Извилистый путь

11. Штрихи истории

Цепочки событий из истории Эквестрии плавно ведут в современность "Стэйблриджских Хроник"...

Примерно за 1020 лет до ВНМ (возвращения Найтмер Мун)

Первым, что увидел возвратившийся с переговоров командующий Харбрингер, было бездыханное тело гигантской змеи, лежащее рядом с постаментом Кристального Сердца. Возле него не было ни одного стража, никто из проходящих мимо пони не удостаивал его даже взглядом. Складывалось впечатление, что королю было абсолютно безразлично наличие в его владениях подобной «достопримечательности». Но оно рассеялось, когда командующий услышал приказ своего господина.

— Возьми столько пони, сколько понадобится, – говорил Сомбра. – Отвези Ламию сперва к переправе, чтобы на неё могли полюбоваться сёстры-аликорны.

— Что-то им передать? На словах?

— Я думаю, зрелище, которое они увидят, им всё скажет, – усмехнулся Сомбра. – Потом доставь Ламию в Кристальную бухту…

— Кристальной бухты больше нет, мой король, – печально произнёс Харбрингер. – Море не оставило ни одного корабля. Пострадали даже дома на берегу. Их практически невозможно восстановить.

— Мне не интересно их восстанавливать. Но хотя бы один корабль разыщи. Или сделай, построй! – Хриплый голос короля превратился в раздражённый рык. – Переправь Ламию на юг. В те шахты, которые ты наверняка ещё не забыл. Я хочу, чтобы она осталась там, в тех шахтах, под тоннами камней на веки вечные.

— А не проще её поблизости где-нибудь закопать? – спросил Харбрингер. По старой памяти он всё ещё ставил себя на одну доску с Сомброй, полагая, что годы совместных испытаний и схожесть мышления дают ему на это право. Однако коронованный единорог уже мыслил иными категориями, поэтому прозвучавший ответ был жёстким:

— Я у тебя совета не спрашивал! Вези, куда велено, захорони Ламию, где я сказал.

Командующий Харбрингер послушно кивнул. Собрался идти, но Сомбра отдал ещё одно указание, странно-страшное. До конца не уверенный в исключительной эффективности своих сомнамбулических чар, Сомбра приказал потопить корабль, если змея вдруг проснётся в пути. Харбрингеру ещё раз захотелось предложить избавиться от полудохлой рептилии как-то по-иному, но из позеленевших глаз короля заструился фиолетовый дымок, не предвещавший ничего хорошего.

— Я думал, эта змея – ваш союзник, – сказал Харбрингер спустя месяцы, когда исполненные приказания остались в прошлом и командующий в последний раз завёл с королём разговор на тему минувших событий. – Она ведь помогла вам когда-то.

— Ламия просто инструмент, который я использовал, – коротко ответил Сомбра, всем своим видом давая понять, что больше на эту тему говорить не намерен. – Когда инструменты ломаются и с ними становится неудобно работать – от них избавляются и начинают использовать другие.

Обыденная на первый взгляд фраза имела и неявные слои смысла. Первый из них касался нового инструмента, который король несколько раз упоминал в разговоре с командующим, называя «Кристальной Яростью». Над которым он начал работать, едва ощутив полную власть над Империей. Ради этого таинственного механизма он изучил все коллекции и образцы кристаллов, какие только были в домах жителей – но всё равно не обнаружил нужных ему минералов. А потому приказал готовить геологические экспедиции на ближайший горный кряж.

Второй имел отношение к Харбрингеру лично. Командующий осознал это много позже, когда шёл мимо одной из стен дворца. Когда увидел своё слегка искривлённое отражение. В этот момент он с предельной ясностью понял, что для короля Сомбры пони Харбрингер – тоже всего лишь инструмент, который однажды придёт в негодность. Он с чем-нибудь не справится – и тогда завершится его служба, если не жизнь. Вопрос, нужен ли Империи правитель с таким отношением к подданным, у одного из немногих кристальных пони, который лично видел государей из других краёв, возник сам собой.

Примерно за 1000 лет до ВНМ (возвращения Найтмер Мун)

В тишине тронного зала замка Двух Сестёр принцесса Селестия читала только что поступившее донесение. Завитки, наклон букв и пробелы между словами не оставляли сомнений – никакого обмана нет, послание от того же автора, кто не первый год сообщал о странных и страшных делах, происходящих в Кристальной Империи. Командующий Харбрингер передавал сёстрам-аликорнам ценную и правдивую информацию о поступках и методах правления короля Сомбры. Оттого ещё меньше хотелось, чтобы содержание донесения оказалось правдой.

— Что ж, вот и подтверждение расползающимся слухам, – вздохнула Селестия, бросая взгляд на соседний трон, над которым висел похожий на располагавшийся за её спиной, но выполненный в синих цветах гобелен. Принцесса Луна, уже ознакомившаяся с содержанием донесения, насупилась.

— И без слухов с самого начало было ясно, чем всё обернётся, – заметила она. – Это только ты почему-то решила, что если Сомбру не трогать, то тигр превратится в полосатого котёнка.

— Мне казалось, что все эти годы он следовал договорённостям…

— Нет, – перебила Селестию Луна, – все эти годы он тайно строил своё неизмеримой силы оружие, чтобы избавиться от нас.

— Мы всё ещё не знаем доподлинно, что скрывается под названием «Кристальная Ярость»…

— Мы знаем, что оно может уничтожить этот замок, применив лишь десятую часть своей силы. – Луна говорила чуть громче, чем было нужно, но Селестия не стала её одёргивать. – Что Сомбра никого к нему не подпускает, используя для создания только свои чары. И что «Кристальная Ярость» явно не из дерева делается.

— Это объясняет, почему Сомбра последние годы так одержим кристаллами, – заметила Селестия.

— Одержим? – дёрнула ушами Луна; её крылья чуть приподнялись и снова легли на бока. – Да пока мы тут в замке крупы греем, он половину своих подданных загнал в шахты!

— Мы не имеем право вмешиваться. Это внутренние дела Кристальной Империи. Я гарантировала, дала слово…

— Тия, ты что, не поняла до сих пор? – Луна перехватила своей магией листок с донесением и потрясла им перед носом старшей сестры. – Вот итог твоих гарантий. Надо порвать их и выкинуть. Забрать слова обратно. И избавиться от Сомбры! Сейчас же! Потому что, когда он закончит эту «Кристальную Ярость», прикрываться договорами будет поздно и бесполезно.

Селестия, чтобы скрыть нерешительность, поправила золочёные накопытники на передних ногах. Сестра ждала, и единственным напрашивающимся ответом было полное согласие. Которое означало, что последние двадцать лет для солнечной принцессы являлись одной большой политической ошибкой. Внятно объяснить, почему она допустила эту ошибку, Селестия не могла даже самой себе. Почему-то ей казалось, что даже тиран из Кристальной Империи способен унять свои амбиции, измениться в лучшую сторону. Реальность оказалась куда непригляднее.

— Иного пути нет, – наконец произнесла Селестия, подводя итог ведущемуся с длительными перерывами спору. – Мы должны отстранить Сомбру от власти. Мы должны заступиться за угнетаемых кристальных пони…

— Ага, – ехидно улыбнулась младшая сестра, – то есть через двадцать лет ты всё-таки вспомнила о том, что в Кристальной Империи живёт не только Сомбра?

— Тебе обязательно попрекать меня на каждом шагу? – с недовольством заметила Селестия.

Принцесса всё ещё не была уверена в правильности принимаемых здесь и сейчас решений. Как глава государства, она готовилась к прямому вторжению в соседнюю страну, к разрушительному магическому противостоянию с тамошним правителем, последствия которого не мог предсказать никто. Селестия полностью сосредоточилась на том, чтобы на этот раз принять верное решение, и потому вспыхнувшие в глазах младшей сестры холодные искры ускользнули от её внимания.

— Извини, Тия, – произнесла принцесса ночи, опустив веки, чтобы спрятать разгорающееся в глубине глаз пламя. – Я не хотела бросать тень на твоё солнце.

Эта обычная поговорка, означавшая «подвергать что-то сомнению», в тишине замка Двух Сестёр прозвучала на редкость зловеще.

Примерно за 970 лет до ВНМ (возвращения Найтмер Мун)

Пробивающийся в коридор из-за неплотно прикрытой двери свет говорил о том, что в полуподвальном помещении архивов ведётся работа. Как и за ночь до этого. Как и за ночь до того. Работа, за которую кристальный пони с тускло-бурой шерстью и молочно-белой от старости гривой взялся несколько лет назад. О которой задумался в день, когда вся Кристальная Империя вокруг него исчезла, и он обнаружил себя стоящим посреди голой равнины, между серой промёрзшей землёй и затянутыми тучами небесами. Когда всё, что осталось от дома, где он вырос – комплект командирской амуниции, который пони берёг тщательнее, чем собственное здоровье. И воспоминания, ложившиеся ныне на книжные страницы.

Принцесса Селестия, заглянув в щель приоткрытой двери, увидела, что кристальный пони, пытавшийся закончить очередной абзац содержательных мемуаров, практически уснул. И лишь мгновения и сантиметры отделяли его нос от соприкосновения с законченными строками. Большое количество чернильных разводов на морде, свежих либо выцветших, подсказывали, что отдыхать подобным образом во время ночных бдений бывшему командующему Кристальной Империи было не впервой. Это не входило в его привычки – просто дни он тратил на обучение воинской службе отряда пегасов во главе с лейтенантом Файерфлай, а воспоминания и грандиозный труд по запечатлению их на бумаге оставлял на ночь.

— Командующий, – мягко позвала принцесса. Пони за письменным столиком вздрогнул, опасно сдвинув чернильницу к самому краю. Пару секунд он потратил на попытки сориентироваться в пространстве и времени. Взгляд прищуренных глаз, которым из-за гордости владельца не суждено было примерить увеличивающие стёкла, остановился на колышущейся разноцветной гриве.

— Принцесса, – выправился он. Селестия заговорила прежде, чем он успел по военной привычке приступить к выражению почтения венценосной особе:

— Командующий Харбрингер, мне кажется, что вам следует отдохнуть.

— Не стоит беспокоиться обо мне, принцесса, – сухо произнёс кристальный пони, – мой большой отдых уже не за горами. А я должен закончить эту книгу. Пока я помню имена. События. Пока я хоть что-то ещё помню… Эх, если бы начал её раньше!..

Харбрингер поёжился и, перед тем как снова взяться за перо, размял суставы. Мореходство, военная служба, принадлежность к расе кристальных пони, возраст – всё это оставило след. Некогда могучий жеребец превратился в усатого старца, хватающегося за спину от каждого коварно подкравшегося сквозняка, коими полнились подвалы замка Двух Сестёр, но по-прежнему упрямо не желающего отступать от своих планов. Сквозняки, не сквозняки – он начал писать книгу, посвящённую исчезнувшей у него на глазах стране, и останавливаться не собирался. Описания ещё очень многих вещей – от тёмных чар до предметов быта и церемоний – не перекочевали туда, где им удалось бы прожить на сотни лет больше, чем последнему очевидцу.

— Вы не обязаны изводить себя ради этого, – мягко упрекнула его правительница Эквестрии. – Вы же знаете, что есть и другие кристаллийцы, готовые сохранить память о родном доме.

Перо пронзительно скрипнуло, едва не прорвав лист. Харбрингер прекрасно знал, кто эти «другие кристаллийцы». Миаморийская династия. К успешно сбежавшей из Империи родне последней законной принцессы он испытывал пренебрежительное презрение. Частично взращённое стараниями Сомбры, частично – усилиями самих принцесс и принцев, проявивших неприкрытую трусость в противостоянии с узурпатором. Для инфантильных и беспечных, не уделявших и крохи интереса государственным делам родственников Аморы в книге Харбрингера места не отводилось.

— Спасибо за заботу, – повторил командующий, стараясь не выдавать эмоций и не показывать недоброжелательности, чтобы не оскорбить приютившую его правительницу. – Я справлюсь.

— Она вернётся, – странным тоном произнесла Селестия. – Я чувствую, что ваша Империя исчезла не насовсем. Однажды она появится снова.

Страж воспоминаний о северном государстве печально улыбнулся:

— Надеюсь, когда это случится, вы о ней позаботитесь.

Примерно за 925 лет до ВНМ (возвращения Найтмер Мун)

Владыка Грифн не считал, что правителя характеризует его дворец, особняк, замок или чертоги, но по состоянию главной крепости Эквестрии он мог сказать о её принцессе много интересного. Насколько позволял увидеть единственный зрячий глаз грифона, замок Двух Сестёр находился в весьма запущенном состоянии: проломленные стены и потолки закрывались каменными «заплатами», которые, с виду небрежные и временные, стояли так долго, что сами начинали разрушаться. Часть стёкол, гобеленов, ковров и статуй восстанавливать, похоже, никто не собирался. У хозяйки всего этого богатства кто-то не так давно отнял амбиции и стремление лезть во все творящиеся в мире дела, сменив их на скромное желание поддерживать благосостояние одного закутка большого замка. Одного народа. Одного природного явления.

Прибывшего без предупреждения правителя соседствующей державы провели мимо дверей пустовавшего тронного зала в относительно целый флигель, где исправно горели факелы и можно было услышать не только печальный свист ветра. Здесь убранство выделялось минимальной роскошью – принцесса Селестия даже трон заменила на резной, красивый, но деревянный и совершенно не соответствующий её статусу стул. Именно с его невеликой высоты она приветствовала нежданного гостя. Кроме неё в комнате – язык не поворачивался назвать это место залом – была только пара сидящих в углу с отстранённо-потерянным видом стражников.

Никто в Эквестрии, никто в существующей меньше века Грифоньей Республике не ожидал, что преклонного возраста правитель в свои рекордные сто пятьдесят семь лет внезапно сорвётся с места с дипломатическим визитом. И навестит правительницу, которой от имени народа грифонов даже весточки ни разу не отправил. Но это произошло. Пусть Грифн и не мог сам осилить перелёт – его несли по воздуху на специальных санях четверо воинов, – но он лично ковылял по коридорам некогда светлого и полного жизни, а ныне пустого и мрачного, немало повидавшего замка. Опираясь на изрядно обшарпанную воинскую глефу, давно служившую не оружием, а подпоркой для старых ног. Грифон, ставший ещё белее оттого, что тёмные перья обесцветились, сделал над собой усилие, добрался до главной цитадели Эквестрии и учтиво, хотя и медленно, поклонился венценосной пони. По причинам, которые были известны лишь ему.

К Великому Небу он не обращался уже много десятилетий, с момента, когда понял, что за «божество» шептало в его голове. Законы и наставления незримого проводника остались, трансформировались в уме основателя Республики, перешли к властям державы – к недавно получившему ограниченные полномочия Верховному Совету. Голос же, диктовавший их, исчез насовсем, оставив отчасти довольного таким поворотом дел диктатора расхлёбывать последствия своих деяний. Ужасающие и печальные последствия.

Правитель оставлял сменявшим его во власти преторам замкнутое и вымирающее государство, где у жителей была земля, но не было будущего. Где социальные нормы создавались и выстраивались, но вразнос пошли нормы биологические. Грифн лично видел, как из-за отсутствия достаточного количества золота при всех ухищрениях, вроде позолоченных ванн с подогретой водой, у его подданных рождаются слабые, болезненные, не проживающие и половины положенного срока дети. Он воочию видел кошмар, о котором его народ не вспоминал уже сотни лет – яйца, из которых так и не вылупились птенцы. Государство гибло, народ страдал, а к приведшей его к этому силе обращаться ни в коем случае не следовало.

И Грифн Великий, объявленный первым и единственным диктатором Республики, начал действовать сам. Для начала он полностью перевернул политику государства в отношении соседей. Наставления Великого Неба при пересмотре пророк поделил на неукоснительные и – очень немногие – допускавшие послабления. Он сообщил, что вправе это сделать, потому что десятилетиями впитывал мудрость незримой божественной силы. Общий вывод у диктатора получился таким: у пони имелось необходимое грифонам золото, значит, с пони требовалось вести диалог. Ради чего старый властитель и прибыл к обладающей ещё большим жизненным опытом властительнице.

Состоялась единственная на официальном уровне, краткая и лишённая ожидаемых при подобных встречах пустых обоюдных славословий беседа, результатом которой должно было стать равновесие между трудом ремесленников и торговцев и холодным жёлтым металлом. Ум побелевшего от старости грифона сыграл на нотах, которые правительница Эквестрии, возможно, даже не ощутила. Селестии требовалось вернуть уверенность в государственных делах, ей, утратившей контроль над двумя сопредельными государствами и собственной сестрой, жизненно необходима была политическая победа. Грифн сделал вид, что уступил в переговорах, и подарил ныне единственному в мире аликорну эту победу. В последний для себя раз блеснув мастерством лицедейства, попутно поменяв чужое отношение к правителю грифонов и его стране.

Крылатый народ в меру своих сил и разумений долго судачил по поводу последних свершений Грифна Великого. Но сошёлся во мнении, что старый правитель не мог «взлететь на Великое Небо», не помирившись с пони, что дружеское соседство двух государств крайне важно. Когда родившийся в борьбе – не только политической – и утверждённый правителем Верховный Совет принял торговые нормы, когда десятки граждан обрели не только рабочие места, но и уверенность в завтрашнем дне, когда из-за пределов Республики начало поступать столь необходимое для будущего всего народа золото – пересуды смолкли, а почтение к основателю государства взметнулось выше облачных кварталов. Окружённый этим почтением правитель дожил последние несколько месяцев в уединении. Никому не пришло бы в голову, что скромное жилище, едва ли превосходящее дом среднего достатка торговца, принадлежит единоличному владыке и духовному лидеру целого государства. Грифна это устраивало.

Примерно за 400 лет до ВНМ (возращения Найтмер Мун)

Тьма и неподвижность. Осознание пространства вокруг. Это было первым, что ощутила Ламия, когда сковывающее её заклинание выветрилось. Слово «выветрилось» подходило как нельзя лучше: десятки и сотни лет держащие её по ту сторону яви и сна чары циркулировали среди потоков внутренней магии, которой змея поддерживала себя. Заклинание постепенно размывалось и растворялось, теряя свойства, превращаясь в обычный поток энергии, поддерживающей бессмертную жизнь. И когда оцепенение спало окончательно, Ламия вернулась в реальность. Чтобы понять, что свободнее она не стала, вокруг неё всё та же тьма и неподвижность. Не иллюзия сознания, покорённого неведомой магией, а реальные условия, в которых её заточили.

Камни, песок, пыль, отсутствие свободного пространства и воздуха. Отсутствие источников магии. Никак не пошевелиться, ничего не преобразовать. Ламии оставалось лишь существовать в этом пространстве без малейшей надежды на освобождение. Она была жива, она чётко осознавала и контролировала этот момент, она поддерживала в себе силы. Но не могла изменить своего положения – положения вечной пленницы этого места.

В памяти всплывали тени последних событий. Что-то, что её сознание улавливало даже под воздействием чар Сомбры. Она вспоминала, как её переносили, возили по земле, как грубо обращались с её исполинским телом. Как красивую вазочку или пёстрый ковёр, её показали, представили зрителям, этим убожествам, сёстрам-аликорнам, и она слышала их голоса. Но тогда не осознавала этого, и лишь сейчас вспомнила полные надменности и отвращения слова, адресованные неподвижному колоссу. Пока змея в забытьи боролась с усыпившими её чарами, она улавливала морской прибой, шум волн, скрежет корабельных снастей. Её куда-то отправили морем, чтобы навеки спрятать под земной твердью.

А ещё рептилия смогла ощутить, сколько времени потеряла. Её не было в реальности, но реальность вокруг жила. Неизмеримо долго. Истинная Гармония лишилась своего защитника, но того, что она успела, похоже, хватило, чтобы успокоить мир на несколько сотен лет. Мир ведь ещё существовал, она ведь ощущала эти тьму и пространство. А значит, шансы вернуться оставались. Ламия верила, что ей суждено выскользнуть из каменной ловушки. Суждено вновь проползти по разведанным землям, восстанавливая истинную природу вещей.

Змея не сомневалась, что истинная Гармония, которой она осталась верна, уже запустила цепочку случайностей, которые помогут, разгонят тьму, проторят путь. Что где-то там, за камнями и сотнями километров, сохранилось и существует племя. Созданный лично ею народ, способный чувствовать её помыслы, отзываться на её просьбы. Ламии оставалось лишь уйти на границу сознательного существования, поддерживая круговорот внутренних сил, чтобы оттуда ждать наступления момента, когда выведенные магическими силами существа окажутся достаточно близко, чтобы послужить ключами, отмыкающим её импровизированный склеп.

Примерно за 110 лет до ВНМ (возращения Найтмер Мун)

Магия крутила перед мордой единорога большой белый, почти неестественно правильных очертаний камень, который он вряд ли смог бы поднять копытами. Чародея интересовала необычная форма булыжников, периодически попадавшихся на берегу лежащего у склона горы озера. В какой-то момент, изучая изгибы и сколы, специалист по строительству даже предположил, что белые камни носят на себе следы искусственной обработки. Но тряхнул чёрно-зелёной гривой, отбросив эту мысль, и занялся тем, чем собирался заняться изначально – принялся внимательно разглядывать горный склон.

— Вон на том участке! – громко объявил он, привлекая внимание группы держащихся неподалёку пони. Входящие в неё единороги и единорожки просто уставились в указанную их предводителем сторону, парящие же над бескрылыми сородичами пегасы приблизились к чародею.

— Мне нужны замеры по трём измерениям, а также данные структуры грунта от точки… – Серый единорог с двухцветной гривой взял из протянутого копыта пегаса оптический прибор, определяющий географические параметры места по положению солнца. – Так… «А-двадцать пять-эс-семнадцать» до «а-тридцать два-эс-восемнадцать».

— Будет сделано, ярл Блэкспот! – отрапортовал пегас, получая измерительное устройство обратно. На его ноге, как и у второго из присутствующих здесь крылатых, была повязана светло-серая лента с вышитой жёлтой молнией. По-военному чёткий ответ и соответствующая выправка ясно давали понять, что эти двое принадлежат к насчитывающему сотни лет славной истории полку «Чудо-молний», сформированному лично принцессой Селестией.

Пегасы, временно переданные в подчинение наместнику западных и центральных земель Эквестрии, помчались сперва к берегу озера за инструментами, потом наверх, на гору. Блэкспот тоже собирался подняться на склон, который он в ходе предстоящих работ намеревался значительно покорёжить. Это восхождение обещало дать достаточно времени на размышления.

— Все сюда! – обратился ярл к своим ученикам.

Молодые волшебники и волшебницы послушно выстроились в полукруг, игнорируя непривычную обстановку – каменные скамьи замка Спот-палас заменили склизкие валуны речного берега. Блэкспот окинул взглядом внимательно смотрящих на него учеников и принялся излагать им свой грандиозный план по изменению окружающего ландшафта.

— В ближайшие два-три дня срежем часть склона, – говорил ярл, копытом очерчивая примерные границы будущих изменений, – и выровняем площадку. Временно отведём реку, часть нового русла выложим вместо рва перед воротами, затем пустим поток по террасам над самым озером, но сделаем и несколько естественных водопадов, для антуража. Слишком глубоко врезаться в склон нежелательно, так что сам город будем частично возводить на искусственных террасах, основания которых вытянем и укрепим магией, чтобы под собственным весом всё не рухнуло. Когда возведём наружную стену, рассчитаем по площади, где и под каким углом разместить дворец и остальные городские строения… Кстати, надеюсь, подготовить свои эскизы проектов никто из вас не забыл?

Ярл быстро пробежался взглядом по мордам учеников, отметив виноватый вид тех, кто, скорее всего, за домашнюю работу даже не садился.

— Пока в путь не двинулись, – продолжал Блэкспот, запомнив всех разгильдяев, – прочешите округу, найдите мне ещё таких камней. – Он поставил копыто на белый валун, который только что рассматривал. – Пригодятся при отделке. Вперёд.

Ученики разбрелись выполнять распоряжение учителя, сам ярл вернулся к изучению странного камня. Он уже убедился, что перед ним отполированный мрамор, но совершенно не представлял, откуда он мог здесь взяться. До ближайшего мраморного карьера было много дней пути, и караваны в эту часть Эквестрии не ходили. Можно было бы предположить, что этот фрагмент является частью какого-то давным-давно разрушенного строения, но единственным зданием в округе, в отделке которого использовался мрамор, был замок Двух Сестёр. В итоге Блэкспот решил, что не так уж и важно, откуда здесь взялись и чем в прошлом были разбросанные вокруг озера камни. В будущем им будет оказана честь стать украшением величественного и роскошного дворца, задуманного талантливым архитектором.

Единорог в очередной раз окинул взглядом горный склон, что скоро станет его строительной площадкой, мельком отметив крохотные на таком расстоянии фигурки кружащих над ним пегасов. Блэкспот долго любовался местом, где по распоряжению Селестии суждено вырасти новой столице Эквестрии. Местом, где он построит Кантерлот.

Примерно за 20 лет до ВНМ (возращения Найтмер Мун)

— Осторожнее, родная! – Жёлтый единорог с лаймового цвета гривой помог молодой единорожке спуститься с последних ступенек земляной лестницы. Ступеньки эти получились у строителей неудачными – на них спотыкались практически все посетители Крипты.

Единорожка, чертами мордочки и цветом шерсти похожая на заботливого спутника, отряхнула сухую землю с копыт и с особой осторожностью – словно боясь утратить этот отличительный признак – смахнула её с метки в виде алхимической колбы. Метки, которую она обрела совсем недавно, которой сильно гордилась, так как она свидетельствовала о будущей научной карьере, о воплощении мечтаний её отца, профессора Полимата.

— Вот, Бики, возьми. – Единорог вытащил из ниши в стене фонарь, зажёг внутри свечу и доверил источник света магической хватке дочери. Бики – Бикер – подхватила фонарь и подняла его повыше, осматриваясь.

Мерцание огонька сразу же отразилось в уходящей вдаль, сворачивающей налево стеклянной стене, украшающей одну из частей прорытого под землёй сооружения. Хотя – как Бикер поняла из музейной карты, оставшейся наверху, у основания земляной лестницы – сооружение представляло собой длинный тоннель, образовывающий под Балтимэйром километровую дугу в четверть круга, но при этом получило уникальное наименование – Крипта – и статус самого необычного музея. Значимые слова для научного центра Эквестрии, где галерей и выставочных павильонов построили так много, что про них шутили, будто все они растут из одной грибницы.

— Здесь как-то вообще никого нет, – заметила единорожка, стараясь не отходить от отца.

— Во-первых, всё-таки середина рабочего дня, не выходные, – ответил Полимат. – Кроме того, Крипта никогда не могла похвастаться особой привлекательностью. То, ради чего она была построена, те исторические находки, что в ней содержатся, многих шокируют и отвращают.

Учёный пони остановился напротив сплошной стеклянной стены, отделяющей посетителей от земляной стенки тоннеля. По ту сторону прозрачного барьера из-под толщи почвы виднелись частично разрытые, частично очищенные от наносов пыли белые камни и палки. Бикер какое-то время пыталась понять назначение узора, что они образовывали. А потом сообразила, на что смотрит.

— Это… это… – В её голосе послышался трепет.

— Следы былых времён, – невозмутимо сообщил Полимат. Голос единорога звучал так, словно доктор прикладной магии работал в Крипте гидом и проходил мимо этих «экспонатов» по двадцать раз в день.

Он жестом попросил дочь поднять фонарь повыше и отвести его чуть в сторону. За соседними стёклами из темноты выступили другие впечатанные в землю кости. Ещё больше останков существ с клювом и крыльями.

— Наглядное доказательство того, что на месте Балтимэйра когда-то существовало поселение грифонов, – объяснял отец. – Которое случайно обнаружили, когда принялись строить городские коммуникации. Мэрия решила оставить эту часть раскопок в качестве своеобразной выставки.

Он не заставлял Бикер смотреть на столетия прятавшееся в земле прошлое, но ожидал, что та сама проявит интерес, начнёт задавать вопросы. Раз уж напросилась «прогуляться по Крипте», потому как все одноклассники там вроде как уже побывали и рассказывали, насколько там замечательно. Теперь юная пони с оранжевой гривой наверняка убедилась, что россказни молодых кобылок и жеребчиков – враньё, и она единственная, кто на самом деле знает, что выставлено в подземном музее.

— Здесь и на противоположной стене, – Полимат махнул копытом, – в почве видна широкая тёмная полоса. Примерно с твою зубную щётку толщиной.

— Ага, вижу. – Единорожка охотно воспользовалась предлогом отвернуться и смотреть в противоположную от жутковатой картины сторону.

— Археологические исследования утверждают, что это след от какой-то масштабной катастрофы, случившейся в прошлом, что подтверждается источниками грифонов. Когда-то здесь процветал город, известный как Гнездовья. Но его правители чем-то рассердили Великое Небо, и оно показало свой гнев, полностью уничтожив поселение. Это мне Нитпик рассказывал. Бики, ты ведь помнишь Нитпика?

Кобылка не вполне уверенно кивнула.

— Мы пришли на званый ужин в честь открытия балтимэйрского офиса «Гриффин Медиакорп». Помнишь того большого и важного грифона, который нарядился в причудливый дорогой камзол? Это и был Нитпик. Я с ним как-то разговаривал про географию Балтимэйра и причуды природы, создавшие залив в форме подковы. Тут эта история и всплыла.

— А ты многих грифонов знаешь, пап? – попыталась сменить тему Бикер.

— Ну… Не то чтобы уж очень многих. – Полимат почесал скрытый лаймового цвета гривой затылок. – Нитпика знаю. Пару преторов из их Верховного совета… видел. Общался лично с одним, по имени Готфрид. Это который Гардиана отец. Ну, Гардиана-то ты и сама знаешь, помнишь, наверное, когда их семья к нам в дом ненадолго заглянула. Прыткий, непоседливый, ненамного тебя старше…

Он как мог – ироничным тоном, улыбкой – пытался приободрить дочь, но та, подавленная гнетущей атмосферой пустого и наполненного слишком страшными для столь юного существа вещами музея, не замечала его стараний.

— Пап, можно мы уйдём, а? – робко спросила она. – Когда-нибудь потом вернёмся. Сейчас я не хочу… Можно, мы уйдём?

— Конечно, родная, – откликнулся Полимат. – Сходим лучше в парк? Как и обещали маме. Кстати, давай не будем ей рассказывать, что побывали в Крипте. Её это не обрадует, а она болеет…

— Расскажем, когда выздоровеет, – заключила молодая единорожка. Она, преодолев нижние неудавшиеся ступеньки, побежала по лестнице, не заметив, как отец замялся перед ответом.

— Да, конечно, Бики… Когда она выздоровеет…

Он погасил свечку в фонаре, оставляя покоящиеся в земле кости, осколки утвари, куски каменных предметов в привычной для них темноте, в привычном для них одиночестве.

2 года после ВНМ (возращения Найтмер Мун)

Детектив, представляющийся всем именем Бладхаунд, играл с магическим прибором, который ему достался в подарок от работающего в Стэйблридже единорога. Он искал малейшие следы магической природы на всех предметах и во всех углах выделенного ему под офис балтимэйрским муниципалитетом помещения. Удовлетворённо кивнул, когда прибор зафиксировал остаточное излучение на широкой софе – её затащили в контору детектива посредством магии. И хотел уже закрыть крышку «Расклинателя-М1», когда зелёные полоски индикатора разом взметнулись в верхнюю часть экранчика, обрисовали параболу и вернулись в исходное положение. Одновременно с этим за дверью с надписью «Бладхаунд, розыскные дела» послышалась возня, перешёптывания, чуть погодя – робкий стук.

— Прошу, заход’ите, – произнёс земнопони, убирая волшебный прибор. «Расклинатель» был серьёзным подспорьем в нелёгкой работе частного детектива, обеспечивая ему преимущество перед конкурентами, и Бладхаунд не спешил демонстрировать его каждому первому потенциальному клиенту.

В контору сыщика заглянули две посетительницы. Не требовалось обладать дедуктивным талантом, чтобы прийти к выводу, что голубая пони с розовой гривой и розовая пони с голубой гривой были близкими родственницами. Скорее всего, сёстрами. Метки в форме цветов говорили, что и профиль работы у них общий, если не одинаковый.

— Тщем об’язан? – с неизлечимо жутким акцентом спросил Бладхаунд, занимая место за столом, пребывающим в состоянии такого «порядка», что нужные вещи мог отыскать только сам сыщик.

— Я Лотус. Это моя сестра – Алоэ. Мы представляем интересы одного пони, – начала одна из кобылок.

— Его зовут Ритаснелис, и он слышал про ваши успешные расследования, – продолжила вторая.

«Ритаснелис? Странное имя. Явно не эквестрийское. И не южное. Скорее всего, вообще фиктивное», – немедленно принялся анализировать новую информацию детектив.

— Мне повезло, что мсье Р’и… Р’ит… ваш наниматель, – сыщик своевременно понял, что многосложное имя правильно не выговорит, – слышал только про успиэшные.

Всего в считанных сантиметрах от копыта Бладхаунда лежала папка с материалами и пометкой «Скриптед Свитч». Дело, в котором он опоздал везде и всюду. Которое ему не позволили довести до финальной точки, что крайне раздражало тяготеющую к завершённости и ясности натуру детектива.

Кобылки переглянулись. На секунду сыщик решил, что они вдруг резко передумают и уйдут, но они, кажется, приняли его слова за шутку.

— Мсье Ритаснелис хотел бы нанять вас для поиска информации, – сообщила голубая кобылка.

— Ему важно узнать как можно больше о существе по имени Ламия, – сказала розовая.

— Её историю, происхождение. Её прошлое. Её возможности. Круг общения. По возможности, планы и намерения.

— Вознаграждение за труды гарантировано.

С этими словами розовая пони подцепила аккуратными ухоженными зубками мешочек, который с приятным для слуха звяканьем лёг на стол поверх купленных в киоске газет. Его содержимого, как оценил намётанный глаз детектива, хватило бы, чтобы скупить весь наличный ассортимент того киоска на неделю вперёд.

— Хе! – усмехнулся сквозь усы Бладхаунд. – Клиенты, безусловно, не огранитщены в запросах, но зачем, скажите на м’илость, вашему нанимателю сведения об уже умершем существе? Хотя информацию о гибели этой Ламии во вриэмя событий в Кантерлоте попытались не выпустить за стены столицы. Возможно, вам так и следует сообщить вашему нанимателю.

— Мсье Ритаснелис знаком с хроникой событий в Кантерлоте, – уверенно произнесла розовая земнопони.

— Однако он опасается, что в этой истории с Ламией финал ещё не наступил, – добавила голубая.

— И поэтому склонен выделить некоторую дополнительную сумму, связанную с высоким риском задания…

Второй мешочек, вытащенный голубой пони с розовой гривой, улёгся рядом с собратом. Одна из бровей детектива выгнулась в несимметричную дугу.

«Вот теперь это уже интересно», – подумал Бладхаунд, вспоминая, в каком из ящиков стола остались бланки обязательных в его работе контрактных документов.