом, вдруг отозвался в носу прогорклой вонью паровозного дыма – «Но я уверена, что он останется, и будет служить вам верой и правдой… Госпожа».
Все было сказано.
— «Вот так вот сдашься?» — подняв глаза, я заглянула в потемневшие глаза принцессы, пристально глядевшую на меня сверху вниз. Похоже, моя покорность произвела на нее довольно странное впечатление – «Вот так вот опустишь крылья, и уйдешь?».
— «Да. Я не стану…».
— «А почему?» — даже лежа, Луна глядела на меня с высоты своего роста, и стремительно придвинувшаяся голова заставила меня собраться в комочек, с опаской глядя на нависшее надо мной существо. Прекрасное, и смертельно опасное – «Почему ты согласна все бросить, и вывалить свои проблемы на своего жеребца?».
— «Свои?!».
— «Да, свои!» — трубно провозгласила принцесса, крылом указывая на панно. Под гладью водной завесы скрывалась не слишком подробная, но ласкающая взгляд картина, изображавшая четырех кобыл, оказывавших всяческие знаки внимания разнежившемуся в купели жеребцу – «Дела табунные – дела кобыл! Твои дела! Никто не смеет посягать на то, что принадлежит тебе по праву! Запомни, дочь моя – никто! Ни жеребец, ни кобыла, ни сама принцесса не имеет никаких преимуществ пред тобой, коль речь идет о табуне! Запомни – даже я, даже Селестия, не говоря уже о прочих «принцессах» — еще младенцах по сравнению с нами! – никто не имеет никаких прав на твой табун, и примет лишь то, что ты им дашь, только из твоих копыт! Как хочешь ты растить своих детей, когда покорно отдаешь своего супруга?».
— «Но у нас просто семья…» — выбитая из колеи столь бодрым и мощным наскоком, неуверенно промямлила я. Привычно погрузившись в пучину самоуничижения, я совсем не ожидала такого жесткого урока, которым оказалась эта неожиданная эскапада принцессы – «Он свободный пони, и может сам решать, как ему жить».
— «А должен лишь посоветовавшись с тобой» — неожиданно спокойно откликнулась Луна. Вернувшись на свое место, она откинула крыло, вновь приглашая меня присоединиться к ней на белокаменном ложе – «Ты многое постигла, дорогая, но вижу я опасность в том, что не умеешь ты бороться за полученное. А должна. И эти твои взаимоотношения с подчиненными и случайными встречными… Ты же не собиралась приглашать в табун свою новую пассию?».
— «Да я вообще не думала ни о каком табуне…» — времени удивиться информированностью Луны у меня просто не было. А зря.
— «Опять же, опрометчиво. Теперь она может рассчитывать и на это» — хмыкнула вороная кобылица, с усмешкой глядя на мою обалдевшую мордочку – «Ох, Скраппи, как же ты еще юна…».
— «Ну да. Только и хватило мозгов, чтобы родить двух жеребят. И надавать по клювам грифонам. И верблюдов чуток прижать. И…».
— «И все это оказалось не важным, когда речь зашла о жизни в нашем обществе» — фыркнула мать, показательно закатывая глаза – «Тебя уже немного пощипали. Желаешь повторить сей опыт?».
— «Ни за что!».
— «Тогда отринь глупые самооправдания, и знай, что ты – глава семьи. А может, в будущем – и табуна. Иначе в это Равноденствие тебя затопчут».
— «Кто же?».
— «Уж точно не я» — фыркнула Луна, проводя по моей спине краем махового пера, отчего та тотчас же покрылась мурашками – «И не Селестия… наверное. За остальных не поручусь. Поэтому ты должна отстаивать свое, с каким бы противником тебе не предстояло бы столкнуться».
— «А если это будет не противник? Если это будешь, например, ты?».
— «То что тогда?» — опустив голову, и спрятав глаза за прядью своей волшебной гривы, неожиданно застенчиво поинтересовалась мать. Я вновь увидела серый румянец, расползавшийся по ее щекам, и медленно спускавшийся на шею. Я видела его за эту встречу уже не первый раз, и всякий раз он появлялся, лишь стоило нашему разговору зайти о Графите. Увидев его вновь, я вскинулась, но тотчас опустилась, решив по-прежнему держать себя в узде, уже раз обидев без особенной причины ту, что была ко мне добра и справедлива.
Как бы я поступила, узнав, что Луна посягает на Графита, пусть даже на одну лишь ночь? Внутри меня все восставало против этой связи – я понимала, что не могла бы выдержать конкуренции даже с какой-нибудь опытной соблазнительницей из Клаудсдейла или Лас Пегасуса, а не то что с самой Принцессой Ночи, именем которой народы называли и называют самые невообразимые ритуалы, посвященные празднованию плоти. Кем стала б я, когда позволила б такому свершиться? Подушкой на ночь? Домработницей? Все внутри меня переворачивалось при этой мысли – и в то же время, где-то в глубине, я ощущала странное влечение к этому древнему существу. Влечение, и странное сочувствие, которого не смогла бы объяснить и сама. Наверное, это было то, что отвлеченные от жизни мудрецы называли «родством душ», но мне казалось, что я просто ощущаю не мысли, но чувства вернувшейся принцессы, пусть и не всегда умея правильно их истолковать.
— «Я н-не знаю…» — окончательно запутавшись, промямлила я. Конечно, я не была ханжой, и подозревала, что возможно, служба Госпоже могла требовать от мужа каких-нибудь пикантных услуг, определенных «знаков внимания», оказываемых кому-либо по приказу повелительницы, но знать и подозревать – это для меня были две разные вещи. Увидеть это вживую для меня было бы слишком большим потрясением – при том, что сама я в этом отношении не являлась образцом скромности и добродетели. Однако еще в самом начале нашего брака муж четко дал мне понять, что наши кобыльи полизушки его совершенно не интересуют, и каким образом я буду оттягиваться с подругами, снимая в отсутствие милого стресс, его, как пегаса, тоже не слишком заботит. Наверное, я бы тоже лишь гадко хихикала, узрев Графита в компании какого-нибудь сластолюбивого жеребца, или долго пинала бы его по яйцам, окажись он в этой компании снизу, но знать, что где-то есть другая кобыла, с кем он делит кров и тепло постели… Это было бы просто невыносимо.
— «Я вижу, что идея эта не находит отклика в твоей душе» — вздохнула принцесса, все это время наблюдавшая за мной из-под густых, роскошных волос. Наверняка, она читала меня как открытую книгу, и следующие ее слова не были для меня неожиданностью – «И раз уж мы решили быть откровенными друг с другом, как мать и дочь, как учитель и ученица, то я признаюсь – да, я вожделею твоего партнера. Того, кого взрастила я сама, за краткий срок посвятив во многие тайны. Из бесполезного отребья он превратился в опору моего могущества здесь, в Эквестрии, спустя тысячу лет после сурового приговора, и я желаю его так, как уже давно никого не желала. Я желаю ощущать его тело, желаю познать его пыл и напор; желаю, как может желать кобылица, познавшая тысячу лет одиночества. Ты любишь его – а я вожделею, и тысячу лет назад мы могли бы нисколько не мешать друг другу. Еще лет пятьсот тому назад – организовали бы самый настоящий табун. А теперь… Но все меняется, и я приспособлюсь. Не бойся. Вы под надежным крылом».
— «Я не… Я не знаю, что сказать. Я просто…» — призналась я. И это была правда. Столь непохожая на обычную, лишенная плавной велеречивости, речь Луны оказалась для меня ушатом холодной воды, и неизвестно, что было холоднее – она, или ледяной душ, который окатил меня из серебряной шайки, зависшей над нашими головами.
— «Пусть ты и не Твайлайт Спаркл, дорогая, тебе еще предстоит многое узнать о взаимоотношениях между аликорнами» — поднимаясь с горячего мрамора, спокойно произнесла мать. Ее крыло подтолкнуло меня к бассейну с прохладной водой, так и зовущей окунуться в нее после горячего, влажного пара – густого и ароматного, как сытный домашний кисель – «Они сложнее, чем представляют себе непосвященные умы. Хороший враг – гораздо лучше ненадежного союзника, да и понятие такое размывается в течение столетий. В наших спорах мы лишь отстаиваем собственную точку зрения, что не мешает нам с уважением и приязнью относиться друг к другу – или презирать того, кто идет с нами бок о бок, крыло к крылу, в течение тысячелетий. Но для того, чтобы получить формальный повод для быстрого и жесткого ответа, тебе не нужно многого – достаточно просто посягнуть на то, что принадлежит другой принцессе. И это, Скраппи, самый верный способ нажить себе кучу проблем на много столетий вперед – ведь нет ничего невиннее, безответственнее и страшнее разобиженного на весь мир аликорна».
_____________________
[1] Центральное пространство внутри здания, лишенное перекрытий. Огромный холл, расположенный вертикально, от первого до последнего этажа.
[2] Ирония Скраппи становится понятной если знать, что эти места служат аналогом Сибири и Камчатки для эквестрийцев.
[3] С землей, как центром вселенной.
[4] В данном случае, это название ткани.
[5] Пыточное орудие в виде сапога, по сути, представлявшего собой тиски, дробившие кости реципиента.
[6] Канонизация – причисление к лику святых.