Штиль
Первая.
— Ух ты! Вот это сюрприз! Как вы узнали, что у меня сегодня День Рождения?
Две дюжины пар глаз уставились на меня с видом полного непонимания, постепенно переходящего в плохо скрываемое разочарование. Не успел я осознать, какой же я идиот, как передо мной возникла фиолетовая физиономия, в которой я узнал нашу библиотекаршу. Она вопросительно смотрела на меня пару секунд до того, как я спохватился и вытащил письмо, которое необходимо было доставить по этому адресу. Желтый конверт сразу выплыл у меня из копыт, охваченный фиолетовым сиянием, и исчез за закрывшейся дверью вместе с единорожкой, которая так и не проронила ни слова.
Ну замечательно. Придурок, и о чем только думал? Куча незнакомых пони просто возьмет и устроит тебе вечеринку на День Рождения? Ха-ха, размечтался. Нет, Пинки Пай конечно устраивает вечеринки по любому поводу или вообще без повода, но вероятность стать счастливым героем такого мероприятия стремится к нулю. Нужно либо вовремя попасться ей на глаза, либо быть активным участником общественной жизни города, чтобы хоть кто-нибудь знал твое имя. Чем я похвастаться ну никак не могу.
Я опустил голову и пару раз копнул землю копытом. Вечеринка... Хех. Там такая куча пони в сарае засела, видимо хотят кому-то сюрприз устроить, а тут я такой весь из себя красивый, всё испортил. Интересно, для кого это все? Везучий, наверное. Нескольких секунд на осмотр помещения мне хватило, чтобы увидеть множество известных в нашем городке личностей, да еще и в компании Биг Мака, которого не так уж часто можно увидеть на вечеринке.
Хотя, если подумать, не очень то и хотелось. Я не любитель вечеринок "В стиле Пинки Пай", хотя и не был ни на одной. "Не видал, но осуждаю", как сказал бы знакомый продавец из магазина комиксов. Мне больше нравятся тихие посиделки с чаем и плюшками, а не ураганные тусовки с трясущимися от басов стёклами, кучей серпантинного мусора и вымотанными, спящими вповалку гостями под утро. Хотя, может быть я и преувеличиваю малость, но сути это не меняет.
"Ох-ох-ох, да вы только посмотрите на него!" — сказал я сам себе, — "еще и выбирает чего-то. Как будто есть из.."
Вдруг дверь сарая снова открылась, и передо мной возникла мордочка Пинки Пай, окруженная ворохом вьющейся розовой гривы. Она улыбнулась и поставила на землю огромный кусок торта на тарелке. В ответ на мой вопросительный взгляд она снова улыбнулась и исчезла за дверью.
Вот те раз. Наверное, стоило бы сказать "спасибо", но из сарая вдруг раздались возбужденные возгласы и послышалась какая-то возня. Не иначе заново подготавливают сюрприз для входящего, тогда надо бы убраться отсюда поскорее.
Я взял тарелку с тортом в зубы и поплёлся обратно к почтовому экипажу. Торт ощутимо пах яблоками с корицей и легонько покачивался в такт моим шагам. Первоклассная кондитерская работа, не иначе производства Эпплов. Я обычно такое не покупаю, так что этот кусок вполне прокатит в качестве платы за неприятный конфуз пятиминутной давности, побаловать себя сладким на День Рождения все-таки наверное нужно. Где-то позади раздался звук распахивающихся дверей сарая и какие-то крики, но я даже не стал оборачиваться. Наверняка вечеринка встретила своего героя.
Маленький одноосный почтовый экипаж стоял на полянке рядом с яблочным садом. Впряженная в него серая пегаска растянулась на траве, широко расправив крылья, и жевала ромашку.
— Леттерхарт! — воскликнула Дитзи, когда я приблизился и аккуратно поставил свою ношу на сиденье коляски.
— Нет, блин, Принц Блюблад, — несколько грубовато ответил я, проверяя багажник экипажа. Ненавижу свое имя. Ненавижу свою кьютимарку. Письмо с сердечком смотрится как издевательство над всей моей жизнью.
На багажнике лежали всего две маленькие не срочные посылки, так что работа на сегодня была почти завершена.
Дитзи неуклюже выпуталась из упряжи и, с широко распахнутыми глазами, в упор уставилась на торт, перевалившись через передок коляски. Её крылья встали торчком, а немного мятые перья на них красиво переливались в лучах полуденного солнца.
Несколько экстравагантная поза, я бы сказал, но мельком взглянув на пегаску, я поспешно отвернулся и принялся с увлеченным видом изучать пылинки на своей почтмейстерской фуражке.
— Торт! — воскликнула она, указывая копытом на несчастный кусок, и уставившись на меня одним глазом. Второй наблюдал за небом.
— Торт, — согласился я, усаживаясь на траву в тени экипажа.
— Зачем тебе торт?
— Буду на него параспрайтов ловить.
Пегаска хлопнула крыльями и уселась рядом со мной, сунув в рот еще одну ромашку. От неё неуловимо пахнуло тем особым запахом, который от каждой кобылки разный. Звучит очень извращённо, но я эту вещь уже давно подметил. Стараясь не думать ни о чем таком, а просто уставился на божью коровку, которая упорно ползла вверх по моему животу, перебирая на нем шерстинки своими маленькими черными лапками.
— Параспрайтов на яблоки удобнее, глупый. — сказала Дитзи, — А если серьезно?
— Клиенты подарили.
— В честь чего?
— Да, идиотская история вышла. Брякнул им, что у меня сегодня День Рождения.
Пегаска толкнула меня в бок копытом.
— Эх ты, обманывать нехорошо ведь. Даже ради торта.
— Да я и не обманывал. У меня и правда сегодня День Варенья.
Это было ошибкой. В следующую секунду меня сгребли беспощадные поздравительные тиски, а ноги оторвались от земли. Пегаска сжала меня в объятиях, подняла над землей и начала крутить из стороны в сторону. Я мысленно попросил прощения у всех земных пони за то, что позорю их славный род. Хоть я и был вполне взрослым жеребцом, но со своим тщедушным тельцем не имел ни малейшего шанса выбраться из стальных объятий пегаски. Одновременно с этим где-то глубоко внутри витало приятное чувство “офигеть, я обнимаюсь с кобылкой!”, но эту мысль довольно успешно глушил хруст моих рёбер. “Непередаваемая смесь боли и наслаждения”, как выразился бы продавец комиксов.
Когда экзекуция была завершена, Дитзи извлекла торт из экипажа, поставила его на низенький пенёк, оставшийся от срубленной когда-то яблони, и задумалась.
— Чего-то не хватает, — изрекла пегаска, обходя пенёк с тортом по часовой стрелке.
— Понятий о личном пространстве не хватает, — буркнул я, поднимая с травы свою фуражку. Начищенная бляха сверкнула на солнце и пустила мне в глаз болезненный солнечный зайчик.
— Если это торт на День Рождения, то на нём должны быть свечи. У тебя есть свечи?
— Совершенно случайно забыл в своём балахоне секты Найтмер Мун.
— Понятно... А!
Дитзи встрепенулась и вдруг извлекла откуда-то маффин. Я постарался не думать, где она их прячет, но у неё всегда есть маффины. Всегда.
Пирожное выглядело порядочно помятым, а сверху из него торчала разогнутая канцелярская скрепка. Выдернув скрепку зубами, пегаска торжественно водрузила маффин на торт, чуть утопив в воздушном креме, и для верности пристукнув сверху копытом пару раз.
— Тадаам! Дорогой дневник, сегодня Дитзи изобрела еще один способ использования маффинов!
Пегаска сделала неуклюжий книксен куда-то в сторону яблонь, будто они были зрителями.
— Спасибо спасибо, не нужно оваций, — сказала она нарочито женственным тоном.
Мои губы тронула улыбка, но вместе с тем больно кольнуло где-то под сердцем и я отвернулся.
До средних классов школы я был вполне обычным пони, не хуже других. Бегал, прыгал, играл, дёргал кобылок за хвосты. А потом был этот случай. Забавно, но я, как заправский психолог разобрал его по полочкам, и давно понял, что если бы не он, я бы сейчас был... нормальным.
Как-то раз меня угораздило втрескаться в одну кобылку из параллельного класса. Всё стандартно, как это бывает. Забавно, как одно малюсенькое решение может заиметь самые далеко идущие последствия. И именно такое решение я сделал в тот день. Я написал, раздери его мантикора, Любовное Послание. Каллиграфическим почерком, с цитатами из всяких умных книжек и даже выстраданным за целую ночь коротеньким романтическим стихотворением.
Кобылка, которой это послание было адресовано, рыдая от смеха, прочла его перед половиной школы.
Я был уничтожен.
Казалось бы “подумаешь, жеребячьи проблемы, до свадьбы забудется”, но нет, не забылось. Психология, мать её за ногу... Через неделю за мной уже числился добрый десяток разных прозвищ. Я и шагу по школе не мог ступить без смешков за спиной и открытых обидных криков в мой адрес. Кульминация наступила в тот проклятый день, когда все нормальные пони дарят друг другу эти сопливые открытки с сердечками. А так, как к тому времени друзей и тем более подруг у меня совсем не осталось, то я просто принёс одну простенькую шаблонную открыточку собственного изготовления нашей старенькой учительнице. И получил свою кьютимарку. Ой, что тогда было...
Да не суть. Закончилось всё тем, что я всё меньше и меньше начал появляться в школе, и всё больше и больше времени проводил в своей комнате за рисованием или чтением какой-нибудь лабуды. Пока нормальные пони играли и дружили — я сидел дома. Пока нормальные пони танцевали на выпускном балу и целовались по кустам — я сидел дома. Пока нормальные пони...
Однажды, в день моего совершеннолетия, ко мне в комнату вошел отел и сказал, что я переезжаю в Понивиль, к дяде по материнской линии. А если не захочу, то могу проваливать на все четыре стороны. Что-ж, вполне справедливо. Я уже и сам почти не мог терпеть сокрушенные вздохи матери и полные ненависти взгляды отца.
Мои родители переехали в Эквестрию из Итэйлии сразу после свадьбы. Мой отец был инструктором по танцам, так что у него никогда не было отбоя от кобылок. Коренастое, мускулистое тело, блестящая грива кремового цвета, ложащаяся на лоб непокорным вихром. Стоило ему сказать что-нибудь романтичное вроде “Ma l'unico pericolo che sento veramente e quello di non riuscire piu a sentire niente...” и метнуть свой фирменный взгляд, как у кобылок всех возрастов и мастей подкашивались передние коленки, а хвосты сами собой уходили в сторону.
Мой старший брат был полной его копией, разве что гриву по-пижонски зачесывал назад. Сразу после школы он уехал в Филлидельфию и прочно обосновался там. Сейчас у него уже красавица-жена и целая ватага подросших жеребят.
А я... А что я? Меня в темноте можно принять за худенькую страшненькую кобылку. Я настолько сильно внешне выбиваюсь из своей семьи, что мой отец в гневе постоянно спрашивал мать, не изменяла ли она ему с каким-нибудь мулом. Даже грива хоть и того же семейного кремового цвета, но лежит пышными кудряшками, отчего я выгляжу гораздо младше своего возраста. “Ne carne ne pesce”, как презрительно говорил отец.
Мне выдали ровно столько денег, сколько хватило бы на билет до Понивиля в одну сторону, и выпихнули из дома. Мне показалось, что после того, как за мной закрылась дверь, в доме хлопнула пробка из бутылки шампанского. Не удивился бы, если бы и правда хлопнула.
Когда, по приезду в Понивиль, я увидел своего дядю, то немного оторопел. Он был пегасом, но при его комплекции крылья на спине смотрелись как издевательство. Дядюшка Крафти Крейт имел кьютимарку в виде деревянного ящика и вид потёртого портового рабочего, с двухнедельной щетиной и выдающейся вперёд массивной нижней челюстью.
Коротко поздоровавшись, он осведомился о здоровье моей матушки, и получив стандартный ответ повёл к себе домой. Точнее, мне показалось сперва, что домой. На деле меня поселили на чердаке Понивильского отделения транспортно-почтовой компании, в которой мой дядюшка и работал.
Целый месяц я носа не показывал из комнаты, потому что дом был наполнен снующими туда-сюда курьерами, почтальонами и прочими пони, которые были винтиками в этом огромном конторском механизме. Я их откровенно боялся. Чувствовал почти физический дискомфорт в окружении незнакомцев, плюс ко всему, подавляющее большинство из них составляли кобылки весьма приятной наружности.
Но потом... Потом всё это пропало. Однажды я просто понял, что им до меня нет никакого дела, и уж тем более они не хотят надо мной смеяться и издеваться. Я начал немного подрабатывать в конторе по вечерам, когда на улицах почти никого нет. Разносил не срочные письма и заодно изучал город. А затем освободилась вакансия курьера, и я примерил стильную синюю форму и фуражку с блестящей гербовой бляхой. Платят ровно столько, чтобы не помереть с голоду, но меня вполне устраивает.
Да и кьютимарка не украшает мой зад без дела: вскоре после моего приезда старенькая бабушка, занимавшаяся изготовлением открыток, уже совсем отошла от дел, и это дело было также отдано в мои копыта. Обычно пони сами делают открытки для своих близких, но есть и те, кому просто некогда, или откровенно лень. Тогда они покупают в отделении цветастый клочок картона моего изготовления. Но происходит это не слишком часто, так что моей работой по большей части является все-таки почтовая служба.
Тратить немногие лишние деньги мне в общем-то не на что, так что я зачастил в местный магазин комиксов, и даже в какой-то мере подружился с его владельцем. Этот пони тот еще фрукт, даже имени своего не раскрывает, боится тайных заговоров правительства и прочей чепухи. Но он, будучи моим ровесником, знал обо всём на свете в разы больше меня. Его совершенно не интересовали мирские дела и плотские утехи, все свое время он проводил в подсобке магазина за чтением комиксов и книг о путешественниках во времени, человеках и прочих морских поньках. И я начал также втягиваться во всё это, благо множество аспектов этой культуры было специально заточено под таких как я. "Это всё их заговор" — сказал бы продавец комиксов, задернув шторы.
Вместе с тем, я постепенно начал узнавать, что выгляжу не так уж и плохо. Многие молодые кобылки из конторы строили мне глазки, шушукались когда я шел мимо, подкармливали своей стряпнёй и оказывали прочие знаки внимания. Мне это очень льстило, но кое-что сводило все их старания на нет.
Я понятия не имел, как обращаться с кобылками. Ведь в то время, когда нормальные жеребцы этому учатся, я сидел дома и листал очередной комикс или рисовал какую-нибудь фантастическую мазню. Я мог ответить какой-нибудь односложной фразой на их обращение, мог натянуто улыбнуться, но непринужденно болтать с любой кобылкой, как это делают другие жеребцы... Нет, это выше моих сил. У меня сразу душа уходит в копыта, взгляд начинает исследовать пол на предмет интересных деталей конструкции, а подходящие варианты ответов приходят только к вечеру после диалога.
Вскоре все эти попытки постепенно прекратились, и мое общение с сослуживцами сократилось до дежурных фраз вроде "доброго утра". Кто-то даже начал поговаривать, что мне нравятся жеребцы. Не буду скрывать, что иногда нить моего самокопания приводила меня к мысли, что возможно я скрытый этот... самый... ну понятно, кто. Но эта нить всегда обрывалась, потому что мне определенно нравились кобылки, а у моих проблем были вполне очевидные причины. Всего-лишь стечение обстоятельств, разрушившее мою юность. Да и, скорее всего, мою жизнь.
А потом, проломив стену в паре футов от двери в которую целилась, в нашу контору ворвалась Дитзи Ду. С её появлением в мой сырой подвал проник слабый лучик света, но расшириться до размеров окна ему не было суждено.
Дитзи Ду начала работать примерно в одно время со мной, но почти всегда пропадала на доставке писем и бандеролей на отдаленные фермы, так что её мало кто видел. А когда её работа была распределена между другими отделениями конторы, она обрушилась на нас как стихийное бедствие. Она ломала всё, к чему прикасалась, а то, рядом с чем она просто стояла, каким-то непостижимым образом ломалось само собой. Неспроста у неё мыльные пузыри на кьютимарке. Судя по всему они символизируют не её странный склад ума, а всего-навсего хрупкость вещей, которые её окружают.
Она была в шаге от увольнения, когда мне понадобилось срочно доставить несколько тяжелых посылок на какую-то каменную ферму за городом, а из пегасов была свободна только Дитзи. Когда я садился в почтовый экипаж с этой серой пегаской в упряжи, я мысленно прощался с половиной зубов и целостью как минимум двух ног. Удивительно, но в тот раз она никуда не врезалась и ничего не разбила. Как и в следующий наш вылет, и так далее.
Крафти Крейт, смекнув что к чему, определил Дитзи ко мне в качестве постоянного транспортного пегаса. Нам до сих пор не понятна причина такого симбиоза, но он работает.
Дитзи, она... странная. Многие в конторе за глаза зовут её глупой, но она даже поумнее меня будет во многих вещах, просто иногда ведет себя как жеребенок. Еще эти её глаза в разные стороны... Первое время при взгляде в них у меня сосало под ложечкой, и в животе как будто сжималась холодная пружина. Все-таки пони с увечьями можно встретить очень редко, магическая медицина в наше время идет вперед семимильными шагами, но к недугу Дитзи это не относится. Что у неё за недуг, и был ли он у неё с рождения, она не говорит.
Или мне всего-лишь нужно получше узнать пони, или здесь крылась какая-то другая психологическая тайна, но Дитзи единственная, с кем я теперь могу разговаривать о чем угодно. Мы летали на задания и не спешили возвращаться. Воровали яблоки у Эпплов, незаметно пялились на “секретные” тренировки Рейнбоу Дэш, или просто дремали, приземлившись где-нибудь на лесной полянке и отлынивая от работы. Именно так я представлял себе настоящую жизнь. Vivere alla giornata. Fuori di testa.
На первых порах я даже несколько раз представлял её в своих ночных фантазиях, так как её довольно приятный зад маячил передо мной по шесть часов в день, когда мы развозили посылки на экипаже.
Там конечно было на что посмотреть. Несмотря на несколько глуповатое поведение, Дитзи держала себя в превосходной форме, во многом благодаря работе. Когда целый день носишься с сумкой срочных телеграмм, или таскаешь по воздуху экипаж с Леттерхартом и полным багажником посылок, тут уж не до расслабления. Пару месяцев назад её даже переводили в грузчики, заметив неплохие физические данные, но продержалась она там совсем недолго. До первого пианино, упавшего на голову библиотекарше.
Она была доброй, красивой, и самое главное — я мог с ней разговаривать.
И, конечно же, я в неё влюбился. “По самые помидоры”, как выразился бы тот мутный тип из магазина комиксов. Сказать ей об этом я не мог по очевидным причинам, поэтому лишь вздыхал и продолжал вести себя как обычно, надеясь сам не знаю на что.
Развязка наступила в один погожий денёк, когда мы возвращались из Кантерлотской типографии с большим грузом всякого конторского хлама вроде бланков, чернил и грубой оберточной бумаги. Экипаж был нагружен до верху, так что мне приходилось сидеть на самом переднем краешке.
Солнце палило нещадно, даже легкий набегающий поток воздуха не давал желаемой прохлады. Дитзи размеренно махала крыльями, а широкие кожаные ремешки упряжи на её боках и спине, хоть и не были туго затянуты, но оставили под собой хорошо различимые следы из слипшейся от пота шерстки. Она тянула тяжеленный экипаж уже часа три, и очевидно очень устала.
— Давай на посадку, — сказал я, проводя копытом по гриве под фуражкой и жмурясь от солнца, — до Понивиля еще два часа лёта. Переждем жару и полетим позже, иначе ты себя совсем вымотаешь.
Дитзи ничего не ответила, но повела экипаж на посадку. Пару раз скакнув на ухабах, мы приземлились на какую-то старую проселочную дорогу, петлявшую меж зелёных холмов, поросших довольно высокой травой. Судя по тому, что невдалеке я заметил остатки брошенной давным-давно фермы, когда-то на этих холмах выращивали что-то полезное.
Дитзи по своему обыкновению неуклюже выпуталась из упряжи, поплелась к остаткам низкой деревянной изгороди на краю дороги и с тяжким вздохом повалилась на неё спиной, раскинув в стороны передние ноги.
Я заметил что фляжка с водой на её шее давно пуста, так что протянул свою. Пегаска с благодарностью моргнула правым глазом, изящным движением копыта убрала со лба налипшую светлую гриву и принялась большими глотками пить из фляжки.
— Ну мимо же льешь, растяпа, — укоризненно сказал я, покачав головой. Хотя на самом деле всё моё внимание было приковано не к небрежной растрате воды, а к её тонкой блестящей на солнце струйке, которая быстро расчертила шейку пегаски, пробежала по её груди и исчезла где-то внизу живота.
Я шумно сглотнул.
— Ой, прости, я почти всё выпила... — виновато проговорила Дитзи, протягивая мне почти пустую флягу и вытирая мордочку тыльной стороной копыта.
— Не бери в голову, мне и этого хватит, — ответил я, чуть прокашлявшись. — Сильно устала?
— Да не особо, возили и потяжелее. Просто жарко очень.
— Жарковато, это да...
— По пути в Понивиль можем на речку заскочить и искупаться, что думаешь?
— ...и простыть, ага, — саркастично усмехнулся я, отодвинув копытом ворот форменной рубашки, чтобы пустить под неё хоть немного воздуха.
— Хе-хе, ты, наверное, просто плавать не умеешь. Всем известно, что земные пони плохо плавают, на то они и земные.
— Я-то отлично плаваю, а вот насчет тебя сомневаюсь. Как промочишь крылышки, так и ко дну пойдешь сразу, как цыплёнок.
— Это ты кого цыплёнком назвал?! Ты! Ты... Богомол кудрявый!
Я десяток секунд смотрел на серьезную мордочку пегаски, перед тем как хрюкнуть от хохота и покатиться по придорожной траве, совершенно забыв о сохранности форменной одежды. Дитзи конечно же не злилась по-настоящему, так что просто вздернула носик, видимо удовлетворенная тем, какой эффект возымело её изощрённое оскорбление.
Вдруг её внимание привлекло что-то на горизонте. Она взмахнула крыльями и невысоко взлетела, чтобы получше рассмотреть увиденное.
— Что там? — спросил я, поднимая с земли фуражку.
— Пегасы что-то затеяли, пошли поглядим. Только тссс! Незаметно! — ответила Дитзи, приложив копыто ко рту.
— Незаметность моё второе имя, — бросил я не задумываясь. Это было не так уж и далеко от правды, если подумать.
Словно заправские лазутчики, мы низко пригнулись и поползли к вершине ближайшего холма. Там росла довольно высокая трава, которая запросто могла бы скрыть даже стоящего в полный рост Биг Мака.
Раздвинув мягкие стебли, мы легли рядом и устремили свои взгляды к горизонту, где маячила дюжина пегасов. Они были далеко, но среди них отчетливо виднелась снующая туда-сюда Рейнбоу Дэш, оставляющия за собой еле заметный радужный след. Пегасы собирали в кучу мелкие облачка и строили из них какие-то хитрые кольцеобразные конструкции, которые другие пегасы утаскивали за горизонт.
— Чего это они делают? — зачем-то шепотом спросил я, хотя сомневаюсь, что пегасы бы меня услышали даже если бы я крикнул во все горло.
— Строят маршрутные вехи для тренировочных полётов, — с видом знатока выдала Дитзи.
— О как...
— Вот так. В Клаудсдейле сейчас как раз экзамены в лётных школах, так что таких штук нужно очень много, потому что сломать их очень легко.
— Вижу, ты осведомлена о пределе прочности этих штук как никто другой.
— Пропущу это мимо ушей. Ой, там Рейнбоу? Я не вижу.
— Угу, вон она, слева.
— Такая крутая...
Я скосил глаза и посмотрел на Дитзи. Мы лежали вплотную друг к другу, так что я даже чувствовал как она дышит. На мордочке пегаски было такое восторженное выражение, и глаза так сверкали на солнце, что я невольно залюбовался.
Стоял полный штиль. Вокруг громко стрекотали кузнечики, жужжали какие-то мелкие полевые насекомые и высокая, наполовину сухая трава легонько потрескивала при каждом нашем движении.
Не знаю, чем я только думал в тот момент, но явно не мозгом. Я чуть-чуть повернул голову и провел носом по светлой гриве пегаски, свободно ниспадающей с моей стороны. Она пахла сеном, солнцем и еще каким-то очень приятным запахом. Я прикрыл глаза, стараясь получше распознать этот запах.
— Эй, ты чего?
Мне показалось, что кузнечики в этот момент застрекотали просто оглушительно.
Я от неожиданности отпрянул и уставился прямо в глаза серой пегаски, сразу уловив в них странное выражение непонимания вперемешку с испугом. Удивительно, но оба её зрачка смотрели почти прямо на меня. Сама Дитзи чуть привстала и отползла на полшага.
Сердце в груди забухало как паровой молот. В мозгу словно молнии вспыхивали какие-то глупые варианты оправданий, но они были настолько детскими и неправдоподобными, что сразу же гасли. Через секунду их место заняло одно большое решение, навалившееся на грудь словно огромный тяжелый камень. "Отступать поздно", — подумал я, — "сейчас или никогда".
К горлу подступил откуда-то взявшийся ком, я привстал, подполз к пегаске поближе и осторожно прикоснулся трясущимся как у невротика копытом к её шее, чуть отодвинув гриву. Она была неожиданно горячей, и очень отчетливо чувствовалось биение пульса, не менее частое чем у меня самого. При моём прикосновении пегаска резко вдохнула и вздрогнула как от холода.
— Летт... ты ч...
Она не договорила, потому что я придвинулся еще ближе и поцеловал её.
В этот момент меня чуть не хватил удар, настолько сильно я волновался. Дитзи вся напряглась и коротко пискнула, буквально на пределе слышимости.
Как я ни вырисовывал этот момент в воображении всю свою жизнь, сколько я ни представлял, как именно это произойдет, сколько я ни читал об этом, на деле всё вышло довольно скверно. Сперва мои губы угодили ей чуть ли не в нос, и только через секунду я принял более удобное положение и поцелуй получился более-менее похожим на настоящий.
Обоими копытами я бережно взял её под ушки и прижал ближе к себе, в то время как её собственные конечности были безвольно опущены. Губы пегаски оказались сухими и даже чуть менее горячими, чем шея. Пегаска прерывисто дышала и двигала губами, будто пыталась что-то сказать. Мой язык осторожно проник в её рот, коснулся зубов и нашел между ними лазейку к своему собрату. Самый кончик моего языка коснулся кончика её, буквально на мгновение.
Дитзи громко хлопнула крыльями, обдав меня ветром, резко оттолкнулась от земли и отлетела в сторону на несколько шагов. Я потерял равновесие и упал на спину, неловко заболтав ногами в воздухе. Когда я поднялся и снова взглянул на пегаску, то увидел на её лице лишь отчаяние, а в глазах слёзы.
Камень, навалившийся на мою грудь, упал в пропасть, увлекая за собой всё то хорошее, что было между нами за всё время.
— Дитзи...я... мне... — неловко пробормотал я, делая шаг к ней. Пегаска качнулась в воздухе и отлетела в сторону как магнит, отталкивающийся от другого такого же. Слёзы капали из её глаз.
— Глупая, глупая Дёрпи... — проговорила она упавшим голосом, — глупая Дёрпи.
— Дитзи, я хотел сказать, что...
— Нет! Молчи. Пожалуйста, ради Селестии, не надо. Это я во всём виновата, думаю крупом, а не головой. Нужно было раньше догадаться, что ты в меня... Глупая, глупая Дёрпи.
— Это потому что я земной пони, да? — спросил я, еле выговаривая слова. Моя нижняя губа предательски дрожала.
— Чт.. Нет! Леттер, прозвучит ужасно шаблонно, но дело не в тебе. Ты очень хороший, один из лучших пони, каких я знала за всю жизнь, но мы не...
— Мы не что?
— Мы не... У меня... У меня уже есть...
Падающий камень ударился о дно пропасти, а всё что он тянул за собой начало со звоном биться на мелкие осколки.
— Леттерхарт, прости, мне нужно... Прости, пожалуйста.
С этими словами Дитзи взмахнула крыльями и по неровной траектории унеслась куда-то вдоль дороги.
“Добро пожаловать в бар “Френдзона”. Хочешь орешков?” — сказал бы пони из магазина комиксов.
Я некоторое время смотрел на тот холм, за которым исчезла её серая фигурка, а потом бездумно пошел к оставленному на дороге экипажу. Затем, повинуясь какому-то неконтролируемому порыву, сорвал с головы фуражку и бросил оземь. "Раскатал губу, герой-любовник хренов!" — кричал я сам на себя внутренним голосом, беспощадно втаптывая фуражку в траву, — "Это не ей нужно было подумать, а тебе. Это же очевидно, что у такой милой кобылки уже есть хороший жеребец, которому такой бесполезный кусок навоза как ты и в подковы не годится!".
— Портим казённое имущество, а?
Я быстро вытер слёзы и повернул голову в сторону оратора.
Рейнбоу Дэш висела в воздухе как раз над тем местом, где я поцеловал Дитзи. Она чуть покачивалась в воздухе и небрежно вертела на копыте лётные очки с большими стёклами. Я впервые видел знаменитую в этих краях пегаску так близко, и успел даже подумать, что выглядит она просто потрясающе. Хотя внутри меня, при виде её великолепного радужного хвоста, ничего не колыхнулось. Я смотрел на нее как на картинку из журнала, когда понимаешь, что ты достоин всей этой красотой только любоваться, и то издалека.
— Язык проглотил что-ли? — проговорила Дэш, прикрывая глаза от солнца копытом и вглядываясь в тот самый злосчастный холм на горизонте, на который я смотрел минуту назад, — И куда это Дёрпи умчалась?
— Не называй её так! — крикнул я вдруг таким голосом, который сам слышал от себя впервые в жизни, и немного оторопел от своего поступка. Наверное, накопившиеся гнев и отчаяние перекинулись с фуражки на радужную пегаску. Дэш смерила меня уничтожающим взглядом.
— А ну-ка рявкни еще чего-нибудь, и зубов недосчитаешься.
— Да мне плевать! Не смей называть её этим словом, ясно тебе!?
От этого крика у меня аж запершило в горле, а невесть откуда взявшийся адреналин скрутил живот.
Рейнбоу Дэш качнулась в воздухе, видимо ощутив непреодолимое желание заехать мне в челюсть, но потом присмотрелась ко мне получше и остановилась. На её лице появилось очень редко возникающее там выражение сожаления.
— А... Вот оно что.
Рейнбоу подлетела и зачем-то неловко похлопала копытом по моей кучерявой макушке. От неё сильно пахнуло потом, видимо она работала на этой жаре весь день.
— Извини, парень.
— Ничего страшного, бывает. — ответил я, поднял фуражку с земли и не отряхивая от грязи натянул на голову, низко надвинув козырёк на глаза.
Ноги сами притащили меня к коляске с грузом, а глаза тупо уставились в упряжь, оставшуюся от Дитзи: ворох кожаных ремешков и хитрых замочков. У меня не особо вышло даже понять, как это всё одевается, а у Дитзи получалось всего за несколько секунд.
— Эй, Дэш, ты чего тут болтаешься? — послышался незнакомый голос.
— Да тут... Ситуация. — ответила пегаска.
— Чего? Какая “ситуация”?
Рейнбоу тихо сказала что-то своему собеседнику.
— Аааа... оу, печально.
— Эй, парень! — крикнула Дэш, обращаясь ко мне, — помощь нужна?
— Нет, спасибо. — ответил я, кое-как вытаскивая ногу из какой-то висельной петли с непонятным назначением. И чего они ко мне прицепились, летели бы дальше...
— Так, ясно всё. Тандерлейн, помоги ему с экипажем, работу мы сами закончим, тут немного осталось, — деловито проговорила пегаска.
На некоторое время позади меня воцарилось молчание, нарушаемое лишь стрекотанием кузнечиков и легким шорохом двух пар крыльев.
— Гррр! Пожалуйста! — громко процедила Дэш сквозь зубы.
— Вот, с этого и надо было начинать.
— Ладно, до встречи, с меня причитается.
Судя по шелесту сухой травы, Дэш улетела, оставив меня в компании своего крылатого друга. Я непроизвольно замер, ожидая от него действий. Моя фобия незнакомых пони давала о себе знать даже в такой ситуации. Я не знал как себя с ним вести, что можно говорить, а что нельзя. С Дитзи всё было просто и понятно.
— Эм... кхм... Меня Тандерлейн зовут, а тебя?
— Леттерхарт, — ответил я не оборачиваясь.
— Хорошее имя, — дружелюбно сказал пегас, наконец появляясь в поле моего зрения. Я почти не удивился его внешности: он выглядел именно так, как должен выглядеть друг Рейнбоу Дэш. В нём всё был круто, даже его кьютимарка напомнала таковую у радужногривой пегаски, — Ну что, двинемся потихоньку. Куда везти это всё?
— В Понивиль, на почту.
— Ну тогда залезай.
— Спасибо.
— Да не за что... Держись.
Пегас в два счета облачился в упряжь, заработал крыльями и мы полетели.
— Ух ты, а тяжеловата колясочка то, — картинно удивился он спустя какое-то время. Наверное, ему просто не нравилось долго молчать.
— Да, судя по всему.
— Твоя подружка, наверное, довольно спортивная пегаска, а?
— Она не моя подружка. То есть, не в этом смысле. То есть... — я прикусил губу.
Теперь то она точно не моя подруга. После такого с моей стороны... Она даже не захочет со мной больше разговаривать.
— Эх, понятно. — выдохнул пегас и попытался поймать копытом летящее мимо пушистое семя какого-то растения. Экипаж ощутимо тряхнуло. “Ничего тебе не понятно” — подумал я про себя, — “у тебя, наверное, никогда отбоя от кобылок не было, ты наверное весь Клаудсдейл и Понивиль знаешь”.
В молчании мы пролетели мимо речки, в которой Дитзи предлагала искупаться. Я зачем-то пошарил глазами по берегу, непроизвольно разыскивая серую пегаску. Не полетела же она сразу в Понивиль, она ведь так и не отдохнула.
— Как её зовут, если не секрет? — спросил вдруг Тандерлейн.
— Дитзи Ду.
Пегас вывернул шею и смерил меня удивленным взглядом, хлопнув глазами.
— Это с пузырьками и с такими странными гла...?
— Да. — оборвал его я.
— Хмммм... — протянул Тандерлейн и усмехнулся, — да, она миленькая. Только ломать всё любит, от неё все учителя в Лётной школе за головы хватались в свое время.
— Она не специально.
— Верь верю, я ничего такого не хотел сказать. Давно встречаетесь?
— Мы не встречались, мы работали вместе.
— И ты что же, решил форсировать события?
— Не знаю. Наверное.
— Ну она тебе нравится?
— Наверное...
— Ну что ты заладил, извини конечно, но ты ведь не просто завалить её хотел там в кустах?
У меня под сердцем что-то кольнуло, но я уже настолько смирился с тем что всё плохо, что просто глубоко вдохнул и стал смотреть на проплывающие мимо облака.
— Ничего такого я не хотел.
— А она что?
— Улетела.
— Ну я понял, что не уползла, она сказал что-нибудь? Причину?
— Сказала что у неё уже есть кто-то.
Тандерлейн снова повернулся ко мне с тем же удивленным взглядом.
— А я думал что из-за того, что ты земнопони. Вот уж не представлял, что у неё куча ухажеров. Нет, она конечно хорошенькая, но я, например, не могу о ней думать в таком плане, если ты понимаешь, о чем я. Да и мало кто на нее обращал внимания за всё то время, что я её знаю. А ты из всего дикого многообразия кобылок умудрился втрескаться в такую, да еще и внезапно не один. Интересно, кто тот парень.
— Знать не хочу кто тот парень. Она единственная, кого я знаю в этом городе, да и на всём свете.
— Так уж и единственная, не преувеличивай. Даже если так, кругом же куча других кобылок. Хочешь познакомлю с парочкой? Очень хорошие девушки, сразу клюнут на твою кьютимарку, я тебе гарантирую.
— Я всю жизнь прожил один! И то время, что я провёл с Дитзи было лучшим временем в моей жизни! — почти прокричал я. Хватит с меня этих задушевных разговоров, ему все равно никогда не понять, — А сейчас я просто вернусь в прежнее состояние, и спокойно доживу свои дни! Не надо меня ни с кем знакомить! Я всё равно не смогу ни с кем общаться. Через неделю они уже будут считать меня унылым навозом, я это знаю. И не нужно лезть ко мне со своим участием, я гораздо хуже, чем ты обо мне думаешь.
— Эх, парень...
— Хватит меня “парнем” называть, я не младше тебя.
— Ясно. Хех, а ты неплохо сохранился, Леттерхарт. Но послушай, может быть мне действительно трудно понять, я же не пони-психолог в конце концов, и вполне могу быть сейчас не прав. Но в отношениях я кое-чего смыслю, так что послушай:
Если ты всю жизнь был один, но тут появилась Дитзи и всё у тебя стало хорошо, подумай: так ли ты уверен, что действительно полюбил её? Или это всего лишь попытка ухватиться за первую попавшуюся соломинку? Ты действительно испытываешь к ней что-то большее, чем банальное желание с ней переспать? Ведь один, один, а тут раз — и целая живая кобылка, да еще и с неплохими данными. Конечно же у тебя в голове с непривычки всё поплыло, а твой маленький дружок начал переговоры с мозгом о возможных вариантах подобраться к ней поближе.
Вот мы с Рейнбоу Дэш, если ты не против маленькой истории. Ты сам её видел, она просто великолепна, и знаю я её еще с младших классов. Мне нравится с ней общаться, летать, работать, дурачиться. Но я её не люблю. Я не хотел бы жить с ней остаток жизни, растить жеребят и держаться за копыта в общественных местах.
Я мог бы сейчас полететь и предложить ей встречаться. Она, конечно, сначала подумает что это розыгрыш, потом будет злиться и скорее всего даже драться, а потом покраснеет и откажется. Ведь она тоже понимает, что если мы начнем встречаться — ничего не изменится, мы все также будем вместе работать, дурачиться и летать. Разве что к нашему совместному времяпрепровождению добавится секс, и ,возможно, даже сожительство. А потом мы просто надоедим друг другу, разругаемся и... Ну, в общем тебе понятно к чему я клоню. — Тандерлейн повернул голову и улыбнулся краем рта, — Я бы не хотел такого, я очень ценю Дэш как друга. А тебе советую подумать, что ты чувствуешь к Дитзи. Прости за такую лекцию, но мне кажется, что кроме меня тебе некому такое сказать.
Пегас эффектным движением провел копытом по гриве и замолчал, размеренно махая крыльями и глядя прямо перед собой. Я тоже молчал, слушая, как где-то на дне пропасти с легким звоном рассыпались последние осколки.