Сказки служивого Воя Том II - Ненужный

Часть 10 Присказка, а сказка впереди

Прошу прощения за столь длительную задержку с выходом главы. Буду благодарен за помощь в редактировании.

Королева Кризалис находилась в достаточно бодром расположении духа. С того самого момента как правительница покинула ложе минуло уже половина трудового дня и сейчас верховный ченчлинг привычно направилась в сторону лифта в казематы. Однако сегодня Кризалис была не одна, компанию ей составила личная гвардия, а также роевая номенклатура, передовики по сдаче любви в банк, которым правительница благоволила. Этот момент готовился особенно тщательно. Последний свой визит властительница подготовила для стражницы подземелья целый свиток дел, выполнить который в сжатые сроки одной было бы невозможно. Каково же было удивление королевы, когда внизу к приходу высоких гостей всё было выполнено в точности по списку. Пол выметен и отмыт, паутина удалена, линзы коконов вычищены до первозданной прозрачности, даже блёклые нефрито-салатовые осветительные кристаллы горели как новые. Любовь, концентрировавшаяся в коконе с пленником, была заботливо дистиллирована и теперь источала розовато-красный свет и тепло сквозь хрусталь глубокой плоской чаши, по кругу от которой стояли бокалы. В остальном это помещение могло оставить на душе постороннего всё такое же гнетущее чувство.

– Ты хорошо, послужила дитя, – обратилась Кризалис, оглядев краем глаза коридор тюрьмы.

– Благодарю, моя королева! — ответила стражница, но внезапно сама от себя не ожидая продолжила, — Ваше величество, не сочтите за дерзость, но могу я попросить?

Кобылка-ченчлинг испугалась, когда из проходящей вместе с правительницей свиты остановилось прямо напротив нее массивное тело обряженное в доспех, полностью закрыв стражницу своим торсом и как то зло стрельнув взглядом.

– Отставить! – рявкнул на нее ченчлинг в доспехах, легко словно пушинку приподняв подбородок стражницы и чуть не оторвав её передние копыта от земли, — как смеешь ты...

– Хард! – неожиданно вступилась королева Кризалис, устраиваясь на своём излюбленном красном диване и смеря капитана стражи холодным прагматичным взглядом, – оставь её! Дитя, подойди ко мне.

Муни, чувствовала как мелкая дрожь, что возникла от прикосновения её тайного возлюбленного стала перерастать в теплое тянущее чувство ниже хвоста, но перебирая ногами и лязгая латами она шла к королеве под взглядами самых сановных ченчлингов роя.

– Чего ты хотела? – правительница бегло осмотрела кобылку, ожидая её ответа, но пауза немного затянулась, так как сероглазка до конца не верила в происходящее.

– Позвольте... мне... выйти наружу, моя королева, подкормиться.

В подземелье повисло молчание, Кризалис не меняя выражение лица минуту размышляла над её просьбой. Перебирая в голове все за и против королева, ещё внимательно следила за эмоциональным фоном окружения. Правительнице всё ещё было необходимо демонстрировать холодную уверенность в себе и своих действиях. Выждав паузу в полной тишине Кризалис начала сдержанно и спокойно: «Ты не отбыла тут и половины своего наказания, но твои старания и порыв мне по душе. Хорошо! Я пущу тебя наружу, но только до восхода солнца, а потом ты вновь вернёшься в казематы. Ступай!»

Муни была ошарашена её просьбу удовлетворила сама королева Кризалис и только она на ватных ногах повернулась чтобы проследовать к лифту, как внезапно её вновь окрикнула королева: «Постой! — правительница прищурив зелёные глаза вытянула шею к вставшей, как вкопанной стражнице и провела ей по уголку рта копытом, — ты посмела прикоснуться к любовному пуншу?».

Кризалис сказала это таким голосом, что у Муни перехватило дыхание. А тон королевы с каждой минутой становился всё свирепее. Вспыхнувшие недобром зелёным светом глаза, вкупе со встрепенувшейся длинной вьющейся гривой дополняли образ разгневанного необузданного божества.

– Казематы это для тебя не достаточно сурово, – риторически спросила высшая чейнджлинг, встав в полный рост и буквально наседая на стражницу, что потупив взгляд в пол сама была готова упасть, — или тебе очень нравится боль.

Сероглазая ченчлинг, найдя в себе остатки сил, робко подняла подбородок и посмотрела в глаза королевы. Возможно Муни надеялась, что в последний момент властительница сжалится. Однако королева Кризалис была непреклонна, как титан перед мошкой, она торжествовала, её боялись и боготворили, это чувство было буквально разлито в воздухе. Источающие это кисло-сладкое амбрэ, окружавшие монаршую особу, ченчлинги были словно в полубреду и прикажи королева порвать стражницу на части зубами, несомненно с упоением и не думая не секунды это сделали. Но план был другой.

– В колонии драконов, куда ты отправишься, тебя познакомят с болью. Ты будешь купаться в раскаленной лаве, глотать и грызть острые кристаллы, пока твой желудок не превратится в бурдюк, и всё это время ты будешь выцеживать любовь по капле, потому что все драконы эгоисты и больше себя любят только золото и даже если, каким-то чудом...

– Моя королева! – неожиданно перебил тираду королевы командирский голос и капитан Хард сделал шаг вперёд, – Виноват! Когда я хотел поучить стражницу до вашего приказа минуту назад, и взял её за подбородок, то не заметил, как оставил на её морде следы от полагающейся мне порции любви.

Королева Кризалис, сначала перевела взгляд на массивного ченчлинга, потом на окружающих. Через мгновение кобылка вернула себе подчеркнуто невозмутимый вид и бросила стражнице: «Ты всё ещё здесь? Твоя увольнительная началась с этой секунды! — дождавшись пока сероглазая кобылка стрекочущими от волнения крыльями доберётся до лифта, Кризалис вновь обвела лукавым взглядом, всех собравшихся, — устраивайтесь поудобнее вокруг источника, скоро начнётся представление».

Ченчлинги стали занимать места, устраивая крупы на небольших плотных зелёных пузырях, похожих на подушки только полуовальной формы. Кризалис сначала внимательно следила за этим копошением, краем глаза наблюдая за капитаном своей стражи. Некогда собранный, смелый, решительный и резкий Дай Хард стал неуверенным и робким. Он стоял в стороне не решаясь пройти ближе к Королеве, хотя раньше без промедления занимал место по правое плечо от правительницы. Верховный ченчлинг сперва привлекла внимание своего военноначальника, а затем взглядом указала, где хочет его видеть. Жеребец переступил несколько неловких шагов и устремился к изголовью дивана. И вот теперь, когда все приготовились смотреть, источник не спешил раскрыться.

Кризалис не желала ждать, пока мутный поток покажет те события которые ей нужны. Собрав на кончике искривлённого рога небольшую магическую сферу, королева пустила её под восхищённые взгляды подданных в самый центр бассейна. Капсула с пленным единорогом стала мигать, что свидетельствовало о эмоциональном переживании. Жидкость в яме стала вспениваться, а затем в мутно зелёном блеске закружила по кругу. Но через какое-то время эта зелёная субстанция успокоилась и на ней, как на экране кинотеатра появилось изображение. Многие ченчлинги злобно шипели, когда вновь увидели зал Кантерлота и, восседающую на обильно украшенном тронном месте белую кобылицу. Однако вид последней был весьма помятый, вероятно тому стала причиной рана на боку, что была сокрыта марлевой повязкой. Перед хозяйкой дворца стоял молодой на вид и по сравнению с облачёнными в позолоченный доспех багровый жеребец-единорог. И находился он там отнюдь не по своей воле, о чём свидетельствовали кандалы и блокирующее магию кольцо на роге.

– Посмотрите, дети мои, как несправедливы и безжалостны эти пони. Принцесса Селестия ни капли не ценит их жизни вот сейчас, например, она без сожаления обрекла своего подданного на медленную и мучительную смерть.

– Моя королева, – неожиданно прозвучал голос одного из ченчлингов, – в чём его вина?

– Он виноват лишь в том, что родился жеребцом и влюбился не в ту кобылку.

– А куда его повели, моя королева?

– Его отправили туда, откуда не возвращаются. – Королева Кризалис тешила себя ощущением собственной осведомлённости, хотя дальнейшая история пленника и ей самой была интересна.

Ещё один блестящий зелёный луч, сорвавшись с кончика острого рога ударил в центр бассейна и картинка что до этого развивалась практически без звука, ожила и заиграла новыми красками.

...

Единственным желанием несущегося галопом по просёлочной дороге взмыленного жеребца был глоток свежего воздуха. Дышать полной грудью не позволял влажный выпаренный воздух этой местности. Несколько раз молодой единорог чуть не падал от усталости так как скакал уже несколько дней и ночей на пролёт, но всё равно продолжал идти вперёд. Ему хотелось поскорее проскочить те части дороги, что проходила сквозь дремучий Заупряжский лес. Перспектива на себе испытать мощь челюстей хозяина тайги не прельщала, а наоборот подстёгивала скакать быстрее.

Вскоре дорога вывела путника на широкое поле, где в это время во всю благоухали цветы, услаждая воздух пьянящими медовыми ароматами. Ароматы что гнал теплый легкий ветерок освежали и успокаивали уставшего жеребца. Вот копыта делают несколько неуверенных шагов и весь темп сбивается. Единорог не в силах стоять на ногах валится на мягкую траву, жадно глотая воздух. Ещё мгновение и жеребец не заметил, как сомкнув на мгновение глаза отрубился.

– Живой? – эхом раздался в голове вопрос, – Живой! – уже с утверждением и некоторым облегчением подтвердил полноватый пони-пегас в высокой мохнатой шапке не смотря на жару и идентичном чёрном долгополом кафтане.

– Виноват, – попытался ответить осипший единорог, которого только что пробудили от сна на мягком цветочном ковре, – я…

– Кто ты и из какой сотни? – спросил приземлившийся перед единорогом молодцеватый пегас чёрной масти.

Только сейчас, когда багровому пони любезно протянули флягу с водой, тот смог осмотреться. По кругу от него стояло пони пять или шесть в это же время в воздухе парило ещё десяток жеребцов. Все были вооружены накопытными лезвиями, которые можно было расчехлить при желании одним движением некоторые дополнительно носили на ремнях через шею длинные пики, украшенные на острие маленьким жёлтым флажком. Униформа в виде чёрных мундиров с воротником-стойкой на котором симметрично, нашивались две плотные полоски, где символически обозначалось звание была практически идентична. На голове пони носили высокие шапки отороченные с верхней частью тёмно желтым сукном. Сомнений не оставалось это и были Заупряжские вои.

– Документы? – окликнул строгий командирский голос, того самого вороного пегаса вооружённого пикой, золотые, офицерские погоны которого украшала одинокая звездочка на тонком просвете.

Единорог расстегнул планшетник и протянул подхорунжему документ. Пегас, приглядевшись, начал читать в слух: «Баян записанный на войсковую службу в Первый полк Заупряжского войска в чине младшего урядника»

– Откуда?

– Из Кантерлота, товарищ подхорунжий, — ответил Баян, возвращая на выбритую голову фуражку выданную в тон к остальной форме, слегка дёрнув при прикосновении половиной от мочки левого уха, что не могло ускользнуть от взора воев, — не подскажете ли как мне быстрее полк нагнать?

– От чего же, — повеселел пегас, и расправив крылья взлетел чуть выше головы единорога, и ткнув копьём в зелёную стену, что обрамляло луг по краю, продолжил, — первый полк стоит лагерем у излучены реки. Туда есть короткая дорога через лес за несколько часов придёшь.

Баян посмотрел в глухую лесную чащу, что словно тёмный омут скрывала в себе Дискорд знает что и спросил: «А есть другая дорога?»

– Есть, по воздуху, — ответил командир и, расправив крылья поднялся вместе с воями на несколько метров, — присягу войску приносил?

– Никак нет.

– Тогда в обход трое суток, поторопись полк может сняться с места в любой момент.

Колонна сделав несколько кругов над поляной стремительно набрала высоту и полетела прочь.

– Товарищ подхорунжий, — обратился к командиру полноватый пегас, когда патруль удалился от луга, — пропадёт жеребчик, не местный ведь!

– Вот и посмотрим Бовгун, что это за жеребчик из Кантерлота к нам прибыл.

Баян приблизился к чаще, куда уходила узкая дорога и остановился. Переступив с копыта на копыта, жеребчик ещё раз взвесил все за и против, но решающим аргументом за короткий путь стало то что его посоветовал войсковой офицер. «Не будет же он мне указывать неправильное или опасное направление» — подумал Баян и поправив фуражку «нырнул» на всём скаку в безмолвье серо-зелёной мглы.

Кроны деревьев были настолько высокими, что практически закрывали листвою солнце. От высокой влажности в глаза и нос постоянно норовила залететь какая-нибудь мошка или комар, приходилось щуриться и сбавлять темп. Тут впереди показалась развилка на три дороги, уходящие в разные стороны, а в самом центре перекрёстка высокий указательный камень, частично поросший мхом. Единорог утёр пот вперемешку с росой со лба и стал через сбившееся дыхание читать расплывающиеся в глазах буквы выбитые в камне: «Кто пойдёт на право, тот богатым станет, но себя потеряет. Кто пойдёт на лево, тот любовь найдёт, но кошелёк потеряет. Кто прямо пойдёт честь и славу найдёт, но голову потеряет».

Карие уставшие глаза удивлённо раскрылись и ещё раз внимательно прошлись по тексту на камне. Потом голова поочередно повернулась влево, вправо и везде видела лишь прямую ровненькую и хорошо освящённую сквозь листву деревьев дорогу. Но тут молодой единорог обошел указательный камень и глянул прямо, там дорога вся была в ухабах, а по краю торчали сгнившие поросшие мхом сычи. Свет словно забыл путь на эту «звериную» тропу, а кривые сухие ветки и бурелом над головой образовывали некое подобие крыши, что вот-вот придавит путника, решившегося пойти прямо. Единорог ещё раз посмотрел налево, где вдоль аккуратной дорожки росли цветы и редкие берёзки оттеняли лучи, делая яркое солнечный свет более мягким и даже приятным. Баян засомневался куда повернуть и решил присесть перекусить. Сняв седельную сумку багровый пони достал от туда небольшой ломоть ржаного хлеба и завёрнутый в платок кусочек соли. Только, объятый алой магией белый комок потерся о хлеб оставив на нём белые борозды над головой пони раздался многозначительный: «КААР!»

Баян, опешив от такой неожиданности резко подорвался с места устремив взгляд наверх. На макушке камня, под которым пристроился единорог расположился большой и чёрный ворон, как то, недобро посматривающий на нежданного гостя своими глазками-бусинками.

– Напугал, курица ты дурная! – выругался багровый пони усаживаясь обратно.

– КААР! – недовольно отозвался ворон, а затем слетел вниз, пристроившись на торчащей из земли коряге и, наклонив голову, посмотрел на пони в чёрном сюртуке и фуражке.

– Будешь? – спросил Баян и протянул половину краюхи хлеба на копыте чёрной птице.

Тот лишь заинтересованно качнулся и резко расправив крылья молниеносно схватил кусок хлеба, и пролетев над единорогом, вернулся на камень. Жеребец даже удивиться не успел, а ворон уже во всю довольно клевал добычу наверху. Только Баян приготовился откусить кусок как над головой раздалось довольное: «КАР-КАР, спасибо, Баян»

У багрового жеребца отвисла от удивления челюсть, а от осознания того что птица с ним заговорила ещё и по имени зрачки стали размером со спичечную головку.

– Ты откуда моё имя знаешь?

– КАР-КАР, на р-рюкзаке прочитал, – ответил ворон доклевав корочку и спикировал к жеребцу усевшись на седельную сумку, – а говорить могу, потому что долго на свете живу.

– Ясно.

– Так что ты сидишь? КАР, кого ждёшь?

Жеребец растерянно выслушал вопрос, а затем ответил, так и не приступив к трапезе: «Кого-то, кто сможет сказать, куда мне идти».

– А сам КАР не знаешь?

– Знаю, но… сомневаюсь. Не уверен в общем.

– КААР! Когда сомневаешься, вспоминай, зачем вообще в путь направился.

Сердце стала сковывать грусть, когда жеребчик вспомнил маму и свою возлюбленную, для которых поклялся стать тем кем они смогут гордиться. Ворон расправил крылья и взлетел, а Баян лишь крикнул вслед: «Постой, какой тропой мне в полк попасть?»

– Иди своей дор-р-рогой, ты и сам знаешь какой!

Стало тихо, жеребец собрал вещи, кинул недоеденную краюху натертую солью в суму и, надев её на себя вновь встал перед камнем. «С одной стороны, — подумал жеребец глядя на право, — не жил я никогда богато, да и нечего начинать. И любовь мне, чья-то без надобности, — дальше рассудил единорог глядя на лево, — у меня есть та что меня любит греет и ждёт. Остаётся лишь, прямо».

Пони поправил лямки седельных сумок и сделал первый шаг на прямую дорогу. Несколько раз Баян чуть не подвернул копыто на очередном ухабе и не скатился в глубокий овраг, заполненный грязной сточной водой. Острый терновый кустарник цеплялся за полы сюртука и всячески мешал идти. Чем дальше и глубже в дебри уходил жеребец чёрные ветки сзади как будто смыкались, отрезая путь к отступлению. Тут багровое ухо, то что было целым, неожиданно дёрнулось, среагировав на протяжный писк. «Что за дискордовщина?» — произнёс Баян, подумав что над ухом прожужжал очередной комар. Тут писк повторился, только теперь он стал больше походить на плач. Единорог поскакал вперёд во весь опор и, прорвавшись сквозь стену из тернового куста чуть не ободрав себе морду, оказался на небольшой полянке с колодцем. Около каменной кладки сидела маленькая фигурка, по темно-кофейному цвету шкурки, короткому хвостику и еле заметным белым пятнышкам вдоль спины, Баян однозначно определил олененка.

– Что ты делаешь в этом тёмном лесу совсем один? – спросил единорог подойдя ближе.

– Я… я… потерял.., – заикаясь, ответил оленёнок.

– Не реви, как тебя зовут? — настойчиво, но максимально учтиво сказал багровый пони и приблизился ещё на шаг.

– Олегша.

– Так что ты потерял?

– Маму с папой…, — утерев нос, оленёнок виновато посмотрел на копыта старшего пони, словно стесняясь что кто‐то увидел его слёзы.

– Они найдутся.

– Правда!?

– Уверен, они сейчас тебя ищут.

– КААР! — внезапно одёрнул крик сверху, — Они в плену у Бабы Яги.

Единорог и оленёнок обратили внимание на чёрную птицу с умным видом, наблюдающую за ними с ветки.

– Где она живёт?

– Там, КААР, на болоте, — сказал ворон, указав крылом в тёмную лощину с правого края от колодца.

– Ну что ж, пойдём, — сказал единорог, направляясь в сторону тропы, — покажешь дорогу.

Пернатый лишь каркнул в ответ и перелетел на толстую ветку что указывала во тьму дубравы.

– А если она и тебя… — оленёнок запнулся, — того?

– Посмотрим.

Баян достал флягу из сумки и набрав в неё воды из колодца, пошли они вдвоём по тропинке, указанной вороном. Постепенно деревья по краю становились всё трухлявее, а запах перегноя всё отчётливей резал нос. Даже солнце не могло прорезать толщу серо-зелёного тумана и болотных испарений, поэтому путнику могло показаться, что в этом месте постоянные сумерки. Весь путь был по краям усеянн гнилыми и истлевшими корягами, что по перекорёжиной форме и дуплам можно было в темноте принять за живых существ, от чего малыш оленёнок жался к старшему жеребцу. Вскоре путники вышли по тропе к небольшому домику. Крепкое строение частично поросло мхом, и стояло на каких то непонятных жердях. Только единорог с оленёнком стали приближаться, хлюпая по влажному болотному ковру, послышался свист. Оленёнок подбежал ближе к старшему жеребцу и вместе они залегли в камышах. Вихрь, сделав круг остановился перед домиком.

– Избушка, избушка, встань к лесу задом ко мне передом! – проговорила скребущим до костей голосом, свойственный пожилым пони, высокая и худощавая фигура пони.

Зато Баян увидел, как домик, переступая на куриных лапищах каждая толщиной со взрослого пони повернулся к хозяйке крыльцом, а объятая ядовито зелёным светом метла со ступой сами проскакали к крыльцу и встали под козырьком из края крыши. Старуха резко осеклась, словно почувствовала что за ней наблюдают, прошла к уродливой гнилой коряге, частично поросшей и откупорив небольшой пузырёк, что видимо висел у неё на шее, брызнула на деревяшку пару капель. Неожиданно коряга резко двинулась и начала вынимать себя из болота. Со стороны её можно было принять за полуразложившийся скелет пони без головы но слабым зелёным светом из дупла в области груди. От увиденной дискордовщины единорог и оленёнок чуть не лишились дара речи, но то что произошло дальше.

– Чего вылупился? – выбранилась старуха на ожившую корягу, — поди мёртвой воды принеси, да по живей.

Коряга подхватила деревянное ведро и поковыляла прочь, неведомо как разбирая дорогу.

– Куда ускакал этот наглый мальчишка!? – причитала кобыла, пока её болотный слуга переваливаясь брёл к лежащему у тропы чёрному камню.

Тут коряга хрипя начала двигать чёрный валун, на котором по какой то причине небыло ни единого следа мха или лишайника. Словно какая то сила не давала ничему живому расти на этом камне. Как только преграда была устранена на ружу брызнул тёмный фонтан и брызнул так, что пара капель его попала на траву и та моментально почернела. А слуга тем временем подставил ведро под падающую струю и стал ждать пока оно наполнится.

– Ничего, ничего, — продолжала брюзжать старая пони обтирая грязь с копыт у порога, — найдётся. От меня ещё никто не уходил и скоро будет у меня пир.

Как только живая коряга, вернув камень на исходную, притащила деревянное ведро, а старуха скрылась за скрипучей дверью. Установилась самая настоящая могильная тишина, становилось страшно, но интересно. Коряга уже давно безжизненно валялась у крыльца скривив толи гримасу боли, толи смеха. Неожиданно на спину Баяну сел ворон и на ухо прошептал: «Баба Яга, хитрая ведьма, держи ухо в остро, хотя бы то одно. — ворон легко клюнул Баяна в ухо, — Будет предлагать еду не ешь, а спать не спи, опасайся мёртвой воды». Сказав это, ворон взмыл вверх и скрылся в тумане. Багровый единорог и оленёнок подкрались поближе и, зайдя на порог, Баян сказал, чтобы Олегша спрятался, не показывался и внимательно слушал. Внутри слышались какое-то копошение, приговоры и неразборчивые причитания. Легкомысленно решив, что ничего эта пожилая особа с ним, таким большим и сильным единорогом, сделать не сможет Баян собрался, поправил фуражку, отряхнул мундир и, отварив дверь, вошёл внутрь.