Эпоха полночных кошмаров

Предисловие

Предисловие позволяет ознакомиться с общей атмосферой, в которой будут происходить события фанфика.

Давным-давно в волшебной стране Эквестрии…

Найтмер Мун смогла обратить действие Элементов Гармонии против Селестии, воспользовавшись тем, что ранее была второй их Носительницей. Признав Найтмер Мун как Принцессу Луну, находившийся в Её распоряжении Элемент Верности расценил действия Селестии, напавшей на свою сестру, как предательство. Предательство противоречило идеалам Элементов, поэтому радужное цунами, ведомое «защищавшейся» Найтмер Мун, мгновенно развернулось и обрушилось всей своей мощью на Солнечную Богиню, стерев её с лица земли.

Ещё неделю над Эквестрией стояла луна, пока Найтмер Мун праздновала победу. Вечная ночь оказалась не такой уж вечной, но она стала инструментом управления пони.

Солнца давалось ровно столько, сколько нужно, чтобы выполнить норму полевых работ. Любой праздно наслаждающийся солнцем подвергался публичной порке. Днём переставали действовать все законы, охраняющие жизнь, здоровье и честь граждан; не соблюдались они и ночью. Процветающая прежде страна стала обителью диктатуры и деградации. Малейший бунт наказывался длительным лишением даже этого «злого» солнца.

Малейший бунт мог повлечь за собой колоссальные по жестокости и масштабу расправы. В первую очередь страдала действующая при обеих Принцессах знать. Структура власти целиком и полностью изменилась: Найтмер Мун провозгласила Эквестрию Империей и стала её Императрицей с ничем и никем не ограниченной властью. Пробиться наверх можно было только славя луну и показывая уровень жестокости и развратности не ниже, чем у Императрицы.

Найтмер Мун, опасаясь возвращения Элементов Гармонии, повергла свою Империю в средневековье. Образовательные учреждения не финансировались, книги стали редким товаром даже на чёрных рынках. Поощрялось пьянство и разврат. Самых одарённых и талантливых пони Найтмер Мун приближала к себе и лично обучала, находя их благодаря своим бесчисленным патрулям. На касающееся Императрицы проявление честности, веселья, доброты, щедрости и верности наказывалось жестокой смертью, а мощная магия была доступна лишь приближённым, да и то в ограниченном количестве. Найтмер Мун делала всё доступное, лишь бы не допустить возвращения Элементов. Никто и не пытался их искать: все боялись её гнева больше самой лютой смерти.

Текли годы и века. Жизнь в грязи и крови стала нормой, все покорно славили Императрицу каждым вдохом. Пони были превращены в безропотное стадо, легко поддающееся управлению. Напоминания о тотальном контроле за всем и каждым присутствовали всюду. Были введены новые формы досуга, закрепляющие распутный образ жизни – праздничные оргии, гладиаторские бои. Днём пони усердно работали, дабы обеспечить себя едой настолько, чтобы при сборе дани оставшаяся от урожая треть могла прокормить их семью. Ночью ходили по улицам, распевая благодарственные песни луне. Час спали до рассвета. Зимой – нескончаемый труд на рудниках, в шахтах и в лабораториях и шанс побольше поспать, связываемый с уменьшением солнечной активности. На бунт не оставалось ни времени, ни сил.

Прошло десять веков…

Глава I

— Пожалуйста, позвольте нам уйти. Мы – всего лишь смиренные подданные Её Императорского Величества, славящие божественную ночь Нашей Госпожи.

Спокойствие и чувство собственного достоинства этой белоснежной единорожки, несмотря на такую раболепную речь, лишь подзадоривали мародёров сломать её и грубо овладеть ею. Она самоотверженно встала на защиту жалкой зажавшейся в угол пастельно-жёлтой пегаски с выпирающими рёбрами и грозно фыркающей рыжей земнопони с огромными фиолетовыми мешками под глазами, закрыв их обеих своим телом. Разбойники уже привыкли и к трусости или к отчаянной ярости, но такое уверенное и непоколебимое поведение, да ещё и ради защиты кого-то, кроме себя было и оставалось редкостью. Эта единорожка, будучи образцом самообладания и сдержанности, казалась двум жеребцам самим воплощением нахальства. Белый пегас с жёлтыми зубами и ужасным запахом изо рта, а также недоразвитыми крыльями и ужасно перекачанный, сосредоточил на ней взгляд глупых, но жестоких красных глаз. Серый земной пони с чёрной гривой, ничем не примечательный, шагнул к ней и пришёл в ярость, когда кобылка даже не отшатнулась в ужасе. Она и впрямь была самим воплощением нахальства, несгибаемо стоя перед двумя жеребцами в броне с символикой Императрицы – горящим кровавой одержимостью бирюзовым драконьим глазом с рваным вертикальным зрачком.

— Eбливая cука! – рявкнул серый пони и замахнулся на единорожку копытом, ещё больше взбесившись из-за того, что та его совсем не испугалась и даже не прижала уши. Безупречная осанка и гордо поднятая голова не поникли и не дрогнули. Копыто земного обрушилось в ударе, но не долетело до щеки белоснежной кобылки: в его незащищённую бронёй шею врезалась соломенногривая голова с диким оскалом и бешено сощуренными глазами.

— Нет, Эпплджек, нет! – впервые за всё время погони и раззадоривания испуганно вскрикнула единорожка, выкинув копыто в сторону крепкой рыжей земной пони. Та остановилась, взрыхлив копытами землю, и изумлённо посмотрела на подругу.

Серый земной пони с болезненным вскриком влетел в запачканную светло-кремовую стену и запачкал её ещё больше, харкнув кровью и брызнув ею из раскроённого черепа. Все четверо – стражник Найтмэр Мун и его жертвы – испуганно смотрели на то, как стремительно и неотвратимо остывающее тело с глухим стуком падает на землю, выламывая себе копыта, и больше не двигается. Рыжая кобылка взирала на то, что сотворила, широко распахнутыми зелёными глазами. Она моментально остыла, она вовсе не хотела убивать этого стражника, но он осмелился замахнуться на кобылу, которую она…

— Убийство верноподданного Императрицы карается смертью!!! – взревел белый пегас так, что жёлтая пегаска чуть не потеряла сознание от испуга. Однако жеребец был рад скорее возможности совершить ещё одно бесчинство, выставив его как правое дело во имя Императрицы, чем реальному правосудию.

Перекачанный жеребец неуклюже рванулся к не покидающей свой угол жёлтой кобылке, как вдруг в его непомерно широкую грудь отчаянно упёрлись два таких же белых, на намного более чистых копыта. В его красные глаза взглянули полные мольбы синие, и стражник ожидал услышать что угодно, но не:

— Пожалуйста, возьмите меня, делайте со мной что угодно, только не трогайте моих друзей!

На несколько секунд жеребец оторопел. Прежде гордая и непоколебимая единорожка – у его копыт, молит о пощаде, как любая другая безвольная шваль. Он и его покойный напарник полночи гоняли её по всей этой захудалой деревне, пытаясь запугать и сломить, а всё оказалось так просто – ей гораздо больнее, когда бьют этих дрожащих кобыл на заднем плане вместо неё. Осознание полной победы и грядущего веселья до предела возбудило пегаса, а страх в глазах кобылки перед ним и её леденящее кровь понимание того, насколько большой размер ей придётся в себя принять ради спасения подруг, заставили первобытно захрапеть ноздрями… и сейчас же ударить единорожку в грудь до того, как шок в её глазах, по его предчувствию, сменится всё той же железной решимостью стоять за подруг до конца, чего бы это ни стоило.

— Дрожащая шaлaва!!! – перекрыв болезненный всхлип отлетающей от удара единорожки, снова рявкнул жеребец. Доспехи на нём держались на верёвках – даже самый большой размер был велик, и застёжки не сходились, а от такого расширения диафрагмы и эти импровизированные крепления жалобно затрещали. – Боится признать, что хочет, чтобы её выeбaли во все щели, и выставляет это благородством!!! Лживая cyкa, именно таких и искореняет Её Императорское Величество своей благодатью и милостью!!! Здесь и сейчас я очищу твою жалкую душу и оставлю в ней семя… — пегас прервался; эта пламенная речь явно исчерпала его фантазию и словарный запас. А также стоило прерваться из-за того, что оранжевая пони решила, что её сработавший на том задохлике приём здесь тоже не даст слабину.

Лоб Эпплджек встретился с открытым рельефным плечом – и её как будто ударили по голове железным ведром. Земную пони отбросило назад отдачей, она зашаталась на вдруг показавшимися очень тонкими крепких ногах, а одним из передних копыт с болезненной гримасой схватилась за лоб.

Белая кобылка увидела, как громадина с недоразвитыми крыльями тошнотворно медленно повернулась к её подруге. Зрение единорожки болезненно пульсировало, и каждая новая растушёванная чёрным волна приносила новую вспышку боли в голове. В ушах стоял зубодробительный писк, тело отчаянно кричало о полученных повреждениях, посылая в мозг всё новые и новые болезненные сигналы, отдающиеся пульсацией в глазах. Порочный замкнутый круг непрекращающегося страдания вынудил единорожку закрыть глаза, но, как только она это сделала, её голова резко упала на землю. Белоснежная пони впала в то обидное для такой ситуации состояние, в котором не могла никак пошевелиться, но прекрасно всё слышала и понимала.

— Балк Бицепс, не трогай ту единорожку. – услышала она чей-то ещё голос, не такой гремучий и одержимый. – Она моя. Я разберусь с ней сам.

— А что делать с остальными?!! – проревел белый пегас, и единорожка подумала, что пауза после его вопроса ушла на то, чтобы обладатель спокойного голоса мог зажмуриться. А также то, что эта громкость — единственная, которую может использовать громадный стражник.

— С ними ты можешь делать всё, что захочешь. Они совершенно не важны. Хотя вон ту боевую я отправил бы на арену, а эту хилую пегаску…

«Эпплджек, Флаттершай, пожалуйста, спасайтесь и не думайте обо мне», — подумала белая кобылка перед тем, как провалиться в темноту.

Глава II

Белая кобылка с трудом разлепила глаза и вытерла копытом скопившийся на пышных ресницах гной. Единорожка посмотрела перед собой и пошире раскрыла глаза. Каменный пол, добротные стены и деревянные полки, плотно заставленные закупоренными корзинами и банками. На полу ровными рядами стояли жбаны, цистерны и бочки. Медленно и осторожно, чтобы не спровоцировать новый болезненный удар изнутри черепа, пленница – а её роль было трудно перепутать из-за стягивающих попарно передние и задние ноги верёвок – перевела взгляд на то, на чём она лежала. Солома. На её удивление, без плесени. Значит, это не тюрьма. По рассказам дядюшки Эпплджек в тюремных камерах редко были подстилки, а если и были – то насквозь прогнившие, заплесневевшие, кишащие клопами, клещами и блохами. Однако односельчане не верили ему по двум причинам – из тюрьмы он вернулся невменяемым и обсуждение и тем более осуждение заведённых порядков карались ослеплением, отрезанием ушей и вырыванием языка.

Значит, это не тюрьма. Да и не оставляют в камере с пленником никаких предметов, кроме цепей и кандалов. С учётом всех этих корзин и прочих ёмкостей место больше похоже на амбар. Единорожка пошевелила ушами и повернула глаза наверх. Нет, не амбар, а погреб: потолком служили ровные дощатые ряды с редкими балками. Потолок был довольно высоким по отношению к росту белой кобылки – даже лёжа на боку со связанными конечностями, она могла примерно прикинуть объёмы, хоть никогда не имела возможности похвастаться хорошим зрением. Пленница напрягла слух и уловила сверху шаги. Щурясь, она проследила глазами их направление и смогла выхватить в полумраке прямоугольную щель люка.

Свет в щелях замерцал, говоря о том, что кто-то наклоняется, чтобы поднять крышку. У единорожки была буквально секунда на то, чтобы решить, что делать – притвориться спящей или встретить спускающегося сюда пони открытым взглядом. И она выбрала второе: высока вероятность того, что её могли попытаться разбудить пинком под рёбра, а также того, что она так ничего и не узнает.

Люк открылся, и кобылка внимательно оглядела вошедшего пленителя. Высокий белый единорог с массивным телом и чётко очерченными синими копытами, повторяющими цвета его хвоста и гривы. Тёмно-жёлтые бесстрастные глаза с моноклем, который придавал солидности и возраста вкупе с усами. Правое плечо было затянуто, как если бы было сломано.

— Уже очнулась?

Единорожка узнала этот голос. «Конечно. Это он приказал отправить Эпплджек на бои. Она не сдастся без боя», — подумала она, но это служило ей слабым утешением: её подруга наверняка мертва. Единорог и впрямь выглядел как после драки, несмотря на то, что он явно посещал парикмахера или хотя бы принимал ванну.

Ванну… при одной мысли об этом у белой кобылки чуть не навернулись слёзы на глаза. Пусть и не у всех и не всегда получалось найти воду не только для питья, белая единорожка умудрялась это делать, и это уже стало привычкой. Спутавшиеся фиолетовые волосы, обычно хотя бы расчёсанные, не способствовали бодрости духа, а несколько прядей гривы и вовсе слиплись от крови. Грязным копытом единорожка потрогала ушибленную голову и наткнулась на бинты. Она инстинктивно провела дальше, желая проверить состояние рога. Он был также затянут бинтами, а ещё кобылке удалось нащупать у самого основания резиновое кольцо. «Блокатор магии», — догадалась единорожка и подумала о том, что это совершенно не нужная предосторожность. Её магические способности ограничивались парой-тройкой безобидных трюков.

— Я задал тебе вопрос, — жёстко сказал единорог, и только сейчас пленница осознала, что тот самый вопрос содержал практически нулевую концентрацию заботы и участия.

— Я думала, что Вы констатируете факт. – тихо ответила она, откашлявшись. – Обычно такие вопросы подразумевают в своём звучании чуть больше теплоты.

Единорог несколько секунд молча рассматривал единорожку, но в его взгляде не было ни непонимания, ни удивления, ни какой-либо другой эмоции.

— Как тебя зовут?

— Рэрити, а…

— Можешь забыть это имя. И о теплоте, и о прочих любезностях даже не мечтать. Рабыне это ни к чему. Моё имя Фэнси Пэнтс, но тебе запрещено меня так называть. Запрещено также заговаривать, пока тебе не позволят. Это ясно?

Рэрити открыла рот, чтобы ответить, но, опомнившись, просто кивнула, хотя ей было что сказать. У неё были вопросы, много очевидных и ожидаемых вопросов, но было очень глупо надеяться на то, что Фэнси Пэнтс угадает их и ответит на них.

— Будешь делать то, что прикажут, и слушаться будешь неукоснительно. – строго сказал он. – Думаю, суть тебе ясна, потому что ты показывала себя довольно умной единорожкой… для такого сброда, каким кажешься.

Рэрити подняла уши, услышав запоздало испорченный неподготовленным оскорблением комплимент.

— Теперь отвечай: что означает твоя кьютимарка?

Единорожка посмотрела на своё бедро, словно уточняя, всё так же ли на нём вытатуированы самой судьбой три лазурных кристалла или за время её пребывания без чувств что-то изменилось. Секунда потребовалась на размышление и формирование ответа:

— Я работаю с драгоценными камнями.

Фэнси Пэнтс приподнял брови:

— И как тебе удалось получить такую кьютимарку?

Такой ответ за секунду не придумаешь, и Рэрити пришлось рассказать всю правду:

— Моя семья – отец, мать и младшая сестра – никак не могли выращивать какие-либо культуры, но зато отец увлекался рыбалкой, что помогало нам отдавать дань совершавшим на наше поселение набеги грифонам – это лучше, чем если бы они утаскивали пони. Моя младшая сестра никак не могла помочь в этом, мама сушила рыбу, чтобы она не испортилась, а я научилась плести сети, потому что ими можно вытащить больший улов, чем удочкой…

— Меня это не интересует. – грубо перебил единорог.

— Да, господин. – спокойно ответила Рэрити. – Помимо грифонов, на нас иногда совершают набеги драконы. Это редкость, но иногда случается. И если города могут дать отпор, то маленькая деревня вроде нашей вынуждена подчиняться и отдавать дракону всё, что он хочет. Этот был голоден, очень голоден. Жители и так вынесли ему всё, что у них было, но ему было мало. Он разозлился и проревел, что, если его голод не будет утолён, он позаботится об этом сам и сожрёт всех, до кого сможет дотянуться. Его гнев был так силён, что небеса взорвались множеством ярких огней и гром сотряс землю, а я так испугалась, что из моего рога вырвалась магия и потянула меня куда-то. Рог протянул меня прямо у дракона под брюхом, и такая дерзость ещё больше разъярила его. Дракон бросился догонять меня, но магия была настолько сильна и тянула меня так быстро, что он не мог догнать. Наконец, меня притянуло к огромной каменной глыбе и ударило о неё носом. Здесь дракон и настиг меня, но я сумела отпрыгнуть от удара его лапы, и он расколол эту глыбу. Внутри оказался целый клад из таких красивейших драгоценных камней, что я даже не подумала о том, что, ударь дракон так меня, от меня бы мокрого места не осталось. Дракон, к моему удивлению, съел все эти самоцветы и с совершенным равнодушием улетел. Я несколько дней добиралась до дома, и только там заметила свою метку.

— Твой талант – искать драгоценные камни, — задумчиво сказал Фэнси и еле слышно что-то пробормотал; Рэрити расслышала лишь слово «радуга» или похожее на него, но не поняла, что это, и не решилась уточнять – на сей раз ей слова не давали. Вслух единорог продолжил: – Ты могла бы выглядеть и жить лучше с таким талантом, подкупая сборщиков дани или выкупая у них то, что они уже собрали. Почему же ты такая худая?

«Я так и делала», — чуть не выпалила единорожка, но вовремя сообразила, что за воровство у Империи ей снесут голову булавой.

— Я отдавала всё своей сестре.

— Хм, – единорог в задумчивости прошёл взад-вперёд перед Рэрити, над чем-то размышляя, и белая кобылка увидела его выглядывающую из-под чёрного фрака кьютимарку: три золотых короны, украшенные фиолетовыми самоцветами, похожими на те, что были на её собственной метке.

«Он явно приближён к Императрице – это по чему угодно можно заметить: кьютимарка, чистая шёрстка и грива, упитанный вид, дорогой костюм, монокль в позолоченной оправе, манера поведения… — анализировала единорожка. – Ему явно хватает рабов, зачем же ему я? Возможно, теперь он решит меня оставить, потому что такой талант – большая редкость…».

— Значит, — сурово сдвинул брови Фэнси Пэнтс, наступая на Рэрити, — ваша семья была такой честной и благочестивой? Неужели вы предпочли заботиться о душе, когда вам даны ваши тела? Не боитесь праведного гнева Императрицы из-за ереси такого уровня?

— Нет, господин, — в страхе за свою семью Рэрити была даже готова мириться с рабским положением. – Мой отец был безбожным пьяницей, а я отдавала свою долю еды сестре лишь потому, что моя мать насиловала её.

Единорог сдержанно кивнул, довольный её ответом.

— Я найду тебе применение. – подвёл он черту. – Пока не вылечишься – останешься здесь.

Жеребец развернулся, чтобы уйти. Когда он подошёл к лестнице, Рэрити протянула к нему связанные копыта:

— Господин! – и, не дожидаясь, когда в его глазах сверкнёт гнев из-за такого своеволия со стороны кобылки, продолжила: — Пожалуйста, пощадите. Что будет с моей сестрой? После смерти отца и матери только я заботилась о ней; она останется круглой сиротой!

— Эквестерийская Империя переполнена сиротами, — раздражённо ответил Фэнси Пэнтс, — одной больше, одной меньше – какая разница? Не смей больше ничего просить; ты не имеешь права это делать. Ещё одно слово без моего разрешения – и я излуплю тебя так, что ты забудешь не только о своей сестре, но и о том, что у пони вообще могут быть братья или сёстры.

Когда дверь хлопнула, Рэрити заплакала от горя в верёвки на передних ногах.

Глава III

Изнурение от испытанных эмоций и пролитых слёз нашло на белую кобылку, даря ей долгожданный недолгий покой. Рэрити забылась во сне, перевернувшись набок и положив голову на слегка колючую солому. Ей редко снились сны, как и любому жителю Эквестерийской Империи, но сегодня, видимо, была какая-то особенная ночь. Содержания этого сна единорожка не запомнила, но, когда пришло пробуждение, он оставил после себя чувство ностальгической тоски. Что ей снилось? Семья? Подруги? Она не помнила и не хотела вспоминать. Это могло оказаться слишком больно – ни семьи, ни друзей рядом с ней не было.

Рэрити впервые в жизни вставала с лёгкой головой, несмотря на то, что бинты были пропитаны кровью, а при каждом движении правым ухом что-то отвратительно хлюпало. Зато не было почти болезненного озноба и ощущения чугуна во всех частях тела. Несмотря на то, что все эти симптомы преследовали единорожку всю её жизнь и уже стали частью каждого утра, она по ним не скучала. Впервые в жизни кобылка смогла выспаться.

Она оценила, что пока что в рабстве ей живётся лучше, чем на свободе, хотя она провела в этом подвале всего один день. Дальше этого открытия рассуждения Рэрити не зашли, потому что ей не с чем было сравнивать. Единорожка не знала другой жизни и не могла сделать вывод о том, что, если рабам живётся лучше, чем свободным, надо что-то менять в этой Империи. Даже её мечты о лучшей жизни ограничивались веками взращиваемым рабским самосознанием и были всего лишь несколько смягчённой версией существующего порядка.

Рэрити привычно хотела подняться на ноги, но, стянутые попарно верёвками, они не хотели служить ей хоть какой-нибудь опорой. Единорожка смогла только перекатиться на другой бок, чтобы не отлежать себе внутренние органы. Как раз в этот момент погреб открылся, и вниз по короткой винтовой лестнице спустился песочный единорог. Через его спину при помощи ремня были перекинуты облезлые медицинские ящики из железа. Наблюдательный и цепкий взгляд Рэрити приметил эту деталь едва ли не одновременно с окрасом и аккуратно уложенной коричневой гривой и хвостом.

Единорожка хотела поздороваться, но, вспомнив о том, что ей больше нельзя заговаривать первой, упёрлась взглядом в сено под своими передними копытами, но перед этим мельком посмотрела на кьютимарку медика. Рентгеновский экран.

«Это… очень хороший врач, — подумала Рэрити. Какое-либо оборудование, тем более, такое, было доступно только богатейшим пони в Империи. А иметь его в качестве пожизненной метки могло ещё меньшее количество. – Зачем посылать к рабыне такого квалифицированного специалиста?».

Единорог подошёл вплотную к пленнице и магией разбинтовал её голову, высвобождая несколько прижатых прядей, давно причинявших Рэрити дискомфорт тем, что слишком сильно натягивали кожу.

— Как себя чувствуешь? – спросил жеребец.

Пока он открывал один из своих ящиков, Рэрити думала, что лучше ответить. Если она скажет, что ей лучше, её отправят работать. Если она скажет, что ей плохо, ей могут сделать ещё хуже.

— Хорошо. – определилась единорожка.

— Хорошо. – кивнул единорог, не снимая блокатор магии, а просто обернув вокруг него мешающие ему бинты. – Рана выглядит намного лучше, уже сегодня-завтра будешь в норме.

Он, сменяя повязку, протёр кожу ваткой, смоченной в прозрачном растворе; за ухом зашипело, и единорожка поёжилась, когда к шее неприятно поползла какая-то пена. Врач телекинезом снял с себя ящики и поставил их слева от кобылки, а затем развернулся к лицу кобылки крупом, шлёпнул её по щеке откидывающимся в сторону хвостом и сказал:

— А теперь посмотрим, чего ты стоишь.

Рэрити взглянула на выставленные на её обозрение увесистые яйца со сморщенной звёздочкой aнуса над ними с нескрываемым презрением. К чему скрывать, если глаз здесь точно нет. Однако ей пришлось подчиняться. Единорожка с трудом подтянула себе затёкшие передние копыта, приподнялась на них, еле-еле удерживая равновесие, и обхватила губами правое яичко.

— Если попробуешь сделать мне больно – я вырву щипцами все твои зубы, — прошипел врач, маскируя вдох удовольствия.

Рэрити покорно посасывала упругие шары и растирала их влажным от слюны языком, думая, стоит ли изображать удовольствие от этого процесса. Нет, этот единорог вряд ли был кем-то, из-за кого стоило размениваться на мелочи вроде лести, а рассчитывать на хоть чьё-нибудь милосердие или благодарность единорожка перестала очень давно. Она выполняла то, чего от неё требовали, с минимумом затрат и прекрасно скрываемым отвращением. Рэрити слегка прихватывала яйца врача зубами и перекатывала их во рту языком, поглаживая щеками и щекоча нёбом. Единорожка услышала едва ощутимый магический звон – и верёвки с её передних ног кольцами спали на пол. Рэрити переставила копыта поудобнее, подтянулась повыше и провела языком по aнусу жеребца.

В такие моменты единорожка утешала себя мыслью, что поощряет насильников за правильное поведение. Каждый новый жест любезности с их стороны встречался новым жестом, который пришёлся бы им по нраву. Такие размышления о похожем на дрессировку процессе и сейчас позволяли кобылке отвлечься от унизительного анилингуса.

— Х-хорошая потаскуха… — пробормотал жеребец, и Рэрити закатила глаза от банальности этого оскорбления. Сколько она их переслушала за свою короткую жизнь – это было самым частым. И самым незаслуженным.

Кончиком языка проникая в aнус и поглаживая его внутренние стенки, целуя губами снаружи, единорожка копытом оглаживала яйца под ним и проводила по всей длине члена, всё время увеличивая темп. Врач хрипел и задыхался от удовольствия, постоянно тыкаясь задом в лицо Рэрити. Кобылка умоляла свой язык не чувствовать вкуса и раздражённо ускорялась ещё больше, утешая себя тем, что уже скоро всё закончится. Однако жеребец так долго не хотел кончать, что единорожка с чисто кобыльим суждением позавидовала той, которую он захочет по-настоящему покрыть.

Задние ноги кобылки тоже оказались через некоторое время освобождены, но радость от полученной свободы омрачилась тем, что эта свобода дана ей лишь для того, чтобы поудобнее усесться на круп, опираясь по бокам на задние копыта, а передними стимулировать гениталии единорога. Врач застонал от удовольствия, зажёг рог и левитировал к себе из второго ящика гибкий фаллоимитатор. Рэрити изогнула бровь от такой ироничности, но захлебнулась воздухом, когда он метко влетел ей под хвост. Было сухо и больно, особенно когда единорог стал проталкивать резиновый член до самого конца и потянул его обратно. Сморгнув выступившие слёзы и подавив чуть было не раздавшийся писк, единорожка попыталась отвлечься от ощущения, что игрушка внутри неё оставляет след из лохматых заноз. А скорость телекинеза жеребца всё увеличивалась, хоть сияние и беспрестанно моргало от манипуляций языка и копыт Рэрити на его самых чувствительных частях тела. Кобылка попыталась возбудиться, но в её жизни никогда не было возможности найти то, что ей нравится; cекс был не удовольствием, а тяжкой и отвратительной рутиной, жертвой, которую она отдавала в обмен на безопасность своей сестры и друзей. Рэрити оторвала одно из копыт, чтобы протянуть его к собственной промежности, но гневное рычание – перевозбуждённый и наслаждающийся лаской жеребец уже не был способен на членораздельную речь – предупредило единорожку, и она спешно вернула копыто обратно на налитый кровью пeнис. Не будь у неё блокирована магия, всё было бы намного легче. Рэрити шевельнула своим хвостом, намереваясь воспользоваться им.

В такие моменты кобылка жалела о том, что родилась единорогом. Земные пони много лучше управлялись со своими хвостами, а предметы из их грив выпадали крайне редко. Но Рэрити всё же смогла перекинуть хвост через левую ногу и мазнуть им себе по клитopу, ещё и ещё раз. Начавшая выделяться смазка сделала движения фаллоимитатора внутри неё более мягкими, и единорожка про себя выдохнула от облегчения. Врач резко выдернул игрушку, причинив Рэрити боль, поднёс её к губам и начал, мыча, облизывать и сосать её. Он вовсю наслаждался соками и кровью своей жертвы, блаженство становилось нестерпимым. Его яйца словно поджались, а в следующий момент рванувшееся к самому концу члена копыто единорожки словно выбросило из урeтры полоску желтовато-белой вязкой жидкости. Она с едва слышным шлепком расплескалась по полу у копыт заглотившего всю длину резинового пeниса единорога; рядом с ней приземлилась вторая, а последняя струя эякулята просто стекла с опадающего члена. Рэрити медленно отодвинулась от зада жеребца. Он развернулся к ней, снова нарочно ударив хвостом по щеке, и отступил на несколько шагов от спeрмы на полу в сторону. Жеребец с влажным протяжным звуком вытянул резиновый член из своего рта.

— Убери за собой. – слегка заплетающимся после оpгазма языком приказал врач. Он сел на круп, прислонился спиной к опорному столбу и начал, со смаком медлительно проводя по всей длине потерявшего твёрдость члена копытом, наблюдать за тем, как Рэрити безмолвно исполняет приказ, языком зачёрпывая семя и отправляя себе в рот.

Единорожка снова воззвала к своим вкусовым рецепторам с мольбой отключиться и не чувствовать вкус. Он не был каким-то особенно противным, но чувствовать его после всего этого было лишним унижением. Рэрити хотела просто поскорее закончить; если бы спeрмы было не много, она дождалась бы, когда насильник уйдёт, и харкнула бы ей куда-нибудь в сторону, вложив в этот мужланский жест столько презрения и ненависти, сколько могла. Но такое количество не получится незаметно спрятать за щеками, и кобылка была вынуждена быстрее глотать, пока вкус быстро остывающей жидкости вконец не достиг отметки «омерзительно», но не особо усердствуя, чтобы не занозить язык о пол.

На последних глотках единорог вдруг очутился рядом с ней – так стремительно, что единорожка вздрогнула. Он поднял рывком копыта её голову и поцеловал – глубоко, грязно, до тошноты мерзко ещё и потому, что он при поцелуе языком выгребал сперму из рта Рэрити в свой собственный. Кобылка помогала ему, избегая того, чтобы их языки соприкасались; когда всё кончилось, врач жестоко толкнул рабыню копытом в грудь и с шумом плюнул своей cпермой ей в лицо.

Такое Рэрити всегда хотела сделать со всему теми, кто принуждал её. Она имела чувство собственного достоинства, ничем не ломаемое, и такое обращение было обидным до слёз. Но никого никогда не волновали её чувства. А единорожка никому никогда их не показывала, не допуская того, чтобы разбойники получили хоть каплю лишнего удовольствия от её унижения.

С гордо поднятой головой со стекающими по лицу слюнями и семенем Рэрити сидела на полу, пока врач быстро собирал свои вещи, поднимался по лестнице, выбирался из люка и закрывал за собой проход. Уже тогда кобылка позволила себе сломлено всхлипнуть и мелкими движениями стряхнуть всю мерзость, что была на её коже. Единорожка схватила копытами пучок соломы и вытерлась им, а затем воспользовалась использованными бинтами, которые оставил за ненадобностью жеребец. Копытами она разгладила свою кожу, словно стряхивая вместе со слезами воспоминания о том, что ей только что пришлось пережить.

Взгляд Рэрити опустился к хвосту. Она подвинула хвост ближе к себе и пристукнула им, позволяя выхваченному из медицинских ящиков скальпелю со звоном выскочить из прядей на пол. Рэрити боязливо пододвинула украденный инструмент передней ногой к себе и спрятала под своим копытом.

Глава IV

Единорожка несколько раз со шлепками шустро стряхнула своё лицо, приводя себя в чувство. Она неуклюже взяла копытами скальпель и, до боли в плечах стиснув его, поднесла к блокатору магии на роге и поддела его снизу. Рэрити высунула от усердия кончик языка, но её уши постоянно дёргались, ловя любой звук поблизости и особенно – звуки над головой. Разум же её был обращён к одному важному для такого момента воспоминанию: однажды ей пришлось удовлетворять единорожку, состоящую в армии Императрицы, пока отряд остановился в деревеньке на отдых, и та случайно раскрыла совсем юной Рэрити один секрет блокаторов: их легко открыть или вывести из строя, если соскрести с внутреннего слоя блокирующие магию искры.

А вот и они посыпались лазурной перхотью перед глазами кобылки через пару часов.

Но тут она услышала шаги к люку, раздосадовано скрипнула зубами, быстро спрятала скальпель в примеченной щели между досками и прикрыла своей соломенной подстилкой. Единорожка сделала вид, что всё это время скучающе расхаживала кругами по погребу, чтобы не вызвать подозрений. Рэрити прислушалась, как открывался люк, чтобы определить тип замка, и одновременно прикинула, кто это может быть. Один из её вариантов оказался верным: вниз по лестнице спустился её владелец в прежнем костюме. Кобылка долгим кивком поприветствовала единорога, выглядя при этом скорее как знатная пони на прогулке, чем как рабыня с унизительным приспособлением на роге.

Жёлто-песочного цвета телекинез удерживал покачивающийся рядом с ним бумажный пакет. Кобылка отступила на шаг назад, когда этот пакет после взмаха Фэнси рогом полетел в неё. Проехав ещё несколько сантиметров по полу к её копытам, пакет вывалил своё содержимое: огрызки и кожура от разных овощей и фруктов, но на всём этом было хотя бы немного реальной еды. «Щедро», — несколько ошарашено подумала единорожка, узрев среди отходов такую экзотику, названия которой не знала.

— Спасибо. Господин. – тихо поблагодарила Рэрити, прибавив обращение лишь для того, чтобы в случае чего смягчить гнев единорога.

— Врач приходил? – уточнил жеребец, увидев развязанные верёвки и чистую повязку на голове рабыни.

— Да. – ответила Рэрити, копытами неловко беря арбузную корку.

Жеребец пронзил её тяжёлым взглядом:

— Я не разрешал тебе есть.

«Зачем тогда дал еду?» — мысленно закатила глаза кобылка, покорно откладывая корку с маленькими красными ошмётками на ней.

— Господин, пожалуйста, выслушайте меня. – тщетно стараясь звучать и выглядеть спокойно, попросила Рэрити. – Моя сестра. Она осталась совсем одна, она умрёт от голода. Пожалуйста, позвольте ей хотя бы быть вместе со мной, хотя бы доставьте её сюда, чтобы она тоже служила Вам.

Единорог, как ни странно, слушал бесстрастно и не перебивал, не бросался на кобылку за нарушение запрета на свободную речь.

— Ты думаешь, что здесь ей будет лучше? – язвительно спросил Фэнси Пэнтс. – В моей резиденции не действуют никакие запреты относительно рабов или слуг. Любой стражник может подойти и взять того пони, какого захочет и когда захочет. Неужели ты думаешь, что твою сестру обойдёт участь быть разорванной пополам чьим-то членом в то время, как она сосёт чей-то клитop или быть оттpaxaнной в зад раскалённой кочергой?

Рэрити содрогнулась от описываемого. Она знала, что есть вещи куда более жестокие, чем это. Но речь шла о её сестре. О её сестре, которую она всю её жизнь всеми силами старалась оберегачь от всего этого. О её сестре, которой она отдавала последний кусок. О её сестре, на место которой она становилась во время припадков одержимой похотью матери. О её сестре, которую не должно коснуться ни единое из всего этого, пока Рэрити могла говорить, двигаться и дышать.

— Лучше… — тяжело сказала единорожка и сглотнула. – Лучше потерпеть неудачу в добром деле, чем преуспеть, совершая зло.

Повисла тишина. Фэнси Пэнтс всё так же бесстрастно смотрел на кобылку, но в глубине его глаз загорелся интерес.

— Это твой девиз? – быстро спросил он.

— Один из них, — ответила так же быстро Рэрити, даже не успев сообразить. За такое неосторожное заявление о присутствии личного кодекса её могли убить на месте. Но Фэнси Пэнтс лишь поинтересовался после паузы об остальных девизах.

Единорожка уселась на пол от удивления, не зная, как реагировать. Была ли это провокация, за которой могла последовать длинная череда боли и мучений? Нужное решение пришло очень быстро: она решила рассказать историю своей жизни под предлогом того, что не имеет чётких формулировок остальных своих принципов.

Фэнси Пэнтс также уселся на пол, даже подойдя ближе к Рэрити. Она рассказала ему о своей жизни. Сначала скованно, но потом, понимая по его мимике и языку тела то, что он пребывает в хорошем расположении духа, более ясно раскрывая переживаемые ею эмоции, но делая акцент на заботе о сестре и необходимости присутствия её рядом с собой. Кобылка поделилась своим нежеланием присоединяться к царящему вокруг разврату и жестокости и несбыточной надежде уберечь от этого сестру. Рассказала о том, как всеми силами защищала свою семью, предпочитая страдать в одиночку вместо того, чтобы страдали многие. Поведала о смерти матери в результате несчастного случая и решение отца оставить семью, чтобы беспробудно пить и спать со всеми подряд и о том, что скоро он последовал за своей названой супругой. Упомянула друзей, то, на что она была готова пойти ради них и то, ради чего они были готовы пойти ради неё, раскрывая силу их дружбы и то, что они могли сделать все вместе и как слабы были по одиночке.

Единорог слушал, не перебивая, и в его глазах оставалось всё меньше бесстрастности и безразличия, а сам он проникался участием и интересом к этой пони, с самой первой и до текущей минуты ведшей себя так достойно, как только было возможно в её положении.

— Что ж. Это может оказаться интересным. – наклонил он голову набок. – Хорошо. Но не вздумай жаловаться на то, что может случиться. Как зовут твою сестру?

Сердце Рэрити подскочило; ей стоило больших трудов усидеть на месте и не начать прыгать по погребу, как маленькая кобылка.

— Свити Бель, — ответила дрожащим от сдерживаемой радости голосом кобылка. – Она белая единорожка с розово-пурпурными волосами. – не выдержав, Рэрити бросилась к единорогу и горячо взяла его переднее копыто своими, едва не расплакавшись от счастья: — Спасибо, господин, спасибо, спасибо большое!

Выражение добродушия на лице единорога спешно сменилось раздражением, и он с брезгливым рыком отшвырнул от себя кобылку:

— Я ещё ничего не сделал! И не надейся, что я собираюсь сделать это так, как ты хочешь. Я никогда не сделаю ничего для тебя, всё, что я делаю, служит только мне!

Рэрити вытерла копытами слёзы радости с глаз, даже не обратив внимания на всё, что случилось после её импульсивной благодарности и автоматически всё прощая Фэнси Пэнтсу. Радость слепила её, стучала в ушах, плескалась в крови. Выпросить, не говоря о такой вещи, хоть самую малость, будучи рабом! Это повод для гордости на все поколения вперёд!

Фэнси Пэнтс с отвращением осмотрел единорожку.

— Тебе принесут корыто, чтобы ты могла вымыться. – отрывисто сообщил жеребец. – Надеюсь, ты имеешь представление о том, как это делается. И не халтурь. Мне нужно, чтобы ты привела себя в приличное состояние, ясно?

Рэрити закивала, не в силах сдержать радость. Даже когда Фэнси ушёл, а вместо него вернулись принесшие корыто и вёдра с водой рабы, единорожка всё ещё возбуждённо перебирала передними копытами и даже не вспоминала про скальпель между половиц.

Глава V

Четыре непримечательных пони удалились из тюрьмы Рэрити, впрочем, напоследок бросив на неё пару жадных взглядов. Единорожка потрогала копытом воду в одном из принесённых вёдер: тёплая, почти горячая. На дне корыта лежало несколько обмылков и изодранная мочалка, связанная из некогда жёлтого шпагата. Кобылка, не в силах согнать с лица улыбку, вывалила их из корыта на пол. Орудовать копытами, чтобы вылить воду из одного из вёдер в корыто, было тяжело – раньше этот вопрос легко решался при помощи телекинеза. Рэрити пришлось действовать очень медленно и аккуратно, чтобы не пролить. Но, когда дело было сделано, она смаковала момент разворачивания и подобия расчёсывания копытом своей грязной клейкой гривы, погружения её в воду и лёгких массирующих движений копытами, с каждым штрихом которых из прядей словно выплывало мутными пятнами сало и грязь. Она нетерпеливо стянула с себя бинты и выдернула их из-под блокатора, чтобы намочить также и корни.

Кобылка истратила половину обмылков, густо намыливая гриву. Две трети оставшихся кусков ушли на хвост, ещё более грязный. Единорожка забралась в тесное корыто и начала мыть тем, что осталось, тело, возвращая шёрстке природную белизну свежего снега. «Сначала вся та еда, потом он пообещал найти мою сестру, а теперь дал самое настоящее мыло! – восторженно думала Рэрити, вспоминая, как изредка мылась глиной на свободе. Мысль о том, что всё складывается слишком хорошо, набатом ударила в её мозгу. – Зачем ему всё это? Зачем так тратиться и заботиться о рабе? Я могу понять – обрабатывание ран и кормёжка, но какая ему разница, что с моими родными и чистая ли я?». Рэрити вспомнила рабов, принесших ей банные принадлежности – от них разило, хотя день только начался, а они не выглядели измотанными тяжёлой работой. «Значит, он хочет, чтобы я с ним спала? Да, он не очень-то ко мне тянулся, когда я была покрыта коркой засохшего пота. Почему тогда согласился помочь со Свити Бель? Два варианта: либо он собрался шантажировать меня с её помощью, либо ему очень нравятся совсем маленькие кобылки. Но почему он тогда не предложил свою помощь сразу после первого упоминания? Хотел приструнить меня, показать, кто здесь решает все вопросы?..»

Размышляя, Рэрити практически не замечала, как мыло на её волосах съедается грязью. Опомнившись, единорожка впервые за долгое время пошевелилась и начала смывать с себя мыло, выливая грязную воду пустые вёдра. Вскоре её грива и хвост если не вымылись полностью, то хотя бы не салились и не зудели. Наслаждение ощущением чистоты замедлило процесс осознания того, что ей забыли принести тряпку, которой можно было бы вытереться, а бинтов с головы оказалось слишком мало – получилось вытереть только подошвы копыт. Рэрити решила просто несколько раз отряхнуться, но предусмотрительно подумала о том, что сено может не высохнуть, и ей придётся спать на мокром. Рэрити смирилась бы с этим, но очень глупо отказывать себе в удобствах, когда их можно поддержать.

Единорожка рысью отправилась вглубь погреба, брызгая с тела и гривы с хвостом каплями воды и на ходу рассматривая все бочки и корзины, что попадались ей на пути. Одни были крепкими и практичными и защищали от грызунов припасы, которые должны были пролежать годами, другие, предназначенные для хранения быстро портящихся продуктов, которые следовало немедленно съесть – изящными и лёгкими. Погреб был забит до отказа, и Рэрити нутром чуяла, что это далеко не все припасы Фэнси Пэнтса, хотя и представляла себе с трудом даже одну такую полку с едой, не то, что целый подвал. Поэтому искушение достать что-нибудь из корзины и съесть было как никогда велико.

Воровато озираясь и даже забыв про то, что она всё ещё сырая, единорожка копытом приподняла плетёную крышку одной из корзин и быстрым движением выудила оттуда небольшое красное яблоко. Белая кобылка зачарованно смотрела на его безупречно чистую кожицу, которая скрывала под собой… Рэрити медленно откусила кусок, стараясь не хрустеть фруктом и одновременно наслаждаясь этим здоровым, инстинктивно правильным звуком, этим сопротивлением упругого хрустящего плода, недавно сорванного с ветки и тщательно отмытого от грязи… Несмотря на то, что крестьянам вроде жителей её деревни всегда оставляли всё самое худшее и таких яблок можно было поесть разве что раз в жизни по неземному везению, единорожка смаковала откушенный кусочек, разламывая его зубами на половинки, стирая языком о нёбо, протирая им щёки изнутри. Она со слезами на глазах наслаждалась его свежей прохладной сочностью и сладостью. Рэрити взглянула на спелую мякоть, молочно-белую, беззащитно ржавеющую на воздухе. Несмотря на всё искушение, кобылка испытала разочарование из-за того, что яблоко не пролежит до приезда её сестры, а потом Рэрити вряд ли подвернётся шанс добыть ещё.

Вид этого восхитительного яркого фрукта напомнил ей об Эпплджек. Земная пони умела выращивать и собирать замечательные яблоки. Но, несмотря на такую близость к садам и, фактически, уединённость в работе, она в жизни не съела ни единого плода. Всё, что упало в расставленные вокруг дерева корзины, в них и оставалось, а те яблоки, что выкатились, бережно возвращались к приземлившимся туда, куда надо было – в корзины. Эпплджек была земной пони до мозга костей, но, несмотря на присущий расе отменный аппетит – причём во всём, чего бы ни касалось дело – никогда не ела ничего, кроме того, что оставили её семье сборщики дани. Если Рэрити пыталась поделиться с недоедающей подругой едой, земная пони отвечала своё фирменное:

— Спасибо, сахарок, но у тебя уже есть семья, которую нужно кормить в первую очередь, — и разворачивала её лицом к её сестре.

Немногочисленные друзья и сестра – всё, что осталось у фиолетовогривой единорожки после гибели родителей. Всё, чем она дорожила и ради чего жертвовала собой.

Единорожка доедала торопливо, бегая глазами по стенам и полу, ища место, где можно было бы спрятать другое яблоко, для Свити. Даже если бы у неё получилось, она бы вряд ли смогла незаметно унести его с собой. Рэрити закинула себе в рот огрызок и, зубами измельчив его, проглотила и запоздало прислушалась: не вошёл ли кто? Не разрубят ли ей копыта за воровство?

Эта мысль заставила рабыню разозлиться. Этой едой можно было бы накормить всех жеребят, стариков и взрослых в деревне, а она предназначалась только для одного пони!

Когда она копытами закрывала корзину и возвращала крючок на крышке в петлю, она наконец-то вспомнила о скальпеле, ждущем её между половиц. Рэрити добежала до подстилки, отряхнувшись где-то по дороге. Достать орудие взлома оказалось не так-то легко, пришлось задействовать язык, чтобы слюной слегка приклеить и потянуть скальпель вверх. После нескольких минут возни, неудачных попыток и провальных идей выудить украденное хвостом единорожка всё же вытащила скальпель и продолжила соскребать слой с блокатора, повернувшись к лестнице и всё так же прислушиваясь.

«А что, если мы со Свити Бель можем остаться здесь? – явилась непрошеная мысль, и кобылка погнала её прочь. Нет, не могут. Как только Рэрити подумала о маленькой единорожке, в ней вдруг пробудилось резко отрицательное отношение к рабству. Это унижение, это боль, это бесконечное насилие. – Нет, никогда. Мы сумеем сбежать, возможно, даже взяв что-нибудь отсюда с собой. И я не отниму, я возьму своё. Ведь это мы выращивали эти яблоки, мы! Они даже не заметят пропажи одной корзины, а тем временем кому-то она может спасти жизнь. Десятки жизней! Мы вынуждены умирать от голода, терпя лишения для того, чтобы вырастить эти яблоки и отдать их кому-то другому, а самим питаться объедками и гнилью. В это время наши господа только жиреют и бездействуют. А ещё причиняют боль. Много боли тем же, кто их и кормит! И с каждым годом становятся всё ненасытнее, требуют всё больше и больше!..».

Внутренний монолог прервался шагами сверху. Рэрити торопливо спрятала скальпель, просто сев на него, но к ней никто не входил. Ожидая чего-нибудь, единорожка попробовала зажечь рог. Завитки спирали многообещающе зазвенели и даже немного разогрелись. Сияния не появилось, но зато рог, уже не так плотно блокируемый зачарованной пылью, отзывался на её команды. Несколько минут беспрестанной беготни и голосов сверху потребовалось кобылке, чтобы понять, что пони ей не интересуются, у них какие-то свои дела. Рабыня снова взяла копытами скальпель, уже наловчившись это делать, и начала самую трудную, но последнюю часть – соскребать слой с задней стороны.

Блокатор немного разболтался от её усилий, но не настолько, чтобы его можно было снять. Его шатания были похожи на движения готовящегося начать выпадать молочного зуба у жеребёнка.

Как бы ни была хороша эта затея, соскребать защитный слой сзади получалось значительно хуже, чем спереди. Задача осложнялась ещё и тем, что Рэрити практически не могла контролировать, как проходит процесс и там ли она вообще двигает остриём хирургического инструмента. Даже через несколько часов и через один визит унесших грязную воду и корыто других рабов дело фактически не сдвинулось с мёртвой точки. Рэрити на сей раз поступила умнее, спрятав скальпель под третьей бочкой у стены, а не в труднодоступном месте между половиц. В следующий раз она достанет его очень быстро. И, если Фэнси Пэнтс сдержит слово, Свити Бель поможет ей с оставшейся частью антимагического слоя.

Последнее, о чём думала Рэрити перед тем, как уснуть – почему ещё никто не пришёл к ней, чтобы обыскать погреб в поисках пропавшей у врача вещи.

Глава VI

Благодарна за Ваши отзывы; пытаюсь совершенствоваться, но не все формулировки понятны — о таких напрямик спрашиваю. Ещё раз спасибо.

В воздухе пахло сырыми листьями и поздней осенью, а в деревушке под названием Понивилль все жители ушли собирать поспевший урожай. Только белая маленькая единорожка преданно ждала возвращения старшей сестры, сидя на пороге их хлипкой хижины и, тревожно перебирая передними ногами, постоянно вертела головой в разные стороны и жадно ожидала знакомую сине-пурпурную гриву.

Подходил к концу третий день без Рэрити, но Свити Бель не теряла надежды. Её сестра умная, гораздо умнее неё. Она всегда находила выход – найдёт и сейчас. Единорожка, размышляя в таком ключе, торопливо скрылась в хижине, когда увидела, как кто-то чужой идёт к ней, но, высунув половину лица из-за дверного проёма и присмотревшись внимательнее, с облегчением заметила Флаттершай.

После того, как ей удалось с помощью Эпплджек сбежать от стражников, она не рисковала возвращаться в свой домик в деревне и жила в лесу, в окружении животных и растений. Местный лес, возникший когда-то давным-давно из-за всплеска тёмного волшебства, был жутким местом, где всё происходило само по себе, без помощи пони. Не требовалось даже убирать зиму или приносить осень – дикие деревья будто делали всю работу самостоятельно. Флаттершай каким-то образом за три дня научилась отыскивать съедобные корешки, отличать ядовитые грибы от хороших и находить места, где можно вдоволь поесть яблок и орехов. И ежедневно приносила еду вконец осиротевшей сестре своей угнанной в рабство подруги.

Свити Бель думала, что она чувствовала вину за свою трусость и беспомощность, и отчасти это было правдой. Но тощая пегаска и без этого всегда хотела помочь своим подругам, однако не могла переубедить их и обогнать в настойчивости, когда ей отдавали часть пайка, чтобы она съела чуть больше и не упала в голодный обморок. Флаттершай никак не могла втолковать им, что уже заморила себя и практически не чувствует сосущего червя в желудке, поэтому была вынуждена принимать еду и помогать им по-другому – убираясь по мере возможности в их домах. И вот теперь она могла отблагодарить Рэрити и Эпплджек за всё, что те для неё сделали, позаботившись об их семьях.

Свити Бель улыбнулась подруге. Они с Флаттершай были во многом схожи, поэтому хорошо ладили, несмотря на непоседливость жеребёнка. Но, когда дело доходило до публичных выступлений – белая кобылка терялась и уже точно становилась маленькой копией жёлтой пегаски, бескрылой и рогатой.

— Привет, Флаттершай, — дружелюбно поздоровалась единорожка. Она точно знала, что этой пегаске точно можно полностью довериться, и была одной из тех немногих пони, которых Свити не боялась.

— Привет, Свити Бель. Я принесла тебе покушать, — мягко улыбнулась Флаттершай и раскрыла крыло, высыпая единорожке в подставленные копыта большую горсть лузганных орехов. Глаза маленькой пони засияли от восторга; она затолкала орехи себе за щеки и обняла жёлтую пегаску за передние копыта.

— Спасибо, — с набитым ртом поблагодарила Свити.

— Не за что, милая, — Флаттершай нежно погладила жеребёнка по заплетённой четыре дня назад гриве.

За это время тесно сплетённые в изначально красивый узор растрепались, волоски вылезли, и волосы стали похожи на ветки, покрытые нанесённой на них водой тиной. Жёлтая пегаска набралась решимости и мягко произнесла:

— Свити Бель, я не хочу тебя расстраивать, но Рэрити нет уже четвёртый день. Вряд ли она… вряд ли она сможет вернуться в ближайшее время. Тебе опасно оставаться здесь. Пожалуйста, пойдём со мной. В лесу есть пони, которые меня спасли, оно могут помочь и тебе. Они помогают всем, даже если пони не могут помочь им, но прячутся из-за этого... Они очень хорошие пони, и они уже взяли к себе Эпплблум. Они принимают всех желающих, никто никого не обижает… пожалуйста, Свити, идём.

— Прости, Флаттершай, я буду ждать Рэрити, — печально отозвалась единорожка. – Вдруг она вернётся, а меня не будет на месте? Она будет беспокоиться.

Пегаска прижала кобылку к себе, чтобы спрятать от неё вскипевшие на глазах слёзы. Если пони забрали стражники – это уже навсегда, это уже не исправить. Просто чудо, что в ту ночь, когда по Понивиллю расхаживали стражники Найтмер Мун, появились те пони в плащах и спасли её. Флаттершай очень просила, но они уже не могли спасти Эпплджек и Рэрити, потому что их уже угнали к тому моменту.

Впервые Флаттершай повезло, потому что гигантский белый стражник задержался, чтобы попытаться изнасиловать её.

Кобылка зажмурилась и помотала головой, разгоняя слёзы и отвлекаясь от ужасной картины перед глазами, как её стиснутые со всей силы бёдра с обидной лёгкостью разводят в стороны два очерченных грязно-жёлтым копыта. Никаких ассоциаций, иначе она снова впадёт в истерику. Необходимо было отвлечься.

— У меня есть ещё кое-что для тебя, — копыто, которым Флаттершай поглаживала Свити по голове, скользнуло по щеке единорожки и приподняло за подбородок её голову. Пегаска развернула второе крыло и протянула жеребёнку три яблока на перьях. Кобылка обрадовано выдохнула, сгребла их в охапку и прижала к груди. Подумав, она взяла одно яблоко копытом и протянула своей кормилице. – О, Свити Бель, — умилилась Флаттершай, — спасибо, я не голодна. – единорожка раскусила яблоко, разломила его и сделала ещё одну несмелую попытку поделиться с пегаской, протянув уже половинку. – Ум… хорошо, спасибо. Ты очень хорошая пони.

Флаттершай с благодарным кивком взяла половинку лесного яблока зубами и, прожевав, проглотила. Она была давно сыта, хоть ей и понадобилось два дня, чтобы понять, что уже можно есть столько, сколько хочется, если суметь найти еду.

Пегаска обняла Свити облезлым крылом, обнимая и согревая в вечернем воздухе уходящей осени.

— Я останусь с тобой, — пообещала Флаттершай и наткнулась на испуганный взгляд Свити Бель.

— Нет, нет, — замотала головой зеленоглазая единорожка. – Тебя будут искать. Тебе нужно вернуться в лес и спрятаться. Со мной всё будет хорошо, я обещаю.

Жёлтая кобылка поцеловала Свити Бель в лоб чуть ниже рога, обняла её ещё раз и торопливо ушла в лес. Она обернулась перед тем, как скрыться, и, на этот раз не увидев жеребёнка в дверном проёме ветхой хижины, вошла под редеющий лесной покров.

Наутро Свити Бель не оказалось в её жилище. Она не сдержала обещание. А вот Фэнси Пэнтс своё сдержал.

Маленькая единорожка была схвачена так молниеносно, что не успела понять, что произошло. Она и без того соображала не особо быстро, а тут ещё и элемент неожиданности. Когда ей уже давно следовало бы кричать, её рот был заткнут копытом.

Пегас, облачённый в чёрный костюм, оказался на редкость искусен в вопросах маскировки. Он не был никем замечен, когда влетал в деревню, и никто не заметил его, когда он улетал, даже с единорожкой такого демаскирующего окраса в копытах. А ещё он был столь ошеломляюще быстр, что из-за гула остающегося позади ветра было бесполезно даже пытаться кричать. Осознав это, Свити Бель просто прижалась теснее к груди похитителя. Похититель или нет, а свалиться с такой высоты ей не хотелось бы.

Через какую-то пару часов он влетел в окно богато украшенной резиденции и возвестил о своём прибытии, звонко стукнув о голый мраморный пол копытами. Пегас всё ещё взмахивал крыльями – отчасти по инерции, отчасти для того, чтобы удержаться на одних задних ногах. Передними конечностями он крепко держал белую кобылку, даже не пытающуюся сопротивляться и только дрожащую от страха и холода.

Несколько секунд спустя из-за ряда колонн вышел Фэнси Пэнтс, позвякивая монетами в маленьком холщовом мешочке. Свити Бель узнала этот звук и удивилась. Монетами пользовались только исключительные богачи, в Империи торговые отношения велись в основном посредством бартерного обмена. Пегас резко отпустил малышку, и она, не успев сгруппироваться, шлёпнулась на бок и издала болезненное кряхтение.

— Поосторожнее с ней, — для галочки предупредил жеребец так, будто всего лишь давно уже хотел вставить куда-нибудь эту фразу. – Хорошо сработано. Это твоё.

Похититель ловко поймал брошенные ему магией деньги зубами, кивнул на прощание и изобразил заодно дружеский жест копытом от головы, истолковывающийся как «бывай», «обращайся», а затем нырнул в окно. Грязно-золотая магия закрыла за пегасом створки. Единорог подошёл к трясущейся на полу кобылке и пихнул её копытом, перевернув на спину.

Свити Бель покорно перекатилась. Она задрожала ещё сильнее и захныкала сквозь обильно текущие из глаз слёзы. Единорожка не знала, зачем её сюда притащили и что собираются с ней делать. Но сейчас она согласилась бы просто уйти, не получив ответа ни на один из своих малочисленных банальных, но приходящихся к месту вопросов. Она сучила задними ногами и елозила хвостом, пытаясь закрыть нижнюю часть, а копытами закрывала изо всех сил рот.

— Поднимайся. – сказал Фэнси Пэнтс, и это звучало так повелительно и уверенно, что у испуганного жеребёнка сдали нервы.

Тёмные и мрачные в ночи своды потолков над головой и так давили на разум, сковывая его паникой. Теперь прозвучал ещё и голос, подавляющий сознание хотя бы тем, что, в отличие от её собственного, был спокойным и непоколебимым. Свити Бель вскочила на ноги и сделала то, что сделала бы любая маленькая кобылка на её месте: визгливо заплакав, она побежала по коридору прочь от жеребца. Но тут единорожка словно врезалась в телекинетическую стену, пьяно шатнулась в сторону – и уже не было никаких преград, чтобы схватить её магией.

Фэнси Пэнтс левитировал кобылку к себе. Выглядела она не лучшим образом. У неё была истерика, слёзы и сопли размазаны по лицу и, кажется, она ещё и oписалась. «Серьёзно? – чуть не сказал вслух единорог. – Вот за это Рэрити была готова сделать всё, что угодно?».

— Сохраняй спокойствие! – телекинетической верёвкой единорог стянул вместе челюсти жеребёнка, превратив её вопли в сдавленное и всхлипывающее мычание. – Я отведу тебя к твоей сестре.

— М-м? – почти моментально успокоившись, неверяще протянула сквозь собственные припечатанные к зубам губы кобылка.

— Заткнись, — утомлённо сказал Фэнси Пэнтс и рысью побежал к подземелью. – Именно для этого я и послал за тобой. Поверить не могу, что столь жалкое существо может так дорого стоить. Тебе определённо нужно дорожить своей сестрой.

По прямой высеченной из камня лестнице жеребец спустился со своей ношей в подземелье, служившее жилищем рабов и тюрьмой, что, по сути, было одним и тем же. Пара вооружённых и защищённых доспехами стражников стояли на посту, охраняя загороженную стальными подъёмными воротами входную арку. Она была декорирована грубо вытесанными прямоугольными блоками, ещё больше утяжелявшими строение.

Ворота с негромким скрипом поднялись, впуская хозяина резиденции в обитель невольников. По коридорам раздольно гулял сквозняк, заставлявший поёживаться спящих в их тесных камерах пони. Сразу можно было увидеть, кто среди рабов был важнее и полезнее – у тех в качестве постели были старые одежды господина, которыми при определённом умении компактно укладываться и при удачной длине вещи можно было ещё и укрыться. Наименее ценные рабы спали или на соломе, или на голом бетонном полу. Они влажно кашляли во сне, мучаясь от простуды и болей в горле. Свити Бель зажмурилась и сжалась в комок, насколько позволял держащий её в воздухе телекинез.

Но скоро грязно-жёлтое поле пропало, и кобылка упала на бетонный пол как из мыльного пузыря.

— Вон ведро, — указал копытом Фэнси Пэнтс. – Захочешь пить – попьёшь. Свою сестру ты увидишь завтра. Сопутствующие условия вроде «не шуметь» и «не пытаться бежать», надеюсь, уточнять не нужно.

Шедший следом за господином тюремщик-земнопони выпустил единорога из камеры и закрыл дверь на замок. Свити Бель подошла к решётке, сделав для этого всего два-три шага, потому что камера была похожа скорее на шкаф, и проводила уходящих жеребцов взглядом. «По крайней мере, со мной не сделали ничего нехорошего», — шмыгнув носом, подумала кобылка. Она подошла к ведру и сделала несколько глотков воды, смачивая пересохшее за время истошных рыданий горло. Затем она умылась, давая грязной воде стекать на пол, а не в ведро – вдруг она ещё захочет попить.

Единорожка очень хотела спать, но ей всё ещё было страшно.

— Рэрити? – подойдя к решётке, тихим дрожащим голосом позвала пони. – Рэри, ты здесь? Пожалуйста, сестрёнка, я очень боюсь! – она снова начала плакать, но всё же смогла вспомнить о запрете на шум. Свити Бель задержала дыхание, пытаясь сдержать слёзы. Она сгребла солому потеснее, чтобы подстилка получилась толще и не так сильно ощущался носящийся из камеры в камеру ветер, несущий вместе с собой удушливый запах всякого рода нечистот. Единорожка накрыла нос хвостом и уснула, подрагивая даже во сне от сдерживаемых рыданий.

Утром Фэнси Пэнтс, выспавшись, отправился в погреб к Рэрити. Единорожка стала выглядеть намного лучше за три дня, проведённых у жеребца – казалось, что она попала не в рабство, а в санаторий. «Он и не похож на рабовладельца, — думала кобылка, когда на четвёртый день единорог спустился к ней. – Его попытки выглядеть грубым и жестоким ограничиваются толчками и пустыми угрозами. Определённо он очень странный, я всё ещё не могу понять, зачем я ему, но ни судьбу, ни его терпение лучше не испытывать». Почему-то Рэрити хотелось поприветствовать его словами «доброе утро», но она помнила о запрете говорить и только склонила голову при его появлении.

— Я нашёл твою сестру. – уши единорожки взметнулись при этих словах, она осмелилась поднять на жеребца засветившиеся осторожной надеждой глаза. – Свою часть сделки я выполнил. Теперь – твоя.

— С рабами не заключают сделок, — заметила Рэрити и тут же прикусила нижнюю губу. От шока она забыла, что ей нужно держать свои мысли при себе.

— Я имею право обращаться с рабами так, как сам того захочу, — пророкотал Фэнси так, что ей даже стало жутковато. – Не спрашивая их мнения об этом.

Он медленно подошёл к ней и подчёркнуто аристократичным движением замахнулся. Рэрити не ожидала, что пощёчина окажется такой сильной; её голова резко вильнула в сторону, а щека расцвела алым болезненным пятном. Единорожка почувствовала пульсирующую боль в зубах и незаметно пробежала по ним языком. К её облегчению, зубы оказались целыми. Этот удар, несмотря на свою силу, был буквально декоративным и даже не нанёс ей должного урона. «Да чем же ты, Дискорд тебя дери, копытоводствуешься? Ты даже не можешь меня нормально ударить!» — недоумевала кобылка. Она не возражала, чтобы всё осталось так, как есть, но это было странно, и она в постоянном напряжении ждала подвоха.

— И я уже приказывал тебе молчать, пока тебя не спросят. – напомнил единорог, резким движением намотав гриву Рэрити себе на копыто и притянув к себе. Единорожка сдавленно вскрикнула от боли и подалась вперёд. Фэнси Пэнтс, дождавшись этого движения, бросил кобылку на пол, и она, потеряв опору, рухнула, как подрубленное дерево. – Я не собираюсь с тобой церемониться. Если ты не будешь слушаться – твоя сестра умрёт. И можешь быть уверена – отнюдь не безболезненно. Она также моя рабыня, да ещё и никому не нужная сирота. Может быть, и есть пони, которой она нужна, но эта пони тоже у меня в рабстве, — жеребец хрипло засмеялся, пихнув Рэрити копытом. Это была едкая пародия на дружеский удар в плечо, приглашающий оценить шутку. – Итак, теперь я расскажу тебе, что ты должна сделать. Наша возлюбленная Императрица устраивает советы, на которых обязана присутствовать вся знать. Однако Императрица ненавидит скучные мероприятия, поэтому обсуждение и принятие решений сопровождается opгиями. А какой же ты, не знаю, носитель своего титула, если не отличишься своей оригинальностью, развратностью и, самое главное, красивым партнёром, которого приведёшь вместе с собой? Я мог бы выбрать кого-нибудь из знатного рода, но какое веселье, если не можешь вдоволь поиздеваться над ним? Рабыню не жалко, она не имеет никакой ценности. Про неё и не вспомнят, ей попользуются и выкинут на помойку…

Рэрити не слушала дальше. «Что? Он мог бы просто приказать мне сделать это, пригрозив смертью или другой расправой. Зачем нужно было потакать мне и привозить Свити Бель? Это такой изощрённый возбуждающий ход, что ли – контролировать меня, используя ту, которую я люблю? Это бессмысленно… всё это бессмысленно – и его действия, и эта планирующаяся оpгия… Серьёзно, такое чувство, будто Императрица – подросток с недотрахом, которому вдруг досталась целая страна и неограниченная власть. Зачем всё это? Почему именно я? Странно всё это, очень странно… Или всё не так просто, как кажется, и он на самом деле какой-то извращённый манипулятор… Либо он не отымел меня и мою сестру только потому, что предпочитает жеребцов».

— Я приду за тобой завтра. – закончил Фэнси, пока шокированная единорожка обмозговывала происходящее. – Идём со мной.

Когда жеребец развернулся, Рэрити быстро спрятала скальпель в хвосте. Она, словно предвидя этот момент, не стала прятать его особенно далеко, и всё, что ей нужно было для её плана – мазнуть хвостом по полу в тени опорного столба. Единорожка поднялась и посеменила следом за жеребцом. Он вёл себя уверенно и даже не привязал кобылку к себе верёвкой, чтобы посмотреть, не сбежит ли она. Единорог нарочно провёл Рэрити мимо открытой настежь двери на улицу, но она лишь с тоской посмотрела на хмурое потрескивающее молниями небо и пошла дальше за Фэнси Пэнтсом.

Хозяин привёл единорожку в подземелье. Снаружи глухо зашумел дождь. Свити Бель действительно была здесь; она ходила по тесной камере с прижатыми от страха и неуверенности ушами. Увидев приближающуюся сестру, она закричала:

— Рэрити, — и кинулась к ней, врезавшись в решётку и протянув через её прутья копыта.

— Свити, — выдохнула со слезами на глазах кобылка, бросившись к сестре и сплетя свои копыта с её. – Свити Бель, с тобой всё хорошо? Тебя не обижали?

Тюремщик открыл дверь, втолкнул старшую единорожку в камеру и снова загремел ключами в замке. Рэрити крепко обняла плачущую ей в плечо сестру, которая маленькими копытами пыталась инстинктивно обнять каждый дюйм её спины.

— Всё хорошо, — успокаивала кобылка дрожащим голосом. – Теперь мы вместе, всё хорошо…

Машинально утешая Свити Бель, Рэрити прислушивалась к удаляющимся от камеры шагам Фэнси Пэнтса и тюремщика. Как только наступила тишина, единорожка отпустила сестру, зубами вытащила из хвоста скальпель и произнесла, подавая его жеребёнку:

— А теперь мы выберемся отсюда, дорогая.

Глава VII

— Очень жаль, что ты не умеешь пользоваться магией, Свити, — выдохнула Рэрити, терпя дискомфорт в шее. Она сидела, сгорбившись, наклонив к сестре голову так, чтобы ей было удобнее сжимать скальпель обоими копытами и неуклюже отскрёбывать голубоватый слой. Единорожка лишний раз напомнила: — Только не порань меня.

Из-за этого работа шла очень медленно. Маленькой кобылке требовалось время, чтобы научиться чему-то новому, не говоря уже о такой хирургической – какая ирония – работе. Свити Бель, слыша напоминания и наставления старшей сестры, думала, что она что-то делает не так, нервничала и начинала делать скальпелем неуверенные, слабые и медленные движения.

Следовало бы торопиться. Рэрити досадливо стиснула зубы. «Рабыню не жалко», — вспоминала она слова Фэнси Пэнтса и не знала, какой в них вкладывать смысл. Ничего хорошего – это ясно, но насколько всё будет плохо? В лучшем случае её бы просто отымели так, что она месяц не смогла бы сидеть. В худшем – изувечили бы до неузнаваемости и полной недееспособности. Ей могли выколоть глаза, оторвать копыта – сделать в полном смысле слова что угодно. И тогда от неё не будет никакой пользы, тогда они просто сгниют вдвоём в этой камере. Следовало бы торопиться. Но, если Свити Бель поранит её рог, ничего хорошего также не будет. Старшая единорожка получит неприятную мигрень и лишится способности пользоваться магией, пока рана не залечится. А ведь весь план спасения строился на телекинезе – самом в данный момент полезном умении из тех трёх заклинаний, что были известны Рэрити.

Единорожка посмотрела на других рабов-единорогов, которые были видны из камеры. У каждого на роге – блокатор магии. Но затем взгляд белой кобылки зацепился за их лица. На них застыло безразличие, безысходность, осознание будничности пребывания за решёткой и принятие такого положения вещей. Эти глаза без единой искры, потускневшие и словно мёртвые, пугали Рэрити сильнее, чем что-либо ещё. Пугали именно тем, что и у неё и сестры может появиться этот отсутствующий взгляд, если они не выберутся отсюда. Кобылка изо всех сил сдерживала себя, чтобы не воскликнуть: «Быстрее!». Свити Бель может сделать только хуже. Лучше пусть не торопится, но как же не торопиться, если совсем скоро будет поздно… И паника подкатывала к затылку. Но у жеребёнка всё получалось. Медленно, но верно голубоватые частички отделялись от кольца.

Это продолжалось до тех пор, пока Рэрити не услышала цокот копыт и не шикнула сестре:

— Спрячь!

Едва Свити Бель вытащила скальпель из-под блокатора, Рэрити резко выпрямилась и стала разминать шею, потирая её копытом и вертя головой. Тюремщик-единорог пошёл дозором по подземелью. Он рогом светил в камеры, бегло осматривал рабов и открывал клетки. За ним вошёл ещё один, в доспехах которого были отверстия для крыльев. Рэрити шагнула ближе к решётке, приоткрыв в недоумении рот и наблюдая. Свити Бель спряталась за её хвостом, прижимая к груди копытами хирургический инструмент, но старшая единорожка не замечала сестру. Она наблюдала за тем, как меняются лица заключённых, когда они выходили из камер, сильно вытягивая вперёд затекшие копыта, вставая в полный рост, потягиваясь. Каждая фигура выражала облегчение, что можно наконец-то подвигаться и выпрямиться, но всё это просматривалось лишь сквозь печать покорности и рабской благодарности. Пони выстраивались в ряд, каждый на своё место, чётко, слаженно. Никто ни с кем не столкнулся, никто не сказал никому ни единого слова. Даже взглядом рабы не встречались. Рэрити прижалась лицом к железным прутьям камеры, чтобы заглянуть подальше. Тяжёлые скрипучие ворота были опущены, подъёмные цепи всё ещё еле заметно покачивались. Не меняя своей слегка неудобной позы, кобылка случайно посмотрела на рабов под новым углом и, замерев, почувствовала болезненное покалывание на правой метке именно по тем линиям, по которым у рабов пролегли глубокие рубцы.

Кьютимарки пони были перечёркнуты крестом и взяты в кольцо. И, если кольцо было получено путём классического клеймления огнём, то две других линии, складывающихся в «х», были получены совсем иначе. Кому-то срезали кожу. Кому-то их выбили кнутом. А на двух или трёх крупах были видны следы от магического пламени.

Рэрити отшатнулась, тяжело дыша. В глазах пульсировало. Это было ужасно. Метка пони вмещает в себя его сущность, является сосредоточением его души… мало того, что их перечеркнули – их ещё и взяли в кольцо, ограничив, лишний раз напомнив о неволе. Левые кьютимарки были не тронуты, их оставили для того, чтобы различать рабов и определять, к какому «цеху» они принадлежат. Кольцо на правых же было сделано из практических, если так можно выразиться, соображений, а перекрестия – ради забавы.

Но, как только кобылка подумала, что ничего омерзительнее быть не может, началась перекличка.

Тюремщики сняли шлемы; они оказались двумя кобылами. Стражницы, сверяясь со списком, проверяли, все ли рабы на месте. Вместо имён называли номера.

У них было отнято всякое право называться личностями. Кьютимарки были превращены в схематичные изображения того, чему служит конкретная пони, право голоса отобрано, воля подавлена и даже имена, которые могли напомнить им, кто они есть, оказались под запретом. Белая кобылка в ужасе смотрела на строй отличающихся только расцветками, скрытыми под грязью и пылью, пони. Свити Бель же была слишком мала и не имела собственной метки, чтобы осознать всю отвратительность и неестественность происходящего.

— А это почему не в строю? – небрежно кивнула на Рэрити тюремщица-пегаска. Рабыня внутренне возмутилась из-за того, что её обозначили как безликое и бесполое существо.

Единорожка посмотрела на оставшуюся за решёткой белую кобылку и ответила:

— Хозяин оставил её до завтрашней аудиенции с Её Императорским Величеством.

— А та маленькая за ней? – похотливо промурлыкала пегаска, и у Рэрити зрачки схлестнулись в точки размером с булавочное ушко от ужаса.

— Насчёт неё ничего не было, — хищно улыбнулась единорожка, магией щёлкая застёжками доспехов.

«Нет. Нет, нет. Нет, не трогайте её!» — полился сплошной поток панических отрицаний в мыслях у Рэрити.

— Наконец-то что-то свеженькое. У этих отморозков всё уже разъёбано. – согласилась с намерением соратницы пегаска. Пока её товарка избавлялась от защитного металла, пернатая взяла ключи и открыла камеру.

Рэрити мотнула хвостом, перекидывая его на сторону и закрывая сестру от развратных кобыл, хотя было уже поздно. Единорожка в немом ужасе мотала головой и взглядом умоляла тюремщиц передумать. Но буквально через секунду белая кобылка поняла, что это бесполезно, и взгляд её ожесточился.

— Тебе повезло, что ты неприкосновенна до завтрашнего дня, — пегаска, шкурка которой носила кремовый оттенок, грубо похлопала Рэрити по щеке и попробовала сшвырнуть ту со своего пути, но белая единорожка лишь пошатнулась и переступила копытами, возвращая себе устойчивое положение. – Эй. По-хорошему говорю, съeбись с дороги.

— Не трогайте мою сестру, — пророкотала угрожающе фиолетовогривая рабыня.

Тюремщицы переглянулись с растущим азартом в глазах и снова впились взглядами в восставшую.

— Кто разрешал тебе открывать eбло? – грозно спросила единорожка бледновато-жёлтого цвета, не успевшая снять свои доспехи и оставившая их мотаться на её спине. – Ты пиздюлей давно не получала? Доxyя смелая, нечем занять язык? Тогда отлижи маленькой прошмандовке и подготовь её пиздёнку, чтобы нам было приятнее её тpaxaть.

— А у тебя, я смотрю, не только член появился, но и стальные яйца, — ответила Рэрити, вселяя в эту фразу всё своё умение сеять тревогу.

Но, как бы то ни было… одна рабыня с блокатором на роге против двух вооружённых и экипированных стражниц…

Ударом прикрытой шлемом головы пегаска с обидной лёгкостью согнула Рэрити пополам. Та коротко захрипела от боли в ушибленной груди. В глазах начало темнеть, ноги словно запутались, и белая единорожка зашаталась. Телекинетический толчок в бок – и она падает на пол. Ресницы кобылки трепетали, словно стараясь разогнать скапливавшиеся на нижнем веке кипящие слёзы. Прямо по Рэрити кремовая стражница прошла к хнычущей Свити Бель, схватила её зубами за гриву, чем заставила завизжать не только от страха, но и от боли, и поволокла к выходу.

Рабы даже не перевели свои взгляды на сцену того, как две тюремщицы безо всякого труда вытаскивают плачущую маленькую кобылку в коридор. Пони с перечёркнутыми кьютимарками продолжали стоять по стойке «смирно», ожидая приказа. «Да у вас не кьютимарки перечёркнуты, у вас воля перечёркнута!» — яростно подумала Рэрити. Прямо у них на глазах две взрослые кобылы готовились изнасиловать жеребёнка. Никто не собирался помешать или помочь. Пленённая единорожка услышала грохот захлопываемой двери в камеру. На этот раз чётко: организм начал восстанавливаться после удара.

— Го-о-онг, — притворно-ласковым голосом позвала желтоватая кобыла. Её рог засветился, а рабы проявили хоть какую-то свободу воли: вздрогнули.

Из тёмного конца коридора донеслось тонкое металлическое лязганье, затем – рычание. Рэрити повернула голову на звуки и взглядом наткнулась на оброненный сестрой скальпель. Но в следующий момент всё её внимание оказалось прикованным к бело-рыжему бультерьеру, который неуклюжей, но быстрой походкой шёл на зов.

Фиолетовогривая единорожка в растерянности замерла, успев только накрыть скальпель копытом.

— Ну, что, малыш, будем тpaxaться? – просюсюкала рогатая тюремщица, телекинезом разводя задние ноги перевёрнутой на спину Свити широко в стороны.

Зародившиеся в Рэрити ступор, ужас и отвращение были в пыль разбиты криком и биениями сестры. Порывистым движением единорожка схватила копытом скальпель, завела передние ноги за голову, наплевав на все неудобства и боль в суставах, и принялась судорожно отскребать от блокатора остатки магического слоя.

Бультерьер ускорился до рыси и подбежал к жеребёнку. Задние её копыта удерживала рогатая тюремщица, передние – крылатая. Ничто не помешало псу с жадным пыхтением обнюхать промежность маленькой кобылки и провести языком по девственным губам. Свити Бель бессильно и бесполезно взбрыкнула заключёнными в телекинетическое поле копытами, не переставая кричать. Прикосновение было приятным, но страх всё равно не ослаблялся. Бультерьер стал частыми движениями вылизывать вaгину юной кобылки, его пыхтение сменялось рычанием, а багрово-красная головка члена, влажно поблескивая смазкой, проклюнулась из кожного чехла. Свити Бель, не в силах противиться зову природы, начала течь, и это возбудило Гонга ещё сильнее. Член кобеля уже полностью обнажился.

Грязно переговаривающиеся мастурбирующие тюремщицы прервались, чтобы перевернуть невольно постанывающую Свити Бель, поставить её на дрожащие копыта и заставить выпятить круп. Рогатая стражница, уже распалившая себя копытом, нетвёрдым и моргающим телекинезом отвела хвост жеребёнка в сторону. Маленькая единорожка несколько раз слабо дёрнулась и вновь заплакала, пытаясь вырваться, но взрослая пегаска крепко держала копытом её голову пригнутой к полу. Гонг высунул язык и, виляя хвостом, сделал попытку привычным движением запрыгнуть на очередную издевательски поставленную под него пони.

…Последние прямоугольные чешуйки блокирующего магию слоя отстали от блокатора под напором острия скальпеля – и рог Рэрити змеисто обвился аурой, похожей на голубую ленту ручья. Тем же цветом полыхнула дверь камеры, но единорожка не собиралась открывать её как обычно. Направляя магию, кобылка вскинула голову – и дверь со скрипом поднялась вверх, взлетая со своих петель. Рэрити с яростным выражением лица махнула рогом в сторону стражниц – и дверь влетела в рогатую стражницу, загрохотав о позабытые расстёгнутые доспехи. Белоснежная единорожка утроила усилия, чтобы тюремщица под напором решётчатой двери полетела дальше, снеся ещё и бультерьера, лишившегося из-за своего прыжка опоры под лапами. Железная дверь камеры их обоих впечатала в стену; раздался хруст костей, крик и визг.

Рэрити развернулась к Свити Бель и увидела, что пегаска, бросив свою жертву, метнула в единорожку копьё. «Плохое решение», — подумала фиолетовогривая кобылка, телекинезом перехватывая оружие, останавливая прямо перед своим лицом, разворачивая и отправляя в обратный полёт. Острие копья врезалось в ворот доспехов пегаски, пробив его, но не причинив вреда тюремщице. Рэрити вновь магией взяла контроль над копьём и подняла его вместе с пегаской, а затем с разгону вогнала его в трещину на стене за спиной у кремовой кобылы. Стражница, беспомощно бултыхаясь в воздухе, повисла на копье, как нитка на иголке.

Рэрити копытом скинула с рога болтающийся на нём остаток блокатора и подбежала к Свити Бель. Кобылка тоже бросилась навстречу к старшей сестре, и они сошлись в коротком быстром объятии.

— Бежим? – выдохнула маленькая пони в ухо фиолетовогривой.

— Подожди, — ответила Рэрити и, отпустив жеребёнка, подошла к рабам. – Ну же, побежали! Вы свободны.

Рабы не отреагировали. Они продолжали стоять, опустив головы; у некоторых были полностью закрыты глаза. У кобылки мелькнула мысль, что так они простояли всё время с того момента, как тюремщицы позвали собаку, лишь бы не замечать того, что творилось у них прямо под носом.

— Да что это с вами! – начиная злиться на их истинно рабское самосознание, уговаривала их Рэрити. – Вас больше ничто не держит, убегайте вместе с нами!

У одной кобылы неопределяемого окраса с гривой почти до пола блеснуло что-то похожее на осмысленность в бледно-голубых глазах, и она подняла голову. У Рэрити не было других слов, кроме тех, что уже были произнесены. Для неё свобода не была чем-то, необходимость чего нужно было красноречиво доказывать.

— Ну же! – бессильно произнесла белоснежная единорожка, топчась перед шеренгой рабов. – Свобода! Да как вас ещё убедить?

Показывавшая признаки внимания голубоглазая пони подняла уши и шевельнулась, переступив копытами. Внезапно она резко повернулась к оставшейся висеть на стене стражнице, выкинула в её сторону переднюю ногу и крикнула охрипшим от долгого молчания голосом:

— Там!

Пегаска своими барахтаньями окончательно разорвала пробитый копьём воротник доспехов и приземлилась на копыта. Она распахнула крылья, взлетела под потолок и ринулась к Рэрити, зубами вытаскивая из внутреннего чехла кинжал. Единорожка пригнулась и замахала хвостом, как кошка перед прыжком, а затем схватила телекинезом направленное на себя острие и, махнув головой, по дуге отправила стражницу в стену. Белая кобылка услышала влажный хрустящий звук удара, обернулась и увидела, как задние копыта голубоглазой рабыни возвращаются на пол после того, как их ударом та отразила атаку очнувшейся и прыгнувшей к рабам рогатой тюремщицы. Желтоватая кобылка отлетела от удара крепкой земной пони и больше не пыталась вставать. Рэрити улыбнулась восставшей рабыне и получила в ответ сияющую, заразительную улыбку.

— Ты Третья? – спросила белая единорожка, вспомнив порядковый номер места, на котором стояла её нежданная союзница.

— Нет, — весело мотнула головой кобылка, — я… кажется… Пинки Пай.

Рэрити не успела в ответ представить себя и сестру: на шум к тюремщицам примчалось подкрепление в виде жёлтого единорога с сине-фиолетовой гривой, криво выбивающейся из-под наспех нахлобученного на голову шлема – собственно, единственного элемента экипировки. Рог жеребца вспыхнул, голубоватое поле под цвет глаз объяло его ноги и впиталось в них. После этого заклинания стражник помчался на Свити Бель, Пинки Пай и Рэрити безумно быстрым галопом. Немногим позже, чем белоснежная единорожка осознала, что он достиг зоны, в которой был силён её телекинез, жеребец перепрыгнул Свити Бель, настиг Пинки Пай и сбил ту с ног ударом груди. Единорог поднялся на дыбы и высоко занёс передние копыта для удара, но Рэрити его опередила. Она схватила телекинезом скальпель и полоснула по боку жеребца сверху вниз, рассекая также и кьютимарку в виде пятиконечной звезды с изогнутым шлейфом. Жеребец вскрикнул, отшатнулся назад и опрокинулся на спину. Белая кобылка, не выпуская из телекинетического поля окровавленный скальпель, бросилась к нему и высоко подняла магией своё оружие, чтобы ударом в горло покончить с единорогом, но вдруг услышала испуганный голос Фэнси Пэнтса:

— Нет, Рэрити, нет! Остановись!

Единорожка выронила скальпель. Она никак не ожидала, что этот жеребец будет здесь, и тем более не думала, что он назовёт её по имени. Спустя секунду в подземелье лавиной ворвались вооружённые пони и окружили рабов. Фэнси Пэнтс тут же вернул себе самообладание и приказал:

— Белых единорожек – в мой кабинет. Рабов – по их постам. Земной всыпьте пятьдесят плетей. Всю неделю пусть выполняет двойную норму.

Глава VIII

Рэрити сидела на серо-шоколадном квадратном ковре, не в силах сдержать клокотание в груди. Её господин сидел перед ней за низким массивным столом с непропорционально тонкими гнутыми ножками и внимательно сверлил её взглядом, медленно поглаживая копытом подбородок лоснящимися спокойствием движениями. Её сестра, подрагивая и вытаращив на синеусого жеребца зелёные глазёнки, прижималась к украшенному тремя самоцветами бедру, нервно сжимала обнимающими тело Рэрити копытами её шёрстку и беспокойно шевелила хвостом. Эта игра в гляделки продолжалась уже несколько минут. Благо, кофейно-ореховые стены не давили на разум, внося в эту напряжённую атмосферу мазки спокойствия.

— Ха! – усмехнулся наконец Фэнси Пэнтс. Это было громко после долгого молчания. Рэрити снова усомнилась в его адекватности: как рабовладельцу, ему стоило бы злиться. – Что ж, я, в принципе, всё понял, и у меня остался только один вопрос. Зачем?

— Может, затем, что хотела вернуть себе свободу и попытаться не попасть на растерзание к кучке извращенцев? – огрызнулась белоснежная единорожка. К Дискорду раболепие, она уже попалась на попытке побега. И – этого никуда не деть – убийства.

— Я не об этом. – Фэнси Пэнтс проигнорировал фамильярное обращение раба к господину на «ты»; оно никогда его не задевало, а сейчас, когда его интересовало совсем другое – особенно. – Почему ты не убежала сразу после того, как убрала последнего охранника? Ты могла бы просто взять сестру и удрать. Нет – ты бросилась спасать рабов, которых видела в первый и последний раз в жизни. Почему?

— Последний? – упавшим голосом повторила Рэрити. – Ты… ты убьёшь их?

Единорог приподнял бровь, и кобылка почти поверила в то, что двойное подряд неофициальное и свободное обращение к нему на этот раз его точно взбесит. Но нет.

— Вот. Снова. – белый жеребец откинулся на спинку кресла, не отрывая взгляда от кобылки. – Ты снова не думаешь о себе или о сестре. Ты снова думаешь о посторонних пони, смысла убивать которых мне нет, потому что они ни в чём не виноваты, а найти новых и отсортировать их по местам будет затратно.

— Зачем ты пришёл в Понивилль? – требовательно спросила Рэрити. – «Найти новых и отсортировать их по местам»?

Фэнси Пэнтс лениво наклонился вперёд и упёрся копытами в столешницу. Ему следовало бы наказать единорожку за такую дерзость. Если бы его это хоть как-то волновало. Этот вопрос не таил в себе ничего опасного или запрещённого, он был логичным, хоть и запоздалым. Но зато был задан к месту. Кобылка даже смогла ехидно обернуть его слова против него. «Умнее, чем кажется, — оценил единорог. – Будь она бизнеспони, из неё вышел бы толк».

— Ты не ответила на мой вопрос, — спокойно напомнил Фэнси.

У Рэрити даже в самых удалённых уголках подсознания больше не получалось назвать его господином. Даже в памяти эпизод их первой настоящей встречи в погребе проигрывался сквозь какие-то помехи. Единорог, кажется, был не против обращения на «ты». Не выразил ничего в знак одобрения, но и протеста тоже не выказал.

Единорожка вздохнула. Ей на самом деле было сложно объяснить тот поступок, как и многие её импульсивные, чисто кобыльи действия.

— Потому что я так захотела. – ответила Рэрити первое, что пришло ей в голову.

— Ты ведёшь себя как рабовладелец, — с какой-то игривой насмешливостью заметил Фэнси Пэнтс. – Решаешь, кому быть свободными, а кому оставаться в рабстве.

— Это не так! – топнула копытом Рэрити. – Я не выделяла из толпы тех, кто мне нравился больше всех. И я не решала их судьбу, потому что они думали, что их судьба уже решена. Я хотела показать, что у них есть выбор несмотря ни на что. Я хотела разделить мою свободу с ними.

— У тебя её не так уж много было.

— Ты рассматриваешь свободу как кусок хлеба. Свобода – это не вещь, это идея. Идея не имеет пределов или ресурсов, которые однажды исчерпаются. И я пыталась указать им на это, открыть глаза и уже тогда признать за ними право выбрать – идти за мной или остаться.

Фэнси Пэнтс несколько секунд молчал, обдумывая слова упрямой единорожки.

— А если бы они убежали, а ты не успела?

— У меня всё ещё была бы идея.

— Если бы из тебя выбили и её?

— Её понесут те, кому я её передала.

Жеребец поцокал копытами друг о друга в жесте, заполняющем своим звуком возникшую после этого твёрдого утверждения пустоту.

— Я пришёл в Понивилль, чтобы найти того, кого не жалко для завтрашнего совета. – ответил он наконец. – Сейчас я понимаю, что нашёл самую неподходящую для него пони.

Единорог поднялся с места, и Рэрити заслонила собой младшую сестру. Она ожидала того, что Фэнси Пэнтс убьёт её за ненадобностью, но нет. Он обнял её.

— Всё будет хорошо, — пообещал единорог шокированной едва дышащей кобылке, поглаживая её гриву копытом. – Просто верь мне.

«Это всё очень трогательно, но как я могу верить тому, кто зовётся рабовладельцем и пленил меня?» — подумала кобылка. Жеребец отпустил свою пленницу и сказал:

— Ты по-прежнему моя рабыня. Но только для всех остальных, только для общества. Тебе придётся притворяться серой покорной мышкой, чтобы нас не арестовали.

— Да что тут творится… — это должно было быть яростным воплем, но вместо него вышел лишь беспомощный шёпот. – В чём смысл, зачем ты это делаешь?

— Я не могу тебе это рассказать. Но, если всё пойдёт как надо, ответ тебя не разочарует.

«Моя жизнь в последнее время всё больше походит на бред», — подумала Рэрити.

— Если уж я так ценна, — решительно произнесла кобылка, — то зачем ты ведёшь меня туда, к Императрице?

— Потому что я ещё не уверен, так ли ты нужна, как мне кажется, и хочу тебя проверить.

— Ты ищешь себе жену? – напрямик спросила Рэрити. Она никогда не говорила настолько прямолинейно, но сейчас ей нужны были чёткие ответы. Вопросы должны быть такими же.

Единорог усмехнулся, и фиолетовогривой пони показалось, что он умиляется её наивности. Кобылка почувствовала себя жеребёнком, и это чувство сделало разницу в возрасте лишь очевиднее. «Я же не думаю о нём, как о жеребце? – недоумённо поймала себя на мысли Рэрити. – Будет очень глупо в моём положении надеяться на личное счастье».

— Зачем? – усмехнулся жеребец в ответ. – У меня уже есть жена.

— Любовницу?

— Я уже начинаю сомневаться в твоих умственных способностях.

Рэрити почувствовала чисто кобылье уязвление, потому что земное эго единорожки твердило, что она должна быть лучше других представительниц прекрасного пола, лучше во всём, даже в мелочах. Она надулась, и Фэнси Пэнтс рассмеялся, но этот смех даже у Свити Бель не вызвал негативных эмоций. Маленькая единорожка даже показала своё лицо, с осторожностью посмотрев на единорога.

— Вы не завтракали, — сказал жеребец. – Ведите себя как обычные рабы. Я прикажу подать нам завтрак.

Когда Фэнси вызвал слугу и распорядился насчёт завтрака, Рэрити поинтересовалась, зачем ему прятаться от своих же рабов, в смысле, остальных рабов.

— Они меня продадут, — болезненно поморщившись, сказал Фэнси Пэнтс, — очень наивно будет думать, что они будут мне верны, что хоть кто-то здесь будет мне верен. Даже моя жена не показывается на публике именно из-за осложнений с беременностью, причиной которой послужил другой жеребец – что говорить о рабах и тем более слугах, которые свободны и могут в любой момент донести на меня.

— Тогда почему ты говоришь всё это мне? – с сомнением спросила Рэрити. – Я ведь рабыня и тоже могу донести на тебя.

— А ты это сделаешь? – улыбнулся единорог.

Кобылка растерянно покачала головой.

— Собираешься сделать? – снова спросил Фэнси с той же улыбкой.

— Нет.

— Тогда о чём мне волноваться? – пристукнул копытами друг о друга жеребец, легко улыбаясь. – Тем более, твоя магия свободна, твои ноги свободны, твоя сестра вместе с тобой – почему ты всё ещё здесь?

«Потому что я запуталась. Я не знаю, чего от тебя ожидать и какую цель ты преследуешь, — подумала Рэрити, но промолчала. – Я могу убежать в любой момент, но мне надо знать, что тут происходит и куда ты дел моих подруг».

— Та кобылка, которая помогла мне. – твёрдым голосом сказала она. – Зачем ты её наказал?

— Она поддержала твой бунт.

— На который тебе, по сути дела, наплевать, иначе ты назначил бы наказание и мне. Не похоже, что ты собираешься это сделать.

— Я назначил ей пятьдесят плетей только в интересах общества, чтобы не подумали, что я отношусь к кому-то лояльно.

— И она получит их!

— На самом деле нет. Пятьдесят плетей её убьют, а управляющие этого не допустят. На самом деле они сами назначат ей наказание. Я ненавижу касаться всех этих дел, но приходится. Мне противно лишать кого-то свободы, но так требует этикет и Императрица. Иначе я потеряю всё, что имею, а к этому я не готов.

«Немного путано, но, кажется, я поняла. Он не хочет возиться с рабами. Всю грязную работу доверяет управляющим. Поэтому и разрешает безнаказанность среди свободных пони – чтобы они делали работу за него», — догадалась единорожка.

— Так с ней всё будет в порядке? – осторожно уточнила Рэрити.

— Она не избежит наказания, но не получит того, чего не сможет вынести. Убийство рабов запрещено, нанесение им особо тяжёлых увечий – тоже. Я сделал всё, что мог, чтобы облегчить их участь.

Рэрити внезапно поняла, что поведение Фэнси Пэнтса странное именно потому, что идентично её собственному. Жеребец был вынужден сглаживать свои мысли и действия, прикрывая их личиной жестокого аристократа и рабовладельца, но на самом деле он действовал практически одинаково с белой кобылкой – если уж не творил добро, то пытался избегать зла. От того, кто сумел пробиться к верхам и нажить такое богатство, единорожка ожидала совсем другого.

Три раба принесли подносы с едой, и, хотя Фэнси при звуке их шагов посоветовал сёстрам-единорожкам сесть у стены, сгорбившись и повесив головы, Рэрити при помощи бокового зрения заметила, что было на тех подносах, и пустила слюну, которую еле успела сглотнуть. Тот путь, который проделали рабы от стола к двери, показался кобылке равноценным пешему путешествию из одного конца Империи в другой. Но, едва дверь за ними закрылась, она немедленно выпрямилась и подошла к столу. Младшая сестрёнка подошла вместе с ней и привстала на задние копыта, чтобы заглянуть в тарелки. На одной ровным кругом был разложен чёрный хлеб, намазанный смешанным с чем-то творогом, а пустое пространство заполняла круглая поделенная перегородками на четыре зоны соусница, в каждой зоне которой был отличающийся от других по цвету соус. На второй – прямоугольной формы воздушное слоёное блюдо, каждый из многочисленных слоёв теста был словно промазаны расплавленным сыром, а между ними, опутанные желтоватыми матовыми нитями, показывались кусочки зелёного и красного. Содержимое третьей тарелки единорожка не стала рассматривать, потому что Фэнси Пэнтс сам объявил её название:

— Булочки с творогом и цукини, лазанья и морковно-яблочный салат. С орехами. – жеребец снова улыбнулся. – Выбирайте что хотите.

Единорог левитировал сёстрам две подушки, на которых они смогли удобно расположиться перед столом.

Рэрити спросила Свити Бель:

— Что ты хочешь? Бери, не стесняйся.

Пока сестрёнка справлялась с нерешительностью, единорожка снова задумалась, зачем всё это Фэнси Пэнтсу. Жест вроде этого был совсем необъясним – зачем делиться своей едой, если можно, как и в первый раз, просто бросить пакет объедков? Что, если эта еда отравлена? А Свити Бель как раз протянула копытце к лазанье. Решила, раз уж ей предоставлен выбор, выбрать то, что выглядит наиболее объёмным и сытным – именно это.

— Конечно. – кивнула Рэрити, с опаской взглянув на единорога, но он развеял опасения кобылки, телекинезом передав ей две вилки. Благодарно кивнув, единорожка переняла их магией. – Спасибо.

«Я просто поверю ему. Возможно, он и в самом деле не желает ничего плохого… — приняла решение кобылка. – В противном случае он очень пожалеет о том, что доверил мощному телекинетику острую вилку». Рэрити знала, что Свити Бель не умеет пользоваться ни магией, ни столовыми приборами, и, раз ситуация, в которую они в данный момент попали, имела право называться приёмом, ударить в грязь лицом было нельзя. Единорожка воткнула в лазанью вилку, нашла неподалёку ножик, отрезала кусок и плавно отправила в широко раскрытый рот жеребёнка. Свити Бель замычала от удовольствия, зажмурившись и прижав уши.

— Вкусно? – с улыбкой спросила Рэрити, справляясь с искушением тоже попробовать.

— Очень, — весело ответила маленькая единорожка и посмотрела на Фэнси Пэнтса: — Спасибо!

Единорог, держащий в телекинезе бутерброд, не стал разговаривать с набитым ртом и просто моргнул в ответ, выражая одобрение и ответ на благодарность. Жеребец наблюдал за тем, как Рэрити кормит стремительно проглатывающую дающиеся ей куски сестру. Он усмехнулся, взял магией вилку, намотал на неё салат и поднёс к лицу единорожки. Та недоумённо посмотрела на еду.

— Тебя ведь тоже кто-то должен покормить, — полушутливо пояснил своё действие Фэнси.

Рэрити снова благодарно кивнула и губами сняла с вилки салат. Рот наполнился восхитительным кисло-сладким вкусом, на зубах приятно захрустели дроблёные орешки. Единорожка размышляла: «Если бы у Свити Бель была магия, стала бы она так кормить Фэнси? Тогда у нас был бы круг кормящих и поедающих». Вставшая перед глазами забавная картина заставила улыбнуться, хотя для улыбки у Рэрити уже было множество других поводов.

Хотя бы тот, что её сестра наелась. Свити через силу проглотила три последних куска лазаньи и облегченно выдохнула. То недоедание, с которым она сталкивалась, несмотря на помощь от Флаттершай, казалось, было задушено на неделю вперёд одним сытным и невероятно вкусным завтраком. Рэрити погладила единорожку по голове, салфеткой вытерла её рот и наконец-то смогла самостоятельно доесть свой салат. Фэнси Пэнтс налил в высокий стеклянный стакан яблочного сока из кувшина и поднёс к копытам Свити Бель:

— Вот, попей.

Маленькая пони взяла большой стакан и, наслаждаясь каждым глотком прохладной жидкости, прокатывающейся по согретому лазаньей рту, осушила его до дна.

— Спасибо, — на выдохе поблагодарила Свити Бель, возвращая стакан на стол.

— Пожалуйста, — ответил Фэнси Пэнтс и обратился к Рэрити: — Твоя сестра хорошо воспитана, если выкинуть состояние аффекта. Из неё может получиться прекрасная пони.

Не зная, что отвечать на это, белая единорожка улыбнулась и погладила младшую сестрёнку по голове. «Что ж, он любезен и добр, и я пока что не заметила фальши в его поведении. Но, кажется, мне уже немного спокойнее».

— Могу я спросить о своих друзьях? – попросила Рэрити.

— Я не знаю твоих друзей, — пожал плечами Фэнси Пэнтс.

— Рэрити, — тронула сестру передней ногой Свити Бель, — Флаттершай смогла сбежать. Она живёт в лесу с какими-то пони.

Единорожка помнила о том, что жёлтая пегаска почему-то просила её никому не говорить о тех пони, но ведь здесь были её сестра и этот, оказывается, добрый единорог, который уж точно не желает им зла.

Но Фэнси Пэнтс насторожился:

— С какими пони?

От его тона Рэрити моментально почувствовала влетевшее в мозг чувство опасности, перекрывшее радость от того, что с Флаттершай всё хорошо. Свити Бель же простодушно продолжала:

— Они помогают всем, кому могут, только прячутся. – и, снизив голос до шёпота, единорожка наклонилась вперёд: — Только никому не говорите, пожалуйста.

Её старшая сестра чувствовала, что сейчас поседеет. Появившаяся в позе Фэнси Пэнтса настороженность и застывший в мрачных раздумьях взгляд вряд ли предвещали что-то хорошее. Рэрити осторожно попыталась отвлечь его:

— А Эпплджек? Такая оранжевая земная пони с кьютимаркой в виде трёх красных яблок. Что стало с ней?

Фэнси Пэнтс перевёл взгляд на старшую единорожку и произнёс:

— Уже завтра ты это узнаешь. – лёд и сталь в голосе заставили Рэрити содрогнуться и забыть о возражениях. – Возможно, ты захочешь привести себя в порядок перед завтрашним советом.

— Я могу взять с собой Свити Бель? – спросила кобылка, в объятии прижимая к себе сестру.

— Да. Но на совет ты пойдёшь без неё.

— Я так и хотела, — торопливо кивнула единорожка.

Пара земных рабынь-близняшек, отличавшихся только расположением цветов на кьютимарках, волосах и телах, проводила сестёр в баню. Баня располагалась этажом ниже, чем кабинет, и начиналась с полукруглой дубовой двери, художественно окованной железом. Внутри баня была полностью деревянной, за исключением блестящей металлической печи с чаном. Одна из близняшек осталась с единорожками, другая же вышла, чтобы растопить печь. Свити Бель боялась что-либо делать, пока рабыня, голубая с розовой гривой, не заговорила с некой завистью, но без агрессии:

— Вы, наверное, отправитесь к Императрице завтра. Обычно хозяин вызывает нас для собственного омовения.

«Наверное, именно поэтому они более разговорчивы — лично знакомы с Фэнси», — подумала Рэрити, и эта мысль её не удивила.

— Да, так и есть. – Рэрити вежливо улыбнулась в ответ. – Но я буду одна, моя сестра не едет со мной. Вы прозвучали так, будто… сами хотели бы оказаться на моём месте?

— Это великая честь, — горячо закивала банщица. – Кто угодно пожелал бы оказаться на твоём месте. Это такая честь, — повторила она, — вживую увидеть Императрицу!

Рэрити печально прикрыла глаза и обратила взгляд на убранство бани, которое уже вовсю исследовала Свити Бель. Здесь было довольно просторно, вполне комфортно могли разместиться пять пони. Свет давали разноцветные сгустки магического огня на стенах, который только освещал, но не грел и не жёг. К стенам низко приколочены широченные лавки, по которым можно взобраться на полок, где всегда жарко и душно и можно хорошенько пропариться. Бочка с ледяной водой в противоположной стороне от чана с кипятком, стопка тазов в третьем углу и чугун с вениками в последнем. Старшая единорожка воскликнула:

— Свити Бель, ты только посмотри! Сколько воды! Сколько воды, и мы всей можем пользоваться! – она осадила себя и осторожно спросила у банщицы: — Мы ведь можем?

Голубая пони кивнула.

— Как Вас зовут? – уважительно спросила Рэрити.

— Лотус. Лотус Блоссом. – тихо ответила земная пони, убедившись, что их никто не слышит. – Моя сестра – Алоэ.

— Я Рэрити, а это – Свити Бель, тоже сестра, — улыбнулась единорожка, цепляясь за то общее, что у них было, пока Лотус помогала ей улечься на одной из лавок и тяжёлым ковшом наливала воду в таз; вода уже кипела, и в бане становилось всё теплее. – Вы старшая?

— Мы с Алоэ не знаем, — ответила сквозь копытоять ковша в зубах банщица и пожала плечами. – Мы никогда не видели родителей, от них у нас остались только имена, но все нас зовут Тридцать Седьмая и Тридцать Восьмая. Я Тридцать Восьмая, так что будем считать, что я младшая. – земная пони хотела взять таз с водой на спину, но Рэрити опередила её и со словами «позвольте мне помочь» телекинезом перенесла его на скамейку рядом с собой. – Спасибо. Честно говоря, даже по поведению не ясно, кто из нас старше, а кто – младше. Нас это и не особо заботит.

— Свити Бель, заберись на верхнюю полку и погрейся, — посоветовала единорожка.

— Не волнуйтесь, сейчас сюда придёт Алоэ и займётся Вашей сестрой, — успокоила Рэрити Лотус.

Рэрити и так не была напряжена, а когда Лотус начала свою работу, расслабилась ещё больше. Умелые копыта земной кобылки отмывали грязь со шкуры и гривы благоухающим мылом и шампунем, массируя распаренную кожу. Веники, которыми парили Свити Бель и Рэрити, оставляли за собой ароматный шлейф. Белая единорожка в почти полностью умиротворённом состоянии лишь изредка поворачивала глаза к младшей сестре, которая о чём-то болтала с Алоэ, а розовая земная пони поддакивала ей поддельно весёлым голосом, взбивая пену на хвосте жеребёнка.

Прохладная вода, которой сёстры-близняшки смывали со своих посетительниц мыло, освежила Рэрити и Свити и утолила их жажду. В дверном проёме показалась единорожка, которая всё это время освещала своей магией баню, и следующим заклинанием обеспечила вентиляцию. Теперь кобылки могли вытереться, не вспотев снова.

Рэрити как раз заворачивала гриву Свити Бель в полотенце, когда их посетил Фэнси Пэнтс. Он магией отправил к старшей из сестёр сундучок, сказав:

— Здесь косметика, парикмахерские и хуфикюрные принадлежности моей жены. Она про них уже давно забыла, а вам, может быть, пригодится.

— Спасибо, — перенимая телекинезом подарок, улыбнулась Рэрити. Белый жеребец уже повернулся, чтобы уйти, как вдруг единорожка снова окликнула его. – Прости, что спрашиваю. Это насчёт твоей жены. Ты сказал, что её жеребёнок не твой… почему тебя это расстроило?

Фэнси Пэнтс в первую секунду посмотрел на Рэрити, как на умалишённую, но потом взял себя в копыта и жёстко произнёс:

— Считай, что я собственник.

Единорожка осталась стоять в полном недоумении. «Что его так разозлило? — подумала Рэрити. – В этом нет ничего необычного».

Она и сама догадывалась, что у Свити Бель не тот же самый отец, что у неё.

Глава IX

— Свити Бель, ты настоящая красавица, — гордясь результатом своих стараний, объявила кобылка и телекинезом поднесла сестре зеркальце.

В сундучке, подаренном единорожкам Фэнси Пэнтсом, оказалось множество заколок и чудных резинок, которые не нужно было завязывать, как ленточки, и которые могли очень внушительным образом растягиваться, а также щипцы, что разогревались при касании их магической аурой. Именно благодаря ним Рэрити, поколдовав над гривой и хвостом своей сестры, аккуратно уложила ранее неопрятную длинную пышную гриву и придала ей вполне определённую покатистую форму с милыми завитушками на концах и кое-где в середине. Такая причёска сделала Свити Бель милой до отупения, похожей на зефирную игрушку, чему её старшая сестра не переставала умиляться и без конца обнимала единорожку.

— А… что с твоей гривой? – нерешительно спросила маленькая кобылка.

Рэрити махнула копытом, задев оранжевые бигуди, на которые намотала свою гриву и чёлку:

— Не знаю, я никогда не видела таких штук. Но почему-то мне кажется, что именно так их и надо использовать.

Хвост тоже был усеян оранжевыми цилиндриками.

— Рэрити?

— М? – единорожка, улыбаясь, чуть отодвинула сестру от своей груди, чтобы заглянуть ей в лицо.

— Мы можем остаться? Пожалуйста.

Рэрити снова окинула взглядом выделенную им комнату. Это была совсем крохотная каморка, но с самой настоящей кроватью, на которой прямо сейчас сидели единорожки. Рядом с кроватью, буквально в одном шаге, параллельно с ней стоял заставленный старыми ненужными книгами шкаф. Между шкафом и изголовьем кровати пылился квадратный столик, являющийся последним элементом мебели в комнате. Такое убранство казалось состоятельным пони убогим; по сути, оно таковым и являлось. Но стены не пропускали гудящий за ними осенний ветер, а крыша не текла под напором шелестящего ливня – и это уже было роскошью. К тому же, Свити Бель утром наелась так, что до сих пор не хотела есть и вела себя беззаботно, весело и любопытно, как и положено жеребятам, чем досаждала привыкшей к тишине старшей сестре. Не было ничего удивительного в том, что маленькая единорожка со всей жеребячьей наивностью хотела остаться здесь жить.

— Я не думаю, что это возможно, — пробормотала фиолетовогривая кобылка, виновато прижав уши. – Мы не можем здесь оставаться. К тому же, так не будет длиться вечно: Фэнси Пэнтс заботится о нас только потому, что мы ему пока нужны. Что будет, когда надобность в нас отпадёт? – Свити Бель погрустнела от понимания того, что именно будет. – Мы уйдём при первой же возможности.

Рэрити думала над тем, что это будет за возможность, когда в дверь без стука зашла стареющая земная пони и принесла ужин в бумажных пакетах. Жареная картошка и белые червячки, которые на вкус оказались отдалённо похожими на хлеб. Сёстры попробовали каждое блюдо, и Рэрити уступила Свити Бель картошку, хотя она сама хотела съесть эти аккуратные прожаренные брусочки. Старшая единорожка покорно стала жевать другую еду. Наевшись, сёстры уснули в обнимку.

Однако ночью Рэрити почувствовала, как кто-то покачивает её копытом за бок. Единорожка распахнула глаза и повернулась. Она увидела освещённое бьющимися в стеклянном фонаре светлячками и блеклым сиянием рога усатое лицо Фэнси Пэнтса. Он поманил её к себе копытом и вышел из комнаты. Белая кобылка посмотрела на прижавшуюся к ней сестру, аккуратно высвободилась и с помощью телекинеза укутала жеребёнка одеялом. Поцеловав Свити Бель в лоб, единорожка поспешила за хозяином резиденции.

Жеребец ждал её у двери.

— С ней всё будет в порядке? – спросила Рэрити о своей сестре.

— Конечно, – кивнул единорог. – Надень вот это.

— Блокатор?

— Муляж блокатора.

Глаза Рэрити широко распахнулись.

— А зачем?

— Все рабы-единороги при Императрице лишаются своей магии.

— А разве блокатор не должен быть настоящим?

— Но ведь никому не обязательно знать, что для тебя сделали исключение?

Рэрити осторожно левитировала разомкнутый блокатор себе на рог и соединила его в окружность у основания. Магия никуда не делась, разве что пошла тяжелее, напоминая уже не обтекающий камень ручеёк, а смолу на грубой коре. Единорожка на пробу расстегнула похожее на резину кольцо – оно поддалось, затем снова сцепила концы блокатора вместе и улыбнулась:

— Спасибо.

Жеребец провёл единорожку в свою карету, в которую были запряжены два земных пони. Он зашёл первым, но всё же незаметно для тягловых пони подал Рэрити копыто. Кобылка озадаченно посмотрела на открыто протянутую ей переднюю ногу жеребца, затем – на его лицо, и снова перевела взгляд на копыто.

— Не понимаешь? – галантно поданная передняя нога жеребца как-то расслабилась и провисла. – Ладно, заходи. Я объясню тебе особенности придворного этикета позже.

Рэрити послушно забралась в карету и села напротив единорога. Она осторожно прильнула к окну, когда земные пони тронулись и сразу перешли на рысь.

— Сейчас мне важно обучить тебя тому, как должна вести себя рабыня.

Единорожка заставила себя отвлечься от плывущих за окном мирных ночных пейзажей и фантастических звёздных тучах в небе. Она внимательно слушала и запоминала всё, что говорил ей Фэнси Пэнтс, задавала вопросы и повторяла у себя в голове ответы, чтобы лучше запомнить их.

— Я… останусь жива? – робко уточнила Рэрити. – Ты позаботишься о моей сестре? Пожалуйста, тебе это ничего не будет стоить.

— Рэрити, обещаю тебе, ты будешь жить, — единорог жестом доверия взял её копыта в свои, наклонившись вперёд. – И, даже если что-то с тобой случится – Свити Бель не окажется одинока.

— Я верю тебе, — благодарно произнесла кобылка. Рэрити сомневалась, что эти слова представляют для Фэнси хоть какую-то ценность, но молчать об этом не собиралась. Она действительно поверила ему.

Путь до императорского дворца занял не так много времени, как ожидалось, и запряжённые в карету земные пони мягко остановились около внушительных ворот. Путь им преграждали вооружённые единороги, которые, увидев знакомый транспорт, подняли скрещенные тяжёлые алебарды и позволили ему проехать.

Дороги были удивительно ровными, вымощенными болотным мрамором, и карета очень легко скользила по ним. С её пути отходили на тротуары щёгольски одетые пони и провожали карету взглядом.

— Погоди, что это у тебя на голове? – усмехнулся Фэнси Пэнтс. – Ты знаешь, что бигуди надо снимать?

— Я совсем забыла, — виновато улыбнулась Рэрити, наклоняя вперёд голову и позволяя единорогу телекинезом снять с её гривы оранжевые валики, пока сама снимала их со своего хвоста. – Значит, они называются бигудями?

— Бигуди. Не склоняется. – поправил её Фэнси, пряча их под сиденье. – Так, теперь поправим немного, пара косметических заклинаний… — завитые локоны стали смотреться после них более естественно. – Хм, тебе идёт.

— Есть зеркало? – нетерпеливо спросила единорожка, слегка ёрзая на сидении.

Жеребец кивнул и левитировал из-под сиденья карманное зеркальце. Рэрити с удивлением посмотрела на себя: локоны на чёлке и гриве действительно придали ей ту самую недостающую изюминку. Хвост получился особенно красивым – с пышными завитками, которые к кончикам резко становились мелкими, но всё равно элегантными.

— Ого… Потрясающе! – оценила единорожка. – Где ты научился… косметическим заклинаниям?

— А как бы, по-твоему, я выглядел так неотразимо? – пошутил единорог, но Рэрити вовсе не восприняла это как юмор. Фэнси Пэнтс действительно умел следить за собой. Единорожка видела, что от природы он не был красавцем – весь его имидж был создан его же копытами, и кобылка предполагала, что это касалось и остальных областей его жизни. Пони улыбнулась.

Когда карета привезла их к императорскому дворцу, Рэрити увидела, что неподалёку от высокой лестницы с завитыми обсидиановыми перилами уже стоит три колесницы, причём две из них были диковинными, такими, которых единорожка никогда раньше не видела. Первая была лёгкой, с какими-то странными низкими полозьями вместо колёс, из ажурного дерева, скупо инкрустированная золотом – только для того, чтобы показать, что этот транспорт принадлежит кому-то важному. Когда белая кобылка пробежала глазами по оглоблям и ахнула от удивления: в кожаной сбруе шоколадного цвета стояли два чёрных пернатых существа, напоминавших одновременно орла и льва.

— Это грифоны, — подсказал Фэнси Пэнтс во всей глаза смотрящей на них кобылке. – Наполовину орлы, наполовину львы, живут в горах. Платят нам дань золотом, углём, камнями.

— Камнями? – не поняла Рэрити. – Драгоценностями?

— Нет. Известняк, гранит, песчаник. Для строительства.

— А что даём им мы? – единорожка не получила ответа на этот вопрос и, озадаченно моргнув, послушно переключилась на рассматривание второй колесницы.

Она вообще не поддавалась описанию. Была похожа на кривой скомканный недопечённый блин, который гневно смяли в комок и шлёпнули на каменный стол. Серединка получилась плоской, а края неровными пузырями завернулись кверху. Единственное, что можно было сказать точно – текстурой и цветом эта повозка была похожа на очень тёмный малахит. Единорожка не успела рассмотреть тех, кто стоял рядом с ней под видом тягловых – хотя очертаниями они были похожи на пони – потому что Фэнси Пэнтс оторвал её от окна и вытолкнул наружу.

Рабыня, коей Рэрити стала с началом вынужденной игры, еле сумела приземлиться на четыре копыта и, неловко переступив ногами, удержать равновесие. Фэнси Пэнтс степенно вышел из кареты и пошёл вперёд; кобылка посеменила за ним, низко опустив голову и глаза, но всё равно не смогла сдержаться и не распахнуть широко веки, когда увидела у ворот бэтпони.

Легендарные существа, смесь пони и летучих мышей, были самыми элитными войсками в Империи. Создания ночи, они каждую секунду своей жизни посвящали служению императрице. Пара представителей этих пегасов стояли повсюду, они охраняли лестницы, крепостные стены и двери. Расправив внушительные чёрно-фиолетовые кожистые крылья, они взирали на каждого пришедшего пробирающими до самой души светящимися в ночной темноте глазами с вертикальным зрачком. Чуть уменьшенная копия глаза красовалась у них на сине-фиолетовых нагрудниках доспехов. Подобную символику носили все военнослужащие Императрицы, но элита отличалась тем, что глаз на их броне был не просто бирюзовым, а повторяющим цвет глаз владельца.

Рэрити прошла мимо величественных легионеров, сосредоточив в уголках глаз всё своё любопытство, но оно вскоре было удовлетворено: бэтпони стояли каменными изваяниями всюду во дворце, из-за общей похожести рассмотреть их не составляло никакого труда. Выглядывающие из-под верхней губы клыки, уши с кисточками, когти на локтях крыльев.

Совет проходил в большом зале, который архитектурой и дизайном не отличался от общей атмосферы дворца: большое количество колонн, ночной символики и метафорических или явных изображений откровенных сцен, освещённых луной сквозь стеклянный потолок. Рэрити невольно засмотрелась на них. Витражи, росписи и мозаики превращали даже самые извращённые картины в восторженную красоту. Единорожка почувствовала редкое томительное напряжение внизу живота и, как только поняла, что представляет себя на месте некоторых кобылок с изображений, поспешила отвести взгляд. «Рассмотреть тех, кто уже пришёл, — подумала она, — да, это хорошая идея. Хорошая и безопасная идея».

За белоснежным однотонным столом в виде полумесяца расположились шестеро. Увидев Фэнси Пэнтса, они отвлеклись от разговоров, улыбнулись и с приветствиями пошли к нему навстречу. Рэрити встала рядом с другими рабами у стены рядом со входом и стала украдкой наблюдать. В первую очередь кобылка увидела единорога, который заворожил её своей красотой. Немного старше, чем она, белоснежный, широкогрудый, с золотыми ровными волосами и голубыми глазами, полуприкрытыми, кажущимися сонными, лучащимися спокойным и уверенным чувством превосходства. В качестве кьютимарки у него была роза ветров из пурпурных и жёлтых остроконечных лучей. Рэрити приподняла голову, чтобы лучше рассмотреть его мощные ноги, когда он обменивался копытопожатиями с Фэнси Пэнтсом.

Вторым, кто подошёл к усатому единорогу, стал серо-сизый земной пони с изысканно уложенными гривой и хвостом в серую и белую полоску. Он был явным щёголем – на передних копытах красовались белые с жёлтыми запонками манжеты, на груди – бордовое жабо, а цвет глаз скрывали декоративные очки фиолетового оттенка. Об активном светском образе жизни кричала также кьютимарка в виде полураскрытого веера. Что сразу бросилось Рэрити в глаза – так это его уши, слишком тонкие и длинные, словно лишённые держащих их стоймя хрящей и теперь свисающие назад, как у мула. Единорожка предположила, что такими они стали после какого-нибудь сумасшедшего дуновения моды. Земной пони поздоровался с Фэнси коротким, но изысканным и глубоким поцелуем в губы.

Далее был белоснежный грифон с желтоватым оперением на груди и нижней стороне крыльев, животе и внутренней поверхности украшенных непривычно выглядящими браслетами лап. Эти пятна выглядели так, будто на него помочились. Он ограничился сдержанным кивком. Чувствовалось даже на расстоянии, что этот гость чувствует себя не в своей тарелке.

Следующим гостем оказался ещё один белый единорог с бесхитростно причёсанными волосами трёх оттенков синего. Его копыта были выделены темнейшим из них. Метка жеребца представляла собой щит с тремя звёздами над ним и одной внутри. Единорог носил чёрный мундир с многочисленными наградами и медалями. Эта персона поздоровалась с Фэнси Пэнтсом, отдав ему честь. «Какой-нибудь военный министр», — догадалась Рэрити.

Последними присутствующими являлись две единорожки. Небесно-голубая кобылка с надменными фиолетовыми глазами, гривой серебряных тонов и длинным утолщающимся к середине рогом. Её кьютимарка была скрыта под более светлой, чем глаза длинной накидкой, украшенной броскими звёздами. Застёжкой ей служил странный антроцитовый символ в виде головы пони с рогом и крыльями, инкрустированный кроваво-красными драгоценными камнями. Несмотря на то, что единорожка, будучи ровесницей Рэрити, была младше всех здесь присутствующих, она не выказала должного почтения по отношению к Фэнси Пэнтсу и лишь одарила его безразличным взглядом, уже это, по-видимому, считая великой милостью. «Ну и выскочка, — не сдержалась белая рабыня, хотя обычно не позволяла себе делать поспешных выводов. Но эта кобылка просто лучилась высокомерием, а её самомнение, казалось, сейчас проломит стены этого огромного зала. – Хм… погодите-ка… Воротник её плаща намекает на возможность наличия капюшона, но самого капюшона нет, полы заострены к хвосту, а скрепляет его эта фигурная брошь… и внутри неё, похоже, какой-то сгусток… О звёзды, неужели она из Лунного Света?! Но как она могла попасть в элитное сообщество магов и заслужить право на собственный дизайн накидки, будучи такой молодой?! Её подруга тоже из Лунного света и тоже не отличается большим возрастом… как?!». Единорожка невольно признала, что у этой волшебницы есть какое-то право так относиться к остальным. Вторая пони из императорского магического общества тоже носила накидку, отличавшуюся от стандартных тёмно-фиолетовых плащей – бурую, похожую на мешковину. Застёжка была драгоценным полумесяцем цвета морской волны, повторяющим полосу в высоко забранной гриве и ровной чёлке. Эта кобылка имела фиолетовую цветовую схему, более короткий рог и голубые глаза, взгляд которых таил двусмысленность и коварство.

Пони всё прибывали. Синхронно через широкие двери вошли три члена лучшей лётной группы Империи «Шэдоуболтс»: две кобылы и жеребец. Их мускулистые тела были затянуты в фиолетово-чёрные костюмы; цвета на ткани были разделены хищно заострёнными жёлтыми молниями. На месте кьютимарок были нашиты крылатые понячьи черепа. Открыты были только носы со ртами и крылья, а глаза закрывались грозно выглядящими жёлтыми лётными очками. У жеребца открытая чужим глазам шерсть носила очень светлый голубой оттенок, у первой кобылы – такой же, но ярче и насыщеннее, а у второй шкура была подтемнённого жёлтого цвета. Внимание Рэрити приковали их гривы: постоянным встречным ветром зафиксированные в безумных причёсках. Было очевидно, что пытаться придавать им другую форму было бы бесполезно при тех скоростях, на которых летали Шэдоуболты. Некоторые говорили, что они могут летать быстрее ветра и света, и белоснежная единорожка, не замечая никого больше, во все глаза рассматривала представшие перед нею легенды, словно они прямо сейчас выполнят один из своих фирменных воздушно-пилотажных трюков.

Однако через некоторое время в зале появилась та, встречи с которой все жители Империи ждали и боялись одновременно. Телекинез стоящих у дверей стражников торжественно распахнул двери перед высоченной вороной аликорницей с клубящимися густым синим дымом гривой и хвостом. Рэрити широко распахнула глаза и, не сдерживаясь и не таясь, жадно впилась в Императрицу взглядом.

Она была восхитительной и устрашающей одновременно. Великолепная фигура с длинными точёными ногами двигалась грациозно, но каждое элегантное движение было исполнено выжидающего, напряжённого хищничества, внушавшего тихую панику и ощущение, что именно ты будешь жертвой. Грудь Императрицы украшал изысканный нагрудник из голубого металла, напоминающий доспехи, но богато инкрустированный чёрным ониксом, так резко контрастирующим с белым полумесяцем спереди. Фигурные подковы на копытах доходили до колен и также напоминали бы элемент боевого облачения, если бы не вводили в заблуждение хрупкостью ажурной инкрустации. Единственный атрибут власти, не создающий впечатление боевого облачения, венчал голову аликорницы высокой голубой короной, которая всё же не могла поспорить своей длиной с похожим на копьё острым рогом. Рэрити, боясь, но не имея сил бороться с любопытством, наклонилась, чтобы увидеть глаза Императрицы, и ахнула, когда увидела их. Бирюзовые, которые служили источником вдохновения при создании символики на доспехах армейцев. С острым вертикальным зрачком. Даже крылья, бывшие пернатыми, смотрелись заострёнными, как бритвы. Они были расправлены за спиной в знак демонстрации величия и в таком положении ещё больше казались кожистыми. Кьютимарку Императрицы знают все в Империи – белый полумесяц. Но Рэрити была удостоена чести узнать ещё одну подробность: на крупе аликорницы было несколько фиолетовых пежин.

Она вошла молча, сурово и неулыбчиво окидывая взглядом собравшихся. Пони и грифон с поддельной степенностью уселись за выпуклой частью стола-полумесяца. Рэрити была счастлива, что Императрица не удостоила рабов тем взглядом, которым сверлила своих соратников: даже с самоуверенной голубой единорожки сбилась вся спесь, а гордость в глазах сменилась благоговейным обожанием.

Аликорница прошла между острых краёв стола к его центру и поприветствовала собравшихся. Она ещё раз пробежалась взглядом по пони и повернулась к белому единорогу в чёрном мундире с вопросом:

— Где…

— Она не в состоянии прийти, — лукаво ответил жеребец, не дожидаясь окончания вопроса, такой интонацией, что всем сразу понятно, почему кобылка, о которой говорят, не явилась на собрание.

Императрица звучно ухмыльнулась и сказала:

— Уже в который раз, Шайнинг Армор, у тебя просыпается неуёмная похоть по отношению к сестре, как раз перед советом. Я начинаю думать, что ты не хочешь ею ни с кем делиться.

Все собравшиеся коротко рассмеялись, и совет начался. Двери снова распахнулись, впуская невиданное существо. Оно было ростом с Императрицу, но его чёрный цвет был скорее очень тёмным серовато-шоколадным. Страннее всего было то, что ноги этой кобылы были дырявыми, и было непонятно, как она ходит на таких ходулях, не ломая их. Это существо определённо было сродни аликорну, но всё вводило в заблуждение – и крайне искривлённый рог, и драные крылья, похожие на комариные. В дырках были даже грива и хвост, и у Рэрити была только одна версия того, почему продырявленные пряди не отваливаются: они склеились. Бирюзово-голубоватые грива и хвост выглядели масляными, засаленными и неопрятными. В гриву за изломанным рогом этого псевдоаликорна была всажена корона с тремя зубьями с горошинами на вершинах. Рэрити, совсем забыв про то, что ей нужно таиться и маскироваться под безвольную подстилку, широко раскрытыми глазами рассматривала пустой круп и стягивающие тощее туловище слизистые зелёные ленты.

— Я приняла решение выслушать твои условия, — сказала дырявая кобыла Императрице глубоким стрекочущим голосом, в котором уже откуда-то взялось эхо, идущее словно из недр её тела.

Императрица развернулась к гостье и произнесла:

— В мои планы входит подчинение алмазных псов и захват принадлежащих им залежей драгоценностей. Несмотря на то, что они живут полудикими разрозненными племенами, они сильны и хорошо вооружены. Кроме того, они живут под землёй, в темноте лабиринтов, где мои воины не могут ориентироваться и оказываются разбиты. Я не могу пригрозить псам лишением их солнца, ибо они и так живут, словно кроты. Поэтому мне нужны многочисленные воины, которых не пугает темнота, холод и запутанные дороги. Именно поэтому я предлагаю тебе союзничество.

— Я вижу выгоду только для тебя. – две кобылицы стояли посреди зала, а оставшиеся за столом молча взирали на них. Рэрити ненавязчиво повернула голову к рабам: они стояли, опустив головы; некоторые стоя дремали. Их, кажется, не волновало присутствие сразу двух аликорнов и нескольких лучших пони Империи совсем рядом. – Что же получат мои подданные? Нам необходима пища, коей является любовь. В Эквестерийской Империи нет любви. Есть только безграничная похоть, низменная эмоция, которая не даёт энергии.

— Это потому, что вся любовь скопилась в одной пони. – улыбнулась Императрица, и Рэрити вздрогнула: у неё во рту не просто торчали клыки – все зубы аликорницы были остро заточены. – Помоги мне, Кризалис – и я дам тебе источник, подобного которому ты ни разу не видела.

Белая единорожка видела, как сомневается псевдоаликорн. Богине нельзя верить – это было известно каждому. Её можно было только замолить.

— У вас нет выхода. – продолжила Императрица. – Эквестерийская Империя занимает весь мир. Народ чейнджлингов не захвачен только потому, что местоположение его главной колонии неизвестно. Но это не спасает вас от того, что вы умрёте голодной смертью. Даже если твои подданные научатся любить друг друга – как наесться дырявой любовью? – Императрица засмеялась над беспомощностью непокорной нации, подчинение которой стремительно становилось всего лишь вопросом времени. – Единственное, что ты можешь сделать, чтобы спасти своих детей – рискнуть поверить мне и выполнить мои условия. Тогда у вас будет надежда, а это как раз то, чего вам не хватает. Не считая еды, разумеется. Даю тебе неделю на ответ. – позволив Кризалис уйти, что та и сделала, аликорница повернулась к своим доверенным лицам. – Итак, теперь то, зачем я вызвала тебя. – Императрица ткнула передней ногой в сторону грифона. – Я приказываю увеличить поставки гранита и песчаника. Надеюсь, теперь, когда я сказала лично, до грифонов дойдут мои слова, и мне не придётся посылать Шэдоуболтов для того, чтобы они сожгли ваши гнёзда с яйцами и птенцами. Ах, да, их больше не осталось. В случае неповиновения придётся убить молодняк. Много слёз и крови пролилось из-за твоего упрямства? Отвечай.

Грифон, весь облик которого кипел непокорством, трясся от сдерживаемой ярости. Он поднял дрожащий от злости взгляд на Императрицу и не успел сказать ни слова, как вдруг из неосвещённой части зала выскочил молодой грифон и крикнул в лицо аликорнице:

— Всех не переубиваешь!!!

Вороные уши прижались к голове, рог полыхнул бирюзовым пламенем – и хватка телекинеза сносит юнца с ног, при этом удерживая на месте его голову и шею. Словно невидимое копыто ударило его и тут же поймало самым болезненным образом. Грифон стиснул клюв, не издавая ни звука.

— Я спрашивала не тебя, — медленно и членораздельно произнесла Императрица. Она даже не злилась. Она всего лишь душила того, кто осмелился воспротивиться её воле, выкручивая и вырывая перья у него на шее. Кобылица вновь обратилась к белому грифону, не отрываясь от более юной жертвы. – Сколько матерей огласили своим рыданием мои ущелья? – Императрица больше не говорила «ваши». Она морально возводила грифонов в статус рабов, отнимая у них всё, что они имели, даже право иметь что-то для себя. – Много ли птенцов расплавилось в огне и превратилось в омлет? – ей удалось выбить из дерзкого грифона хрип, когда что-то внутри его шеи тошнотворно щёлкнуло. Хрип стал постоянным. – Вкусным ли был этот омлет? Может быть, на этот раз ты хочешь попробовать выпотрошенное и нафаршированное спepмой моих воинов мясо твоих старших птенцов? Потому что после гонора этого ушлёпка я ещё три месяца буду посылать вам не еду, а новобранцев, которые будут использовать молодняк и стариков как сeкс-игрушки и пушечное мясо для тренировок. – молодого грифона неторопливо приподнимало над полом; он засучил задними львиными лапами, а передними орлиными бестолково пытался схватить то, что удерживало его за шею. Когтистые пальцы пролетали сквозь воздух, слегка размазывая бирюзовое свечение и чуть утягивая его за собой вниз. Порой страдалец ранил сам себя, и к крови, которой он уже начал харкать на пол и на стол, прибавились капли из порезов. Свечение размазываемой ауры сменилось на зелёное, и грифон, выплёвывая с кровью куски своих лёгких, стал стареть. Его суставы заострились, как у старых особей, и их выломало болью. Рэрити зажала копытом рот, стараясь не вырвать всё, что съела накануне вечером; она зажмурилась и отвернулась, когда Императрица магией прокрутила голову и тело грифона в разные друг от друга стороны. Кожа скручивалась и, брызгая содержимым разрывающихся сосудов, с весёлым хлопком и треском лопалась, а позвонки еле слышно постукивали друг о друга, приходя в круговое движение. С тошнотворным шлепком тело выскользнуло на пол из телекинетического захвата. Императрица без улыбки приблизилась к белому грифону, левитируя рядом со своей щекой оторванную голову его младшего товарища.

Белого трясло, задние лапы ходили ходуном, что забавляло наблюдавшую за этим зрелищем знать. Никого не стесняясь, серый земной пони начал oнaнировать, а потом толкнул к своим ногам белогривую кобылку-Шэдоуболта, которая подняла очки на лоб, чтобы лучше наблюдать расправу. Та преклонила колени, слизнула с головки члена жеребца покрывавшую её смазку, с благоговейным трепетом закрыв глаза на этот момент, и принялась сосать, порывисто двигая головой, растягивая своё горло скользящим в него стволом и неотрывно смотря из своего неудобного положения на серого жеребца. Эмоции того нельзя было прочитать из-за больших очков на его лице, он не издавал никаких звуков, и единственным признаком того, что он наслаждается, был всё раздувающийся и удлиняющийся стержень, на котором чётко проступал рисунок из вен и кольцо на середине, влажно поблескивающие от слюны пегаски. Она отрывалась даже не затем, чтобы глотнуть воздуха – чтобы грязно обвести головку порхающим языком и снова с урчанием, покачивая головой по кругу, начать елозить ртом по члену земного пони и загонять его себе в горло. Императрица же к этому моменту совсем приблизилась к белому грифону и тихо, но чётко с расстановками произнесла:

— Он умер безболезненно.

У Рэрити застыла кровь и отвисла челюсть. Ей стало страшно представлять, что такое по меркам Императрицы «болезненно».

Голову безрассудного юнца вытолкнуло из телекинеза. Бирюзовое облачко, перетекая окружностями, осталось висеть рядом с аликорницей. Она сформировала из ауры ядовито-зелёное сердце и заставила его покраснеть. Сердце влетело грифону в голову. Он пошатнулся. Белая рабыня снова зажмурила глаза, но ничего не случилось. Грифон только чаше стал дышать.

— Не давайте ему того, что он хочет, — промурлыкала Императрица. Рэрити открыла глаза.

Грифон стоял на прежнем месте, покачиваясь от глубокого шумного дыхания; глаза его словно потемнели. Взгляд единорожки застыл на месте между его задних ног. Пока искривлённый, но быстро набухающий и выпрямляющийся на всю длину член свисал к полу. Белая кобылка сразу высмотрела отличия от пeниса пони: очень сильно заострённая, а не плоская головка, весь ствол покрывают жёсткие белесые сocoчки, нет кольца на середине. Императрица больше не обращала на него внимания. Она села спиной к Рэрити и повернула голову к жеребцу-Шэдоуболту.

— Ты выполнил моё приказание? – спросила аликорница.

— Так точно, — был ответ, — Вашу ученицу охраняет кадет академии «Шэдоуболтс» Флэш Сэнтри.

— За что был отстранён от обучения?

Синегривый пегас ухмыльнулся:

— Отвратительно делал отсос.

Императрица широко и шумно ухмыльнулась в ответ:

— Что ж, — она медленно поднялась на ноги, — у тебя будет шанс доказать, что ты имеешь право судить об этом умении.

Челюсти Рэрити разверзлись. Тёмно-фиолетовый член с более светлыми пежинами, достающий до груди Императрицы, болтался у неё между ног. Сидящие за столом одобрительно загудели, а всё ещё верно отсасывающая серому земнопони кобылка-Шэдоуболт вдруг резко раздула щёки, чтобы вместить наполняющую рот спepму. Жеребец кончил при виде великолепного члена, который отрастила себе аликорница, и грубо оттолкнул более не нужную ему пегаску.

— Соарин, — повелительно позвала Императрица, поманив пегаса копытом. – Я жду.

— Да, Ваше Величество, — подобострастно выдохнул он. Костюм на его животе натянулся, когда член жеребца вышел из чехла.

Шэдоуболт провёл языком по всей длине ствола Императрицы и задрожал от удовольствия. Он открыл рот так широко, как только мог, и насадился им на плоскую головку. Императрица замурлыкала, когда Соарин начал покачиваться на месте, языком и зубами лаская самую чувствительную часть пeниса:

— Пожалуй, основания оценивать искусство того кадета у тебя действительно были.

Находящийся под действием заклинания грифон передними лапами потянулся к своему возбуждённому органу, но тут светло-голубая волшебница, оскалившись, быстро выстрелила в него звенящим светом. Опутав орлиные лапы, свет словно привязал их к полу. Грифон то ли заскулил, то ли заревел и принялся в отчаянии двигать тазом туда-сюда, совершая бесполезные фрикции в надежде избавиться от мучительного томления в своём члене. Наложившую заклинание единорожку это, по-видимому, необычайно возбудило. Она закрыла глаза, гордо подняла голову и с таким видом, будто совершает священнодействие или оказывает присутствующим великую честь, обволокла своей магией брошь на груди и расстегнула накидку; при этом брошь осталась на шее, оказавшись ожерельем. Накидка стекла на пол, и единорожка равнодушно перешагнула бесценную ткань. Императрица наблюдала за кобылкой с гордостью и интересом. Покачивая бёдрами, соблазнительно прикрыв фиолетовые глаза, серебряногривая пони подошла к аликорнице и потянулась к её губам, страстно выдохнув:

— Ваше Величество…

Императрица несколько секунд то ли раздумывала, то ли выныривала из ощущения того, что Соарин заглотнул её огромный орган почти наполовину. Но в конце концов она наклонилась к единорожке и даровала той поцелуй. Рэрити смотрела, приоткрыв рот и шумно дыша от возбуждения. Она невольно завелась при виде этого всего, но то, как страстно и жадно целовались две кобылки, окончательно её распалило. Императрица и волшебница с влажными звуками целовались, запуская глубоко в рот друг другу языки, обмениваясь слюной, кусая губы. Светло-голубая кобылка изредка дрожала – не от возбуждения даже, от благоговения. Но вскоре поцелуй закончился – аликорница со смешком оттолкнула единорожку и указала ей на красивого златогривого единорога. Преданно посмотрев на Императрицу, волшебница подошла к жеребцу и позволила тому начать вылизывать её рог.

Фэнси Пэнтс же подошёл к огненной кобылке из «Шэдоуболтс», с лёгкой полуулыбкой медленно снял с неё очки и бросил на пол. Пегаска ухмыльнулась; её крылья, стоящие торчком, качнулись, когда она развернулась к жеребцу крупом. Тот начал ласкать вульву кобылки копытом сквозь ткань костюма, уже пропитавшуюся соками возбуждения летуньи и капающими на пол. Огненная пегаска глубоко застонала, каждое перо на её крыльях мелко задрожало от удовольствия. Белогривая кобылка, недавно отсасывающая серому земнопони, который теперь языком и губами помогал Соарину в ублажении члена Императрицы, стянула с себя костюм и обнажила пластичное упругое тело с сильными летательными мышцами. Кьютимаркой её, несмотря на расу и должность, являлась вполне земная подкова. Шэдоуболт легла на спину перед огненногривой партнёршей и придвинулась ближе к ней. Обнаружив у себя под носом источающую мускусный аромат смазки вyльвy, всё ещё одетая пегаска зарылась в неё влажными от слюны губами. Под блаженный стон голубой пернатой кобылки Фэнси Пэнтс магией отыскал на костюме более старшей на вид кобылицы застёжки, стянул её и оседлал жёлтую пегаску, не встретив ни малейшего сопротивления. Наоборот, кобылка пошире расставила ноги и отбросила хвост, зажмурившись от наслаждения.

Знать разбилась на пары и группы. Рэрити изо всех сил прижимала хвост к требующей внимания промежности, стараясь хоть немного успокоить её и не дать распространиться запаху возбуждения. Но потом скрыть это стало уже невозможным – знать жестом позвала к себе рабов для увеселения.

Белая единорожка изо всех сил надеялась, что благодаря увлечённому участию в развернувшейся оргии её не заметят. Так и случилось. Она отошла в тень, стараясь смягчить и закрыть кричащую белизну своей шёрстки тёмно-лиловыми гривой и хвостом. Не в силах больше терпеть, Рэрити принялась ублажать себя копытом, удивляясь тому, что может, оказывается, течь так обильно. Одновременно кобылка наблюдала за возбуждающим развитием оргии, краем сознания жалея грифона, который даже не мог помacтурбировать, как она, и с воем изнывал от желания хотя бы самой мимолётной и примитивной ласки.

— Сделай мне больно, — скуля, умоляла извивающаяся под языком партнёрши белогривая пегаска, – Спитфайр, во имя луны и звёзд, сделай мне больно!

И она выгнулась всем телом в агонии opгазма, когда огненная кобылка зубами схватила её за клитор, начала грубыми движениями рвать нежные складки, а в конце концов вогнала внутрь младшей летуньи свою переднюю ногу практически до локтя, страстно выдохнув её имя:

— Флитфут…

Флитфут кричала, стонала, кажется, даже плакала – от удовольствия и от боли одновременно. Она кончала снова и снова, снова и снова обливая копыто Спитфайр густыми терпкими выделениями. Через несколько секунд и сама огненная пегаска с пышущей жаром молнией на кьютимарке низко застонала:

— О-о, — и бросилась в экстаз, как в пропасть. Передние копыта подкосились, роняя кобылку головой на содрогающийся от спазмов живот оргазмирующей Флитфут. Фэнси Пэнтс, самозабвенно полирующий стенки лона Спитфайр своим членом, лишь немного замедлился, наслаждаясь их ритмичными сжатиями, и через пару минут снова взвинтил темп под потолок, ещё крепче сжимая мускулистые бёдра копытами, до боли выкручивая метки.

Рабы занимали самые унизительные места в этом празднике похоти. Ради получения удовольствия знать хлыстами рассекала кобылкам вымя и половые губы, до удушья и рвотных рефлексов траxaла в рот. Пони высокого положения словно стремились обогнать друг друга в жестокости и извращённости. Однако самый выдающийся подарок получила Императрица.

Понравившийся Рэрити единорог мгновенно утратил всякую симпатию единорожки, потому что левитировал прямо перед Императрицей двоих жеребят-единорогов. Один из них был долговязым, с шкурой грязно-охрового цвета и сизого оттенка гривой и хвостом, второй же был меньше ростом и более пухлым на вид; цвета его шерсти и волос представляли цвета более высокого жеребёнка, поменянные местами. Они говорили что-то наперебой с огромным количеством дефектов и выглядели крайне непривлекательными. Белая единорожка увидела, что у них, как у младенцев, не проступила радужная оболочка в глазах, и поняла, в чём дело: жеребята были слабоумными, отстающими в развитии. Несмотря на это, они как-то умудрились получить метки: улитка у высокого и ножницы у низкого.

— Блюблад, — восхищённо протянула Императрица, делая шаг к жеребятам; от её члена, лизнув его на прощание, отшагнули Соарин и серый земной пони и с прищуром стали смотреть на жеребят. – Ты меня радуешь. Трикси! – аликорница обратила взгляд к серебряногривой волшебнице.

Единорожка лежала на спине, позволяя присевшему Блюбладу тpaxaть её в рот. Когда её имя было произнесено, жеребец освободил рот Трикси, и она, похотливо облизывая губы от его смазки, поднялась на копыта. Волшебница улыбнулась Императрице и зажгла рог тем же кроваво-красным цветом, что и камни на её амулете; из сменивших цвет глаз заструился красный дым. Двух жеребят подняло в воздух, а затем… срастило вместе спинами. Но Трикси не закончила колдовать – перевернув изумлённо вскрикивающих единорогов грязно-охровым вниз, она деформировала его ноги, по-видимому, причинив тому дикую боль. Теперь этот жеребёнок кричал беспрерывно, надрываясь и срывая себе голос, а вся «конструкция» была похожа на гротескного перекрученного жирафа.

Императрица хмыкнула, глядя на это. Бирюзовое свечение обволокло её член… и разделило надвое. Верхний орган, по-видимому, больше бывший «оригиналом», стоял так же крепко, как и до этого, а нижнему, ставшему «копией», потребовалась пара секунд, чтобы налиться и выпрямиться. Когда аликорница подошла к ставшим похожими на жирафа жеребятам, Рэрити изо всех сил боролась с тем, чтобы не броситься на помощь. Но что она сделает? Даже с её сильным телекинезом – кто она против Богини?

…Смазывающие члены Императрицы слюна и предэякулят вряд ли облегчили участь двух юных единорогов. Аликорница беспощадно толкнулась бёдрами вперёд, метко попадая сразу в два aнуса. Невзирая ни на сопротивление, ни на переполнившие зал крики, она принялась вдалбливаться в жеребят, каждым толчком выбивая из разрывающихся мышц кровавые брызги. Находящийся снизу единорог попытался убежать, но был остановлен, когда фиолетовая волшебница схватила его зубы телекинезом и толкнула назад. И без того некрасивые, они веером сломались вверх.

Тpaxaющиеся под это зрелище группы и пары ускорили свой темп, стремясь нагнать уже сверкающие в их глазах оpгазмы. Знать расположилась так, чтобы хорошо всё обозревать. Трикси подошла к Императрице сзади, положила копыта ей на кьютимарки, встала на задние ноги и зарылась лицом в сохранившиеся и прекрасно уживающиеся с жеребцовыми кобыльи прелести. Она проникала языком так глубоко, насколько могла, не забывая телекинезом мять и приплющивать клитop. Аликорница замурлыкала от удовольствия и утроила силу своих фрикций. Её члены были вымазаны в крови и дepьме жеребят уже на две трети, а сами единороги были на последнем издыхании. У верхнего, капая нижнему на лицо, уже шла изо рта кровавая пена.

Фиолетовая же единорожка продолжала с садистским удовлетворением на лице и в оскале ломать охровому жеребёнку зубы. Он отключился от болевого шока, но кобылка сильной пощёчиной и магическим ударом привела его в чувство и вырвала оставшиеся в дёснах корни, а затем подставила лицо под брызнувший кроваво-гнойный фонтан, неистово натирая свою вyльву копытом. У Рэрити от такого зрелища всё возбуждение моментально улетучилось, к горлу подкатила тошнота.

Земной раб-жеребец не выдержал. Рискуя жизнью, он вспрыгнул на умывающуюся отвратительной смесью волшебницу, с первой попытки вошёл в неё и начал так стремительно двигаться, что ему позавидовал бы и поршень. Он стонал во всё горло, желая кончить прежде, чем его убьют за такую дерзость, но его даже не отшвырнули. Наоборот, все – и знать, и рабы – облепили Императрицу, волшебниц и рабов.

Это был гротескный сношающийся ком. Все как озверелые рвались найти незанятую никем дырку или свободный член. Стёрлись границы между рабами и свободными – если тебе есть что предложить, то ты принят. Между фиолетовой единорожкой и сращенными вместе рабами вклинился Шайнинг Армор и засунул свой член в напрочь лишённый зубов рот полумёртвого жеребёнка. Трясущиеся в агонии лохматые дёсны бессильно жевали стержень жеребца, доставляя тому лишь удовольствие. К яйцам единорога, как к материнскому вымени, присосалась фиолетовая волшебница, беспрерывно текущая от осознания того, в насколько жестокой и извращённой opгии она имеет честь участвовать. Под Трикси лёг Фэнси Пэнтс и, сильно задрав мышцами корпуса круп, на зависть ловко долбил влажное нутро единорожки, пока на его лице, наслаждаясь оpaльными ласками, восседала слегка покачивающая бёдрами Флитфут.

Рэрити глазам своим не поверила, когда начал выстраиваться второй этаж. Блюблад встал ногами на спину Шайнинг Армору и принялся насиловать перевёрнутого брюхом вверх сизого жеребёнка в рот; то, что у жертвы всё ещё остались зубы, которыми она перед смертью сможет клацнуть, добавляло остроты развлечению златогривого жеребца. Прячущаяся в тени белая единорожка осознала, что в opгию втянулись даже стражники – но только тогда, когда один из перепончатокрылых, взлетев, насадился анусом на рог Императрицы. Аликорница была слишком увлечена мощной стимуляцией сразу всех своих эрогенных зон, чтобы сразу это заметить.

Стоны и крики возбуждения перекрыли последние вопли сращенных жеребят. Оргия не прервалась даже тогда, когда они умерли – обмякшие тела, слитые в одно, попросту повисли на пронзивших их членах, и ко всему творящемуся разврату добавилась ещё и некрофилия. Близкая к пику Императрица вонзила острые зубы в горло верхнему жеребёнку и с наслаждением всосала остывающую кровь.

Рэрити была в ужасе. Но ещё она почувствовала гнев, просто неземную ярость, которая, как единорожке казалось в тот момент, была способна взорвать этот замок. Кобылка решительно вышла из тени и направилась к склеенному потом, смазкой, кровью, дepьмом и половыми органами живому многоэтажному дрыгающемуся кому. Она понятия не имела, что собирается делать, потому что, как только она приблизилась в отвратительной горе сношающихся тел, любые идеи исчезли из её мозга. Единорожка в отчаянии и злости замотала головой и сделала самую простую, самую жеребячью вещь, которая только пришла на ум – она со всей силы толкнула эту конструкцию головой.

Даже в падении никто не оторвался от дикого тpaxa. Наоборот, ощущение внезапной потери опоры под копытами и чувство свободного полёта заставили большинство пони – в основном, кажется, пегасов – кончить, и они сделали это едва ли не одновременно. Более-менее отрезвил их только исполненный боли крик.

Императрица открыла глаза, всё ещё затуманенные страстью и похотью, и повернула голову на вопль. В лицо ей, качнувшись от движения, влетела верёвочка кишков.

Падение застало врасплох того бэт-пони, который решил насадиться задом на рог аликорницы. Он, увлечённый наслаждением, не успел скоординироваться и оказался распоротым этим гигантским чёрным копьём.

Брюхо было рассечено, из него вывалились кишки, частью намотавшись на рог Императрицы и теперь вися на нём капающей дepьмом гирляндой. Член оказался повреждён и, кажется, тоже рассечён – неровно, наискосок. Рэрити смотрела на корчащегося от боли жеребца широко распахнутыми глазами и думала: «Что же я наделала…».

Императрица, глядя на своего стража, ощутимо нахмурилась, и вокруг неё словно выстроилась стена из грозовых туч. Тяжело дышащая знать, ещё не пришедшая в себя после безумной скачки и opгазмов, медленно отползла от аликорницы, и она встала. Взгляд вороной кобылицы упёрся в Рэрити, и единорожка поняла, что сейчас точно поседеет. Императрица не даст пощады тому, кто так обошёлся с её…

В зале раздался безудержный хохот.

Белая кобылка недоумевающее посмотрела на безумно смеющуюся Императрицу и шагнула назад. Она смеялась очень долго, хватаясь копытом за живот поверх членов и пригибаясь к полу. От судорог кишки на её роге весело танцевали. «Она… смеётся? – в шоке подумала Рэрити. – Разве она не должна убить меня?».

Но нет. Похоже, такая кончина бэт-пони на редкость позабавила развратную Богиню.

— Я давно так не смеялась, — протянула она, всё ещё посмеиваясь. – Как же ты додумалась до этого, и почему я ранее тебя не видела?

Рэрити стояла, потупив взгляд. Вся её смелость перед лицом Императрицы сдулась и исчезла. Единорожка не знала, что отвечать. Фэнси Пэнтс не дал указаний на этот случай. Более того, он и не ожидал, что она так поступит. Рэрити и сама от себя такого не ожидала. Краем глаза единорожка посмотрела на своего покровителя; он полусидел на полу ни жив ни мёртв.

— Чья это рабыня? – пропела, мурлыкая, Императрица.

— Моя, Ваше Величество, — упавшим голосом ответил Фэнси Пэнтс.

— Ваше Величество, — собравшись с духом, вскинула голову Рэрити. – Мой господин не давал мне разрешения поступать так, как я поступила. Я сделала это, переволновавшись. Я вовсе не хотела дурных последствий для Вас и Ваших подданных. Я заслужила наказание в самой полной мере и готова принять его сначала от Вас, а потом от своего господина.

— А ты уверена, что останешься жива после моего наказания? – угрожающе произнесла аликорница.

— Значит, такова будет мера для меня, назначенная Вами. Я заслужила это. Мой господин запретил мне проявлять самоволие, но я ослушалась, и я заслужила это.

У Рэрити больше не было слов. Она понимала, что должна отвести удар от Фэнси Пэнтса, но не видела иных путей, кроме покорности и кротости. Единорожка опустила голову и вздрогнула, услышав от аликорницы многозначительное «хм-м». Раздвоенный член чёрной кобылицы исчез, растворившись в воздухе.

— У меня есть проблемы серьёзнее нервной рабыни. – разворачиваясь, закованной в фигурную подкову задней ногой Императрица пнула единорожку в место между плечом и грудью, заставив её подавиться воздухом и зажмуриться от боли. Но более Рэрити не получила ни малейшего внимания от Богини. – Повстанцы, известные как штормовики – от имени своего предводителя, Спектрального Шторма. Пегас-жеребец, замотанный в какое-то тряпьё, которое, однако, не мешает ему летать не хуже высококлассного «Шэдоуболта». – все взгляды тут же перевелись на Соарина, но он с вызовом нахмурился и выпятил грудь, воинственно расправляя по сторонам крылья. – Во всеуслышанье объявляет своё имя, которое, следует полагать, является псевдонимом. Поднимает восстания в сёлах, но недавно перешёл с армией единомышленников на города. Увёл из Балтимэйра две трети рабского населения. Такими темпами…

Рэрити перестала слушать. Воспользовавшись тем, что знать следом за Императрицей двинулась к столу полумесяцем, она бегло окинула взглядом рабов. Больше половины были мертвы или умирали. Кружилась голова от смрада и гротескного ужаса происходящего всего парой минут ранее. Пошатываясь, единорожка отошла следом за остальными выжившими рабами. По-видимому, они уже поняли, что живыми им отсюда не уйти, поэтому решили напоследок насладиться телами друг друга. Сдерживая стоны и вскрикивания, они вновь стали разбиваться на пары и группы. Рэрити отошла в сторону, чтобы не быть в это втянутой, хоть и обращались рабы друг с другом бережнее, чем господа с ними, и их ceкс был более размеренным, словно уставшим.

Единорожка посмотрела также на всеми забытого грифона. Он полулежал, спиной прислонившись к колонне, и одной из орлиных лап у основания сжимал свой член, а пол перед ним был изрисован беловато-жёлтыми узорами. Трикси забыла, что нужно обновить заклинание привязки, да так и не вспомнила про это.

Белая кобылка легла в тень и закрыла глаза, надеясь, что к тому времени, когда она проснётся, этот кошмар закончится. Но её желанию не суждено было сбыться.

В неимоверной усталости Рэрити покорно открыла глаза, чувствуя, как телекинез Императрицы несёт её к сыто целующейся и ласкающей друг друга знати. Единорожке было всё равно, что с ней будут делать. Сон не принёс облегчения, только усугубив ситуацию, только усилив душевные муки и принеся осознание того, что ничего не кончено, всё лишь начинается, особенно для неё, и ей придётся продолжать смотреть, ей придётся начинать участвовать…

— Ты не выглядишь как кобылка, которая с энтузиазмом относится к предстоящему увеселению, — Императрица была в явно приподнятом настроении. – Что ж, ты повеселила меня сегодня. Я помогу тебе, хотя это и есть твоё наказание.

Полусонный взгляд Рэрити стал внимательным. Она почувствовала, как Императрица ставит её на пол, и почувствовала, что свободна. Но затем на неё с рога аликорницы плавно полетело ядовито-зелёное сердце. Единорожка вспомнила о грифоне, который раненым зверем бился в магических путах, и вздрогнула, но тут её взор на миг метнулся к взволнованному Фэнси Пэнтсу, и она сама шагнула в сердцевидное свечение.

Хитро сплетённое заклинание не действовало сразу. Единорожка вначале подумала, что ничего не произошло, и успокоенный этим выводом мозг уже не мог понять и противиться тому, что мысли Рэрити заменялись нужными Императрице, что её благоразумие уступало место звериной, первобытной похоти. Кобылка облизнула губы, смотря, как медленно вокруг неё движется тесный хоровод. Их ухмылки казались единорожке самыми соблазнительными и страстными улыбками, сулящими удовольствие, а прикосновения к телу лишь распаляли это впечатление.

Рэрити охотно встретила своими губами рот одного пони, второго, третьего.

Пройтись языком по губам, проникнуть внутрь, сплестись языками, застонать от ощущения чьих-то влажных губ на своей вyльве, позволить поласкать рог… Ну же, подходите, у меня есть что вам предложить, я готова отдать всю себя без остатка, я открыта вам, я доступна вам, я приму всех, сколько бы вас ни было…

Единорожка покорно следовала поданным ей сигналам. Она уселась на чей-то член, радуясь лишь тому, что он заполнил её лоно. Рэрити двигалась вверх-вниз, чувствуя обнявшие её сзади копыта, которые, скользнув по животу, принялись мять ей вымя, и ещё один пeнис вошёл в её aнальный проход, своими размерами растягивая его стенки и массируя простату при движениях. Стонущий от удовольствия ротик занял третий орган, который было так приятно обхватить копытом и начать с упоением, со всей самоотдачей сосать и забирать себе в горло, глотать, глотать, глотать…

Рэрити было всё равно, что член в её киске, кажется, уже и не один даже, она стала лишь усерднее насаживаться на них до упора, до искр в глазах, до боли в шейке матки, которую заклинание Императрицы умело оборачивало в озорное щекочущее удовольствие, как и то, что её вовсю пользовали несколько жеребцов, не заботясь о её наслаждении. Единорожка жаждала ещё больше членов, она их получала и, пьянея от возбуждения, самоотверженно обслуживала каждого, кто к ней подходил. По два здоровенных стержня растягивали её мокрую насквозь дыру и жадно сжимающийся вокруг гостей aнус, до боли и потери воздуха в лёгких она бесперебойно ласкала ртом каждый подсовываемый ей член и копытами шустро полировала ещё два жеребцовых достоинства. В ней не по одному разу был каждый присутствующий жеребец, и абсолютно каждого кобылка стремилась ублажить лучшим способом из ей известных.

Жеребцы увеличивали темп и длину проникновений, отказавшись даже от самых глубоких и потаённых помыслов пощадить рабыню. Спepма душем заливала всё её тело, во влaгaлище влетел уже третий член. А ей хотелось ещё больше, хотелось жёсткого ceкса с извращениями, и одурманенный заклинанием мозг не понимал, что ещё немного – и она отключится от беспрерывных opгазмов, что уголки рта уже порваны в кровь, что её вaгина и задница являются уже не аккуратными дырочками, а широченными тоннелями, что развороченные половые губы стали похожими на багровые размытые дождём жирные края ямы, а клитop раздулся до размеров ореха, что пошёл уже пятый или шестой круг, что жеребцов уже сменили кобылы и тpaxaют её сразу двумя копытами. Нет, нет, ей хотелось ещё, больше – подходите каждый, подходите все, подходите больше…

На грани потери сознания она ощутила, как её освобождают, как из опустевших отверстий с шумом выливается семя, и внутрь их словно бы задувает холодный ветер. Рэрити упала в темноту, чувствуя, как что-то тёплое крепко оборачивает её, и всё вокруг перестало существовать для единорожки. Она лишь падала в тьму всё глубже, пока совсем не растворилась в ней и не пропала…

Глава X

Бе­лая еди­норож­ка мед­ленно стра­даль­чес­ки по­мор­щи­лась и с тру­дом кач­ну­лась вбок. Од­на­ко да­же в этом её ждал про­вал: мыш­цы от­ве­тили на её по­пыт­ку болью. Рэ­рити, не в си­лах тер­петь её, гром­ко зас­то­нала. Сей­час же два бе­лых ко­пыта под­ня­ли её вмес­те с оде­ялом и по­ложи­ли на бок. «Хм?» — сра­зу нас­то­рожи­лась Рэ­рити то­му, что ей кто-то по­мог. Но боль­ше, ко­неч­но, то­му, что у неё бы­ло оде­яло.

Бо­лее то­го, ко­жей, хоть она и бы­ла пок­ры­та си­няка­ми, ко­был­ка ося­зала по­душ­ку и прос­ты­ни под со­бой, в по­меще­ние за­ливал­ся сол­нечный свет, по­толок был вы­белен, а в сте­нах не наб­лю­далось ще­лей. Имен­но на это Рэ­рити и приш­лось смот­реть, по­ка зре­ние не сфо­куси­рова­лось на обес­по­ко­ен­ном ли­це Фэн­си Пэн­тса, скло­нив­ше­гося над ней.

— Как ты? – спро­сил еди­норог. Ко­был­ка нес­коль­ко се­кунд хра­нила удив­лённое мол­ча­ние, пы­та­ясь всё осоз­нать и при­нять. Она на­ходи­лась яв­но в его ком­на­те и яв­но в его пос­те­ли. Имен­но о при­чинах это­го еди­норож­ка и от­ве­тила вмес­то то­го, что­бы со­об­щить о сво­ём сос­то­янии. – От­дай те­бя ко­му-ни­будь – они бы да­же не ста­ли за­мора­чивать­ся и прос­то вы­кину­ли твоё в выг­ребную яму. Дос­тупный мне це­литель не зна­ет ма­гию на дос­та­точ­ном для тво­его слу­чая уров­не, а име­ющих­ся у не­го зна­ний хва­тило толь­ко на… ну, внеш­ние приз­на­ки. Об­ра­щать­ся в Лун­ный Свет по по­воду ра­быни стран­но и рис­ко­ван­но, те­бе при­дёт­ся по­ка по­жить у ме­ня.

«Я и так жи­ву у те­бя», — по­дума­ла ко­был­ка и тут же за­была об этой мыс­ли, по­тому что вос­по­мина­ния о пос­ледних со­быти­ях цу­нами нак­ры­ли её.

Зак­ли­нание Им­пе­рат­ри­цы боль­ше не из­вра­щало её ра­зум и ли­бидо, и еди­норож­ка зад­ро­жала от на­катив­ше­го на неё сты­да, уни­жения, бо­ли, бо­ли и бо­ли. Под­бо­родок Рэ­рити зап­ры­гал, рот ис­кри­вил­ся в на­чина­ющем­ся ры­дании, ко­пыта мед­ленно зак­ры­ли ли­цо – и ко­был­ка длин­но всхлип­ну­ла. Она зат­ряслась всем те­лом, пла­ча и да­же не пы­та­ясь сдер­жи­вать­ся.

Фэн­си слов­но бро­сило к ней. Он об­нял Рэ­рити за пле­чи и спи­ну, при­под­няв её на кро­вати и взяв на ко­пыта, как же­ребён­ка. Еди­норог при­жал ко­был­ку к гру­ди и стал бес­по­рядоч­но гла­дить её ма­гичес­ки очи­щен­ную гри­ву, не­лепо пов­то­ряя:

— Всё хо­рошо, Рэ­рити, те­перь всё хо­рошо…

— Нет! – ре­вя, вык­рикну­ла ко­был­ка ему в пле­чо и сде­лала по­пыт­ку уда­рить ко­пытом по гру­ди, но её пе­ред­няя но­га лишь, су­дорож­но дёр­га­ясь, под­ня­лась и опус­ти­лась на мес­то. От стрес­са Рэ­рити отош­ла от сво­ей обыч­ной ма­неры по­веде­ния, де­лая то, что ни­ког­да не ста­ла бы де­лать при дру­гих об­сто­ятель­ствах: вып­лёски­вая всё, что у неё бы­ло на ду­ше. – Я не­нави­жу те­бя, всё это из-за те­бя, из-за тво­их глу­пых заж­равших­ся игр! Ес­ли бы не ты, я бы по-преж­не­му бы­ла в По­нивил­ле со сво­ей сес­трой и друзь­ями, и на­сило­вали бы ме­ня не боль­ше по­ложен­но­го! Это всё ты, ты, не­нави­жу те­бя!!!

Эта ти­рада, тем не ме­нее, при­вела же­реб­ца в со­вер­шенный вос­торг. Он ещё креп­че об­нял ко­был­ку, ли­шая ту вся­кой воз­можнос­ти драть­ся, и чмок­нул в ма­куш­ку. Фэн­си Пэнтс дер­жал её до тех пор, по­ка она не ус­по­ко­илась. Рэ­рити бес­толко­во раз­ма­зыва­ла по ли­цу слё­зы, пы­та­ясь вы­тереть их с глаз, шмы­гала но­сом и су­дорож­но вы­дыха­ла. Еди­норог те­леки­незом под­нёс ей пла­ток и сам за­бот­ли­во вы­тер бе­лую мор­дочку.

— Рэ­рити, я ви­дел всё, — ти­хо про­из­нёс он ей в во­лосы, по-преж­не­му ука­чивая в объ­ять­ях. – За­чем ты это сде­лала? За­чем тол­кну­ла, за­чем са­ма оку­нулась в зак­ли­нание?

Еди­норож­ка смог­ла не сра­зу от­ве­тить на воп­рос. Фэн­си за­дал его имен­но тог­да, ког­да она уже на­чала за­тихать, уто­пая в ус­по­ка­ива­ющем теп­ле ко­пыт и гру­ди же­реб­ца. Ин­стинктив­но Рэ­рити мяг­ко об­ня­ла его, слов­но об­во­лаки­вая ко­пыта­ми.

— Я бы­ла очень зла на всё, что там тво­рилось, — так же ти­хо от­ве­тила ко­был­ка.

— Ты ока­залась там по мо­ей ви­не, — по­вер­нувшись и вы­нуж­дая смот­реть ему в ли­цо, про­из­нёс арис­тократ. – Ты мог­ла бы отом­стить мне, ни­чего не де­лая. Вмес­то это­го ты са­ма поп­ро­сила о на­каза­нии. И вмес­то то­го, что­бы от­чи­тать ме­ня, Им­пе­рат­ри­ца выс­ка­зала пох­ва­лу за твоё вос­пи­тание. По­чему, Рэ­рити?

Еди­норож­ка рас­те­рялась. Да, она ду­мала о том, что опи­сывал еди­норог. Её пос­ту­пок и в са­мом де­ле шёл враз­рез с ло­гикой. По­тому что… шёл от сер­дца. По­тому что ко­был­ка пос­ту­пила не так, как нуж­но бы­ло бы пос­ту­пить, а как она са­ма хо­тела. И в са­мом де­ле, в тот мо­мент для неё иных ре­шений и не су­щес­тво­вало.

Но сей­час, ког­да у неё бо­лело всё те­ло и меж­ду ног ядо­вито го­рело, Рэ­рити ни се­кун­ды со­бой не гор­ди­лась. И в са­мом де­ле, она счи­тала свой вы­бор бре­дом, глу­постью… не­умес­тной бла­годар­ностью. Ко­был­ка мог­ла от­бла­года­рить Фэн­си по-дру­гому, не под­став­ляя своё те­ло, что­бы его ра­зор­ва­ли по­ловы­ми ор­га­нами.

Од­на­ко она всё рав­но это сде­лала.

Фэн­си Пэнтс нап­ряг ко­пыта, что­бы под­нять еди­норож­ку, по­ложить её на кро­вать и уй­ти.

— Не ухо­ди, — сбив­чи­во поп­ро­сила Рэ­рити, сно­ва не зная, за­чем. За­чем она ска­зала это, за­чем од­но из её ко­пыт в до­вери­тель­ном жес­те об­ви­ло ко­пыто же­реб­ца. – По­жалуй­ста, не ухо­ди, ес­ли мо­жешь.

По­чему он ос­тался? По­чему по-преж­не­му дер­жал её у се­бя на ко­пытах, ес­ли она ми­нуту на­зад на­гово­рила ему га­дос­тей? По­чему он так улы­ба­ет­ся ей и её сло­вам – всем?

Они оба стран­ные по схо­жим мер­кам.

Фэн­си Пэнтс пе­реполз со сво­ей но­шей на кро­вать, пе­река­тил­ся на спи­ну и ус­тро­ил по­мор­щившу­юся от бо­ли ко­был­ку у се­бя на жи­воте и гру­ди. Ос­то­рож­но, что­бы рог не за­дел глаз еди­норо­га, Рэ­рити при­жалась пе­рено­сицей к под­бо­род­ку и гор­лу же­реб­ца. Тот не ше­лох­нулся. Из та­кого по­ложе­ния еди­норож­ка мог­ла вы­колоть ему кон­чи­ком ро­га глаз, пе­рег­рызть ар­те­рию – но он не ше­лох­нулся. Он до­веря­ет ей. А у неё да­же не воз­ни­кало та­ких страш­ных мыс­лей. Эта си­ту­ация бы­ла та­кой уди­витель­но… до­маш­ней. На еди­норо­ге да­же не бы­ло его из­вечно­го кос­тю­ма. С Рэ­рити в ка­кой-то мо­мент сня­ли бло­катор, и те­перь её ко­жу вок­руг ро­га ни­чего не на­тира­ло и не сжи­мало. Ко­был­ка окон­ча­тель­но рас­сла­билась и неж­но по­тёр­лась ще­кой о шерсть на шее Фэн­си, пом­ня о ро­ге и его опас­ности для ли­ца еди­норо­га. Тот улыб­нулся – еди­норож­ка по­чувс­тво­вала – и ко­пыта­ми за­волок её спи­ну в объ­ятие.

Прош­ло при­мер­но пол­ча­са, ког­да Фэн­си Пэнтс, до сих пор не­под­вижно ле­жав­ший на кро­вати с дрем­лю­щей Рэ­рити на се­бе, по­шеве­лил­ся.

— Праз­дник пер­во­го дня зи­мы, — про­бор­мо­тал он. – Мне нуж­но ид­ти.

Рэ­рити отод­ви­нулась, да­вая же­реб­цу воз­можность по­ложить её на кро­вать и встать.

— Ты идёшь со мной.

Еди­норож­ка шо­киро­ван­но ус­та­вилась на еди­норо­га, но не ус­пе­ла ни­чего ска­зать, по­тому что он про­дол­жил:

— Я по­кажу те­бе твою под­ру­гу. Я обе­щал.

Фэн­си Пэнтс по­шёл к вы­ходу из ком­на­ты, на хо­ду те­леки­незом стас­ки­вая с ве­шал­ки свой фрак и на­девая его. Ед­ва до Рэ­рити до­шёл смысл его слов, она бро­силась сле­дом.

Ка­залось, ко­пыта бо­лели толь­ко от­то­го, что на них нас­ту­пали. Да­же по­качи­вание хвос­та при ходь­бе от­зы­валось иг­листым жа­ром в мыш­цах. Хо­дить бы­ло боль­но, не­удоб­но и слов­но бы стыд­но.

Ко­был­ка ед­ва слыш­но ску­лила от му­чений, гла­за щи­пало от слёз. Она бы­ла го­това упасть в об­мо­рок, сдав­шись, ког­да наш­ла опо­ру в ви­де под­став­ленной пе­ред­ней но­ги бе­лого еди­норо­га. Рэ­рити вы­мучен­но улыб­ну­лась то­му в знак бла­годар­ности, но он на неё не смот­рел. Еди­норож­ка пе­реве­ла взгляд ту­да же, ку­да и Фэн­си, впе­рёд, и осоз­на­ла, что они на­ходят­ся не в его ре­зиден­ции. По­кои, в ко­торых она ле­жала, дей­стви­тель­но при­над­ле­жали же­реб­цу, но всё стро­ение по-преж­не­му бы­ло двор­цом Им­пе­рат­ри­цы.

Фэн­си Пэнтс вы­вел её на от­кры­тый воз­дух, ко­торый об­жёг при­вык­шие к теп­лу лёг­кие еди­норож­ки и зас­та­вил их сжать­ся. Рэ­рити пот­ре­бова­лось нес­коль­ко се­кунд, что­бы раз­ды­шать­ся, и да­же это при­чиня­ло стра­дания. Зре­ние плы­ло и зак­ру­чива­лось в ру­лон – за­каты­вались и стре­мились зак­рыть­ся гла­за. Но Рэ­рити жаж­да­ла ви­деть то мес­то, в ко­тором на­ходи­лась.

Это был ам­фи­те­атр.

Гран­ди­оз­ный ам­фи­те­атр в ви­де от­кры­той во­рон­ки из крас­но­го кам­ня, рас­счи­тан­ный не мень­ше, чем на трид­цать ты­сяч по­ни, был за­бит под за­вяз­ку в свя­зи с праз­днич­ны­ми иг­ри­щами, ко­торые ус­тро­ила Им­пе­рат­ри­ца в честь пер­во­го дня зи­мы, зна­мену­юще­го на­чало вре­мени, ког­да сол­нечная ак­тивность бу­дет ми­нималь­на, а ночь ста­нет прак­ти­чес­ки бес­ко­неч­ной.

Аре­на оваль­ной фор­мы на­ходи­лась в са­мом ни­зу, в цен­тре, прек­расно обоз­ре­ва­емая с лю­бого мес­та. Об­ширное мес­то сра­жений бы­ло за­сыпа­но пес­ком, ко­торый уже ока­менел от за­лив­шей его кро­ви. В по­катых сте­нах, ви­зу­аль­но ещё боль­ше уг­лубля­ющих сце­ну жес­то­ких спек­таклей, сим­метрич­но раз­ме­щалось пол­дю­жины чёр­ных ре­шёт­ча­тых во­рот, за ко­торы­ми во­зилась тем­но­та. Осо­бен­но хо­рошо всё обоз­ре­валось с мес­та, в ко­торое Фэн­си при­вёл еди­норож­ку: им­пе­ратор­ская ло­жа. Под­ле неё рас­по­лага­лись мес­та для эли­ты, на ко­торых мож­но бы­ло так­же и ле­жать, в от­ли­чие от си­дячих и сто­ячих мест для прос­тых по­ни.

Им­пе­рат­ри­ца уже бы­ла там. Она ле­жала на бо­ку в се­реди­не боль­шой по­душ­ки из тём­но-фи­оле­тово­го бар­ха­та, опи­ра­ясь на ле­вый ло­коть, что­бы пря­мо и ве­лича­во удер­жи­вать го­лову и обоз­ре­вать дей­ствие, ко­торое вот-вот дол­жно бы­ло на­чать­ся. Она бы­ла рас­слаб­ле­на и яв­но чувс­тво­вала се­бя в бе­зопас­ности: да­же крылья, не при­жима­емые плот­но к те­лу, ког­да она ими не поль­зо­валась, го­вори­ли об этом. При­сутс­тво­вали уже все, кто был на со­вете; со стран­ной не­лов­костью, выз­ванной буд­то по кро­ви пе­реда­ва­емым раб­ским са­мосоз­на­ни­ем, Рэ­рити по­няла, что Фэн­си Пэнтс при­шёл пос­ледним.

Еди­норож­ка бо­ялась, что чёр­ная али­кор­ни­ца нач­нёт за­давать воп­ро­сы нас­чёт неё, но та да­же не удос­то­ила при­шед­ше­го еди­норо­га и его ра­быню взгля­дом. Нап­ро­тив, воп­ро­сы на­чала за­давать знать – в поч­ти­тель­ном и лес­тном то­не. Толь­ко Трик­си по­ин­те­ресо­валась вещью, пря­мо от­но­сящей­ся к пред­сто­яще­му бою меж­ду ра­бами:

— Ва­ше Ве­личес­тво, обыч­но это тор­жес­тво Вы ус­тра­ива­ли ночью; по­чему в этом го­ду Вы рас­по­ряди­лись под­го­товить всё к днев­но­му праз­дно­ванию?

Им­пе­рат­ри­ца до­воль­но мур­лыкну­ла, ода­рив свет­ло-го­лубую еди­норож­ку взгля­дом. По-ви­димо­му, али­кор­ни­ца бы­ла удов­летво­рена тем, что кто-то на­конец зат­ро­нул те­му, о ко­торой она же­лала по­гово­рить.

— По­тому что я под­го­тови­ла неч­то осо­бен­ное на се­год­няшние бои, — на­рас­пев от­ве­тила ко­были­ца, свер­кая клы­ками. Вто­рую фра­зу она про­из­несла бо­лее зло­вещим – от­части от её лишь смут­ной яс­ности – то­ном: — И я хо­чу, что­бы сол­нце ви­дело это.

Им­пе­рат­ри­ца, не вста­вая из сво­ей удоб­ной и рас­слаб­ленной по­зы, взмах­ну­ла ко­пытом. С ог­лу­шитель­ным ляз­гань­ем и по­чему-то же­ребячь­ими кри­ками двое са­мых даль­них друг от дру­га во­рот, на­ходя­щих­ся нап­ро­тив, рез­ко под­ня­лись. Рэ­рити, нес­мотря на боль в жи­воте, приг­ну­лась, что­бы не ви­деть дра­ки, но Фэн­си Пэнтс тол­чком в пле­чо зас­та­вил её под­нять­ся и дал знак пос­мотреть на аре­ну. Не­охот­но еди­норож­ка пе­реве­ла на овал вни­зу взгляд и че­рез мгно­вение на­чала смот­реть во все гла­за, по­тому что из ле­вого тон­не­ля выш­ла Эпплджек.

Рэ­рити чуть не вскрик­ну­ла и су­мела удер­жать се­бя от то­го, что­бы бро­сить­ся впе­рёд, пром­чать­ся по го­ловам си­дящих в нис­па­да­ющих ря­дах по­ни и зас­ло­нить Эпплджек от лю­бой опас­ности. В пер­вую оче­редь – от вы­шед­шей из пра­вого тон­не­ля ро­зовой зем­ной ко­был­ки с уди­витель­но глад­ки­ми длин­ны­ми ещё бо­лее ро­зовы­ми во­лоса­ми, нес­мотря на то, что эта ро­зовость выг­ля­дела слег­ка се­рой. В гла­зах бе­лой еди­норож­ки, ко все­му про­чему, кар­ти­ну пок­ры­вала пуль­си­ру­ющая чёр­ным крас­ная пе­лена. Она на­ходи­лась на пре­деле сво­ей вы­нос­ли­вос­ти, сто­яла на од­ной си­ле во­ли.

Еди­норож­ка обес­ку­ражен­но пос­мотре­ла сна­чала на Фэн­си Пэн­тса, ко­торый не­воз­му­тимо смот­рел на аре­ну, а за­тем – на двух со­бира­ющих­ся сра­жать­ся ко­былок. И вспых­ну­ла от нес­пра­вед­ли­вос­ти.

На ро­зовой на­дето по­добие бро­ни, а в её зу­бах за­жат кин­жал, в то вре­мя как у Эпплджек бы­ли лишь её ко­пыта и зу­бы. Это бы­ло не чес­тно. Сла­бое зре­ние бе­лой ко­был­ки не поз­во­лило ей раз­гля­деть что-ли­бо бо­лее под­робно да­же с учё­том то­го, что им­пе­ратор­ская ло­жа да­вала луч­ший об­зор, ка­кой толь­ко мож­но бы­ло най­ти.

Эпплджек ос­та­нови­лась в пя­ти кор­пу­сах от сво­ей про­тив­ни­цы и, свер­ля ту зе­лёны­ми гла­зами, врож­дённым сель­ским го­вором ска­зала:

— Э, нет, так не пой­дёт. Я не бу­ду ма­хать ко­пыта­ми про­тив но­жа.

Да­же те се­кун­ды про­мед­ле­ния, ко­торые оран­же­вая зем­ная по­ни ис­поль­зо­вала для сво­его за­яв­ле­ния, зас­та­вили тол­пу заг­ро­хотать ко­пыта­ми в не­тер­пе­нии и нес­трой­но зак­ри­чать. Ве­ро­ят­но, что-то про «сра­жай­тесь» или что-ни­будь в та­ком ду­хе. Про­тив­ни­ца Эпплджек вып­лю­нула кин­жал се­бе в ко­пыто, на­чала кру­жить, соз­да­вая ил­лю­зию под­го­тов­ки к вы­паду – ви­димо, бы­ла уже опыт­ной ра­быней – и от­ве­тила:

— Я не хо­чу с то­бой драть­ся. Но, ес­ли те­бя это по­весе­лит, мо­гу дать кин­жаль­чик.

— По­весе­лит? – гнев­но фыр­кну­ла Эпплджек, кру­жа в про­тиво­полож­ную сто­рону. – Я не та­кая, как вы! Я не хо­тела здесь быть!

— Как и я!

— Я хо­тела жить и ра­ботать со сво­ей семь­ёй!

— Как и я!

— Тог­да шо нам ме­ша­ет прек­ра­тить это пря­мо сей­час? – Эпплджек ос­та­нови­лась, чуть ли не взрыв зем­лю от рез­ко­го уда­ра ко­пыта­ми о зем­лю. – К че­му этот ба­лаган?

Ро­зовая зем­ная по­ни грус­тно пос­мотре­ла на оран­же­вую:

— По­тому что, ес­ли мы не бу­дем сра­жать­ся, нас убь­ют. – она кив­ну­ла вверх. Над ли­шён­ным по­тол­ка и кры­ши ам­фи­те­ат­ром кру­жили пе­гасы, во­ору­жён­ные лу­ками. – В их кол­ча­нах не прос­то стре­лы. Они за­мора­жива­ют всё, к че­му при­каса­ют­ся. Но мож­но при­нять смеш­ную по­зу!

Для Эпплджек это вы­мучен­ное ве­селье слу­жило сла­бым уте­шени­ем. Она сде­лала пря­мо-та­ки де­кора­тив­ный вы­пад в сто­рону дру­гой ко­был­ки. Та пру­жинис­то от­ско­чила, раз­ма­хивая по сто­ронам пря­мым вы­соко по­сажен­ным хвос­том, бро­силась в ата­ку и по­лос­ну­ла ос­три­ём кин­жа­ла по воз­ду­ху ря­дом с кру­пом и бо­ком свет­ло­воло­сой по­ни. Эпплджек «увер­ну­лась», под­бро­сив свою зад­нюю часть в воз­дух и уда­рив ко­пыта­ми вбок. Ро­зовая зем­ная по­ни выг­ну­ла спи­ну и втя­нула жи­вот, про­пус­кая зад­ние но­ги вы­нуж­денной про­тив­ни­цы меж­ду че­тырёх сво­их. Ко­пыто­ятью кин­жа­ла, уди­витель­но лов­ко пе­рех­ва­чен­но­го и пе­ревёр­ну­того во рту язы­ком и сжа­того зу­бами уже за сталь, она изо всех сил уда­рила Эпплджек в за­тылок. Пе­ред гла­зами оран­же­вой зем­но­пони по­лых­ну­ли звёз­ды, уси­лен­ные до­воль­ным рё­вом и то­потом тол­пы. Ра­зуме­ет­ся, про­тив­ни­ца би­ла её не кин­жа­лом, а под­бо­род­ком – ина­че та­кая сме­лость мог­ла сто­ить ей эма­ли.

— Из­ви­ни, за­иг­ра­лась. – быс­тро шеп­ну­ла ро­зовая ко­был­ка. – Не са­мое луч­шее вре­мя для зна­комс­тва, но я Пин­ки Пай.

— Эпплджек. – так же быс­тро от­ве­тила зем­ная по­ни сквозь ос­ка­лен­ные зу­бы, что­бы над­зи­рате­ли, ес­ли они ещё где-то име­лись, не за­мети­ли, что она кон­такти­ру­ет с дру­гой гла­ди­атор­шей, ко­торая, от­бро­сив кин­жал се­бе под зад­нее ко­пыто, с дос­той­ным ка­кой-ни­будь ак­тёр­ской пре­мии ос­терве­нени­ем «рва­ла» зу­бами гри­ву быв­шей фер­мерши. – От­сю­да мож­но сбе­жать?

— Нет. Ина­че я бы это уже сде­лала. Те­перь ляг­нись, я не хо­чу отор­вать те­бе во­лосы! Да и во­об­ще уби­вать по­ни не…

Эпплджек по при­выч­ке взбрык­ну­ла так, буд­то за её спи­ной на­ходи­лась яб­ло­ня. Взмет­нувший­ся квер­ху мус­ку­лис­тый круп сра­ботал как ка­тапуль­та для Пин­ки Пай, уже вы­пус­тившей её гри­ву из зу­бов. Та взвиз­гну­ла и по­лете­ла че­рез го­лову пе­рес­та­рав­шей­ся оран­же­вой ко­был­ки пыль­ным меш­ком. Ро­зовая ко­был­ка хлоп­ну­лась жи­вотом и грудью на зем­лю; удар вы­бил из неё воз­дух.

— Э-э-эй! – про­тяну­ла ка­ким-то чу­дом Пин­ки, каш­ляя и пы­та­ясь на­учить­ся ды­шать за­ново. – Я же ска­зала, что уби­вать по­ни не ве­село, ты раз­ве так не ду­ма­ешь?

Эпплджек с ви­нова­то-ис­пу­ган­ным вы­раже­ни­ем вес­нушча­того ли­ца бро­силась к ушиб­ленной про­тив­ни­це, но, к счастью, пой­ма­ла пре­дуп­ре­дитель­ный взгляд от неё. Бег быв­шей фер­мерши к ра­быне за­кон­чился тем, что она с пло­хо по­лучив­шимся вы­раже­ни­ем ярос­ти на ли­це под­ня­лась на ды­бы и об­ру­шила удар пе­ред­них ко­пыт на зат­вердев­ший пе­сок имен­но тог­да, ког­да Пин­ки Пай заж­му­рилась и соб­ра­ла си­лы для то­го, что­бы пе­река­тить­ся. Бла­года­ря вы­нос­ли­вос­ти зем­ных по­ни это слу­чилось ров­но че­рез та­кой ма­лень­кий про­межу­ток вре­мени, что­бы спек­такль об­рёл ре­алис­тичность.

Им­пе­рат­ри­ца нах­му­рилась и при­щури­лась, соч­тя бе­гот­ню де­рущих­ся по­ни за­тянув­шей­ся. Она ух­мыль­ну­лась и мед­ленно под­ня­лась, сво­ей тенью нак­рыв аре­ну и зас­та­вив Пин­ки Пай с Эпплджек, взяв­шихся ими­тиро­вать схват­ку за кин­жал, ос­та­новить­ся. Рэ­рити вздрог­ну­ла от пло­хого пред­чувс­твия, и это ми­молёт­ное сок­ра­щение мышц сно­ва воз­награ­дило всё те­ло му­читель­ной ло­мотой. Ма­гия али­кор­ни­цы, слов­но не бы­ло пре­пятс­твия в ви­де ог­ромно­го рас­сто­яния, те­леки­нети­чес­ким по­лем об­вя­зала од­ни из двух круп­ней­ших во­рот и под­ня­ла их. Из всех шес­ти хо­дов, зак­ру­чива­ясь к цен­тру, по­тяну­лись раз­ноцвет­ные ды­мовые по­токи – крас­ный, оран­же­вый, жёл­тый, зе­лёный, си­ний и фи­оле­товый.

Та­кого ещё ни­ког­да не бы­ло. Все зри­тели мо­мен­таль­но за­тих­ли и за­ин­три­гован­но нак­ло­нились впе­рёд.

Им­пе­рат­ри­ца то­же.

«Ес­ли эти кpeти­ны ре­шили ус­тро­ить сюр­приз и из­ме­нить прог­рамму, то мне это уже не нра­вит­ся», — по­дума­ла она, при­щурен­ны­ми гла­зами изу­чая вы­рас­та­ющий вверх в цен­тре аре­ны бе­лый столб ды­ма. В тре­воге али­кор­ни­ца рас­пра­вила по сто­ронам во­роные крылья.

В пол­ной ти­шине бе­лый столб ды­ма, уже дос­тигший вы­соты двух по­ни, на­чал пот­рески­вать мол­ни­ями.

— Ого, Ва­ше Ве­личес­тво, это и есть неч­то осо­бен­ное? – впол­го­лоса спро­сила сто­ящая ря­дом с Трик­си свет­ло-фи­оле­товая еди­норож­ка из Лун­но­го Све­та, не­от­рывно гля­дя на аре­ну.

— Нет, — про­тяну­ла Бо­гиня, и Рэ­рити впер­вые ус­лы­шала в её го­лосе не­до­уме­ние и рас­те­рян­ность. Еди­норож­ка да­же не пред­став­ля­ла, что Им­пе­рат­ри­ца спо­соб­на что-то не по­нимать или че­го-то не знать. – Я та­кого не…

Вне­зап­но в не­бо из бе­лого ды­ма све­чой рва­нуло неч­то чёр­ное и чрез­вы­чай­но быс­трое, ос­та­нови­лось вы­соко на пол­ном хо­ду, пе­ревер­ну­лось и яс­тре­бом бро­силось вниз, рас­простра­няя вок­руг се­бя на­рас­та­ющий гул, по­ка не взор­ва­лось рас­хо­дящи­мися в сто­рону воз­душны­ми по­тока­ми. Их час­то­та воз­росла нас­толь­ко, что их мож­но бы­ло уви­деть: взду­тое виб­ри­ру­ющее коль­цо, со ско­ростью зву­ка рас­хо­дяще­еся из эпи­цен­тра и сно­ся снай­пе­ров-пе­гасов, ло­мая их за­чаро­ван­ные стре­лы. А чёр­ный ле­тун и даль­ше па­дал вниз, к са­мой зем­ле, к са­мому цен­тру аре­ны, по­ка с гро­хотом не об­ру­шил­ся и не швыр­нул сво­ей не­ведо­мой си­лой спу­тав­ший­ся цвет­ной дым по бо­кам вверх, неп­ро­ница­емы­ми сте­нами от­се­кая аре­ну от зри­телей.

Им­пе­рат­ри­ца в од­ну се­кун­ду по­теря­ла са­мо­об­ла­дание. Она мгно­вен­но вско­чила на но­ги, об­на­жив зу­бы-кин­жа­лы, и с при­гиба­ющей к зем­ле яростью взре­вела, выб­ра­сывая весь свой гнев и всё своё не­годо­вание:

— СПЕК­ТРАЛЬ­НЫЙ ШТОРМ!!!

Глава XI

…И всё ударилось в безумие! Всё пришло в движение и не собиралось останавливаться, каждая новая волна паники и вопля порождала следующую, круг не прерывался!

Даже оглушённые криком Императрицы и друг друга, все пони пытались что-то сделать. Рэрити ощутила тошнотворный звон и зуд в ушах, но, сопротивляясь мгновенно накатившей усталости, одичало замотала головой и по головам побежала вниз, на арену. В общей беспорядочно двигающейся и сталкивающейся массе тел, порой вминающей в себя её копыта и волосы, обезумевшую единорожку даже не замечали.

Первыми из оцепенения или бессмысленного метания из стороны в сторону вышли члены «Вондерболтс» и Лунного Света; знать же, пользуясь тем, что они лишены обязательства защищать Императрицу, хлынула к выходу. Время от времени толпа ударялась о выставленный Шайнинг Армором малиново-розовый барьер. Рэрити, прыгнувшую вперёд, захлестнуло потоком пони и понесло вместе со всеми. Единорожка закричала. Замахав передними ногами, попробовала прорваться обратно к арене, но тысячи пони были сильнее, а её тело уже с головой окунулось в слабость, и кобылка почти потеряла сознание. Но она зажмурила глаза, исторгла из груди отчаянно-яростный крик, и её рог осветил пространство в метре от неё своим сиянием. Рэрити объяла себя своим телекинезом; от мигающего магического поля шёл треск и прыгали искры. Из носа и рта пошла кровь: кобылка приблизилась к порогу своих возможностей и по ощущениям готова была развалиться на части. Её тошнило, глаза словно заворачивались в собственные мышцы, но единорожка упорно продолжала взлетать над толпой, которая норовила утащить её снова вниз. И, зависнув в воздухе над головами поднимающих пыль испуганных пони и стараясь не врезаться в пегасов, которые были храбры достаточно, чтобы даже сейчас использовать крылья, бросила своё тело на дно воронки.

Удар выбил из Рэрити болезненный хрип; небо с разрезавшей его парой Вондерболтов ушло куда-то за грань, а оставшуюся скудную часть зрения, похожую на кружок в конце тоннеля, заняло пыльное обеспокоенно-радостное лицо Эпплджек.

— Рэрити! Ты жива! Ты вся в крови…

---

Императрица быстро взяла себя в копыта и предпочла забыть вспышку гнева. Она села, подобрав вместе копыта, выпрямилась и чётко проговорила приказ:

— Догнать. Поймать. И анaльно наказать.

Шэдоуболты обменялись парой условных знаков и разделились: Соарин, распахнув крылья и широко расставив ноги, остался защищать Императрицу вместе с вскинувшимися кобылами Лунного Света, а Флитфут и Спитфайр ринулись догонять свечой ушедшего высоко в небо пегаса. За пегасками тянулись следы из света, дыма и молний. Две кобылицы сначала летели, сплетая их в спираль, но затем, когда до бунтовщика осталось несколько метров, резко разделились так, чтобы у того не получалось следить сразу за ними двумя.

Императрица недобро ухмыльнулась: она знала, что пегасу осталось недолго порхать на свободе. Однако замотанный в чёрные тряпки жеребец услышал гул раскаляющегося воздуха справа от себя и ринулся вниз, а затем штопором ушёл в сторону, пропуская Спитфайр мимо себя; пегаска, ставшая из-за таких скоростей похожей на рыжий фонарик, развернула крылья, использовала воздушные потоки, чтобы бросить себя вверх, и быстро сориентировалась. Выполнив кобру, огненногривая кобыла дала дорогу бросившейся на беглеца Флитфут и моментально бросилась в атаку следом, когда та промахнулась и едва не врезалась в верхние ряды амфитеатра, поздно выйдя из пике.

Злорадная гримаса Императрицы медленно кривилась. У аликорницы создавалось впечатление, что пегас просто издевается над лучшими летунами Империи, расшвыривая их, как котят.

— Ну же! – гневно лязгнула зубами угольная кобылица. – Телепортируйте его в темницу!

— Мы пытаемся, Ваше Величество, но этот пегас слишком быстр и непредсказуем, наша магия не может угнаться за ним, — подавленно ответила тяжело дышащая Трикси. Амулет у неё на груди пылал ярче её рога, со лба по лицу стекал пот.

К ногам чёрной аликорницы молнией упала Флитфут. За её спиной со взъерошенными крыльями разворачивалась картина того, как скрытый за рваным тряпьём жеребец зубами хватает дезориентированную после торнадо Спитфайр за крыло и отправляет в неконтролируемый штопор.

— Ваше Величество, мы не знаем, как, но этот пегас уходит от всех секретных приёмов, предугадывая их и либо оборачивая против нас, либо делая их выполнение невозможным. Смилуйтесь, но мы уже всё перепробовали, и он перешёл в нападение, — доложила нежно-голубая пегаска, подняв лётные очки.

— Старлайт Глиммер, — холодно и быстро сказала Императрица после того, как ей удалось вернуть удивлённо увеличившиеся глаза к обычному размеру. – Заморозь его.

— Слушаюсь!

Соарин прижался к полу, готовясь стартовать.

Единорожка с полосами цвета морской волны в гриве и хвосте прикусила кончик языка от усердия. Светло-бирюзовое свечение её рога сначало угасло на пару секунд, а потом настоящим цунами хлынуло в небо, затапливая собой пространство. Следом за этой волной рванул Соарин.

Таинственный жеребец, увидев несущуюся на него волну заклинания, бросил воздушное избиение Спитфайр. Он оттолкнулся от пегаски копытами, швырнув её ближе к сверхскоростному каскаду света, и со всей доступной ему скоростью полетел прочь по прямой.

Как только бирюзовое свечение Старлайт омыло огненногривую кобылу, находящуюся почти без сознания, она потеряла способность двигаться и, парализованная, камнем рухнула вниз. Соарин нагнал её, схватил копытами и осмотрелся. Жеребец в чёрных тряпках как ни в чём не бывало кружил высоко над его головой так вальяжно, словно находился на прогулке. Кажется, Соарин слышал от него хохот.

Но не успел беловатый пегас разозлиться, как Императрица самолично поднялась в небо.

Наполовину кожистые крылья с рёвом разрезали воздух, неся свою владелицу быстрее ветра. Звёздную гриву и хвост смело назад, образовав завораживающий эфемерный след, словно вырезанный из далёкого космоса. Прищуренные глаза Богини смотрели точно на пегаса; она наклонила голову, стремительно наращивая магическую мощь в длинном и крепком роге. Это не закончится для восставшего ничем хорошим.

Несмотря на очевидную опасность, жеребец взмахнул крыльями и со свистом полетел прямо на аликорницу. Её рог выстрелил в пегаса струёй бирюзового света; пегас почти насмешливо облетел столб спиралью… и тут он резко размножился, цветком раскрылся по сторонам; несколько лучей задели жеребца, шипение и треск покатившегося по его венам к сердцу электричества заглушили полный боли вопль бунтовщика.

Императрица радостно оскалилась в безумной жажде убийства.

В следующую секунду оскал разверзся, выпуская крик, а на землю дождём закапала кровь аликорницы, чёрная, вязкая, как смола.

Ночная Богиня посмотрела вниз и сфокусировала мечущиеся от боли глаза на вонзившем в её живот кинжал вороном пегасе с короткой стоячей серебряной гривой. От болевого шока магия Императрицы ослабла, заклинание начало терять свою силу. Когда жеребец зубами рванул острую сталь по направлению к грудной клетке, замотанный в чёрное бунтовщик оказался свободен: атакующий луч испарился с резким шипением, которое, возможно, было вызвано также столкнувшимися силами плазменного заряда Трикси и брошенным кем-то с земли грязно-золотым сгустком, крутящимся, как бумеранг. Это почти жеребячье по сравнению с мощью волшебницы Лунного Света заклинание задержало плазму лишь на секунду, но этой секунды чёрному серебряногривому пегасу хватило, чтобы вырвать кинжал из живота Императрицы и отлететь – и через мгновение красный сгусток концентрированных страданий, предназначавшийся этому жеребцу, влетел в открытую рану вороной аликорницы, лишив её возможности хоть как-то защититься и целенаправленно ударить по пегасам, которые лишь вдвоём доставляли столько хлопот.

— «Ловушка тщеславия»! – на лету засмеялся вороной пегас, повернув голову к скрытому под лохмотьями жеребцу. – Гениально, Шторм, сработало! Выкуси, бессмертная шлюxa!

Богиня Ночи подобно мантикоре взревела от досады и боли. Края рваной раны на животе заволокло чёрным густым веществом, словно текущая на землю кровь оседала на них и не могла больше упасть – лишь тянуться вниз всё время возвращавшимися на своё место нитями. Шипастое пламя взорвалось на роге Императрицы, хищными иглами хлынуло во все стороны. Два жеребца разлетелись, чтобы их не задело, но это была не атака. Через секунду установившейся внезапно полнейшей тишины землю и небо сотряс оглушающий раскат грома; небо мгновенно потемнело, затем расцвело тысячами жёлтых и оранжевых бутонов. Приближающихся… Приближающихся… И совершенно внезапно обрушившихся на планету метеоритным дождём. Императрица в гневе сотворила первое заклинание, которое пришло ей в голову. Там, где секунду назад лежала тишина, теперь грохотали взрывы.

— СТРАЖА!!! – разъярённо гаркнула Императрица, неподвижно вися посреди кипящего ада. – ГДЕ ЭТА ДИСКОРДОВА СТРАЖА?!!

---

Довольно улыбающаяся светло-бирюзовая пегаска с силой лягнула дверь камеры, впечатав её в пазы так, что по стенам брызнули трещинки, и этим жестом наглядно показала, что бояться оставшихся за решёткой стражников лишено смысла.

— Ха! – усмехнулся серый земнопони с синими волосами, который очень быстро освоился со своим новым положением, когда к уже успевшим попрощаться с жизнью рабам вдруг влетели, оставляя позади кашлявших стражников, потрёпанного, но очень боевого вида пони и объявили, что все рабы теперь свободны. – И вот их-то мы так боялись? Простые повстанцы разлягали их, как щенков!

— Не простые повстанцы, а улучшенные зебринской ма-а-агией, — в пародии на страшилку протянула пегаска, потрясая зажатым в копыте маленьким мешочком перед носом бывшего пленника. Кобыла остановила переднюю ногу напротив глаз земнопони и предупреждающе буркнула: — Смотри не вдохни. Нам и так много кого тащить на себе. А теперь будь хорошим жеребчиком, э-э…

— Айси Дроп.

— Айси Дроп? – приподняла бровь светло-бирюзовая кобылка. – Жестокие же у тебя родители. Это ж почти как Айси Клоп. Не тяжеловато? – ехидно добавила она.

— Лайтнинг Даст! – раздался недовольный голос, и изначально не бывший мягким. Его источником оказалась бегущая куда-то, но теперь остановившаяся и нахмурившая земнопони. Окрас её тела представлял собой нечто среднее между вишней и фуксией. Кобылка была вооружена отобранным у одного из бэт-пони копьём; на её шее болтался такой же, как у пегаски в копыте, мешочек. – То, что ты – правое копыто Спектрального Шторма, не означает, что ты можешь наезжать на других пони и ставить себя выше них! Мы как раз и боремся за искоренение такого поведения у правительства.

Пегаска уже хотела было что-то ответить, но последняя фраза заткнула ей рот, а затем и встрявшая в разговор розовато-сиреневая единорожка, разжившаяся у какого-то стражника шлемом, который был слишком велик и наползал на глаза, не дала ей ответить:

— Это называется восстанием против деспотии. …Что? Я маг, мне можно умничать.

— Сказала пони, которая не додумалась снять шлем с кобылы, а не с жеребца. – Лайтнинг Даст копытом ещё ниже опустила шлем недовольно опустившей уши единорожки. – Да ладно тебе. Ты хотя бы не додумалась взять мешок в рот и от души вдохнуть после того, как тряхнёшь им.

Три освободительницы машинально обратили взгляды на дрыхнувшую недалеко от них серую пегаску с растрёпанными блондинистыми волосами.

— Кто вообще пустил её в бой? – сняв магией шлем и оставив его висеть в воздухе рядом с собой, недоумённо спросила единорожка.

Лайтнинг закатила светло-оранжевые глаза и передразнила:

— «Я ваш талисман, я должна приносить вам удачу».

Земная пони резко повернула к ней голову:

— Лайтнинг Даст, ты знала?! И ты всё равно не остановила её?!

— Не будь тупицей, Черили, — голосом утомлённой от нахождения среди идиoтов кобылы ответила зеленоватого оттенка пегаска. – Не надо много ума, чтобы предсказать то, что скажет Дёрпи.

— Но ты никогда не угадываешь, оракул, — воспользовалась случаем ответить на недавнюю колкость единорожка.

— А ты слишком много умничаешь, Аметист Стар, — едко ответила Лайтнинг, произнеся имя волшебницы, как какое-то ругательство или оскорбление.

— Вы хотели меня о чём-то… — скромно напомнил о своём присутствии Айси Дроп, но был прерван ударившим в каменный пол огромным копытом. Взвизгнув, жеребец отскочил и поднял глаза.

Ударивший в пол красный жеребец не был слишком рассержен, но при его размерах даже лёгкое недовольство у него на лице смотрелось опасно.

— Может быть, сначала найдём мою сестру? – басовито произнёс земной пони и убрал копыто, поставив его более удобно; Черили распахнула глаза, увидев вмятину в камне, но потом с обожанием посмотрела на высокого силача. Тот даже не заметил её взгляда, сверля глазами Лайтнинг Даст. – Среди пленников её нет.

— Две кобылки вышли на арену, — как-то жалко по сравнению с накаченным земным пони просипел Айси Дроп и медленно указал на ведущий к арене тоннель. – Может, она с ними…

---

— Стражница! – взвизгнула Пинки Пай и упала на землю, закрывая копытами голову.

— Нет, Пинки, она не стражница! – обнимая потерявшую сознание Рэрити, ответила Эпплджек; перекрикивать толпу, несмотря на то, что шум был сверху, оказалось непросто. – Я знаю её. Она моя. Моя подруга.

— Хм, что там наверху происходит? – выпрямилась и встала покрытая пылью кобылка.

Бывшая фермерша подняла голову. Если бы плотная пелена дыма не закрывала обзор, земнопони заметила бы, как многотысячная пёстрая толпа утекает с амфитеатра через все выходы; отдельно бросился бы в глаза защитный купол тёмно-розового оттенка. Но Эпплджек могла лишь, вздрагивая, слышать крики ужаса улепётывающей толпы, с каждым мигом стихающие, и гневные тирады Императрицы, медленно но верно нарастающие.

Пинки Пай сделала несколько шагов, но тут же передумала и отошла на прежнее место. Слишком плотный «туман». Глупо, но земнопони опасалась потеряться. Не то, чтобы она никогда не нашла выход – всё-таки арена ограничена – а то, что она могла бы не наткнуться потом на Эпплджек, единственную пони за последние месяцы, которая не пожелала причинять ей вред. Розовая кобылка повернулась к оранжевой: та, обращая совсем мало внимания на творившееся вверху, пыталась привести белую единорожку в чувство лёгкими похлопываниями по щекам. Эпплджек приложила ухо к груди Рэрити.

— Она жива, сердце бьётся, — с облегчением произнесла земная пони.

— Мы тоже живы, — осторожно озвучила ещё одну хорошую новость Пинки. – И почему-то никто не врывается на арену, хотя должны... – внезапно хвост пони взметнулся вверх и начал дрожать с такой силой, что задние ноги кобылки тоже тряслись и подскакивали.

Глаза Эпплджек были готовы вылезти из орбит:

— Что ты делаешь?!

— Ч.т.о.т.о.о.ч.е.н.ь.б.о.л.ь.ш.о.е.с.е.й.ч.а.с.у.п.а.д.ё.ё.ё.ё.т.т!!! – сообщила Пинки Пай.

— Че-его? – скривив рот от непонимания, протянула оранжевая земная пони.

Маленький метеорит врезался в одну из стен арены.

---

— ЧТО ЗА?!

Услышав этот крик Аметист Стар, красный жеребец перестал крутить зубами подъёмный механизм в виде барабана и поднял голову. Он даже был рад этому, хотя и удивился, что единорожка смогла перекрыть своим воплем ужасный скрежет и треск.

— Что такое? – спросил земной пони.

Аметист рысью побежала куда-то за стену.

— О! МОИ! ЗВЁЗДЫ!

Лайтнинг Даст и Черили с поразительной для вечно спорящих пони синхронностью бросились за единорожкой; жеребец-земнопони шагом последовал за ними.

Огромные колёса-шестерни, поднимающие ворота, оказались своими центрами соединены с причудливым деревянным механизмом, представляющим собой скреплённые подвижными деталями квадратные брусья. Сквозь просверленные в них дырки были протянуты полуистёртые верёвки. Каждый брус был расположен так, чтобы между двумя-тремя другими было не больше сантиметра, а каждая верёвка – так, чтобы проезжать через самые удалённые и труднопроходимые части устройства.

А между брусьями на верёвках болтались жеребята.

Всегда, когда подъёмный механизм приводился в движение, верёвки протягивались между крепкими деревянными частями и тянули за собой жеребят. У них ломались и перетирались конечности, лица, головы – всё, что попадало в плен перекрещивающихся брусьев. Каждый раз пони, осуществлявшие спуск и подъём ворот, проделывали всё до конца – получалось так, что каждый жеребёнок бывал в тисках дважды, разными частями тела, а затем оставался свободно висеть, истекая кровью и трясясь в болевом шоке. Порваться верёвкам не давало, во-первых, магическое усиление, во-вторых, то, что все они были продеты через ноги жеребят, как нитки через иглы, разве что дырки в конечностях малышей были проделаны искусственно.

И, скорее всего, при помощи гарпуна.

Черили прижала копыто ко рту, тихо пища. В глазах стояли слёзы от увиденного и понятого. То, что красному жеребцу не дали поднять ворота до конца, никак не помогло жеребятам: теперь они кричали и плакали бесперебойно, потому что их конечности жестоко застряли между брусьями, как в капкане безостановочных мучений.

— Зачем это… я не понимаю… — бормотала вишнёвая земнопони как в бреду. – Почему надо так делать? Бессмысленная жестокость…

— Родителей этих жеребят отправили на арену, теперь о них некому заботиться, — мрачно сказала Лайтнинг Даст, — они не нужны. Только как лишняя забава. Биг Мак, не стой столбом! Иди и проверни до конца эти…

Не дослушав, красный жеребец резко развернулся на передних ногах и задними ударил по основному креплению брусьев. С треском дерево разломилось, и брусья начали распадаться, высвобождая трупы и живых жеребят – трупов было больше.

— Ну, можно и так, — согласилась светло-бирюзовая пегаска.

Ближайшей к ним жертвой садизма была оранжевая кобылка с перемолотыми в кашу крыльями и сузившимися серо-фиолетовыми глазами. Она была похожа на овощ; цвет гривы и частично выдранного хвоста было невозможно разобрать из-за пота и крови. Копыта, нанизанные на верёвки, изредка слабо подёргивались; пегасочка изредка дёргала губами, словно пыталась что-то сказать.

Аметист Стар совладала с собой и, обернувшись, крикнула:

— Позовите сюда Флаттер…

И тут стену снесло упавшим с небес горящим валуном. Черили, вскрикнув, схватила зубами за холку первого попавшегося жеребёнка – именно эту пегаску, почти лишённую крыльев – и бросилась обратно, спасаясь и спасая от рушившихся стен и падающих шестерён. Волной хлопнувшего воздуха, поднятой от удара, земную пони подбросило в воздух; она продолжила совершать бегущие движения ногами даже находясь вверх тормашками. Сориентировавшись через пару секунд, кобылка прижала жеребёнка к себе всеми четырьмя копытами и проехала на спине по полу, сдирая кожу, пока не врезалась в стену. Черили открыла ранее зажмуренные глаза и увидела, как из дыма и маленьких язычков огня стремительно вылетает Лайтнинг Даст и выбегают Биг Мак и Аметист Стар.

— Вы спасли кого-нибудь? – громко спросила наполовину контуженная Черили.

— Кажется, я случайно прихватила труп, — неловко ответила Аметист Стар и аккуратно выгрузила кровавое месиво из своего магического поля на землю. – Извини, Черили, я никогда не была хороша в телекинезе…

— Очень милое время обсудить магию с земной пони, — выкрикнула Лайтнинг Даст, даже в такой ситуации не утрачивая яда в голосе, — но, если ты не заметила, это ёбaное здание рушится, и мы сейчас сдохнем!

— Там кто-нибудь есть? – раздалось приглушённое расстоянием, шумом и акцентом откуда-то с арены.

— ЭйДжей? – зычно крикнул Биг Мак.

— Макинтош! Это я!

Красный жеребец бросился на голос, перескакивая через обломки и руины стен. Оставшиеся позади него кобылицы недолго любовались этим зрелищем, потому что из чудом остававшегося целым коридора боком выехала тормозившая упершимися в пол копытами мятная единорожка и испуганно сообщила:

— Стражники! Просыпаются!

Лайтнинг Даст приподняла бровь. Спокойно повернула голову и периферическим зрением посмотрела на уничтоживший кусок земной коры своим падением метеорит. Несмотря на то, что расстояние было немалым, звуковая волна смогла колыхнуть оранжевых оттенков гриву и хвост пегаски.

— Кто бы мог подумать. – тихо и саркастично ответила она единорожке и крикнула поверх её головы: — Штормовики, быстро сворачиваемся! Сейчас этим oлyхам будет не до нас, рабов мы освободили, самое время смыться!

Непоколебимое спокойствие заместителя лидера удерживало бунтовщиков от впадения в ту панику, в которой все гости покидали разрушаемый силами падающих метеоров амфитеатр и в которой просыпались пропустившие много значимых для этого дня событий стражники. Пожалуй, это хладнокровие было даже чрезмерным и в какой-то мере циничным, но во многом именно оно держало ситуацию под контролем.

Аметист Стар побежала не за соратниками, а к выходу на арену. Единорожка остановилась, зажмурилась и позволила вплетённому в свою двух фиолетовых тонов гриву драгоценному камню выплыть в облачке её магии и застыть перед её лицом. Волшебница, кьютимаркой которой были три огранённых бриллианта, наклонила голову и прикоснулась к самоцвету кончиком рога. По завиткам спирали потёк густой пурпурно-малиновый свет, прошёл сквозь драгоценность и размножился, усилился, своим набирающим силу мерцающим сиянием подавляя дым.

Биг Макинтош быстро осмотрел арену сквозь тающий туман и наткнулся на два силуэта примерно в центре. Жеребец поскакал к кобылкам, постоянно смотря в небо и молясь, чтобы их, неподвижно стоящих, но и не проявляющих друг к другу агрессии, не убило очередным падающим раскалённым булыжником. Одновременно травяные глаза жеребца заметили, как несколько пегасов, в том числе Спектральный Шторм, отвлекают внимание Императрицы своими выпадами и атаками. Аликорница сыпала заклинаниями, даже самыми немыслимыми – вроде электрических шариков, которые касанием распыляли объект до атомов – и её внимание было полностью сосредоточено на эффективно досаждавших ей пегасах. «Значит, штормовики уже отходят. Надо спешить», -подумал он и ускорился.

— Эпплджек! – жеребец обнял сестру и наткнулся копытом на единорожку в её объятьях.

— Мак, помоги! – схватив копытами лицо брата, взмолилась оранжевая земная пони.

Биг Мак был удивлён: он впервые слышал от Эпплджек просьбу о помощи, но не стал задавать лишних вопросов и водрузил протянутую ему Рэрити себе на спину. Жеребец взял сестру за копыто и потянул за собой:

— Бежим, я объясню всё по дороге! – он заметил другую земную пони, розовую, и на секунду замедлил шаг: — А это кто?

— Это Пинки Пай, она на нашей стороне, — торопливо ответила ЭйДжей.

— Идём с нами, — коротко ответил Макинтош и снова увлёк сестру за собой. Он не сомневался, что Пинки Пай пони пойдёт за ними. Это в любом случае было лучше, чем остаться и умереть из-за того, что очередной и не последний метеорит раскололся именно о то место, где кобылка секунду назад стояла.

Глава XII

Рэрити ощутила под собой толчки и мягкую плоть, а по сторонам от себя – многослойный ровный шум, раздававшийся резко и размеренно. Гриву и хвост до боли в отдельных прядях рвал и тянул назад ветер, он же бил по опущенным ресницам и сушил приоткрытый рот. Единорожка сомкнула губы и облизнула их, после чего осмелилась открыть глаза.

И увидела облако!

Но, не успела кобылка вздрогнуть, как у неё появился новый повод дёрнуться: облако осталось позади, а ещё ниже него оказалось полотно покрытой листьями земли с извивающейся узкой голубой полоской, подёрнутое спиралевидными разводами перистых облачков.

От неожиданности Рэрити вскрикнула и сжалась в комок, не забыв схватиться копытами за первое попавшееся: почти угольно-чёрную шею, короткая жёсткая грива на которой заколола ей лицо.

— Душишь! Душишь! – завопил пегас, резко остановившись и несинхронно заболтав в воздухе ногами. Единорожка на секунду поверила, что он собирается её скинуть, и в слепом страхе сдавила его шею ещё теснее. Голос жеребца превратился в хрип, и он всерьёз скинул кобылку, резко перевернувшись и взбрыкнув. Рэрити не знала, что можно сделать такое, не потеряв равновесия и координации, но этот пегас смог. Замок её всё ещё слабых копыт сломался – и кобылка, кувыркаясь на все манеры, полетела вниз.

Единорожка, надрываясь, закричала и вылупила глаза на медленно приближающуюся землю. Привыкший к теплу живот и внутреннюю часть ног обдало холодом: ранее несший Рэрити пегас летел на внушительной высоте.

Разум истерично вопил о том, чтобы кобылка воспользовалась телекинезом и замедлила своё падение, но его голос был заглушён истерикой. Единорожка никогда не поднималась выше зданий, выстроенных пони, да и там у неё под копытами был твёрдый пол. Положение, в котором она волею судьбы оказалась, было для бескрылых привыкших к стабильной опоре под копытами пони смерти подобно, и, будь у Рэрити что-нибудь в желудке или мочевом пузыре, она бы это исправила. Впрочем, даже если бы она не была так сильно напугана, выгорание не дало бы ей даже попробовать поискать в себе искры магии.

Рэрити навзрыд заплакала – слёзы бусинами оставались висеть наверху, падая много медленнее, чем она – и сложила копыта на груди в молитвенном жесте, не зная, что ей ещё делать. Единорожка никогда не была особо религиозна, а авторитет Императрицы признавала лишь из желания жить. Именно оно сейчас и копытоводило её действиями. Она уже готова была пообещать что угодно хоть Императрице, хоть её матери, хоть им обеим, когда удар грудью и животом выбил из неё воздух.

Удар обо что-то мягкое.

— Ха-ха! Только гляньте на её глаза! – и перед уменьшившимися до булавочной головки зрачками с трусливо сжавшимися вокруг них тёмно-голубыми радужками возникли смеющиеся глаза цвета вишни.

— Блять, так и знал – мне попадётся та, что боится высоты, — проворчал тёмного окраса пегас, сбросивший Рэрити – единорожка узнала его лишь по голосу, потому что он ещё не успел подлететь и находился над её спиной. В следующую секунду он возник рядом.

Писклявое гудение в ушах прошло, но зрение всё ещё дрожало и мутно пульсировало. Реальность воспринималась одновременно ясно и приглушённо. Белая кобылка, тяжело дыша, помотала головой и посмотрела на пегаса, спасшего её. Это был тот самый жеребец, который взорвал арену дымом и вывел Императрицу из себя, по-прежнему скрытый под чёрными лоскутами.

— Ну, ты как? – спросил он. Рэрити смогла только, сглотнув, покивать в знак того, что всё нормально. Она зачарованно смотрела на впечатлившего её жеребца. – Тандерлейн, возьми её… да это на время, не плачь, возьму я её обратно, раз она так тебя пугает. Достали эти тряпки, у меня уже всё чешется.

Чёрный пегас, Тандерлейн, проворчал что-то неразборчивое себе под нос и подставил спину. Единорожку перевалили на него, как тряпичную куклу. Она перевернулась, чтобы видеть, как разоблачается походивший на лидера пегас, и смотрела на это с редким вниманием, глазами зачарованной коровы.

Спектральный Шторм избавлялся от тряпок, которые просто летели на землю, с недоступным всё ещё напуганному недавним падением сознанию Рэрити проворством. Глаза единорожки расширились. Сперва – от невероятной расцветки всего секунду назад туго стянутых тканью гривы и хвоста. Цветами и их порядком окрас волос пегаса представлял собой совершенную шестицветную радугу; седьмой цвет, голубой, был равномерно разлит по его телу, представляя собой незабываемое зрелище. Неудивительно, что Спектральный Шторм скрывал свою внешность: даже кьютимарку, облако, стреляющее трёхцветной молнией, забыть было невозможно. Но все эти поразившие единорожку вещи меркли в сравнении с тем шокирующим фактом…

— ТЫ КОБЫЛА?!!

…что бунтовщик оказался не жеребцом.

Пегас…ка самодовольно ухмыльнулась: теперь понятны причины недостаточно мужественного голоса. А вот для кобылки он был грубоват: с какой-то хрипотцой, присущей заядлым алкоголикам. Натуральный пропитый голос.

— Огорчена? Успела влюбиться? – не растерялась она.

Единорожка чуть было не кивнула.

— Как тебя зовут?

— Спектральный Шторм.

— Странное имя для кобылы.

— Странное поведение для пони, которую выдернули с бойни. Не то, чтобы тебя собирались бить, конечно, но чисто формально можно было бы проявить немного любезности?

Рэрити с досадой заметила озорные искры в глазах Спектрального Шторма. Крылатая кобылка передразнивала манеру речи единорожки и была серьёзной лишь наполовину. «А дублёров у тебя, случайно, нету?» — подумала белая пони, не веря, что висящая перед ней ухмыляющаяся острячка и доведший Императрицу до белого каления пегас – одна и та же личность. «Впрочем, можно совместить. Тогда получится вполне правдоподобно», — рассудила единорожка и ответила:

— Спасибо, что спасли.

— Свисти, если что, — беззаботно ответила радужногривая. – Двинули, поняши! Земные, наверное, нас на сто корпусов обогнали.

— Подождите, — остановила уже метнувшуюся вперёд пегаску Рэрити. Тандерлейн, тронувшийся следом, проворчал что-то про «нашла такси», но остановился, как и Спектральный Шторм. – Что значит «земные»? Земные пони?

— Не только, — кивнула головой небесного оттенка кобылка. – И единороги, и даже пегасы – те, у кого не хватает силёнок лететь наравне с нами.

— Ага, — с редкой беззаботностью пролетела над ней вверх ногами светло-бирюзовая пегаска. – Не могут угнаться за нами и охраняют раненых. Ну, тащат их на спине – тех, кто идти не может. Мы тоже помогаем.

— Эй, а твой-то раненый где? – нахмурилась Спектральный Шторм.

— Ой, бля! – спохватилась Лайтнинг Даст и ринулась вниз, оставляя оранжевый шлейф с выделяющимся зигзагом в середине.

— Лошара, — бросила ей вслед Спектральный Шторм и полетела вперёд.

«И это повстанцы? – изумилась Рэрити. – То ли я в них ничего не понимаю и они и должны быть такими безответственными и легкомысленными, то ли я очень уж больная и брежу… хм. Если подумать… я не больна. Я очень хорошо себя чувствую…»

— Не могли бы Вы, — вежливо постучала она Тандерлейна копытом по шее, — спустить меня вниз? Я достаточно сильна, чтобы идти пешком, не вижу смысла занимать место, которое может понадобиться более тяжело раненым.

В голове был бардак. Хотелось спать. Возможно, единорожка будет жалеть о своём решении. Но Тандерлейн просто пожал плечами и, плавно заложив вираж, спланировал на землю. Рэрити во время полёта держалась одним копытом за его плечо, другим – аккуратно – за шею.

Жеребец приземлился рядом с длинной колонной ободранных, тощих, грязных, но осторожно-счастливых пони. Они осматривались с таким видом, будто впервые видели лес. Или, по крайней мере, впервые за долгое время. Рэрити спустилась на землю и благодарно кивнула Тандерлейну; жеребец коротко улыбнулся и, приняв на спину готового упасть в обморок иссечённого кнутом земного пони, скрылся с ним за облаками почти так же быстро, как летел с относительно лёгкой Рэрити.

Единорожка не знала, что происходит и где она. Единственное, что обнадёживало – эти пони не выглядели агрессивными. Напротив, они помогали друг другу. Последнее, что помнила Рэрити – то, как Эпплджек поймала её своими копытами. Белая кобылка подумала о том, как она будет выглядеть, если станет звать подругу. Не могли же повстанцы взять с собой только её?

— Эпплджек! – собравшись с духом, закричала Рэрити. На неё не обратили внимания. Единорожка побежала за колонной, догнала и, обгоняя сбоку, продолжила звать земную пони по имени.

Над толпой через некоторое время поднялась светлогривая рыжеватая голова, зелёные глаза скользнули по толпе и, уцепившись взглядом за Рэрити, в удивлении расширились. Эпплджек снова встала на все четыре копыта и через образовавшийся в обходящей её толпе просвет подскочила к единорожке, не находя слов для приветствия или выражения радости и только шумно выдыхая и смеясь, слегка пританцовывая. Кобылка обняла земную пони копытами за шею, спрятав смех в её распущенных волосах.

— Как я рада, что с тобой всё в порядке, — тихо произнесла наконец Эпплджек.

Единорожка улыбнулась в ответ. Перегруженный бегом организм медленно обмяк в копытах всё более удивляющейся земнопони, пока Рэрити совсем – в который уже раз – не потеряла сознание. Но на этот раз она смогла восстановиться.

…Рэрити поворочалась, проверяя степень послушности своего тела. Под ней что-то зашуршало.

— Не двигайся, Рэрити, — тихо попросил голос, заставивший единорожку в неверии распахнуть глаза. Флаттершай с заплетёнными в две косы волосами с заботой подруги и строгостью врача в глазах смотрела на белую кобылку. – Тебе вредно встав…

— ФЛАТТЕРШАЙ!!! – закричала единорожка, обняв пегаску и притянув к себе; та от неожиданности тихо пискнула и запоздало обняла Рэрити в ответ. – Ты цела!

— К-конечно, я цела, — заикаясь от волнения, ответила стеснительная кобылка.

— Где мы? – Рэрити осмотрелась. Она находилась в каком-то подобии шалаша, сплетённого из веток и кустов и представляющем собой почти правильный купол. Роль подстилки играла куча соломы, накрытая покрывалом. На стенах были развешены травы, держащиеся между переплетёнными ветками. Вход был неровной открытой аркой, в которую лился хмурый серый свет осеннего дня. – Сколько я спала?

— Полтора дня с нашего прибытия, — мягко ответила Флаттершай. – Мы сейчас в лагере штормовиков.

— Кого?

Пегаска рассказала Рэрити о движении, организованном Спектральным Штормом, борющемся за освобождение от тирании Императрицы, помогающее нуждающимся и избавляющее пони от рабства.

— Ох… — не поверила своим ушам единорожка. – Как… как такое возможно?

— В системе Спектрального Шторма есть кое-какие недоработки, — покивала Флаттершай, — но…

— Нет, — перебила её белоснежная пони, — я имела в виду – как Спектральный Шторм додумалась до этого?

— О. – выдохнула Флаттершай, поводила глазами по полу в раздумьях и удивлённо посмотрела на Рэрити. – Я не знаю. Не знаю… — повторила пегаска. – Спектральный Шторм… она просто чистое вдохновение для всех нас. Она делает нас лучше.

— Как ты выбралась? – нетерпеливо спросила единорожка. – Тебя спасла Спектральный Шторм?

Пегаска с нежной улыбкой покивала и неуверенно произнесла:

— Тот стражник уже готов был… эм… сделать со мной то, что задумал… он как раз закончил грузить вас с Эпплджек в клетки… а потом вернулся ко мне, но Спектральный Шторм лично свернула ему шею. Прямо в полёте… это было впечатляюще, но я думаю, что можно было просто сказать… потом стражники бросились на жителей Понивилля, и штормовики не заметили, что повозка уехала.

В шалаш лихо запрыгнула Эпплджек, поправила копытом подпрыгнувшую на её голове ковбойскую шляпу и дружески ударила нежно-жёлтую кобылку по спине, едва не переломив её.

— Позже Флаттершай смогла подобраться к Спектральному Шторму и попросить спасти тебя! – задорно сказала рыжая земная пони и издала короткий радостный клич.

— Правда? – растроганно произнесла Рэрити.

— Чистая правда! – бойко подтвердила Эпплджек.

— А Свити Бель? Свити Бель вы тоже спасли?

Улыбки подруг единорожки стремительно потускнели. Рэрити нервно повела ушами. Флаттершай и Эпплджек переглянулись, немо спрашивая друг друга, что делать.

— Мы не нашли Свити Бель среди рабов, — решилась земнопони. – Скорее всего, её придавило, когда всё начало рушиться.

— Свити Бель не было среди рабов, — ухватилась за соломинку единорожка, — она была в доме Фэнси Пэнтса!

— В чьём-чьём доме? – не поняла Эпплджек.

Рэрити не ответила. Она поднялась на ноги.

— Мне срочно нужно поговорить с Спектральным Штормом. – не терпящим возражений тоном объявила рогатая кобылка.

— Рэрити, если ты перенапряжёшься, ты снова потеряешь сознание! – неожиданно строго сказала Флаттершай, преграждая единорожке путь. Очевидно, она выполняла здесь обязанности врача. Отважный блеск в глазах исчез со следующей промямленной фразой: – Я сама позову Спектрального Шторма. Ч-что ей передать?

— Не суетись, сахарок, — нежно приобняла пегаску Эпплджек. – Я об этом позабочусь. Так что ей передать, Рэр?

Единорожка думала несколько секунд, рассматривая свои копыта.

А через полчаса Спектральный Шторм галопом прискакала в шалаш: Эпплджек принесла ей весть, которую пегаска не смогла проигнорировать.

---

Настоящим именем Спектрального Шторма было так подходящее к её радужной гриве Рэйнбоу Дэш, но более рьяно, чем само имя, пегаска охраняла только историю его изменения. Только одна пони знала лидера повстанцев как Рэйнбоу Дэш – та, с которой кобылка делила ложе.

Сразу после налёта на столицу, возвращения в лагерь и беглого осмотра освобождённых рабов – и всё это спустя как минимум сутки – Лайтнинг Даст со странным, но таким знакомым Шторму блеском в глазах дёрганно оттащила радужногривую пегаску в их общий шалаш и безо всякий прелюдий агрессивно бросила на подстилку.

Спектральный Шторм весело взвизгнула и обняла своё доверенное лицо копытами, дразня пегаску невозможностью вырваться из хватки и сдвинуться ниже; они так и возились несколько минут, борясь за право быть сверху: Лайтнинг с похожим на рык ворчанием и Шторм с беззаботным хрипловатым смехом.

Радужногривая не спешила: её тело не взрывалось возбуждением после каждого сражения. Она, играя, позволяла Лайтнинг Даст побеждать, а потом бесцеремонно возвращала себе первенство. Наконец бирюзовой пегаске удалось обхитрить партнёршу, вывернуть одно из копыт из её захвата и схватить одно из крыльев Шторма, как трофей победителя.

Спектральный Шторм прикусила зубами свою нижнюю губу; её взгляд затуманился – она уже успела завестись от эротической борьбы, и этого прикосновения ей хватило, чтобы возбудиться окончательно. Лайтнинг Даст же коварно воспользовалась заминкой партнёрши, притянула её к себе, толкнула вниз и, нависнув сверху, голодным зверем впилась в её губы.

Они целовались так же, как делали всё остальное – нахально. С шумным дыханием, влажными звуками, до безобразия мокро. Пегаски кусали друг друга, сплетали языки и целовались так глубоко, что, казалось, скоро достанут партнёрше до гланд. Зашуршали копыта по шерсти; сталкиваясь, ласкали друг друга и скользили дальше.

— Дотронься до меня там, — недовольно прошипела Лайтнинг, глядя в пожар глаз Шторма, когда она снова раздражающе задразнила передними ногами летательные мышцы расправленных по сторонам и напряжённых до каменного состояния крыльев бирюзовой кобылки.

— Я буду делать всё, что посчитаю нужным, — жёстко ответила Шторм и больно укусила Лайтнинг в шею, почти до крови. Кобылка с оранжевой гривой рвано застонала, выгибаясь и открывая лидеру повстанцев ещё больше уязвимых, чувствительных мест. – И так долго, как посчитаю нужным! – укус прямо за основание уха, разящий сильнее любого удара. Бирюзовая пегаска инстинктивно обвила тело Шторма дрожащими задними ногами и толкнулась к ней бёдрами; брызнуло несколько блестящих капель и впиталось в солому.

Основным развлечением для этих пегасок была игра, которую все называли «кто дольше продержится», а они – «кто быстрее заставит другую кончить». Разные названия, одна и та же суть, но для пони, обожающих скорость и следивших за имиджем, называть некоторые вещи не своими именами было приятнее. А нездоровая доля «плохого жеребца» и просто «жеребца» в каждой из них давала весомый повод называть первую кончившую «скорострелом», и не важно, как долго длилось соитие. Так проходили нормальные отношения Спектрального Шторма и Лайтнинг Даст: колкие слова, ехидные комментарии, полушутливые драки, смех – и снова всё по-прежнему, и снова всё сначала.

А то, что Шторм решила пойти в их привычной игре трудным путём и своими долгими ласками дать бирюзовой кобылке шанс перехватить первенство, добавляло перчинки и освежало ощущения.

— …потому что я знаю, что тебе это понравится, шлюxa, — прошептала в пульсирующее от укуса ухо Шторм.

Лайтнинг Даст мелко вздрогнула от этого голоса, но тут же попыталась это скрыть, завязав борьбу, однако рывком подлетевшее к её петельке небесно-голубая передняя нога мгновенно подавила бунт. Кругляш копыта гладил набухшие и увлажнившиеся губы, раздвигал их и ритмично нажимал на клитop.

Бирюзовая пони не собиралась проигрывать. То, что она всё ещё была сверху, давало ей свободу движений; хвостом, полным сечёных волосков, Лайтнинг стегнула радужногривую по её собственной промежности и, вырвав из партнёрши первые ноты стона

— Звините, шо отвлекаю.

услышала голос с ярким деревенским акцентом.

Пегаски, не страдавшие ни комплексом неполноценности, ни излишней стеснительностью, сначала медленно посмотрели друг другу в глаза, а потом, ненавязчиво отрывая от гениталий друг друга копыта и хвосты, но при этом так же ненавязчиво гладя и намекая, что игра ещё продолжится, одновременно повернули головы к арке входа их шалаша. Отступив на шаг, там стояла оранжевая земнопони, спрятав лицо под опустившимися вместе с головой полями буроватой изодранной вздрыг шляпы.

— Что-то важное, Эпплджек? – спросила Спектральный Шторм тоном, которым имела право пользоваться прерванная во время самого интересного кобылка.

Оранжевая земная пони ничуть не смутилась открывшегося ей зрелища и лишь из слабого чувства такта спрятала глаза. Она всю жизнь провела на ферме, среди животных, которые спаривались и давали потомство каждый год; это было естественным процессом, и Эпплджек привыкла воспринимать его как должное. Не говоря уже о том, что сами жители на праздники устраивали оргии и императорские стражники совершали налёты, чтобы грабить, убивать и насиловать. Поэтому, не говоря больше ни слова об отношениях Лайтнинг и Шторма, она перешла к делу:

— Моя подруга Рэрити хотела передать тебе кой-чего. Она была на совете Императрицы…

Взгляд Спектрального Шторма сменился с раздражённого на внимательный и удивлённый; она жестом попросила бирюзовую пегаску сойти с неё, и Лайтнинг Даст, ворча себе под нос, подчинилась. Радужногривая кивнула Эпплджек, прося продолжать, и стала подниматься.

— …и слышала, шо Императрица запросила помощи у… чай… чей…

— Чейнджлингов? – с придыханием и опаской спросила лидер повстанцев.

— Не знай, — пожала плечами бывшая фермерша, — я не особо запомнила, как они обзываются. Спроси у неё сама.

Рэйнбоу Дэш, встряхнув крыльями и прогоняя разливающееся по ним негой оцепенение, вышла из шалаша и попросила отвести её к Рэрити.

---

— Ты уверена? Совершенно точно уверена?

— Я слышала это своими ушами, — кивнула белоснежная единорожка. – Чейнджлинги будут посланы, чтобы зачистить подземелья от алмазных псов.

Рэйнбоу Дэш нахмурилась. Она прошла взад-вперёд по тесной хижине, нетерпеливо и недоверчиво дёргая кончиком лохматого радужного хвоста. Рэрити, ожидая ответа, подумала, что её волосам не помешал бы хороший уход, но зато крылья были безукоризненной чистоте, а копыта – не такие грубые, как у земных пони. Очевидно, Шторм больше летала, чем бегала, но её тело было нигде не перекачено. Мускулы равномерно перекатывались под шкурой, шерсть на которой росла неровно из-за шрамов и зарастающих царапин. Единорожка с удивлением приметила пару свежих…

— Я могу ей верить? – хмуро спросила Спектральный Шторм. У неё не было особого выбора касательно слушателей: самое долгое – немногим меньше недели – здесь пробыла только Флаттершай.

Эпплджек топнула копытом, подкрепляя этим клятвенным жестом священную для её расы связь с землёй, а потом приложила переднюю ногу к груди и чётко ответила:

— Рэрити – благороднейшая кобылка из всех, кого я знаю.

— Если Эпплджек верит Рэрити, то и все остальные могут, — активно покивала Флаттершай, открыто и по-жеребячьи улыбаясь.

— А что ты делала на том совете? – повернулась к единорожке радужногривая пони.

— Я была среди приведённых туда рабов.

— И ушла живой? Как?

— Не я одна ушла живой! – возразила Рэрити, в лучших чувствах оскорблённая тем, что её, как она начинала понимать, считают шпионкой.

— Но на тебе ни царапины, — подозрительно прищурилась Спектральный Шторм и ткнула единорожку подошвой копыта в плечо. – Ни малейшего синяка! И на тебе не было блокатора!

— Её выпустили на арену! – весёлый звонкий голос заставил всех четверых вскрикнуть разными голосами и с удивительным для не особо доверяющих друг дугу пони единодушием отшатнуться в испуге к входной арке. У дальней стены стояла, любопытно и даже как-то неестественно сильно склонив голову набок, яркая розовая пони с гривой почти ало-малинового оттенка. Безумно кудрявой, до самого последнего волоска чёлки гривой. – С единорогов, которые выпускаются на арену, блокаторы снимаются. Иначе они ничем не отличаются от земнопони.

— Ты как сюда пробралась?! – закричала Спектральный Шторм. – Я контролировала выход!

— Через окно, глупенькая, — беззаботно ответила розовая кобылка и ткнула передней ногой вправо.

— Какое, к Дискорду, ок… — рык лидера повстанцев оборвался в связи с тем, что её нижняя челюсть резко перестала контролироваться и рухнула: в указанном земнопони направлении действительно зияло аккуратное овальное отверстие окна с трапециевидной дырочкой внизу — настоящий воздушный шарик. – Чт… как… его тут не было!

— Поэтому я его проделала, — невозмутимо ответила кудрявая пони с полным осознанием логичности своих слов. Рэрити начинала чувствовать себя как в каком-то балагане.

— Ка-а-ак?! – фейсхуфнув и проведя копыто вниз до подбородка, протянула обессиленно Шторм. – Че-е-ем?! Хотя, забудь, я даже знать не хочу!

— Я Пинки Пай, помните? – захихикала до жути странная и необъяснимая пони. Это было произнесено как напоминание, вроде "лимон же кислый, вы что, забыли?".

Рэрити тут же посмотрела… не на кьютимарку, на волосы.

— Как тебе удалось так быстро… — копытом единорожка покрутила около своего уха, изобразив что-то наподобие кудрей кобылки.

Спектральный Шторм по-другому истолковала жест и, протянувшись к уху белой кобылки, пробормотала краем рта:

— Вероятно, на неё упало что-то из копыт вон тяжёлое.

— А-а-а, кудряшки-веселяшки?.. – с широченной заразительной улыбкой уточнила Пинки.

— ЧТО. – покорёжило Рэрити. Пинки Пай не обратила на её гримасу никакого внимания и продолжала:

— …они надуваются, когда мне супер-весело, — внезапно её грива и хвост действительно на мгновение надулись ещё больше. Флаттершай, подумав, что они сейчас лопнут, тоненько ахнула и нырнула за Эпплджек.

— Оки-доки-локи, — снова заставив Рэрити страдальчески поморщиться от такого искажения речи, ритмично оттарабанила розовая земнопони. – Пойду найду что-нибудь для увеселения, — и она, хихикая, прыжками выбежала из шалаша. Четыре пары глаз смотрели на неё, пытаясь понять, как можно передвигаться, даже прыжками, держа все четыре копыта вместе и не падая при этом.

Через пару секунд Спектральный Шторм с громким в воцарившейся тишине «м-мэ» нерешительно открыла рот, вспомнив о своих обязанностях и полномочиях, но не смогла поймать нужную для допроса и раскалывания шпиона напряжённую волну. После визита Пинки Пай иррационально не хотелось накалять обстановку: сразу после устроенного розовой кобылкой цирка это было бы как минимум смешно. Поэтому Шторм, смирившись со сложившимися обстоятельствами, тяжело вздохнула и решила оставить свои подозрения насчёт Рэрити на потом. Она снова нервно заходила из стороны в сторону, вслух рассуждая:

— Чейнджлинги – это плохо. Они умеют превращаться, у них есть и полёт, и магия. Они размножаются, как бешеные – такое чувство, что у них круглый год течка и круглый год оpгии. Они разделаются с алмазными псами если не на раз, то очень быстро. – покачнувшись на копытах, пегаска остановилась и потёрла лоб крылом: — Ох, это не хорошо.

— Зачем Императрице захватывать алмазных псов? – недоумевала Рэрити. – Они не должны никому мешать… хотя бы потому, что я даже не знаю, как они выглядят!

Флаттершай с Эпплджек переглянулись, словно телепатически обмениваясь воспоминаниями, и земная пони кивками выразила согласие: она тоже никогда не встречалась с алмазными псами. Однако робкая пегаска вдруг воодушевлённо вскинула нежные крылья и громко для себя воскликнула:

— О, я знаю их! Они удивительны! Но зачем… они… нужны Императрице?

Спектральный Шторм повернулась к жёлтой кобылке, заставив её смутиться и забормотать извинения за то, что та привлекла к себе внимание. Но, видимо, радужногривой летунье было просто необходимо завершить свои мысли, облечь их в форму, и она ответила:

— Когда пала последняя земля, которую могла найти Императрица, через некоторое время она загорелась идеей подчинить себе все рудники, шахты и карьеры. Древняя cyкa с таким остервенением искала и собирала ресурсы, будто ей больше жрать нечего. И, если леса ей были не нужны, без драгоценных камней у неё словно xyй не вставал.

— Но Императрица – кобыла, — осторожно заметила Эпплджек.

— О, дорогая, я бы так не спешила, — торопливо и с отвращением ответила белоснежная единорожка. — …Потом расскажу.

— Я понятия не имею, зачем она всё это делает, — возобновила рассказ Шторм, — но у меня насчёт такого коллекционирования какое-то нехорошее предчувствие. А об истреблении всех рас, которые встают между ней и месторождениями, и говорить не нужно. Алмазные псы – неплохие ребята, если не смотреть на запах изо рта, способный убить Биг Мака – и у них есть колоссальные запасы драгоценностей. Они контролируют области вокруг Вечносвободного леса и убивают всех нарушителей границ, до кого могут дотянуться.

— Вечносвободный лес – это место, где мы находимся? – Рэрити посмотрела вверх так, будто над головой был раскинут зелёный полог, а не потолок, сплетённый из веток. – Тогда вы почему ещё живы?

— У нас союз. – коротко ответила Спектральный Шторм. Она ненадолго задумалась. – Если это правда, то такая информация будет нам очень полезна. Предупредим алмазных псов – получим лишнюю помощь.

— Мне тоже нужна помощь, — чувствуя себя отвратительно, произнесла Рэрити. – Моя младшая сестра осталась в Кэнтерлоте. Освободите её, пожалуйста.

Лидер повстанцев медленно приподняла бровь и с всё возрастающим подозрением посмотрела на единорожку. Атмосфера вновь начала стремительно накаляться.

— Рэрити, — с холодом в голосе произнесла Спектральный Шторм. – Только из благодарности к предоставленным сведениям я не стану настаивать на ответе на вопрос, почему ты вышла из opгии Императрицы со всеми целыми костями и без единого синяка…

— Меня вылечили магией! – сгоряча выпалила единорожка, надеясь тем самым угодить пегаске.

— Ты была там на правах раба, и к тебе применяли продвинутую магию для твоего же блага? Тебе не кажется это странным?

— Прекрати, Спектральный Шторм! – гаркнула Эпплджек, прижав уши к голове. Флаттершай поспешила смягчить выпад:

— Рэрити не шпион, она всю жизнь провела с нами в Понивилле. Знала бы ты, как много она делает для своей сестры и для нас тоже! Пожалуйста, помоги ей!

Единорожка не сразу поняла, что ради неё пастельная пегаска преодолела свой страх и выступила перед лидером повстанцев. Шторм с удивлением посмотрела на обычно тихую кобылку, её глаза перебегали с одной черты тощей Флаттершай на другую, но она даже не думала дрожать под взглядом радужногривой, пока та сама не расслабилась и не вздохнула, очевидно, найдя в хрупкой пони что-то такое, чему можно верить.

— Я никогда не бросаю жеребят, — медленно и тяжело произнесла Спектральный Шторм, — но отправляться в повторную экспедицию ради всего лишь одной кобылки, даже если она – твоя горячо любимая сестра? …Я могу выделить тебе добровольцев. – Эпплджек и Флаттершай мгновенно вскинули копыта, и Рэрити зарделась от их преданности ей. – Но я не пойду с вами. Я не брошу своих пони. Я должна быть с ними по крайней мере месяц.

Рэрити уже признала правоту лидера повстанцев: как бы это ни было цинично и зверски, но из-за одного жеребёнка крайне глупо рисковать целым ополчением... однако, как только слова Шторма были произнесены, снаружи словно с пустого места раздались звуки шумной перебранки. Шторм выскочила из шалаша; земнопони, единорожка и пегаска друг над другом выглянули в арку. Лидер повстанцев подбежала к сцепившимся в дерущийся комок земному пони и единорогу и ударом копыт в землю – и прямо по ним заодно – разняла их. Жеребцы, вздрогнув, уже пригнулись было к земле, чтобы поклониться, но опомнились и выпрямились.

— В яму! Оба! – гневно рявкнула радужногривая кобылка.

— Мы больше не рабы! Мы не принадлежим тебе! – взвился единорог. – Теперь мы свободные пони!

— То, что вы больше никому не принадлежите, не освобождает вас от того, что вы не должны грызться друг с другом! – рыкнула Шторм. – Это не рабская обязанность, это сознательность и ответственность каждого пони, свободен он или нет. Вы должны держаться вместе и помогать друг другу! И я не собираюсь ограничивать вашу свободу. Вы совершили проступок и должны понести наказание, чтобы осмыслить это. – Шторм повелительно махнула копытом в сторону канавы с хмуро-разочарованным выражением на лице. Когда драчуны, недовольно косясь друг на друга, убрели в сторону ямы, пегаска подняла уши и весело обратилась к кольцу пони вокруг себя: — Как хорошо, что вы все собрались! Мне нужно… три добровольца для маленького, но опасного и важного задания!

Глава XIII

Спектральный Шторм выделила, как и обещала, несколько добровольцев для Рэрити и её подруг. Вызвалось много больше пони, чем три – им хотелось или проявить себя, или вернуть долг за спасение. Однако лидер повстанцев разрешила пойти лишь определённым пони. Чувствуя странную тягу к четырём – как выяснилось, увязавшаяся с ними Пинки Пай тоже была из Понвилля, но жила в каменных шахтах недалеко от него – понивилльским кобылкам, пегаска стремилась отдать им одних из лучших пони, которыми только могла пожертвовать.

Мятная единорожка Лира с золотыми глазами – она не обладала выдающимися или вообще хоть какими-нибудь способностями к магии; её телекинеза едва хватало на то, чтобы перебирать струны инструмента, в честь которого она была названа. Музыка кобылки не усмиряла чудовищ, не вводила в транс – единорожка была всего лишь хорошим музыкантом. Но также выдумщицей с удивительным чувством физики и механики, нестандартным мышлением и замысловатой философией.

Вороной пегас Тандерлейн – тот самый, что нёс на себе Рэрити, спасая её с арены. Его кьютимаркой было хмурое рваное облако с хищными молниями, а талант – уникален: он был способен предвидеть, куда ударит молния и с какой силой. Жеребец двигался без преувеличения молниеносно быстро, поэтому мог на глаз и на интуицию определять даже скорость разрядов. Он был способен легче, чем другие пони, переносить удар молнии даже в самые уязвимые места.

А также та пони, которая была полностью бесполезна в этой группе и являлась котом в мешке, маленькой подлостью со стороны Спектрального Шторма, заботившейся о сохранении своих повстанцев. Радужногривая подвела к группе Рэрити серую пегаску с неухоженными солнечно-жёлтыми волосами и косыми жёлтыми глазами. Она неровно шла, и, чтобы сделать шаг, ей приходилось щурить один из глаз. При этом пегаска часто забывала, какой глаз у неё видит правильно.

— Это Дёрпи, — торжественно представила Шторм, — она приносит удачу.

— Привет, — весело помахала копытом серая пегаска и случайно дала радужногривой по щеке. – Прости, Спектральный Шторм.

У Дёрпи было что-то не то с речью: она говорила медленнее других, заплетаясь и путая звуки. И было сразу понятно, что особо полезных способностей у пегаски нет. «Разве что она действительно окажется талисманом», — с большим сомнением подумала Эпплджек. Рэрити, увидев такой талисман, не удержалась от скептического приподнимания брови.

— Ничего, — скаля зубы в улыбке, провибрировала светло-голубая кобылка. «С минуты на минуту этой катастрофы больше не будет в твоих рядах», — успокаивала себя Шторм. Это было бессердечно, но оправданно: Дёрпи действительно приносила слишком много неприятностей, хоть и против своей воли. При этом сама она оставалась невредимой – пожалуй, единственный плюс у кобылки, которой судьба влепила на круп рисунок семи мыльных пузырей. – Ну что же, я рада была помочь. Пойдёмте, провожу вас до выхода из леса.

Спектральный Шторм повела всю группу, идя в ногу с Рэрити. Некоторое время шли молча, если не брать в расчёт тихие голоса знакомящихся позади пони. Единорожка думала, как бы потактичнее и не вызывая лишних подозрений расспросить радужногривую кобылку об этом повстанческом движении, как вдруг увидела довольно большую группу жеребят. Это были самые беззаботные, весёлые и громкие жеребята, каких только встречала белая кобылка, и она невольно приостановилась, чтобы посмотреть, что они будут делать.

Серенькая единорожка с гривой двух оттенков жёлтого мерцающим, нетвёрдым телекинезом подняла с земли палку. Пока она это делала, остальные жеребята, разделившиеся на две команды, зубами схватили выбранное ими «оружие» – палку или прут – и бросились в атаку друг на друга. Это было настолько безобидное и милое побоище, в котором редкие жеребята всерьёз собирались причинить другому вред, что Рэрити не сдержала умилённой улыбки.

Играющих жеребят накрыла пегасья тень, которая, лизнув их всклоченные гривы и хвосты, рухнула на землю за Рэрити и обернулась Лайтнинг Даст.

— Шторм! – позвала она и недовольно спросила: – Куда это ты? Ты разве забыла, что мы только начали? – и пегаска хлестнула подошедшую любовницу хвостом по кьютимарке.

— Я просто провожу их до черты, а потом мы с тобой продолжим, — ответила Спектральный Шторм и куснула бирюзовую кобылку в скулу.

После этого жеста у Рэрити не осталось сомнений в происходящем.

— Вы… — нерешительно произнесла единорожка, согнув одну из передних ног в колене. – В отношениях?

— Тебя это смущает? – с деланной заботливостью осведомилась Лайтнинг Даст. – Ревнуешь?

— Н-нет, но… разве вы не выступаете против Императрицы с её… извращениями?

Лайтнинг Даст и Спектральный Шторм переглянулись. Радужногривая сломала объятья и подошла к Рэрити:

— Скажи мне. Если бы эта страна, эта Империя была идеальной… как ты её видишь?

Единорожка задумалась на несколько секунд, водя глазами по траве. Она никогда всерьёз не думала об этом.

— Ну… я бы хотела, чтобы у нас было больше солнечных дней, большие пайки и к нам пореже посылали рейды, а себе можно было бы оставлять больше выращенной еды.

— Неплохо. А как тебе такой вариант: солнца и луны одинаково, каждый берёт столько еды, сколько считает нужным, нет рейдов и каждый сам устанавливает, сколько выращенного или произведённого будет отдавать Империи?

Рэрити моргнула. «Разве… разве такое возможно? Это безумие. Такого никогда не было и не будет. Это… это крах всего, это неразумно!» — думала единорожка. Спектральный Шторм же продолжала:

— При этом не будет никаких изнасилований, убийств, избиений. Каждый будет делать то, что посчитает нужным, то, что велит ему кьютимарка, но по своей воле – лишь бы это не вредило Империи и другим пони. Каждый будет сам решать, с кем дружить, с кем строить семью, что готовить, когда ложиться спать… видишь ли, мы боремся не за новую диктатуру, в которой будет чётко установлено, кого можно любить, а кого нельзя. Это ужасно глупо. Нет, мы боремся за всеобщую разумную свободу. Она выражается, несмотря на примеры, которые я привела, не в том, что тебе можно будет делать всё, что тебе захочется, а в том, что тебе можно будет не делать всё, чего тебе не хочется: всё, что тебе очень неприятно или вредит. Ну как, не слишком сложно для бывшей рабыни?

Рэрити медленно помотала головой. Рот кобылки сжался в неровную линию; она пыталась переварить информацию. «Это было бы… чудесно!» — и это внутреннее признание словно сломало какую-то печать внутри неё. Единорожка выдохнула:

— О… это было бы чудесно…

— Именно за этим мы все здесь, — кивнула Лайтнинг Даст, насмешливо улыбаясь. – Каждый сам решает, кого ему любить, а кого – нет. И, если тебе нравится пони, характер, если ты чувствуешь родственную душу – какая разница, какого пола эта родственная душа? Отказываться от своего счастья только из-за того, что твоя любовь того же пола, что и ты?

Шторм покивала и продолжила эту мысль:

— Императрица неправильно толкует это. В основе её действий и соображений лежит разве что похоть – и никакой любви, одно насилие. Словом, я не особо хорошо объясняю, но идею-то ты поняла?

— Да… а… как долго вы поднимаете восстания?

— Не так уж долго. Года три-четыре. – пожала плечами пегаска. Рэрити вспомнила, какое колоссальное количество пони им удалось привлечь, и здорово засомневалась уже в том, что это мероприятие провалится. Хоть каких-нибудь успехов они должны были добиться. Хоть чего-нибудь, ведь правда?

— Вторжение! – вдруг крикнул Тандерлейн. Три отставшие от группы кобылки вскинулись и синхронным рывком повернули головы на голос. Лайтнинг и Шторм взмахом крыльев поднялись над землёй и рванули вперёд; Рэрити помчалась за ними галопом во весь опор.

Все остановились под ветвями деревьев, в густой тени. Белая единорожка, поняв, что её окраска всех демаскирует, отступила на несколько шагов назад, но оказалась слишком любопытной, чтобы не посмотреть, что за вторжение.

Это, видимо, было каким-то кодовым словом. Потому что одинокого молодого бэт-пегаса нельзя было назвать армией. Он приближался к лесу медленно, неуверенно кружась, постоянно останавливаясь в воздухе. Лайтнинг Даст издала раздражённый рык, со скоростью молнии по дуге рванулась к незваному гостю и ударом сцепленных в замок копыт сбила окаменевшего от страха жеребца. Пегаска тут же спикировала на него, как сапсан, и впечатала в землю.

Удар оказался настолько силён, что… Рэрити не хотела бы когда-нибудь оказаться на месте этого перепончатокрылого пони. Что там говорить, сам контраст медлительности и скорости был жуток. Туловище жеребца распоролось по всей длине, словно он был не более, чем тряпичной игрушкой. А Лайтнинг Даст была похожа на хищную, смертоносную птицу: крылья расправлены и немного согнуты в суставах, а благодаря выбранной пегаской позе можно было увидеть сбоку все четыре ноги, почти идеально прямые, напряжённые, готовые бросить свою владелицу в прыжок. Заворожённая этим зрелищем Рэрити даже и не вспомнила про хрипящего умирающего жеребца, пока прищуренные оранжевые глаза Лайтнинг изучающе не скользнули по нему.

— Новобранец. – пророкотала она тихо, но слышно. – Несильный, недалёкий. Не жалко послать, чтобы не вернулся.

К концу этой фразы молодой бэт-пони был уже мёртв. Рэрити отвела взгляд и посмотрела на вызвавшихся сопровождать её до столицы пони. К этой сцене с рутинным равнодушием отнеслись только Тандерлейн, Лира и Спектральный Шторм. Последняя подошла к трупу, осмотрела его и похлопала Лайтнинг Даст по плечу копытом, прося слезть. Пегаска легко отпрыгнула, и лидер повстанцев вытащила из-за доспехов свиток.

— С нами решили пообщаться? – усмехнулась Шторм, ломая печать. Она под напряжённо-заинтересованными взглядами спутников развернула свиток и, только прочитав первую строку, строго посмотрела на Рэрити. Пегаска медленно протянула ей послание с ледяным: — Это тебе.

Единорожка тяжело сглотнула и почувствовала, как её лицо горячеет и покрывается испариной от нехорошего предчувствия. Однако она всё же взяла свиток телекинезом и начала читать – вслух, дрожащим голосом, чтобы не вызвать подозрений. Кобылка была уверена, что ничего играющего против неё там быть не может.

— Рэрити,

ты, наверное, гадаешь, что это за странный маленький кусочек кожи приколот к уголку этого письма…

Та прервалась, магией вытянула из уголка письма иголку и поймала кусочек кожи, больше похожий на чешуйку. Он, полупрозрачный, почти утонул в её телекинетическом поле, пропуская через себя и его голубой свет, и солнце. Рэрити несколько секунд вертела его, непонимающе рассматривая со всех сторон, а после медленно перевела взгляд обратно в строки письма, и её глаза дёргано расширились в шоке.

— Это – девственная плева твоей сестры. Она была изъята при помощи магии, и твоей сестрёнке было почти не больно, хотя та и испугалась, когда увидела капли крови. Можешь быть уверена, что ни один посторонний предмет не побывал в её влагалище, но также учти, что это готов исправить десяток жеребцов, находящих твою сестру очень привлекательной. Если ты не хочешь получить вместо своей сестры протраханную до дыр тушку, немедленно возвращайся в мою резиденцию. У тебя есть два дня.

Фэнси Пэнтс.

Рэрити, дрожа, свернула свиток и стала лихорадочно искать уроненный кусочек плевы. Зачем? Она не понимала, она была слишком взвинченной, чтобы что-то понимать. А вот Спектральный Шторм была намерена подумать над некоторыми вещами.

— У меня много вопросов, — зловещим тоном сказала пегаска. – Как ты связана с Фэнси Пэнтсом, почему ты нужна ему, как ты умудрилась забыть свою сестру, почему ты оказалась на арене и многие другие. Но ни один из них по важности и рядом не стоит вот с этим: откуда Фэнси Пэнтс знает, где тебя искать?

Глава XIV

Рэрити понимала, что у неё нет чёткого ответа на большую часть этих вопросов. Потому что именно эта большая часть была вопросами её собственными. Единорожка издала непонятный звук негодования и растерянности. «Если я утаю – Спектральный Шторм откажется давать мне подмогу. А лишние копыта отнюдь не лишние, особенно сейчас. Я боюсь идти туда только с Флаттершай и Эпплджек. А если отвечу? А что отвечать? Я не знаю. Я сама не понимаю, что происходит», — мучительно соображала кобылка. Она зажмурилась, медленно открыла глаза, выдохнула и взглянула на нетерпеливо ожидавшую ответа радужногривую пони.

— Я не могу дать чёткого ответа, — выговорила Рэрити, словно была из другой страны и слова давались ей с трудом. – Я расскажу, как всё было, а ты попробуешь разобраться. По-другому у меня не получится. Я жила со своей сестрой, Эпплджек и Флаттершай в Понивилле. – подруги подошли к ней, поддерживая, подтверждая её слова, переходя на её сторону. Нежно-солнечная пегаска обняла единорожку крыльями и ободряюще улыбнулась той. – Примерно неделю назад в наш городок пришёл рейд. Были угнаны многие. Эпплджек пыталась защитить нас…

— Сахарок, я только всё испортила, — поправила Рэрити Эпплджек. – Хотела помочь, а не смогла.

— Нас всё равно поймали. Ты, Шторм, смогла спасти Флаттершай. А нас с Эпплджек угнали в рабство и разлучили. Моя сестра осталась в Понивилле, но я по глупости попросила привезти её.

— Это правда, — мягко произнесла Флаттершай. – Я ходила в Понивилль и заботилась о Свити Белль.

— Спасибо, Флаттершай, — с облегчением и благодарностью произнесла Рэрити. – Я не знаю, почему Фэнси Пэнтс мной заинтересовался, но он был очень благосклонен. Общался со мной практически на равных, разрешил помыться, нормально кормил, даже берёг. Но на совете… я его подвела. А потом взяла всю вину на себя. И после этого… в общем… там было очень много пони, и абсолютно каждый со мной поразвлекался. После этого Фэнси Пэнтс тайно вылечил меня – поверхностно, поэтому у меня нет внешних следов, но чувствую я себя действительно не важно. А на арене я оказалась потому, что он обещал показать мне Эпплджек. Только поэтому я туда пошла. Эпплджек должна была сражаться с Пинки Пай, самой первой. Потом… потом всё как в тумане. Но я прыгнула вниз, когда все побежали, и упала прямо на Эпплджек.

Спектральный Шторм хмуро дослушала и спросила:

— Ты сказала мне правду?

— А выгодно ли мне в моём положении врать? – не выдержала Рэрити.

— Рэрити говорит чистую правду. – хмуро произнесла оранжевая земнопони.

— Если ЭйДжей говорит так, то и я тоже верю, — присоединилась Флаттершай.

— Я тоже участвую-участвую, — подпрыгнула и замахала копытом Пинки Пай, которой надоело сидеть в стороне без дела.

— Это и в самом деле занятный случай, — медленно протирая копытом глаза, проговорила Спектральный Шторм.

Лайтнинг Даст, подумав немного, подняла уши:

— Ты можешь пойти с ними.

— Серьёзно? – удивлённо спросила Шторм. Рэрити никак не ожидала увидеть эффектного лидера повстанцев в амплуа жеребёнка строгой матери.

— Ага, я присмотрю за лагерем. – легко ответила бирюзовая пегаска. – Я много раз видела, как ты это делаешь, и многому успела научиться. – кобылка на кончиках копыт качнулась к радужногривой и столкнулась с ней губами. После недолгого нежного поцелуя Лайтнинг с туманом страсти в глазах произнесла: — И всё равно не вздумай задерживаться. У тебя есть три дня.

Ещё один поцелуй, гораздо более глубокий. Флаттершай отвела глаза, и Рэрити непонимающе склонила голову набок. «Мне показалось, или… — подумала она, пытаясь отмотать в памяти к моменту, когда в глазах пегаски мелькнуло что-то похожее на… горечь? Ревность? Слишком мимолётным было это ощущение. – Неужели наша Флатти влюбилась в Шторма за эту неделю?».

С мягким влажным звуком губы целующихся кобыл разъединились. Спектральный Шторм улыбнулась и произнесла:

— Удачи.

— Обойдусь! – и оранжевая комета, вычерчивая в небе узоры, скрылась в центре леса.

Радужногривая пони повернулась к группе:

— Я полагаю, что, раз уж Рэрити там ждут, «группа захвата» нам ни к чему, поэтому Пинки, Лира, Тандерлейн, Дёрпи, возвращайтесь в лагерь и ждите меня.

— Шторм, можно мне остаться? – поднял крылья вороной пегас. – Я тоже хочу это увидеть.

— Ладно. А вы трое – назад.

— Я тоже остаюсь, это должно быть весело! – подпрыгивала невозможно-кудрявая кобылка.

— Ох, да идите уже кто-нибудь куда-нибудь! – не выдержала Спектральный Шторм и фейсхуфнула.

— Действительно, — согласилась Эпплджек, — Свити Бель нужна помощь, и срочно. А мы тут спорим, кто идёт, а кто остаётся, как бараны перед новым загоном!

Дёрпи и Лира, переглянувшись, отправились обратно в лагерь. Рэрити припомнила нежелание Штома идти и спросила:

— Почему ты так легко отказалась от своего решения остаться в лагере?

— На Лайтнинг Даст можно положиться. – просто ответила небесно-голубая пони. – Ну, чего стоим? У нас мало времени, до Кэнтерлота топать и топать!

— Зачем топать, если можно взять их на спины и полететь? – Тандерлейн указал копытом на трёх бескрылых кобылок.

— Флаттершай не сможет так сделать. – ответила Шторм с какой-то армейской ноткой в голосе. Жёлтая пегаска, прижав уши и опустив голову, пролепетала извинения. – А если мы слетаем дважды, то лишний раз вымотаемся. Так что идём пешком.

Шесть пони, перебиваясь с шага на рысь, двинули к столице. И, если шагать у белой единорожки получалось нормально, на рыси болел живот и начинало колоть лёгкие.

— Ты уже успела немного узнать Флаттершай, да? – спросила задыхающаяся единорожка у второй пегаски в группе.

— Ага. Одна из самых безобидных пони, которых я знаю. Когда я её нашла, она вежливо просила императорского гвардейца её не насиловать. Мне пришлось сначала просмеяться и только потом уже сломать ему шею.

— А ты, Эпплджек, — обратилась Рэрити к подруге, — что было с тобой?

— У мя не такая интересная история, как у вас, — засмеялась Эпплджек. – Меня сразу бросили в какую-т яму. Запускали жеребцов, что твой амбар, и говорили: не побежу – выeбyт.

— О, да, — хохотнула Шторм. – В битвах на арене есть фишка: проигравшего тpaxaют. Иногда – все следующие победители.

Белоснежная кобылка похолодела от напряжённого переживания за земную пони:

— Ты ведь проигрывала?

— Четыре раза. – нехотя ответила Эпплджек. Всем стало ясно, что она не хочет об этом говорить.

А кто бы захотел?

Похоже, Пинки Пай.

— Я не проиграла ни разу, но лучше бы я проиграла, потому что я понятия не имела, что делать с проигравшими! – хихикнула земная кобылка, беззаботно прыгая рядом с процессией. – Они были очень медленными, а ещё странными – врезались в стены даже когда я кричала: «Осторожно, стены!». Хм, может, мне следовало кричать: «Осторожно, стены, вы врежетесь в них, будет больно»?...

Спектральный Шторм покрутила ушами и сварливо пробормотала сквозь невозмутимую тараторящую повесть Пинки:

— Уверена, что твоя речь явно медленнее твоего тела, и ни то, ни другое им бы не помогло…

— …Но тут снова сработало моё Пинки-чувство, и ему на голову упал горшок с фиалками! Я везде их расставляю на всякий случай.

— Что ты несёшь? – с ухмылкой закатил глаза Тандерлейн. Жеребец также проводил этим движением солнце, катящееся к горизонту.

Шагами и прыжками меряя сухую, как в пустыне, землю, пони уверенно двигались к Кэнтерлоту. Рэрити, подобрав под себя ноги и уткнувшись в передние копыта носом, дремала на Эпплджек. Земная кобылка попросила всех прекратить разговаривать, и единственными звуками, которые сопровождали путников, были теперь шелест пыли под копытами да пение одинокого сверчка. Спектральный Шторм вела группу уверенно, показывая в себе знатока местности и маскировки. Пегаска обводила партнёров вокруг светящихся в ночи фонарями гуляющих посёлков, следя, чтобы в тенистых путях, которые она выбирала, никто не отстал и не потерялся.

— Флаттершай? – окликнула негромко радужногривая и замедлила шаг, пока совсем не остановилась. – Чё такое? Ты устала? Тандерлейн, будь добр, понеси её.

Пегаска, смущаясь и того, что не смогла скрыть зевоту, и того, что к ней очень близко подошёл и поднял на спину жеребец, сбивчиво поблагодарила его. Флаттершай не решилась улечься поудобнее, боясь причинить Тандерлейну неудобства, поэтому весь путь до столицы провела просто с закрытыми глазами, постоянно просыпаясь и никогда полноценно не засыпая.

Когда жёлтая кобылка по привычке открыла глаза с приходом рассвета, она увидела, что радужные волосы Шторма стали почему-то белыми. Пинки Пай, которая, казалось, обладала какими-то неиссякаемыми источниками энергии, шёпотом объяснила кобылке:

— Мы не будем входить в город, но Спектральный Шторм считает, что по радужной гриве её могут заметить издалека. Поэтому, когда мы проходили мимо мест добычи мела, она позаимствовала горстку и раскрасила гриву и хвост. Умно, да? Она умная, да? Умней, чем выглядит, да?

— Д-да, она очень хорошая пони, — согласилась Флаттершай, отводя невыспавшийся взгляд. Компаньоны шли мимо крепостных стен, по неширокой дороге, ведущей к видневшейся вдалеке резиденции.

Рэрити пробудилась и несколько секунд непонимающе оглядывалась, пока память не проснулась следом и не пояснила произошедшее за последние два-три дня. Резиденция Фэнси Пэнтса. В прошлый раз единорожка не имела возможности её рассмотреть, но теперь всё было иначе.

— Привет, сахарок, — улыбнулась Эпплджек своей открытой и доброй улыбкой, обернувшись к завозившейся на её спине кобылке через плечо.

Единорожка, несмотря на охватившую её нервозность, не смогла не улыбнуться в ответ.

Жилище Фэнси Пэнтса представляло собой роскошное и монументальное здание в четыре этажа высотой. Стены украшала художественная лепка, изображавшая в основном ночную символику – звёзды, кометы и луна, овитые тучами и облаками. Из нескольких туч били молнии – и причудливые, обманчиво хрупкие колонны спускались на крыльцо, вились перилами вниз по лестнице…

— Дальше я пойду одна. – произнесла Рэрити. Она не имела какого-либо плана. Она не знала, вернётся ли вообще. И ей следовало подумать об этом прежде, чем просить помощи. – Я не знаю, что у этого психопата на уме, и не могу так рисковать Свити Бель.

— Мы подождём тебя здесь, — кивнула Спектральный Шторм. – Если с тобой что-нибудь случится – дай знак.

— Какой?

— Ты ведь единорог; придумай что-нибудь.

Белая кобылка тяжело вздохнула, стекла со спины Эпплджек на землю и пошла к резиденции, еле слышно пробормотав:

— Ладно.

«Почему она мне доверяет? Почему все они мне доверяют?» — спросила сама себя Рэрити.

Выяснилось, что здание огораживал незаметный издалека забор. Стражник, охранявший ворота, свирепо посмотрел на единорожку и нацелил на ту свой меч, но, услышав её имя, тут же – к величайшему удивлению кобылки – выпрямился и, спрятав оружие в ножны, отрапортовал:

— Фэнси Пэнтс велел проводить Вас в его кабинет. Пройдёмте за мной.

Глава XV

Фэнси Пэнтс ждал единорожку, встав прямыми передними ногами на стол и наклонившись вперёд. Рэрити, как только закрылась дверь за ушедшим стражником, едва подавила желание пискнуть: «Спасите».

Она находилась в знакомом кабинете с ненормальным жеребцом, лицо которого было нечитаемым, но поза несла в себе больше угроз, чем вся эта ситуация. Это по-плохому пугало и по-хорошему щекотало нервы.

Единорожка чувствовала: Фэнси есть что сказать. Он тянет время, накаляет обстановку, заставляя нервы противно вибрировать и отдаваться звоном в ушах от напряжения и терпеливой, выжидающей тишины. Рэрити была готова поклясться, что ощущала между ушей ласковое дыхание чего-то плохого. Внезапно кобылка поняла, сколь мало она знает; она даже не отдавала себе отчёта в том, что здесь делает. Даже если заберёт сестру – какой ценой, что будет дальше? Неизвестность пугала.

Невозможно, но белая гора пошевелилась.

Рэрити чувствовала себя мелкой – во всех смыслах. Без плана, без оружия, с отсутствующей рядом поддержкой, ничего не понимающая, потерянная. И напротив неё – сильный, хладнокровный жеребец, который находится в своём доме, даже без многочисленной охраны сулит единорожке неминуемую гибель и прекрасно знает, что происходит. Знает, но не говорит ей, невзирая на то, что она является, по-видимому, не последним звеном в его планах.

Фэнси Пэнтс вышел из-за стола и пошёл на единорожку. Но сейчас его обычная лёгкая для такого крепкого тела походка превращалась в глазах Рэрити в разгон тарана.

«Он ещё не сказал ни слова, а я уже готова выпрыгнуть в окно, чтобы не умереть позорно от страха», — с ужасом подумала она и отметила про себя, что ей было бы легче, если бы он орал на неё, бил, швырнул телекинезом в стену – тогда она хотя бы знала, что ему нужно, смогла бы сориентироваться по ситуации. А сейчас она могла только закричать, к своему унижению:

— Не подходи!!!

Он не остановился. Не стал ей подчиняться. Он не ускорил шага. Даже не сделал ей назло.

Её слово ничего не значило. Он был намерен делать то, зачем её вызвал.

Но что?

В панике Рэрити попятилась, запуталась в копытах, развернулась на подкашивающихся задних ногах и прыгнула к двери, но резкая боль в взметнувшейся от этого манёвра наполовину растрепавшейся гриве – и единорожку рвануло назад. Вперёд, к двери, улетел только её испуганный вскрик, да и тот разбился о равнодушную полированную древесину, заскакал искрами по дорогой отделке – или это слёзы?

— Где моя сестра? – упавшим, жалким голосом прошептала Рэрити, покорно поворачивая голову за тянущим гриву телекинезом.

— В надёжном месте. – ответил Фэнси Пэнтс, продолжая магией тянуть волосы кобылки. – И останется там до тех пор, пока всё не разрешится.

Рэрити очень хотелось пригрозить ему в духе «если хоть один волосок упадёт с её головы». Рэрити очень хотелось в несвойственной ей манере с рёвом броситься в атаку и разбить копытами лицо единорога. Но она понимала, что абсолютно ничего не может противопоставить этому монстру.

— Пока что не разрешится? – прошептала Рэрити.

— То, ради чего я рискую своей карьерой, благополучием и жизнью. – неожиданно бережным жестом Фэнси поправил выбившуюся из чёлки прядь. Эта забота так и манила завизжать от ужаса и отскочить; сердце единорожки замерло. – И ты можешь мне пригодиться.

— А если не пригожусь? – замирая, спросила Рэрити.

— Тогда я убью тебя, потому что ты слишком много знаешь.

— Я ничего не знаю! – не выдержав, закричала кобылка со слезами на глазах. – Как я должна тебе пригодиться?! Скажи, я даже не знаю, что мне нужно делать!!! Скажи мне!

Фэнси Пэнтс медленно улыбнулся. Сердце Рэрити загрохотало барабанами в груди, когда она поняла, что только что сделала.

— Очень хорошо. Лучший раб – раб по своей собственной воле. – единорог фамильярно похлопал её копытом по щеке. Хотя, исходя из нынешнего положения единорожки, это следовало бы рассматривать как великую милость. – Скажи мне… как твои подруги?

Кобылка сглотнула, похолодев. Что ожидать от Фэнси? Она даже не могла сказать, чего именно боится. Этот жеребец просто внушал ей первобытный ужас. «Что значит этот вопрос? – истерично пыталась сообразить Рэрити. – С чего бы ему интересоваться Эпплджек и Флаттершай? О нет, неужели он собирается что-то сделать с ними? Или уже сделал?! Им грозит опасность?!».

«Ты ведь единорог; придумай что-нибудь», — припомнила белая пони развязную реплику Спектрального Шторма. И решила, что случай поработать мозгами как нельзя подходящий.

— Они счастливы, — нервозно улыбнулась единорожка.

— Очень хорошо. Где вы были всё это время?

— Тебе лучше знать. Это ведь ты послал гонца. – Рэрити, коря себя за такую поспешность и дерзость, прикусила язык. Но всё обошлось.

Фэнси Пэнтс посмотрел на неё с печальным выражением и произнёс:

— Да, действительно. Узнала что-нибудь новое?

— Тебе нужны сведения? Информация? – голос Рэрити дрожал, да что там, она сама вся дрожала! – К чему эта светская беседа – просто скажи, что тебе нужно, и я дам тебе это! – она была готова на всё, что угодно, лишь бы получить самую малость, которая всё прояснит, которая приблизит её и Свити Бель к свободе.

— Похвально. Пожалуй, такими темпами мы продвинемся быстрее, чем я ожидал. Да, мне нужна информация. – Фэнси Пэнтс повернулся спиной, направляясь к своему столу. – Расскажи мне о Спектральном Шторме. Ты ведь у него была эти три дня?

Как только жеребец отвернулся, Рэрити переступила с левых ног на правые, панически закусив нижнюю губу и озираясь по сторонам. Вот он, шанс подать знак. Бросить что-нибудь в окно, стрельнуть лучом в небо – как? Она бы придумала! – и вдруг вопрос, который обрезает пути и способы к спасению. Если Спектральный Шторм или Тандерлейн прилетит в тот момент, когда единорожка будет сдавать местоположение лагеря повстанцев, ничем хорошим это не закончится.

Что там, кобылка не хотела сдавать это самое местоположение даже при условии, что её не спасут.

«Погодите, он спросил не о движении, он спросил о Шторме!» — осенило Рэрити, и та, немного расслабившись, ответила чуть спокойнее:

— Не «у него», а «у неё». Спектральный Шторм – кобыла.

Брови Фэнси Пэнтса медленно поползли вверх. А потом он расхохотался.

Единорожка шарахнулась в сторону, подумав, что он сошёл с ума.

А жеребец смеялся до колик, до слюнных брызг, до покраснения, бил здоровым копытом по столу и валился на него грудью, рискуя проломить, и смеялся, смеялся, смеялся. Рэрити засмеялась вместе с ним, истерическим смехом давая выход напряжению, достаточному, чтобы запустить товарный состав.

Фэнси Пэнтс резко перестал хохотать. Он перемахнул через стол, припечатал ещё раз шарахнувшуюся от него всё ещё смеющуюся единорожку двумя копытами к стене и тихо, серьёзно пророкотал:

— В лагере Спектрального Шторма – шпион.

«ЧТО?!» – внутренне возопила Рэрити от того, что Фэнси Пэнтс воспринимал это как что-то ужасное. «ЧТО?!» – ещё раз внутренне возопила она от того, что единорог был осведомлён об этом и предпочёл, зная, что она водится с повстанцами, сообщить ей об этом.

— Я… я не понимаю, — сквозь стихающий смех, сдающий позиции перед набегающими на глаза слезами, пролепетала единорожка.

— В лагере Спектрального Шторма – шпион, — ещё, как ни странно, тише повторил единорог и слегка встряхнул прижатую спиной к стене кобылку копытами за плечи. – Императрица послала шпиона. Когда – не знаю, но точно послала, раз хотела. Кто он – не знаю, но он есть, потому что она его послала. Ты должна сказать об этом Шторму, и быстро.

«Зачем?! Зачем ему помогать повстанцам?! Разве он не на стороне Императрицы?! Почему именно я?!» – возобновился поток безотчётных вопросов. Не словами, а обильными солёными слезами вылился из единорожки, потёк по белым щекам, собрался на подбородке и закапал вниз, на копыта Фэнси Пэнтса. Тот почти растерянно взглянул на Рэрити и неожиданно прижал её к себе, к сердцу, утешая ласками, неразборчиво шепча что-то. Жеребец прекрасно удерживал равновесие на задних ногах, а вот Рэрити не могла так просто стоять, ни на что не опираясь. А единственной опорой сейчас был белый единорог, так неожиданно и безумно проявивший сочувствие, даже нежность. Отчаянно рыдающая и всхлипывающая единорожка обняла рельефный торс жеребца передними ногами. Тот притиснул кобылку ближе к себе, копытами стремясь объять всю её спину; одно из копыт зарылось в гриву Рэрити, массируя кожу головы.

Единорожке вдруг дико захотелось посмотреть Фэнси в глаза, понять, чем является порыв столь нежной благожелательности – фальшью или наконец-то искренностью? Рэрити подняла к жеребцу лицо, уложив голову на его копыто, и встретилась с ним взглядом, невозможно близко, так близко, что это вообще не имело право называться расстоянием. И этот момент таил такую степень интимности, что они оба сошли с ума.

Забыв о том, что минуту назад они были неприятелями, Фэнси и Рэрити рванулись навстречу друг другу и бросились в поцелуй, как в бушующий поток. Они хватались друг за друга копытами в объятиях, ласках, прикосновениях, целовались так жадно, словно не осталось кислорода нигде, кроме лёгких друг друга, и каждый желал разделить его с другим: возьми, возьми всё. В сметающем всё противящееся и препятствующее единении мыслей и желаний подробности того, как они оказались на столе, потеряли своё значение.

Единорог ворвался в кобылку, вызывав болезненный вскрик, но он плавно перешёл в стон, стоило только Фэнси телекинезом найти клитop кобылки и сжать его. Фэнси закрыл кобылке рот поцелуем. Рэрити поразилась, когда поняла, что до дрожи в теле и искр в глазах хочет его. Она никогда в жизни никого не хотела, вся её личная жизнь состояла из насилия и продажности. Но сейчас всё было по-другому. И даже если боль только-только испытавшего на себе все краски дикой оргии лона отрезвила единорожку, заставила задать вопрос «что мы делаем?», Рэрити не смогла оттолкнуть Фэнси – не нашла в себе для этого ни сил, ни желания. И она со страстью, с искренней, первой в своей жизни страстью отдавалась ему снова и снова, упиваясь чувством принадлежности и одновременно свободы, переплетающихся в столь же сладостный коктейль, каковым были путающиеся их стоны, вдохи и выдохи в густом от мускусных запахов воздухе комнаты.

Экстаз накрыл их одну за другим мучительно-райской лавиной, из холода бросил в жар и мягким прибоем, будто в качестве последней милости, вынес на берег реальности. Беспощадной реальности, в которой Фэнси Пэнтс, возвращая контроль над дыханием, отходит, телекинезом поднимает с пола свою сорванную в порыве вожделения одежду. Жестокой действительности, в которой Рэрити с всё ещё мутным от огненно-льдистых послеоргазменных всполохов взглядом стекает со стола на пол, на шатающихся ногах, не глядя на единорога, выходит из кабинета и слышит вдогонку убитый голос, требующий передать Спектральному Шторму весть о шпионе.

Ехидной подлинности, в которой Рэрити не только по-прежнему не понимала, что происходит, но и ещё больше запуталась.

Глава XVI

Рэрити брела к своим друзьям с таким видом, словно только что на её глазах изрешетили стрелами всю её семью, а её саму бросили в горную реку. Она тихо скулила от того, что хотела плакать, но слёз всё равно не было. Единорожка даже не жалела о том, что отдалась своему врагу, хотя, вроде бы, по логике вещей, должна была себя ненавидеть. Шок и испуг овладели было ею, но, благодарение небу, на неё снизошло отупение, рыхлым панцирем защитив от надвигающегося сумасшествия.

Спектральный Шторм лежала на спине, прислонившись головой к крепостной стене, окружавшей столицу, а Флаттершай дремала у неё на животе. Время от времени Пинки Пай вскакивала и прыгала к углу, чтобы заглянуть за него и посмотреть издалека на резиденцию белого единорога, которой заканчивалась извилистая дорога.

— Кто вообще такой этот Фэнси Пэнтс? – спросила Эпплджек.

— Правое копыто Императрицы, — ответила Пинки Пай.

— Знает почти всё из того, что знает она, и заправляет основными государственными службами. Бесконечно много полномочий. – дополнила Спектральный Шторм.

— Белый единорог с синей гривой. – Тандерлейн покрутил головой, собирая насмешливые взгляды. – Что? Умные и информативные ответы на мне закончились.

— Тем страннее. Зачем ему Рэрити? Она обычная деревенская кобылка. – покачала головой оранжевая земная пони.

— Вон идёт. – мотнул головой вороной жеребец. – Не надо на меня так смотреть – вот она!

Спектральный Шторм поднялась, разбудив Флаттершай, и подбежала к углу. На том месте, к которому пегаска прислонялась головой, остался меловый след.

— Чего она тащится, как черепаха? – недовольно произнесла лидер повстанцев.

— Для тебя все тащатся, как черепахи. – закатил глаза Тандерлейн: даже он не раз слышал это от радужногривой сорвиголовы.

— Но на этот раз Шторм права: Рэрити действительно очень медленно идёт, — осторожно подала голос жёлтая пегаска.

Эпплджек, не дожидаясь других, рысью побежала к единорожке. Рэрити, увидев её, остановилась. «Меня нашли. Обо мне позаботятся», — подумала кобылка и осела на землю, не понимая причин этой странной апатии.

— Рэрити… — начала земная пони, но была прервана белой кобылкой:

— В лагере Спектрального Шторма – шпион.

Наступила тишина. Первой очнулась радужногривая пегаска:

— С чего ты взяла?

— Так сказал Фэнси Пэнтс, — был ответ. Единорожка смотрела в одну точку. – Именно за этим он меня и позвал. В твоих рядах шпион, Спектральный Шторм. Фэнси не знает, кто он и когда был послан. Но Императрица послала его. И… пока тебя нет… он там.

Лидер повстанцев прижала уши к голове:

— С чего бы этой собачонке заботиться о движении, которое стремится свергнуть его хозяйку? И почему ты не забрала свою сестру?

— Он не отдаст мне её, пока я всё не сделаю.

Шторм смерила единорожку взглядом:

— Что ещё ты должна была сделать?

— Сказать тебе. Больше ничего.

— Допустим. Опять же: зачем это Фэнси Пэнтсу?

— Занять место Императрицы? – попыталась предположить Рэрити. – Если ты её свергнешь, то убить тебя ему будет не трудно.

Кобылка поразилась своей хладнокровности, но Шторм, напротив, отнеслась к этому спокойно.

— Нанесём ему визит. – решила светло-голубая пегаска.

— Э-э, простите, я не с вами, — замотала головой Пинки Пай. – Я задолжала ему рабство.

— Прямо сейчас? – глаза Тандерлейна расширились в удивлении.

— А чего тянуть? Как мы ещё выясним, что тут происходит? Легче выбить из него это, чем сидеть и гадать. – просто пожала плечами Спектральный Шторм. Она копытом сбила с гривы и хвоста меловую маскировку.

— Это может быть ловушка. Да и шпиона, может быть, никакого нет, — возразил Тандерлейн. – Они просто хотят заманить тебя туда, где ты будешь уязвима…

Рэрити сглотнула. Как она будет смотреть в глаза Фэнси и как Шторм отнесётся к тому, что они несколько минут назад занимались ceкcом прямо на его столе? При воспоминании об этом на щеках единорожки выступил бы румянец, не будь уже набившего оскомину вопроса о Свити Бель. С этим кобылка, кстати, так и не продвинулась. По сути, у неё не было иного выбора, кроме того, чтобы через несколько минут спора и ещё несколько минут пути стоять перед дверью кабинета единорога.

Тандерлейн встал на передние ноги, развернулся и задними со всей дури врезал по двери. Она, затрещав, сорвалась с петель и подъехала к столу, за которым так и остался сидеть совершенно невозмутимый синеусый единорог.

— Пожалуйста, входите, — вежливо кивнул он и левитировал перед своим столом подушки, мотнув рогом на опустевший дверной проём со словами: — Извините за сквозняк.

Тандерлейн был единственным, кого хладнокровно-приветливое поведение единорога не заставило остолбенеть. Он прошёл по выбитой двери, слегка постукивая копытами, и елейным голосом попросил:

— Будьте добры чаю.

«Артисты», — подумала Спектральный Шторм и, закатив глаза, вошла второй. Последними были Эпплджек и Рэрити, а Пинки и Флаттершай остались за дверью.

Сосредоточившись, единорог объял телекинетическим полем тяжёлую дверь и прислонил ту к её родным косякам.

— Чем могу быть полезен? – он достал из-под стола заварник, пробежал глазами по посетителям, считая их, и левитировал пять чашек.

— Прекратить этот цирк. – буркнула Спектральный Шторм и уставилась в свою чашку. – И не пытаться нас отравить.

— Чайник, увы, — драматическим жестом приложил копыто к слегка прикрытой помятым фраком груди, — один. А я слишком хорошо живу, чтобы быть самоубийцей.

— Что за шпион? – ровно спросила светло-голубая пегаска под уютный аккомпанемент журчания чая. – Какой тебе интерес в том, что восстание достигнет своих целей?

— Не знаю – на оба вопроса.

Спектральный Шторм ударила обоими копытами по столу, разлив уже налитый чай и заставив чашки испуганно звякнуть.

— Врёшь. – сверкнула глазами она. – Хотя бы на второй вопрос у тебя ответ должен быть.

Под взглядом пегаски любой бы уже воспламенился, причём добровольно, от психологического давления, но Фэнси Пэнтс героически и спокойно выдерживал натиск.

— Да, я осознаю, зачем мне помогать твоему движению. – он пожал плечами, проигнорировав то, что бровь Спектрального Шторма поднялась: она не говорила о своей личности. – Но тебе-то что? Ты ведь хочешь выиграть? Радуйся поддержке и не разочаровывай своего благодетеля.

— Это угроза? – воинственно выпрямилась Спектральный Шторм.

— Нет, это рекомендация. Или ты хочешь прошляпить то, чем Императрица занимается сейчас?

---

Кризалис приблизилась к трону Императрицы в сопровождении двух своих дипломатов, одетых в парадную броню чейнджлингов.

— Я согласна на твои условия, — без предисловий и приветствий сказала Королева, — но при условии, что мы получим оплату вперёд.

«Пожалуй, она права. – скучающе смотря в сторону, подумала лежащая на животе Богиня Ночи. – Ещё не хватало того, чтобы её чейнджлинги свалились в голодный обморок посреди боя».

— Ты получишь свою оплату вперёд, — перевела взгляд на Кризалис Императрица, — при условии, что заодно уничтожишь одно восстание. Сейчас оно базируется в Вечносвободном лесу; верные мне источники сообщили, что его лидер в настоящий момент отсутствует. Силы разорганизованы, смести их будет нетрудно.

Немного подумав для вида, Кризалис благосклонно кивнула. Императрица встала, засветила рог, заставив Королеву немного напрячься, и позвонила телекинезом в колокольчик. В зал вошёл Шайнинг Армор и поклонился.

— Оплату для Королевы Кризалис и её армии. – торжественно расправила крылья аликорница.

Единорог поклонился ниже, чем в первый раз, скрывая то, как заходили желваки на его скулах.

И оплата вскоре была принесена.

Глаза Кризалис расширились в удивлении; забыв о манерах, она разинула рот и потыкала копытом:

— Это… мне кажется или это то, что я думаю? Но… почему…

— Почему я оставила её в живых? – легкомысленно спросила Императрица. Она величаво сошла с трона и направилась к носилкам, которые были скорее жертвенником, и к бессознательной жертве на них. Однако Шайнинг Армор не ушёл с её пути. Глаза Богини Ночи свирепо сузились. Одним взглядом она подчинила главнокомандующего войсками Империи и заставила его отступить в сторону налившимися чугуном копытами. – Потому что…

На носилках сидела похожая своими красивыми, но безжизненными глазами на куклу розовая аликорница.

С ухмылкой Императрица погладила копытом украшенное голубым сердцем бедро одурманенной пони, проделала им путь до подхвостья пленницы и неторопливо повернулась к Кризалис, которая, завороженно глядя на бесстыдную ласку, уже начала поглощать долгожданную сытную энергию.

— …Потому что где ещё ты найдёшь пони, которая одним присутствием распространяет вокруг себя любовь?

Глава XVII

Кризалис обходила нежно-розовую аликорночку кругом, рассматривая ту со всех сторон, как корову на рынке. «Она молода, — думала Королева чейнджлингов, приподнимая трёхцветную гриву, расправляя крылья и рассматривая перья на них. – Совсем жеребёнок по сравнению с Императрицей. …Эта кьютимарка… Неужели…»

— Наследная Принцесса Кристальной Империи, Ми Аморе Каденза? – стрекочущим голосом спросила Кризалис. – Где ты нашла её? И что теперь с ней?

Императрица гордо кивнула, высокомерно улыбаясь:

— Это ведь её твои армии разыскивали повсюду? Сомбра превратил в камень и распылил её мать, но Кейденс удалось скрыться. Тогда эта шваль поступила разумнее, чем когда решила вернуться спустя сто лет после исчезновения Империи. Я подделала признаки того, что возвратилась – создала иллюзию кристального дворца и подделала северное сияние. Кейденс прилетела на родину, но нашла там лишь ледяную пустыню и моё войско. Они должны были убить её… но что-то пошло не так. Кейденс сумели загнать в угол, но ни один воин не мог покончить с ней. Каждый из них потом объяснял это тем, что понял в тот момент: он не создан для убийства, убивать бессмысленно и аморально, а насилие порождает только насилие. Абсолютно каждый. Что ж, мне пришлось казнить весь отряд тогда. Но даже это не решило проблем с кобылой, которая до сих пор была почему-то жива.

Императрица, вспоминая об этом, маргинально усмехнулась. Только она тогда смогла выяснить, что дело в той ауре, которую испускает Кейденс. Чистая, концентрированная любовь, от которой хочется обнимать всех вокруг, а распри кажутся такими незначительными. Уже тогда в её Империи балом правили извращения и бессердечность, а любовь могла этому помешать. И единственная причина, по которой Богиня Ночи оставила Кейденс в живых – знание принципа Эквестрийской магии: всё должно быть гармонично. Опыт с нарушением гармонии у Императрицы был неоднократно: как только они с Сестрой примирили племена – появился Дискорд. Как только Дискорд свергнул их – появились Элементы. Не стало Дискорда – она сама превратилась в то, чем является сейчас. А стоило ей одержать победу над Селестией… Кейденс стала новой Богиней. Потому что Богинь всегда должно быть две, одна так или иначе дополняет другую. И, если Императрица управляла падением рода пони в грязь…

«Кризалис необязательно об этом знать. – отгоняя воспоминания и размышления, подумала Ночная Богиня. – Она убьёт Кейденс только для того, чтобы появилось что-то сильнее её и свергло меня. Лучше пусть будет эта шмакодявка».

— Она находится в магическом трансе. – объяснила Императрица. – Иначе однажды она бы накопила достаточно сил для побега, а ограничение магии или калечение притупляют свойства её ауры. Пока она в трансе – твоим воинам хватит пищи на многие десятилетия. – на лице вороной аликорницы появилась злобная улыбка. – А если её будут беспрерывно тpaxaть – и того больше.

Она лгала. Кристальная Принцесса могла источать любовь и без этого. А Императрице просто хотелось, чтобы Кейденс подверглась унижениям и боли если уж не от неё, то от Кризалис. «Стыд и депрессия подточат её ауру, — внутренне хохоча от восторга, думала она. – Чейнджлингам хватит пищи ненадолго. Того, что они смогут получить, будет недостаточно для моего свержения. Мне важно, чтобы они избавились от алмазных шавок – а дальше пусть подыхают!».

— И можете начать прямо сейчас. – пропела она. – Шайнинг Армор. Выеби её.

Императрице было известно, что каждый куратор Кейденс влюблялся в неё до беспамятства. В последние месяцы им был её министр обороны. Богиня Ночи не стала бы рисковать таким ценным пони, но ей было необходимо, чтобы аликорночка к моменту «продажи» была в самой аппетитной и лучшей своей форме. Никого ответственнее и вернее, чем Шайнинг Армор, у Императрицы на примете не было. А сейчас… почему бы не дать ему волю?

Конфетка со вкусом мышьяка. Позволить единорогу перед вечной разлукой краткий миг побыть с той, в которую он влюбился. Императрица упивалась этим ходом. Она будет видеть страдания своего лучшего военачальника ещё долгое время, а потом внушит ему, что в случившемся повинны её враги – и им настанет конец.

Кризалис зажгла свой искривлённый рог и ярко-зелёным телекинетическим полем распахнула исполинские двери зала. Армии чейнджлингов кругом облепили Шайнинг Армора и Кейденс, уже начиная с облизыванием высасывать любовь из аликорночки.

— Пожалуйста, прости меня. – прошептал Шайнинг Армор на ухо загипнотизированной Кейденс.

Он не ожидал, что Императрица предусмотрительно экранирует зал, лишив единорога возможности телепортироваться и сбежать с нежно-розовой пленницей.

---

Спектральный Шторм скакнула на крепостную стену – и в то место, где она ранее стояла, со звоном влетели четыре стрелы, взорвав пыльную землю. Пинки Пай с разбегу перепрыгнула через заборчик из стрел, умудрившись даже при таком манёвре не разлить прихваченную из кабинета Фэнси Пэнтса чашку чая и не упасть в пропасть совсем рядом.

— Насколько понимаете, — дружелюбно улыбнулся он, магией рванув вниз рубильник в стене, — я не могу лишний раз так рисковать своей репутацией. Вас уже видели и уже идут по ваши души. Так что… бегите.

Все пони в тот момент, поняв, что случилось, галопом рванулись из его резиденции. Только Флаттершай задержалась, чтобы поднять уроненную толпой дверь, поблагодарить Фэнси и попрощаться с ним, и стояла там, пока Спектральный Шторм не вернулась и не дёрнула пегаску за хвост, потащив за всеми.

Теперь они нагнали ушедших вперёд Эпплджек, Рэрити, Пинки и Тандерлейна. Сломя голову друзья скакали по узкому клочку земли между крепостной стеной и пропастью, зевающей пастью окружившей гору, на которую была нанизана столица.

— Откуда?!! Как?!! – крикнула Шторм, узрев в копыте розовой земнопони чашку чая (все пять чашек, находившихся на столе Фэнси, у него же и остались). Но погнавшиеся за ними вооружённые стражники были приоритетнее пугающих, неожиданных и странных способностей Пинки Пай.

Группа пони добежала до поворота, когда стражники начали догонять.

Адреналин вскипятил кровь Рэрити, пульсирующим инстинктом бегства сшибив её к ногам и мозгу. Единорожка телекинезом – откуда только силы взялись! – сшибла со стены трёх единорогов с арбалетами, выскочивших в разных местах, словно чёртики из табакерки.

— Нам нужно добраться до лагеря! – крикнула Спектральный Шторм и ловко ушла из-под обстрела, раскрыв крылья и свечой устремившись в небо. – Иначе всё пропало!

Белая единорожка, дождавшись, когда сорвиголова завершит манёвр, упавшим голосом ответила ей:

— Улетай.

— Что?!

— Улетай! – рявкнула Рэрити. – Лети вперёд! Успей добраться до повстанцев раньше чейнджлингов! Это важнее, чем мы!

— Нет! – ответила Спектральный Шторм. – Я вас не брошу! Спасти вас – раз плюнуть!

Флаттершай, выдохнувшаяся от долгого бега, споткнулась раз, второй, третий…

— Шай! Вверх! – крикнула Шторм. Пастельно-жёлтая пегаска продолжала, стоная и плача, бежать по земле. – Взлетай же!

Рэрити схватила запыхавшуюся подругу телекинезом и потянула за собой со словами:

— Она не может. Она не умеет летать.

Эпплджек на бегу лягнула земного жеребца, собравшегося было ударить её копьём, и отправила его в пропасть. Пинки Пай посмотрела на это, сделала сальто от радости и крикнула:

— Пони! Мы должны прыгнуть!

— ТУ-У-ДА-А-А?!! – завибрировала в панике Рэрити, глядя, как камешки из-под её копыт улетают с отвесной горной стены в пропасть. – Ты с ума сошла?!

— Верьте мне! – крикнула Пинки Пай, во весь опор приближаясь к склону. – Это ваш… прыжок веры! – и она сиганула в пропасть.

— ПИ-И-ИН-КИ-И!!! – завопила Эпплджек, с ужасом глядя на то, как розовая земная пони с визгом летит вниз. – Ладно! Хорошо!!! – и она, зажмурившись и закричав, прыгнула вниз.

Тандерлейн и Дэш рванули следом, чтобы успеть поймать земных пони до того, как те разобьются. Оставшиеся на дороге Рэрити и Флаттершай с ужасом поняли, что без поддержки умеющих драться друзей враги начали навёрстывать упущенное и догонять их. Единорожка и пегаска горько переглянулись. Вдруг жёлтая кобылка в несвойственной ей манере взревела от отчаяния, замотала головой и распахнула крылья. Она схватила затормозившую в удивлении подругу передней ногой за шею и прыгнула вниз. Погоня, проводив удивлёнными взглядами одну за другой спрыгнувших с гор самоубийц, остановилась, подождала немного и направилась обратно: упасть с такой высоты и не разбиться невозможно, а три пегаса просто не успеют затормозить и врежутся в скалы.

Слабые крылья Флаттершай, не привыкшие к полётам, не могли обеспечить даже самого элементарного планирования. Рэрити орала от страха, вцепившись в подругу всеми копытами, и на все корки честила всех, начиная от Пинки и заканчивая Фэнси Пэнтсом. Сколько ни длилось падение – никого из прыгнувших первыми видно не было, и даже пегасы куда-то подевались. Оглушительный рёв ветра заглушал все звуки, в том числе плач напуганной до смерти пастельно-жёлтой пегасочки, которая сквозь рыдания просила прощения за столь опрометчивый поступок. И вдруг их с Рэрити засосало вбок. Единорожка лишь успела краем глаза приметить круглую дыру перед тем, как закрыла копытами голову в стремлении защитить от удара рог.

Флаттершай зажмурилась и только ойкала, пока попрыгунчиком катилась по какому-то тоннелю. Падение было недолгим, но неприятным – и вот она вывалилась на плоский каменный пол прямо к копытам ожидающих её немного нервно улыбающихся друзей. Их длинные гривы и хвосты – кроме гривы Тандерлейна – были похожи на бедствие из-за спутавшего их при падении ветра. Разве что Пинки Пай выглядела как обычно, да ещё и возбуждённо подпрыгивала:

— У-у-у, мне понра-авилось! Кто хочет ещё разок?

Рэрити услышала её знакомый звонкий голос. Единорожка сумела найти в себе достаточно смелости для того, чтобы открыть глаза и развернуться из клубочка, которым её свернуло в тоннеле. Это было тёмным каменным подземельем, продуваемым всеми ветрами. Льющийся из поглотившего шестерых пони тоннеля свет освещал крохотную площадку, на которой все они стояли. Белоснежная кобылка прикусила нижнюю губу, засветила рог, а затем сосредоточила магию на его кончике и осветила получившимся импровизированным фонарём пространство. Совсем рядом с ними лежал мёртвый стражник, которого столкнула Эпплджек: при падении в тоннель он сломал себе шею, а потом послужил страховочным батутом для шестерых друзей и спас их от своей участи.

— Где мы? – осторожно спросил Тандерлейн.

— Пещеры под Кэнтерлотом. – объявила Пинки. – Бабуля Пай рассказывала мне, что в далёком прошлом они служили домом жадным единорогам, искавшим здесь драгоценности. Потом Императрица… э-э… там было что-то про Понивилль и добычу самоцветов, но я не особо разобрала, потому что бабуля в этот момент сосала кому-то член.

— Хочешь сказать, что отсюда можно попасть в Понивилль? – глаза Спектрального Шторма расширились. «Если это так, то есть надежда на то, что мы успеем!» — радостно подумала она.

— Агась! – весело кивнула Пинки Пай. – Прямо в пещеры алмазных псов!

Энтузиазм Спектрального Шторма сошёл на нет. Она опустила уши и пробормотала:

— А я-то надеялась, что до этого не дойдёт.

— В какой-то момент алмазные псы разогнали рабов и присвоили кэнтерлотские пещеры себе, но дальше всё равно не зашли, — продолжила Пинки. – Никто не знает, почему. Кроме, наверное, их самих. Но это не точно.

— Рэрити, посвети. – попросила Спектральный Шторм и угрюмо посмотрела на десятки ходов вокруг себя, даже в потолке. – И как мы поймём, куда идти?

Единорожку вдруг осенило. Она стала ходить взад-вперёд, говоря:

— Алмазные псы ведь ищут драгоценности? Так. Они продолжили путь от Понивилля досюда? Так. Дальше не пошли? Так. Значит… нам нужно туда, где драгоценностей осталось меньше всего!

— Логика железная, конечно, но как мы это узнаем? – устало спросил Тандерлейн и с удивлением воззрился на просиявших Эпплджек и Флаттершай.

— Да вот как! – Рэрити встала на дыбы, с торжествующей улыбкой засветив ярче рог, и рассредоточила свет по всему ущелью. Через мгновение пещеры взорвались яркими красками, по стенам и потолкам заплясали разноцветные блики.

— Что это?! – вертясь по сторонам с расправленными крыльями, воскликнула Спектральный Шторм. – Что происходит?!

— Она может искать драгоценные камни, — сказала Эпплджек и счастливо засмеялась. – Это наша Рэр!

— Нам туда, — весело сообщила Рэрити, указывая копытом на самый тёмный тоннель. Единорожка прервала заклинание, и самоцветы потухли, перестав отзываться на её магию и посылать через каменные стены свой свет. Кобылка снова сотворила фонарик.

Спектральный Шторм отнеслась к этой идее с сомнением:

— К алмазным псам? А другого пути нет?

— Нет. По-видимому, иначе только туда. – Тандерлейн кивнул на тоннель, через который они все сюда попали.

— Ладно, — вздохнула радужногривая пегаска, повернувшись к Рэрити, — веди.

А через полчаса земля потемнела от заполнивших небо над Кэнтерлотом армий нажравшихся чейнджлингов.

Глава ХIII

Неожиданно перед Рэрити предстали ржавые арочные ворота, состоящие из толстых прутьев, а в глаза врезался свет факела. Единорожка осторожно спросила:

— Это… оно? – из-за её спины, вжимаясь в тесные стены тоннеля, выглянули Тандерлейн и Спектральный Шторм.

— Да, — шепнула последняя. – Теперь нам нужно быть максимально осторожными. Алмазные псы не церемонятся с теми, кто нарушает границы их владений. Никому. Не шуметь. Рэрити, сможешь открыть эти ворота?

Единорожка телекинезом попыталась поднять преграду, но после первого же скрипа выронила её с испуга. Посыпалась хлопьями ржавчина. Рэрити посмотрела на Шторма и покачала головой, тихо ответив:

— Тут замок.

— Можешь сдвинуть штифты магией? – нетерпеливо переминаясь с одного копыта на другое, спросила предводительница.

Рэрити покивала в знак того, что попробует, и свет от её рога запрыгал со стены на потолок и пол.

— Стой! – опомнился Тандерлейн. – Погаси пока свет, ты привлекаешь внимание.

В полной темноте, рассчитывая только на магическое осязание, Рэрити обхватила квадратный замок голубым сиянием. Оно по велению единорожки протекло через аккуратную скважину внутрь и заполнило замочный механизм. Рог белой пони иглисто засиял ярче, она прищурилась, стараясь хоть что-то рассмотреть: левитировать и смещать что бы то ни было вслепую было крайне сложно. Она стиснула зубы, нащупала тонкие длинные цилиндры и один за другим сдвинула их. Замок с щелчком открылся – и ворота, тихо скрипнув, вышли из паза.

— Молодец, — потрепав единорожку копытом по плечу, радостно прошептала Шторм. Группа пони прошла вперёд; Рэрити закрыла ворота чисто для того, чтобы понять принцип действия замков алмазных псов.

— И куда дальше? – спросила Пинки Пай. Рэрити снова сотворила заклинание фонаря.

— Хочешь сказать, ты не знаешь? – распахнув тёмно-голубые глаза, тихо ужаснулась единорожка.

— Рэри, никто не знает, — вздохнула Эпплджек. – Мы даже не знаем, как алмазные псы выглядят.

— Знаем. – дрожа, пропищала Флаттершай. Её ходящая ходуном правая передняя нога указывала в темноту. – Примерно… так!

Все пони медленно повернули головы к указываемому пегаской месту. Последней это сделала Рэрити – и луч бело-голубого цвета, лизнув плечо и щеку безобразного существа, остановился на его лице с выступающими нижними клыками и низко нависшими на глаза бровями.

— Тише… — срывающимся на писк шёпотом произнесла жёлтая пегаска. – Не… двигайтесь!

Однако радужногривая кобылка вдруг смело пошла вперёд, говоря:

— Я – предводительница повстанцев, известная как Спектральный Шторм, пони, с которой вы заключили соглашение о взаимной неприкосновенности. Моя группа заблудилась, и я прошу помочь нам выбраться на поверхность. Ваше имущество не тронуто.

— Ты нарушила границы владений алмазных псов, — прорычал зверь. – А это – нарушение соглашения! Как вы попали внутрь?

— Из пещер под Кэнтерлотом, — угрюмо ответила Спектральный Шторм, недовольная тем, что ей приходится отчитываться.

— И вы не заблудились? – удивлённо пророкотал пёс, опуская копьё. Брови приподнялись, открывая неприятного песочного цвета глаза. – Как?

Спектральный Шторм молчала, и Эпплджек, опасаясь вызвать раздражение пса, честно ответила:

— С нами есть единорожка, которая умеет искать всякие блестяшки.

Глаза существа загорелись алчностью. Пёс указал похожим на саблю грязным когтём на Рэрити:

— Я помогу вам найти выход, если вы отдадите мне эту пони.

— Э, нет, — ни секунды не раздумывая, пружинисто качнула головой Шторм, — это я тут ставлю условия. И ты помогаешь найти выход.

— С хуя ли баня-то сгорела?! – гневно взревел алмазный пёс.

— Очень хорошо, что ты про неё слышал, — морща нос от зловония, едва слышно пробормотала в сторону Рэрити. – Тебе не мешало бы её посетить.

— Ты намекаешь на то, что я плохо пахну? – пёс сощурился, глаза налились кровью. Украдкой зверь понюхал свою подмышку – и они заслезились.

— Императрица готовит на вас нападение. – закатив глаза, раздражённо проговорила Шторм.

Флаттершай попятилась, прячась за Пинки Пай. Здесь было слишком много напряжения и агрессии, а розовая земная пони была единственной, кто держался спокойно и непринуждённо.

— Орды чейнджлингов идут сюда, чтобы убить вас в вашем же собственном доме, — продолжала стальным голосом радужногривая пегаска, — и мы пытаемся вернуться в лагерь, чтобы дать им отпор и не подпустить к вашим владениям – вот твоя мотивация помочь нам.

Пёс мялся с полминуты, пытаясь выжать выгоду для себя из этой ситуации, и упрямился бы ещё дольше, если бы Рэрити не ступила вперёд и мягко не произнесла:

— Я согласна.

— На что? – хором спросили пони; алмазный пёс с удивлением посмотрел на белую единорожку, идущую к нему.

— Я помогу алмазным псам найти драгоценности, — улыбнулась та. – Так будет лучше всего. Я бесполезна в бою. А так мы сэкономим несколько минут, за которые вы выйдете на поверхность. Мне не трудно, Спектральный Шторм, правда.

Глаз светло-голубой пегаски дёрнулся. Она нахмурилась и пошла к Рэрити.

— Можно тебя, — крыло, жёсткое и сильное, легло на спину единорожки и, уперевшись ей в холку, потянуло за Штормом, — на секундочку… Ты сошла с ума?! – прошипела радужногривая кобылка, когда отвела Рэрити от пса на достаточное расстояние – в другой коридор. – Я ценю твоё самопожертвование и всё такое, но это не «помочь управиться за часок» — это рабство на всю жизнь! Алмазные псы по мелочам не размениваются! А если им что-то не понравится – они прихлопнут тебя одной левой! И сбежать ты не сможешь – лабиринты тянутся в полной темноте на небеса знают сколько миль! Всё глубже и глубже! Мы не можем…

— Можете. – твёрдо прервала тираду Шторма Рэрити. – Если уж они действительно не размениваются по мелочам – то о чейнджлингах этот уже знает, передаст остальным, а вас всё равно не выпустят.

— А если просто вырубить этого здоровяка? – втиснулась в разговор Эпплджек.

— И как вы узнаете дорогу на поверхность? – парировала Рэрити. – К тому же, я уверена, тронете одного – будете иметь дело со всеми. А их тут слишком много. – Единорожка несколько секунд смотрела на бестолково хлопающих ртами кобыл, а затем тихо, проникновенно сказала: — Друзья. По-другому никак. Пожалуйста… вызволите мою сестру. Позаботьтесь о ней, хорошо?

В злости на собственное бессилие радужногривая сорвиголова прижала уши, стиснула зубы, яростно замотала головой и с рыком лягнула земляную стену. Несколько комков упало на пол; уши Рэрити поднялись торчком.

— Хорошо, — обессиленно выдавила Спектральный Шторм. – Мы найдём Свити Бель, чего бы нам это ни стоило, и не бросим её. Обещаем. П… прощай, Рэрити. – Шторм отвернулась до того, как единорожка заметила блеснувшие в уголках её глаз слёзы.

— Это… это твой выбор, у нас нет выхода, — захлёбываясь слезами, обняла единорожку Эпплджек и пошла за радужногривой пони. – Прощай!

— Мы отдаём тебе Рэрити, — желая сжаться в комок под потрясёнными взглядами друзей, объявила алмазному псу пегаска дрожащим голосом. – В обмен на дорогу на поверхность.

Пинки Пай, подскочив, протянула псу переднюю ногу, как неизменный жест согласия любых сделок.

— Сделка состоялась, — удовлетворённо проворчал он, пожимая своей лапищей копыто пони, и отвернулся, чтобы пролаять что-то своим товарищам.

— Рэрити, — задыхаясь после вдыхания запаха пропахшей псиной ноги, прокашляла земная пони, — ради всего святого, научи их мыться!

Несмотря на своё безнадёжное положение, Рэрити тихо рассмеялась. Слишком уж уморительно скривилось лицо Пинки.

Пока алмазные псы переговаривались, пони по очереди прощались с подругой, а после обнялись все вместе. Рэрити приняла ласку, зажмурившись и чувствуя, как слёзы щекочут лицо. «Я только нашла друзей – и вот вынуждена отпустить их», — от этой мысли ей хотелось рыдать, но одновременно в душе зажёгся неведомый тёплый огонёк, словно ради этого момента единорожка и жила всю жизнь. Пожертвовать собой ради друзей. Она ни о чём не жалела.

Алмазные псы ещё несколько минут переговаривались, указывали друг другу на коридоры и разбегались, пока не остался только один, который повёл пони к закрытому коридору. Он открыл его и пропустил пятерых друзей вперёд, а затем затворил ворота. Всё время до этого момента Тандерлейн крепко, нервно сжимал копыто белой единорожки.

— Я люблю тебя, — в забившийся от плача нос произнесла Эпплджек в последний момент перед тем, как ворота закрылись и навсегда отрезали Рэрити от внешнего мира.

Теперь единорожку отчаянно крепко связывало с ним только одно – засевшее на всю оставшуюся жизнь воспоминание о потрясающих зелёных глазах, взгляде, перебродившем скорбью и нежностью.

Она ощутила на своей шее тяжёлый испорченный временем и неумелым обращением хомут.

— А теперь, — услышала Рэрити рык и почувствовала грубый шлепок по крупу. – Докажи, что мы отдали своё время за стоящую рабыню!

Всхлипнув, пони засветила рог и начала плести заклинание…

Глава ХIХ

— Дискорд Бы Тебя Побрал, — громоподобно рычит Спектральный Шторм с такой дикой яростью в глазах, что Пинки и Тандерлейн отшатываются, а Флаттершай каменеет от ужаса, – ЧТО. ТЫ. НАДЕЛАЛА?!!

Едва алмазный пёс земляным пластом закрыл выход из своих родных пещер, всё негодование и злоба радужногривой пегаски вылились на Эпплджек грохочущими громовыми раскатами. Тандерлейну показалось, что ещё чуть-чуть – и вставшая дыбом шерсть на спине Шторма затрещит молниями. Эпплджек стоит, сгорбившись, опустив голову и повесив уши; жеребец понял, что никогда не видел пони более подавленную, чем она. Минутой позже он осознал, что выглядит не лучше.

Земная пони даже не пытается гордо принять вызов. Она никогда в жизни не ошибалась так, как сегодня. Её передние копыта дрожат, угрожая уронить переднюю часть тела кобылки в самоуничижительном поклоне.

Вот только ей уже не перед кем просить прощения.

Вот только её уже никто не простит. Она не сопротивляется Спектральному Шторму, потому что сама не желает себя прощать. Эпплджек сейчас легче умереть, чем выносить груз собственной вины.

— Если бы не твоя неотёсанная тупость, — до слюнных брызг забыв себя от гнева, почти пролаяла лидер повстанцев, — если бы ты со своей ебучей безмозглой башкой не влезла – Рэрити осталась бы жива! Кому после этого нужна твоя xyeва честность?! Кто. Просил. Тебя. Лезть?!

Впервые за много лет Эпплджек плачет – громко, навзрыд – и действительно падает лицом в землю. Одновременно происходит ещё одна невероятная вещь: между Эпплджек и Штормом вклинивается Флаттершай – влетает с такой силой и скоростью, что ей приходится тормозить всеми четырьмя копытами, а от её манёвра каменистая местность взрывается пыльной грядой.

— Это уже слишком, Спектральный Шторм! – кричит она прямо в лицо радужногривой пони, грозно растопырив бесполезные крылья, сузив глаза, обычно мягкие и робкие, но сейчас заострившиеся боевым настроем, со схлестнувшимися в точки зрачками, голубовато-бирюзовая радужка вокруг которых теперь кажется огромной, как у помешанной. – Эпплджек хотела как лучше и выбрала для этого честнейший путь из всех возможных, и не её вина, что у неё не получилось!

Спектральный Шторм смотрит на вдруг обозлившуюся пегасочку потрясённо. Флаттершай из-за своей репутации и почти жеребячьего голоса похожа на взъерошенного воробья, отчаянно храбрящегося перед ястребом.

— Как ты можешь так говорить? – прошипела Шторм, внутренне удивляясь, что её жестокий настрой ослаб после выпада этой слабой кобылки. Радужногривая бунтарка чувствует, что сдувается перед лицом колоссальных душевных сил, горой вставшей за Эпплджек и вмещающихся в одну тощую пегаску, сдуваемую ветром. – Вам всем всё равно, что случилось с Рэрити? – не выдержав, пегаска снова срывается на крик и принимается ожесточённо жестикулировать. – Вы двое – самые близкие её подруги! Какое право вы имеете так называться, если вам АБСОЛЮТНО НА НЕЁ НАПЛЕВАТЬ?!!

Оранжевое копыто со свистом рассекает воздух и со звонким шлепком даёт пощёчину Спектральному Шторму.

«Не может быть», — отстранённо думает Спектральный Шторм, сама не зная, чему. От силу удара её голова резко, до боли в шее поворачивается влево, мир становится ослепительно-чёрно-белым, а время словно замедляется – на такую ничтожно-маленькую частичку времени, что даже пони, склонные дробить вселенную до бесконечности, не придумали ей названия – и потом снова пружиной бросается вперёд, отрабатывая упущенную величину.

— Как ты можешь так говорить? – пророкотала Эпплджек, повторяя слова Спектрального Шторма.

Флаттершай, которой больше не нужно было хорохориться, издала совершенно расходящийся с прежним образом разъярённой кошки безобидный писк и спряталась за Пинки Пай, …которая увлечённо смотрела за этой сценой, сидя на крупе и закидывая копытом в рот… камушки, сгребённые в охапку другим копытом.

Эпплджек никогда не была красноречивой, всегда выражаясь чётко и прямо, не запутывая и не околдовывая собеседника пышными оборотами. Но, по её мнению, эта реплика недостаточно выражала всё её недовольство подходом Спектрального Шторма.

— Эт было решение Рэрити, её собсное, — задыхаясь от всё ещё текущих потоками слёз, изрекла с привычным акцентом Эпплджек, — и мы не в праве его оспаривать. Рэрити поступила глупо, и не надо так жрать меня глазами! Никто не обязывал её делать так, какими б ни были эти псы вероломными и жестокими. Но эт было её решение! То, что ты, Спектральный Шторм, заботишься о своих пони – замечательно. Но заботиться – не означат запереть в золотой клетке и не давать воли ради безопасности. Ты не умеешь отпущать, хоть именно это очень часто и являтся самым важным в жизни окружающих. Было б лучше, если б она трусливо сжалась в комок и не умерла? Так эт точно такое ж самоубийство – порыва сделать мир лучше, тяги к добру! Разве не за эт ты борешься, Спектральный Шторм?

Радужногривая пегаска стояла и слушала, не перебивая. Потрясённая, она не вставила слова даже в предоставленную паузу, и земная пони продолжила:

— Все пони там, — она показала на виднеющийся вдали Вечносвободный лес, — присоединились к те именно для этого. Ты не позволишь им? И их захочешь запереть в безопасной золотой клетке? Предашь то, ради чего они примкнули к тебе? Тогда гроша ломаного не стоит твоё восстание! – Эпплджек в сердцах плюнула в пыль.

Спектральный Шторм раскрыла крылья, и Эпплджек подумала, что она сейчас применит какой-нибудь приём – но нет, пегаска соединила маховые перья перед своей грудью и в ошеломлении уставилась на них. Оранжевая кобылка закончила – уже не так огненно и рьяно, как до этого, а с душераздирающим пластом вины:

— Но я не чувствую ся каким-нить вдохновителем. То, что Рэрити обрела себя в самопожертвовании – пусть и ненужном, но она показала, на что способна и готова, и смогла подать нам пример, а мы должны на ус намотать! – не отменяет того, что я потеряла подругу, и потеряла по собственной глупости.

Выпад Флаттершай и монолог Эпплджек окончательно истощили ядовито клокочущую в горле Шторма ярость. После недолгого молчания она растерянно пробормотала:

— Никогда не думала, что потрачу своё время на бредни какой-то… — она сложила крылья, перед этим досадливо взмахнув ими, но неохотно признала: — Однако в них определённо что-то есть. Знаешь, у нас действительно не было выбора. Алмазные псы слишком жадны, чтобы упустить из своих лап ходячий камнеискатель. Их там было целое племя, и они бы его получили. Возможно, наши потери могли бы быть много больше, чем одна пони. Возможно, мы вообще бы не выбрались. Поступок Рэрити… действительно стал примером для всех нас. Хотя меня по-прежнему гложет чувство неоправданной потери.

Тандерлейн спустя пару секунд после этого признания фейсхнуфнул:

— И ради чего она собиралась набить ЭйДжей морду – ради того, чтобы признать, что была не права?

— Разговоры по душам помогают понять это без мордобоя, — пожала плечами Пинки Пай. – Странно, что часто им предшествует потеря надежды. Ну, или потеря Рэрити.

— Поэтому ты не вмешивалась? – с усмешкой спросил вороной пегас.

На лице Пинки Пай расцвела озорная улыбка:

— Ага. А ты сам-то почему их не разнял?

— Кобылы дерутся, как медведи разъярённые, — махнув копытом, отшутился Тандерлейн, – их и палкой не упиздишь.

Помирившаяся и притихшая компания продолжила свой путь. Из-за упущенного в ссоре времени бежали галопом, благо, все оставшиеся пони – за исключением Флаттершай, которая ехала на спине Эпплджек – были достаточно выносливы для этого. Оставшуюся сотню метров до леса все пони оглядывались назад, смотрели в небо, ожидая армию чейнджлингов – её пока что не было. Спектрального Шторма также тревожил факт нахождения в лагере шпиона. Что могло произойти, пока лидер повстанцев отсутствовала?

Когда пони добрались до привала восстания, сердце радужногривой пегаски забыло, как биться.

Лагерь был пуст.

Глава ХХ

— Чт… Что? – Спектральный Шторм, совершенно беспомощно носящаяся туда-сюда и заглядывающая в каждую хижину, была похожа на брошенную собаку. Флаттершай и Пинки обезоруживало звучащее в голосе бойкой и агрессивной пегаски отчаяние. – К-куда все ушли? Как они могли уйти?

Радужногривая пони вскинула уши и резко повернулась, когда услышала звук сдвигаемой деревяшки. Жестокость и кровожадность, вспыхнувшие в её вишнёвых глазах, угасли с появлением жеребёнка. Оранжевая пегасочка с пыльными фиолетовыми гривой и хвостом, переломанная и перебинтованная, медленно, глядя себе под копыта, словно не доверяя им, выбралась из-под единственной обрушившейся хижины. Шторм с трудом узнала в жеребёнке кобылку, крылья которой были смолоты колёсами в стенах арены, и плавными скачками быстрее остальных пони приблизилась к ней. Пегаска помогла кобылке, откинув носом последнюю деревяшку, зацепившуюся сучком за бинт на крыльях малышки. Лидер повстанцев села на круп, взяла прижавшую уши кобылку передними ногами, а затем прижала к груди в объятии и, поглаживая ту по гриве крылом, мягко спросила:

— Ты в порядке, мелкая? Как тебя зовут? Куда все ушли, и почему ты не пошла с ними?

Кивнув, та немного бодрее, чем выглядела, ответила:

— Я Скуталу.

— А я Шторм, — сделав паузу перед своим именем, ответила с наволоченной на лицо улыбкой пестрогривая кобылка. – Почему ты одна?

Флаттершай не могла не улыбнуться, умилившись тому, как хорошо ладит лидер повстанцев с жеребятами. «Может, она не такая грубая, какой хочет казаться? – с ненужной нежностью подумала пастельно-жёлтая кобылка, но, испугавшись сама себя, отбросила эту мысль. – Нет. Нет. Плохая Флаттершай». Пегаска помотала головой, вызвав недоумённый взгляд со стороны Эпплджек, но не заметив его, поглощённая мыслью о том, что она ведь не интересуется кобылами.

Скуталу долго не отвечала; Шторм терпеливо ждала. Наконец кобылка подняла на старшую пони серо-фиолетовые глаза и растерянно пробормотала:

— Я не помню.

Предводительница прижала копытом голову жеребёнка к своей груди и, стиснув зубы, нервно покачалась взад-вперёд на крупе. Единственная ниточка, связывающая её с ушедшими повстанцами, оборвалась.

Пинки Пай осенило, и она подскочила к Скуталу с вопросом:

— А ты не слышала ничего о том, куда все могли пойти?

Спектральный Шторм копотливо, медленно отпустила оранжевую пегасочку, словно боясь резкими движениями спугнуть показавшуюся из-за тёмных деревьев надежду.

— К… эм… логовам… в ущелье… — нахмурилась Скуталу. – Я не могу вспомнить. Хижина грохнулась на меня, когда главная пегаска говорила, куда всем надо пойти.

— К логовам? – оцепенев, повторила Спектральный Шторм. Она резко схватила копытами голову жеребёнка и рванула её лицо вверх, смотря в него в диком ужасе: — К логовам мурен?! Лайтнинг Даст повела их к логовам мурен в Ужасном ущелье?!!

— Видимо, да, — с придыханием ответила Скуталу, и передними ногами Шторм почувствовала, как та пытается покивать; она отпустила голову жеребёнка. Кобылка с недовольным видом потёрла шею – чисто символическое обозначение того, что недавно ей было неудобно, хотя её шеи радужногривая не касалась. Однако, увидев, в каком выведенном из равновесия состоянии находится лидер повстанцев, грязно-оранжевая кобылка оставила свои прихоти и с тревожным участием посмотрела вверх, в лицо Шторма.

— Нет… — надломлено выдохнула Шторм, мелко мотая головой. – Это же смерть… это же верная смерть…

Тандерлейн безрадостно смотрел на своего лидера, терпеливо поджидая, когда пройдёт завладевшая Штормом минута удушливого упадка. Их с радужногривой пегаской темпераменты были различны, но пегас прекрасно знал: прерви он эту прострацию – и разрушения будут идти на квадратные метры.

Скуталу отошла на шаг, чувствуя с пронзительным свистом взлетающее напряжение. Спектральный Шторм вцепилась копытами в землю и гневно задрожала, её нижняя челюсть конвульсивно тряслась.

— Эм… Спектральный Шторм, мне… — промямлила Флаттершай, нарушая тишину, и её голоса хватило, чтобы окончательно переломить душевное равнодушие Шторма.

С бешеным, кошмарным рёвом пегаска взбрыкнула задними ногами, выдернув из-под своего тела, и начала рвать и метать.

Она в отчаянной, остервенелой горестной злости атаковала деревья, ломая молодые стволы и оставляя вмятины на более крепких. Выражение её лица было таким несуразным, что друзья легко начали бы ассоциировать её с разозлённым подростком, если бы не понимали ситуации. Шпион Императрицы – Лайтнинг Даст. Предатель – любимая Штормом кобыла.

А радужногривая пегаска была слишком поглощена уничтожающим разочарованием, слишком разбита и сломлена, чтобы следить за тем, как она выглядит, каким голосом она выкрикивает бессвязные проклятья. Единственная здравая мысль, задержавшаяся в охваченном и сокрушённом ударом мозгу – не расплакаться. Не разрыдаться при всех. Не дать больше видеть свои слёзы…

В какой-то момент Спектральный Шторм продолжила разрушение всего вокруг себя чисто машинально, в памяти вернувшись к тем дням, когда она была Рэйнбоу Дэш, не заматывалась в чёрные лоскуты и не устраивала масштабные диверсии, к той последней минуте своего бытия Рэйнбоу Дэш, когда всё, во что она верила, сломалось, а её картина мира, сложноорганизованная и захватывающая, развеялась пеплом по миру и заставила задохнуться и умереть её будущее. И пегаска топтала, крушила и ломала до тех пор, пока у неё не закончились силы. И она бессильно опустилась на землю, с бесполезной, измотанной гордостью подумав о том, что не позволила себе заплакать.

Друзья смотрели на неё с пониманием и щемящим чувством того, что они ничем не могут помочь – оно повисло среди пони густым облаком, навевающим мысли о безнадёжности происходящего. Пока Шторм психовала – Лайтнинг увела восстание дальше. Пока они все стояли – сюда мчалась армия чейнджлингов. А Рэрити... Рэрити просто была оставлена в подземных лабиринтах. Зря.

Скуталу не понимала всего отчаяния ситуации и не разделяла общей апатии. Утянутая Пинки Пай с линии огня, она восхищённо наблюдала за исступлением кобылы с потрясающими гривой и хвостом, кострами бушевавшими при каждом импульсивном движении. Они завораживали, играли, буйствовали вместе со своей владелицей и её эмоциями – глубоко искренними и такими же яркими. Но экспрессия эта была насыщена таким драматизмом и остротой, что маленькая оранжевая кобылка забыла, как дышать, обезоруженная этим откровением.

У Тандерлейна всё было намного проще. Он видел типичную кобылью истерику.

Последние два раза вяло ударив по коре выкрученного дерева, Спектральный Шторм медленно сползла – не упала даже – на землю. Тогда жеребец подошёл к ней и чётко, громко произнёс:

— Лайтнинг Даст предала тебя.

— Эт уж все поняли, — шикнула на него Эпплджек.

— Заткнитесь. Заткнитесь все, ни один пони не способен мне помочь, — проскрежетала зубами Шторм и поднялась на ноги. Она знала, что должна пересилить себя, снова начать соображать. Вспомнить о своём предназначении. – Так… — устало прошелестела пегаска. – Так. – было крайне тяжело заставить свою голову, защитившуюся пустотой от подползающего умопомрачения, снова работать. Но кобылке это удалось. – Нам нужно догнать их.

— Это бесполезно, — пасмурно отозвался вороной жеребец. – До Ужасного ущелья отсюда идти полдня даже шагом, а нас не было…

— МЫ ДОЛЖНЫ СДЕЛАТЬ ХОТЬ ЧТО-ТО, ТАК ЧТО ЗАТКНИ СВОЮ ПАСТЬ НЕМЕДЛЕННО, ИЛИ Я ЗАСУНУ ТЕБЕ ВОН ТО БРЕВНО ТУДА, КУДА ЭРЕКЦИЯ НЕ ДОХОДИТ!!! – рявкнула Шторм так, что подняла в воздух тучи птиц с уцелевших окрестных деревьев. Сердито покрикивая, они, только усевшиеся, полетели искать более спокойное место.

Думать светло-голубой кобылке по-прежнему было трудно, а говорить – легко. Чувство самосохранения у Тандерлейна было сильнее гордости: он проглотил даже это оскорбление, задевающее его достоинство – любое.

Пыхтя, Спектральный Шторм потопала на восток. Сейчас она была даже не на подростка похожа – на обиженного жеребёнка, который кричит, что уйдёт из дома, но все прекрасно понимают, что это пустая, бесполезная угроза.

Пытаться догнать ушедшую два дня назад повстанческую армию. Пустое, бесполезное действие. Шторм разверзла крылья и словно катапультировала себя в серое и безрадостное осеннее небо.

— Если захотите пойти с нами, то идите прямо туда, — со вздохом указал копытом Тандерлейн и тоже развернул крылья.

— Сейчас осень, — озадаченно сказала Эпплджек. – Почему деревья здесь зелёные?

Чёрный пегас удивлённо поднял брови, но в его глазах застыл блеск глубокого равнодушия. «Она садовод, — подумал безучастно Тандерлейн. – Должно быть, профессиональная привычка».

— Императрица сдвинула календарь на полгода вперёд, меняя времена года по своей прихоти. – словно жуя слова после сильной пьянки, объяснил нехотя жеребец. – В общем, вы знаете, куда идти, да?

Оставив тройку пони и жеребёнка самостоятельно решать, что им делать, Тандерлейн бросился догонять уже далеко улетевшую предводительницу восстания.

— И чего ты хотела этим добиться? – проворчал пегас, невероятно рискуя: Спектральный Шторм в воздухе – что стрела на тетиве. – Отрицать очевидное глупо. Я тут же понял, что шпион – Лайтнинг Даст, как только Рэрити… — он рвано выдохнул и с силой моргнул, — рассказала о том, что Императрица кого-то подосла…

Спектральный Штурм одарила скулу Тандерлейна смачным хуком, и пегас на полной скорости ушёл в штопор. Пегаска почти не заметила ни своего действия, ни его последствия, но слова вороного жеребца всё-таки возымели своё действие: она начала трезво – или менее сомнамбулически – соображать.

Как бы это ни было горько, как бы это ни хотелось с пеной у рта отрицать, Тандерлейн был прав. Лайтнинг Даст прямо-таки загорелась, когда появилась возможность управлять лагерем. Она всегда вполголоса рассуждала о порядках, принятых в Империи – даже о внутренних распорядках некоторых организаций, о которых простые смертные знать не могут…

— Скажи мне на милость, почему я всё ещё лечу вместе с тобой и терплю твои оскорбления? – уже не так добродушно процедил вернувшийся на своё место Тандерлейн.

Пегасы, оставляя столь контрастирующие бледно-серый и кричаще-радужный воздушные шлейфы, зашли на посадку и приземлились на холодные каменные плиты, предваряющие вход в издырявленный норами мурен коридор.

По нему свободно гулял ветер.

Спектральный Шторм пустым, невидящим взглядом обвела широкое пространство перед собой. Она впервые в жизни почувствовала себя маленькой, крохотной, потерянной.

— Ты был прав. – слова давались во всех аспектах тяжело. – Лайтнинг Даст предала меня.

На этот раз боль, тихая боль отчаяния, осознанного в полной мере своей непоправимости, достигла сердца Тандерлейна. Он сглотнул, переступил с копыта на копыто и неуверенно спросил, почему-то чувствуя себя убийцей:

— Может, Скуталу показалось?

— Может, — рассеянно согласилась Спектральный Шторм. – Но тогда зачем ей вообще надо было уводить лагерь?..

Они безмолвно стояли друг рядом с другом, продуваемые всеми ветрами.

— Спектральный Шторм? – раздался милый, тонкий голос Дёрпи. – Ты ищешь нас? Лайтнинг Даст послала меня за тобой. Она хочет встретиться.

Ветер колыхал радужные волосы, открывая глаза, которые предводительница хотела скрыть от Тандерлейна – слишком много пустоты и безволия в них сосредоточилось. Но после этих слов пегаска вскинулась, повернулась к косоглазой простодушно улыбающейся пони и мелком взглянула на вороного жеребца – не кажется ли ей, не агония ли это умирающего рассудка: нет, пегас тоже смотрел на Дёрпи, вопросительно склонив голову набок.

— Лагерь жив? – неверяще произнесла Шторм и посмотрела на наполненные воем ветра логова мурен в каньоне. Лагерь, как она уже уверовала, должен был сгинуть там.

— Конечно, — хихикнула, забавляясь, серая пегаска. – Что с ним может случиться?

Ничего не понимая, но уже не смея надеяться на лучшее, чтобы не получить вдвойне болезненный удар, Спектральный Шторм бок о бок с Тандерлейном полетела за посланницей, сетуя на то, что та не может лететь быстрее: нетерпение так и клокотало в желудке. "Я быстро, — думала она, — Флаттершай с остальными как раз дойдёт сюда, когда я вернусь".

Глава XXI

— Мы на месте, — объявила Пинки Пай, осматриваясь. Звонкий голос кобылки отлетел от стен каньона и запрыгал по норам так же пружинисто, как её шаги.

— А где Спектральный Шторм? – спросила Скуталу, осматриваясь. – Она устала нас ждать?

Эпплджек, только собиравшаяся задать вопрос, а не бросила ли их предводительница, прикусила язык. Версия жеребёнка была более тактична… и желанна.

Четыре пони устало уселись на собственные хвосты: холодные камни – не самая лучшая подушка. Скуталу, тяжело вздохнув, уклонилась от приглашающее приоткрытого крыла Флаттершай и уселась, как взрослая. Пастельная пегаска посчитала это желание быть старше милым, но в силу своей натуры всё же смутилась зря предложенной помощи, наверняка надоедавшей самостоятельной оранжевой кобылке. Она даже ни разу не спросила про своих родителей.

Эпплджек почувствовала копытами толчок. Она подняла голову и повертела ушами.

— Вы чуете это? – осведомилась фермерша. Флаттершай помотала головой, но Пинки Пай через несколько секунд подпрыгнула – именно в тот момент, когда под землёй снова что-то толкнулось, как плод в животе матери. Эпплджек подскочила вслед за розовой подругой и тревожно ощупала взглядом пыль и мелкие камешки под ногами.

— Что это? – испуганно прошептала оранжевая пегасочка, чья связь с грунтом, равно как и у Флаттершай, была не так сильна, как у земных спутниц.

— Что-то гигантское, — жалобно ответила Пинки Пай. – Мои копыта печёт!

Флаттершай плотнее приложила копыто к камню, но не почувствовала ни малейшего изменения температуры. Лишь Эпплджек поняла после такой же манипуляции, что дело не в ландшафте, а в странных способностях пританцовывающей пони. Её копыта пекло… изнутри.

Вдруг Пинки Пай с визгом отпрыгнула, а камни под её копытами уродливо надломились – и наружу вылетела гигантская разъярённая мурена. Свившись змеем, она резко распрямилась и, распахнув полную зубов пасть с сильно удлинённой нижней челюстью, с утробным рёвом спикировала на пони. Те, завизжав, бросились врассыпную; мурена, сломав своей головой ещё один участок окаменевшей земли, только коротко тряхнула головой, хищно взглянула на Эпплджек и стремительно поползла к ней, почти не касаясь брюхом земли и держась только на держащемся за что-то под землёй хвосте.

Это существо, судя по размерам, могло целиком проглотить двоих пони и, возможно, даже не заметить этого. Спорить с таким чудищем было бесполезно, поэтому рыжая кобылка, заорав, галопом поскакала к стене и в последний момент резко свернула, но её манёвр не удался: мурена с потрясающей ловкостью, даже не коснувшись стены, избежала столкновения и резко распрямилась. Её полетевшее вперёд тело с широко разинутой пастью могло бы настигнуть Эпплджек и проглотить её на лету, но тут в глаз непомерно большой тёмно-красной змеи прилетел булыжник, заставивший ту страдальчески заурчать и остановиться, начав трясти головой в попытке избавиться от боли.

— Флаттершай! – задыхаясь от бега и страха, крикнула зажавшаяся в угол Эпплджек. – Что ей от нас надо?

— Я не знаю, — почти плача, пропищала пегаска. – Я никогда прежде не встречала таких существ! Но ему не нравится, что мы шумели…

Пинки Пай в этот момент храбро забежала с другой стороны и подбила булыжником другой глаз, едва мурена открыла его. Зверюга взревела от ещё более острой боли и забилась на земле, вытащив из норы огромный усеянный короткими фиолетовыми шипами хвост и замолотив им по земле и стенам.

— Пинки, не надо! – закричала Флаттершай. – Мы не правы, и мы должны уйти, это её территория!

Вдруг мурена прекратила агонизировать и низко зарычала прямо в каньон. В глубине пещер мгновенно началось движение.

— Ой… это их территория, — пролепетала пегаска, бледнея. Парализованные ужасом ожидания подруги уставились в истерзанный норами коридор.

Одна за другой норы выстрелили муренами, мгновенно сориентировавшимися на свету и помчавшимися на потревоживших их покой пони. Все, как одна, с шипением разверзли пасти, усеянные всевозможными видами зубов; у некоторых существ клыки были так велики, что они даже не были способны закрыть рот.

С новым истошным криком Эпплджек, Флаттершай, Пинки и Скуталу рванули к выходу из каньона, но туда нырнула ослеплённая розовой земнопони мурена, и путь к отступлению оказался отрезан. Прижавшись друг к другу, две земнопони и две пегаски обречённо смотрели на катящуюся на них извивающуюся десятками змеиных тел смертоносную волну. У стаи наметился лидер, самая крупная мурена, и кошмарные существа с ещё большим энтузиазмом поползли вперёд – каждый с намерением урвать, отхватить кусочек побольше для себя.

Их грохот и рёв заглушил ещё одну порцию толчков снизу. А потом всё произошло так быстро, что никто не успел сообразить. Флаттершай даже по инерции считала себя мёртвой некоторое время.

Секундное землетрясение, масштабный каменно-земляной взрыв и фейерверк из тысяч испачканных грязью драгоценностей. Блестящими осколками они очередью пробили чешую вожака мурен и почти мгновенно убили его.

Как только длиннющее тело лидера мифических змей грузно шлёпнулось на землю, все остальные остановились. Напуганные страшной и неожиданной кончиной своего предводителя, мурены оглушительно заверещали от страха и бросились обратно по норам, спасая свои жизни. Змеюка, оккупировавшая выход, слепо бросилась в другую сторону, врезаясь в стены и тщетно пытаясь пробить в скалах нору.

— И помните, мальчики, — услышали шокированно уставившиеся на ослеплённую мурену пони певучий голос Рэрити, — жадность никого ещё не доводила до добра. Всего хорошего. – раскатистый звук сгребаемой на место каменистой земли. – Ох, я кого-то случайно убила?..

Обнявшиеся в последнем порыве пони медленно повернулись на голос. Выпачканная землёй единорожка, взволнованно прикрыв рот копытом, жалостно бродила взглядом по истекающей кровью мурене.

— Р… Рэрити… — прошептала севшим голосом Флаттершай. – Как мы можем тебя видеть? Ты мертва? Мы тоже мертвы?

— Нет, — осторожно протянула единорожка, осматривая себя и одновременно пытаясь очистить шёрстку от налипшей земли. – Я жива, мне удалось выбраться. Когда Тандерлейн ударил по стене, с потолка посыпались земляные комки, и я поняла, что пещеры алмазных псов запутанные, но не крепкие. Как только вы ушли и я поняла, что вы в безопасности, я предложила псам джекпот, и они согласились с такой радостью, что едва ли не на передних лапах носили меня повсюду. Мне даже неловко было их обманывать, когда я нашла достаточное количество драгоценностей, чтобы при помощи телекинеза сдвинуть ими пласт земли. – сделав паузу, единорожка посмотрела себе под ноги, на утрамбованный магией грунт. – Я их вернула. Если псы покопаются, то даже смогут их найти. А что вы тут делаете? Не то, чтобы я вам не рада, я просто совсем не ожидала…

— РЭРИТИ!!! — с неописуемым облегчением и радостью взревела Эпплджек и, вырвавшись из объятий подруг, влетела в единорожку и стиснула её копытами. – Ты жива!!! Ты жива, слава звёздам, ТЫ ЖИВА!!!

— И мы тоже живы! – радостно подпрыгнула Пинки Пай, выбросив вверх копыта.

Наступило всеобщее очень громкое ликование, смущённо прерванное Флаттершай:

— Возможно, нам стоит отойти, пока мы ещё кого-нибудь не потревожили?

Подруги счастливо выразили согласие и пошли прочь от жилищ мурен.

— Смотрите! – сияя, воскликнула Скуталу и указала копытом вдаль. – Спектральный Шторм! И ещё одна пегаска с ней!

— Это Лайтнинг Даст, — улыбнулась Флаттершай. – С лагерем всё в порядке!

---

Радужногривая пегаска хмуро уставилась на Лайтнинг Даст:

— Что всё это значит?

Повстанцы, сновавшие на фоне застывшей в сантиметрах над землёй бирюзовой пегаски, были целы, невредимы и даже в полном составе. Пони расположились под покосившимися скалами, нависшими над ними; некоторые особо деятельные уже начали тренироваться и сооружать для себя и других какие-то хижины из подкопытных материалов.

Лайтнинг Даст окинула хмурым взглядом новую стоянку и коротко бросила Шторму:

— Надо поговорить. У логов мурен. Сейчас.

Спектральный Шторм, уже качнувшаяся в воздухе следом за любовницей, резко остановилась. Лайтнинг не отреагировала и продолжила изредка загребать крыльями воздух, толкая себя вперёд и скользя, как морская птица.

В голову голубой пегаски полезли неприятные, унизительные мысли о том, что Лайтнинг может действительно оказаться шпионом. А ведёт её к логовам, чтобы убить. Шторм понимала: от атак она бы легко отбилась, но боли предательства точно не выдержит и застынет на месте. Потерять, обрести и снова потерять – страшно. Цепляясь за соломинку, Шторм подумала: «Тогда почему она не разделалась с повстанцами?». Но в итоге здравый смысл одержал победу, и предводительница поняла, что есть только один способ всё выяснить.

— Присмотри за ними, — сказала она Тандерлейну и кинулась догонять Лайтнинг Даст, игнорируя рутинное ворчание жеребца, как обычно оставшегося вторым.

Лайтнинг Даст игнорировала попытки Шторма превратить медленный полёт в их обыкновенную гонку, и вскоре радужногривая кобылка поняла, что в этот день ничего «обыкновенного» ждать нельзя. Две пегаски летели молча, медленно, ноздря в ноздрю.

— Ты шпион? – коротко спросила Шторм, не выдержав напряжения.

— Да, — глухо ответила бирюзовая пони, и ситуация сделалась только нелепее.

Не так Спектральный Шторм представляла себе обнаружение шпиона. Ни тебе ссоры, ни битвы не на жизнь, а насмерть – быстрый, как пуля, вопрос и лаконичное согласие, как бы несущее в себе печальное послание: «Ой, как неудобно получилось». И уж тем более Шторм не желала, чтобы шпионом оказалась её любимая кобыла.

— Ты собираешься убить меня? – удручённо полюбопытствовала радужногривая.

— Нет, — ещё тише отозвалась Лайтнинг Даст.

— Тогда зачем весь этот балаган?

Бирюзовая пегаска прижала уши и с силой стиснула зубы.

— Я должна была тебя убить, — процедила она. – Я – шпионка Императрицы, посланная, чтобы уничтожить тебя и восстание. Но я изменилась. Я больше не служу ей.

Взгляд Спектрального Шторма похолодел:

— И как давно ты изменилась?

Оранжевого оттенка глаза затуманились воспоминаниями:

— После первой же встречи. Помнишь, как это было? – напряжённые губы тронула ностальгическая улыбка. – По неосторожности я подвергла себя большей опасности, чем думала сначала. Филлидельфия, горящий особняк Хойти-Тойти – а ты не побоялась ни огня, ни рушащейся стены. Бросилась туда и вытащила меня, полнейшую незнакомку, своего врага, на себе. А ведь я уже начала задыхаться там.

— Я не знала, что ты мой враг… — пробормотала Спектральный Шторм, но быстро осеклась, не сказав того, что и сейчас не считает Лайтнинг врагом. Когда её любимая пегаска так откровенничает, что рассказывает о своих слабостях – момент исключительный, который нельзя упускать.

Лайтнинг замолчала, и, когда радужногривой стало казаться, что насовсем, снова заговорила:

— Никто не поступал так ради меня. Даже когда на учениях в академии «Шэдоуболтс» я попала в западню из грозовых туч, а ситуация вышла из-под контроля, инструктора просто подождали, когда одна из туч разрядится в меня до приемлемой «колючести» и только потом меня спасли. Когда для них уже не было угрозы, а я была похожа на сырой уголёк.

Спектральный Шторм внутренне сжалась и перестала дышать. Вовсе не от подсунутой воображением картины, в каком состоянии находилась Лайтнинг.

— А ты даже имени моего не знала, — горько произнесла бирюзовая кобылка. – И не побоялась подвергнуть себя опасности. Несла меня на себе всю дорогу, а я думала: «Почему я должна убивать ту, что обошлась со мной лучше, чем те, что послали её убить?». И когда ты прыгала через обрыв, я сбросила туда свои перьевые клинки. Узнавая о тебе и о восстании всё больше и понимая, что ты спасаешь так абсолютно каждого, я отправляла Императрице ложные отчёты – сходящие за правду, но ложные. – Спектральный Шторм поняла, что большинству своих спасений и проявлению стражниками и военными откровенной тупости она обязана именно Лайтнинг Даст с её ложью властям, и растроганно посмотрела на неё, но оранжевогривая пегаска продолжала сверлить раздавленным взглядом проплывающую снизу землю.

— И что теперь? – тихо спросила Спектральный Шторм. – Я простила тебя, Лайтнинг.

— Я собираюсь сказать тебе кое-что об Императрице. – резко повернулась к ней бирюзовая кобылка со стальным блеском в глазах, но вдруг вскинула уши и посмотрела вперёд. – Что там за крики?

Две пегаски замерли на секунду, прислушиваясь, а потом единодушно рванули вперёд. Прилетев, они увидели пятерых пони, уходящих от развороченной чем-то острым мурены. У Спектрального Шторма опустилась на землю челюсть:

— Не знаю, кто это сделал, но я его явно недооценивала.

Летуньи нырнули вниз и элегантно спланировали к нелетающим подругам. Увидев Рэрити, радужногривая удивлённо захлопала ртом, но в итоге просто обняла вернувшуюся единорожку – не так пылко, как Эпплджек.

— Ты нашла лагерь? – с улыбкой осведомилась Скуталу.

— Да, мелкая, — весело ответила Шторм и растрепала жеребёнку чёлку.

— А шпиона? – прямолинейно спросила Эпплджек. Лайтнинг Даст, немного поколебавшись, вышла вперёд:

— Это я. Императрица послала меня, но я теперь на стороне Шторма. – выдохнув, пегаска повернулась к лидеру повстанцев и чётко произнесла: — Недавно я получила приказ уничтожить восстание и повела всех сюда, к логовам мурен. Но в последний момент поняла, что не хочу и не обязана это делать.

— Ты ведь должна была убить меня? – удивилась Шторм. – Зачем Императрице убивать всех тех пони?

— Даже если я убила бы тебя, идея, оставленная тобой, продолжала жить. Её подхватили бы остальные… — Рэрити моргнула и вернулась в памяти к тому дню, когда говорила Фэнси Пэнтсу те же самые слава. – Сейчас я собираюсь сказать кое-что. Я знаю, что замышляет Императрица и зачем ей…

Внезапно кобылка замерла, бестолково хватая ртом воздух. Её крылья расслабились и полураскрылись, ноги сделались ватными. Лайтнинг Даст качнулась и захрипела; изо рта потекла кровь.

— Лайтнинг! – бросившись к ней, Шторм поймала агонизирующую пегаску передними ногами. Голова бирюзовой кобылки тряхнулась и отпала от шеи.

Флаттершай, издав невнятный мяукающий звук, упала в обморок, Рэрити закрыла копытом рот, а Эпплджек прижала Скуталу к себе, запрещая той смотреть. Маленькая кобылка, шокированная, не сопротивлялась.

— Л… Л-л… Лайтнинг? – оцепенело прошептала Шторм. Её дрожащие копыта выпустили обезглавленное тело, глаза предательски защипало подступающими слезами. Полубезумным взглядом пегаска обвела пространство и заметила на вершине одной из скал силуэт единорога. В ту же секунду он скрылся, но радужногривая, распахнув крылья, с переполненным скорби криком ринулась за ним. Золотистая вспышка телепортации снова подсунула Шторму лишь тот же самый силуэт – и убийца исчез.

Рэрити, трясясь, подошла к голове Лайтнинг Даст и копытом закрыла той глаза.

Глава XXII

— Все единороги с золотой и жёлтой аурой должны выйти вперёд.

Спектральный Шторм произнесла это глухо, по-кошачьи сидя на крупе и так полурасправив крылья, словно готовилась с минуты на минуту отгородиться ото всех занавесом из них. Выражение лица невозможно было разглядеть из-за накрывших его радужной тенью чёлки и прядей гривы. Хорошо знающие предводительницу пони нервно перекатили языки во ртах и переступили ногами: если обычно бодрая и задорная пегаска сидит в такой удручённой позе, новости определённо будут из копыт вон плохими.

Солнечные оттенки оказались среди единорогов редким явлением. Лира, несмотря на то, что её аура немного отдавала оранжевым, тоже была среди выступивших вперёд. Эта единорожка, по-видимому, обладала удавьим спокойствием, поэтому, не нервничая, в отличие от прочих кобыл и жеребцов, спросила ровным голосом:

— Что-то случилось, Спектральный Шторм?

— Лайтнинг Даст мертва. – когда пегаска наконец-то соизволила поднять голову, её налитые кровью и стреляющие искрами вишнёвые глаза заставили толпу напрячься, чтобы не отшатнуться. – Её убил единорог с золотым телекинетическим полем. Просто отсёк голову и телепортировался.

— Ты думаешь, что это кто-нибудь из нас? – без напряжения спросила Лира. Рэрити поймала себя на том, что завидует этой единорожке: та не нервничала, даже оказавшись в числе подозреваемых, а вот голубоглазая кобылка, в которой никому и в голову не пришло усомниться, уже сгрызла бы себе копыта от напряжения, не будь они всё ещё покрыты грязью.

Звонкий голос Пинки, совсем не вписывающийся в напряжённость ситуации неискоренимым заразительным жизнелюбием, не дал Шторму ответить:

— Э-эй, поняши, тут вообще хоть кто-нибудь помнит про то, что на подходе здоровенная, многочисленная, ненасытная, тупо убивающая, готовая высосать всю любовь коллективноразумная армия чейнджлингов?

Спектральный Шторм вскинула голову и моргнула. В круговороте событий, обретений и утрат она забыла про основную свою миссию. «Как так можно вообще?! – удивлялась пегаска сама на себя, поднимаясь на все четыре копыта и выпрямляясь. – Так… С предателями можно разобраться потом. Лайтнинг Даст уже не вернуть, а всех остальных ещё можно спасти».

— На нас движется армия чейнджлингов. – подтвердила радужногривая слова земной очень кудрявой подруги. – Сперва они зачистят подземелья от алмазных псов, затем примутся за нас. Наша задача…

Оказавшись в своей стихии, Спектральный Шторм на несколько секунд забыла обо всём ужасном, что было в этот день. А когда снова вспомнила, сохранять уверенный в себе вид и безапелляционный голос можно было практически без усилий. Боль никуда не ушла. Просто ненадолго спряталась, спряталась за предстоящие заботы об организации войска, чтобы потом, когда эти заботы рассеются, закончатся, выйти окрепшей и набравшейся сил, продолжить с утроенной силой терзать радужногривую раскалёнными клещами…

— Вопросы? – громогласно и деловито осведомилась Спектральный Шторм в конце своей речи.

— А кто такие чейнджлинги? – крикнул какой-то жеребец.

В ответ донёсся необычный, но приятный голос, и повстанцы расступились, пропуская его обладательницу – самую настоящую зебру с традиционными потускневшими от времени золотыми украшениями на шее и копытах:

— Воистину, упущенье сие как никогда досадно,

Но я вам свет пролью и тем дарую безопасность.

Рэрити изумлённым взглядом рассматривала первую в своей жизни зебру.

Та была… экзотичной. Внешне похожа на пони, но более мужеподобна, с необычным разрезом голубых глаз и – самое главное – серыми полосами по более светлому телу. Неупустительный взгляд белой единорожки отметил также более узкие и слегка вытянутые вверх заострённые уши, крепкое телосложение и слишком массивную репицу: Рэрити стояла так, что могла видеть, что хвост зебры скорее похож на кисточку. Слегка мотнув собственным хвостом, Рэрити припомнила, насколько длинна её собственная репица, и попыталась предположить, таков хвост зебр от природы или они особым образом бреют его как дань родной культуре. Но о родной культуре необычной кобылицы больше могли сказать массивные серьги, браслеты на правой передней ноге и обвивающие шею тяжёлые кольца.

— Не аликорны чейнджлинги, хоть кажутся такими,

Нельзя им верить от времён начал и, кажется, поныне.

В их жилах – вероломных оборотней кровь,

Они способны превращаться в вас и вашу красть любовь.

А сила их – в количестве, в единстве,

Лишь группами творят они жестокие убийства.

А как от улья отобьются и одни окажутся –

Ни за что в жизни с пони не свяжутся, — продолжала зебра.

«Почему она так странно говорит? – от удивления Рэрити забыла про хороший тон и начала неприкрыто таращиться на полосатую поэтессу. – Как у неё получается сходу слагать стихи? Может, это какая-то рифмованная характеристика, чтобы лучше запомнить, а она её просто пересказывает?».

— Не милы этим тварям ни травы, ни яблочки,

К сену тоже относятся наплевательски,

А как любовь в душе пони найдётся –

Вампирами слетятся, и пир для них начнётся.

— Э, прости, что перебиваю, Зекора, — вежливо приподнял копыто единорог из толпы, — как понять – «вампирами слетятся»? И что там было про любовь?

— Обычная еда дырявому отродью не нужна:

Ради чужой любви ведётся вся эта война.

Найдя в тебе крупицу или капельку любви,

Он тотчас закричит: «Эй, братцы, поживись!».

Зекора медленно нагнула голову, сделавшись совершенно жуткой в глазах Флаттершай, и зловеще продолжила, глядя в глаза задавшему вопрос жеребцу:

— Эмоции сладки для чейнджлингов, как мёд:

Желают пустоту внутри залить, имея вместо сердца лёд.

Особенно вкусны любовь и ненависть для них,

Одна пьянит, в другой же сил есть на троих.

— То есть, всё, что мы можем испытать, они могут использовать против нас самих? – подытожил Тандерлейн. – Как же их тогда победить?

— Не бойся глаз бездушных и дырявых ног:

От страха твоего смеётся и задорится едок.

Возьми зубами добрую, тяжёлую дубинку,

Сильнее размахнись и выбей из него слезинку.

— Насколько они быстры? – пресно спросила Спектральный Шторм, очевидно, чтобы насладиться ответом, и он её не разочаровал.

— Крылья их тонки и тоже словно решето,

Нельзя с такими похвалиться быстротой.

Но вот чего вам следует бояться в самом деле –

Зелёной магии в их жёстком чёрном теле.

— Здесь подробнее, пожалуйста, — с трудом протиснулся через толпу сизый единорог с колючей грязно-серой гривой. – Они аликорны? Что они могут делать магией?

Пластичным круговым движением копыта зебра с серьёзным выражением лица добыла из воздуха искрящуюся зеленоватую пыль, а потом, не успели новоприбывшие удивиться этому трюку, шумно сдула её. Пыль в полёте к земле разделилась на густые заполненные внутри дуги, а потом разбилась о траву и исчезла.

— Чейнджлинги способны колдовать себе барьеры,

Пикировать, как соколы – и ты тотчас повержен,

Ведь кратеры от тел их образуются в земле,

Им хоть бы хны, тебе бы отбежать суметь.

Ещё они своих врагов умеют ослеплять:

Вспышка – ты ничто против копыта иль когтя.

Но самое коварное, хоть редкое – гипноз.

Не повезло попасться – для тебя настал анабиоз.

Бояться их не надо, верные друзья,

Пред храбростью в сердцах бессилен и такой альянс:

Сражайтесь храбро, быстро, рьяно –

И одолеете захватчиков упрямых.

— Всем всё понятно? – хмыкнула Спектральный Шторм и, взмахнув крыльями, подлетела над землёй: — Готовьтесь к бою, ходу, ходу! Отправляемся к пещерам алмазных псов!

Повстанцы храбро отсалютовали своему лидеру и, развернувшись вокруг хвостов, бросились к установленным палаткам и тентам. Пинки Пай, перепрыгивая снующих туда-сюда вечно несущих что-то ополченцев, подобралась к уходящей от Спектрального Шторма Зекоре и спросила:

— Привет! Я Пинки Пай! Ты так классно говоришь стихами, как у тебя так получается?

С весёлой улыбкой розовая пони прыгала рядом со степенно шагающей зеброй гораздо более неброской расцветки. Та с почти величавым спокойствием улыбнулась и ответила с неизменным чужеземным акцентом:

— Врождённым даром такая способность является,

Правда, вовеки веков она не пригождается.

— Оу, не говори так, — расстроилась Пинки Пай и тут же снова улыбнулась: — Это то, что делает тебя особенной! Зекора, ты удивительная!

Зебра ласково посмотрела на кобылку, остановилась и копытом поманила ту к себе. Розовая земнопони перестала скакать и подставила ухо, в которое Зекора прошептала, как очень большую тайну:

— Я вижу: добродетель есть в твоей душе,

Не дай её сломить, когда вас станет шесть.

С неизменной загадочной улыбкой кивнув замеревшей Пинки в знак благодарности и прощания, Зекора снова выудила откуда-то зелёный песок, ударила им в землю перед собой и исчезла. Розовая земнопони, издав звук удивления, покрутилась вокруг себя, пожала плечами и попрыгала помогать кому-нибудь искать кого-нибудь, кому можно помочь.

— Эпплджек! – услышала рыжая кобылка знакомый, желанный зов. Земнопони резко повернулась и моментально выхватила взглядом несущуюся к ней младшую сестру, задыхающуюся от восторга.

— Эпплблум! Сахарок! – радостно воскликнула Эпплджек, ловя бледно-жёлтую кобылку в крепкие Эппловские объятья. – Как дела?

— Отлично! Я сделала нам хижину только что, пойдём, покажу! – высвободившись из объятий старшей сестры, кобылка потянула ту за собой, взяв её копыто своим.

— Немного позже, сладкая, — нежно улыбнулась Эпплджек одними глазами. – Я обязательно вернусь, обещаю. О, а это Скуталу, — воспользовалась земная пони шансом переключить внимание упрямого жеребёнка на другого упрямого жеребёнка. – Покажи ей тут всё, ты ж ведь успела освоиться?

— Привет, — радушно улыбнулась Эпплблум, и её жеребячья, простодушная весёлость больно кольнула сердце Эпплджек. – Меня зовут Эпплблум, поиграем вместе?

— Пойдём! – охотно согласилась Скуталу с той же жеребячьей простотой и непосредственностью. Две кобылки помчались в самую гущу толпы. – Правда, Спектральный Шторм крутая?

— Не-е, Эпплджек лучше…

Рыжая кобылка смотрела им вслед, думая о том, как жеребята хотят быть жеребятами при любых обстоятельствах, как им хочется играть, несмотря ни на что. И всё казалось таким простым… Взрослые не должны впутывать жеребят в свои проблемы, жеребята не должны страдать из-за проблем взрослых – это ведь очевидно, да? «Может, поэтому я ни разу не видела, чтобы Шторм тренировала их – потому что она тоже так думает?» – предположила Эпплджек, направляясь к импровизированному складу оружия и обмундирования. Философствовать у фермерши не очень получалось, поэтому она сосредоточилась на деле, несмотря на то, что война высветилась во всей своей отвратительности после короткой дружелюбной беседы двух маленьких кобылок.

— Эпплджек, ты идёшь в бой? – удивилась Рэрити, рассматривая то надевшую шлем подругу, то импровизированный склад.

— Да, иду, — хмуро отозвалась земная пони. – Потому что так нужно. Эт наша общая цель, мы все поддерживаем Спектрального Шторма, а отсиживаться за чужими спинами и просто болеть за остальных – эт не дело.

— Нет-нет, — успокаивающим голосом охладила пыл Эпплджек единорожка, — я согласна с этим… — замявшись, Рэрити неловко промямлила: — Наверное, я тоже буду сражаться… Я просто беспокоюсь за тебя. Вдруг тебя ранят?

— Это война, сахарок, — снисходительно напомнила фермерша, одарив подругу нежным взглядом.

— Д-да, я понимаю… — сбивчиво отозвалась Рэрити, ползая в своих мыслях, и на автомате спросила: — Может, тут найдётся что-то для меня?..

Арсенал повстанцев состоял из украденных доспехов и оружия и самодельных изделий: х кольчуг, жилетов, накопытников из очень жёсткой и грубой бычьей кожи... Единорожка подняла один из таких жилетов телекинезом, придирчиво морщась, медленно оглядела его со всех сторон и с отвращением констатировала:

— Они носят это.

— Ну да, от копья или меча вряд ли защитит, — согласилась Эпплджек, надевая один из таких жилетов, — но от стрел – самое то.

— Нет, дорогая, ты не поняла. – единорожка повернулась к подруге и несколько раз ткнула своим жилетом той в лицо, шипением чеканя: — Они. Носят. Это.

— Рэрити, — утомлённо потёрла переносицу копытом земная пони, — я не понимаю, что не так.

— Как они могут носить такую ужасную вещь?! – к концу этой фразы единорожка разгневанно запыхтела носом, и лицо Эпплджек ожесточилось.

— Это война! – повторила она уже не так терпеливо. – Здесь никто не думает о том, как он выглядит, здесь главное выжить! – и зубами земнопони нахлобучила висящий в воздухе жилет белой кобылке на рог, поставив своеобразную точку в своём суждении. Эпплджек затянула потуже ремешок гвардейской брони на себе и пошла выбирать себе оружие, бормоча: — Я не припомню, чтобы пони вообще думали о том, как они выглядят…

Рэрити проводила земную подругу обиженным взглядом. Она печально посмотрела на невзрачный коричневый жилет и пожаловалась ему:

— Флаттершай наверняка бы меня поняла. – вздрогнув, единорожка спохватилась: — Кстати, где она?

Пастельно-жёлтая пегаска нашлась среди пахнущих пряностями корзин рядом с Зекорой и Спектральным Штормом. Рэрити, приободрившись от одного созерцания своей подруги такой спокойной и счастливой, посеменила к кобылкам чуть быстрее.

— Флаттершай, ты собираешься стать одним из врачевателей? – хорошо зная свою подругу, предположила единорожка и ненавязчиво заглянула в одну из круглых корзин, сплетённых из ободранных от коры гладких палочек. Травы – что и следовало ожидать.

— Всё так, — с чуть тревожной улыбкой кивнула розовогривая кобылка. – Зекора так много знает о травах, я многому у неё научилась.

— Правда, Шай боялась подойти к ней, пока я ей не помогла, — развязно добавила Спектральный Шторм, дружески похлопывая кобылку по холке так, что у той подлетал круп. После этих слов Флаттершай смущённо пискнула и покраснела, виновато улыбаясь зебре. Та отнеслась к этому с пониманием и просто ободряюще моргнула пегаске.

Рэрити обратила внимание на занятых и спешащих пони вокруг себя. Они были слишком спокойными – серьёзными, некоторые даже улыбчивыми, но не испуганными. Как будто бы собирались на праздничный обед, а не на битву с опасным многочисленным противником. Наверное, воспринимать это как обед как раз лучше, чем бояться. Вместо столовых приборов – дротики и стрелы, топоры и мечи, пращи и арканы, кистени и булавы… Единорожка присматривалась к отдельным пони, шевелила ушами, ловя обрывки разговоров, постепенно вникала в картину происходящего и всё меньше чувствовала себя чужой...

Единороги сноровисто связывали из ремешков и лоскутов ткани кобуры для ног, боков и шей и отправляли в них метательные дротики, ножи, короткие копья – а в боковых кобурах удобно умещались даже длинные – и прочее оружие, которое годилось для того, чтобы быстро достать магией и метнуть. Уверенные в своих телекинетических способностях пони набивали кобуры до отказа всеми видами метательных предметов, а менее опытные довольствовались тем, что брали ножи и копья: метко запустить их во врага не получится, а вот колоть и резать в ближнем бою будет очень удобно. Рэрити так увлеклась наблюдением и осмыслением технической части, что забыла, для чего служат все эти предметы.

— Посмотри, — телекинезом крутила свой единорожий нож без копытояти какая-то кобылка, давая рассмотреть его стоящему рядом Биг Макинтошу, — сместила баланс. Теперь можно легко метать его, и он далеко полетит, а не так, как обычно, — оба засмеялись, видимо, вспомнив что-то только им известное.

Красный жеребец опирался правым копытом на тяжёлый боевой топор, и это было единственным его оружием, прямым и недвусмысленным, как и всё, что принадлежит земным пони. Рэрити рассмотрела мощную копытоять, которую, к тому же, удобно держать зубами, и усеянное грубыми зазубринами остриё, не только способное проломить бок или отрубить ногу, но ещё и выдрать из своей жертвы внушительный шматок плоти, и поняла, что оружие единорогов брало точностью и скорострельностью, а оружие земнопони – ударной силой и надёжностью. По крайней мере, как промахнуться таким чудовищным топором мимо чьей-то головы – как ни ужасно, – Рэрити не представляла, а пролетевший мимо цели дротик воображала очень хорошо. Но, едва единорожка убедила себя, что с такой бронебойной и тяжёлой вещью больше ничем не поорудуешь, Макинтош поднял хвост, к которому оказалась привязана верёвка, и раскрутил. Верёвка тут же обернулась кистенем, со свистом рассекающим воздух в опасной близости от головы жеребца.

Однако кистень, несмотря на наличие грозных размеров утыканной шипами гири, по-прежнему в глазах выросшего на ферме жеребца оставался тем самым лассо, которым он загонял скот или пригибал к земле яблочные ветви. Биг Мак ловко управлялся и с этим оружием, что было понятно из по-спокойному горделивой позы единорожки рядом с ним. Кобылка довольно и без напряжения следила за крутящимся на подвесе металлическим шаром. Присутствие рядом единорожки с её идеально подходящими для метания магией предметами навевало Рэрити мысли о том, что при должном умении Макинтош мог бы запустить кистень во врагов. Белая кобылка невольно и навязчиво заинтересовалась, сколько пони может, мягко говоря, сбить такая штуковина.

Рэрити отошла от брата Эпплджек и незнакомой единорожки и стала свидетельницей того, как в другой стороне пегаска и знакомая белой единорожке как вызвавшаяся несколько дней назад добровольцем Лира надевали на себя доспехи. Правда, чтобы подробнее всё рассмотреть, фиолетовогривой кобылке пришлось сначала услышать крик «Берегись!» и быстро отпрыгнуть с дороги четырёх земнопони, с топотом несущих на головах огромный щит. Рэрити шокированно моргнула: этот щит мог спокойно спрятать четырёх-пять пони – причём в высоту, — кто вообще мог пользоваться таким монстром?!

Сочтя этот вопрос слишком сложным для самостоятельного поиска ответа, Рэрити вернулась к наблюдению за облачавшимися в броню кобылками, а заодно присмотрелась к оружию пернатой. Белая единорожка ожидала увидеть что-то вроде перьевых клинков, но нет – их не было. Зато были кобуры, как у единорогов, и что-то похожее на прямоугольные седельные сумки на боках. Всерьёз этим заинтересовавшись, кобылка подошла к двум изредка переговаривающимся на явно профессиональном воинском жаргоне пони и, прокашлявшись, поздоровалась:

— Здравствуйте, меня зовут Рэрити. Простите, что отвлекаю, но я не понимаю многого из того, что тут происходит… я хотела поинтересоваться, — она указала копытом на седельные сумки пегаски, — что это такое?

— Мэрри Мэй, — с простой улыбкой представилась пегаска. Её шерсть была приятного нежно-зелёного оттенка, а волосы – среднего между фиолетовым и малиновым. Она повернулась к Рэрити, чтобы той удобно было рассмотреть «сумки», и заодно показала свою кьютимарку – три солнца. – Это груз.

Глаза белой единорожки увеличились в размерах:

— А разве вам не нужно взлетать выше и разгоняться быстрее?

Неизвестно, сколько бы ещё времени Рэрити и Мэрри Мэй смотрели друг на друга, как инопланетяне с разных концов галактики, если бы не единорожья солидарность Лиры. Та бегло пояснила, что «груз» на самом деле не груз, а действительно сумки, в которых находятся метательные снаряды.

— Но не такие, как у нас, – единорожка сделала паузу, чтобы надеть кольчугу – почему-то сделанную из веток, как какой-нибудь плетень – и вытащить из её плетений знакомый Рэрити дротик. – Мы направляем свои магией. А задача Мэрри – просто сбросить их с высоты. Они разгонятся, упадут чейнджлингу на голову – и всё. Для этого камням, например, даже не обязательно быть тяжёлыми – земное притяжение сделает своё дело.

— А если они упадут на голову не-чейнджлингу? Мало ли что… — неуверенно спросила Рэрити.

— Мэрри уже приноровилась. – белая единорожка, услышав это, поёжилась – по-видимому, до «уже» несчастные случаи всё же случались. – А ты чего ещё не готова? А, ты, наверное, маг?

Рэрити перебрала в памяти известные ей три-четыре заклинания и покачала головой:

— Нет, не думаю.

— О, давай я помогу тебе найти что-нибудь? – тут же предложила Лира и, не дожидаясь ответа, повернулась к арсеналу. Рэрити заметила кьютимарку единорожки и удивилась:

— Ты играешь на лире? Почему ты тогда идёшь сражаться?

Лира, так спокойно державшаяся на коротком, но давящем допросе Спектрального Шторма, нервозно дёрнула ушами и обернулась:

— Потому что именно за этим я здесь. Чтобы делать то, что мне хочется, без оглядки на кьютимарку, клёйма и чужие приказы. Понятно?

Рэрити оставалось только кивнуть. Она почувствовала себя ужасно неудобно. Вдобавок ещё и потому, что не собиралась идти убивать, а Лира тратит на неё своё время.

— Наверное, я всё же пойду к целителям, — сказала белая единорожка. Мятная выронила из телекинетического захвата длинный клинок и обернулась:

— Что значит «наверное»? Ты всё ещё не определилась, что будешь делать? У нас времени в обрез, решай быстрее!

— Но… — Рэрити огляделась. – Все пони не очень-то торопятся.

— Дела, которыми занимаются те, кого ты видишь, не терпят спешки. – вздохнула Лира и вернула клинок на место. – Целители в той стороне, — единорожка указала туда, откуда пришла фиолетовогривая кобылка, — удачи пригодиться.

Рэрити вздохнула: она уже успела произвести на целую пони впечатление совершенно бесполезной единорожки. Чувство отчаянной спешки наконец одолело белую кобылку, и она рысью побежала к Флаттершай и Зекоре. Спектральный Шторм уже успела куда-то от них уйти.

— Флаттершай, я могу помочь тебе чем-нибудь? – спросила Рэрити и, следуя примеру зебры, телекинезом водрузила себе на спину две корзины с травами.

— Ты решила помочь нам лечить раненых? – Флаттершай, судя по её радостному голосу, явно была рада, что её подруга выбрала не убийство, а врачевание. – О Рэрити, это так здорово, так мило с твоей стороны!

— Но я не знаю ни единой травы, — беспомощно прервала благодарственный поток единорожка.

— Ничего страшного, — пегаска не могла прогнать улыбку с лица, — зато ты умеешь наводить чистоту и сможешь промывать раны.

— Ты говоришь об этом слишком спокойно для себя, — осторожно заметила белая кобылка.

— Мне нравится помогать пони, — прикрыла глаза Флаттершай, — я не вижу в этом ничего, чего нужно стыдиться.

— Идут! Идут! – закричала прежде никем не замечаемая Дёрпи. Она висела в тёмном небе всё это время, всматриваясь вдаль; теперь, увидев своими косыми глазами надвигающуюся с горизонта чёрную массу, громким криком сообщала об этом. – Идут!

Спектральный Шторм пролетела над толпой, взмыла к светловолосой часовой и, прищурившись, громко крикнула вниз:

— Все пони, к пещерам алмазных псов – быстро!

Рэрити, повернувшись, чтобы взять магией остальные корзины с травами и настоями, заметила быстро обменивающихся репликами Пинки и Эпплджек и поняла, что всё это время не видела розовую земнопони. А ведь на ней не было ни оружия, ни брони, в отличие от Эпплджек, которая выбрала своим оружием – неудивительно – кастеты и шипы для задних ног и защитила разномастными доспехами переднюю часть тела. «Похоже, я ошибалась насчёт ‘не торопятся’ – они действительно быстро справились», — подумала Рэрити про ополченцев. Эта мысль подстегнула единорожку, и она, как никогда чувствуя себя не в своей тарелке, побежала догонять уже урысивших вперёд Флаттершай и Зекору; корзины с лекарственным сырьём потянулись за белой кобылкой по воздуху. Однако Рэрити всё равно обернулась, интересуясь тем, что будут делать её земные подруги, и увидела, что Эпплджек галопом несётся к фаланге и ловко встраивается в неё, а Пинки, как ни странно, спокойно остаётся в ущелье. Вокруг неё собираются жеребята, с завистью смотрящие вслед уходящим воинам. На этом моменте Рэрити врезалась в стену и чуть не растеряла содержимое корзин. Так бы и случилось с одной из них, если бы её не подхватил неизвестно откуда взявшийся Тандерлейн.

— Не зе... – насмешливо произнёс пегас и, увидев, кто перед ним, осёкся и выронил-таки пойманную корзину. – Рэрити?..

— Тандерлейн, — вздохнула единорожка и стала торопливо подбирать зелёные стебли с земли магией, не забывая удерживать телекинезом остальные корзины.

Однако пегас не дал ей этого сделать. Вороной жеребец отдёрнул единорожку с дороги, ведущей в узкий проход, и прижал к стене, рассматривая её тело глазами, бегающими так лихорадочно, что Рэрити стало немного страшно.

— Это ты? Это правда ты? Как ты выбралась?

— А мы можем обсудить моё чудесное спасение после того, как разберёмся с чейнджлингами? – попросила Рэрити, холодно сверкая глазами. Она слишком сильно нервничала для лишних форс-мажоров.

— Д… да. Только не забудь. – отпустив кобылку, пегас тяжело запустил копыта себе в гриву и влетел в узкий тоннель, успев нырнуть прямо перед уже ступившим внутрь жеребцом. А вот единорожке пришлось ждать подходящего момента, чтобы влиться в колонну, и Рэрити уже подбирала достойные слова для выражения Тандерлейну в лицо своего мнения по этому поводу. Времени и эмоций на то, чтобы обдумать, почему реакция жеребца на её возвращение была столь импульсивной, у единорожки уже не хватало.

Повстанцы шли по узкому тёмному потайному ходу, освещаемому лишь магией единорогов. Рэрити с облегчением заметила, что потолки в этом ущелье достаточно высокие, чтобы беспрепятственно нести над головами пони ещё одну колонну – закрытые гораздо плотнее после короткого происшествия корзины с ценным грузом. Однако впереди вдруг раздался голос Флаттершай:

— Пони, пожалуйста, не тревожьте летучих мышат.

Рэрити мгновенно рванула корзины ниже, чуть не ударив нескольких бойцов позади себя. Те отозвались сдержанным ворчливым шёпотом, и единорожка была уверена, что, если бы не угроза оказаться под кровожадными клыками раньше времени, их недовольство было бы выражено гораздо громче.

Единороги по мере возможностей погасили рога. Остаток пути шли в темноте. Тем больнее резанул по глазам появившийся сразу за единственным поворотом солнечный свет.

Выйдя из потайного хода, белая единорожка зажмурилась и отвернулась. Она остановилась и медленно открыла глаза, заодно увидев, что выход снаружи закрыт нависшими верёвками старого мха – как и по всей скале. Действительно потайной ход.

Впереди же была ещё одна густая полоса леса, уже начавшего рыжеть, и открывающиеся за ней пустоши, закреплённые за алмазными псами. Армию чейнджлингов теперь могла рассмотреть даже Рэрити с её плохим зрением. Неприятель двигался медленнее, чем полагалось бы грозному врагу, но уже был пугающе близко. Чейнджлинги заслонили собой луну, погрузив землю во мрак, но всё равно прекрасно ориентировались в темноте.

Спектральный Шторм раздавала указания. Бойцы пошли к самым деревьям, а целители остались у скалы рядом с потайным ходом; лишь некоторые, в основном крепкие жеребцы, защищённые жёсткими плетёными доспехами. Рэрити расставила корзины с травами так, чтобы до каждой было удобно дотянуться или ртом, или телекинезом, и тревожно всмотрелась в лесополосу.

Чейнджлинги подлетели ближе, замерли, круто развернулись и помчались обратно.

Радужногривая пегаска уронила челюсть и вскинула крылья. Она чуть не подлетела над деревьями с криком: «Эй, вы куда?!!».

— Не понял… – осторожно опустил меч Тандерлейн. – Это что, вся битва? Они как-то телепатически всех убили?

— Не глупи, — рыкнула Лира, — Зекора бы об этом сказала.

— Да что, Дискорд побери, творится после появления этой белой телекинетички? – пророкотала радужногривая, прищуренными глазами недоверчиво провожая чейнджлингов к горизонту. "Все приготовления и вся беготня — зря, они просто улетели без боя", — ненавидяще подумала она.

---

Шайнинг Армор всё ещё сжимал бессознательное тело Кейденс в объятьях, когда их охватила розовато-пурпурная вспышка – и оба исчезли.

Императрица и Королева, непринуждённо обсуждавшие подробности своего дальнейшего сотрудничества, удивились одна сильнее другой.

Кризалис сузила глаза и мгновенно усмотрела выгоду в сложившейся ситуации. «В одном Императрица не обманула: в Кейденс было столько любви, что каждый из моих детей насытился до отказа», — подумала она.

— Что это значит? – проскрежетала Королева. – Я выделила для тебя своё время не для того, чтобы быть обманутой! Мы уходим!

— Я изолировала эту комнату! – рявкнула Императрица, распахивая крылья. – Отсюда нельзя телепортироваться!

— Когда найдёшь того единорога, сообщи ему это! – с презрением прошипела Кризалис и стремительно вышла, хлопнув роскошными дверями.

«Мои верные подданные, — скользнув в коллективный разум, промурлыкала Королева, — не тратьте сил и жизней на ненужных шавок. Возвращайтесь назад и наступайте на Кэнтерлот. Даже с имеющимися сейчас силами… мы поставим эту обитель вероломства на колени».

---

— Прости, Шайнинг Армор, — обняла белого жеребца младшая единорожка с лавандовым цветом шерсти под похожим на мешковину балахоном Лунного Света. – У меня никак не получалось обойти тот барьер раньше. – взгляд волшебницы нашёл Кейденс, и кобылка застыла в шоке, хлопая ртом.

— Я не сомневался в тебе. – притянув кобылку к себе, главнокомандующий приложился губами к её лбу. – Нам нужно спрятаться. О Кейденс я тебе расскажу после.

---

— Спектральный Шторм, я сбила одного из них. – к радужногривой пегаске подошла малинового цвета земнопони и поспешила пояснить: — Это случайно получилось, моя баллиста соскочила с предохранителя.

Лидер повстанцев, едва не вошедшая обратно в лаз, подошла к отвратительному скрученному верёвками существу. Ни зрачков, ни белков не было – фасеточные голубые глаза, всё ещё мутные от удара, и совсем бесполезные теперь подёргивающиеся комариные крылья. Все с любопытством смотрели на него.

— В чём дело? – ровно и властно спросила пегаска. – Почему вы не атаковали?

Инстинкт подчинения вкупе с дезориентацией от падения и удара заставил чейнджлинга честно ответить на вопрос шипящим скрипучим голосом:

— Королева отдала приказ переходить в наступление на Кэнтерлот.

— Королева? Я не видела её…

— У чейнджлингов разум один на весь улей, у старца и у юнца.

Пленнику дай свободу быстрее, коль не хочешь плохого конца, — шёпотом подсказала очутившаяся за спиной пегаски Зекора.

— Да, конечно, лети, — Спектральный Шторм избавила чейнджлинга от верёвок. Всё ещё контуженный, он поднялся в небо и полетел своей дорогой.

— Кэнтерлот, — медленно повторила Рэрити. – Небеса! Свити Бель!

— Хватит! – рявкнула Шторм. – Я больше не собираюсь рисковать ради твоей сестры, не важно, воображаемая она или нет. Я уже потеряла Лайтнинг Даст и не собираюсь терять кого-либо ещё!

— Но…

— Достаточно! Если чейнджлинги убьют Императрицу, я пожму им копыто. Всем! Каждому! Возвращаемся в лагерь!

Глава XXIII

Перекошенные каменные улицы столицы с озарившим город лунным светом наполнились пони. Жители всех сортов и мастей, от рабовладельца до раба, наполняли город разговорами, криками и песнями, и, если бы здесь оказалось существо, питающееся ложью и показухой, оно бы нашло для себя рай. Даже правда здесь принимала отвратительные обличия.

Искренность находилась сегодня – и всегда – лишь в остервенении, с которым гвардеец, подбадриваемый смехом толпы, избивал пьяную кобылу и гонялся за её жеребёнком, а, поймав, телекинезом трепал тому щёки, рвал вниз нижнюю челюсть и насаживал его головой на свой полностью эрегированный член. Толпа постепенно редела, как только появлялись желающие присоединиться к отвратительной оргии на глазах пьяной матери, которая поносила всех циничными ругательствами. Видимо, так она пыталась выразить недовольство только в одном – что ей в оргии участвовать не позволено, поэтому, как только гвардеец ушёл, а самые сильные жеребцы и кобылы утолили свою похоть с её сыном, подползла к нему и насадилась на его неразвитый ещё орган.

Тенями пробегающие мимо фиолетовая единорожка и её белый брат со спящей розовой аликорницей на спине чётко осознавали две вещи: это не последняя грань мерзости и разврата и они не могут рисковать помочь. Империя снова наносила подлый удар, заставляя выбирать между жеребёнком и божественной сущностью. И, если Шайнинг Армору, который в своей бытности зелёным юнцом унижениями и изнасилованиями добивался у других кадетов уважения, это было привычно, его сестра не могла наблюдать подобное без нравственного, гнетущего чувства, начинавшего мутить физически.

Она могла бы остановиться и магическим ударом отшвырнуть пьяницу-мать так, что та даже не успела бы ничего понять. С теми знаниями, что были доступны фиолетовой единорожке, на манёвр ушло бы меньше полсекунды. Но что дальше? Жеребёнка всё равно не спасти. Оставить его сиротой – значит лишить всякой надежды, всякого ощущения защищённости, каким бы плохим оно ни было. Оставить его сиротой – придут другие, которые будут издеваться над ним и через минуту забудут. И взять его с собой тоже нельзя, потому что таких, как он – целый город. Целый регион. Целая Империя.

Беспомощность опустошала.

— Что ты теперь собираешься делать? – поравнявшись с братом, спросила задыхающаяся от непривычно долгого бега кобылка.

Шайнинг ответил – бесцветно, безо всякой надежды:

— Бежать.

— Куда?! Весь мир принадлежит Императрице, вся планета – Империя! Куда, куда ты собрался податься? Она отыщет тебя, СБЛДН, что ты наделал?!

Единорог остановился, но, как бы плавно он это ни сделал, крылья Кейденс всё равно сползли с его боков. Шайнинг Армор был похож в этот момент на лучшего аликорноборца, что были тысячу лет назад – в плаще из своего трофея.

— Ты оставляешь меня? – тихо спросил он. Глаза, затаив жестокость во взгляде, впились между глаз сестры, как прицел, с такой живостью и клокотанием, что, казалось, если жеребцу не понравится ответ – он испепелит её одним взглядом.

Но единорог знал, что никогда не причинит ей вред…

— Шайнинг Армор, я – твоя сестра, Твайлайт Спаркл, всего час назад – одна из учениц Императрицы и член Лунного Света, а ты – мой старший брат, лучше которого нельзя и пожелать. — …именно поэтому. – Я никогда бы не предала тебя, но нельзя забывать о здравом смысле! Вам с Кейденс н е к у д а бежать, и всё, что ты мог бы сделать для неё, ты уже сделал.

— Мы должны попробовать! – отчаянно взмолился жеребец. – И, если Императрица такая всемогущая, почему она до сих пор не нашла никого из повстанцев?

Твайлайт отшатнулась от белоснежного единорога, с ужасом смотря на него, как на последнего еретика:

— Что ты такое говоришь?

Непреложная, вечная истина о всемогуществе Императрицы, являвшаяся основой мироощущения не видевшей родителей со своего пятилетия единорожки, вот-вот грозила начать пошатываться. В ушах единорожки барабанными раскатами отдавались удары сердца, кровь тошнотворно шумела у мозга.

Шайнинг Армор положил передние копыта на плечи единорожки и, прижавшись своим рогом к её, пробормотал:

— Ты уже пошла против неё! Потому что ты знаешь – ты умная пони, ты не можешь не замечать, — что всё, что она делает – неправильно! Пожалуйста, Твайлайт, помоги мне. Мне больше не к кому обратиться.

— Ты столько раз спасал меня, что я не могу один раз не помочь тебе, — сдавшись, закрыла глаза и выдохнула Твайлайт. – Что мы будем делать?

— Сначала нам нужно спрятать её. – и Шайнинг Армор галопом поскакал сквозь трущобы, сквозь их грязь и отвратительность, не замечая ни некрофилов, ворующих умершие сегодня от голода или старости тела, ни многочисленных насильников. Отчасти потому, что уже привык к ним. Эти пони были фоном города, на них даже никто не обращал внимания.

— Нет, братец, — упрямо мотнула головой Твайлайт, тем не менее, пускаясь бежать вслед за жеребцом. – Сначала расскажи мне, кто она. Раз уж я предаю свою вторую мать, я должна знать, ради кого.

---

За несколько месяцев до беготни по трущобам

Белый единорог, пропустив переднюю ногу между ушей Императрицы и надавив ей на затылок копытом, испустил полный удовольствия хрип и закатил глаза. Искусный язык аликорницы под принуждением ласкал занимающий весь её рот и горло стержень жеребца. Когда на тебя прямо на выходе из тюрьмы накидывается с жадным поцелуем сама Императрица, сминая телекинезом чехол члена, реакция просто не может быть другой.

Она сначала прижала единорога к стене, врываясь своим языком ему в рот, целуя взасос, но потом вдруг стала тереться щеками о его шею и целовать грудь, жалобным мурлыканьем умоляя:

— Сделай мне больно.

Шайнинг Армор был ошарашен, но уже через секунду сориентировался. «Будь что будет», — подумал единорог, надевая маску уверенности и властности.

— Развернись, — глухо приказал он. – Подними хвост. Я хочу видеть твою развороченную пизду.

Неровно дыша от возбуждения, Императрица со всей доступной для тесноты тупика элегантностью развернулась, припала на передние копыта и грудь и отвел в сторону густо развевающийся хвост. Идеально очерченные розовые губки заставили единорога истечь слюной. Так и хотелось припасть к ним ртом и узнать, сколько смазки и сладострастных стонов он может извлечь. Но это означало прервать игру, нравящуюся аликорнице, и вызвать её гнев. Голос Шайнинга сделался хриплым:

— Клопай. Клопай, как кобылка во время своей первой течки. Покажи мне, как ты изголодалась. Докажи, что ты стоишь моего времени. – и он харкнул прямо в приоткрывшееся лоно.

Императрица развратно заурчала и использовала плевок как смазку. Она протянула переднюю ногу под животом, попутно поласкав левый сосок копытом, и провела кромкой по приоткрывшейся щели, сверху вниз, прямо к…

Шайнинг Армор телекинезом притянул розгу и хлестнул по вульве аликорницы прямо под её копытом, преградив тому путь. От внезапной боли Императрица приглушённо вскрикнула. Прозрачно-белая смазка непокорно потекла по внутренней стороне её бёдер.

— Не трогай, — приказал Шайнинг Армор, и Богиня подчинилась. – Погладь своё вымя. Сомни его копытом. Сделай себе больно. Не используй магию. Только одно копыто.

И Императрица подчинялась. Единорог с удивительным хладнокровием распоряжался её телом. Она – кукла, его приказы – нити. В обычных условиях аликорница может стереть его в порошок, всего лишь подумав об этом, но не сейчас, не тогда, когда она желает вкусить все грани секса, всё испытать на себе… заново.

Шайнинг Армор входил во вкус. Он стегал Богиню розгой по крупу или промежности, если ему что-то не нравилось, накрывал белые полумесяцы розово-красными полосами.

— Погладь себя, погладь свою пизду. Сильнее. Засунь внутрь копыто. Не так глубоко. Трахай себя кончиком. – хлесткий удар по анусу. – Поняла, за что?

— Я трахаю себя глубже, — прошептала Императрица срывающимся от похоти голосом.

— Раздвинь шире задние ноги, — Шайнинг Армор почти рычал, глаза затуманились страстью. – И теперь клопай так, как тебе хочется! Покажи мне!

Императрица с бешеной скоростью мастурбировала, растирая свою вульву, сминая копытом клитор и до невозможности выпячивая круп навстречу единорогу, качала бёдрами, давая ему рассмотреть действо со всей сторон. Она знала, что в любой момент он может запретить ей это делать.

— Шлёпни себя, — по голосу Шайнинга Богиня поняла: он еле сдерживается. Императрица сочно шлёпнула себя копытом по правой кьютимарке, как и приказал единорог, и круп соблазнительно колыхнулся. Жеребец издал утробный рык и, резко обхватив по-собачьи бёдра Богини передними ногами, вогнал налившийся на полную член в её анус. Немалых размеров орган Шайнинга, открывший ему путь к высочайшей военной должности, легко вошёл в годами разрабатываемое анальным сексом, игрушками и хуффингом отверстие. Единорог упал на спину Императрицы животом и, начиная мощно двигаться, рвано шептал с закатывающимися глазами: — Клопай. Клопай, императорская шлюха! Чем ты теперь лучше тех сук, которых трахают твои придворные зоофилы? Стоишь, сгорбившись и склонившись, дышишь, как собака, я принесу для тебя ошейник в следующий раз…

Жёстко трахая, Шайнинг Армор бормотал над ухом Императрицы о том, что собирается делать с ней при помощи ошейника. Богиня слушала сквозь его и свои стоны, яростно теребя горящий огнём клитор и сходила с ума от того, как глубоко пробивается стержень жеребца, распирая её изнутри беспощадно, почти болезненно… Крылья распахнулись по сторонам и окаменели, как и скрутившиеся спазмами мышцы беспрестанно текущего лона, пока аликорница кончала с бурными криками. Она бы взбрыкнула, если бы не придавивший её сзади своим весом белый единорог. Императрице оставалось лишь конвульсивно трястись, угрожая свалиться на пол от такого количества блаженных судорог.

Единорог кончил через какое-то время после неё, ворвавшись в Богиню до самых яиц и с блаженным воплем излившись в неё. Она повалилась головой на пол. Дыхание было тяжёлым, язык вывалился изо рта – то ли Императрице было не до того, чтобы следить за своим образом, то ли она намеренно стремилась стать более похожей на собаку.

Жеребец тяжело осел на круп. Широкая мускулистая грудь высоко вздымалась и медленно опадала; единорог пытался справиться с пляшущими перед глазами разноцветными звёздами и издать что-то вразумительнее гортанного мычания.

Поймав взгляд Императрицы, Шайнинг повелительно махнул копытом к себе. Аликорница немедленно подползла к нему и устроилась между вытянутых задних ног единорога. Жеребец сумел совладать с одышкой и, проглотив слюну, негромко приказал:

— Очисти мой член.

Богиня, мурлыкнув и кокетливо стрельнув на верховного главнокомандующего драконьими глазами, обхватила навершие выпачканного члена губами и тщательно облизала. Шайнинг Армор хрипло выдохнул и медленно запрокинул голову. Он, пропустив переднюю ногу между ушей Императрицы и надавив ей на затылок копытом, испустил полный удовольствия хрип и закатил глаза. Искусный язык аликорницы под принуждением ласкал занимающий весь её рот и горло стержень жеребца.

Императрица полностью заглотнула пульсирующую вновь восставшую плоть – и копыто исчезло с её головы. Она с влажным идущим снизу вверх звуком освободила рот и неторопливо, со смаком облизала член языком, как мороженое. Шайнинг Армор сидел, прислонившись спиной к стене, и млел от удовольствия. В какой-то момент он обхватил копытом рог Императрицы и принялся так управлять головой Богини, откровенно трахая её в рот. Телекинез жеребца снова завладел розгой, и её удары теперь побуждали вороную кобылицу сосать глубже, усерднее, сильнее, до тех пор, пока Шайнинг с полным перебродившего наслаждения стоном не сдёрнул рот аликорницы со своего стержня и не изрисовал ей лицо белесыми полосами.

Отдыхая, Шайнинг с ленивым любопытством смотрел, как Императрица магией собирает сперму со своего лица, соблазнительно слизывает её и глотает.

— Ты подходишь для самого ответственного и секретного задания, — удовлетворённо пропела кобылица.

Именно так, своим любимым способом, Императрица выявила пони, который благодаря своей находчивости, смелости, артистизму, гибкости, выносливости и железному стояку может справиться с серьёзным, конфиденциальным делом. Самым суровым и рискованным, которое только можно вообразить.

…Присматривать за кобылой в коме.

Однако, когда через пару часов Шайнинг Армор принялся рассматривать заключённую в глубоком углу темницы за несколькими потайными ходами пленницу, он понял, почему это задание так важно сохранять в секрете – кобыла была аликорном.

Её камера отличалась от обиталищ прочих заключённых хотя бы тем, что в ней была кровать. В тесной темнице она была единственным необходимым предметом мебели – именно здесь сутками лежала погружённая в какой-то гипнотический сон Кейденс. Её замутнённые серой дымкой фиолетовые глаза были приоткрыты, когда она «бодрствовала», и закрыты, когда она «спала». Иногда, очень редко, аликорночка моргала. Медленно. И Шайнингу всегда казалось, что она засыпает. Впрочем, у него были месяцы на то, чтобы выучить «привычки» коматозного тела: Императрица свела к минимуму все его прочие обязанности, чтобы он полностью сосредоточился на курировании пленницы.

В обязанности единорога входило переворачивать Кейденс, чтобы не образовывалось пролежней, поддерживать её личную гигиену, а ещё кормить, вливая свою магию в её тело – аликорнья выносливость и божественная сущность Кейденс, тем более, введённой в этакую магическую кому, позволяла ей питаться буквально «святым духом». В конце концов, как понял Шайнинг Армор, аликорны – на две трети магические существа.

Запрет в его новой главной обязанности был только один – не причинять Кейденс физического вреда. Заниматься сексом с ней было можно, если учитывать означенное ограничение, но Шайнинг догадывался: пытаться оттрахать коматозное тело – всё равно, что совать в ведро с песком, тем более, на пробные поглаживания и ласки, сколько бы они ни длились, кобылка никак не отреагировала. Поэтому он безо всякой лирики «кормил» аликорночку, расчёсывал её гриву и хвост, чистил перья и переворачивал с боков на спину или живот.

Шайнинг Армор понятия не имел, зачем это нужно делать и кто Кейденс такая. На любые расспросы Императрица отвечать отказывалась и пресно говорила только:

— Просто делай своё дело, — но всё, что было необходимо, предоставляла.

Проходила неделя за неделей, пока единорог не поймал себя на том, что разговаривает со своей подопечной. Боясь сойти с ума, Шайнинг Армор стал вести себя настороженнее и внимательнее, но именно это и стало следующей стадией: с таким уровнем чуткости единорог уже не мог не замечать, что с каждой «кормёжкой» у него с пленницей словно выстраивается и крепнет особенная связь.

Подобного жеребец не чувствовал никогда в жизни. Он словно мог понять абсолютно всё из того, что могла бы сказать Кейденс, мог бы объяснить любой её поступок, что она могла бы совершить, мог бы любить её так нежно и бережно, как никто ещё не любил. Каким-то образом, инстинктивно понятным и приятным, Шайнинг Армор обнаруживал, что знает что-то об аликорночке. О её характере, о каких-то прошлых воспоминаниях. Он по крупице, по мелочи собирал то, что она давала ему во время каждого магического контакта, но эти мелочи складывались во что-то, открывающее дорогу к познанию более значительных вещей. Это было непривычным, это пугало, это завораживало. Единорог уже не мог остановиться.

Какие-то черты Кейденс ему нравились, а какие-то – нет, но он постоянно пересматривал свои точки зрения и в один момент обнаружил, что никто, кроме этой аликорночки, ему не был нужен. Шайнинг перестал уходить к другим кобылам, а некоторые ночи проводил с кобылкой в коме, обнявшись с ней. Жеребец осознавал странность происходящего, эту почти юношескую влюблённость в полутруп, но не пытался ничего исправить. Единственное, чего ему по-настоящему хотелось – хотя бы на пять минут вывести Кейденс из комы, услышать её голос и поговорить с ней.

Однако единорог не заблуждался относительно своих магических возможностей. Жеребец был способен творить исключительно боевую магию и немного знал целительскую часть, но с заклинаниями разума, к которым относились и гипноз, и, вероятно, то состояние пленницы, Шайнинг никогда справиться не мог. Зато он знал, кто может ему помочь, и эту пони даже не нужно было долго искать.

---

За пару недель до беготни по трущобам

Белый единорог не ошибся, когда отправился в императорскую библиотеку. Твайлайт Спаркл обнаружилась по самой большой книжной куче. Единорожка сидела на бархатной подушке и запойно читала две книги одновременно, никого не замечая. Шайнинг даже смог, так и не выйдя из категории игнорируемых помех, зайти сестре за спину и понять, что книги были совершенно разных тематик – исторический роман и магическое боевое искусство.

Книг в свободном доступе не было, императорская библиотека же ломилась ими, и Твайлайт всегда читала с такой страстью, словно все их должны сжечь уже завтра – особенно с учётом жесточайшей цензуры, свирепствовавшей в литературе Эквестрийской Империи. Однажды Шайнинг Армор застал кобылку сразу с тремя раскрытыми книгами, сложенными вместе, как одна длинная копытопись. Единорожка, ничуть не смущаясь, заканчивала строку в одной книге и начинала строку в другой. Как у неё после этого ничего не путалось – одной Императрице известно, но она могла почти дословно воспроизвести прочитанное с первого раза, ничего не смешав.

— Твайли, — тихо и вкрадчиво позвал жеребец, чтобы не напугать.

— Да-да, дайте мне всего минутку… — хмуро отозвалась Твайлайт. Шайнинг беззвучно ухмыльнулся. Ассоциация про книжный алкоголь никогда не перестанет его веселить.

Фиолетовая единорожка дочитала абзацы в обеих книгах и дефицитным простым карандашом поставила крохотные чёрточки перед следующими. Только после этой процедуры она с недовольным лицом обернулась, радостно вдохнула и бросилась брату на шею.

— Шайнинг Армор! – с трудом сдерживаясь, чтобы не закричать, шёпотом воскликнула кобылка. – Я так рада тебя видеть!

— Я тебя тоже, сестричка, — улыбнулся единорог. – Что читаешь? – он телекинезом поочерёдно перевернул книги и прочёл название каждой перед тем, как положить их на место. – «Рассказы о пожаре Кэнтерлота» и «Искусство боевой магии: стиль витого потока, первое издание». Хм… кажется, я могу предоставить тебе кое-что, чего нет во второй книге.

— Правда? – глаза Твайлайт знакомо засверкали. – Но откуда они у тебя?

Белый единорог усмехнулся:

— Ты пришла в школу тогда, когда я её уже заканчивал – немудрено, что у меня уже скопилась приличная коллекция к тому времени. Я могу её поискать.

— О, поищи, пожалуйста, — единорожка в молитвенном жесте сложила копыта на груди, — я буду тебе так благодарна!

Единорог посмотрел на младшую сестру с нежностью. Всё ещё пытливый жеребёнок в душе, для которого не бывает неинтересных вещей, который тянется к знаниям и впитывает их в себя, как губка. Перед Шайнингом снова предстали те большущие испуганные глаза пятилетней кобылки, оторванной от родителей, как когда-то и он сам, и под этим трогательным настороженным взглядом растаяли и схлынули все претензии юного жеребца на утверждение среди сверстников с помощью инцеста. Да и кто ему эти одноклассники? Горстка ублюдков, готовых вонзить нож в спину или член в зад, если это поднимет им авторитет. А из обладательницы таких наивных сиреневых глаз можно вырастить настоящую союзницу…

— Твай, у меня есть просьба. – выдохнул Шайнинг, перестав улыбаться. – Это касается магии. Кажется, речь идёт об очень сильном гипнозе. Я хочу, чтобы ты сняла его с одной пони.

Единорожке было не впервой выполнять такую работу. В жеребячестве, когда ей с другими кобылками из новой партии маленьких магически одарённых единорогов ещё далеко было до членства в Лунном Свете, на ней и её одноклассниках висела также норма удовлетворения преподавателей, уборки и прочих работ, которые нужно было обязательно выполнить помимо учёбы – так юные маги отрабатывали своё содержание. Твайлайт было жаль отдавать таким вещам время, которое она могла бы посвятить учёбе, поэтому предлагала кому-нибудь из одноклассников помочь с каким-либо письменным заданием в обмен на выполнение её доли обязательной нормы работ. Задачи, с которыми мучились соглашавшиеся на предложение слабые единороги, Твайлайт щёлкала на раз-два. С каждым годом неуспевающих становилось всё меньше, соответственно, уменьшались кандидаты на выполнение её грязных обязанностей, но вскоре они единорожке уже и не были нужны – члены Лунного Света живут кума Императрице, сестра главнокомандующему. Последнее напрямую относилось к фиолетовой волшебнице.

— Пойдём. Я покажу тебе. – единорог взял Твайлайт за копыто. Она не забыла про книги и телекинезом вслепую поставила каждую на своё место. Притаившаяся за кучей свитков с заклинаниями единорожка синих тонов еле увернулась от летящего в зазор между поставленными на полку фолиантами тома. Возможно, метка в виде песочных часов наделяет своего владельца самой маленькой толикой ясновидения – всего на секунду в будущее, но достаточно, чтобы вовремя отклониться. – Нам нужно в темницу, в самый-самый дальний угол, так что не пугайся. Всё будет хорошо.

Оставшаяся незамеченной голубая единорожка окутала свои копыта золотистой магической оболочкой, гасящей звуки, и последовала за братом с сестрой. Она шла за ними, пока Шайнинг Армор не активировал механизм, затянувший его и Твайлайт в потайной ход. Шпионке окончательно всё стало ясно, и она исчезла в телепортационной вспышке, солнечным светом осветившей темничный коридор.

Голубая единорожка оказалась перед величественными дверями в тронный зал.

— Менуэтт, — гордо представилась она стражникам, важно закрыв глаза, — волшебница Лунного Света. У меня есть важная информация для Императрицы, прямо сейчас! – кобылка топнула копытом, и бэт-единороги телекинезом открыли перед ней ворота.

Войдя, единорожка низко поклонилась:

— Ваше Величество.

Императрица, проверяющая какой-то отчёт – очень редко можно было застать её за такой работой, должно быть, там что-то важное – скучающе посмотрела на Менуэтт:

— Назови себя и говори.

— Менуэтт, Ваша Тёмность. Я видела, как Шайнинг Армор вёл Твайлайт Спаркл в темницу за потайную дверь. Я подумала, что это может быть важным.

Бирюзовые глаза аликорницы блеснули. Она мягко и вкрадчиво, с больным миролюбием холерика, произнесла, откладывая отчёт на трон:

— Менуэтт? Та настолько талантливая волшебница, что может быть госпожой над самим временем? Ты долго оставалась неоценённой. Оставайся здесь, — с острозубой улыбкой Императрица с подобающей своему рангу неспешной величественностью плыла к вратам, — когда я вернусь, я исправлю эту несправедливость.

В эту же секунду Шайнинг Армор подводил свою сестру к камере Кейденс.

— Это может тебя шокировать, — озабоченно произнёс единорог. – Постарайся не волноваться и сосредоточиться.

Единорог щёлкнул замком и широким движением распахнул дверь камеры. Твайлайт осторожно вошла внутрь, ожидая увидеть кого угодно – от психопата до дракона. Но вид полуживого, полумёртвого аликорна всё же смог застать её врасплох.

Несколько минут ушло у неё на то, чтобы справиться с удивлением и перестать по-рыбьи хватать ртом воздух, ещё минута – на всевозможные магические сканирования. Наконец единорожка остановилась и полубезумным взглядом широко раскрытых глаз вперилась в Шайнинга со словами:

— Она аликорн.

— Я вижу. – пауза, которую Твайлайт, похоже, не собиралась заполнять ответом. – Ты это пыталась выяснить всеми этими лучами?

Единорожка растерянно поболтала головой от стороны одного плеча к стороне другого:

— И да, и нет.

— Так объясни же!

— Аликорн – это не просто раса, это особое состояние физиологии, психики и магии. Аликорн – это Бог! И, Шайнинг Армор, я просто не смогу пробить то, что удерживает Кейденс в таком состоянии. Эта магия создана, чтобы удерживать аликорна. Чтобы удерживать Бога.

— Но ведь… Кейденс заперта внутри, а ты снаружи! Тебе будет легче отыскивать способ снять чары, а она поможет тебе изнутри.

— Шайнинг Армор, могу предположить, что это не гипноз. – Твайлайт Спаркл переключилась на лекторский тон. – Гипноз можно снять обыкновенной угрозой жизни, потому что инстинкт самосохранения окажется сильнее. – сотворив острую дугу из своей ауры, кобылка со свистом махнула ей прямо перед глазами аликорночки; та даже не моргнула. – Так и есть. Это оморочка, сильнее, надёжнее и долговременнее, чем гипноз. Кейденс запрограммирована хотеть оставаться в таком состоянии и…

— Это неправда, — перебил Шайнинг и с горящим взором шагнул к сестре. – Она говорила со мной. Я чувствовал это. Она хочет вырваться, ей плохо! Как ты думаешь, может ли быть хорошо здесь, в этих условиях?

Единорожка замерла и с ужасом выдохнула, внезапно поняв.

— Кем?..

— Что? – озадачился единорог.

— Кейденс запрограммирована… кем?

Дверь в камеру снова отворилась.

Пригнув голову, чтобы не задеть рогом-копьём стену, Императрица шагнула в камеру и арктическим взглядом смерила двух единорогов. Твайлайт перестала дышать, сжалась и медленно склонилась, бормоча:

— Ваше Величество…

Шайнинг Армор остался стоять. От испуга у него кружилась голова и тошнило, но он всё же шагнул в сторону, закрывая собой Кейденс в инстинктивной попытке спрятать, защитить, уберечь.

«Ты подходишь для самого ответственного и секретного задания», — различил он в своей памяти певучий голос Императрицы.

«Секретного»!

— Твайлайт Спаркл, — сурово произнесла вороная аликорница, — тебе было запрещено выходить за пределы школы и библиотеки. Отправляйся в старую башню. Немедленно.

Последнее слово было сказано так грозно, что Шайнинг Армор чуть было не припустил вслед за смертельно побледневшей сестрой, ринувшейся прочь. Императрица проводила её ненавидящим взглядом, а затем медленно повернулась к единорогу. Даже её тёмная звёздная грива, как обычно в подобных случаях, заклубилась осторожнее, словно боясь спровоцировать разрушительную вспышку гнева.

— Шайнинг Армор, тебе было доверено сохранять это в тайне. – глухость голоса не могла скрыть таящуюся в нём угрозу. – Ты ослушался приказа. Теперь ты под угрозой смерти не должен каким-либо образом рассказывать кому-либо о произошедшем. В наказание я лишаю тебя прав курировать эту пони.

Внутри единорога всё словно оборвалось.

Глава XXIV

За пару часов до беготни по трущобам

Флэш Сэнтри всегда мечтал быть стражником, даже его метка изображала щит, но начальство обратило внимание только на молнию поверх него и определило пегаса в академию «Шэдоуболтс». Пастельно-оранжевый жеребец делал успехи, но в конце концов оказался снова переведён в стражники за то, что не сумел ртом удовлетворить своего тренера. «Я же не виноват, что я натурал», — думал Флэш, когда его пинком выгнали из академии. Снова в стражу, но на этот раз работа была поинтереснее истуканства у двери: его приставили к протеже Императрицы. Однако удовольствие очень быстро стало наказанием, и пегас уже разглядел подвох в решении вышестоящих пони, когда у него начали сворачиваться в трубочку уши, а глаза разбегались по доске, вдоль и поперёк исписанной и исчерченной… какой-то непонятной белибердой, если честно.

— Всякое односвязное компактное трёхмерное многообразие без края гомеоморфно трёхмерной сфере! — увлечённо тараторила лиловая единорожка, каким-то чудом находя в этой галиматье и пустой мешанине звуков смысл… и записывая на доску совершенно другое. Ещё более бессмысленное.

Флэш Сэнтри стискивал зубы, закатывал глаза, прижимал уши, кажется, у него даже начало сводить лицо от нервного желания заорать во всю глотку и сбежать отсюда. Находящаяся в похожей на библиотеку башне волшебница казалась неразговорчивой — даже не ответила внятно, почему не пошла на совет к Императрице неделю назад, а осталась лежать на разбросанных по полу подушках с книгой перед носом и кому всё время слала записки со своим копытным дракончиком. Разговорить её на более лёгкие темы тоже не получилось: пони с аккуратно подстриженными волосами только раздражённо угукала и переворачивала страницы с характерным шелестом. «То ли она реально так быстро читает, то ли ей больше делать нечего, то ли она бумажная наркоманка», — подумал Флэш.

Жеребец надолго замолчал, в который раз рассматривая вверенную ему кобылку. Светло-фиолетовая шкурка, тёмно-синие хвост и грива с розовыми и фиолетовыми полосами и тёмно-лавандовые глаза. Кьютимарка, как и положено приближённому к Императрице магу, в виде россыпи звёзд — одной большой розовой в центре и маленькими вокруг неё.

Флэш Сэнтри, уже сорок минут мозоливший свои глаза об волшебницу, признал её симпатичной и решил разбавить свою трудную и опасную службу оздоровительным лёгким ceксом, но, только приблизившись к единорожке, наткнулся на магический барьер. Защитившая себя стеклянным куполом волшебница, не обратив никакого внимания на стук от столкновения и дальнейшее ощупывание Флэшем преграды копытами, в очередной раз перевернула страницу. Пегас обречённо вернулся на своё место возле двери.

Так проходили все дни, все две недели. Но иногда Флэш наблюдал ну совсем странную пони. Чего только стоили эти записки, которые, прибыв в какой-нибудь книге, мгновенно уничтожались после прочтения, на них быстро писались ответы, короткий крик шёпотом: «Спайк!», бумажка с написанным посланием влетала в лапы дракончику — и тот, всунув её в какую-нибудь другую книгу, быстро убегал, семеня нелепыми маленькими лапками. Единорожка была в этой башне в роли заключённой. С кем она переписывалась — непонятно. Но иногда Флэш просыпался посреди ночи от того, что этажом выше нервный топот копыт выгарцовывал круг. «Она там уже колею должна протопать, — ворчливо думал пегас, накрывая голову крылом. — На следующую ночь точно ко мне свалится».

…Когда Флэш уже готов был в третий раз зевнуть, единорожка вдруг подскочила на месте и треснулась рогом о уже ставшую за эти дни частью интерьера невидимую сферу, но та не причинила создательнице вреда и покорно растеклась в воздухе. Что-то увлечённо лопоча, волшебница обхватила лежащий на столике меловый карандашик розовато-малиновым телекинезом и начала выводить совершенно непонятные формулы, превращая мозги стражника в тесто. Этот бред вызывал у Флэша него желание пробить себе голову копьём. Кобылка выглядела как сумасшедшая. Она по-жеребячьи радовалась каждой закорючке, которая появлялась на тёмной гладкой поверхности… и понимала всё это!

— Таким образом, обобщая изложенную выше гипотезу, можно сказать: любого натурального числа n всякое многообразие размерности n гомотопически эквивалентно сфере размерности n тогда и только тогда, когда оно гомеоморфно ей! — гордо и ритмично, словно рассказывал стихотворение, закончила протеже Императрицы и с чувством выполненного долга брякнула магически восстановившийся мел обратно на стол. Даже этот звонкий звук не смог перекрыть раздавшийся в башне храп пастельно-рыжего пегаса.

Сиреневая волшебница подошла к уснувшему стоя жеребцу и погладила его копытом по щеке.

— Мне очень жаль, — мрачно произнесла вполголоса единорожка, — ты был даже милым.

Вспышка рога, своей отдачей погасившая освещавшие комнату свечи — и тело Флэша неуклюже валится на пол.

Волшебница надела на себя стандартную накидку члена Лунного Света. Она уже несколько раз заслужила собственный дизайн, но не захотела обращать чужое внимание на свои магические способности. Она была преданна идее того, что само имя Твайлайт Спаркл станет её символом, а не какие-то дополнительные блестяшки на плаще. И для этого она была готова пойти на многое. Это было её целью в жизни. А сейчас она собиралась сделать то, что, если её поймают, навеки закроет ей все пути и дороги к мечте.

За дверью раздалось ритмичное «топ-топ-топ» чешуйчатых лап по ступенькам. Твайлайт улыбнулась и выскользнула за дверь своей комнаты. В принципе, ей была доступна вся башня, но комната-библиотека ощущалась роднее всех.

По лестнице взбежал задыхающийся фиолетовый дракончик с зелёными шипами. Он подковылял к единорожке и лапами опёрся о её передние ноги, пытаясь отдышаться.

— Настало? — тихо спросила кобылка. В ответ её помощник кивнул головой, брызнув в пол потом. — Отдохни, Спайк, спасибо. Я спрятала еду для тебя за книгой «Магия материи и памяти». Это всё… И, ах, да, за дверью стражник, не споткнись об него. Ты знаешь, что делать.

Твайлайт впустила дракончика в комнату и магией закрыла замок. Единорожка стала спускаться по спиральной лестнице, наслаждаясь шорохом длинных полов накидки за спиной. Эта накидка, вполне возможно, в последний раз что-то значила.

Кобылка остановилась перед поворотом к тронному залу, лишь мельком выглянув, чтобы оценить обстановку. Адово море чейнджлингов толпилось снаружи, а также два стражника в придачу.

Однако, как всю жизнь работающая с магическими явлениями пони, Твайлайт отодвинула эти два факта и сосредоточилась только на одном ощущении: тронный зал был экранирован. Оттуда никак не сбежать при помощи телепортации.

«Кейденс собираются отдать чейнджлингам, словно уплату наёмникам. Я собираюсь украсть её. Мне нужна твоя помощь только в двух вещах: ты должна телепортировать меня и Кейденс как можно дальше сразу после того, как я телепортируюсь с ней из зала, и попытаться снять с неё оморочку. И мы убежим».

Твайлайт прикрыла рот копытом и крепко задумалась. Ей было необходимо найти брешь в барьере. Один участок, на крупицу тоньше, чем всё остальное; скол на углу — хоть что-нибудь, что будет легче сломать. Но, пока зал полон чейнджлингов, делать это просто глупо.

Шум дырявых крыльев докатывался до её ушей изнутри и заглушал приказ Императрицы:

— Шайнинг Армор. Выеби её.

Белый единорог, выступавший, вопреки недавнему своему свержению с этой должности, куратором пленной аликорночки, почувствовал себя донельзя отвратительно. Даже то, что у этого соития будут зрители в размере целой армии, не могло заглушить грызущего, как совесть, ощущения стыда… и потери.

Он только встретил кобылу, которую был готов полюбить, как вынужден её лишаться, перед этим совершив — и когда это он успел так измениться?! — выворачивающую наизнанку подлость. Ещё никогда единорог не чувствовал себя так плохо.

— Пожалуйста, прости меня, — горячо прошептал он на ухо Кейденс и приложился губами к её виску, закрыв глаза.

Шайнинг Армор, не обращаясь более ни к зрению, ни к слуху, весь погрузился в осязание, обоняние и вкус. Вокруг него больше не было чейнджлингов. Только кобылка, почти неживое, искусственное тепло которой он ощущал копытами. Единорог плотнее зажмурился и, крепко обняв Кейденс, слегка покачался с ней взад-вперёд.

Аликорночка оказалась лёгкой, но для Шайнинга мало кто из кобыл мог считаться неподъёмным грузом. Заросшими щётками копытами жеребец ласково прошёлся по груди Кейденс, её шее, обвёл скулы и остановился на щеках, придерживая голову кобылки. Шерсть на передних ногах едва ощутимо трогало её редкое и слабое дыхание, касалась гладко расчёсанной гривы.

Шайнинг, чувствуя себя некрофилом и насильником, бёдрами толкнулся к ней. Единорог не ожидал, что головка его члена погрузится в Кейденс легко и плавно, а не ворвётся в покойничий холод, царапаясь о сухой вход. Жеребец замер и медленно открыл глаза, ожидая встретиться с аликорночкой взглядом, но нет — она по-прежнему лежала на спине, словно мёртвая, её передние ноги были по-заячьи сложены на груди, а задние безынициативно вытянуты.

Несмотря на то, что очередная горячая капля смазки закружилась по плоской головке единорожьего достоинства, сползая вниз, Шайнингу было по-прежнему важно, жизненно необходимо почувствовать и услышать искреннее согласие Кейденс. Он отдал бы всё, что угодно, за этот миг.

Но он знал, что такого не будет.

Единорог любил Кейденс, по-настоящему, небо видит — любил. И Шайнинг понял это только тогда, когда наступил этот момент: он с ней, практически в ней, только бёдрами вперёд подайся, и всё равно это было совсем не так, как он мечтал — как мальчишка, как неопытный жеребёнок, а не проявивший себя в шпионаже, вылазках и подавлении мятежей воин. Было что-то, точнее, чего-то не было, чего-то не хватало, и незавершённость ситуации, раздражающая, крутящаяся под носом, но неуловимая, комком вставала в горле.

Шайнинг медленно вошёл до конца, надеясь сорвать с губ Кейденс стон, надеясь увидеть хотя бы, как морщится её нос, потому что сам он сходил с ума от невозможной для своего члена тесноты кобылки. Единорогу до смерти хотелось почувствовать на своей груди исступлённо шепчущие его имя губы, скребущие его спину нетерпеливые копыта, желающие обнять, но одновременно пытающиеся погладить везде одновременно — как его собственные прямо сейчас. Никогда прежде он не заботился об удовольствии своих партнёрш, трахая и разрывая их, как ему вздумается, но теперь он бы душу продал за то, чтобы сделать аликорночке приятное.

Словно совершая священнодействие, Шайнинг Армор коснулся её губ своими, ещё раз и ещё. Язык единорога исследовал линию её рта, пока тот покорно не приоткрылся, впуская его внутрь. Жеребец неторопливо, смакуя каждое действие и плотно впечатывая его в свою память, целовал Кейденс и гладил её кожу.

Пусть давят на череп стороны антителепортационного барьера. Пусть толпятся вокруг нетерпеливой стрекочущей толпой чейнджлинги. Пусть Императрица с Королевой уйдут в сторону и будут лишь лениво бросать на действо взгляды. Пусть Шайнинг видит Кейденс в последний раз, но этот последний раз будет…

Шайнинг Армор углубил поцелуй, но прервался, поняв, что крутилось у него на языке. Что он искал. Без чего ситуация делалась невыносимой.

— Я люблю тебя, — исступлённо прошептал жеребец в холодное ухо чуждые, непривычные, но такие смягчающие слова и почувствовал, как печёт его застывшие на крупе кобылки копыта разогревавшимися сердцами на кьютимарках. Единорог, словно почувствовав через это тепло одобрение, начал двигаться внутри неё, чувствуя облепляющую, омывающую член смазку.

Замершее на многие столетия сердце Кейденс разгонялось огнём и кровью.

На почти несуществующую долю секунды жеребцу показалось, будто пышные ресницы дрогнули. Кожа аликорночки слегка повлажнела.

Он больше не мог не замечать идеальных изгибов тела розовой кобылки.

Он больше не мог не замечать свойственного только ей запаха шёрстки.

Он больше не мог не замечать, что, пусть её разум был далеко от неё, её тело откликнулось ему.

Шайнинг закрыл аликорночку собой ото всех. Он обвил её объятьями, взял в безопасный и тесный плен своих копыт, и, несмотря на то, что они занимались любовью на полу, жар струился по всему их телу. Единорог больше не ощущал и не хотел ощущать себя «по отдельности», он хотел ощущать себя «вместе». Всё, что имело значение после этого внутреннего признания — обнимать Кейденс так, как никого до этого, плавно и сильно двигаться в ней, чувствовать язык её тела и магии, текущей через скрещенные в доверительном и страстном жесте рога.

Белый единорог исступлённо шептал три простых, сильных и горьких слова. Крылья кобылки распахнулись по сторонам, обнажив воздушное нежно-фиолетовое внутреннее оперение: она наслаждалась. Её ресницы слабо затрепетали, рот с неслышным стоном приоткрылся и тут же оказался накрыт ищущими губами Шайнинга, распалившего темп до небес, до искр в глазах, до дрожи в копытах, до первобытной магии, побежавшей искрами по спиралям рогов.

Внезапно Шайнинг Армора захлестнуло волной. Он широко распахнул глаза, но вместо бессознательного лица увидел белое пространство, по которому неприлично медленно плыли похожие на миниатюрные планеты голубоватые частицы. Собственное тело тоже ощущалось медленно, тяжело, как будто кто-то поставил его на паузу и вот-вот готовился запустить снова.

Обманчивое белое полотно, представляющее собой рассеянный ослепительный свет, замаячило где-то вдали румяным розовым пятном. Оно приближалось и приближалось, с каждой секундой заставляя желудок единорога сжиматься в судороге предвкушения, пока вдруг нелогично быстро не оказалось прямо перед ним, обернувшись Кейденс.

Аликорночка плавно открыла большие фиолетовые глаза, лучащиеся аномальной нежностью.

И белая даль взорвалась искрящейся чернотой их зрачков.

Шайнинг хрипло закричал, по-настоящему раскрыв наконец глаза, и нырнул лицом в притягательную впадинку между скулой и шеей Кейденс. Его движения потеряли всякую систему и ритм, напоминая рваную судорогу, которой единорог пытался вызволить своё достоинство из тисков нежной сжавшейся вокруг него в оргазме плоти, а затем жеребец простонал имя аликорночки и кончил вслед за ней, блаженно изливаясь в её нутро несущей жизнь влагой. Шайнинг упал на кобылку, накрыв её своим крепким телом, словно одеялом. У него больше не было сил и способности сообразить, что ей тяжело, у него больше не было сил и способности замечать что-нибудь вокруг, кроме мускусного запаха их близости, смешивающегося в будоражащий хмель с естественным ароматом тела Кейденс, несущего в себе воспоминания об удовольствии, пережитом секунду, полминуты, минуту назад…

Последние искры слетели с рога пернатой кобылки и рассыпались о пол, разлетевшись брызгами по освободившемуся от армии чейнджлингов залу.

---

За несколько минут до беготни по трущобам

Нейтрализовать стражников, имея в арсенале всё от усыпляющих заклинаний до элементарного телекинеза? Да как подумать.

Твайлайт сдвинула в соседнее помещение два кистеухих тела, не удосужившись даже посмотреть, что там, закрыла его на засов и тут же прильнула магией к барьеру. Единорожка удивилась, обнаружив, что он истончается. С каждой секундой его прочность как будто иссякала, хотя сомнения не было: экранирование было создано Императрицей. Пурпурная кобылка чувствовала этот леденящий кровь отпечаток энергии, который никому другому не мог принадлежать.

Знакомое ощущение незначительности своих сил по сравнению с таким совершенством стало лишним напоминанием о том, насколько рискованную и глупую вещь совершает Твайлайт. Но она с окаменевшими мыслями нанесла первый удар по защитному слою и неожиданно сломала его, даже не осознавая, сколько силы вложила в атаку.

Парой секунд позднее единорожка додумалась до того, что барьер рухнул ни для кого не заметно — именно этого она, в конце концов, и добивалась, — в том числе и для брата. Ей пришлось вслепую отыскивать его в зале, пытаясь не наткнуться на Кризалис и Императрицу, и в конце концов достигла успеха.

Шайнинг Армор всё ещё сжимал бессознательное тело Кейденс в объятьях, когда их охватила розовато-пурпурная вспышка — и оба исчезли из зала. Вторая такая же вспышка — и они уже стоят в кэнтерлотских трущобах рядом с спасшей их Твайлайт, а затем несутся вглубь лабиринта лачуг, как затравленные звери.

---

— О великое звёздное небо, во что я ввязалась, — причитала единорожка после рассказа жеребца, не упустившего ни единой подробности.

— Есть идеи, где можно спрятаться? — спросил Шайнинг Армор.

Твайлайт, всю жизнь носу не казавшая из школы, дворца и библиотеки, испуганно замотала на бегу головой. Единорог счастливо засмеялся и заявил:

— А у меня есть!

Темнота переулка, примыкающего к тому, по которому бежали сестра и брат с бессознательной кобылкой на спине, лопнула под напором плотного чётко очерченного тёмно-синего облака.

Твайлайт вскрикнула и ударила копытами в землю, тормозя, но Шайнинг Армор в последней отчаянной попытке удрать схватил её взметнувшуюся от резкой остановки гриву зубами и резко потянул за собой, в узкий проём между двумя стоящими почти впритык домами.

И это было глупое решение. Единороги и аликорночка оказались в тупике.

Кусок густого тумана змеисто поплыл к ним, держась низко над землёй. Постепенно осязаемая на вид тёмная дымка обрела очертания устрашающей вороной аликорницы, а о прежней газообразной форме напоминала только её грива. И, небеса, эта грива! Твайлайт не могла припомнить ничего более ужасного, чем эта грива, слившаяся с хвостом, гигантская, подвижная, текучая, хищнически окружающая, застилающая собой весь переулок!

Императрица медленно открыла глаза — и из них каскадами брызнул злой белый свет.

— Ты предала меня, — демонически рокочущий голос Богини Ночи в своём ужаснейшем обличии рвал барабанные перепонки и закрома, в которых хранились остатки отваги. — Променяла всё, что я тебе дала, всё, что я тебе посвятила, на НЕГО!

Поток светло-бирюзовой материи, ударивший прямо из-под земли, моментально превратил Шайнинга в горстку пепла. Твайлайт истошно закричала от страха и горя, упав на живот и одной передней ногой зажав себе рот, а другой протянувшись к белой с оттенками синего пыли и коснувшись её. В несколько ручьёв из глаз единорожки хлынули слёзы, отчаянный рёв прорвался сквозь копыто.

— …Так лишись же всего в одну секунду.

Поймав Кейденс магией и потянув ту к себе, Богиня с хрустящим звуком рвущейся ткани содрала с Твайлайт накидку Лунного Света, но единорожка даже не заметила этого. Рыдая и воя, она сгребала копытом в кучу то, что осталось от её Старшего Брата Лучшего Друга Навечно.

Глава XXV

Флаттершай провела долгий час, успокаивая безутешно плачущую Рэрити и уговаривая её поспать. Единорожка не ела и не спала больше двух дней и намеревалась в таком состоянии идти пешком до Кэнтерлота. От расстройства она даже отказалась от еды, приготовленной Пинки Пай в отсутствие повстанцев. Пастельно-жёлтая пегаска обнимала подругу крыльями и мягким воркованием увещевала ту выпить душицу. Усталость и успокаивающее действие отвара в диковинной деревянной чашке одержали верх над всхлипывающей кобылкой, и та незаметно для себя уснула.

Розовогривая пегаска, сосредоточенно втянув нижнюю губу, аккуратно высвободилась из-под умаявшейся подруги и накрыла её плащом Зекоры. Рэрити глубоко дышала и изредка морщилась. Флаттершай казалось, что единорожка и во сне не находит себе покоя. Жёлтая кобылка встревоженно переступила копытами и, не зная, что делать и не находя в себе сил и дальше испытывать чувство беспомощности, вышла из хижины в тёплую летнюю ночь.

Изредка снаружи, извне Вечносвободного леса, долетал декабрьский ветер, ерошащий перья и заставлявший пегаску ёжиться от резкого контраста температур. Кобылка глубоко вдохнула и пошагала по звериным тропинкам, ведомая уханьем сов – звуками, которые пугают не знающих языка животных пони. Флаттершай же слышала в зловещем «у-ху, у-ху» доброжелательное «сюда, сюда».

«Ведь у нас со Свити Бель и не осталось никого, кроме друг друга, — всхлипывала белая единорожка, и её слёзы, насквозь промачивая шерсть и перья пастельно-жёлтой пернатой кобылки, леденили кожу. – Да, у меня есть вы, мои друзья, но Свити Бель… если я брошу её… Никто не хочет понять, Флаттершай, никто!»

Пегасочка прошла сквозь поволоку сонно текущего куда-то в сторону тумана, изящными шагами стряхивая с травинок росу, задевая боками густой кустарник. Длинный розовый хвост и прикрывавшая копыта шёрстка потяжелели и потемнели от впитавшейся в них влаги, аллюр давался всё тяжелее, но Флаттершай продолжала идти, потому что соловьи наперебой щебетали ей: «За нами! За нами!».

«Я просто не знаю, что мне делать! Я не вынесу, если лишусь своей сестры, я никогда себе этого не прощу! Я пообещала, что всегда буду заботиться о ней – ей, себе, родителям, даже если им до этого не было никакого дела! Никому не было дела до Свити Бель, кроме меня, никому! Я просто не могу бросить её, даже теперь! Я проползу по битому стеклу, чтобы вернуть её!»

Из-за туч один за другим прорезался свет луны, словно она копытами-лучами рассекала чёрное хмурое море и плыла по небесному куполу. Чаща вокруг озарилась её серебряным светом, волшебно засияли росой травяной ковёр, усыпавшие полянку большие серо-голубые цветы, кустарники, деревья и укрывавший их старые горбатые стволы мох. Флаттершай завороженно смотрела на пленительную ночную красоту, распахнув глаза и рот. Драгоценными россыпями на чёрном небе вспыхивали скопления искристых звёзд. Пастельно-жёлтая пегаска восторженно закрутилась на месте, стремясь охватить весь ландшафт разом, и случайно вспугнула стайку светлячков. Они жёлтыми звёздами закружились среди небесных и росистых, подхватив сияющую эстафету, удивительно гармонично перекликающуюся с густыми чёрными тенями, ажурной паутинкой драгоценных прожилок врезавшимися в самоцвет ночного пейзажа.

Светлячки и бражники кружились вокруг Флаттершай, звали её вверх. Загипнотизированная спокойной и величественной атмосферой лесной лужайки, кобылка вдохновенно расправила нежные крылья и несколько раз плавно взмахнула ими. Копыта пегаски грациозно оторвались от зеленовато-голубой травы, и Флаттершай стала медленно подниматься к небу…

— А ты молодец. Вот так вдруг начать летать после целой жизни ползания по земле, да ещё и выглядеть божественно на черепашьей скорости.

Фобия с нелепым для такой эпохи названием «боязнь сцены», стальнозубым термитом прогрызавшая себе ходы сквозь жизнь Флаттершай, заставила пегаску со смазавшим естественное великолепие ночи громким звуком схлопнуть крылья на боках. Но Спектральный Шторм, этой неосторожной репликой спугнувшая окрыление робкой кобылки, стрелой бросилась к той и спасла от неприятного падения.

— Прости, не хотела пугать. – пробормотала радужногривая, опускаясь на землю. Флаттершай всеми копытами поочерёдно ступила на землю, слезая с копыт Шторма – после этого небесно-голубая кобылка сама поставила передние ноги в траву. – Не каждый находит это место. Тебе Зекора сказала?

Победив смущение и посмотрев на пегаску, Флаттершай едва успела побороть желание отшатнуться. Она никогда не видела, не представляла, что Шторм может быть такой надтреснутой, такой помятой, такой взъерошенной, такой… понячьей.

Спектральный Шторм дёргано запускала копыто в безобразно спутавшиеся между повисшими ушами чёлку и гриву, радужные цвета которых превратились в полную цветного рванья неразбериху. Она, пусть и не открывала без надобности рот, дышала так тяжело, словно перед этим дважды пробежала марафон. От заставляющего рёбра трещать дыхания кобылка даже покачивалась, и покачивания эти были какими-то хищными, нервными, уязвимыми. Копыто смяло лоб, надвинуло бровь на глаз и, наконец, освободив её, растёрло глаза, покрасневшие и опухшие.

— Ты плакала? – тихо спросила Флаттершай вместо ответа на вопрос.

— Что? Нет. Я пила. – хрипло ответила Шторм.

— Эпплджек бы не поверила, — ещё тише заметила пегаска. Запаха алкоголя даже не чудилось. Радужногривая не ответила. – Я всё время почему-нибудь плачу.

— Я – не ты. От меня слёз не дождёшься. – Шторм развернулась с какой-то волчьей сгорбленностью, влекущей взмах хвоста, и пошла туда, откуда вышла.

— Но это не значит, что ты не умеешь плакать. Ты просто не показываешь своих слёз другим, — пропищала Флаттершай так, что лидер повстанцев даже не услышала её.

— Что ты там бормочешь? – устало и подавленно спросила Шторм, даже не оборачиваясь. Она прошла между кустов, и Флаттершай, из-за внезапно накатившего страха одиночества последовав за ней, с удивлением заметила, что этот лаз уже принял форму тела радужногривой пегаски. – Давай ближе к делу.

«Это твой шанс», — подбодрил Флаттершай её внутренний голос. Она шумно вобрала в себя воздух, зажмурилась, открыла глаза и смело посмотрела в затылок предводительницы, говоря:

— Я хотела попросить помощи для моей подруги Рэрити…

Спектральный Шторм вскинулась так угрожающе, что пастельно-жёлтая пегаска, пискнув, тут же прервалась.

— Я не желаю ничего слышать об этой суке, — агрессивно ответила радужногривая и внезапно обернулась с совершенно диким выражением ярости на лице: — Всё из-за неё! Всё из-за мелочной возни этой эгоистки с её вшивой сестрёнкой!

Несмотря на скрутивший Флаттершай в комок страх, пастельно-жёлтая пегасочка вскинулась и звонко возразила, нахмурившись:

— Рэрити какая угодно, но не эгоистичная и не мелочная!

— Правда? – угрожающе пророкотала Шторм. – А кто, забыв про всё и всех на свете, носился с жеребёнком, до которого остальным нет никакого дела? Всё, о чём она может болтать и ныть – «о, моя Свити Бель, моя бедная сестрёнка, она осталась совсем одна», — закатив глаза и по-куриному растопырив крылья, наигранно-высоко передразнила пегаска, а затем скакнула взглядом на Флаттершай и рявкнула, выглядя так, словно была готова плюнуть той в лицо: — А теперь ещё и ты! Достали вы обе! Идите и полижите друг у друга!

Флаттершай трусливо сгорбилась. Она несколько секунд жмурилась и ёжилась, борясь со слезами.

Всхлип.

— Э?

Битва была проиграна.

— Шай? – ошарашенно выдохнула Спектральный Шторм. Слёзы – совсем не та реакция, которую ожидала радужногривая, а скопившееся за всё это время раздражение, найдя выход, резко перестало иметь для неё значение. – Ты чего?

— Все те жеребята в лагере, — прошептала жёлтая кобылка, не обращая внимания на затекавшие в рот солёные капли, — почему их никто не тренирует? Почему, Спектральный Шторм?

Небесно-голубая пегаска непонимающе наклонила голову на один бок, но, совершенно сбитая с толку, всё же ответила:

— Когда ты учишь жеребёнка, ты лишаешь его способности мыслить нестандартно и навязываешь свои же ошибки. Когда он учится сам, он смотрит на всё свежим взглядом, не замутнённым шаблонными познаниями…

— Неправда, — Флаттершай перебила шёпотом, но Шторм покорно замолчала. – Их никто не тренирует… потому что ты надеешься, что им не придётся воевать. – радужногривая распахнула вишнёвые глаза. – Ты хочешь, чтобы всё это закончилось уже при тебе. Чтобы им не пришлось брать в копыта копья. Потому что ты надеешься победить прямо сейчас.

Хлюпая носом, она поднялась на копыта и побрела обратно.

— Шай, погоди, — смягчившись, попросила радужногривая пегаска. – Отсюда на самом деле нелегко найти выход. Уйдём вместе. А пока… просто… погуляй со мной?

— Хорошо, — мягко улыбнулась Флаттершай, коснувшись копытом копыта Спектрального Шторма, но, покраснев, отдёрнула его. Небесно-голубая кобылка не придала ничему из этого никакого значения и, взмахнув крыльями, поднялась в воздух.

— Полетели, — улыбнулась в ответ она. – Не бойся, я не буду смеяться.

Эти слова, непривычные и добрые, словно разлили в груди Шторма густое тепло. Оно ласкало истерзанную душу, заполняло пустоту рубцов. Флаттершай вытерла копытом слёзы, неровно замахала крыльями и взлетела, кренясь то на один бок, то на другой, болтая копытом и при этом в сосредоточении кривя такие забавные рожицы, что радужногривой сорвиголове стало непросто сдерживать данное слово. Но, чтобы Флаттершай поднялась в воздух, можно было и потерпеть, даже если придётся съесть свою нижнюю губу, лишь бы не хрюкнуть от рвущегося наружу хохота.

Пегаске и в голову не приходило посмотреть на Флаттершай так, как та смотрела на неё. В этой стеснительной и неопытной по части полётов кобылке не было никакого, даже самого малейшего сходства с Лайтнинг Даст. Пастельно-жёлтая пегаска даже не могла на время притвориться ею. Это было так же невозможно, как их с Штормом совместное будущее.

Крылатые пони слетели со скользкого от росы холма вниз, к вьющемуся серебряной лентой между начинающими редеть деревьями ручью. Флаттершай и Шторм были в другой стороне леса, очень далеко от лагеря. Но предводительница, похоже, не очень беспокоилась по этому поводу. Радужногривая без усилий совершила плавную, ровную посадку. Пастельно-жёлтая же, споткнувшись об усеянный галькой берег, чуть не упала в прохладное мелководье. С какой-то подростковой угловатостью и неуклюжестью Флаттершай затанцевала ногами, пытаясь вернуть равновесие; небесно-голубая пегаска остановила её падение, поймав кобылку копытом.

— Осторожнее, — усмехнулась Шторм.

Смутившись от усмешки в голосе пегаски, Флаттершай опустила взгляд и сказала первое, что пришло ей в голову:

— Как ты подняла восстание? – розовогривая кобылка пискнула, залилась краской и промямлила: — Если, конечно, не секрет… я не обижусь, если ты не захочешь…

— Ох, Шай. – Шторм потрепала её копытом по гриве. – Тебе надо быть более уверенной в себе. Не боись, расскажу. Я приняла это решение, когда Императрица по ложному доносу убила моего папу и его мужа. Да, он был геем, — выделила Шторм, — и единственным основанием полагать, что он мой отец, были его радужные волосы, но он заботился обо мне. Впрочем, у меня не было выбора, когда моя мамаша-шлюха бросила меня и сбежала с гвардейцем. – Флаттершай подумала, что, возможно, именно этот факт заставляет радужногривую придерживаться терпимости по отношению к однополым парам. Её отец-гей, неизвестно как вообще ставший её отцом, поступил лучше, чем её мать-натуралка. Предводительница же неубедительно добавила: — Надеюсь, она сдохла от гонореи после первого же поворота.

— Ум… Спектральный Шторм, если тебе тяжело…

— Чепуха! – натянуто засмеялась Шторм. – На самом деле история весёлая. И на самом деле я не планировала поднимать восстание.

---

За год до этого

Рэйнбоу Дэш, закричав от досады, удвоила усилия в работе крыльями, но васильковый жеребец, оставляя такой же радужный след, как у неё, пересёк два верхних шпиля погодной фабрики и победно вскинул копыта вверх. Пегаска недовольно фыркнула и, догнав отца, попыталась дать ему подзатыльник, но он поймал её копыто своим и бросил вниз мостом.

— А-а-ай, — прохныкала по-жеребячьи радужногривая, выровнявшись несколькими метрами внизу и потирая повреждённую конечность. – Этот бросок порядочные пони выполняют двумя копытами и через бедро!

— Меня учит порядочности пони, которая попыталась простым подзатыльником спихнуть на меня необходимость готовить на всю семью, — не остался в долгу жеребец.

— Семью, — закатила глаза светло-голубая пегаска. – В Эквестрийской Империи нет семьи. Все принадлежат всем и от этого счастливы.

— Не думаю. – обняв дочь одним копытом, жеребец указал вниз, в окна сложенной из облаков, как и всё в этом городе, погодной фабрики.

Они были слишком узкими и тёмными, чтобы что-либо рассмотреть, но Рэйнбоу Дэш и так знала, на что пытался указать ей старший пегас. Они с ним были освобождены от всепегасьей обязанности работать на фабрике погоды благодаря тому, что занимали копытоводящие посты. Но под влиянием отца молодая кобылка, катающаяся, как сыр в масле, всё-таки не могла игнорировать страдания пегасов внутри неё.

— Всё равно Императрица не одобряет, — пробормотала Рэйнбоу в защиту своей Императрицы и Богини. Пегаска вывернулась из объятия и прижалась губами к губам отца, запустив язык ему в рот. Маленький дружеский полушутливый ритуал, родившийся из чистой случайности: маленькая Дэш, увидев, как её отец и его муж целуются, решила выразить свои чувства точно так же. Разорвав поцелуй, кобылка ворчливо добавила: — Летим. Тебе ещё жрать приготовленный на халяву ужин.

Радужногривая влетела в красивый особняк с тонкой, резной архитектурой, возвышавшийся над грубыми нищенскими бараками, представляющими из себя слепленные в кубики бракованные облака. Отец Рэйнбоу задержался на входе, с жалостью окинув убогие ряды взглядом. «Когда-нибудь я добьюсь того, чтобы вы жили лучше. Чтобы вы были лучше», — жарко поклялся он про себя.

— Ты сказал это вслух, гений. – бросила Дэш с кухни, доставая из холодильника овощи.

Холодильник был в Империи показателем статуса, богатства и достатка. Но чаще всего – знаком обладания пегасьими технологиями и пегасьей магией.

— Правда? – беззаботно, без сожаления и страха отозвался жеребец.

— Ага. Ты ещё во сне такие бизнес-планы толкаешь, что я еле ржач сдерживаю.

— А что тут смешного? – серьёзно и даже строго спросил пегас.

— Ты. – просто ответила Рэйнбоу сквозь копытоятку ножа в зубах.

— О, так значит, для тебя улучшить жизненные условия рабочих – смешно?

— Они не жалуются. – неуверенно ответила Дэш.

— Ты же видела их. Ты видела, как они живут. Они засыпают у машин с грозами и мёрзнут в своих домах, потому что им запрещено приносить к себе хоть что-нибудь, чем можно согреться.

— Но они работают! – упрямо мотнула головой пегаска, лезвием ножа сметая нарезанную морковь в блюдо. – Они делают то, что нужно и полезно Империи. Они трудятся на благо всей Империи!

— А тебе не кажется, что они трудились бы лучше, если бы не отвлекались на урчание животов и не замерзали в собственных бараках?

— Тогда у них бы не было стимула работать. Протянули бы копыта и…

— Так было всегда, — непримиримо отрезал радужногривый. – И во времена твоего жеребячества, и моего, и моего отца. Так уже несколько поколений – и ничего не становится лучше.

— У всех них есть шанс поступить в «Шэдоуболтс», — буднично сказала пегаска и слизнула с ножа томатный сок.

— Вот только из-за каторжного труда у них не остаётся времени развивать свои лётные таланты. Знаешь, что я видел полтора дня назад? Одна из пегасок, возвращаясь домой по краю облака, оступилась, упала вниз и не смогла взлететь, потому что даже забыла, как раскрываются её крылья! Если бы меня не оказалось рядом…

— О мой храбрый рыцарь без меча и топора! – заголосил другой жеребец из спальни. – Ты спасаешь левых кобыл, пока самый важный жеребец твоей жизни изнывает по ласке! Это я, твой муж. Помнишь меня, Рэйнбоу Блэйз?

— Помню тебя, Креснт Мун, и уже иду, — с улыбкой отозвался радужногривый жеребец, направляясь к спальне. – Но я, знаешь ли, не терял времени даром. Я победил злобную спектральноштормовую драконицу и тем самым обеспечил нас ужином. – в затылок ему, со свистом кувыркаясь, влетела со стороны кухни палочка сельдерея. Блэйз только похихикал и, крылом избавившись от застрявшей в короткой колючей гриве зелени, запрыгнул на кровать, на которой уже давно устроился в соблазнительной позе светло-коричневый пегас со знойным взглядом и эрегированным членом наперевес.

— «Спектральноштормовая драконица»? Ну и фантазия у тебя, — насмешливо оценила Рэйнбоу Дэш и передвинулась так, чтобы, не отрываясь от готовки, наблюдать за брачной игрой отца и его мужа. Когда они достаточно погрузятся в страсть и похоть, она тоже сможет присоединиться, несмотря на странное отцовское табу не трахаться с ней. Но, когда он думает не верхней головой, а нижней, запреты для него быстро обесцениваются. От этой мысли пегаска прикусила губу и провела хвостом по намокающей киске.

Не забывая о нарезке простенького салата, радужногривая в нужные моменты давала саркастичные комментарии разворачивающемуся на кровати в соседней комнате действию и в ответ, к своему восторгу, получала громкий смех, дикое возмущение и каждый раз сбиваемый настрой. После таких выходок отец точно отшлёпает её… а она этому поспособствует и сможет сделать своё наказание пикантнее.

Кобылка потонула в неспешном течении вечера и идиллически-стилизованной семейной сцене. Она почти заметила проплывшую по полу спальни тень.

А потом стоны переросли в крики. Не оргазма, а ужаса и боли. Потому что тень обернулась перекаченным белым пегасом и одним могучим ударом копья пронзила пару мужей насквозь и пригвоздила их к кровати. А следом их тела изрешетил десяток стрел, выпущенных целым отрядом пегасов. Отрядом, с которым училась Рэйнбоу.

Зрение Дэш размылось и зазернилось, а копыта едва не подкосились. Бросаясь в спальню, она в шоке бросила нож. Нет, не воительницей она была, а спортсменкой. И не врагами ей были эти пегасы, а друзьями.

Были…

— Балк Бицепс!!! Санфлауэр!!! – закричала Рэйнбоу Дэш имена первых попавшихся пони, и слёзы брызнули у неё из глаз при виде последних секунд жизни отца. – Что вы наделали?!! Как вы посмели?!!

— Приказы Императрицы не обсуждаются!!! — проревел в ответ желтоволосый жеребец.

— Нас удостоили чести убить предателя, Рэйнбоу! – весело прощебетала пегаска-лучница с гривой цвета морской волны. – Жаль, что он оказался твоим отцом.

— Императрицы? Предателя?.. Что… — упавшим голосом прошептала Рэйнбоу, становясь совсем уж жалкой рядом с убийцами. – Что ты такое говоришь… Что вы все такое говорите…

Балк ревел что-то в ответ. Дэш плакала.

Оплот её веры и уверенности, Императрица, предала её. Она лишила её семьи и друзей. Одним ударом.

Точнее, одиннадцатью. Но разом.

Конечно. «Предательство». Рэйнбоу Блэйз даже во сне говорил о своих идеях – особенно во сне. Неудивительно, что он проболтался в какой-то момент.

— Он был моим отцом, — прорычала Рэйнбоу, сквозь слёзы взирая на группу пегасов. – А вы были моими друзьями.

— Дэш, мы всё понимаем, но давай не будем поддаваться эмоциям. Пойдём в бар, напьёмся, развеемся, потрахаемся…

Небесно-голубая кобылка на секунду расслабилась, услышав традиционные для любого стресса слова. Но лишь на секунду, потому что та её часть, что советовала послушаться и утопить горе в вине, умерла, как только пегаска воинственно распахнула крылья и дала предложившей пойти в бар бывшей подруге редкой для пегаса силы пощёчину. Но Рэйнбоу Дэш, ослеплённая яростью и горем, не учла перевеса сил.

Радужногривая могла драться одновременно с четырьмя пони, если они были хоть чуть-чуть менее опытны в боях, чем она сама. Но сейчас она находилась в одной комнате с одиннадцатью пони, которые росли вместе с ней и хорошо её знали. Некоторые из них дрались много лучше Рэйнбоу. Поэтому подраться сейчас было равноценно тому, чтобы организовать против себя бойню.

Бойня длилась несколько секунд – ровно столько требовалось, чтобы поймать увёртливую Рэйнбоу, скрутить ей копыта за спиной и нанести несколько прицельных жестоких ударов по рёбрам, голове и бокам. А потом... настало унижение. Пегаску пустили по кругу.

…Залитая слезами измученная Дэш со звуком между кряхтением и скулением вытерпела ещё несколько мощных толчков от Балк Бицепса, который открыл второй круг подобно первому, и почувствовала, как её развороченное членом нутро в очередной раз забрызгивает спермой.

Она плакала не из-за того, что её изнасиловали – как и приказала Императрица, радужногривая пегаска принимала все виды удовольствия для своей плоти, почти ничем не брезговала и ничего не стеснялась. Во всех её дырках побывал не один жеребец, не одна кобыла и не один жеребёнок. Но прямо сейчас она лила слёзы из-за того, что её отец и его муж были проткнуты одним копьём прямо во время страстного сношения. А когда недавние друзья, оплевав её, с лёгкими сердцами скрылись с места расправы, Рэйнбоу с опустошённым воем подползла к телам своей семьи и обняла их крыльями.

Шок заставил кобылку выполнять абсолютно бессмысленные действия. Она сперва несколько минут, укачивая нанизанных на копьё жеребцов в своих объятьях, лунатически пела им колыбельную, а потом бережно избавила их тела от копья и отправилась дорезать салат, обещая, что он будет готов через минуту.

Рэйнбоу Дэш с ненормальной улыбкой взяла в зубы нож и пару раз бойко опустила его на овощ, название которого упорно ускользало от съезжающего с катушек мозга. Сам он, этот овощ, заменялся сознанием на внутренности её предателей-друзей.

И пегаска захотела отомстить. Но она хотела отомстить так же, как Императрица: одним ударом ранить сразу нескольких так сильно и так глубоко, что та никогда не оправится от потери. Единственным способом достаточно задеть всемогущую бессмертную Богиню Дэш видела только одно: взорвать Клаудсдейл.

Но, стоило только Рэйнбоу вылететь из дома и окинуть город взглядом, её губы искривились, предвещая новую волну слёз. Она любила Клаудсдейл. Она любила его как свою родину и как место, связанное с приятными воспоминаниями. Но пегаска тряхнула головой и холодно стиснула зубы. Она не будет вспоминать, потому что этого нельзя допустить. Дэш знала: если она вспомнит глубокую синеву, кучевые облака, ветер в гриве – она не сможет осуществить задуманное. Не хватит духу.

Пегаска летела к погодной фабрике. У неё было достаточно мощи, чтобы разрушить тонкое кружево витых колонн облачных дворцов и смести монументальную арену, похожую на воронку, что послужила прототипом для той, что в Кэнтерлоте… Рэйнбоу пыталась отодвинуть мысли о том, как нравилось ей выкручивать мелкие спирали вниз и вниз внутри этой воронки.

Радужногривая обнаружила себя стоящей на передних копытах. Задняя часть тела подобралась для удара ногами по стеклянной цистерне с штормами, крылья были широко распахнуты, чёлка и грива слипались от крови убитых пегаской стражников, а рот сам собой хрипло изрыгал слова:

— Не вздумайте мешать мне! У вас не хватает смелости восстать, а я смогу!

Передние копыта, держащие всё её сильное тело, задрожали, и пегаска была вынуждена на секунду опуститься на пол всеми четырьмя. Она посмотрела на рабов, на этих жмущихся по углам пегасов. И поняла, что они ни в чём не виноваты. Они не должны страдать из-за её горя, иначе она станет такой же, как Императрица.

Нежелание быть такой, как недавний кумир и Богиня, заставило Рэйнбоу Дэш обратить свой взор на арену. Отец рассказывал ей сказки, что когда-то очень давно на этой арене не убивали, а оттачивали лётные навыки. Но потом пришла Императрица… а что было до неё? Никто не помнит. Никто не решается вспомнить. То, что было до вороной аликорницы, утеряно навсегда.

Но всегда можно сотворить то, что станет после…

Даже те молнии и громы, что Рэйнбоу собиралась выпустить, не пронзили бы её так сильно, как одна простая мысль – не подчиняться Императрице. Не быть такой же, как она. И единственный способ отомстить ей…

— Вон. Все вы, все до последнего — ВО-О-ОН!!!

…это сделать ей назло.

Императрица убила её отца и подумала, что проблема решена. Но Дэш покажет ей, как сильно она ошибается.

Пегасы-рабы бросились врассыпную, но в считанные секунды сориентировались и побежали к выходу. Рэйнбоу смотрела на живое месиво разноцветных тел, текущее на свободу со всевозможных направлений.

Как только фабрика опустела, пегаска с криком гнева и радости одновременно лягнула цистерну. Ещё раз, другой, третий… удары задних ног Дэш, ускоряясь, посыпались нескончаемым градом. Стекло звенело, но выдерживало натиск до тех пор, пока рядом со светло-голубыми копытами не ударили вороные.

Рэйнбоу Дэш с удивлением посмотрела вправо. Сизогривый пегас почему-то вернулся к ней и теперь помогал. Мысли пегаски упёрлись в последнее слово: он помогал, не зная, зачем и кому. Это была… благодарность. Слепая благодарность за освобождение. И Рэйнбоу, вдохновившись, задолбила по цистерне с утроенной мощью.

А рабы шли обратно. Они подбегали к стеклу и тоже ударяли его задними копытами; те, кто умел летать, взлетали и крушили штормовую тюрьму сверху.

Они не хотели быть рабами. Они ждали любой возможности освободиться, дождались – и теперь несутся прочь, хватая жеребят и едва ли не ломая ноги. А потом отблагодарили свою освободительницу, не бросив её в момент неудачи.

Дэш не видела столько надежды, испуга и радости в глазах одновременно больше нигде и ни у кого.

И тут она поняла. Поняла, что Рэйнбоу Блэйз не был сумасшедшим. Он был добрым жеребцом, который хотел сделать мир лучше и облегчить жизнь многим пони. Это Императрица была сумасшедшей, Императрица со своей жаждой унижать и причинять боль. А Рэйнбоу не видела этого из-за своего эгоизма. Но теперь Дэш скорее умрёт, чем отступится от своей идеи.

Она сделает то, что не смог сделать её отец. Она искупит свою вину за неверие тем, что поведёт пони к свободе.

Стекло, пошедшее трещинами, звенящим стеклопадом рухнуло на льдистый пол. Заключённые внутри молнии и громы в чёрных тучах, немного поклубившись на месте, выстрелили сетью золотистых разрядов во все стороны от себя. Молнии закоротили брошенные включенными станки и машины – и они угрожающе заскрежетали и закряхтели. Выбежавшие наружу пегасы со страхом, с замершими сердцами ждали, когда небесный город разорвёт на клочки. Летающие обнялись с нелетающими. В этот день они почувствовали себя действительно едиными, действительно в одной упряжке. Тихо летали над толпой признания в любви, дружбе – в чём угодно. Они готовились к смерти и не понимали, почему добровольно пошли на это и теперь не могут убежать.

Но Рэйнбоу Дэш храбро ринулась обратно к погодной фабрике и с нереальной скоростью закрутилась вокруг неё, окутав размытым радужным торнадо. Внутри грохотали, взрываясь и разлетаясь осколками, все погодные явления, сотворённые рабами-пегасами. Радужногривая увернулась от всех молний, бритвенно-острых заготовок снежинок, но её настигло и вышвырнуло с намеченной траектории… облако. Неизвестно откуда взявшееся несчастное облако, видимо, от закручивающихся потоков воздуха и магии пегаски уплотнившееся до фиолетово-розового цвета и теперь бывшее едва ли не твёрже бетона.

Магия Рэйнбоу, удерживающая всё вместе, моментально иссякла.

Но тут на её место скользнул пегас с кьютимаркой в виде дикого торнадо и с новой силой закрутился вокруг взрывающейся фабрики. Из Рэйнбоу Дэш, обессиленно приземлившейся на облако, вырвалось восхищённое:

— Вау, – потому что фабрика была отнюдь не маленькой и не низкой, и поддерживать такое гигантское торнадо, которое, к тому же, не должно выпускать взрывы за свои пределы, было непосильной задачей.

Непосильной для одного пегаса.

Но один за другим все они взлетали и вклинивались в ревущее порождение Рэйнбоу Дэш. Абсолютно все – даже те, кто ни разу в жизни не открывал крылья – поднимались в воздух и, впечатлённые осознанием того, что могут сделать вместе, встраивались в неукротимые потоки. Торнадо снова запестрило радугой – смешанной из разнообразных пегасьих окрасок лоскутной радугой. А когда взрывы внутри прекратились и от фабрики остались лишь руины, крылатые пони рухнули на облака.

Выжили не все. Было бы слишком хорошо, слишком невероятно, если бы всё закончилось полностью счастливо. Теперь, когда бывших рабов отпустил столь вдохновляющий порыв стадного инстинкта, они прогоняли с лиц блаженно-мечтательные выражения и серьёзнели, подсчитывая потери и приобретения.

Рэйнбоу Дэш поднялась на дрожащие ноги и расправила немного помятые крылья. Она отряхнулась, собираясь навсегда улететь из города, как вдруг ей на правое переднее колено легло маленькое жеребячье копытце, мягко и ненавязчиво, но так действенно и убедительно останавливая.

— Как тебя зовут? – спросила кобылка, ещё не получившая даже свою кьютимарку.

— Ты освободила нас? – спросил следом вороной жеребец, который позже представится Тандерлейном. – Мы свободны?

Небесно-голубая пони отступила. Ей не впервой было ощущать себя лидером, но эта огромная толпа, несколько десятков минут назад бывшая скопищем бесправных рабов, подчинявшихся лишь кнуту и страху, была… убедительной. В чём убедительной? Ответа не было. Но что-то заставило радужногривую кобылку остановиться, рассмотреть каждого из стоящих перед ней пони, увидеть в их глазах надежду, благоговение…

…верность.

Все пришедшие в том сумбуре эмоций и событий на ум рассуждения обрели вес. Они стали реальны, ощутимы, логичны. И Дэш уже знала, что делать.

— Меня зовут Спектральный Шторм, — соврала Рэйнбоу, вспоминая последнюю данную ей отцом кличку. – Я хочу, чтобы вы по своей воле разделили свою свободу с другими пони! Вы со мной или без меня? – сказав это, она бросилась вниз.

…И в тот день сотни пегасов впервые увидели землю.

---

— Так значит, тот взрыв тогда… это была ты?

— Ага, — легко ответила Спектральный Шторм. В своём рассказе она опустила некоторые мрачные подробности, то, что плакала и... своё имя. Прятать его уже стало привычкой и своеобразным обещанием не забывать.

Флаттершай переступила с копыта на копыто, не зная, восхищаться ей или испугаться.

— И, когда мы встретились… ты убила того белого пегаса… из чувства мести?

— А ещё ты была в опасности, — кивнула предводительница повстанцев. – Вообще, Балк Бицепс был последним из той шайки, кто остался жив. Как видишь, не так уж и надолго. Я отомстила всем, кто был в моём доме в тот день. И до Императрицы всегда не добиралась только чуть-чуть. Эта хитрая сука всегда находила способ сжульничать. Поэтому я при первой же возможности спиздила со своими приближёнными лучшую её статую.

Спектральный Шторм насладилась реакцией Флаттершай: та была на грани обморока. Ещё бы: лучшая статуя Императрицы, изображающая ту в величественнейшей позе, была сделана из самой звёздной пыли. Прикосновение к ней дарило блаженство… и почему-то лёгкий разряд тока. О стоявшем в Эпплвуде монументе ходили легенды. Они были правдивы и нет, но неоспоримым был факт, что эта статуя Императрицы – величайшее чудо света.

— А потом мы её распилили, — эффектно закончила Шторм.

Флаттершай, помертвев, чуть не начала икать от осознания степени кощунства этого действия… да по отношению к чему угодно. Но радужногривая, снова насладившись реакцией робкой пегаски, расхохоталась:

— Шучу! Никто не может распилить звёздную пыль, это невозможно. Мы с Лайнинг и Тандерлейном оттащили статую в наш тайник.

— У… у вас есть тайники? – укоризна, направленная на шутку Шторма о распилке статуи, перешла на факт наличия у повстанцев заначек по Эквестерийской Империи.

Шторм серьёзно посмотрела на пегаску:

— Флаттершай, я управляю многотысячной армией, которую нужно обучать и оснащать, чтобы она могла противостоять Императрице. Поэтому – застрелить меня за это! – да, я не брезгую мародёрством и откладываю на чёрный день. – взгляд Шторма погрустнел. – Идея Лайтнинг. Наверное, Шай… я её всё-таки любила. – пегаска на секунду стиснула зубы, не пуская слёзы. – И… Зекора тоже помогала. Отыскивала удачные места и маскировала их.

— Как ты встретила Зекору? – Флаттершай торопливо перевела тему на более нейтральную.

— Мы выкупили её у работорговцев. Ну, как выкупили… пообещали оставить им их жизни в обмен на пленников. Кто-то ушёл своей дорогой, кто-то присоединился к нам. Зекора была одной из таких. Объяснила – как обычно, по-своему, – что дорога домой, на родину, ей отрезана.

Пегаски ещё некоторое время шли молча. Спектральный Шторм смотрела прямо перед собой, а Флаттершай рассматривала влажную гальку и серебряный ручей. Пастельно-жёлтая кобылка думала: «Она так много рассказала мне о себе; будет просто не честно не открыть какую-нибудь свою тайну…».

— Спектральный Шторм, эм… у меня есть дочь. – Шторм медленно повернулась к Флаттершай с таким выражением лица, что пегаске показалось, будто глаза радужногривой сейчас вытеснят нос и рот. Но она всё равно продолжила, пока не иссякла её решимость: – Я забеременела в тринадцать лет после одного из праздников…

— Ты не девственница? – прохрипела Шторм.

— Э-эм… нет. Извини. – торопливо добавила робкая кобылка.

«Крах идеалов, блять, — подумала небесно-голубая сорвиголова. – Она ведь выглядит на эти ёбаные четырнадцать лет, внешности невиннее и придумать нельзя просто. Сука, как так-то?!!». Шторм нервно забрала копытом чёлку назад и, сглотнув, спросила:

— Где она? Твоя дочь. Где она?

— Её забрали два года назад, — тихо от сдавившей голос горечи ответила Флаттершай. – Она была такой способной единорожкой… Я звала её Гэлакси. У неё была красная шёрстка, красно-белые волосы и красные глаза. – пастельно-жёлтая пегаска собралась с силами и без слёз посмотрела на Шторма: — Я надеюсь, что у неё всё хорошо там, у Императрицы.

— Мы были в Кэнтерлоте, — глухо, с плохо скрываемой досадой проговорила радужногривая пегаска. – Почему, почему ты не сказала о ней? Мы бы нашли её. Но нет, ты только бросилась искать Свити Бель, — к концу фразы негодование Шторма всё же вырвалось наружу – она со злостью пнула попавшийся под переднюю ногу камень.

— Гэлакси – способная единорожка, — повторила пастельно-жёлтая пегаска с уже ставшим частью её жизни смирением. – Её ждёт большое будущее на службе у Императрицы. Возможно, её даже примут в Лунный Свет! Но… у Свити Бель… у неё нет такого таланта к магии. Если мы её бросим, она совсем никому не будет нужна.

Спектральный Шторм помолчала, раздумывая над тем, а не являлась ли такая забота о Свити Бель перенесением на неё нерастраченной материнской любви. Радужногривая допускала это, хотя у неё не хватало фантазии представить Флаттершай не то, что с жеребёнком – с жеребцом.

— Я думаю, ты действительно не хочешь, чтобы те жеребята воевали и страдали, — прошептала Флаттершай, торопясь использовать всю свою смелость, пока она не утекла. – Чем Свити Бель хуже?

Спектральный Шторм, сглотнув, повела нижней челюстью. Она несколько секунд рассматривала небо, а потом небрежно сказала:

— Знаешь, нам всё равно нужно перетащить кое-какие запасы из Кэнтерлота… — пастельно-жёлтая пегаска едва не захлебнулась воздухом от радости. – Думаю, и этого заморыша можно прихватить заодно.

— Спасибо! – звонко прокричала Флаттершай, бросаясь на шею Спектральному Шторму, что всё равно прозвучало всего лишь немного громче нормального голоса.

— Хе-хе, — усмехнулась радужногривая, обнимая пегасочку в ответ. Та смутилась, порозовела и спряталась за своей гривой.

Глава XXVI

Размазывая сопли и слёзы копытами по лицу, Твайлайт неразборчиво причитала о чём-то и возила мокрым лицом по пеплу брата, вымазываясь в нём. От гривы и хвоста отскакивали бойкие завитушки, радужка блёкла и расширялась, а рот сжимался в волнистую улыбающуюся линию – единорожка медленно, но верно сходила с ума.

Императрица, с отвращением наблюдавшая за ней, бросила бессознательную пленницу на землю и выплюнула:

— Достаточно. Я сказала достаточно! – и она телекинезом оттащила хныкающую бывшую ученицу от горстки остатков Шайнинг Армора. Следующим заклинанием Богиня сотворила стеклянную колбу и собрала в неё каждую пылинку – даже с лица и копыт Твайлайт.

— Ваше Величество, – раздалось встревоженное сопрано. – Срочные новости от юго-западных постовых.

Императрица обернулась и наткнулась взглядом на бэт-пегаску, приземлявшуюся в нескольких метрах от неё и кланяющуюся.

— Докладывай, — негромко приказала аликорница, подойдя к кобылке-гонцу.

— Армия чейнджлингов в боевом построении движется к Кэнтерлоту. Предположительно через час они достигнут столицы. Их ведёт сама Королева Кризалис, — бодро отрапортовала ночная пегаска, отдавая честь. – Если мы мобилизуем все наши войска…

— Нет. – перебила Императрица, прикидывая, насколько сильнее стали чейнджлинги после пира от самого воплощения Любви. – Мы не отразим их атаку даже с мобилизацией всех войск. Стянуть сюда полки из других городов мы не успеем. – аликорница на пару секунд задумалась, но затем улыбнулась. – Формируйте войска и готовьтесь к обороне. Мы дадим чейнджлингам бой.

Ещё один быстрый поклон – и перепончатокрылая кобылка стрелой улетела туда, откуда прибыла. Императрица подошла к свернувшейся в комок у стены Твайлайт и чётко проговорила, мотая колбой с пеплом в воздухе:

– Я воскрешу его, если ты примешь участие в сражении против армии чейнджлингов. Да, я оживлю твоего непутёвого братца, но воспоминания о Кейденс из его бестолковой черепушки придётся изъять. Ты меня слышишь, пародия на обсоска? Я. Могу. Помочь.

В заплаканных покрасневших глазах единорожки отразилось осмысление. Она кивнула через несколько секунд и медленно вытерла глаза копытами.

— Но, если ты предашь меня… — самой угрожающей интонацией сказала Императрица.

Продолжать не требовалось. Страх этого тона, казалось, был заложен в пони генетически. Твайлайт вскочила на ноги и, в последний раз с тревогой посмотрев на колбу, телепортировалась в свою башню, чтобы приготовиться к сражению.

Императрица медленно развернулась и позвала:

— Менуэтт.

Единорожка, всё это время по пятам следовавшая за аликорницей, золотой пылью развеяла маскировочную иллюзию халупы, вышла из темноты и почтительно склонила голову.

— Ты оказалась хороша в том, чтобы обнаруживать лагеря повстанцев. Ты даже сумела убить нашу предательницу, оставшись незамеченной, и это доказывает, что тебе можно поручать ответственные задания и быть спокойной за их выполнение. Я приказываю тебе сделать ещё одну вещь.

---

Императрица, твёрдо стоящая на крыше дворца, плавно вела по небу круглую луну, уничтожая мешающие ей тучи. Единороги Лунного Света, каждый из которых был облачён в свой балахон, были расставлены по смотровым башням, и только Трикси занимала место над всеми ними – на самом высоком центральном шпиле. Маги синхронно выпятили вперёд груди. Амулеты-броши, скрепляющие накидки, засверкали, подпитываясь лунной магией, чтобы затем передать эту мощь своим хозяевам.

Твайлайт делала это чисто механически. Все её мысли с самой первой секунды были направлены на то, чтобы вернуть Шайнинг Армора к жизни: она даже не сочла нужным посмотреть, куда на этот раз чёрная аликорница спрячет Кейденс.

Маги усилили свои органы чувств, что позволило им, и так рассредоточенным по высоким башням крепостных стен, издалека заметить, как свет луны играет на хитиновых шкурах чейнджлингов, волнами перекатывающихся с холма на холм в сторону Кэнтерлота.

Смотровые башни загорелись разноцветными огнями, когда единороги в них начали колдовать. Превосходно обученные, они сперва действовали сообща, накрывая столицу проницаемым с внутренней стороны куполом и насылая благословения на отряды своей Императрицы, а затем, когда чейнджлинги со всего скромного разгона ударились лбами и рогами о щит, каждый маг стал действовать отдельно от всех.

---

Спектральный Шторм и Флаттершай возвращались к спящему лагерю пешком. Между ними исчезла всякая напряжённость, обе легко улыбались и переглядывались. Ледяные стены растаяли, пони на ходу прислонялись боками, как старые подруги. Сердце пастельно-жёлтой пегаски трепетно замирало, она наслаждалась сладкой щемящей болью: влюблённая кобылка была счастлива просто идти рядом со Штормом.

Но Империя не даёт даже хрупкой надежды на счастливый исход.

— Эй, что это там? – предводительница повстанцев, взойдя на холм, прищурилась на Кэнтерлот и взлетела. – Они устанавливают щит? Зачем?

Тандерлейн каким-то образом оказался рядом. Он подошёл к радужногривой кобылке и произнёс:

— Их атакуют чейнджлинги. Если мы присоединимся, то сможем убить Императрицу!

— Это безумие, — мгновенно отреагировала Шторм. – Я видела армию чейнджлингов. Им явно не требуется помощь с таким количеством воинов. Кроме того, я допускаю, что нашу помощь примут, но где гарантия, что нас самих не перебьют сразу после победы?

Флаттершай отошла в сторону, чувствуя себя лишней. Она никогда ничего не смыслила в войне, поэтому, как только Шторм и Тандерлейн стали жарко спорить о тонкостях этого дела, даже не знала, за кого болеть. Наверное, всё же за радужногривую кобылку. Та настаивала на бездействии. Определённо, так погибло бы гораздо меньше пони.

Но вороной жеребец не уступал, даже когда Спектральный Шторм угрюмо сказала: «Там обязательно будет Смерть». Пастельно-жёлтую пегаску это напугало до гривы дыбом. Фраза звучала как нечто большее, чем физиология.

— С-Смерть? – пискнула Флаттершай едва слышно.

Предводительница повстанцев повернулась к подруге и, кивнув, рассказала. Из голоса Шторма ушло всё бахвальство и самодовольство.

— Лавандовая кобылка из Лунного Света – общества лучших магов Империи, созданного самой Императрицей и финансирующегося лично ей. Эта единорожка даже страшнее, чем любимица Императрицы – светло-голубая со зловещим амулетом в виде головы и крыльев аликорна. Она беспощадна. Она настоящая богиня магии. Если ты увидел её – ты уже мёртв. Если она увидела тебя... – Флаттершай издала испуганный клокочущий звук в эту паузу. – Она испаряет врагов одной вспышкой. И никакого другого имени, кроме Смерти, для неё не нужно. Мы встречались с ней однажды. Она так потрепала мои войска, что мы еле унесли ноги. Это был единственный раз, когда мы спасались бегством.

— Звучит страшно, — прошептала Флаттершай. Ей казалось, что её слова заглушались лихорадочным стуком сердца.

— И потом, — напряжённо продолжала Спектральный Шторм. – У Императрицы армия, обученная и оснащённая лучше, чем наша, а у нас нет даже приличных осадных орудий! Мы слишком слабы для такого сражения, максимум, что нам пока удаётся – освобождать рабов и пополнять войска. Мы не можем взять даже числом! Я молчу о продовольствии и оружии, обмундировании…

— Раньше ты бы такого не сказала, — наклонил голову набок Тандерлейн, перебивая пегаску.

— Потому что я выросла! – ощетинилась та. – Эта уродская война изменила меня, и изменила к лучшему. Я уже понимаю, что не могу свернуть горы одними только амбициями – необходимо учитывать имеющиеся в наличии ресурсы и помнить о ресурсах врага. Дискорд подери, Тандерлейн, почему я тебе должна это объяснять? У тебя опыта даже больше, чем у меня!

— Именно об этом я тебе и говорю. Нам необязательно приходить к самому началу сражения. Можно ворваться в середине или в конце, когда дело уже будет практически сделано чейнджлингами – а с затратами времени на путь так и получится. Уже в Кэнтерлоте мы освободим рабов. Уж где-где, а в столице их действительно много. Мы пригласим их присоединиться к нам…

— Если Императрица не прикажет им сражаться раньше, чем мы приблизимся, — рыкнула, перебивая, Спектральный Шторм. – Даже если дела у Кэнтерлота будут плохи, запасным вариантом будут именно рабы.

— Значит, нам нужно действовать быстро. Кроме того, ты видела армию чейнджлингов. У них есть все шансы облегчить нам задачу. – Тандерлейн подошёл ближе к предводительнице и положил копыто ей на плечо. – Шторм, это наш шанс закончить всё здесь и сейчас. Более удачной возможности уже не будет. Не об этом ли ты мечтала?

Спектральный Шторм тяжело вздохнула.

— Хорошо. – стиснув зубы, сказала кобылка. – Разошли наших быстрейших летунов и земнопони по тайникам, которые будут находиться на пути к Кэнтерлоту. Задействуем всё, что у нас есть. – Шторм обратила свой взор на защищённую куполом столицу и медленно проговорила: — Мы идём на Кэнтерлот.

---

Тандерлейн, несмотря на рекомендацию всё ещё сомневающейся предводительницы отложить всё до завтра, поднял повстанцев немедленно и отдал распоряжение готовиться к самой важной атаке всего восстания.

Когда пони стряхнули остатки дрёмы и развернули бурную деятельность, пегас ушёл глубоко в лес. Он шёл, с каждым метром всё больше становясь похожим на пьяного, пока не пришёл к цели уже в состоянии марионетки.

И это не удивительно, учитывая, что целью вороного пегаса была голубая единорожка с пылающим золотым огнём рогом. Она, вытерев пот со лба, открыла глаза и прервала заклинание. Ниточки обрезались – и Тандерлейн рухнул к копытам Менуэтт, хрипло выдохнув:

— Это потому, что я чёрный?

Недовольная тем, что пленник сохраняет присутствие духа, кобылка едко прищурилась:

— Что же мне с тобой делать? Очевидным способом будет убить тебя, чтобы ты ничего не разболтал, но эта радужногривая ублюдина может тебя хватиться, ты, как-никак, её правое копыто… Знаешь, у меня не было времени над этим подумать. Удерживать чей-то разум и тело в своей воле – очень непростая задача и требует полной концентрации.

Опасаясь, что кто-то всё же может оказаться рядом, Менуэтт продолжила мысленно: «Я должна быть в Кэнтерлоте уже совсем скоро, а если я буду играть в кукловода столько, сколько требуется, чтобы не вызвать подозрений – у меня не останется сил для такого телепортационного скачка. Но, если я заставлю всех остальных думать, что этого жеребца даже не существовало…». Ещё немного поразмышляв, единорожка сотворила огромное заклинание, накрывшее практически весь лес: масштабная оморочка каждого, попавшего под пелену этого заклинания. После колдовства Менуэтт, проморгавшись и изгнав звёзды из глаз, телекинезом подняла тяжёлый камень, несколько раз уронила его на голову уже успевшему далеко отползти пегасу, пока та не превратилась в кровавое месиво, закопала тело, магией вырастила новую траву и телепортировалась домой.

---

— Наступление на Кэнтерлот?

Разбуженная Рэрити в который раз повторяла это самой себе – каждый раз с разной интонацией. И когда вскакивала с подстилки, и когда бросалась помогать латать доспехи, точить мечи, собирать еду…

Единорожка была рада этому, потому что это наступление было для неё шансом вызволить Свити Бель, и напугана, потому что это же наступление могло неудачно попавшим камнем погубить любой шанс.

— Ты сама не своя, сахарок, — заметила Эпплджек, останавливая Рэрити замотанным в грубую кожу копытом. – Ты ещё не нервничала так.

— Я иду с вами.

Рэрити выпалила первое пришедшее на ум. Её сводили с ума разбросанные, неопределённые действия – она помогала то тут, то там, но в сумме помощи от неё не было практически никакой. Кобылка хотела помочь, и её участие в бою будет лучшей помощью, которую она может предложить. Эпплджек же видела перед собой лишь кобылку, всю жизнь прочинившую рыбацкие сети и не имеющую никакого боевого опыта, отчего и хлопала зелёными глазами, пытаясь подобрать слова. Единорожка же продолжала говорить, словно боялась, что подруга сейчас заткнёт ей копытом рот – сбивчиво, повторяясь, тараторя:

— Я могу помочь. У меня хороший телекинез, я знаю ещё пару заклинаний, которые могут… чем-нибудь помочь тоже. И моя магия может пригодиться, потому что я не знаю никого, кто так бы владел телекинезом и левитацией, как я. Не подумай, что я хвастаюсь или считаю себя лучше других, я просто хочу помочь…

Эпплджек шагнула вперёд, жаркими, невозможно тесными объятьями прервала бессвязный поток и прижалась своими губами к губам подруги. Рэрити ошеломлённо выдохнула, даже забыв обнять подругу в ответ… или посчитав, что тех эмоций, с которыми земнопони схватила её копытами, с лихвой хватит не только на двоих. Но эти чувства, окутывавшие и пронизывавшие каждую клеточку единорожки, предназначались только ей одной, заставляя задыхаться от этой невозможной нежности.

«О звёзды…»

Рэрити стояла и широко раскрытыми глазами смотрела на сомкнутые веки Эпплджек, чувствуя себя предательницей. Но она, как бы ни любила подругу, не могла найти в себе достаточно страсти, чтобы возжелать кобылу, даже когда та робко провела кончиком языка по закрытым белым губам, прося о большем.

Единорожка не дала ей этого. Земная пони мягко отстранилась и произнесла:

— Я не хочу опять потерять тебя. – больших усилий ей стоило согласиться с выбором Рэрити и сказать: — Давай найдём тебе что-нибудь подходящее.

Белоснежная кобылка пошла следом на негнущихся ногах. Всё смешалось в её голове. Разумеется, она любила Эпплджек лишь как подругу, и Эпплджек это понимает… ведь понимает, правда?

---

К полудню восставшие тронулись в путь, готовые как никогда.

— Мне кажется, или кого-то не хватает? – хрипло спросила возглавлявшая воздушные силы повстанцев Спектральный Шторм. Она крутила головой, пытаясь взглядом отыскать чью-то фигуру: очень смутно знакомую, постоянно ускользающую из мыслей, как только пегаске казалось, что она нашла верный образ. Легче было совсем не думать о неком потерянном пони, но почему-то одна только предводительница заострила внимание на чувстве нехватки кого-то среди них и даже сделала это ощущение приоритетным для себя.

— Может, этот кто-то замыкает колонну? – предположила Дёрпи.

— Это ты должна замыкать колонну, — пробормотала радужногривая, недовольная тем, что вечная обуза снова вылезла вперёд. С земли махала им вслед оставшаяся с жеребятами Черили.

Войско Шторма двигалось в своём темпе – чтобы не уставать, но и чтобы не прийти к Кэнтерлоту слишком поздно. За полтора дня пути было сделано две остановки, и к моменту последней, тактической третьей, перед самым Кэнтерлотом, все бойцы были свежими, отдохнувшими и – стараниями Пинки Пай – весьма бодрыми.

— Ох, – хохоча, вытерла слёзы копытом Эпплджек, смотря вместе со всеми на то, как розовая земнопони, забавно кривляясь в оранжевом свете костра, играла сразу три роли. – Я никогда не думала, что мошт быть так смешно без того, чтобы кого-нить избить!

Спектральный Шторм коротко и хрипло рассмеялась и затопала копытами по земле, аплодируя:

— Круто, Пинки Пай! Ты мастер юмора!

Земная пони засмеялась вместе со всеми и поклонилась своей публике, широко улыбаясь и рассматривая всех пони голубыми глазами. Снова у Шторма возникло ощущение, будто кого-то не хватает – это же чувство отражалось в скачущем по лицам повстанцев взоре Пинки.

— Как ты придумала всё это? – всё ещё улыбаясь, спросила Рэрити.

— Я это не придумывала, я всего лишь разыграла то, что случилось на кухне, когда я была рабыней в доме Фэнси Пэнтса, — жизнерадостно ответила кудрявая кобылка.

При упоминании рабства и правого копыта Императрицы все уже хотели, сочувствуя Пинки, грустно опустить головы вниз, но завладевшая вечером земная пони тут же стала рассказывать о каком-то весёлом случае со времён своей работы в шахте вместе с родителями, расцвечивая его смачными подробностями, отчего бойцы снова покатились со смеху по земле.

Одна Флаттершай почти не вникала ни в суть рассказа, ни в суть представления. Она сидела, едва дыша, осчастливленная тем, что Спектральный Шторм выбрала место рядом с ней. Тёплые шутки, весёлый смех и песни окутывали розовогривую пегаску, но, пытаясь проникнуть к ней в сердце, встречали дрожащую стену сомнения и ощущения неполной картины происходящего. Пинки Пай каким-то чудом почувствовала это и, танцуя с песней мимо Спектрального Шторма и Флаттершай, хвостом вмела копыто жёлтой кобылки в копыто небесно-голубой сорвиголовы.

Пастельно-жёлтая пегаска, несмотря на свою радость от такой неслучайной случайности, вспыхнула и уже хотела было убрать переднюю ногу на место, чтобы не нарушать личное пространство предводительницы, но та вдруг весело, заразительно засмеялась, вскочила и потянула робкую кобылку за собой, в гущу танцующих тел.

У похожей своей красотой на ангела Флаттершай была сильная боязнь сцены и публики, но эти страхи просто не успевали за движениями Спектрального Шторма, ведущей и крутящей её в танце. И, наконец расслабившись, бирюзовоглазая пони стала весьма раскованно танцевать рядом с лидером восстания.

…Смеясь скорее по инерции и от хорошего расположения духа, обмениваясь дружелюбными счастливыми взглядами, пони расползались по поставленным наспех палаткам. Очень редкие шли туда в одиночестве. Шторм, всё ещё заботливо укрывая чуть повлажневшую после танцев спину Флаттершай крылом, повернулась лицом к Кэнтерлоту. Зелёные и оранжевые всполохи, сталкивающиеся и взрывающиеся бело-дымным, видны были издалека.

Флаттершай удивительно решительно для себя положила голову на плечо радужногривой пегаски, укрыв, в свою очередь, её спину своей гривой. В уютном молчании под аккомпанемент доносящихся от столицы взрывов и грохота орудий две кобылки, казалось, могли просидеть до утра.

— Мы однозначно победим, правда? – осторожно предположила пастельно-жёлтая пегаска, но её тон будто предполагал вину восставших в своих преимуществах. – Все они там сражаются уже два дня, они устали. А мы – нет.

— Да, это увеличивает наши шансы, — пресно кивнула Шторм и, выдохнув, зарылась носом в чёлку Флаттершай. – Ты хорошая пони. Ты мне нравишься.

Пастельно-жёлтая пони замерла, не зная, как ей реагировать. Флаттершай, несмотря на то, что это было не совсем то, чего она хотела, тихо ответила:

— Ты тоже нравишься мне.

Спектральный Шторм невольно сложила крыло, уловив в словах подруги смысл гораздо больший, чем простую понячью симпатию. Радужногривая с комком в горле вспомнила о Лайтнинг Даст и окончательно отстранилась от Флаттершай.

— Я… — просипела предводительница, увидев, как влажно заблестели глаза робкой кобылки. – Я всё ещё беспокоюсь по поводу того, что так долго не видела Тандерлейна. Он не из тех, кто любит затеряться в толпе. Полечу… поищу его.

«Серьёзно, где этот умник? – раздражение уже исчезло из мыслей Спектрального Шторма, но через секунду беспокойство сменилось удивлением, настоящим шоком. – Я… я забыла Тандерлейна!!! Как я могла забыть Тандерлейна?!! – пегаска резко затормозила в воздухе и лихорадочно заозиралась по сторонам. – Дискорд подери, что происходит? Тут что-то нечисто – как я могла забыть Тандерлейна? Почему он не появлялся так долго? Даже когда я по дороге обсуждала с войском тактику и формировала отряды, он не вставил ни единого слова! – развивая эту мысль, радужногривая кобылка, сама того не осознавая, разрушала созданное Менуэтт заклинание. Она поняла, что Тандерлейна просто не было. Не только в момент дискуссии: его не было действительно давно. Взгляд на грани панического метнулся к Вечносвободному лесу, превратившегося в точечку на горизонте, затем – на такой близкий Кэнтерлот в совершенно другой стороне. – Уже поздно возвращаться… Что за?! Как Тандерлейн мог сам предложить пойти на Кэнтерлот и тут же исчезнуть?!».

Будь она более умной и осмотрительной пони – она бы тут же развернулась и ушла, чтобы не рисковать. Однако риск был жизнью Спектрального Шторма. И все эти вопросы, которые она сумела себе задать, были заключительной точкой логической цепочки сорвиголовы. Далее следовала фраза «Вызов принят».

Наутро восставшие налетели на Кэнтерлот.

---

Выставленный единорогами барьер пал к концу первого дня сражения. Кризалис бомбардировала купол даже ревностнее своих подданных, показывая им пример, и чейнджлинги, вдохновлённые, пускали в расход самих себя.

Всё ради победы. Новые партии бойцов прибывали едва ли не через минуты после гибели старых. Казалось, так хорошо напитавшиеся любовью создания генерировали себя силой мысли из воздуха. Иного объяснения у магов Лунного Света, не имевших возможности даже присесть, не было. Менуэтт, и до этого упорно работавшая, почти валилась с копыт.

— Ваше Величество, — обратилась она к Императрице усталым голосом. – Если мы владеем такими крупными и мощными заклинаниями, как оморочка, почему мы не могли применить их ещё год назад, чтобы поймать предателя при первом же восстании и закончить всё, не начиная?

— Тебе когда-нибудь было скучно? – цинично спросила аликорница, второй раз за битву поднимая солнце. – Поживи ещё хотя бы одну тысячу лет и расскажешь мне, насколько.

— Да откуда же они лезут?! – даже Трикси, Великая и Могущественная Трикси, уже потеряла терпение и перестала расхваливать себя, заменив слова делами. Давно. – Моя Императрица, не пора ли применить пентаграмму?

— Рано. – спокойно отвечала вороная Богиня. – Прихлопнем всех сразу одним ударом.

Трикси на секунду прервалась, чтобы послать наставнице понимающую обольстительную улыбку, и снова превратила троих чейнджлингов в горшки с цветами.

— Я вижу восставших! – закричал одних из магов-жеребцов. – Ваше Величество, пора! У наших катапульт закончились снаряды!

Конец фразы потонул в грохоте обвалившейся части крепостной стены.

— Рано! – обнажила клыки и прорычала Императрица, угрожающе засветив на секунду глаза. – Пусть подойдут ближе! Я хочу быть уверена, что абсолютно каждый ублюдок сдохнет у этих стен! И, да! Вы только что получили новые камни для своих орудий!

Единорог сглотнул, послушно поднял телекинезом несколько крупных камней от разрушенного участка крепости и принялся метать их в хлынувших в брешь чейнджлингов. Воины, перевязывавшие друг другу раны в безопасности родных стен, через силу и боль бросились в копытопашную.

---

— Дела у них и вправду идут очень плохо, — крикнула Спектральный Шторм. – У нас все шансы на успех!

Повстанцы-пегасы летели в атаку первыми, а нелетающие пони отстали: расположение Кэнтерлота прямо в высокой скале было крайне невыгодным для бескрылых врагов, которым приходилось либо карабкаться по стенам, либо отыскивать тоннель.

— Смерть!!! – пронзительно заорал кто-то, заглушая мотивирующий возглас предводительницы.

Рэрити задрала голову и, к своему удивлению, с первого раза наткнулась взглядом на носительницу этого угрожающего прозвища.

Лиловая единорожка, стоящая на самой близкой к восставшим башне, действительно внушала ужас одним своим видом. Она сыпала простенькими заклинаниями, сносящими, тем не менее, целые отряды, и её мускулы ни на лице, ни на теле не дрожали от напряжения. Глаза цвета тёмной сирени, бесстрастно и безынтересно поблескивающие из-под похожего на мешковину балахона, смотрели в одну точку с выражением абсолютной будничности происходящего. Они лишь изредка переводились на вражеского воина, лениво и неспешно, словно, обгоняя время, единорожка знала всё наперёд и могла не растрачивать энергию на ненужные резкие движения. И в следующую же секунду смельчак встречался с убийственным лучом, наточенной стрелой срывающимся с вспыхивающего рога волшебницы.

С неотвратимостью самой смерти, рухнувшей со звенящей косой на обречённую землю, фиолетовая единорожка выкашивала ряды повстанцев и чейнджлингов. Одно её заклинание стоило десяти воинов.

И снизу вверх на это было смотреть, психически осознавая свою беспомощность рядом с таким совершенством, было ещё страшнее.

Рэрити испуганно прижала уши, когда волшебница безо всяких усилий телепортировала всех пикирующих на неё пегасов вместе с чейнджлингами в пропасть невидимой стороны горы – и те, не успев среагировать, не смогли затормозить и разбились насмерть о стены и дно. Все, кроме одного, который радужной кометой вышел из штопора, стремительно очертил дугу, отдавая честь остаткам своих воинов, и снова свечой ушёл в бушующее войной небо.

За те секунды, что Рэрити застыла в подобии транса, преисполненного благоговейного ужаса перед умениями Смерти, она кое-что заметила. На удивление сильная волшебница избегала пользоваться телекинезом.

— Спектральный Шторм!!! – закричала изо всех сил Рэрити и, не надеясь, что сорвиголова услышит её просто так, выпустила из своего рога три луча цветов кьютимарки пегаски. Штормовики, увидев импровизированный флаг и живого предводителя, спиралью огибавшего его и спускавшегося на выступ горы, воспрянули духом и с радостными криками отправились в атаку, сминая городское сопротивление.

— Пора, — прошипела злорадно Императрица. Трикси кивнула и засветила рог, посылая расставленным по всей крепости магам сигналы. Бэт-пегасы не могли улавливать магические импульсы, но они прекрасно знали, что будет дальше, поэтому ринулись вниз, на подбирающихся с последней стороны бескрылых пони, едва обнаружив их на дороге к городским воротам.

Спектральный Шторм подлетела к Рэрити и крикнула, почти заглушая вопли и скрежещущий звон оружия вокруг них:

— Чего тебе?! – сразу после этого вопроса её кинжал выбили из зубов, но она зубами выхватила из креплений запасной меч, загнутый молнией, двумя приёмами отразила атаку ночного пегаса в броне Найтмер Мун и обагрила закалённую сталь его кровью. «Мы только вступили в битву, а такое ощущение, что мы сражаемся здесь уже весь день», — невольно заметила пегаска, отдавая должное боеготовности и неутомимости императорских воителей.

— Я смогу задержать ту самую мощную единорожку, схватив её телекинезом, и тогда вы сможете покончить с ней! – ответила Рэрити, отрывая магией кусок каменной плиты, о которую сломалась выпущенная в предводительницу восстания звонкая стрела.

«Убийство всего одной спасёт жизни сотен», — подумала кобылка.

— Ты с ума сошла?! Ты вообще её в деле видела?! – вскричала радужноволосая, ударом задних копыт делая подсечку подбегающему к Эпплджек со спины земному жеребцу. – Мы здесь от силы минуту – а она уже успела подорвать боевой дух доброй трети нашего войска!!! Мы здесь от силы минуту – а гвардейцы уже дают нам такой отпор, что я их уважать начинаю!!! Ты?!! Задержать Смерть?!! Это чистой воды безрассудство!!!

— Это лишние секунды к шансу на победу! – громко парировала Рэрити и столкнула телекинезом двух начавших вираж пегасов, отправив обоих в кувыркающийся спутанный штопор. – Я – самый мощный телекинетик из всех, кого ты видела, у меня должно хоть что-то получиться!

— Хорошо. Попробуем. – отрывисто ответила Спектральный Шторм в перерывах между вспарыванием чьего-то горла и оглушением кого-то крыльями. – Я дам тебе знак.

— Какой?

— Поверь, его трудно будет пропустить, – оставив с носом сделавшую выпад вражескую единорожку и оставив её один на один с Рэрити, пегаска ринулась в небо.

Рэрити сбросила рогатую кобылку в броне Императрицы с обрыва и зашагала вверх, ощущая, как это тяжело. Она словно шла против очень сильного ветра. Единорожка телекинезом перехватывала летящие в пропасть трупы и подтягивала ближе, выставляя их щитом вокруг себя. Она бы никогда не поступила так кощунственно с их телами, если бы сама с минуты на минуту не была готова к ним присоединиться.

— Пожалуйста, простите меня, я не имею права так с вами поступать, — шептала кобылка, подбираясь всё ближе к лиловой волшебнице. Единорожка не могла рисковать, допуская глупую ошибку вроде слишком далёкого расстояния. Лучше слишком близко, чем слишком далеко.

«Я могу это сделать. Вот для чего я здесь», — мысленно шептала Рэрити.

Фиолетовогривая пони упорно продвигалась, несмотря ни на что. Маги Лунного Света вдруг перестали швырять заклинаниями во все стороны: они все сразу сосредоточились на чём-то другом. В том числе пурпурная единорожка. «Она совершенно неподвижна! Я могу её схватить!» — мелькнуло всё обо всём в голове Рэрити, и она, не дожидаясь никакого сигнала со стороны Спектрального Шторма, припала на передние ноги в каком-то первобытном порыве. Словно эта поза играющей собаки давала ей уверенность в себе и силы, как и было когда-то в темнице Фэнси Пэнтса.

Белоснежная кобылка прыгнула над пропастью и пустила магию по завиткам своего рога, а затем схватила ничего не подозревающую и явно успевшую погрузиться в какое-то заклинание волшебницу. Рэрити охватила себя телекинетическим полем, чтобы не упасть в зияющую под копытами пропасть, и перевернула Смерть крупом вверх, надеясь, что этот манёвр хотя бы на секунду лишит единорожку координации. Но этот манёвр только разорвал какую-то начавшуюся образовываться между императорскими магами – Рэрити почувствовала – цепь.

Фиолетовая волшебница зажгла рог, и от соприкосновения двух магических аур во все стороны брызнули искры.

Глаза Рэрити испуганно распахнулись, когда она осознала, что единорожка перехватывает контроль над заклинанием, заменяя голубую ауру тёмно-розовой. Более того, она смогла обнаружить магические потоки и вычленить из толпы ту, что перевернула её вниз головой – это не составило труда, потому что висящая над чёрной пропастью белая единорожка просто не может не привлекать внимания. На мгновение Смерть задержалась взглядом на оранжевой земной кобылке, сражавшейся за спиной фиолетовогривой кобылки: волшебницу привлекло в этой пони то, что та не нападала на врагов, не издав предупреждающего воинственного крика. Глупое поведение для воина.

Рэрити почувствовала, как её тёпловатой водой обтекает телекинетическое поле. Её рог всё ещё горел.

«Мне так жаль», — подумала она и с удивлением поняла, что это вовсе не её мысль. Но в следующий момент сияние рога белоснежной пони словно вывернулось наизнанку и впиталось обратно в покрытую бархатной кожей кость, снова принеся «чужую» мысль: на этот раз о бомбе. А в следующую секунду Рэрити увидела, как с неба на фиолетовую волшебницу пикирует со сверхзвуковой скоростью нечто светло-голубое, оставляющее за собой чёткий радужный след. Единорожка в балахоне вздрогнула и спонтанно применила на Рэрити заклинание телепортации, а затем исчезла сама. Спектральный Шторм, несмотря на такую скорость, сумела круто повернуть под прямым углом и избежать смертельного столкновения с землёй, а пурпурная волшебница появилась на прежнем месте, но Рэрити увидела это… сверху.

В следующее мгновение остатки телепортационной вспышки, перенесшей кобылку в небо, рассыпались искрами, и белая единорожка с испуганным воплем полетела вниз с огромной высоты. Она увидела несущуюся к ней Шторма и почему-то вспомнила о бомбе. Глаза кобылки резко распахнулись в понимании. Бомба – это она. И она была готова детонировать, убив ту, что летела её ловить. Рэрити могла бы попытаться долететь до гущи дерущихся тел и взорваться уже там, но она была знакома со скоростью бросившейся её спасать пегаски и не могла рисковать ни её жизнью, ни жизнью тех, кто внизу.

А вот ей уже ничто не поможет.

Рэрити зажмурилась и засветила свой рог. Искажённое оранжево-сиреневым свечение с шипением явилось наружу.

Небеса сотряс очередной взрыв.

— Не-е-ет!!! – закричала не своим голосом радужногривая, ощутив внезапной силы утрату из-за гибели белоснежной пони. Словно кусок её души, один из важнейших, испарился со смертью Рэрити.

Её затылок настигло что-то тупое и тяжёлое, и Спектральный Шторм, оставляя след из выпадавших мелких перьев, полетела от удара вниз. «Что? Что она делает? – не поверила своим глазам пегаска: забыв даже о том, что ей нужно выходить из штопора, она повернула голову, чтобы лучше видеть то, как… — Флаттершай перевязывает раны чейнджлингу?!!»

И тут землю накрыла песня, исполняемая Пинки Пай. Её магически усиленный голос удивительно торжественно и страстно для природной тональности исполнял чувственную балладу собственного сочинения о том, как добро побеждает зло. Вот только как она смогла забраться на вершину горы аж над самим Кэнтерлотом?

Спектральный Шторм распахнула крылья.

И поняла, что больше не может подчинять себе своё тело.

Глаза пегаски бешено завращались. Мгновенно стало темно, как ночью, несмотря на утреннее время суток. Всё замерло – надёжно застыло в неустойчивых позах, в середине прыжка, в конце размаха мечом. Ничего больше не принадлежало себе. Даже само время. Воцарилась тишина – ни живая, ни мёртвая. Абсолютно никакая тишина. Полное отсутствие всего, в том числе – с каждой секундой всё очевиднее – самой Шторма. И только песня Пинки Пай, застывшая было на одной ноте, но упорно продолжившая литься, не дала радужногривой окончательно потерять себя и позволить тишине сдавить виски.

Вдруг раздался оглушительный рык, который больше походил на вопль множества слившихся в один разных голосов. Он перебивал собой песню, рвал её слова и музыку, заставляя всё в немом ужасе ожидания исхода схватки замереть. Пронзительный истеричный вой затянулся примерно на минуту, прежде чем начать растворяться под напором баллады удивительной силы.

Но вниз по горе и дальше по равнинам лавиной прокатилась густая удушливая волна, даровавшая рыку-воплю мощь такую, что само мироздание, казалось, содрогнулось от его громкости. Эта волна смела с пони доспехи, вырвала из зубов и копыт оружие.

У всех из ушей брызнула кровь, наполнив голову журчанием, от которого нельзя было спрятаться, зажмуриться, замотать головой – потому что тела были словно заключены в бетон.

Спектральный Шторм агонически посмотрела вверх уплывающим куда-то вбок зрением. Она хотела в последний раз увидеть небо перед смертью. Однако её глаза остановились на магах Лунного Света. Они стояли на своих местах с пылающими тёмно-серым рогами, широко раскрыв рты, из которых густо текло что-то чёрное. У небесно-голубой пегаски возникла больная ассоциация этой жидкости со звучавшим пару секунд – или несколько лет назад? – воплем. Глазницы единорогов заволокло зелёно-красным туманом, по щекам позли вязкие смоляные слёзы.

«Чёрная магия!» — в первобытном ужасе подумала Спектральный Шторм.

И всё пространство затопило светло-розовым светом, хлынувшим с вершины горы. Он лучился, звеня, словно смеясь. Он приносил радость и свободу. В самом его сердце белел силуэт, весёлые кудряшки которого плохо сочетались с вселяемой в сердца пони гордостью и величием.

Вспомнить того, кто стоял на том месте, внезапно оказалось на редкость посильной задачей. «Пинки Пай? Это она делает? – недоумевая, пегаска попыталась пошевелить крыльями. Перья задрожали и затряслись, передавая усилия мышц. – Земная пони?! Без магии?! Как?!!».

Шипение, повеявшее могильным холодом, прервало восторг и ликование Спектрального Шторма. Гигантский силуэт размером с взрослого дракона развернул кожистые крылья, застилая собой источник тёплого розового цвета. Радужногривая пегаска с ненавистью узнала в этом силуэте Императрицу, как только по сторонам потекло угольно-чёрное полотно, сбрызнутое звёздами.

То, что произошло дальше, кобылка никак не могла охарактеризовать. Это было слишком трудным с точки зрения магии процессом для осмысления его пегасом.

Спектральный Шторм была уверена только в одном – это было БОЛЬНО.

Свет Пинки Пай взорвался миллиардами солнц, обернувшись против своей создательницы.

Все снова стали свободными, но цена той свободе была болью. Чейнджлинги душераздирающе застрекотали и начали гореть заживо, рассыпаясь чёрно-красными угольками, дёргая дырявыми ногами, как насекомые. Пони оказались более устойчивыми, но это не избавило их от внутренних кровотечений. Единороги, особенно чутко реагирующие на магические изменения в пространстве, пострадали больше прочих – самые слабые мгновенно умирали от болевого шока. Земные пони чувствовали себя сильно оглушёнными и слепыми, как котята; они лишь кричали, пытаясь хоть как-то сориентироваться в пространстве, но у них ничего не выходило, а пегасам досталось поровну от того и того состояния.

Пинки Пай, немного пошатавшись на месте, кульком полетела с вершины горы.

Спектральный Шторм взмахнула крыльями, поднимаясь, и с болезненным хрипом выплюнула сгусток крови. Вишнёвые глаза пегаски были прикованы к летящей в пропасть земной кобылке, в голове пульсировала кровь, но этот грохот заглушало ставшее приоритетным стремление: «Спасти, спасти, спасти, спасти, спасти…».

Она сделала несколько упрямых шагов вперёд, всё сильнее взмахивая крыльями и одновременно смотря по сторонам. Предводительницу дико тошнило, и при виде пегасов в подобном состоянии, ползущих кто куда, тошнота лишь накатила с удвоенной силой. «Спасти, спасти, спасти, спасти…».

Радужногривая пегаска увидела перепончатокрылых воинов, летящих к восставшим. Бэт-пегасы выглядели жнецами, пришедшими собирать урожай. Заклинание, сжегшее две армии, их никак не коснулось, и они, даже не спавшие двое суток подряд, были теперь бодрее и сильнее любого штормовика. «Спасти, спасти, спасти…».

Шторм зашаталась на затрясшихся ногах, закашлялась – и её стало рвать кровью. Пинки Пай уже исчезла из виду, а небесно-голубая кобылка не могла найти в себе никаких резервных источников. Она была полностью опустошена болью и поражением. Передние колени лидера восстания подкосились – и пегаска упала на землю в поклоне как раз к тому моменту, когда в поле её темнеющего зрения попались стройные вороные копыта в фигурных подковах из бледно-голубого металла.

— Найдите всех живых и сделайте их теми, кем они должны быть всю жизнь. – сочащимся удовольствием от победы тоном приказала кому-то Императрица. Она с наслаждением смотрела на поверженную бунтарку у её копыт. – Этой я займусь сама.

К удивлению кашляющей пони, аликорница легла перед ней на землю и стала подкидывать её трёхцветную чёлку на копыте, сочувственно сюсюкая:

— Ах, Дэши, Дэши, ты такая глупенькая пони. У тебя было всё: талант, слава, деньги, застолблённое место в «Шэдоуболтах»… — голос Богини сделался холодным и колючим, как лёд. – Но ты захотела большего. Захотела свергнуть меня, занять моё место.

Сознание Спектрального Шторма, измученной полученными травмами, затухало. «Подыхать буду, но укушу», — подумала она и вслепую плюнула кровью, надеясь, что попадёт Императрице в лицо.

Секундное промедление.

Тяжёлая пощёчина, отправившая её кувыркаться по земле.

Конец.

Глава XXVII

Спектральный Шторм висела, всё ещё покачиваясь от прошлых избиений, в полуметре над полом камеры. Её передние копыта были закованы в крепящиеся к потолку цепи. Подмышки уже болели от растяжения. Кобылка закашлялась и выплюнула крошки зуба вместе с кровью.

— Рэйнбоу Дэш. – мелодично и размеренно вещала Императрица, расхаживающая вокруг пленницы поступью, не сочетавшейся грацией с грязной темницей. – Последняя из радужных пони. Кобылка, сумевшая в столь юном возрасте провести самое успешное восстание за последнюю тысячу лет. В прошлом – одна из быстрейших летунов своего времени. – Императрица со свистом дала радужногривой пегаске пощёчину и прорычала бурлящим от ненависти голосом: — Подыхает среди крыс!

Дэш, даже сбросившая все свои маски, упрямо сжала зубы и рыкнула на Императрицу. Это были не гневные слова – это было настоящее волчье рычание, как у дикого зверя. Четыре стражника не подали виду, что у них на загривках поднялась шерсть.

— Где. Ваши. Тайники. – членораздельно потребовала аликорница и с непринуждённым смешком добавила: – Тебе они всё равно уже не потребуются.

— Я готова хоть сожрать всё, что своровала, лишь бы не отдавать это тебе! – презрительно выплюнула Рэйнбоу.

Бирюзовая магия цепью захлестнула её горло. Пегаска бессильно задёргалась на цепи и потянулась носом вверх, тщетно пытаясь вдохнуть. Рэйнбоу душили, и душили самым болезненным способом. Когда кобылка начала терять сознание, она внезапно почувствовала, как кто-то разводит её висящие в воздухе задние копыта в стороны.

Кобылка невольно посмотрела вниз. Это был один из стражников-бэтпони. При помощи крыльев он установил задние ноги Рэйнбоу в нужном для себя положении и облизнул губы, глядя на её сухую киску. Давление телекинеза ослабло, и Дэш инстинктивно сделала жадный вдох. Её глаза закатились, и она лишь почувствовала ласковое прикосновение горячего языка к своему клитору.

— Где ваши тайники? – повторила Императрица вопрос, который Рэйнбоу после всех этих часов уже могла читать по губам с расстояния пятидесяти метров.

— Сосни хуйца, — неизменно дерзко, словно не было всех этих часов, ответила Дэш.

Бэт-пони между её задних задних ног резко вывернул крылья, вонзив находившиеся на их сгибах коготки в копыта пегаски. Рэйнбоу карикатурно поморщилась, и тут с влажным звуком стражник обнажил свои острые зубы. Смутная догадка того, что сейчас случится, парализующим ужасом поразила мозг Дэш.

Через пару секунд зубы с чавкающее-лязгающим звуком резким движением откусили клитор кобылки.

Зрачки Дэш схлестнулись в точки, она чуть было окончательно не потеряла сознание, но ментальный укол в мозг со стороны Императрицы не дал этому случиться. Рэйнбоу заорала бы, если бы её горло не было снова сдавлено до хруста телекинетическим полем. Её крик взорвал бы барабанные перепонки у всех в этой камере и заставил бы поседеть обитателей соседних.

Подвешенная на цепях, она металась в невыносимой агонии, размахивая задними ногами и брызгая кровью из промежности. Рэйнбоу Дэш испытывала муку, коей не знала до этого момента никогда в жизни: сумасшедшая боль от вырванного клитора переплеталась с ощущением ломающейся трахеи. Страдание обтекало пегаску со всех сторон, по кусочку раздирало её раскалёнными клещами, от него никак нельзя было спастись. Боль снизу и сверху как будто соревновалась: кто первой доконает Рэйнбоу?

Императрица убрала телекинетическое поле и магией перерубила цепи, удерживающие Дэш в воздухе. Пегаска жёстко упала на пол, но что этот удар по сравнению с откушенным клитором? Низ живота беспощадно горел, этот огонь сводил с ума, охватывая всё существо Рэйнбоу. Истошно крича до хрипоты и выкатывая налившиеся кровью глаза, кобылка в безумии хлестнула себя по половым губам цепью, всё ещё держащейся обмотанной вокруг её передних копыт, и принялась ожесточённо елозить по ней. От ощущения того, как крупные звенья цепи скользят между лепестков её вульвы, больше не было никакого удовольствия, а облегчение от металлической прохлады было лишь мимолётным и недолгим: кипящая кровь вскоре нагрела цепь.

— Где ваши тайники? – томно спросила Императрица. Изменившийся голос Богини заставил Рэйнбоу Дэш повернуть к ней голову. Хрипло дыша с вырывающимся на выдохе писком, пегаска агонически посмотрела на аликорницу. Та яростно мастурбировала копытом, а рядом с ней в телекинетическом поле висел раскалённый добела железный «Х» – инструмент для клеймения рабов.

Бэт-пони, откусивший клитор Рэйнбоу, не стал выплёвывать его, а с удовольствием проглотил. Он подошёл к трясущейся после немыслимой пытки кобылке и вновь развёл её задние копыта.

— Может, будешь сговорчивее на этот раз? – металл намекающее покачался в воздухе. – Это твой последний шанс ответить на вопрос.

Рэйнбоу Дэш, морщась и удерживаясь от хныканья, медленно покачала головой. Глаза Императрицы удивлённо расширились, но в следующую секунду Богиня с размаху влепила раскалённое железо между ног пегаски, сплавляя вместе её половые губы.

Небесно-голубая сорвиголова сорвала голос в пронзительном вопле.

По её щекам ручьями катились слёзы: она рыдала, как младенец. Пегаска колотила крыльями, едва не ломая их об пол и крутясь волчком от этих ударов, кричала что-то бессвязное. Однако, стоило вороной аликорнице прислушаться, это оказалось:

— Ни за что! Не скажу! Нет! Не скажу! Ни за что!

Даже не доведя себя до оргазма, Богиня рывком вскочила на ноги и зажгла рог.

— Тогда я просто вытащу это знание из твоей головы! – прошипела чёрная аликорница. – О, почему я не сделала этого сразу, спросишь ты? Также ты спросишь, почему я сразу не прихлопнула твоё восстаньице этим заклинанием и зачем подослала убийцу для Лайтнинг Даст спустя столько времени… Вот тебе мой ответ. – Императрица прижала не охваченный бирюзовым мерцанием кончик рога ко лбу Дэш и отчётливо прошептала: — Потому что это весело.

Сияние с силой горной реки хлынуло на острие рога и вломилось в череп Рэйнбоу.

Пегаска замерла и смолкла, но внутри себя она кричала и металась в новой силы припадке.

Императрица несколько секунд стояла неподвижно, а потом начала, к удивлению находившихся рядом с ней стражников, морщиться и кряхтеть.

Что-то действительно сильное, небывалое по своей глубине мешало ей пробиться к подсознанию Рэйнбоу. Не магия, не врождённое качество. Решение. Столь непоколебимое и сильное, что, как бы Богиня ни металась в просторах разума пегаски, её швыряло в другую сторону.

Императрица в ужасе поняла, что каждый бросок, знаменующийся красной вспышкой, очерчивает контур молнии.

Аликорница в ужасе отпрянула, разорвав контакт. Бэт-пони растерялись, как только увидели страх в глазах своей госпожи. Вороная кобылица не обращала на них внимания, удерживая себя от того, чтобы не размазать радужногривую на месте.

«Нет… это должны видеть все», — подумала Богиня, немалым усилием воли гася рог с уже приготовленным смертельным заклинанием. Рэйнбоу Дэш между тем смогла вернуть себе свои разум и тело, а вместе с ними – боль, и начала тихо стонать.

— Я лично подготовлю казнь для этой предательницы, — сказала аликорница и вышла из камеры, улыбаясь своей идее. Стражники – все, кроме одной кобылы – направились за ней.

Радужногривая пегаска с трясущейся челюстью посмотрела на оставшуюся распахнутой дверь. Бэт-пони, проследив направление взгляда Дэш, ухмыльнулась:

— Если ты сможешь доползти до этой двери, я тебя отпущу.

Рэйнбоу Дэш понимала, что это ложь. Пегаска по себе знала, что в академии «Шэдоуболтс» верность Императрице вбивается глубже подкорки. Но она должна была попытаться, потому что это была свобода, это был шанс обрести свободу, это был шанс!

Задние копыта онемели от боли в промежности, каждое движение становилось самой концентрацией муки, крылья отказали из-за стресса, а левое было сломано после агонического припадка, но у пегаски всё ещё были её передние копыта, одно из которых пусть и получило растяжение, но всё равно двигалось.

Рэйнбоу, кряхтя и мыча от боли, поволокла своё тело к выходу, опасно кренившемуся в её глазах. На пегаске не осталось живого места: синяки и кровоподтёки, один глаз заплыл, губы вдоль и поперёк рассечены ударами и её собственными зубами, пряди благородной радужной гривы клоками валяются на полу; но она всё равно ползла вперёд.

— Ты упустила свой шанс, — безапелляционно заявила стражница, когда спустя долгие минуты Дэш пересекла камеру и уже почти достигла цели. Бэт-пегаска копьём захлопнула дверь.

Радужногривая медленно обернулась и одарила её таким взглядом, что стало понятно: будь Дэш в состоянии стоять на ногах, она бы голыми копытами проломила стражнице череп. Однако та, ощущая свою безнаказанность, продолжала глумиться над Рэйнбоу до самого возвращения Императрицы.

— Я создала для тебя твой собственный компактный ад в благодарность за былую службу, — почти любовно сказала Богиня пегаске, небрежно схватила её телекинезом за хвост и потащила за собой, слушая осипшие вскрики, когда рвала за собой хвост особенно жестоко.

…Всё было не так в воображении Рэйнбоу, когда она заходила на плаху. В своих мыслях «на-случай-если-ничего-не-получится» пегаска ступала с гордо поднятой головой, презрительно окидывая жаждущую крови толпу взглядом, насмехаясь над ней и смело порицая Императрицу. Но реальность оказалась совсем не такой. Богиня, к всеобщему веселью, втаскивала Дэш на лобное место, будто пегаска была чем-то тяжёлым: постоянно останавливаясь, упираясь копытами в землю и так дёргая головой, словно вместо рога с магией у неё была верёвка в зубах.

Единственное сопротивление, оказываемое избитой до полусмерти сорвиголовой, было теми взглядами, что заставляли в безмолвном страхе замолкать ловивших их пони в толпе.

Императрица говорила какую-то пышную устрашающую речь, которую Рэйнбоу не слушала. Она водила глазами по толпе, желая отыскать хоть одно знакомое лицо.

Но нет.

Все её друзья и соратники полегли на поле битвы.

Мыслями Дэш была устремлена к Тандерлейну. Он рьяно убеждал её в необходимости этого сражения, а сам в итоге даже не показался. В горьком разочаровании пегаска закрыла глаза.

Самый верный друг предал её.

Рэйнбоу услышала голос Императрицы над самым ухом, предназначающийся только для неё:

— Однажды Дискорд уже уничтожил радужных пони, и я до конца пыталась его остановить. Сегодня я лично убиваю последнюю из них. Какая ирония, не правда ли?

Легенды о причастности Дискорда к истреблению её рода, который выделили в отдельный вид в память о тирании Бога Хаоса, были известны Рэйнбоу. Зрачки Дэш на секунду расширились после того, как она осмыслила, что когда-то Императрица пыталась противостоять злу. У пегаски сложилось навязчивое впечатление, что по кусочку таких откровений доставалось каждому осуждённому на смерть. Следом возникло уходящее в полное веры в Императрицу прошлое желание выслушать их все.

Аликорница телекинезом подняла кобылку в воздух – на этот раз как пушинку – и стремительно обнесла над толпой, показывая всем. Рэйнбоу впервые с пор жеребячества затошнило от скорости. Пегаска едва успевала следить за пролетающими снизу размывающимися лицами. Она перевела взгляд вперёд и увидела что-то вроде большого очень низкого ящика, сделанного из тёмно-синей блочной магии.

— Она будет гнить там, не в силах пошевелиться, вынужденная смотреть… — громогласно объявила Богиня, но дальнейшую фразу Рэйнбоу не услышала. Аликорница бросила осуждённую на казнь в тесное пространство ящика, в котором нельзя было сдвинуться с места.

Дэш застряла в тесноте между полом и потолком. Сзади щёлкнула крышка, погрузив ящик с каким-то шевелением невдалеке в непроницаемую тьму. Пегаска, несмотря на боль, попыталась пошевелиться, но нет: она даже не могла повернуть голову.

Ледяной приступ клаустрофобии накрыл её, обездвиженную, избитую и абсолютно беспомощную. Рэйнбоу начала кричать и по-жеребячьи плакать.

Внезапно прямо перед её глазами зажглось что-то вроде свечи, но сделанное из магии: он светил, но не грел и не жёг, огненные оттенки имели более чёткие границы, каждый язычок пламени извивался сам по себе, да и вообще этот огонь был словно снят с единорожьего рога – очевидная магическая плазма. Плазма растянулась перед ней по длине её тела, отгораживая от остального пространства.

Приказывая себе не поддаваться истерике и продолжать попытки шевельнуться, Рэйнбоу сжала зубы и почти остервенело сосредоточилась на разгоравшемся всё ярче огоньке. После того, как он несколько раз содрогнулся от её пыхтения, пегаска стала дышать осторожнее.

А в следующий момент она перестала дышать вообще.

Совсем рядом на неё смотрела отрубленная голова Лайтнинг Даст.

Огонёк разгорался ярче и ярче, и через несколько минут осветил чуть дальше лежащее отдельно от головы тело бирюзовой пегаски, в котором жадно копошились крысы. Вот что было тем шевелением.

Одна из крыс побежала было к Рэйнбоу, но, натолкнувшись на огонёк, издала рассерженный писк и вернулась к трупу Лайтнинг. Обняв своими розовыми лапками мёртвую голову пегаски, она тошнотворно вцепилась резцами ей в приоткрытый глаз.

Дэш почувствовала, как её горло заходится от рвотных рефлексов. Шокированный происходящим разум с тупым стуком метался по черепу.

Рэйнбоу, заливаясь слезами, молча смотрела на то, как крысы дожирают её любимую прямо у неё под носом. Они были… ненасытными.

— Я не могу смотреть на это, — прошептала радужногривая самой себе, не в силах больше выносить тишину, наполнявшуюся сладковатым запахом трупа. Ещё несколько крыс сунулись было к ней, но, наткнувшись на магическое пламя, как и первая, отступили.

Пегаска тоскливо перевела взгляд на спасительную стенку огня. У неё был вариант досмотреть до того момента, как крысы начнут обгладывать скелет Лайтнинг, и был вариант задуть пламя и позволить им сожрать также и себя. Или со временем задохнуться, когда кислород закончится. «Я не могу даже голову повернуть», — подумала Рэйнбоу Дэш, и это стало решающим аргументом.

Однако инстинкт самосохранения до последнего не давал ей задуть огонь. Пегаска лежала с закрытыми глазами, слушая писк крыс и влажные звуки отрывающихся кусочков гниющей плоти. Знание о том, чья эта плоть, стало для небесно-голубой сорвиголовы худшим знанием из возможных.

Она решилась.

Не открывая глаз, Рэйнбоу втянула в лёгкие почти весь имеющийся воздух, стараясь не закашляться от мгновенно появившегося во рту трупного вкуса, и мощным выдохом затушила участок плазменной стены перед собой. За ним стали гаснуть и все остальные.

Последние слёзы срывались с ресниц пегаски. Крысы двинулись к ней, почти смеясь. Но вдруг им по глазам ударила узкая полоска белого света, и они, испуганно вскрикнув, бестолково загребли лапками и скрылись в останках Лайтнинг.

Рэйнбоу Дэш болезненно повернула глаза к источнику света. Кто-то открыл дверцу её персонального ада. Привыкнув к свету, пегаска с холодным удивлением обнаружила смотрящего на неё Фэнси Пэнтса.

— Ты всё-таки решила задуть свет? – заметил единорог. – Что же, умереть – твой выбор, однако я могу вытащить тебя оттуда, если ты скажешь мне… где Рэрити?

Ожидавшая очередного вопроса про тайники радужногривая пони вытаращила на Фэнси Пэнтса глаза. «Снова Рэрити? Да кто же она такая?», — подумала Рэйнбоу, но вместо этого ответила вопросом на вопрос:

— А где Свити Белль?

Фэнси нисколько не выглядел удивлённым. Более того, создалось впечатление, что ответ на этот вопрос он готовил заранее.

— Свити Белль у меня. Она сыта и даже одета. С ней занимаются.

— Ч-чем? – выдохнула Дэш. Её рёбра отчего-то снова разболелись.

— Письмом, чтением, счётом, природоведением. Ничего плохого. Ей нравится, — легко пожал Фэнси Пэнтс. – Но она так скучает по своей сестричке. Так куда же делась Рэрити?

— Рэрити мертва, — глухо ответила пегаска, зажмурившись. Но на внутренней стороне век словно навеки отпечатались образы тех, кто погиб в этой битве, и Дэш рывком открыла глаза. Она гневно посмотрела на белого жеребца: — Погибла в этой дискордовой битве. Сгинула после того, как её взорвала Смерть.

— Очень поэтично, — рассеянно сказал Фэнси. Дэш в гневе не заметила печали в его глазах и залпом продолжила:

— Зачем тебе потребовалось всё это?! Я знаю, это твоих копыт дело! Чего ты пытаешься доб…

Мощный взрыв сбил единорога с ног, из-за чего он резко улетел из поля зрения скрюченной внутри магического ящика пегаски. Та успела только непонимающе моргнуть перед тем, как каждая шерстинка на её теле засветилась ослепительно-чистым белым светом, напомнившим ей шерсть Рэрити. Засветилась и её тюрьма: тёмно-синие блоки зажглись на своих стыках чёрными лентами, а затем резко распались и исчезли, но Рэйнбоу не упала на деревянный пол эшафота, а осталась висеть в воздухе. Белый свет фонтанировал из каждой точки её тела, принося чуждое и непонятное чувство, однако вместе с непривычностью Дэш ощущала… выздоровление. Все эти странные чувства были вызваны моментальным сращиванием костей, разглаживанием синяков и ссадин. В считанные секунды Рэйнбоу оказалась полностью вылеченной – и только тогда мягко опустилась на пол прямо перед испуганно-поражённо смотрящим на неё Фэнси Пэнтсом.

— Как ты сделала это? – его глаза лихорадочно блуждали по лицу, шее, груди и передним ногам пегаски. – Как ты разрушила камеру, как смогла восстановить тело, как…

— Да пошли нахуй и твоя камера, и моё тело!!! – вскричала Рэйнбоу, выбросив моментально выздоровевшее копыто за плечо Фэнси Пэнтсу. – Какого Дискорда творится с небом?!!

Белый единорог резко обернулся.

На потемневшем небосклоне опускалось солнце и поднималась луна. Через несколько секунд после того, как они остановились на одном уровне, к ним с земли взлетели два аликорньих силуэта – тёмный и светлый, – зависли примерно напротив центров светил и схлестнулись в битве.

Земля волной содрогнулась от первого удара.

Глава XXVIII

Показательная казнь Рэйнбоу Дэш проходила на фоне покрытого трупами поля битвы, как символ победы над повстанцами и над чейнджлингами одновременно. Императрица считала выбор этого места для казни очень удачным, поэтому в тронный зал, где её уже ждала у ворот Твайлайт Спаркл, телепортировалась в хорошем расположении духа.

— Я помогла разгромить армию Королевы Кризалис и армию повстанцев, — тихо, почти смиренно сказала единорожка, склонив голову перед Императрицей. — Я выполнила свои обязательства. Пожалуйста, оживите моего брата, как Вы и обещали.

Ответом ей служил искренний издевательский смех, заставивший единорожку в изумлении поднять голову. Императрица, хохоча, через весь зал направилась к ученице, которая то ли не решалась, то ли брезговала пройти дальше дверей.

— Вроде бы, одарённая кобылка, — насмехалась аликорница, наслаждаясь нарастающим страданием в широко распахнувшихся глазах Твайлайт, — один из лучших магов Империи, а наивная, как деревенская простушка. — Императрица с удовольствием дождалась, когда напуганная единорожка упрётся крупом в запертые ворота, и наклонилась к самому её лицу. — Ты глупая? Никто не может управлять жизнью и смертью. Я, конечно, могу… — она злорадно прищурилась, засветила рог бирюзовым — и страж за дверью, влажно захрипев, свалился сначала на стену, а затем на пол со свёрнутой шеей. Императрица подавила рвущийся наружу радостный смех и членораздельно произнесла: — Но твоего брата с того света уже не вытащить. Я надула тебя, — со страстью и почти оргазмическим наслаждением продолжила Богиня, — надула, как жеребёнка. Теперь ты, предательница, больше не нужна мне. Я похороню тебя заживо, а твоим рабом-дракончиком за рот обтяну могилу, — аликорница, запрокинув голову, всё-таки сорвалась на истерический хохот и не заметила, что набежавшие на глаза ученицы слёзы вдруг поползли по глазным яблокам вверх, покрывая их влажной плёнкой, и начали разгораться белым пламенем, — чтобы все могли понять, кто тут л…

Крышу дворца сорвало. Не было ни вспышек, ни взрывов — её просто снесло, как будто кто-то небрежно смахнул её ножом.

Крылья Богини встали дыбом; с дневного неба она перевела взгляд на свою бывшую ученицу.

…Императрица знала, что Твайлайт Спаркл мощна. В своё время аликорница встала перед выбором: убить её или вырастить союзником, и предпочла второе. В глубине души Богиня боялась того, что однажды одарённая ученица восстанет против неё. Сила Твайлайт, поначалу не подававшей никаких надежд, очень зависела от эмоций… и от того полыхающего радужного марева по всему небу, выпустившего на волю весь потенциал маленькой единорожки. Императрица, присутствовавшая на смотре и своим взглядом заставлявшая Твайлайт нервничать до слёз, навсегда запомнит ту бело-пурпурную вспышку, ослепившую её и заставившую впервые за века спрятать голову за крылом, защищаясь от опасности.

Твайлайт пылала, превратившись на фоне вышедшей из-под контроля ауры в карикатурный бледно-фиолетовый силуэт со светящимися глазами. Императрица пощадила её лишь потому, что она выглядела напуганной. Кобылка действительно испугалась своей силы: она превратила прочих испытуемых в горшки с растениями, экзаменаторов подняла в воздух и поместила в безвоздушное пространство, то драконье яйцо, которое должна была уничтожить, расколола, а вылупившегося из него дракончика состарила на сотни лет.

Императрица выставила защитный купол от жеребёнка — только это спасло её от уже наведённого на неё заклинания раздвоения, да и то купол, слабо звеня, задрожал. Экзаменаторы, обозванные разъярившейся Богиней «беспомощными земнопони», двумя заклинаниями лишились сначала рогов, а потом голов — Императрица потом всё же пожалела о своём решении, но все должны были узнать цену угрозы опасности своей правительнице. Остановить бесконтрольный разброс высокоуровневых заклинаний смогла только сильная пощёчина от вороной аликорницы.

Именно это воспоминание заставило вороную кобылицу сломя голову помчаться на Твайлайт, зажигая на ходу рог. Единорожка резко подняла на неё голову, бестелесный взгляд светящихся глаз заставил Императрицу затормозить. Твайлайт плавно выбросила вперёд копыто, словно посылала войска в бой — и аликорницу впечатало в стену.

Рог лиловой единорожки начал светиться, и Богиня почувствовала мощные магические изменения в пространстве. Сосуд с пеплом, стоящий у трона Императрицы, задрожал и раскололся, а пепел Шайнинг Армора закружился: сначала беспорядочно, а потом — всё ближе и ближе, приобретая очертания, которые он имел ещё при жизни.

«Никто не может управлять жизнью и смертью».

И тут Богине Ночи стало страшно, так страшно, как никогда в жизни не было. Её эфемерные грива и хвост замерли и медленно опали настоящими прядями, в которых меркли ярко сиявшие ранее звёзды. Она просела в задних ногах, впервые за тысячелетия ощущая себя испуганным беспомощным жеребёнком.

Магия в Эквестрии была стихией — масштабной и локальной одновременно. Магия в Эквестрии — исполинская сила, спрятанная у всех на виду. И сейчас она была сосредоточена в копытах одной молодой единорожки.

Сквозь гул всей бушующей магии, струящейся сквозь Твайлайт, Императрица услышала за стеной влажный хрип. Единорожка возвращала к жизни убитого аликорницей стражника одновременно со своим братом. На шум сбежались стражники и придворные маги, но все их атаки поглощались невидимым барьером, а сами они либо сгорали на месте, либо превращались в ледяные статуи.

К заклинанию оживления добавилось ещё одно: снег на крышах и на земле начал таять. Затем следующее — и вокруг появились призраки прошедших эпох и видения тех времён, которые Императрица прежде никогда не видела.

Твайлайт воскрешала мертвецов, меняла зиму на весну и мешала разные временные зоны. Её волосы перестали быть физической материей и стали плавно покачиваться на невидимом ветру; границы между прядями стирались, грива и хвост сливались в единые мерцающие полотна, подобные великолепному северному сиянию, украшенному крупными светлыми искрами.

Богиня Ночи моргнула, когда в её голове наметилась смутная догадка, и замерла, боясь спугнуть распутывающийся клубок мыслей.

Единорожка была талантливой и одарённой, но не настолько мощной, чтобы вместить в себя всю магию мира. Чтобы быть способной делать все эти вещи, ей пришлось что-то отдать. Сейчас она была похожа на маленького жеребёнка, пробующего и скандирующего свои возможности.

«Элементаль магии! — глаза Императрицы расширились в удивлении. — Это невозможно! Но, если это так… Её разум полностью замещён сущностью магии. Она сделала то, что хотела — оживила брата, но, сделав это, потеряла свою собственную волю. Она мощна…, но она беззащитна! Она не сможет противостоять мне, потому что, не в силах мыслить самостоятельно, не сочтёт это нужным. Если я смогу подчинить её себе… через неё я обрету контроль над всей мировой магией и стану непобедимой!»

Под взглядом внимательных и восторженных глаз Императрицы Твайлайт возносилась к небу. Сиянию, символизирующему все творимые ей заклинания, уже не находилось места на роге и в глазах: оно охватило все копыта единорожки и затапливало её туловище.

Когда сердце Богини Ночи пронзило сильное интуитивное чувство, которое смертные могли лишь приблизительно сравнить с ревностью, она поняла, что утратила контроль над светилами. Императрица, не отвлекаясь на полупрозрачные картины прошлого и будущего вокруг себя, взглянула в небо: солнце и луна двигались в небе навстречу друг другу. Звёздная грива аликорницы вновь заклубилась, когда та расправила крылья и взлетела вслед за Твайлайт.

Повинуясь бесконечной и безначальной тяге к ночному светилу, Императрица попыталась вернуть себе связь с ним, скорее наполнить светом луны возникшую в своей чёрной душе брешь. Глаза Твайлайт дёрнулись было, чтобы недовольно сощуриться, но завладевшая ей сущность элементаля быстро выжгла все эмоции единорожки. Она поднялась над своей сущностью, перестала быть пони.

Усилием мысли лиловый элементаль причинил Императрице столько боли, сколько было возможно: он столкнул вместе два светила, как будто это были два камушка.

Солнце едва не уничтожило луну. Взрывная волна сотрясла планету, но Богине Ночи дела не было до рушащихся под ними двумя дворцов и выплёскивающихся из берегов океанов.

— Нет! — надломлено и отчаянно закричала вороная аликорница; в уголках её глаз сформировались капли солёной влаги, которых никто никогда не видел и больше не увидит. — Прекрати! Так ты разрушишь их, так ты разорвёшь весь мир на кусочки, убьёшь себя и меня! Остановись!

Твайлайт не слушала. Она была глуха к любым убеждениям, к любым просьбам, к любым слезам. Совершенное и всемогущее существо, созерцающее вселенную и вершащее её судьбы, не прислушивается к молитвам крохотной пылинки.

Слёзы покатились по угольно-чёрным щекам Императрицы. Богиня подумала: «Она не добрая и не злая. Она равнодушная. И, чтобы она позволила мне приблизиться к ней, я должна очистить свой разум».

---

Сильнейших из виданных Рэйнбоу толчков разрушил эшафот и одним из обломков накрыл тело Лайтнинг, но пегаска была слишком взволнована происходящим в небе, чтобы отвлекаться на судьбу трупа. Кобылка стала быстро осматривать себя, намереваясь оценить, насколько успешно прошло внезапное лечение и сможет ли она после него взлететь.

— Творится что-то странное. Что-то со всем миром, — Фэнси Пэнтс смотрел на растворявшийся снег. Он телекинезом расстегнул верхнюю пуговицу своего фрака. — Теплеет.

— Ты действительно хочешь поговорить о погоде? — огрызнулась Дэш, не отрываясь, впрочем, от осматривания себя. Зажило всё. Кроме гениталий, которые остались запечатанными рубцами, но зато полностью исчезла боль. Рэйнбоу снова перевела взгляд на небо, распахнула крылья и полетела к силуэтам на фоне солнца и луны, проигнорировав призыв белого единорога остановиться и подождать.

Пегаска стремительно разгонялась, даже быстрее, чем обычно. Словно бы вместе со здоровьем крыльев возродилась их первозданная мощь и скорость, неиспорченная столькими битвами и травмами, Рэйнбоу Дэш неслась к двум силуэтам высоко над землёй подобно наскипидаренной молнии.

Знакомый до милой боли и трепета в сердце звуковой барьер возник перед копытами и сложился в острый клин раньше, чем пегаска успела сообразить. Она радостно посмотрела на мутное жгучее пространство перед собой, как на потерянного и вновь обретённого друга; слёзы, срывающиеся с уголков её глаз из-за запредельной скорости, стали искренними.

Крылья сорвиголовы превратились в две смазанные полосы. Громкому хлопку, последовавшему за этой визуальной метаморфозой, совсем чуть-чуть не хватило, чтобы перекрыть шум магии, смешавшей в себе звон и ветер.

---

Сложно найти нейтралитет в душе, полюбившей жестокость, но Императрица была существом древним, существом магическим, существом, подчиняющим себе свой разум усилием воли. Через несколько секунд Богиня сумела справиться со своими соблазнами и раскрыла перед элементалем магии весь свой потенциал. Аликорница мысленно повторяла, как мантру: «Я почти так же могущественна, как и ты. Я хочу быть тебе союзником. Позволь мне слиться с тобой».

Её энергия, тёмная, как беззвёздное небо, змеёй обвивала бледно-пурпурную сферу, похожую на планету, вмещавшую себя всю энергию Твайлайт. Очень плавно и осторожно дело было завершено.

Пони и элементаль теперь дышали и двигались в унисон. У элементаля не было разума, чтобы противостоять пони. У элементаля не было разума, и поэтому он даже не понял, что попал в ловушку.

— А теперь я стану хозяйкой всей вселенной, — сладострастно прошептала Императрица в ярко светящееся безвольное ухо.

Свет от Твайлайт вдруг исказился и омылся всеми волнами колоссального радужного взрыва. Императрица резко повернулась к его источнику и с величайшим изумлением увидела на сверхзвуковой скорости летящую в неё Рэйнбоу Дэш. За пегаской стелилась почти осязаемая радуга, а от её источника по небу во всех направлениях катилось многоцветное ревущее цунами, провоцирующее вторую волну разрушений.

«Соник Рэйнбум! Это невозможно!» — мысленно выдохнула Императрица. Этот трюк являлся признаком величайшего лётного мастерства, он стоял выше всех фигур высшего пилотажа и был исполнен в последний раз более тысячелетия назад, не считая того раза несколькими годами ранее этого, но тогда Богиня так и не смогла найти сумевшего достичь этой вершины пегаса. А теперь всё встало на свои места: это была Рэйнбоу Дэш.

Которой тогда было всего лишь одиннадцать.

Аликорница ахнула, почувствовав, как незримые цепи, которыми она опутала и подчинила себе Твайлайт, рвутся и распадаются на звенья.

А Твайлайт чувствовала совсем другое. Радужные искристые волны проходили через неё бесконечным потоком, с каждой новой волной сначала возвращая ей напоминание того, кто она есть, а потом напоминая о чём-то, чего единорожка сама не знала. Но потом она поняла, что знала, но просто забыла.

Голубая радужногривая пегаска несётся в небо, не жалея себя, чтобы спасти телепортированную туда подругу.

Оранжевая земнопони со светлыми волосами даёт фору врагу, предупреждая о своей атаке громким криком.

Пастельно-жёлтая пегасочка с розовой гривой врачует повстанца и тут же спешит к чейнджлингу.

Белоснежная единорожка с фиолетовыми локонами прыгает в пропасть, чтобы её телекинез мог достать до цели.

Невозможно розовая земнопони взбирается на гору, чтобы своей песней взбодрить союзников…

…И сама Твайлайт, здесь и сейчас, услышавшая этот зов.

Зрачки единорожки резко расширились, их чёрные влажные бездны вспышкой прогнали заливавшее глазницы бело-пурпурное сияние, как будто эти образы обладали силой найти и вернуть её душу из всего бушевавшего вокруг неё света; он замер и, не выдержав внезапной остановки, ссыпался на землю искрами, а Твайлайт тоже чуть не упала вниз, лишившись способности так чувствовать потоки, по которым поднялась, но успела схватить себя телекинезом. Да и то это заклинание было выполнено скорее на уровне чувства самосохранения: глаза и разум Твайлайт обратились к радужногривой сорвиголове и Императрице.

Пользуясь приданным взрывом ускорением, Рэйнбоу Дэш баллистической ракетой влетела в Богиню, снеся её с места, и принялась наносить короткие быстрые удары копытами по лицу аликорницы, силясь попасть в рог и сломать его. Императрица не сопротивлялась лишь первые секунды, пока справлялась с шоком, но затем круговым движением развернула острые крылья и длинной передней ногой ударила пегаску в нос. От удара та отлетела в сторону, но сумела сгруппироваться и, крутанувшись в воздухе, пружиной бросилась в атаку.

Императрица отразила выпад пегаски выстрелившим из рога лазером, но в этот момент на самую высокую из стен полуразрушенного дворца, над которым зависли борющиеся кобылы, телепортировалась Твайлайт и с магическим шипением выставила щит между Богиней и Дэш: смехотворная попытка, лишь ненадолго сдержавшая атаку аликорницы и слегка погасившая её силу. Но через долю секунды, когда луч уже ужалил Рэйнбоу в шею, за щитом пурпурной единорожки появился ещё один, прочность которого смогла испарить бирюзовый лазер.

Твайлайт в неверии обернулась и издала испуганно-радостный вскрик. Её брат стоял на полусогнутых ногах, низко опустив голову от временного бессилия, но всё равно с ненавистью глядя вверх. Аликорница секунду смотрела на него, зависнув в воздухе, но затем её глаза расширились в неподдельном страхе — и она исчезла, телепортировавшись. В этот же миг раздался трескучий хлопок и глухой вскрик — совсем рядом с единорогами.

Пурпурная волшебница быстро обняла брата и побежала на звук: омывавшие единорожку ранее радужные волны пробудили какие-то струны её души, которые тщательно подавлялись.

Рэйнбоу Дэш полулежала среди руин, хрипло постанывая и копытом держась за шею.

— Ты как? — нагнувшись к пегаске, задыхающимся от непривычного бега голосом побеспокоилась Твайлайт.

— Она меня зацепила, — выдавила радужногривая, стараясь усилием воли подавить боль.

И только через секунду поняла, что обращается к самой Смерти, как к подруге.

Вишнёвые глаза медленно перетащили свой взгляд на тёмно-сиреневые, смотрящие с сочувствием и обеспокоенностью.

Совсем не так представляла себе Рэйнбоу встречу один на один с пони, убившей столько её друзей и соратников. Абсолютно всё шло совсем не так, как она представляла. Пегаска уже опасалась что-нибудь планировать в этом мире.

— Ты убила всех моих друзей, — низко прорычала Дэш, пытаясь хоть как-то соответствовать своему образу в мечтах — образу, который с летописной яростью — и не менее летописной потрясностью, разумеется — сражается с искусным магом.

— А ты хочешь с ними встретиться? — прищурилась Твайлайт, впрочем, в её словах не было ни злобы, ни угрозы, ни ехидства. Это настолько озадачило Рэйнбоу, что та позволила единорожке зажечь рог и снять последствия контакта с смертоносным лучом. Сглотнув, небесно-голубая кобылка сразу почувствовала себя лучше.

Она поднялась на ноги и молча взлетела, но в её движениях не было суетливости. Фиолетовая волшебница с диковинным спокойным чувством уверенности в том, что Дэш вернётся, проследила за тем, как она взлетает и шмелиным полётом направляется в сторону поля боя, всё ещё усыпанного телами, которые не успели растащить придворные некрофилы.

---

Она была жива!

Флаттершай страстно вдохнула воздуха новыми лёгкими и лихорадочно осмотрелась. Она была жива, хотя помнила, как умирала. Но теперь пегаска поднималась на ноги, невольно вспоминая, как ещё толстоногим жеребёнком училась ходить… и как подростком путалась в непривычно тонких и длинных конечностях… воспоминания о прошедших временах вспыхивали и угасали, как будто вся жизнь запоздало проносилась перед глазами.

Пегасочка облизнула пересохшие губы и шарахнулась от вкуса крови на них, наткнувшись крупом на такого же поднимавшегося с земли бывшего мертвеца и тоненько вскрикнув. Единорог, сосредоточенный на своих странных ощущениях или просто не успевший вернуть себе чувствительность, не обратил на неё никакого внимания.

Щурясь на сильно потрёпанный замок Кэнтерлота, кобылка пошла к нему. Она не помнила его таким: даже когда щит пал, дворец был очень даже целым. Что успело так разрушить его? И когда? В памяти Флаттершай оказался глубокий белый провал. Она умерла, что-то произошло за время её смерти — и она ожила. Спустя ещё несколько картинок, подброшенных воскресающей памятью, пегаска вспомнила про оранжевую земную пони и стала искать её глазами. Та обнаружилась почему-то на поднимающейся в гору тропинке, пытающейся встать, схватившись за скалы.

— Эпплджек, — прошептала одними губами Флаттершай и, замахав слабыми крыльями, с трудом оторвалась от земли. Пегаска вспомнила про Рэрити, проследить чью судьбу мысленно ей так и не удалось, и про Пинки Пай, которая в последний раз была на вершине…

Крылья пастельно-жёлтой кобылки схлопнулись по бокам от леденящего чувства обречённости, рока.

Но от мрачного вывода Флаттершай отвлекла пони, чья яркая расцветка привлекала к себе всё внимание. Она вылетела из-за одной из башен разрушенного замка и зависла на одном месте в воздухе, с изумлением осматриваясь. Пегаска встретилась взглядом с зажегшимися надеждой глазами Флаттершай… радостно ахнула и нырнула вниз.

Пастельно-жёлтая кобылка смогла лишь вспомнить, что любит, бесконечно любит эту обладательницу радужной гривы. Что она хочет засыпать и просыпаться рядом с ней, слушать её голос, вдыхать запах голубой шёрстки, запах небесного холода и неукротимого ветра.

Поэтому Флаттершай побежала ей навстречу.

С каждым прыжком сердце кобылки колотилось всё сильнее, улыбка раздвигалась всё шире, а Рэйнбоу летела к ней на всех парах, смеясь, чуть не плача от счастья. Но, когда Дэш раньше времени раскрыла объятья, в них влетела Лайтнинг Даст и обе пегаски, кувыркаясь и счастливо вскрикивая, поцеловались, Флаттершай встала, как вкопанная.

Две быстрых кобылки разделяли свою радость, не касаясь земли. Они синхронно взмахивали крыльями и парили над землёй, не разрывая объятий. Впервые Рэйнбоу и Лайтнинг не скрывали свою нежность ни от других, ни от самих себя, пусть она и была смазана опасной игрой. Однако их радость от встречи друг с другом, разлучённых смертью и вновь живых, была неоспорима.

И Флаттершай… улыбнулась, искренне радуясь за них. Отпуская Рэйнбоу сквозь резь в сердце.

Лайтнинг и Дэш, всё ещё счастливо смеясь, подлетели к робкой кобылке и тепло поприветствовали её.

— Получается, Смерть… оживила всех? — подытожила весело Рэйнбоу, наслаждаясь иронией. — Теперь-то я совсем растерялась, превратить ли ей то, что все почему-то до сих пор называют лицом, в кровавую квашню, или пожать копыто.

— Я не совсем понимаю, о чём вы, — сказала Эпплджек, осторожно подходя к трём крылатым пони, —, но разве та единорожка не должна была заодно оживить и Рэрити, шо ль?

Улыбки на лицах пегасок сменились сосредоточенностью. Лайтнинг и Рэйнбоу взлетели и, обменявшись парой жестов, полетели в разные стороны, зовя белую единорожку по имени. Эпплджек и Флаттершай делали то же самое, скача по земле.

— В последний раз она была высоко в небе, — сказала Дэш после того, как четыре подруги вернулись ни с чем на прежнее место. — Не означает ли это, что она сразу же упала вниз и разбилась?

— Нет, глупышки, это означает, что Рэрити не мертва! — раздался неприлично громкий голос Пинки Пай из-за горы. — И кто-нибудь уже заберёт меня с этого выступа уже? Я укачалась висеть тут, ожидая, пока обо мне вспомнят! Хи-хи, укачалась, поняли?

Рэйнбоу Дэш спешно метнулась на голос и подумала, уже подставляя для посадки свою спину висевшей на одних копытах земнопони: «Похоже, жать Смерти копыто всё ещё рановато».

Глава XXIX

Это было вовсе не похоже на смерть. По крайней мере, всё было не так, как представляла Рэрити. Её не разорвало на куски, не было боли, тёмного тоннеля с ярким светом в конце. Единорожка облизнула пересохшие губы и ясно почувствовала свой влажный язык на них. Покачалась взад-вперёд на копытах и ощутила твёрдую холодную землю под ними, а также то, как хвост, покачиваясь от её движений, слегка напрягает репицу. Кобылка задержала дыхание и осторожно открыла глаза. Ей пришлось сделать шаг назад: так неожиданно предстала перед ней тёмно-бурая каменная стена. Круп Рэрити упёрся в другую стену. Здесь было очень тесно, но совсем не похоже на погребальную яму. Хотя бы потому, что она определённо стояла на ногах.

Прищурив синие глаза, единорожка присмотрелась к стене перед собой и увидела, что она вся исцарапана. Рэрити копытом провела по глазам, растирая их, и резко замерла. Она снова коснулась своих век. «Ресницы… мои ресницы… они сгорели!» — с ужасом подумала кобылка, не ощущая привычной пушистости. Веки у неё теперь были как у жеребца. Всхлипнув, единорожка оторвала копыто от глаз и провела по узким углублениям. «Слишком узкие для копыт. Слишком много завитков для обычного отчаянного царапанья. Больше похоже на… текст», — думала кобылка, пытаясь отвлечься от своей потери.

После нескольких секунд колебаний и размышлений, взорвётся она на этот раз или нет, пони осторожно засветила рог. Ничего плохого или отклоняющегося от нормы не произошло, поэтому единорожка сделала свет ярче и направила его на стену. Много цифр и букв. Это определённо было сделано копытами пони. Какие-то пугающе сложные расчёты, даже схемы… Рэрити медленно повернула голову. Тесный тупик, в котором она оказалась заперта, продолжался проходом ущелья. И все стены были исцарапаны этой математикой. Подумав, единорожка на ходу посмотрела на потолок. Он был изрисован едва ли не с большим усердием, чем всё остальное. «Кто это сделал? Ясное дело, земная пони дотуда не дотянется. Либо пегас, либо единорог. Но тут слишком тесно для размаха крыльев. Значит, всё же единорог. Хоть бы не аликорн…» — подумала кобылка и вышла из каменного коридора.

Подземелье. Её уже тошнило от подземелий.

Это было обыкновенное плато, но из-за неизвестно откуда льющегося освещения оно казалось не серым, а багрово-песочным. И всё было исцарапано письменами. Рэрити невольно сглотнула: это выглядело жутким, особенно когда взгляд выхватил пентаграмму в центре. Но на неё наползали другие записи. Выделить символ среди остальной писанины помогало то, что он был жирно выбит в каменном полу. Без магии на столь глубоко вытисненный символ ушло бы полгода.

— Привет, — раздался голос, заставивший шерсть кобылки подняться дыбом на загривке и спине; Рэрити спешно повернулась на голос и увидела маленькую желтовато-рыжую единорожку с жёлто-красной растрёпанной гривой и глазами цвета морской волны. — Извини, не хотела тебя напугать. Если интересуешься записями, то их тут ещё много. Я давно пытаюсь отсюда выбраться.

— Отсюда? — машинально повторила с другой интонацией белая кобылка. — Где мы? — до сознания Рэрити дотёк тот факт, что она говорит с жеребёнком. — Что ты здесь делаешь?

— Исследовав это место, я пришла к выводу, что это ад, — был ответ. Последний вопрос был проигнорирован. Единорожка кивнула на пентаграмму и добавила: - Но, как видишь, привычными и ассоциативно понятными приёмами его не подкупишь.

«Ад? — подумала Рэрити с удивлением. — Я всё-таки мертва? Что ж, я не особо расстроена. В рай меня бы и не взяли, да и не собиралась я туда. Но как здесь оказалась…».

— Меня зовут Сансет Шиммер.

— Р… Рэрити. — с запинкой представилась в ответ кобылка. – Ад? Мы мертвы? Как ты тут оказалась?

— Проведённые мной исследования показывают скорее то, что я жива. Если я могу с тобой говорить, видеть… — единорожка подошла ближе к Рэрити и, привстав на копытах, слегка толкнула её копытом в грудь. — …И трогать тебя — ты тоже. А на последний вопрос ты ответишь сама. Как оказалась тут ты?

— Я была в битве, — голос Рэрити словно прорывался сквозь туман её мыслей и непонимания. — Там была единорожка, очень сильная, очень впечатляющая. Она телепортировала меня в небо и взорвала.

Маленькая кобылка немного помолчала. Потом произнесла:

— Интересно… — и поскакала галопом вглубь пещер.

— Что… подожди, куда ты?! — крикнула Рэрити и бросилась за ней. Боковое зрение зарябило мелькающими рисунками и каракулями.

Сансет затормозила около почти свободной по сравнению с остальными стены. Она была чётко разделена на десятки пустых квадратов и сотни заполненных бисерными буквами. Единорожка бирюзово-голубым телекинетическим полем подняла в воздух остро заточенный осколок какого-то металла и быстро что-то записала. Пока она это делала, Рэрити подошла ближе.

— Ты не первая материализуешься здесь подобным образом. — Сансет Шиммер обвела копытом стену. — Все попавшие сюда описывают то же самое: им казалось, что Твайлайт убивает их, а они просто открывали глаза здесь.

— Твайлайт?

— Твайлайт Спаркл. — подтвердила кивком единорожка. — Я училась вместе с ней у Императрицы, пока не получила кьютимарку.

«Она говорит о Смерти?» — Рэрити показалось несколько противоестественным, что у той единорожки на самом деле есть имя… и своё прошлое. Она об этом даже не подумала. Кобылка посмотрела на бедро огненноволосой пони и увидела сияющее солнце, по волнистой линии разделённое надвое жёлтой и красной зонами.

— Императрица была в ярости. — вздохнула Сансет Шиммер и сглотнула подступающие слёзы. — Твайлайт получила метку в виде звёздных вспышек, Трикси — в виде полумесяца, а я — в виде солнца. — единорожка наградила Рэрити тяжёлым взглядом. — Императрица ненавидит солнце. Она ударила меня по щеке и закричала, что я предала её. Что я не стоила ни сил, ни времени. Это был самый ужасный день в моей жизни. Я умоляла простить меня, была даже готова содрать свои кьютимарки зубами, — единорожка развернулась другой стороной, и Рэрити ахнула, увидев раны на крупе жеребёнка, —, но она была непреклонна. Она приказала Твайлайт испепелить меня. Твайлайт направила на меня свою магию, и я думала, что умру, но вместо этого… очнулась здесь. Потом появлялось ещё много пони. Очень много, и все думали, что умрут, но просыпались здесь.

— Прямо как я. — закончила Рэрити, едва дыша. — Я видела ту Твайлайт. Трикси… это та, что светло-голубая? У Твайлайт, в отличие от неё, вовсе не было жажды убийства в глазах. Она действовала отрешённо, словно не хотела этого.

— Они уже участвуют в битвах? — тоскливо вздохнула кобылка.

— Да, — несколько озадачилась Рэрити. — Но Твайлайт почему-то не убила меня, а спасла. Хотя и весьма странным образом… Теперь мне всё понятно: она не желала никого убивать, но боялась ослушаться Императрицу, поэтому отправляла вас сюда… это действительно ад? Как отсюда выбраться?

— Я бы сказала, что это скорее Тартар. — ответила Сансет Шиммер, и у Рэрити медленно открылся от удивления рот. – Да, он существует, и мы сейчас прямо в нём. В самой безопасной его зоне. Обычно все появляются вон там, — единорожка ткнула копытом в общем направлении своей спины, на ещё более широкое плато. — Видимо, Твайлайт учится переносить пони во всё более безопасные зоны.

— Все… здесь есть и другие пони?

— По крайней мере, были. Но они уходили искать выход и больше не возвращались, не догадываясь о подстерегавших их опасностях. Один цербер чего стоит.

— И ты даже не сказала им об этом? — в голосе Рэрити сквозило праведное возмущение. Пусть Сансет и была жеребёнком… предупредить других пони об опасности несложно.

— Я не обязана им помогать. Их много, а я одна. — равнодушно ответила Сансет.

— Ты могла бы их предупредить! — едва ли не прорычала белая единорожка, разозлившись на маленькую кобылку.

— Так, заткнись. — не дрогнув, Сансет бесстрастно ткнула в её сторону осколком металла, которым минуту назад делала записи на стене, и Рэрити инстинктивно отшатнулась. — Магией владеешь? Я не собираюсь делиться с тобой едой, если ты не будешь мне полезна.

Фиолетовогривая единорожка изумлённо захлопала ртом. Как Сансет может так смело разговаривать с взрослыми? Но под холодно-усталым взглядом Сансет Шиммер Рэрити поняла, что она просто устала ждать. Кроме того, эта кобылка определённо успела пробыть в Тартаре дольше, чем только что телепортированная пони. Глупо отказываться от союзника, пусть он и пускает в расход тех пони, которых находит… и является жеребёнком. Так глупо единорожка давно себя не чувствовала.

С другой стороны, что белая кобылка может ей предложить?

— У меня есть только телекинез, — обречённо опустила голову Рэрити.

Маленькая кобылка с бирюзовыми глазами пренебрежительно фыркнула:

— Понятно. Ещё одна рогатая земнопони.

Рэрити обиженно поджала губы и нахмурилась. Она зажгла рог и обернула жеребёнка телекинетическим полем, а затем подняла к самому потолку. Единорожка успела только ахнуть от неожиданности и тоже хотела воспользоваться магией, но тут Рэрити, лишая ту концентрации, рванула её спиной вперёд и, обводя вокруг свисавших с потолка массивных сталагмитов, стала при помощи телекинеза носить единорожку на высокой скорости по всей пещере.

Сансет вскрикнула от страха, вызванного невозможностью контролировать свой полёт и даже смотреть, куда она полетит в следующий раз. Постепенно жёлто-рыжеватая кобылка велением Рэрити снизилась и стала крутиться вокруг ухмылявшейся крикам Сансет единорожки.

Юная волшебница нашла в себе силы и храбрость телепортироваться подальше от Рэрити, вырвавшись из её магии, и признала, что это было нелегко.

— Пусть в моём распоряжении одна только детская левитация, — сказала белоснежная кобылка, отрывая от потолка сталагмиты и выстраивая в воздухе подвижный цветок из них, — я стала действительно в ней хороша.

Сансет, всё ещё не в силах отдышаться, опасливо кивнула.

— А теперь, дорогая, давай подумаем над тем, как нам выбраться отсюда.

---

— Белая единорожка! С фиолетовой гривой! — без должной агрессии кричала в лицо Твайлайт Пинки Пай. — Не поверишь, но хвост тоже фиолетовый!

Пурпурная волшебница действительно старалась вспомнить такую кобылку, мучаясь от стыда за то, что все пони, которых она убивала, были для неё на одно лицо. Кобылка всю жизнь хотела отстраниться от царившей при дворе жестокости, но теперь выяснилось, что она просто обманывала себя. Она даже не помнила лиц тех, кого лишала жизни. А сколько всего их было?

Фэнси Пэнтс, несмотря на все угрозы страшной расправы, увязался за пятёркой пони, бросившихся разыскивать пурпурную волшебницу, и теперь стоял немного в стороне, но достаточно близко, чтобы слышать всё. «Они боялись её, находясь в целой армии, — размышлял белый единорог, —, но теперь, впятером, когда их можно было одним махом размазать удачно брошенной бетонной плитой, они ставят ей условия и требуют их выполнения».

— Ты телепортировала её в небо. В этой битве. — раздражённо напоминала Рэйнбоу Дэш в третий раз. — Где-то ближе к её концу. Ёбаный в рот, хватит тупить! Я ещё должна отлягать тебя за то, что ты убила стольких моих пони!

— Я не хотела, — ухватившись за то единственное, в чём была уверена, прошептала Твайлайт, но под взглядом четырёх пар глаз прижала уши и опустила голову.

…Четырёх?

Флаттершай скользнула к единорожке, обнимая её крылом и укоризненно глядя на подруг.

— Шай? Ты это чего? — ярость Рэйнбоу сменилась удивлением, её уши встали торчком, а голова вопросительно наклонилась набок. Но через секунду пегаска рывком выпрямилась и рыкнула: — С ума сошла? Жить надоело? Это же Смерть! — она протянула копыто, чтобы притянуть робкую пегаску к себе, однако Флаттершай отступила:

— Нет. Я вижу, что она хочет извиниться. Мы не должны ей мешать.

Дэш изменилась в лице. Вокруг неё как будто сгустились и загрохотали тучи. Эпплджек и Лайтнинг, стоявшие по бокам от пегаски, невольно отклонились.

— Извиниться? — пророкотала Дэш. Кончик её хвоста нервно подёргивался. — И з в и н и т ь с я?

Флаттершай сглотнула и прижала уши, но вместо того, чтобы уйти с дороги, только сильнее обняла Твайлайт. Единорожка медленно накрыла её копыто своим, благодаря за поддержку, и нахмурилась.

Рог волшебницы коротко и быстро вспыхнул — и небесно-голубая кобылка, раскрывшая рот для какой-то — скорее всего, грозной — тирады, валится на пол, сохраняя позу, в которой находилась, словно была какой-нибудь статуей. Точнее, стала.

— Что ты с ней сделала? — ошарашенно прошептала розовогривая пегасочка, широко раскрытыми в испуге глазами глядя на Дэш. Объятия Флаттершай медленно слабли и сползали.

— Небольшое заклинание заморозки, — устало потирая копытом глаза, ответила единорожка. — Через минуту она встанет. Что ж, этого времени мне должно хватить. Да, я действительно не хотела никого убивать, и я действительно хочу извиниться. И я понимаю, — поймав способный взорвать стену взгляд Рэйнбоу, дополнила волшебница, — что никакие извинения не вернут назад тех, кого я убила, не исправят того, что я сделала, но… я убивала далеко не всех. Я пыталась как-то схитрить, спасти им жизни хоть ненадолго.

— Это значит, что Рэрити тоже жива?

Твайлайт Спаркл вновь опустила голову — на этот раз не пристыжено, а сосредоточенно.

— Я не помню, как выглядела ваша подруга, но вы можете попытаться её отыскать. Я отправила её в место, в котором никто не был, и собираюсь отправить вас туда же. Моё заклинание вернёт вас через час, так что постарайтесь к этому моменту найти свою подругу и прижать её к себе — её телепортирует обратно вместе с вами.

Пять кобылок и один жеребец неотрывно и напряжённо смотрели на пурпурную единорожку. Через пару секунд после того, как она закончила свой план, спало заклятье с Рэйнбоу, и та очень громко вдохнула воздуха, сипло матерясь и проклиная родню Твайлайт до восьмого колена и родню этой родни до седьмого.

— Ты что, лишила её возможности дышать? — саркастично спросила Лайтнинг у Твайлайт. По тону пегаски стало понятно, что в их с Рэйнбоу паре появится ещё одна тема для подколов.

— Я не хотела, чтобы она сразу после того, как очнётся, всё-таки меня отлягала.

— Это очередная ловушка, да? — в перерывах между жадными вдохами выплёвывала Дэш. — Ты телепортируешь нас на дно океана или что-то в этом роде?

— Спектральный Шторм, — Эпплджек мягко коснулась дрожащего плеча подруги копытом, — если это — единственный шанс вернуть Рэрити… мы должны поверить Смерти.

— Зовите меня Твайлайт Спаркл, — по-доброму улыбнулась Твайлайт. Её рог обернулся розово-малиновым светом.

— А меня — Рэйнбоу Дэш, — тихо добавила радужногривая, но вдруг опомнилась. — Подожди! Я должна предупредить своих пони и сказать, что им делать.

---

Сансет Шиммер и Рэрити, несколько часов подряд обменивавшиеся идеями по поводу того, как можно объединить силы, чтобы приблизиться к освобождению, лежали на нагретых чем-то снизу камнях и жевали безвкусную пищу. Белая единорожка не была уверена в том, что хочет знать, откуда взялся этот скудный паёк.

— Все наши планы упираются вот во что, — проглотив, сказала огненногривая кобылка. — Здесь отбывают пожизненное заключение самые опасные создания, в том числе магические. Мы, видимо, находимся на уровне, защищённом от проникновения магии. Иначе я бы просто телепортировалась домой. Однако мы же как-то попали сюда, причём при помощи заклинания Твайлайт. Я пыталась объяснить это явление, — Сансет махнула маленьким рогом в сторону исписанных расчётами стен, —, но так и не сумела отыскать ничего, что помогло бы отсюда сбежать.

— Сколько ты тут находишься? — спросила Рэрити.

Бежево-рыжеватая кобылка встала и, всё ещё жуя откушенный кусок, поманила единорожку за собой. Рэрити поднялась на ноги и последовала за Сансет. Единорожка подвела новую пленницу к стене, чистой по сравнению с остальными, но с начертанной маленькой лесенкой, поднимающейся слева направо.

— Вот с этих пор. — Сансет ткнула копытом в самую нижнюю ступень. Рэрити поняла, что единорожка отмечала свой рост все эти месяцы.

— Моя сестра немного меньше, — пробормотала единорожка, глядя на указанную отметину. «Неужели Твайлайт не пощадила жеребёнка?».

Сансет не обратила внимания на эту фразу. Её уши повернулись к тому узкому проходу, из которого вышла Рэрити.

— Кто-то ещё телепортировался сюда, — сказала единорожка.

— Я ничего не слышала, — непонимающе посмотрела на неё белая кобылка.

— Моё собственное заклинание. Передаёт звуки оттуда мне в уши. — Сансет улыбнулась. — Чем только не займёшься со скуки.

Единорожка пошла встречать новых горемык. Рэрити хотела остаться ждать её, но порысила следом, услышав:

— Столько пони, и ни одного единорога. Отвратительно.

Белая кобылка остановилась недалеко от входа, ожидая, когда выйдут из ущелья телепортированные пони. Первой, сердито фыркнув, вышла Сансет Шиммер, а за ней…

— Пинки Пай?! Эпплджек? Флаттершай? Шторм? Л… Лайтнинг?!

— Долгая история, малышка, — скучающе махнула копытом бирюзовая пегаска, пряча самодовольную улыбку. — Хотя малышкой явно стоит назвать кое-кого другого.

— Рэрити! Ты жива! — Эпплджек и Флаттершай бросились к единорожки и заключили её в объятья. Чуть запоздав, к ним присоединились и три пегаски.

— Подождите, вы знакомы? — моргнула Сансет, глядя на кобылок через плечо. Она развернулась к ним и подошла ближе. — Такого ещё не было! Как вы здесь оказались?

— Твайлайт перенесла нас сюда и через час телепортирует обратно, — сияя улыбкой, сказала Пинки Пай.

Эмоции жеребёнка не поддавались описанию. Рэрити не была уверена, видела ли она вообще когда-нибудь в своей жизни такое выражение лица.

— А что, так можно было? — истерично вскрикнула бежево-рыжеватая единорожка.

— Я Пинки Пай, но ты можешь звать меня просто Пинки, — выскользнувшая из общих объятий розовая земнопони пожала Сансет копыто и так похлопала ресничками, что можно было подумать, будто она заигрывает с маленькой кобылкой.

— Сансет… Шиммер, — с запинкой представилась единорожка и подняла копыто, останавливая уже приготовившихся назвать свои имена пони. — Что значит «Твайлайт перенесла вас сюда и через час телепортирует обратно»? То есть, вы сами её об этом попросили? И она согласилась?

— Эм, она не плохая, как может показаться… если я никого не обижу, — кивнула Флаттершай, стесняясь в присутствии незнакомой кобылки, пусть и не так сильно, как если бы та была взрослой.

— Подожди час, прежде чем судить, — проворчала Рэйнбоу.

— Час? — зрачки Сансет Шиммер сузились до размеров булавочной головки. Радужная оболочка казалась на их фоне просто гигантской. Она приобрела нездоровый матовый блеск. От вьющейся гривы единорожки начали отскакивать ломко закручивающиеся волоски. — Вам потребуется всего лишь час, чтобы выбраться отсюда, в то время как я потратила м-месяцы?

Психическое здоровье кобылки, державшееся исключительно на мечте вернуться и маниакальных исследованиях Тартара, зашаталось и накренилось, не выдерживая такой несправедливости.

— Это несправедливо, — речь единорожки ненормально ускорилась, прорываемая истеричными смешками. Сансет дёргано, хищно замельтешила перед шестёркой друзей, не отрывая от них глаз с пылающей в них сумасшедшинкой.

— Сансет Шиммер, — взмолилась Флаттершай, подойдя ближе к ней и протянув копыто в останавливающем жесте. — Пожалуйста, успокойся…

— Я заслуживаю это! Я! — заорала единорожка, брызгая слюной. — Вы – нет! — и она со звериным оскалом бросилась в атаку, иглисто сияя рогом.

Рэрити воззвала к магии внутри себя, а Рэйнбоу уже распахнула крылья, чтобы поймать жеребёнка, но Флаттершай сделала это первой, мягко захватив Сансет Шиммер в объятия.

Ярость кобылки прошла, адреналин схлынул. Она несколько секунд неподвижно сидела, обвитая копытами пастельно-жёлтой пегаски, пока её рог полностью не погас, а затем, громко всхлипнув, обняла Флаттершай в ответ и по-детски заревела.

— Мне было т-так страшно, так один-ноко! — сквозь плач выговаривала Сансет. Розовогривая кобылка молча держала её копытами и крыльями, позволяя жеребёнку заливать своё плечо и грудь слезами.

Никто не решался вмешиваться.

---

— Братец! — Твайлайт горячо обняла возрождённого Шайнинга.

— Как ты сделала это? — спросил единорог, но через секунду обнял сестру в ответ; его отросшая заново чёлка прядями осыпалась ей на шею. – О, забудь. Не важно. Именем звёзд, я так рад, что ты есть у меня!

Жеребец почувствовал спиной чужой взгляд и обернулся. Фэнси Пэнтс встретил его взгляд невозмутимо и на немое сомнение в глазах ответил:

— Спокойно. Я видел достаточно, чтобы выбрать вашу сторону.

— Если так, — пошёл к нему Шайнинг. — Ты — правое копыто Императрицы. Куда она улетела? Она говорила что-нибудь про особое место для зализывания ран или что-то в этом роде? Почему до сих пор не вернулась и не испепелила нас?

— Ты получишь ответы на все свои вопросы через час. Ты получишь даже больше, чем хотел.

Старший жеребец развернулся и пошёл к своему особняку, надеясь, что от него осталось хоть что-нибудь и что хоть кто-то в нём выжил.

Благодаря конструкции дома и мастерству земных рабов разрушения оказались даже меньше, чем должны были быть по идее. «Это знак судьбы. Если Свити Белль окажется среди выживших — это будет последним знаком», — думал единорог, протискиваясь внутрь сквозь дыру в стене. Он опасался воспользоваться дверью, потому что не был уверен, что простое открытие двери не повлечёт за собой цепную реакцию из разрушений.

— Свити Белль? — негромко позвал Фэнси, ступая по потрескавшейся плитке своего особняка.

— Фэнси? — раздался слабый голос сверху.

Жеребец встревожился и ускорил шаг. Он попробовал копытом нижнюю ступень лестницы. В первый раз за всё время своей службы она заскрипела.

— Ты в порядке, Свити Белль? — жеребец посмотрел вверх. — Я иду к тебе.

Но единорожка уже сама пошла к нему, шмыгая носом.

— Простите, Фэнси, — пробормотала кобылка, позволяя телекинезу единорога поднять себя и безопасно пронести над ненадёжной лестницей. — Я порвала Ваше платье и оставила его наверху…

— Твоё платье, глупышка, — ласково ответил единорог, ставя малышку перед собой и поглаживая её по растрепавшейся гриве копытом. — Ничего страшного. Главное, что ты не пострадала. Не грусти, вытри слёзки.

— Там, наверху, ещё остались пони… — попыталась сказать единорожка, но жеребец перебил её:

— Ничего страшного, они подождут. С ними всё будет хорошо, это крепкий дом. Пойдём. Сегодня ты увидишься со своей сестрой.

— Правда? — сразу улыбнулась Свити. — Уже можно?

— Можно. — улыбнулся в ответ Фэнси. «И я надеюсь, что она тоже придёт».

— Обещаете?

— Обещаю, — нетвёрдо ответил жеребец, молясь, чтобы Рэрити нашлась и оказалась жива. Не для Свити Белль… для себя.

И обещание было сдержано. Ровно через час после сотворения заклинания пять пони телепортировались на прежнее место, держа в объятьях Рэрити и незнакомую маленькую единорожку. Твайлайт посмотрела на последнюю, распахнув глаза в неверии, а затем в ужасе отшатнулась. Из глаз пурпурной волшебницы полились слёзы.

Обе единорожки, взрослая и маленькая, одними губами прошептали имена друг друга.

— Рэрити! — закричала Свити Белль, и по её щекам тоже побежали слёзы — совсем иного рода.

— Свити Белль, — выговорила Рэрити и, рвано вдохнув, первой побежала к сестре.

— Лайтнинг Даст!!! — радостно завопила Пинки Пай, прыгнула на бирюзовую пегаску и повалила её на пол, обнимая. Она была из тех, кто считал, что в этой сцене слишком много сырости.

— Эй! — возмущённо воскликнула Рэйнбоу, глядя на барахтающихся в игре кобылок.

Рэрити и Свити Белль обнимались, гладя друг друга везде, где только могли достать, пытаясь удостовериться, что они обе в порядке. А, возможно, удостовериться в том, что они обе просто друг у друга.

Наконец.

— У нас очень мало времени, — нервно сказал Фэнси Пэнтс, и так подождав с полминуты для приличия. — Твайлайт, никаких вопросов. Просто телепортируй нас всех на самый нижний ярус тюрьмы, который тебе только известен.

— Мне известен ярус тюрьмы ещё ниже, чем ей, — вставил Шайнинг. – И, я надеюсь, Кейденс вернули именно туда.

— Поверь мне, друг мой, — покачал, к возмущению брата Твайлайт, головой Фэнси Пэнтс, — есть пони намного важнее твоей Кейденс.

Пурпурная волшебница совершила три телепортации: по собственным знаниям, по наводке Шайнинга, а затем, к удивлению своего брата — по инструкциям Фэнси Пэнтса.

Они оказались в камере невероятно глубоко под землёй. Возможно, в самом её центре. Но вовсе не расположение тюрьмы привлекало к себе внимание, а её пленница.

Это была некогда белоснежная, но теперь запачканная всеми возможными продуктами жизнедеятельности жутко смердящая огромная земная пони. Она явно предавалась всевозможным унижениям: её грива была сбрита, хвост вырван, кьютимарки срезаны, а ноги были страшно переломаны во всех местах. На правой задней ноге обнаружился след от топора; по краям раны белыми треугольниками впились в почерневшие мышцы осколки костей.

Самым страшным было то, что вместо глаз были дыры пустых глазниц.

Самым шокирующим — рубцы от отрубленных крыльев и дыра в черепе от выкрученного рога.

Самым отвратительным – то, что она пошевелилась.

Глава XXX

«Э… это… аликорн?» — подумала Рэрити, чувствуя удушливый приступ тошноты. Даже мысли заплетались, а говорить единорожка и не пробовала. Если бы попробовала — обнаружила бы, что у неё пропал дар речи. Все присутствующие здесь испытывали то же самое.

Кроме Фэнси Пэнтса.

Он подошёл к изуродованной кобылке, левитируя рядом с собой ведро с тёплой водой. Видимо, прихватил с собой на одном из ярусов. Вытащил из внутреннего кармана пиджака свой надушенный платок и, смочив его в ведре, стал смывать грязь с лица земной пони. Она молчала, инстинктивно подавшись назад.

— Всё хорошо, — с непривычной нежностью сказал единорог и погладил очищенную от нечистот щеку. — Всё хорошо, Селестия, это я.

Кобылица подалась вперёд, прошептав его имя. Когда она это делала, стали видны окровавленные дёсны с маленькими, словно лишь недавно выросшими, зубами. Фэнси Пэнтс наклонил ведро, прикоснувшись его краем к губам земнопони, и та жадно отпила воды, даже не прополоскав от крови рот.

Рэрити стояла, как громом поражённая; сердце билось с такой силой, что, казалось, при каждом ударе от него отлетали куски.

Всё, что делал Фэнси Пэнтс, было предназначено именно для этой искалеченной пони. Ради неё он шёл на риск, который не мог оправдать не только для Рэрити, но и для себя самого.

Рэрити пыталась самостоятельно найти причины, движущие Фэнси Пэнтсом. Он никогда не выказывал себя насильником и извращенцем и всегда вёл себя настолько гуманно, насколько позволяла ситуация. Значит, он действительно заботился и рисковал ради этой изувеченной замученной земной пони? Или всё же аликорна?

— Кто это? — требовательно спросила Рэйнбоу Дэш, пытаясь скрыть не меньший шок, чем у остальных.

Флаттершай безо всяких вопросов подошла к тому, что осталось от Селестии, и стала помогать отмывать её. Мягкий тихий голос пегаски даже не заставил кобылицу вздрогнуть:

— Я не обижу Вас, обещаю.

Фэнси Пэнтс расслабился, легко поверив обещанию, и предоставил пастельно–жёлтой пегаске помочь заключённой.

— Селестия… она… это очень трудно объяснить, и вы мне наверняка не поверите. — единорог вздохнул. — Она была аликорном.

— Давным–давно. — подтвердила хрипло Селестия — удивительно чётко для почти беззубой пони — и прокашлялась. — Я — сестра Найтмер Мун.

Все пони поражённо застыли. Она была сестрой Императрицы. Она осмелилась назвать её по имени.

— Но ранее, — продолжала кобылица, — Её звали по–другому. Её имя было Принцесса Луна. Мы вместе правили Эквестрией: я взяла под свой контроль солнце, а она — луну. Вместе мы поддерживали гармонию в этих землях, и под нашим копытоводством пони Эквестрии жили счастливо и беззаботно. Все были вольны заниматься тем, чем хотят, и когда хотят. Они сами выбирали, с кем и как строить отношения, когда спать, а когда бодрствовать. — Спектральный Шторм удивлённо моргнула: Селестия использовала те же формулировки, что и она. Или всё же она использовала формулировки Селестии? — Всё было совсем по–другому. Не так, как сейчас.

— Но что же случилось? — потрясённо спросила Твайлайт. Слёзы собрались на её ресницах, готовые пролиться — слёзы, выражавшие боль и скорбь за свою так изменившуюся наставницу. — Как Она могла так с Вами поступить?

Селестия обречённо вздохнула и ответила:

— Потому что я сама сделала её такой.

Пони промолчали. Они и так были обескуражены сверх меры. Фэнси Пэнтс с уважением смотрел на Флаттершай, которая, борясь с эмоциями, продолжала при помощи тряпки с максимальной осторожностью отдирать корку засохшей мочи с шерсти бывшей Принцессы. Та же, собравшись с силами, продолжила рассказ:

— Подданные любили меня больше, чем её. Я была совсем молодой, глупой… и ослеплённой гордыней. Я не замечала того, что творилось у меня под носом: организовывала праздники, принимала пони, купалась в их внимании и собственном блеске славы. Моё правление было идеальным, но… Луне совсем не осталось места. Я затмевала её своим светом. Но перелом наступил после лести одной из придворных кобыл. Я до сих пор помню её слова: «Принцесса Селестия, Ваше солнце так чудесно, что луна даже ночью неуместно смотрится в небе». И… я помню… глаза Луны. Она перестала сдерживаться, выбежала с приёма. А я… — рот аликорницы искривился, но слезам было не из чего вытекать. И, скорее всего, Селестия выплакала их все давным–давно. — Даже не попыталась её остановить. Луна заперлась у себя в комнате, не пришла ко мне на балкон для ежевечерней смены светил — подняла луну оттуда, а утром отказалась убирать её с неба. М–мне… надо было… поговорить с ней…, но я, стоя у неё под дверью, закричала, что она обязана подчиняться мне, как младшая, что она наносит мне оскорбление, разговаривая со мной через порог и что простой смертный никогда бы себе такого не позволил и даже не подумал об этом, и магией снесла дверь с петель. Луна стояла у окна и смотрела в ночь. Когда она обернулась, мой запал исчез. Её шёрстка… в общем… Луна стала такой, какой вы знаете её сейчас, превратилась в Найтмер Мун. Она улыбнулась, нанесла удар и объявила, что отныне ночь будет длиться вечно.

Селестия скорбно замолчала. Все видели, что её одолевают чувства более смешанные, чем их самих. Никто в этой камере почти не дышал. Было слышно, как вода журчит по шерсти аликорницы: Флаттершай с редким мужеством, роняя слёзы, продолжала свою работу.

— Я проиграла, — продолжила бывшая аликорница, — и оказалась здесь. Она могла бы убить меня, но предпочла наказать более жестоко. На протяжении столетий она уродовала, истязала и подвергала меня всевозможным унижениям. Избить меня или изнасиловать стало своеобразным посвящением и клятвой верности для подданных Найтмер Мун. Моё бессмертие стало для меня проклятьем. Я не могла умереть даже от болевого шока — ни когда мне выворачивали рог, ни в когда выкалывали глаза, а после каждой раны восстанавливалась, и даже глаза формировались заново. — Флаттершай невольно вспомнила о её «невыросших» зубах. — Однажды я забеременела, смогла выносить и родить. Лу… Найтмер Мун забрала мою дочь, чтобы сделать её своей верноподданной, но позволяла мне с ней видеться, каждый раз опуская меня в её глазах. Однажды моя кобылка пришла ко мне одна и представилась. Ей было уже девятнадцать, но я только сейчас узнала, что её имя — Маджести. Она спросила, как я оказалась здесь и почему Найтмер Мун так ненавидит меня. — Селестия улыбнулась, душераздирающе грустно улыбнулась. — Она была единорожкой с белой шёрсткой, бело-голубой гривой и прекрасными фиолетовыми глазами.

— Селестия, — произнёс Фэнси, — я думаю, что это они. Ты нашла, кого искала.

Снова белая аликорница кивнула единорогу. Она вдохнула отвратительного камерного воздуха и сказала:

— Между мной и Найтмер Мун была не только битва. Я, несмотря ни на что, не могла причинить вред собственной сестре. Знала, что остановлюсь в последний момент, не доведу дело до конца и обреку своих подданных на годы страданий. Мне нужно было что-то, что не остановится после применения — и я призвала на помощь Элементы Гармонии, шесть самых могущественных артефактов, олицетворяющих щедрость, доброту, честность, смех, верность и магию. Но я не учла того, что у Луны в распоряжении находились три из них — честность, смех и верность. Всего трёх Элементов хватило, чтобы обернуть против меня силу их всех. Я лишилась своих сил и оказалась здесь. Я умоляла свою дочь один-единственный раз помочь мне: найти и спрятать Элементы так далеко, чтобы Найтмер Мун не смогла найти их и использовать во зло. О том, что у неё получилось, я узнала от своей сестры. Вместе с вестью о смерти Маджести. — на несколько секунд Селестия замолчала, собираясь с силами. — С тех пор у меня было ещё три жеребёнка. Но Найтмер Мун больше не позволяла им жить. Она убивала их на моих глазах, а я ничего не могла сделать. Потом она отдала приказ лишать меня зрения каждый раз, как только я начну снова его обретать. Каждую сотню лет мои новорождённые глаза выкалывались или выдавливались. Каждый раз новым инструментом. Постоянная слепота обострила мою связь с солнцем, и я стала видеть его глазами. Найтмер Мун именно этого и добивалась. — Селестия провела передней ногой по лбу и прошептала севшим от отчаяния голосом: — Она устраивала массовые терроры и геноциды ради того, чтобы я пропустила через себя страдания всех поколений моих маленьких пони.

Хотя шок сковал её лицо неподвижной маской, Рэйнбоу Дэш была готова взорваться от злости.

— Я сопереживала каждой жизни одновременно день за днём. Все эти века я разыскивала тех приближённых Императрицы, готовых мне помочь, и просила их найти шесть избранных пони, каждый из которых олицетворял бы какой-либо Элемент Гармонии. И, если Фэнси Пэнтс считает, что вы можете помочь в этом, то я тоже так считаю. Вы откликнетесь на мой зов?

Рэрити не сдерживала слёз. Единорожка видела, в каком лоске и роскоши жила Императрица, и теперь узнала, в каких ужасных условиях томится её родная сестра. Белая кобылка в объятии прижала к себе Свити Белль передней ногой. Она, как ни старалась, не могла представить и понять все чувства Селестии, которая тоже когда-то обладала всеми богатствами мира, уважением и почётом, а теперь, после веков жизни с короной на голове и следами от поцелуев на копытах, была брошена гнить в смрадной темнице, встречая лишь издевательства и побои.

— Да, — хрипло ответила Рэйнбоу Дэш на её вопрос. — Мы поможем. Но вот в чём странность: почему Императрица до сих пор не телепортировалась сюда? Вы же — охраняемая пленница.

— У меня встречный вопрос, моя маленькая пони, — мягко сказала аликорница. — Что произошло там, наверху, примерно час назад?

Все оглянулись на Твайлайт. Она стояла рядом с маленькой Сансет Шиммер, в лице её не было ни кровинки. Но, тем не менее, на шатающихся ногах единорожка вышла вперёд и рассказала о том, что произошло.

— Значит, ты столкнула солнце и луну, — задумчиво протянула Селестия. Флаттершай закончила отмывать её шерсть, Эпплджек невольно отметила, как царственно стала выглядеть аликорница, пусть даже с отрубленными рогом и крыльями и в загаженной темнице. Контраст был неописуемым, нелепым. — Теперь я знаю, почему мне было так плохо тогда, — единорожка прижала уши, чувствуя вину за свой поступок, —, но вот что меня занимает больше: факт того, что ты в принципе смогла это сделать. Итак, если солнцу было так больно, то как должно было быть больно луне? Вариант только один: настолько, что Найтмер Мун спаслась в мире снов.

— Туда можно попасть? — удивлённо подняла уши Твайлайт.

— Это стихия моей сестры. Она уходила в мир снов, чтобы восстановиться после, например, особенно тяжёлых битв. Этот ход похож на контролируемую кому, но исчезает не только сознание входящего в мир снов, но и его тело.

— Значит, Императрица не сможет нам помешать? — твёрдо спросил Фэнси Пэнтс.

— Фэнси? — недоумевающее повернулась к единорогу Селестия. — Что ты задумал?

— Ты больше не будешь страдать. Твайлайт, телепортируй нас всех к моему особняку. И Селестию тоже.

Аликорница не успела и рта открыть, как приказ белого единорога был беспрекословно выполнен. Селестия, впервые за тысячу лет оказавшись на земле, втянула свежий воздух настолько жадно, что задохнулась. Она провела копытом по земле и вскрикнула, обнаружив под ним свежую травку, выросшую, когда пурпурная единорожка находилась в состоянии элементаля. Слёзы текли по щекам Рэрити. Насколько же плохо нужно было жить, чтобы радоваться земле под собой?

— Мы не имеем права жаловаться, — прошептала белая кобылка, глядя на бывшую принцессу.

— Вы больше не будете жаловаться, — ответила ей Селестия, хоть Рэрити этого и не ждала. — Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы эпоха тирании моей сестры закончилась. Но у меня есть просьба. Я хочу, чтобы вы судили меня. Я не приду к власти, пока не отплачу за своё отношение к Луне.

Глава XXXI

— Она виновна в той же мере, в какой и Императрица! — рявкнула Лайтнинг Даст и ударом копыта заставила подпрыгнуть вынесенный из разрушенного особняка Фэнси Пэнтса наружу дубовый круглый стол, подкрепляя свои слова и давая понять, что не примет возражений. — Не задери она тогда так высоко нос, может быть, в углу её обзора нашлось бы место для сестры!

После просьбы Селестии Фэнси Пэнтс решил соорудить из различных предметов обстановки своего разрушенного дома что-то вроде временного убежища, и пони поддержали его. Следующий час они использовали всю свою смекалку, чтобы вынести необходимые предметы из-под руин и построить из них стены и крыши. Мало кто заметил, что луна поднялась, и только Твайлайт заключила из этого, что Императрица всё-таки может каким-то образом влиять на реальный мир из мира снов. Делали всё молча и сосредоточенно, без лишних движений, чтобы не спровоцировать неосторожным взмахом хвоста новую волну разрушений, поэтому вокруг этого стола всё скопившееся напряжение с ураганной силой вырвалось наружу. Причём у Лайтнинг Даст и Рэйнбоу Дэш его хватило бы на всех собравшихся, поэтому вокруг них было тихо.

Предмет их обсуждения наконец-то спал в нормальной постели — прямо на земле, но с одеялом и подушкой, как подобает цивилизованной пони. Думали также, что делать с Найтмер Мун, не особо задумываясь, что делят шкуру неубитого медведя, говоря сразу о своей победе.

— Она раскаялась! — рыкнула в ответ Лайтнинг Рэйнбоу Дэш, ударом двух копыт всё же раскроив в столешнице трещину. Эпплджек вздрогнула, лишний раз убеждаясь, насколько эта кобылка была сильной для пегаса, и у неё так же, как и у всех остальных здесь присутствующих, не возникло никаких сомнений в непререкаемости её авторитета. — Может, предложишь пощадить Найтмер Мун только потому, что когда–то её не поняли?

— Найтмер Мун тоже должна умереть, — две пегаски с одинаково неукротимым духом бунтарства столкнулись в бурной словесной перепалке, и никто не осмеливался им мешать. Они едва ли не полностью залезли на стол, оставив на земле лишь задние копыта и уперевшись друг другу лоб в лоб, нос в нос; крылья от избытка эмоций у каждой были распахнуты, каждое перо было напряжено так, что, казалось, через мгновение блеснёт стальным пламенем. И при каждом своём аргументе они теснили оппонента к краю: давала о себе знать непримиримая бойцовская натура и привычка каждый вопрос решать силой. Вокруг стола образовался ринг — кольцо из их друзей, и теперь это точно было похоже на бой на арене. — И это даже доказывать не нужно! Ох, Дэш, убери ты уже чёлку с лица — не всё так радужно, как твои космы!

— Но кто же тогда будет нами править? — недоумённо подал голос Шайнинг Армор. Он слегка подался корпусом вперёд. Это движение привлекло внимание двух жарко спорящих пегасок. Они отстранились друг от друга, не снимая копыт со стола, и синхронно повернули головы к единорогу. Пони подошёл к столу и продолжил: — Даже если у нас получится свергнуть Императрицу, в Империи воцарится хаос, потому что пони привыкли иметь кого–то над собой. Анархия — миф, всегда находился тот, кто умел командовать лучше остальных и собирал вокруг себя единомышленников. Так было и всегда будет.

— Уж лучше никакого правителя, чем такой. — угрюмо ответила Рэйнбоу Дэш. — Иногда приходится выбирать между ужасным решением и очень ужасным решением — ничего не поделаешь, это тот самый случай.

Шайнинг Армор спросил:

— И какое же решение менее ужасное?

Воцарилась полнейшая тишина, в которой даже слышалось сопение спящих в груде подушек под уцелевшей стеной особняка умаявшихся за день Сансет Шиммер и Свити Белль. Каждый пони напряжённо думал. Восставшие стояли перед чудовищным выбором. Позволить кобыле, по невнимательности и тщеславию которой её сестра сгубила себя и сгубила столько поколений, жить в виде стопроцентного инвалида, или убить последнего истинного аликорна, раскаявшегося, доброго, желающего помочь исправить всё. Раздражённая своей беспомощностью, радужногривая пегаска огрызнулась на единорога:

— Предложишь что–то умное?

— Да! — ответил тот, тоже ставя копыта на стол. Флаттершай прижала уши, поняв, что, если они сейчас по–старому столкнутся лбами в пылу эмоций, похожий на копьё рог Шайнинга может доставить серьёзные неприятности. — А что, если не нужно никого убивать? Они обе аликорны, могут найти компромисс…

— Шайнинг Армор, — не дослушав, раздражённо прорычала Рэйнбоу, — не будь большим идиотом, чем ты есть! Неужели ты думаешь, что после стольких веков — веков! — ненависти к сестре и таких издевательств над ней Императрица просто поговорит с ней по душам и станет добренькой?

— Нет, разумеется! – то, чего опасалась Флаттершай, случилось. Громкое «а–ауч» от Лайтнинг Даст, как ни странно, дебаты не прервало. — Но как насчёт того, что Селестия будет править днём, а Императрица — ночью?

— Такое уже было, — веско вставила Твайлайт, — и оно привело к тому, что мы имеем сейчас.

— Мы все допускаем одну ошибку, — несмело сказала Флаттершай, но была заглушена новой вспышкой споров и обсуждений. — Эм… пожалуйста, послушайте… девочки, я просто хотела предложить… —, но тут к дебатам подключился весь лагерь, и робкую пегаску просто перестало быть слышно. Однако ей на ум пришла идея, которая могла подойти. «Я уверена, что это сработает! — чуть не плача, подумала кобылка. Она в нервах раскусывала нижнюю губу. — Почему вы не хотите меня услышать, это ведь может помочь, ну девочки, ну…» — ДЕВОЧКИ!!!

Нежный голос тоже, как оказывается, может быть громоподобным. Чьё-то копыто, уже готовое снова дать по многострадальному столу, замерло в самом начале пути вместе со всеми остальными пони. Флаттершай, пользуясь моментом, с колотящимся сердцем выпалила в одну секунду:

— Вам не кажется, что вы говорите так, будто Императрица реально правит нами?

— А что же она ещё делает? — озадаченно спросила Рэрити.

Флаттершай неуверенно потёрла передние копыта друг о друга и ответила, глядя в землю поверх них:

— Я видела, как Рэйнбоу Дэш организовывала работу штормовиков. Я видела, как Эпплджек учила всех желающих правильно выращивать и собирать еду… и пони… эм… я не хочу никого обидеть, может быть, не все так думают… пони сами признали их своими лидерами, добровольно. Но согласились бы вы признать Найтмер Мун своей Императрицей?

Удивлённые смелостью обычно трусливой пегаски не связать напрямую имя Императрицы с её титулом, все молчали. Каждый ответил на этот вопрос сам у себя в голове, и каждый знал, что ни у кого не было положительного ответа — хотя бы потому, что все эти пони здесь.

— Она не делает ничего подобного. — продолжала Флаттершай чуть увереннее. — Она не заботится о подданных, не обучает воинов. Всё, что она делает — потребляет, исключительно для себя. Сколько дел за всю тысячу лет она сделала, желая облегчить кому–то жизнь? Даже если они и были, то почему о них никто не помнит? Найтмер Мун не правит, она паразитирует на нас. Она ничего не даёт, только отбирает, и желает забрать ещё больше.

— Нам это известно, — устало потирая переносицу копытом, сказала радужногривая пегаска. — Поэтому мы все здесь и стоим. Ты не помогаешь.

— Но Селестия всего этого не делала, — осмелилась продолжить Флаттершай, – и, я уверена, никогда не сделает. Ей больно, очень больно, но она хотя бы поэтому заслуживает жизнь, не говоря уже о том, что она — наш единственный шанс. Она слепа. У неё нет крыльев и магии… больше нет крыльев и магии. И она очень, очень страдает. Я кое-что знаю о медицине, и по тому, как она выглядит, по тому, как она… п-пахнет… — Флаттершай боязливо оглянулась на Селестию, боясь обидеть её, но аликорница крепко спала, обнимая подушку, и её не могли разбудить даже недавние агрессивные крики. — У неё есть почти все болезни внутренностей, которые только могут быть, по крайней мере, я обнаружила почти все, что мне известны. Если мы оставим её жить, то ей будет не намного лучше. Ей по–прежнему будет больно, она не сможет принимать решения, не сможет нормально править. Но она должна жить.

— Флаттершай, что за бред ты несёшь? Ты слишком добра, а ещё ты противоречишь сама себе. — уже начиная злиться, сказала Рэйнбоу Дэш. — Она совершенно не может о себе позаботиться, но при этом должна жить. Логика?

— В том, что она живёт вечность, — ответила жёлтая пегаска. — А все уже привыкли к тому, что их правительница живёт вечность. Если мы посадим её на трон, никому в голову не придёт свергнуть её. Тем более, у Селестии есть все права на престол. Она будет царствовать, но не будет править. Пока её будут лечить, все решения будут принимать верные ей и народу пони. В-ведь правильно?

Несколько секунд тишины разорвались посыпавшимися на Флаттершай вопросами, от которых пегаска нырнула под стол:

— Не придёт в голову свергнуть совершенно беспомощную пони?

— Так значит, мы убьём Найтмер Мун?

— Как мы выберем этих пони?

— Возможно ли вообще такое вылечить? Как она будет жить без глаз?

— А если они её предадут или окажутся шпионами?

Рэйнбоу Дэш спрыгнула на землю и встала так, чтобы закрыть дрожащую под столом пегаску:

— А у кого–то есть лучший вариант?

— Мы не возражаем, — ответила Рэрити и повторила: — Мы спрашиваем, можно ли такое вылечить.

— Можно. — ответила Твайлайт, и все глаза устремились на неё. — Когда Императрица впервые приказала мне кого-то убить, я была потрясена тем, что могу сделать своей магией, но я вовсе не гордилась этим. Я презирала возможность использовать такую вещь для такой цели. Я принялась за работу, и всю свою жизнь посвятила этому заклинанию. Я хотела найти способ мгновенно избавить пони от боли и вылечить все недуги — одним заклинанием в одну секунду, какими бы тяжёлыми ни были полученные увечья.

— И ты нашла?! — звонко удивилась Пинки Пай.

— Да, — глухой голос Сансет заставил взрослых пони вздрогнуть. — Она нашла.

Огненногривая единорожка шла прямо к Твайлайт, гневно сверкая глазами. Пурпурная кобылка прикусила зубами нижнюю губу, глядя на жеребёнка со страхом и стыдом.

— Этим заклинанием ты отправила меня в Тартар? — тихо спросила светло-бежевая волшебница.

— Сансет Шиммер… я… оно было несовершенным…

— Девять лет! — взвыла кобылка, и слёзы покатились по её щекам. — Я девять лет гнила там, думая, что прошёл лишь год! Из-за тебя я осталась жеребёнком, я жеребёнком была одна девять лет, думая, что прошёл лишь год! Только! Из-за! Тебя!

Она кричала это и плакала. Никто не мог с уверенностью сказать, детская ли это досада или же истерика несостоявшейся взрослой пони. Твайлайт смотрела на кобылку, оставшуюся жеребёнком из-за её ошибки, и не знала, как оправдаться, как извиниться перед ней.

Флаттершай вновь обволокла вздрагивающую от рыданий Сансет своими крыльями, прижимая к себе и тихо воркуя.

— Я никогда не смогу заслужить твоё прощение, — прошептала Твайлайт, склонив голову перед оставшейся малышкой волшебницей. — Но я могу попытаться искупить свою вину, подарив тебе такое взросление, какого не было у меня. Безопасное, избавленное от тирании Императрицы. С тех пор моё заклинание было во много раз усовершенствовано, и мне оставалось только вычислить, что для этого нужно. — Единорожка немного помолчала, чтобы окончательно переключиться на волну своих исследований. — Результат меня не обрадовал. Такое заклинание может использовать только аликорн, да и то — доведя себя до выгорания.

— То есть, — робко заметила Флаттершай, — нам придётся каким-то образом заставить Императрицу вылечить свою сестру? Разве не нужно её для этого оставить в живых?

Все пони задумались, но Пинки запрыгала с поднятым вверх копытом:

— А обязательно выполнять заклинание в одиночку?

Лиловая волшебница ошарашенно посмотрела на земную пони:

— Вообще-то, да, если у тебя не завалялся в гриве ещё один аликорн или рог для Принцессы Селестии.

— Погоди секундочку, — серьёзно сказала Пинки Пай и опустила задранное вверх копыто в свою безумную шевелюру, высунув от усердия и сосредоточения кончик языка. Половина собравшихся тяжело вздохнула, половина — звонко фейсхуфнула. — М-м, нет, Твай, извини. Но я говорила не об этом. Можно ли одного аликорна заменить множеством единорогов?

Твайлайт сделала большие глаза, но по привычке ответила на вопрос лекторским тоном:

— Если подобрать синхронно сочетающиеся между собой магические потоки… Пинки, ты гений!

— Подожди, — удивлённо сказала Эпплджек, — сахарок, неужели ты не подумала об этом сама? Жизнь в этой, как её, изоляции не пошла тебе на пользу. У тебя ведь есть друзья!

— Й… Есть? — голос Твайлайт дрогнул.

Рэйнбоу из мстительности отвесила пурпурной единорожке жестокий подзатыльник.

— Да, вот теперь есть, — удовлетворённо кивнула пегаска.

— Ух… — Твайлайт медленно поднялась с земли. — Это было заслуженно. Так о чём я… Да. Я не уверена, что оно сработает в таком масштабе и на такие застарелые раны, но раньше я думала, что обязана делать всё в одиночку или полагаться на Императрицу, а теперь я не одна. — впервые единорожка улыбнулась, хоть на глазах её и вскипели слёзы. — Если я… мы… найдём достаточное количество магов — я смогу их обучить. И вместе у нас оказалось бы достаточно сил, чтобы исцелить Селестию. Вернуть ей глаза, крылья, рог, здоровье в целом. Всего одним заклинанием.

Снова наступила тишина. Это давило на нервы: тишина и гомон сменяли друг друга настолько резко, что напряжение и раздражение были нестерпимыми. Однако после речи одарённой волшебницы эти эмоции сменились благоговением и надеждой, и даже Лайтнинг Даст первой сказала:

— Тогда это может сработать!

Рэрити потрясённо уставилась на единорожку:

— Ты никого не убивала! Ты пыталась их спасти! Ты не убийца, ты целитель!

Твайлайт покивала, и от этого слёзы вылились из её век, как из переполненных чашечек:

— Я делала всё, что могла. Я шла на обман, телепортируя всех их так далеко, как только могла, и заклинанием иллюзии убеждала Императрицу, что распылила их магией. Но мне была отвратительна сама идея этого. Магия — слишком могущественное явление, чтобы тратить его на убийство.

— И у нас точно есть несколько талантливых магов! — Рэйнбоу вновь набросилась на Твайлайт, но на этот раз — с объятьями. — Осталось только добраться до того места, куда я отправила своих повстанцев.

— Но это — завтра, — улыбнулся Шайнинг Армор, чувствуя облегчение от того, что хотя бы приблизительное решение проблемы найдено. — Сейчас я хочу попробовать найти Кейденс.

Флаттершай, услышав эти слова, подняла уши и посмотрела на Сансет Шиммер, немного успокоившуюся в её копытах.

— Сансет, — тихонько спросила застенчивая пегаска. — Как ты думаешь, школа для одарённых единорогов при Императрице сильно изменилась за время твоего… отсутствия?

— Изменилась, — кивнула Твайлайт. — Я как раз иду туда, чтобы найти своего друга. …Ты идёшь тоже?

---

— Рэрити, — окликнул единорожку Фэнси Пэнтс. — Можно тебя на пару слов?

Фиолетовогривая кобылка, не переставая улыбаться, кивнула. Она отошла от устроившихся на ночлег друзей и бок о бок пошла рядом с единорогом. Их белые фигуры не растворялись в ночи, как бы далеко они ни уходили.

— Я пользуюсь популярностью при дворе и влиянием, сравнимым с властью Императрицы, — изрёк жеребец. — Я могу использовать это и своё красноречие и склонить некоторую часть её армии на нашу сторону, но при одном условии.

— Каком?

— Ты выйдешь за меня замуж.

Глава XXXII

Рэрити не знала, можно ли назвать это удачей. Она не знала, можно ли вообще это как-либо охарактеризовать.

Воссоединение с сестрой, помощь повстанцам и элементарное выживание на деле оказались приоритетнее личной жизни. Даже если единорожка допускала возможность стать парой с Фэнси Пэнтсом, это происходило где-то недостижимо далеко в её сознании, причём в этих почти неразличимых на фоне других забот грёзах единорог едва ли не на коленях вымаливал её копыта.

И вот он перед ней, холодный и уверенный в себе даже на фоне своего разрушенного особняка, делает ей предложение, от которого невозможно отказаться. Впрочем, скорее ставит перед фактом: я помогаю тебе, а ты отдаёшь мне себя, причём другого выхода у тебя не будет.

Даже делая предложение копыта и сердца, он остаётся хозяином ситуации.

— Это очень странное условие, — опасливо покосилась она на жеребца. — Зачем? Может быть, я просто займусь с тобой сексом?

— Затем, чтобы заботиться о тебе. Затем, что я вижу, что ты — неплохая пони, и я вижу, что ты можешь стать ещё лучше. Я хочу показать тебе этот путь. И, если говорить в том контексте, в котором ты меня воспринимаешь, ты будешь стоить вложенных в тебя средств.

— Вот как, — холодно произнесла единорожка. У неё нет выхода, ей придётся согласиться, но свою честь и достоинство она будет отстаивать до последнего. Хозяин ситуации или нет — право «вето» принадлежит только ей. — Значит, ты приобретаешь себе очередную игрушку?

— Именно так. Вижу, ты удивлена моей прямотой. Стоит напомнить тебе, что я по возрасту и должности не могу быть романтиком и предпочитаю называть вещи своими именами, даже если не показываю этого. Да, ты права, я приобретаю себе очередную игрушку, потому что могу купить любую кобылу, и задешево. И ты, Рэрити, не сделалась исключением.

Негодование румянцем вспыхнуло на лице кобылки, как только она поняла, о чём говорил Фэнси. Воспоминания о его губах на её мурашками пронеслись по телу. Живот на неуловимое мгновение обжёг холод полированного стола. «Да как он смеет!» — в бессильном возмущении подумала Рэрити. Когда кобылка поняла, что единорогу удалось заметить её чувства, она в праведном гневе распахнула рот, но Фэнси Пэнтс невозмутимо продолжил:

— Ты — единственная кобылка за многие годы, в которой я уверен, и именно этим оказалась лучше других. Пусть твоё происхождение неказисто, я не встречал пони благороднее тебя. Красивые тела и смазливые лица уже вызывают у меня тошноту. Иногда мне кажется, что, вскрой я их грудную клетку — и ничего, кроме такой же смазливой пустоты, там не окажется. И я уже отчаялся найти в этой Империи и в этом мире ту пони, симпатия к которой в конечном итоге не обернётся отвращением. Ты видишься мне самым подходящим и выгодным вложением. — В одну секунду он переменился. Неожиданно мягко после делового и циничного тона, обнимая единорожку непривычным взглядом, взглядом, полным доброты и нежности, Фэнси Пэнтс спросил: — Сколько тебе лет, Рэрити? Ты никогда мне этого не говорила.

Речь Фэнси, оказавшаяся в силах безупречно контролировать её настроение и в итоге оставить в полном смятении, оказалась также отличным прологом для такого внезапного вопроса. Он сбил Рэрити с толку, заставил забыть, что она собиралась «выйти на тропу войны». Кобылка отвела взгляд и тихо произнесла, не глядя на единорога:

— Девятнадцать. Или двадцать. Я не помню точно.

— Ты, несмотря на свою решимость и самоотверженность — жеребёнок. Напуганная кобылка, которой ничего не остаётся, кроме как быть отважной, хотя на самом деле ей самой нужно, чтобы о ней заботились. Пони, которая пытается быть сильной, пытается скрыть слабости и страх…

— Прекрати, — почти не испуганно прошептала единорожка. Клише или нет, но панцирь, который она выстраивала вокруг себя все эти годы, чтобы в нём защищать своих близких, неумолимо затрещал по швам от нескольких слов.

— Не прекращу. Я ценю это в тебе больше всего. Ты, несмотря на всё, что было в твоей жизни, не испорчена. Лишь напугана. По-другому ты бы не приняла мою заботу, а я хочу о тебе заботиться, хочу сохранить в тебе эти качества и показать, что жизнь не так серьёзна и горька, как ты успела узнать и запомнить. — Как он оказался так близко? Когда успел? — Рэрити. Ты ни в чём не будешь нуждаться. Свити Белль будет жить с нами, получая всё, что потребует. Моё предложение выгодно нам обоим. — Его копыта, как наваждение, как кошмары и грёзы в одном флаконе, претворяя в жизнь недавние фантазии кобылки, обволокли и притянули её к себе. Единороги смотрели друг на друга, глаза в глаза, растерянные в почти агрессивно решительные, а их рога и губы почти соприкасались. Слова жеребца стали страстной мольбой, по копытам пробежала дрожь, будя в Рэрити чувства, о существовании которых она прежде не догадывалась. — Что мне ещё предложить тебе, чтобы ты согласилась?

«Не быть таким психопатом и заткнуться, наконец», — раздражённо подумала единорожка, подалась вперёд, сократила ничтожное расстояние между их губами и поцеловала Фэнси.

Единорог издал тихий победный вскрик, потонувший в сплетении языков. Он мгновенно перехватил инициативу, и Рэрити почувствовала, как уплывает куда-то за грань. Губы Фэнси касались аккуратно, нежно, давая насладиться каждым прикосновением, но одновременно с этим настойчиво и властно, не давая единорожке шанса воспротивиться. А она и не хотела. Жар струился по и вокруг всего её тела, заставляя чувствовать себя тонущей, взрывающейся, падающей… умирающей. Но смерть чувствовалась очищением, благодатной жертвой. И Рэрити принесёт себя на алтарь Фэнси столько раз, сколько потребуется.

Но не сейчас.

Она разорвала поцелуй и прошептала таким голосом, будто говорила что-то безумно возбуждающее:

— Тогда не будем терять время.

Единорожка пластично вывернулась из его объятий и направилась на поле боя, пытаясь справиться с головокружением. Фэнси Пэнтс хвостом последовал за ней, часто моргая, силясь избавиться от наваждения своего либидо: видения извивающейся под ним прекрасной кобылки.

---

— А зачем вам в школу для одарённых единорогов? — спросила Сансет Шиммер, шагая рядом с Флаттершай и Твайлайт Спаркл. Кобылки ответили одновременно.

— Мне надо забрать своего дракончика.

— У меня там дочь.

Все трое впали в ступор, и вновь старшая единорожка и пегаска воскликнули синхронно:

— У тебя есть дочь?!

— У тебя есть дракон?! Эм… я не хотела тебя перебивать, извини, пожалуйста. Ты первая.

— У тебя есть дочь? В школе одарённых единорогов? — повторила Твайлайт, отчего-то смутившись и быстро рассматривая почти жеребячью фигурку пегаски.

— Да, её зовут Гэлакси. Её забрали у меня два года назад для Императрицы, как талантливого мага.

— Флаттершай, — с болью в голосе произнесла единорожка. — Мне очень жаль. Но твоей дочери там может не оказаться. В этой школе задерживаются лишь исключительно одарённые волшебники, единороги, рождённые от двух единорогов. Не от единорога и пегаса, не от единорога и земнопони, не единороги через поколение. Чистокровные. Очень велика вероятность… что Гэлакси изменилась до неузнаваемости за эти два года.

— Я всё равно буду любить её, — прошептала в ответ пегаска, и глаза у неё были на мокром месте. У Твайлайт не хватило духу признаться, что дочь Флаттершай уже может быть год как мертва. Она закусила губу и отвернулась, но оказалась лицом к лицу с идущей с другой стороны Сансет Шиммер. Пурпурная кобылка не знала, куда деться от разрывающего её со всех сторон чувства вины.

Всё было разрушено. Архитектура школы для одарённых единорогов была впечатляющей, но ненадёжной. Удержались лишь опорные колонны и некоторые очень старые стены, тех времён, когда пони строили на совесть, действительно на века. Глядя на масштабы разрушений, Твайлайт начинала сомневаться в шансах на выживание даже чистокровных единорогов.

Однако сомнения кобылки были вскоре рассеяны низким вибрирующим гулом. Звук был похож на чьё-то дыхание. Вдох — и трепет. Выдох — и гул. Сансет остановилась одновременно с Твайлайт; Флаттершай же, ничего не уловив, брела дальше. Фиолетовая волшебница засветила рог и пустила в предполагаемую сторону сканирующую волну. Волна, наткнувшись, подобно эхолокатору у летучих мышей, на какое-то препятствие, вернулась обратно и сообщила, что преграда определённо является магической. На последних нотах заклинания этот сигнал перехватила также и Сансет Шиммер. Закрыв на секунду глаза и снова их открыв, она уверенно показала копытом на одну из груд развалин:

— Там.

Твайлайт, поверив единорожке, под взглядом недоумевающей Флаттершай порысила за кучу камней. Сансет же насмешливо фыркнула и спросила:

— Ты куда?

— Туда, куда ты ука… — светло-бирюзовая аура объяла один из камней и подняла его в воздух, открывая молочно-белое плазменное пространство с искажающей его рябью. Рот Твайлайт сложился в беззвучном «оу», и она присоединила свой телекинез к разгребанию завалов. Флаттершай тоже откатывала камни и оттаскивала доски, стремясь помочь.

Вскоре кобылки очистили от разного рода обломков белесый купол и всмотрелись в него. Внутри тесно, подобно зёрнам в кукурузном початке, сидели в одинаковых позах, поставив вместе все четыре копыта и задрав головы так, чтобы рога смотрели вертикально вверх, жеребята разного возраста. Глаза у всех были закрыты, они не шевелились. Снова трепет и гул. Казалось, купол дышал за них.

— Что они делают? — прошептала Флаттершай, будто боясь разбудить.

— Коллективное заклинание анабиозного щита, — ответила Твайлайт, и в её голосе чувствовалась лёгкая зависть. — Нам запрещено применять его без необходимости, и мне так и не довелось попробовать это сделать. Цель заклинания — защитить оказавшегося под ним от внешних повреждений и болезней, заморозив во времени в полной безопасности. Каждый маг без остатка вплетает сознание и душу в купол… — Твайлайт мягко коснулась плазменной поверхности копытом, — тем самым делая его непробиваемым, а себя — полностью беспомощным.

— Нам не удастся их вытащить? — пропищала Флаттершай.

— Купол падёт, когда исполнит свой долг, и вокруг станет полностью безопасно, — ответила Сансет Шиммер. — Значит, нам нужно создать иллюзию безопасности и разгрести эти завалы.

Кобылки принялись за работу, но, даже когда в радиусе нескольких метров не осталось ничего, что могло бы обрушиться, купол продолжал «дышать» с мерным гудением.

— И чего ему не нравится? — возмутилась огненногривая кобылка.

— Я думаю, что-а… — глаза Флаттершай сплылись в кучку, и она зевнула. Облачко пыли залетело ей в рот и в нос, и пегаска чихнула — до невозможности мило.

— Пыль! — осенило Твайлайт. — Купол желает обеспечить полнейшую безопасность для жеребят, вот и придирается к каждой мелочи! Сейчас… — единорожка закрыла глаза и, прикусив губу, магией вызвала ветер.

— Вы и это можете… — прошептала пастельно-жёлтая кобылка в благоговейном испуге. Она наблюдала, как-то ли созданные, то ли призванные воздушные потоки относят каменную пыль в сторону. Дышать стало ощутимо легче. Твайлайт погасила рог и внимательно посмотрела на экранированную область.

Идущая по куполу очередная волна ряби замерла посередине, а затем разошлась в стороны, растворяя его в воздухе. Жеребята по очереди открыли глаза и поднялись, беспокойно осматриваясь. Сансет Шиммер заметила среди учеников также учителей, которые остановились взглядом на Твайлайт и Флаттершай, но не признали в них врагов.

— Что произошло? Где Императрица? — спросил один из преподавателей, коричневый единорог с белоснежными волосами. — Твайлайт Спаркл, кто это рядом с тобой?

— Это моя подруга, Флаттершай, — представила пурпурная волшебница, — и… Рэйр Файнд, Вы помните Сансет Шиммер?

— Нет, — бесстрастно ответил жеребец. Твайлайт возненавидела себя за этот вопрос, и ненависть её удвоилась, когда она рискнула опустить глаза на бежевую единорожку, вмиг сделавшуюся подавленной. — Что случилось с Императрицей?

— Императрица покинула нас, — произнесла пурпурная волшебница; в её голосе сквозило облегчение.

— Это невозможно, — уверенно заявил Рэйр Файнд, — Императрица никогда не бросит нас.

— Она свержена, — ещё жёстче сказала Твайлайт. – И, если вернётся, этот визит будет очень коротким.

Как минимум четыре десятка рогов зажглось одновременно, предвещая предсказуемо короткую битву. Пурпурная единорожка поняла, что на нервах вспылила, и сейчас нужно будет расплачиваться за это. Сансет Шиммер же, не придавленная грузом вины, заметила некую одержимость в глазах собравшихся атаковать единорогов. Прислушавшись к интуиции, маленькая единорожка распахнула бирюзовые глаза. «Чем дольше они находятся под куполом, тем сильнее становятся похожи на фанатиков! — осенило кобылку. — Вплетая свои души в заклинание, они позволяют ему проникать сквозь них, а в заклинании заложен… код преданности Императрице. На случай своей гибели она готовила преемников, которые добровольно перепишут себе мозги».

Рог Твайлайт Спаркл загорелся, и она, задрав голову, телепортировала себя и подруг к особняку Фэнси Пэнтса.

— У нас очень, ОЧЕНЬ большие проблемы! — в панике заорала она над ушами начинавших засыпать пони.

В подтверждение её слов вокруг ночлега повстанцев пёстро запылали телепортационные вспышки, оставлявшие на месте себя разновозрастных, но одинаково воинственных магов.

Пинки Пай вскочила со своего места и уже открыла рот, чтобы что-то сказать, но Флаттершай опередила её, крикнув имя своей дочери.

— М… мама? — сквозь толпу протиснулась красной цветовой гаммы единорожка с аловато-белыми полосами в гриве и хвосте. Карминовое свечение её рога угасало. — Мама…

Пастельно-жёлтая пегаска тихо вскрикнула от радости, этим коротким звуком передав облегчение и счастье, и бросилась единорожке навстречу, не обращая внимания ни на учителей, ни на учеников…

В её сторону сорвался бледно-фисташковый заряд.

И разбился о щит. Мозаичный, выстроившийся из разных аур, он возник прямо перед атаковавшим крылатую кобылку Рэйр Файндом стараниями всех юных магов. Ученики свирепо посмотрели на своего учителя, и Твайлайт поразилась тому, сколько эмоций уместилось в эти взгляды. «Помимо того, что они — волшебники, они ещё и жеребята, — подумала единорожка, вспоминая себя в их возрасте. — Они всё ещё помнят своих родителей и всё ещё к ним хотят».

Остальные единороги-преподаватели были вынуждены молча смотреть вместе с учениками на то, как обнимаются, обретя друг друга, Флаттершай и Гэлакси.

— Мы ведь больше не расстанемся? — в голосе последней — не вопрос, а мольба.

— Никогда, — шепнула в ответ пегаска.

Сансет Шиммер, ещё раз вглядевшись в глаза юных магов, вместо одержимости нашла в них горечь. Почти такую же, как в её собственных. Единорожка проглотила вставшие в горле слёзы и, подойдя к Флаттершай, молчаливо попросилась в объятья.

Робкая пегаска не была её матерью, но она могла ею притвориться.

И Флаттершай раскрыла свои крылья для всех жеребят, потянувшихся к ней.

Глава XXXIII

Рэйнбоу Дэш испытывала удовлетворение насчёт того, что ей больше не требовалось скрывать своё имя. Фактически, это — знак того, что они на полпути к победе, не говоря уже о том, что скоро на их стороне будет аликорн. О существовании второго, кроме Императрицы, пегаска пока ещё не догадывалась, но была довольна жизнью и без этой информации, тем более, рядом с ней летела Лайтнинг Даст, и тихий ночной воздух шевелил её пышную гриву, как любила небесно-голубая…

— Эй-эй, Дэш, — тихо усмехнулась оранжевогривая кобылка, вяло, чисто декоративно отпихиваясь от приставаний своей любовницы. – Мы, вроде, торопимся туда, куда ты отправила повстанцев, и терять время на шалости будет не совсем хорошо.

— «Терять время»? Ты с того света вернулась. Лишнее доказательство тому, что любое занятие, которое приносит нам удовольствие — не трата времени, — мурлыкала Рэйнбоу, бесстыдно покусывая ушко Лайтнинг так, как ей больше всего нравилось.

— Мне становится трудно прослеживать твою логику, — с придыханием прошептала Даст. Пегасье чутьё, напомнившее ей, что воздух — не самое лучшее место для любовных игр, уплыло куда-то за грань, но эхо его воплей всё же доносилось до разума Лайтнинг. — И… даже… дорогу… Воу, Рэйнбоу, Рэйнбоу, стой, мы сейчас..!

Глухой звук удара перекрыл её путаную предупредительную тираду.

— Какого Дискорда?! Кто вообще вырастает до такой степени? — укоризненно посмотрела на сосну Рэйнбоу, потирая копытом плечо.

— Ну, Дэш, поменьше упрёков, — ядовито прокомментировала Лайтнинг. — У всех свои способы казаться выше: одни носят вещи в полосочку и высокие подковы, другие ждут, когда мимо пролетит пегаска, забывшая, что надо бы удерживать высоту.

Рэйнбоу только закатила глаза, немо признавая, что приставать к бирюзовой кобылке в воздухе было плохой идеей. Лайтнинг одарила пегаску многозначительным взором: плохой, но интересной, мы как-нибудь ещё раз попробуем. Короткий обстрел взглядами лишний раз подтвердил полное взаимопонимание между двумя летуньями.

Остаток пути до стоянки повстанцев они проделали молча, пусть и летя почти впритык друг с другом.

---

Столкнувшись на первом же повороте к полю боя с Принцем Блюбладом, Фэнси всего лишь удивлённо изогнул брови, но, увидев за спиной надменного златогривого единорога построенную армию Императрицы, очень пожалел, что не может по-крестьянски, душевно и искренне, со свистом уронить челюсть на землю. Благородное происхождение и высокое положение в обществе, пусть и находящемся на грани уничтожения, обязало его сдержанно прищуриться и спокойно, с язвительным почтением произнести:

— Принц. Как мило с Вашей стороны собрать войска нашей покойной Императрицы вместе, не давая сумятице и растерянности пустить корни в их рядах.

— Благодарю. Какой же правитель без своей армии.

— Простите, я правильно понял? .. — протянул синеусый единорог, не сдержав усмешки.

— Полагаю, что да. Императрица исчезла. Кто-то должен взять на себя бремя правления.

— А не окажется ли оно для Вас слишком тяжёлым? — прищурился ещё сильнее Фэнси Пэнтс, бросая вызов. Он говорил негромко, но слышно было каждое слово. – Всё, что Вы умеете — строить из себя аристократа, негодовать по поводу любого пятнышка на белоснежной шкуре и заботиться о своей гриве.

— У Империи нет другого выбора, кроме как признать меня своим Императором, — вскинул красивый подбородок Принц. — Я — племянник бывшей Императрицы. Трон принадлежит мне по праву.

Рэрити, стоявшей за спиной Фэнси Пэнтса, пришлось сильно прикусить язык, чтобы не выпалить, что аргумент, которым обладают повстанцы, будет много весомее. Однако синеволосый жеребец поступил умнее.

— А не напомнить ли мне Вам, какой образ жизни вела Императрица? Я не припомню ни единого дня, который она не проводила бы с жеребцом или сразу с двумя. Есть ли во всём Кэнтерлоте хоть один пони, которого обошла такая судьба? Уверен, что нет. Императрица является примером для всей Империи. Вся родня, которая у неё была или есть, плодится, как буйнопомешанная, следуя примеру высшей Богини. А теперь вопрос. Мало ли таких шустрых племянников есть у Императрицы?

Белоснежная единорожка замерла в тихом восхищении.

— Шустрых — раз-два и обчёлся, — продолжал Фэнси. — А вот племянников самих по себе — не сосчитать. Вы, Принц, не представляете никакой ценности для короны. Империя продержится в Ваших копытах от силы четыре дня. Как только грифоны или, что хуже, драконы прознают, что «у руля» теперь находится гурман и щёголь, они отколются от Империи так быстро, что Вы даже не успеете сказать «подождите». А я уверен, что это — единственное, что Вы сумеете сказать, ибо Ваши умения ограничиваются постелью, столом и рабовладельческими ведомостями. Ни ступить, ни молвить не умеешь. — Рэрити подумала, что последнее — какая-то цитата. Блюблад стоял в глубокой задумчивости, замешательстве и бессильной злости. Крыть было нечем. — А если говорить обо мне, то я провёл рядом с Императрицей всю жизнь, будучи её правым копытом. Я посвящён во все дела Империи и знаю, как решать проблемы, если они появятся. Мне ведомы все способы подавления мятежей и перспективы дальнейшего развития страны. И именно поэтому, Принц, уйдите с дороги.

— Моя армия с этим не согласна, — выделил златогривый единорог.

— Нам нужен труп в одежде короля, а не живой придурок у руля, — вновь процитировал Фэнси Пэнтс. – Нет, пожалуйста, не убивайте меня. Я хочу заключить пари со своим разумом и посмотреть, как долго Вы сможете поддерживать в своей армии порядок.

«Вот это — действительно восхитительно», — подумала Рэрити, во все глаза глядя на то, как Фэнси Пэнтс спокойно и безо всяких усилий подавляет Блюблада, подталкивая к капитуляции. Единорожка почувствовала, что по-настоящему влюбляется, и не собиралась ничего с этим делать.

— Вот именно, что нисколько. — Неожиданно в дебаты влился третий голос, принадлежащий Шайнинг Армору. Единорог поднимался по холму, сурово глядя вперёд. — Принц, советую Вам уйти с дороги и отказаться от любых претензий на престол. Вам на нём делать нечего. А у нас с Вами, Фэнси, были бы примерно одинаковые шансы его получить, если бы не одно «но». Я знаю, как поддерживать в своей армии порядок. Причём называть эту армию своей я могу по праву.

Жеребец уверенно отдал честь воскрешённой армии Императрицы. Тысячи копыт взметнулись в ответном жесте. Фэнси Пэнтс стиснул зубы, а в следующий момент его глаза широко распахнулись. Рэрити, проследив направление взгляда единорога, посмотрела туда же, куда и он, и чуть не поседела от ужаса.

С ночного неба неторопливо спускалась Императрица.

Великолепная вороная аликорница скользила по воздушной глади, не двигая ни единым мускулом. Её эфемерная грива клубилась лениво и густо, бирюзовые драконьи глаза смотрели с величавым и насмешливым спокойствием.

Металлически брякнув доспехами, вся её армия легла на землю в глубоком поклоне. Все копыта вороной кобылицы одновременно коснулись земли. Она приземлилась рядом с тремя единорогами, которые секунду назад готовились драться за власть, принадлежащую ей.

— Отвести этих двоих в то, что осталось от темницы, и связать, — приказала Императрица, рогом махнув в сторону Фэнси Пэнтса и Принца Блюблада. Несмотря на протесты, лесть и причитания последнего, несколько перепончатокрылых воинов под копьями повели двух единорогов к руинам замка. — Незамедлительно начать отстраивать важнейшие помещения дворца. — Вся остальная армия поднялась с земли и рысью отправилась выполнять приказание. Шайнинг Армор остался на месте, преувеличенно спокойно глядя на всё это. Очень медленно Императрица повернулась к Рэрити. Единорожка, крупно дрожа и стуча зубами, умоляла, чтобы её хватил удар, и чувствовала, что это желание очень близко к выполнению. — А ты… являешься той, из-за кого всё это случилось, не так ли? Кобылка, которая, всего-то гонясь за своей сестрой, перевернула государство.

— Да, — просипела Рэрити, пронзённая осознанием того, насколько близко Императрица подошла к ней. — Это я.

«В противном случае он очень пожалеет о том, что доверил мощному телекинетику острую вилку».

— Я действительно сделала это. Сама того не зная, но сделала, — Императрица приподняла брови, замечая, как крупная дрожь Рэрити, свидетельствующая о страхе, переходит в мелкую, являющуюся признаком ярости.

» Я — самый мощный телекинетик из всех, кого ты видела, у меня должно хоть что-то получиться!».

— И я сделаю это снова.

Только маяком творимого заклинания зажегшийся рог белоснежной единорожки позволил Императрице вовремя распахнуть крылья и подпрыгнуть, уворачиваясь от выскочивших прямо из-под земли огромных каменных игл.

Рэрити воспользовалась тем, что активировавшаяся полётная магия облегчила тело аликорницы, и, схватив его телекинезом, с силой опустила вниз. Однако вместо острых подземных шипов Императрица врезалась в брошенный Шайнинг Армором барьер, уберегший кобылицу от смертельных ранений и издавший зубодробительный скрежет, когда белая единорожка, ещё не поняв даже, что произошло, с усилием надавила магией на тело Богини, желая хотя бы задушить и переломать все кости. «Всё пошло прахом, — скрежеща зубами, думала Рэрити. — Но я хотя бы попытаюсь убить её. Это будет последним делом жизни… или смерти!».

Второй розовато-пурпурный барьер возник перед упорствующей фиолетовогривой кобылкой и рывком метнулся в неё, отбрасывая далеко назад и разрывая путы её заклинания. Рэрити покатилась по земле, но остановилась, бросив телекинетическую верёвку к объекту, который не пожелала рассматривать.

— Шайнинг Армор! — закричала единорожка. — Что ты делаешь?! На чьей ты стороне?!

Императрица одним движением скатилась по защитившему её от каменных игл барьеру на землю и зажгла рог. Рэрити подобралась, приготовившись обороняться, но голубоватое свечение, созданное аликорницей, потекло вниз и волной прокатилось по её телу, мутно смывая угольно-чёрную окраску и открывая спрятавшуюся под ней нежно-розовую.

Иллюзия развеялась.

— Телекинетик из тебя и вправду впечатляющий, — приятным смеющимся голосом сказала Кейденс, подходя к Рэрити и протягивая ей копыто, чтобы помочь встать.

Губы единорожки сложились в беззвучном «оу», когда она приняла помощь.

---

Аликорночка прошла мимо Флаттершай, вокруг которой в тесной куче спали молодые маги, и шёпотом заверила пегаску, что её не стоит бояться. Увидев Селестию, Кейденс, похоже, узнала её: в нежных фиолетовых глазах засветился испуг, но она тихо, без малейшего признака паники попросила не будить старшую аликорницу, чтобы та могла спокойно поспать, и магией поправила на Селестии одеяло. Затем она легла в тени съехавшей с особняка Фэнси Пэнтса крыши, окружённая группой друзей, вновь воссоединившейся, за исключением Рэйнбоу Дэш, Лайтнинг Даст и самого хозяина этой территории, и стала рассказывать.

— …Мы не успели обсудить детали этого хода, но, когда увидели какое-то действие на холме, поняли, что времени уже не остаётся. Тогда я приняла облик Найтмер Мун и стала импровизировать, играя её роль.

— Это умно. Очень умно, — оценила Твайлайт, обнимая своими силами добравшегося до неё Спайка. — Хоть и очень рискованно. Как Вы, например, будете поднимать солнце и луну?

— Никак, — пожала плечами Кейденс и добавила уже не столь беззаботно: — Я не сумею. Маг из меня… посредственный. И, да, хоть я и представилась как Принцесса Ми Аморе Каденза, пожалуйста, зовите меня просто Кейденс и на «ты», все вы.

Надежды Твайлайт на то, что можно будет вылечить Селестию при помощи Кейденс, испарились.

— Полагаю, что В… ты также недостаточно сильна, чтобы сразиться с Императрицей, когда она вернётся? — поинтересовалась Рэрити.

Аликорночка с извиняющимся видом покачала головой. Твайлайт тихо застонала в шипы дракончика от разочарования; тот ободряюще похлопал её лапой по спине.

— Чего дальше будем делать? — осведомилась Эпплджек.

— Я буду играть роль Найтмер Мун так долго, сколько потребуется, чтобы вылечить тётушку, — предложила в ответ Кейденс. — Просто чтобы все были уверены, что Императрица вернулась, и не пытались занять трон.

— А ес Императрица примотает раньше этого времени?

— Тогда я буду драться, — вздохнула розовая аликорночка. — Так долго, насколько хватит сил.

— Не ты одна, — Шайнинг Армор наклонился к ней, обнимая.

Твайлайт Спаркл смотрела на спящих под широко распущенными крыльями Флаттершай юных единорогов, размышляя, можно ли доверить им такое ответственное, судьбоносное заклинание. Однако в случае, если Императрица вернётся, добавлялась ещё одна опасность: эти жеребята могли вновь встать на её сторону и всё рассказать. Единорожка в мучительном раздумье отвела взгляд.

Она не доверяла жеребятам.

Кейденс снова приняла облик Императрицы.

— Нам с Шайнингом нужно вернуться во дворец, чтобы не вызывать подозрений, — объяснила она. От идеальной копии голоса вороной аликорницы у Рэрити пробежались мурашки по спине. — Приходите утром. К этому времени мы придумаем, как держать вас поближе к себе.

— Нет, мы пойдём с вами, — мотнула головой Пинки Пай. — Если эта чёрная злюка вернётся, вдруг вы будете спать?

Вздрогнула уже Кейденс. Видеть испуганную Императрицу было непривычно. Хотя у Твайлайт было кое-какое воспоминание о способности вороной аликорницы испытывать эту эмоцию.

— Даж ес мы будем нести караул, — возразила Эпплджек, — станем ли мы такой уж серьёзной преградой для Императрицы?

— О-оу, я тебя умоляю, — протянула Пинки Пай, закатывая глаза. — У нас тут сильная земнопони, единорожка, способная ворочать магией дома, ещё одна единорожка, способная ворочать магией всё, единорог с защитно-атакующими заклинаниями, вежливая пегаска, кудрявый шут, мини-дракон, маг-недоросток и полтора аликорна. Да давайте наваляем ей!

Пусть и звучало всё это абсурдно, юмор вселил в друзей уверенность. Эпплджек даже шёпотом, чтобы не разбудить жеребят и спрятанную в недрах дома Селестию, энтузиазменно воскликнула: «Йи-иха!». Все тихо засмеялись.

— Я всё же останусь, — пробормотала Флаттершай. — Мне жалко будить этих крошек, кроме того, должен же кто-то остаться с Селестией.

— Тебе не будет страшно здесь одной? — обеспокоенно произнесла Твайлайт. — Я побуду с тобой, если хочешь.

Пегаска, стесняясь нужды кого-то беспокоить, кивнула. Единорожка ободряюще улыбнулась и скрылась в темноте руин особняка.

— Э-эм, Кейд… Императрица, — привыкая конспирироваться, исправилась Рэрити. — Раз уж мы собрались всерьёз это разыгрывать… не могли бы Вы заодно освободить Фэнси Пэнтса?

---

Кейденс оказалась удивительно похожа на простых пони своими манерами и характером — по крайней мере, на первый взгляд. Она смущённо отмахнулась, когда приведённые Рэйнбоу Дэш повстанцы почтительно спросили, какой титул приставлять к её имени, и не гнушалась помогать, насколько хватало умений. Но что больше всего удивляло всех, так это то, что Кейденс, за исключением случаев, когда нужно было маскироваться под тирана, который даже решил солнце не поднимать на этот раз, не скрывала своих чувств. Особенно искренней и даже наивной она была в своей любви к Шайнинг Армору. Это не могло не подкупать, даже привыкшая к надменной холодности Императрицы фиолетовая единорожка, которая всё время ждала подвоха, немного расслабилась и начала умиляться. Аликорночка не подрывала авторитет жеребца, набрасываясь на него с нежностями при всех, но, стоило им очутиться хотя бы приблизительно наедине… все учтиво становились глухими, слепыми и резко передумывали идти туда, где были Кейденс и Шайнинг.

Но что вызывало ещё большее удивление, так это то, что они ни разу не попались. Конечно, чтобы спрятаться, они почти всегда использовали магию, но всё же. Роль Императрицы Кейденс давалась неплохо, пусть друзьям приходилось изредка суфлировать, шепча что-то вроде: «Прикрикните на них», «Пригрозите ей», «Сделайте вид, что собираетесь испепелить». Выходило неплохо. В отдельных случаях — так хорошо, что сами суфлёры падали ниц. И нельзя не сказать, что это заставляло Кейденс, скрытую под чёрной маской деспота, чувствовать себя виноватой. Чтобы искупить вину… она занялась реформами. В первый же день, рискуя раскрыться такой внезапной переменой, лже-Императрица разогнала начавшуюся было оргию между советниками и каждому вручила свой список преобразований – тем, что отхлестала каждого советника своим свитком по лицу.

— Душу хотела отвести, — шепнула она удивлённому Шайнингу. А вот советники удивились ещё больше, как только печати на свитках были сломаны, и каменные полы замка, в котором кипели ремонтные работы, оказались устланы ковром мелко исписанного пергамента. Одного из них, кажется, и вовсе хватил удар, потому что после подробного изучения «списка дел» — и даже между строк, на случай, если это хитроумный розыгрыш — в нём не обнаружилось ни единого пункта, подразумевающего разбой, изнасилование и прочих привычных и милых сердцу вещей.

Прихлебатели Богини пребывали в замешательстве, пытаясь оправдать улучшение жизненных условий крестьян и уменьшение налогов каким-нибудь грандиозным ходом, который будет предпринят в дальнейшем, и силились как-то связать это с тем, что луну, издевательски щурящуюся, уводить с небес не планируется. Однако, боясь гнева Императрицы, принялись носиться с её поручениями, сыпля зубной крошкой на каждом ходу.

Пожалуй, такого оживления в государственных делах и за полтора века не наблюдалось, как за этот день.

О своих друзьях Кейденс позаботилась тоже. Фэнси Пэнтс, как и просила Рэрити, был освобождён. Повстанцы, приведённые Рэйнбоу Дэш, получили маскировку ночных стражников, правда, после такого глобального превращения образ Императрицы, надетый на Кейденс, угрожающе замерцал. Однако заклинание Рэрити, которая, как оказалось, имела ещё и немалые способности к магии иллюзий, не дало случиться непредвиденному. Жеребят, конечно же, это заклинание по логическим причинам не затронуло, поэтому они свободно бегали по безопасным частям дворца, защищённые размытой, запутанной, но в целом носящей грозно запрещающий как-либо причинять им вред характер формулировкой. Свити Бель сильно сдружилась с Эпплблум и Скуталу, и вместе они составили просто термоядерную смесь. Селестия была тайно перенесена обратно в свою темницу — пока что туда, но к ней каждые полчаса кто-нибудь телепортировался, чтобы аликорница не чувствовала себя обманутой и покинутой. Что же касается юных магов из школы для одарённых единорогов…

— У вас новый учитель, — объявила Кейденс, степенно прохаживаясь перед потупившими взгляды жеребятами. — Её имя — Твайлайт Спаркл. Ваши прошлые учителя… отправились в отпуск.

Тем временем «прошлые учителя, отправившиеся в отпуск», связанными по всем копытам и рогам червяками ползали по полу подземелья, пытаясь освободиться. Ничего, конечно же, не вышло: Эпплджек была мастаком по верёвкам и узлам.

— Кхм… Здравствуйте, — поприветствовала своих учеников немного смущавшаяся Твайлайт. Она чувствовала себя в учительской мантии неудобно и неправильно, несмотря на то, что в её задачи входило обучить молодых единорогов всего одному заклинанию.

Глава XXXIV

— Фактически, уже ночь, — шептала Кейденс, глядя на зависшую на одном месте в небе луну. — Почему Найтмер Мун держит её так долго? Ведь раньше она поднимала солнце и сменяла время суток.

Сбросить жуткий облик Императрицы и запереться в спальне с любимым единорогом — лучшая награда за целый день отражения психических атак. Советники, вымотавшиеся впервые за столько лет безделья, думали точно так же, спя в своих покоях без задних ног. Кейденс же сидела около окна в объятьях Шайнинг Армора, зарывшегося носом ей в макушку.

— Вот что больше интересно, — возразил он, оторвав лицо от её головы. — Я более-менее вник в дела тысячелетней давности, поэтому вопрос: почему Найтмер Мун, свергнув Селестию, не превратилась обратно в Принцессу Луну? Она же достигла своей цели, могла бы уже и успокоиться.

— Целью Принцессы Луны было завоевать любовь народа, просто она сошла с ума из-за трансформации, забыла про свою цель и… увлеклась. Пошла дальше своих планов, тёмная сторона, кормясь безумием и жестокостью Луны, приобрела самостоятельность и постепенно подавила её саму. Это было легко, потому что начальная цель была проигнорирована и забыта, а телом, разумом и душой владела… условно назовём её Найтмер Мун. У Луны просто не осталось причин пытаться вернуться. А чтобы она точно не вернулась, Найтмер Мун требовала стольких убийств и разврата — тогда пищи для неё стало бы ещё больше, и подавление шло бы эффективнее. А потом это вошло в привычку. Я полагаю.

— Ты хочешь сказать, что от прежней Луны ничего не осталось? — безучастно спросил Шайнинг.

— Надеюсь, что это не так. — Кейденс обняла его крыльями. Они замолчали, слушая дыхание и сердцебиение друг друга в ночной тишине.

Внутри разворачивалось что-то похожее на клубок, где-то в глубине груди, что-то заставляющее жмуриться от удовольствия и прижиматься, очень тесно, сплестись, едва ли не срастись кожей. Хотелось, чтобы влияние этого клубка перешло и на единорога тоже, чтобы связало вместе надолго, навсегда.

Единорог и аликорночка одновременно посмотрели друг другу в глаза.

Тепло. Безопасность. Доверие. Может быть, счастье. Хрупкое, мимолётное, маленькое, которое только раздразнит. Несколько часов удовольствия перед годами мучительной ломки. Стоила ли игра свеч?

Шайнинг Армор притянул Кейденс ещё ближе к себе, запуская копыто в её гриву, завладевая её ртом.

Они мягко сплелись вместе.

И не разделялись до самого утра.

---

— Найтмер. Мун.

Подпространство огласилось разломленным надвое именем Императрицы. Она была везде и нигде одновременно. Собственно, физическое тело не было важно для аликорницы: она восстанавливалась после полученных через повреждение луны травм.

— Сегодня они узнают, что означает это имя.

Пусть её связь с обыкновенным миром ограничивалась лишь малым количеством способов, в подсознание спящих пони дорога ей была открыта всегда.

— Сегодня они вспомнят, почему я его взяла.

Найтмер Мун выбрала нескольких пони — шестерых, что более всего обращали на себя внимание и пробуждали фактом своего существования тревогу. Сама мысль о том, что появились те самые смертные, которые будут способны свергнуть её, заставляла нервно сглатывать.

---

— …Кого же ты выберешь?

Сон Рэрити пришлось создавать с нуля. Ей не снилось абсолютно ничего — полное отсутствие всего, в том числе её самой. Но теперь единорожка стояла на середине неустойчивых весов, на каждой чаше которых стояло по клетке. В одной из них сидели Свити Белль, Флаттершай и Эпплджек, с другой — Фэнси Пэнтс, Твайлайт Спаркл и Пинки Пай. Найтмер Мун в облике Рэйнбоу Дэш издевательски парила в вышине, вне досягаемости кипящей совсем близко к Рэрити лаве, в которой должны были растаять те, кого она сочтёт менее важными.

Она делала шаг то к одной клетке, то к другой, но, роняя слёзы, ставила копыта обратно на середину. Весы угрожающе покачивались. Императрица решила подбодрить единорожку, усилив кипячение булькающей внизу магмы. Теперь пони в клетках жарились заживо и задыхались в мареве.

Единорожка ощущала, что времени хватит только на один замок. Но она просто не могла ни выбрать более дорогих ей пони, ни осознать, что находится во сне. И вдруг весы разломились, топя две клетки сразу. Рэрити вскрикнула, и инстинкт самосохранения оказался сильнее, чем муки совести и раздирающее душу горе: она попыталась ухватиться за торчащую из лавы скалу, чтобы спастись. Ей бы это не помогло, если бы не Рэйнбоу, которая, радостно крича:

— Посмотри, посмотри, как они вопят! И только глянь на их хари! Просто умора, — подхватила её подмышки и понесла под потолок пещеры, который становился всё выше и выше, выше и выше, не давая пегаске приблизиться к нему.

Но Рэрити с любой высоты было отчётливо видно, как трескаются от жары зубы Свити Белль, как шерсть и грива клоками лезет с Флаттершай, как накрывший Эпплджек угол клетки бесповоротно топит её, как плавятся мышцы на теле Фэнси Пэнтса, как Пинки Пай, всё же сумевшая схватиться за то, на чём держались весы, во всё горло вопит от боли, пока нижняя часть её тела варится в лаве…

— Ой-ой, тут становится жарковато, не можем же мы погибнуть обе? — зловеще рассуждает Дэш и разжимает копыта.

Рэрити подскочила в постели, громко вскрикнув. Она тяжело дышала после кошмара, её содрогающееся тело покрывал холодный пот. «Что, если я и вправду, давая что-то одним, отнимаю это у других? А если не дам, то все погибнут? Кто вообще поставил меня решать, кому жить, а кому умереть?» — носилось у неё в голове. Рвано, вперемешку со всхлипами, дыша, кобылка слезла с постели и побрела из комнаты, твердя дрожащим голосом:

— Свити Бель. Свити Бель.

Маленькая единорожка идиллически спала с Эпплблум, Скуталу и Сансет Шиммер — все четверо ютились на полуторке, крепко обнимаясь, чтобы никто не свалился. Губы Скуталу всё ещё хранили улыбку — видимо, сну предшествовала шуточная весёлая возня за тёплое место в центре и хихиканье. Рэрити, постепенно успокаиваясь, смотрела на сестру и нежно гладила по гриве то её, то кого-нибудь из её подруг.

— Рэрити? — мягко прозвучал голос Фэнси Пэнтса в дверях. — Мне показалось, что ты кричишь. Что-то случилось?

Единорожка, только успев открыть рот для заверений в том, что всё хорошо, обернулась.

Игра света свечи и магического поля бросила на половину лица единорога иллюзию оплавленной кожи и обнажившихся обгоревших мышц.

Рэрити закричала, как пожарная сирена. Не уснувшее после кошмара воображение моментально нарисовало ей картину того, как обгоревший Фэнси Пэнтс, восстав из могилы, пришёл мстить за её малодушие.

Кобылка пронеслась мимо ошарашенного единорога и скрылась за углом со скоростью, которой могла до позеленения позавидовать Рэйнбоу Дэш.

Крепкий сон жеребят был нарушен. Они асинхронно разлепили глаза и забегали взглядами по комнате в поисках опасности.

— Фэнси? — прищурилась в темноте Свити Бель, увидев застывшего в дверях жеребца. — Кто кричал?

— Рэрити, — машинально ответил Фэнси Пэнтс и торопливо добавил: — Похоже, ей приснился кошмар. Я успокою её.

— Рэрити почти всегда снятся кошмары, — широко зевнула белая единорожка, укладывая голову на подушку. — Она… никогда не признаётся, но… — сон сморил Свити прежде, чем она сумела закончить фразу. Сансет Шиммер уплыла следом за ней, всё-таки успев магией натянуть одеяло обратно.

Фиолетовогривую кобылку, хлюпавшую носом и завывавшую в рыданиях, поймал через несколько комнат возвращавшийся после объяснения с Рэйнбоу Тандерлейн и закружился с единорожкой в копытах, списывая на нет силу инерции.

— Что случилось? — он лихорадочно схватил лицо Рэрити крыльями, позволяя слезам впитаться в их перья. — Тебя ранили?

Всё, что могла единорожка — скулить и судорожно хвататься за удерживающие её плечи копыта своими. Вороной пегас выдохнул и прижал её к груди, позволяя превращать свою шерсть в маленький океан.

---

Проникнув в следующее сновидение, Найтмер Мун поняла, что его владелицу может напугать даже собственная тень. Столь тошнотворно безопасного мира Императрице видеть ещё не приходилось.

Цвета деревьев и травы, яркие и мягкие, ласково светились. Нежный ветерок перебирал низко свисающие над чистым ручейком ветви плакучей ивы, словно струны музыкального инструмента. Под густой шелестящей кроной расположилась более чем вписывающаяся в эту безмятежность хрупкая пастельно-жёлтая пегаска. Она лежала, воркуя с щебечущими птицами, которые катались на податливых ивовых ветках и перескакивали на длинную розовую гриву — гораздо более длинную, чем в реальности, укладывающуюся гнездом рядом с Флаттершай.

Императрица заскрипела зубами от этой отвратительной идиллии, от этих сопливых нежностей. Разрушить этот сон ей вдруг захотелось гораздо сильнее, чем проверить ту, кому он снится, на соответствие какому-либо Элементу.

Это оказалось проще простого. Одна мысль — и птицы путаются в гриве Флаттершай, пища и трепеща крылышками. Но раньше, чем она как-либо может им помочь, они гибнут от удушья или переломов. Грива и хвост пегаски теперь усеяны маленькими трупиками, словно трава утренней росой. Застенчивая кобылка издаёт болезненный стон, пытаясь как-то это исправить, и замечает накрывшую её тень. Молодая и нежная ива, тонкие листья которой пропускали солнечный свет, засохла за несколько секунд.

Теперь солнце, казалось, издевалось над Флаттершай своей яркостью, потеряв способность обогревать.

Розовогривая пегаска не просыпалась до утра, запертая в своём опустевшем умирающем кошмаре.

---

Императрица материализовалась во сне, в котором бесконечно простирающимся во всех направлениях фоном служили основывающиеся на принципе оптических иллюзий угрюмо-красные текстуры и то тут, то там падали в бесконечность весёлые полосатые конфетки, контрастирующие с удручающей обстановкой. На кончике аликорньего рога задорно покачивалась жёсткая чёрная шляпа, а сама она была облачена в грязный, растянутый и протёртый красно-чёрный свитер, начавшийся распускаться по вязаным петлям на воротнике и ногавах.

— Что за хуйня… — Найтмер Мун наклонила голову, чтобы рассмотреть совершенно не планировавшийся ею наряд. Вихлявшаяся на роге шляпа от этого движения окончательно слетела и упала вверх. Однако Императрицу интересовала вовсе не физика этого сна — на то он и сон, чтобы не соответствовать реальности. Её больше беспокоило то, что сон не соответствовал её стратегии. — Я не отдавала…

Дьявольский визгливый хохот с истеричными нотками безумия прервал возмущённую речь Богини Ночи, и размытый багровый свет медленно сфокусировался на сидящей к ней спиной бесформенной фигуре пони.

Императрица сильно засомневалась, в тот ли сон она проникла, хотя идея того, что она может ошибиться в этом деле, была абсурдна в самой своей основе.

— Пинки Пай! — повелительно позвала аликорница. Земная пони повернула голову настолько резко, что она мотнулась при торможении, словно готовясь отвалиться. Зрачки пронзительно уменьшились, радужная оболочка же, наоборот, стала ещё больше, чем обычно, и приобрела зловеще-безжизненный матовый блеск. Лицо Пинки, подобно шраму, пересекала тонкая белозубая улыбка.

Кобылка маргинально хихикнула, медленно разворачивая тело вслед за головой. «Она психически нездорова, — сглотнула Императрица, невольно отклоняясь. — Раздвоение личности…, но как? Она выглядела нормальной, пусть и немного странной… Что… что за аура от неё исходит? Это явно демоническая энергия, но почему эта трансформация нисколько не ослабляет её природную духовную сущность?»

Спустя секунду все мысли Найтмер Мун упёрлись в одну точку: она не могла пошевелиться.

А Пинки Пай, пугающая, сгорбленная, беспрестанно хищнически посмеивающаяся, приближалась всё ближе и ближе к ней…, а затем запустила копыто за растянутый воротник свитера Императрицы, проурчав:

— Что у нас тут?

«Её голос… её внешность… они изменились! — Богиню Ночи прошиб холодный пот. — Она захватила мир, который принадлежит мне! Что же она такое?!».

Императрица, сложив два и два, всерьёз забеспокоилась, что Пинки запустила копыто к ней в свитер исключительно затем, чтобы пробить грудную клетку, вытащить сердце и…

— Запечь в кексики, — подсказала мурлычущим голосом потускневшая земная пони. Подсказала мыслям аликорницы. Она почувствовала, что, будь обычной кобылой без эфемерной гривы, уже бы поседела. Императрице, ставшей полностью беспомощной в своей собственной ловушке, так страшно не было даже перед лицом Твайлайт, искрящейся магией. — Но твоё сердечко такое испорченное и почерневшее, что его даже аллигатор не переварит… Зато-о-о… — и Пинки вытащила плоскую табличку бежевого цвета, на которой было тускло-бордовым написано слово «Стёб». Каждый раз, когда Императрица наводила на него взгляд, оно подчёркивалось мелким пунктиром и меняло цвет на красный.

Глаза Богини Ночи уже не умещались в орбитах.

— А теперь ты должна сказать «сон, может, и твой, а правила — мои», — укоризненно посмотрела на Императрицу Пинки Пай, отбрасывая табличку в сторону. – Эх, наберут с улицы по объявлению…

Найтмер Мун почувствовала, что способность двигаться возвращается к ней, но даже это не могло вселить в неё уверенность. Как превратить в кошмар такой сон? Аликорница подумала, что сейчас многое отдала бы за успокоительное.

— Так и будешь стоять столбом? — нетерпеливо притоптывала копытом Пинки Пай. — Я думала, мы будем драться! Драться, драться, драться! — брызгая слюной, рычала земная пони.

— У… уйди от меня! — шарахнулась от земной пони аликорница и пальнула в неё первым пришедшим на ум заклинанием.

Изящно перекатившись, длинноволосая кобылка ушла от атаки.

— Я полагаю, теперь мой ход, — задумчиво проговорила Пинки Пай. Она села на круп и передними копытами стала двигать так, будто колдовала над хрустальным шаром. Доводя ситуацию до полного — абсурдного — завершения, земнопони заунывно протянула: — Я беру жанр «Злобный автор»!

Под её копытами взорвалось маленькое красное облачко, и Пинки отскочила. Дым быстро рассеялся, оставив на своём месте сидящую на крупе тускло-зелёную пегаску со светлыми волосами, ржаво рыжеющими на концах. Рот появившейся из ниоткуда кобылки был широко раскрыт, передние копыта замерли напротив, не донеся до него круглый пельмень на вилке.

— Я сказала «Злобный»! — обвинительно ткнула копытом земнопони.

— Да не злобный я, — жалобно проблеяла неизвестная пегаска, не выпуская вилку с пельмешком из копыт, — в каком месте я злобный? Тощая, низкорослая, двух слов связать не могу — я ж ведь и страшной-то быть не умею…

— Тьфу! — досадливо сплюнула Пинки Пай. — Ход впустую потратила!

Императрица вместо ответной атаки гневно заорала на земную пони:

— Как ты это делаешь?! Что ты такое?!!

— Спойлеры-ы, — пропела Пинки Пай. Её голова обросла локонами взамен прямой гривы, которые пожелтели одновременно с побелевшей шерстью, пофиолетовевшими* глазами и прорезавшимися на спине крыльями. Безумный взгляд сменился кокетливым, заигрывающим, хищным, поднявшиеся к груди копыта нежно гладили взявшийся из ниоткуда бластер сильно инопланетного и сильно футуристического вида.

— Ривер Сонг, куда тебя опять… — из мрака вынеслась синяя полицейская будка и притормозила, когда на лице выглядывающего из её дверей взъерошенного земного пони обозначилось удивление. — Во и-и-имя Рассилона… — задним копытом он отпихнул подальше в будку гигантскую металлическую перечницу, покрытую полусферами и истерично дребезжащую «EXTERMINATE!». — Простите, обознался. Вы очень… — копытом он изобразил возле головы что-то вроде кудрей Пинки Пай. — Похожи.

Синяя будка засияла, мерцая, издала утробное «ву-урп, ву-урп» и исчезла.

— На-а-а-а лу-у-у-уну-у-у-у-у!!! — пронзительно взвыл хохочущий голос Пинки Пай совсем с другой стороны. Императрица торопливо развернулась взмахом крыльев. Улыбаясь до ушей маниакальной тонкой улыбкой, ставшая пегаской земнопони хорошенько размахнулась пунктирно подчёркнутой надписью «Мэри Сью (Марти Стью) » и разбила эту табличку о висок Найтмер Мун, отправив ту в полёт… и выбив из своего сна!

---

Даже не пытаясь противиться падению, Императрица пропахала носом несколько метров земли и задумчиво осталась лежать в высокой траве. Куда её забросило, она не знала и не хотела знать. Хаос царил в одновременно пустой и кишащей думами голове. Ощущение скорого конца прочно поселилось в душе Найтмер Мун. «Я думала, что Твайлайт страшна. Но нет, страшнее её оказалась… земнопони. Как же так? Как она сумела? .. Смысла ждать больше нет. Всё свершится сейчас», — решила она и поднялась на ноги.

Глава XXXV

Утром все друзья собрались за большим залитым солнцем столом для завтрака. Рэйнбоу Дэш улыбнулась пурпурной единорожке:

— Твайлайт, доклад.

— Угу, — та торопливо проглотила кашу и, магией взяв из протягивающих лап Спайка список, подняла его на уровень глаз. — Кейденс и Фэнси Пэнтс отвлекают внимание придворных, Рэйнбоу Дэш с Лайтнинг Даст и Шайнинг Армором при помощи повстанцев организовали систему наблюдения за каждым сектором Кэнтерлота, а остальные заботятся о Селестии и жеребятах. О, и ещё я обучаю больше сотни единорогов заклинанию исцеления. И всё это — за один день! Подумать только, мы опережаем график!

— Значит, мы близки к тому, чтобы закончить всё это? — подытожила Эпплджек.

— Именно так. По моим расчётам, когда Найтмер Мун вернётся, мы будем полностью готовы к этому.

— А что, если она не вернётся? — выпалила Пинки, всё утро проёрзав, как на иголках. В ответ на удивлённые взоры она нервозно захихикала и стала по-беличьи жевать свой хвост.

— Тогда скатертью дорога, конеш, но с чего ты взяла? — усмехнулась Эпплджек.

— Она вернётся, Пинки, — мотнула головой Кейденс. — Однако меня серьёзно беспокоит кое-что. Слышали ли вы о теории баланса?

— Основополагающая теория Эквестрии и всего мира в целом, базирующая на распределении влияния между отдельными центрами силы, называющимися полюсами? — сияя, как отличница, только что получившая высший балл, ответила Твайлайт.

— Да, — мягко ответила аликорночка. — И ты, конечно же, знаешь, что случится, если мы устраним Найтмер Мун?

— Появится ещё одна злобная сила, чтобы восстановить баланс.

— Правильно. Я, как свидетельница тех событий, хочу рассказать о том, как именно появилась Найтмер Мун. Уверена, Селестия уже рассказала об этом, и рассказала правдиво, но мне, как стороннему наблюдателю — простите мне моё бессилие — судить несколько легче. Итак, перед тем, как Принцесса Луна пала, Эквестрию сотрясало множество врагов, но среди них самыми страшными были Дискорд, Тирек, Король Сомбра и сирены. Селестия и Луна расправлялись с ними, уничтожая одного за другим: Дискорд и поныне заключён в камень, Тирек мается в тартаре, Король Сомбра заперт в арктических льдах, а сирены и вовсе высланы в другой мир, правда, не Принцессами, а…

— Старсвирлом Бородатым! — попискивая от восторга, затанцевала передними копытами на столе кобылка, но через секунду одёрнула себя и, извинившись, снова стала с раскрытым ртом ловить каждую крупицу информации о былых временах.

— Подождите, мы что-то упускаем… — напряжённо тёрла виски копытами Пинки, хмурясь. Кейденс не заметила её реплики, увлечённая реакцией Твайлайт, и продолжила:

— Всё именно так. Но каждый раз, когда они побеждали какого-либо врага, появлялся новый — ещё более могущественный. Восставал из глубины веков и шёл в наступление. И… в какой-то момент, видимо, врагов больше не осталось. Именно тогда Луна затаила обиду на более верных Селестии подданных, именно тогда появилась Найтмер Мун. Это произошло из-за того, что баланс был нарушен. Добро перевесило, одолев силы зла — и Гармония самостоятельно вернула всё на круги своя, обратив половину добра во зло. Мы подобрались к главному. Опасность нашей цели состоит в том, что неизвестно, кто придёт на замену Найтмер Мун. Может быть, на этот раз я паду жертвой уныния и превращусь в нечто тёмное?

— Поверь мне, этого не случится, — мягко ответил ей Шайнинг Армор.

Кейденс тяжело, небывало тяжело вздохнула. Со времён коматозного состояния её не видели такой печальной.

— Мой милый, любимый Шайнинг, — проронила она, целуя единорога в нос. — Я не хотела поднимать эту тему как можно дольше, но, видимо, придётся. Ты проживёшь восемьдесят лет. Я же — столетия. Рано или поздно смерть разлучит нас, и как же я буду переживать это?

— Здесь точно что-то не так… — бурчала себе под нос Пинки, ни на кого не обращая внимания.

— Хм-м… — протянула Твайлайт. — Всё это печально, но есть вероятность, что тебе не придётся становиться чем-то тёмным и ужасным.

— В каком смысле? А как же баланс? — не поняла, удивившись, аликорночка.

— У меня есть своя собственная теория на этот счёт. Вот, посмотрите. — Твайлайт левитировала лист бумаги и карандаш от Спайка и откуда-то выудила уголь, чтобы добыть второй цвет, видимо, нужный ей для каких-нибудь графиков. Положив листок на стол, она установила карандаш и уголь в одной и той же точке. — Если хаос — противоположность гармонии, значит, он стремится перевернуть с копыт на голову абсолютно всё, даже течение времени. Пусть карандаш будет гармонией, а уголь — хаосом. Гармония развивается, — единорожка провела серую линию вправо, — и хаос — тоже, — чёрная линия влево, из той же точки. — История не творится здесь и сейчас — это заблуждение! Баланс существует, но не в том виде, в каком мы привыкли его воспринимать! Мы привыкли, что всё идёт рядом, но нет! Всё идёт в разные стороны. Сначала был хаос — поэтому он слева, раньше. Потом наступила гармония, заняла место хаоса. Но хаос никуда, абсолютно никуда не делся. Ему тоже нужно развиваться! А так как гармония идёт вперёд… хаосу ничего не остаётся, кроме как идти назад. Углубляться во всё более ранние века. И каждый раз, когда в эре гармонии совершается событие, устраняющее какое-либо проявление хаоса… хаос уже в прошлом создаёт новое проявление взамен старого, которое дремлет всё это время, ожидая своего часа — часа, когда нужно встать на место уничтоженного гармонией старого явления! Таким образом, всё новое в хаосе на самом деле древнее. На то он и хаос! — Твайлайт бросила письменные принадлежности, хлопнув в копыта. — Он всё переворачивает с копыт на голову! Хаос и гармония стоят выше нас, мы ничего не можем изменить. Даже если бы мы могли отправиться в прошлое, мы бы никак не могли вычислить, куда именно отправиться, чтобы уничтожить хаос насовсем! Но это — не признак того, что мы обречены. Это правильно! Хорошо! Это защищает нас, делает мир таким, к какому мы привыкли. Гармония не может существовать без хаоса. Они неотделимы. Если уничтожить хаос — не будет истории. Если уничтожить гармонию — хаос тоже исчезнет, потому что будет уничтожено то, что не даёт ему распасться, как-то уменьшает его… хаотичность! Без гармонии, которая даёт представление о целостности, и без хаоса, который даёт представление о хорошем, мир рухнет. Что бы мы ни делали — так будет всегда. Хорошо это или плохо для нас, это идеально для мира…

— Стой-стой-стой, тпру, — остановила её Эпплджек. — Ты хошь сказать, шо мы можем творить шо угодно…

— …и нам ничего за это не будет, да! — восторженно пропищала Твайлайт. — Мы можем развивать историю так, как нам угодно, потому что конкретно от нас ничего не зависит! На нас. Нет. Никакой. Ответственности. За. Баланс.

— Чисто теоретически… — лукаво протянула Лайтнинг Даст. — Хаос и гармония могут столкнуться?

— Чисто теоретически, — ответила пурпурная единорожка, — они развиваются в разных направлениях, но ни о каких искривлениях или закруглениях никто никогда не слышал. Примеров в истории и магии я тоже не нашла, поэтому будем считать, что нет. Но это не точно. О-о, это так волнующе! — снова сорвалась на возбуждённый писк кобылка, зажмурившись.

— Вот! — вскочила прямо на стол Пинки Пай, мотая головой.

— П-Пинки? Ты чего? — испугалась Флаттершай.

— Принцесса Ми Аморе Каденза… — пророкотала розовая земнопони так, что аликорночка сама поверила в то, будто сделала что-то плохое. — Где твоя маскировка?

Вопрос поверг всех в ступор, несколько пар глаз тут же вперились в Кейденс, изучая нежную розовую шерсть, словно гремучую змею.

— Во дворце никого не было, и я решила, что сегодня мне необязательно колдовать её, — немного обеспокоенно ответила Принцесса. Через несколько секунд глаза кобылки увеличились в размерах. Она поняла.

— А почему во дворце никого нет? — Пинки с расстановками произнесла это настолько страшно, что впечатлительная Флаттершай упала в обморок, однако на неё никто не обратил внимания.

Осязаемая, густая тишина повисла над столом. Ничего, кроме неё, и не было — ни цокота копыт, ни звона столовых приборов, ни стонов, ни звуков речи.

— Портал! — возопила Лайтнинг, заставив всех за столом вскрикнуть и подпрыгнуть от неожиданности. — Она повела всех к порталу!

— Кто – она? — вытаращила глаза Дэш. — К какому порталу?

Лайтнинг выпрыгнула из-за стола, нетерпеливо, почти истерично топча ногами:

— Императрица! К порталу! Ты что, забыла, о чём я тебе говорила у логова мурен?

— Ты ничего не сказала, потому что тебя убили раньше, чем ты смогла! — атмосфера паники была нестерпимой.

Рэрити не выдержала. Она подняла телекинезом все тарелки и с ошеломительным грохотом брякнула их обратно на стол, рявкнув:

— Тишина!!! — всё замерло. Единорожка перевела дух и посмотрела на бирюзовую пегаску: — Лайтнинг, о чём ты хотела рассказать?

— А что я успела произнести?

— Что-то про то, что знаешь, зачем Императрице так много ресурсов, — ответила Рэйнбоу, возвращаясь в памяти к тому страшному дню.

— Дискорд, — простонала Лайтнинг, — это слишком долго рассказывать, мы потеряем уйму времени!

— А если покороче? — поторопил её Фэнси Пэнтс.

— Существует портал, волшебное зеркало, которое может отправить в другой мир любого, кто в него пройдёт. Императрица решила улучшить его, чтобы оно вело в любой из существующих где угодно миров по её желанию, но просто так этот фокус не пройдёт: зеркало от такой нагрузки разлетится на куски. Императрица заставляла нас добывать все эти ресурсы, чтобы укрепить его и ходить со своей армией на любой из существующих где угодно миров, сохраняя всю свою силу и завоёвывая их!

Рэйнбоу Дэш без слов вскочила и выбежала из столовой.

— То, о чём мы говорили с тобой этой ночью! — вскрикнула Кейденс, повернувшись к Шайнингу. — Она не просто не смогла остановиться, она пошла дальше! Одного завоёванного мира ей уже мало!

— Повстанцы тоже исчезли! — влетела обратно радужногривая сорвиголова. — Она увела и их! Как?!

— Просто притворилась Кейденс, которая притворилась ей? — протараторила Пинки Пай.

— Не время гадать об этом, — вскочила Твайлайт. — Мы должны её остановить! Лайтнинг Даст, ты знаешь, где находится это зеркало?

— Где-то в Вечносвободном лесу, — был ответ. — Но они уже по-любому добрались дотуда. Что, если Императрица увела армию ещё ночью?

Твайлайт запаниковала. Единорожка так гордилась, что они опережают график. В итоге получилось, что Императрица обвела их вокруг копыта, используя их собственную уловку, и теперь направляется завоёвывать другие миры с колоссальной армией… а Селестия по-прежнему в состоянии полутрупа. И больше нет магов, чтобы вылечить её.

— Мы должны попытаться, — внушила пурпурная единорожка скорее самой себе, давя новую волну паники. — В погоню!

— Не пешком же, — осадил её Шайнинг Армор. — Пегасы, вы можете тянуть воздушную колесницу со всеми нами в ней?

Рэйнбоу Дэш вскинула крылья, гордо глядя на Тандерлейна и Лайтнинг:

— Да как копыто обоссать!

— Тогда вперёд. Надеюсь, они всё ещё на месте, — и единорог галопом понёсся к колесницам. Все бросились за ним.

— Идите, — твёрдо сказала Твайлайт. — Я вас догоню.

— Мы будем в воздухе, — предупредила её Кейденс, останавливаясь в дверях. — Ты в этом уверена?

— Абсолютно. Иди.

Глава XXXVI

Твайлайт телекинезом стянула со стола недоеденную тарелку каши, но, подумав, бросила её прямо на пол и взяла всю кастрюлю.

— Что ты собираешься делать? — поинтересовался Спайк, который, помня о своём статусе раба, всё ещё боялся разговаривать при всех и только теперь обрёл дар речи.

— Пойти к Селестии, — ответила единорожка. Она была намерена говорить коротко, чтобы не терять времени. Кобылка магией поднесла кастрюлю к дракончику и бросила на ходу: — Подогрей.

Спайк торопливо дыхнул на дно кастрюли зелёным огнём и сразу посеменил за единорожкой:

— Вы же, вроде, торопились? Ты же не собираешься пытаться лечить её в одиночку?

— Спайк, напомни мне, что мы делали с этими исследованиями.

— Я их сжигал. По твоему приказу.

— И сколько раз?

— Много.

— Вот видишь. Я каждый раз заучивала заклинание заново, чтобы его не было нигде, кроме моей головы. Я могу подняться посреди ночи и воспроизвести его, я с нуля пересказывала его всем магам, поэтому хотя бы попытаться я имею право.

Единорожка добралась до площадки, с которой можно было попасть в тайную камеру. Она посмотрела вниз, на мнущегося у её копыт фиолетового дракончика, и смилостивилась:

— Можешь пойти со мной.

Спайк одним прыжком забрался ей на спину, и единорожка тут же телепортировалась.

---

— Что, правда?!

Кейденс, запрягшаяся самой первой, возмущалась как могла.

— Тут четыре места! Кто будет четвёртым? Флаттершай?

— Не думаю, что ей нравится, что её каждый раз используют в качестве сарказма, — заметила между прочим Рэрити, поглаживая опустившую глаза пегаску по голове.

— Вы будете стоять тут в нерешительности только из-за того, что у меня и крылья, и рог? Что ни говори, а за тысячу лет абсолютно ничего в этом отношении не поменялось, — ворча, Кейденс сдалась и выпуталась из упряжи.

Три быстрейших пегаса в их группе нырнули в упряжь, в считанные секунды застегнулись и взмахнули крыльями, выражая готовность. Друзья уместились в колесницу, и пегасы на удивление споро подняли её в воздух. Тандерлейн, запрягшийся за Лайтнинг и Рэйнбоу, отметил, что колесница легче, чем должна бы быть. Он обернулся, чтобы посмотреть, не забыли ли кого, и удивлённо посмотрел на окутывавшее транспорт голубое свечение.

— Вы же не думали, что я буду прохлаждаться? — закатила глаза летящая позади колесницы Кейденс. Своим заклинанием аликорночка уменьшила вес.

Рэйнбоу Дэш и Лайтнинг Даст рванули вперёд, находясь на пределе своих возможностей. Пассажиры всеми копытами вцепились в лавки и стены. «Пусть маг из неё посредственный, — подумала Рэрити, краем глаза смотря на ни на йоту не отстающую Кейденс, — летает она просто отменно!».

— Вон они! — закричала болтающаяся на перилах Пинки Пай, глядя на землю через подзорную трубу… сделанную из собственной чёлки.

— Видим, — отозвалась Лайтнинг Даст и потянула Дэш и Тандерлейна на снижение.

В тот момент, когда колесница описывала дугу для приземления, Императрица резко остановилась, мотнула головой и выстрелила магией. Огненный заряд пробил крепкие кожаные оглобли, и они, громко хлопнув на прощание, оборвались. Трёх освободившихся от нагрузки пегасов по инерции неконтролируемо бросило дальше, а колесница накренилась в воздухе набок и полетела к земле под вопли находящихся в ней пони.

— Додумались, значит, — угрюмо произнесла вороная аликорница.

Два голубых телекинетических поля смешались на воздушном транспортном средстве. Кейденс и Рэрити синхронно вздёрнули рога, но даже вдвоём смогли не остановить падение, а только замедлить его. Шайнинг Армор и Фэнси Пэнтс в последний момент сумели зажечь свои рога, и повреждения, полученные друзьями при падении, свелись к сильным ушибам и ссадинам вместо положенных переломов и смертей.

— Где Рэйнбоу Дэш и Лайтнинг? — обеспокоенно вскочила на копыта Флаттершай. – Ох, это я виновата, я ведь тоже могла лететь рядом с колесницей…

Рэрити снова зажгла рог, но тут же зашипела от боли: через магическую принадлежность единорожки пролёг косой полумесяц царапины. Кобылка поднялась на ноги и глазами отыскала среди деревьев объединённую армию из повстанцев и гвардейцев. Именно сейчас на Рэрити нашла страшная, необычайная безынициативность. Пред лицом опасности после стольких стрессов ей ничего не хотелось, хотелось только уснуть и больше не просыпаться.

— Нам нужно разделить Императрицу и остальных, — если бы не эти слова Шайнинга, белую кобылку ничто бы не остановило сделать так. Она встряхнулась и кивнула единорогу, заставляя себя вникнуть в общее дело.

— Это будет легко, — улыбнулась Кейденс и галопом ринулась прямо на армию, зажигая рог. Поняв, видимо, её мысль, Шайнинг последовал за аликорночкой, не пытаясь ей помешать.

— Что они задумали? — вытаращил глаза Фэнси Пэнтс и побежал за парочкой. Пони, встряхнувшись и изгнав из своих голов шум после удара, одна за другой отправлялись за ним.

Из-за деревьев лихо вылетели освободившиеся от спутывавшей их упряжи пегасы. Они словно имели один образ мышления – или, может, телепатическую сеть — с Шайнингом и Кейденс, потому что чётко выверенными маневрами очутились рядом с армией. У Рэйнбоу Дэш хватило смелости затормозить на земле, встав вплотную к Императрице спиной к ней.

— Штормовики! — крикнула она, гордо выпрямляясь. — Эта древняя ведьма обманула вас и собирается обмануть снова! Сейчас или никогда более — в атаку!

На стороне повстанцев был элемент неожиданности. Настоящие гвардейцы недоумённо переглядывались всё время произнесения Рэйнбоу этой тирады, а когда демаскирующее заклинание Кейденс волной омыло лесную поляну, являя истинный облик их бывших товарищей по оружию, и вовсе стали, отшатываясь, шагать назад. Штормовики же бросились в бой с таким рвением, будто именно этой минуты ждали всю жизнь.

Флаттершай вскрикнула и взлетела над землёй, бросившись с неожиданной скоростью к уходящим вместе с Императрицей жеребятам. Она быстрым движением облетела их, и они без слов поняли этот жест, через мгновение устремившись за ней, подальше от закипевшего сражения.

Императрица зарычала, поняв, что её армия рассеялась в каждом из смыслов этого слова, и хотела было испепелить радужногривую занозу, но вдруг развернулась на месте и галопом поскакала вперёд, сбегая с места сражения и почему-то избегая пользоваться как крыльями, так и магией. Причина была в том, что Пинки Пай, выбив Найтмер Мун из своего сна, также лишила её стабильности в использовании крыльев и рога.

— Разделимся! — крикнула Рэйнбоу Дэш. — Мы с Шайнингом, Кейденс, Лайтнинг и Тандерлейном займёмся боем, а вы догоняйте Найтмер! — и она спикировала в самую гущу сражения, выполнив впечатляющий вираж.

Пинки Пай крикнула:

— Есть! — и ринулась за удирающей Богиней так быстро, как только умела. У Рэрити в голове была стальная, непоколебимая решимость.

Императрица неслась вперёд, задыхаясь с непривычки. За счёт Пинки Пай и Эпплджек гонящаяся за ней группа друзей сокращала расстояние стремительно, но Найтмер Мун перепрыгнула через поваленное бревно и приостановилась, чтобы лягнуть его задними ногами в сторону преследователей. Среагировать успели только земные пони; остальные оказались свалены им, как кегли. Фэнси Пэнтса бревно зацепило так сильно, что он, упав, вывихнул переднюю ногу, Рэрити же просто содрала кожу на плече и боку, пока тормозила ими о землю.

— Фэнси! — вскрикнула единорожка, бросаясь к жеребцу. Она растерянно смотрела на пытающегося сдерживать стон единорога, болезненно морщась и проклиная свою магическую ограниченность, не позволяющую ей на месте срастить перелом. Единственное, что могла сделать кобылка — обнять, прижать к себе в попытке хотя бы показать, что ей небезразлично.

— Беги, — процедил единорог, — со мной всё будет хорошо.

Рэрити коротко и крепко поцеловала Фэнси Пэнтса в губы и бросилась догонять ушедших вперёд подруг, ориентируясь по всё ещё качающимся веткам кустов, задетых их телами при беге.

Единорог собрался с духом, зажал между зубов палку и, зажмурившись, резким и точным движением телекинеза вправил повреждённую конечность, надеясь, что она не сломалась при падении и вправление не усугубит положение дел.

Чем дальше уходила Рэрити, тем страшнее ей становилось. Лес был противоестественным. Пугающим. Угнетали неестественно скрюченные стволы деревьев и нездоровый цвет листвы, полумрак и сырость, странные звуки, чудящиеся Рэрити на каждом шагу. Она замедлилась, чтобы прислушаться.

Нечто с хрустом сухих веток под четырьмя конечностями подкрадывалось к ней.

Дыхание единорожки бесконтрольно участилось, адреналин вскипятил кровь, и Рэрити бросилась вперёд, пока не успокоилась очередная качавшаяся ветка. Одновременно с этим позади кобылки раздался непонятный звук; она резко обернулась и с облегчением увидела Фэнси Пэнтса, пытавшегося бежать за ней на трёх ногах.

Кобылка мысленно воздала хвалу небесам за то, что это не оказался древесный волк — единорожка никогда не видела этих созданий и планировала не исправлять это обстоятельство. Она подбежала к Фэнси Пэнтсу и позволила ему опереться о себя, хотя он и очень неохотно принял помощь. Но в его глазах всё равно промелькнуло восхищение.

— Рэрити, всё в порядке. Я могу идти. Беги, иначе из-за меня ты их потеряешь.

Слова жеребца были разумны, но неубедительны. Рэрити упрямо мотнула головой в знак отрицания.

Зловещий силуэт древнего разрушенного дворца предстал перед единорогами, зияя пустотой рва вокруг себя. Мост был оборван, равно как и любые следы. Растерявшись, единорожка оставила Фэнси и рысью побежала вдоль сумрачной пропасти, ощупывая взглядом её дно. Внимание кобылки привлекло подобие пещеры на очередном завороте рва, из которого мягко, растушёванно лился нежно-голубой свет.

А к нему во весь опор скакала процессия из Императрицы, Эпплджек и Пинки Пай. Рэрити едва не спрыгнула с пропасти, но вовремя проснувшийся инстинкт самосохранения заставил её вцепиться копытами в землю. С широко раскрытыми глазами, шумно дыша от умственного напряжения, единорожка искала в своём мозгу план, не завязанный на телекинезе, потому что она была его лишена из-за травмированного рога.

Но, когда отчаяние Рэрити помочь было доведено до высшей точки, мимо её головы со свистом пролетел тяжёлый камень, вероятно, какой-то потемневший от времени обломок кирпича. Грязно-песочное телекинетическое поле пылью сдувалось с него по мере разгона, а когда на снаряде уже не осталось ни единого следа магии, метнувшему его Фэнси Пэнтсу и гонящимся за Императрицей кобылкам ослепительно улыбнулась удача: обломок поразил аликорницу в висок.

Короткая чёрная вспышка ослепила Богиню Ночи; копыта её на всём ходу заплелись, и она, оглушённая, кульком повалилась на землю, считанных метров не добежав до пещеры.

— В яблочко! — одобрительно прокричала Пинки Пай, показывая Фэнси Пэнтсу копыто.

---

Битва между повстанцами и гвардейцами была крайне короткой. Воины Найтмер Мун численно превосходили штормовиков, но они остались без командира, и на их стороне не было аликорницы, которая, пусть и была магически слаба, одним своим видом вдохновляла на героизм.

— Остановите бой! — внезапно прокричал Шайнинг Армор и ударил копытами в землю.

Его никто не послушал. Две армии сцепились друг с другом, словно стаи тигров. Рэйнбоу Дэш, набирающая высоту для очередного удара, непонимающе посмотрела на бездействующего белого жеребца. Логика его действий была непонятна пегаске ровно до тех пор, пока она не поймала взгляд Шайнинга, полный боли. Тогда она всё поняла. Белому жеребцу совесть не позволяла забивать тех пони, которые совсем недавно сражались под его началом.

Это ощущение было ему в новинку, но оно было.

Радужногривая стиснула зубы и подала Лайтнинг Даст знак. Они кивнули друг другу и разлетелись в разные стороны. Ветер трепетал в широко расправленных перьях, когда Лайтнинг облетала схлестнувшиеся в битве армии, уворачиваясь от всех атак и неизменно обращая на себя внимание штормовиков. Им прекрасно был знаком этот манёвр и, хоть они и были удивлены, не ослушались и начали отступать.

А на мгновение образовавшееся между двумя армиями пустое пространство – всё, что нужно было Рэйнбоу Дэш.

С коротким гулом пегаска нырнула вниз и, почти врезавшись в землю, крутнулась вокруг своей оси, резко расправляя крылья так, будто между перьями были запрятаны лезвия, которые она выбрасывала вокруг себя.

Спиральный воздушный поток отбросил одну сторону от другой.

— Остановите бой! — на этот раз голос Шайнинга, усиленный заклинанием, был хорошо слышен и смог привлечь внимание. Рэйнбоу Дэш приземлилась рядом с ним, показывая, что одобряет его действия, но не подавая виду, что они ей непонятны. — Больше не за что сражаться. Повстанцы победили уже тогда, когда ваша Императрица бросила вас здесь, спасая свою жизнь. Остановите бессмысленное кровопролитие и вступите в новую эру!

Речь единорога, столько раз возглавлявшего разбои и налёты на мирные трудовые поселения, произвела фурор и заставила ропот волной прокатиться по рядам гвардейцев. Оставшиеся в армии авторитеты подняли белоснежного единорога на смех.

— Какая кобыла тебя укусила?

— Нам не нужна новая эра!

— Бессмысленное кровопролитие кормило нас поколениями!

— Иди нахуй!

— Мы будем бороться за старую эру, — зычно крикнул бэт-пегас, взлетая над драконоглазыми рядами, — чего бы нам этого ни стоило! За самих себя! В АТАКУ!!!

Теперь даже присутствие на вражеской стороне аликорна не могло сломить боевого духа гвардейцев. С новой силой и яростью зазвенели клинки и зарычали воины. Рэйнбоу Дэш, наградив Шайнинга ненавидящим взглядом, коброй взмыла в небо.

Лайтнинг Даст заметила юных магов, которые с решительным видом направились было к полю сражения, но тут позади них возникла отчаянно сигнализировавшая Флаттершай. Молодые единороги остановились, с удивлением посмотрели на неё несколько секунд и вновь ушли в укрытие.

«Что она творит?! — возмущённо думала бирюзовая пегаска, сильными копытами проворачивая меч в груди кистеухого единорога. — Неужели не ясно, что от помощи мы бы теперь не отказались?!».

Глава XXXVII

— За что вы боретесь? — севшим голосом произнесла Найтмер Мун, пытаясь подняться на ноги. — За что вы боретесь, идиоты?

— За будущее без тебя. — Фэнси Пэнтс был спокоен. Он шёл к этому много лет и уже успел решить свои внутренние противоречия. Тем более, к нему прижималась Рэрити, будущее с которой было бы невозможным, останься Императрица у власти.

— И что вас там ждёт?! — прорычала аликорница, снова сползая по стене. Струйка крови текла из-под её переставшей развеваться сине-фиолетовой гривы.

— Свобода, — чётко, несмотря на зажатую в зубах дубину, ответила Эпплджек.

Императрица громко, искренне рассмеялась. Истерично хихикая, она медленно поднялась на копыта. «Почему она так слаба? — поселился на задворках сознания Эпплджек червь. — Почему всё ещё нас не убила?».

— Свобода? — переспросила аликорница, взглядом драконьих глаз насмешливо обводя четверых пони. — Вы не знаете, что это такое. Вы никогда не были свободными и никогда не будете. О, как же легко вами управлять. Вы со своим самодовольством и амбициями — не более марионеток, а число нитей у каждого из вас неисчислимо. Вы всегда были рабами, это — ваша судьба. Дискорд подери, даже ваши кьютимарки предают вас, делают невольниками, навеки привязывая к одному месту и делу. И, чтобы подавить вас прямо сейчас… — её рог вдруг засветился. — Достаточно лишь немного усилить инстинкты.

Эпплджек в первые секунды ничего не почувствовала, но через пару мгновений маленькая дубинка вывалилась из её рта, а по ногам потекла приятная, чарующая слабость. Земная пони потянулась копытом вбок, стремясь коснуться кого-нибудь. Но, едва она это сделала, в её переднюю ногу вонзились зубы Пинки Пай.

— Пинки? — запинаясь и тяжело дыша от только усилившегося возбуждения, пролепетала Эпплджек. — Чаво эт ты тво…?

Пронзительные льдистые глаза, кажущиеся белёсыми на фоне потускневшей розовой шерсти, смотрели в глаза оранжевой земнопони с холодностью и презрением. Пинки вдруг развернулась на передних копытах и задними больно ударила Эпплджек в грудь. С коротким громким хрипом соломенногривая кобылка влетела в стену, чувствуя, как трещат и ломаются от удара её рёбра. А частота и сладость спазмов внизу живота лишь увеличивались.

Розовая кобылка наклонилась за дубинкой, не отрывая пустого взгляда от задыхавшейся сразу из-за двух ощущений Эпплджек. Зубы сжали импровизированную копытоять, и Пинки с немыслимой сноровкой набросилась на светлогривую подругу.

— Рэрити, помоги! — закричала Эпплджек, почти бессильно заслоняясь от ударов. Ответа не последовало, равно как и помощи.

Рэрити и Фэнси Пэнтс с одинаковыми затуманенными взглядами, в которых огненной ядерностью плескалось вожделение, жадно приникли друг к другу прямо на каменистой земле. Они ласкали, гладили, целовали и царапали каждый сантиметр своих тел, не обращая внимания ни на присутствие других пони — их мир сузился только до них двоих. Кислород можно было получить только через поцелуи, а спастись от всепоглощающей пустоты в душах — через постоянный тактильный контакт, чтобы не осталось ни единого просвета между их телами, и единственное, на что сейчас сетовали два единорога — на природную недостаточность выпуклостей и впадин. Они обнимались столь яростно, будто хотели вдавить в своё тело одного или забраться внутрь другого — сделать одно из двух и никогда больше не расставаться. К их счастью, для этого был способ.

Фэнси Пэнтс ворвался в Рэрити так беспощадно резко и глубоко, что единорожка вскрикнула, выгнувшись у него в копытах, и единорог сейчас же впился зубами в открывшуюся шею — возбуждённо, безотчётно, до потекших по белоснежной шерсти алых дорожек. Кобылке, кажется, это только понравилось. Она громко застонала, её глаза закатились.

«Она сказала, что усилит инстинкты… — думала Эпплджек, ужасаясь. — С Рэрити и Фэнси понятно, но Пинки? ..».

— Нет, — вслух прохрипела оранжевая земнопони, кашляя кровью. – Нет, Пинки! Ты… лучше, чем… это!

— Ошибаешься, выблядок, — пропела Императрица, ковыляя к пещере. — Она — именно то, что ты видишь сейчас. Больная психопатка без надежды на выздоровление. Без надежды на что-либо вообще. Кучка пушечного мяса, вздумавшая играть против Богини. Расскажешь кому — обхохочутся. Вы были рождены рабами — рабами вы и умрёте, наплодив напоследок ещё больше рабов. Ни у кого из вас ничего не было и нет, кроме вашего рабства.

— Ты… — прокряхтела земнопони, сдерживая обрушившуюся на её поднятые в защитном жесте передние копыта дубинку. Из глаз Эпплджек от боли полились слёзы. — Ты ошибаешься… у нас… есть наши… имена! ..

— Имена? — от удивления Найтмер Мун остановилась. — Отвратительный аргумент против дубины. Как твоё имя спасёт тебя от того, что твоя подруга украсит стену твоими мозгами через минуту-другую?

— Никак…, но имена… спасают нас от тя! — земной пони удалось отшвырнуть от себя Пинки Пай и за то короткое время, пока она тормозила, принять более удобную для обороны позу. — Моё имя — Эпплджек. А не «Дарю-Эту-Пони-Своей-Императрице». — Эпплджек отвлеклась на то, чтобы ударом головы выбить дубинку из зубов розовой кобылки и вновь отбросить ту от себя. — До тех пор, пока пони не называют своих жеребят «Грушами-Для-Битья», «Насилуйте-Кто-Хотите» и не дают им номеров вместо имён… они не теряют надежды на то, что настанут хорошие времена. А пока есть надежда… пока наши имена лучше наших судеб… — земная пони вся вспотела, из носа у неё текла кровь, она тряслась, как в лихорадке и плевалась алой слюной. Но вид у неё был столь воинственный, а в зелёном взгляде столько огня, что внутренняя воительница Императрицы невольно отдала должное стойкости этой кобылки. — …Наши души не будут никому принадлежать!

Эти слова разбили каждое звено оков заклинания, владевшего её друзьями.

Пинки затрясла головой; её шёрстка снова стала яркой, а грива и хвост с громким «пуф-ф!» надулись в привычные и столь милые сердцу кудряшки. На Фэнси Пэнтса и Рэрити, кажется, это не подействовало, но нет — они не прекратили, а лишь ускорили свои движения, скуля друг другу в шерсть и надеясь урвать ещё хоть несколько секунд удовольствия и единения, при этом изредка косясь на других пони.

Императрица расправила крылья, глубоко дыша в несдерживаемой ярости.

— Вы! — прорычала она, наступая на земных пони так, словно прицеливалась для прыжка. — Земные пони, разрушающие заклинания аликорна! Посмотрим, как вы остановите ЭТО!

На её роге волнами закипели электрические искры. За долю секунды до того, как заряд, треща смертью, полетел сплошным лучом в Эпплджек и Пинки, розовая земная пони со всхлипом обняла искалеченную рыжую, а Рэрити вывернулась из объятий Фэнси Пэнтса и заслонила собой подруг.

Три пони зажмурились и крепко обнялись в последнем порыве защитить друг друга, но оглушительный взрыв в небе заставил их распахнуть глаза и задрать головы, чтобы узреть разливающееся во всех направлениях в вышине радужное марево. А в следующую секунду электрический разряд достиг их тел… и рассыпался о гигантские белоснежные крылья.

Рэрити широко раскрытыми глазами смотрела на заслонившую их троих Селестию – и, небо, она не видела ничего прекраснее. Высокого, как Императрица, роста, с шерстью цвета столь белого, что он начинал сиять даже в самом тусклом свете, но больше всего восхищения вызывали волосы — эфемерные, пастельных цветов прекрасного рассвета, они развевались безо всякого ветра.

И от Селестии исходило ощущение потрясающей силы.

Как только атака Найтмер Мун последними искрами ссыпалась на землю и погасла на ней, белоснежная аликорница, щитом выставившая свои крылья перед собой, вновь развернула их за спиной. Исполинские, с длинными мощными перьями — просто не верилось, что такое великолепное существо тысячу лет гнило в темнице.

— Селестия… — прошептала Императрица имя своей сестры, в ужасе отступая назад.

Белоснежная аликорница вонзила в Богиню Ночи лавандовый взгляд и бросилась вперёд.

— ЗА МАДЖЕСТИ! — закричала Селестия и выпустила в Найтмер Мун очередь горящих шаров.

Они врезались в тело вороной аликорницы так быстро, что та не успевала даже переменить позу после каждого оплавлявшего мясо удара — только вскрикнуть, чтобы снова повстречать грудью, плечом или лицом взрывающуюся плазму. Ущелье наполнилось отвратительным запахом палёного мяса, горящие понячьи ошмётки летели во все стороны. На Императрице уже не осталось ни единого живого места, как когда-то — на Селестии, а пылающая ярче солнца Богиня не останавливалась, продолжая выкрикивать имена.

Она пропустила через себя страдания поколений. И не забыла ни единого пони даже за тысячу лет.

Даже собравшиеся на краю пропасти выжившие после битвы пони прикрывались копытами от идущего снизу жара, а те, что находились внизу, и вовсе чувствовали себя в самом пекле. Селестия творила Найтмер Мун собственный ад и уже вколотила её в каменную стену своими атаками. Никто не пытался помешать ей, но не из страха, а из одобрения. Наконец, Богиня Солнца остановилась — только для того, чтобы перевести дух и сказать:

— Ты совсем разучилась драться, Найтмер Мун?

Императрица вновь рассмеялась. Она, оставляя в выбитом её собственном телом трафарете куски мяса и осколки костей, покрытая опалёнными жгутами мышц взамен кожи и шерсти, медленно выбралась из каменной стены. Одна из задних ног Императрицы так и осталась в своей выемке, оторвавшись, когда аликорница попыталась выдернуть её оттуда. Сквозь смех Найтмер Мун застонала от боли и посмотрела вверх, на край пропасти, откуда расправу над ней наблюдали одни только повстанцы и юные единороги, совсем недавно учившиеся под её началом.

Её воинов не было. Они навечно остались лежать на поляне в лесу.

— Я не создана драться, глупцы, — протянула Императрица каким-то старческим голосом. — Я создана управлять.

Она зажгла рог. Кривая трещина, пролегшая вдоль него, полыхнула искрой, и половинка рога отвалилась, но свечение даже не моргнуло. Оно медленно темнело, пока не сделалось настолько чёрным, что, кажется, затягивало в себя свет. Пульсирующая прозрачная тьма окутала всё ущелье, постреливая иллюзорными чёрными молниями. Единственным источником света стала Селестия, всё так же величаво стоявшая с расправленными крыльями и воинственно зажегшая свой собственный рог.

Земля едва ощутимо задрожала под копытами, а затем начала трескаться. Белоснежная аликорница смотрела на расширяющиеся с хрустом трещины, не понимая, что происходит, пока из одного из разломов не выскочило полусгнившее копыто. Оно хватко зацепилось за вросший в землю камень, подтягивая успевший разложиться до состояния скелета труп. В пустых глазницах зажглись зелёные точечные огоньки, беззубый рот наполнился клыками, а из глотки вперемешку с мертвецким зловонием загрохотал рык.

Пинки Пай завопила: скелет, высунувшийся из ближайшей к ней трещины, выбрал в качестве опоры хвост розовой кобылки и теперь пытался подтянуться, утягивая земную пони в разлом. Рэйнбоу Дэш юркнула вниз с безопасности обрыва, обоими копытами схватила Пинки за плечи и, с силой взмахивая крыльями, легко вырвала подругу из костяных копыт. Скелет, злобно захрипев, полетел в бездонный разлом, но его место тут же заняли ещё трое мертвецов.

«Некромантия! — подумала со страхом Твайлайт, с высоты наблюдая за творившимся. Кобылка посмотрела на Найтмер Мун: та выглядела ещё хуже, чем мертвецы, которых призывала. Уже намного твёрже стоявшая на ногах, хоть и искалеченная атаками Селестии. Через корсет мышц сочилась отвратительная гниль, с одной половины лица слезла кожа, обнажив череп, швы которого слабо подсвечивало изнутри чёрным. — А Императрица — лич… Она превратилась в это, чтобы использовать некромантию!». Единорожка почувствовала, как грива шевелится у неё на голове; она метнула быстрый взгляд на пещеру. Ко входу в неё подтягивались, осваиваясь с новообретённой способностью ходить, ожившие мертвецы.

— Пещера! Портал! — завопила Твайлайт в панике, указывая копытом. — Защищайте портал! Не дайте им войти в него!

Тандерлейн прищурил единственный оставшийся после битвы глаз и спикировал к входу в пещеру, ударами крыльев посшибав головы нескольким трупам, словно бумерангами. «Их легко победить, но их много, — прикинул он, приземляясь и выхватывая меч из ножен. Через несколько секунд жеребец заметил ещё одну вещь: тела, в том числе обезглавленные, не падали — они отыскивали сбитую с них конечность или даже голову, нахлобучивали на место и снова шли в наступление, источая такую вонь, от которой слезились глаза.

Оборонять вход в пещеру от трупов бросились все, кто был способен наносить удары. Живых мертвецов становилось всё больше и больше, они наводнили собой всё ущелье. Селестия занялась Найтмер Мун, которая вновь, как тысячу лет назад, ни в чём ей не уступала: магия новообращённой некромантки была так сильна, что она могла левитировать даже при помощи крыльев, от которых остались одни кости да несколько клочков кожи.

— Это бесполезно! — закричал Фэнси Пэнтс, магией ломая иссохшие позвоночники. — Мёртвых всегда было больше, чем живых!

«Что мы хотя бы защищаем?» — подумала Твайлайт и помчалась к пещере, на ходу отстреливаясь короткими залпами от лезущих к ней мертвецов.

Единорожка вбежала внутрь и затормозила, увидев… совсем не то, что ожидала увидеть. Перед ней стояло обыкновенное зеркало, пусть и очень большое, на многослойном постаменте двух оттенков голубого, а вокруг этого зеркала были выстроены непробиваемые громады гранита, мрамора, известняка, дерева, песка, бетона… вплотую прилегающие к нему. Зеркало было буквально вмуровано в эти стены. Но это было просто зеркало.

«Нас надули», — думала Твайлайт до того, как на пробу прикоснулась к полированной глади зеркала. От её копыта сейчас же пошла рябь, а кристалл с несколькими самоцветами, из которого было вырезано зеркало, слабо засветился, так слабо, что это сияние могли засечь только единороги.

Это была энергетика. Магия.

«Волшебное зеркало, которое может отправить… в любой из существующих где угодно миров».

Зрение Твайлайт помутилось. Боли не было, поэтому единорожку это не напугало, и она попыталась проморгаться. Это помогло, но картинка перед глазами была совсем другая: поросшие лесом каменные острова, скалы вокруг которых имели форму идолов причудливых местных существ в рогатых шлемах и с мечами в пальцах, гибких и тонких, как у Спайка, но без когтей. Пурпурная волшебница моргнула снова — и картинка сменилась на летающие в розовом закате зелёные конические островки, следующее мигание — и Твайлайт будто вживую смотрит на отравленные чем-то неизвестным пустоши с разбросанными по ним костями и причудливой одеждой; далее были три солнца над серебряной листвой деревьев, отражающей их свет и словно пылающей в огне…

У единорожки перехватило дух, она еле заставила себя оторвать копыто от портала. «Столько неизведанных миров… — против воли Твайлайт поднималась по малочисленным ступеням, снова касаясь портала копытом и погружая его в пространство. — Столько потрясающих существ…» — портал не мог дать её передней ноге стабильного тактильного ощущения даже тогда, когда Твайлайт вошла в портал по плечо: кобылка запускала её то в мешочек с фасолью, то в мельчайшее и острейшее стеклянное крошево, то в доведённый до кипения мёд, то словно пыталась протолкнуть её в цельный кусок льда.

Рэйнбоу Дэш, глядя, как толпа живых мертвецов давит на выставленный Кейденс и Шайнинг Армором щит, последнюю преграду между ходячими трупами и её друзьями, готовясь хлынуть в обороняемую ими пещеру, видя, как раскалывается надвое и стонет небо от кипящей в нём битвы Богинь, взревела от отчаяния и стрелой улетела вверх.

Она бешено махала крыльями, всем существом стремясь как можно выше, где иголочки холода уже мешают двигаться и оседают на потрёпанных перьях плотным инеем, где дышится непривычнее и оттого тяжелее, где любая деталь становится неразличимой на фоне общего смазанного ландшафта, где даже беснующиеся высоко над землёй аликорны становятся похожи на двух чересчур шумных муравьёв…

Когда крылья Рэйнбоу Дэш почти окоченели, несмотря на предельно активную работу, пегаска перестала противиться земному притяжению и рванула вниз, набирая ещё большую скорость, чем ту, с которой забралась так высоко.

Ветер выбивал из её глаз прозрачные слёзы, которые так и застывали в вышине; от разливавшегося перед передними копытами густого жара пегаска вспотела. Но она продолжала нестись к земле, в котлован, наполненный живыми мертвецами. Промчавшись мимо готовых в очередной раз врезаться друг в друга Селестию и Найтмер Мун, она отправила их обеих в штопор.

А затем взорвалась.

Белая вспышка, возникшая в том месте, в каком Рэйнбоу Дэш преодолела звуковой барьер, на мгновение завернулась внутрь себя, затягивая время. Но тут пегаска выполнила невозможного угла разворот, чиркнув по земле крыльями, и унеслась обратно в небо, неся за собой невероятно яркую, почти осязаемую искрящуюся радугу, а белая вспышка с грохотом расплескалась во все стороны, высвобождая во всех направлениях вокруг себя радужное кольцо ослепительного спектра.

Звуковая волна снесла в стены живых и расплескала по костям мёртвых. Глаза Рэрити широко распахулись, когда разноцветное цунами пронеслось сквозь неё.

Это было то самое явление, после которого появилась её кьютимарка. Ближе. Ярче. Сильнее.

Рог Рэрити запылал, несмотря на царапину. Ранее препятствовавшая течению магии, она теперь не была никакой для неё помехой. Одновременно с этим Флаттершай вскрикнула и без крыльев взлетела, запрокинув голову и позволяя радужным волнам омывать её, а Твайлайт резко выдернула копыто из портала, как только всю конструкцию сотрясла взрывная волна. Её рог тоже светился.

Украшавшие зеркало самоцветы вывалились, но, к удивлению единорожки, не упали на землю, а зависли на уровне её коленей, светясь каждый своим цветом.

— Флаттершай! — закричала Рэрити. — Что это?

— Я не знаю, — ответила Пинки Пай за робкую пегаску, прыгая из стороны в сторону и пытаясь поймать носом оседающие на землю радужные пылинки. — Но это когда-то было тем, что позволило мне получить мою кьютимарку.

— Тебе тоже?! — подлетели к ней Рэрити, Флаттершай и Эпплджек.

— Как и мне! — крикнула из пещеры Твайлайт и побежала к подругам. А самоцветы из зеркала полетели за ней.

Единорожка несколько секунд переводила взгляд с них на удивлявшихся такому совпадению кобылок. «Один… два… три… четыре… пять…» — считала Твайлайт.

Над головой раздался ещё один взрыв: это Селестия и Найтмер Мун, снова поднявшись в воздух, столкнулись в решающей схватке, задействовав все свои силы. Аликорницы атаковали друг друга мощными лучами, столкнули их и теперь боролись, толкая на врага каждая свою магию. И Императрица побеждала.

— Что, сестричка? — торжествующе выкрикнула она. — Не можешь справиться со мной без Элементов Гармонии?!

«Элементов…» — в глазах Твайлайт полыхнула искра.

— Эпплджек! — резко повернулась единорожка к земной пони. — Кобылка, которая своими словами развеяла ложь Найтмер Мун и открыла глаза на реальное положение дел, представляет Элемент… Честности!

Оранжевый самоцвет закрутился вокруг своей оси, подлетел к светлогривой кобылке и заживил её сломанные кости. Твайлайт радостно вскрикнула.

Императрица посмотрела вниз и ужаснулась, увидев это.

— Флаттершай, которая увидела в собиравшихся убить нас магах напуганных жеребят, воплощает дух Доброты, — зелёный камень, сверкая гранями, установился напротив груди пастельно-жёлтой пегаски. Она ахнула, испугавшись поначалу, но потом робко улыбнулась самоцвету. — Пинки Пай, никогда не терявшая надежды и оптимизма, представляет Элемент Смеха! — розовой земной пони достался лазурный драгоценный камень, который она тут же забавы ради начала ловить, как собака, несмотря на то, что он стабильно плыл перед ней. — Рэрити, каждый раз готовая пожертвовать собой ради друзей, представляет Элемент Щедрости, — белая единорожка с явным удивлением приняла малиново-фиолетовый камень, который, коснувшись её рога, исцелил его. — А Рэйнбоу Дэш, никогда не предававшая даже тех, кто предал её, воплощает Элемент Верности!

Пегаска, возвращавшаяся к ним после впечатляющего трюка, затормозила, но кроваво-красный самоцвет не врезался в неё, а послушно затормозил напротив её груди вместе с ней. Радужногривая моргнула, не совсем понимая, что происходит.

— Выходит, ты — Элемент Магии, — проговорила Эпплджек, глядя на установившийся над головой волшебницы пурпурный камень. — И в этом ни у кого не возникает сомнений!

Найтмер Мун поняла, что, несмотря на все её ухищрения, она проиграла. Она ошибалась, когда думала, что Элементы по-прежнему принадлежат ей и сыграют ей на копыто.

И она перестала сопротивляться.

Солнечно-золотой луч Селестии пронзил её тело насквозь, просветив щербатую кожу и ежесекундно взрывая умершие внутренности. Императрица завопила, падая на землю и пеплом развеиваясь по ветру. Чёрное свечение, просвечивающее сквозь череп, погасло — и живые мертвецы рассыпались в пыль.

Найтмер Мун упала на землю ущелья маленького роста аликорницей нежно-синей цветовой гаммы. Ласковая окружность бирюзовой радужки повлажнела, по щекам потекли две влажные дорожки.

— Сестра… — прошептала аликорница, глядя на невыносимо ярко пылавшую в небе Селестию.

Белоснежная Богиня одними губами прошептала имя сестры и спланировала к ней, растерянно рассматривая пони, которую видела такой в последний раз столетия назад.

— Луна, — простонала Селестия, наклоняясь, чтобы заключить младшую сестру в объятья…

— Принцесса Селестия, не делайте этого!!! — закричала Рэрити, рванув к аликорницам. — Я вижу сквозь иллюзии, это не Ваша сестра!!!

— Вечно ты, — привычным рычащим голосом выплюнула Принцесса Луна, сбрасывая свою маскировку и снова оборачиваясь отвратительным личем. Её сломанный рог зажёгся для последнего убийства.

Рэрити лишь ускорилась. Она не зря получила свой Элемент.

Раньше, чем Селестия сумела что-то предпринять, Императрица атаковала. Раньше, чем Рэрити сумела подготовиться к смерти, Фэнси Пэнтс бросился наперерез магии.

Всё решилось в одну секунду. Белого единорога разорвало пополам.

Рэрити споткнулась и упала на колени, глядя на самое страшное, что видела в своей жизни: половинки жеребца, которого она любила, разлетаются в разные стороны, разматывая кишечник.

Фиолетовогривая кобылка издала вопль невыносимой скорби, бросаясь к голове, шее и плечам Фэнси Пэнтса. Взгляд его глаз, ещё вращавшихся, мёртвой хваткой вцепился в Рэрити. Ноздри единорога трепетали, силясь втянуть воздух, но лёгкие разметало по ущелью. Он, кажется, пытался что-то сказать.

— Фэнси… — слёзы залили единорожке лицо. Она, рыдая и дрожа, копытами обняла то, что осталось от белого жеребца, но через секунду резко обернулась и, страшно посмотрев на Твайлайт обезумевшими от горя глазами, прошипела: — Оживи его. Воскреси.

— Рэрити, — осевшим голосом выдавила фиолетовая волшебница. — Это невозможно.

— Ты оживила своего брата, — прорычала белая кобылка, продолжая плакать и обнимать умирающий остаток тела, — ты оживила Лайтнинг Даст, ты оживила кого угодно — почему я раз в жизни не могу попросить что-то для себя?! — воцарилось молчание, нарушаемое лишь смеющимися хрипами Найтмер Мун. — Если не можешь оживить его — отдай ему мою жизнь! — Рэрити вскочила и левитировала меч, направив его себе в грудь. — Я жертвую собой, чтобы он мог жить, я заявляю это официально, давай, действуй, колдуй, делай что хочешь, плевать я хотела на правила и мораль, делай что умеешь, но верни его мне, спаси его, или, клянусь, — кобылка остановилась, чтобы перевести дух, но так и не смогла набрать прежней силы голоса. Рэрити прошептала так пронзительно и страшно, что ни у кого не возникло в этом сомнений. — …Я просто последую за ним.

Эпплджек тяжело вздохнула и, вытерев копытом влагу с глаз, смело пошла к белой единорожке, говоря:

— Рэрити. Ты не сделаешь этого. За тебя грит твоё горе. Я знаю, что ты никогда не оставишь Свити Бель одну.

Меч выскользнул из телекинетического поля на каменистую землю. Рэрити, едва дыша, бессильно закрыла глаза.

— А ещё ты слишком хорошо осознаёшь свою важность, шоб вот так уйти.

Единорожка, не сдерживая слёз, обвела повстанцев взглядом. Эту жалкую горстку, оставшуюся после двух великих боёв подряд. Каждый из этой горстки сейчас находился на пике понимания священности жизни и не согласился бы пожертвовать собой ради её любви.

Но она также никогда не попросила бы никого из них об этом.

— Твайлайт, — позвала Селестия, указывая на Найтмер Мун. — Ты можешь координировать работу остальных Элементов. Примените их на неё.

Императрица оскалилась, вкладывая в свой взгляд всю ненависть, на какую была способна. Но это не могло помешать шести подругам активировать Элементы своими добродетелями и утопить её в их силе, сложившейся в отливающую золотом радугу.

Испытав на себе мощь Элементов Гармонии, Найтмер Мун закричала от невыносимой боли. Она попала в чистилище, которое выжигало всю черноту в её душе, и тем самым почти убило её в конечном счёте. Когда отравленное сердце Императрицы уже было готово замереть навсегда, Элементы сменили гнев на милость и, оторвавшись от пяти ожерелий и тиары, в которых воплотили свои свойства, унеслись вместе с тёмной аликорницей на луну.

Глядя вместе со всеми на то, как из кратеров на лунной поверхности выстраивается силуэт павшей давным-давно Принцессы, Твайлайт тихо спросила Селестию:

— Вы ведь знали, что так будет? Вы хотели спасти её?

— Она моя сестра. Я люблю её, — горько прошептала белая аликорница, будто оправдываясь.

Несколько минут Твайлайт молчала и, лишь уходя, ответила Селестии:

— А Рэрити любила Фэнси Пэнтса.

Эпилог

Портал был уничтожен, хотя Твайлайт потребовалось пережить две истерики, чтобы решиться на это, не заглянув внутрь. Селестия и Кейденс вернулись к правлению страной, и первым их указом было создание министерства Хранителей – шести носительниц Элементов Гармонии, которые были призваны защищать Эквестрию… от её же правительниц. Селестия опасалась, что однажды тоска и одиночество овладеют ею так же, как когда-то овладели её сестрой, и она будет принимать решения для себя, а не для Эквестрии. Министерство Хранителей должно будет остановить её в случае, если её приказы будут похожи на прихоти сходящей с ума от одиночества или горя пони.

Все пони Эквестрии были освобождены, но они совершенно не знали, что делать со своей свободой и даже как реагировать на пони, которые строили им нормальные дома из всех ресурсов, что ранее не давали разрушиться порталу. Пинки Пай, Рэйнбоу Дэш, Лайтнинг Даст, Твайлайт Спаркл и Спайк вызвались пойти по всей Эквестрии, чтобы рассказать её жителям о дружбе, любви и свободе. Раны, что Императрица наносила стране на протяжении тысячи лет, не могли исцелиться в один день, но четыре пони и дракон решили положить начало этому, и во всех местах их учение находило отклик, а помощь была к месту. Эквестрия медленно возрождалась, взирая на чудеса магии, пилотажа и веселья.

Были и те, кто не хотел её возрождения, предпочитая жить по-старому – остатки армии Найтмер Мун, разрозненные группы бэт-пони, которые всячески препятствовали Твайлайт и её друзьям, устраивая на них покушения и продолжая разорять города и деревни. Возникла проблема с грифонами и драконами, самыми свободолюбивыми народами из тех, что завоевала Найтмер Мун: несмотря на то, что обоим видам были возвращены исконно принадлежащие им территории, они постоянно стремились завоевать ещё больше, а на территорию Эквестрии посылались карательные отряды, мстящие за предыдущие смерти собратьев и даже объединявшиеся для этой цели с недавними убийцами тех самых собратьев. А также простые разбойники, которые не умели жить по-другому и которые так досаждали зажившим честным трудом семьям и кланам.

Особенно часто встречало их семейство Эппл. Эпплджек с Биг Макинтошем и Эпплблум снова занялась выращиванием яблок, на сей раз самостоятельно решая, сколько отсылать на продажу, а сколько оставлять себе. Но дела не всегда шли успешно: воровство урожая, вредительство вроде пожаров в яблочном саду и даже покушения на убийство не давали жить полностью спокойно, не держа копыто на копытояти ножа под подушкой. Но в целом всё было, разумеется, намного лучше, чем при Императрице: не подгоняемые ничьими кнутами, Эпплы сумели наладить хозяйство и обеспечивать яблоками не только Понивилль, но и окрестные города. В том числе заново отстроенный Клаудсдейл.

У двух других носительниц Элементов, что не последовали за своими друзьями, тоже были уважительные причины для того, чтобы вернуться в родной Понивилль. У Рэрити такой причиной была Свити Белль. Вечные переезды в постоянной опасности – последнее, что нужно маленькой единорожке. Ей нужны были друзья и школа. К слову, в маленькой школе, отстроенной за полгода, некоторое время вместе с обожавшей жеребят Черили преподавала Твайлайт Спаркл – пока была рядом с Рэрити, чтобы помогать ей справляться с болью от потери Фэнси Пэнтса. Единорожка ещё долго плакала по ночам в подушку, вспоминая жеребца, которого любила. Она в отчаянии сыпала проклятьями, которые не могли ничего исправить, а присутствие Тандерлейна только добавляло страданий в её жизнь. Рэрити понимала, что вороной пегас влюблён в неё и делает для неё всё, что угодно, но не могла дать ему ничего, кроме благодарности. Элемент Щедрости, который не в силах отдать – эта ирония медленно убивала её день за днём. Но любить Тандерлейна единорожка, втайне надеявшаяся первое время на то, что окажется беременной от Фэнси Пэнтса и у неё будет маленькая копия её первой любви, не могла. Это было бы ложью, бессовестной и жесточайшей ложью. Первые полтора года после победы над Найтмер Мун были просто невыносимыми для Рэрити: её раздирали изнутри противоречия, чувство вины и скорбь, скорбь, скорбь. Она так и не смогла полностью перешагнуть через своё горе и каждый раз, засыпая в объятьях Тандерлейна, ненавидела себя за то, что ей на секунду хотелось, чтобы это был Фэнси Пэнтс. Она так и не смогла полюбить серебряногривого пегаса, но возможно же жить с пони и создать с ним маленькую семью из чувства благодарности за его усилия?

У Флаттершай же была, пожалуй, самая большая семья в Понивилле: практически ни для одного жеребёнка из школы для одарённых единорогов не нашлись родители. Все они жили вместе с пастельно-жёлтой пегаской, которая не видела разницы между родной дочерью и приёмными жеребятами. К Флаттершай также приводили всех осиротевших жеребят, и для каждого она раскрывала свои нежные крылья. Мир будто бумерангом вернул Флаттершай всё добро, которым она согревала его, позволив этой кобылке прожить долгую и счастливую жизнь и вырастить всех своих воспитанников достойными и сильными пони. Даже Сансет Шиммер смогла простить Твайлайт её ошибку и с радостью встретила шанс вырасти так, как не вырос ни один из жеребят её поколения: светло, счастливо и безопасно.

Всей Эквестрии предстояло проделать огромную работу, для которой требовались колоссальные запасы верности, доброты, честности, смеха, щедрости и магии. Но начало было положено. Период истории, окрещённый потомками эпохой полночных кошмаров, завершился.