September
Глава 7
Все же лучше, чем одному.
Мы оба были сильно измотаны. Оба устали от непрекращающихся передряг и бед. Шок еще не полностью прошел. В голове мелькали обрывки воспоминания о стычке в пещере, какие-то кадры, моменты, но никак не получалось сложить все, что произошло там в единую картину. Словно это было когда-то давно, в далеком детстве. Но ведь прошло всего два дня. Два бесконечно долгих дня невыносимого пути. Луга сменялись густыми лесами, леса заброшенными пшеничными полями. Маленькие ручейки, лужи после дождя, земля под копытами, небо, затянутое серыми тучами. Вечернее солнце придавало всему вокруг багровый оттенок, и уже не грело так, как днем, уступая ночному холоду. Ветер периодически завывал вокруг, обдавая меня новой порцией мороза, заставляя раз за разом съеживаться и дрожать. Только Оливия, идущая спереди не подавала никаких признаков усталости, печали, или какого-либо дискомфорта. Ни холодный ветер, ни бесконечный горизонт вокруг с изредка появляющимися на нём полосками окраин далеких лесов или заснеженными верхушками гор не омрачали её. Иногда мы натыкались на заброшенные дома. Пустые чёрные окна пугали меня всякий раз, как я решался взглянуть на них. Всматриваясь во тьму, постоянно ожидал какой-то напасти, какого-то подвоха, всегда был на чеку. Был готов к нападению очередного порождения нового, пустого мира. Оливия же, всякий раз, как мы проходили мимо таких домов, лишь поворачивала голову в их сторону, и сосредоточенно следила за пустыми постройками.
За эти два дня мы не сказали друг другу ничего. Ни единого слова. Разумеется я понимал, что за её холодным и безразличным взглядом где-то далеко скрывалась невыносимая усталость и печаль, как бы тщательно не пыталась Оливия её скрыть, но заговорить первым я не решался. Если задуматься, то говорить нам было попросту не о чем, да и незачем тратить силы на пустую болтовню.
Остановились мы во впадине между холмов, подальше от посторонних глаз, лишь когда уже совсем стемнело и холод стал пробивать до дрожи даже, казалось бы, стальную Оливию. Мне казалось, если бы сейчас было лето, она шла бы и ночью. Мы молча скинули свои сумки, разожгли небольшой костерок из веток, которых я набрал около той злорадной пещеры. Такого маленького огонька совсем не хватало для согрева, его предназначением было кипячение воды для супа. Когда огонь разгорелся, Оливия принялась за готовку, а я, как следует замотавшись в спальный мешок, стал разглядывать тусклые звёзды на небе. Ветер совсем притих, и наступила ночная тишина. Её нарушало лишь тихое потрескивание костра и бульканье кипящего бульона. Неподалеку от впадины, где мы расположились, находилась опушка леса, а внутри неё стоял маленький ветхий домик из тёмного дерева, я заметил его, когда мы еще были на холме. Вероятно он когда-то принадлежал лесничему. Наверное он любил свой лес, ухаживал за ним, присматривал за деревьями, и как остальные, навсегда бесследно исчез. От этой мысли душу снова заполонила невыносимая тоска и чувство вины перед всей Эквестрией. Даже показалось, что вокруг стало намного холоднее и спальный мешок вовсе перестал хоть как-то согревать.
— На, — послышался голос Оливии. Очень не свойственный ей. Пустой, бездушный, безэмоциональный. Но услышать его даже таким спустя два дня невыносимого молчания для меня уже было подарком. Я выполз из мешка и подсел к костру. Чуть выше над ним в сером облаке телекинеза висела тарелка, наполненная супом. Я поспешил обхватить её передними копытами, но Оливия остановила меня, — Осторожней, горячо. — Спокойно проговорила она, даже не смотря на меня, уставившись куда-то совершенно в другую сторону, в сторону дома лесничего. Я все же взял тарелку. Спутница не соврала, жар сразу причинил жуткую боль, и я спешно, шипя от боли, чуть ли не бросил тарелку на землю, пролив половину.
— Я предупреждала. — Сказала она, попивая заваренный чуть ранее ромашковый чай, аромат которого почти полностью перебивал вкусно пахнущий суп. Дождавшись, когда еда остынет, я принялся поедать порцию. Ингредиенты изменились, и вкус соответственно. Грибы исчезли, появились неизвестные мне травы, картошка. Но сказать, что сейчас вышло хуже, чем все предыдущие разы было нельзя, но и что лучше тоже. Типичный суп Оливии, к нему я уже успел привыкнуть. Все же её еда была, наверное, самой приятной частью моего невыносимого скитания по миру. Да, я теперь не один, но видя, как изменилась спутница после передряги в пещере, становилось даже хуже. Вот, передо мной сидит, возможно, единственный собеседник и друг во всей Эквестрии, но говорить с ней не о чем, и желания болтать в нас обоих нет.
Доев суп, я отложил тарелку, и взглянув на Оливию, повернутую ко мне спиной и поднявшую голову к небу, разглядывающую те же звёзды, снова укутался поглубже в спальник и очень скоро заснул.
Утро выдалось ужасным. Разбудил меня не первый лучик утреннего солнца, не нежный голос спутницы, или хотя бы её прикосновение, а первая капля грядущего проливного дождя, холодного как лёд. Быстро собрав все вещи и спрятав их в свои сумки, мы не ожидая ни секунды вышли из впадины и продолжили движение в сторону Мейнхеттена. Поднявшись на тот же холм, я бросил последний взгляд в сторону ветхой избушки лесничего и обомлел. Моргнув несколько раз в недоумении я попытался еще раз вглядеться в место где он располагался. Там было пусто. Мне не показалось, домик бесследно исчез. Не медля ни секунды, я бегом нагнал неторопливо идущую Оливию. Сложно было понять, от страха или от жуткого холода и дрожали ноги и все тело. Хотелось побыстрее убраться подальше от очередной напасти и странного исчезающего домика. Казалось, что снова что-то следит за нами из тьмы леса, расположившегося по правую сторону от нас. Воображение рисовало два красных глаза, кровожадно следящих за нами, принадлежащих коварному и сильному существу. Стало казаться, что Оливия движется непростительно медленно. Фантазия играла с сознанием в страшную игру, показывая самые худшие варианты развития. Внутри началась лёгкая паника, но попросить спутницу ускорить шаг было неловко. Все чаще оглядываясь, боясь что-то увидеть, но не находя ни единого признака опасности, я стал понемногу успокаиваться и приходить в себя. Но лес не давал полностью расслабиться. Он был на приличном расстоянии от нас, но все равно нависал злобной тенью. От страху я даже забыл про холод и влагу.
— Оливия! — Все же не выдержал я. Серая пони резко остановилась, не поворачиваясь на меня. Как будто впереди было какое-то препятствие, какое она только заметила. Но впереди было все то же бескрайнее поле.
— Чего? — Донёсся её слегка раздражённый голос. Мне стало неудобно и желание говорить о чем-то ей совсем отпало, но взглянув на жуткий лес страх
все же взял своё.
— Там, около нашего ночного привала я видел домик лесничего.
— Да, я его тоже заметила.
— А ты не заметила, как он сегодня утром он исчез? Может лучше ускорим шаг? Задерживаться совсем не хочется!
Оливия несколько секунд поразмыслила над моими словами, согласно кивнула и продолжила идти, теперь быстрее. Я двинулся за ней. Вскоре мы ушли достаточно далеко от того места.
Дождь всё не утихал. Он даже слегка усилился, поднялся сильный порывистый ветер, завывающий с завидной частотой. Под копытами уже образовалось непроходимое болото, идти стало заметно трудней нам обоим, хотя Оливия справлялась со скользкой грязью гораздо ловче, чем я.
Спустя еще пару часов невыносимо трудного пути мы наткнулись на очередной пустой дом. Серая единорожка резко остановилась и окинула дом взглядом. Она осматривала его с крыши до самого низа. Всматривалась во тьму оконных проемов, смотрела на дверь. Потом едва заметно дрогнула, опустила голову, словно ей стало очень грустно, но сразу же подняла её и развернулась ко мне, многозначительно смотря мне в глаза. Грустно и устав произнесла тихо:
— Мне холодно. Больше не могу терпеть этот гадкий дождь.
Из глаз побежали две струйки, стекли по щекам и упали на землю.
— Хочешь укрыться в доме? — Неуверенно спросил я, а в голове сразу возникло воспоминание о том доме около леса, где впервые встретил черную тварь, и о том, что внутри него повидал. Оливия ничего не сказала, лишь согласно кивнула, и опустилась на землю. Я стал размышлять, прикидывал риск, и взглянул на несчастную попутчицу, теперь уже всю сильно дрожавшую от холода, закрывшую глаза в ожидании моего решения. По правде говоря мне и самому было не шибко тепло, а дом манил своим хоть и небольшим, но все же комфортом. Да он хоть крышу над головой давал! Это всяко лучше, чем мокнуть под проливным холодным дождём!
— Ладно, — согласился я, — идем внутрь. — Ушки Оливии приподнялись, а потом и она сама.
Мы подошли к закрытой двери. Прежде, чем открыть её, мы не забыли об осторожности. Меч Оливии выскользнул из ножен, и был готов резать недруга в случае нападения. Мне же защищаться было нечем, поэтому было решено, что Оливия идёт первой. Толкнув дверь копытом, она легко поддалась, и с мерзким треском отворилась, дав дорогу внутрь. Вошли мы без происшествий, внутри было тихо, и очень пыльно. Всюду была раскидана мебель, словно перед самой смертью тут был какой-то скандал. На полу были рассыпаны осколки битой посуды. Гостиная, как и дом, явно принадлежали не бедной семье. Над камином висел один покосившийся портрет в круглой рамке, вероятно хозяина дома, второй принадлежал его жене, и лежал на полу неподалеку от камина. Стекло на нем треснуло. Также на полу были разбросаны разные вещи, какие-то бумаги, одежда.
Помня об осторожности, мы не спешили раскладывать вещи. Скинув со спин свои сумки, мы немедленно отправились проверять второй этаж. Лестница привела нас в широкий коридор, который в свою очередь имел выходы в четыре комнаты и кончался большими часами, которые давно остановились. Мы принялись исследовать комнаты. Первая пребывала в том же бардаке, что и зал. Вещи были разбросаны по полу, кровать перевёрнута к верху дном. Стёкла в окне были выбиты, впуская внутрь холодный ветер. Не найдя ничего интересного мы вернулись в коридор. В следующей комнате было почти все тоже самое, только окна были целые, и кровать стояла на своём месте. Осталось две комнаты по левый бок от лестницы. С них началось всё разочарование. Первая была заперта. Мы не долго думая решили выбить её, но ни удары Оливии, ни мои не преодолели преграду. Смирившись с тем, что в эту комнату нам не войти, мы пошли в самую крайнюю левую комнату, у который была настежь распахнута дверь. То, что было внутри вызвало у нас огромное удивление. Эта комната была на удивление чистой. Даже слишком чистой и убранной. Все вещи стояли на своих местах, кровать была идеально заправлена, окна задернуты шторами, на тумбочке стоял цветок, а на столе лежала книга и перо с чернилами. Не меньшее подозрение вызвало то, что пыли тут практически не было. Удивленно переглянувшись, мы принялись осматривать все ящики. Кроме старой одежды в них ничего не было. Оливия тоже ничего не нашла. После того, как мы закончили обыск, наши взгляды сперва пересеклись, а потом упали на книгу. Оливия подняла её магией, и мы направились обратно в зал.
Тут ничего не поменялось. Дождь барабанил по стеклам, и яркая вспышка на секунду осветила всё вокруг. Через несколько секунд дошёл грохот. Мы на всякий случай проверили, на месте ли вещи. Оливия положила книгу на камин и мы отправились в последнее место — кухню. Там был все тот же бардак, и гораздо больше битой посуды, чем в остальном доме. Плита, как ожидалось, не работала, из всей еды был только зачерствевший кусок чёрного хлеба, покрытый плесенью, конечно же несъедобный. Проверив все ящики, опять не обнаружив никаких ценных вещей, и еще целой посуды, кроме разве что серебряных вилок, ложек и давно затупившихся ножей, мы наконец могли выдохнуть с облегчением. Дом был полностью чист и безопасен, что несомненно радовало. Вернувшись в зал мы принялись обустраивать себе ночлег. Достали из сумок все вещи, повесили их сушиться. Оливия оставила меч у камина, приставив его к стенке. Найдя веник, Оливия принялась подметать битое стекло и прочий неважный мусор с пола. Я привел опрокинутую мебель в порядок, собрал с пола более менее ценные вещи, вернул портрет жены хозяина дома на своё место, разжег огонь в камине. Спустя час мы полностью закончили с основной уборкой, и могли перевести дух.
Я уселся в уютное кожаное кресло перед камином, стоящее справа от большого дивана, на котором расположилась Оливия. Мой взгляд упал на чёрную книгу. Я тут же взял её с камина и принялся изучать.
— И? — Внезапно отвлекла меня Оливия.
— Ч-что и?
— Что это?
— Дневник. — Неуверенно ответил я и больше ничего не сказав начал его читать. Ничего интересного на первых страницах не обнаружилось, как и ближе к середине.
— И что ты молчишь?! — Уже раздраженно спросила Оливия, нахмурившись и глядя на меня.
— В-в смысле?
— Ну читай, чего ждешь?
— Читать? В голос?
— Ну я же мысли твои не умею читать, глупый! Конечно же в голос! И с выражением давай, чтоб слушать было интересно! — повысила голос единорожка, — Тоска смертная, делать все равно нечего, хоть послушаю, чего там этот хозяин накалякал о своей жизни. — Уже спокойно проговорила она, положив голову на ручку дивана, уставившись на меня. Еще немного поломавшись с жутким чувством стыда, я все же принялся читать.
— Кхм-кхм. День первый…
— Да нет же! — Снова выкрикнула пони. — Что он писал последнее? Оно самое свежее. Может хоть что-то узнаем о произошедшем.
— Ну ладно. — Я перелистал на последние страницы, мельком просматривая содержание.
— Ну?
— Вот! Кхм-кхм!
День 121 с создания дневника.
Сегодня случилась беда — разбил любимую тарелку Сильвер. Накричала, до сих пор злится на меня. Странные вести приходят из других городов. Караванщики и путники рассказывают чудные истории. Недавно проходил странный юный жеребец, и предупредил, как он сказал “По секрету”, о каком-то грядущем великом событии, которое изменит все и вот-вот свершится. Для своего размера крайне много ест. Отдам должное, смог меня заинтересовать.
День 140 с создания дневника.
Все меньше путников ходят этой дорогой. Говорят, без надежной охраны соваться сюда больше нечего. Волки из северных лесов стали нападать на караваны. Все подавлены и напуганы, в том числе и я. Северные леса совсем недалеко от нашего дома. Я стараюсь не подавать признаков паники, жеребятам незачем знать об опасности. Достал из подвала старый фамильный меч. Все еще не выходит из головы фраза того малого о великом событии.
День 158 с создания дневника.
Путников стало совсем мало. Караванщики вовсе перестали появляться на дороге. Семья встревожена, устал успокаивать. За все эти дни только один юнец проходил мимо. Чтоб его волки северных лесов сожрали, Дискорд его побери! Пригласил его отужинать, напились сидра. Проснулся утром, уже без столового серебра и кошелька. Чтоб я еще хоть раз кого-то впустил в свой дом? Да не бывать этому!
День 200 с создания дневника.
Мимо прошел караван. Многое узнал от них. Теперь торговые караваны бесплатно получают сопровождение, что вызвало большое недовольство со стороны наёмников, их прибыль сильно упала. Спросил, не слышал ли караванщик о каком-то великом событии. Заметил в свою сторону крайне удивленный взгляд. Амелия тяжело заболела.
День 210.
И чего я вбил себе в голову это событие? В любом случае его до сих пор не случилось, и о нем никто не знает. Радует, что на дорогах вновь царит былая оживлённость. Поймал себя на том, что снова хочу впускать некоторых в дом. Возможно так и будет, но выпивать с незнакомцем я более не намерен. Рассказывают, что некий амбициозный мальчишка возомнил, что изобрел машину, способную автоматически менять день и ночь. Нашел это забавным. Подобное ведь невозможно. Амелии полегчало, что не может не радовать.
День 216.
Что-то ужасное случилось. Встретил группу пони, в спешке убегающих от Мейнхеттена. Спросил, что случилось, проигнорировали меня. Что-то неладное тв...
*Нечитабельная часть*
Я замолчал, громко захлопнув дневник. Перевел взгляд на Оливию, ожидая каких-нибудь комментариев по поводу прочитанного и улыбнулся. Она уже спала. Не долго думая, поднялся на второй этаж, на всякий случай взяв в зубы меч Оливии, хоть и понимая, что при использовании телекинеза единорога он в бою будет куда более эффективен. Дойдя до чистой комнаты сдёрнул с кровати покрывало и взял с собой белое пуховое одеяло с подушкой, которое лежало под ним. Обмотавшись им, словно в накидку, и снова взяв меч Оливии в зубы я пошел обратно в зал. Потом перенёс подушку. Ничего не изменилось, только лишь мерно сопящая единорожка поменяла позу. Укрыв её и положив под голову подушку, а сам вернулся на кресло и стал размышлять о прочитанном. Костёр тепло мерцал, обогревая всё помещение. Я медленно закрыл глаза и невольно поддался сну.
Проснулся от сильной тряски. Оливия тормошила меня, не отводя взгляда от лестницы. За окном уже царила ночная тьма. Капли дождя все также мерно барабанили по стеклу. Вспышка снова на мгновение озарила зал, и снова спустя пару секунд прогремело. Костёр в камине уже догорал. Я довольно быстро пришел в себя после сна и спросил шепотом:
— Что стряслось? — Оливия не ответила. Справа от её головы в сером облаке телекинеза лезвием к лестнице парил меч, и до меня дошло, что случилось что-то не очень хорошее.
— Сверху, — еле слышно ответила она, — сверху я четко слышала возню, и шаги, явно не копыта, скорее лапы. — Я быстро обдумал все варианты и предложил самый лучший:
— Подойдем ближе к лестнице, встретим тварь прямо на спуске, как только она перейдет на другой пролет. Она не успеет среагировать. — Оливия согласно кивнула. Мы как можно тише, аккуратно ставя копыта на деревянный пол медленно подошли к ступенькам в самую удобную позицию для неожиданной атаки. Нечто сверху словно учуяло нас, и медленно двинулось к лестнице. Передвигалось оно явно на четырёх ногах, как и мы.
И вот тварь подошла к лестнице и стала неспешно спускаться с неё. Она должна была вот-вот показаться из-за угла на очередном лестничном пролете. Оливия была наготове, прищурилась, её ушки опустились к низу. Стало трудно дышать, в висках стучало, страх переполнял всё тело от копыт до кончиков ушей. Надеюсь, что я зря сомневаюсь в остроте этого меча. Вот-вот начнётся бой. И пугает неизвестность, кто же выйдет победителем?
Оливия явно заметила недруга раньше и с криком махнула мечом. Я зажмурился. Сперва был свист парящего по воздуху лезвия, стремительно приближающегося к цели, готового рассечь плоть. Дальше последовал удивлённый вскрик Оливии, и другой неожиданный для меня звук. Лязг лезвия, ударяющегося о пол, и позже тихая металлическая дробь. Я открыл глаза...