Стальные крылья: Огнем и Железом

Глава 16-4:"...и медные трубы".

Как обычно было заведено в моей жизни, утро было слишком благостным, чтобы начаться хорошо. Солнце еще только окрасило нежным светом вершины городских башен (я уже не помнила, хотела ли я найти архитектора этого города, или уже забыла об этом), птицы только начинали первые робкие свои распевки, приветствуя новый день, а я уже обнималась с фаянсовым изделием в ванной комнате своих покоев, громко и безуспешно взывая к богиням, трубными звуками призывая покарать всех тех, кто придумал похмелье. Несмотря на то, что бутылок возле кровати обнаружилось всего лишь две, причем из-под обычного сидра (стареешь, Скраппи, стареешь), мне показалось, что я вывернулась и ввернулась обратно возле унитаза не менее пары раз, после чего долго сидела, прижавшись головой к такому хорошему, такому прохладному фаянсу в ожидании, когда пройдет неприятная пульсация в голове.

Причиной такого неподобающего поведения, да еще и во дворце, стал вечерний разговор с Фрайтом Ньюсенсом, даже по прошествии стольких лет все еще занимавшего пост второго секретаря солнечной принцессы. Годы брали свое, и его уже нечасто можно было увидеть в коридорах дворца, но когда он вылезал из приемной принцессы, где коротал свои дни дрессируя табунок соискателей должности дворцового секретаря-референта, то обрушивался на свою цель настоящей лавиной холодного неудовольствия, вызывая у жертвы непроизвольную дрожь при виде негодующе пошевеливавшихся усов.

Однако состоявшийся разговор привел к тому, что они буквально встали торчком от раздражения, которое я обычно внушала любому, кто смог пообщаться со мною дольше пяти минут.

— «Завтра утром вам положено присутствовать на утреннем приеме послов» — без ненужного приветствия, заявил он, отловив меня перед дверью покоев, куда я была готова шмыгнуть, припрятав под крыльями пару бутылочек «для поспать». Причиной такого решения был сбежавший Графит, попросту улизнувший из опустевших без него Синих покоев, и невозможность как пригласить к себе, так и отправиться к Блуми Нэттл. Именно поэтому я попыталась вспомнить все то, чему нас учили в Обители, и в результате, совершила лихой и дерзкий налет на королевскую кухню… Ладно, конечно же вру – я еще не опустилась настолько, чтобы гадить в том доме, что дал мне приют, поэтому попросту распотрошила мини-бар в одном из покоев дворца, находящихся как можно дальше от тех, куда я направлялась до того, как большая и все еще крепкая нога старого секретаря закрыла их двери прямо у меня перед носом – «Поэтому вам стоит потрудиться и подготовиться к тому, чтобы появиться на нем в новом наряде».

— «А что случилось со старым?» — действительно, зачем приветствовать кого-то, если все и так знают, кто такой этот мощный усатый старик? – «Я же его только сегодня сделала… То есть, нашла. В магазине. То есть, бутике. То есть… Ну, вы поняли, да?».

— «По этикету не полагается появляться в обществе в одном наряде два раза подряд».

— «Да с каких это пор?!» — вдруг вызверилась я. До того спокойное, слегка настороженное, настроение вдруг сменилось мгновенной вспышкой, похожей на взрыв чего-то большого и крупного, как кое-чей отъетый на тортиках зад – «Кто вообще придумал такое тупое правило?!».

— «Не так давно – лет за триста до вашего рождения» — сурово произнес серый жеребец, внушительно пошевелив длинными усами, каждый из которых торчал строго параллельно полу — «Но все, что продержалось в высшем обществе хотя бы полгода, считается непреложным обычаем. Особенно для протокольных мероприятий. Завтрашний прем будет протокольным, и вы знаете об этом».

— «Сволочи!» — прошипела я, ударом копыта отшвыривая некстати подвернувшуюся скамеечку для ног, с грохотом улетевшую вдаль по коридору – «Твари! Скучно им видите ли тут!».

— «И вы реагируете подобным образом на все, что вас не устраивает? Бешенством?».

— «Я бешусь только когда те, кого я считала чужими, проявляют больше понимания и такта чем те, кого называют своим!» — рявкнула я, вплотную подступая к нависавшей надо мною груди жеребца, словно панцирем, прикрытой старомодной манишкой^[10] – «Все эти платья, которые я не могу себе позволить, все эти мероприятия, эти великосветские салоны – все это делается лишь для того, чтобы вся эта великосветская мразь вдоволь повеселилась, глядя на то, как глупая простушка буквально выпрыгивает из своей шкуры, пытаясь соответствовать «высоким стандартам», которые ставят перед нею, словно барьеры перед цирковой собачкой!».

— «Аккуратнее, Раг!» — сердито рыкну старик, нависнув надо мной – «Ты говоришь о наших принцессах!».

— «Да? А я не упоминала принцесс! Но теперь-то я поняла, чьих копыт это дело!» — наплевав на приличия и запрокинув голову, завопила я, ощущая нестерпимое желание вцепиться в густые, седые усы — «Ну хорошо же! Они хотят, чтобы их собачка попрыгала? Я им попрыгаю! Все будут довольны! Устроим настоящий цирк, blyad, с конями!».

С этими словами я пнула еще одну ни в чем не повинную табуретку, вдребезги разлетевшуюся о стену, и с грохотом захлопнула за собой дверь. А затем надралась, как последний бродяга из Эппллузы, что послужило поводом порыдать, жалея себя и семью, вынужденную жить с такой глупой, безответственной и пятнистой пони, как я.

Так что теперь ты понимаешь, Твайлай, почему на этом званом приеме послов я появилась в своей легатской тунике, своих старых доспехах, старых своих накопытниках и злая как ссука, успев нарычать на не вовремя сунувшихся под копыто мутных личностей в дорогих костюмах, и рявкнуть на попробовавших вякнуть мне что-то гвардейцев на входе, поэтому при моем появлении в зале хвост мужа, стоявшего рядом с принцессой, мгновенно влип в задницу, а дети опасливо пригнулись, увидев бешеную мамашку. Те латы, что спасли мою жизнь во время рокоша Гранд Бека остались в казармах – изрубленные, зиявшие дырами от пробивших их мечей и кинжалов, чьи острия не глубоко, но все же смогли погрузиться в покрытый карберритом металл, теперь нашли свое место на третьем этаже, рядом с постом №1, где их пока и оставили, несмотря на обещание убрать с глаз долой, отдав в вербовочный пункт. Поэтому пришлось довольствоваться теми, что были положены мне как Легату, в те времена, когда мы только нащупывали тот путь, который впоследствии привел нас к той форме, что теперь была напялена на стоявший возле знамени поникен. Шлем, привычно повешенный на крючок у плеча, ритмично позвякивал о наплечник, но теперь я не отводила глаза, и на каждый заинтересованный, пренебрежительный или презрительный взгляд отвечала своим собственным — тяжелым, недобрым, проходившимся от копыт до ушей, словно снимая мерку для гроба. Кто-то смущался, и отводил глаза, кто-то пытался бороться со мною взглядами, но большинство отвечало носами, задранными к потолку, выдавая себя нервно переступающими ногами. Многих из них я знала, периодически кивая тем, словно старым знакомым, про себя удивляясь тому, как много новых морд и расцветок я видела по пути в тронный зал. Ни разу со мной не знакомые, они почему-то старались как можно яснее дать мне понять, что таким как я здесь не рады, в то время как большинство относилось к моему появлению более индифферентно, и даже благосклонно кивало в ответ на мой тяжелый, похмельный взгляд, когда я неловко, преодолевая сопротивление скрипящих суставов, поклонилась диархам, заняв свое место позади трона младшей из них.

Многое изменилось за эти полгода. Привыкнув к смешению утонченной и грубоватой роскоши грифоньего двора, не стеснявшегося сочетать латные кирасы и лувентские кружева, легчайшие кольчуги из серебра и тяжеловесные платья, я обозревала наполненный приглашенными зал, теряясь в обилии новых нарядов, новых морд, новых меток и новых глаз, лавиной ринувшихся к нам через открывшиеся наконец двери. Это был официальный прием, и ближе всех к трону расположился дипломатический корпус, вырядившийся во фраки с цилиндрами, несмотря на то, что вроде бы этот наряд полагалось носить только вечером, в дневное время отдавая предпочтение более формальным нарядам. Впрочем, пикейные жилеты и белые галстуки могли говорить об обратном, поэтому я выбросила их из головы, оглядывая из-за трона принцессы собравшихся, и пытаясь понять, кто из них был на вчерашнем приеме, и может попробовать сунуться к трону, создав мне немало проблем. После грустной ночной попойки голова отказывалась вспоминать череду знатных морд, промелькнувших мимо меня прошлым вечером, поэтому очень быстро я бросила эту затею, успев слегка кивнуть головой, встретившись глазами с трио единорожек, за каким-то дискордом оказавшихся в этом зале вместо того, чтобы торчать в генштабе, обживая мой кабинет. Облачившиеся в синие туники Третьей когорты, дополненные пегасьими юбочками со шлейфом, благодаря которым те смотрелись как платья, не в последнюю очередь благодаря выбору дорогой ткани, кобылки не замедлили нацепить на себя знаки отличия, которыми были награждены все, кто участвовал в том страшном бою. Я не без ухмылки заметила на их начавших грубеть запястьях массивные золотые браслеты, отличавшие всех, кто брал Грифус, а на вороте – золотые фалары, если я не ошиблась с названием этих металлических блях, бывших когда-то прообразами медалей. Иррегулярная кентурия Тэйла с радостью цепляла их на уши и нос, даже породив в Легионе локальную моду на импровизированные сережки из этих золотых и серебряных украшений, каждое из которых имело орнамент и символ, безо всяких слов говоривший о том, чем прославился его хозяин. Несмотря на то, что сделаны они были лапами пленных, с металлом пернатые птицекошки работали на совесть, и я вдруг подумала, что и сама неплохо смотрелась бы с золотым венком на голове... Подумала – и устыдилась, безжалостно растоптав это чувство, поднявшее голову, словно змея из травы. Под шумок, на фоне всеобщей эйфории и шумных дебатов по поводу знамени и штандартов кентурий, я вымарала себя отовсюду, где только нашла, уничтожив даже намек на свое имя во всех приказах и наградных листах. Я подтолкнула пони и грифонов к войне, и собиралась нести этот груз сама, до самой своей смерти, после которой, уверена, историки обосрут мое имя со всех возможных сторон… Однако я надеялась, что смогла приподнять хотя бы на дюйм, на самый крошечный миллиметр тот груз, что взвалила на себя одна белоснежная кобылица, каждый вздох которой, каждый взгляд и каждый росчерк пера бесповоротно менял чьи-то жизни.

Тем временем, понячий народ собирался, и стоявшие перед троном принцессы сошли в зал для того, чтобы поприветствовать своих гостей. Вот ведь забавный обычай придумали эти рогокрылые тираны, своих собственных подданных принимая на троне, в то время как представителям других народов не брезговали выйти навстречу, да еще и поклониться правителям других государств. Даже если это была какая-то там задрипанная, с моей точки зрения, Маретония, которую я и на карте не смогла бы отыскать! Ну ладно, пусть я утрирую, и на самом деле так принимали лишь тех, кто обращался по сугубо официальному делу, затрагивавшему интересы одного или нескольких сословий, чтобы придать своим решениям силу закона, но все же… В общем, мне тоже пришлось сойти с этого куриного насеста с фонтанчиками, и старательно отводя глаза от безумного стиля, в котором был выполнен тронный зал, вместе с принцессами поклониться виконтессе Кейлхаке, в свою очередь, вернувшей нам еще более глубокий поклон. К разговору я не прислушивалась, будучи озабоченной собственными ногами, отчего-то решившими распухнуть после неумеренных ночных возлияний, и отказавшихся влезать в волшебным образом уменьшившиеся накопытники, поэтому прослушала большую часть положенных церемониалом фраз, пропустив мимо ушей всю ту муть, которую облеченные властью бубнили друг другу, обмениваясь протокольными уверениями во взаимной любви и безоблачном будущем для обеих стран. К ним присоединился и Акланг – на этот раз он не околачивался возле трона, а очутился рядом с послом, и я усмехнулась, подумав, что еще немного, и я бы разобралась, отчего он занял позицию сбоку от говоривших вместо того, чтобы встать рядом с кем-то одним, не забывая поглядывать на делегацию дромадов, гордо шествовавшую к приветствовавшим их диархам. Но думать о хитросплетениях политики было попросту некогда, и заметив, что ни одна из высоких персон не обращает на меня никакого внимания, я постаралась незаметно отступить обратно, встав сбоку от тронного возвышения, пытаясь справиться с вновь нахлынувшей тошнотой. Похоже, я чересчур увлеклась этими грифоньими винами, и совсем забыла, как нужно пить холодный, бодрящий сидр, поэтому решила, что провести время за троном будет для меня в самый раз, в компании Равен Инквел, вздрогнувшей при моем появлении. Признаться, этому я совсем не удивилась, и постаравшись вежливо кивнуть, уставилась бараньим взором на празднично одетые толпы гостей, искрящиеся в свете зимнего солнца словно снежинки, весело плясавшие в лучах солнечного света за огромным окном, пока неслышно появлявшиеся и исчезавшие слуги торопливо готовили несколько элегантных подносов, выкладывая на каждом из них искрящиеся награды, которым было суждено занять место на груди удостоившихся их пони. А может быть, даже грифонов, если я могла судить по некоторым из них. В отличие от довольно скудной, по моему скромному мнению, фантазии предков, пони давно обскакали их в этом вопросе, и виденные мною ранее драгоценные и полудрагоценные камни, ограненные в самых причудливых формах, без труда уделывали даже самые роскошные ордена и медали ушедшего человечества. Их потомки пошли гораздо дольше, чем простая оправа из золота для драгоценных камней, и превратили в награды сами драгоценные камни, искусно граня их, и отсекая все лишнее, придавали им самые необычные формы. А может, это та самая магия, о которой говорили грифоны, позволяла земнопони выращивать камни необходимой им формы, или же загадочные силы единорогов, изменявших саму реальность вокруг них? Глядя на лучившиеся самоцветы, неожиданно для самой себя я подумала, что мимо проходит огромный пласт жизни, о котором я не имела ни малейшего представления, довольствуясь туманными рассказами окружающих меня существ, и даже в их словах я не так давно обнаружила ложь. Быть может, это был не совсем обман, а лишь недомолвки «во спасение», поэтому вспыхнувшее было в груди ощущение жара, предваряющего приходящую злость, не разгорелось а вяло погасло, вбитое в землю последовавшей за ней мыслью о том, как должно быть, чувствовали себя эти добрые, в сущности, существа, когда глядели на кого-то, кто был лишен магии вообще. Что, если в их глазах я была инвалидом, ущербным существом, лишенным чего-то настолько важного, что об этом было не принято говорить вслух? Какие чувства испытывала бы я, если бы глухой от рождения пытался бы выведать у меня, насколько прекрасно пение птиц по весне, или ощупывающий картину слепец, раз за разом, допытывался о изображенных на полотне переливах цветов? Наверняка, настолько же неуютно, насколько могли бы чувствовать себя все вы, Твайлайт, когда я начинала докапываться до вас с разговорами о том, чего не могла ни почувствовать, ни понять.

За этими мыслями время летело незаметно. Верительные грамоты были вручены и одобрены, состоящая из протокольного словоблудия часть была соблюдена, подведя торжественное собрание к самой ожидаемой части – награждению. Расставив в стороны слегка разведенные крылья, я приняла на них несколько подносов с наградами одновременно, и направляемая Равен Инквелл, с одухотворенной миной застыла рядом с диархами, всем своим видом демонстрируя осознание высокой роли в этой важной церемонии. Да, принцессам служили не за материальные блага, но хороший правитель знает, насколько важно отдавать должное усердию и талантам своих подданных, а принцесса была слишком хорошим правителем для того, чтобы этого не понимать. Правя своими подданными более тысячи лет она знала о том, что значит править гораздо больше любого другого известного мне существа, и глядя на то, как награды, одна за другой, занимали свои места на отворотах, лацканах и наградных лентах своих новых владельцев я задумалась о том, как гордились ими, должно быть, поколения эквестрийцев, представляя себе жеребенка, завороженно разглядывавшего отцовский или дедов сюртук, украшенный лучистым драгоценным камнем в виде грифоньей лапы, пожимающей копыто пони. Точно такие же самоцветы занимали свое место на груди представителей дипломатического корпуса, строгие черные костюмы которых казались в этом зале каплями чернил, упавшими на пышные кружева. Военных среди награждаемых не было – повелительница четвероногого народа не совершала ошибок, одну из которых чуть было не допустили во время парада ее преданные слуги, и боевые силы Эквестрии получили свое сразу после парада и бала, прошедших еще полгода назад. Теперь же, когда страсти утихли, был награждены и грифоны – из тех, кто приложил свои лапы к мирному урегулированию противоречий, образовавшихся между двумя крупнейшими державами на континенте. Да, еще полгода назад эта идея показалась бы мне дикой, но теперь, после всего, что случилось на севере, я восприняла эту мирную инициативу спокойно, и даже одобрительно кивнула Кейлхаке и сопровождавшей ее совоголовой воительнице, сменившей полный кольчужный доспех на голубой, с золотыми позументами, парадный мундир одной из марок Грифоньих Королевств. Сама история Лове де Вутон де Армуаз, как звали эту известную в Королевствах воительницу, достойна отдельного рассказа, и пусть я познакомилась с нею лишь мельком, во время кратких привалов великой охоты на Пожирателя, услышанное внушало нешуточное уважение. И до падения Орзуммата она была настоящей героиней Грифоньих Королевств, сражаясь в локальных конфликтах между марками, графствами и кантонами, иногда вставая во главе целых армий, в результате чего ей был пожалован несменяемый титул Оберстера Фельтдгауптгриффе, признаваемый всеми крупными землями грифонов, и дававший ей возможность командовать любыми воинскими формированиями, от армий до рот, полков и бригад, не ущемляя при этом достоинства местных военачальников. Кочующая воительница, она сражалась то за одних, то за других, слывя поборницей крепкой и неделимой власти монарха, милостиво управляющего свободными, но признающими его власть бондами – эта мечта, в которую она верила пламенно и беззаветно, сделала ее известной как «последняя воительница галантного века», и к своему удивлению, я обнаружила рассказы о ней на устах не только грифонов, но и пони. Ее появление в зале было встречено приветствиями, но только теперь я заметила, что она была уже не так молода, как казалось, хотя ее подтянутой, моложавой фигуре позавидовали бы многие молодые грифонки и пони, чьи глаза неизменно останавливались на длинном, ладном теле и широких рысиных лапах с мощными когтями. Передняя часть тела леди де Армуаз была покрыта персикового цвета пером, на котором выделялась белая маска из широких, блестящих перьев, крепкий, загнутый книзу клюв, и подведенные густыми тенями глаза, чей хищный взгляд заставлял даже меня чувствовать себя не слишком уютно. Впрочем, это могло быть лишь игрой воображения из-за пронзительно-желтой радужки, ведь галантность и манеры этой сорокалетней воительницы были самыми наилучшими, хотя я заметила, что нет-нет, да и постреливали эти глаза в сторону принцесс и некоторых кобыл, игнорируя вившихся вокруг жеребцов. Опять же, все это могло быть игрой воображения, поэтому я позволила себе дернуть прикрытой гривой щекой, гоня из головы всколыхнувшие кровь мысли, и уставилась на забавные хохолки на голове совоокой леди, так напоминавшие кисточки фестральих ушей.

По крайней мере, это позволяло мне не думать о многообещающем взгляде больших желтых глаз, который, как мне показалось, я почувствовала всей своей шкуркой, когда она думала, что я за ней не слежу.

Впрочем, орден дружбы и в самом деле выглядел достойно на голубой ленте грифонки, как выглядели необычайно привлекательно и другие блестяшки самых разных цветов. Драгоценные и полудрагоценные, всех цветов и оттенков, они украшали достойных представителей своего народа, и даже полупрозрачная, медового цвета висюлька на груди Мейджик Флейвора, чья противная морда скривилась при взгляде на меня, смотрелась весьма органично. Этот ослоеб все-таки получил какую-то награду – наверняка, за самоотверженную «болезнь», которой прикрывал свою безынициативность! – и я решила заключить с самой собой пари, что будет дальше с этим потомком одного из влиятельных единорожьих родов, кем так беззастенчиво решили порулить не сильно умные родственнички. Почему не умные? Так надо было думать, на кого решили хвост поднимать! Возможно, принцесса не стала трогать его лишь потому, что хотела узнать, как далеко тянется эта нить предательства, ведь насколько я знала, каждый из более-менее значимых дворянских родов, так или иначе, был связан с троном присягой, нарушение которой рассматривалось именно так, и никак иначе. Увлеченная этими мыслями, я пропустила тот миг, когда подносы опустели, а награжденные смешались с толпой, и ровные шеренги гостей разрушились, раскатившись по всему тронному залу. Не спеша расходиться, дипломаты и важные гости остались внизу, в то время как остальные сместились к периферии или на балконы бельэтажа, откуда было гораздо удобнее наблюдать за разворачивавшимся внизу действом, особенно если не задаваться целью лично познакомиться с кем-то из звезд этого дня. Поэтому я упустила из виду тот миг, когда следовало бы скрыться за троном, и едва успела сгрузить ставшие бесполезными подносы, как тотчас же попалась Аклангу, с усердием пробивавшему себе путь сквозь почтительно кланявшихся ему гостей.

Мне показался забавным тот факт, что он выглядел так, словно пытался скрыться от разодетых мамаш, тащивших в фарватере своих отпрысков с явно прослеживавшейся целью представить их наследному принцу грифонов.

— «Миссис Раг!» — при виде меня у преследовавших Акланга кумушек тотчас же случился культурный шок, переходящий в распространенный инфаркт, особенно когда я слегка повернула голову, поглядев на них обезображенной ее стороной. Наверное, так порскают в разные стороны птицы, когда на их пути вдруг вырастает опасный неведомый зверь, и точно так же, шурша многочисленными юбками, шарахнулись в стороны почтенные матроны, уволакивая прочь ничего не понимающих потомков – «То есть, рад приветствовать вас, леди Раг!».

— «Я тоже рада видеть вас, юный принц» — вновь набросив на левую половину мордочки челку, я вежливо поклонилась грифону, поневоле перейдя на становившийся уже привычным язык намеков и недомолвок – «Приятно видеть, что вы чувствуете себя как дома в этом дворце».

— «Я боялся что тут будет плохо, как у маркграфа де Сансвика. Холодный замок, скучные хозяева и эти глупые грифонки, их дочки… Но я не плакал, честное слово!» — что ж, все стало понятно. Помнишь, что я писала про высшее общество и его законы, Твайлайт? Для чего нужно было сохранять этот привилегированный класс, в котором дети с младых копыт и когтей узнавали, что такое интриги и вражда родителей? Лишь для того, чтобы воспитать, как говорили англичане, с «жесткой верхней губой»^[11], подготовив их к тяжести бремени решать судьбы прочих? – «Но у принцессы даже лучше, чем дома! Хотя даже тут меня заставляют учиться».

— «О, вы не поверите, Акланг – меня тоже заставляют учиться, причем каждый раз, когда я возвращаюсь назад» — усмехнулась я, решив продолжить разговор в шуточно-серьезной манере, которую я предпочитала использовать в разговоре с детьми. Беззлобная ирония и шутливость, вместе с серьезными, «взрослыми» ответами на вопросы, без увиливания и сюсюканья, которыми грешат большинство взрослых, позволяли мне довольно легко находить язык с малолетними представителями многих видов существ. Это, и возможно, еще и понимание того, что в случае необходимости, я вполне могу прибегнуть и к помощи длинного, жесткого махового пера, если юные собеседники окажутся чересчур несговорчивыми. Поверь, Твайли, детский нос ооочень хорошо ощущает запах неминуемой порки, настраивая своего обладателя на вежливый разговор – «Вот и теперь я учусь».

— «Чему же? Как быть простой служанкой?».

— «Мы все преданные слуги наших принцесс» — не пытаясь скрыть прорезавшийся в голосе холод, осадила я будущего короля. Интересно, и как долго окружающие собираются испытывать мое терпение? До того прекрасного и волнующего мига, когда я сорвусь, и начищу чье-нибудь невовремя подвернувшееся рыло? От мысли о копытах, вышибающих чьи-то зубы из чересчур разговорчивого рта, я непроизвольно сглотнула голодную слюну – «А новый опыт еще никому не мешал, пусть даже трижды королю или принцессе!».

Кажется, эти слова получились резче, чем я ожидала, заставив пригнуть голову будущего монарха. Развивать этот разговор я не стала, и лишь появление неподалеку подноса с бокалами позволило свести на нет неловкую паузу, повисшую между нами и напомнившую мне, что Акланг все еще очень юн для таких резких отповедей с моей стороны. Мне не стоило выплескивать свое разочарование, раздражение и обиду на этого грифоненка, поэтому я приняла протянутый мне бокал, завладеть которым он смог лишь поднявшись на задние лапы. Второй был благоразумно оставлен на подносе расторопным слугой.

— «Примите мою благодарность за то, что передали письмо моему отцу, миссис Раг» — наконец, нарушил затянувшуюся паузу Акланг. Что ж, несмотря на возраст, он все чаще демонстрировал мне то самое воспитание, о котором я столь пренебрежительно думала до того, и если его одногодки смогли бы лишь угрюмо молчать, или даже убежать в слезах, прячась за спины родителей, этот будущий правитель гор и долин уже в столь нежном возрасте был способен поддерживать даже не самый легкий разговор и понимать свои ошибки, на что не всегда была способна я сама — «Он ведь прочитал его вам, правда? Я написал ему, что если вам будет что-нибудь угрожать в наших Королевствах, то я больше не буду с ним разговаривать, и никогда к нему не вернусь!».

«Как же жестко сработано, Ваши Высочества» — от мысли о том, что произошло с этим юным грифоном в мое отсутствие, по моей спине пролегла холодная полоса. Неужели было так необходимо промывать голову этому ребенку, настраивая его против собственного отца? В том, что это возможно, я ни на секунду не усомнилась, помня свой прошлогодний вояж на южный материк, и освобождении от «закладки» в голове, сделанной одной из принцесс.

— «И… Почему вы вдруг стали так плохо относиться к своему отцу?» — медленно, через силу, выдохнула я, титаническим усилием заставляя себя смотреть прямо перед собою, боясь увидеть направленный на меня взгляд лавандовых глаз – «Это случилось после разговора с принцессой, малыш?».

— «Я принц, и я уже взрослый!» — возразил грифоненок, гордо выпячивая под ярко-алым мундирчиком покрытую перьями грудь – «Я не малыш, только что вылупившийся из гнезда. Меня и моих друзей учили всякому, как любого благородного грифона. Как нужно держаться при дворе, знать наши права и как их защищать. Ну, и как защищаться в сражениях родов тоже учили. Поэтому я знаю, что такое обмен заложниками».

Я прикрыла глаза, ощущая навалившуюся на грудь тяжесть.

— «Но вы мне нравитесь, миссис Раг. Вы хорошая. Отец всегда говорил о вас хорошо, и часто грустил после этого. Он говорил, что я всегда могу вам доверять, и даже если вы делаете что-то плохое, то все равно это для пользы других. И вы всегда потом жалеете и плачете об этом. Это правда?».

— «Д-да…» — прохрипела я перехваченным горлом, не в силах вынести этот чистый, испытующий детский взгляд, с трудом проглотив сжавший горло комок.

— «Поэтому, когда я сказал принцессе Селестии то же самое, что и вам, она только улыбнулась вот так, а потом стала очень серьезной и сказала, что несмотря на этот старый обычай, пони никогда не причиняют вред тем, кого считают гостями, и даже врагам не причиняют много вреда. Поэтому если я считаю, что должен уйти – я могу уходить, и она меня не задерживает. Но это может сильно повредить всем, кто рассчитывает на меня».

— «Она… Так и сказала?» — мне показалось, что камень упал у меня с души.

— «Да. Она сказала, что у всех есть обязанности – у короля грифонов, принцессы пони, и даже у Хрурта были обязанности. Я сказал, что я принц, и я уже умею приказывать. А она сказала, что тогда я должен кое-чему разучиться, и тот, кто хочет командовать, сначала должен уметь подчиняться. Я честно не понял, что это значит, но звучит здорово!».

— «Да, это звучит здорово, и умно» — улыбнулась я, совершенно забыв о том, что следует прикрывать искалеченную часть морды – «У принцессы учился твой отец, Килтус фон Гриндофт, и он станет великим королем».

— «А я?».

— «И ты станешь великим» — ухмыльнувшись, я потрепала грифоненка по голове сгибом крыла – «Но знаешь что? На самом деле, я так и не отдала твоего письма королю».

— «Как?!» — пожалуй, рассказывать о том, что сумка с дипломатической почтой благополучно сгинула в Глубинах Гравора, говорить не стоило, чтобы не портить всю воспитательную работу, поэтому я решила свой героический проклоп в подвиг определить.

— «Я не хотела, чтобы он переживал за тебя. Ведь если бы я его отдала, то это выглядело бы так, словно тебя и в самом деле взяли в заложники. Король не знал о нем, но он не причинил мне вреда, и даже бился вместе со мною, бок о бок».

— «Но…».

— «Спасибо за то, что спасал меня, Акланг» — я опустилась, подогнув передние ноги, перед понурившимся грифоненком, и улыбнувшись, чмокнула его в щеку, заставив смущенно отпрянуть – «Я хотела, чтобы ты остался тут, хотя твой отец требовал чтобы ты вернулся. Я не хотела, чтобы тебя забрала эта Тьма или бунтовщики, и твой отец согласился со мной. И нет – он не хотел причинять мне вреда. Он ждал меня, и я пришла».

— «А ко мне вы тоже придете?» — застенчиво глядя в пол, спросил он. Мне оставалось только кивнуть, ведь любой другой ответ был бы попросту невозможен. В первую очередь для меня самой. Заручившись моими уверениями в том, что он может полностью рассчитывать на меня, как и его отец, грифоненок наконец просиял, и то ли попрощавшись, то ли просто устав от моего общества, куда-то ускакал – такой маленький но так быстро взрослеющий принц, чье чело когда-нибудь украсится древней короной. Возможно, он и был тем ответом на мой безмолвный вопрос, для чего сохранять эту прослойку общества, навязанную пони правившими ими когда-то единорогами, однако я решила подождать, и не торопиться с выводами, сделанными на основе общения лишь с одним-единственным существом.

В конце концов, можно было просто оглянуться вокруг, чтобы вспомнить о всех тех представителях местной богемы, общение с которыми было похоже на жевание осколков стекла, чтобы быстро вернуться к реальности, поглядев на этот вопрос более трезвым взглядом.

Чуть позже я заметила, как Акланг разговаривал о чем-то с Кейлхаке и де Амуаз, удивленно топорщившей перья, растущие над глазами вместо бровей. Забавно, но кажется, что пони оказывали ему больше уважения и почестей, чем грифоны, что напомнило мне о еще одной особенности многогранной жизни высшего общества, в котором титулы прочно привязывались к личностям, их носившим. Если для пони принц был принцем – то есть, будущим правителем, или кем-то подобным, то для тех же грифонов он был лишь персоналией, от личных качеств которой зависели все те привилегии, которые она могла получить. Или не получить, если титул был хоть и наследственным, но происхождение подкачало, забросив при рождении в захолустную марку или кантон. По сложному ранжиру грифонов – Брачному Индексу, «Индекс Д’коуплемонт» — между наследниками кантона Закрупинск и правителя Каменного Трона лежала такая же пропасть, как между принцессой и какой-нибудь глупой пятнистой пегаской, вынырнувшей когда-то из лесного ручья, поэтому отношение к Аклангу, как я заметила, пока было слегка уважительным, как к возможному (когда-нибудь) претенденту на трон. Но не более – кто знает, что случится между вилкой и клювом, и сколько лет пройдет до того, как юнец сможет заявить о себе, если такое случится, и он не станет разменной монетой в торге старинных родов, мезальянсом^[12] скрепив древние договоренности, и потеряв любую надежду на восхождение на престол?

— «Конечно, я приду по твоему зову, малыш» — тихо выдохнула я, глядя на будущего правителя гордого северного народа – «Хотя бы в память о твоем отце. Вот была бы потеха, если бы Старик попал в тело какого-нибудь клювастого гордеца…».

— «Хатун?»^[13] — буквально подпрыгнув на месте, я резко развернулась, гадая, кто это смог так незаметно подкрасться ко мне, и как скоро меня опять начнут убивать. Понадобилось несколько долгих секунд, за которые мое копыто успело привычно лапнуть плечо, пытаясь вырвать из отсутствующих ножен сроднившийся со мной Фрегорах, а глаза – обежать весь полугоризонт в поисках тех, чьим внутренностям вдруг стало тесно внутри поганого брюха. Увы или к счастью, подобных не находилось, и вместо очередного бретера, всеми правдами и неправдами пробравшегося в лагерь для проверки на прочность одной глупой пятнистой кобылы, я обнаружила перед собой нечто высокое, завернутое в богатые, но бесформенные одежды, и стоявшее на четырех крепких мозолистых ногах. Именно из-за них, привычная к цокоту копыт и перестуку когтей, я не заметила приближения разглядывавшего меня дромада – «Высокородный посол Камелу интересуется, не Скраппи ли Раг обличена честью быть им замеченной пред собой?».

«Однако ж!» — первым моим желанием было послать этого дромада куда подальше. Вторым было тоже оно, но попутно объяснив, где и что они смогут увидеть, если и дальше будут меня доставать. Однако один-единственный взгляд в сторону Луны быстро напомнил мне о моих новых обязанностях, поэтому я лишь кивнула, постаравшись скрыть этим движением попытку скрыть левую половину морды за длинной челкой отросших за полгода волос – «Пойдемте же, хатун. Посол желает иметь с вами беседу».

«Посол желает…» — что-то скрипнуло, и я вновь ощутила, как выскочившие из экзопротезов когти победитовыми пирамидками вгрызаются в брызнувший осколками мраморный пол, лишь спустя два удара сердца сообразив, что это была лишь иллюзия, и так протестующе заскрипели мои судорожно стиснутые зубы – «Посол имеет… Ну, сейчас он получит того, что не желал, и никогда не имел!».

Не, все же похмелье – это зло. Это блев по утрам, это опухшие ноги и ноющая головная боль. Это злоба, готовая вспыхнуть в груди от любого, даже самого невинного слова. И эта злоба была готова выплеснуться в окружающий мир попранием чести посла, который, внезапно, вырос за спиной своего помощника, глядя на меня через прорезь никаба – вышитой бисером повязки, прикрывающей морду дромадов.

— «А вот и посол!» — проклекотала я перехваченным пламенем горлом, когда позади слуги нарисовалась укутанная в ткани фигура. Где-то сзади настороженно шевельнулись, едва слышно скрипнув черными доспехами, хранители тела – «Ну и что же ви таки имеете мне сказать?!».

«Пускай возмутится! Пускай меня оскорбит!» — голова пульсировала в такт биению заколотившемуся сердцу, скрывая окружающий мир за ало-черной пеленой, похожей на дымное пламя – «Сразу в морду! В прыжке! Без разговоров!».

— «Хавра!» — Увы, пощупать слюнявую морду мне в это утро не довелось, и приготовившееся к прыжку тело недоумено споткнулось, посунувшись вперед, когда закутанный во множество тяжеловесных одеяний посол двинулся вперед, отстраняя недоуменно склонившегося помощника – «Скраппи-ханым!^[14] Тэбя ли это могу я зрэть очами щастливэйшего из смэртных?!».

— «Уг… Угмар?» — недоуменно выдохнула я, когда дромад откинул с морды повязку, ухмыляясь всеми своими многочисленными зубами, белыми и широкими, словно зубья стамески. Ярость ушла не сразу, она притаилась внутри, теплым и когтистым манто обернувшись вокруг стучавшего сердца – «Угмар айль-Хаткан?! Ты теперь посол?!».

— «Так это ти!» — буквально возликовал дромад, заставив меня подавиться заготовленной матерной тирадой, с которой я собиралась пересчитать все зубы новоявленному верблюжьему послу, после чего, с чувством выполненного долга, оказаться в прохладной и тихой камере, где-нибудь глубоко под дворцом – «И да, это я – счастливейший из смертних, узрэвший солнце, луну и прэкраснийщую из ее звезд! Я бил обличен давэрием нашего шейхули, и по его завету, предстал перед владычицами нэба, как и когда-то мой отэц».

— «Я тоже рада тебя видеть, багадыр!» — немного расслабившись, рассмеялась я, судорожно пытаясь как можно незаметнее прикрыться отросшей челкой. Не стоило так сразу испытывать на прочность желудок этого ценителя утонченной южной неги созерцанием моей изуродованной морды, испортив Луне всю дипломатическую игру – «Как поживает твой отец, Рагум айль-Хаткан из рода Хатканидов»?» — подумав, с чего бы начать, я вспомнила, как меня принимали в доме старого мудрого верблюда, и повела делегацию в сторону возвышения, находящегося возле одной из стен, где на этом своеобразом подиуме гости могли отдохнуть на узких диванчиках, устав от клубившейся в зале толпы – «Он по-прежнему достойно носит звание кет-худа, предводителя двора? В его мудрости улемы – знатока Заветов Всеединого – я бы даже и не подумала сомневаться, поэтому этот титул точно остался за ним. А старик Сухмин айль-Фузуш по-прежнему держит лавку ценностей, полную товарами, услаждающими взор?».

— «Да, много времени прошло с той поры, когда Надира была осчастливлена явлэнием Хавры» — глядя, как несколько слуг с постными рожами тянут к нам низкий столик, на котором я сама принялась расставлять напитки, стараясь не замечать сконцентрировавшегося на нас внимания находящихся в этой части зала гостей, ответил посол. Его спутники, почтенного вида дромады, понятливо расселись впереди и по бокам, горами тяжелой, украшенной бисером и золотом парчи отделив нас от остальных пони не хуже иного забора, за которым толпились самые любопытные, нашедшие для себя странное развлечение в созерцании нашей встречи. Да, эта фраза прозвучала высокопарно, ведь на самом деле я чувствовала себя так, словно голой вышла из душа на сцену Кантерлотского оперного театра, но кажется, моего собеседника подобное внимание оставило равнодушным – «А тэм временем, произашло очень многое. Пэсок вечно струится по спинам барханов, и нэ нам изменить или измэрить его бег».

— «Да согреет нас всех вечное солнце» — светски улыбнулась я.

— «Воистину, речи твои говорят о том, что ты нэ забыла наши пути!» — снова ухмыльнулся Угмар, и я напомнила себе не таращиться так на его зубы. В конце концов, по верблюжьим канонам он был просто красавец, и не мне было судить, идут ему эти зубы, или нет. И уж точно не следовало дергать копытом, так и просившимся пощупать их на прочность – «И все посвященные будут счастливы вновь принимать в наших жилищах ту, что раздэлила с нами пищу и сокровенные мысли, оставив так рано наш гостэприимный дом, словно луч заходящего солнца».

— «Луч прост и безыскусен» – вздохнула я. Конечно, предложение было высказано практически прямо и без экивоков, но я поняла, что вернусь в это место лишь в составе по меньшей мере бригады, если не армии. И сровняю дворец того скучающего психопата с песком, поссав на оставшиеся уголечки. Конечно, это не просто осложнит положение Эквестрии на международной арене, а добавит ей нового врага, поэтому удовлетворившая бы меня месть мне явно не светила ни при каких раскладах – «И исполнив свою роль, он возвращается к пославшему его солнцу, чтобы оказаться в объятьях луны».

«Я не вольна в своих желаниях, и служу повелительницам».

— «Что же до проклятого колдуна, то его башня была разрушена сразу же после того, как подтвердилось, что он не восстанет из мертвых. Ваджул айль-Сурнахат, да опустят в загробном мире духи тьмы свои поганые хвосты на его морду, исчез навсегда!» – дромады согласно закивали, и дружно плюнули в сторону, заставив отшатнуться вроде бы случайно околачивавшихся рядом гостей. Несколько излишне нервных дам даже попытались изобразить обморок, когда я с чувством присоединилась к губастой компании, едва не попав кому-то на платье – «Ми снесли тот проклятий город, из которого родом был этат колдун, и засыпали эго солью!».

— «Значит, остался лишь тот, кто благосклонно преклонял слух к его словам» — негромко заметила я, беря со стола бокал, и первой прикладываясь к нему, после чего, покивав, передвинула его на сторону Угмара. Не знаю, все ли я сделала правильно, и не было ли это нарушением какого-нибудь закона гостеприимства, но судя по одобрительно зачмокавшим губам дромада, на этот раз я не облажалась, позволив интуиции вести меня, вспоминая разные экзотические застольные обычаи из нашей общей памяти с Древним – «Я рада видеть, что вы избежали мести вашего скотского шехрияра. Знаю, что нехорошо ругать чужих правителей, но… Ты же видел, правда? Ты видел!».

— «Я видэл» — успокаивающе покивал дромад, когда мой голос подвел меня, вновь сменившись на хрип – «Все видэли, до какой крайности дошел шехрияр. И как Всеэдиный покарал его на месте, лишив разума ударами тысячи молний! Запершийся в подвале дворца, шехрияр вздрагивает от любого громкого шума, а услышав чужие шаги, начинает кричать, что это гильжердиэн вэллам – Темный Страж из пророчества – прэслэдует его. Но больше всего народ возмутило, что шахрияр теперь плачэт во время дождя – мудрые дромады говорят, что это напомынает ему слезы Хавры, и пока тысячу тысяч раз не оплачет он каждую слэзинку, упавшую по его вине из глаз Черноокой, не видать покоя эго измученному разуму. Ну, а поскольку мудрецами было исчислен потрэбный для этого срок, как и колычество дождей, посылаемых Всеединым для правоверных, бывший шехрияр был отправлен в изгнание, в высокую башню на краю пустыни».

— «Так значит… вам ничего не грозит?» — запнувшись, я закончила свою мысль не так, как намеревалась. Я сама подставила спину под этот страшный бич, и не собиралась развязывать очередную войну из-за личных обид, и терок с каким-то там шехрияром, о существовании которого большинство пони даже не подозревали. А вот прогуляться на другой материк, да на пару недель, и в составе Соколиной кентурии – об этом следовало поразмыслить. Странно, ведь раньше я никогда не была такой кровожадной, но в тот миг у меня даже мысли не проскочило о том, что это было бы неправильно или не по-селестиански. Лишь потом до меня понемногу дошло, что я рассматривала эту возможность совершенно серьезно, даже не подумав, а какое я имею на это моральное право, чем любила заниматься все эти годы, но размышления на высокодуховные темы решила отложить на потом – «Ты и твой отец, и все те, кто учились у него мудрости, в чьей бесспорности не смогли бы усомниться даже его враги – вы все пока в безопасности от гнева этого психопата?».

— «Мой отэц, выступивший на твоэй стороне, Хавра, был эдинственным, в ком не усомнился народ, когда зашла рэчь о новом правитэле» — с легкой усмешкой откликнулся багадыр, будто случайно поведя глазами по сторонам. Околачивавшегося народу вокруг нас стало заметно больше – кажется, этим высокородным леди и джентелькольтам было до смерти интересно, о чем может так долго говорить дромадский посол с каким-то там секретарем. Чтобы еще больше позлить это привилегированное стадо, я не спешила покидать дромадов, задумчиво потягивая приторно-сладкое красное вино. Похоже, что как и мне, врожденное благородство позволило гостям из Камелу не обращать внимание на прискорбную ошибку подавшей его, а не легкое светлое, прислуги – «И после всего случившегося мудрецы, собравшиеся в Надире обсудыть столь неслыханное дэло, признали его шейхулли – верховным толкователем воли Всеединого, настоятелем над душами правовэрных. Теперь он обличен властью и доверием отправлять все обязанности шехрияра, пока достойнейшие дромады не выберут нового правителя, который поведет к процветанию наш народ!».

— «Он достоин этого титула и этой власти. А может, даже и большего» — задумчиво пробормотала я, глядя поверх укрытых парчою горбов. Мысли о вчерашнем срыве и сегодняшнем утре начисто отбивали желание даже оценивать содержимое старой бутылки, но удовольствие от вида возмущенно-шокированного выражения на мордах тусующихся вокруг жеребцов и кобыл было сильнее, чем легкая тошнота.

— «Отэц никагда нэ стремился к скипетру шехрияра, Хавра» — заметил Угмар. Как и я, он не набрасывался на вино, предпочитая держать голову чистой, и больше налегал на фрукты, исчезавшие в его пасти с внушающим уважением хрустом, знаменовавшим победу над самыми крепкими косточками молодых верблюжьих зубов – «И эсли сейчас его поддерживают и к его суждениям прислушиваются самые сильные рода и племена, то путь к Персиковому скипетру будет лежать через горбы слишком многих. Тэх, кто надеется взойти на нэго самим, или посадыть туда своего наслэдника. Моя же сэмья славна нэ многочисленностью воинов-азабов, но мудростью и справэдливостью, которую не оспаривают дажи наши враги».

— «Понимаю…» — и снова политика, снова «искусство возможного» подняла свою голову, глядя мне в глаза. Может быть, я ошибалась, а может, просто обманывала сама себя, но думаю, я все же уловила намек, содержавшийся в словах посла – «Увы, у Эквестрии нет посольства в Камелу… Уже нет. Прискорбно, да? Особенно если представить, что никто даже не попытался исправить это за прошедшие несколько лет».

— «Это бил один из послэдних ферманов самого шехрияра, и отмэнить его очень сложно» — покивал головой Угмар, роняя на полы дорогого халата капли персикового сока, стекавших с толстой нижней губы – «Но спустя пять лэт, бэсчисленные подарки из золота, должностей и наложниц, этот ферман был сочтен утратившим свою законную силу. И тэперь Эквестрия вновь жэланный гость в наших краях, да сохранит Всеединый и помилует наши страны!».

— «И даже буюрулду, скрепленная печатями достойнейших представителей дивана Камелу о том имеется?» — остро взглянула я на переставшего жевать багадыра. Его спутники, выглядевшие записными дипломатами, скрывавшимися под личиной приставленных к недорослю дядек, синхронно повернули ко мне свои острые взгляды, похожие на восточный кинжал – «Конечно, не все встретят с пониманием и воодушевлением известие о смене династии. Везде есть такие недалекие личности, что с непонятной враждебностью относятся к Эквестрийскому королевству, а принцесса известна своим благим и всепрощающим нравом. Вот только боюсь, что подобное может подвигнуть некоторых глупцов на необдуманные поступки – например, вновь устроить налет на посольство под видом доблестной стражи Надиры. Хотя если бы вдруг, совершенно случайно, в нем оказалась хотя бы сотня из тех, кто прошел со мной за эти пять лет пески южного и снега северного континентов…».

— «В Камелу есть множество отчаянных рубак и храбрых багадыров» — поджал губы Угмар айль Хаткан. Его спутники тоже изобразили на мордах вежливый скептицизм – «Но если бы такоэ произашло…».

— «Последний раз, полгода назад, сотня таких смельчаков позволила утвердиться на троне новому роду грифонов» — негромко, но веско обронила я, вглядываясь в темно-алое содержимое своего бокала. Как было похоже оно на кровь, это сладкое вино, более подходящее к завершению обильного ужина, нежели вроде как ни к чему не обязывающему разговору в начале дня, когда сам воздух наполнен ярким светом зимнего солнца, дробившим свои лучи в миллионах падающих за окном снежинок – «Мы повзрослели, Угмар, написав повести прожитых лет на собственных шкурах многими шрамами, и мне жаль ту наивную, пугливую кобылку, которой я когда-то была».

— «Да будет трижды проклят этот недостойный потомок торопливых родителей!» — сквозь зубы проговорил Угмар когда я, забывшись, тряхнула головой, отчего прикрывавшая левую половину мордочки челка сползла, обнажая обезобразивший меня извилистый шрам – «Да опустят еще при жизни на его морду нечистые дэвы свои поганые зады!».

— «Это? А, эти шрамы… Это не шехрияр. От него у меня остались другие отметины» — постаравшись как можно быстрее вернуть свою маскировку на место, буркнула я. Изображать смакующего вино сомелье больше не хотелось, поэтому я решила урвать и для себя хотя бы банан, на всякий случай стрельнув глазами в сторону находившейся на другом конце зала принцессы – «Это мне осталось на память о том бое в тронном зале, когда мы с королем грифонов стояли одни против пятидесяти. Два меча – против десятков кинжалов, эспад и рапир. А с тобой, мой дорогой багадыр, мы бы выстояли против всех!».

— «Ахал-ла! Воистину, настанет такой день, когда я назову тебя эмильдаш – своэй молочной сэстрой, Хавра!» — осклабился дромад. Что ж, разница менталитетов была видна невооруженным, так сказать, глазом, и в отличие от тех же пони, этих губанов никак не возмутила или испугала возможность скрестить оружие с соотечественниками. Представь себе, Твайлайт, я тоже иногда думаю, и кажется, начала догадываться, отчего одних приводит в ужас даже мысль о насилии, в то время как другие спокойно рассчитывают свои силы, и их применимость даже против тех, с кем живешь бок о бок. Дело во взгляде на жизнь, который вырабатывается, когда смотришь на оружие со стороны рукояти. Это мировоззрение древних воителей, риттеров, для которых «своими» были те, кто входил в их круг интересов – свой замок, своя земля и свой род. Свой вассал, свой сюзерен и своя клятва чести. Все остальные были чужими – с чужими проблемами и заботами, чужими интересами и способами приобрести определенные жизненные блага. И да, я наконец поняла, что и сама начала демонстрировать все признаки этой профдеформации, спокойно рассуждая с дромадом о том, что было бы неплохо, если бы нас спровоцировали на ответный удар, которым можно было бы обезглавить противостоящую ему коалицию других родов, за что, безусловно, я получила бы свою долю благ, как материальных, так и политических. Как хорошо, что над всеми нами стояли принцессы, которые вовремя замечали подобные поползновения, и лишали вооруженный класс возможности начать диктовать свою волью всем остальным. Была ли это моя мысль, или очередная закладка в голове, которую поместили туда заботливые, мать их, принцессы, я не понимала, но была твердо уверена в том, что когда-нибудь я докопаюсь до правды, какой бы горькой она для меня ни была. А пока я чувствовала себя словно веточка, упавшая в бурную речку, и плывущая по воле бегущей куда-то воды, стараясь просто держаться повыше, и не уйти в темную глубину. Наша беседа с Угмаром айль Хатканом продолжилась, но после этого обмена достаточно серьезными фразами, скрывавшими за собой если не заговор, то уж точно задел на будущее, эдакий «договор о намерениях», ни о чем серьезном мы больше не говорили, а вежливо болтали о том, что случилось за эти годы. Удовлетворившись услышанным, его спутники вежливо переговаривались с обступавшими нас пони, пока, наконец, не отчалили вместе со своим подопечным, оставив меня в одиночестве переваривать все, что было сказано этим утром.

«Да уж, расхвасталась, как старая актриса, козыряющая пыльными историями перед слушателями, которые не имеют ни малейшего понятия о том, что когда-то произошло» — думала я, покидая устроенный нами приватный уголок для того, чтобы вновь присоединиться к мисс Инквелл возле трона, где она уже заканчивала подготавливать грамоты с золотыми печатями в форме подков, которыми следовало наградить всех, кто удостоился чести быть полезным стране в этот напряженный, выматывающий год. Толстые кипы листов с алыми шнурками были похожи на срезанные листья экзотических растений, поселив у меня в душе неясное чувство тревоги, заставившее вспомнить о каком-то недобром сне, который я прочно забыла под утро – «Вот и в самом деле, полетела бы я гробить своих ребят только ради того, чтобы на трон пыльного, занюханного городишки, за полмира от моего дома, опустил свой тощий зад один правитель, а не другой? По зрелому размышлению, я думаю, что нет. Тогда почему я вдруг начала разбрасываться подобными обещаниями? Раньше я даже и подумать не могла о таком!».

Впрочем, как говорила принцесса, врать себе было последним делом, и где-то внутри я уже знала ответ. Знала, что никак не могу смириться с потерей власти – того наркотика, на который, рано или поздно, подсаживается каждый, кто из себя хоть что-нибудь представлял. От власти в семье до управления целыми государствами, от должности мелкого чиновника или управдома, до министра или бригадного генерала – рано или поздно каждый начинал понимать, что уже не может обходиться без этого наркотика, скрывая свою зависимость за одинаковыми оправданиями, рассказывая окружающим про свою заботу о благе остальных. Не так ли и я судорожно цеплялась копытами за свое эфемерное звание Легата, постепенно превращая происходящее в фарс? «Так мечущийся на смертном одре хватает за ноги и крылья родственников и друзей, стараясь отдалить наступление финала, и оттого готовый на все что угодно, готовый принести в жертву все и всех, лишь бы оттянуть неизбежное, превращая происходящее в некрасивое и долгое нравственное падение» — эти слова, которые сказал мне когда-то один пройдошистый фестрал, как нельзя лучше описывали все происходящее, вдруг выкристаллизовываясь для меня во всей своей безжалостной и острой чистоте, похожей на осколки морозного стекла, к которому я прижалась пылающим лбом. За моей спиной, где-то там, в зале, награждались последние из достойных, и оглашались имена оставшихся просто причастными, получивших аванс на будущее, что заставит их в трудный час действовать решительнее, не дожидаясь упреков и просьб. Принцесса была мудра, и я поежилась, представляя, как неприятно ей, должно быть, было смотреть на мои фиглярские выходки, похожие на ужимки барахтающегося на раскаленной сковородке земляного червя.

— «Играйте» — прошептала я, закрывая глаза, и внимательно разглядывая блики солнечного света, повисшего на ресницах неплотно прикрытых век, словно пытаясь спрятаться в них от позора, тяжелым саваном опустившийся на мои спину и шею. Оркестр выдал последний приветственный туш, и теперь настраивал скрипочки, виолончели и трубы, готовясь услаждать гостей легкой и ни к чему не обязывающей музыкой, подходящей к этому радостному зимнему утру – «Уходить нужно с музыкой. А я хочу уйти так, чтобы никто и не вспомнил о том, что я когда-то была».

— «Мисс?» — раздавшийся за плечом голос Инквелл заставил меня открыть глаза. Еще полгода назад я бы вздрогнула, и уже держалась бы за шейку кобылы одним копытом, другим вытягивая из ножен Фрегорах. Чуть раньше – вздрогнула и откатилась бы в сторону, успев пожалеть об оставленных где-то доспехах. А лет пять примерно назад меня бы уже снимали с ближайшего карниза под потолком, куда бы я взлетела по шторам не хуже психованной кошки. Теперь же я просто повернула голову, ощущая себя внезапно уставшей от всего, в том числе и от этого затянувшегося фарса – «Мисс Раг, вы нужны в зале».

— «Простите. Никак не свыкнусь со своей новой ролью» — пробормотала я, благоразумно засунув куда подальше остаток слов «в качестве комнатной собачки». То, что казалось мне оскорбительным, для прочих, настоящих пони было едва ли не вершиной карьеры, и наверное, за возможность служить одним из личных секретарей принцесс настоящие пони пошли бы на многое, если не на все, что угодно. Но я промолчала, проглотила злые слова – в конце концов, если я собиралась покончить со всем этим бардаком, то не стоило возбуждать излишних подозрений в свой адрес. Работа будет трудна, но я была уверена, что смогу скопить немного денег, после чего отправлюсь в дорогу, впрягшись в старенький фургон четы Беррислоп, и наконец увижу этот мир таким, какой он есть, не ограниченный нащечниками и козырьком легионерского шлема.

Я все еще помнила тот короткий, но яркий сон, в котором мы шли навстречу солнцу, поднимавшемуся над бесконечной гладью лугов, и все чаще думала о том, чтобы сделать его явью для себя, и своих близких.

— «Пожалуйста сюда, мисс Раг» — негромко проговорил кто-то сбоку, указывая в сторону освободившегося в центре зала места, прямо напротив собравшейся тесной группой принцесс и грифонов. Я заметила в этой дружной толпе и Акланга, о чем-то шепчущегося с Лове де Вутон, причем выглядела последняя так, словно втолковывала ему прямо перед экзаменом не выученный вовремя урок. Принцессы стояли чуть сбоку от ковровой дорожки, словно случайно оторвавшись от ни к чему не обязывающего разговора с угрюмым сталлионградским послом, и тоже смотрели в мою сторону с извечным державным выражением морд.

Отчего-то мне тотчас же захотелось самой закопаться в могилу, и чтобы ее никто никогда не нашел.

— «Мисс Раг!» — отлипнув от леди де Армуаз, Акланг вышел вперед, глядя на меня блестевшими от возбуждения глазами. Я нервно дернула ухом, услышав приветственные крики с галерки и балконов бельэтажа, успев коротко порадоваться тому, что этот юный грифон уже снискал если не уважение, то хотя бы приязнь придворной толпы. Хотя облепившие балконы пони не выглядели записными завсегдатаями дворцовых паркетов – «Прошу вас преклонить колена!».

«Нипоняла…».

— «Колени приклоните, мисс» — сурово прошептал мне откуда-то сбоку голос сэра Реджинальда, и под ноги мне ткнулась небольшая подушечка. Я ощутила, как взмокла моя спина при виде небольшого меча, возлежавшего на такой же подушечке справа от принца. Интересно, торжественное обезглавливание тоже входило в программу сегодняшних увеселений, и стоило ли мне радоваться такой чести, как стать искупительной жертвой для грифонов от аликорнов, одного из которых я заметила среди самых важных гостей?

«Не утерпела-таки, розовая тварь!» — теперь мне все стало ясно. Кто, кроме настоящего аликорна, смог бы настолько быстро и хитроумно обернуть себе на пользу даже самое тяжелое поражение? «Нету тела – нету дела», как говорили современники Старика, и когда моя голова будет торжественно отослана грифоньему Ландтаагу, кто вспомнит о каком-то там жеребенке-бастарде королевской четы из крошечной, далекой страны, гордо именовавшей себя империей? Мое копыто уже привычно лапнуло по левому плечу, но нащупало лишь пустоту. Верный Фрегорах остался в казармах, вместе с Шепотом Червя, занявшим место в наспех сооруженной витрине, под надежным замком. Рядом не было верного Рэйна, и я вдруг поняла, что такое быть совершенно одной, среди огромной толпы, глядя на своих палачей.

И оставалось только узнать, хватит ли у меня силы воли, подобно королям прошлого, взойти на свой эшафот.

— «Мисс, вы задерживаете церемонию».

— «Предпочитаю встретить то, что мне суждено с поднятой головой!» — рыкнула я, постаравшись своим голосом разбудить внутри дремавшую где-то злость. Огонь в груди загудел, но теперь это было не чистое пламя, а ядовито чадящий, исходящий сажей и копотью нефтяной факел, наполнявший меня отвращением к себе, и окружающему меня миру – «Дозволено ли будет мне защищаться, Ваши Высочества, или предпочтете меня связать, чтобы было удобнее?!».

«Может, у кого-нибудь в толпе… Нет. У хранителей тела есть копья» — тело уже привычно напряглось, приготовившись прыгнуть в сторону, выдирая копье у ближайшего стражника, неподвижно стоявшего возле трона – «Прыжок, удар в грудь плечом, захват копья. И побег через окно. Только бы добраться до казарм – а там уже можно будет продавать свою жизнь подороже!».

— «Достаточно будет просто последовать просьбе нашего юного гостя» — спокойно ответила Селестия. Несмотря на маску холодной отстраненности, с которой поглядела на меня ее сестра, в глазах Луны я заметила немое предостережение, наверняка призывавшее меня подставлять под меч свою шею, и не портить собравшимся праздник. Интересно, и куда подевался Графит? Буквально минуту назад он, словно мрачная статуя, еще находился у нее за спиной, но повинуясь какому-то нервному движению ушей своей повелительницы вдруг исчез. Услышав невысказанное предупреждение, прозвучавшее в голосе старшего диарха, я шагнула вперед, но не склонилась, а гордо вскинув голову, с вызовом поглядела на Акланга и стоявших рядом с ним высокородных мадам, решая, кто первый окажется со свернутой головой. Виконтесса Кейлхаке была задумчива, де Вутон недоуменно взирала на меня, топорща белые перья на голове – теперь ни одна из них не казалась мне милой или хотя бы симпатичной. Включая Акланга, взявшегося за меч.

— «Соответствует ли стоящая перед нами принципу «тапфер» – доблестная?» — громко и торжественно спросил в пространство Акланг. Несмотря на решительно начавшееся выступление, он явно струсил, дав голосом петуха, как только увидел мои налитые кровью глаза, которыми я шарила по всей этой троице, раздумывая, не будет ли проще отобрать стальную ковырялку у задумавшего что-то недоброе принца. Кто знает, не собирался ли он потребовать на память мой череп в качестве памятного трофея о днях, проведенных в заложниках?

— «Она соответствует!» — громко, но мягко произнесла стоявшая слева от принца грифонка, встопорщив на голове два похожих на уши хохолка – «Я, риттер и Оберстер Фельтдгауптгриффе Грифоньих Королевств, Лове де Вутон де Армуаз, свидетельствую об этом!».

— «Соответствует ли она принципу «креигрихь?» — воинственная?» — кажется, это была какая-то церемония, и грохот, пульсирующий в такт ударам взбесившегося сердца у меня в голове, начал понемногу стихать, рассеивая заволакивающую взор пелену из серого пепла, словно полчища мух, скапливавшуюся в уголках глаз. Возможно, меня даже не собирались вот прямо сейчас убивать, хотя это и казалось мне слишком невероятным, учитывая сложившиеся обстоятельства.

«И почему так болит голова?».

— «О, она соответствует, хотя я не поставил бы это в заслугу» — насмешливо произнес голос слева от меня, заставив удивленно воззриться на сэра Реджинальда. Не глядя на меня, он пошевелил своими внушительными усами, и со стариковской хитринкой оглядел зал из-под внушительных кустистых бровей – «Свидетельствую в том как риттер-башелье Эквестрийского королевства».

— «Соответствует ли она принципу «гробцугихь» — великодушная?».

— «Соответствует» — кивнула виконтесса, поклонившись принцессам, принцу и окружающим нас гостям – «Свидетельствую в том, как и все прочие, сражавшаяся как вместе с нею, так и против нее, во время последней войны».

— «Значит, в соответствии с этими древними принципами, и проявленной доблестью, храбростью и риттерственностью я, наследный принц Акланг фон Гриндофт, посвящаю Скраппи Раг в риттерское достоинство!» — наконец, продравшись сквозь хитросплетения древнего ритуала, торжественно провозглисил Акланг, высоко вскинув меч. Его голос снова сорвался на писк, но теперь вряд ли кто это заметил за топотом, которым взорвался зал — «Прими же девизы  «Мейне Айре хейб Тройе», и неси этот принцип в мир! Примите присягу, риттер-баннерет!».

 - «Моя честь — это верность»? Неплохо придумано. Но боюсь, это не про меня. 

 - «Я бы приняла что-нибудь вроде «Убью и съем!», к примеру» — буркнула я. Сердце испуганным воробышком трепыхалось в груди, и я почувствовала, как впервые за эти годы давно и прочно, казалось, забытая тяжесть вновь стискивает когтистой лапой грудь, и пульсирующую шею — «Или  «Найду и закопаю!». Тоже неплохо звучит».

 - «Вы можете иметь много девизов, леди Раг» -  светски улыбнулась краешком рта де Армуаз. Хотя я ни за что не поверила бы этой хитрой пернатой роже  — «Но что это? Неужели вы торгуетесь во время этой торжественной церемонии?». 

 - «Я просто пытаюсь понять, во что вы втравили меня, дамы и господа» — наконец, решившись, я подогнула передние ноги и коснулась ими подушки, ощущая, как застывает до каменной твердости шея, ощущая двигавшуюся рядом с ней сталь  — «Акланг, это ты придумал, или кто-то очень добрый тебе этот ход подсказал?». 

 - «Я сам! И девиз тоже сам придумал!» — светясь от гордости, заявил грифоненок, порождая у меня почти непреодолимое желание стукнуть себя копытом по лбу. Ну да, конечно же, чем еще можно порадовать глупую тетушку, как не посвятив ее в риттеры? И ей приятно, и тебе на пользу пойдет. Но у всего этого была обратная сторона, и сама безыскусность этого действа холодными каплями пота между лопаток подсказывала мне, что принцессы не имеют к этому ни малейшего отношения. Слишком уж не в духе этих интриганок был такой ход. А значит, свою партию разыгрывал кто-то другой, и от этого мне вдруг захотелось вернуться обратно — туда, где пахнет сталью и потом, где на привалах питаются хлебом и вином, а враг известен и скоро будет повержен. Тут же следовало опасаться каждой тени, и мне показалось, что я и в самом деле вижу, как они начинают скапливаться в углах.

 - «Вам не нравится, фрау?». 

«Ага. Примерно как подвешенный над шеей топор. А что — большой, сверкающий, и так красиво блестит!». 

 - «Что ж, хоть я и не желала того, но я принимаю свою новую службу, наследный принц грифоньей короны Акланг фон Гриндофт!» — кто бы это ни придумал, кто бы ни вложил это в голову ребенка, мне предстояло до конца доиграть этот фарс. Задумано примитивно, исполнено топорно — какие-то доморощенные интриганы решили померяться с принцессами? Или увидев, как зашатался подо мною мой стул, решили наконец толкнуть его посильнее, устроив между нами раскол? Да, это было наиболее вероятно, о чем я напряженно думала на протяжении не слишком длинной церемонии. За неимением всего необходимого — подарков, риттерского пояса и накоготников, нового знамени и котты с вышитым на ней гербом, Аклангу оставалось провести сокращенный ее вариант, постучав мне по плечам и макушке мечом, и торжественно дочирикав свои напутствия и наставления, в которых он то и дело путался, но под копытоводством двух опытных риттеров-дам все же довел церемонию до конца, заработав громкий топот и выкрики зала. Что ж, для собравшихся это было целое представление, в то время как я напряженно шарила взглядом из-под взлохмаченной гривы по стоявшим в первых рядах, стараясь выловить среди приглашенных того, кто выдал бы себя хотя бы взглядом. Увы, найти таких я так и не смогла — принцессы благодушно кивали и перешептывались (уверена, обсуждая дальнейшие репрессии бедной пятнистой пегаски), пони на балконах приветственно топали и громогласно выкрикивали поздравления, а собравшаяся в зале толпа казалась целым водоворотом разноцветных глаз, смотревших на разворачивавшийся перед ними спектакль — «Но как всякий сподвижник Хрурта был верен Первому Королю, так и я остаюсь верной своим принцессам и Эквестрии. И потому клянусь в том, что пребывая в своем новом достоинстве, я не устану крепить искреннюю и тесную дружбу наших королевств, исполняя свою службу открыто, честно, благородно, и согласно риттерской чести, в чем приношу торжественную клятву пред взором трех коронованных особ, да продляться их дни на земле! Также я обязуюсь неустанно отправлять свой риттерский долг, служа вам айде ет консель — помощью и советом против живых и мертвых, а также...». 

Что ж, это мы знаем, это мы проходили. Вываленное когда-то на Фрута, чья морда уже мелькнула не раз и не два на балконе, закрепилось за эти полгода, пройдя через горнило споров у походных костров. Само собой, разговоры о гербах, титулах и вассальных обязанностях длились лишь до первых бутылок вина, после чего, как обычно, переходя на аппетитные попки служанок, фрейлин и герцогинь, но даже эти беседы позволили мне начать настоящее изучение сложной, запутанной, но в чем-то довольно увлекательной иерархии, пронизывающей общество грифонов и пони. Последние были погружены в эти отношения меньше, по причине общего миролюбия не возводя их в такой абсолют, но и здесь были свои ордена (Сотни, Твайлайт!), свои союзы, своя знать и свой мир, скрытый от случайных взглядов. Так выглядят сложные внутренности паровоза, доведись кому-то увидеть не облицованную металлом машину, а все ее многочисленные потроха, состоящие из тысячи связей, от самых крошечных и незаметных, до явных и незыблемых. Выслушивая весь этот высокопарный бред, грифоныш явно охреневал, то и дело поглядывая на леди де Армуаз, одобрительно покачивавшую головой, и незаметно воздевая вверх палец — мол, учись, мелкий, как нужно куртуазно ездить собеседнику по мозгам. А заодно еще и основы оммажа подучишь. В общем, я громко и торжественно (так, чтобы окружающие и принцессы были в курсе) объявила, что не служу никому, кроме дела мира, труда, и счастья наших народов. Не так прямолинейно, конечно же, но именно это можно было вынести из моего обещания следить за дарованным мне аллодом (Пожалуй, я туда десяток отставников по ранению поселю — пущай попробует кто-нибудь его тронуть!), раз в полгода-год наведываться в Королевства для присутствия при дворе юного принца, и… Все. Остальное осталось лишь благими пожеланиями, той самой «декларацией о намерениях», не обязывающей стороны ни к чему. Окончательно запутавшись в хитросплетениях политических реверансов, Акланг дотерпел до конца церемонии, после чего ему осталось лишь риттерский пояс и меч, а главное — торжественно вручить весьма и весьма потрепанную книжицу, при ближайшем рассмотрении оказавшуюся кодексом благородного риттерства — эту часть пропустить было нельзя. Меч на широком поясе оказался моим, и я с облегчением лапнула притащенный Графитом Фрегорах, ощущая, как паника окончательно покидает меня, оставляя лишь ощущение часто стучащего сердца. Но я считала, что способна пережить это незначительное неудобство — особенно, когда выяснила, что книжица оказалась не Акланга, а кое-кого постарше. Кого-то, кто часто ее перечитывал, и любил оставлять между страницами высушенные цветы. 

Ну, и тот, кто догадался оставить среди первых страниц записку, извивами изящного почерка сообщавшую домашний адрес владелицы книжки.

— «Поздравляем вас, мэм!» — после обязательной части с обниманием и заверениям в преданности вышеозвученным идеалам, потребовалось выстоять рядом с юным принцем потребное время, демонстрируя готовность нового риттера служить и защищать. Продефилировав с ним пару кругов по залу, я понемногу отстала, и позволила оттеснить себя образовавшейся вокруг толпе, спешившей поздравить самого молодого из королевского дома грифонов с первым проведенным ритуалом. Мое имя не упоминалось, словно даже произнести его считалось дурным тоном, но я заметила, что в противовес всем богатым и именитым, гости попроще искренне приветствовали меня, словно какую-то героиню дня, заставив смущенно помахать им в ответ. Там-то, под балконами, меня и разыскало трио бывших моих подчиненных, из какого-то юношеского чувства бунтарства решивших противопоставить себя разодетой толпе — «Вы теперь опоясанный риттер, и еще баннерет, а значит, можете набирать свой отряд». 

— «Это хорошо?» — скептически осведомилась я, глядя на это восторженное трио. Эх, корошо что у меня хватило мозгов не посылать в бой этих дурочек. Юные, свежие, кобылки были хороши как весенние цветы, и я лишь вздохнула при мысли о том, что они не долго останутся такими, если не покинут наш Легион.

— «Даже очень! Даже если вы риттер грифоний, то все равно имеете право набирать свой отряд и вести его в бой, или даже организовывать орден». 

— «А-га. Словно без меня их в Эквестрии не хватает» — скептично фыркнув, я решила попробовать донести через них одну мысль, надеясь, что они не удержаться, и как все кобылки, растреплят ее везде, где только можно, доведя, таким образом, до принцесс — «А по поводу этого грифоньего риттертства… Вы не подумали, что тем самым, мне подложили большую свинью?». 

— «Как?!» — эх, какие же вы все же наивные…

— «А вот так. Тот, кто подсказал Аклангу фон Гриндофту эту идею, явно мечтает поссорить меня с повелительницами. Об этом вы не подумали?» — строго поглядев на притихших кобылок, негромко, но веско произнесла я, посмеиваясь внутри. Уж больно забавные были у них морды — «Как они будут глядеть на ту, что отправилась от их имени в Грифус, а теперь, на их же глазах, чуть ли не сменила подданство, поклявшись помогать и оберегать их будущего короля?! Как бы вы посмотрели на такого вот пони?».

— «Но мэм, риттерство, это же не...» — подняв в воздух переднее копыто, Берил потрясла головой, словно не находя слов. Или, что более вероятно, ошарашенная подобной тупостью бывшего командира — «Это не подданство и не клятва безропотно служить сюзерену! Это признание заслуг, совокупность которых дает право грифону или пони быть принятым в высшее общество! Это точно не то, что вы подумали — принцесса тоже может посвящать в риттеры, и не раз так поступала. Во время заключения мира самых храбрых воинов, которые не просто умело сражались, но и проявили благородство, сострадание и воздержанность на поле боя, тоже в риттеры посвящали сразу оба монарха. Ну, так писали в книгах, и так говорил мой отец». 

— «Правда? Ну хорошо… Но все равно, я до смерти останусь преданной нашим принцессам, что бы там ни болтали об этом. Я обязана им всем — даже жизнью, поэтому от этого служения освободить меня может лишь смерть» — решив поподробнее узнать про такие тонкости посвящения в высшее сословие королевств, я строго поглядела на притихших кобылок, не давая сбить себя с мысли, и довести ее до конца — «Кстати, этот прием неплохая возможность узреть наконец ваших неуловимых родителей. Иногда мне начинает казаться, что вы круглые сироты, и просто морочите мне голову».  

— «Мэм!» — судя по лихорадочно забегавшим глазам, сиротами они совсем не являлись. А судорожно подернутые шлейфы туник, под которыми скрывались озорные подвязки с метками их табунка, намекнули на то, что родители их пони деятельные, и предпочитающих строгое воспитание. Возможно, даже с помощью розог — по словам Луны, это наиболее действенный способ донести до ребенка всю его неправоту.

Я почему-то подумала, что непременно хочу себе такое же украшение, с нашими метками — моей, и Графита.

— «А что? Я вернулась неделю назад, но все еще не получила обещанные мне журналы за целых полгода! Как мне знать, что тут у вас, в этом вашем высшем обществе, происходит?». 

— «Да, мэм! Завтра же они будут у вас!».

— «Вот и славненько» — убедившись, что им удалось отделаться столь малой кровью, юные дурочки утерли мгновенно вспотевшие лбы, и бочком-бочком ускакали в сторону выхода. Наверняка побежали в уборную, восстанавливать макияж, едва не погубленный одной бесчувственной пегой лошадкой. Мне стало вдруг интересно, и кто же это был такой строгий, кто мог держать в копытах это бодрое трио беспокойных лошадок, не только продержавшихся целый месяц в учебке Легиона, по слухам, являвшейся филиалом Тартара на земле, но и заработавших свои первые нашивки деканов. Продвижение Берилл в кентурионы я подмахнула не глядя после войны — толковые офицеры были у нас наперечет, но лишь в этот день я подумала о том, что не получала ругательных предписаний из штаба, требовавших бы подтверждения этих «полевых» патентов на офицерский чин. Да и командор не ленится самостоятельно проверить каждый, лично тестируя кандидатов в будущие офицеры. Интересно, интересно… Неужто они и до командующей верхушки добрались? В таких размышлениях я покружила по залу, пытаясь представить себе, какими могли быть эти пони, но перед глазами все время крутился образ Джет Сета и его жены Аппер Краст, надменно глядевших на меня поверх задранного к потолку носа. Впрочем, я нашла нескольких свирепо выглядевших мегер, достойных по их внешнему виду держать в копытах любое семейство, вплоть до внуков и правнуков — после лечения в грифоньем госпитале воинствующих сестер я бы уже не удивилась, узнав, что и среди эквестрийских старушек есть такие, что в молодости завернули копыта под мышки не одному жеребцу. Пока меня спасала лишь наглость, да юношеский напор, но кто знает, когда и я наткнусь на того, кто натянет мне глаз на подхвосте. Кто-нибудь вроде дамы де Армуаз — каждый раз, когда мы пересекались во время очередного круга по залу, я старательно отводила глаза при виде ее мягкой улыбки и приветливо склоненной головы, стараясь не думать об этом подтянутом, кошачьей мягкости теле и все еще крепком, упругом крупе… Так, стоп. Плохая кобылка! Фу, Скраппи, фу!

Но в тот день, говоря честно, мне было не до забав. Даже встреча со Стомп, вновь крутящейся неподалеку от командора, не принесла мне облегчения, даже зеленые глаза Блуми, глядевшей у той из-за плеча навевали лишь грусть, усиливая поселившуюся в груди тяжесть, и без того давившую на меня бетонной плитой. Принцессы загадочно улыбались, вместе со свитой переходя из зала в зал, и вскоре прием вылился в путешествие по публичной части дворца, во время которого мы успели наведаться в гости к парочке цеховых орденов (снова они, эти жуткие организации, после встречи с одной из которых я долго просыпалась среди ночи, хватаясь за меч), посетить делегацию южных приморских городов, решивших поздравить принцесс с наступающим праздником, и даже посмотреть на игру в снежки, чуть было не переросшую в настоящую снежковую перестрелку. Победили в ней, естественно, единороги, с небольшим перевесом обойдя шустрых пегасов, но как бы те ни крутились в воздухе, уворачиваясь от летящих снежков, телекинез был все же слишком хитрой штукой, с помощью которой, например, можно было заставить ком снега следовать за своей жертвой, опускаясь ей между лопаток в самый неподходящий момент. В общем, было забавно наблюдать, как благовоспитанные дамы и господа жмутся вдоль стен заснеженного зимнего садика, находившегося между дворцовых зданий, и жеманно пытаются изображать изысканное веселье, наводя зевоту и ощущение неловкости всем вокруг, но когда сами сестры подали пример своим подданным, с неподдельным весельем зарядив друг в дружку снежком размером с иной экипаж, все пришло в норму. Вдохновившись видом замковой стены, загудевшей и жалобно звякнувшей стеклами больших витражных окон, богатые и знаменитые живо осознали намек, и под одобрительным взглядом младшего диарха присоединились к веселью, старательно не обращая внимания на измятую и быстро промокшую одежду. Впрочем, кажется, в конце они и в самом деле начали получать удовольствие от этой дружной игры, ненадолго сбросив с себя бремя социальных оков, и я мысленно поздравила себя, когда увидела бодрых старушек, с невероятной меткостью и привычно щуря глаз, клавших в противника один снежок за другим. Пожалуй, этим дамам дорогу и впрямь было лучше не переходить, поэтому я ограничилась лишь несколькими бросками, постаравшись зацепить только тех, кто был мне наиболее неприятен, и больше других кривил свою морду при виде меня. Конечно, с нашей подготовкой было легче устроить тут грандиозный замес, но когда я поняла, что ныряю от одной живой изгороди до другой, по привычке заходя сражающимся во фланг — мне стало грустно, и преисполнившись отвращения к себе, я позволила Блуми попасть в себя скомканным снегом, с улыбкой отправившись на скамью запасных, где продолжала болеть за сражавшихся, пока красное зимнее солнце не коснулось замковых башен, призывая уставших гостей возвращаться под крышу, в тепло уже приготовленных для них полотенец, пледов и одеял.

Мне вдруг захотелось, чтобы со мной были дети, и муж, и Грасс, и даже Блуми, с каким-то подозрительно настороженным видом мелькавшая на горизонте, куда бы я ни пошла. Остаток дня и вечер прошли насыщенно, с каждым часом становясь все дурнее и хуже. От постоянного расхаживания между группами гостей у меня начала кружиться голова, а от постоянного напряжения, в котором приходилось держать копыта на скользком паркете, ноги настолько распухли, что перестали влезать в накопытники, одарив меня неприятным ощущением хождения по мягким подушкам. Несмотря на дружелюбие, сквозившее из всех, кто был приглашен на череду торжественных, посвященных приближающимся праздникам встреч, я чувствовала себя провинившимся учеником, которого поздравляют с завершением школы, и демонстрируют дружелюбие, не желая портить торжественный день даже самой отъявленной хулиганке. Почему-то я знала, что крупно подвела принцесс, подвела в который раз, и не смогла даже достойно уйти и вместо того, чтобы скрыться за занавесом, вновь попыталась выйти на сцену. Время лукавой временщицы должно было тихо закончиться, без скандалов и громких событий оставшись лишь в памяти историков и пыльных книг, которые никто никогда не прочтет. Я видела это в глазах повелительниц, чувствовала во взглядах встречавшихся мне пони, и даже в коридорах дворца я ощущала молчаливое неодобрение, холодными сквозняками веявшими от фигур легионеров из Третьей, по традиции, в свою очередь несших дежурство во время праздников во дворце и прочих местах массового гуляния пони. Мне следовало уйти тихо, став серенькой мышкой в приемной принцессы, а не нахально наливаться вином на глазах приглашенных, раскидываясь обещаниями, выполнить которые я уже не смогу, и уж точно не принимать предложение если не подданства, то службы от принца других королевств. От ощущения собственного ничтожества и запоздалого раскаяния неприятно и мерзко кружилась голова, а сдавливающая грудь горечь казалась стотонной плитой, не дававшей сделать полного вдоха. Бочком пробираясь по коридорам, я уже не отвечала на обращенные ко мне поздравления и приветливые кивки, а лишь невнятно дергала головой, пытаясь вытрясти скапливающиеся в уголках глаз серые мушки, которых становилось все больше и больше несмотря на яркий солнечный день. В конце концов, я попросту ввалилась в один из тех закутков, которыми изобиловала новая часть оказавшегося огромным дворца, и без сил рухнула на крошечную скамеечку, словно нарочно пристроившуюся возле постамента с бюстом какого-то аликорна. Я давно заметила, что среди статуй во дворце нет-нет, да и мелькнет то одна, то другая скульптура, явно отличающаяся от облика здравствующих диархов, но каждый раз забывала спросить, кто же именно это был. Впрочем, в тот миг мне было не до какого-то там бюста, возвышавшегося над моей головой – чувство вины давило на грудь, и удавкой впивалось в напряженную шею, по которой ударами молота прокатывался каждый удар колотившегося сердца.

«Нужно подождать. Подождать, пока все разойдутся» — кто и куда должен был разойтись, было абсолютно не важно. Главное, чтобы никто не заметил меня, и все поскорее забыли о том, что произошло этим утром. Эта убежденность позволила мне держаться, и откинувшись на постамент, постараться глотнуть побольше воздуха, которого вокруг почему-то становилось все меньше – «Я просто подожду вот здесь. В тишине. И все будет хорошо. Все поправится как-нибудь».

Копыто скользнуло по напряженной, затекшей вдруг шее, и нащупав ворот, резко рвануло его. Что-то хрустнуло и зазвенело – то ли застежки, то ли ткань, то ли кольца кольчужной подкладки. Дышать стало немного легче, несмотря на обильно струящийся пот, заливающий глаза и левую часть морды, исказившуюся в болезненной гримасе. Мне стоило посидеть тут, в интимном полумраке удобно расположенного алькова, и тогда…

Что случится потом, додумать я не успела, и обмякнув на лавке, на секунду закрыла глаза.

_____________________________