Сто проблем стоматолога

3. ... И кодеиновый катехизис

Медленными шагами Туф свернул к дому, на котором красовалась табличка «26\2». Пройдя весь свой путь, он изрядно устал и обрушился на скамеечку перед домом полностью обессиленным. Потребовалось где-то пять минут, что бы хотя бы его нормальный ход мысли вернулся – о силе в копытах здесь даже говорить не приходилось.

«Нельзя больше баловаться с этой трубкой, надо заняться спортом и вообще…» — подумал он, тяжело дыша и чувствуя на себе просто возмущенные взгляды прохожих, кричащие ему вслед разные гадости о его образе жизни и состояние здоровья.

Прошло где-то минут тридцать(как минимум, сам Туф был железно уверен в этом), прежде чем он до конца отдышался. Все-таки возраст, вредные привычки и работа не сходя с одного места давали о себе знать – и хотя грубой силы ему было не занимать – зубы так просто из десен не выходили, то вот с выносливостью были проблемы куда больше и шире. Ее не хватало совсем – даже на трехкилометровую прогулку.

А Туфу здесь нужно было выглядеть эдаким самодовольным интеллигентом, если он собрался произвести на публику в лице представителя органов опеки исключительно приятное впечатление – обычная предвзятость оценки характера и моральных качеств по внешности могла сыграть ему только на руку. Уставившись в металлическое кривое зеркало урны, стоявшей при скамеечке, Туф сделал вот что: пригладил волосы, немного побил тупым концом копыта по носу, слегка увеличив его и придав себе визуальную важность. Остальное было не так важно – здесь не нужны были халаты и маски. Удостоверившись, что противогаз, валявшийся в седельной сумке рядом с пачкой документов, не оставил на его лице покраснений в виде полумесяцев и что на его теле нет грязи, он встал, немного прихорошился в пустоту и зашел внутрь подъезда.

Смрад импровизированного туалета под лестничной клеткой здесь царил вечно. «Какая мерзкая антисанитария,» — глядя на расписанные граффити стены, подумал он, — «здесь явно не высшее общество живет. А это меньше километра от площади… Селестия помилуй, кого ютит Кантерлот? В моем квартале так никогда не было. Хотя… Город большой, мегаполис, как-никак, наверное, разные пони живут».

Дверь позади него захлопнулась, и он остался наедине с полумраком изгаженного подъезда, разбавленном лишь светом тусклых ламп да порциями света из запыленных, немытых окон. «И здесь жила ее сестра… Как хорошо, что Деми осталась в теплом домике в Понивилле – здесь бы ее инфаркт и настиг. Да, плохо связывать свою судьбу со врачом – привыкаешь к бытовой стерильности, к вечно чистому инструментарию, к отмыванию полов после клиентуры – а тут, конечно, ощущения не самые приятные. Дышать ртом, что ли? Я сейчас задохнусь от этой вони. Кто, мать его за ногу, мочится в подъездах? Дома горшка нету что ли?»

Избегая грязных перил и стараясь не наступать в лужи со скользким месивом непонятного происхождения, Туф поднялся по лестнице на четыре пролета вверх, где он и нашел нужную квартиру. Сразу было ясно, что здесь жила далеко не чистюля – ободранная, судя по виду, собакой дверь с позеленевшей нечищеной ручкой раскрыла свою створку с ужасным скрипом, показывая внутренности квартиры, дохнувшей на Туфа «свежестью» из смеси запахов подгнившей еды, оплесневелой штукатурки и разъеденных грибком обоев.

Перешагнув порог, Туф в полной мере ощутил атмосферу то ли притона, то ли гадюшника – настолько грязной и не убранным было это место. Под ногами из неосторожно опрокинутой банки выплеснулась бирюзовая жижа, по запаху напоминавшая какую-то раффлезию, но никак не пищевой продукт. Туфа едва не вырвало прямо себе под ноги. Давя в себе рвотный рефлекс, он переступил эту мерзость и аккуратно, разглядывая пол под ногами, чтобы не вляпаться в очередной «сюрприз», который мог в равно степени кишеть опарышами или быть облюбованным канализационной крысой, он прошел в холл, а оттуда – налево, в комнату, из которой были слышны голоса.

— Здравствуйте, — открывая дверь, сказал он, натыкаясь на двух взрослых пони и одну маленькую кобылку.

— Добрый день. Вы из какой службы? – спросила зеленая пегаска с синей гривой, стоявшая у окна и что-то писавшая в своем блокноте. Она была одела в синий китель и кевларовый бронежилет поверх него.

— Добрый день, вы забрать? – почти одновременно с ней спросил второй взрослый – земнопони-жеребец бирюзового цвета с темно-охровой гривой, одетый в пиджак, на котором красовался красный галстук.

— Да… Я забрать, я не из служб, — сказал Туф, — что мне надо сделать?

Маленькая нежно-алая единорожка тем временем мирно спала в кровати, на которой виднелись следы рвоты. Грязная, неухоженная, со спутавшимися волосами, она производила впечатление ребенка улицы, немощной попрошайки – но никак не дочери сестры Деми. «Селестия помилуй, я же еще помню эту сестру. Она же была… Чище, что ли. Что произошло? И почему мы с Деми ни о чем не знали?» — ужаснулся Туф, но, к его счастью, не вслух.

— Пройдите к Форс, она вам подпишет договор о принятии права удочерения со стороны государства, вы – со стороны родителя. Затем я бы хотел сказать вам пару слов – и вы свободны.

Туф подошел к кобылке.

— Офицер?.. – задал он вопрос, но та лишь фыркнула, и, скривив мордочку, показала ему, где расписаться. Туф, немного ошеломленный таким отношением к ней, отошел и вышел в холл, где уже стоял земнопони.

— Чего это она так? – тихо спросил Туф, на что его собеседник ответил нарочито громко, приправляя свою речь явно Пфердштадтовским акцентом:

— Феминистка. Должность у нее офицерская, вот она и офицерка, — и улыбнулся краем глаза, наблюдая, как напряглись скулы у пегаски, а затем сбавил голос, — ладно. Кранкенгертц фон Химмель, штатный психолог ДПКДЦ номер двадцать-шесть. В общем, я поговорил с вашей маленькой… Протеже, скажем так – вам стоит быть аккуратным. Прежде чем представлять ее семье, проинформируйте, что она живет у вас всего две недели, а затем мама заедет. Жеребенок будет некоторое время скучать по маме, возможны эффекты психотического характера, но я прошу вас, будьте благоразумны. Стройте отношения хотя бы до пятнадцати лет так, как будто мама ее жива, но работает где-то далеко или еще что. Раньше этого возраста – ни-ни, что мать умерла. Прошу вас, у нее может возникнуть недоверие и все что угодно, вплоть до навязчивой идеи поиска. Обеспечьте ее хорошо, и благодаря хорошей заместительной терапии вы получите здорового и дееспособного члена семьи, милого ребенка и вообще. Она умная – я говорил с ней, и знаете… У нее нет в глазах простецкости, скажем так. У нее проглядывается замечательный интеллект… Просто восхитительный. Вы обещаете это маленькое условие?

— Вы что, успели к ней привязаться? – улыбнулся Туф.

— Возможно. В моем желании – то, чтобы и вы к ней привязались. Если детский психолог не привязывается к детям – он аморальный урод, а не детский психолог. Ну вы поняли.

— Ну да, — кивнул Туф.

— Ладно. Вы расписались? Будите ее. Только будите сами, и вообще – вы теперь должны быть рядом с ней… Ну или член вашей семьи, неважно, главное – рядом. Вы хорошо поняли? – спросил фон Химмель, слегка прищуривши свои широкие глаза.

— Да-да, я понял, — ответил Туф и подошел к кровати. Слегка растолкав малую, он с умилением уставился на то, как это невинное дитя потягивается и изгибается, пробуждаясь ото сна. Маленькая кобылка зевнула, осмотрела комнату сонными глазами и первым делом, забыв даже поздороваться, спросила: «Мама еще не вернулась?»

— Мама уехала, Диззи, увы. Привет… — начал Туф.

— Здравствуйте, — испуганно ответила жеребенок, — скажите, а откуда вы это знаете?

— Ну… Ты же знаешь тетю Деми?

— Да, мама часто говорила, что ей хорошо живется. Но вы не тетя Деми… И почему вы спрашиваете? – все так же, не сводя испуганных глаз с жеребца, продолжала задавать вопросы Диззи.

— Ну… Я особенный пони у сестры твоей мамы. Мама сказала, что пока она уехала, ты поживешь у нас.

— Но почему мама не сказала мне, что уезжает?

Туф задумался. Вопрос был неприятный, но Туф наше способ извернуться так, чтобы найти ответ, пусть даже и ложный.

— Скажи мне, Диззи, ты умеешь читать? – спросил он, молясь, чтобы та ответила «нет». Надежды Туфа оправдались – отрицательные покачивания головы немного успокоили его – теперь у него был ответ на вопрос.

Достав из седельной сумки бумагу, на которой было написано заключение специалиста для какого-то его пациента, он сел рядом, для важности немного нахохлившись, и начал, смотря в бумагу, читать выдуманный им на скорое копыто текст:

— Дорогая Деми и Туф! События идут слишком быстро, я не могу даже увидеть свою дочурку, мне надо срочно уехать. Пусть она пару недель поживет у вас – я ее вскорости заберу обратно. Не поймите меня неправильно — мне очень нужна ваша помощь, — произнес Туф и побыстрее убрал бумагу в сумку, — теперь видишь, что твоя мама прекрасно о тебе помнит?

— Да, мистер…

— Туф. Можно просто Туф, — кивнул жеребец и дополнил: «Впрочем, времени уже многовато, нам надо собираться. Что тебе надо взять с собой?»

— Это, — единорожка протянула маленького исцарапанного плюшевого медвежонка.

— И все?

Диззи усиленно закивала. Туф внутренне был даже рад этому – меньше раздолбанного хлама из этого места, недостойного по меркам Туфа даже зваться «жильем», пришлось бы тащить к себе в дом, хотя он уже был морально готов к такому исходу событий.

Впрочем, снаружи он остался неизменно понимающим и улыбающимся, как предписывал ему минуту назад психолог. Он ловил себя на том, что, может быть, он переигрывает, но, тем не менее, оставил пока все как есть – как минимум, он не вызвал у этой юной единорожки неприязни, что было уже неплохим само по себе. Зеленая пегаска выпорхнула в окно, сказав, что ключи на столе в прихожей, направляясь по своим делам, психолог тоже вышел из квартиры.

Туф посмотрел на юную кобылку и понял, что не зря в его седельной сумке затесалась достаточная пачка денег. Изначально он был готов, что кому-то наверняка стоило положить «на копыто», и надеялся провернуть небольшую аферу – взять на себя имущество юной пони, чтобы сдавать квартиру и немного, скажем так, субсидировать свои расходы на содержание нового лица в семье – одежду, школьную форму, учебники, тетрадки и перья еще никто не отменял, а на это уходило денег много. Каждая банка чернил стоила почти двадцать монет, например, а ее хватало от силы на месяц школы. При зарплате Туфа в шестьсот монет, которая в Понивилле была десятой по величине, а первые десять не сильно отличались от нее – самая высокая была шестьсот семьдесят, у градоначальницы, можно было сказать, что один новый член семьи стоил солидный кусок семейного бюджета.

Но… А что было иначе делать? Туфу лично эта маленькая единорожка была до фени – он и поехал-то только сюда ради того, чтобы Деми отдохнула от ужаса, прочтенного ей. Связанный одной стороной законом, другой стороной – своей женой, которая бы скорее сама лично пошла на мороз, чем пренебрегла делами своей сестры, Туф не мог сделать иного выбора, кроме как согласиться, не предъявляя никаких лишних требований.

Прием Диззи в семью значил только одно – для него это была лишняя статья расходов. А если в итоге эта малая останется неблагодарной? Если в ней взыграют отношения «мать-дочка» и она начнет убегать из дома? Им проблем с инстанцией «Службы семьи» не огрести до конца веков. Еще вот этого только не хватало.

Решения оптимального, удобного всем в данном случае не было – как не было и оптимального варианта смерти сестры Деми(«Прокляни ее Дискорд» — думал про эту погибшую пони Туф). Но все-таки хоть чуточку благородным быть стоило – и Туф взял ее и повел из дома.

Она шла рядом, покорными шагами меряя лестничные пролеты.

— Переночуем в отеле, а с утра поедем. Хорошо, Диффи?

— Меня зовут Диззи, — тихо ответила она, — А мама точно приедет?

— Точно, Диззи, спокойно. Я знаю твою маму уже давно, — сказал жеребец, подумав про себя, что он конченый дурак, — и знаешь, она честная и хорошая пони, она обязательно приедет.

Двое пони вышли из подъезда. Туф в последний раз обернулся посмотреть на ярко раскрашенный дом и почувствовал в первый раз в жизни, насколько сильно обертка может отличаться от наполнения.

Их путь к отелю «Симпл Лэй» лежал через центральную площадь. Расположенная при дворце Селестии, она была действительно огромной и великолепной. Туф неспроста подумал пройти именно так, хоть это был не самый короткий – он хотел взглянуть на дворец еще раз в его красе сияющих сводов, а, может быть, и записаться на ночную аудиенцию к Луне, чтобы попросить ее набросать в жену снова получше, чтобы хотя бы ночью она не была такой мрачной, как ей суждено быть днем из-за ее сестры.

Богатый город в вечерних лучах сгущал краски внутри себя, превращая золото в охру. Туф и его подопечная шли, преодолевая свой петляющий по узким улочкам маршрут, сложенный сотней указателей и периодическими расспросами прохожих, слонявшихся в тухнущем городе.

Уже придя на площадь, Туф почувствовал, насколько огромна эта квадратная территория – по сравнению с предратушной площадкой в Понивилле, она была воистину гигантская, как дракон рядом с его яйцом.

Но был один факт, который его очень сильно смутил: на площади была большая толпа, причем это не были разнузданные туристы, а это было действительно организованное скопление. Вверх воздвигнулись флаги и транспаранты, на которых было что-то написано. Туф вчитался, и его лицо перекосилось от ужаса. «Сталлионград не желает других С»; «Даешь Сталлионградскую аннексию»; «Сталлионград уже не будет прежним».

«Что за бредятина?» — подумал он, смотря на это. Ощутив каким-то задним чувством, что сейчас может произойти что-то страшное, он обернулся, чтобы увидеть, как банка из металла падает ему под ноги. Рядом с ним оказалось еще несколько зевак, и незавидная судьба грозила им всем.

Туф, не раздумывая, чуть только вспомнил свои студенческие годы, когда они митинговали за смену ректората, помнил, как их разгоняли и что можно было сделать, чтобы защититься. Он упал плашмя, прижав копыта к лицу и подмял под себя Диззи, чтобы ты вдыхала запах его вонючего брюха, но это было куда лучше, чем слезоточивый газ, который «забывали» разводить в эфирах, хотя так полагалась по инструкции, отчего толпы начинали кататься по полу в слезливом экстазе.

Почувствовав знакомые ощущения – жжение в глазах, першение во рту, начавшееся слезотечение, Туф понял, что все это неспроста.

— Дядя Туф, что вы делаете? Что происходит? – спросила его Диззи, напуганная внезапностью происходящего.

— Спасаю тебя, — буркнул Туф, — веди себя тихо и проблем не будет. Хорошо?

— Хорошо, дядя Туф, — пискнула единорожка и глубже зарылась в шерстку Туфа.

…
Когда Туф уже наконец смог раскрыть глаза, вдоволь проплакавшиеся за прошедшие пятнадцать минут, он обнаружил, что над ним зависло несколько фигур.

— А этого я помню, — заговорил знакомый жесткий голос, — он совершенно не уважает мое право быть кобылкой, но он здесь не при чем. Видите… Эм-м… Бампер маленького жеребенка из-под него? Он забрал ее несколько часов назад.

Туф приподнял глаза. Зеленая пегаска, та самая, которая еще недавно расписалась ему в бумагах. Еще коричневый мускулистый пони с черной гривой, в солнцезащитных очках и с массивным пирсингом в левом ухе.

— Точно не он? У него глазищи очень похожи. А ну-ка, подымите его, — сказал он, и несколько пони подняли его, а заодно и Диззи, на всякий случай.

— Я вам говорю, мистер Файн Лайн, что это даже близко не организатор, он вообще не при чем. Хоть и скот, — сказала пегаска и ехидно улыбнулась.

— М-да, ладно. Опусткайте на все стороны. Кто там у нас дальше похож на главного? Надо осмотреть всех, нам такое в Кантерлоте не надо. Где отряды погашения? Предоставить мне полные списки, кого они в участок оттащили, мне нужны протоколы допросов и прочей мишуры.

— Допросов не будет, политика… — начала пегаска.

— Да, я понял, офицерка, — отозвался пони. Слово «офицерка» разрезало слух Туфу: он в первый раз в жизни слышал, чтобы кому-то в чине обращались не в мужском роде.

Файн Лайн… Что-то это имя уже когда-то говорило Туфу, да и сам видок, достаточно эксцентричный для рядового Кантерлотчанина, был достаточно знакомый – но факт про то, как, когда и по какому поводу Туф удосужился его запомнить, пусть и мгновенным бликом, был на данный момент совершенно невыуживаем из памяти.

Впрочем, это не сильно волновало Туфа сейчас – едва почувствовав свободу и овеянный страхом, он взвалил Диззи себе на спину и быстрым-пребыстрым шагом едва ли не убежал с площади.

Только добравшись до отеля, уже будучи достаточно грязный, с непричесанной гривой, он сразу же дал метрдотелю пачку хрустящих купюр и сказал, что им нужен номер на сегодня на всю сумму плюс завтрак.

Увидев деньги, их сразу же сопроводили в номер I класса, где и оставили, отдав ключ. Часы еле-еле оттикали восемь вечера.

Туф, закрыв дверь, закатил глаза и осел на пол. Едва-едва он сумел подняться, он сразу же сбросил с себя седельные сумки и пошел в душ. Приятная прохладная вода смывала с него грязь и неврозность. Выйдя из душа, он посмотрел на испачканную шерстку Диззи, которая, судя по всему, пребывала в прострации, пытаясь понять, как можно было навести такую чистоту.

Туф дотронулся кончиком копыта до ее ушка, и все тело дрогнуло. Блестящие глаза Диззи повернулись на Туфа, и округлились – этот пони еще совсем недавно был грязным, а теперь выглядит совершенно чистым.

— Хочешь помыться? – предложил ей Туф.

— Хочу, — кивнула Диззи.

Туф занес ее в ванную, включил воду, отрегулировал так, чтобы она была слегка прохладной, и направил струю на единорожку. Смотря на воду, в которой была грязь, слизь и выпавшие от долгого прессования этой смесью кожи колтуны из гривы и волоски из шерстки, он осознал, что грязь была натуральным и естественным состоянием для этой единорожки, и принялся намыливать ее, телекинезом вспенивая мыло на ее коже.

Еще слой грязи упал вниз, и шерстка с гривой заметно поредели, но теперь от Диззи наконец-то перестало нести хлевом. «Уф-ф… Где же ты жила так-то?» — подумал Туф, скривив лицо.

Вытерев Диззи полотенцем, он поставил ее на пол и они вышли из ванной. Уложив ее на кровать, он увидел, в каком блаженстве зарделось лицо этой единорожки: ей была незнакома столь мягкая кровать и чистые, пахнущие морем простыни и одеяла.

— И мы здесь будем спать?

— Да, Диззи, здесь и будем. А ты как думала?

— Ну… Ой… Здесь все такое мягкое… Я никогда не думала, что такое может быть.

— Кантерлот – это дорогой город, он большой, в нем есть много чего и кого, — поджал губы Туф, — ты когда-нибудь была во дворце?

— Мама никогда не водила меня туда… Она говорила, мы слишком нищие для этого… — глаза Диззи подернулись слезой, — Я гуляла только во дворе и во дворе школы.

«Воспитание по-Кантерлотски, часть первая,» — Туф вспомнил, как он застукал свою жену, когда та читала журнал, а Итси, будучи шести месяцев от роду, плакала, непокормленна. Да, Деми неделю проходила с фингалом под глазом, отговариваясь от подруг тем, что поскользнулась на кухне – все-таки норов, доставший Туфу от отца, давал о себе знать, зато после этого больше никогда никаких казусов подобного тому не случалось – все всегда было готово и вычищено, и вообще дом стал воистину крепостью этой семьи. Тут же копыто отца не касалось этой единорожки, а мать-одиночка не способна в принципе воспитать здоровую личность – по крайней мере, так считал Туф, и ему даже стало немного жалко эту морально неполноценную.

Часы дотикали до половины десятого. Шерстка Диззи уже высохла, поэтому Туф решил сводить ее поужинать для начала, а затем отправить спать.

— Хочешь поесть? – предложил он ей.

— Хочу, — кивнула малая.

Пересчитав пачку купюр, сбереженных на подобные расходы, Туф, примерно зная цены этого места, пришел к выводу, что поход в местный ресторан не сильно разорит его. Поэтому он поднял Диззи с кровати, и они вышли из номера. Провернув ключик два раза с помощью магии, он вместе с единорожкой спустился на первый этаж и они оба заняли места за заботливо предложенным им столиком, расположившимся прямо у окна.

Пока официант принес меню, Туф уже успел осмотреть большой ресторанный зал, полный однотипных столиков, покрытых черными скатертями с белым ромбом сверху: ничего не изменилось с тех пор, как они с Деми спраздновали здесь свадьбу и первую брачную ночь. Туф также надеялся, что расценки не поменялись, хотя он совершенно не следил за экономическим состоянием своей страны.

Через пять минут наконец двое меню в кожаных переплетах, противно пахнущих лигнином, уложились перед ними за стол. Ламинированные страницы приятно хрустели под копытами, и не было никакого желания переворачивать их телекинезом. Туф уже знал, что он себе закажет – салат из шпината и чернослива, тыквенный супчик с карри и рис, пареный с авокадо и морковью. Но вот с Диззи была большая проблема: он не знал состояние ее желудка, ее аллергии и прочие факторы, по которым взрослые пони выбирают себе еду, а обилие сладостей в меню заставило Туфа отказаться от идеи предоставить выбор блюда самой единорожке.

В конце списка располагался листок-вкладыш, на котором было написано: «Детское меню». Изучив его, Туф пришел к выводу, что оттуда можно было найти диетические в полной мере блюда, но… Стоило ли мучать жеребенка запахами своей еды, да и это могло показаться нетактичным, что он себе назаказал на тридцать монет, а ей, в лучшем случае, на шесть с половиной. Нет, в этой ситуации надо было искать компромисс, и Туф все-таки отыскал его после недолгих размышлений.

— Диззи, я тебе вот что предлагаю взять – давай ты возьмешь овощной суп, рис с авокадо и на десерт я тебе закажу большой брауни со сливочным мороженым и сгущеным молоком, пойдет? – спросил Туф.

— Хорошо, дядя Туф, — подозрительно легко согласилась та, но Туф отмахнулся от мысли, что она это есть не будет. В конце концов, пришло время начинать проявлять к ней и воспитательные меры: не будет – значит, в помойку, но другого тоже ничего Туф по второму кругу брать не будет. Так что или еда, или голод. И не забыть заставить съесть хотя бы все первое, а десерт попросить отдельно, когда юная леди соизволит поглотить основной рацион. Одним сладким питаться вредно хотя бы для зубов – уж стоматолог-то не понаслышке знал это, леча вопящих и упирающихся жеребят от кариеса и всевозможных пародонтитов, которые были весьма распространены только у двух категорий населения: рабочих на кондитерских и металлургических фабриках и юных избалованных своими же родителями жеребят.

«Интересно, они не понимают, до чего доводят своих же детей своими же копытами?» — подумал Туф, взирая на сжавшуюся и мельком поглядывающую в окно Диззи.

— Вы уже готовы заказать, сэр? – обратился к нему учтивый голос, ставя на стол графин с ледяной водой, сверху которой плавала достаточно крупная долька лимона.

— Да, — ответил единорог и перечислил все, что хотел, не забыв и про заказ Диззи. Официант-земнопони, искусно двигая головой, записал все в карманную книжечку и быстро удалился, не задавая лишних вопросом.

— Диззи, ты мне вот что скажи: как вы жили-то с мамой? – в предвкушении скуки от ожидания еды, спросил Туф у жеребенка.

— Мы… Мы с мамой жили хорошо, дружно. У меня кроме нее и мистера Пфискерса друзей не было.

— Мистера Пфискерса?

— Да, этой мой друг-медведь, — улыбнулась Диззи, — он, кстати, говорит, что ему хорошо в вашей сумке.

Тут Туф как раз-таки и вспомнил про набитого плюшем поцарапанного зверя с глазами-пуговками, который сейчас лежал сбоку стола в его седельной сумке.

— А еще что? Ну… Что мама делала обычно?

— Мама очень много пропадала на работе, — немного нахмурилась Диззи, — я раньше, когда была совсем маленькой, сильно болела: мне было очень жарко и постоянно тошнило, а потом было очень холодно и сильно хотелось пить постоянно, а потом… Э-э… У меня распухла нога и ее пришлось резать. А зачем одни пони режут других пони? Я вот не понимаю: у меня как болело до того, как меня резали, так и после болело, а потом вдруг само прошло. А мама пропадала на работе, чтобы за докторов платить.

— А тебя водили к врачам? – спросил Туф.

— Врачам… Э-э…

— Докторам, — поправился стоматолог.

— Ну да. Мама мне часто говорила, что у меня… Э-э… мо-но-нук-иос, — кивнула Диззи, — а что это такое, я даже не знаю. Наверное, что-то очень нехорошее, потому что меня постоянно тыкали какой-то тонкой блестящей палочкой, а сверху нее лилось что-то красное. Что это такое?

— Это называется «анализ крови», Диззи, — сказал Туф и задумался. Мононуклеоз. Но мононуклеоз, Дискорд его тяни, это острое инфекционное заболевание, и брауни из амоксициллина вперемешку с клавулановой кислотой вызвало бы сыпь и резкое погашение вируса. А другое, что она рассказывала… Распухшая нога, которую сразу отправили под нож – это, простите, тянет на карциному, а холод и жажда – это вообще оппортунизм на носоглотке чистой воды, у здоровых пони эта форма назофарингита с гипотермией вообще не возникает. Очень нехорошее подозрение закралось в голову Туфа, но тот решил отложить свои поспешные выводы и послушать, о чем говорит жеребенок, дальше.

— Дядя Туф, а что сверху той трубки лилось? Анализ или крова? – спросила Диззи, пытаясь сформировать именительный падеж от слова «крови», по-видимому, путая ее с «коровой».

— Это называется «кровь», она постоянно внутри тебя. Да, внутри тебя много-много жидкости, но пытаться выпускать не советую: будет очень больно и тебе станет очень-очень плохо.

— А-а… Вот что такое. А еще по пятницам мама часто приносила мне кексы. Кексы были вкусные, но мама приносила очень мало – два или три кексика, а больше не могла – денег не было. Еще мама часто плакала, потому что не могла найти хорошую работу. А друзей у меня не было потому, что в детском саду, куда я ходила, все обзывались.

— А как они тебя обзывали?

— Нищенкой, — слеза прокатилась по щеке Диззи, — но я не нищенка, так говорила воспитательница. Она постоянно ругала тех, кто обзывался, и говорила, что по деньгам пони не судят, но меня все равно обзывали, не хотели играть и постоянно швыряли или прятали мистера Пфискерса, который жаловался мне, что его хотят порвать. Почему они так делали, дядя Туф, может, вы знаете?

— Потому что дураки еще, маленькие очень. А в доме постоянно такой… Беспорядок был?

— Мама очень уставшая приходила с работы, она не могла ничего уже делать, а в воскресенье говорила, что ей нужен отдых. Я бы помогла ей, но она запрещала мне что-либо делать, говорила, что я больная и не должна ничего убирать, что она сама сделает это.

— И не делала?

Диззи помотала головой. «Пожалуйста, не ругайте мою маму. Она хорошая,» — пролепетала она одними губами, и на лице ее можно было прочесть то же самое.

Туф немного поджал губы и раскрыл глаза пошире, наклонив голову в жесте понимания. «Я не буду никого ругать,» — тихо сказал он, чем вызвал странную реакцию у юной Диззи: она вначале едва ли не расплакалась, а затем встала, подошла и обняла Туфа. Хоть в голове у того и крутилась навязчивая мысль о ВИЧ у этой юной пони, отказаться от объятий он не мог – сейчас ей это было просто необходимо.

«Я друг твоей маме и тебе, я пришел помочь,» — сказал он, оценивая свои слова. Не найдя в них ничего такого, за что ему был герр фон Химмель бы прописал «штрафную касторку», он остался доволен исходом этого разговора.

Наконец, принесли еду. Отлепив от себя засыпающую Диззи, Туф принялся поглощать еду, и она, впрочем, тоже, с аппетитом, достойным спортспони после тренировки, уплела суп, рис и брауни, запив все водой и откинувшись на спинку дивана. К тому моменту, как Туф только-только закончил суп, она съела все и уже дремала, свернувшись калачиком.

Прикончив остатки своей трапезы, Туф посмотрел в окно. Часы на стене пробили десять, и ночной мир под руководством принцессы Луны заиграл своими, особенными красками: блестящие серебряные струйки в лужах и металлические блики на листьях деревьев придавали скверику, на который и был направлен вид из окон, особенный вид, полный интриги и тихого блаженства ночных улиц.

Вдруг рядом послышался знакомый голос. Это был снова тот пони в черных очках, Файн Лайн, который тогда перехватил его на площади вместе со своей хартией имени слезоточивого газа. Туф сразу же узнал его и решил немного отомстить ему за недавнее унижение и плач, пусть даже и не вызванный им прямо.

Двое пони сидели с разных сторон – один этот, в очках, другой же был в толстовке и черной вязаной шапочке, которую он не снимал, хотя это было прописано в негласных правилах приличия. Они о чем-то разговаривали, но Туфу очень сильно ударило по ушам слово «Любимый», донесшееся оттуда. Сразу стало ясно, что это далеко не деловые партнеры, а партнеры в более узком смысле этого слова.

Встав со своего места и захватив купюру в пять монет ценностью, Туф славировал к барной стойке и заказал две пачки «Шотклона». Взяв их, он медленно поплыл к столику двух вальяжных гомосексуалистов и, едва добравшись до него, поставил пачку на стол.

— Лидер оппозиции просит вас набить этим рот до отказа и больше никогда и никого не называть лидером оппозиции, — сказал Туф, но вдруг заметил, что второй пони прячет смех. Сощурив глаза, Туф стал наблюдать. Ничего вроде не происходило, разве что мсье Файн Лайн содрал верхний слой целлофана с пачки и теперь она висела перед ним.

— Ладно, судя по всему… Ах вы… — перехватило дыхание у Туфа, когда тот увидел, что делал этот пони – он просто синхронно двигал козырек пачки вверх-вниз, имитируя его речь, — ладно, мистер. Хорошая подколка. Жаль, что уровня детского сада. А еще лидер оппозиции просил вам передать, чтобы вы аккуратны были ночью. Говорят, рога часто ломаются внутри задниц.

Довольным тем, что он так резко высказался в лицо своему обидчику, Туф вернулся за столик. Спокойно пропустив пару кружек холодной слегка кислой воды, он обдумал план на завтра. План был достаточно прост на словах, но сколько времени потребовалось бы для его исполнения – один только Дискорд(да и то вряд ли) мог знать, ведь Туф задумал забрать документы из садика, а заодно и сходить в ту больницу, где лечили Диззи, и узнать, что же это такой за мононуклеоз, при котором распухают ноги и который длится уже пять лет.

Попросив чек и вложив в него пару купюр, накинув на себя седельные сумки, он положил на себя же юную единорожку и пошел по направлению к лифтам.

Нажав на кнопку, он задумался. В этот момент к нему сзади подошел тот самый пони в черных очках, которые теперь были отодвинуты на лоб и под которыми стали видны красные, уставшие глаза.

— Сэр, я все понимаю, но… Пожалуйста, в следующий раз помягче. Поймите меня верно, все мы пони, я тоже могу ошибаться, но в свете последних событий на политической арене уже каждый бред кажется явью. Не стоило вам так шутить в присутствии моего… Аманта, скажем так. Он очень чувствительный – недавно совсем сделал камин-аут, если вы понимаете, о чем я. Впрочем, и вас я помню, за три часа не забудешь. Уж простите за все эти слезы, что вы пролили – нам нельзя допускать всех этих «аннексий», у нас и так страна еле реабилитируется после Тирека, а тут еще и все эти попытки отделения… Эх, было бы это лет триста назад, безо всяких «стопроцентных толерантностей», было бы проще. Признали сепаратистами – и пошли морды бить. Так что… Мои извинения приняты, я надеюсь? Мир? – пони протянул копыто.

— Мир, — ответил Туф, докоснувшись своим копытом до его, — только представьтесь. Запомню хоть вас тогда.

— Файн Лайн, министр внутренних дел, и хватит на сегодня шуточек про крупы, — сразу же сказал он, заметив искорку смешинки на лице Туфа, — а вы кто?

— Туф Шейп, экс-лидер оппозиции, отныне и навсегда простой стоматолог, — сказал единорог, — а что за проблемы-то? По-моему, вот у моей маленькой протеже проблемы, их без ножа и шприца не решить, а разве есть в политике проблемы, которые нельзя решить усиленным трепом?

— Есть и такие, — кивнул Файн, — и если вы хотите об этом поговорить, я могу завтра встретиться здесь с вами. Хотите?

— Ну если только вечером и если мы здесь останемся, — сказал Туф.

— А вы куда-то торопитесь? – спросил его Файн.

— Я вообще-то из Понивилля, — кивнул стоматолог, — и хотелось бы домой поехать уже завтра, а не то никаких денег не хватит.

 — Понивилль – это хорошо. Оставьте адресок, мне скоро на аудиенцию к принцессе Твайлайт и потом целый день там слоняться, хоть собеседник будет. Не смотрите на меня так – да, я министр, и мне тоже бывает скучно, — улыбнулся Файн.

— Солнечная, сорок два, — бросил фразу Туф, и в этот момент подъехал лифт. Уже заходя в него, он продолжил: «И да, передайте вашему любимому, что я подразумевал исключительно его… Переднеприводность, что ли»

— Да уж… Скорее четыре-на-четыре, — усмехнулся Файн, и, нацепив очки на переносицу, пошел обратно в зал, пока лифт медленно удалялся на свой этаж.