Впервые увидев её/The First Time You See Her

Глава девятая. Клаудсдейл (принцесса Кейдэнс)

Заметки к главе:

Смена красок этих трогательней, Постум,
Чем наряда перемена у подруги.
— Бродский, «Письма римскому другу»

Я стою на пороге чего-то восхитительного.

Я говорю это и в переносном, и в прямом смысле. Мои золотые туфельки-колокольчики буквально касаются черты, отделяющей станцию дирижаблей (юридически относящуюся к Зоне погодного контроля Срединных земель и, таким образом, к Гегемонии) от мыса Кумулюс, са́мой оконечности великого Города-государства Клаудсдейл. Пол непосредственно подо мной сделан из практичного чёрного базальта. Всего в шаге начинается широкая простыня сверкающего рифлёного льда (обработанного так для удобства ходьбы), соединяющая станцию с Иностранным кварталом величайшего города в небе. Прямо передо мной лежит широкая обзорная площадка, с которой обещает открываться прекрасный вид на весь мегаполис, а прямо за ней, почти докуда хватает глаз, тянется широкий оживлённый пассаж, построенный из сверкающего белого камня (полированный спрессованный снег? плотные строительные облака?) и заполненный заведениями, готовыми обслужить и накормить усталых путников, достигших окончания странствия или остановившихся здесь по дороге в небесные королевства на востоке. Я, по счастью, принадлежу к первой категории – моё путешествие окончено.

Это мой новый город.

И он прекрасен.

В уголке моего левого глаза две секунды как появилась слезинка, и поэтому я могу честно доложить вам, что буквально плачу слезами радости от запахов, долетающих из лежащей впереди крытой галереи с колоннами. Там нет и следа скучных варёных корнеплодов и эквийского пшеничного пудинга, составляющих основу питания в Кантерлоте, где с беспокойством смотрят на особенно авангардистских поваров, рискующих добавлять к пище чёрный перец, и где новаторство в рационе измеряется исключительно пристрастием к чатни. Пегасам не хватает терпения для варки; если еда не захватывает их интерес, и причём крепко, то вскоре они оставляют её голубям, променяв на очередной полёт наперегонки с друзьями или импровизированный матч по хуфрестлингу. Небесным пони не до жевания, не до переваривания, не до чего такого, что их не увлекает.

Поэтому:

Обжаренный до корочки фалафель на лепёшках пита быстрой выпечки, покрытый жгучим ярко-красным соусом из перца. Громадные чаны с мясистыми оливками, рыжими, зелёными и чёрными. Огромные сковороды с обжаренными в корице орешками, подаваемыми в бумажных кульках. Плотные, сахаристые финики и изюм. Толстые баклажанные муффулетты из хрустящих, усыпанных семенами булок размером с точильный круг. Ящики по-летнему зелёных авокадо. Стопки коробок с пиццей маргарита, затопленной базиликом, помидорными ломтиками и толстыми луноподобными дольками сыра моцарелла. Целое море масла, крахмала и сахара. Мне хочется купить и съесть абсолютно всё это, пока я не замечаю сбившегося с ног продавца, торгующего розово-грейпфрутовым сорбетом в порциях размером с дыню на подложке из хрустящих вафель, а после этого мне хочется только сорбет. Весь. Я делаю мысленную заметку купить тайком пятнадцать порций – возможно, смешно замаскировавшись, чтобы избежать расспросов, – а потом съесть их все. Моя последняя аликорнья кормёжка была слишком давно. Даже за ужином из устриц на утёсе рядом с Редутом я проявила умеренность ради лейтенанта Армора. Но сейчас сдержанность меня мало интересует.

Я сглатываю потоки слюны, грозящие вырваться у меня изо рта, и бросаю взгляд на лейтенанта, оживлённо спорящего с представителем администрации порта о... каком-то вопросе. Вероятно, о точном местоположении моих чемоданов. Должна признать, что от буйной смеси восхитительных запахов у меня немного путаются мысли. В ожидании, пока лейтенант закончит со своими делами, я улыбаюсь пегасу-папарацци, энергично щёлкающему меня с воздуха. Это вам не Гегемония. Здесь перед моей персоной не падают ниц. Здесь я не особа королевской крови. Вместо этого я новинка, свежайшее развлечение из бесконечной их череды, объект хихиканья и перешёптывания, а не почтительного трепета. Я это обожаю. От мысли об этом маленькие фейерверки радости распускаются у меня в мозгу.

После почти невыносимо долгого промежутка времени лейтенант Армор подходит ко мне.

— Готово, ваше высочество, — говорит он. — Дела с грузчиками улажены, и мне удалось договориться о том, чтобы ваш багаж доставили в посольство. Можно двигаться дальше.

— Вы хмуро выглядите, лейтенант Армор, — мечтательно отвечаю я. — Что-то не так?

— Нет, мэм, — качает головой лейтенант.

— Я по глазам вижу, что вы мне лжёте, — игривым тоном настаиваю я.

Короткое и попросту очаровательное фырканье.

— Просто я терпеть не могу эти места, мэм. Станции дирижаблей. Ничего хуже нельзя придумать.

— Что ж, со станции мы почти выбрались, — говорю я, указывая копытом на линию подо мной, где камень встречается со льдом. — Я только вас и ждала.

— Тогда не стоит терять время, — с этими словами лейтенант Армор закидывает вещмешок на плечи. — Путь был неблизкий, а в посольстве должно быть сообщение мне от начальства.

Несколько секунд его голубые глаза зорко оглядывают окружающую нас толпу – и на земле, и в воздухе.

— Я... кое-кого встретил на корабле. Грифона, того, которого мы видели в Редуте. Мне очень хотелось, чтобы вы с ним поговорили. Он рассказывал кое-какие очень интересные вещи, и мне хотелось, чтобы вы их послушали, но сейчас он уже смылся и я его нигде не могу найти.

— Он ведь знает, где мы будем жить, правильно? Он нас ещё найдёт.

— Наверное, — неуверенно говорит лейтенант. — Ну что, прямиком в посольство?

— Шутите? — я оглядываюсь на него через плечо с такой широкой улыбкой, что она едва умещается у меня во рту. — Мы наконец-то в Клаудсдейле! Я не собираюсь сразу же забираться в единственную его часть, по закону принадлежащую Кантерлоту. Если мне здесь жить, то я буду жить здесь по-настоящему. Хотя бы какое-то время. Теперь это мой город.

— Чисто на всякий случай, — настороженным голосом говорит лейтенант Армор, — и в норме я бы о таком не заговорил, но вы меня специально просили говорить о подобных вещах: вы ведь понимаете, что занимаете невысокий дипломатический пост, да, мэм? Это город Сената, что на практике, наверное, означает, что это город Корпорации погоды. А не «ваш».

— Ну разумеется, — живо отвечаю я. — «Мой город» – не в том смысле, что он мой. Просто... «мой город». Как «мой родной город». Да?

— Как скажете, мэм.

Я киваю. Делаю глубокий вдох. Опускаю взгляд на свои копыта. Я вдруг снова перенеслась на несколько десятков лет назад и стою в нерешительности перед открытыми воротами Редута, направляясь на встречу лицом к лицу со злой ведьмой, несущей беду моему городу. Теперь, как и тогда, я делаю шаг, значимость которого не измеряется одной лишь его длиной. Но сегодня меня не ждёт никакая ведьма. Только будущее.

Я шагаю через линию. Одной ногой. Потом другой. У меня покалывает во всём теле, а потом оно заполняется живительным теплом, река золота течёт у меня в мышцах. Я хихикаю от этого ощущения. Потом смеюсь в голос и пускаюсь в сумасшедший галоп к обзорной площадке, где по инерции перелетаю прямиком через ограждение. Мои не по росту большие, но не особенно сильные крылья распахиваются на чистом рефлексе, и вот я парю, оглядывая сверху мой новый дом.

Вот колышущаяся масса мыса Кумулюс, тянущаяся вниз до самого «Бахамута», исторического воздушного флагмана старой Уникорнии, который и сам по себе размером практически с небольшой городок. Раньше он был личным прогулочным лайнером герцогини Блюблад, председательницы Клаудсдейлской корпорации погоды, а теперь стоит на вечном приколе и целиком вмурован в облачную массу. Сейчас его многочисленные палубы из железного дерева служат штаб-квартирой Корпорации и составляют добрую часть Иностранного квартала. Ниже него – Большой форум, средоточие искусств, культуры и управления в Клаудсдейле. Над его бело-голубыми зданиями, блистающими в свете восходящего солнца, возвышается Башня ветров, самые высокие водяные часы, когда-либо построенные пони. Клаудзей, необъятный стадион, на котором жители Клаудсдейла собираются посмотреть на постановки яростных сражений воздушных судов и на ужасающие гладиаторские бои, страшные игры пони против пони, участники которых соревнуются в том, чтобы гладить друг друга и иными способами доставлять противнику удовольствие. Парный ему Большой цирклон, самый экстравагантный гоночный круг, известный пони. Галереи сосулек. Торговые центры под открытым небом. Хуфбольные поля и хуфбольные площадки. А где-то вдалеке за гущей облаков – таинственная заброшенная Фабрика погоды, закрытая Корпорацией за неэффективностью, но так и не снесённая. Какие секреты пегасьих погодных мастеров могут скрываться за её наглухо запертыми дверями? Мне хочется узнать всё это. Мне хочется всё это повидать.

Я косо улыбаюсь лейтенанту, оставшемуся стоять на краю площадки с какой-то безымянной тревогой в глазах. Зачарованный нагрудник Шайнинг Армора даёт ему возможность ходить по неплотным облакам за пределами Иностранного квартала, но замена крыльям из него плохая. Моя диадема сбилась набок от кувырков в воздухе, и я поправляю эту ненавистную штуку одним копытом...

...а потом, следуя безумной прихоти, совсем сбиваю её с головы и ловлю телекинетической аурой. Какое-то время я держу её в воздухе.

— Сказать вам кое-что, Шайнинг Армор? — говорю я, вертя металлическую дугу, как будто это обрезок копыта. — Я терпеть не могу эту диадему.

И вот так вот просто моя аура гаснет. Диадема пускает блик, крутясь и падая сквозь небо. Лейтенант Армор дёргается и пытается ухватить её своим собственным розоватым свечением, но он слишком далеко и немного опоздал, и она падает в густые облака и исчезает навсегда.

— Я вообще терпеть не могу диадемы! — выкрикиваю я. — Я, лягать, ненавижу диадемы!

Я хихикаю, и хихиканье скоро разгорается в настоящий жаркий смех, пока я подставляю лицо ветрам и позволяю им трепать мою гриву. Просмеявшись, я приземляюсь обратно на площадку рядом с лейтенантом Армором.

Лейтенант Армор таращится на меня. Причём... не так, как он таращится обычно.

— Ну да, хорошо, я только что выбросила одно из эквестрийских сокровищ короны, — говорю я, закатив глаза. — У нас с тётушкой, скорее всего, будет разговор на эту тему. Но я бы не стала беспокоиться о том, что диадема разобьёт кому-нибудь голову – она либо застрянет в облачном слое, либо провалится до са́мого Пятна. Там никто не живёт.

По ряду причин считается, что наземным племенам нежелательно селиться в районе якорной стоянки небесного города. Сами догадайтесь почему. Я расслабленно, успокаивающе улыбаюсь лейтенанту. Нельзя сказать, чтобы это подействовало.

Я моргаю и быстро оглядываю Шайнинг Армора с головы до ног. Он выглядит... ниже, чем мне помнится?

— Вы сейчас смотритесь как-то не так. На вас другие подковы или что?

Он по-прежнему таращится. Я краснею, начиная смущаться.

— Что такое? — наконец говорю я, опустив взгляд и осматривая себя. — У меня что-то на лице или?..

Мне попадается на глаза моё крыло. У меня перехватывает дыхание.

Нахмурившись, я двигаю мышцами, сгибаю и разгибаю крыло, наклоняю голову и оглядываю его с разных сторон.

Оно фиолетовое.

Не целиком фиолетовое, нет. В основном оно по-прежнему розовое. Но на краю, там, где маховые перья, лежит темноватый закатно-сиреневый оттенок. Это прекрасно.

И в то же время непонятно.

— Что... что происходит? — выдавливаю я.

Мне отвечает воспоминание о тётушке, разговаривающей со мной за мучительным завтраком, с которого прошло несколько недель по времени и целая жизнь по насыщенности событиями: «Мы с тобой похожи на драконов. Мы растём, и не только духом, когда защищаем что-то важное для себя». Грохоча копытами по льду, я спешу к гладкой белой поверхности одной из колонн у входа и стираю тонкий налёт инея обутым в золото копытом.

Я не узнаю ту, кого вижу.

У этой кобылицы мои глаза и такая же поблескивающая астеритовая подвеска на шее. Её лицо покрыто тонким розовым конским волосом приблизительно того же оттенка. Грива у неё тех же цветов, но выглядит густой, плотной и тесно сжатой перевязывающей её голубой ленточкой. Я зажигаю рог и тяну за свою ленту, и незнакомая кобылица делает то же самое. Её грива растекается как река шёлка, длинная и роскошная; тяжёлая, объёмистая масса волос пружинит и покачивается на прохладных высотных ветрах.

Рог. Её рог элегантно и гордо выступает изо лба. Завитков на нём в добрых два раза больше, чем я помню на своём. Он длинный, даже длиннее, чем у лейтенанта Армора. Она почти одного роста с лейтенантом в плечах, а по рогу даже выше. Лицо у неё... угловатое, немного жеребиное. Совсем непохоже на мою весёлую симпатично сужающуюся кобылью мордочку. Только у меня, конечно, больше нет весёлой симпатично сужающейся кобыльей мордочки. Я едва узнаю стоящую передо мной кобылицу. Стоящую передо мной меня.

Холодный шарик страха скручивается у меня в животе. Взрослая жизнь. Я не могу... я к этому не готова. Время ещё не пришло. Да, я отправилась сюда, чтобы опереться на свои собственные крылья и сбежать из тени тётушки. Да, я хотела иметь работу, титул, ответственность, нечто большее, чем «принцесса». Да, я сменила имя и прочее, стремясь провести отчётливую черту между тогдашней Кейденс и дивной сияющей завтрашней Кейдэнс. Но... ведь ничто же из этого не значило, что я больше не хотела быть кобылкой-подростком, правда?

«Вообще-то, как раз значило, — говорит серьёзная, здравомыслящая часть моего мозга (хотела бы я, чтобы она заговаривала погромче и почаще). — По-моему, ты получила ровно то, что хотела».

Я долго смотрюсь в колонну. Та, что стоит передо мной, – больше не пони, которой почему-то разом достались неловко выставленные крылья и рог. Она аликорн.

Вдох.

А потом я улыбаюсь, потому что вдруг обнаруживаю, что я люблю то, что вижу. Я влюбилась с первого взгляда.

Здесь, в этом отражении в этой колонне на этой оживлённой улице в этом огромном городе в тысячах метров над миром, я наконец-то вижу, кто я такая. Кем я всегда, всегда должна была быть.

Вижу впервые.

— Пойдёмте позавтракаем, — говорю я.

Шайнинг Армор соглашается, и мы вместе шагаем в новый мир.