Два одиноких сердца

Зекора

Новый день, начало новой жизни. С первыми лучами солнца весь лес пришёл в еле заметное глазу движение. Незваный гость в виде тихого и спокойного ветерка бесцеремонно залетал во все щели и окна, принося с собой утреннюю свежесть. Похозяйски пройдясь по столу, минуя редкие скляночки, подвигая оставленные стебельки цветов и немного поигравшись с оранжевыми лепестками, ветер-проказник, как живой, заприметил подвешенные под потолком высушенные овощи. Робкий стук пролетел по хижине в то время, как пронырливый ветер стал покусывать серое и полосатое ухо двух мирно спящих рядом. Серый жеребец не хотел просыпаться, и на его морде явственно это читалось. А вот зебра уже давно не спала. Её прекрасные голубые глаза, гуляли по серой морде жеребца, упираясь то в челку, то в нос, то в так мило дергающееся ухо. Лукавая улыбка черно-белой кобылки, как бы спрашивала: «Укусить тебя что ли?»

Тут глаза жеребца стали лениво открываться, и он сквозь дрему увидел, кто лежит перед ним и как смотрит. Стилет сжался ещё сильнее и не заметил, как, оказавшись на самом краю кровати, стал падать. Вновь, ойкнув от удара головой, бывший единорог, обхватив ушибленную часть копытами заворочался уже на полу и, перевернувшись на живот, попытался встать на все четыре. Копыта хоть и смогли поднять жеребца, но удержаться оказалось сложнее. Сказывались последствия падения кубарем в овраг. Сделав несколько неуверенных шагов, Стилет вновь завалился набок, опрокинув небольшой круглый стол.

Зекора всё это время спокойно наблюдающая, как массивный жеребец, словно новорожденный, учится ходить, с горечью за сломанный стол заключила:

«Ещё силы невелики твои,

увы. Луше ляг, полежи, отдохни. — улыбаясь, ответила зебра-травница, вставая с кровати и выгнув спину, со скрипом размяла её и, тряхнув полосатым хвостом, спрыгнула с кровати.

— Сейчас я помогу тебе, друг мой,

От тебя же попрошу лишь следить за собой», — закончила Зекора, подходя к жеребцу и, взяв зубами за загривок, начала тянуть. Тушка стала приподниматься, и бывший единорог вновь оказался на копытах, но то ли Зекора перестаралась, то ли планета как-то резко ускорила своё движение по оси. Сила тяжести вновь потянула жеребца, но на этот раз в обратную сторону, прямиком на зебру.

Неловкая ситуация: серый жеребец в бессилии развалился на зебре, что пыталась ему помочь. В иной ситуации Стилет мог бы спокойно ждать проклятий, обвинений и тумаков в свой адрес, поэтому приподнимаясь, напрягая силы, он сказал: «Прости, пожалуйста… я… я… ничего такого не хотел. Честно». Жеребец в панике закрыл глаза. Он уже был готов, к тому, что Зекора назовёт его мерзавцем, извращенцем, никчемным обрубком или ещё похуже, начнёт кричать, может даже ударит и будет права. Но тянулись секунды, зебра лежала, жеребец стоял над ней. Тут что-то твердое, но с какой-то нежностью и теплом легонько коснулось серой морды, так будто он не виноват в случившемся. Стилет в нерешительности открыл один глаз. К его удивлению, полосатая мордочка не излучала ненависти или агрессии, наоборот, в чудесных светлых глазах морского цвета его спасительницы было лишь понимание и снисхождение. Экзотический черно-белый ирокез слегка смялся, но смотрелся всё ещё оригинально. Так необычно вытянутая мордочка, как будто так и просила поцелуя, а слегка тёмные ушки, в одном из которых была серьга, казались такими сладострастными, что хотелось смотреть только на них. Всё время, пока он любовался полосатой мордой, зебра водила копытом по волевому подбородку жеребца, спускаясь ниже к груди. Странно, но такая доброта одновременно пугала и манила. Стилет более не мог, он из последних сил сделал шаг назад и, избавив зебру от себя, повалился на кровать, поджав копыта.

Зекора же, перевернувшись набок, встала на ноги и подошла ближе. Она хотела заглянуть обессиленному в глаза, но тот лишь отвернулся от нее, не желая показывать ей своей слабости. Ему было до горечи стыдно, и Зекора хорошо поняла это. Она не стала настаивать, решив оставить жеребца наедине с собой и пошла к тлеющим углям. Затем, прошептав что-то на своем языке, шаман швырнула на головешки в очаге какой-то порошок, и там в момент вспыхнул костер. На огонь встал котелок и вскоре внутри его за кипела вода.

Серый пони лежал, не шелохнувшись, поджав под себя копыта и хвост. Тишина тянулась очень долго, на минуту Стилет подумал, что Зекора ушла, но только он хотел обернуться посмотреть, как перед его носом приземлилась дымящаяся кружка чая. Мягкий и щекочущий дымок заполз в ноздри жеребца, и он вдохнул его полной грудью.

— Испей травяной раствор, Стилет,

Боль успокоится, поверь.

И не печалься никогда

Пойдут дела твои на Ура! — заключила зебра-травница с нотками искреннего оптимизма в голосе.

Бывший единорог стал тихонько потягивать терпкий напиток.

— Зекора. – робким, почти виноватым голосом обратился серый жеребец к хозяйке.

Зебра слегка обернулась, мотнув ухом, продемонстрировав, что она во внимании, хотя от котла не оторвалась, продолжив его мешать.

— Спасибо тебе большое! Правда, ко мне ещё никто так не относился.

— Добродетель — сама по себе награда,

А твоя благодарность — для сердца отрада.

— Слушай, я, — в нерешительности начал жеребец, — ты теперь знаешь мою историю, а вот я о тебе… ничего не знаю. Расскажи о себе, пожалуйста.

Зебра была немного обескуражена такой просьбой, за годы, что она провела на чужбине в окружении этих странных пони, никого не интересовала её прошлая жизнь. Но всё меняется и полосатая кобылка, сев перед носом жеребца, начала рассказ.

…

Выжженная палящим солнцем саванна Зебрики, на первый взгляд, казалась безжизненной пустыней, на самом же деле, это был обманчивый вид. Для Южной Зебрики, молодого государства, раскинувшегося на просторах южной саванны, сегодня был большой день. Старейшины были облачены в церемониальные наряды, украшенные амулетами. Наиболее сильные и проверенные зебры-воины накидывали на спины шкуры леопардов, которые передавались от отца к сыну на протяжении веков, поверх песочных кителей оставляя одно плечо открытым. На гладко выстриженных головах воины носили аккуратные зелёные береты. Вооружены защитники Зебрики были традиционными копьями, хотя давно имели на вооружении более совершенное оружие, всё это было необходимо для грядущей церемонии. Зебры-кобылки явились на торжества одетыми в свои лучшие, как правило, ситцевые наряды, ожерелья и кольца. У многих из черно-белых красавиц на голове длинные щетиноподобные гривы были заплетены в косы и совершенно невероятные причёски с обручами или стянутыми кверху вокруг конусообразного каркаса. Все это чудо инженерной мысли украшалось длинными костяными шпильками. Высокие, в буквальном смысле, гости, жирафы из северных соседних племен, разместились на самых почетных местах. Послы антилоп и носорогов, буйволов и слонов тоже находились неподалеку и были в предвкушении исторического события. Все готовились к одному очень важному событию. Вот затрещали барабаны, и на красной ковровой дорожке появился статный полосатый жеребец с замысловатым ожерельем с четырьмя плоскими костяными пластинами и шкурой льва, накинутой на спину — неотъемлемым символом власти короля Зебрики, первого среди равных. Следом за ним с грацией, присущей разве что балерине, шла с украшенной жемчугом и алмазами головой королева, по совместительству верховная жрица и главный шаман, очень привлекательная, несмотря на возраст, зебра. Туго заплетенная в косы черно-белая грива образовывала на голове некое подобие башни, украшенной, как гирляндой, цепочкой из алмазов и жемчуга. Шейные кольца так же были богато украшены, а церемониальная туника и посох дополняли образ верховного шамана. За ней колонной шли молодые зебры-кобылки, одетые ничуть не хуже королевы, но большей частью однообразно и в отличие от нее, гордой и уверенной, глаза их были сокрыты фатой и смиренно потуплены в пол.

Наконец все застыли, и король, оглядев собравшихся и подняв вверх правое копыто, призвал к тишине. Как только утихли барабаны, правитель начал свою речь: «Сегодня великий день для всей нашей земли. Сегодня мои дочери обвенчаются с принцами пяти племен зебр, и наша саванна вновь станет единой!» — последовали долгое восторженное топанье. Внезапно прозвучал грозный рык, и вся разношерстная толпа расступилась, а в образовавшийся коридор неспешной походкой вошел массивный лев. Всем своим видом этот зверь излучал латентную злобу. Большая покачивающаяся в такт походке грива, нашедшая свое продолжение на изгибах мощных когтистых лап, придавала льву благородную солидность. Матери в страхе прятали жеребят, а воины уже готовы были применить «дедовские копья» по назначению.

— Зачем ты явился, Кваад? — решительно задал льву вопрос король, к которому уже стянулись воины, изготовив копья.

Недовольно промурлыча что-то непонятное, лев, продолжив свое медленное приближение, начал говорить: «Очевидно, ты Кингози, забыл, что за мир надо платить! Забыл, о своем обещании чтить традиции предков! Тогда, ты бы не спрашивал, зачем я здесь. Я здесь, чтобы потребовать своё по праву!» Лев вновь громко рыкнув и обнажив клыки, перескочил через линию воинов, прямо к королю Киргози.

Установилась тишина. Более минуты оба прожигали друг друга глазами. Король Зебрики понимал, что древняя варварская традиция Садака — жертвоприношения одного из членов племени была вынужденной. Продиктованной теми тяжелыми временами, когда племена зебр были разобщены и не могли противостоять напору хищников, поэтому выбрали меньшее из зол. Но сейчас объединение племен было ещё не завершено, а с Запада приходили тревожные вести. Старый и мудрый король-лев Бусара был убит одним из своих сыновей, а его прайд был поглощен. Немного ранее были убиты ещё несколько сыновей Бусары, пока все западные прайды не слились в один, огромный и мощный прайд во главе с сильнейшим львом саванны Кваадом, самым младшим сыном Бусары, но и самым кровожадным и беспощадным. В этих условиях было очень опасно начинать войну.

— Твой ответ, Киргози! — настаивал хищник.

Скрепя сердце правитель Зебрики скомандовал: «Воины, расступиться. — полосатые жеребцы сделали нерешительный шаг назад освободив путь к принцессам и королеве, — Не бойтесь дети мои!»

Лев вальяжно и не торопясь шествовал вдоль принцесс, каждая из которых внутренне была готова оплатить мир для народа в том числе и своей кровью, такова была доля принцесс. Но «царь зверей», глядя то на одну, то на другую, лишь брезгливо фыркал, пока не дошел до конца и не уперся в небесно-голубые, слегка раскосые глаза королевы на вытянутой, испещрённой несколькими темными полосками мордочке.

На усатой морде стала растягиваться зловещая улыбка.

— Ты хитер, Киргози, но мне не нужна простая принцесса, — сказал лев, поворачиваясь к жеребцу, — я слышал о чудо шамане, зебре, способной исцелить любую хворь.

— О ком ты толкуешь Кваад?

— О твоей младшей дочери, принцессе Зекоре!

— Исключено, Зекора ещё…

— Следуй традиции Киргози, — рыкнул лев, прервав короля Зебрики на полуслове, — а они гласят, что жизнь племени может быть выкуплена лишь жизнью дочери вождя, но жизни всех племен Зебрики равноценны лишь жизни особой зебры-принцессы. А кто может быть особенной урожденного шамана? Подай мне Зекору завтра на закате! — закончив Кваад, удалился, оставив всех переваривать произошедшее.

…

— Так… так ты принцесса? — удивлённо переспросил Стилет, чуть не поперхнувшись отваром, поставив пустую кружку.

Зекора лишь кротко кивнула и, встав, пошла к котлу, который, словно заслушавшись хозяйку, ещё и не думал остывать. Там зебра-травница подхватила пастью черпак и вновь наполнила опустевшие емкости теплым пряным настоем.

Тут её думы отвлек вопрос серого жеребца: «Так то, что ты принцесса, а я никто… и мы, как бы спали… вместе это…»

— В моих краях ложе шамана есть табу,

И прикасаться нельзя к принцессе никому

Тем, кто ослушается и преступит запрет

Отрезают листом пальмы жеребца элемент! — заключила Зекора, медленно усаживаясь на свое место у изголовья кровати с немного ехидной улыбкой.

Серый жеребец в это время нервно заерзал крупом, ещё плотнее поджимая задние ноги и хвост, чего Зекора не могла не заметить, и её улыбка стала более снисходительной. Черное копыто с несколькими кольцами приблизилось к голове «единорога» и осторожно погладило гриву. Стилет сначала хотел отшатнуться, дабы не усугублять, как ему казалось, но Зекору это не остановило.

— Прикасаться ко мне нельзя,

Но мне, можно прикасаться к тому,

Кто поддержки и понимания ждёт,

Кто без помощи умрёт!

Жеребец затравленно посмотрел в немного зауженные к углам глаза цвета морской волны и не заметил для себя, что просто тонет в них, как в океане. Серая голова, перетянутая тугой марлевой повязкой, медленно и спокойно легла на подушку.

— А что было дальше?

…
Разумеется, свадьбы принцесс были отменены, пока традиция Садака не будет соблюдена, и хищник, хоть на время, но не будет умилостивлен. Король Киргози шел по коридору пышного белоснежного дворца, пока не вышел во внутренний двор, где среди тропических пальм, папоротников, ярких цветов, больших кустов стояла хижина, окруженная высоким плетеным забором, через который не проникало солнце. Со стороны могло показаться, что этот клочок в центре государства был просто-напросто забыт временем. На самом деле правда была куда прозаичнее.

Стражницы отсалютовали владыке белыми матерчатыми накопытниками и отворили массивный засов. Полосатый жеребец одним движением сбросил львиную шкуру, доверив её одной из стражей, а сам решительной и твёрдой походкой направился через небольшой дворик в широкую круглую хижину, крыша которой была выполнена в виде плетеного конуса. По пути ему отдавали поклоны зебры-служанки, занимающиеся с корзинами, горшками или травами и вскоре он подошел к единственному входу. Отодвинув красный тряпичный полог, король вошел внутрь. Там, в полумраке, у кипящего котла, суетилась совсем юная зебра, полоски, которой были намного светлее, чем у остальных зебр и расходились на спине, как от одного пятна. На длинной шее у кобылки были в несколько рядов надеты обычные кольца, а в проколотом ухе уже сияла широкая серьга.

— Зекора. — обратился король, стоя в проходе.

Зебра сразу оставила половник и, развернувшись к правителю, поклонилась, сказав:

«Я видеть рада вас, отец,

Особенно в столь чудесный день торжеств.

Надеюсь, вы позволите, увидеть сегодня мне

Сестер, идущих под венец»

Серьезное и даже суровое выражение морды, монохромного жеребца насторожили юную зебру. Зекора сделала робкий шаг назад и подняла голову.

— Твою просьбу увидеть свадьбу сестер я выполнить не могу, — ответил король, подходя ближе, — но завтра, твой последний день здесь. — После этой новости мордочку зебры украсила маленькая улыбка, и надежда, которой, было суждено, пойти прахом, — Завтра на закате тебе предстоит Садака. Тебя пожелал король лев Кваад.

Зекора не знала, что сказать, как реагировать.

— Коль выйти мне отсюда

Дано лишь в пасть ко льву

То расскажи, отец мой,

Почему меня держал ты как в плену?

— Так было нужно! — ответил Киргози и, не желая больше общаться с дочерью, подошел ближе. Странно, но его карие глаза стали излучать какое-то неестественное желание. Кобылка попыталась отступить назад, но жеребец решительным жестом остановил её, подтянув копытом к себе в объятия. Зекора сперва испуганно, а затем более плавно подалась в объятия отца, первого и единственного жеребца, которого она видела за свою недолгую жизнь. Тут сердцебиение короля Киргози начало учащаться, и он легонько прикусил ухо дочери. Затем жеребец стал плавно водить свободным копытом по спине, что немного насторожило кобылку, ведь папа так себя никогда не вел. Зекора попыталась отстраниться от отца, но тот не отпускал, и вскоре задача освобождения от отцовских объятий стала первостепенной.

Король же без объяснений толкнул дочь на циновку расстеленную на полу. Зекора упала прямо на бок и испуганно посмотрела на отца. На небесно-голубые глаза навернулись слезы. Зебра не знала, в чем её вина, почему папа с ней так обращается. Инстинктивно юная кобылка попыталась уползти подальше, но сразу почувствовала тяжесть навалившуюся сзади. Теперь все попытки вывернуться были бессмысленны и Зекора попыталась изредка прерываясь на плачь, отговорить отца от постыдного.

— Прости, Зекора, но… я должен, — голос отца стал ломаться и прижатая к полу кобылка почувствовала, как на её нежную шкурку, на шее стали падать капли, — Я не могу… отдать Квааду урожденного шамана!

Отец уже приготовился лишить родную дочь девичьей чести, как в последней попытке отговорить отца зебра залепетала в шаманском стиле:

«Отец, прошу

Не нарушай табу!

Не срами бесчестием семью»

Но все попытки были тщетны, жеребец уже приготовился к соитию, и совсем юная, абсолютно не опытная и невинная полосатая кобылка заливалась слезами, содрогаясь всем телом, приготовилась к худшему. Внезапно резкий шуршащий треск хлестнул по ушам. В хижине воцарилась тишина, а тяжелое тело отца медленно сползло на бок и без сознания рухнуло рядом. Зекора воспользовавшись этим сразу отползла к стене, продолжая дрожать. Затем, сжавшись от пережитого, обратила свой взгляд на того, кто пытался отнять её девственность. На голове у него остался след от удара, а в гриве ещё торчали обломанные щепки, потом Зекора увидела высокую взрослую кобылку с такими родными глазами. Но не успела юная зебра опомниться, как сама королева и по совместительству мама и верховный шаман, заговорила:

«Дитя мое, поторопись,

Забудь про все дела.

Нельзя тебе здесь больше жить:

Пришла к тебе беда!

Король-лев Кваад

Хотел забрать тебя,

Но не для пользы прайда своего,

Не для прокорма даже,

Но для того,

Чтоб получить

Бессмертие от тебя, а там

Война, оковы рабства,

Смерть Зебрики родной.

Видение не врёт!» — старшая зебра присела рядом с дочерью и обняла её. Зекора обхватила копытами шею матери и, уткнувшись в неё носом, расплакалась.

Но долго материнские объятия не продлились. Королева отшатнулась от дочери и, подняв её с пола, повела к котлу. Точными движениями королева высыпала в отвар заранее приготовленные снадобья и, недолго помешав, набрала получившуюся массу в миску. Зекора уже не плакала, она стояла завороженно наблюдая, как более опытный шаман выполнял сложный обряд. Тут королева подозвала дочь к себе и обмакнув копыто в варево, провела линию по лбу, носу и вниз до подбородка. Зекора послушно стояла, боясь пошевелиться, в то время как мама читала над ней заклинание. Вот линия прошла по животу и упругому вымени достигла самых сокровенных мест, что заставило юную зебру вздрогнуть.

— Твоя сила шамана-знахаря сильна,

Но только, пока

Не нарушена невинность девичьего цветка.

Берегись обмана и бесчестия, дитя,

В чужой земле будут тебя ждать друзья,

Коим без помощи шамана никак нельзя.

Преодолей в себе обиду, страх, тоску и

Должна суметь ты распознать

Ложь и правду, дружбу и вражду

Не зря же ты училась, дочь моя,… — королева резко оборвала не только свой речитатив, но и обряд, светло-красным отваром были также помечены практически все вещи в хижине, коих было не так много. Только Зекора открыла рот, чтобы переспросить маму, как в её вытянутое личико прилетел порошок из копыта матери. Юная кобылка сначала закашлялась, но потом на глаза опустилась какая-то пелена, копыта стали совсем невесомые, а тело, будто обрело крылья, которые поднимали его все выше и выше к потолку. Зекора видела, как к ней в таком же невесомом потоке присоединяются все её немногочисленные вещи. Последнее, что увидела юная зебра, был горящий взгляд матери-королевы, поднявшей посох и, будто управляя потоком частиц, кружащихся в воздушном хороводе, она направила его в еле открытый выход вслед уходящему солнцу. Оставляя всё, что окружало молодую знахарку годами, далеко, далеко внизу.

…
— Так оказалась я в вечнозелёном лесу

Совсем одна, без права на иную судьбу,

Но всего печальнее здесь лишь одно -

Не услышала я крайнего наставления маминого. — завершила Зекора и, склонив голову, побрела к котлу.

Стилет краем глаза заметил маленький робкий ручеек, прокатившийся по щеке кобылки. Тут серому жеребцу стало не по себе, как будто он пропустил всю боль рассказа зебры-травницы через марлю собственной души. Старший сержант считался крепким жеребцом, но не бездушным. Сейчас он жалел, что не в состоянии помочь бедной зебре и от этого его комплекс вновь стал усиливаться. Жеребец отвернулся к стене и постарался занять как можно меньше места.

Внешне знахарка казалась невозмутимой, а её умению держать себя, могла бы позавидовать сама принцесса. Но сейчас она чувствовала лишь… Боль, жгучую внутреннюю боль, разливающуюся от груди и мурашками пробегающую по всему телу. Старые образы, тех немногих, кого Зекора успела полюбить, стали всплывать перед глазами: мама, сестренки и даже он… тот, кого обычно называют отцом, но за то что он хотел с ней сделать Зекора так и не смогла простить. Больше всего она волновалась за маму, судьба, которой осталась неизвестна, и эта неизвестность мучила. Очень сильно мучила. Иногда Зекора просыпалась по ночам и очень долго плакала. Ей хотелось вновь очутиться в своей хижине, откуда её никуда не отпускали, но где-то рядом всегда была мама. За многие годы вынужденного изгнания Зекора так и не смогла найти ответ на вопрос: способности шамана-целителя — это дар или проклятие. С годами ей пришлось смириться с участью настоящей заложницы в собственном доме, и лишь занятия с мамой и медитация помогали юной зебре-шаману, справиться с нарастающим желанием сломать все границы и увидеть мир за оградой, найти друзей, помочь всем нуждающимся и может быть… даже… возможно… встретить, когда-нибудь, очень особенного… того, кто сможет поддержать в сложную минуту.

Но жизнь словно издевалась над одинокой зеброй. Несколько раз Зекора пыталась наладить контакт с жителями маленького городка Понивилль, но как только она появлялась на улице, все мистическим образом, куда-то пропадали. Пони избегали странную полосатую кобылку, живущую в лесу. Тоска подтачивала её изнутри, подобно червю-короеду грызущему ствол дерева. Вскоре Зекора дошла до «точки» и даже изготовила зелье, которое могло стать для неё последним. Последний ингредиент зелья «вечного покоя», рос в Понивилле, поэтому пришлось нанести туда визит. Глупо было рассчитывать, на тёплый приём, но Зекоре был нужен лишь корневище Веха ядовитого, пришлось немного поработать копытами, но вскоре она нашла то, что искала. Тогда зебре помешало осуществить задуманное и уйти в вечность бессмертной лишь маленькая пони по имени Эпплблум, которая пришла, чтобы узнать лекарство для своей старшей сестры. Вскоре, правда, Зекоре пришлось объяснять уже старшей сестре Эпплблум, что за болезнь поразила её и подруг, которые, подозревая зебру в колдовстве и пониедстве, ворвались к ней в дом и, ничего не слушая, устроили там филиал царства хаоса. Хотя это и было досадным недоразумением, но благодаря нему зебру-травницу перестали бояться, а некоторые даже нашли её очень интересным собеседником и другом. Жизнь наконец-то обратила на знахарку из вечнозеленого леса внимание.

Бывший единорог не решительно, но смог встать с кровати. Покачиваясь, Стилет стал тихо приближаться к Зекоре, которая, сев у стола, готовила очередное зелье.

— Прости, что заставил вспоминать такое! — сказал жеребец, сев на круп в нескольких метрах от кобылки. Зебра поджала полосатый хвостик, сжавшись, как пружина и положив голову на столешницу заплакала. Тут Стилет не выдержал и, подойдя вплотную, хотел утешить свою спасительницу. Но только он собрался положить свое копыто ей на плечо, как вдруг Зекора развернулась, резким движением поднесла своё чёрное копыто к морде жеребца и, дунув, отправила ему в нос и глаза облако зелёного порошка. Опешив, Стилет, чихая и кашляя, отступил на несколько шагов назад. Ничего не соображая, через секунду жеребец почувствовал, как нечто нежное и горячее «обожгло» его губы жарким поцелуем. Все мышцы серого пони напряглись от самого страстного и самого странного поцелуя, который у него был. Сердце за дюлю секунды набрало такую скорость ударов, что уже было готово выскочить из груди и поскакать галопом. Немного солоноватый вкус слез на губах лишь разогревал аппетит обоих. Зекоре становилось всё тяжелее сдерживать внутреннее цунами. Полосатый хвост крутился как волчок, бил по столу хлестал по копытам и явно выражал за хозяйку желания каких-то действий.

Внезапно Зекора, с огромным внутренним усилием, открыла глаза. Она внимательно огляделась вокруг: её хижина вновь опустела. Но это была иная пустота. Казалось, что пустота, подобно жидкости заполнила все углы её мира, в том числе внутреннего. Несколько тяжелых, почти бесшумных шагов по дому, убедили Зекору, что обычное состояние её жилища восстановлено. Стилет исчез, как исчез ветер, как исчезло тепло, как исчезло что-то живое, что-то, к чему успеваешь привыкнуть до такой степени, что уже не представляешь свою жизнь без. Зекора ещё раз огляделась по сторонам и, убедившись, что осталась одна, подошла к котлу. Глядя на собственное отражение в остывшем отваре зебра проговорила сама себе:

«Вот снова ты одна,

Так что ж, умей найти,

Смоги и отпусти!

Не быть сердцам

Двоих, таких как мы,

Навеки вместе,

Как ты ни крути!»