Стальные крылья: Огнем и Железом

Глава 5: "Беспокойное, мирное лето"

«Очень мало живых существ в наше время способны сказать себе «Я могу учиться». Не все это понимают, а еще меньше – понимают, что они это понимают, и делают из этого выводы. Да-да, моя дорогая Иийиса, я знаю, что обо мне думают и говорят народы. Пони, грифоны, цервиды, дромады и зебры – все они считают меня непогрешимым правителем, за тысячи лет превратившимся в эдакое многоногое существо, в паука, оплетшего народы и страны паутиной своих интриг. Они ошибаются.

Все вы ошибаетесь.

О нет, я не являюсь непогрешимой, и в жизни своей ошибалась гораздо чаще, чем представляется другим. Нет, моя милая, я не боюсь в этом признаться, ведь говоря начистоту, это даже хорошо, когда твой враг преувеличивает твои недостатки. Но если твой друг недооценивает твои достоинства – это еще лучше. Удивлена? Понимаю. Ты вряд ли услышишь это где-либо еще в этой стране, разве что от… Нет-нет, не нужно так вздрагивать, хорошо? Не удивляйся, ведь я прекрасно вижу тебя, даже если гляжу при этом в окно, в то время как ты, с примерным видом приткнувшись на краешке моего стола, быстро записываешь все о чем мы с тобой говорили, прикусив от напряжения крошечный язык. Вы так с ним похожи… С кем? Прости, но этого я сказать тебе не могу, но уверяю — все раскроется в свое время.

Но, возвращаясь к нашему уроку – скажи мне, какой вывод можно сделать из всего вышесказанного? Из этой древней и злой поговорки, которую кроме меня знают всего две пони? Не знаешь… Что же, давай, я тебе помогу. Представь, что ты задумала некую хитрость – например, стянуть с кухни вареные в патоке бананы, которые приготовила тебе твоя бабушка или мать. Что для этого нужно? Конечно же, для этого нужен план! Но подумай вот о чем: а что же делать, если этот план не сработает? Составить другой? Конечно, это было бы самым логичным решением, и именно этим путем пошли бы все, о ком мы с тобой говорили. Однако хороший правитель вынужден решать десятки, а иногда и сотни вопросов одновременно, поэтому не всегда может позволить себе столь неторопливое «линейное» развитие событий, похожее скорее на какой-нибудь эксперимент. Примером могу привести тебе то событие, о котором помнят все зебры – Нашествие Зверя. Не будем касаться причин этого конфликта, о котором мы с сестрой скорбим до сих пор, а вместо этого, рассмотрим его итог, чтобы ты лучше могла понять и усвоить этот урок. Итак, позволь мне спросить тебя, а зачем твой отец проиграл эту войну? Нет-нет, я не ошиблась, и вопрос был задан корректно. Не «почему», но «зачем»! Я уверена, ты слышала множество голосов, до сих пор утверждавших, что твой народ мог бы отступить в пустыню, скрыться на юге Саванны, вести партизанскую войну… Да, это так, не удивляйся. Так почему же твой мудрый отец принял такое решение? Зачем он заключил перемирие, затем мир, а после него, словно пылевая буря, обрушился на непокорных? Не знаешь? А ведь это подводит нас к самому главному в нашей беседе – наверное, ты уже записала мои слова о том, что не все планы правителей склонны осуществляться. И именно поэтому хороший правитель всегда имеет запасной план на случай провала, а иногда – и не один. Да-да, ты поймешь, что даже провал можно обернуть себе на пользу, и поражение не только превратить в победу для себя, но и в беду для противника. И твой отец знал это, а повстречавшись со мной, он узнал и усвоил для себя еще одну истину, которая и возвела его на трон Гордой Саванны – он понял, что поистине мудрый правитель имеет в запасе еще один план – план действий на тот случай, если все предыдущие планы исполнятся. И именно тогда он постиг мудрость тех слов, что в запале бросила ему та, кого ты так страшишься – «За желанья можно поплатиться. Берегись – твои желанья могут сбыться!».

И именно тогда он стал поистине великим».

«Столпы Божественной мудрости», составлены

Иийисой Сесе Квамбе, шестой дочерью Великого и Непревзойденного Небтауи, Нгомо Сесе Квамбе,

Объединителя Саванны.

— «Пятое крыло! Подняться выше! Выше, вам сказано! Вот так!».

Пронзительные голоса инструкторов звенели в небе, далеко разносясь над предгорьями Заслонных гор. Привыкшая к массивным деканам и кентурионам из земнопони с их тяжелыми голосами, я довольно скептически отнеслась к сухим, поджарым пегасам-инструкторам с их высокими, звонкими криками, но быстро убедилась, что была абсолютно не права. Только такие — пронзительные и звонкие, голоса были хорошо слышны в небе, в то время как земнопоньское ворчание затухало, делаясь неразличимым уже на расстоянии десяти взмахов крыла. Повинуясь командам инструкторов пегасы крутились в небе, отрабатывая построения и маневры под копытоводством присланных командором Гвардии инструкторов. Увидев, как присмирела пегасья вольница, почуявшая на своей холке мою тяжелую ногу, они удвоили свои усилия по натаскиванию как новичков, так и выходцев из Гвардии, мало-помалу превращая мой аморфный пегасий базар в сработавшийся механизм, в котором каждый знал свою роль, «свой маневр». Отчасти, это было вызвано желанием поставить на место зарвавшихся новичков «из этого вашего Легиона», но я подозревала, что их рвение в большей мере было вызвано приказом Вайт Шилда, потребовавшего в кратчайшие сроки дать ему боеспособную стаю.

Не забывал командор и меня.

Получив копию моего донесения принцессам о том, что им больше не придется отвлекаться на неурядицы в этом подразделении, он буквально завалил меня методичками и образцами приказов для крыльев, клиньев и стай – тактических единиц пегасьей армии, не собиравшейся уже несколько сотен лет. В то время как полукрыло и крыло, состоявшие из трех и пяти пегасов соответственно, были жестко оговоренной единицей, то клин или стая, к примеру, могли состоять из любого количества меньших единиц, что позволяло пегасам с небывалой легкостью тасовать подразделения, невозбранно играясь с их размерами, при этом сохраняя в неприкосновенности как командную вертикаль, так и известные любому обученному пегасу типовые приказы.

И именно этот ворох бумаг, содержащий мудрость воинственных предков нынешних летучих лошадок, мне предстояло не только выучить, но и уметь применять в реальном бою.

— «Приготовиться… Иииииии… «Когти»! «Когти», я сказал!».

Что ж, придется все это заучить и запомнить, а главное – научить этому других.

— «Это все ерунда» — безапелляционно заявил мне Кокс Бриз, старший инструктор из Клаудсдейла. Военная косточка, он явно презирал всех, кто не носил усов, потертой кепки и темных очков, а также — не был жеребцом, поэтому кобыльему племени, составлявшему большую часть крылатых сотен Легиона, доставалось от него по первое число. Но наставником он был отличным – в меру жестким, в меру безжалостным, и в то же время, хорошо знавшим особенности своих подопечных, поэтому я взяла за правило прислушиваться к его советам.

— «Что именно?».

— «Доспехи эти тяжелые» — скривившись, пегас затянулся своей трубкой, на секунду окутав меня облаком вонючего дыма, унесенного прочь легким ветерком. Стоя на одном из облаков, притащенных пегасами для тренировки, мы наблюдали за эволюциями окружавших нас крыльев, с пыхтением носившихся туда и сюда, словно вспугнутые стайки птиц – «Ты погляди, как они летят! Ну прямо куропатки толстогузые! Куда ж им справиться с грифоном…».

— «Почему ты думаешь, что их противниками станут именно грифоны?» — я покосилась на стоявшего рядом жеребца, царапнув того подозрительным взглядом, который, впрочем, остался проигнорированным.

— «А кто ж еще пегасу в небе противник?» — веско хмыкнул Бриз, вновь затягиваясь своей замечательной трубкой, засвистевшей и запевшей на все лады. Собранная из точеной латуни, она представляла из себя довольно сложное устройство из самовароподобного корпуса, мундштука и множества перепускных и лепестковых клапанов, издававших забавные звуки, стоило лишь обладателю трубки затянуться, нагнетая в легкие клубы сизого дыма – «Только грифон. А раз уж и увольнительные отменили, да в Клаудсдейле резервистов вновь начали чему-то учить, то можно и ветер не нюхать – быть беде. А в драке с ними не выносливость – скорость нужна. Скорость, маневренность и напор».

— «Эти ваза вооружены кинжалами и ножами. Кольчуга против них подойдет?».

— «Все равно тяжеловато будет».

— «Пусть лучше вспотеют, чем превратятся в трупы!» — резковато бросила я, оглядываясь на проплывавшее мимо облако, откуда послышались глухие щелчки – «Грифоны вон, летают, и не парятся по поводу своих колетов, дублетов, и прочих котлетов, которые цепляют на себя иногда и по несколько штук разом. Тем более, что у нас скоро будет, что им противопоставить».

— «Это против заветов богинь!» — в свою очередь, с отвращением скривился пегас, демонстративно поворачиваясь ко мне спиной. Квикки понадобилось не так много времени, чтобы воплотить в жизнь мои наброски, и несмотря на устроенную мной сумятицу и постепенный отказ мейнхеттенских фабрик вести дела с Легионом, нам удалось собрать грубые, примитивные, но все же достаточно эффективные устройства, призванные уравнять шансы пони в бою с превосходящими их силами врага.

Самострелы.

Конечно, до настоящих арбалетов им было куда как далеко, но неугомонная единорожка заявляла, что будь у нее возможности и ресурсы пары фабрик и одного завода, она наладила бы их поточное производство, и уже корпела над моделями настоящих арбалетов – с металлическими дугами, громоздким ложем и каким-то странным механизмом заряжания, похожим на смесь будильника и коловорота. Буйное воображение уже рисовало мне безумную вундервафлю[1] с двойным натяжением, оптическим прицелом и чуть ли не обойменной системой подачи неоперенных болтов, куда как удобную для охоты на низколетящих драконов, но все же мне удалось удержать полет своей фантазии, и ограничить прекрасные порывы души своей протеже требованием присобачить к этой простой, в принципе, конструкции рычажный взвод тетивы. Зная силу ног пони, я не сомневалась, что они легко могли бы управиться с расположенным в нижней части ложа рычагом при помощи одного лишь копыта, и в теории, быстро действуя зубами и ногой могли бы добиться ошеломляющей скорости стрельбы, в то время как их пернатым противникам, получи они доступ к этому орудию смерти, пришлось бы идти человеческим путем, изобретая всякие зацепы, крюки и «козьи ноги»[2]. Я совершенно не сомневалась, что рано или поздно они бы раздобыли образцы этого оружия, и собиралась сделать все, чтобы им еще долго пришлось морщить свою репу над тем, как же заставить работать сие адское устройство. Быть может я и недооценивала этих пернатых, но точно не собиралась подкидывать им мысли о том, как можно было бы сделать это устройство удобнее для их, не таких уж и сильных, хотя и очень цепких лап, поэтому меня вполне устроила бы ситуация в которой, для удобства использования, пернатые кошки пошли бы на уменьшение веса, размера и главное – мощности арбалета, поставив во главу угла скорострельность по плохо защищенным целям, вроде всех этих пегасьих пилотажных групп, словно из принципа облачавшихся в обтягивающие резиновые костюмы. Вздохнув, я покосилась на скрытый под доспехом кармашек, в котором лежало пришедшее, а вернее, прилетевшее с утренней почтой, письмо – я не вскрывала белый прямоугольник конверта, решив помучить себя неизвестностью, и теперь мучительно гадала, что же именно мне написал сталлионградский отправитель. Пересилив желание выхватить жгущую мое плечо бумагу, я покосилась на раздраженно махавшего хвостом инструктора, и вновь перевела взгляд на соседнее облако. Пожалуй, тут я больше была не нужна – несмотря на все свои достоинства, Кокс, как оказалось, был упертым селестианином, но в отличие от Эпплов, селестианином воинствующим и любое отхождение от догм богини воспринимал как ересь и покушение на основы мироздания, поэтому тактику обращения с самострелами в воздушном бою мне пришлось изобретать самой, без участия этого опытного инструктора. Конечно, я могла бы ему и приказать… Но зачем? Пускай посмотрит, подумает, а через пару недель мы устроим небольшой воздушный бой, с участием его выкормышей и тех, кто так часто и звонко лупил из своего оружия по здоровенным повозкам, в кузове которых находились мешки с песком, изображавшие цели стрелков.

Конечно, не все были готовы принять это новшество. Признаться, я ожидала, что общество пони окажется довольно консервативным в вопросах причинения физических повреждений представителям чужих видов, и видимо все же не прогадала, решив сделать ставку на самую продвинутую в военном отношении его часть. Даже несмотря на то, что некоторые из пегасов – тех самых пегасов, написавших некогда столько трудов по тактике, стратегии, и воспевавших битвы старины, на поверку, оказались шокированы моим предложением просто перестрелять к алмазным псам всех тех, кто попробует хотя бы замахнуться на мирных пони, на эту страну и может быть, весь мир в целом. Быть может, отчасти, была неправа и я сама – наверное, стоило знакомить их с плодом наших с Квикки усилий постепенно, сотню за сотней, и уж явно не стоило перед презентацией своего «оружия поддержки» заставлять всех и каждого подписывать грозно выглядевший документ о неразглашении, в котором коротко, емко, и вполне понятно разъяснялись последствия чрезмерной болтливости легионера, а так же кары, которые настигнут любого, кто хотя бы выдохнет о показанном ему оружии за пределами Бастиона или казарм. «Трибунал и червонец с конфискацией – прочтите и распишитесь». Поскольку Квик Фикс знала лишь теоретическую часть созданного нами устройства, она могла очень долго, подробно и заумно рассказывать о том, как оно действует, и как им пользоваться, но стоило мне лишь раз увидеть, как она держит в копытах опытный образец, обращаясь с ним словно с хрупкой, хрустальной игрушкой, как стало понятно, что презентацию и обучение проводить придется непосредственно мне и только мне. Вскарабкавшись на сцену, в течение долгих тридцати минут я солировала на ней под аккомпанемент изумленных вздохов, перешептываний и тихих споров, закончившихся не громким и одобрительным топотом, а по-настоящему ошарашенным ворчанием пегасьей стаи, наконец, сообразившей, для чего они все дружно, повинуясь приказу, ставили закорючки в тех устрашающе выглядевших документах, отправившихся в их личные дела.

Второй раз в жизни оказавшись в таком большом пегасьем коллективе, я, признаться, обалдела, когда удивленные подопечные вдруг громко, все разом, заговорили, возмущаясь, удивляясь, негодуя и всячески одобряя грубо выглядевшие устройства, лежащие на широком помосте, установленном возле возвышения в большом зале Бастиона. Рассевшиеся словно голуби, на уступах, испещрявших уходящие вверх стены, они бурно обсуждали увиденное, похоже на время совершенно забыв о моем существовании и только присутствие их офицеров помогло предотвратить копытопашную, в которой грозило столкнуться негодующее меньшинство с всецело одобряющим самострелы большинством. Кто-то пытался возмутиться, кто-то хотел меня переубедить, а кто-то – написать командору. В результате, наиболее ярые из недовольных отправились таскать навоз в штрафные контубернии, где могли бы вдосталь наговориться друг с другом о заветах богинь, а остальные отделались лишь выговорами с занесением в личное дело, да выматывающими дневными и ночными марш-бросками в полной выкладке, до гор и обратно. Ожидавшие, что с ними, как раньше, начнут вести переговоры, убеждать и улещивать, пегасы оказались ошарашены столь жесткой реакцией на их «справедливое возмущение», и притихнув, принялись потеть под присмотром лютующих кентурионов и инструкторов, лишь через неделю, отойдя от удивления и догадавшись заслать ко мне «ходоков из народа», попытавшихся осторожненько выяснить, за что, а главное – почему?

— «Потому что мы не Гвардия» — прохаживаясь по залу, ответила я. Сновавшие мимо легионеры делали вид, что им и дела нет до происходившего в зале, но я прекрасно видела фигуры, столпившиеся в коридорах и слышала перешептывания, доносившиеся из-за каждого поворота, каждой колонны, каждого угла – «Они – это щит нашей страны, в то время как Легион будет мечем, копьем и копытом, разящим врагов Эквестрии. Нашей задачей будет изыскивать крамолу, угнездившуюся в чужих, далеких землях, и искоренять ее, делая более незаботной и неопасной. Непонятно? Что ж, объясняю. Мы – экспедиционный корпус. Тяжелое копыто принцесс, которым они изволят милостиво пощупать за вымя всякого, кто осмелится затевать непотребное противу пони. Пугать, вести переговоры и удерживать его будут другие, а мы будем отправляться туда, куда пошлет нас воля богинь, и делать все, чтобы их противники сами просили о переговорах. И под «всем» я имею в виду даже вот такие вот средства, как самострелы».

Не знаю, насколько до них дошел мой посыл, но, по крайней мере, количество моих подчиненных, шарахавшихся от механических луков, как от гнезда мантикор, резко уменьшилось и вышедшие, наконец, из камер буяны столкнулись с тем, что остальные, под моим чутким копытоводством, уже вовсю осваивали новое оружие, а их горячечные проповеди не находили былого отклика среди товарищей и сослуживцев, теперь ежедневно, посотенно, щелкавших новыми самострелами.

Признаться, я не ожидала, что Легион – мой Легион! – поведет себя вот таким вот образом, словно нервная барышня-институтка. Пребывая в плену своих иллюзий, я невольно перенесла на окружавших меня пони поведение людей, с радостью ухватившихся бы за новую смертоносную игрушку, и не предвидела такого исхода дела. Пришлось, сжав зубы, писать принцессам, командору и мужу очередное письмо с долгими, глупо звучащими извинениями и ссылкой на «осложнения», которые заставляют меня вновь переносить свой отъезд из Мейнхеттена. С последним я уже две недели как поддерживала почти ежедневную переписку, и лишь в ней могла поплакаться на горечь разлуки и попросить того или иного совета. Судя по становившемуся все более и более нервным слогу, любимый муж уже нетерпеливо приплясывал, скрещивая задние ноги, и рвался лично навестить меня в моем новом убежище, подозревая в чем-то нехорошем. Конечно, прямо этот черный охламон писать не рисковал, зная о моей обидчивости в такого рода делах, но все же я была не настолько глупой пони, чтобы не прочесть между строк его озабоченность моим «длительным отсутствием», что даже породило «беспокоящие его шепотки». Конечно, это могло быть откровенным подшучиванием наглого стероидного монстра над бедной кобылкой, но все же… В отместку, я долго, коряво и обстоятельно описывала свои ощущения от последнего сна, в котором присутствовали мы вдвоем, на уединенном лугу, с тучей бабочек, ползающих по нашим спинам. В результате написания подо мной мало что не загорелся коврик и я надеялась, что мне удалось обеспечить бессонную ночь своему дорогому муженьку прочтением этого эротического послания в эпистолярном жанре. Ишь ты, решил вспомнить про «шепотки»! Можно подумать, я была глухая, а до Мейнхеттена не доходила пегасья «сарафанная почта», в которой все чаще и чаще шептали, что ликтор-то, гляди-ка, нашел себе кое-кого помимо бешеной жены! Как выяснилось, в беспокойном пернатом племени, не избалованном вниманием малочисленных жеребцов, жизнь всех завидных партнеров была окружена столь же пристальным вниманием, как груди какой-нибудь светской львицы давно исчезнувших людей, и опытные, а главное, не желавшие оставаться одинокими пегаски внимательно следили за личной жизнью считавшихся подходящими кандидатов на табунение, и всеми силами стремились занять оказавшееся вакантным место. Пожалуй, стоило бы порасспросить кого-нибудь поподробнее об этой новой пассии Графита, о которой судачил крылатый народ…

«А потом найти – и вырвать крылья. А затем – сбросить с крыши какого-нибудь мейнхеттенского небоскреба. Нет, лучше с вершины Большого Кантерлотского Каскада. Пущай полетает!».

— «Аааатставить стрельбу!» — проорала я, приземляясь на широкую, пушистую тучку. Услышав меня, кентурион продублировал мою команду, и вскоре, щелчки самострелов затихли, вслед за прокатившимися по цепочке криками деканов, повторяющих приказ своим контуберниям. Да, похоже, не врали те, кто говорили, что способности к созданию организованных групп с четкой иерархией у пегасов в крови. Услышав команду, жеребцы и кобылы отложили свое оружие и опустились на все четыре ноги, внимательно глядя на мою фигурку, идущую вдоль строя. Рабочих моделей у нас все еще было очень и очень мало, и каждую мы собирали вместе с Фикс, вдвоем, оккупировав для этого широкое и низкое помещение, находящееся между несущими стенами Бастиона. Забавно, но оказалось, что внутри этого громадного дома, замка, небоскреба – называйте как хотите эту крепость в корейско-японском стиле, возвышавшуюся на высоком обрыве, и одной своей стеной спускавшуюся к самой воде – было множество помещений, находящихся между основными объемами комнат и коридоров, и все они были включены в повседневную жизнь этого общинного дома. Узкие переходы, по которым приходилось продвигаться ползком, использовались для хранения старых вещей и матрасов; высокие, но узкие проходы между стенами были заставлены огромными глиняными амфорами и кувшинами с сургучными пробками, обтянутыми прорезиненной тканью; а под большей частью полов всегда обнаруживалось узкое пространство, заваленное какими-то деревяшками, мешками и небольшими ящиками, содержимое которых так и манило к себе мой любопытный нос. Одно из таких помещений, находившееся между потолком одной из жилых секций, и полом расположенного над ней зала, было превращено нами в мастерскую, где мы, поругиваясь и истекая потом, мастерили один самострел за другим – понятное дело, что в данный момент у нас был один экземпляр на десять пегасов, которым приходилось стрелять из него по очереди, одному за другим. Хорошо еще, что тупые, тренировочные болты нам самим делать не пришлось – нашлись нужные нам добровольцы, коротавшие дни в камерах за выстругиванием одного болта за другим. Конечно, я опасалась, что инструменты, которые они получили, могут быть использованы не совсем по назначению, но Квикки, нервно хихикая, долго и умно рассказывала мне про твердость базальта, из сероватых камней которого были сложены стены Бастиона, окончив свою лекцию пожеланием удачи этим настойчивым пони. Пропустив мимо ушей всю эту научную дребедень, я лишь покачала головой – похоже, местные дельцы не в первый раз облапошивали доверивших им предоплату бедолаг, и прослышав о новом проекте казны, быстро и ловко присосались к текущему из столицы в Мейнхеттен денежному ручейку, умудряясь обманывать во всем, включая даже те материалы, которые они все же предоставили для строительства моему инженеру. Но и тут, вместо бетона, продавшие ей какой-то тесанный суррогат из каменоломен. Интересно, и где у них нашлось столько вулканических отложений? Ну не в Вечнодиком же они его добывали, верно? Поэтому я поступила хитрее, и предположив, что свободолюбивое крылатое племя просто из принципа попытается выбраться из своих камер, не стала слишком пристально следить за тем, что они делают с помощью положенного каждому рубанка, ножа и напильника, а предупредила, что замены инструментов не будет, как не будет и изменения нормы выработки ими коротких и толстых арбалетных болтов, поэтому если они собираются в свободное от работы время наводить блеск на недобро поблескивавшие недавними сколами стены узилища, то точить свои ковырялки они будут сами, о них же. Вроде бы это, а также крепость стен, в камни которых входили крупицы каких-то зеленоватых кристаллов, названных Фикс забавным грифоньим словом перидот, довольно быстро остудило пыл моих новоявленных Дюфрейнов[3], теперь вовсю строгавших и обтачивавших приятно пахнущие сосновые чурки, поэтому недостатка в расходных материалах вроде бы удалось избежать, чего нельзя было сказать о самих средствах их доставки по назначению – в центр ростовых мишеней, установленных на склоне одной из огромных скал, во множестве разбросанных по предгорьям Заслонных гор. Их удаленность, а также недобрая слава, окутывавшая это место, дали нам возможность укрыться от внимательных глаз разных любопытствующих личностей и возможных недоброжелателей, если им пришла бы в голову мысль следить за нами в чистых летних небесах, и даже погодному патрулю, недовольному тем, что мы нагло таскаем у них облака для своих тренировок, не пришла в голову мысль последовать за нами к этим серым громадам, дабы потребовать взад столь нежно любимые ими тучки и облака.

— «Леди и джентельпони!» — пройдясь вдоль цепочек, выстроившихся по направлению к краю облака, по которому проходил стрелковый рубеж, я осмотрела всех и каждого, кто стоял в этой очереди пострелять так, словно видела стоявших передо мной пегасов впервые в жизни – «Дорогие мои сородичи… Братья и сестры…».

— «Ого. Кажется, счаз что-то будет!» — прошипел чей-то голос.

— «Мои милые пони…» — продолжила я, делая вид, что не услышала нервной шуточки из строя – «Позвольте у вас узнать… ЭТО ЧТО ЗА HERNYA?!».

— «Ну вот…».

— «Я понимаю, что многие, наслушавшись разных агитационных спичей разной степени ценности даже для не обремененного интеллектом, среднестатистического легионера, решили подойти к этому безответственно, как к скучной и неприятной обязанности! Понимаю, и пока этому не противлюсь – ублюдки еще не знают, что вскоре они будут сдавать тесты, в которые теперь включена и стрельба из этого оружия, и их результаты будут учтены в итоговом оценочном тесте общей пригодности легионера! Да-да, мои дорогие жеребцы и кобылки, бюрократия не обошла стороной и нас, поэтому теперь, с подачи командования, все наши действия будут строго регламентированы – по крайней мере в том, что касается подготовки. Ведь, как мне намекнули в новом письме из Генерального Штаба Гвардии, к которой мы пока относимся, пусть даже и формально, теперь, когда мы разрослись, отъелись и опухли от ожирения, в отношении легионеров вводятся те же нормативы, что позволяют оценить подготовку и боевую эффективность гвардейцев, поэтому те, кто думают, что смогут отсидеться в уютных прохладных камерах день-деньской валяясь на свежих, мягких опилках, вскоре выяснят, что вместо отдыха им светит повторное обучение и крайне неприятное поражение в жаловании! И это справедливо – с какой это стати принцессы будут платить звонкие, золотые монетки тем, кто прикрываясь их именами, отказывается служить своей стране?! Поэтому можете продолжать заниматься huetoy и дальше, мои дорогие – все сэкономленные вами Легиону деньги пойдут на поддержку родственников погибших, а также тем, кто стал инвалидом в бою, противостоя ордам врагов, лишивших их конечности, но так и не сломивших их дух! Самым отъявленным я даже выдам грамоты – за бескорыстную благотворительность, которые те смогут отослать, вместо жалования, своим родным!».

— «Оууууу…» — проклятое пегасьё, набившееся в мой Легион, как-то очень вяло реагировало на агитацию, состоящую из рассказов о героических предках и их свершениях, но крайне болезненно реагировало на любые телодвижения руководства в сторону их кошельков, поэтому поборовшись с глухим непониманием в течение полутора недель, я плюнула и сбросив маску доброго, всепонимающего и недалекого полкана[4], принялась нещадно зверствовать и карать провинившихся так, как им было понятно – штрафами и вычетами из жалования на определенный срок, причем, принимаемыми коллегиально, вместе с деканами и кентурионами провинившихся десятков. Изначально огромные суммы в процессе торга, оправданий и клятвенных заверений в скорейшем исправлении уменьшались, что породило робкий пока еще слушок, что Легат-то – самодур и настоящий зверь, которой только дай волю, так вообще оставит без денег, да еще и загонит в долги, но и ее можно образумить – особенно делом, доказав, что не так просто ешь свою морковку и овес. Конечно, я была далека от мысли, что кто-то из добропорядочных эквестрийцев, находящихся в своем уме, был способен просто так, повинуясь душевному порыву, вступить в раскритикованный всеми изданиями Легион, но мысль о том, чтобы поднять и просмотреть личные дела полутора тысяч пони заставляла меня содрогаться от отвращения – я и так была по самые уши загружена методичками, учебниками и предписаниями, с трудом выкраивая время на тренировки, поэтому решила действовать так, как получалось лучше в данный момент, и когда придет время, просто списать в резерв десяток кобыл, не блещущих физической подготовкой, но способных долго корпеть над бумагами, сформировав из них настоящую канцелярию, в данный момент, представленную только мной, Минти и Черри. Поэтому если эти пернатые лучше понимают язык копыта и денег – то быть посему.

— «Что, завыли? А почему все и хором? Те, кто покажет хорошие результаты, могут рассчитывать на определенные бонусы, над которыми уже работают лучшие гвардейские умы. Эти нежные жеребцы и кобылки уж наверняка придумают что-нибудь вкусное… Но к вам это точно не относится!».

— «Мэм, но что мы делаем не так?».

— «Что?» — растолкав ближайшую линию, я подошла к краю облака, и цапнула из копыт помахивавшего крыльями пегаса самострел – «Не умеете и не учитесь нормально пользоваться этим оружием, а не использовать его, словно кобылий samotyk! Почему половина пытается стрелять, стоя на трех ногах? Почему остальные лупят из него от живота? Мы что, на Мягком Западе, что ли? Вы мне эти ковпоньские замашки бросьте, иначе я вас самих так брошу, что сотретесь о дорогу, пока долетите до дома, причем по самые уши! А ну-ка, тащите сюда эти повозки с мишенями! И все, что настреляли в их сторону – тоже!».

Да, картина была удручающей. Мишени были почти не задеты и лишь в нескольких торчало по одному-двум болтам, да и то – по краешку. Конечно, летящий пони или грифон – это совсем не то, что стоящий во весь рост человек, но черт бы их побрал, не попасть в большую доску, на которой был намалеван летящий силуэт крылатого существа – это нужно было умудриться! Осмотрев девственно чистые деревяшки, я выдернула из охапок сена, стоявших возле задних бортов, тупой тренировочный болт, и тяжело поглядела на столпившихся за моей спиной пегасов.

— «Легат! Мы просто не…» — извиняющимся тоном проговорил Биг Шот, бросив взгляд на своих подчиненных.

— «Вы просто забили болт на все, что я говорила» — мрачно выдавила я, взмахом передней ноги указывая тащившим тележки пегасам вернуть их на прежнее место – «Отнеслись к этому как к какому-то развлечению. Что ж, отлично. Меняйтесь».

— «Но мэм…».

— «Я сказала меняйтесь, Шот!» — рыкнула я, внимательно оглядывая самострел. Кажется, немного расшаталось крепление стальных рогов рессоры, которые мы из-за нехватки времени, использовали в качестве дуги для этих самодельных арбалетов, но в остальном, оружие было вполне исправным. Быть может, недотянута тетива? Тоже нет. Странно…

— «Да из этой бредовой штуковины вообще невозможно попасть во что-нибудь, меньше облака или дома!» — с обидой выкрикнула какая-то кобыла. Повинуясь команде кентуриона, пегасы вновь разбились на десятки, и разогреваясь, взмахивали крыльями в ожидании, когда порхающие в небе сотни закончат какое-то сложное упражнение – «Зачем нам вообще этому учиться?».

— «Невозможно, значит…» — стиснув зубы, проговорила я, пристально глядя на расположенную где-то в десяти взмахах крыла мишень. Я не знала, сколько примерно это было в метрах, но уж точно не менее сотни, если брать за эталон мои собственные взмахи гипертрофированными порхалками – «Болт!».

— «Фот!» — сунувшись вперед, Биг Шот положил на мое подставленное крыло деревянный цилиндр. Он был довольно легким, и это подсказало мне возможный вариант решения проблемы с попаданиями. Что ж, попробуем…

— «Левая передняя вперед, правая тянет за рычаг…» — едва слышно забубнил за моей спиной кто-то из сотни нового кентуриона, пытаясь запомнить все мои действия. Я не торопилась – в конце концов, мой опыт пока ограничивался лишь истыканной болтами стеной нашей импровизированной мастерской, а Древний всего-то пару раз и держал в руках автомат, когда приходилось тащить на своих плечах пьяного в хлам прапорщика, возвращаясь со стрельбища в машину – «Кладем стрелку… Поднимаем к груди… Левая передняя держит за рычаг, а правая передняя тянет скобу…».

ЩЕЛК

— «Ого!» — спустя десять секунд, выкрикнул рванувшийся к мишеням легионер, возвращаясь с зажатой под бабкой стрелой – «Прямо в щит! Но не в мишень!».

— «Вижу» — прищурившись, я углядела черную дырочку, темневшую где-то рядом с грубо намалеванной мишенью. Эх, хорошо быть молодой – никаких тебе мушек в глазах или надоедливого мерцания, появляющегося при попытке посмотреть куда-то вдаль – «Болты слишком легкие. Перенесите цели поближе… Нет, отставить. Разделить облако на две части, поставить подальше друг от друга, причем одно на расстоянии сотни метров от мишеней, а второе – на пятидесяти. Пробуйте стрелять навесом, чуть поднимая самострел. Каждый делает по пять выстрелов, затем идет в конец строя. Кентурионам – записывать попадания, и при каких условиях они были сделаны, легионерам – запоминать и учиться, как из этих штуковин ловчее попадать во врага. Наш инженер уже работает над их улучшениями, ведь это – просто макеты».

— «Ничего себе макеты, пробивающие деревяшку в дюйм толщиной!» — пробормотал кто-то. Впрочем, не слишком убежденно – «Легат! Разрешите обратиться! А что такое «сотни метров», и как их считать?».

— «Ндя… Недоработочка, однако. И это мы тоже запишем в устав» — буркнула я, прикладывая копыто ко лбу. Конечно, все эти ярды, дюймы и футы звучали очень экзотично для моего неокрепшего и юного ума, но при ближайшем рассмотрении сама система заставляла меня все больше и больше убеждаться, что ее придумал кто-то, ненавидящий простых, ни в чем не повинных обывателей, не имеющих привычки совершать сложные вычисления в уме. Ну вот зачем нужна система, при которой в одном футе — двенадцать дюймов, в ярде – три фута, а в миле – тысяча семьсот шестьдесят ярдов или пять тысяч двести восемьдесят футов?! Пока переведешь одно в другое, а затем и в третье, тебя уже убьют, освежуют и съедят, а ты будешь думать над расстоянием и упреждением цели! Задумавшись, я заскрипела мозгами, не обращая внимания на раздавшиеся шепот и смешки – «Это… Ну… Короче, триста с чем-то футов! И хватит ржать, урроды! Я еще не привыкла что в этой стране дикари ebanniye живут, не знающие нормальной метрической системы! Через месяц у всех на поножах будет выбита мерная линейка, причем нормальная – в сантиметрах! И попробуйте мне только в конце года сказать, что не знаете, сколько это будет во взмахах крыла!».

Фыркнув, я бросила самострел Шоту, и гордо подняв нос, удалилась, для острастки поорав на вертящиеся вокруг крылья и клинья, одно за другим, поднимающиеся и опускающиеся в красивом и плавном подобии вальса, дирижировал которым все тот же Кокс Бриз, с помощью своих подручных гоняющий стаю, словно вспугнутых голубей. Увидев меня, он лишь фыркнул и отвернулся, демонстративно давая понять, что не намерен со мной говорить о чем-либо еще, кроме своих должностных обязанностей. Вот ведь упертый жеребец! Ну почему он, и ему подобные, совершенно не понимают, что воевать по-старому, как делали это их деды, прадеды, и прочие пращуры, просто невозможно? «Генералы всегда готовятся к прошлой войне» — говаривал когда-то один британский политик, в бытность свою, бывший действительным, боевым офицером, и я ощущала всю правильность этого высказывания… С другой стороны, я вполне могла быть очарована новым способом убийства, совершенно упуская из виду прочие аспекты применения вводимого мной оружия – быть может, стоило бы расценивать посыпавшиеся на меня неудачи как предостережение, лекарство от излишней самоуверенности и спешки? Задумавшись, я сделала круг и полетела на северо-запад, в сторону черневшего на горизонте Мейнхеттена, словно подкова охватывающего одноименный залив, на берегу которого стоял мой – уже мой – Бастион. Присланные по старым контрактам рабочие спешно копали, долбили, врывали и возводили все то, что требовала от них шоколадная единорожка, корпевшая вместе со мной, по ночам, над набросанными на скорую ногу чертежами. Держа копыто на пульсе, я предоставила ей полную свободу самовыражения в том, что касалось содержания и внешнего вида, определяя лишь общую концепцию той или иной постройки, а также, нередко и ее расположение. По моему требованию, берег и выходившая в залив стена здания были укреплены сваями и прикрывшей их каменной стеной, а в стоявшую на отшибе котельную теперь вела крытая галерея и скрытый под землей переход, в котором могло пройти не более двух пони. Склад для топлива был закопан под землю, рядом с почти готовым бетонным резервуаром, вмещающим сотни литров воды, и я не отрываясь глазела, как в течение нескольких дней этот здоровый каменный бассейн поливали подвозимой водой, которая впитывалась в него, словно губка. В ответ на мои расспросы Фикс только махнула копытом, пробухтев, что это нормально, и она встревожилась бы только если бы вода вдруг не стала впитываться в казавшийся монолитным бетон. Поняв, что дальнейшим любопытством я не только отвлекаю окружавших меня пони от работы, но и навожу их на ненужные мысли о вменяемости отдельных членов командования Легиона, я быстро отчалила, и теперь лишь любовалась на стройку со стороны, впрочем, не стесняясь иногда поставить на место прорабов и начальника участка, пытавшихся изобразить активную работу при любых наших требованиях, казавшихся им чрезмерными, непонятными или просто глупыми. Но мне было все равно, что именно думает трудяга-земнопони о толщине бетонной стены, отделявшей приличный кусок прибрежной полосы от полей, оставшихся на другой стороне рва, теперь пролегавшего на месте оврага. Грунт из него пошел на строительство, и вскоре нам оставалось лишь выбить перемычку, чтобы в момент затопить освободившееся пространство водой из залива, остужая наиболее горячие головы, способные решиться на штурм не слишком высокой, но крайне толстой стены. В ее толще пролегала длинная галерея с узкими бойницами, из которых можно было как наблюдать за волнующимся морем овса и кукурузы, так и бросать в подступающих инсургентов разные острые вещи, полезные в любом уважающем себя хозяйстве. Конечно, в те дни все так красиво было лишь на бумаге, да в моих розовых девичьих снах, а на самом деле Фикс приходилось работать как встарь, в режиме жесткой экономии и скрытого противодействия, но теперь, мы могли позволить себе все, что я просила, хотя и в достаточно общих чертах. Стена была почти закончена, но не обработана, серея на солнце подсыхающим цементом; отсутствовали ворота и мост – произвести их могли только на заводе, который и слыхом не слыхивал ни о каком Легионе. Земляные работы у берега залива проводились с помощью плавучего крана и драги, замутивших всю воду на несколько миль вокруг, и мне уже дважды приходилось отбиваться от групп возмущенных пони, требовавших прекратить это вредное для природы строительство, мешающее сезонной миграции шиммервудских сомиков и подкаменных улиток. Получив по-военному четкий и не допускающий разнотолков ответ, что данная территория является военным объектом, и нахождение на ней представителей любых живых существ, не принадлежащих к виду пони и не носящих положенной по уставу формы, рассматривается как подрывная деятельность и шпионаж, они лишь раззадорились, и организовали целую манифестацию, попытавшись устроить блокаду Бастиона со стороны залива, не подпуская к нему баржи и земснаряд. Пришлось изворачиваться, договариваться и даже пару раз пригрозить искупать всех в холодной водичке, если еще хотя бы один любитель сомиков и улиток попробует подлезть под здоровенную стрелу с бегающими по ней ковшами на своей лодочке, попыхивавшей, словно старой трубкой, уютно пыхтящим паровым движком. Нет, я не пыталась злобствовать или строить из себя хамоватого самодура – в конце концов, мне нравились пони, нравился весь этот разноцветный народ — мне нравился даже сердитый владелец драги, не менее сердито махавший своей капитанской фуражкой из будки-мостика в сторону местных «гринписовцев»[5], и сами защитники бессловесных улиток и прочей фауны тоже нравились очень… Не ко всем из них, конечно, я воспылала вдруг братской любовью, отнюдь не ко всем, ведь среди них я заметила явно чужеродные элементы, которые, вместо огненных спичей, громких песен и мантр, призывавших нас разрушить каменные стены, сложить оружие и жить среди цветов, больше интересовались теми самыми сооружениями, существование которых, по словам остальных, только и мешает всем живым существам слиться в бесконечной гармонии жизни. Препятствовать этому балагану я не стала, и даже слетала на самый большой катер, вместе с тройкой легионеров, присоединившись к борцам за вымирающий вид рыб. Конечно, вымирать они пока не собирались, но вдруг мне захочется порыбачить, верно? Поэтому я решила заранее обзавестись полезными знакомствами, и после долгих криков и взаимных обвинений в злокозненности, злочинности и ненависти к матери-природе, быстро сошедших на нет после моего вопроса «А не еретики ли собравшиеся тут леди и джентелькольты, отвергающие божественное происхождение наших божественных принцесс?», мы достигли определенного уровня взаимопонимания. Насторожившиеся от тона, которым был задан этот вопрос, манифестанты осторожно подтвердили, что являются самыми горячими сторонниками и преданными подданными принцесс, и даже спели вместе со мной, под гитару, пару песен с запоминающимися мелодиями, но совершенно не запоминавшимися словами, которые эти «дети живого» сочиняли в перерывах между очередными акциями устрашения разного рода промышленников. Расчувствовавшись, я шмыгала носом, утирала сопли, и клятвенно пообещала своими собственными копытами погладить пару улиток, которые должны приползти сюда на нерест вместе с испугавшимися поднявшегося со дна ила сомиками. Предложение принять участие в празднике, посвященном нересту неизвестных мне рыб я отказалась, заявив, что жената, и при живом муже и паре детей делать мне такие предложения было бы не просто бестактно, а чревато для здоровья, и на прощание, напев ошарашенно переглядывавшимся защитникам невымирающих животин что-то из ранней Сепультуры, отчалила, заявив, что жду их тут же, на этом месте, через год. Не знаю, насколько мне удалась роль общественного деятеля, но по крайней мере, количество протестующих уменьшилось, и пегасам уже не приходилось планировать на палубу очередного парового катерка, смело бросавшегося под борт здоровенного землечерпательного снаряда.

В остальном, дела мои шли не слишком хорошо, но и не так, чтобы очень плохо. Они просто шли – план выполнялся, тренировки продолжались, рабочие заканчивали крутиться вокруг нашего лагеря с вечно недовольным выражением на мордах, демонстративно побросав после себя здоровенные бадейки с краской – похоже, это был намек местных воротил на то, что мой кредит был исчерпан, и я уже не могла надеяться на какие-либо уступки в дальнейшем, с их стороны. В ответ я лишь пожала плечами, и прикарманив оставленную краску (в хозяйстве все пригодится!), занялась тем, что планировала уже довольно давно – сразу через несколько часов после приезда в этот милый город. То, что следовало бы сделать уже давно, но из-за обмана моих подчиненных, не получилось и дало шанс моим противникам запустить свои мохнатые ноги в карманы самих принцесс.

Я выводила из Мейнхеттена все свои активы.

То, что работать в этом городе так, как я хочу, мне будет практически невозможно, стало понятно уже спустя пару недель с момента моего приезда. Сменялись владельцы фабрик и мастерских, изготавливавших доспехи и оружие для легионеров – эти предприятия, выглядевшие ну самыми настоящими кустарными производствами, считались одними из немногих, кому было разрешено штамповать настоящее воинское снаряжение, и оттого превратившиеся в какую-то закрытую касту, со своими традициями и собственным пониманием производственных циклов, ориентированных скорее на сами предприятия, нежели на соблюдение каких-либо сроков и норм. В процессе использования доспехов и оружия легионерами я собирала их отзывы и пожелания, отсеивая, разумеется, самые бредовые, вроде «а давайте уберем вот эти пластины и кольчужные вставки – тяжело!», или «а какого сена пегасьи доспехи должны иметь на плечах эти крючки для шлемов и щитов?», и сводя воедино самые рациональные, передавала их Фикс, которая уже и обсуждала возможность модернизации нашего снаряжения с инженерами и мастерами. Увы, со временем, все начало меняться, причем не в лучшую для нас сторону – на мой вопрос о задержках и уменьшении количества выпускаемых для Легиона изделий, а также смене уже известного и знакомого персонала, мне ответили «Не твое понячье дело!» — конечно, в более пристойных, обтекаемых и заумных выражениях. Естественно, внешне все выглядело вполне пристойно, но я была категорически не согласна с предложением использовать скопившиеся на складе стандартные доспехи для Гвардии, и злобно, с огоньком, принялась за дело, чему нимало способствовало письмо, которое я все-таки удосужилась прочитать, забившись в свою комнату-зал, и накрывшись одеялом с подушкой. Я не собиралась посвящать окружающих в свои планы, и это порождало забавные ситуации, превращая всю операцию в какой-то фарс – пока я, злобно рыча, заламывала копыта и облаивала выслушивавших меня коммерсантов, под маской сочувствия скрывавших злорадные ухмылки, демонстрируя им всю глубину своего отчаяния, моя подопечная бешено металась между своих знакомых, искренне не понимая, что именно происходит, и раздавала невыполнимые обещания, пытаясь удержать уплывавшие из копыт мастерские. Бедняжка даже не подозревала, что я всеми силами пыталась ускорить развал созданной мной системы – колченогой и неудобной, целиком и полностью зависящей от прихоти местных воротил и дельцов. Быть может, в мирное время она работала неплохо, но я хотела добиться если и не полного подчинения себе изготавливавших наше снаряжение предприятий, то хотя бы возможности иметь над ними минимальный контроль, на что никогда не пошел бы малый, средний и крупный бизнес, привыкший вести в этом городе дела так, как удобно ему. Закончилось все тем, что она, неловко и неумело, попыталась дать взятку воротиле профсоюза, и ей повезло, что на место нагрянули не гвардейцы, а я.

— «Ну вот почему никто не дает взяток именно мне, а?» — бросила я в пространство, заходя в помещение здоровенного склада, притулившегося неподалеку от фабрики, и соединенного с ней высокими мостками перехода, на котором, позевывая, толклась пара наблюдателей. Недобро позыркивавшие на пробегавших мимо рабочих, жеребец и кобыла выглядели опасно и стильно в своих белых рубашках и темных жилетках, на лацканах которых, словно предупреждение, поблескивали значки профсоюза, однако их самоуверенность сыграла с ними недобрую шутку – в конце концов, кому нужно лезть через забор или охраняемую территорию, если можно просто спланировать прямо на крышу нужного тебе здания? С другой стороны, это уберегло их от получения самых разных телесных повреждений, ведь на этот раз, я была не одна…

— «Признаться, я люблю, когда мне платят».

— «Прррридурки!» — тихо выругалась стоявшая передо мной кобыла, бросив взгляд в сторону ведущей на мостки двери, оставшейся закрытой. Спустившись с широкого подоконника, расположенного под самым потолком окна, я спланировала вниз и эффектно, с грохотом приземлилась на каменный пол, шлепнувшись на него всеми четырьмя копытами. Да, эффектно, даже круто – высота была небольшой, и я решила немного побравировать, исполнив этот прыжок в лучшем стиле героев аниме. Спустившиеся за мной подчиненные предпочли просто зависнуть над полом, помахивая крыльями, и вертя головами по сторонам в поисках недовольных, или просто не одобрявших наш приход. Отобрав наиболее способных, на мой взгляд, пегасов я просто и доходчиво объяснила им, какие возможности открываются перед ними – возможности, которые им не сможет обеспечить ни одна другая организация в этой стране и похоже, они решили узнать на собственной шкуре, говорила ли я им правду, или просто выделывалась, хвастаясь, как недалекая кобыла со светлой гривой.

— «Придурки, не придурки – какая разница? Ребята, вы серьезно решили сыграть против нас?» — делано удивилась я, разрешающе кивнув нетерпеливо трещащим крыльями подопечным в сторону двери – «Конечно, я понимаю, что за вами стоят серьезные пони, но зачем же так наглеть-то? Мало того, что ваши покровители отбирают у меня все, что я имела в этом городе, так еще и вы решили меня потрясти?».

— «А разве кто-то тут вымогает у вас деньги?» — в тон мне, самоуверенно осведомилась синяя кобыла, но быстро насторожилась, когда из-за закрывшейся за спиной ускакавших из склада пегасов двери донесся какой-то шум и что-то, напоминающее смачные удары копыт по головам. К ее чести, она поняла все довольно быстро – «Эй! Вы ответите за это! Вы слышите?».

— «Правда?».

— «Завтра же вы и ваши холуи окажетесь за решеткой! Десяток пони подтвердит, что вы напали на рабочих этой фабрики, ясно?» — рассердившись, качнулась вперед земнопони, но остановилась, увидев недобрые ухмылки стоявших за моей спиной легионеров. Повернутые в сторону шума уши явно говорили о том, что произошедшее за дверями не укрылось от их внимания, и мое обещание больше не казалось им пустой болтовней – «Это вам не столица – Мейнхеттен живет по законам, и мы не позволим и тут разводить эти пережитки древности вроде чинопочитания и кумовства!».

— «Ну, согласно трудовому договору, который мы подписывали с прошлым владельцем фабрики, я имею право являться сюда с внеплановыми проверками!» — огрызнулась я, стараясь не выглядеть уж слишком довольной. Трясущаяся Фикс, как обычно, нырнула за мою спину и теперь дрожала неподалеку, явно не решив для себя, кого ей больше бояться — этих опасных пони, или же меня – «А вот что тут делали вы?».

— «Меня позвала вот она!».

— «Гастат Фикс, вы и в самом деле пропустили на территорию фабрики посторонних?».

— «Я… Я… Я…».

— «Вот видите?» — вновь вернув себе самоуверенный вид, издевательски протянула синяя – «Это было приглашение, а оказалось – подставой! Значит, вы хотели дать взятку честному деятелю профсоюза? Тцк-тцк-ткц, как нехорошо! Думаю, капитан Гвардии Мейнхеттена непременно узнает об этой попытке нарушить закон!».

— «Так уж и непременно?» — пошла на попятную я, косо взглянув на вернувшихся подопечных, на чьих мордах было явно написано удивление и явное желание продолжить начатый бедлам – «А если хорошенько подумать?».

— «Правда? И насколько хорошо?».

— «Фикс…» — вздохнув, я повернулась к шоколадной трусихе. Вот уж воистину, длина рога никак не может служить мерилом характера пони – «Сколько ты обещала этой… Этой достойной уважения представительнице профсоюза?».

— «Три тыс.. Тыс… Тыс…».

— «Пять сотен!» — живо отреагировала я, едва ли не взвыв от ужаса. Это ж какими деньгами швырялась бы мой офицер, доведись ей наложить копыта на средства Легиона?! Положительно, в этом городе явно что-то распылено в воздухе – наверное, это мельчайшие частички больших денег витают в воздухе, и проникая в легкие, оказывают такое разрушительное воздействие на мозг.

— «Две!» — тут же отреагировала синяя, демонстративно вздергивая голову к потолку – «Иначе ваши пятьсот монет будете предлагать капитану Гвардии!».

— «Хорошо, шесть сотен – две тебе, и еще по две тем бедолагам, которые так не вовремя наступили на копыта проходившим мимо легионерам» — предложила я, поглядев на буквально пританцовывавших в воздухе пегасов. Похоже, ребята впервые участвовали в «настоящей драчке», о которой они успели прожужжать мне все уши, и теперь пребывали в состоянии настоящей эйфории. Забавно, и почему я притягиваю к себе подобного рода пони? – «Что? Они не успели? Ну, ребята, это вы поторопились, поэтому вашему Легату теперь придется за вас платить. В следующий раз, эта торопливость приведет к тому, что расплачиваться будете уже вы, из вашего собственного жалования, понятно?».

— «Две! Вы не в том положении, чтобы спорить!».

— «Штука, и я лично бью тебе морду!» — рассердившись, рявкнула я, старательно гоня от себя видение Черри, словно удав глядевшей на меня из-за стопок с счетами и чеками – «А что ты думала, синяя рожа? Деньги нужно отрабатывать, как ты мне сейчас намекала! Даже если меня и выкинут из этого города, я хоть оттянусь напоследок, да и доказать ты не сможешь ничего – ты ведь только что попросила у меня взятку, верно? Вот я и скажу, что была возмущена до глубины души твоим противозаконным предложением, которое ты сделала офицеру, находящемуся при исполнении служебных обязанностей. Что ж, рискни – посмотрим, кто из нас будет в камере цепями звенеть!».

— «Ладно, шесть» — делая несколько шагов назад, пробурчала стильно одетая гражданка, явно впечатленная энтузиазмом, которым так и светились стоявшие и висевшие рядом со мной пегасы, как, впрочем, и видом моей простой, обшарпанной лорики, которую я явно не собиралась снимать для того, чтобы изобразить честный спарринг – «Но в следующий раз цена будет выше, причем с каждым днем».

— «Ясно» — буркнула я, бросая на протянутое копыто несколько светящихся кристаллов, отпустив над каждым страдальческий вздох. Свидание с Черри приближалось неминуемо, как поезд, несущийся по тоннелю, и мой хвост трусливо подергивался от осознания неизбежности этого момента – «Пропустите ее. Надеюсь, мы больше не увидимся».

— «Как знать…» — ехидно ощерилась кобыла, ощущая полное свое превосходство – «Я бы на это не рассчитывала, поэтому приготовьте деньги. Мы встретимся очень и очень скоро».

Выпроводив многомудрого профсоюзного дельца, я прижала к себе Квикки, бурно разрыдавшуюся на моей холке.

— «Ну почему, почему все сыпется как карточный домик?» — всхлипывала она, не обращая внимания на озадаченные взгляды окружавших меня легионеров, явно недоумевающих от столь бурного проявления чувств – «Все против нас, все! Это какой-то злой рок!».

— «Ну-ну, Квикки…» — с неловкостью пробормотала я, поглаживая ее по спине. Похоже, я перестаралась и совершенно не учла, с какой ответственностью она подошла к своей службе в Легионе. А может, ей просто было некуда идти, и если раньше, при уходе из Легиона, ее шансы найти себе достойное занятие еще оставались, то после того, как я перессорилась со всеми ее знакомыми специалистами, шансы на это стали довольно призрачными. Выходит, своими действиями я просто и незатейливо рушила весь ее мир…

— «Не расстраивайся так, хорошо?».

— «Нет, это я виновата! Прости!».

— «Квикки. Квик! А ну-ка, погляди на меня!» — отстранившись, я подняла ее голову копытами, заглядывая единорожке в глаза. На этот раз, я не стала сетовать на размер своих конечностей, ведь именно он позволил мне вытереть ее глаза сгибом крыла, перья которого впитали в себя ее слезы – «Ну вот, так лучше. Ну-ка, успокойся! Еще ничего не потеряно, слышишь? Все будет хорошо».

— «Но мы вскоре останемся даже без этой фабрики! Ты же слышала, что они говорят?».

— «Ну и пусть себе говорят» — ободряюще улыбнулась я. Повернув голову на скрип открывавшейся двери, я боднула тяжелым взглядом сунувшихся в нее рабочих. Оценив открывавшуюся перед ними картину – переглядывающиеся легионеры, их мрачный командир и ревущая в три ручья инженер, они сделали правильные выводы и с понимающими усмешками удалились прочь, намекающе покашляв на прощанье. Что ж, этот город и в самом деле дает лишь один шанс, и не признает проигравших, а также вторых или третьих мест – «Вон, даже работяги сбежались на твой рев. Ну-ну, не плакай. Хочешь, я куплю тебе мороженку?».

— «Лучше уж сидра. Или ячменного пива» — предложил один из пегасов – «Мэм, мне кажется, нам стоит улететь. Рабочие просто рвутся на этот склад. Говорят, что им нужно тут что-то для работы».

— «Позубоскалить хотят, быть может» — пожала плечами я, закончив размазывать тушь по морде Квикки, отчего та стала похожа на мокрого зомби. Не удержавшись, я нарисовала ей здоровенные тени под и над глазами, сделав похожей на египетскую лошадь-зомби, вылезшую из проклятого колодца за душами, потребными ее покровителю – Сету, и здоровенные, во всю морду, усы. Улыбнувшись, я повлекла разрисованную протеже на выход, не обращая внимания на учиненный моими подчиненными кавардак в виде сломанных перил и разнесенной на части повозки с тюками войлока – похоже, именно туда они и побросали жертв своей тренировки – «Не обращай внимания. Мы и вправду не станем размещать заказы в этом месте. В этом городе, я имею в виду. Поэтому не паникуй, не ссорься, и не обещай этим алчным хыщникам многотысячные контракты, хорошо? Может, мастера и ответственные за производства и твои друзья, но вот их начальство – явно нет, поэтому хватит уже доить мой кошелек, кормя эти бездонные пасти. И прошу тебя, не попадайся больше на взятках, хорошо?».

— «Я думала, это хоть чем-нибудь поможет!» — взмолилась Фикс, намереваясь остановиться, но притиснутая к моему боку большим крылом, была вынуждена продолжать идти вровень со мной – «Мне сказали, что на фабрике скоро будет забастовка из-за тяжелых условий труда, в которых они вынуждены работать, а виноваты в этом мы, поскольку у них в производстве находятся еще и доспехи для Гвардии, а мы не собираемся ждать. Но если поговорить с одной пони, у которой есть связи в профсоюзе, то эту забастовку можно отложить, и не раз. И я подумала, что…».

— «И ты подумала, что сможешь накормить бешеную собаку?» — вздохнула я, выходя за ворота фабрики, и пропуская пыхтящий по узкоколейке паровоз, сердито обдавший нас клубами пара – «Ох, Квикки… Ты только нарвешься на провокацию и арест. Вот подумай, ну кем мне тебя заменить?».

— «Инженеров мнооогооооо…» — проскулила та, вытирая нос о щекочущие ее перья.

— «Но ты у меня одна. Можно назначить нового Легата, примипила и кентуриона, и они будут выполнять свои обязанности. Хорошо или плохо, но будут. А где мне найти толкового инженера, который так быстро бы понял, что нужно нашему подразделению, а? Нет, подруга, это все ерунда. Пытаясь сделать все сама, ты рискуешь оставить Легион без своего главного инженера, и тем самым, подрываешь боеспособность нашего войска, поняла?».

— «Даааа… А кто это, Главный Инженер? Ты про него ничего не говорила…».

— «С этого момента – ты» — хрюкнула я от смеха, отмахиваясь хвостом от заржавших за моей спиной пегасов – «Я смотрю, ты все никак не остепенишься? Ну прямо как я, честное слово! Тогда, в нагрузку, дадим тебе еще и звание декана – найдешь себе еще десяток подчиненных посмышленее, и организуешь все должным образом. Название после придумаем – например, «Инженерно-штрафная контуберния», или как-нибудь еще».

— «Десяток яйцеголовых было бы лучше, мэм!».

— «Тоже верно» — хмыкнула я, впервые за этот день услышав от своих подопечных дельную мысль – «Главное, чтобы враг не догадался. И учти, Квикки, это приказ, поэтому никакой самодеятельности вне Легиона. Полетишь завтра с нами на учебные стрельбы, и будешь поглядывать, кто из пегасов быстрее разберется с нашими самострелами. Можешь попробовать привлечь специалистов со стороны, но учти – гражданской службой тут и не пахнет, поэтому им придется начинать рекрутами, и ходить в бой они будут, при необходимости, наравне со всеми. Кажется, это раньше называлось «технический специалист», если мне память не изменяет… В общем, подумай над моим поручением, и помни – ты теперь не одна. Пусть от тебя отвернулись все твои знакомые и друзья, но теперь ты входишь в большую и дружную семью под названием Легион. А Легион своих не бросает! Верно я говорю, народ?».

— «Мэм, так точно, мэм!» — раздался за моей спиной дружный рев нескольких пегасьих глоток.

— «Ну, вот и хорошо» — я ободряюще похлопала крылом робко улыбнувшуюся Квикки, и огляделась по сторонам. День еще только начинался, а разъезжать на такси, после всех этих трат, я совершенно не собиралась, как и стоять в длиннющей очереди, рожденной отсутствием иных видов транспорта в этом сумасшедшем городе – «Так, леди и джентелькольты, чего стоим? А ну-ка, ножками заработали, в сторону следующей мастерской! В конце концов, пони мы, или нет?».

---

— «Все поняла, Нэтл? Ничего не забыла?».

— «Да, мэм» — вновь произнесла та. В который раз за эти полчаса – «Нет, мэм».

— «Надеюсь…» — пробурчала я, глядя на вагон из которого, едва не вываливаясь через открытое окно, призывно махала мне Фикс. Посадка заканчивалась, и нас ждал долгий путь, часть которого пролегала по новой железнодорожной колее, призванной разгрузить уже порядком заэксплуатированную однополосную ветку Мейнхеттен-Кантерлот. Признаться, я до сих пор ума не могу приложить, о чем думали инженеры, прокладывая всего лишь один-единственный путь?

— «Не волнуйтесь, мэм. Мы справимся. Вы показали нам путь».

— «Надеюсь» — вновь буркнула я, поправляя на своей подчиненной покосившуюся щеточку гребня, украшавшую шлем. Отступив назад, я усмехнулась, оценивая как свою работу, так и свое странное поведение, превратившее отъезд Легата в проводы бодрой тетушки, все никак не способной расстаться со своими родственниками – «В случае чего, опирайся на Биг Шота и всех тех, кто остался тут из Первой и Второй, ясно? Они сумеют сдержать в подчинении эту толпу. И вбей в голову тем, кому я не успела, что тут не скаутский лагерь и даже не клаудсдейлское ополчение, которым так гордится наш главный наставник-пегас, а копья, ножи и мечи, которые опустятся на их крылья и шеи, будут самыми настоящими. Никаких увольнительных! Никаких отпусков! Есть, срать и спать только в Бастионе! Тренировки каждый день! И если этот старый мул, Кокс Бриз, опять начнет гнуть свои селестианские проповеди, отменяя тренировки с самострелами…».

— «Да, мэм. Мы отговорим его от этого опрометчивого решения» — закатила глаза рыжая. Уже несколько дней перед отъездом я носилась, как вспугнутая наседка, составляя расписания тренировок, цели и задачи на несколько месяцев вперед, и громко ругалась от сожаления, что не смогу своими глазами увидеть первый большой перелет, который должна была совершить новая стая, проделав своими крыльями весь путь от Мейнхеттена до Филлидельфии. Полная выкладка в пару десятков килограмм, спартанские условия, а так же сам путь, пролегающий над внутренним морем, лесами Старого Королевства и Филлидельфийским горным кряжем – этот полет должен был способствовать окончательному срабатыванию клиньев и крыльев в одну стаю, но даже присутствие опытных инструкторов и путь, проложенный там, где могли встречаться погодные патрули, не могли заставить меня успокоиться и перестать волноваться. Конечно, я старалась это делать не так явно, но в пегасьем общежитии утаить что-либо так же сложно, как вонь в переполненном экипаже, поэтому очень скоро все были в курсе, что Легат сваливает в Кантерлот, причем вместе с инженером и охапкой своих проклятых самострелов, за эти несколько недель успевших надоесть каждому пегасу хуже тухлой капусты. Поэтому треп о том, куда это намылилась командующая стаей прямо перед ответственным зачетом, быстро сошел на нет, превратившись в ленивые, но от этого не менее азартные ставки на то, какой из двух лагерей Легиона будет лучшим в этой жеребячьей игре «метни сосновый колышек на сто с лишним шагов». У Мейнхеттенских была фора почти в полтора месяца, учитывая мою дорогу и время на введение остальных в курс дела, поэтому шансы на выигрыш у пегасов были высоки, что только добавляло им азарта. Что ж, я надеялась, что это пойдет им на пользу и заставит лучше тренироваться с этим оружием, которое, как я верила, сможет неприятно удивить тех же грифонов. Конечно, для воздушного боя эти здоровенные дуры нужно будет заменить на маленькие, крепящиеся на пясти, самострелы, но теорию и частично практику они смогут выучить и на этих вот агрегатах, требующих для стрельбы двух ног и зубов.

— «Ладно. Но если что, ты…».

— «Я сразу пришлю курьера».

БАМММММ.

— «Я волнуюсь за вас, Нэтл» — призналась я, дернув ухом при звуках надтреснутого колокола, ознаменовавшего своим звоном окончание посадки на поезд – «Постарайтесь не накосячить, хорошо? Мы еще успеем нахлебаться навоза, причем очень и очень скоро».

БАМММММ. БАМММММ.

— «Как скоро, мэм?» — мне показалось, что в глазах спокойной до того пегаски вдруг зажглись тревожные огоньки.

— «Уже этой осенью. В крайнем случае – зимой».

— «Ох, богини…».

БАМММММ. БАМММММ. БАМММММ.

— «Рапорты каждый день, Нэтл!» — запрыгнув в вагон, рявкнула я, перекрикивая звон колокола и свист паровоза. Рыжая пегаска неуверенно стукнула себя по груди, и долго провожала взглядом уносящийся от нее поезд, похоже, пребывая во власти самых тревожных чувств. Эх, не наговорила бы кому лишнего ненароком… Но дело было сделано. Вздохнув, я позволила начальнику поезда, уже давно сердито кашлявшего за моей спиной, закрыть дверь, и отправилась в общий вагон, где примостилась рядом с Квикки, занявшей для нас свободное место у окна. Поездка предстояла долгая – придя на вокзал, я обратила внимание на уже знакомый мне паровоз, натужно пыхтевший в начале платформы. Забавно, мейнхеттенскому направлению железной дороги не хватает средств на новые паровозы, десятки которых я видела в сталлионградском депо? Но увы, выбирать не приходилось, и помянув еще раз недобрым словом жадных до золота бизнеспони, я погрузилась в размышления, перед этим, позволив себе недолго помечтать о «Синей Стреле». Увы, прокатиться на этом сверхпаровозе я смогла лишь однажды, да и то – в качестве поклажи, запертая в товарном вагоне наедине с комиссаром и его соратниками, поэтому никакого удовольствия от нее я не получила. А как, наверное, было бы здорово путешествовать на этом сухопутном линкоре, глядя из окошек второго этажа вагона-ресторана на проплывающие мимо леса и поля. Почему-то я была уверена, что такой роскошный поезд не может тянуть за собой что-то обыденное, вроде вагонов с дровами или рудой, и дала себе зарок когда-нибудь прокатиться на нем, всей семьей, объехав один город за другим, пока не закончатся рельсы и путь не упрется в неизведанные земли, где нас будет ждать увлекательное путешествие. Я представила, как наша семья покидает еще недостроенную станцию, на которую намекает лишь узкая, деревянная платформа на голой земле, да толстый брус железнодорожного тупика, и по морю колышущихся трав отправляется навстречу восходящему солнцу. Трава еще покрыта утренней росой, и наши копыта поднимают десятки крошечных бриллиантов разлетающихся капель, своим мерцанием соперничающих с самой буйной окраской множества мелких насекомых, драгоценными камнями вспархивающих из травы. Дети с радостными криками носятся вокруг нас, пока мы с Графитом неторопливо идем в сторону ближайшего холма, за которым, судя по запахам, скрывается широкая, еще безымянная река – мы дадим название ей, и этому холму, и даже тем пегасам, что вьются высоко-высоко в небе, ныряя, словно дельфины, среди облаков. Я опускаю голову, но вместо травы и детей, вдруг вижу под собой кучерявую поверхность облака, словно белоснежный войлок, пружинящую под моими копытами, и здоровенный, грубый ящик, наполненный недлинными деревянными палочками, каждая из которых заканчивалась грубо обточенным шариком-навершием. Потянувшись зубами вперед, я сунула голову в тару, и выхватив из нее очередную палку, бросила ее в канавку самострела, каким-то образом, оказавшегося у меня в копытах.

— «Вон они! Заходят! Опять!».

— «Первый десяток! Чуть ниже облака перед нами, на полкопыта! Второй – копытом выше! Третий – на два копыта!» — надсаживаясь, заорала, а точнее, завизжала я, вскидывая тяжелый самострел – «Остальные – повторять за нами, через три вздоха! Ждем!».

— «Первый на полкопыта… Третий на два копыта…» — раздались позади нестройные, заполошные выкрики деканов, дублирующих мой приказ. Без какой-либо подготовки, без знания того, как командовать в бою чем-то дальнобойным, мне приходилось объяснять своим подчиненным куда целиться буквально с помощью копыт, выбирая доступные ориентиры. Вынырнувшие из-за ближайшего облака пегасьи крылья заметили нас, и резко кинулись врассыпную, заходя на облако со всех сторон.

«Ах вы ж гады…».

— «Огонь!».

Естественно, мы почти ни в кого не попали. Оканчивающиеся круглыми насадками, тренировочные болты не обладали даже подобием настильности, и все, чего нам удалось добиться – это лишь нескольких попаданий по самым нерасторопным, опешившим от вида тучи деревянных чурочек, несущихся им навстречу. Наверное, в настоящем бою тоже можно будет добиться некоторых потерь, когда противник начнет массово падать на землю от хохота… За несколько взмахов пегасы подобрались к нашему облаку, после чего внаглую закидали нас такими же деревянными чурками с шарами на конце, только чуть большего размера. Признаться, мне было очень обидно видеть ухахатывавшихся летунов, выборочно лупящих моих, пытавшихся неловко отстреливаться, подчиненных – кое-кто из них, не стерпев, даже отбросил ненавистную деревяшку, и полез в копытопашную, чтобы выяснить отношения с обидчиками. Таких лупили основательнее. Вскоре, все было кончено, и тяжело дыша, я опустила оказавшееся бесполезным оружие, когда сразу три тренировочных пилума чувствительно стукнули меня по спине. Подобравшееся сзади крыло зашло на свою цель ровно, как на параде, и не промахнулось даже по моей мечущейся на облаке фигурки, уворачивавшейся от летящих со всех сторон пегасов. Горечь во рту о накатившей на меня обиды заставила меня потерять голову, и под конец этого боя, я уже начала откровенно хулиганить и хамить, попросту уклоняясь от небрежно летящих тренировочных копий, и еще пять или шесть минут вовсю мутузила рискнувших приблизиться ко мне новичков, решивших, что год безделья и мутных делишек позволят им без труда справиться с кобылкой из кантерлотских казарм Легиона. Как ни странно, в качестве ударного инструмента сделанный нами самострел оказался куда как ни плох, а оторвавшаяся в конце концов от него рессора оказалась неплохим дрыном – гибким и тяжелым, в самый раз для зазнавшихся летунов, телами которых я украсила соседние облачка. Вовсю ухмылявшийся во время этого «потешного боя» Кокс Бриз опомнился не сразу, и только увернувшись от очередной пегасьей туши, получившей гибким дрыном по заднице и крылу, начал орать, останавливая свалку. Увидев возможность слегка сбить спесь с зарвавшегося начальства, пегасы решили меня немножко прижать, рассчитывая, что после можно будет свести все к неразберихе во время тренировочного боя… Однако увидев эти казарменные замашки, я начала лупить уже по-настоящему, не стесняясь, и получив несколько чувствительных ударов в бок, принялась кружить вокруг одинокого облака, отмахиваясь от налетавших на меня подчиненных и не позволяя выгнать себя на открытое место, где мне с легкостью устроили бы «темную», просто задавив числом. Услышав призывные вопли главного инструктора, токующего на облаке со своей трубкой, словно глухарь, я опустила тяжелую железяку, и сделала вид, что совсем не подкрадывалась к трем пегасам, с теми же нехорошими намерениями, кравшимися ко мне с другой стороны тучки, крайне растрепанной после случившейся потасовки. Выслушав длинную тираду от Бриза, я отстранила пышущего недовольством инструктора, и приказала поменяться местами участникам последней тренировки, после чего, отобрав у жеребца его трубку, с самоуверенным видом принялась околачиваться на краю одного из облаков, громко выкрикивая в пространство маловразумительные фразы, вроде «Пятое крыло, выше берем!», и прочие банальности, подслушанные у своего помощника, прибывшего из самого Клаудсдейла. Это, а также вид надувшегося, словно хомяк Бриза, немного подняло мне настроение, и к тележке, где сидела Квик Фикс, я подлетала уже повеселевшей, вдоволь нахохотавшись при виде той легкости, с которой обиженные легионеры из первой сотни расправляются со своими обидчиками, в свою очередь, взявшими в копыта тяжелый самострел. Сидевшая в ней единорожка вовсю строчила что-то в свою записную книжку, с интересом глядя на летавшие туда и сюда болты и пегасов, один из которых, со скучающим видом, помахивал крыльями между оглоблей ее повозки, наскоро снабженной половичком и ременной петлей, за которую держалась в полете шоколадная трусиха.

Вот интересно, это пегасья магия заставляет экипажи подниматься в воздух, или на самом деле, для этого нужен единорожий амулет, похожий на покрытую резьбой деревяшку, прибитую где-то под днищем?

— «Есть идеи?».

— «Множество» — не отвлекаясь от писанины, ответила Фикс. Стоило единорожке заняться делом, как ее трусливая натура пряталась глубоко внутри, уступая место гениальному, пусть даже и немного безумному, как все умники, инженеру, слишком сосредоточенному на своем деле, что чем-то роднило ее с Твайлайт. Однако, в отличие от последней, Квикки легко увлекалась, что было мне только на пользу, ведь будучи на чем-то сосредоточена или чем-то увлечена, она переполнялась искренним любопытством, не оставлявшим место каким-либо моральным терзаниям по поводу использования созданных ею устройств. Вот и сейчас, она неодобрительно хмурилась, глядя то на записи, то на лежащий рядом болт, испачканный в земле и траве.

— «Мы должны сделать их тяжелее. Гораздо тяжелее. И еще – убрать это оголовье».

— «Это тренировочный болт, Квик».

— «Тогда просто тяжелее. Но я не смогу добиться тех параметров, которых ты требуешь от этого оружия – траектория все равно будет слишком пологой. Хотя, если сделать оголовье из какого-нибудь легкого дерева – сосны, например, и утяжелить заднюю часть какими-нибудь металлическими вставками…».

— «А он не разнесет k huyam этот шарик при столкновении с чем-нибудь твердым?».

— «Не исключено…» — вновь задумалась новоиспеченный Главный Инженер, глядя куда-то в облака – «Сосна, липа, осина, тополь и каштан, которые используют для недолговечных изделий из дерева, являются мягкими породами, и если крепкое древко ударит в сделанный из них шарик слишком сильно, то вполне может их расколоть».

— «Значит, прекращаем этот бред» — вздохнув, буркнула я, брезгливым движением сбрасывая с борта повозки ни в чем не повинный снаряд – «Я уже поняла, что с помощью этих хреновин мы учим их только одному – как пользоваться арбалетом не нужно. Квикки, я решила изменить план тренировок, и для этого мне понадобятся обычные болты – те, которые мы намечали как боевые. С перьями и конусовидной головкой».

— «Нет, сейчас не получится» — с сожалением протянула Фикс, отвлекаясь от сосредоточенного созерцания неба – «У нас нет ни мастерских, ни станков, ни рабочих, или хотя бы кузнецов».

— «Кстати, это может показаться забавным, но я что-то не видела в Эквестрии толпы этих ребят, хотя, по идее…».

— «А они понемногу исчезают» — пожала плечами единорожка, с сожалением вычеркивая из своего блокнота пару фраз – «Прогресс не стоит на месте, а с тех пор, как медицина признала несомненно вредным ковку копыт, необходимость в этой профессии уменьшается и их остается все меньше и меньше».

— «В то время как нам эти ребята нужны все больше и больше» — задумавшись, я присела в повозку, и положила голову на спину Квикки, заглядывая в блокнотик через ее плечо – «Может, запишешь для меня эту умную мысль?».

— «Скраппи?».

— «Ну да, это я».

— «Скраппи?» — обернувшись, Фикс зачем-то схватила меня передними ногами, и принялась трясти, словно плюшевую игрушку – «Скраппи?! Эй!».

— «Скраппи!».

— «Ась?!» — вскинувшись, я едва не ударилась головой о подбородок трясущей меня единорожки, глупо тараща во все стороны заспанные глаза – «Что? Хде? Пожар?! Уже горим?!».

— «Нет-нет-нет, успокойся! Не горим!» — вновь тряхнув меня за плечи, скороговоркой выпалила единорожка, испуганно выратащив глаза. Всхрапнув, я повела головой по сторонам, то и дело натыкаясь на удивленные взгляды попутчиков, замерших на своих лавках, после чего, с недоумением, быстро переходящим в недовольство, уставилась на трясущую меня Фикс – «Не горим!».

— «Да? А для чего ты тогда пытаешься вытрясти из меня мочевой пузырь?» — сварливо осведомилась я, сердитым фырканьем заставляя свою подопечную убрать от меня трясущиеся лапки – «До ужина ж еще далеко… Вроде бы. Тогда чего тебе нужно, неугомонная кобыла?».

— «Ты меня испугала!» — выдохнула та, но видя мой рассерженный вид, вновь, по своей привычке, принялась тараторить, забывая делать паузы хотя бы для вдохов – «Я ехала и думала, а ты наверное уснула, а потом прижалась ко мне, потом поезд толкнуло и ты свалилась ко мне за спину, но не проснулась, а громко так захрапела, обняла мою спину и начала пускать слюни, и я испугалась поэтому постаралась тебя разбудить! Вот!».

— «Я? Наплевала тебе на спину?» — удивилась я, непонимающе тряся головой – «Брррр! Что за ересь…».

— «Да-да-да! Хочешь, покажу?».

— «Нет, уволь – этого зрелища я не перенесу» — выставив вперед копыта, я вновь замотала головой – «Моя нежная и чувствительная натура не перенесет зрелища твоей оплеванной спины. Я лучше спать отправлюсь!».

Гордо вздернув голову, я постаралась как можно быстрее покинуть вагон, сопровождаемая самыми разнообразными взглядами пассажиров – недоуменные, ироничные, насмешливые и даже возмущенные, они проносились мимо меня вереницей разноцветных глаз, пока я скакала к выходу. На самом деле, спать мне хотелось не сильно – легкий сон перебил весь отдых и я принялась бесцельно шататься по поезду, пройдясь по нему взад и вперед. Постояла на межвагонных мостках, с опаской глядя на проносящиеся внизу рельсы и постукивавшие друг о друга буфера вагонов, сцепленных между собою лишь двумя короткими цепями, наброшенными на ничем не прикрытые крюки. Я долго обозревала эту конструкцию, пока не убедилась, что цепи, вроде бы, не собирались соскакивать со своих мест, но даже уходя, несколько раз оборачивалась, с подозрением глядя на этот образчик бытового экстрима. В конце концов, беспокойные ноги сами принесли меня к дверям багажного вагона, пооколачивавшись вокруг которых, я все-таки решила удалиться на покой. Никто не взламывал замок, пытаясь добраться до нашего исцарапанного и уже порядком раздолбанного сокровища, занимавшего несколько тяжелых ящиков; из-за угла не выглядывал шпион-грифон в черном плаще и шляпе-цилиндре, идиотски хохоча и потирая крючковатые лапы… Все было тихо. Напоследок, попинав толстую деревянную дверь – на всякий случай, что б возможные похитители не забывались – я отправилась в спальный вагон, где завалилась в свою ячейку, по пути едва не сорвавшись с импровизированной и очень крутой «лесенки», представлявшей из себя доску с прибитыми к ней брусками-ступеньками. Грохнулась на свое место, и…

Спать не хотелось. Совершенно. Глупо хихикая, мозг начал подкидывать одно воспоминание за другим, и проворочавшись в быстро нагревшейся постели, я перевернулась на спину, с неудовольствием ударив по крыше вагона, нависавшей над моей спальной нишей. Проносящиеся мимо окна пейзажи, за третью или четвертую поездку уже не привлекали моего внимания, интересных попутчиков тоже вроде бы не наблюдалось – Дискорд их всех раздери, в поезде не было даже компании тихих алкоголиков, к которой я могла бы потихоньку присоединиться! Оставалось только валяться, драть ноги к потолку, да считать перестуки колес, ожидая, когда в голову поползут тяжелые мысли. Справятся ли без меня ребята? Пройдет ли все хорошо? Не разбежится ли пернатый народ, словно сорвавшиеся с поводка охотничьи собаки? За эти годы я хорошо узнала неторопливых, обстоятельных земнопони, твердо стоявших на земле и в большинстве своем знающих, что именно им нужно, но с такой оравой пегасов я встречалась в первый раз.

Взять хотя бы их общежитие. Вначале я решила, что все эти комнаты на десять – пятнадцать пони, разделенные лишь съемными перегородками и раздвижными дверьми; вся эта скученность и безумная, на взгляд любого непосвященного планировка, в которой жилые помещения вполне могли соседствовать с какими-нибудь складами одежды, а в межэтажных перекрытиях скрываться кладовки или довольно часто посещаемые проходы – все это было сделано наобум, только лишь из-за нехватки материалов, о которой так часто упоминала Квик Фикс. Однако пожив в этом кавардаке, я поняла, что для самих пегасов такой жизненный уклад не является чем-то удивительным – по их словам, так жили многие поколения крылатого племени, разве что в мирные времена получая возможность существовать чуть более просторно, чему способствовала сама жизнь вокруг них.

С самого рождения пегас окружен сородичами. Появляясь на свет в коммуне «Пузатые Облака», где пегасы и земнопони издревле существовали мирно и дружно, он растет и набирается сил в окружении таких же, как он, малявок, под присмотром добровольных нянек, большая часть из которых сама находится на сносях. После серии коротких перелетов, он оказывается в яслях или детском саду одного из облачных городов и поселков, затем, если повезет – в родительском доме, если родители имеют собственный дом, а не комнату в пегасьей общаге, куда скоро попадет и он сам, добрый десяток лет живя в настоящей казарме.

Да, пегасье общежитие было и в самом деле казармой – с разделением труда, угнетением тех, кто слабее и младше, и духом командной борьбы, о которой я услышала лишь в Бастионе. Как бы ты не относился к своим товарищам по комнате и этажу, ради команды ты должен забыть разногласия, и вместе, плечом к плечу, выступить в трудный для нее момент вместе с теми, кто тебя объедал, обижал и травил каждый день и каждую ночь. «Война за бутерброд», борьба внутри коллектива, считалась полезной и воспитывающей характер – чего стоит пегас, не способный поставить на место зарвавшегося драчуна, или занять свое место в стае или крыле? И наверное именно поэтому пегасьи войска, каждый из крылатых воинов которых с младенчества прошел жесткую, закаляющую характер школу забияк и задир, считались лучшими в Эквестрии.

«Нет, что-то тут не так» — перевернувшись на бок, я бездумно уставилась на тройку пегасок, оккупировавших ниши напротив и весело переговаривавшихся, высунув головы в проход. Их чада с развеселыми воплями носились по кругу, бегая то за хвостами друг дружки, то за здоровенной погремушкой – «В целом, это все очень и очень напоминает обычаи Обители, хотя это и не удивительно — в конце концов, карающее копыто принцессы это именно пегасы, и именно они задавали тон всему обучению с благословения Госпожи. Но окружающие меня крылатые лошадки не выглядят озлобленными драчунами или хулиганами, в которых обычно вырастают такие вот «bully» – забияки. Так в чем же дело? Быть может, в самом мире? В самом их воспитании, при котором такая вот бурса[6] считалась чем-то запредельно жестоким? Что ж, это было бы просто замечательно, тем более, что подежурив несколько ночей в паре-тройке жилых блоков, я не заметила ничего ужасающего – обычная жизнь множества пони, собранных в четырех огромных многоэтажных башнях-общежитиях… Х-ха, послушайте только меня – уже считаю сооружение в пятнадцать этажей «огромным домом»! Эх, похоже, я и впрямь обустраиваюсь в этом мире…».

— «Вы что-то хотели спросить?».

— «Ась?» — очнувшись от размышлений, я поняла, что уже довольно давно, и довольно невежливо таращусь на трех развеселых подруг, настороженно переглядывавшихся в своих нишах – «Ой, простите. Нет, просто задумалась. Засмотрелась на жеребят. Ну… То есть… Ладно, извините».

— «Ничего. Это нормально» — с каким-то облегчением засмеялись те, впрочем, не перестав переглядываться, и подталкивать друг друга вытянутыми крыльями и ногами – «Если постараетесь, то и у вас появится такой же малыш! Если, конечно, вы не из этих…».

— «Что? А, нет-нет, не из этих» — смущенно улыбнулась я, движением длинного крыла подхватывая жеребенка. Выхватив у друзей погремушку, он припустил было прочь, но запутался в собственных ногах, и если бы не моя вовремя подставленная пархалка, непременно ударился бы лбом о лесенку, ведущую на второй ярус спальных ниш. Управляться с развернутым крылом в узком проходе было не слишком удобно, но мне удалось переправить вцепившегося в него непоседу прямиком к его матери – «У меня у самой двое таких. Близнецы. К ним еду. Уже озверела без своих малышей».

— «Любите их?».

— «Конечно!» — оскорбилась я, с усмешкой глядя на проказливого жеребенка, выглядывающего из-за материнского крыла, удобно устроившегося на боку лежащей кобылы – «Признаться, не представляю, как пегасы могут отказываться от своих детей, или относиться к ним с таким равнодушием, как они про то говорят. Все эти совместные жилища, обособленное воспитание… Такое ощущение, что они пытаются пораньше их настрогать, чтобы потом уже не думать о своем «долге обществу»… Ну, как я это понимаю».

— «Аааа… Наземница» — в глазах лежащих напротив матерей сразу появилась какая-то скука, впрочем, показавшаяся мне довольно наигранной – «А как же вы, милочка, критикуете обычаи остальных пегасов, если сами путешествуете без своих детей? Кто с ними сидит – ваши родители, не так ли?».

— «Так, но я стараюсь проводить с ними как можно больше времени и не моя вина, что мне приходится разъезжать по половине Эквестрии, чтобы…».

— «Вот-вот!» — в голосе лежавшей напротив кобылы зазвучало с трудом скрываемое превосходство – «В этом-то и проблема тех, кто был рожден на земле! Они ничего не знают о небе, ничего не смыслят о жизни на облаках, но тотчас же принимаются поучать остальных, настоящих пегасов тому, как нужно воспитывать их детей!».

— «Эй! Я никого тут не поучала!» — вскинулась я, изо всех сил стараясь держаться спокойно. Скука – не лучший советчик в любом деле, в том числе и спорах – «Я просто поделилась своими сомнениями и мыслями, а вы…».

«УЖ ПОДЕЛИЛАСЬ, ТАК ПОДЕЛИЛАСЬ!».

Заткнувшись, я откинулась на подушку, уставившись в бурый, покрытый тоненьким слоем растрескавшегося лака потолок. И в самом деле, зачем я откликнулась? Зачем поддержала весь этот разговор, влезая в него со своим мнением, словно медведь в малинник? Где мои дети, которым пристало в этот самый момент ехать вместе со мной, бороздя просторы этой удивительной страны? С бабушкой, дедом и отцом, ждут возвращения своей блудной матери, шатающейся неизвестно где и неизвестно зачем. Так в чем же не правы эти кобылы?

«ОНИ ПРОСТЫ».

«А можно подумать, я сложнее!» — отвернувшись к окну, горько подумала я, представляя, что было бы, если бы вот сейчас, в этот самый миг, поезд сошел бы под откос – «Представь себе четыре тела, выложенные рядком, возле шпал – чем бы мы отличались друг от друга? Количеством повреждений? Трудами и хлопотами, которые доставили бы работникам морга, приводящим в порядок наши тела? Мы все чего-то хотели в этой жизни, на что-то надеялись, и о чем-то мечтали. Растили детей и любили родителей – мы все похожи друг на друга, как две капли воды, а внешние отличия – они существуют, наверное, лишь в наших головах».

«ТЫ НЕ ПРАВА».

«Ой ли?».

«НЕ СВОДИ ВСЕ К ИНСТИНКТАМ» — терпеливо посоветовал Дух. Я ощущала, что он вдруг почувствовал себя крайне уязвленным, словно при нем кто-то процитировал определение Платона, «Человек есть животное о двух ногах, лишенное перьев. И с плоскими ногтями».

«А чем же я отличаюсь? Запросами? Или возможностями?».

«ЖЕЛАНИЯМИ, НАПРИМЕР».

«Желаниями…» — горько усмехнувшись, я провела копытом по стеклу, подрагивавшему в такт стучащим по рельсам колесам. Уже не новый вагончик радовал нас ощутимым сквозняком, и похоже, в этой поездке нам не придется жаловаться на летнюю духоту в переполненном пассажирами спальном вагоне – «Знаешь, я вот заметила, что чем глобальнее желания какой-либо личности, тем большее зло они несут всем тем, кого эта личность пыталась спасти или просто привести к лучшей жизни. Вспомни, к чему пришло человечество, если верить тому негру? Собравшиеся умники решили, что знают, как осчастливить всех и всякого на планете – при этом, естественно, и себя не забыв – и начали рулить государствами и народами, словно большой животноводческой фермой. И что из этого вышло?».

«WE DO OUR BEST…» — усмехнувшись, процитировал начало поговорки старик. Почему-то, по-Эквестрийски.

«Да-да. «YOU KNOW THE REST» – так ведь, кажется, говорили повсеместно про наше племя?[7]».

«ТЫ ХОЧЕШЬ ОГРАДИТЬ. ОТВРАТИТЬ. ЗАЩИТИТЬ» — не сдавался старикан, поглаживая незримой рукой мою пятнистую шкурку, вздрагивавшую под его пальцами каждым кусочком по отдельности.

«Ага. А выходит – как всегда. Делаю только хуже и себе, и… Слушай, я вот не поняла, а ты это как делаешь? Ну, то есть, ты это делаешь снаружи, или изнутри?!».

«РАД, ЧТО ВЗБОДРИЛ, ДУША МОЯ» — по-пуритански скромно улыбнулся в бороду старик. Забавно, как я ни старалась, как ни пыжилась, но все равно так и не могла вспомнить его… нашего лица. Почему же я вдруг подумала про бороду? Ну, какой же доктор без окладистой бороды, или хотя бы бородки!

— «Ага, взбодрил…» — тихонько пробормотала я, поворачиваясь на бок – «Теперь всю ночь не буду спать, мучаясь сомнениями, как это ты делаешь, и что еще можешь мне там помассировать, если придет в голову такая мысль. Изнутри». Ответа не последовало – Дух вновь самоустранился, оставив после себя ехидную мысль о черном, бородатом массажере, уже нетерпеливо роющем копытом землю где-то там, в Центральной Эквестрии, в ожидании своей пятнистой, неотмассированной жертвы. Что ж, наверное, он все-таки был прав – я зря вступила в этот глупый спор, и зря начала выдумывать себе всякие бредни, словно эмо в черно-розовых кедах, пытаясь в очередной раз себя пожалеть. Говорят, что дорога – лучшее средство от скуки, и я решила надеяться, что судьба не станет обливать меня помоями буквально через день или два, а позволит вот так вот, спокойно покачиваясь на жестком матрасике спальной ниши забавного желтого вагона, доехать до семьи, до родных и друзей, а главное – до детишек, пославших мне замечательные отпечатки своих копыт, прошедшихся по нижнему краю письма. Вытащив его из наброшенной на крючок седельной сумки, я долго рассматривала следы маленьких ножек, с трудом сдерживая непрошеные слезы – муж писал, что малыши скучают без мамы и сопровождают громкими криками и свистом каждый гудок паровоза, проходящего мимо нашего городка. Конечно, в Кантерлоте им жилось не так привольно, как в маленьком Понивилле, и мою просьбу встретиться и пожить со мной в нашем настоящем доме, вдалеке от столичной кутерьмы, все мое семейство встретило с явным одобрением. Вот бы еще и Кег с Грасс туда заманить! Наверное, уже два года прошло с той ночи, когда мы с Черри залезли в закрытый архив Королевской Библиотеки – сколько уже можно было дуться-то?

— «Простите…».

— «Да?» — шмыгнув носом, я спрятала письмо, и повернулась к проходу, в котором уже торчали знакомые морды кобыл. Набегавшиеся жеребята залезли к своим матерям, и теперь тихо сопели – кто под крылом, а кто, по старой привычке, свернувшись калачиком между материнских ног, поближе к вымени и теплому материнскому брюху.

— «Извините нас, ладно?».

— «За что?» — не поняла я, отводя глаза от этого идиллического зрелища семейного счастья, наверняка полного для этих кобыл, даже несмотря на отсутствие постоянного партнера – «А, вы про спор… Это я виновата. Начала вас учить, говорить всякие глупости… Простите, не хотела. Просто вырвалось».

— «Нет, это мы виноваты».

— «Да, не нужно было так на вас давить. Все-таки жеребенок – это чудесно, и неважно, единорог он, земнопони или пегас. Простите, мы заметили, как вы перечитывали письмо, и расстроились… Это от них? С ними все хорошо?».

— «Да» — просипела я перехваченным горлом, ощущая, как в глазах опять становится горячо – «Им… Им уже два года, с небольшим. И они скучают без мамы. Два, ssuka, года, из которых я провела с ними один, да и тот не полностью…».

— «Значит, вы должны непременно повидаться с ними» — совершенно серьезно заявила одна из собеседниц, удостоившись одобрительных кивков остальных – «Это будет просто чудесно, ведь они уже должны понимать, что мама не всегда сможет быть с ними, поэтому мы уверены, что они вас очень-очень ждут. Ведь правда?».

— «Да. Наверное» — шмыгая носом, кивнула я, глядя сквозь мокрые ресницы на чужих жеребят и представляя на их месте своих, вот так же лежащих рядом со мной – «Я не могу отменить эти разъезды – не из-за денег или еще чего-нибудь, хотя мы и вправду небогаты. Просто… Просто если я не буду этого делать, то… В общем, я хочу, чтобы все дети, все жеребята могли прижаться вот так к своей маме. Иметь свой дом или хотя бы… Нет, именно свой дом. То место, которому будет принадлежать их душа. Где их будут ждать, несмотря ни на что. И ради этого я сдохну, но буду идти вперед, делая то, что нужно».

— «Вы… Вы очень самоотверженная пегаска. Даже несмотря на то, что из наземных» — переглянувшись, признались мои попутчицы. Идущий по вагону начальник поезда приветливо кивал всем головой, и одну за другой гасил все керосинки, надежно упрятанные в изолированные колбы из закаленного стекла. В вагоне стемнело, и лишь из-за леса и гор на нас глядела нарождающаяся луна, заботливо заглядывавшая в каждое окошко. Повернувшись, я постаралась успокоиться и не тревожить разноцветных жителей доброй страны шмыгавшим носом. В конце концов, все хотят спать.

— «Пссс! Скажите, а как вас зовут?».

— «Скраппи… Скраппи Беррислоп».

— «Ага! Я же говорила, что это не она!».

— «А по-моему, не так!».

«Интересно и зачем это им? Что изменится от того, что я назову им свое имя?».

— «Это мое домашнее имя» — повернувшись, я увидела, что все уже спят. В моем признании не было никакой нужды, но пересилив себя, я тихо произнесла в темноту спящего вагона – «Мое настоящее имя – Скраппи Раг».

---

Кантерлот встретил нас дружелюбнее, чем я рассчитывала.

На встречу собралась едва ли не целая кентурия половинного состава, во главе с моим милейшим примипилом. Едва не пританцовывая от нетерпения, Хай доложился мне, соблюдая устав, после чего – отправился прямо в казармы, едва ли не толкая меня в воздухе, словно обретший способность летать паровоз, своим пыхтением заставляя меня лететь все быстрее и быстрее. Наконец, не выдержав, я сердито всхрапнула и как можно незаметнее наподдала ему копытом задней ноги по поджарому брюху – ойкнув, мой заместитель опомнился и покорно навернул вслед за мной два лишних круга над казармами, позволяя оценить мне с высоты голубиного полета происходившее на плацу и тренировочных площадках. Что ж, Хай и впрямь был не Нэтл и не собирался стелиться под каких-то там новичков – за прошедшие несколько лет мой названный брат подтянулся, повзрослел и я бы даже сказала, заматерел, превратившись из молодого жеребчика, вместе со мной прилетевшего на Утес Претендентов, в поджарого жеребца с серьезным взглядом, лишь в самой глубине которого я видела искру извечного беспокойства.

«ВОЙНА СТАРИТ БЫСТРО».

«Ты прав. На войне быстро стареют».

«Не видела ты войны, детка».

«Вот! Слышишь?!».

«НЕТ. КАКИЕ-ТО МЫСЛИ?».

«Нет, но… Ладно, забудь».

«Я СЛЕЖУ ЗА ТОБОЙ».

— «Ага. «Мои глаза – в твоем окне!», как любил говаривать один… Ладно. Не важно» — буркнула я, опускаясь возле двери. Еще раз обняв и похлопав по спинам встречавших меня знакомых и друзей, все как один старавшихся обнять меня посильнее, я убедила их, что совершенно не размякла там, в Мейнхеттене, и еще способна сдавить любого из них так, что стальные полосы их сегментарных доспехов тихо стонали и жаловались на медвежьи объятья не слишком крупной пегаски – «Ладно, Хай, что случилось?».

— «Мне кажется, тебе стоит увидеть самой. И высказать свое мнение уже после, так сказать, осмотра».

— «Ниииипоняла…» — протянула я, останавливаясь возле знамени Легиона. Стоявший на посту номер один легионер привычно бухнул копытом в грудь, после чего вновь принялся изображать из себя неподвижную статую – «Ты ж меня едва ли не силком сюда приволок! Пыхтел мне в загривок всю дорогу, словно змей, а теперь тормозишь? Или ты так хочешь признаться, что закурил?».

— «Ээээ… А почему закурил?» — опешил бежевый пегас, вместе со мной подходя к моему кабинету – «Нет, я не курю, и не собираюсь пускать ртом этот дым, как делают некоторые пони».

— «Закуришь тут, когда знамя полка сперли, как говорил один политрук» — пробурчала я, входя в кабинет. Дверь закрылась за моей спиной, и…

— «Ааааааааа! Выпустите! Выпустите!!!».

— «Скраппи! Что с тобой?!» — опешив при виде моей колотящейся в дверь тушки, Черри вскочила со своего места и бросилась ко мне – «Что случилось?!».

— «Ты… Ты так на меня посмотрела…» — изо всех сил изображая испуг, я вжалась в дрогнувшую под чьим-то плечом дверь и с умоляющим видом сложила копыта на груди – «Черри, я все объясню! Это не то, что ты подумала!».

— «Я ничего не понимаю! Скраппи!».

— «Да-да!» — как можно искреннее, с надрывом, заявила я, выпучив глаза и колотя себя в грудь – «Вот оргазмами принцессы клянусь – ни в одном баре не побывала! Ну, один-единственный раз, но я не пила, честно-честно! А все эти счета и доклады – просто враки! Честно! Только пожалуйста, не делай со мной ничего… Эммм… Противоестественного».

В кабинете воцарилась напряженная тишина.

— «Это ты сейчас так пошутила?» — недобро сощурив глаза, поперла на меня белая пегаска. Извечная туника, прикрывавшая ее покалеченные крылья, недобро встопорщилась на спине, натягиваясь вслед за попытавшимися распахнуться неработающими конечностями – «Шутки шутишь, значит?».

— «Ааааааа! Памагиииитееее!».

— «Хватит орать!».

— «Хорошо. Больше не ору» — покладисто согласилась я, чувствуя, что шутка себя исчерпала. Приоткрыв дверь, я впустила в кабинет голову донельзя взволнованного Хая, после чего, с чувством ее захлопнула, усмехнувшись при звуках грохота, с которым примипил впечатался в стену напротив – «Итак, что тут у вас происходит?».

— «Вот теперь ты вошла как обычно» — напряженно усмехнулась та, прислушиваясь к доносящимся из коридора звукам — «Все в порядке. Я же тебе писала».

— «Агась. Ты писала, я – читала…» — пройдясь по кабинету, я внимательно оглядела все вокруг, и не найдя, к чему прицепиться, вновь внимательно уставилась на подругу, стоявшую возле двери – «В общем, все хорошо?».

— «Да-да. Все просто отлично. А почему ты на меня так смотришь?».

— «Везде отлично?» — просьба об отгулах, ранний уход со службы, широкие туники и попона, несмотря на летнюю жару… Мои подозрения начали оформляться в довольно интересное предположение – «А может, не везде? Может, где-нибудь все не так хорошо только потому, что там все просто замечательно?».

— «Скраппи, это ты так опять шутишь, правда?» — нервно захихикала белая кобылка, отступая в угол комнаты, куда ее загоняла моя приближавшаяся тушка – «Я же писала тебе в отчетах, что все нормально! Мы уже подготовили помещения в подвале третьего корпуса, и уже начали его…».

— «Черри».

— «Д-да?».

— «Я вижу твои бока даже из-за щек!».

— «Ой…» — разом осела на пол кобылка – «Скраппи, это не то, что ты подумала! Точнее, то, но не… Хай! Это он тебе рассказал?! Ну все, конец ему!».

— «Остынь!» — посоветовала я, хватая пробегавшую мимо пегаску, и уселась на свой порядком потертый половичок, прижимая ее спиной к своему животу – «Он тщательно конспирировался. А вообще, я удивлена – ты же сама так красиво меня разоблачила пару лет назад, рассказала про запах и про другие забавные признаки, а теперь сама удивляешься, что остальные знают о тебе то, что ты пытаешься скрыть? В попоне-то не жарко?».

— «Не-а. Спину ломит по утрам. И вечером тоже» — прижавшись затылком к моей шее, прошептала Дроп. Или она теперь Винд? Хммм, неудобно как-то получается. Нужно будет узнать, но поделикатнее как-нибудь.

— «Что же теперь будет?».

— «Ууууу…».

— «Скраппи, ты меня пугаешь!».

— «Оооо, что теперь будет…».

— «Эй! Это не честно!» — начала вырываться Черри, сбрасывая со своего округлившегося животика мои копыта, осторожно поглаживающие ее округлившиеся бока – «Ты что, не знаешь, что мне теперь нельзя волноваться?».

— «О да! Ох и знаю!» — продолжила я самым коварным образом, шурша белой шерстью подруги — «А теперь – узнаешь и ты. О, принцессы, вы справедливы! Сегодня же пойду и поставлю вам свечку, или как там еще благодарят вас верующие! Есть правда в этой жизни!».

— «Ты опять богохульствуешь?!».

— «Что?» — отвлекаясь от составления изощреннейших планов мести за все, что мне пришлось перенести за год с лишним мучений, я повернула голову и внимательно уставилась в глаз подруги – «О чем это ты?».

— «Я не знаю, как принцессы позволяют тебе говорить о себе такие слова, но я не потерплю, чтобы при мне поносили гордое имя наших повелительниц, понятно?» — принялась сердито выговаривать мне Черри, вновь превратившись в колючего, неуступчивого казначея-сигнифера – «В конце концов, соберем sobraknidje, как называет его этот декан с востока, обсудим твое поведение, и…».

— «И что же?».

— «И тебе самой вставим эту свечку, вот что!».

От хохота я не могла разогнуться еще несколько долгих минут.

— «Можно?» — робко поинтересовался Хай, заглядывая в кабинет. Похоже, он быстро вспомнил о том, что мой кабинет был самым опасным местом в наших казармах, и на его взлохмаченном челе уже красовался положенный по званию шлем. Что ж, если вспомнить о том, сколько тут всего произошло, то он был явно недалеко от истины – «Эммм… Все хорошо?».

— «Ага. Все просто замечательно» — подтвердила я, отбивая несильную дробь на округлых боках подруги. Сердито заворчав, та рванулась было к своему избраннику, но ощутив на своей груди мою ногу утихомирилась – «Поздравляю вас, ребята. Рада за вас, честно. Так что, милая, никаких посиделок допоздна, а также ночевок в наших комнатках-клоповниках – с этого дня уходишь рано, во время службы – неограниченное число перерывов, а питание можно разнообразить, если сумеем втолковать это поварам. Хотя зная, кто именно готовит нам еду…».

— «Да, я не хотела бы получить несварение, когда один из штрафников опять засунет в котел свои грязные копыта» — поддерживая шутку, неловко засмеялась подруга – «Ээээ… Что? Виновник был наказан!».

— «Про-вес-ти са-ни-тар-ну-ю про-вер-ку…» — обернувшись к столу, я быстро накарябала на бумажке записочку-склерозник. Вот из таких вот мелочей потом и складывается пренебрежительное отношение к службе, чего я не намерена была допускать. Устав регламентирует все, но все же упираться в него лбом, как баран, не стоило, и умение четко определять для себя главное в текущей ситуации я считала жизненно необходимым для каждого офицера, с которым мне приходилось служить. Поэтому небольшой рейд в одну из жизненно важных сфер деятельности Легиона я посчитала явно нелишним, особенно – в сфере таких интересных вещей, о которых я узнала как-то очень походя. С другой стороны, ведь я же добивалась самостоятельности от наших офицеров? Вот и посмотрим, как им она удалась…

— «Я лично за этим проследил» — кивнул Хай, решив поддержать свою «наложницу». Наложница ответила сердитым взглядом исподлобья, советовавшим не подмазываться в ожидании неминуемой трепки.

— «Значит, я могу быть совершенна спокойна, когда в следующий раз усядусь с Черри за общий стол» — нейтральным тоном констатировала я, старательно не замечая отвернувшегося к столу подруги примипила, карябающего что-то на маленьком листочке – «Но это все шуточки, а вот чем нам стоило бы заняться – так это распаковкой тех ящиков, которые мы с Квикки тащили из Мейнхеттена. Черри, ты теперь на сносях, поэтому пожалуйста, займись тут бумагами, которые я тебе пришлю – каждый из наших подчиненных должен подписать этот документ, а перед этим – внимательно его прочитать. Объясни им, что это не шутка, а описанные в ней кары специально не оговариваются, чтобы Легат, в случае нарушения кем-либо режима секретности, могла бы развернуться во всю широту своей души. Кто не поверит – может поинтересоваться у мейнхеттенских ребят».

— «Хорошо. Я составлю график знако… Эй! Ты что же, не хочешь, чтобы я узнала, что именно вы там привезли?!».

— «Ты уже один раз попробовала» — я недовольно покосилась на возмущенную подругу – «Думаешь, что нам нужен еще один скандал? Да, я дура, и да – я собрана из запчастей. Бесчувственный голем и вообще, еще та ssuka, если верить нашей прессе, но я не хочу причинять тебе боль, Черри. Но я сделаю то, что должна, иначе… Что ж, прогресс не стоит на месте, но я не собираюсь ждать, пока пони сами придут к идее того, что всяких летучих гадов можно сбивать еще на подлете, издалека. И уж точно не буду ждать, пока разного рода пернатая сволочь додумается до того, что обижать пони чревато резким ухудшением самочувствия. Фатальным, можно сказать. Но я сама потащу это бремя».

— «А, так значит, мы уже не подруги, правда?».

— «Именно потому, что мы подруги, я и не хочу вмешивать в это тебя» — улыбнувшись, я подула в недовольно задергавшееся белое ухо – «Давай сначала я сама, своим приказом введу самострелы в программу тренировок, а уж потом о них «узнаешь» ты, ладно? Тогда ни одна сволочь не скажет, что ты была в этом замешана».

— «А Госпожа?».

— «Она знает. Обе принцессы в курсе».

— «Тогда о каком бремени или наказании может идти речь?» — удивился Хай, в очередной раз подтверждая постулат о том, что мозг жеребцов размером не превышает желудок котенка и способен переварить примерно столько же информации за раз – «Если принцессы посчитали это приемлемым – наша задача воплотить их желания в жизнь, пусть даже и в тайне от других пони».

— «Что ж, в этом что-то есть…» — я задумалась, мысленно проходясь по оставшимся в Кантерлоте легионерам. Тысяча пони, часть из которых уже сегодня вернется в казармы и обязательно намекнет остальным про странные штуки, которые им пришлось испытывать – о какой секретности может идти речь? – «Слушай, Хай, а не мог бы ты произнести речь для каждой кентурии?».

— «О чем же?».

— «Вот именно о том, что ты сейчас сказал. Мол, принцессы на нас надеются, не посрамим, мертвые sramu ne imut, и прочее. В конце концов, мы исполняли волю принцесс в Камелу, на севере Эквестрии – имеем мы право гордиться этим или нет, дискорд раздери?!».

— «А, ты имеешь в виду, что нам нужны традиции?» — догадался пегас, принимаясь, как я, возбужденно выхаживать по кабинету. Я бы и сама уже бегала от стены к стене, как делала не раз в процессе размышлений, но увы, в этот момент меня придавила к стене чья-то сердито сопевшая тушка – «Я давно хотел об этом с тобой поговорить, но ты вечно куда-то улетала или уезжала. Так значит, речь? Ладно, я скажу им… Хмммм… Нет, это нужно записать!».

— «Вот и развлекайся» — подытожила я, вновь принимаясь поглаживать живот Черри – «Эй, кто там у нас, а? Кстати, подруга, с тебя сидр».

— «Правда? А за что это?» — повернув голову, недобро прищурилась та – «И не думай, что разговор окончен, понятно? Я уже не маленькая и все прекрасно понимаю! Помнишь, как я клялась тебе в верности?».

— «Черри, это было совсем не…».

— «А, так ты подозреваешь меня в неискренности, да?».

— «Нет. Я тебя ни в чем не подозреваю» — беспомощно проговорила я, видя слезы, туманившие красивые вишневые глаза подруги. Да, разговор с беременной и впрямь как хождение по минному полю – «Я просто хочу сделать твою жизнь чуть проще, без пугающих тебя принцесс и глупых кобыл, единственный талант которых состоит в причинении ущерба окружающему их миру».

— «А я хочу заботиться о тебе, как обещала!».

— «Что ж, хорошо. Да будет так» — опустив голову, я прижалась лбом к затылку подруги, вдыхая ее теплый, какой-то домашний аромат. Вот уж и впрямь, кого я хотела обмануть своим маскарадом, когда запах выдает нас с головой? Похоже, мозг беременных действительно перемещается из головы куда-то в матку…

— «Значит, я могу сходить в подвал?».

— «Можешь».

— «Правда?».

— «Бумажку для начала подпиши!» — сварливо буркнула я, ткнув копытом в основательно помятую седельную сумку, все еще болтавшуюся на боку моего примипила – «А взамен… Взамен, моя юная мамочка, на твою хрупкую спину, уже отягощенную заметным животом, возляжет дополнительная обязанность… Я сказала «обязанность», а не то, что тут некоторые подумали, Хай! Так вот, я хочу, чтобы ты предоставила мне список наших кобыл, находящихся в том же положении, что и ты. Имена, возраст, где проживает, есть ли родня или другие дети… В общем, не мне тебя учить».

— «А зачем?» — забеспокоился «летающий орган воспроизводства», как называли между собой жеребцов оголтелые шаловливки, с одной из которых я познакомилась полтора года назад, во время одного из приемов в честь садоводов-любителей. Или это были флористы… Память не удержала этой подробности, но ссору двух кобыл по поводу традиционного и нетрадиционного размножения я до сих пор вспоминала с грустной улыбкой.

— «Для того, чтобы даже случайно не бросить их в какую-нибудь овощерубку, ясно? И вообще, Хай – ты же должен был речь сочинять?».

— «Одной речью тут не обойдешься» — поведя плечами, жеребец стянул с головы шлем, блестящий влажным от пота подшлемником, и присел возле стола своей подруги – «Кажется, увлекшись составлением устава, мы совершенно забыли про такую важную вещь, как агитация и традиции, а ведь это очень важная часть службы любого отряда и даже войска. Думаю, стоит сказать об этом кентуриону Желли».

— «Или повесить эту задачу на примипила» — хрюкнула я, вновь зарываясь носом в гриву Черри, внимательно читающей подсунутый мной документ – «Нет, агитацию на фрументария мы вешать не будем. Его будут опасаться, быть может – даже бояться, а верить тому, что говорит неприятный, пугающий тебя пони вряд ли получится даже у самых наивных. Так что хорошая в начале своем идея быстро превратится в нечто раздражающее, словно неприятное жужжание мухи или комара над ухом. Так что не ленись, дружище — в конце концов, не каждый же день тебе предлагают стать духовным лидером целой секты пони. Многочисленной и вооруженной до зубов».

— «Да уж, приятная перспективка, нечего сказать…» — передернулся под своим доспехом пегас – «А точно нет никого, кто смог бы…».

— «Ты – победитель. Ты прошел парадом через Кантерлот, принимая заслуженные почести. И ты был командующим в том походе, который местные вдруг обозвали войной. Так что давай уже, начинай оправдывать высокое звание полководца, ладно? Не все же вам перекладывать на хрупкую спину маленькой пятнистой кобылки! А ты, моя дорогая…».

— «Я закончила. Где расписаться?».

— «Вот тут. И на обратной стороне – тоже. Готово? Не передумаешь?».

— «Посмотрим еще, кто из нас передумает!».

— «Что ж, тогда пойдем, а Хай, как только допишет свое воззвание, сразу же к нам присоединиться. Кстати, Черри…».

— «Да, Скраппи?» — несмотря на всю браваду, я вдруг заметила, как нервно подрагивают копыта подруги.

— «Помнишь мою просьбу? Вы уже повесили в подвалах те самые цепи, о которых так много толковали в газетах? А то вдруг мне придется пригласить туда кого-нибудь на экскурсию – и что я им покажу? Вместо камеры пыток – столярную мастерскую? Неудобно же будет перед народом!».

---

— «Ну, здравствуй, мой городок».

Я произнесла эти слова не громко, хотя таиться, в общем-то, было не от кого. Раннее летнее утро было еще пронизано ночной прохладой, и на старенькой станции нас встречал один лишь позевывавший станционный смотритель, замерший возле стрелки с поднятым желтым флажком. Повинуясь его сигналу, поезд притормозил и шипя, покатился по старым рельсам, черневшим среди травы, пробивавшейся между шпалами – уложенные прямо в землю, без гравийной подушки, воспоминания о которой сохранились у меня после посещения Сталлионграда, они посерели и выцвели, лишенные какой-либо пропитки. Что ж, железнодорожный транспорт в этом мире лишь проходил свое становление и если в его колыбели, на востоке страны, все делалось так, как задумывали его создатели, то в остальных местах, где создание железнодорожных веток было отдано на откуп крупным и мелким компаниям, дело часто заканчивалось брошенными на землю шпалами и чугунными рельсами, черневшими, словно уснувшие на солнце ужи. Интересно, а какая компания владеет этим направлением?

— «Понивилль! Стоянка пять минут!» — громко и отчетливо оповестил пассажиров проходящий мимо меня кондуктор. Или это был контролер? А может, начальник поезда? У служащих железных дорог был настолько важный и сосредоточенный вид, что я в их присутствии нередко терялась, даже не представляя, как обратиться к столь занятому пони. Ответом ему было сопение – солнце стремительно красило крыши и стены городка, но внизу, среди его просторных улочек, еще царил предутренний полумрак. Пассажиры спали, и лишь я одна отправилась в город, подхватив свои сумки, которые я поленилась нацепить на спину и тащила за ремешки, в зубах. Кивнув двум земнопони, споро забрасывавшим в ящики, расположенные по бокам паровоза, блестящий и хрусткий уголь, сваленный в кучу недалеко от платформы, я побрела в сторону дома, с интересом оглядев новый двухэтажный домик начальника станции, почему-то выкрашенный в зеленовато-серый цвет. Что ж, сразу видно пришлого пони…

«Пришлый. Как легко это слово всплыло в памяти, скользнув на язык…» — подумала я, углубляясь в ставший родным городок. Проплывавшие мимо дома были правильными – бежевая краска стен, мореное дерево наружного каркаса, свежая солома на крышах – весь их вид дышал спокойствием и теплом, отчего вдруг хотелось улыбаться, а очень часто – даже остаться и жить, как сделали некоторые пони, переехавшие к нам из других мест. Городских среди них было немного – в основном, это были пожилые, но еще не старые пони, уставшие от шума и суеты каменных муравейников, в которых их никто не держал и ничто уже не держало. Среди таких была даже пара отставных гвардейских кобыл, как я слышала, частенько заглядывавших на огонек к моим старикам – даже представить было страшно, что они там могли им про меня наговорить.

«А все-таки, это мой городок. Пусть он подрос, обзавелся новыми домами, но все же, он мой. Кстати, забавно, что пони не боятся селиться далеко друг от друга, и граница городков и поселков может пролегать по самым крайним домам, скрывающимся где-нибудь за рощицей или холмом. Вот еще один признак этого мира – спокойствие и уверенность в завтрашнем дне, подчинение законам и вера в то, что их не нарушит ни принцесса, ни пришлый коммерсант, решивший вдруг выгнать тебя с твоей же земли. Мейнхеттен — исключение из общего правила, так пусть им и остается. А вот остальной ми — за него точно стоит побороться!».

Домик наш я углядела издалека – лишь обогнув безмолвную ратушу. Хотя теперь его вряд ли можно было назвать этим уменьшительно-ласкательным эпитетом, словно обиталища большинства одиночек, состоящие из поставленных друг на друга коробочек-комнат – разросшийся за время моего отсутствия, он угрожающе выставил в воздух нагие стропила третьего этажа, дожидаясь теплого летнего дня и готовясь обрасти новой, соломенной крышей. Что ж, похоже, Дед без меня не сидел без дела – а интересно, для чего это новые помещения, да еще и под самой крышей?

— «Для внуков, естественно!» — хмыкнул старик. Наобнимавшись, наохавшись и даже всплакнув за компанию с Бабулей, я забросила на второй этаж свои сумки, даже не удосужившись подняться и поглядеть, куда они укатились, оглашая гулким грохотом темный коридор, и потопала мыться, благо, предупрежденные моим письмом, родственники уже ждали свою непоседливую пятнистую кобылку.

— «Ну, или для правнуков – это смотря как поглядеть. Но эт все неважно! Ты вот лучше скажи – как тебе моя придумка? А?».

— «Просто здорово! Я всегда хотела иметь такую вот комнатку, с наклонными стенами и окошком под крышей!».

— «Для правнуков!» — с грозным весельем, наставительно поднял копыто в воздух белый земнопони, потрясая узловатой ногой – «Ишь ты, комнатку ей! А кто стариков бросил на год? Кто дома появляется на несколько дней, а потом исчезает?».

— «Ну вот, заворчал, как несмазанный ворот!» — вступилась за меня Бабуля, глядя, как я уминаю домашние пироги, подбираясь к самому вкусному – десерту. Теплые вафли с кленовым сиропом и растекающимся ломтиком сливочного масла так и манили меня зарыться с головой в их тарелку, но путь мой к ним был извилист и долог, под внимательным взглядом Бабули пролегая между первым, вторым и третьим, не считая компот, заботливо приготовленным старыми копытами – «Дай ребенку поесть спокойно. После попеняешь… Хотя куда тебе! Не утерпишь же, сразу поскачешь, стройку свою показать!».

— «А и покажу!» — выпятил грудь отставной сотник, быстро пряча под столом какую-то склянку, которую он опрокинул в чашку в то время, когда его супруга была отвлечена, пододвигая ко мне вожделенный десерт. Сделав из своего широкого, со здоровенной ручкой, бокала могучий глоток, он подмигнул мне заблестевшим глазом – «Доедай, внучка, и пойдем смотреть мою работу».

— «Да пусть хоть с дороги-то отдохнет!».

— «Х-ха! Неча ей тут сидеть и слушать, как старика-гвардейца старуха обижает!» — вспетушился Дед, со скрипом поднимаясь из-за стола – «Мы с ней еще даж «приветственной» не глотнули, как полагается!».

— «Ну, я тебе сейчас!» — грозно подняла полотенце пожилая пони, сердито глядя на мужа. Что бы там ни было в этой его баночке, я поняла, что я хочу такого же и побольше! Что ж, теперь я знала, чью комнату я навещу этой ночью в поисках живительной влаги – «Ишь, чего удумал! Я за тобой слежу, и если найду еще хотя бы один бочонок или бутылку…».

— «Бочонок? Серьезно?» — прошептала я, идя вслед за Дедом на второй этаж. Угроза повисла в воздухе, заставив старого земнопони покорно вздохнуть, и поджав хвост, выметаться из-за стола – «Хороший сидр, хотя бы, или снова это твое вино?».

— «Лучше. Клювадос!».

— «Ась?» — я даже остановилась, запнувшись о неразличимую в темноте ступеньку. Нет, пожалуй, тут стоило бы сделать какое-нибудь окошко, а то так и разбиться недалеко – «Что, прости?».

— «Тсссс! Не так громко!» — заговорщицки прошептал старик, вытягивая шею и прислушиваясь к доносящемуся снизу ворчанию жены – «Клювадос, говорю! Эти грифоны, когда у них год назад неурожай винограда случился, стали в Эквестрии яблочный сидр покупать. Ну, эт и не удивительно же – столько пернатых кошек погибло… Кому его собирать?».

— «Погибло?» — пройдя по темному коридору, мы миновали двери, ведущие в наши комнаты, и очутились возле проема в потолке, заставленного строительными лесами. Дед гораздо ловчее, чем я, вскарабкался по наклонным доскам и оказался на третьем этаже, бывшим когда-то нашим потолком. Теперь, обновленные лаги и уже возведенный скелет из досок и бревен, на котором должна была держаться поднявшаяся крыша, сияли в утреннем свете нетронутой бледностью дерева, к которому не прикасалась еще кисточка маляра – «У них там что, большая резня была? До Мейнхеттена слухи не доходили…».

— «Да нет, не резня» — пошарив в нагрудном кармане, Дед вытащил из него свою трубку, но бросив взгляд на горы опилок, незажженной засунул ее в рот – «Ничего такого, что ты им устроила однажды, внучка. Раненных много — у них же гражданская война идет, почитай, уже несколько лет. Пять, если не ошибаюсь. Города разрушаются, переходя от одних к другим, от мятежников к королевским войскам, население редеет, и кому же какое дело до винограда, когда нужно кормить собственных детей? Кто побежал, кто остался, а кто… Ну, об этом даже и говорить не хочу. Есть среди этих хищников такие твари, что как вспомнишь, так плюнешь. В общем, туго у них там сейчас, очень туго, а единственное, чем они еще торговали, кроме железа, было вино».

— «Ага. Ну и всякие там повара, и прочие знатоки грифоньих обычаев».

— «Ага. Любят эти знатные пони привечать всяких там фехтовальщиков да гувернеров!» — сердито фыркнул старик, присаживаясь на самую большую опилочную кучу – «Но не о них сейчас разговор. Так вот, у них там кто-то из умников придумал наш сидр брать. То ли покупать, то ли еще как добывать, но в общем, они из него научились делать напиток, поистине достойный богинь!».

— «Да нууууу…».

— «Не скули, пока не попробовала!» — шикнул на меня Дед, зачем-то зыркая в сторону дыры, через которую мы попали на крышу – «Хотя знаешь, и не нужно тебе. Все ж молодая еще…».

— «Эй! Это шантаж?».

— «Да и детишки у тебя. Мамашкам такое пить…».

— «Это не честно!».

— «В общем…».

— «Значицо так, Дедуля?» — рассердившись, я плюхнулась рядом с ним, подняв в воздух кучу опилок – «Тогда никто в этом доме пить не будет! БА, ТЫ ГДЕЕЕЕ?».

— «А? Это что ж, шантаж?» — в свою очередь завелся старый вояка, сердито глядя на меня своими выцветшими от времени глазами – «Ты чего это удумала – старшего по званию, да начальству заложить?!».

— «Я? Это ты подсказал мне идею. Мы ж за трезвость, верно? БАБУУУУЛЯ!».

— «Ну ладно, ладно!» — услышав донесшийся до нас скрип отворившейся входной двери, быстро зашептал Дед, зашарив копытами в опилках – «Только по маленькой… По вечерам! Ясно?».

— «Ага. А утром кто принимал? Я, что ли?».

— «Всего парочку капель! Для вкуса!».

— «Ну, вот и я – для вкуса».

— «Эх, ну ладно!» — на свет, из пространства между балками, надежно укрытого опилочной кучей, появился увесистый бочонок. На глазок в него бы вошло литров пять, не меньше – «Но что б никому! Ясно?».

— «А то ж!» — радостно закивала я, глядя, как Дед начал цедить отдающую яблоком и деревом жидкость, похожую на крепко заваренный чай, в свою бутылочку, издалека напоминавшую кисет для табака – «Мы ж с пониманием, когда и нас в долю берут! Так что теперь насчет начальства не беспокойся, чем тебе Легат с тремя тысячами оглоедов не прикрытие?».

— «Три?!».

— «Ага. Сама обалдела. Ну, давай, а? За встречу?».

— «Ох и быстро же ты выросла, проказница» — присев обратно на кучу, вновь скрывшую в своих недрах бочонок с заветной влагой, как-то грустно покачал головой Дед. Принюхавшись к протянутой склянке, я зажмурилась, и коротким глотком втянула в себя обжигающую, пахнущую яблоком и горьким деревом жидкость – «Скоро и детишки твои приедут – муж твой еще вчера написал, что… Аааа, проняло? Вот-вот, покашляй! Будешь знать, как учить деда жеребят строгать!».

— «Кхеее… Кха-кха-кха… Уби… Кха-кха! Убийца! Что… Кхе-кхе-кхе… Скока там, blya, градусов?!».

— «Как положено – пятьдесят оборотов! Такого простого не знает, а туда же — легааааааат! На вон, стружечкой закуси».

— «Фух, ты просто маньяк, Деда!» — переведя дух, я уставилась на ополовиненную склянку. Наивная дурочка, привыкшая к слабому алкоголю этого мира, я нарвалась на настоящий самогон и теперь лихорадочно посасывала смолистую стружку, испачкавшую клейкой смолой мой мгновенно онемевший рот.

— «Фууух! Ну что, еще по одной?».

— «Так бочонок-то в опилках!».

— «А мы раскопаем».

Эх, хорошо идет клювадос теплым летним деньком, да под хороший разговор.

— «…Ну вот в кого ты такая пустоголовая, прости меня богиня, а? Как они, по-твоему, через горы-то перелетят? Там так просто не полетаешь, и выше небесного потолка не подпрыгнешь! Потому-то и будут они искать в них проходы, чтобы в Эквестрию-то пролезть. А на самых крупных перевалах – наши крепости уже давнехонько стоят».

— «Да ну тебя! Вот мы в Обители…».

— «О, богини, за что караете столь пустоголовой дочерью?! Да там все так устроено, что б вы туда сами добирались! И течения эти воздушные, и проходы со стороны древних лесов – я ж своими копытами ее всю исходил! Аль ты думаешь, что вы, молодые, все из себя красивые, пробились бы туда, коль хозяйка ее б того не возжелала? Да и тогда тебя до Понивилля попутный ветер домчал, через низенькие горы. Без него не удалось бы тебе наш фургон сюда дотащить».

— «Ну, тогда за то, что мне удалось! Вздрогнули?».

— «Ох, егоза… Уххх, хорошо!».

— «Ага. Пджди, тут где-то был… Бченак…».

— «Эй, дочка! Внучка! Ну вот, не умеет ничего нынешняя млдежь! А ведь эта еще и самая лучшая! А и вправду, хде там мой бочонок?».

Закончилась эта встреча там же, где и началась – в куче опилок. Проснулась я от того, что морщилась и зажимала себе уши, безжалостно насилуемые звуками огромной пилы, вгрызавшейся в какое-то дерево, причем – прямо у меня под головой. Застонав, мне все же удалось приоткрыть слипавшиеся глаза, и с непониманием уставиться на груду деревянных обрезков, с которой в обнимку, как оказалось, я все это время и почивала. Скосив глаза и постаравшись при этом не вывернуться наизнанку, я потянулась копытом в сторону собственной макушки, но не удержалась, и сползла в зашуршавшие опилки, сопровождаемая гулким звуком распиливаемого бревна.

— «Угххххх… Водыыыыы…».

— «Ну вот, я ж говорила!» — раздался надо мной сердитый голос Бабули – «Говорила, что разбудишь!».

— «Нич-че! У них побудка знаешь какая? Мертвого подымет!» — прищурившись, словно китайский пчеловод, я разглядела обливавшегося потом деда. Свирепо закусив потушенную трубку, он и в самом деле споро распиливал сразу несколько досок, поливая меня дождем ароматных сосновых опилок – «Давно пора вставать, а она все еще храпит тут, словно бурундук какой!».

— «А нечего было тут устраивать!» — сварливо откликнулась Бабуля, не обращая ровно никакого внимания на мою страдальчески скривившуюся мордочку – «Устроили тут позорище на весь городок! Какой пример подаете пегасам? Ну смотри, негодница, донесут они твоему муженьку, нашепчут в уши всякого, а ты и сказать поперек ничего и не сможешь!».

— «Ухххх… Ба, мне счаз плохо станет!».

— «Не стало бы, если бы посидела со мной после завтрака часок!» — не собиралась щадить мою больную голову та – «Или по Понивиллю бы прошлась, подруг да знакомых проведала, или возле ратуши интересное что-нибудь рассказала! Но нет, нужно было с этим оболтусом сюда забраться и налакаться до беспамятства!».

— «Но мы же за встречу!».

— «Тогда жду тебя внизу!».

— «Эммм?» — я недоуменно поглядела на старика, старательно пытаясь не упасть и не заснуть на этом же месте. Тот лишь упрямо поджал рот и усмехнулся, впрочем с некоторым сожалением поглядев на перевернутый бочонок, сиротливо истекший последними каплями своего содержимого в дальнем углу бывшего чердака – «Что, и его тоже?!».

— «Никого моя старушка не пощадила» — покачал головой старый гвардеец, вновь принимаясь рычать своей длинной пилой – «Так что давай, беги к ней поскорее. А потом возвращайся, да не по лестнице, а снаружи, с грузом. Нечего тебе порожняком-то летать. Уж если взялась помогать, так работай!».

— «Да? А когда это я подписалась на помощь?» — бубнила я, спускаясь по шатким досочкам в темноту второго этажа – «Ох, моя голова! Ничегошеньки не помню».

Помогать и вправду пришлось много и долго. Рассердившаяся Бабуля нескоро сменила гнев на милость и до самого вечера гоняла меня с поручениями по дому. Под ее копытоводством я вымыла и выскоблила весь второй этаж, проведя полдня с задранным к потолку крупом и упершись носом в пол, по которому елозила моя половая тряпка, выбила матрацы и перестелила все постели, вымыла окна и вытерла пыль – в общем, к вечеру дом сиял, словно новенькая золотая монетка, в то время как я попросту валилась с ног. Попытавшись помочь ей еще и в готовке, я была быстро удалена с кухни после того, как едва не устроила неуправляемую химическую реакцию, случайно опрокинув яблочный уксус на мешочек с каким-то белым порошком. Из кухни я вылетела в клочьях белой пены и впереди собственного визга, после чего, потирая зудящий круп, по которому прошлось бабулино полотенце, до самой темноты таскала на третий этаж доски и бревна, вновь приспособив для этого свою старую веревочную сбрую. За долгое время, проведенное в пыли, под кроватью гостевой комнаты, она порядком ссохлась, но все же мне с лихвой хватило четырех оставшихся веревок для того, чтобы перетаскать туда и выгрести оттуда почти все, что приготовил для строительства Дед. Так что не было ничего удивительного в том, что я прикорнула на том же диванчике, где прилегла отдохнуть, буквально на пару минут. Казалось бы, только раз моргнув, я открыла глаза уже поздней ночью, в полумраке большой гостиной – свет был погашен, лишь только над самым столом теплилась наша старая керосинка, перекочевавшая в дом из стоявшего рядом с ним фургона, в котором когда-то путешествовали старики. Живший с ними кот остался в Хуффингтоне – несмотря на все произошедшие со мной метаморфозы, животные по-прежнему в своем большинстве не переносили моего присутствия, стараясь убраться как можно быстрее и дальше от пугавшего их пятнистого существа. Как я могла убедиться, на хищников это влияло чуть меньше, и совсем не влияло на всяческих монстров всех видов и мастей, поэтому я очень быстро забыла об этой своей особенности, которой отличался когда-то Дух, запертый в теле молодой пегаски, всплывшей со дна лесной реки.

«Богини, как же давно это было!».

— «Простите. Кажется, я задремала».

— «Ничего. С непривычки-то всегда тяжеловато» — добродушно усмехнулась Бабуля, щелкая прилипавшими к ее копытам спицами. Я знала, что требовались года или фантастическая усидчивость для того, чтобы овладеть подобным уровнем копытокинеза и применять его так же легко, как человек, работающий пятью своими пальцами. Именно поэтому большинство пони могли похвастаться этим лишь на склоне своих дней – «Конечно, это тебе не глупыми железяками размахивать. Домашние хлопоты – они посложнее будут».

— «Наверное» — не став спорить, откликнулась я, поглядывая на Деда, уснувшего вместе с трубкой в своем любимом кресле – «Ты уж прости, что мы так… За встречу же!».

— «Не привыкай к этому!» — строго попросила меня Бабуля, откладывая свое вязание – «Это для тебя в новинку, а его я много лет отучала глушить в себе страх грифоньей отравой. Да-да, не удивляйся, в молодости Санни любил хорошенько постучаться в бутылку, особенно когда вернулся из этого Сталлионграда. Они там на местных бизонов ходили, лохматых и страшных – вот он и начал напиваться для того, чтобы уснуть. Бывало, полбутылки выдует, и спать ползет, а потом, ночью, все зубами скрипит да вскрикивает – в атаку, значит, ходит. Поэтому прошу тебя, моя милая, не делай так больше, хорошо?».

— «Ладно. Тем более, что эта дрянь все равно была не вкусной» — буркнула я, отводя глаза. Эх, хорошо на склоне лет рассуждать о том, что можно делать, а чего делать не стоит. Когда нервная система работает медленно и неторопливо, в такт постаревшему телу, легко уклоняться от соблазнов и учить других жить. Но я не ныла и не критиковала Бабулю, а просто понимала эту особенность мышления пожилых существ – осторожных и неторопливых, в отличие от вспыльчивых юнаков. Но и давать клятву я не собиралась, ведь, чего доброго, так можно и в монастырь пообещать уйти, в случае чего!

– «Ладно, я спать. Попробую выспаться перед приездом своих охламонов. Скоро они, кстати?».

— «Да вот, обещались ночным поездом приехать. Иди, я разбужу. Только вот деда нашего наверх переправлю. Дед, а дед! Вставай, горе ты мое! Спать пора!».

Нога за ногу, я поднялась на второй этаж, все еще пахнувший щелоком и мылом. Как оказалось, добавленное в воду вместе с древесной золой, оно отмывало старые доски не хуже патентованных моющих средств двуногих обитателей прошлого мира, и теперь, я могла насладиться несколькими часами спокойного сна, прежде чем по моему телу вновь примутся скакать проказливые детские копытца.

И этой мысли оказалось достаточно, чтобы перебить любой сон.

«Как они там жили без меня все это время? Не болели? А может, уже и забыли мамку, за эти полтора месяца?» — прикрыв глаза, я ворочалась с боку на бок. Сон не шел и мне оставалось лежать между двух простыней, словно мяско в пельмешке, и накручивать себя одной безответной мыслью за другой. Наконец, не выдержав издевательства над своими нервами, организм решительно подтолкнул меня к посещению одного уединенного места, расположенного на задворках нашего дома, входя в которое даже принцессы теряют толику божественного величия.

«Интересно, и почему во всех произведениях, за исключением, быть может, исторических романов, центральные персонажи оказываются в столь интересном месте только тогда, когда им нужно скрыться от злодеев, или наоборот, злодеев в этом месте замочить?» — размышляя, я оглядывала стены узкой и длинной будочки, в которой я расслаблялась вот уже целый десяток минут. Выкрашенные в неразличимый ночью бурый цвет доски, да короткий, продолговатый стульчак с забавной полочкой, на которую полагалось закидывать хвост – вот и все убранство столь необходимой в хозяйстве постройки, что окружало меня во время ночного похода по неотложным делам – «А ведь в этом месте, согласно статистике, мы проводим довольно существенную часть своей жизни! Пожалуй, завтра нужно будет выпросить у деда его накопытник и прибить сюда пару полочек, куда поставить несколько интересных книг. Оу, оу, и газеты! Обязательно газет положить, что б за слабительным не бегать, в случае чего. Да и листья лопуха не слишком-то подходят для конских задниц – попробуй только не той стороной перевернуть, и будешь полдня на заднице ездить, как мопс[8]! Жаль, что в этом мире бумага – все еще штука не из дешевых, и стоит два листа за бит. Наверное, древние изготовители бумажной продукции откусили бы от зависти собственные языки, узнай они, что за два листа красивой, мелованной бумаги будут платить целый золотой! Хорошо еще, что из-за особенностей рациона этих разноцветных лошадок вокруг полно соломы, которая может использоваться и таким вот образом. В еде ее не используют – в конце концов, когда вокруг полно другой еды, кому придет в голову жрать матрац?».

БУМЦ

— «Ась?» — подняв голову, я уставилась на крышу кабинки. Похоже, задумавшись, я и не заметила, как вновь задремала, и только глухой звук чего-то тяжелого, упавшего с дерева на крышу моего убежища, заставил меня вскинуться, заполошно крутя головой. Вокруг было темно – керосиновый фонарь потух, и меня окружала недружелюбная, колючая темнота, наполненная ароматами выгребной ямы, располагавшейся у меня в тылу. Стук повторился, а за ним – и странный шорох, донесшийся откуда-то от двери.

«Blyad! Они перекрыли выход!».

Все произошло мгновенно. Внезапно, что-то тяжелое бухнулось мне на спину, и в тот же миг мой круп ощутил всю остроту похожих на иглы когтей, безжалостно впившихся в мой хребет. Заорав от ужаса, я метнулась в одну сторону, затем в другую, и наконец, ударившись головой о дверь, принялась крутиться на месте, нелепо взбрыкивая задними ногами и вскрикивая каждый раз, когда попадала по стенам, полу и даже потолку. Трещали доски, сыпалась на голову труха – домик шатался и скрипел, но невидимый противник все так же крепко держался на моей спине, нещадно хлеща меня чем-то по заднице, словно ковбой, укрощающий норовистую лошадь. Наконец, полуослепшая от ужаса и боли, я вывалилась из разлетевшейся под моим ударом двери, и с разбегу хлопнулась на спину, для надежности, перекатившись несколько раз по земле. Когти терзавшего мою спину монстра разжались, и я наконец смогла избавиться от пугавшего меня ощущения, что их обладатель собирается вырвать из меня хребет со всеми его позвонками. Бросившись в сторону, я подхватила с земли отломавшуюся от туалетной кабины доску, и размахнувшись, изо всех сил приложила ей едва различимое в темноте чудовище, оглушенно копошившееся на пыльной земле возле покосившегося туалета, и с ненавистью таращившееся на меня здоровенными, круглыми глазами. Удар получился на удивление легко, и супостат, глухо курлыкнув, улетел обратно в туалет, отрикошетил от провисшей на оставшейся петле двери, и с треском исчез в темневших за кабинкой кустах, оставив меня ошарашенно таращиться ему вслед, с доской, зажатой под бабками передних копыт.

— «Это… Что… Такое… Было?!».

Ответа не последовало. Зато над моей головой распахнулось окно, и задрав голову, я встретилась глазами с Бабулей, подслеповато всматривавшейся в темноту, казалось, не рассеивавшуюся, а еще больше сгущавшуюся от света маленькой керосиновой лампы. Увидев меня, она только покачала головой, похоже не замечая разгромленного мной сортира, и со стуком закрыла окошко, задернув за собой ситцевые шторки. В другое время, я долго наслаждалась бы видом этого окна, столь уютно выглядевшего при свете старой керосинки, млея от осознания того, что это мой, мой собственный дом, но в тот момент меня больше беспокоил тот страшный монстр, что попытался выцарапать из меня весь спинной мозг. В конце концов, в туалет могли спуститься и мои родные, а покушения на их жизнь и здоровье я не собиралась прощать никому, будь то трижды монстр, убийца или жуткий дракон. Да и по весу, казалось, чудовище было совсем не тяжелым, а значит – легким, пускай и когтистым, и сильным, и…

«Ладно, хватит себя накручивать! Нужно узнать, что это было, и изничтожить вражину!» — подбадривая себя героическими мыслями, и вызывая в памяти мордочки детей, я сжала зубы, и мужественно полезла в кусты, трясясь совсем не от страха, но от лютой ненависти, заставлявшей мой хвост трусливо прятаться между ног, а зубы – выбивать героическую чечетку.

Щелк-щелк-щелк-щелк-щелк.

Чему, кстати, немало способствовали щелчки арбалетного ворота, взводящего тугую тетиву.

— «Сдохни!» — взревела я, и не обращая ни малейшего внимания на то, что этот героический крик должен был звучать гораздо громче и решительнее, с отчаянным писком рванула сквозь кусты, лихим броском вперед и в сторону уходя с линии выстрела. Получилось, мягко говоря, не очень – должна признать, у героев боевиков это выходило гораздо лучше, но своего я добилась, и сгребла в охапку что-то мягкое, щипучее и снабженное множеством смертоносных когтей. Отбиваясь от крыльев, лупящих меня по морде и вскрикивая от уколов острейших когтей, впивавшихся мне в грудь, ноги и губы, я выгреблась из кустов, и рысцой поскакала в сторону дома, держа в зубах свою добычу. Уже по пути в гостиную я поняла, что моя жертва была мелковата для полноценного монстра, и лишь широкие крылья, за одно из которых держалась я, делали ее в темноте неотличимой от гораздо большего существа. Лупя вторым крылом по всему, что попадалось навстречу, этот комок ярости не проронил ни звука, и лишь брошенный на диван, вновь распахнул свои зеленовато-желтые глаза.

— «Что опять случилось?!» — сердито прошептала с лестницы Бабуля, кутаясь в свой неизменный платок – «Что за шум? Ты споткнулась, и упала прямиком в отхожее место?».

— «Нападение!» — сопя, откликнулась я, стирая с мордочки кровь и белесые перья, после чего ткнула копытом в глазастый комок – «Вот! Оно! Напало, когда я… Короче, в самый неподходящий момент!».

— «Оно? Напало?» — с возмутившей меня недоверчивостью, осведомилась бабка. Дернув за шнурок, они зажгла большую лампу под потолком, прикрытую забавным зеленым абажуром, и подойдя ко мне, внимательно оглядела сначала мою добычу, а затем, уже и меня, неодобрительно покачав головой при виде моей расцарапанной морды.

— «А ты уверена, что не наоборот?».

— «Эй! Это же я тут пострадавшая сторона!» — возмутилась было я, но быстро притихла, увидев извлеченный из шкафа «тревожный саквояж». Появившиеся из него склянки подтвердили мои худшие подозрения, но отступать было некуда, ведь позади меня был жуткий монстр, рассмотреть которого я так и не успела, попав в ловушку бабулиных копыт, с неожиданной силой принявших крутить мою голову то так, то эдак, попутно тыча в нее стеклянной лопаточкой, испачканной в желтовато-розовой жидкости с загадочным зеленоватым оттенком – «Ауч! Ай! Ай-ай-ай!».

— «ИИИИиииха-ха-ха-ха-ха!».

— «Blya, что это было?!» — от громкого писка, закончившегося наглым, издевательским хохотом, я едва не опрокинула на себя стол со всем, что на нем находилось. Моя шкура буквально пошла волнами, прокатившимися по спине, однако все мои попытки развернуться и грудью встретить неизвестную угрозу были пресечены Бабулей, крепко державшей мою голову – «Эй! Ба! Оно фя… Оно фяс фопьетфя мне ф глотку! Бееее! Ну и гадость!».

— «Скажешь мне это еще раз, когда у тебя разнесет все губёшки!» — покровительственно усмехнулась старая земнопони, старательно смазывая флуоресцирующей гадостью мои губы и нос – «И ты сидишь к ней спиной. Как она может тебе в горло-то вцепиться?».

— «Она?».

— «Посмотри сама».

— «И посмотрю!» — вскочив, я схватила стоящую на столе банку с лекарством, словно гранату, и уже собралась было замахнуться…

— «О… Ого!».

На диване, прямо напротив меня, седела небольшая сова, злобно щуря свои огромные, словно блюдца, глаза.

— «Вот-вот» — вновь набрасывая на холку и спину платок, насмешливо фыркнула Бабуля, неторопливо удаляясь в сторону лестницы на второй этаж – «Можете продолжать свое знакомство. Саквояж с обезболивающими и бинтами – на столе. Спокойной ночи».

— «Ээээ… Но я ведь… Там был кто-то другой! Крупнее! И злобнее!».

Ответа не последовало. Пожилая пони ушла, а я осталась сидеть возле стола, беспомощно глядя то на лестницу, где скрылась Бабуля, то на сердито взиравшую на меня сову.

«И вот это вот тот самый монстр? Это он так подрал мою спину?».

Похоже, я действительно схватилась с совой. Наверное, даже совенком – небольшая, бурая в белую крапинку птица была немногим больше голубя, но уже могла похвастаться широкими, покрытыми шерстью лапами с громадными крючковатыми когтями, и острым черным клювом, которым она с подозрением водила вслед за моей перемещающейся головой. Поднявшись, я оглядела свою добычу, и сразу заметила обвисшее, подвывернутое крыло — похоже, катание по земле вместе с тяжелой кобылой явно не пошло ему на пользу. Попытавшись осмотреть сову со всех сторон, я обошла ее с другой стороны дивана, не поленившись отодвинуть его от стены – а вдруг эта зверюга сейчас возьмет и отдаст концы? Дед обидится за испорченный диван, а уж за разнесенный туалет мне вообще голову снимет!

— «Что б тебя!» — в сердцах прошипела я, вспоминая суровый полотняный ремень, некогда уже познакомившийся с моим провинившимся задом – «Ну и кто мне будет все порушенное восстанавливать? Pushkin?!».

Сова отреагировала незамедлительно — двигая головой, она внимательно следила за всеми моими поползновениями, и в один прекрасный момент, услышав за спиной мой тихий голос, просто взяла – и повернула голову на сто восемьдесят градусов, уставившись меня поверх нахохлившейся спины.

— «Оооогооооо!» — не в силах сдержать проснувшегося вдруг восторга, я сунулась вперед, глядя на птицу-самоубийцу, как древний воин востока, свернувшую себе шею, но не пожелавшую достаться врагу. Однако, бурая сволочь умирать явно не собиралась, и столь же внимательно глядела на меня, сердито прищурив свои сверкающие в полумраке глаза – «Ничего себе! Ты и такое умеешь?! А ну, покажи!».

Щелк-щелк-щелк-щелк-щелк.

Обойдя сову по кругу, я вздрогнула, уставившись на негодную птицу, клюв которой издал чуть менее громкие, но достаточно узнаваемые щелчки, напоминавшие постукивание какого-нибудь ограничителя на быстро затягиваемой пружине. Удовлетворившись моим секундным испугом, сова вновь захлопала неповрежденным крылом, и издевательски пискнула, на секунду широко приоткрыв оказавшийся невероятно огромным рот.

— «Охренеть! Ты и так умеешь?!» — мои мысли, крутившиеся до этого вокруг планов мести, не отличавшихся, впрочем, особой оригинальностью, приняли совершенно другое направление. Зверушка оказалась на диво забавной, и даже если поцарапала мне шею и нос, то совершенно не заслуживала того, чтобы ее прибили. Да и как я буду это делать? Доской? – «Значит, ты либо шпиён… Либо предвестник прогресса. Да-да, изображать часы или арбалетный ворот не всякая пернатая сволочь умеет. Так что живи! Сим я прощаю тебе нападение на Нашу особу! Короче, можешь валить. Я тебя не держу».

— «Иииииип!».

— «Не ори, а то перебудишь весь дом!» — буркнула я, задвигая на место диванчик и с сомнением глядя на пернатый подарок, крепко вцепившийся в одну из лежавших на нем подушек – «А, крыло. Ну да. И что же мне с тобой делать… А вдруг ты тут ненароком помрешь от внутреннего кровотечения, или перелома ребер? Интересно, у птиц ребра есть? И если да, могут ли они сломаться? Думаю, если что, из тебя знатное чучело получится, так и знай».

Сова, не мигая, оглядела меня с головы до ног, пройдясь глазами от кончиков ушей до мысков копыт, и вдруг, поднатужившись, распахнула пасть, выплюнув мне под ноги какой-то округлый, серый комок, после чего вновь издевательски прищурилась, скорчив донельзя презрительную и наглую рожу.

— «Так, похоже, я все-таки тебе что-то отдавила» — подумав, констатировала я, возвращаясь с улицы, где оставила веник и совок, отправившиеся в помойку вслед за странным образованием, больше похожим на свалявшийся войлок. Сжечь их можно было и утром, а вот дожидаться мужа и детей в одном доме с совиным трупом я точно не собиралась, как не собиралась и разбивать себе голову, поскользнувшись на чьей-то печени, выблеванной в ночи собственным хозяином – «Так, нам нужен ветеринар, и кажется, я знаю того, кто мог бы нам в этом помочь».

— «Нет, это не органы и не свернувшаяся кровь. Как и не камни из зоба» — развеяла все мои догадки Мэйн Гудолл. Желтая земнопони с ярко-голубой гривой долго не хотела открывать мне дверь, догадавшись о том, кто за ней находится, по поведению своих подопечных, поднявших дикий вой и скулеж. Помнишь, что я писала тебе о животных, Твайлайт? Так вот – забудь! Не знаю, как дикие, а вот домашние меня явно все еще ненавидели и боялись, или боялись и ненавидели – разницы не было никакой, а самым верным способом обидеть собачницу была возможность показать, что чем-то не нравишься ее четвероногим друзьям. Однако, мое брошенное в сердцах восклицание о «блохастых разносчиках зооантропонозов», долго гулявшее эхом по улочкам спящего городка, все-таки вынудило ее открыть дверь, впуская меня и сову, гордо восседавшую на моем оттопыренном крыле — «А так же не какой-то там «проглоченный valenok». Это катышки, или погадки».

— «Ну, я вижу, что это овальное и нечто свалявшееся… А что такое погадки?» — вопросила я у успокоившегося ветеринара, с подозрением глядя на сову, с гордым видом восседавшую на сгибе моего крыла. Несмотря на все уговоры сюсюкавшей с ней Мэйн, она только щелкала клювом, категорически отказываясь перелезать на удобный, обмотанный соломой, птичий насест – «Твои анатомия и физиология, монстр, интересуют меня все больше и больше, и думаю, свидание с таксидермистом[9] для тебя становится неизбежным, как новый день!».

Светло-бурая в белую крапинку птица гордо проигнорировала мои слова, отвернувшись от меня к ветеринару.

— «Эй, я с тобой разговариваю! Не смей отворачиваться, когда к тебе обращается жертва твоего птичьего террора!».

— «Так, раз птица не хочет перелезать на насест, значит тебе придется ее и дальше держать на крыле, пока я не наложу повязку на вывихнутое крыло» — все же, Гудол была хорошим ветеринаром и непритворно любила животных, впрочем, подходя к ним гораздо избирательнее в этом вопросе, нежели та же Флаттершай и убедившись, что сове и впрямь нужна помощь, отбросила на время все наши разногласия, сосредоточившись на лечении своего пернатого пациента – «Берегись когтей и не двигай своим крылом, пока я лечу крыло пациента».

— «Я уже запуталась, кого нужно держать и чьи крылья будут лечить» — буркнула я, глядя, как желтая кобыла умело и споро накладывает, крест накрест, медицинский лейкопластырь, плотно фиксируя крыло зажмурившегося животного к его телу – «А, теперь вижу. А отрывать придется больно и с перьями?».

— «Само отстанет» — отмахнулась та, поправляя примотанные к крылу палочки от мороженного и с критическим видом осматривая свою работу. Сова попробовала было рыпнуться, взмахнув крыльями словно коршун, однако едва не чебурахнулась на пол, заполошно дергая приклеенной к телу конечностью. Вновь приобретя устойчивое положение, она в очередной раз с ненавистью взглянула в мою сторону, словно это я залетела ночью в ее совиный сортир – «Совы линяют все лето, вплоть до осени, поэтому отлетевшие с пластырем перья ничего не решат. Наоборот, быстрее новые вырастут».

— «Жаааааль…» — протянула я, устав держать перед собой полуразвернутое крыло – «Теперь посадим ее в клетку и… Сколько там, кстати, с меня? И мы не договорили про эти самые катышки».

— «Погадки – это остатки перьев и костей, которые хищные птицы не могут переварить и срыгивают в виде вот таких вот катышков. А вот о деньгах мы как раз и должны поговорить более подробно» — усмехнулась Гудол, убирая обрезки лейкопластыря, бинты и какую-то вонючую мазь, обильно покрывшую внутреннюю поверхность больного крыла пациентки – «Согласно действующему в нашей стране «Акту о помощи животным, пострадавшим в результате действий пони», ты имеешь право на получение однократного вознаграждения за спасение этой милой птички, размером в двадцать бит. Однако…».

— «Ого! Эта рыжая тряпка живой стоит двадцать монет?! Слышишь, животное? А там, где ты живешь, еще такие имеются?».

— «Однако, согласно другому постановлению, поскольку животное пострадало по твоей же вине, ты обязана выплатить штраф в десять бит».

— «Грррр! Проклятый вуайерист! Наподглядывал за кобылой, а мне теперь платить? Но все равно, задница, мне достанется еще десять монет! Шах и мат, голубь-террорист!».

Сова не удостоила меня вниманием и гордо отвернулась к плакату, схематично изображающему сагиттальный[10] разрез собачьего организма.

— «Ну, а учитывая мою плату в двадцать пять монет…».

— «Скока?! Эй, да я эту сволочь вообще не знаю!».

— «В общем, с тебя пятнадцать битов, дорогая. И я надеюсь, что это будет для тебя хорошим уроком – ты могла бы его и раздавить».

— «Тогда я просто прикопала бы эту сволочь в том же самом сортире, в который он без приглашения влез!» — свирепо рыкнула я, негодующе фыркнув в затылок игнорирующей меня птице – «Паааадажди! Ты думаешь, что это он?!».

— «Аааага. Это он. И тебе придется о нем заботиться, пока не заживет крыло» — ехидно осклабилась Гудол. Желтая земнопони недолюбливала меня с тех самых пор, как Ник стал надолго отлучаться из дома, приписывая его отлучки моему дурному влиянию, а может и подозревая его и меня в чем-либо предосудительном. Как и я, она не отличалась в личных делах миролюбием и покорностью, поэтому вот уже пару лет как между нами царило вооруженное перемирие. И похоже, сейчас была ее очередь сделать свой ход – «У меня, знаешь ли, не приют для покалеченных животных. Тем более, что виновник имеется, вину свою признает…».

— «Но… Но я даже не знаю, что это за штука! А уж тем более, как о ней заботиться, и чем ее кормить!».

— «Штайнкауц. Обыкновенный Домовый Сыч, если использовать не грифонье, а эквестрийское название вида» — пожала плечами ветеринар, поглядывая на потолок своего кабинета. Со второго этажа до нас донесся приглушенный стук чьих-то копыт – «Питается насекомыми и мелкими грызунами. Не беспокойся – думаю, за несколько дней все пройдет».

— «Надеюсь, для твоего же блага надеюсь, слышишь?» — свирепо прорычала я сове, выкладывая на стол Мэйн пятнадцать золотых монеток – «Мерзкое отродье, жрущее деньги и подглядывающее за замужними кобылами, а потом прикидывающееся совихой! Как у тебя только совести хватило? Мерзавец, как есть мерзавец! Бабник и извращенец, понял?».

— «Уых!» — гулко ухнуло рыже-бурое создание, перебираясь ко мне на спину с тряского крыла. Поблагодарив сухо ухмыльнувшуюся жену своего приятеля, я ускакала из ее дома, гадая, успею ли я спрятать это мерзкое существо до того, как приедут мои родные? Сова – это вам не кошка, к лотку не приучишь, а ходить по колено в гуано я точно не собиралась. Скорее уж я утоплю это несносное существо! Кстати, а за вуайеризм положены в этом мире какие-нибудь штрафы? Нужно будет уточнить у Графита – в конце концов, он же какой-то там Ликтор и должен знать, за что можно привлечь существо, подглядывавшее за его супругой. С такими мыслями, я быстро добралась до дома, и определив тихо ухавшего страдальца на спинку дивана, удалилась на покой, еще раз пожелав ему не сдохнуть хотя бы в течение четырех дней, обелив меня, таким образом, перед законом.

Признаюсь, если бы я знала, куда меня заведет это решение, то наверное, наутро у моей семьи был бы на завтрак роскошный суп с настоящими мясными фрикадельками.

— «Сзади заходи! Сзади! Эх, молодежь!».

— «Уррррргмва-ха-ха-ха-ха!».

— «Няка-няка-няка!».

Обалденные звуки, правда? Под такие вот вопли и нужно просыпаться, чтобы научиться сочувствовать всем, кто связал себя узами брака и завел детей. Открыв глаза, я еще долго соображала, почему лежу на жестковатых, уже тронутых запахом дерева и времени простынях, в окошко радостно светит утреннее солнце, а снизу, с первого этажа, раздаются озабоченные голоса взрослых, и веселые детские крики.

У лестницы меня встретили старики – Дед рвался в бой, отмахиваясь хвостом от удерживающей его Бабули. Графит, подобно древнему воину, храбро перекрыл собой коридор в гостиную, держа передними ногами швабру с уже знакомой мне тряпкой, склоненную, словно боевой штандарт, пытаясь при этом хвостом отогнать носящихся между ног у взрослых детей, явно не разделявших всеобщих опасений. Увидев меня, малыши с визгом бросились под ноги уже мне, но если и рассчитывали завалить меня таким образом, словно маленькие борцы, то они крупно оши… Ауч!

— «Берри! Санни! Вы ж меня так убьете!» — охнув, я едва не грохнулась на пол, когда два разноцветных метеора, с разбегу, ударились о мои передние ноги, повиснув на них, словно кандалы. Пошатнувшись, я все-таки завалилась на спину, крепко прижимая к себе своих детей, счастливо пищавших что-то мне в уши. На несколько минут я буквально выпала из реальности, видя перед собой только свое рыже-черное чудо, возившееся у меня на груди, вдыхала – и не могла надышаться их запахом, казалось, плотно забытым за все время моего отсутствия, тихонько бормоча сквозь навернувшиеся на глаза слезы какие-то глупости и обнимая, ласкала вертящихся в моих объятьях детей.

— «Дорогая, иди с детьми наверх!» — донесся до меня напряженный голос мужа. Немного придя в себя, я еще раз лизнула забавно сморщившихся детей – похоже, малявки считали себя уже достаточно взрослыми для того, чтобы мать вылизывала их, словно каких-то малышей – и уставилась поверх вздыбленных задних ног на Графита, все еще закрывавших нас своим мощными телесами от неведомой опасности, угрожавшей всем моим близким и родным.

— «Я только что оттуда. У вас тут гораздо веселее».

— «Ты не понимаешь…».

— «Ну да, куда уж мне!» — весело хмыкнула я, поднимаясь и передавая вновь возбужденно загалдевших детей Деду, после чего попыталась заглянуть за перекрывавшую коридор тряпку – «Слушай, а можно я взгляну? Хотя бы одним глазком?».

— «Только осторожнее. Хоть ты и принесла в дом это чудовище, как говорит миссис Лиф, я не хочу становиться испытателем тех ужасных средств, которые вы храните в той сумке, в шкафу».

— «Я? Чудовище?» — удивившись, я отстранила качавшуюся перед носом швабру, и осторожно вошла в комнату. Да уж…

Вокруг царила картина поспешного бегства. Перевернутые чашки, упавшие на пол треугольники хлеба, рассыпанные по столу сухофрукты и истекающая последними каплями «крови» банка с малиновым джемом. Похоже, нападение было совершено внезапно, по всем правилам диверсионной работы, вот только воспользоваться плодами своей победы нападавший явно не сумел.

— «Мы решили тебя не будить, и только присели к столу, как откуда-то сзади раздался дикий вопль» — сообщил мне от входа Графит, разрываясь между своей шваброй и неугомонными отпрысками, рвущимися вслед за мной в логово зверя – «А потом это огромное чудище с громадными глазами набросилось на нас, что-то крича и требуя чего-то. Вот мы и решили его прогнать».

— «Ааааага… Вижу. Слышишь, Ба? Я ж говорила, что он просто огромен, а ты мне не верила!» — захохотала я, разглядывая стол. На ручке остывшего чайника, словно на собственном троне, сидел вчерашний сов или сыч – я решила не напрягать голову, пытаясь вспомнить, каким словом обозвала вчера его Гудол – и сердито тряс головой, пытаясь избавиться от налипших на клюв обрывков лейкопластыря – «Ну что, морда? Попался? И что теперь будешь делать?».

Увидев меня, сов изобразил своей головой правильную восьмерку и злобно проорал склеенным клювом какое-то совиное ругательство, заставив Графита и прятавшегося за его ногой Санни поспешно отступить обратно в коридор. Отличавшаяся неугомонным характером Берри радостно выбила копытцами по полу звонкую дробь и попыталась одним лихим прыжком вскочить на стол, но не удержалась и хлопнулась на пол, к счастью оказавшись прямиком на моем вовремя подставленном крыле. Увы, это не охладило ее пыл, и вскоре она довольно быстро оказалась на моей спине, где принялась разглядывать сидевшего на столе хищника из-за моей гривы, разрываясь между блестевшими в ней бусинами и забавной совой.

— «Берри, не балуйся».

— «Катветки!».

— «Чееего?».

— «Катветки! Няка!».

— «Котлетки? Из него?» — я с сомнением оглядела мрачную, словно туча, сову. Впечатлившись размером моих распахнувшихся крыльев, он сердито нахохлился и покачиваясь, все так же сидел на ручке чайника, недобро разглядывая царившую вокруг кутерьму – «Нет, Берри, маловат. Вот поживет у нас еще дня три, нагуляет жирок… Ну что, освобождать тебя, морда? Или так оставить? Говорят, голодовка способствует воспитанию животных лучше всякой розги».

Не опустившись до ответа какой-то там пони, сыч, тем не менее, все-таки просек, что речь идет о его дальнейшей судьбе, чему нимало способствовала моя дочка, с радостными воплями прыгавшая вокруг стола и широко разевавшая маленький, но от этого не менее голодный рот. Хрипло пропищав что-то заклеенной пастью, он, тем не менее, лишь для порядка клюнул мое маховое перо, которое я словно большой палец, протянула ему под ноги, после чего, попрыгав и потоптавшись на нем, аки готовящийся к встрече с противником боксер, умостился на сгибе крыла, крепко вцепившись в него своими широкими лапами, больно впиваясь когтями в мою конечность.

— «Отпусти крыло! Крыло отпусти, тебе говорят!» — зарычала я на сыча, сердито завопившего при первом же рывке своего насеста. Когти немного разжались, и подтянув крыло к своему носу, я принялась, как умела, освобождать совиный клюв от медицинского лейкопластыря. Похоже, выспавшийся на спинке дивана, поутру сов решил, что белые полосы клейкой ткани вредят его маскировке и решительно приступил к их потрошению. Увы для него, одной из основ десмургии[11] был вековой постулат о том, что «хорошо зафиксированный больной в анестезии не нуждается», и оттого, во все времена, средства для фиксации пациента и его конечностей делались крепкими, с душой, поэтому сорвав с себя лейкопластырную повязку, нарушитель режима был моментально наказан, лишившись возможности даже приоткрыть свой длинный черный клюв.

– «И попвобуй только клюнь!» — предупредила я хищно щурившуюся на меня птицу, обеспокоенно поглядывавшую на зажатый в моих зубах десертный нож – «Быфтро окавешься ф суповой кафтрюле! Понял?».

Наверное, сов все-таки внял голосу рассудка, позволив мне аккуратно срезать с его крючковатого клюва липкие белые полоски, в которых запутались разгрызенные, расклеванные на части лубки. На протяжении всей этой процедуры он не издал ни звука, и открыл глаза только когда я убрала от его шеи свой нож, с грохотом выплюнув его на стол. Открыв свои забавные гляделки, он испытующе пощелкал своим клевалом, после чего – уставился мне в глаза.

— «Милая, у тебя все хорошо?» — робко поинтересовался от входа в гостиную Графит. За его спиной виднелись озабоченные морды приемных родителей, в то время как осмелевшие дети носились по комнате, оглашая ее воинственными воплями. Нацепив на голову опрокинутую на пол розетку из-под варенья, Санни схватил зубами самый большой нож и теперь подкрадывался к сидящему у меня на крыле сычу с какими-то недобрыми намерениями, в то время как Берри просто и безыскусно подпрыгивала, щелкая зубами, в попытках добраться до хвоста ошалело глядевшей на них совы – «Ох, богини! Да они даже смотрят на всех одинаково! И вы еще говорите, что ей нужно помочь?».

Последние слова, по-видимому, были направленны моим домочадцам. Недоуменно поглядев сначала на них, затем на сыча, я заметила, что он повторил мое движение, забавно ворочая головой. Да, пожалуй, это была самая забавная зверушка из всех, кого я только встречала и помнила, но…

«ОГО! КАКАЯ ПРЕЛЕСТЬ!».

Слова древнего произвели на сова абсолютно неоднозначное впечатление. Вздрогнув, птица прижалась к моему крылу, глядя на меня своими, широкими словно плошки, глазами, и мелко семеня, заспешила прочь, ловко перескочив с моего крыла на грязный стол, по которому и отбежала подальше, забавно цокая по гладкой поверхности дымчато-серыми когтями. Прыгнув на хлебницу, сыч замер на ней, вытянувшись по струнке, и очень забавно извернув свое тело с прижатыми к нему перьями, стал словно вдвое тоньше, для надежности прикрыв сверкавшие на меня глаза.

«Хха! Прикольно! Видел, какую я себе штуку оторвала?!».

«СОВА».

«Лучше – филин! Или сыч – хрен их разберешь».

«ОСТАВИШЬ?».

— «Да нет, вряд ли…» — пробормотала я, вполне разделяя желание Древнего и дальше любоваться забавным животным. Увидев, что опасность временно миновала, сов приоткрыл свои мрачные буркала, и натянув на них нижние веки, стал, в свою очередь, рассматривать меня с безопасного расстояния. По-видимому, он настолько увлекся составлением плана побега, а заодно и изощренной мести, что не обратил внимания на Графита, осторожно, бочком обошедшего стол по приличной дуге, и совершенно забыл в чьем доме он находится, где опасность могла подстерегать неосторожного гостя везде – в том числе, и с тыла, где уже виднелось чье-то припавшее к столу тельце, забавно виляющее задницей в ожидании момента для прыжка.

— «Берри» — намекающе протянула я, глядя на примеривавшуюся к своей добыче дочь – «Дочка, он же с тебя размером! Неизвестно еще, кто кого тут сожрет! Я не думаю… Оп! Ну вот, получила?».

— «Свиу!».

— «УуууууууииииИИИИИИИИИ!» — прыжок, хриплый свист, и вслед за этим – обиженный рев жеребенка, переходящий в громкий, терзающий уши свист. Бросившийся на помощь Графит опоздал буквально на секунду, лязгнув острыми зубами всего в миллиметре от удалявшегося жеребячьего хвоста, вместе со своей хозяйкой, отправившегося в полет за едой, столь нагло рассевшейся на чужом хозяйстве. К несчастью для дочери, еда обладала способностью выворачивать шею под казалось бы, анатомически невозможными углами и уже в полете та обнаружила, что на спине у сидевшей к ней задом, и казалось бы, ничего не подозревающей жертвы, вдруг выросли большие, желто-зеленые, и крайне недовольные глаза, злобно уставившиеся на подлетавшее жеребячье тельце, как на достойную закуску перед едой. К счастью для обоих, эта стычка закончилась вничью – получив клювом по лбу, дочь села на попу и громко, негодующе заорала, тыча копытом в сторону потенциальной еды, посмевшей оказать юной охотнице активное сопротивление. В свой черед, потенциальная жрачка упала на стол, вляпавшись грудью в варенье, и теперь злобно курлыкала себе под нос, с отвращением стряхивая с клюва и перьев сладкие алые капли. О богини, ну прямо как дети, честное слово!

«А ОН ЗАБАВНЫЙ! МОЖЕТ…».

— «Милая, а у него талант» — усмехнулся Графит, передавая мне ревевшую дочку и забирая на спину испуганно хныкавшего сына, мигом растерявшего весь свой боевой задор – «Точнее, неплохие задатки воспитателя. Да и выглядит точь в точь как ты. А что, если…».

— «Не поняла ваших намеков, сударь!» — насупилась я, шоркая языком по мордочке ухватившейся за мою шею дочери, невнятными воплями жалующуюся на большую жеребячью обиду и шишку на голове, по которой уже несколько раз прошелся мой длинный язык – «Вы что, оба обалдели, что ли? Это же дикая скотина! Животное! Наверняка еще и больное чем-нибудь. А еще я по нему вчера покаталась, поэтому у него могут быть сломаны ребра, порвана печень, и… И еще у него разлитие желчи в становом хребте, и общая меланхолия жил[12]! Да-да, так мне доктор сказала!».

— «Правда?» — глядя на меня вместе с сыном, иронично поинтересовался муж. Сидевший на его спине жеребенок не менее серьезно и проницательно глядел на свою мать, осознанно или неосознанно копируя насмешника-отца – «Ну, если уже полумертвый он способен на такие фокусы, то что же будет, когда он войдет в полную силу? А давай…».

— «Не давай! Еще чего придумали!» — рыкнула я, глядя на совуха, заинтересованно крутящего головой от одного спорщика к другому и словно пытавшегося понять, где находится та кастрюля с водой, в которой я уже обещала сварить его ощипанную тушку – «Ну-ну, дочка, не плакай. Хочешь, я куплю тебе… Ээээ, нет, даже не блести глазёнками, ясно? От мороженого горло болит и насморк появляется, а так же ринит, евстахеит, блефарит, и… Ну ладно, не подлизывайся. Вот сварим твоего обидчика, и…»

— «Уррррррр!».

Захлопав крыльями, совинский сыч вспорхнул со стола, и треща, словно несмазанный вертолет, прошелся по комнате, после чего, приземлился мне прямо на макушку, надежно вцепившись когтями в косички волос. Повозившись, и оглядевшись, пернатая сволочь принялась зачем-то пощипывать мое ухо, негромко и неразборчиво клекоча в него какие-то совиные глупости. Увидев эту картину, муж хрюкнул от смеха, и не сдержавшись, повалился на жалобно заскрипевший диван, хохоча и всхлипывая. Вместе с ним, захихикал и сын, в то время как оккупировавшая мои крылья дочурка ревниво захныкала и запищала, пытаясь дотянуться передней ногой до свесившегося у меня между глаз короткого совиного хвоста. Обернувшись, сыч уставился на своего недруга, для чего ему пришлось наклониться, впиваясь когтями в мою бедную гриву, уже немало претерпевшую за эти несколько дней, прикрыл глаза нижними веками, и с хорошо демонстрируемым отвращением, уставился на подскакивавшую в моих объятьях Берри, словно примериваясь, как бы еще раз, не менее ловко, засветить ей по звонкому лбу.

«Х-ХА! А ОН ПОДЛИЗА!».

— «Не подлизывайся, понял?» — сердито сообщила я вылупившему на меня зенки филину, передавая неодобрительно качающим головами родственникам рвущуюся в бой дочь – «Ты себя уже выдал этим полетом, поэтому кыш! Брысь отсюда, морда совиная! Я тебе в няньки не набивалась! И нечего на меня вверх ногами смотреть! Милый, сгони его уже с моей головы, а?».

— «Ну нет, моя ненаглядная! Это теперь твоя сова» — сообщил мне развалившийся на диванчике супруг, подбрасывая крыльями веселящегося Санни – «Я помню, как ты сказала когда-то дивные слова: «Мы в ответе за тех, кого приручили», поэтому…»

— «Нет!» — сердито рыкнула я, снимая с головы недовольно завопившего что-то филина, и с силой пересаживая его на маленький столик, стоявший возле входа в гостиную – «Даже и не просите! Вон, черепашку – это пожалуйста! Кролика тоже могу подарить – его всегда сварить можно, или пожарить… А вот сову заводить не дам! Не положено, ясно?».

Фррррррррр.

Шлеп.

Что-то небольшое, но на удивление увесистое, шлепнулось на мой удалявшийся круп, вызвав за моей спиной очередной взрыв смеха. Оглянувшись, я от души погрозила копытом всей своей веселившейся семье, и с гордым видом удалилась на улицу, не обращая ни малейшего внимания на заискивающие гугуканья вновь оккупировавшей меня совы и демонстрируя всем своим видом непоколебимую решимость.

---

— «Иногда, я тебя перестаю понимать».

— «Иногда?».

— «Ну да. Когда дело касается этих бесконечных разъездов, я просто перестаю тебя понимать. Была бы ты земнопони или единорогом – тогда ладно, но ты ведь пегас. Ты можешь добраться до нужного тебе места быстрее, чем поезд, но предпочитаешь использовать не крылья, а железную дорогу. Неужели тебе так нравится скучать, запертой в этих коробках?».

— «А вот зато ты говоришь как настоящий пегас!» — хихикнула я, поглаживая густую черную гриву. Муж присоседился рядышком, на кровати и положив мне на грудь тяжелую голову, удовлетворенно урчал, временами, проходясь копытом по ребрам, каждый раз получая за это звонкий подзатыльник. Похоже, это его не смущало, и спускавшаяся все ниже нога намекала, что вскоре этот черный негодяй собирался взять то, зачем он так настойчиво зазывал меня в спальню нашего вагона.

— «Но ты прав. Я просто слишком хорошо поняла земнопони. Переняла их привычки. Да и вообще, прошел всего год после нападения! Можно подумать, одной в воздухе мне будет спокойнее, чем в толпе!».

— «Вот к этому я осторожно и подводил наш разговор. Надеюсь, ты оценила мою тактичность, а? Вот, я и думаю, что за это, мне полагается прррррремия…» — язык милого медленно прошелся от моего подбородка до груди, взлохматив шерстку на горле – «Сколько раз тебе говорил и я, и остальные, что командующий столь крупным подразделением эквестрийской Гвардии не может летать или ходить в одиночку? Лично я уже сбился со счета. Но теперь ты у меня не отверррртишься – приказ получен и по возвращении, тебя уже будет ждать пара пегасов, которые обязаны следовать за тобой везде – включая и то самое место, куда ты так любишь убегать от приставленных к тебе сопровождающих».

— «Вайт Шилд?».

— «Да, он самый. Твои любимые черные доспехи, которые, как ты уверяешь, он украл у тебя, белые жеребцы... Нет, лучше кобылы, а то я буду ревновать. Хотя… Ах, сено! Зная тебя, я все равно буду ревновать».

— «Нииипоняла?!».

— «Ну да, не поняла она…» — пробормотал нависавший надо мной жеребец. Приподнявшись, он провел языком по моему животу и груди, явно нацеливаясь на большее – «Знаешь, что тут про тебя ррррасказывают?».

— «Все враки!» — безапелляционно заявила я, переводя взгляд на темнеющее окно, за которым проносились едва видимые в темноте деревья – «Все ложь и провокация».

— «Даже по поводу той белой кобылы?».

— «Ничего не помню! Я проснулась совершенно одна!».

— «А я целый месяц спал совершенно один!» — сердито заявил муж. Нимало не смущаясь, по-хозяйски, он перевернул меня на живот и теперь осторожно покусывал спину, подбираясь к лопаткам и щекоча своим дыханием перья на разворачивающихся крыльях – «Поэтому за оставшуюся ночь я собираюсь получить мзду за все те дни, которые провел в одиночестве. Возражения?».

— «Ххха! Да я…».

— «Отклонены. Итак, на чем мы остановились…».

Поезд летел сквозь ночь, едва заметно покачиваясь и шурша по невидимым во мраке путям. Что ж, моя мечта исполнилась, хотя и не совсем так, как я себе это представляла – приехав со всем своим семейством в Кантерлот, я долго охала и восхищалась, расхаживая вокруг огромного паровоза, прибывшего по мою душу из сердца города-государства, словно привет, пославшего мне свою фиолетовую ракету, свой флагман паровозостроения, тяжело пыхтевший в начале платформы. Официально все дело было обставлено как «пробный забег», но увидев раскорячившуюся в середине состава здоровенную дуру «классного» вагона и узнаваемую фигуру Брауна Брика, «замаскировавшегося» под простого легионера посредством обычной туники, я поняла, для чего на самом деле сталлионградцам потребовалось показывать конкурентам свой передовой локомотив.

— «Легат».

— «Кентурион».

— «Как я узнал, «Сталлионградские Железные Дороги» предоставляют тебе возможность одной из первых оценить этот поезд… Как Первой Ученице принцессы, конечно же».

— «Нисколько в этом не сомневаюсь» — хмыкнула я, выхватывая из-под ног коренастого кенутриона беспечного сына. Прошмыгнув под стоящим жеребцом, он с интересом уставился в щель между вагоном и краем платформы, желая узнать, откуда берется и куда девается пар, белыми лентами тянущийся под вагонами в сторону выхода из вокзала. За Берри я не волновалась – добравшись до оружия или брони, она обычно надолго зависала – причем в прямом смысле этого слова. Поднявшись на задние ножки, она, безо всякого стеснения, тут же попыталась отодрать от его лорики какой-то шнурок, и вскоре, повисла на нем, словно рыбка, с рычанием дергая за неподатливую веревку. Теперь ее можно было спокойно оставить и заниматься своими делами – десять минут покоя нам было обеспечено – «Так, дети! Не приставайте к дядьке Брику! Эй, ну а ты-то куда?!».

Последнее мое восклицание предназначалось сычу, взлетевшему с моих сумок на голову Брика, и попытавшегося устроиться на поперечном гребне его шлема. Щетка из жесткого волоса, как оказалось, не была предназначена для ношения небольших, но тяжеленьких птиц, и возмущенно засвистевший пернатый паразит тотчас же отправился вниз, на свидание с гостеприимно распахнутым ротиком Берри, уже нетерпеливо приплясывавшей у передних ног кентуриона. Лишь благодаря моему вовремя подставленному крылу участь пернатого стать «котлеткой» была отложена на неопределенный срок. Увидев мое недовольство, сыч перепрыгнул мне на голову, и высокомерно надулся, впрочем, не делая ни малейших попыток улететь.

— «А это еще кто?».

— «Это? Оно с нами… Наверное» — тяжело вздохнула я, проходя в тамбур вагона, и старательно делая вид, что не замечаю округлившихся глаз кентуриона. По-видимому, того все-таки проняло знакомство с моим замечательным семейством и если на вышагивавшую позади меня фигуру Графита он отреагировал, так, как и было положено жеребцу, с тщательно скрываемой ревностью оценив его мощную грудь и большое, но гибкое тело, то дети и путешествующая со мною сова явно выбили его из колеи – «Ну вот куда тебя, морда, понесло? Хотел нагадить на Кабана, да? Так вот, если он вдруг решит прибить тебя за такое, или «случайно» на тебя наступить, я и копытом не пошевелю, понял?».

— «Это ваш вагон на все время путешествия» — пробасил шедший за мной земнопони. Что ж, открывшееся мне зрелище радовало глаз, и пусть гамма и была, на мой взгляд, несколько кислотной, но по уровню комфорта он явно обгонял даже «литерный» вагон богатеев, предоставленный мне когда-то для поездки в Мейнхеттен принцессами – «До Собачьих гор будем тащиться словно улитки, а вот за ними дело пойдет живее… А как ее зовут?».

— «Это он, и пока – никак. Хотя… Он ведь на тебя хотел нагадить, правда? Тогда, быть может, назовем его Кабан?».

— «Слишком много чести» — стоявший у дверей легионер подарил сове тяжелый, недружелюбный взгляд. Впрочем, сыч ответил ему таким же, что явно заставило смягчиться сурового, кряжистого земнопони – «Хотя птичка, похоже, серьезная, как я погляжу. С пониманием».

— «Вот и забирай! Дарю! Безд-возд-мезд-но! Не хочешь?» — с надеждой осведомилась я, оглядываясь на мужа и детей, с подозрением прислушивавшихся к разговору – «То есть, я хотела сказать… Может, подержишь его у себя во время поездки?».

— «Ээээ… Никак нет, Легат. Не могу».

— «Не можешь или не хочешь? Или…» — я обернулась. Ну, так и есть – за моей спиной уже вовсю маячил Графит, делая страшные глаза и какие-то жесты моему подчиненному, по-видимому предостерегавшие того от поспешного согласия со своим командиром – «Так, это что еще за пантомимы? А ну, все по местам! Скоро отходим!».

— «Я буду в соседнем вагоне, Легат».

— «Знаешь, хоть я и не знаю, за что ты так нравишься пони…» — проводя глазами удалявшуюся фигуру подчиненного, поделилась я своими мыслями с сычом – «… но мне почему-то кажется, что ты уже прекрасно можешь летать, симулянт пернатый! Чего ты ко мне прицепился? Вон, я тебе даже кулечек с твоими насекомыми в дорогу заверну! Не хочешь смыться, пока до тебя Берри не добралась?».

Ответа не последовало, а проштрафившийся и провинившийся сов вновь вспорхнул мне на шею, опять принимаясь пощипывать мои ушки своим острым, щекочущим клювом.

— «Ладно, до Сталлионграда можешь ехать с нами» — смешавшись, буркнула я – «Но учти, если нагадишь на ковер – я тобой же его и отмою! Будешь таким же фиолетовым, как он!».

— «Ухххуууу!».

— «И надо тебе придумать какое-нибудь имя… Например… Ну, я не знаю… Терминатор!».

— «Ух!».

— «Ага. Но как-то не тянешь ты на старину Шварца[13]. Тогда, быть может, и вправду, Кабан?».

— «Ииииип!».

— «Да, не тянешь ты и на кабана. Росточком не вышел. Но жрешь ты в три горла, как кабанище… О, придумала! Ты будешь Kabanidze!».

— «Иииип?!».

— «А мне срать, что ты там думаешь, понял? Нет, милый, не нужно хохотать, как этот пернатый удод – это слово не ругательное, как ты там подумал. Теперь так зовут эту проклятую птицу, и поверь, я своего мнения не изменю! И кстати, раз вы втроем были теми, кто всеми четырьмя ногами голосовал за то, чтобы его оставить, тогда и заботьтесь об этом проглоте! Ну что, кто хочет его покормить?».

Отгремели короткие перегоны железных дорог центральной части страны, и пролетев по долинам широких и низких Собачьих гор, поезд канул в зеленое море восточных лесов, пронизанных нитками рельс. Тут он смог показать себя во всей своей красе, и известие о том, что состав набрал расчетную скорость в шестьдесят пять миль в час[14], было встречено дружным топотом и открытием бутылок дорогого вина – мы были не единственными, кто желал прокатиться на этом чуде прогресса. Брик не обманул, и если до и между гор мы тащились не быстрее любого другого пассажирского поезда, которые во множестве сновали по рельсам страны, то за ними состав набрал скорость, и уже через день подлетал к Нью Сэддлу. Увы, я так ничего и не увидела в этом городе, кроме вокзала, напоминавшего прикрытую крышей сортировочную станцию[15] заштатной железной дороги, хотя количество платформ сделало бы честь даже Сталлионграду, не говоря уже о столице страны. Проведя презентацию локомотива, переросшую в небольшой митинг в поддержку рабочих-земнопони, состав вновь тронулся в путь, всей своей скоростью обещая доставить нас в Сталлионград всего за пару дней.

За время поездки дети успели изрядно заскучать. Если в первые пару дней все казалось им новым, пугающим и незнакомым, то вскоре даже собранные в дорогу игрушки или забавная тетя Фикс, которую мы захватили с собой в Кантерлоте, уже не возбуждали их интерес. Особенно развернулась в этой поездке Берри – почувствовав, что кроме игрушек, сказок на ночь и разглядывания проносящихся за окном пейзажей, других развлечений в этой поездке не предвидится, она принялась капризничать, скулить и безобразничать, развернувшись во всю ширь своей скандальной души. Санни же вздумал приболеть и пополоскавшись на ветру у приоткрытого сердобольной Квикки окошка, уже через несколько часов свалился с насморком и высокой температурой. Эх, дети! В первые дни в Понивилле вы боялись лишний раз отойти от матери, чтобы не потерять ее из виду, а теперь… В общем, пока мать хлопотала над сыном, дочь все-таки нашла себе развлечение и под конец поездки ежедневно и ежечасно охотилась на свои «котлетки», с негодующим видом глядевшие на нее из-под вагонного потолка. Но даже получив несколько раз клювом по лбу, от Кабанидзе она не отстала и в результате их схваток то одна, то другой, с попеременным успехом праздновали победу, украшая пол нашего вагона выдранными перьями и пучками синих волос. Похоже, ни встопорщенные перья, ни широко расставленные крылья нисколь не пугали дочурку, и довольно быстро я убедилась, что чем страшнее, опаснее и крупнее был объект ее интереса, тем большее возбуждение и этот самый интерес он у нее вызывал, так что к моменту прибытия в город оба имели весьма и весьма потрепанный вид.

Не знаю, какое обо мне сложилось бы впечатление у встречавших поезд сталлионградцев, но на приветственную делегацию это самое впечатление оно явно произвело. Выйдя из вагона я только мысленно хихикнула, попытавшись представить себя со стороны, гордо вышагивавшую в сопровождении подчиненной, мужа, детей и прочих сталлионградских «агентов в штатском», повылазивших из дверей вагонов. И с совой, таращившей по сторонам свои круглые, зеленовато-желтые глазищи. Да уж, цирк на выезде, да и только.

Подъехавший к вокзалу поезд загнали на уже известный мне тупик, откуда мы с Соей слиняли когда-то, прикрывшись огромной тушей «Синей стрелы», но в отличие от прочих пассажиров, нас высадили с другой его стороны, где нас уже ждали несколько серьезных пони, от которых за версту несло скаутами – местными военными, по слухам, когда-то на равных бившихся с армией Солнечной Принцессы.

«Или комиссариатом» — хмуро подумала я, глядя на знакомого пони, оранжевого, словно апельсин. Облаченный в напоминающую шинель темную одежду, он терпеливо ожидал меня в компании своего подопечного, одетого в тяжелый, давящий сталлионградский доспех.

Интересно, они там еще не взопрели?

— «Рад тебя видеть, Раг» — скупо ухмыльнулся комиссар Джус. Кратко кивнув фыркнувшему мне в затылок Графиту, он с интересом уставился на моих чад, по пояс высовывавшихся из своих седельных сумок и непрестанно теребящих мать, не желавшую отпускать их побегать по новому, грохочущему, пугающему, но такому интересному месту – «Так вот они какие…».

— «Мои!» — гордо признала я, оглядываясь на мужа, отчего-то тяжело притопывавшего копытом – «И наши. Графит, это комиссар Старх…».

— «We’ve met before» — недружелюбно буркнул тот, заставив меня удивленно покачать головой. Похоже, сама того не замечая, я перешла на сталлионградский и теперь вздрогнула, услышав знакомый голос, выговаривавший ставшие вдруг чужими слова.

— «Indeed» — вежливо кивнул комиссар, разом растеряв демонстрируемое на публику дружелюбие – «How are your teeth?».

— «Good enough» — в свою очередь, издевательски склонил голову черный охламон, явно нарываясь на еще одну драку – «And what about your jaw? Wasn’t it too expensive to cure…».

— «Stop that! Both of you!» — мгновенно рассвирепела я — «You are mature stallions, so please, stop act like a foals!».

— «Oh, don’t mind me. I just came out for some fresh air» — снимая с моей спины сумки, в которых притаились притихшие дети, буркнул супруг. Я не совсем поняла, что больше его расстроило – отсутствие поддержки с моей стороны или столь нагло ухмылявшийся ему конкурент, которому он уже давно порывался в очередной раз намять бока — «Honey, if you’ll find out we’ve been kidnapped, look for us in any train, heading west!».

— «Ну вот что ты с ним будешь делать?» — пробормотала я, глядя на удалявшегося супруга, с гордым видом шествовавшего в сторону компании крылатых кобылок, глядевших на него с толикой испуга и нескрываемым восторгом. Интересно, мне показалось, или среди них мелькнула Спринг Бриз? Оглядывавшаяся на меня Квик Фикс немного успокоилась, когда заметила взмах моего крыла, призывавший ее присоединиться к Графиту, и поскакала вслед за удалявшейся фигурой жеребца.

— «Признаюсь, мне неловко, Раг. Не хотел доводить до такого, но сорвался, как юнак» — смутившись, буркнул Джус, но я прекрасно видела, как хитро блеснули при этом его глаза. Похоже, этот негодяй, как и мой благоверный, явно не считал произошедшее между ним и Графитом чем-то предосудительным – «Что ж, не будем о плохом. Мне кажется, что теперь твоя семья не скоро вернется в Интернат – программа для них составлена и подготовлена, поэтому у нас есть достаточно времени для того, чтобы обсудить все, о чем ты хотела рассказать нам лично».

— «Угу. Вот только для этого мне потребуется кто-нибудь из членов партии или правительства… В общем тот, кто может решать вопросы, не отвечая на каждый из них затасканными формулировками «Я сообщу об этом выше» или «Мы рассмотрим этот вопрос в ближайшие дни». И как мне кажется, времени у нас немного. У всех нас».

— «Что ж, понимаю. Мы рассмотрим этот вопрос в ближайшие… Шучу-шучу. Не вскидывайся так, Раг. Говорят, это не полезно» — схохмил Джус, двигаясь вместе со мной в сторону выхода из вокзала. Пробегавшие мимо пони останавливались, завидев нашу могучую кучку, все еще привлекавшую к себе внимание даже несмотря на то, что сопровождавшие нас в поезде пони быстро растворились в толпе. Похоже, наученный горьким опытом, комиссар принял все меры предосторожности.

Но как оказалось, удивить меня у него получилось, и не раз. Миновав толчею у входа, мы погрузились в закрытый фургон и спустя сорок минут уже входили в широкие двери кабинета генерального секретаря. Восьмиугольное и высокое, Здание Партии и Правительства нисколько не изменилось за прошедшую пару лет, как не изменился и находящийся в нем кабинет – все та же огромная зала с большими, во всю стену, окнами, благородное дерево стеновых панелей, изогнутые формы тяжелых шкафов и штандарты цвета кумача, отягощенные золотом нитей украшавших их молотов и шестерней. Изменился лишь его владелец – во главе длинного стола восседал грузный серый земнопони, в ожидании нас поглаживавший свдою черную, с проседью, бороду. Возле него, на лакированной стойке, блестела здоровенная грифонья секира, недобро поблескивая в свете ярких, усыпанных хрусталем и кристаллами люстр.

— «Генеральный секретарь Лиф «Секира» Драм» — а вот голос не слишком соответствовал новому генсеку. Уж слишком незапоминающимся он был и выйдя из его кабинета, я наверняка бы забыла его уже в течение десятка минут – «Что ж, проходите, соратница. Располагайтесь. Ведь вы уже бывали в этом кабинете, верно?».

— «Да. То есть, так точно» — ежась, пробормотала я, исподволь оглядываясь по сторонам. Это место и вправду вызывало в памяти не слишком приятные ощущения и я поймала себя на том, что все время возвращалась глазами к месту, где сидел проклятый единорог, отправивший меня на посмертное свидание с принцессами.

— «Я рад, что вы ничего не забыли» — совершенно серьезно откликнулся старик, взглянув на умащивавшегося неподалеку Старха Джуса – «Ваша просьба была достаточно внезапной, соратница. Мы, как вы наверное слышали, только что разгребли тот политический кризис, что возник в нашем городе и по вашей вине, но я не смог отказать в просьбе той, что поспособствовала его разрешению. О чем же вы хотели со мной поговорить?».

— «Эммм… А почему у всех земнопони стало так много бород?» — вякнула я первое, что мне пришло на ум. Сидевший напротив меня комиссар остался спокоен, хотя несколько нервный жест, с которым дернулись его копыта скрипнув по полированной глади стола, выдали его желание на нем же и придушить тупую кобылу.

«О БОЖЕ! ВЫПУСТИТЕ МЕНЯ ИЗ ЭТОЙ ГОЛОВЫ!».

— «Это становится модным» — на диво спокойно хмыкнул генсек – «Тем более, что правнуки утверждают, что она мне идет. Есть ли еще столь же животрепещущие вопросы?».

— «Ну… Есть, наверное» — засунув нос в седельную сумку, прихваченную у Фикс, я постаралась отрешиться от громкого нервного хохота, грохотавшего под сводами моей черепушки. Наконец, справившись с порядком искусанным замком, я вытащила на свет документы, написанные под мою диктовку моей протеже, и взглянув на кивнувшего комиссара, передала их генеральному секретарю, тотчас же погрузившемуся в чтение.

Много времени у него это не отняло.

— «Что ж, это действительно интересно» — откинувшись в своем низком кресле, Секира задумался, глядя на разворошенные листы бумаги, в которых я, пусть и несколько коряво, предлагала сталлионградским предприятиям стать основными поставщиками всего военного снаряжения, вначале для Легиона, а затем – и всей Гвардии, если мне удастся уломать на это командора. Конечно, это было маловероятно, но получать лучшее из возможного для своих сослуживцев не оглядываясь на прихоти бизнеса, я намеревалась абсолютно точно – «И что из этого выполнят принцессы?».

— «Я думаю, что все. По крайней мере, они знают об этой поездке, поэтому можно считать это молчаливым согласием, верно?».

— «Значит, хотите, чтобы производство Сталлионграда работало на Легион…».

— «На Эквестрию!» — чуть более резко, чем стоило, парировала я. Сидевший напротив Старх Джус встрепенулся и угрожающим движением бровей постарался мне намекнуть, что подзатыльником я, как тогда, не отделаюсь – «Именно что на Эквестрию. Мейнхеттен высосал из меня все соки и теперь хочет приняться за казну, а этого я допустить не могу. Если они хотят и дальше клепать свое проклятое барахло, то пусть делают с ним что хотят – я попробую объяснить принцессам, что глядеть на то, как разоряются жадные твари – это здорово и приятно. Вот тогда и посмотрим, как они попляшут, словно змеи на сковородке!».

— «Так значит, дело только в мелочной обиде на то, что вас обошли в таком деле, как рынок?» — покровительственным голосом поинтересовался Секира. Ни дать ни взять строгий дедушка, которому внучка жалуется на несправедливую жизнь, не позволяющую питаться одними пряниками и конфетами – «Мне кажется, что они не оставят вас в покое, соратница. Взявшись играть в эти игры, вы рискуете, и одним из элементов этого риска является чрезвычайно редкая возможность соскочить с того насеста, на который вас посадил конкурент, словно простую курицу-несушку».

— «Я постараюсь решить этот вопрос. Например, натравив на этих «джентельпони удачи» такого же хищника, только еще более алчного, чем они» — я похлопала сложенным крылом по сумке, где, среди вещей, лежало мое письмо, адресованное одному пронырливому адвокату – «А спешка связана с тем, что я не могу и не имею права ждать и играть по их правилам. Тяжбы затянутся не на один год, а уже к зиме нам нужно… А могу я быть уверена, что сказанное не выйдет из этой комнаты без серьезной причины?».

— «Раг, ты разговариваешь с генеральным секретарем Сталлионграда!».

— «А я – Первая Ученица принцессы Луны Эквестрийской!» — рыкнула я возмущенно приподнявшемуся комиссару – «И тоже не зря сотрясаю тут воздух!».

— «Ах, этот титул…» — как-то очень по-домашнему потянувшись, ехидно улыбнулся Секира. Скрипнув, его кресло повернулось, явив взгляду генсека панораму дневного Сталлионграда, в котором уже с самого утра кипела жизнь, не обращавшая внимания на палящее солнце – «Судя по сохранившимся летописям, предыдущие ученицы принцессы Селестии были умными кобылками, впоследствии, становившимися подспорьем правительнице в ее нелегком деле. Были дипломаты, ученые, маги, но вы, соратница…».

— «А что я?».

— «А вы могли бы пойти по их следам. Но похоже, что богиня почувствовала угрозу» — буркнул Секира, гипнотизируя взглядом огромное окно. Вновь тот же кабинет, и то же количество пони… Я поежилась от накативших воспоминаний – «Враги и мятежники начинают поднимать головы, давние соседи высматривают, чего бы еще откусить от страны, внутри которой начинается настоящий демографический взрыв – накапливающиеся противоречия уже не решить увещеваниями и прочувствованными речами».

— «Ну, принцесса дальновидна, и она…».

— «Вот именно. И тут, как по заказу, ее новая ученица возвращает из небытия сестру правительницы. Та, в свою очередь, оглядевшись по сторонам, учреждает Ночную Стражу, реформировав древний и всеми забытый орден, целью которого было следить за скованной богиней – надеюсь, вы сможете оценить иронию происходящего?».

— «Ну, они говорили о том, что клялись защищать и охранять кого-то от кого-то при нашей первой встрече, но я не понимаю – при чем тут вообще я?».

— «Не понимаешь… Противоречия усиливаются, и для реформ необходимо время и стабильность, однако окружающие Эквестрию страны не дремлют и начинают думать, что многие земли населяют совершенно не те, кто способен их удержать или интенсивно использовать. И тогда…».

— «И вы хотите сказать, что тогда вдруг появляюсь я?» — тихо вздохнула я мгновенно пересохшим ртом, совершенно не обратив внимания на столь резкий переход от уважительного «вы» к обвиняющему «ты».

— «Как удобно, ты не находишь? Видя, что Гвардия и сталлионградские скауты вряд ли смогут удержать ситуацию под контролем, если на Эквестрию посыплются удары со всех сторон, а не только изнутри, богиня «совершенно случайно», конечно же, вдруг находит себе новую пассию, до поры до времени считающуюся лизоблюдкой и пронырливой подлизой, обладавшую лишь симпатичной мордашкой да мутным, скандальным происхождением, благодаря которым она, переходя от одного жеребца к другому, впрочем, не брезгуя при этом и кобылами, попадает к подножью трона, где быстро становится новым миньоном вернувшейся и заново коронованной принцессы».

— «Это все хрень!» — вскочив, я грохнула копытом по столу, с ненавистью сопя сквозь раздувавшиеся ноздри – «Дешевые бульварные сплетни!».

— «А на самом деле, принцесса решила, что сотни лет мирной жизни стали чересчур скучны, и найдя себе новую ученицу, обучила ее, натаскала, словно домашнего монстра из Тартара, и спустила на ничего не подозревающий мир».

— «Это все гнусная ложь! Это… Вы...».

— «Ну-ну, не переживайте так, Раг» — поворачиваясь ко мне, усмехнулся Лиф Драм, жестом останавливая Джуса. Комиссар вскочил, грохнув копытом по столу, и уже бросился было ко мне с явным намерением вышвырнуть вон из кабинета мою пятнистую тушку, но остановился, беспомощно посмотрев на своего предводителя – «Я всего лишь хотел посмотреть, как… Раг?».

Что ж, если даже в том городе, который я любила столь трепетно и нежно, испытывая при этом поистине платоническую любовь – любовь на расстоянии, с полным пониманием того, что мне никогда не поселиться в этом месте, не остаться тут навсегда, не захотели меня понять, и вот так вот, с ходу, обвинили в таких грехах, до которых не додумались даже проплаченные моими врагами бульварные газетенки… За одно мгновенье этого жаркого летнего дня перед моими глазами пронесся настоящий ураган из воспоминаний, ведущих лишь к одному – к поражению. Я верила в то, что тут, в этом месте, меня примут и поймут, но даже вооруженная этой верой, верой в добро и в необходимость присматривать за этим миром, в который уже проникли росточки древнего зла в виде меня и еще кто знает скольких «возвращенцев», насильно подсаженных в тела безвинных жертв одного безответственного экспериментатора, я пришла в это место не с пустыми сумами, не кающимся грешником и не блудной дочерью… Но увы, меня отвергали. Отвергали спокойно и рассудительно, мешая факты и домыслы, правду и ложь в сумасшедший коктейль, отравляющий душу и разум. Смешавшись, я замерла, глядя на медленно поворачивавшуюся спинку кресла, на поднимавшегося со своего места комиссара, желавшего наказать непокорную кобылку, не умевшую вести себя в обществе, на теплый, но ставший таким равнодушным кабинет… И не слушая больше ни слова, рухнула на твердую поверхность огромного, темного стола.

— «Раг? Крылышки?» — чье-то копыто неловко погладило меня по плечу. Поднявшийся с места, генеральный секретарь, новый глава огромного города, чьи земли расстилались едва ли не на треть большой и могучей страны, с неловкостью присел рядом с одной из своих подопечных, поглаживая по крылу пятнистую кобылку, рыдавшую на широком столе.

---

Наверное, во всем виновато было то напряжение, в котором я находилась все эти дни, недели и месяцы после возвращения из Обители, те проблемы, которые я была вынуждена решать. Быть может, я и впрямь не подходила для этой должности, не могла быть никем, кроме комнатной собачки, которую можно натравить на нежданного гостя, а можно и пнуть, загнав под кровать. Как бы то ни было, я отвела душу, вдоволь наплакавшись под растерянными взглядами двух смущенных жеребцов. Успокоившись, я собрала свои манатки и вот уже обвинявшие меня в чем-то генсек и комиссар едва ли не силой удерживали меня на месте, призывая не кипятиться и не принимать близко к сердцу все то, что говорят и пишут про меня как газеты, так и всякого рода «аналитики». Вот уж кого я ненавидела всеми фибрами души, переняв эту ненависть от Духа, еще помнившего облепивших телевидение шавок, имеющих в лучшем случае лишь журналистское образование, но при этом провозглашавших себя обалденно влиятельными аналитиками. Увы, вся их деятельность хорошо описывалась первой частью этого слова, а появившийся вскоре интернет быстро свел на нет их потуги, когда каждый имеющий время и возможность вести свою страничку в мировой сети, так же начал считать себя «икспертом». Написанное однажды с ошибкой, слово привилось и быстро стало расхожим, превратившись в штамп на особенно буйных головах. Поломавшись и пошмыгав носом, я все же отдала свои писульки, после чего позволила напоить себя чаем, безусловно, нашедшимся у генсека, а затем отчалила прочь – знакомиться, так сказать, с конъюнктурой[16]. И попутно – маяться от угрызений совести, пиливших меня с Древним все оставшееся время.

Ах, Сталлионград! Ах, огромные здания из нагого бетона, выкрашенные в белые, розовые и бежевые цвета. Ах, эти длинные и прямые улицы, словно спицы в колесе, вращавшиеся вокруг ступицы – Твердыни, по которым можно бродить бесконечно и каждый раз открывать своему взгляду что-нибудь новое и необычное. Невиданные нигде доселе трамваи, резкими звонками своими разрывавшее монотонное гудение улиц, и двухэтажные омнибусы. И все это прошло мимо меня.

Семья моя, конечно же, насладилась всеми прелестями этого города – пребывая в нем в качестве почетных гостей, они без проблем обменяли захваченные с собой биты на talony – забавные отрывные билетики, чем-то похожие на ваучеры, дававшие право на приобретение определенного количества тех или иных материальных благ, и теперь вовсю отрывались, возвращаясь в Интернат лишь под вечер, нагруженные шариками, мороженым и игрушками. При этом, все трое искренне недоумевали, почему обычно веселая мать предстает перед ними валяющейся на постели, и обложившись книгами, лихорадочно строчит что-то в огромный блокнот – единственную вещь, которую она позволила себе за эту поездку. Не отставала от меня и Фикс – на ее плечи легла подготовка и проработка всех циклов изготовления наших оружия и брони, в свете особенностей сталлионградской промышленности. Пока Лиф «Секира» Драм готовил к принятию новое постановление, долженствующее затеряться среди приказов и постановлений осеннего партийного пленума, мы должны были наладить все производственные цепочки и финансовые потоки, начиная от финансового ручейка, берущего начало в столице, до вывоза, распределения продукции, и хранения ее на складах.

Признаюсь, это были те еще дни! С утра до вечера мы носились как угорелые по всему городу, спрашивая и переспрашивая дорогу, забегая на фабрики и заводы, врываясь в конторы и центральное почтовое отделение, стоном стонавшее от вида наших взмыленных морд, настойчиво лезущих в окошко с толстенными пачками писем. Приставленный к нам Старх «Вилы» Джус сначала важно скакал рядом с нами в броне, затем – в одной лишь полотняной шинели, снимать которую эти соратники отказывались и в жару и в мороз. В конце концов, он перестал надевать на себя истершуюся, пропотевшую и жутко вонявшую одежду, в одной фуражке мотаясь за бешено скакавшими по городу кобылками. Я не щадила ни себя, ни своих подчиненных, стараясь успеть к надвигавшемуся месяцу Очага сделать все от меня зависящее, чтобы сразу же, после голосования, заводы громыхнули бы своими пресс-молотами, выплюнув еще теплые заготовки брони.

— «Да, умеешь ты расположить к себе пони» — признался однажды комиссар. Завалившись в очередную контору в обеденный перерыв, мы решили скоротать его в фабрике-кухне, представлявшей из себя смесь столовой и бара. От последнего в ней были лишь барные стойки – узкие и длинные столы, за которыми пони, не торопясь, вкушали положенные по методичкам минздрава первое, второе и третье, получая на сладкое сок или компот.

— «Ага. Влетаю как демон, говорю кратко, ухожу быстро. Ляпота!» — пробубнила я, отдавая дань капустным драничкам со сметаной[17]. Обалдело принюхавшись к предложенному угощению, Фикс вежливо отказалась от третьего, мгновенно угодившего в мои жадно трясущиеся копыта, что немало порадовало меня и чем-то рассмешило с интересом проглядывавших на нас пони.

— «Нет. Тем, что ты знаешь, чего хочешь, а так же что могут тебе дать другие, не требуя невозможного. Ну, и просто тем, какая ты есть. Взять, например, тот случай с приемом у генерального секретаря».

— «Извини. Сама не знаю, что на меня нашло».

— «Ничего страшного. С каждым может случиться такое, ведь если слишком долго держать пружину натянутой, она ослабнет или лопнет. Думаю, что тебе стоило бы время от времени ослаблять постромки, не пытаясь тянуть все одной, словно ломовой жеребец, не стараясь решить все и за всех. Наверное, в тот момент, ты просто сдалась… И победила».

— «Спасибо» — глядя в граненый стакан с компотом, буркнула я – «Все равно, стыдно. Разревелась, как…».

— «Как простая кобылка?».

— «Точно. Как простая кобылка. А ты подрабатываешь психологом, уважаемый соратник комиссар?».

— «Нет. Просто я знаю пони» — усмехнулся Старх Джус, надевая свою фуражку с алым околышем. Даже положенная рядом, она внушала нешуточное уважение у окружавших нас горожан – «Поэтому я все еще лелею глупую надежду на то, что когда-нибудь ты станешь примерной гражданкой Сталлионграда. Начать можно с чего-нибудь простого – например, собрав вместе всех тех, кого ты увидела в прошлый раз в Интернате».

— «Конечно, но… Уф, хорошо!» — поднимаясь, я похлопала себя по округлившемуся животику, и тычком крыла поднимая на ноги застонавшую Фикс – «Но не сейчас. Мы просто не успеваем, Вилы. И если я опять буду изображать из себя больную, инвалида или просто позволю себе расслабиться, очень быстро наступит тот день, когда наряды на работу нам будут раздавать клювастые северные можновладельцы, а их отношение к своду законов о труде тебе, я думаю, прекрасно известно. Поэтому не ленитесь, ребята – в конце концов, у нас ведь все получается… Вроде».

Что ж, кажется, мы действительно успевали – даже падая поздним вечером на кровать, я понимала, что вряд ли бы сдвинула с места такую махину, как целая отрасль, в которую мы попытались забуриться, словно земляной червяк в податливую, рыхлую землю, без чьей-то незримой, но осязаемой помощи. Уж слишком много контрактов пришлось бы заключать обычным порядком, слишком много времени ушло бы на согласование, высвобождение мощностей и ожидание, когда инженерно-технические отделы фабрик и заводов изготовят своим подчиненным необходимые чертежи. А обучение персонала? А десятки наименований стали и прочих материалов, пригодных для наших нужд? Я точно не справилась бы одна – да и не стала бы так рвать свою спину, признаться, но все наши предложения и просьбы везде принимались во внимание с повышенной готовностью – город охотно шел нам навстречу и я терялась в догадках, кто же именно из правителей огромной страны мог так старательно помогать нам в этом нелегком деле.

Но были и радостные дни – выходные, которые я проводила частично со своей семьей, а частично… Впрочем, об этом лучше отдельно.

— «Итак, еще раз! Потъем, правую лапу вперет… Да не верхнюю, а нишнюю! Так… Теперь — Парада прим!».

Пыхтя и путаясь в конечностях, я попыталась изобразить основной перехват, но вновь запуталась в копытах, и вместо колющего удара от левого плеча изобразила острием тяжеленной дубины что-то вроде восьмерки, призванной обрубить негодяю ухи и плечи, но никак не насадить его, словно курчонка, на вертел.

— «О, Хрурт, витишь ли ты это? Ну как мошно быть такой глупой?».

— «А это потому, что сложно понять, чего от тебя хотят, крича «Парада прим! Второе мулине! Терция, терция где?».

— «Терция, терция гте?!» — вновь вознегодовал грифон, обрушивая на меня здоровенную оглоблю, звонко грохнувшую по моему плечу – «Я тебя толго еще трессировать буду?!».

— «Сколько… Потребуется!» — рыкнула я, бросаясь вперед, и приподнявшись на задних ногах вновь повторила ту же восьмерку, отбившую уже летевший в мою голову дрын. Терции, или защиты, имели свои имена и я невольно скосила глаза на прижатую камнем бумажку, лежавшую у края крыши, где были записаны и зарисованы все те схемы, которые пытался вбить в мою голову один горделиво выглядящий грифон.

Нашли мы друг друга, как это ни странно, благодаря все тому же Секире. Увидев, с каким вожделением я поглядывала на огромный обоюдоострый топор, обитавший у него в кабинете, он лишь усмехнулся, погладив по обыкновению свою бороду, и на следующий день в Интернате появился новый гость, прилетевший, по его словам, «трессировать отну очень глупый кобыла». Куттон был высок, элегантен, и словно гриффина, пристально следил за своей внешностью, искренне огорчаясь, когда ему не удавалось после наших тренировок привести в порядок свою светло-бурую шерсть и темно-коричневые перья. Знакомство наше состоялось, как это водится, бурно, и к тому моменту, как вернувшийся с прогулки Графит растолкал нас по разным углам спортивного зала, просто выпрыгнув из воздуха между нашими сцепившимися фигурами, и ударами копыт отправив нас в долгий нокаут, мы успели основательно подрать друг другу перья и гривы, лупцуя друг друга длинным жердями, призванными заменить настоящие полуторные мечи. Сердито шмыгая разбитым в кровь носом, я отправила оправдывавшегося мужа наверх, загонять на обед ребятишек, носившихся словно заводные по длинным коридорам комплекса Интерната, в то время как Куттон, приподнявшись, проводил фигуру удалявшегося стража каким-то заинтересованным и очень не понравившимся мне взглядом.

– «Опять забыла про защиту?» — оглобля описала полукруг, и отбив мою вращавшуюся палку, рухнула на мои плечи с неожиданной стороны. Вякнув от боли, я попыталась отбиться от лупцующего меня дубья, но лишь еще раз схлопотала по шее, прикрытой тяжелым, деревянным воротником, обшитым для вида каким-то тряпьем – «Вторая терция! Ты бутешь получать утары, пока не покашешь мне, что влатеешь хотя бы отной!».

— «Ах так…».

— «Это не терц… Ах, вот как? Ну, хорошо. А теперь, защищайся по-настоящему!».

Когда спала горячка последних бешеных дней, я смогла немного расслабиться, и теперь посвящала утро и вечер грифону, решившему, что если из меня и не выйдет никакого толка на фехтовальном поприще, это был совершенно не повод отказываться от денег, самих плывущих в когтистые лапы. Выбираясь на крышу, мы долбили друг друга быстро изнашивающимися дубинами, или ослопами, которые притаскивал с собой Куттон. Грифон оказался известным бретером – дуэлянтом, подчас провоцирующим дуэли для вящей своей славы и в надежде обратить на себя внимание богатых магнатов, среди которых всегда находились желающие получить умелого наемника, преданного, пока платишь ему деньги. Полыхавшая на севере свара оставила его, по его же словам, равнодушным – какие деньги можно было заработать там, где горят и разоряются города, а все награбленное «честно» делится между победителями? Так что возвращаться он не спешил и сделанное ему предложение воспринял как необременительную задачку – ну что может представлять из себя кобыла, отягощенная мужем, хозяйством и детьми?

— «Гляди, как толшен твигаться твой меч! Это поэзия, танец, и там, гте боец на мечах и ножах потобен рыбке, снующей в толще воты, блеском употобляя орушие ее чешуе, грифоний «тлинный меч» толжен стать бурей, зимней вьюгой в твоих лапах, обрушивающейся на беззащитных врагов! Неторопливой, но смертоносной. Твой голос толшен петь песнь смерти и именно поэтому мы распеваем названия утаров, когта тренируемся. Мандратти, Риверси, и снова высокий Мандратти! Кода Лунга э Стрэтта – «Стойка тлинного и вытянутого хвоста», она защитит тебя от утаров в правую часть тела и Страмаззоне, которые так любят те, кто стремится закончить бой побыстрее[18]. Разучи их – и ты смошешь отбиться от новичка или простого бротяги. Большего, увы, тебе не тано – возраст не тот, фехтовальному искусству, как танцу, нушно учиться с малых лет».

— «Иногда в бою просто нет выбора, мой дорогой учитель Куттон».

— «Та, и это печально, что ты уше это понимаешь – мир не совершенен, если юным матерям прихотится исобрашать из сепя бретёра. Ну-ну, не грусти – я уверен, что ты все-таки смошешь отбиться от какого-нибуть тупого разбойника. Ну, а теперь, покаши мне, как ты усвоила Порта ди Ферро Ларга – защиту от утара в левую нишнюю лапу!».

Так, один за другим, проходили наши дни. Но если кто-нибудь, читающий эти каракули, вдруг решит, что по окончанию нервотрепки с фабриками и огромным заводом, находившемся недалеко от Сталлионграда, я стала вести праздную жизнь отдыхающего пегаса, то я могу пожелать ему лишь удачи и пригласить в этот славный город одним жарким летом, нагрузив теми же задачами, которые мне приходилось решать каждый день. Узнав о моем решении перенести все заказы для моего Легиона в Сталлионград, командор написал мне цветистыми фразами милое письмецо, в котором, если перевести его на нормальный эквестрийский, он образно покрутил копытом у виска, а в довесок, приложил к нему хитрые часы и толстую папку с тестами, которые я должна была решить за отведенный срок. Такое доверие меня насторожило, но потом, догадавшись осмотреть хитрый хронометр, я долго ругалась, поняв, что сжульничать мне не удастся – как гласила инструкция, будучи приложенной к бумаге, эта штучка фиксировала начальное и конечное время экзамена, спрыскивая листы какой-то клейкой гадостью, после которой писать на них становилось практически невозможно. А если прикрыть? Ну, тогда мой экзамен засчитан бы не был, как не был бы он признан и в десятке других случаев, что было подробно описано в приложенным к тестам документам. Признаюсь честно, что мысль о жульничестве не раз приходила мне в голову, впрочем как и желание спустить всю посылку куда-нибудь в унитаз – благо, отхожие места в Сталлионграде уже успели обзавестись фаянсовыми приборами, «с которых начинается утро». О форме их я могла бы слагать серенады, но в тот момент, закусив карандаш, я корпела над первым тестом, и только ругалась, когда в мою старую комнату, как ни странно, все еще сохраненную за мной и Соей, влетал то один, то другой жеребенок, требуя поиграть, почитать ему сказку, или вообще, наказать злую сову, опять напихавшую в гриву дочурке мышиных хвостов. Оклемавшись, Кабанидзе не стал улетать, как я подспудно надеялась, а решительно и безжалостно влился в нашу семью, демонстрируя мрачный, неуживчивый нрав, и если Графита он сторонился однажды увидев муженька спящим, с открытой пастью полной огромных и острых зубов, то Санни и Берри уже не вызывали у него столь неприкрытого беспокойства, и нередко они затевали нешуточные баталии, оканчивавшиеся обиженным ревом и глумливым, насмешливым уханьем. Погрузившись с ушами в тесты, я и не заметила, как пролетела отведенная на них пара часов, и разогнувшись, с удивлением обнаружила вокруг себя все свое семейство.

За моей спиной, свернувшись у моего крупа, мощно и глубоко дышал Графит. Его грудная клетка поднималась и опадала, словно большие кузнечные мехи; возле него, тихонько сопя и постанывая во сне, примостилась Берри – как всегда, перевернувшаяся на спинку и подрыгивавшая задней ногой. На отце, качаясь, словно на батуте, дрых Санни, расслабленно распластавшийся поперек его широкой спины, а поверх них, словно вишенка на торте, угнездился совух, коричневой статуэткой замерший между ушей у супруга. Увлеченная этим зрелищем, я настолько забылась, что вздрогнула, когда позади меня, на столе, раздался сердитый звонок остановившихся часов. Плоская коробочка с кучей шестерен и кристаллов вздохнула, и выпустила из себя облачко клейкой пыли, осевшей на лежавших под нею листах. В углу одного из них отпечаталось время – ноль часов, восемнадцать минут.

«Ну и черт бы с ними» — подумала я, убирая тесты и хитрую машинерию обратно в конверт – «Забавно, еще день назад я просто извелась, пытаясь придумать, как обойти это хитрое устройство, а теперь… И почему я подозреваю, что таким вот образом, меня проверяли? Начну ли хитрить, или просто решу все, что сумею? Но я пойду другим путем и не променяю мою семью на звание или должность, или еще какой-нибудь бенефит, как называют ушлые рекрутеры различные бонусы службы. Мои знания останутся со мной, и если высокие, умные пони посчитают, что их недостаточно для чего-то большего – то мне же будет на них просто плевать. В конце концов, можно заняться чем-либо более интересным, чем ежедневное отсутствие дома и постепенное превращение из матери в миф».

Выключив свет, я достала из шкафа чистые, свежие покрывала, и накрыла ими всю тихо сопящую троицу, стараясь не потревожить их сон. Затем открыла фрамугу и долго стояла под свежим ночным сквознячком, проникавшем в темную комнату. Повинуясь движению шнура, торшер погас, и я оказалась наедине с темнотой, в которой, однако, не чувствовала угрозы – это было просто отсутствие света, призывающее закрыть глаза и забыться заслуженным сном. А из окна, причудливым узором ложась на сереющие в полумраке стены и пол, били отблески фонарей, недреманными часовыми стоявшими в парке интерната. Тени лежали на деревьях и скамейках и мне показалось, что на одной из них я вижу невысокую фигуру, раскуривавшую свою трубку – конечно, это была всего лишь моя фантазия, да слезящиеся от напряжения последних дней глаза, но задергивая штору, я не удержалась и помахала в окно своим большим и широким крылом, втайне надеясь, что это нехитрое действие все-же принесет кому-нибудь хотя бы немного душевной теплоты и маленького, но такого огромного счастья. Того, что я ощутила, присоединяясь к своей тихо сопевшей семье.

---

Отшумели теплые ветры и на смену жаркому лету пришла умиротворяюще-теплая осень, бархатной спинкой пожелтевших листьев мазнувшая кроны деревьев. Наступила страда и редкий земнопони, живущий вне города, проводил это время в праздных забавах – даже трубы, барабаны и флейты нашего маленького понивилльского оркестра были упрятаны в надежные полотняные чехлы. Их время еще придет, когда обнажившиеся поля и сады отблагодарят ухаживавшие за ними копыта плодами тяжелого труда, до назначенного срока отправившимися с веток, початков и колосьев в обширные фермерские подвалы, а летающие между деревьями светлячки вновь позовут потрудившихся на славу фермеров под сень полыхающих красками кленов и тополей, где будут разбиты палатки и павильоны для праздников и бесчисленных ярмарок. Месяц Очага промелькнул как один бесконечный день, наполненный разъездами, перелетами и множеством встреч с самыми разными пони. Поднятая мной кутерьма понемногу стихала, и отыграв последний аккорд в этой пьесе для механического пианино, прозвучавший в Министерстве Финансов Эквестрии, я с облегчением приняла надлежащим образом подписанные бумаги и сосредоточилась на том, что уже давно припекало мой круп. На том, в чем я не признаюсь даже на страницах этого дневника. На том, для чего я едва ли не насильно вытащила Ника в Сталлионград, проделав весь путь по воздуху, не давая насупленному, злому земнопони возможности убежать от неприятного для него дела. Но натура дает о себе знать даже у самых заядлых пацифистов, одного из которых пытался изображать из себя мой приятель, и после «осмотра памятников и местных достопримечательностей» я с удовлетворением оставила его посреди огромного цеха, развернутого в одном из эллингов, искусно спрятанном в остатках большого холма – ушлые земнопони попросту срезали ему вершину и вырыли ангар между должным образом укрепленных стен. Несмотря на старательно демонстрируемый всем и каждому кислый вид, Маккриди все же согласился на небольшую консультацию, быстро переросшую в настоящую лекцию по истории применения интересующих меня устройств в быту и на работе, встреченную неподдельным интересом у местной публики. Что ж, пусть так, но все же я надеялась, что цена, которую запросил с меня этот странный человек и не менее странный пони, прозвучала все-таки в шутку.

По крайней мере, я надеялась на это.

В остальном, жизнь шла своим чередом, и лишь посвященному в происходящее взгляду было заметно угрюмое шевеление, нараставшее в эквестрийских войсках. Все чаще и чаще носились по железным дорогам военные эшелоны, неотличимые внешне от обычных грузовых поездов; все больше и больше пегасов отправлялось в Клаудсдейл, Лас Пегасус и прочие пегасьи города и облачные городишки, зачастую состоявшие из нескольких десятков облачных домов, наскоро слепленных вместе умелыми крыльями своих хозяев; и все чаще и чаще я проводила дни в Генеральном Штабе Эквестрии, превратившемся в разворошенный муравейник.

— «На носу уже месяц Белого Покрова, а с севера приходят только самые успокаивающие вести» — ехидно прокомментировала последние донесения разведчиков Армед Фур. Согласно им, гражданская война, вот уже несколько лет терзавшая Грифоньи Королевства, постепенно пошла на спад и с севера этой горной страны приходили все более и более успокаивающие новости, говорящие о постепенном затухании мятежа, и восстановлением власти Короны над прежде отколовшимися землями. Области и горы, прежде с легкостью отступавшие от Каменного Трона, с такой же легкостью возвращались под власть Короны, массово присягая и переприсягая на верность Грифусу, в обмен на жалование им «заслуженных привилегий и дворянских вольностей», суть которых я до сих пор не могла уловить – «Мне одной кажется, что это будут самые дорогие учения в истории страны?».

— «Значит, у них все хорошо…» — задумавшись, я ковыряла копытом макет приграничных земель, с обозначенными на них крепостями и воздушными путями, позволявшими быстрее добраться до того или иного места как в Эквестрии, так и в Королевствах. Как выяснилось, Дед был абсолютно прав, несмотря на то, что сам был земнопони — большинство летающих существ имело свой «потолок», за которым полет превращался в самое обычное планирование, и для пони он составлял около восьми километров от поверхности земли. Конечно, это был рекорд, повторить который могли не всякие спортсмены, а большая часть крылатых летунов не поднималась и выше двух-трех километров – чем выше забирался грифон или пегас, тем медленнее и труднее приходилось набирать высоту, тем сложнее становилось дышать и быстрее таяли силы, поэтому горы и впрямь были достаточно сложной преградой для летающих существ, будь они пони или грифоны. Бездумно проводя копытом по макету, я забавлялась игрой света на затухавших и вновь загоравшихся кристаллах, чутко реагирующих на приближение моей ноги – «А что говорят сами грифоны? Принцесса приняла несколько посольств от северян, которые жаловались на произвол пернатых подонков».

— «Говорят, что притихли, и теперь только летают над лесами».

— «Ваза – и вдруг притихли?» — недоверчиво поднял глаза от бумаг командор. Восседая во главе стола, он принимал краткие доклады от собравшихся офицеров, помечая себе что-то в огромном блокноте, напоминавшем немаленькую книгу – «Значит, что-то отвлекло их от их любимого занятия. Быть может, их припугнули?».

— «Ага. Они не боялись ни принцессу, ни Сталлиограда, ни даже богатого и влиятельного вельможу, залетевшего к ним на огонек» — буркнула я, отрываясь от забавной игрушки, когда поняла, что уже минут десять, не отрываясь, гляжу на светившийся недобрым алым цветом кристаллик Новерии – «И вдруг притихли? Что может заставить затаиться эти банды грабителей и рабовладельцев, по вашим словам, живущих лишь от мятежа до грабежа?».

— «Только еще больший грабеж» — нахмурился изувеченный пони с исполосованной, покрытой шрамами мордой – «Но мы больше не слышали даже упоминаний об этих штуках, которые они, по твоим словам, собирались сбрасывать нам на головы».

— «А зачем им светить их раньше времени?» — обхватив копытами голову, я вновь уставилась на макет – «Испытали, теперь будут наращивать производство. Я тут уже столкнулась с тем, что припасы на случай войны так просто не изготовить, а их расход, особенно в не обученных войсках… Кстати, командор, вы читали мой доклад?».

Белый жеребец недовольно вздернул бровь, поглядев на меня из-за листа бумаги.

— «Прошу прощения, сэээээр! Ррррразрешите обратиться, сэээээр?».

— «Не разрешаю» — буркнула белая туша, сидевшая во главе стола – «И да, я с ним ознакомился. Ерунда».

— «Ерун…».

— «Я знаю, чем закончились испытания твоего устройства» — не жалея моих чувств, отрезал единорог – «Ты веришь в них? Что ж, отлично – тебе же их и испытывать. И если из всего этого выйдет прок, тогда и только тогда я подумаю, чтобы оснастить ими гвардию. Поэтому я жду от тебя подробный рапорт со статистическими данными, в которых должны быть отражены как характеристики этих самострелов, так и их достоинства с неизбежными недостатками. Тебе все ясно, Легат?».

— «Яволь, май Фюрер!» — с неудовольствием буркнула я. Раз за разом, я допускала одну и ту же оплошность, и каждый раз, командор Гвардии с удовольствием ставил меня на место – «Соберем данные, пригласим комиссию, проведем презентацию…».

— «Вот-вот. Действуй».

— «Сделаем. Вот как только – так сразу. Всенепременно» — огрызнулась я, довольная своей маленькой победой. Мелочной и незначительной, но теперь никто не скажет мне, что я не успеваю – вон, командор сам намекнул, что торопиться не нужно – «А что делать с грифонами? Почему они притихли? Сама не знаю почему, но меня это беспокоит».

— «Ну так тебе стоит пойти и выяснить это самостоятельно!» — не утерпев, вновь поддела меня алая пегаска – «Отправляйтесь в ваши любимые леса, и мощной грудью прикройте страну от возможного нападения страааааашных грифонов! Бууууууу!».

— «С тобой на пару если только!».

— «А что, это хорошая идея!» — развеселилась Фур, очевидно придумав для меня очередную пакость – «Командор, разрешите обратиться?».

— «Говори».

— «Почему бы этому Легиону не начать уже делать что-нибудь полезное? Пока никакой пользы от них не видно, а околачиваться по городам могут и наши гвардейцы, причем с гораздо большей пользой. Отправьте их в те самые леса, где они, не так давно, одержали пару громких побед, о чем не преминули написать целую книжку сомнительного литературного достоинства…».

— «Знаешь, какое усилие нужно приложить, чтобы сломать пони колено? Всего-то десяток фунтов, тварь!».

— «И если командующая этими могучими воинами утверждает, что грифоны могут напасть, то не лучше ли будет отослать их туда, куда могут нацелить удар наши враги?».

— «Сколько раз мне еще придется напоминать вам, что тут не казарма, и не балаган?» — устало прорычал командор, поднимаясь из-за стола, где он закончил изучать очередной рапорт, полученный от стоявшего рядом с ним капитана – «По поводу поездки – подумаем. Наверное, так даже будет лучше – по крайней мере, я разведу вас по разным углам, чтобы не слышать ваших бесконечных переругиваний вместо нормальных идей».

— «Я уверена, что они нападут!» — взволнованно вскочив, повысила голос я, забыв даже погрозить копытом своей ненавистнице, с которой мы были мало что не на ножах. Похоже, мое присутствие в Мейнхеттене, являвшемся вотчиной капитана Армед Фур, было встречено ей без особого понимания. Впрочем, как и все мои выходки на ее территории – «Насколько я знаю, отношения между странами портятся быстро, когда они готовы к войне, и непосредственно перед ней, чтобы не дать политикам шанс свести все к какому-нибудь компромиссу. А если же ни одна из сторон не готова вот так вот, сходу вступить в конфликт, то они начинают просто источать миролюбие и дружбомагию!».

— «Однако Грифус даже собирается прислать какое-то посольство в знак мирных намерений» — задумался Шилд. Рог жеребца засветился, и несколько кристаллов, поднявшись с бумаг, осторожно легли на макет россыпью светящихся самоцветов – «Тогда любые наши приготовления могут быть расценены как нагнетание обстановки и подстрекательство к войне».

— «А если они не хотят этого мира?» — стараясь не выдавать охватившего меня страха, выдавила из себя я – «Что если посол просто плюнет нам в рожи и объявит о начале боевых действий? Или еще как-нибудь спровоцирует нас, а их войска пересекут границу? Это ведь будет просто подарок какой-то – формальный повод имеется, ноты окружающим странам разосланы, а то, что их войска оказались подозрительно быстро готовы ударить по врагу… Ну что ж, нужно было меньше клювом щелкать, и вообще, кто с этим будет разбираться в хаосе первых дней войны!».

— «Ну конечно! Они так скрываются, что даже оттянулись из леса к границе, чтобы при первой же возможности удрать подальше от Эквестрии!» — закатила глаза несносная пегаска. Я могла бы поклясться, что ей нравилось меня задирать, чему я, признаться, давала все поводы – «Вот и присмотришь за ними, как бы чего не случилось. Может, еще парочку банд поймаете. Ведь это то, что вам пока удается лучше всего».

— «Что им удается, а что нет, решать мне. И принцессам» — внушительно проговорил Вайт Шилд, отвлекаясь от созерцания макета. На моих глазах, три больших булавки-кристалла переместились из Кантерлота и Мейнхеттена на северо-восток страны – «Легат, слушай мой приказ. Ты отправляешься вместе со своими подчиненными на восток. Задача – организовать патрулирование направления Фланкфурт – Хуфгрунд – Новерия, усилив имеющиеся в этих городах гарнизоны. Основная часть Легиона нужна мне вот тут, в Новерии – в случае необходимости, вы сможете быстро выдвинуться к Кладбищу Забытого».

— «Куда, простите?» — выпучилась я, позабыв даже про обрекающе прозвучавший приказ – «На кладбище?!».

— «Это крепость, которая когда-то принадлежала северным племенам пони. Замок, возле которого вы бились пару лет назад, был выстроен на руинах ее форпоста. Теперь это место уже основательно заброшено, но я сомневаюсь, что грифоны так просто могли оставить ее у себя в тылу, когда выдвигались в Заброшенный лес. И она станет нашей приоритетной целью в случае… В случае неудачи на дипломатическом фронте» — копыто командора прошлось по северной границе эквестрийских земель, пока не уткнулось в серый, потухший кристалл, затерявшийся между изображавшими деревья пучками соломы – «В этом случае нам понадобится твердый плацдарм как для защиты наших земель, так и… В общем, приказ вам понятен, Легат?».

— «Так точно, командор» — мрачно откликнулась я, с отвращением глядя на протянутый мне приказ, словно по волшебству, появившийся из ящика стола – «Так точно. Сделаем, что в наших силах».

— «Легат! Легааааат!».

— «Что еще?!» — поворачиваясь, рявкнула я. Скорым шагом пересекая плац, я уже от входа на территорию казарм слышала голос белой единорожки, поспешавшей ко мне в компании своих подруг. Грохоча копытами, я остановилась у двери в административный корпус, и с неудовольствием уставилась на летевших ко мне кобыл. Напоровшись на мой злобный взгляд, они резко затормозили, шурша копытами по каменным плитам, и явно потеряли былой задор, с которым неслись ко мне через весь плац.

— «В чем дело? Ваш кентируон откомандирован на задание, но я прекрасно смогу вас поиметь и вместо него!».

— «Мэм… То есть, Легат… Разрешите обратиться?».

— «Разрешаю» — что ж, это время пошло хулиганкам на пользу. Подтянулись, лишились романтичных девичьих штампов-раскрасок на шкурках, приобретя вместо них ссадины и синяки, научились носить броню – в общем, прошлые бузотеры стали выглядеть как приличные, в моем понимании, пони. Значит, время пришло.

— «Мы закончили!».

— «Точно?».

— «Так точно!» — вся троица прямо светилась от удовольствия – «Еще вчера были отмечены примипилом, на торжественном построении, мэм!».

— «Понятно. Тогда за мной».

Поднявшись на третий этаж, я отправилась за личными делами подопечных Браун Брика. Что ж, единорожки не врали и им удалось с отличием окончить учебную часть – не всем троим, конечно, но в приложенной записке от Фрута Желли все трое были названы «перспективными кадрами», что говорило о многом. Жаль было бы их терять, тем более, что единорогов у нас было не так уж и много.

«Я дала слово. Поэтому…».

— «Что ж, поздравляю вас, алкоголички, смутьянки и хулиганки» — усмехнувшись, я вышла из-за стола, и остановилась напротив троицы, с удовольствием глядя, как вытягиваются их морды – «Вы прошли через то, что многие пони посчитали бы очень тяжелым испытанием, и с этого дня, вы официально становитесь легионерами. Ваши прегрешения в моих глазах забыты, и вы достойны того, чтобы мы считали вас настоящими пони, с которыми мы могли бы пойти как в бой, так и в душ, без опаски за собственные крупы! Поздравляю – вы сдали экзамен на стойкость, поэтому вам присваиваются звания полноценных легионеров!».

— «Мэм, спасибо, мэм!».

— «Вот ваши указы о присвоении вам воинского звания. Поздравляю» — я не смогла сдержать улыбки, видя их сияющие морды. Что ж, похоже, хоть что-то у меня получилось как нужно, и вместо того, чтобы сломать этих кобыл, я помогла им подняться выше, и не упав, пройти суровую школу легионера – «Поздравляю вас и горжусь вами. Мне жаль, что я не смогла лично присутствовать на ваших тестах, но я уверена, что мой пересказ ваших подвигов во время учебы не станет от этого хуже. Ах да… Легионер Берил Лиш, шаг вперед!».

— «Мэм?» — единорожка заколебалась, но сделала уставной шаг, непонимающе глядя на меня.

— «За проявленную в учебе смекалку, а так же за достойное завершение учебы, вы переводитесь из легионеров-гастатов в деканы – командующую собственным десятком! Поздравляю, декан!».

— «Ого!».

— «Йай! Молодец, Берил!».

— «На первый раз я закрою глаза на столь неподобающее проявление чувств в присутствии вышестоящих офицеров» — усмехнулась я, глядя на вовсю обнимавшуюся троицу. Они это заслужили – увидев, что их нытье никто и слушать не станет, кобылки впряглись в монотонную, изматывающую службу новичков, и под конец даже смогли показать себя с лучшей стороны, удостоившись сдержанной похвальбы в своем личном деле как от учителей, так и от сослуживцев. Входившие в кабинет кентурионы лишь ухмылялись, увидев эту троицу «неразлучниц», как уже называли их в кантерлотских казармах Легиона, и их появление быстро напомнило мне о неотложных делах.

— «Что ж, а теперь – вы свободны. Хотите уйти – оставляйте свои автографы под этими приказами под увольнением по собственному желанию, сдавайте личные вещи, и брысь! Хотя…».

— «О, нет! Никаких «хотя…», мэм!» — весело встряхнув синей гривой, откликнулась Беррил, первая сунувшись к столу – «Вот так… Готово! Можем идти?».

— «Конечно, вы можете идти, но открыв эту дверь, вы перестанете быть легионерами, превратившись в обычных пони. Уверены, что не хотите остаться?» — троица отрицательно замотала головами – «Что ж, да будет так. Оставьте свои адреса и я постараюсь заскочить к вашим родителям, описав подробности вашей героической службы на благо родины. Как мы и договаривались».

— «Ээээ… Пожалуй, не стоит, мэм» — с каким-то беспокойством, откликнулась единорожка, оглядываясь на подруг – «Точно, не стоит беспокойства. Мы покажем им эти грамоты и приказы, и они… Ну, я думаю, они будут рады. Спасибо вам. Можно идти?».

— «Да, можете идти, бывшая декан и легионеры. Удачи вам».

— «Может, не стоило их отпускать?» — поинтересовалась Черри, выглядывая в коридор, по которому, весело щебеча, уже скакали три удалявшиеся в сторону лестницы фигуры – «Им вроде бы понравилось».

— «Им понравилось учиться. Но стоит им увидеть кровь, как их развезет похуже любого невротика» — буркнула я, устраиваясь возле окна. Набившиеся в кабинет пони с удивлением глядели на плотно закрытые ставни, и быстро теряли свою привычную веселость, сообразив, что речь пойдет о секретных и не слишком приятных вещах – «Тем более, что я обещала. А обещания нужно держать, иначе… В общем, это не важно. А важно то, ребята, что у нас появилось дело. Поэтому слушай мою команду – собирайте вещи, пакуйте оружие и запасы. Страна снова хочет видеть нас на границах северных земель, и мы должны быть готовы выполнить наш долг».

---

Страда прошла, и на опустевшие поля полились осенние дожди, напитывающие землю живительной влагой, что подготавливала их к будущему севу. Мотаясь туда и сюда по стране, я с интересом подмечала, как однотонная зелень полей становилась все светлее и светлее, а осенью, их желтизна начинала сменяться бурыми проплешинами, которых становилось все больше и больше. Не отставали от них и зеленеющие все лето огороды, превращаясь в перекопанные бурые грядки, на которые трудолюбивые фермеры уже высадили множество скороспелых овощей, стремясь до прихода зимы забить свои погреба и распродать оставшиеся излишки, которых у многих оставалось едва ли не больше собранного урожая. Вот минули месяцы Белого Покрова, начало Закатного Солнца, а от противника все не было и не было вестей. Издергавшись и издергав других, я, наконец, закончила переброску кантерлотской части Легиона на восток, благоразумно решив оставить под боком шумливую, буйную часть из Мейнхеттена, отправив в наш Бастион всех тех, кого Черри признала неспособными к строевой службе «в связи с жеребостью». Таковых набралось аж пять десятков — истосковавшихся по жеребцам кобыл, решивших, что это один из немногих их шансов на хотя бы какое-то подобие табуна и радостно залетевших от своих сослуживцев и дружков на стороне. За исключением отсутствующих «боевых», их жалование не претерпело никаких изменений и вся эта орава, возбужденно делясь впечатлениями, отчалила на запад — знакомиться со своим новым домом, в котором им предстояло служить все то время, пока Легион находился в разъездах. Я выгребла из казарм всех, кого смогла, и в течение полутора месяцев жила практически на облаках, изредка появляясь дома для кратковременных и бурных свиданий с детьми. Увы, малявки были еще слишком юны для школы, хотя я уже поговорила с бессменной учительницей нашего городка, мисс Черили, и вскоре, буквально через несколько лет, Санни и Берри предстояло впервые отправиться в школу.

А пока, я металась по стране и доводила до белого каления всех, кого находила не занятым делом. Мне казалось, что я обманулась в своих ожиданиях, что грифоны и впрямь решили заняться наведением порядка на собственных землях, и оттого, что я подняла такой шум, буквально вынудив командора выкинуть Легион на мороз, мне становилось только хуже. Дух притаился, обдумывая что-то свое, и эта тяжелая тишина буквально сводила меня с ума – мне казалось, что весь мир замер в каком-то недобром затишье перед бурей, что даже принцессы не смогут противостоять тому шторму, что собирался над головами беспечной страны. Да, Гвардия собиралась, но делала это настолько неторопливо, что буквально просила пришпорить себя добрым пинком под зад. Я с ужасом представляла себе забитые железные дороги, по которым составы с гвардейцами катили навстречу забитым под самую крышу поездам с обычными пони, решившими, по традиции, отметить День Согревающего Очага в крупных городах; загруженные дороги с толкающимися повозками, сумятицу и беспорядок… К счастью, до такого ужаса дело не дошло, но пролетая над каждым загруженным трактом, заполненным множеством телег и саней, в моей голове непроизвольно всплывали воспоминания о кадрах древней кинохроники, запечатлевших атаки самолетов на проходящие по дорогам колонны техники и солдат. Быть может, виной тому было мое воображение, а может я лишь поддалась предвоенной истерии, накручивая сама себя – сказать я не могла, но почему-то, была уверенна в том, что вскоре, должно было случиться что-то очень и очень серьезное.

И наверное, если бы я знала, что сама стану причиной тому, чего так боялась, то я бы уже давно сидела, скукожившись, в уголке самой глубокой камеры дворца, запершись там изнутри.

Но вот, раздались радостные вести – в Кантерлот прибывало посольство из Грифуса, по личному распоряжению короля грифонов. С чем ехали клювастые гости – не знал никто, но судя по приподнятой атмосфере, царившей в замке, приближенные к трону пони были уверены, что конфликта удастся избежать.

Большой зал для приемов блистал и шумел. Сверкающие украшения резали глаз; сатин, парча и шелка шелестели, словно прибой, а сновавшие между гостями слуги сбивались с ног, разнося все новые и новые подносы с приличествующими случаю напитками. Похоже, стараясь не допустить обострения отношений, присутствующие на приеме пони даже в мелочах старались выказать свое дружелюбие, и потому этим вечером отдавали предпочтение грифоньим напиткам – вину и клювадосу, попадавшему в Эквестрию как некая диковинка, пробовать которую пока отваживались немногие, мгновенно прослывшие при этом отчаянными смельчаками.

— «Ох, дорогая! Какое необычное платье!» — остановившись, я вежливо кивнула одной из гостей. Важно выступавшая вперед единорожка, чье платье напоминало огромный, перевернувшийся на ее круп торт, остановилась и отступила на два шага назад, картинно изумляясь моему наряду, чем моментально привлекла к нам интерес окружавших нас гостей – «Неужели такое может быть в моде? Ну, мииилочка, я даже и не знаю, что вам и сказать!».

— «Хмммм… Да, это очень древний наряд. Называется стола[19]» — спокойно откликнулась я, забирая с подноса пробегавшего мимо официанта бокал с сидром, который вот уже несколько раз, принципиально, заказывала для себя, чтобы хоть чем-нибудь подколоть окружавших меня знатных и богатых – «Не всем он, конечно же, по средствам, но как вы понимаете, на приеме у наших возлюбленных принцесс нет места скупердяйству или невежеству, правда?».

— «Хм! Я считаю, что древность должна оставаться там, где ей и положено – в книгах и свитках, а не на балах!» — рассердившись, выпалила «мисс кремовый торт», и задрав голову, отчалила прочь, предпочитая делать вид, что не услышала моего громкого, насмешливого фырканья. Оглядев себя, я улыбнулась, вспоминая, как влетела в замок в последний миг и наскоро отмывшись в уже известных мне покоях, до сих пор не занятых никем из гостей, с помощью Графита лихорадочно срывала с окна новые занавески, в которые и задрапировалась, обернув их вокруг тела и закрепив на поясе и плечах с помощью старинных, изумрудных заколок, найденных в глубине ящика стоявшего в покоях трюмо. Спокойный, бежевый цвет получившегося шелкового одеяния, буквально струившегося по моему телу, красиво контрастировал с буйством красок одежд окружавшей нас знати, и восхищенный Графит, представлявший на этом приеме Ночную Стражу, уже пытался пару раз оттеснить меня в уголок, нашептывая на ушко разные глупости, заставлявшие меня смеяться и прятать голову у него на груди.

— «Знаешь, а ведь я почти поверила тебе» — задумчиво проговорила я, беря с подноса фруктовое канапе, украшенное взбитыми сливками. Стоявший рядом муж закончил беседу с одной из богатых кобыл, громко и глупо восторгавшейся его фраком, который, как я знала, он одолжил у кого-то из своих подчиненных. Отделавшись от назойливой любительницы женатых жеребцов, он окинул орлиным взглядом зал и вновь нацелился на меня, с непринужденным видом отводя меня в сторону, выдавая своими движениями недюжинный опыт передвижения по лакированному паркету – «Ну, в эту твою ссору с комиссаром».

— «Да неужели?»

— «Ага. Как ты ловко все разыграл. Поссорился с давним недоброжелателем, потом гавкнул на жену, и гордо удалился. Не дал детям заскучать, слушая долгие и нудные переговоры, но в то же время не дал и повода себя отослать, словно обузу. Ну, и показал, кто в семье главный, в конце концов. Признаюсь, милый, я бы так не смогла».

— «Ммммда… Ну, я рад, что тебе понравилось это маленькое представление» — подумав, выдал муж, покровительственно поглаживая меня по макушке, в то время как я вновь принялась за канапе – «Хотя этому придурку морду я еще пощупаю…».

— «Тогда я приготовлю запас бинтов и обезболивающих, и буду с нетерпением ждать, когда ты вернешься с победой, после чего – ззззззалечу nahren! Должна же я поддерживать профессиональные навыки, правда?».

— «Упаси нас богини от такого!» — передернулся рядом со мной черный охламон, впрочем тут же поправившийся, когда его голова опустилась, больно притянутая к груди за бородку, и ему стали видны мои круглые и очень обиженные глаза – «Милая, я имел в виду, что я не хочу заставлять тебя… Ауч! Да ты мне всю бороду обдерешь!».

— «Значит, это теперь модно, да?».

— «Да. Очень модно. Разве тебе не по нраву, что твой муж задает новое течение в моде?».

— «Еще как, милый. Еще как» — ухмыльнувшись, я вытянула шею и бросила взгляд на помост. Там, в окружении множества важных, богатых и достойных, скрывались детские креслица, в которых важно восседали наши милые детки, обалдевшие от количества окружающих их пони. Вначале дичившиеся и даже ревевшие, они на удивление быстро привыкли к слепящему свету, обилию пони, шуршанию платьев и вечерних костюмов, и теперь с осторожностью оглядывались по сторонам, не мелькнет ли где платье родительницы, бдительно, словно акула, кружившей по залу и высматривающей, не несет ли кто им запрещенные угощения или сласти. Конечно, при таком скоплении гостей я не могла контролировать всех и каждого, кто подходил к близнецам с целью осведомиться о здоровье новых родственников королевского дома, а заодно и «прикормить» их какой-нибудь вкусняшкой, но и давать им забываться я тоже не собиралась, поэтому малыши вели себя осторожно и с потрясающей для их возраста ловкостью расправлялись с «контрабандными подношениями», проглатывая их в один присест. Не объелись бы, на дармовщинку…

— «О, соратница Раг! Какая встреча!»

— «Приветствую вас, соратник!» — признаюсь, имя этого земнопони быстро вылетело у меня из головы, но по его слегка пожеванному виду и пахнущему чем-то горьким костюму странного покроя было ясно, из какой части страны появился этот жеребец. Как становилось понятно, что он явно не был дипломатом – «Какими судьбами на этом празднике тщеславия?».

— «Меня откомандировали в Кантерлот, чтобы оценить готовность местной железнодорожной инфраструктуры к приему наших новейших локомотивов. А сюда я попал как единственный представитель Сталлионграда, которого смогли тут найти. Забавно, правда?».

— «Не то слово! Значит, паровозы, подобные «Синей стреле» придут на замену эквестрийским паровозам?».

— «Эквестрийские паровозы?» – высокомерно хмыкнул мой собеседник, отирая выступивший на шее пот грубым, помятым носовым платком — «Признаюсь, научная мысль эквестрийских инженеров ставит меня в тупик. Несмотря ни на что, они упорно хватаются за парораспределительный механизм Хэппи Джоя, хотя на наших паровозах уже закончили доводить до ума последнюю версию механизма соратника Эгиды «Вальса» Харта. А уж про формулу «два-два-ноль» вообще забыли, как о страшном сне! Но нет, на любые наши предложения нам отвечают разглагольствованием об отсутствии экономической выгоды, в то время как мелкие фирмы пытаются прожить поодиночке, экономя даже на рельсах, которые, в нарушение всех технологических норм, делают из серого чугуна!».

— «Да, это большая проблема» — согласилась я, делая вид, что понимаю, о чем идет речь – «Не расстраивайтесь, соратник – возможно, у вас будет шанс повернуть все дело в… Кстати, вон идет представитель транспортного министерства – вас познакомить?».

— «Конечно, конечно же, соратница! Ведите меня скорее!».

— «Кто о чем, а вшивый все о бане!» — ухмыльнувшись буркнула я, избавившись от громогласного сородича и с грустью осматривая столы, спрятанные между причудливо расставленными вазонами с цветами и экзотическими растениями – «О, Фантси, дружище! Какой-то у вас озабоченный вид. Ну прямо как у меня, вплоть до пятого бокала. Интересно, эта высокая и узкая посуда специально предназначена, чтобы пьющие из нее пони ловчее обливали себя, но при этом, не могли бы легко облить другого?».

— «Чрезвычайно рад вас видеть, мисс Раг!» — увидев меня, Фантсипантс постарался принять как можно более беззаботный вид, отстраняясь от недобро взглянувшей на меня кобылы. Поглядев ей вслед, я поняла, что хочу такую же попонку, как у нее – «Рад, что вы вернулись в добром здравии. И как вам понравился Сталлионград?».

— «Как всегда, неплохо» — улыбнулась я, вспоминая обратный путь и железную дорогу, уходившую в ночь. Нитки путей, продирающиеся сквозь леса, и выгибавшие железные спины под несущимся по ним монстром. На этот раз не было никакого притворства и рассказов о «флагмане» — гулко ревущий где-то впереди паровоз был закрыт со всех сторон стальными щитами почти до самых колес, но даже садясь в вагон, прицепленный последним к этому сорокаметровому чудовищу, тяжело пыхтевшему на запасной ветке сталлионградского депо, я поняла, что именно эта махина и есть настоящее чудо паровозостроения, которое город явит восхищенному миру… Когда? Увы, это было неизвестно, и мне несказанно повезло, что его решили отправить на пробный забег аж до самых Собачьих гор, где нам предстояло пересесть на обычный эквестрийский поезд, следующий за нами из Нью Сэддла. Вспомнила я и гору подарков, сваленных в одном из углов просторного вагона-купе. Дальняя часть его была огорожена натянутым поперек вагона шнуром, и за ней, прикрытые полотняными чехлами, тихонько позванивали какие-то приборы, что, впрочем, не помешало детям излазить и их, и рабочее место оператора, пока взрослые не прекратили их игру «отломай от глупой железяки самый красивый кристалл».

— «Можно сказать, как дома побывала. Вот только в прошлый раз было медленнее и немного жестче».

Разговор начался ожидаемо – с намеков и недомолвок. «Не побоялась вернуться туда, откуда тебя увезли в неизвестность?». «Нет. Не побоялась. Перенесла. Преодолела себя. Но все еще помню тот ужас».

— «Приятно, когда хорошие друзья возвращаются назад. Пусть и не все» — намек на Скрича я пропустить не смогла и лишь усилием воли сдержала горестный вздох. На секунду моргнув, я вспомнила Холлоу Шейдс и могилу на пригорке туманной долины, над которой, в скорбном молчании, застыли пегаска и аликорн. Сглотнув, я открыла глаза и с благодарностью приняла поданный мне единорогом бокал. За два года боль от потери прошла, притупилась, но все еще вызывала боль там, глубоко внутри, когда я говорила последнее «Прощай» тому, кто даже внешне став монстром, внутри остался пони – хорошим пони, преданным товарищем и слугой Госпоже. И она «оказала ему честь, о которой тот попросил».

«А потом она сказала, что когда-нибудь мне придется делать это самой. А я наорала на нее, а потом напилась – вдрызг, вдрабадан, до блёва и полной отключки».

— «И как вам Мейнхеттен?».

— «Больше, толще, громаднее и выше» — я постаралась как можно незаметнее сморгнуть выступившие слезы. Доступную тушь в этом мире делали на водной основе, а надежные алхимические препараты были для меня слишком дороги, поэтому мне стоило следить за своим видом и даже в самые грустные моменты постараться никого не пугать своей размалеванной мордой – «Торгашеский шик и стремление поразить размерами, но не соразмерностью».

— «Не часто встретишь настолько меткое замечание» — ухмыльнулся единорог, подавая мне надушенный платочек, выплывший из его нагрудного кармана – «Вы абсолютно правы, говоря о «торгашеском шике». Немногие это замечают, вернувшись из Большой Подковы».

— «Просто они не жили в огромных мегалополисах[20], по сравнению с которыми Мейнхеттен – просто деловой район» — бледно усмехнулась я, ловя глазами фигуру Графита, беседовавшего с какой-то пегаской. Судя по нервным движениям его ушей и хвоста, разговор шел на повышенных тонах, хотя и приличествующими для столь блистательного приема негромкими голосами. Его собеседница была мне не видна, скрываясь за немаленьких размеров фигурой мужа, но я все-таки разглядела уже виденную когда-то вблизи, блекло-синюю гриву и стального цвета шерсть – похоже, Найт Шейд все же решила докопаться до Графита и ее интересовала явно не цены на сахар или политическая обстановка в стране. Как я слышала, эта кобыла легко и незаметно заняла место лидера Шедоуболтов, и несмотря на неудачу с моей поимкой во время Северной войны, прочно обосновалась возле Госпожи, быстро прослыв грозой новичков, мнящих себя «воинами ночи». Как интересно…

— «Кстати, дружище Фантсипантс, я давно хотела вас поблагодарить за интересные беседы, пускай они были прискорбно короткими, и все больше случались на бегу. Любая фраза из ваших уст выдает в вас прекрасно осведомленного пони, и я чрезвычайно рада, что когда-то встретилась с вами, пускай и при достаточно потешных обстоятельствах».

«Твои намеки чрезвычайно полезны и информативны, поэтому я не прочь и дальше пользоваться тобой, как надежным источником информации».

— «О, что вы, мисс Раг! Со своей стороны могу сказать, что часто вспоминаю тот день, когда наши пути пересеклись возле ступеней Кафе. Вы были лишь безвестной, провинциальной пегаской, впервые прилетевшей в Кантерлот, а я… Что ж, вы правы, и я сам безмерно рад тому, что смог разглядеть в вас скрытые таланты, которые пошли на пользу не только вам самой».

«Хотя ты и поднялась из грязи до ошеломительных высот, не стоит забывать, кто помог тебе на них взойти. Среди хороших пони принято отдавать свои долги».

— «Безусловно, дружище! Все для пони!» — я растянула губы в широкой улыбке, словно пытаясь проглотить огромную пиццу – «Ведь для них мы устраиваем эти приемы, политические демарши и даже пускаем шепотки. Это такая традиция у пегасов, если вы не знали – слухи и сплетни, в основном личного и даже интимного свойства, представляете? Я была ошарашена, когда об этом узнала».

— «Увы, увы – в этом пегасы обошли всех» — с сочувствующим видом покивал единорог, внимательно глядя на меня через свой монокль – «Насколько мне известно, среди вашего племени понятие «частная жизнь» до сих пор используется как некий аналог шутки или забавной фразочки, не имеющей отношения к жизни. И мне кажется, именно они служат пищей для множества бульварных газет, с радостью хватающихся за любую возможность привлечь к себе читателей, пусть даже и непроверенными слухами».

«То, что становится известно тебе, уже давно не новость для остальных».

— «Что ж, раз так, то может быть, вам даже доводилось читать о том, что у нашего могучего ликтора очень насыщенная личная жизнь?» — моя улыбочка растянулась до ушей, грозя порвать мне рот – «Признаюсь, я совсем отстала от жизни и почти разучилась читать всю эту прессу. Прискорбно, что пони разучились говорить правду, и научились скрываться за псевдонимами – ведь правду говорить легко и приятно, я знаю это по себе. А если кто-то скрывает свою морду и имя, то некоторые могут подумать, что его намерения не так чисты, как он привык вещать на всю страну со страниц журналов и газет…».

«Я слежу за теми, кто льет на меня помои и уже собрала небольшой «расстрельный список». Осталось только дождаться повода».

— «Ммммм… Возможно, до меня доходили какие-то слухи…» — подозрительно замялся единорог, окидывая взглядом зал. Графит куда-то испарился, а хвост и грива Найт Шейд уже развевались возле возвышения, на котором стояли принцессы – «Но мне кажется, здесь слишком шумно для подобных разговоров. Могу я сопроводить вас в уединенный альков с прохладными напитками?».

— «Безусловно. Вы настоящий джентельпони, Фантсипантс!».

Немного пройдясь по залу, как и положено порядочным гостям, мы наконец скрылись в одном из коридоров, окружавших зал и ведущих на балконы или в небольшие, приватные покои, где к вящей радости желающих уединения гостей, всегда были готовы столики с фруктами и освежающими напитками, а также плотные портьеры, превращавшие эти ниши в настоящие островки спасения для тех, кто желал более тесного «общения». Похоже, архитектор дворца явно не был пуританином или поклонником пустынного жития… Пройдя мимо замерших по обеим сторонам прохода в зал гвардейцев командора, облаченных в уворованную у меня смесь лорики сегментаты и обычной гвардейской брони, чья черная окраска уже стала нарицательной для обозначения королевских телохранителей, я не утерпела и показала им язык, скрывшись за тяжелыми портьерами.

— «Слухи, конечно, ходят, и от них еще не скрылся ни один пони» — начал разговор единорог, предлагая мне стакан с каким-то напитком, впрочем, оставленным мной без внимания – «И если мы подарили земнопони традицию браков по расчету, то пегасы, в свою очередь, не лучшим образом повлияли на единорогов, научив их тому, что вы называете «шепотки». Прискорбно понимать, что они упали на подготовленную почву, и в наши дни только затворники и самые упрямые из селестиан не слушают, не пересказывают и не передают другим слухи о жизни других».

— «Но вы не являетесь ни первым, ни вторым, ни третьим, Фантсипантс».

— «Я отношу себя к тем пони, что еще могут похвастаться благоразумием и наличием совести» — гордо вскинул голову синегривый жеребец. Пригубив напиток, он внимательно поглядел на меня сквозь свой монокль, словно желая придать больший вес своим словам – «А еще я считаю себя здравомыслящим дворянином, умеющим отличать безобидный слушок от порочных сплетен, касаться которых не стоит ни при каких обстоятельствах».

— «Значит…».

— «Это значит, что в этом деле я не смогу вам помочь, мисс Раг» — твердо ответил мой собеседник, отставляя бокал – «Возможно, вам стоит оглянуться по сторонам и тогда вы поймете, что услуги одного усталого единорога вам, в общем-то, совсем и не нужны. Просто смотреть нужно внимательнее, а еще – знать, что именно ищешь».

— «Ага. Это называется ревностью, Фантси!».

— «Вы первая произнесли это слово» — легко и как-то беззаботно поддел меня тот – «Но ревнивцы часто видят то, чего нет, не замечая того, что есть на самом деле. Уверен, вы справитесь с этим, ведь зная вашего мужа…».

— «Да? И откуда, позвольте вас спросить?» — с подозрением осведомилась я, но тут же стушевалась, увидев улыбочку, заставившую приподняться синие хвостики усов над губой жеребца – «Blin! Я не имела в виду, что… То есть, я думала про другое, и… Ухххх, ну почему так все сложно, когда дело касается личной жизни?».

— «Потому что это ваша личная жизнь. Но всякий, кто имеет хотя бы какой-нибудь вес в обществе, должен быть готов к тому, что она быстро станет достоянием окружающих… Простите, можем мы вам чем-нибудь помочь?».

Последняя фраза предназначалась явно не мне. Обернувшись, я отпрянула от занавесей, из-за которых, отодвигая тяжелые складки облаченной в сталь лапой, глядела на меня клювастая морда немалых размеров грифона, разглядывавшая меня своими круглыми, птичьими глазами.

— «Тваюжмать!» — скороговоркой выплюнула я, прыжком на месте разворачиваясь к нежданному посетителю, разглядывавшему нашу парочку, по-птичьи дергая головой. Обозрев занятый нами альков и не найдя в нем ничего предосудительного, грифон убрался за занавеси, оставив после себя тяжелый запах металла, парфюма и странно осязаемой опасности, после его ухода, оставшийся висеть в небольшой комнатке не хуже иных портьер.

— «Фантси, что это было?!».

— «Предположу, что это был кто-то из свиты посла» — поправив монокль, единорог поднялся и обозрел свой костюм, расправляя на нем едва заметные складки, и возвращая ему приличествующий моменту вид – «Я думаю, что скоро начнется церемония вручения верительных грамот».

— «Охренеть! Грифон в доспехах, расхаживающий по дворцу правительницы Эквестрии!» — обалдело выдохнула я, неловко поводя плечами под ставшим вдруг тесным мне платьем, пусть оно даже и было сделано из шелковых занавесок.

— «Да, и если вы позволите мне дать вам еще один совет…».

— «Слушаю!» — обернувшись, я остановилась у выхода из алькова, уже слыша приглушенные материей голоса.

— «В наше время терпение и расчетливость стоят невероятно дорого. Пусть даже некоторые и любят ославить таких пони как трусов» — очень серьезно проговорил жеребец, сверкнув в полумраке своим абсолютно бесполезным прибором – «Терпение, расчетливость и осторожность».

— «Ну да. Но вы забыли одну важную деталь, дружище».

— «Какую же?».

— «Вы говорите это не самой умной пони на свете».

«Ага! Похоже, это и в самом деле посольство» — пробормотала я, глядя на три надувшиеся фигуры, важно вышагивавшие по коридору в сторону нашего алькова. Стоявший неподалеку грифон напоминал скорее телохранителя, нежели одного из членов свиты посла, и все время нервно дергал головой в поисках неведомой опасности – «Пожалуй, не будем их раздражать своей довольной рожей, да еще и без кандалов. Мало ли, еще сочтут удобным поводом надавить на принцессу…».

Увы, уйти я не успела и лишь только приготовилась прошмыгнуть в зал, как за моей спиной раздался сердитый клекот, сопровождавшийся каким-то неуверенным шиканьем и негромким, бормочущим говорком.

— «Аааа, я знал, что с этого все и начнется!».

— «Какой знакомый клекот…» — остановившись, я так и замерла на месте, с застывшей в воздухе передней ногой. Когда-то я уже слышала этот звучный, гортанный голос, но при иных обстоятельствах, и попыталась лихорадочно сообразить, кто же это, такой знакомый, сердито защелкал своим клювом за моей спиной.

— «Знакомый? О да, ты должна была бы запомнить его на всю оставшуюся жизнь!» — обернувшись, я увидела подходившего ко мне, грифоньего вельможу, остановившегося всего в полушаге, и угрожающе нависнувшего над моей головой – «Хотя от таких, как ты, глупо ждать хотя бы раскаяния в содеянном! Не так ли, Мясник Дарккроушаттена?».

— «Так это же… О, какие гости!» — недобро сощурилась я, глядя снизу вверх на нависавшего надо мной грифона. Облаченный в широкий, свободного кроя камзол с длинными рукавами, богато украшенный позументами и кружевами, он казался эдаким карикатурным качком, хотя, быть может, и был одет как раз-таки по самому последнему писку грифоньей моды. Перья на его белой шее были все так же выкрашены в шахматном порядке в радикально черный цвет, отчего мне казалось, что в мой нос уперлась большая и мягкая шахматная доска – «Что, опять приперся ныть про свой сгоревший замок?».

— «Вы разговариваете с…».

— «Помолчи, Корк!» — подняв когтистую лапу, грифон оборвал возмущенную речь своего соотечественника, высунувшегося у него из-за спины. Сделав шаг назад, я заметила пятерых грифонов, следовавших за своим надушенным и раскрашенным предводителем – и это не считая четверых латников, щелкавших и громыхавших своими доспехами в нашу сторону, причем не с самым добродушным выражением на морде. Не прибили бы ненароком такую малявку, как я…

— «Так значит, вот как…».

— «Значит, так» — кивнула я, отступая еще на один шаг. Численный перевес был явно не в мою пользу, а наличие среди этих птицельвов еще и одоспешенных и наверняка вооруженных вояк, не прибавляло мне спокойствия и сосредоточенности – «Я уже все сказала тебе в прошлый раз, на суде. Я не собираюсь иметь ничего общего с вашим родом! Оставьте меня уже в покое, вы, куропатки двугорбые!».

— «Куропатки? Ха-ха! И это все, что ты можешь мне сказать?» — презрительно скривился грифон, глядя на меня, словно курица на аппетитного червяка – «Я считал тебя более изобретательной, преступница! Разве ты не хочешь меня еще как-нибудь назвать? Или у тебя столь ограниченная фантазия, что не заходит дальше пейзанских выкриков из отхожего места?».

— «Вот их я и слышу из твоего вонючего зоба!» — фыркнула я. Покосившись по сторонам, я заметила облаченных в черное гвардейцев, все так же неподвижно стоявших у входа в зал. Это придало мне немного уверенности, хотя бы в том, что я смогу удрать, если вдруг этим пернатым придуркам придет в голову попытаться меня похитить – «И вообще, нечего тут меня провоцировать и оскорблять, понятно? Сопровождаешь своего посла – так сопровождай, а не охоться по темным коридорам за почтенными кобылами!».

— «Почтенными? Я смею надеяться, что это ты говоришь не про себя?» — отчего-то весело курлыкнул грифон, но я буквально шкурой ощущала сквозившую в его словах злость – «Скажу откровенно, я очень хотел бы увидеть тебя в своем поместье, где мы смогли бы вдоволь поговорить с тобой по душам, но увы… Обстоятельства складываются иначе, и пусть тебя защищают принцессы, пусть даже ты и не посмеешь высунуть и носа из Эквестрии…».

— «Это мы еще посмотрим, кто побоится высунуть свой клюв!».

— «Я вот не побоялся» — спокойным, и от этого, еще более оскорбительным для меня тоном, возразил птицелев, стряхивая когтистой лапой несуществующую соринку со своего рукава – «А вот не побоишься ли ты – это еще предстоит проверить. Я думаю, что зная за собой величайшую вину перед грифоньим народом, ты побоишься и пролететь мимо наших гор, а не то, что приехать в нашу столицу».

— «Ты уверен?» — заведясь уже не на шутку, прищурилась я на стоявшего передо мной вельможу. Его голова, обрамленная пышными брыжами[21], вдруг показалась мне отрубленной куриной головой, выложенной на белоснежную тарелку – «Я ведь могу и приехать, как однажды уже приезжала в Дарккроушаттен! Так где, говоришь, находится твое сраное поместье?».

— «Я был бы счастлив встретить тебя там!» — расплылся в ухмылке ле Крайм, раздвигая в злой улыбке мягкую часть губ, венчавших хищный орлиный клюв – «Однако я понимаю, что ты не доставишь мне такого удовольствия, а жаль, очень жаль. Но что делать, этот мир несправедлив, поэтому я вынужден подчиниться обстоятельствам, и предложить тебе… Помилование!».

— «Что-что предложить?!» — с подозрением поинтересовалась я, как только прошел звон в моих ушах, поселившийся там от громового голоса грифона. Внезапно, его приглушенный, сердитый клекот сменился громовыми раскатами хорошо поставленного голоса, прокатившегося по коридору, и вывалившегося в зал – «А что, меня уже осудили? Заочно? А ничего, что меня уже помиловали принцессы?».

— «Ты осуждена как преступница, убийца и подстрекательница к мятежу – заочно, конечно» — так мог бы ухмыляться петух, заметивший жирную, и не успевшую вовремя смотаться гусеницу – «И поверь, решения грифоньего суда распространяются на всех, кто имел глупость попасть под их приговор. Отныне, тебе не будет покоя нигде – ни тут, ни среди твоего сброда, ни дома, ни где либо еще. Среди грифонов есть немало патриотов, и где спасует дипломатия – свое возьмет железо. О да, поверь, рано или поздно, оно опустится на твои ноги и шею, и вот тогда…».

— «Значит, вот как…».

— «Да. Значит, так» — начало разговора отразилось, словно в зеркале, словно подчеркивая абсурд происходившего между нами разговора. Зачем я вообще решила вылезти из этого алькова? Зачем откликнулась на призыв этого расфранченного мерзавца, уже прилетавшего однажды в Эквестрию, требовать мою жизнь? Склонив голову, грифоны рассматривали меня, словно грифы, терпеливо следующие за умирающим животным, и с неким философским спокойствием наблюдавшие за агонией умирающей добычи, и именно эта терпеливая уверенность в том, что непременно произойдет, заставила меня по-настоящему испугаться за жизнь тех, кто был мне дороже самой жизни. Одно единственное нападение – и вот, я уже бежала в Обитель, скрываясь от тех, кто дерзнул поднять на меня копыто и попытался похитить моих детей. А что я смогу сделать с одоспешенной грифоньей стаей, ведомой закованным в латы риттером, если они явятся по мою душу? Похоже, все мои страхи настолько явно отразились на моей морде, на всем моем теле, что стоявшие напротив птицельвы удовлетворенно переглянулись, уже не скрывая сардонических ухмылок.

— «Прочувствовала?» — еще сильнее осклабился ле Крайм, словно ненароком, проводя когтем по ножнам, висевшим на его боку, и как нарочно извлекая им неприятный, тревожащий звук кости, проходящей по металлу. Находящийся в них кинжал был притянут к ножнам широким бантом – в знак мира, по-видимому, но мне отчего-то было совершенно не легче от этого показушного миролюбия – «Да, жизнь в страхе, жизнь жертвы – это страшно. Вечно гонимая, вечно преследуемая, без дома и семьи, которых заберет у тебя месть… Это по-настоящему страшно».

Я молчала, сдерживая дыхание, и стараясь не выдать вдруг охватившего меня страха.

— «Я вижу, ты испугана? Это естественно. Это нормально» — продолжая ухмыляться, произнес грифон. Его голос сделался тихим и вкрадчивым, но меня совершенно не обманывало его нарочитое дружелюбие – «Я видел таких вот жертв в самом конце охоты. Погасший взгляд, паническая дрожь и бегство даже от мыши, ведь даже безобидная мышка может быть посланником тех, кто идет по их следу. Бессонница и недоедание подкашивали их, и вскоре преступники сами отдавались на милость идущих по их следу охотников. Разве тебе хотелось бы такой судьбы? Разве тебе хочется ее для твоих отпрысков, пусть даже и обласканных временными милостями ваших принцесс?».

— «Вы не посмеете…» — только и смогла выдавить из себя я. Как бороться с невидимкой? Жить в страхе, ощущая каждый миг как кинжал или яд отправляют тебя на тот свет лишь потому, что кто-то там, далеко-далеко, решил, что тебе не стоит жить, и объявил на тебя охоту?

— «Тцк-тцк-тцк. Какой-переплет, правда?» — с фальшивым сочувствием покачал головой ле Крайм, вновь проводя когтем по своему камзолу – «Я бы даже мог тебя пожалеть. Честно. С этого момента твоя жизнь станет, а в целом, уже стала иной, а финал этой пьесы я уже тебе описал. Но…».

— «Что?» — я попыталась разозлиться, разъяриться, сбросить с себя это чудовищное отупение, рожденное обрушившимся на меня страхом. Страхом не за себя – я ощущала, что могла бы выдержать подобную травлю, и даже перенести ее на своего врага… Но дети! Мои дети не заслуживали жизни в вечном страхе!

— «Но Грифус мог бы тебя простить» — очень спокойно ответил грифон. Мне показалось, что звуки вокруг меня замерли, словно в дешевом кинофильме, оставив после себя лишь стук моего бешено колотящегося сердца – «Конечно, мы не стремимся терзать своих недругов – терзать, слышишь?! – но иногда, приходится выносить и такой вот приговор. И как любой приговор, его можно отменить. Вот тут, во внутреннем кармане, у самого сердца, я держу помилование для тебя и всех, кто тебя окружает, включая родственников и друзей. Именно так – помилование. Они не будут заточены в каменоломни, не попадут на лесозаготовки, пасеки и полевые работы – но для этого тебе нужно будет очень постараться. И первое, что тебе предстоит — это встреча с судьей, в приграничном городе Пиза. Да, предстоит заплатить и немало, но подумай, что стоит на кону. Спокойная жизнь – для тебя и твоих родственников. Для всех твоих друзей, если они у тебя есть. Всего-то, что покаяться принародно перед судьей, и вымолив прощение дорогими подарками, отправиться в Грифус, где прикоснуться губами к краю мантии великого короля. И твои прегрешения будут забыты. Ты станешь если не другом моего народа, то явно одной из тех, на кого распространится власть короля. Отдайся под его лапу – и он убережет тебя от любого приговора. А если нет…».

— «А если нет?» — попав в ловушку негромкого, убаюкивавшего голоса, я вскинулась, ощутив рядом с собой чье-то большое, горячее тело. Запах старого табака резанул мой нос, выбивая из головы испуг и оглушающую одурь, заставляя сердце пропустить удар – и вновь ускорить свой бег. Возникший рядом со мной Графит заслонил меня от грифона, и теперь уже Хуго ле Крайм сделал шаг назад, видя напиравшую на него тушу моего мужа, сердито глядевшего в круглые, хищные глаза.

— «Что будет, если она откажется, грифон?» — клокоча от злости, прорычал жеребец, оскалив зубы с впечатляющим набором из восьми длинных и острых клыков – «Вот этот вот навоз, который ты извергал сейчас из своего клюва? Я был в вашем плену и видел цену вашим обещаниям, поэтому берегись, Крайм! Теперь ты будешь вздрагивать, оглядываясь по сторонам, и ты будешь тем, кто боится ночи! Это тебя протащат по вашему птичьему дерьму, когда тебя сбросят в нужники грифоньей крепости, в который я пошлю твою искалеченную тушу, понял? А это тебе задаток!».

БАЦ!

— «Полномочный и чрезвычайный посол Грифуса в Эквестрии, Хуго ле Крайм!».

— «Стойте!» — короткий и быстрый, словно пощечина, удар копытом отбросил грифона к стене. Графит бил наотмашь, скорее оскорбляя птицельва и вызывая его на дуэль, нежели действительно пытаясь снести ему носатую башку, но даже эта несильная оплеуха заставила того врезаться в стену. Осев на пол, он, тем не менее, смог вскинуть лапу, призывая остановиться своих соотечественников, уже приготовившихся броситься на нас при поддержке двух одоспешенных грифонов, уже терзавших узлы на богато украшенных ножнах – «Стойте, я вам говорю!».

— «Баронет, но он ударил вас! Это оскорбление!».

— «Полномочный и чрезвычайный посол Грифуса в Эквестрии, Хуго ле Крайм!» — на этот раз, выкрик раздался гораздо ближе и громче. Раздвинув в стороны напряженных гвардейцев, уже приготовивших передние ноги с тяжелыми накопытниками, из зала в коридор сунулся мордатый герольд, с удивлением и негодованием обозревший открывшуюся ему картину.

— «Хорошо же…» — с ненавистью и озадачившим меня удовлетворением, прошипел ле Крайм. Поднявшись и одернув на себе камзол, он почти ровно и почти не шатаясь, обошел презрительно глядевшего на него Графита, и растворился в лучах света, бьющего из арки, венчавшей вход в зал для аудиенций.

— «Мне кажется, вам стоит найти принцессу. И быстро» — посоветовал мне один из гвардейцев. Вновь встав по стойке смирно, они с подозрением глядели на оставшихся у входа грифонов, остановившихся при виде одоспешенных пони, перегородивших им вход в зал. Раздавшийся в глубине коридора ритмичный, тяжелый стук множества накопытников, стучавших по толстым коврам, настроил их на более миролюбивый лад и попыхтев, вооруженные птицельвы отступили, не пытаясь прорваться в зал вслед за ушедшим послом. Из-за множества спин, укрытых золотыми и черными доспехами, выглядывала напряженная морда Фантсипантса, внимательно глядевшего на меня сквозь свой знаменитый монокль. Не обращая внимания на что-то спрашивавших нас телохранителей и гвардейцев, мы замерли посреди коридора – обнявшись, буквально влипнув друг в друга, и лишь деликатное покашливание синегривого единорога заставило нас разомкнуть объятья, в которых мы пытались спрятать друг друга от опасностей окружавшего нас мира.

— «Я должна идти» — разрывать объятья было мучительно больно, но я уже слышала доносящийся из зала, ненавистный мне клекот грифона. Нужно было опередить его, не дать пожаловаться первым, ведь зачастую, именно это решает в глазах властьпридержащих вопрос, кто же был жертвой – «Ты же слышал, что он сказал. Я должна быть рядом с нашими детьми».

— «Рядом с ними принцессы» — обхватившие меня ноги дали мне понять, что у их хозяина были другие планы – «И все, что он успел тебе наговорить – ерунда, слышишь? Полная чушь».

— «Ты просто не знаешь, что такое травля!».

— «И ты говоришь это одному из трех доверенных пони Госпожи?» — полушутя осведомился муж. Несмотря на нарочито небрежный тон, глаза выдавали его беспокойство.

— «Я так считаю, ясно!» — вывернувшись из объятий Графита, я рванула в сторону зала, не обращая внимания на рванувшегося за мной жеребца – «И я никому не позволю угрожать моим близким и родным!».

---

Вернувшись в переполненный зал, я на мгновение замерла на пороге, осматриваясь по сторонам. Богатые и влиятельные, удачливые и умные, пробившиеся на самый верх благодаря своим силам, и получившие все от жизни с рождения – все они внимали послу, державшему речь перед принцессой, внимательно слушавшей его излияния с помоста, установленного перед возвышением, ведущим к двойному трону.

«Интересно, а почему он до сих пор не тройной? Неужели у них и для Твайлайт найдется какое-нибудь заброшенное королевство, которое ей придется «отвоевать», прибив окопавшегося в нем бессменного хранителя?».

Мысль эта была настолько странной, что на какое-то время, я даже забыла, что благодаря крыльям, могу попасть в нужное мне место гораздо быстрее, нежели крадучись, пробираясь по стеночкам вкруг всего зала, к центральному помосту. Ну, а потом уже размахивать крыльями стало просто неприлично, и я решила продолжить свой путь, не слишком быстро, но все же оказавшись за спиной у принцесс.

Блистая манерами и красноречием, Хуго ле Крайм разливался соловьем, описывая те давние связи, что скрепляли две сильных страны, и как бы между прочим, все чаще и чаще сожалел об «охлаждении чувств между всесильными государями, правящими каждый своей половиной известного и неизвестного мира». То ли полученная оплеуха и вправду была не слишком сильна, то ли ему доводилось терпеть удары и посильнее, но по виду грифона нельзя было и заподозрить о том, что произошло всего четверть часа назад в том полутемном коридоре. В иное время я бы почувствовала к нему уважение, но теперь, я видела лишь своих детей, сидевших в богато украшенных детских креслицах – утомленные долгим и скучным приемом, они просто-напросто заснули, не дождавшись выступления послов. Берри, успевшая налопаться раньше своего брата, теперь тихо посапывала, обнимая основательно погрызенного медвежонка, подаренного ей в Сталлионграде, и висящий на ее шее амулет искрился в лучах света, словно самое обычное, хотя и несколько громоздкое украшение, какое только и могли додуматься повесить на шею жеребенку выбившиеся в свет бедняки. Хотя мне было и обидно слышать такие шепотки, но все-таки, это было лучше, чем затворничество, угрожавшее моим детям всего полтора года назад, поэтому гордость была усмирена, и не откликалась на пренебрежительное бурчание света.

— «Увы, вины моей в охлаждении отношений нет, мой дорогой посол» — ответила принцесса, с интересом рассматривавшая верительные грамоты ле Крайма на всем протяжении его красивой и плавной, но признаться, ставшей уже утомительной речи – «Новый правитель Грифуса, с момента своего восхождения на престол вашей красивой и гордой страны, ограничивался лишь официальной перепиской, хотя, как мне кажется, мы могли бы познакомиться с ним и лично, не правда ли?».

— «Эхм… Думаю, что это было лишь неудачное стечение обстоятельств, правительница!» — на секунду смешался грифон, услышав тень осуждения, на секунду, достаточно явно промелькнувшую в голосе принцессы – «Его Королевское Высочество, Брюглефивер Квард Первый, питает к вам самые уважительные, самые теплые чувства, и я уверен, что он был несказанно огорчен тем, что два могучих правителя так и не смогли найти повода для того, чтобы организовать встречу, достойную двух владык. Конечно, отчасти, тому вина и репутация, которая складывается вокруг этой изобильной, щедрой и богатой, но все-таки дикой страны…».

— «Грифоны считают Эквестрию дикой, посол?» — помолчав, спокойно осведомилась у ле Крайма принцесса, не обратив внимания на ропот, пронесшийся по толпе гостей. Переглядываясь, пони стягивались ближе к помосту, и я заметила, что многие из них отставляли прочь бокалы с грифоньим вином – «Признаюсь, эти слова звучат для меня очень странно, и довольно обидно. Да, обидно узнавать, что наши соседи, с которыми мы связаны многовековыми добрососедскими отношениями, считают нас неорганизованным сообществом, подобным хищным стаям алмазных псов. Могу ли я просить вас объясниться, посол?».

— «Что ца клупость? Я не уцнаю тепя, Хуго!» — воспользовавшись поднявшимся шумом, я проскользнула за спинами дворцовых телохранителей, и оказалась рядом с детскими креслами, в которых беспокойно ворочались жеребята, разбуженные поднявшимся шумом. Как я поняла из объяснений Фрайта Ньюсенза, бессменного Второго секретаря принцессы, принятые в королевский дом дети с младенчества приучались к долгим приемам и множеству гостей, как и к различным церемониям представления послам и владыкам, прибывающих к Эквестрийскому двору. К счастью, после подобного поворота разговора, речь уже и не могла идти о том, чтобы отдать их в когтистые грифоньи лапы ле Крайма, пусть даже и на самый крошечный миг. Пока я успокаивала захныкавших спросонья детей, возле помоста оказался неброско, но со вкусом одетый грифон, с изумлением и негодованием глядевший на окруживших посла сородичей поверх своего пышного, словно морская пена, жабо[22] – «Как мошеш ты, путучи поцлом, поцорить наш великий нарот потопными цловами, цная, что как поцлу, тепе не кросит за это кара?».

— «Да, эта страна считается цивилизованной, но обычаи в ней дикие!» — патетически воскликнул ле Крайм, с гордым смирением оглядывая шумящих вкруг помоста гостей, и вновь поворачиваясь к принцессе – «Даже в самых диких землях, куда только ветер заносил грифонов, послов уважали и обращались с ними почтительно, и уж вряд ли кто-нибудь мог подумать о том, чтобы посягнуть на честь и даже жизнь посла!».

«Ах вот как… Ну, молодец. Выбрал время».

— «Вы утверждаете, посол, что в нашем королевстве вашей чести и достоинству был нанесен ущерб?» — очень серьезно проговорила принцесса, движением крыла призывая утихомириться шумевших гостей – «Тогда немедленно расскажите об этом, чтобы мы смогли разобраться в ситуации, и наказать виновных в посягательстве на вашу жизнь. Хотя мне трудно представить, чтобы кто-то из пони решился на такое».

— «И тем не менее, такие пони есть, и вы их знаете, Ваше Высочество!» — с показным негодованием и обидой, воскликнул ле Крайм, воздевая к потолку когтистую лапу – «Та, кто не единожды была ответственна за смерть и увечья моих соплеменников, вновь набросилась на грифонов, словно взбесившийся зверь! И зверь, что верно служит тот страшной силе, которую вы, Ваше Высочество, изволили пригреть у себя на груди, словно злую змею!».

«Нужно найти Графита, и побыстрее!» — в панике оглянувшись, я попыталась углядеть своего благоверного, вытягивая шею и выискивая в шумевшей толпе пышную черную гриву – «Ему нужно сматываться к Госпоже, и побыстрее. Если только она уже не…».

— «Не бойся. Я здесь» — раздался над моим ухом знакомый голос. Приобняв меня крылом, муж успокаивающе лизнул хныкавшего сына, и безропотно подставил длинную козлиную бородку сердито свистевшей что-то дочурке, мгновенно накинувшейся на любимую игрушку – «И я уж точно не собираюсь сбегать под крылышко к Госпоже».

— «Почему?» — удивляться столь легко просчитавшему меня мужу времени не было – «Забирай малышей, и быстрее…».

— «А ты не подумала, что этим мы только подставим ее?» — осведомился у меня милый, осторожно опуская обратно в креслица цеплявшихся за его морду детей – «Ты слышала, что сказал этот грифон? Он всеми силами пытается очернить Принцессу Ночи, и наши действия могут стать отличнейшим поводом для того, чтобы ославить наших правительниц перед всеми дворами этого мира».

— «Blin! Я об этом и не подумала!» — призналась я, передавая детей назначенным принцессой нянькам, за спинами которых уже маячили трое стражей, недобро зыркавших по сторонам – «Так значит…».

— «Да, это значит, что я остаюсь» — кивнул муж, вместе со мной, выходя из-за ненужных уже детских кресел. Церемония откладывалась, если и вовсе не отменялась, и один из секретарей принцессы уже уводил из зала всю разношерстную кавалькаду, уносившую моих детей в предназначенные для них покои – «Попытаюсь взять все на себя, и свести все к обычной ссоре между жеребцами. Главное, молчи и сделай вид, что испугана… Хотя нет, и так нормально».

— «Да иди ты знаешь куда!» — передернувшись, буркнула я в ответ на столь не лестный для меня намек, и устремилась за мужем, приближавшимся к центру помоста. Описывавший нашу ссору грифон был до крайности красноречив, но я с мстительной радостью заметила, как сбилась его пафосная, обличающая речь, когда ораторствующий птицелев смешался, увидев приближавшегося Графита.

— «Так значит, на вас напали и избили в этом замке, посол?» — лишь слегка нахмуренные брови выдавали негодование, охватившее повелительницу Эквестрии, но для знающих пони они были страшнее любых грифоньих криков и описаний неисчислимых мучений, которым подверглись послы – «Мы немедленно найдем виновного, и он будет примерно наказан за столь вопиющее деяние. Прошу вас, опишите его нам».

— «Ваше Высочество» — выйдя вперед, муж склонился в низком поклоне, метя бородкой ковер возвышения – «Господин посол может делать это с натуры, не утруждая собственную память. Она ему пригодится для того, чтобы вспомнить, что привело к этому конфликту. Ну, а если я был преступно неаккуратен, и он все-таки не сможет этого сделать, я подскажу ему… С вашего позволения, конечно же».

— «Я готова выслушать тебя, ликтор» — холодно ответила принцесса, видя, как смешался посол. Отступив на шаг, грифон уронил на пол белый платок, выпавший из пышных кружев его рукава, и теперь, поднимая его, тянул время, лихорадочно пытаясь собраться с мыслями. Еще бы! Одно дело обвинять в нападении скрывающегося от гневного ока принцессы преступника, а другое – объяснять, что же именно вызвало его неудовольствие вот так, можно сказать, на самой настоящей очной ставке – «Но знай, что приговор наш будет суров. Мало что может оправдать нападение на посла, ибо их особа священна, ведь он – лишь рот своего господина, и не несет ответственности ни перед кем за передаваемые им слова. Права ли я, Хуго ле Крайм?».

— «Безусловно, Ваше Высочество…» — пробормотал грифон.

— «Моя повелительница, я виноват. Я виноват перед вами, перед своим народом, и перед послом, которому я, признаюсь, отвесил знатную оплеуху» — разогнувшись, начал свою речь Графит. Его мощный голос легко перекрывал ропот гостей, вновь поднявшийся в зале, и стоявшим возле помоста гвардейцам уже не приходилось призывать находящихся в зале к порядку, чтобы все могли услышать говорившего – «Но сделал я это не как поименованный ликтор, и не имел замысла опозорить столь почетную должность, но движимый лишь возмущением, кое возбудили во мне речи посла, запугивавшего мою жену, и пытавшегося склонить ее к чему-то противоестественному».

— «Это не так!» — каркнул посол, глядя то на меня, то на ораторствующего Графита – «Ваше Высочество, это все…».

— «Продолжайте, ликтор» — холодно оборвала речь грифона принцесса.

— «Я не оговорился, моя повелительница!» — вдохновленно продолжил муж, словно древний оратор, выпячивая грудь и становясь вполоборота к залу, чтобы остальным было лучше видно его мужественный профиль – «Верный своему долгу ликтора, я отправился на поиски задерживавшегося посольства, намереваясь проводить их в зал, если вдруг, паче чаяний, они заблудились в нашем прекрасном дворце. И что же я увидел в коридоре, возле самого входа в этот зал? Троих грифонов, самым беспардонным образом наседавших на мою жену, запугивавших ее, и требующих, чтобы она сама, не дожидаясь посланных за ней ловчих команд, явилась к повелителю грифонов, и принесла ему присягу на верность, вместе с дорогими подарками! Это ли не противоестественный акт? Требовать предательства своей повелительнице переприсягой новому владыке? Фи! Где вас воспитывали, посол?».

«Как заливает, а!».

— «Посему, услышав, как этот субъект, так и не удостоившийся назваться послом, пристает к моей любимой жене, я взревновал, и не слушая более угроз, которые лились из его клюва в адрес всех ее родственников и друзей, я позволил себе оскорбить посла действием, оплеухой напомнив ему, что среди знатных пони, равно как и грифонов, подобные оскорбления неприемлемы! Быть может, вы сможете объяснить это нашей всемилостивейшей повелительнице, ле Крайм?».

— «Я говорил ей это как особа приватная, Ваше Высочество…» — смешался грифон.

— «Ну, и от меня вы получили в частном порядке, посол!» — фыркнул Графит, вновь горделиво выпячивая грудь – «Как от ревнивого мужа, которому не понравились те слова, которые вы изволили шептать на ушко моей жене. Но если вы считаете себя оскорбленным…».

— «Да, считаю!» — оправившись, каркнул ле Крайм – «И мой король узнает об этом!».

— «… тогда я не вижу другого выхода, и предлагаю выяснить наши отношения посредством дуэли. Согласно грифоньему кодексу чести, конечно же. Вы ведь знаете, что это такое, посол?».

На этот раз, пауза длилась гораздо дольше.

— «Я выслушала провинившегося» — дав паузе устояться, и стать уж совсем неприличной, сказала принцесса, в упор глядя на стоявших перед ней спорщиков – «А что скажет та, кто, по словам посла, набросилась на него, и яростно выслушивала от испуганного и негодующего гостя такие интересные слова? Те, что я надеюсь вновь услышать от глубокоуважаемого посла. Скажи мне, наш дорогой Легат – все было так, как говорит твой муж?».

— «Да, моя повелительница. Хотя я и не знала, что этот ssu… то есть, ле Крайм – посол, но я не притронулась к нему даже кончиком копыта! Это все он виноват! И вообще!».

— «Что ж, экспрессивная, но вполне понятная реакция» — хмыкнула принцесса, поводя ушком в ответ на раздавшийся в зале смех – «Посему, я заключаю, что имела место банальная ссора между не знавшим наших обычаев гостем, и ревнивым жеребцом, чья верность семейным устоям, что Мы так стараемся привить всем добропорядочным пегасам, достойна не осуждения, но лишь всяческой поддержки. Конечно, для крылатого народа пони, который столь тесно связан с грифонами столетиями крепкой дружбы, в новинку эти принципы, и зачастую, следование им приводит к столь прискорбным инцидентам. От всех своих подданных я приношу вам глубочайшие извинения, дорогой посол Хуго ле Крайм, но впредь я ожидаю от вас более тонкого понимания как своей должности, так и обычаев посещаемых вами стран. Взгляните только на эту семейную пару, столь явно смущенную и еще более явно раскаивающуюся в содеянном… (встав рядышком с пустыми креслицами, мы с Графитом постарались принять самый удрученный вид). Вы ведь не сердитесь, посол?».

Прищурив глаза, грифон переводил взгляд с нас на принцессу, словно решая или прикидывая что-то… И вдруг, в один момент, преобразился – смиренно опустив голову, он прижал лапу к груди, и низко поклонился Селестии.

— «Я всегда мечтал о том, что грифоны и пони будут жить в мире и согласии сотни и тысячи лет» — голос грифона был мягок и спокоен, и чтобы расслышать его, гвардейцам вновь пришлось притопнуть копытами, утихомиривая одобрительно загудевших гостей – «И разве Хрурт, пребывая на смертном одре и сложив с главы корону, не простил своих недругов и противостоявших ему глупцов? Так чем же я хуже? Ваше Высочество, я прощаю этим пони нанесенную мне обиду…».

— «Это пыло плакоротно, как и полошено цнатному риттеру и тфорянину, ле Крайм!» — высказался все тот же грифон, одобрительно кивая своему сородичу вместе с парой грифин, пышностью своих нарядов способных поспорить с любимыми тортиками Селестии.

— «Но как посол великого и могучего Грифуса, я не могу их простить» — от резкого тона, которым были сказаны эти слова, на зал опустилась оглушающая тишина – «Принцесса! Твоими подданными была нанесена мне несмываемая обида, и пусть я, как посол, не имею права сразиться с одним из них на дуэли, но я имею право настаивать на их примерном наказании – так, как это диктует нам закон».

— «И чего же вы намерены требовать, посол?» — голос принцессы заледенел, заставив всех ее подданных, включая меня, передернуться от ощущения ледяного ветерка, пронесшегося по залу.

— «Выдачи поднявших на меня копыто негодяев Грифусу» — злобно усмехнулся ле Крайм. Словно акула ощерилась в надетый на рот колпачок – «Над ними уже висят приговоры судов как в Короне, так и в Пизе, чей магистрат отвечает за области, которые считаются… спорными, скажем так. И оттого это оскорбление становится еще более тяжким. Выдай их, принцесса, иначе все правители, все представители других народов поймут, что увы, королевство это стало поистине диким, разрываемым изнутри отсутствием власти и крепкой лапы, держащей в узде населяющие его племена!».

— «Вы спровоцировали мужа и сильного пони, нанеся обиды его жене, а теперь требуете их наказать?» — склонив голову несколько на бок, задумалась принцесса, изучающе глядя на дернувшегося под ее взглядом посла, словно еще раз получившего знатную оплеуху – «Поистине, это удивительно. И дело даже не в том, что все произошедшее – приватная ссора, как вы изволили сейчас утверждать, а скорее, в том вызывающем тоне, что вы решили использовать в разговоре со мной, ле Крайм».

— «Принцесса! Ты признала наши обиды – так вознагради же нас, как послов. Так, как велит тебе твоя совесть и справедливая душа!».

— «А чем же я вознагражу своих подданных, претерпевших от твоей несдержанности, Хуго ле Крайм?» — спросила принцесса грифона. Подойдя к краю помоста, она внимательно посмотрела на изумленно переговаривавшихся подданных, после чего, обратила свой взгляд на группу грифонов, один из которых пожал плечами, и отрицательно помотал головой – «Даже твои сородичи, посол, не понимают, зачем тебе требовать наказания этой четы. Пусть вы считаете друг друга врагами, столкнувшись когда-то из-за прискорбного инцидента, произошедшего в Белых Холмах, но как правительница этих земель и своего народа, я не должна отдавать вам любого, кого вы сочтете опасным для своего государства – между прочим, так и не приславшего внятного объяснения на ряд возникших у меня вопросов по поводу той ссоры между нашими государствами, которую и пони, и грифоны, уже назвали Северной войной. Я надеюсь, что ваше посольство посвящено и этому вопросу, ле Крайм?».

— «Экхем… Этот вопрос не для ушей пейзанов, принцесса…» — смутившись столь холодной отповеди, грифон покашлял, и склонился в поклоне, вновь попытавшись уронить свой многострадальный платок.

— «Тогда не будем терять времени, мои добрые гости. Прошу вас, следуйте за мной. Согласно вашему желанию, нам подадут прохладительные напитки и фрукты в мой кабинет, где мы сможем обсудить все те вопросы, которые ваш повелитель не хотел бы выносить на обсуждение ни своих подданных, ни чужих».

---

«Дорогой Слизи Мэйн. От члена адвокатской коллегии славного города Кантерлота я узнала, что вы сейчас не слишком заняты, несмотря на то, что ваше право осуществлять юридическую деятельность частично восстановлено. Наверняка ушли в запой, или охмуряете юных кобылок? Не важно. Я понимаю, что в Эквестрийском правосудии очень расплывчатые границы между уголовным и гражданским кодексами, поэтому думаю, что вам будет не слишком интересно нудное, долгое и финансовое дело. Однако, вспоминая наш с вами разговор, я думаю, что упоминание о том, что сделало вас, пусть и на время, довольно состоятельным пони пробудит к жизни ваш изощренный адвокатский разум. В этот раз, речь не пойдет ни о каких фиксированных суммах, о нет. Наш с вами гонорар, если можно так выразиться, составит тридцать и семьдесят процентов соответственно – причем сумма будет зависеть именно от того, сколько мы сможем «выдоить» из наших пациентов. Надеюсь, вы оцените мое великодушие, ведь свои семь десятых я буду делить с остальными участниками этого милого действа, включая выплату законных «отступных» Их Высочествам, названные тут «Королевским подоходным налогом», в то время как ваша треть попадет к вам в копыта чистой, незапятнанной, как сон жеребенка и слеза верблюда. В нагрузку, в качестве трудностей, идет такая ерунда, как крайняя прижимистость пациента, его готовность к юридическим, законным и незаконным уверткам, а также поддержка какого-то Д.Н.А., иметь дело с которым мне посчастливилось совершенно недавно. Встреча прошла в спокойной, деловой атмосфере, и теперь эти милые пони, совершенно бесплатно, строят мне небольшой загородный домик на три тысячи пони, на живописном берегу Мейнхеттенского залива. Со своей стороны, я обещаю вам силовую поддержку и круглосуточную охрану как из легионеров, так и из более забавных пони, с одной из которых вы познакомились пару лет назад, во время нашей первой встречи. Работа будет нудной, долгой и кропотливой, но мне кажется, по ее итогам, вы сможете не только поправить свое благосостояние, пошатнувшееся за время нашей с вами разлуки, но и добиться пересмотра запрета на вашу деятельность в качестве адвоката и в остальных крупных городах.

Так что если вы согласны – кивните, и опоясав чресла, начинайте готовиться к долгому и унылому доению крокодила, самого лезущего в зубастую пасть безобидной овцы».

Дописав письмо, я задумалась, глядя в грохочущее дождем окно. Светильник погас, но вставать было лень, и я глядела в сгущавшуюся темноту за стеклом, бездумно слушая шум капель, стучавших по каменным плитам. Освещение на стенах было погашено, и лишь в десять раз более редкие, чем прежде, патрули обходили периметр казарм, шаря вокруг лучами фонарей – крепившиеся на грудь коробочки, внутри которых находились кристаллы, излучавшие яркий свет, были первым, что прислал нам Сталлионград. К сожалению, их устройство отличалось от привычных нам светильников, люстр и прочих осветительных приборов, и через какое-то время, прижатые друг к другу осколки кристаллов начинали рассыпаться в пыль, и ни о какой перезарядке или повторном использовании их речь уже не шла. Признаться, на мой взгляд, это была небольшая плата за тот яркий пучок света, который давали эти приборы. Да и использовать их можно было по-разному – вон, те же скауты приспособились отбивать на них какой-то код, напоминавший морзянку, и в полной тишине связываться с находящимися в пределах видимости подразделениями.

В отличие от центрального, «административного» здания, остальные корпуса казарм отнюдь не пустовали, как и гудящий от топота копыт плац, на котором спешно грузились тележки, в которые оставшиеся со мной подчиненные уже закидывали последние ящики и мешки. Ночью мы поднимемся в воздух, и отправимся на северо-восток – туда, куда командор, вольно или невольно поддавшись царившему в штабе настроению, отправил наш Легион. Будем ли мы там нужны? Уж наверное, ведь последнее предписание никто не отменял, а уточнить диспозицию у Вайт Шилда было довольно проблематично – вот уже почти сутки, как он исчез, канув в утробе дворца, окна которого светились теперь как днем, так и ночью, уйдя на доклад, подготовленный им для принцесс.

От воспоминания о последнем моем разговоре с правительницей Эквестрии у меня до сих остались довольно смешанные чувства.

— «Ваше Высочество…» — зайдя в кабинет, я согнулась в глубоком поклоне, на всякий случай, пнув мужа задней ногой. Но напоминания не потребовалось, и мы долго глядели в ковер, пока не услышали сухое «Поднимитесь» принцессы, сидевшей за заваленным бумагами столом.

— «Ваше Высочество, Легат Раг по вашему указанию прибыла!».

— «Что ж, хорошо. Извольте стоять, мои подданные» — подняв голову от широкого бумажного листа, в котором я, издалека, опознала какую-то карту, Селестия внимательно поглядела на нас, словно видела стоявших перед ней пони впервые – «Ведь нотации, как и выговоры, следует выслушивать крепко стоя на собственных ногах. Итак, давайте подведем кое-какие итоги…».

— «Ваше Высочество, это же не мы!» — дернувшись вперед, горячо заговорила я, стараясь держать себя в рамках приличий. От тона, которым говорила с нами принцесса, мой нос, вместе со всем его содержимым, буквально превращался в ледышку, а присутствие мужа заставляло лишний раз нервничать и старательно придумывать, как же отвести от него неминуемую беду – «Это этот мерзавец спровоцировал, и заставил Графита вступиться за меня! Все это враки! А еще, он меня вербовал!».

— «Правда? А по словам посла, он лишь описал тебе, как будет выглядеть твое будущее, если ты не согласишься повиниться во всем перед их монархом. Отступные для них – дело привычное, поэтому подарков должно было быть много, и дорогих, а уж о службе вообще и речи не было. По его словам, только полный сумасшедший решил бы, что Мясник Дарккроушаттена мог быть принят на службу Каменному Трону. Поэтому, «в сухом остатке», как говорит моя дражайшая сестрица, у нас есть оскорбление посла и его свиты, угрозы его жизни и неуклюжий вызов на дуэль – даже не от грифона, а от какого-то пони. И что же нам с этим делать?».

— «Но ведь все было совсем не так!».

— «Я знаю, что все было не так!» — с неожиданной силой произнесла Селестия, ставя на стол чашку с ароматнейшим кофе. Забавно, но я редко видела ее в приватной обстановке с чем-либо, что пахло бы как чай. Раньше эта мысль заставила бы меня задуматься, а так ли принцесса обожает чай, как гласит о том народная молва, но в тот момент, меня больше заботило то, как продать подороже свою пятнистую шкурку – желательно, в обмен на шкуры мужа и детей — «И те, кто был свидетелем этой безобразной сцены, тоже говорят, что все было не так. Открою вам тайну – даже недоброжелатели, которых у вас очень и очень немало, так же крепко подозревают, что все было несколько иначе, нежели утверждает посол. Но это не важно. А важно лишь то, как на это посмотрит Грифус. Как об этом доложит посол. И как воспримут это крупные и малые правители остальных, известных нам стран. Знаете, сколько пони сейчас находится в Грифусе?».

— «Н-нет…».

— «Много, мои дорогие. Очень много. А благодаря сегодняшнему инциденту они могут просто пропасть».

— «Война?!» — уронив голову, я уставилась на пышный ковер, ощущая, как сильно забилось в груди неугомонное сердце – «Они объявили нам войну?!».

— «Можно сказать и так».

«Я знала! Я так, мать вашу, знала!».

— «Представьте, сколько пони пропадет без вести, окажется в кандалах по надуманным обвинениям в шпионаже, сколько отправится на каменоломни и отдаленные горные поселения, превратившись в самых настоящих рабов, лишь из-за того, что до них не дошла весть о немедленном возвращении в Эквестрию?» — холодно продолжала выговаривать нам принцесса, похоже, совершенно не собираясь жалеть ни своих, ни наших чувств — «И что же нам теперь со всем этим делать?».

Мы молчали, опустив головы к полу. Все и так было ясно, как день – мы не справились с простейшим, казалось бы, поручением, да еще и спровоцировали международный конфликт, готовый перерасти в настоящую, полноценную войну. Войну с летающим противником, который не утруждает себя передвижением по грешной земле, а налетает огромными стаями. Противником, общество которого живет по законам войны и непрекращающихся конфликтов. Врагом, который живет добычей, а военная и разбойничья стезя для которого – самый верный и правильный путь. Путь, ведущий к скорому возвышению.

— «Быть может, выдать им меня, а?» — робко предложила я, разглядывая вышитую на ковре розетку[23] – «Тогда конфликт замнется сам собой, и мы сможем эвакуировать этих пони…».

— «Кхем… Это был бы выход, моя повелительница» — поддержал меня муж, старательно не замечая моих круглых и очень удивленных глаз – «Грифоны утихомирятся, получив эту пятнистую непоседу, а уж с нашей помощью, будьте уверенны, они доберутся не дальше, чем до ближайшего облака. Или леса. Главное, заставить их подписать мирное соглашение до того, как они покинут Кантерлот. Ну, а потом… Кхем…».

— «И что же потом, когда обман будет раскрыт?».

— «Ну… Признаться, я дальше не думал. Но свою Скраппи я не отдам никому! И никому не позволю ей угрожать! Наказывайте меня, моя принцесса, как сочтете необходимым, но знайте – во всем виноват я, и только я!».

— «Ой, как благородно!» — завелась я, пихая плечом эту тушу, в глубоком поклоне припавшую к ковру огромного кабинета. С тем же успехом я могла бы бросаться на немаленьких размеров, каменную глыбу – «Ой, как великодушно! Ты тут решил, значит, в самопожертвование поиграть? А ты забыл о том, что я тебе говорила тогда, в том проклятом замке? Я не отдам тебя никому, слышишь? И если эти грифоны хотят тебя отобрать…».

— «Довольно!» — холодный голос принцессы подействовал на нас, как ушат ключевой воды – «Я вижу, что затея эта – пусть даже и имеющая хоть какие-то шансы на осуществление – не достойна воплощения в жизнь. Ужель вы думали что я, Селестия Эквестрийская, отдам на растерзание кому бы то ни было своих подданных, сколь бы правыми или не правыми они не казались? Или вы и впрямь считаете меня способной склонить свою выю пред наглыми политиканами и послами иноземных владык, мнящими себя хитрецами? Неужели столько лет, проведенные бок о бок с вашей повелительницей, мои дорогие пегасы, не научили вас ничему?».

Пристыженно опустив головы, мы молчали.

— «Поднимите глаза!» — резко скомандовала Селестия. Не без внутренней борьбы, мы подняли головы, и с удивлением уставились на принцессу, как оказалось, печально улыбавшуюся нам все это время – «Я хочу видеть их и знать, что вы честны со мной. А еще, я хочу знать, что вы можете мне верить. Я не виню Графита Раг – в конце концов, его душа и тело принадлежат моей сестре, и я могу лишь порадоваться его выбору. Но ты, Скраппи – ты, узнавшая меня, как я считала, лучше всех из ныне живущих, ты…».

— «Прости!» — всхлипнув, я бросилась вперед, и прыжком преодолев широкий стол, ухватилась за ногу принцессы, ощущая опустившееся на мой затылок копыто – «Прости! Прости! Прости! Я правда подумала, что будет лучше, если я сама сдамся этим грифонам, а потом как-нибудь убегу! Я не хотела все портить, честно!».

— «Я знаю, Скраппи» — улыбнулась она, поглаживая мои спутавшиеся косички, защелкавшие вплетенными в них бусинами семьи Беррислоп – «Но то, что случилось, вольно или невольно, нельзя исправить простыми «прости». Ты это понимаешь?».

— «Конечно! И мы должны…».

— «И поэтому, ты отправишься к своему Легиону. Не исключено, что грифоны, использовавшие тебя как предлог для угроз в адрес нашей страны, попытаются похитить тебя или схватить там, где ты будешь к этому не готова. А где еще ты будешь в большей безопасности во время войны?».

— «Так все-таки, это война?».

— «Боюсь, что так, мой непоседливый, маленький коврик. Боюсь, что это настоящая война. Предпосылки к ней зрели давно, как наливающийся гноем карбункул, и похоже, что теперь пришло время выдавить весь этот гнойник. До конца».

— «Я не мелкая. Я компактная!» — не задумываясь, выдала я, все еще припадая к ноге повелительницы. Услышавший мою реплику муж тихо фыркнул, и глухо стукнул копытом по лбу – «Но ведь это означает, что я была права! Что они готовили все это, а ссора была лишь предлогом!».

— «Возможно. Но что бы ни послужило причиной конфликта, жертвы его будут настоящими. Так же, как и горе, нужда и смерть. И как избежать этого – увы, я не знаю, и не стыжусь признаться в этом вам».

— «Мы сделаем все возможное, чтобы вам не пришлось стыдиться, моя повелительница!» — выпятив грудь, гаркнул Графит, заставив меня раздраженно дернуть хвостом. Вот еще, герой выискался! Я тут, понимаешь, подлизываюсь к принцессе, а он орет дурниной на весь кабинет. Обгадил мне такой, момент, стероидная скотина!

— «Я не жду от вас ничего иного» — кивнула Селестия, мягко отстраняя меня от своей ноги, в которую я впилась, словно пятнистый клопик – «Ты, ликтор, останешься в Кантерлоте – моя сестра нуждается в тебе не меньше, чем твои дети, которых ждет великая судьба. И эта же судьба вновь отнимает у них мать, которая отправится в холодные леса Новерии, вслед за своим Легионом. Понятны ли вам ваши роли, мои маленькие, преданные пони?».

— «Мы не подведем вас, принцесса!».

— «Я верю вам» — вернув себе серьезный, и чуточку скорбный вид, принцесса склонила голову, глядя на нас из-под локонов своей волшебной гривы, легонько колышущейся на невидимом смертным, магическом ветру – «И запомни, Скраппи — рано или поздно, любой народ теряет голову от успехов или неудач, и ищет выхода из обуревающих его противоречий в маленькой, победоносной войне. Но лишь немногие, кто сохраняют голову, понимают, что маленьких войн не бывает, как не бывает и маленького горя тех, кто попал в ее жернова. Поэтому я призываю тебя помнить о том, что каждая капля крови, которая прольется в этом конфликте, пусть даже спровоцированном не нами, и не для нас, будет принадлежать живым существам, которые жили, надеялись, верили и мечтали о чем-то, пока не пришло то страшное время, когда именно этой смазкой приходится кропить проржавевшие шестерни механизма, состоящего из государств и народов. И каждая из этих горячих капель прольется благодаря тебе».

— «Легат! Тут эти… Ломятся. Впустить?».

Вздрогнув, я подняла глаза от письма, в которое вглядывалась на протяжении уже пары часов, сидя в темном кабинете. Вспыхнувший свет резанул меня по глазам, хотя и не так злобно, как раньше – пользуясь моим отсутствием, Черри соорудила нам приличную люстру на трех кристаллах, прикрытую матовым колпаком. Прищурившись, я уставилась на входящих в кабинет кентурионов, среди которых заметила и Черри, а так же трех белых единорожек, тревожно перебиравших ногами в толпе офицеров. Ну, чего тут понадобилось подруге, было понятно – вновь прибежала клянчить место в одной из ушедших на северо-восток кентурий. Последний наш с ней разговор закончился руганью, угрозой отослать ее в Бастион, примирением и наконец, очищающими слезами, во время которых и я всплакнула за компанию с подругой. Но что тут понадобилось этим прошмандовкам?

— «Нет, сигнифер Дроп! Даже и не просите!».

— «Но Легат! Я же…».

— «Мы уже говорили об этом!» — твердо высказалась я, намекающе тыча копытом в сторону стены, на которой висел карандашный набросок Бастиона, сделанный каким-то легионером – «Или тут, или…».

— «Ладно! Но вы еще вспомните обо мне!».

— «Ну вот что будешь с ней делать?» — вздохнув, вопросила я вошедших в комнату пегасов, старательно игнорируя при этом свою подругу, с сердитым сопением усевшуюся за свой стол – «Ну а вам что тут понадобилось? Вещи свои забыли, или родители пригнали с требованием заплатить за месяц службы? А может, им документ понадобился о зачислении в резерв Легиона? Поздно – у меня уже нет времени на эту ерунду, поэтому говорите, что там вам нужно, и выметайтесь отсюда побыстрее».

— «Мэм! Скажите, а правда, что началась война?».

— «Я не собираюсь отвечать на этот вопрос, гражданки» — поднявшись из-за стола, рыкнула я на трех белых кобыл, нервно перестукивавших копытами – «Равно, как и спрашивать, откуда вы это узнали. И хватит уже молотить тут копытами по казенному полу! Брысь, я сказала!».

— «Мэм, мы хотим вернуться на службу в Легион!».

— «Чеееегооо?» — сощурившись, я двинулась вперед, оттесняя единорожек мало что не к самой двери. Увидев, что я банальнейшим образом выпихиваю их из кабинета, они с утроенной силой принялись скрести копытами пол, пытаясь остановить мое тяжело пыхтящее тело, напиравшее на них с силой катящегося под горку паровоза – «А ну вон отсюда!».

— «Мэм, мы должны там быть! На войне! Она же с грифонами, правда?!» — вновь завопила мне в самое ухо синегривая Берил – «Отец не хочет, чтобы я даже совалась на действительную службу! А я хочу! Это мое призвание!».

— «Твое призвание – блевать по углам, и писать похабщину на стенах камер!» — рычала я, шаг за шагом продвигаясь к двери, и сбивая хлопками крыльев их жалкие потуги пощупать меня телекинезом – «Отцу лучше знать, почему его дочь не должна служить в Гвардии или еще где-то! А может, ты больная на всю голову, или заразная? Или маньяк? И чтобы я подпустила тебя к безобидным, вымирающим грифонам?! Да никогда!».

— «Но разве… Они… Вымирают?!».

— «Еще нет!» — устав бодаться с тремя упертыми кобылами, я просто отступила назад, и уже через мгновенье любовалась на кучу-малу, возившуюся на полу у моих ног – «Но мы ведь еще не выступили, правда?».

— «Все равно я прибьюсь к вам! Так или иначе!» — упрямо заявила кобылка, быстрее других утверждаясь на дрожащих ногах. Тоже мне, легионер – всего минута борьбы, и уже выжата досуха!

— «Похоже, сегодня все решили меня побесить…» — прорычала я, подходя к здоровенному шкафу, и выуживая из него небольшую, но уже запылившуюся коробку с делами ушедших от нас пони – «Берил Лиш, что ты видишь, а?».

— «Это… Это приказ об увольнении со службы, мэм» — вытянувшись по стойке смирно, отрапортовала упрямая кобылка.

— «И чья же на нем подпись?».

— «Скраппи…» — вдруг подала из-за своего стола голос Черри, вот уже какое-то время внимательно глядевшая на трех переглядывавшихся подруг. Похоже, те пребывали в настоящем отчаянии, что просто-напросто ставило меня в тупик. Ну зачем им так рваться на службу? Им что, не хватает их дорогих развлечений в Эквестрии или Кантерлоте? Понятно же было с самого начала, что под мое тяжелое копыто попали кобылы чистых кровей, и не из самого захудалого единорожьего клана, поэтому я дала им столько развлечений, что иным хватило бы на всю оставшуюся жизнь. А эти, значит, еще не распробовали, чем пахнет легионерская туника или портянки, которым они обматывали ноги во время долгих зимних маршей? Растерянно взглянув на пегаску, я вдруг увидела, как она намекающе повела глазами на трех неразлучниц, и едва заметно кивнула головой.

«Дай им шанс».

— «Чья тут подпись, я спрашиваю?!» — повернувшись к приунывшей троице, вновь рыкнула я, тыча перед собой порядком пожеванный лист.

— «Моя, мэм».

— «Что-то я не вижу тут никакой подписи!» — наконец, сдавшись, проворчала я, движением ноги запуская скомканный лист куда-то в сторону урны. Обалдев от увиденного, единорожки уже открыли рты, чтобы испустить ликующий вопль, но тут же захлопнули их, увидев мои наливающиеся кровью глаза.

— «Вы все еще тут, спирохеты крючковатые?! А ну живо к повозкам! Не уложите все до отбытия – потащите все сами, на своих хребтах, до самой Новерии, ясно?!».

— «Мэм, да, мэм!».

«Надеюсь, что я не пожалею о содеянном. Не хватало мне еще детей хоронить!».

— «Как мало нужно кому-то для счастья» — буркнула я, бросая папки на стол улыбавшейся Дроп – «Ну, раз ты так за них ходатайствовала – тебе их и оформлять. Перевод или просто больничный лист – в общем, решишь сама, заступница угнетенных. Ну, а вы что расселись, крылатые мои? Все в сборе?».

Последний вопрос предназначался пегасам. Сотники и десятники, деканы и кентурионы – все они были выбраны из числа тех, кто отслужил в Бастионе уже год, и утверждены в своих должностях лично мной. Но увы, я не знала так хорошо, как мне бы этого хотелось, ни одного из этих жеребцов и кобыл, и поэтому, оставила их при себе, последними отправляя на фронт, пролегавший теперь где-то на северо-востоке, рядом с городом с забавным названием Новерия.

— «Все тут, Легат. Повозки готовы».

— «Выдвигаемся через час. Наш сигнифер, Черри Дроп, проверит все еще раз, после того, как заполнит необходимые документы. Уточните план полета, разъясните его каждому идиоту из Десятых контуберний – мы не собираемся ждать или искать потерявшихся над собственной страной. Это понятно?» — я обозрела стоявших передо мной вояк. Подумать только, всего полтора года службы в мирное время, и они уже считали себя крутыми бойцами. А скольких из них заберет война? Прикрыв глаза, я вдруг ощутила частицу того груза, который внешне так легко несли на себе принцессы, и задалась вопросом – а что, если он окажется слишком тяжел? Что будет со мной, если я выживу и вернусь из холодных северных лесов, обратно к мужу и детям? Сопьюсь ли, сойду ли с ума, вспоминая, как отправляла на смерть тех, кто еще мгновение назад стоял со мной рядом; и сама отправляясь на смерть?

Ответом мне были сухие кивки. Похоже, ребята понемногу начали понимать, к чему все идет. Что ж, тем лучше – пусть лучше боятся, чем ждут беззаботной прогулки.

— «Хорошо!» — встряхнувшись, я постаралась сбросить с себя накатившую вдруг меланхолию, и громко топая копытами, пошла на выход из кабинета, решив перед вылетом лично проверить готовность небесных повозок – «Тогда за мной, сэры. Нас ждет война».

____________________________

[1] Скраппс обыгрывает немецкое слово Wunderwaffe – «чудо-оружие».
[2] «Козья нога» — система из рычага и вилки, надевавшаяся на тяжелый арбалет для взвода тетивы.
[3] Скраппс намекает на Энди Дюфрейна – персонажа популярного фильма «Побег из Шоушенка», снятого по одному из рассказов Стивена Кинга.
[4] Сленговое армейское обозначение полковников.
[5] Гринпис (англ. Greenpeace) – международная экологическая организация, на заре своего создания боровшаяся против загрязнения окружающей среды, позже выродившаяся в политическое лобби.
[6] Бурса – студенческое общежитие с полным пансионом и строгим надзором.
[7] Один из вариантов поговорки «Хотели/делали как лучше, а получилось как всегда».
[8] Декоративные собачки, склонные к закупорке параанальных желез, вследствие чего любят довольно забавно елозить по полу на попе.
[9] Таксидермист – специалист по созданию и набивке чучел.
[10] Сагиттальная плоскость — вертикальная плоскость, делящая тело правую и левую части. Термин используется в анатомии живых существ.
[11] Десмургия – наука о повязках и их наложении.
[12] Один из диагнозов светил европейской медицины, поставленный одному из монархов, и оттого, сохранившийся для истории. Куда там дикарям с востока, с их «падучей» или «чахоткой»!
[13] Скраппс намекает на А. Шварценеггера, первым сыгравшего эту звездную роль.
[14] Приблизительно 105 км\ч.
[15] Техническая железнодорожная станция с разветвленной системой путей, до 32 разом.
[16] Конъюнктура – совокупность условий и факторов, обстановка в какой-либо области.
[17] Драники (бел. Дранiкi) – картофельные оладьи с различными добавками.
[18] Реально существовавшие термины и основы фехтования на длинных, двуручных мечах, упоминаемые в работах Мароццо (1536), Ди Грасси (1570) и Алфьери (1653).
[19] Стола – женская туника, свободное платье до щиколоток, с короткими, не доходящими до локтей рукавами.
[20] Мегалополис – слившиеся в один мегаполисы. Полоса городской застройки, протяженностью свыше тысячи километров.
[21] Брыжи – широкий и жесткий кружевной воротник, напоминавший надетую на шею тарелку.
[22] Жабо – смесь воротника и галстука, пышными оборками прикрывавшее шею и грудь.
[23] Розетка (от французского rosette) – орнамент в виде цветка.