Хроники Рокки Географа - Тайна первооткрывателей

Глава 1: «Предельная свобода: пролог»

Глава полностью закончена, приятного чтения!

Волшебная страна Эквестрия — мир дружелюбия и понимая к каждому: будь то пони земная, будь то пони-пегаска; мир легкого романтизма и явного инакомыслия со стороны каждого жителя, чей менталитет заключается в легкой беззаботности, и,ко всему прочему, не лишен добропорядочности.

В Эквестрии также ценилось одно право: быть свободным. Суть его заключалась в том, что всякому дано было воплощать свои идеи, планы, совершать выбор, даже мысли- и те повсеместно решались самостоятельно, без вмешательств. Однако, среди всего прочего, возникает и потребность обратить внимание на частные случаи — обособиться, так сказать, от жителей Эквестрии, чтобы понять: как это устроено у отдельных групп населения.

А чтобы перейти от главного к частности, следует задаться вопросом: многое ли мы знаем о том, что происходит “по ту сторону мира”? Всего лишь догадки и придуманные истории, ютящиеся и ожидающие очередного чтеца, на величайших просторах “второстепенной реальности”. Я был бы очень рад и сам занять эту нишу, стать для вас рассказчиком-творцом идейным. И займу, потому как натура наша, человеческая, страдать должна от извечного желания: созидать что-то новое. Но завершим монолог и вернемся к сюжетной части.

И все-таки: что происходит в живой и свободной природе Эквестрии? Кто правит лесом, прозванным “извечноодинокий” и “вечносвободный”? Каким правилам придерживаются те, кто связал свою жизнь с изучением тайн великих просторов: горной, песочной, заснеженной и других местностей?

Речь заходит о малоизвестных путешественниках, которые своим трудом и умом смогли донести некоторые познания о неизведанных землях в своих письменных трудах. Зачастую дело касалось бездарного блуждания в местах уже открытых и безопасных для жителей Эквестрии, в частности, пони. Однако, за редким исключением, можно было раздобыть пару-тройку толстенных дневников о геологических работах в нетронутых никем пещерах и опаснейших приключениях в “Предельносвободных” участках. За такой вклад в великую Кантерлотскую библиотеку странники получали некое “солнечное благословение” от самой принцессы Селестии, а также получали от нее же пропускное письмо. На расписном, высококачественном пергаменте особое внимание уделялось печати с эмблемой состоящей из трех перьев разных высот и качеств, расположенных параллельно друг другу по наклонной в строгой последовательности; два вертикальных свитка, абсолютно одинаковых, но с колеблющимися перевязочными лентами по разным сторонам.

Любой заимевший такое письмо путешественник был не столько рад, сколько горд — горд своим соответствием принципам отбора в касту, как кажется им самим, наивысшую! Правда, события после получения следовали совершенно разные: от мгновенного прибывания в дом гильдейский, до неожиданного проявления высоких чувств, даже слишком высоких, и, как правило, такие путники сводили свой ответ на “нет”. Третьи же страдали от сомнений; одинокое блуждание с годами сделало их слабыми против решений совместных, и таковых искал сам Ваннес Географ.

Ваннес являлся лидером гильдии путешественников, пятый по династии Географов. Свое имя заслужил редкой особенностью — объединять даже тех, кто очень мудр и умен, но состоит в категории третьих лиц, или, лучше сказать, отчужденцев из вышеизложенного списка претендентов. Сам же гильдейский дом, как это принято в династии, был по праву передан ему на собственное покровительство, но вскоре это право достанется одному юнцу.

— Средь земель, скрытых под тенью высоких гор, — отскочило перо на пару с речью выступавшей, расписав строки на клочке помятой бумажонки, — в период раннего восхода солнца!

Юная кобылка-писательница сидела в мало-помалу груженой телеге и о чем-то разгоряченно мечтала. Строка за строкой, перерывы на смачивание острого высококачественного пера; она была одержима какой-то поэмой, родившейся спонтанно от высоких чувств. Неразмерная мечтательность прекращалась только в перерывах на почесывание гривы: было заметно, что у нее или блошки завелись, или с головой не дружит…

В действительности кобылка описывала окружающую ее местность, и понячья чесотка вовсе ее не беспокоила. Раскинутое поле с еще только-только взросшей травой, недалекие облака, охватившие горизонт со всех сторон, скалистые горы, впивающиеся в молодые облачка, словно зверь какой-то дикий, блекло-размытый шафрановый цвет небес от еще зарождающегося восхода солнца у того самого, предательски скрытого горизонта.

На всей той таинственной местности красовалась миниатюрная тележка. Различные бумаги, чернильницы, мебель для комфорта в быту, немного хвороста и другие предметы для проживания всякого любопытного путника. Также в число увесистых и не очень объектов входил субъект не менее значимый, и не менее весомый… Вышеназванному барахлу и субъекту, а лучше сказать — распрекрасной земной пони, компанию составлял один юноша-единорог, который за собой вел весь вышеописанный груз, в килограммов восемьдесят — не меньше.

Мордочка его выражала растерянность и слабость во едином своем виде. Безусловно, он не рассчитывал на ту самую увесистую особу, когда готовился к прогулке по неизвестным ему доселе местностям. Он, кажется, также устал от груза и терпел как физическую, так и моральную волокиту. Тем не менее, возможностей перед ним было огромное множество, а свежий горный воздух и приятная компания с поэтессой показалась бы каждому путнику – мечтой. Однако, ни сырой воздух, ни увесистая и еще непризнанная писательница, которая между всем прочим пользовалась его высококачественными перьями небрежно, не предвещали юнцу счастливого путешествия…

— О, святая Селестия, я свободен... — повторял он себе под нос. Да так повторял, что если кто его услышал — подумал бы в тотчас, что молится юноша на принцессу. Конечно же, это простодушная фраза, и мало кто о ней задумывался всерьез, но он на самом деле благодарил всевышнюю и на то была своя причина, пускай и нелепая. С каждым повтором он будто в лихорадке пытался затереть свой язык и позабыть все на свете: пространство, время, груз; и даже эти глупости, вырывающихся из его уст – не исключение.

— И вьючный мул мой — быстр и упорен! — внезапно вскрикнула кобылка и возвела копытце к небесам. Она попыталась приободрить своего спутника собственной эксцентричностью и серьезностью поведения, но должного эффекта не последовало, и, конечно же, реакция единорога, любого уважающего себя единорога, была вспыльчивой: он резко остановил движение телеги, напряг все свое тело, сбросил с шеи древесную узду и…как только развернулся — увидел поэтессу в позе какой-то статуи из Понивилльского сада искусств, которые также явственно и нелепо расставлялись в хаотичном порядке. Жеребец, сам того не понимая, прыснул смехом, но, вовремя опомнившись, усмехнулся и проговорил с явно выраженной гордостью:

— Я не вьючный мул, а Рокки Географ — седьмой в своем роде…

Гордость его с каждым словом утихала и в последнем слове оказалась крохотной и практически несущественной. По мере угасания гордости, зарождалась в его словах и мыслях какая-то робость и внезапное затишье. Кобылка, заметив это, облокотилась на укрытый полотном — шкафчик и протяжно вздохнула с видом разочарованным и даже слегка взволнованным. Она думала о будущем того жеребца — переживала за него и даже испытывала симпатию, но дружескую, совсем еще ребяческую.

“Перестань, Каринхэйд, он ведь приучен к опасностям — справится с любою дикой силой! Ведь так…?” — с той же уверенностью плавал вопрос в ее еще наивной головушке.

Рокки же так не волновался за себя и за свою подругу; пугала его совсем другая проблема — та безграничная свобода, в которую он, по случайному обстоятельству, попал. Все же, он хоть и был ошеломлен моментом, произошедшим с ним день назад, но в голове не держал и даже не посмел бы сдерживать мысль о возвращении в свой дом. Ведь Рокки прекрасно понимал, что его ожидают как главного врага семейства, в том числе и гильдии. В общем, несмотря на робость перед бескрайним миром, от поступков своих он не отказывался.

Между Рокки и Каринхэйд возникло неловкое затишье, продолжавшееся еще с минуты две. Для них обоих оно оказалось весьма полезным: одна задумывалась над своими возможными ошибками, другой же думал, как их разрешить, но уже со своей стороны, а если быть точнее — куда придется податься, если возникнет острая нехватка средств для проживания.

Тем временем солнце в спешке успело растянуть свои ласкающие лучи по всей окружающей их в границе горного кольца долине, на которой и находились заблудшие души.

Рокки по вольной жизни не скучал теперича, а воздавал двоякие мысли: одна из которых была связана с природным чутьем, другая же с абстрактными фигурами — воплощением его сомнений и идей. Чутье же являлось к нему всегда, и именно благодаря ему Рокки мог чувствовать себя счастливей и уверенней. Он даже подражал настроению природы: разговаривал с ней и представлял различные ценные вещи из ее щедрых даров. На этот раз его настроение внезапно возвысилось, как и солнце над горами, и он, вернувшись к разговору, воскликнул:

— Я думаю, все скоро наладится! Не зря же я так долго мечтал увидеть всю эту красоту!

Хоть вторая мысль и доминировала над первой, Рокки не мог в полной мере насладиться живописным видом, а посему решился продолжать двигаться дальше. Он восторженно приподнялся и нерасторопно, с зевком потянулся. Заметив это, кобылка вскрикнула:

— Вперед, мой верный… — и подавилась собственным неудержимым хохотом. В этот раз Рокки отреагировал спокойно и только прищурившись, ехидно ухмыльнулся и сам же поддержал подругу смехом.