Извилистый путь

8. Спланированное пророчество

Вспоминая растянувшиеся на несколько лет приключения, Ламия готовится нанести удар по союзу трёх государств...

В Руинах, среди кучи копытописной литературы, среди всех правок и отметок на полях она не нашла советов и идей о том, как уничтожить единый механизм большого государства. Хитрости и методы пришлось подбирать и взвешивать самой. Но зато теперь она могла сойти за эксперта. Потому что её путь лежал в нужном направлении. Про то, как одно из государств триумвирата оказалось на грани раскола, она при желании сама могла сочинить книгу. Фактически, учебное пособие. «Ликвидация гармонии в государстве». Автор и главный редактор – Ламия.

Свив несколько колец вокруг основания напоминавшей цветок башни, змея ждала появления двух крылатых кобыл. Двух принцесс, донельзя обеспокоенных тем, что знакомая картина мира рассыпается в пыль. И коротала время, вспоминая всё, что сделала, чего добилась за минувшие шесть с половиной лет. Представляя, с каких слов, с каких моментов собственной биографии начала бы монументальный сборник советов по изменению жизненного уклада обществ.

Покинув захваченную крепость Экус-Кермен, она первым делом побывала в некогда родных краях. Заползла вглубь гор так далеко, как только могла. Сама увидела распахнутые врата, покрытые льдом и занесённые снегом. Увидела тихие пещеры и переходы, в которых давно погасли огни. Но увидела и протоптанные тропинки, отдельных длинношерстных пони, по-прежнему старавшихся вести привычную жизнь. Ей показалось, что в общем мёрзлом запустении она увидела начальницу гвардии Пьюнитер. Или кого-то, не постеснявшегося влезть в её доспехи.

Отрёкшаяся от своего имени Соулскар порадовалась, что народ, к которому она ещё питала остатки былых чувств, не исчез, не оставил горный хребет новым существам. Но длинношерстным пони в последующие столетия придётся восстанавливать всё заново. В том числе и численность. Учитывая количество особей, которых Ламия насчитала, без смешивания с народами предгорий у расы шансов выжить не было. А при таком смешивании, как доказывал облик полукровки Эноми Прэнс, утрачивался характеризующий признак – собственно, длинная шерсть. Эпидемия не убила одномоментно государство и расу. Эпидемия, помноженная на поколения смешанных браков, убивала.

Ламия пребывала в абсолютной уверенности, что катастрофе суждено было случиться. Ещё год назад она сделала бы логичные выводы, что причиной послужили замкнутые пещерные помещения, где невозможно укрыться от летающей по воздуху заразы. Что виновны местные целители, не считавшие нужным рисковать собой и исследовать опасную болезнь. Что виновна королева, игнорировавшая опасность, даже когда в предгорьях эпидемия уже собрала свою ужасную жатву. Горная страна ещё при жизни Соулскар уверенно шла навстречу катастрофе. Это были правильные выводы, но сейчас Ламия мыслила иными категориями.

За восемь месяцев пространных лекций и показательных примеров в её сознании прочно укоренились идеи и теории, касающиеся происхождения и развития мира. В которых не нашлось места рациональности – только вере в цепочки случайностей. И из этих теорий, из этой веры проступал очевидный для Ламии факт – верёвка, символизирующая истинную Гармонию, начинает рваться. Процветание располагающихся далеко на севере государств обернулось для горного королевства потрясением, равносильным и в итоге ведущим его к гибели. И если она не примет меры, если она не освоит роль защитника истинной Гармонии, то страдания и катастрофы продолжатся. И ещё очень многие потеряют места, в которых родились и выросли.

От холодных горных хребтов, где змеиная кровь норовила застыть, она двинулась на север по краю пустынных земель, следуя карте, которую Харбрингер нарисовал, а она запомнила. В пути компанию ей составляли борьба с жарой, отсутствием воды, голодом – пустые бесславные деяния, не заслужившие и пары строк. Но когда на севере ей стали попадаться единороги, она изменила манеру поведения. Ламия перешла к агрессивным атакам тупого на вид животного, провоцируя всех, способных колдовать, к созданию защитных чар. При удачном стечении обстоятельств она получала магию, слуг и обед. При неудачных – просто обед.

Её совершенно не интересовали имена пони, наличие у них друзей, родственников, причины, по которым они оказались поблизости от извилистого змеиного пути, планы, которые те строили в своей жизни. Неудачливые существа становились инструментами, подвластными хозяйке, и как-то иначе смотреть на них Ламия не собиралась. Поначалу её смущала эта отстранённость, почти безразличие к тем, кто, хоть и отдалённо, был одного с ней рода, но потом нашла оправдание и этому. Все страдания и все смерти, которые произойдут по её вине, получат равновесный отклик. Истинная Гармония исправит ущерб, причинённый единственным защитником, введёт в дело одну из случайностей и подарит другой семье дополнительных детей, чтобы заменить ушедших.

Объяснить находящимся в повиновении пони, для какой всеобщей благой цели они служат, казалось невозможной задачей. Ламия сомневалась, что чей-то примитивный рассудок способен понять суть Гармонии, способен увидеть путь так же ясно, как видит она. Кроме того, змея не тянула на учителя, каким для неё стал Старсвирл, и не верила, что способна убедить перейти на свою сторону кого-либо. Вспоминались обидные слова, которыми Сомбра наградил её красноречие. А потому она даже не пыталась общаться с кем-либо, по возможности прячась за пелену из воздуха или передвигаясь по густым чащам, где даже с неба за рисунком ветвей никто не разглядел бы след огромной рептилии.

Месяцы она потратила на границе между густыми лесами и морем, усыпанной мелкими поселениями, не принадлежащими государству под названием Эквестрия – оно было слишком далеко на востоке. Не прекращая практиковаться в магии, змея обратила внимание на ментальные чары. Ламия освоила и натренировала контроль над чужим сознанием, прочувствовала все грани магического умения. Этому колдовству следовало посвятить целую главу книги. Для будущих специалистов по истинной Гармонии – даже с учётом давшегося через страдания бессмертия Ламия не собиралась нести это бремя в гордом одиночестве.

Подчинить получалось любого пони. И других существ тоже, хотя основанные на единственном удачном эксперименте выводы казались преждевременными. Но, насколько Ламия успела убедиться, мыслительный процесс единорогов, пегасов, земнопони был одинаков. На аликорнах проверить пока не получалось, но, если всё их отличие действительно крылось в природной ошибке, магических проблем змея не видела. Хотя сила воли и интеллект аликорнов вызывали опасения – не сработает ли магия в обратную сторону, не подчинят ли крылато-копытные чешуйчатую? Ламия сочла за благо не пытаться устанавливать контроль над разумом существ с аномальной физиологией.

Неуязвимых к ментальному контролю ординарных особей рептилия пока что не встречала, так что перешла на эксперименты в плане степени и продолжительности воздействия. Вот тут её ждали сюрпризы. Первые подчинённые пони оказались послушны и покорны. В ущерб собственному здоровью, лишённые чувств и памяти, они шагали следом за змеёй десятки километров. Связь с некоторыми в какой-то момент исчезла – и Ламия с удивлением обнаружила, что объекты просто умерли от физического истощения, исполняя её приказы. Следующую группу пришлось подкармливать, обеспечивать отдыхом – быстро терять источники магии, в качестве которых выступали пойманные единороги, змея не хотела. Пегасы и земнопони, возможно, отличались большей выносливостью, вот только Ламии они требовались разве что для поддержки пищевого разнообразия.

Спустя пару дней экспериментов выяснилась ещё одна особенность ментальных чар: из-за проникновения воспоминаний, отражавших чувства, эмоции и пожелания пони, Ламия начала путаться. Доходило до смешного: змея на полном серьёзе, повинуясь чужому инстинкту голода, пыталась пожевать ломкие серые стебли степной травы. Поперхнулась, недоумённо осмотрелась и гневно воззрилась на стайку единорогов и единорожек, отличавшихся серой пеленой, застилавшей глаза. Ситуация постепенно ухудшалась, потому что змее передались образы мест и пони, которых она никогда не видела, эмоции от действий, которые она никогда не совершала, а также коллективное гнетущее чувство беспомощности. Поголовье зависимой свиты пришлось резко сократить, но отголоски чужих мыслей всё равно периодически проскальзывали в её сознание. Нормально получалось держать в подчинении одного-двух существ, с большим количеством Ламия рисковала утратить рассудок, память и даже ориентацию в пространстве.

Пара оставшихся у змеи жеребцов дала ещё один повод призадуматься. Они в течение недели находились под полным контролем, ели и спали по команде. А потом пробудилось нечто вроде иммунитета. Как организм противился простуде, исцеляя себя, так и разумы пары единорогов потихоньку стали избавляться от влияния чужой воли. Причём заметить подобные перемены у змеи из-за отсутствия опыта не получилось – только через пару лет она приноровилась отмечать первые признаки мысленного сопротивления, растущий «иммунитет». И оба единорога одним прекрасным днём разом порвали ментальные путы и попытались скрыться. В процессе преследования Ламия установила стоивший остатков магии факт, что повторно подавить волю особей, нашедших силы на сопротивление, не получится. Змее пришлось начинать исследовательскую работу заново, подмечая и отлавливая новых подопытных.

Попутно Ламия озаботилась сохранением магических сил, решив создать для этих целей какие-нибудь амулеты, о которых читала в старсвирловых книгах. Правда, опыта в создании подобных предметов у неё не было – пробы и ошибки отняли почти целый год, за который сменились десятки ментальных рабов. Заготовки пришлось таскать на себе, в плетёных корзинах, которыми змея додумалась себя обеспечить. А задерживаться в каких-либо землях надолго не позволяла быстро расходившаяся дурная слава: массово исчезавшие пони или случайно замеченный вдалеке силуэт гигантской змеи принуждали жителей окрестных деревень оставлять поселения и спасаться бегством. А то и хвататься за оружие. Самые отчаянные пони-поселенцы как-то подожгли лесную чащу, где скрывалась Ламия. Чешуя чешуёй, бессмертие бессмертием, но такого удовольствия, как «ползать через пламя», в природе нет.

Подготавливая запас магии впрок, Ламия много времени уделяла степени контроля над чужим разумом, испытывая различные варианты. Бесперспективность полного подавления чужой личности привела её к дроблению сознания, которое она мысленно раскалывала как орех. Змея, делая поправки на медицинские знания, нашла в головах у покорных лошадок некоторые участки, где её присутствие проявлялось с большей заметностью, и «пустоты», в которых не имелось даже простейшего самоконтроля. Чуждое объекту сознание иногда удавалось сохранить в эти пустые участки разума – и тогда появлялась возможность привести его к повиновению быстро и неожиданно. Или вообще обойтись без этого и просто понаблюдать окружающий мир через глаза пони. У Ламии получалось прятаться в этих «пустотах» месяцами, отмечая происходившие с объектом события, улавливая исходящие от объекта мысли. И сам объект не страдал от чужого присутствия – серая пелена на глазах отсутствовала, никто не догадывался, что некоторые идеи собеседника принадлежат не его разуму.

С этих рубежей змея начала двигаться к «ментальному подстёгиванию». Подселив себя в сознание пяти пони, она постепенно внушала им идеи, пожелания, цели. Где-то при помощи еле уловимых воздействий, где-то более явно. Во втором случае разум пони быстро отмечал странности, фиксировал отклонения в мышлении и запускал иммунитет. А вот при лёгком воздействии пони сами отыскивали логическое обоснование невесть откуда появившимся желаниям, фактически добровольно маскировали ментального врага. Ламию это вполне устроило бы, однако, как всегда, нашлось некоторое «но» – заставить пони выполнить любую прихоть, вступавшую в конфликт с существующей системой ценностей, на таком уровне подчинения оказалось невозможно. А усиление влияния упиралось в злосчастный иммунитет.

В итоге, как отметила змея, до четвёртой зимы она не столько занималась борьбой за восстановление истинной Гармонии, сколько искала пути заточить запасы магии в материю и способы сломать естественную ментальную защиту существ. Первое удалось, и в распоряжение Ламии поступили кристаллы, впитавшие в себя определённое количество чар. Со второй проблемой рептилия справилась на уровне «не так, чтобы». Планы по отучению правящих в государствах личностей от теории Гармонии путём навязывания иных мыслей пришлось отложить в долгий ящик. Так как грубые методы могли вообще не сработать, а тонкие намёки без интеллекта и опыта Старсвирла, разбиравшегося в мироустройстве, не привели бы к желанным изменениям.

Ламия проползла через три державы, двигаясь с юга на север, разведала границы, избегая больших поселений. Издали наблюдала за лётными состязаниями грифонов, за распашкой эквестрийских полей, за спуском на воду корабля в Кристальной бухте. Наведалась даже к белой башенке, украшавшей подножие горы, и почувствовала бурлящий внутри здания фонтан гармонической энергии. Она разведывала тропы, собирала слухи, строила планы. Потому что безрассудством было идти в открытую даже против одного государства. Огромная, неуязвимая, бессмертная – почётные качества, только против вооружённой, организованно действующей толпы они, хоть тресни, не работали. А когда сразу три страны объединились и поддерживают многовековой союз – тут с галопа требовалось перейти на иноходь, а то и на шаг. Процесс разобщения и стравливания народов змея мысленно растягивала на десятилетия.

Самым неблагонадёжным выглядело государство грифонов. Так называемые Гнездовья. Гнёзд там наличествовало много, а вот порядок держался всего на одном аспекте. Одном предмете, который удалось мельком заметить издали. Длань Доблести якобы обеспечивала сплочённость народа и поддержание законной власти прайм-лордов. Но по опыту своему Ламия знала, что ни одна реликвия не сделает довольными абсолютно всех, ни один артефакт не избавит от проблем и превратностей судьбы. И она увидела то, от чего грифоны с магической перчаткой предпочитали стыдливо отводить глаза. Она увидела разобщённость. Неравенство. Обиду одних на безразличие других. Население могло расщепиться на две непримиримых группы, и Ламия надеялась, что оно расщепится.

А всё, что для этого требовалось – правда. Кристально чистая, неподкупная правда. Своя для одной части грифонов и иная – для другой. К вере в Длань Доблести Ламия решила добавить альтернативу, полную надежд для бедных и страждущих. Рано или поздно две правды через своих адептов должны были сцепиться, разрушив государство. И ловушка была в том, что какое был решение ни приняли Эквестрия и Кристальная Империя, кого бы они ни поддержали – они заводили себе лютых врагов из числа грифонов. Далее пони высказывали претензии к грифонам, грифоны же согласно традициям смотрели на пони как на пустое место – и война принимала масштабный характер. Ламия получала на блюдечке ослабленный, если не полностью разрушенный, триумвират. Который предполагалось тиранить по-тихому, покуда общий упадок не позволил бы свергнуть правителей и изменить общий взгляд на Гармонию.

Гладкому плану соответствовало удачное начало по его реализации. Попрактиковавшись на подчинении грифонов, Ламия отметила особенности их мышления, а также фактически изнутри изучила образ жизни, законы, ценности, мораль и быт Гнездовий. Она поняла, на какие общественные истины надо опираться, какую категорию населения выбрать в качестве фаворитов в предполагаемой сваре. Бедным жителям Гнездовий необходим был лидер, некая личность, внезапно открывшая путь к всеобщему равноправию, к процветанию и избавлению от надоевших традиций, вроде наследования профессий. Такого лидера в настоящий момент на улочках облачных кварталов не имелось, его надо было найти, подготовить и направить.

Исследуя территории, примыкающие к Гнездовьям, Ламия наткнулась на обитель одинокого грифона, который завёл себе личное облако, поддерживаемое раскидистым деревом. Змея размышляла над тем, как сильно она голодна и сойдёт ли отшельник за поздний ужин, но отвлеклась на другие мысли и двинулась другим маршрутом. Белый грифон с черными крыльями её близкого присутствия даже не заметил, о страшной для себя участи в переломный момент не догадывался. А она напоследок хорошо его рассмотрела.

К тому моменту она ещё не видела грифонов так близко. Все её знания ограничивались историями. Ламия вспомнила, что грифоны прилетали в горное королевство, периодически наведывались в гости, выменивая золото на разные товары. И даже пытались вести речь о каком-то взаимовыгодном союзе. Но цели преследовали какие-то малопонятные, а золота просили излишне много по сравнению с предлагаемым взамен. В итоге последний дипломатический визит какого-то их секонд-лорда Иссета закончился разрывом всех отношений, включая торговые.

Про грифонов много говорилось в книгах Старсвирла. В основном о том, насколько дикими и опасными они когда-то были. Сам маг оставил кое-где на полях приписки, что в легенде, связанной с вендиго, есть определённые коррективы, внесённые спустя столетия. Кто-то властный и осторожный заменил часть материала. Придумал вместо реальной причины, сплотившей три расы пони, некую абстрактную – созданий, в чьём существовании Старсвирл не сомневался. И в то же время не принимал описание их поведения за правду. В книгах старый маг отмечал, что если убрать строчки про вендиго, лютые холода и лёд из старой сказки, то оставшуюся пустоту быстро займёт другой вид, чьё участие в процессе сплочения пони было куда логичнее. Угрозой с неба являлись грифоны.

Кому потребовалось вычёркивать их из легенд – ответ казался очевидным. Одна бессмертная правящая личность, заинтересованная в существовании союза трёх государств, вполне могла от поколения к поколению вносить коррективы в предания, вычищая оттуда политически невыгодные абзацы. У неё было на это время в отличие от простых, смертных правителей. Как в рассказах о Старсвирле, где Селестия дерзнула дописать некоторые главы, в легенде об объединении Эквестрии крылатая кобыла разместила притчу о примирении, не настраивающую враждебно против соседей и союзников. Столь тонко умевший править умами противник поневоле вызывал у Ламии уважение.

В противовес насаждаемым в Эквестрии искусственным мифам Старсвирл искал и находил косвенные свидетельства не очень дружественного соседства грифонов и пони. Его теория развивалась вплоть до постановки клювастых на роль хищников, истреблявших копытных жителей континента. При Ламии он рассуждал, что грифоны, будучи малоразумными примитивными тварями, охотились на пони, которые тоже в давние времена не особо блистали интеллектом. И всё это закончилось в один момент, одним резким поворотом. Появлением государственности. Что-то изменило образ жизни грифонов, их восприятие, отношение к окружающему миру. Одновременно та же сила пробудила в пони разум и самосознание. Два народа прекратили вести себя по-звериному и занялись своими социальными проблемами.

Старсвирл не мог объяснить эту перемену – его заметки в книгах сопровождались несколькими вопросительными знаками. И в разговорах он с этой темы быстро соскакивал, объясняя, что произошла одна из случайностей всеобщего развития. По вопросу грифонов у него была ограниченная позиция – они природные враги пони, возможно, это следует как-то использовать, чтобы вернуть истинную Гармонию на постамент.

Годом позже, сползав до северных рубежей Кристальной Империи и обратно, Ламия возвратилась в знакомые края и обнаружила там всё тот же облачный домик, правда, существенно перестроенный. Похоже, что белый грифон с чёрными крыльями избрал жизнь, далёкую от своих сородичей, либо был всеми забыт и никому не нужен. Много времени спустя в воображаемой книге Ламия сделала ремарку, что изгои, разочаровавшиеся в обществе – самые подходящие кандидаты на роль его разрушителей.

Она нашла прибежище в лесу неподалёку и ночью развоплотила один из магических кристаллов, сплетая заклинание. Даже по меркам её ментальных экспериментов оно было причудливым. Змея хотела, чтобы грифон ощутил чужое присутствие – в этом крылся весь смысл. Она хотела, чтобы он поверил в наличие некой могущественной силы, заботящейся о благе народа грифонов. Силы, способной обратиться к нему из пустоты посреди ночи, способной внушить ему иллюзию, что он заперт в сплошном, не имеющим границ пространстве. Она назвала себя «Великим Небом» и нарочно придерживалась заумных пафосных оборотов, которых начиталась в книгах у Старсвирла. Имитировала всемогущую сущность, вынужденную опускаться до общения с жалкими смертными грифонами. Условие концентрации на определённых мыслях и образах, скрывающих истинную змеиную натуру, было жёстким. Но план сработал!

Подвернувшийся под чешую Грифн, как и предполагала змея, считал себя уникальной личностью, которое игнорируют и недооценивают все окружающие. Поэтому даже не задался вопросом, почему именно к нему обратилось Великое Небо. Откуда оно взялось, его тоже не заинтересовало – Ламия создала образ заботливой сущности, цепляясь за ходившие в Гнездовьях байки о древних войнах и чудесных явлениях. И с идеями, которые предложил бестелесный голос, Грифн тоже не стал спорить – бедный и худощавый мастер по строительству облачных жилищ не желал мириться с определёнными для него занятиями, которые никогда не позволили бы ему перебраться в пещерный дом и получить иной статус. Указания Великого Неба он счёл разумными и справедливыми – иначе и быть не могло, ведь Ламия построила многие из своих доводов, предварительно вызвав у спящего грифона волну воспоминаний и оценив его мнение по важным ценностным вопросам.

На следующий день она позволила подопечному «случайно» найти один из своих магических кристаллов, а потом подкинула мысль сделать символ власти – посох. Когда необходимый артефакт был закончен, змея получила возможность не только видеть и слышать всё, что видел и слышал Грифн. Теперь она могла надоумить его применить какие-то чары, пусть и выраженные бессмысленными выкриками и церемониальными жестами. Само заклинание творила именно Ламия, используя те запасы магии, что прятались внутри посоха. Великое Небо изволило сообщить Грифну, что он волен творить чудеса, что покровитель эти чудеса исполнит, но грифон не должен приписывать их себе, не должен умалчивать о роли Великого Неба.

Закрепить веру Грифна в незримого покровителя Ламия решила, разыграв спектакль из двух ролей. В одной из них она подкараулила Грифна у реки, где тот стирал светло-серое полотнище, годившееся для величественного одеяния. Гигантская змея внезапно появилась рядом с грифоном, а призрачный голос велел не убегать, но, взяв посох, воззвать к Великому Небу и призвать тварь к покорности. Когда Грифн исполнил волю «Великого Неба», гигантская змея пригасила пламя агрессии во взгляде и послушно уткнулась носом в гальку речного берега, склоняясь перед величием Грифна. Правда, при этом она буквально разрывалась от внутреннего хохота, распиравшего её от понимания абсурдности происходящего. Неимоверными усилиями ей удалось сделать голос «Великого Неба» сухим и лишённым веселья. Будучи божеством, она велела гнать змею, будучи змеёй, она повиновалась робким жестам благословлённого грифона. С этого момента несчастный глуповатый изгой оказался под её полным контролем, стал во всём послушным голосу, доносящему «с Великого Неба». Но сделал это настолько добровольно, что никаких иммунных реакций не появилось.

Великое Небо велело Грифну возвратиться к сородичам, что тот воспринял без энтузиазма, но с покорностью истинного последователя. А Ламия погрузилась в воспоминания о политике и экономике, в сотый раз поблагодарив одного старого единорога за неограниченный доступ к литературе. Он дал ей возможность составлять аккуратные в выражениях и достаточно умные речи, которые надлежало озвучивать Грифну. Потому что голос Великого Неба должен был знать, к чему и куда вести народ. Должен был найти доступ к разуму тех, кто обитал в облачной тесноте без шансов перебраться в благоустроенную часть города. Должен был последовательно излагать свои представления об истинно верном построении государства так, чтобы даже владевшие науками слушатели упускали из виду недостатки и пробелы, оказывались скорее «за», чем «против». И змея упорно воплощала в словах свой замысел, с горестью отмечая, что создавать страну, отвечавшую нормам истинной Гармонии, ничуть не проще, чем уничтожать державу, ступившую на ложный путь.

Возвращаясь к государственным идеям в настоящий момент, почти год спустя, она всё ещё оценивала их как гениальные. И определила им место в своей «книге». В качестве приложения под номером один. Государство истинной Гармонии – замкнутое и не способное влиять на соседей сообщество, построенное на постоянной информированности о поступках и замыслах жителей, тесно переплетающее культуру и жестокость и неотступно исполняющее уже принятые нормы. Где главная ловушка крылась в наличии нескольких правителей и необходимости достичь их согласия для решения каких-либо вопросов. Змея не единожды улыбалась, формулируя эту мысль, поскольку считала, что раздор и несогласованность, следующие из предложенной системы управления, уравновесят порядок и развитие. Государство достигнет истинной Гармонии и останется в этой форме на долгие века.

Грифн поклялся, что потратит всю жизнь на создание именно такой державы, но от Ламии не укрылось прятавшееся за пылкими словами лукавство: грифон, который принял миссию вести за собой народ, не хотел после уходить в тень и становиться простым гражданином нового общества. Змея тогда проигнорировала амбиции крылатого – она не сомневалось, что, когда Гнездовья поглотит противостояние двух истин, двух идей, Грифна сметёт и уничтожит первой же волной этой катастрофы. А если «пророк» каким-то образом уцелеет, победив или устранившись, то Ламия, видевшая его глазами, всегда могла отыскать зарвавшегося подопечного. При следующей встрече никакой небесный заступник, никакой инкрустированный кристаллом посох и никакие слова Грифна от гигантской рептилии не защитили бы.

Ламия к обители полуптиц-полульвов не приближалась, но следила за глашатаем, через него наблюдала за жизнью облачных кварталов Гнездовий. В далёком подгорном прошлом она смотрела на облака сверху вниз, но её впечатлило то, как из почти невесомой, истаивающей при неосторожном прикосновении субстанции грифоны создавали полы, стены и потолки, сквозь которые проходил дневной свет, но не проваливались сами обитатели. Такая архитектура была для змеи в новинку, и она опять пожалела, что не располагает крыльями, не может посмотреть на постройки вблизи.

Мир спелёнатых туч казался ей завораживающе красивым, однако обитавшие там грифоны выглядели такими несчастными, что Ламия даже заподозрила в их поведении фальшь. Но постепенное знакомство со всеми недостатками висящих над морем кварталов прояснило ситуацию и подсказало несколько новых идей, которые служивший её голосом «пророк Великого Неба» Грифн доносил до всех желающих слушать. Около площадки, с которой доносились призывы Великого Неба, останавливались в основном те, кто маялся бездельем, например, грифоны-рыболовы в период особо опасных приливов. Но вскоре Ламия отметила истинно заинтересованных слушателей, не раз и не два выражавших своё согласие со звучащими словами и идеями.

С большим удовольствием псевдобожественная сущность отмечала рост числа сторонников. Одни предоставили её последователю кров, избавив Грифна от постыдных ночёвок под навесом из еловых веток, присыпанных перистыми облаками. Другие делились запасами еды, получая взамен наставление. Или даже маленькое чудо. Ламия взывала к магии, хранившейся внутри посоха, отщипывала крохотный кусочек от общего запаса. Лекарские навыки прошлого весьма пригодились ей при исполнении просьб страждущих: у кого-то скосился клюв, кто-то вывихнул крыло, кому-то не повезло повредить глаз. Для всех находились целебные силы, которые Грифн добросовестно провозглашал «дарами Великого Неба». Маленькие полезности работали на благо замыслов Ламии куда эффективнее, чем пустые эффекты, вроде огненных вихрей или искусственных луж воды – исцелённые весьма часто приводили на следующее собрание родных и друзей. Также чудесные исцеления позволяли ввернуть какую-нибудь поучительную историю, за концепцию которой отвечало Великое Небо, а за детали и персонажей – Грифн.

За словами мудрости змея прятала призыв к обществу грифонов. Почти все рассказы содержали идеи, что власть одних над другими неправомерна. Что в нынешнем обществе, которое строится на преклонении перед одним семейством, одной реликвией, справедливости нет и быть не может. Что нет причин опасаться бросить вызов традициям, потребовать дополнительных прав – ведь этого требует Великое Небо. Великое Небо, не выбирающее из толпы существ, нарекая их прайм-лордами. Какие-то из идей народ не понимал, но сказки слушал, сравнивал сюжет с собственным окружением. И склонялся на сторону бедного проповедника, а не богатого и влиятельного семейства градоправителей. Общество распадалось, как и ожидала Ламия.

Реальность, впрочем, изволила доказать, что она соткана из случайностей, и убедила добавить в пособие ещё одну главу, посвящённую резервным вариантам и быстрой перестройке планов. Месяцы Грифн по поручению незримого наставника вёл задушевные беседы и раскрашивал яркими красками будущее для угнетённой части Гнездовий. Ламия даже рискнула на какое-то время оставить события в мире грифонов без надзора – чтобы поползать по иным землям. В Кристальной Империи, где у неё был интерес к постоянному источнику мощной магии. Один артефакт тех краёв, одно Сердце, прозрачным биением наполняющее государство жизнью, решал для змеи проблему зависимости от кристаллов с чарами и подконтрольных единорогов. С Кристальным Сердцем, если оно действительно соответствовало легендам о нём, Ламия могла бы никого не опасаться. Но при движении на север, навстречу этим мечтаниям, она услышала новости, заставившие пересмотреть и подвергнуть существенной корректировке тонко рассчитанный план.

Змея предполагала, что, когда займётся Кристальной Империей, столкнётся с упоминаниями о Сомбре, а то и с самим единорогом очно. Предполагая, что бывший узник шахт окажет ей в борьбе за истинную Гармонию поддержку. Но никак не ожидала, что чародей, которого она оставила в крепости с красными стенами, столь стремительно продвинется по карьерной и социальной лестнице. Ламия подслушала новости, согласно которым Сомбра не просто поселился в вожделенных землях – он играл там роль первого советника при слёгшей от неведомого недуга правительнице. Умевшая читать между строк рептилия сразу поняла истинную последовательность событий. Единорог вернул мореходов домой и получил полагающиеся почести с уважением. И ему настолько понравилась Кристальная Империя, что он подсуетился с правилами престолонаследия и сделал её своей собственностью, пусть пока и неофициально. Ламия в его обстоятельствах поступила бы так же.

Сомбра, естественно, не подумал, какую проблему создаёт одной своей исполинской знакомой. А он фактически вывел Кристальную Империю из триумвирата, что должно было бросить две оставшиеся державы против узурпатора – Ламия пребывала в состоянии твёрдой уверенности, что лидеры грифонов и аликорны с выскочкой-единорогом разговаривать не станут. Война намечалась, и отнюдь не в том направлении, которое казалось змее выгодным. В лице Сомбры властитель Гнездовий получил образ врага, против которого мог объединить свой народ. Он и две эквестрийские принцессы непременно навели бы порядок на севере, чем обрели бы героический статус. А Грифн со своим никому не интересными мнением остался бы на обочине политического курса грифонов. Несколько лет, отпущенные на взращивание раздора в скалистом государстве, растаяли как утренняя дымка. У неё оставались считанные дни, которые Сомбра мог удержаться на троне, считанные дни, чтобы помочь некстати разошедшемуся союзнику, имевшему под боком вожделенное Кристальное Сердце.

За многие километры от убежища змеи Грифн начал получать предостережения. Великое Небо сообщило, что преисполнено разочарования в развращённом народе грифонов и хочет обеспечить истинно верующим новый дом. И наказать отступников во главе с властителями Гнездовий. Планы по первому и второму пункту Ламии пришлось придумывать буквально на ходу – она за день преодолевала десятки километров, двигаясь с севера на юг, по дороге захватывая под контроль встречных единорогов. Она нарушала собственные правила и не ограничилась парой копытных, доведя их счёт почти до десятка. Они требовались ей всего для одного заклинания, на которое она намекала в речах последователя в белой робе. Ей требовалась звезда с неба.

Не ради запечатанной в ней магии, не для усиления колдовства и преобразования существ. Змею интересовал только эффект, производимый объектом по прибытии. В памяти остались воспоминания о затвердевших слоях песка, гигантской взрытой в пустыне чаше, полной испепеляющего жара, неудержимо растекающегося во всех направлениях. Первый на её памяти осколок иного мира рухнул в краях, где некому было вредить. А теперь она мечтала увидеть, что случится, если обрушить его на населённый город-государство. В котором, естественно, осталась бы только часть населения, не пожелавшая слушать призывы Великого Неба.

Затея из-за спешки и нервного напряжения удалась не сразу. Пришлось даже распустить «стадо», чтобы через пару дней отловить новое, разломав последние амулеты с запечатанной магией. И обратиться к далёким небесам с новым воззванием. По рецепту, отпечатавшемуся в памяти за считанные часы до того, как она перестала вести жизнь длинношерстной пони. Она видела создаваемые магией разрывы в пустоте, напоминающие продавленный насквозь копытом каравай хлеба. Осколки пространства с немым свистом трепетали по краям разрыва, больше всего на свете желавшего исчезнуть. Магия продолжала удерживать открытой щель в иную реальность, раздвигая материю. А тонкие жгутики проникли за зримую границу и принялись искать.

Большой объект иного мира, едва протиснувшийся сквозь созданный разрыв, Ламия видела нечётким нагромождением серых пластин – его чары блокировали возможности обращённого в небеса «колдовского взгляда» Но ученица величайшего из магов ощутила – успех достигнут, звезда у неё есть, она закована в тиски магии и движется, подстрекаемая потоками пустоты, циркулирующей в разломе. Сомкнувшиеся стенки неестественной прорехи не оставили после себя никаких искажений, кроме «ветра», ринувшегося во все стороны. Он зацепил плававший на поводке камень и направил его в сторону мира, где его прибытия ожидала исполинская рептилия. Но в её понимании гость собрался в дорогу слишком быстро – он должен был явиться в определённый момент, подыграв её последователю. Поэтому Ламия, всё ещё взиравшая через километры пустоты в небо, остановила продвижение звезды. Позволив себе шутку, что неплохо бы потом ещё вспомнить, где именно она оставила гигантский булыжник.

Грифн получил от божественного покровителя сигнал, что в его сегодняшней речи наступит момент, доказывающий его величие. Пернатый воспринял уведомление без энтузиазма – два предыдущих раза голос давал преждевременные обещания. Но теперь, когда новая звезда и в самом деле возникла, Ламии лишь оставалось подгадать момент, чтобы разместить её наверху, поймав отражённый солнечный свет. Через сознание своего пророка змея уловила восхищение толпы, над головами которой в пустой темноте только что зажглась белая мерцающая точка. Так же, как и в случае с самим Грифном, заклинательница чувствовала – вот момент, когда народ готов следовать за наставником, момент, которым необходимо воспользоваться. Тем более что оставаться в облачном квартале и в Гнездовьях вообще Ламия никому бы не советовала – её силы, направленные на удержание звезды на небосводе, таяли. Огромная масса кристаллизованной магии, облачённая в остроугольную каменную корку, по непонятным для змеи причинам постоянно рвалась вниз. Она не могла вечно держать звезду наверху, но могла проконтролировать, чтобы она завершила свой путь в необходимой точке. В Грифоньих Гнездовьях, где пророк по имени Грифн читал свои заключительные наставления.

Оставалось решить всего одну существенную проблему, о которой беспокоилась рептилия. У города был начальник, а у начальника имелся некий артефакт. И возможности этого артефакта, Длани Доблести, оставались тайной, поскольку Ламия умышленно держала своего пророка подальше от местных властей. Змея понимала, что козни и планы, нацеленные на разобщение народа, пойдут прахом, если в момент опасности появится суровый лидер, одним взмахом лапы способный восстановить порядок и покой. А именно таких действий следовало ожидать от прайм-лорда Гнездовий. Сбор слухов и наблюдения показывали, что седоватый грифон по имени Иссет не относился к той категории начальников, которые сваливают проблемы на народ, давая дёру первыми. Чародейка чувствовала, что этот властитель останется, этот властитель приложит все усилия, чтобы защитить свои Гнездовья. И в планах Ламии на будущую книгу значился пунктик «убедиться, что всех усилий твоих врагов окажется недостаточно». На первый план опять выходили Грифн и якобы подвластная ему магия.

Дальнейшие события произошли в точности по плану существа, находящегося очень далеко от места будущей трагедии, но держащего под контролем все нити, включая народные настроения и поведение второстепенных персонажей. Это давало Ламии возможность коротать время возле башни в форме нераскрывшегося цветка, где она планировала организовать торжественную встречу правительницам Эквестрии. Лежать и видеть, как одна из них поднимает над своими землями ослепляющий диск солнца, погасивший все звёзды, кроме одной, самой юной.

Начинался новый день. Последний день в истории Грифоньих Гнездовий.

ав �x����