Влекомые роком

Часть первая. «Случайность рождения». Глава 1

«Welcome home, it's been too long, we've missed you

Welcome home, we've opened up the gates

Welcome home to your brothers and sisters

Welcome home to an accident of birth»
(«Вот твой дом! Что так долго? мы ждали!

Вот твой дом! Путь для тебя открыт!

Вот твой дом! Вот братья и сёстры!

Вот твой дом! Вот случайность рождения!»)
Bruce Dickinson, «Accident of birth» («Случайность рождения»)

1

Князь тернецкий Толмир, прозванный Неистовым, стоял на пригорке возле штабного шатра и внешне невозмутимо ждал финала штурма. Его кажущееся спокойствие могло обмануть кого угодно, но только не стоявшего рядом тысячника Велетия, коренастого гнедого земного пони, помнившего шкодливым жеребёнком ещё отца князя. Пожилой вояка чутко ловил тяжёлое настроение своего начальника и одновременно воспитанника, поэтому нервно переступал с ноги на ногу; изображение тяжёлой булавы на его правом бедре, рассечённое старым шрамом, казалось, двигалось из стороны в сторону, будто кто-то незримый покачивал ею, примериваясь для удара. Велетий, когда-то вырастивший из Толмира настоящего воина, искренне беспокоился за его душевное благополучие, а потому был готов в любой момент помочь ему советом, а то и удержать вспыльчивого единорога от необдуманных поступков.

Любой, кто хоть раз видел молодого князя, помнил, насколько тот высок и статен, как и почти все пони в его роду. В жеребячестве под опекой тысячника Толмир уделял много времени тренировкам, которые не прекратил и позднее, сгибаясь под тяжестью государственных забот. Он был заметно выше и массивнее единорогов, не принадлежащих к самым знатным фамилиям Империи. Из земных пони также мало кто мог сравниться с ним статями. Только жеребцы плотоядных ингату ростом были вровень с ним. Князь также походил на ингату чернильно-вороной мастью и пристальным, с вечным вызовом, взглядом карих глаз. На его голове, шее и ногах можно было насчитать несколько шрамов, самым заметным из которых была отметина под левым глазом. Но, в отличие от других рубцов, что были получены в лихих стычках с контрабандистами, этот шрам, как и несколько других, юный княжич заработал лет семь или восемь тому назад, на спор проломившись через терновые заросли.

Перед штурмом Толмир надел лёгкую, но очень прочную кольчугу из мелких стальных колечек, доставшуюся в наследство от отца и стоившую целое состояние. В тонком плетении переливались небольшие бляхи из зачарованного сплава. Поверх неё была накинута боевая попона из плотной ткани с кожаными накладками, на которой были нашиты изображения, повторяющие рисунок меток – подкова с пятью торчащими вовне шипами. Число «пять» всегда было благоприятным для княжеского рода, в какой бы форме оно ни проявлялось.

Тревога князя поминутно росла. Тугой комок из злости на себя, ненависти к врагам и мучительного ожидания самого худшего пульсировал в голове Толмира, грозя разлететься на куски и прорвать плотину, возведённую рассудком на пути безудержной ярости, смешанной со страхом за жизнь сестры. Тёмно-серый витой рог, перетянутый знаком титула – тройным золотым ободом, слабо светился: князь пытался уловить знакомые следы в магических возмущениях, но раз за разом терпел неудачу. Он ощущал жар, будто его голову обдувало знойное дыхание угольной топки. Крупные капли пота катились по чёрным с белой проточиной лбу и переносице, однако даже быстро свежевший воздух был не силах унять горячечное возбуждение князя. Острое чувство непоправимости происходящего постепенно стало овладевать им.

Страшное напряжение не оставляло Толмира с начала лета; все мысли и поступки крутились только вокруг лихорадочных поисков пропавшей сестры. Чтобы не бездействовать и хоть как-то забыться, он лично бросался проверять самые сомнительные наводки сыскарей. Дни и ночи слились в череду лихорадочных погонь за призраком надежды; порой Толмир не сразу мог отличить явь от сна. Накануне, уже ночуя в двух шагах от замка, в своих сновидениях он снова мчался к неведомой цели: пересекал мёртвую каменистую пустошь, взбегал на головокружительные кручи, скакал с кочки на кочку в сердце ужасных болот, преодолевал дремучие леса, спотыкаясь об узловатые корни и застревая в буреломах; но место, куда он так стремился, во снах оставалось недоступной тайной, и не было не единого намёка на то, когда его путь завершится. Был ли и этот сон ничего не сулящей бессмыслицей, а то и вовсе плохим знаком? Князь не знал. Спрашивать толкователей снов ему не хотелось.

Пока позволяло время, Толмир в сотый раз изводил себя гнетущими размышлениями. Он копался в своих ошибках, как скупец роется в накопленных сокровищах, рассматривал их неровные трещиноватые грани то с одной, то с другой стороны, снова ощущал вкус горьких минут бессилия, воскрешал и снова переживал боль разочарования от бесплодных поисков, смакуя свои терзания, почти наслаждаясь ими. Он позволил злодеям обвести себя вокруг копыта, и только верный Вихорн, капитан личной стражи, своим блестящим умом добыл ключ к разгадке похищения. Но не слишком ли поздно?

Разлад в душе Толмира возник по вине непреодолимых обстоятельств и тревожного возбуждения, не спадавшего ни на мгновение. Бывали минуты, когда молодой князь не узнавал себя: он плохо спал, перестал улыбаться, стал нервным и резким с окружающими пони. Его начали сторониться после того, как он ударил и едва не убил одного из своих вассалов за слова о княжне, которые счёл оскорбительными. По утрам, наводя туалет, князь смотрел в зеркало и не находил в отражении прежнего себя: оттуда на него смотрел чуть ли не вдвое постаревший жеребец с бегающим взглядом налитых кровью глаз, похудевший, осунувшийся, беспокойно двигающий ушами, ежесекундно готовый услышать роковые вести. Поначалу Толмира снедала злость за совершённые им ошибки, но вскоре она превратилась в жалость к себе и глубокую обиду на других пони, не проявлявших должного сочувствия его беде. Порой он с необыкновенной остротой чувствовал, как его покидают всякие остатки душевного спокойствия, свойственного представителям его рода. Оставалось уповать лишь на то, что память крови поможет ему хоть как-то выдержать давление предчувствий и сохранить хладнокровие.

Тернецкие князья обычно не были склонны к самокопанию. Напротив, это были очень деятельные и решительные пони, отличавшиеся холерическим темпераментом. Родословная семейства восходила к прямым потомкам первого Императора и позднее несколько раз пересекалась с императорским домом к взаимной пользе. Причём, больше от этого выигрывала первая фамилия государства, получая вливание здоровой крови в ослабевшие жилы семьи, поколение за поколением роднящейся с хилыми отпрысками правящих домов из влиятельных сопредельных держав. Императоры и великие князья также охотно брали за себя и дочерей своенравных южных владык в пределах Империи, чтобы полуденные провинции не грозили срединным княжествам лихими набегами «за попонами» каждый раз, когда вспыльчивым южанам снова отчего-то покажется, что их в чём-то притесняют либо обделяют. Кобылки с юга были прекрасны, горды, пылки, необычайно искусны в любви, но мелковаты. Миниатюрными статями этих красавиц в разные времена пленялись и тернецкие князья, что не могло не оказать влияния на характеры их потомков. Толмир знал наизусть содержание «семейной книги» и мог рассказать обо всех своих предках за тысячу триста лет, оставивших в истории хотя бы малейший отпечаток копыта. Горячие и упрямые, жеребцы тернецкого рода всё же никогда не теряли голову (если не считать двух случаев усекновения таковой), отличались острым умом, весьма сносно для единорогов владели магией и обладали хорошей деловой хваткой, однако не были склонны к алчности, ненавидели авантюры и свято блюли интересы родной вотчины.

Бесчисленные смуты, войны, распады и собирания Империи княжеский дом переживал без заметных потерь. Лишь однажды, триста семьдесят лет тому назад, врагам удалось отравить всю семью во главе с князем Бреславом. В живых остался только давно отошедший от дел семьи дед главы дома Сулгор, доживавший свои годы в сельском имении. Злопыхатели с едва скрываемым нетерпением ждали пресечения рода, но старик, которому было без малого шестьдесят, неожиданно вернулся в Тернец с твёрдым намерением не покидать фамильный замок. Он очень скоро взял за себя дочь одного знатного, но обедневшего графа из имперской столицы, щедро пополнив казну последнего. За четыре года супруги родили троих сыновей, сделали передышку на три года, а потом обзавелись двумя дочерьми. Новый старый князь дожил до восьмидесяти и проскрипел бы ещё добрый десяток лет, но умер, неудачно сверзившись с лестницы при довольно странных обстоятельствах.

Тёзка Толмира, живший во времена древних императриц, застал поистине чёрную годину, когда по державе прокатилась непрерывная цепь разрушительных смут. На пороге краха Империи он исхитрился собрать под своим предводительством все доступные войска соседних княжеств, утопил в крови самое крупное за всю историю государства восстание «сивоногих» и, заручившись поддержкой церкви и даже некоторых еретических объединений, ухитрился искусно свести выбросы ненависти к необходимому минимуму, чтобы вторжение вендиго не переросло в катастрофический инфернальный прорыв. Затем он направил подмогу в метрополию, раздираемую борьбой между дворянскими партиями. Он был признан князем над князьями в северо-западном и западном доменах Империи, которые под его копытом хранили верность Короне до тех пор, пока столица и её испуганные властители не оправились от потрясений. Но и после того знаменитому предку Толмира не пришлось скучать: только через полтора года он смог восстановить закон и порядок на всех землях, если не считать в очередной раз отколовшегося юга, который был снова присоединён к Империи лишь тринадцать лет спустя.

Временами князь жестоко корил себя за бездействие и малодушие, не достойные его славного рода, хотя умом прекрасно понимал, что самому бросаться в погоню за призраками – куда бесполезнее, чем ожидать вестей от Вихорна, ведущего поиск по едва уловимым следам. Толмиру хотелось вернуться на десять лет назад, чтобы пронести, просеять выматывающее ожидание через крупное сито восторженного жеребячьего ума, переждать невыносимое бессилье за стеной, ограждающей молодое сознание от ядовитой горечи тяжких переживаний, которые безжалостно снедают взрослых пони…

Пятнадцать лет… Много это или мало? Как посмотреть, а посмотреть можно по-разному. Это завершение большого жизненного этапа, повод для того, чтобы подвести первые итоги взрослению ума; это веха, знаменующая формирование сколь-нибудь твёрдого мировоззрения; это рубеж, после которого присущий юности максимализм уступает холодной рассудочности; это начало долгой поры истинной зрелости – телесной и духовной; это отправная точка тернистого пути, наполненного удовлетворением жажды созидательных свершений. Всё это – в идеале. Идеал, как известно, недостижим. И в тот момент Толмир, самый видный жених северо-западного периферийного домена Империи, не ощущал себя достойным соответствовать своему возрасту, как, впрочем, титулу и статусу. Во всяком случае, он определённо не намеревался созидать.

Вечерело. Солнце висело над горными вершинами кровавой зеницей, недобро подмигивая, безоблачное небо на западе приобрело розово-оранжевый оттенок. В воздухе кружилась шустрая летняя мошкара, исполняя беспорядочный танец во взвеси из тонкой пыли, поднятой большим скоплением пони. Зной уступал место вечерней прохладе, но долетавшие до лагеря порывы холодного ветерка со стороны облачного вихря над целью штурма указывали, что ночь в этом месте и на несколько вёрст вокруг будет по-зимнему холодной. Толмиру казалось, что пронизывающие воздушные потоки несут с собой потустороннее дыхание. Зябкие струйки неприятно щекотали кожу, скользили по ней липкими щупальцами, с глумливой лаской перебирали короткие шерстинки, неразборчиво шептали отнюдь не благоприятные известия. Князь не считал себя большим фаталистом, но всё равно он почти физически ощущал схождение нитей неумолимого рока в этой точке пространства и времени; и он был уверен, что завязавшийся здесь узел из судеб не удастся распутать, а потребуется рубить по живому безжалостным взмахом клинка. Толмир стоически пережидал приступ отчаяния; животный страх перед силами рока слабо шевелился в нём под спудом воли, давно владевшая им тревога перед неизвестностью обратилась уверенностью в неблагоприятном исходе. Он ухватился за это чувство, как утопающий цепляется за плывущий в бурном потоке выворотень, и решил, что ему уже нечего терять, а потому принялся заранее распалять себя жаждой мести. Вскоре, отбросив маску бесстрастности, он уже топтался на месте, гневно раздувал ноздри и нервно рыл копытом сухую пыльную землю.

К тысячнику подбежал вестовой – небольшой юркий пони тёмно-гнедой масти, молодой, горячий и, если судить по хищно-лучезарной улыбке, невероятно довольный своей причастностью к маленькой военной кампании. Поклонившись по-уставному, он быстро и чётко выпалил несколько фраз. Толмир, погружённый в свои мысли, не услышал, какие вести принёс гонец; уши сами собой повернулись на звук голоса, но все слова прошли мимо сознания.

– Полчаса назад замок через тайный выход покинула группа кобыл и один юный жеребец, – сказал Велетий князю. – Думаю, это были графиня с компаньонками, виконт и виконтессы. Их не стали преследовать во исполнение вашего приказа, князь.

– Совершенно правильно, – ответил Толмир. – Мы не воюем с кобылами и юнцами. Граф всё же не полный остолоп, надо отдать ему должное: не отошли он семейство, под суд отдали бы всех.

Возникло минутное молчание. В тихом вечернем воздухе слышался негромкий треск атмосферных разрядов из облаков над замком.

– Всё-таки вам не следует идти туда в первых рядах, – сказал тысячник, косясь на замок. Князь только шумно вздохнул в ответ. Усилившийся ветер трепал густую иссиня-чёрную чёлку Толмира, придавая его профилю ещё более упрямое выражение, чем обычно. Тысячник приготовился сказать что-то ещё, но покосился на раздувающего ноздри сюзерена и передумал.

– Велетий, распорядись, чтобы гвардейцы были наготове, да пришли адъютанта со снаряжением. После магического удара командуй атаку. Проследи, чтобы братья-экзорцисты были наготове и работали резвее, – сказал Толмир, не отводя взгляда от замка. – Нечисти налетело – не приведи Творец!..

– Слушаюсь, князь.

В нескольких сотнях шагов на фоне закатного неба высился замок Охир – родовое гнездо графа Исворта, а ныне ещё и оплот еретиков. Это было красивое внушительное сооружение, чей облик вобрал в себя несколько архитектурных стилей. С высоты полёта пегаса замок, окружённый двойным кольцом стен и декоративным рвом, напоминал сказочного дракона, настороженно привставшего в своём гнезде и беспокойно выдыхавшего струи дыма. Широкий и массивный донжон имел семь этажей, нависающий верх его фасада венчался двумя близко посаженными башенками; два нижних этажа, сложенные из бутового камня, добавляли широкому основанию здания ещё больше внушительности посредством длинных галерей с толстыми колоннами по сторонам от входа. Вся группа построек и впрямь походила на дракона в причудливой боевой или брачной раскраске. Сходных черт находилось множество: мелкая чешуя каменной кладки, выросты башенок и печных труб на уродливой голове, вывернутые ноздри и приоткрытые веки окон под козырьками, широко расставленные громадные лапы боковых пристроек, что раскинулись на половину ширины двора. Широкие двускатные кровли более низких построек походили на сложенные крылья исполинского зверя, а стены легко можно было вообразить длинным гибким хвостом.

Столь впечатляющие укрепления сооружались отнюдь не с целью противостоять штурмам, коих княжество не видело уже четыре столетия, но больше традиции ради. Примерно двести пятьдесят лет назад, когда графский род выбрался из бедности и стараниями лучших своих представителей вновь породнился с императорским домом, у самолюбивых аристократов появилась возможность обустроить ветхое родовое гнездо наилучшим образом, не жалея золота. Мелким окрестным землевладельцам пришлось убраться восвояси, а оборотистые графы, прирезав к своим владениям обширные угодья на много вёрст окрест, принялись перестраивать свой старый замок.

За три года на низком холме был возведён трёхэтажный донжон из дикого серого камня, окружённый высокой стеной. Следующие сорок лет стараниями владельцев замок обзаводился всё новыми и новыми деталями. Донжон дважды надстроили, добавив облицовку из белого и красноватого мрамора, а также множество украшений; расширили двор, перестроили и украсили внутренние стены укреплений, возвели высокие надвратные башни; построили внешнюю стену и вырыли глубокий ров, в котором не было необходимости, поэтому его ни разу не наполняли водой. За прошедшее с тех пор время замок пережил много бестолковых перестроек и косметических ремонтов, отчего в его облике, во всех его архитектурных излишествах, порой довольно комичных, в изгибах сводов, гранях и закруглениях стен сквозила концентрированная эклектика, что копилась, наслаивалась, перемалывала и переваривала самоё себя больше двух сотен лет. И всё же этот помпезный «винегрет» из стилей способен был глубоко впечатлить любого свежего пони.

Теперь же внешняя стена замка, почти скрытая клубами дыма, была разрушена во многих местах. Толмир не мог толком разглядеть, как сильно пострадали внутренние постройки, и не слишком представлял себе, что станется с ними после того, как маги откроют дорогу разрушительным колдовским силам. Но это и не заботило князя: все его думы были только о том, как ворвётся в графское гнездо и вырвет из жадных копыт заклятого врага свою несчастную сестру.

Расчёты катапульт прекрасно пристрелялись и теперь осыпали рунированными булыжниками внутреннюю часть укреплений с засевшими в стенных укрытиях расчётами тяжёлых баллист; впрочем, ювелирная точность стрельбы уже не имела большого значения: важнее было засыпать замок как можно бо́льшим числом снарядов. Близился момент для последнего удара, который готовили собравшиеся неподалёку маги. Собственно, полным магом из них был только один – немолодой рунный мастер Гносий, прозванный меж коллегами Гнусом за исключительные педантизм и въедливость. Пегий рыхлый маг, светя рогом, подвесил в воздухе причудливую конструкцию из десятков костяных кубиков с вырезанными на гранях рунами, составляя своего рода пространственную крестословицу. Из стоявшего рядом ларца поднимались всё новые и новые костяшки, заполняя пробелы в композиции. Старший ученик, нескладный коротконогий единорог оливковой масти, находился подле мастера, почти касаясь того боком: он выполнял роль поглотителя откатов. По спинам обоих пони пробегали тусклые искры, старший ученик морщился, дёргал шкурой, будто от холода, и обмахивался хвостом, словно отгонял насекомых. Двое младших учеников сивой масти, по виду – братьев, держались рядом в готовности помочь или, если будет нужно, привести в чувство любого из старших пони. Ассистент мага наверняка уже имел диплом университета, а младшие подмастерья были совсем молоды: по виду, они едва окончили школу-пятилетку и, похоже, были не семи пядей во лбу; но их родители располагали деньгами, если смогли позволить себе учение сыновей у многоопытного мэтра.

Толмир ощущал растущую плотность магической энергии, от обилия которой грива вставала дыбом, а по спине бежали мурашки размером с крупного жука. От странного гнетущего чувства становилось немного не по себе; только колдующим всё было нипочём – в силу многолетней привычки. Толмир зябко повёл плечами и вновь перевёл взгляд на пожилого мага: воздух рядом с рунным мастером начал искриться, рог его засветился ещё ярче, знак вписанной в круг руны «ал» на крупе, почти у самой репицы хвоста, засиял синеватым пульсирующим светом. Гносий затянул тягучую череду инкантаций, то повышая, то понижая голос. Распевные пассажи мага сделали бы честь любому прирождённому проповеднику, а то и скопцу-запевале из храмового хора. Но две-три минуты спустя в слитном гласе энергий вдруг возникла резкая диссонирующая нота, от которой у князя заныли зубы и заломило в висках. Он каким-то образом почувствовал, что помеха исходит со стороны замка, хотя и не был полностью в этом уверен. Рунный мастер вдруг прервал свой речитатив, негромко охнул и грузно осел на землю. Он сразу же попытался встать, но смог лишь с трудом опереться на запястья. Задние ноги перестали ему подчиняться. Он начал валиться набок; младшие ученики тут же бросились к нему со снадобьями. Толмир, не раздумывая, тоже подбежал к магу и подпёр его собой, не давая упасть совсем; энергия струившегося через мага магического потока незримым копытом врезала князю под дых и, казалось, на несколько секунд вышибла весь воздух из его лёгких. Текли мгновения, едва опомнившиеся младшие подмастерья возились без видимого результата: один из них с отрешённым видом и тускло светящимся рогом помогал удерживать мастера от падения, другой повесил перед собой несколько флаконов и подносил их по очереди к носу мага. Висевшие в воздухе костяшки затряслись и начали проседать, заставив одного из учеников отвлечься для их поддержания. Глаза Гносия закатились, дыхание прервалось, и он начал оседать на землю, заваливаясь набок. Князь рывком вздел бесчувственного мага на ноги, крича ученикам: «Помогайте держать, Тартар вас забери!» Старший подмастерье, принявший на себя основной магический поток, всхрапнул, покачнулся и даже немного присел, широко расставив задние ноги, словно взвалил на спину непосильный груз.

Толмир решился: он влил в рог толику энергии и осторожно кольнул Гносия в яремный жёлоб. Приём, подсмотренный однажды в рейде против банды контрабандистов, не подвёл: маг конвульсивно дёрнулся, задышал и начал приходить в себя.

– По́лно ночевать, мэтр, время дорого, – сказал князь ободряюще.

– Спасибо, ваше сиятельство, – прохрипел маг, когда его взгляд прояснился. – Отступники начали основную часть обряда. Тартар откликнулся…

– Что это за обряд, мэтр?

– Преподобный наверняка знает подробности… – он закашлялся. – Прошу прощения, князь…

Маг уже крепко стоял на ногах. Он выровнял рунный узор и, оглянувшись на подмастерьев, принялся раздавать указания; затем, прочистив горло, снова затянул монотонные инкантации.

Толмир направился к поджидавшему его адъютанту, который топтался рядом с грудой снаряжения, и отправил юнца разыскать духовника, а сам, позвякивая кольчугой, застегнул кольчужный воротник, надел раззолоченный гиппоторакс и кринет. Рунный узор на доспехе слабо светился, ловя магические потоки. Когда он начал прилаживать заострённые накопытники поверх подков, послышался приглушённый стук шагов.

– Вы меня звали, князь?

– Да, преподобный Ехип.

– Брат Ехип, если вы не возражаете, – был ответ. Не поворачивая головы, Толмир скосил взгляд на жреца, незаметно усмехнувшись – подобный диалог происходил чуть ли не каждую встречу князя с его духовником.

Брат Ехип был не стар, но седина в рыжеватой шерсти и редкой коричневой гриве да худоба могли обмануть любого, кто попытался бы определить его возраст. Внешность его несла на себе печать великой аскезы: тяжёлая железная цепь на шее, едва видимые бугорки на месте крыльев, сеть бело-сизых шрамов на бёдрах, где прежде располагались метки. Ныне на бугристой коже были выжжены солярные знаки Братства Солнца.

Шесть лет назад, потеряв родителей и самую младшую сестру, Толмир утратил веру в пони и был близок к тому, чтобы лишиться рассудка. Удар Судьбы такой силы способен сбить с ног пони, куда больше повидавшего в жизни, чем девятилетний княжич, которого буквально распластал по земле гнёт горя, безнадёжности, внезапного одиночества и ненавистного поначалу титула с целым ворохом настоящих, взрослых забот. Как бы то ни было, решение ближайших сподвижников отца приставить к князю духовника оказалось верным: брат Ехип мало-помалу вытянул Толмира из трясины отчаяния и злости на Судьбу, а немного позже обратил молодого пони к делу служения Творцу в той мере, которая доступна мирянину.

– Брат Ехип, у нас есть несколько минут до начала атаки, поэтому я хотел бы узнать чуть больше об этих еретиках. С моими вопросами Гносий отослал меня к вам. Он также сказал, что, дескать, Тартар ответил…

– Помнится, я уже говорил вам, князь, что здесь мы имеем дело не с еретиками, а с тартаропоклонниками, практикующими чёрную магию. Еретики несравнимо менее опасны, ибо тоже веруют в Творца, а пред ликом Его наши разногласия в атрибутах веры ничтожнее, чем пыль под копытами. Но отступники, возносящие хвалу демонархам Тартара, оскорбляют и проклинают Творца, желая над собой власти нечистых тварей в обмен на иллюзию могущества. Они не осознают, в чьи лапы вверяют свои души, и готовы ввергнуть мир в кромешный хаос по сиюминутной прихоти. Они сознательно воскрешают обряды из языческих культов плодородия, так как давно известно, что Тартар охотно отвечает на зов животных страстей. В ход идут также забытые ритуалы поклонения хтоническим божествам, ведь последние когда-то составляли единое целое с Тартаром нынешним, поэтому и такие призывы тоже действенны. Еретики…

– Пре… брат Ехип, – перебил князь, – сейчас мне, честно говоря, не слишком интересно, как иерархи церкви именуют засевший в замке сброд. Гораздо важнее знать, чем заняты отступники. Творят какой-то обряд? И каким образом всё это связано с…

Толмир не договорил, а лишь скрипнул зубами и отвернулся.

– Увы, связь тут прямая, – грустно сказал жрец. – Они пытаются вызвать одного из четырёх демонархов Круга Вендиго. Скорее всего, это должен быть Инсегвай, Одёр Пожирания, чья проекция в нашем мире наиболее сильная и долгоживущая. Магия крови играет в ритуале важнейшую роль. Кровь годится не всякая…

Духовник сделал несколько шагов к Толмиру и, подняв голову, пристально посмотрел в глаза князю.

– Ваш род, как и императорский, берёт начало от Ивора Основателя, а он, помимо всех прочих талантов, нёс в себе печать Творца: недаром его метки были так схожи с метками божественной дочери. Один его вид действовал на нечисть сильнее, чем Тройка братьев-экзорцистов высшего ранга. Боюсь, страдания потомка Ивора придадут кровавой магии силу, необходимую для достижения той цели, которую поставили перед собой отступники. Я надеюсь… – он замолчал, словно хотел сказать что-то ещё, но передумал. – Я буду молиться за княжну и за вас, князь.

– Спасибо, брат Ехип, – глухо проговорил тот и одел шлем.

Толмир разминал ноги и подпрыгивал, проверяя, удобно ли сидят накопытники, когда Гносий закончил подготовку магического удара. Голос рунного мастера смолк; вся накопленная энергия, от обилия которой нестерпимо зудела кожа, незримым потоком рванулась к замку, активируя руны в каменных снарядах. Дрогнула земля, над стенами взметнулись столбы пыли и дыма, в воздух поднялись тысячи каменных обломков, донёсся ослабленный расстоянием грохот. Мгновение спустя пришёл откат. Неслышно всхлипнув, воздух сгустился и упал на головы и спины пони тяжеленным покрывалом, пригибая их к земле. Старший ученик Гносия поднялся на дыбы, ловя копытами и рогом возникшую ниоткуда молнию. Разряд с приглушённым треском ушёл в землю, подняв фонтанчики пыли; от ног подмастерья по земле зазмеились трещины, а он сам через несколько секунд упал на землю без чувств, роняя алые капли из ушей и ноздрей.

Толмир не стал смотреть, кому ещё сделалось плохо. Помотав звенящей после отката головой, он кивнул немного растерявшимся гвардейцам, спустился с пригорка и побежал к замку, разгоняясь в тяжёлый галоп и постепенно вводя себя в боевой транс. Через несколько мгновений его собственный бег стал казаться замедленным; предметы и тени начали обретать преувеличенную контрастность и немного поменяли цвет: близкие сделались желтее и ярче, отдалённые, напротив, посерели. Мелькавшие далеко впереди в тучах пыли силуэты солдат обрели желтоватый светящийся ореол, хорошо различимый в падавших сумерках. Навстречу дул резкий холодный ветер, впереди быстро сгущались мрачные облака; высоко над донжоном мелькали стремительные тени – младшие демоны вендиго просачивались в этот мир, призванные ненавистью дерущихся пони. Тяжёлый дрот ударил в землю в нескольких десятках шагов впереди, заставив князя немного сбавить темп и перейти на зигзагообразный аллюр. Покачнулась и начала медленно оседать одна из надвратных башенок, в нарастающий шум битвы вплёлся стук раскатившихся камней.

Домчавшись до разрушенных укреплений и перемахнув через наполовину засыпанный ров, гвардейцы рассыпались меж руинами, а Толмир, лавируя между грудами щебня, которые высились на месте внешней стены, неожиданно почти грудь в грудь столкнулся с дюжим стражником в рогатом шлеме; насколько можно было судить по облачению, тот был не из простых пони. Враг попытался взвиться на дыбы, но не успел: князь ударил головой, метя рогом в шею, однако тот скользнул в сторону по тонкому кольчужному плетению, отчего противник только немного отшатнулся. Не теряя темпа, князь предпринял попытку уколоть стражника в подбрюшье и тоже не преуспел, а в ответ получил рогами в спину; кольчуга и толстая попона смягчили удар. После этого противники некоторое время топтались и толкались на неровных камнях, пытаясь опрокинуть друг друга. Толмиру быстро надоел этот опасный «танец»: в конце концов он отбросил излишнюю осторожность и после очередного выпада противника, пользуясь преимуществом в скорости, подскочил вплотную, вздыбился и повис у того на шее, одновременно цепляя выступами накопытников пластины шейного доспеха. Земной крякнул от обрушившейся на него тяжести, но устоял, ответил князю чувствительным тычком левого шлемного рога в бок и попытался вывернуться. Проскрипели кожаные крепления кринета, стражник хрипло выругался, согнулся и начал терять равновесие. Толмир почувствовал это, навалился сильнее и опрокинул противника, затем, не мешкая, принялся бить его ногами в шею. Поверженный наземь пони хрипел и бестолково месил ногами воздух, тщетно пытаясь подняться. Его кольчужный воротник блестел от крови. Низко заржав от натуги, Толмир зацепил шипами накопытников кольчугу на шее земного, с силой рванул и порвал её. Затем он ещё несколько раз обрушился всем весом на противника, услышал сквозь лязг хруст позвонков и тут же полетел наземь, сбитый конвульсивно дёрнувшимися ногами умирающего пони. Поздно подоспевший гвардеец вопросительно уставился на князя, быстро всё понял, прянул ушами, поклонился и быстро скрылся среди руин.

Толмир поднялся, помянул сонмище демонов и постарался успокоить дыхание, затем издал усиленный магией боевой клич и ринулся к едва видному в клубах дыма пролому между сильно повреждёнными башнями, сопровождаемый ответным рёвом без малого двух сотен солдатских глоток.

Обширный замковый двор, которому подошло бы определение «площадь», был завален каменными обломками и усеян телами погибших и раненых пони. Густой дым от горевших пристроек стелился по земле и заволакивал вход в донжон, куда рвался князь. Толмир запрокинул голову и посмотрел вверх: из окон четвёртого этажа вырывалось яростное пламя. Вокруг ещё длились отдельные схватки между солдатами и защитниками замка, но в остальном всё уже было решено. В один из углов двора солдаты деловито сгоняли пленных, со стороны уничтоженных ворот бежали военные медики. В другой части двора пироманты «выкуривали» из полуразрушенной башенки расчёт баллисты: вверху, на крошечной площадке среди мешанины стропил и выломанных камней полыхнуло ярко-оранжевое пламя, раздался душераздирающий сдвоенный вопль, и с высоты в несколько ростов в дымном шлейфе упало тело пони, оставшись лежать в щебёнке бесформенной тлеющей грудой. Толмир промчался к донжону, на ходу с хрустом впечатав копыто в шею одного из последних сопротивлявшихся стражников – несчастного пони отбросило на несколько шагов, тот упал и забился в судорогах. У входа в замок князя встретил сотник и отрапортовал, растягивая слова и выпуская в морозный воздух облачка пара:

– Ваше сиятельство, мы начали прочёсывать замок. Боевые маги утверждают, что еретики, скорее всего, находятся в крипте. В замке обширнейшие подземелья и полно секретов…

– Я не сомневался, – ответил князь, переводя взгляд с беспорядочного кружения вендиго на выстроившихся полукругом гвардейцев. – Господа, вычищаем все подземелья. Без нужды никого из главных еретиков не убивать. Будьте готовы к магическому противодействию, хотя это и так очевидно. Думаю, нам не помешает обеспечить себе огневую поддержку. Давай-ка, братец, зови сюда сударей пиромантов, – он мотнул головой в сторону магов, к тому времени расправившихся с последними «обитателями» орудийных «гнёзд». Сотник отдал честь и кинулся исполнять приказание.

Пироманты с достоинством приблизились к князю и представились. Старший из них беспокойно озирался, ожидая любого подвоха со стороны недобитых защитников. Огненные маги слыли большими оригиналами, обладали поистине огненным темпераментом, славились гонором, вспыльчивостью и задиристостью. Глядя на типичных представителей «огненного цеха», Толмир подумал, что даже слово «типичный» вызвало бы у норовистых магов предсказуемо бурную реакцию. Исторически сложилось, что пиромантами становились жеребцы и только светлых мастей – от белой до светло-рыжей. Занятие огненной магией, впрочем, добавляло к естественному цвету шерсти оранжевые и красноватые «подпалины», что вкупе с татуировками делало жеребцов необычайно эффектными кавалерами. Но и очень немногочисленные «пламенные кобылицы» способны были увлекать за собой целые косяки поклонников, ведя счёт разбитым сердцам на десятки и даже сотни. Огненные маги стриглись очень коротко, а иногда даже сбривали чёлку и гриву под корень. Делалось это в основном из практических соображений, дабы меньше «благоухать» палёными волосами; изредка, впрочем, пироманты ставили рунические тату на шеи, и тогда стремление демонстрировать узор во всей красе одерживало верх над желанием оставлять короткую щётку волос. Но всё же предметом их основной гордости являлись вытатуированные рисунки вокруг меток, усиливавшие основной талант; это обстоятельство вызывало изрядную зависть у коллег, практиковавших магию других стихий. Злые языки украдкой поговаривали, что особенности внешнего вида пиромантов отражают их своеобразные наклонности в интимной сфере, но явных подтверждений этих слов найдено не было, а те немногие пони, кто имел глупость высказать такое предположение в присутствии кого-то из «огненных», крепко на этом «обжигались»: за последние полсотни лет почти все дуэли заканчивались одинаково и не в пользу обидчиков. Пироманты обожали издеваться над пробелами в дуэльном кодексе и часто оставляли своим визави «на память» обидные и болезненные ожоги в самых неожиданных местах.

Старший из двоих магов, мэтр Касирон, имел белую шерсть, очень короткую, как у всех собратьев по ремеслу, и только оранжевые кончики волос на туловище придавали волосяному покрову неоднородный кремовый оттенок, переходивший в интенсивный оранжевый цвет на «ремне» вдоль хребта, моклоках и в пахах. Метки, на которых свились клубком две огненные змеи, терялись в узоре из прямых и закруглённых линий, овалов, кругов, рунических слов и диковинных знаков, сильно напоминающих сигилы; бо́льшая часть татуировок была выполнена красными и синими чернилами, они покрывали почти всю заднюю часть тела – от поясницы до скакательного сустава. Другой пиромант, Флогиан, на вид показался Толмиру младше его самого; этот рыжий гордец, всем своим видом излучавший максимализм, похоже, с вызовом смотрел вообще на всех пони, и князь не стал исключением. Прозаическая «костровая» метка была окружена не таким плотным кольцом завитушек, как у старшего коллеги, зато расходящиеся в стороны лучи пестрели так, что невольно притягивали к себе взгляд. Длинные соломенно-жёлтые волосы хвоста были заплетены в несколько тонких косиц, отчего Толмиру показалось, что к крупу юнца кто-то присадил насадку от швабры. Молодой маг нервничал и пританцовывал на месте: видимо, это была его первая кампания; он успел получить несколько царапин, которые, как видно, только раззадорили его. Толмир не знал, насколько хорошую связку составляют огненные маги, но надеялся, что они не подведут хотя бы в поисковых заклятьях. Он повторил им то, что сказал гвардейцам, ещё раз взглянул на беспокойную круговерть в небе и поспешил первым скрыться в тёмном проёме входа.

Скачки по замковым коридорам показались Толмиру довольно скоротечными. Вот он, пропустив мимо ушей тревожный крик мага, выметнулся из-за поворота полутёмного сводчатого коридора, каким-то наитием резко отклонился вбок, пропуская летящий болт; незадачливый стрелок попытался отпрянуть в сторону, но князь успел с наскока опрокинуть того на камни и со злобным удовлетворением опустить ноги на искусно вырезанное ложе многозарядного арбалета, прикреплённого к ноге противника. Раздался треск костей и дерева, пони истошно завопил, отшатнулся к стене и, скуля, как раненый пёс, рванул зубами ремешки болтавшегося на сломанной ноге оружия. Оно отлетело к стене, гремя объёмистым рожком, набитым короткими болтами. Стрелок забарахтался на камнях, тонко завывая от боли. В неверном свете сверкнули толстые подковы вычурной формы с множеством выемок и отверстий для удобства обращения с оружием.

Подоспевший юный пиромант вознамерился подпалить стражника, однако тут же был отозван старшим, который принялся творить поисковую «змейку». Толмир аккуратно отправил стрелка в беспамятство и повернулся к пиромантам. Cтарший маг довершил своё заклятье привычным притопыванием. Младший поморщился после отката, нервически мотнул головой и выступил на несколько шагов вперёд, изготавливаясь. Светившие вполнакала газовые шары на стенах перемежались с факелами, пропитанными специальным составом для длительного горения, но дальше длинный коридор на значительном протяжении утопал в густой тьме, и это наводило на вполне резонные предположения о скрытых впереди «сюрпризах». Зазмеившиеся по полу огненные полоски действительно обозначили взвившимся пламенем «секреты» в двух десятках шагов впереди за стенным выступом справа и чуть дальше, за ветхой шпалерой слева. Мэтр Касирон тихо скомандовал: «Жги!»

Поняв, что обнаружены, стражники решили действовать на упреждение и высыпали из «секретов», когда младший пиромант уже творил заклятье. Прилив магической энергии занёс в сознание князя отголоски эмоций мага: задорную злость, острое нетерпение и готовность, если хватит сил, обратить в руины весь мир и обрушить на врагов его горящие обломки. Ф-ф-фух! – впереди взвились языки пламени, косая огненная черта пролегла от стены до стены. Маг шумно выдохнул и принялся как ни в чём не бывало нагнетать энергию по новой, не обращая внимания на старшего товарища, с согбенной шеей пережидавшего удар отката. Стук копыт нападавших смешался с их воплями и испуганным ржанием; семь или восемь прорвавшихся через стену пламени стражников в облаке искр слепо неслись на князя и гвардейцев. Пони сшиблись с оглушительным грохотом, множественным эхом прокатившимся в высоких сводах коридора. Не двинувшись с места, Толмир сдержал наскок легко снаряжённого стража, отклонился, пропуская в сторону короткое золочёное копьё, сразу же подмял под себя не устоявшего на ногах противника, сорвал с него шлем и лишил пони сознания выверенным тычком в голову. Гвардейцы быстро разобрались с другими стражниками, потеряв тяжело раненым одного своего товарища.

– Мэтр, «стреножьте» живых, чтобы не убежали, прошу вас, – сказал Толмир старшему магу и побежал вперёд, чихая от смрада горелой шерсти и плоти.

Ещё двое врагов перепрыгнули через дорожку опавшего огня, и тотчас же их головы охватили языки бледно-жёлтого бездымного пламени, словно от горящего первача. Князь, рванувшийся было к врагам, поспешно притормозил. Несчастные упали, огласив пространство коридора предсмертными криками.

…Когда за новым поворотом коридора показались уходящие вниз широкие ступени, из ниш в стене выбежали ещё несколько врагов. Один из них, поджарый пони без доспехов, совсем не похожий на стражника, с силой оттолкнувшись задними ногами, совершил громадный прыжок к князю, готовясь ударить копытами и зажатым в зубах длинным клинком с двумя лезвиями. Он словно завис в воздухе; Толмир успел рассмотреть широкие накопытники нападавшего с глубокой выемкой напротив зацепа, отчего его копыта казались раздвоенными. Князь с лёгкостью отклонился и резко выбросил ногу навстречу противнику. Когда тот упал, врезавшись головой в каменный пол, Толмир ударил его напитанным энергией рогом под лопатку, откуда сразу обильно плеснула кровь. Не обращая внимания на пронзившую шею и туловище боль, он отпихнул в сторону обмякшее тело и закружился в смертельном танце с двумя другими пони, сминая доспехи, круша кости, с удовлетворением читая страх и обречённость в глазах противников. Гвардейцы довершили начатое, позволив ему скорее спуститься по лестнице к запертой дубовой двери.

Толмир осмотрел поверженного пони, обутого в причудливые накопытники. Тот был худ, но жилист и атлетически сложен. В его облике угадывались южные черты. Князю доводилось слышать о целом ордене, в котором состояли убийцы – стремительные, безжалостные, орудующие такими вот двойными клинками. Этих пони учили их страшному ремеслу с младых копыт, и потому изображения на метках у всех были на один лад – клинок такого же вида, как тот, что валялся рядом с телом.

Крепкое дерево, усиленное стальными полосами, похоже, было заговорено и не желало поддаваться ударам с наскока. Толмир принялся лягать дверь, с каждым разом накачивая в копыта всё больше энергии, но в конце концов прекратил это занятие и отступил, тяжело дыша: на плотно пригнанных досках появились довольно глубокие отметины, однако преграда по-прежнему была недвижима. Мэтр Касирон попросил князя посторониться и принялся колдовать: дверной проём заискрился по краям, стальные скрепы налились тусклым вишнёвым сиянием, заструился едкий дым, пахнуло гарью и жаром раскалённого металла. Дверь протяжно скрипнула и, покосившись, просела на едва держащихся петлях; Толмир подбежал и ударил обеими ногами, обрушивая её внутрь помещения в чадящем облаке. Засевшие внутри защитники послали в проём сразу несколько арбалетных болтов и коротких копий. Толмир вовремя отскочил, но один из гвардейцев под звон амуниции упал, молча уткнувшись головой в каменный пол: вокруг него быстро растекалась тёмная лужица. Слабо шипя, в коридор влетел небольшой огненный шар, на появление которого пироманты отреагировали весьма споро: крошечное багровое светило отклонилось со своего пути и врезалось в потолок, где рассыпалось снопами искр; на кладке свода осталась чёрная отметина. Распорядившись, чтобы пони не лезли на рожон, мэтр Касирон поколдовал с полминуты и выпустил на камни две новые огненные «змейки», куда более яркие, чем прежние; миновав вход в крипту, они расширились и разделились на два десятка нитей, образовав на полу пылающую паутину. Заклятье было не из простых, и стало заметно, что откат застал Флогиана врасплох: его задние ноги подогнулись, маг обессилено привалился к стене, тяжело дыша.

Из подземелья раздались крики боли, потянуло едким дымом. Огненные дорожки тлели ещё секунд двадцать. Как только они потухли, Толмир, не теряя ни мгновения, ринулся в проём и рванулся к первой попавшейся на глаза цели, выписывая зигзаги и выбивая искры из каменного пола. В ноздри ударили запахи пролитой крови, гниющей и обугленной плоти, каких-то благовоний и чего-то ещё, странно знакомого, но неузнаваемого в суматохе; однако гадать было некогда. Первого арбалетчика, возившегося со своим оружием, он опрокинул, столкнувшись с ним грудь в грудь, и сразу же метнулся дальше, стремясь как можно быстрее добраться до остальных стрелков. Топча врагов, он почти не ощущал ответных ударов: основную их часть принимали на себя кольчуга и прочная попона, от остальных он старался увернуться. Краем сознания он отметил, что лёгких ранений получил уже предостаточно. Тем временем гвардейцы при поддержке магов ураганом промчались по обширному сводчатому помещению, сметая остальных стрелков. Семеро уцелевших стражников отступили в ту часть зала, где около высокого алтаря из тёмного камня столпились пони в чёрных с серебряным шитьём одеяниях, творившие ритуал. Вокруг них слабым перламутровым сиянием переливался полупрозрачный пузырь защитного поля, установленный, как видно, в последний момент: двое магов ещё вливали в него энергию. На короткое мгновение князю показалось, что он видит у алтаря знакомый силуэт; ярость сузила окружавшее его пространство до размеров тесного коридора; враги, преграждавшие путь Толмиру, стремительно надвинулись, загораживая близкую цель. Их силуэты расплылись, движения пони сделались медленными и плавными, точно они пребывали в толще воды. Толмира это полностью удовлетворило.

Удар – голова стражника с разбитыми в кровавое мясо губами откидывается по широкой дуге, увлекая за собой остальное тело с растопыренными ногами, в воздухе с невозможной медлительностью рассыпается белое крошево вперемешку с тёмными каплями. Удар – веером разлетаются пластины брони другого пони, острый шип кромки накопытника рисует на его плече длинную багровую полосу. Ещё удар – третий противник отшатывается с перебитым запястьем, теряет равновесие и, грохоча доспехами, валится на камни. Четвёртый, пятый… Каждому хватает одного-двух неотразимых ударов. Уцелевшие пятятся с диким ужасом в глазах.

Пока гвардейцы споро разоружали прекративших сопротивление стражников, Толмир подбежал к возвышению, затянутому плёнкой защитного поля, изо всех сил ударил передними ногами в преграду и ощутил, как она слабо подалась. Один из магов по ту сторону барьера повернул голову, криво усмехнулся, что-то неслышно произнёс, сверкнул рогом, подпитав защиту, поморщился от отката и сразу же отвернулся. Ощущая в висках боль от вновь зазвеневшей ноты Тартара, князь упёрся рогом в прозрачную стену и принялся нагнетать в него энергию. Волны откатов болезненно отзывались в его теле, но это только подстёгивало Толмира: он в исступлении копытил непроницаемый щит и давил его рогом, вычерпывая до дна свои магические резервы, всё сильнее ощущая внутри тянущую пустоту, а кожей попеременно – то жар, то озноб. Князь пропустил момент, когда кто-то из пиромантов накинул поверх «кокона» огненную сеть. Неровные багровые трещины-жилы расползлись по вздрогнувшей опалесцирующей поверхности защитного «пузыря»; каждая из них глубоко врезалась в дымчатую поверхность сгущённого воздуха, дыша нестерпимым жаром. Некоторые пони по ту сторону беспокойно задвигались, посверкивая рогами, но им уже не суждено было серьёзно повлиять на крепость своей защиты.

Наконец, по «кокону» прокатилась волна деформации; он опал с тихим шелестом, открывая путь звукам, а следом за этим – и панике в рядах отступников. Князь двигался уже не столь быстро, но его скорости всё равно хватило, чтобы выверенным ударом копыта в голову отправить в беспамятство одного из троих магов. Увернувшись от брошенного впопыхах тусклого огненного шарика, он дотянулся и до двоих оставшихся, сбив одного из них корпусом и крепко лягнув на повороте другого, имевшего глупость находиться слишком близко к собрату по ремеслу.

После исчезновения защитного поля на площадке перед алтарём возникла сутолока. Адепты с испуганным ржанием бросились врассыпную; лишь четверо пони остались на своих местах по сторонам от диковинной многолучевой звезды, выложенной на полу в мозаике из розоватого камня. Она полыхала тёмно-багровым сиянием; Толмир, готовый ко всему, не смог полностью одолеть страх и невольно задрожал. Пони продолжали читать заклинания на неизвестном языке и, похоже, пытались завершить начатое любой ценой. Сердце князя ёкнуло, сбившись с ритма: в центре фигуры, в окружении всё усиливавшегося багряного сияния, обессилено ложилась на пол его сестра – худая, измождённая, грязная, сплошь в коросте из запёкшейся крови, со свежими рваными ранами на месте меток… Рог, обезображенный бесформенным наростом «смолы-глушилки», тянул её голову вниз; взгляд, лишённый осмысленности, скользнул по замершим фигурам и погас; она уткнулась носом в заляпанный кровавыми пятнами камень пола. Оцепенение князя длилось не больше двух-трёх ударов сердца. Потом Толмир ненадолго потерял ощущение времени, чей стремительный бег отпечатался в его сознании цепочкой коротких эпизодов и статичных сцен.

Ближайший чернокнижник от удара в грудь осекается на середине инкантации, приседает, выкатив глаза и судорожно хватая ртом воздух, затем после сильнейшего пинка кубарем катится с возвышения под ноги ближайшим воинам. Гвардейцы опрокидывают пони, стоящего справа от фигуры; он барахтается на полу, плюётся кровью и отчаянно сучит ногами; злобно оскалившись, гвардеец опускает тяжёлые копыта на его ногу – хруст костей и отчаянный вопль тонут в шуме, лязге и звоне в ушах князя. Толмир бросается к следующему адепту тьмы, злясь на своих вояк за то, что они теряют время столь бездарным образом. А тем временем рослый пурпурный единорог слева, сверкая двойным золотым ободом на бледно-розовом роге, с торжествующим видом выкрикивает последние слова заклинания…

Всплеск тёмной энергии настиг Толмира в прыжке и отозвался страшным спазмом в каждой мышце тела. Нервы стали пульсирующими дорожками боли, которая словно выжигала нутро дотла. Ослеплённый на несколько секунд, он почувствовал сотрясение от столкновения и острую боль в шее, заставившую его инстинктивно отпрянуть назад. Перед замутнённым взором задвигалась какая-то тень; он попятился, стараясь увеличить дистанцию.

Струйка крови текла по шее Толмира к ногам. Зрение постепенно прояснялось, являя мельтешение цветных кругов перед глазами под барабанную дробь в висках. Что-то звякнуло о доспех – это было короткое копьё с декоративным прапорцем. Опрокинутый противник, светя алым ореолом на кончике окровавленного рога, чуть привстал и готовился отправить магией в полёт обронённую стражниками золочёную алебарду. Толмир перехватил её в воздухе, азартно взвился на дыбы, крутя в воздухе парадным оружием, но всё-таки раздумал пускать его ход. Вместо этого он метнулся к единорогу и, особо не мудрствуя, ткнул того копытом в лоб с должной силой.

Пошевелив обмякшее тело и убедившись, что противник в глубоком беспамятстве, а его череп цел, князь позволил себе внимательно осмотреться. Прямо у него под ногами валялся кумачовый штандарт графского герольда, теперь мятый и окровавленный, с растоптанным древком. От золотого дракона на полотнище был виден только хвост, оканчивающийся шипованной булавой. Крипта наполнилась солдатами, среди которых Толмир заметил Велетия. Гвардейцы, не обойдясь без потерь, разоружили, согнали в один угол и уложили на пол разбежавшихся поначалу адептов. Некоторые чернокнижники пытались отвечать магией, но это лишь ухудшало их положение: разъярённые пони князя избили некоторых из них почти до смерти. На полу крипты осталось лежать несколько неподвижных тел в ритуальных одеждах.

Толмир позвал тысячника.

– Велетий, врачей сюда немедленно! Астра совсем плоха, её пытали. Прикажи разыскать экзорцистов и Ехипа, и поскорее. Мне очень не нравится, что натворили тут эти скоты… Да, вот ещё что, – он указал на лежащего без сознания единорога, – Пусть приведут в чувство этого господина и следят, чтобы он не выкинул какой-нибудь фокус.

– Будет исполнено, князь, – ответил тысячник, косясь на магическую фигуру увлажнившимся глазом.

– У вас кровь течёт… в нескольких местах.

Толмир отмахнулся, недовольно поморщившись:

– На царапины не обращаю внимания. Как там маги?

– Без сознания. Упали, как только у всех пони загудело в головах.

– Надо им помочь, они ещё могут понадобиться, – сказал Толмир. Велетий согласно кивнул.

…К сестре он шёл, словно на эшафот. Тщетно силясь затолкать обратно подступающую к горлу горечь и остановить предательскую дрожь в ногах, он с трудом ковылял вперёд. Ему проще было схватиться в одиночку со всеми еретиками в замке, чем пройти эти несколько саженей. Лучше бы враги покалечили его так, чтобы он не мог на своих ногах подойти к ней и прочесть в её глазах укоризну…

Опустившись перед ней на скользкий камень пола, он осторожно коснулся губами тёмного пятна на её переносице и тихонько позвал:

– Звёздочка, ты слышишь меня?

Она еле заметно пошевелилась; зябкая дрожь прошла по её шее, шевельнулось ухо, затрепетали прикрытые веки. С усилием приподняв голову, она посмотрела на него грустным замутнённым взглядом и бледно улыбнулась:

– Братишка… Ты пришёл. Как славно… Видишь, не убереглась я, не соблюла…

– Прости меня, Звёздочка, прости дурака! Не смог сберечь, не защитил… Не верил до последнего момента, что такое вообще возможно… – он осёкся. Слова – угловатые, неточные, неправильные! – толкались в голове князя, не находя выхода. Он мотнул головой, стряхивая слёзы, и продолжил горячо: – Но теперь всё позади, родная. Сейчас лекари явятся, и всё будет хорошо, хорошо, хорошо… Клянусь тебе, что разыщу мразей всех до единого – никто не скроется. Буду давить чернокнижников, как вшей, пока не изведу подчистую! Графу этому лично золочёную колоду подкачу, не поленюсь – пусть корчится в Тартаре у своих ненаглядных демонов!..

– Ты ни в чём не виноват, братишка…

…Он машинально говорил что-то ещё, не задумываясь над смыслом слов, и продолжал бубнить, пока полковой врач в сопровождении помощников учтиво, но твёрдо не оттеснил его от Астры. Лекарские подмастерья наскоро осмотрели княжну и принялись покрывать раны толстым слоем обеззараживающей мази, зачерпывая её из пузатой банки толстого стекла. Под действием магии мазь превращалась из белесой в бесцветную, открывая взгляду пульсирующие тёмно-красные жилки поверх ран. Погасив рог, врач потянул носом воздух обошёл княжну, заглянул ей под хвост, поцокал языком, украдкой косясь на князя, затем вполголоса перекинулся несколькими фразами с помощниками и принялся разворачивать свёрток с носилками.

Проводив долгим взглядом удалявшихся со своей ношей лекарей, Толмир застыл в раздумье. У него появилась уверенность, что какая-то важная деталь происходящего укрылась от его внимания. Но привычная для боевого транса пустота в мыслях не спешила уступать место способности нормально рассуждать. Он с неудовольствием повёл головой, развернулся, пересёк испускавшую тускло-багровый свет фигуру на полу и приблизился к нечестивому алтарю, дрожа и морщась от продолжавшей неслышно звучать в мозгу ноты Тартара. Шлифованный монолит отчётливо фаллической формы из чёрного камня с розоватыми прожилками возвышался под самый потолок. Поверхность камня от пола до уровня роста пони покрывали разводы запёкшейся крови, углубление жертвенника было до краёв заполнено чёрной, курящейся паром жидкостью, чьё происхождение не вызывало сомнений. Вокруг алтаря, среди свечей чёрного воска с прихотливым белым узором, были разбросаны остатки внутренностей. Из ближайшего угла крипты тянуло смрадом разложения. В полумраке угадывались сваленные в кучу останки нескольких пони; среди отвратительных лужиц неопрятным тряпьём темнели шкуры, белели костяки и черепа.

Фыркая от отвращения, Толмир спустился с возвышения перед алтарём и стал искать взглядом своего недавнего противника. Тот обнаружился неподалёку, окружённый солдатами; он порывался встать, но каждый раз ему подсекали ноги и валили графа на пол. Заметив внимание Толмира, он снова попытался подняться, плюясь слюной и бранью. Короткие недоразвитые крылышки графа возбуждённо топорщились, а округлый кровоподтёк на переносице придавал ему довольно странный, даже в какой-то степени комичный вид. Князь помнил графа по нескольким столичным приёмам: надменного, грубоватого, имевшего неприятную привычку громко всхрапывать в ответ на возражения и критические замечания в свой адрес. Принадлежа к одному из древнейших дворянских родов Империи, граф, тем не менее, нисколько не стремился приумножать славу предков, умножая лишь богатство – любой ценой. Ходили слухи о связи Исворта со многими оккультными обществами, в том числе с заграничными; поговаривали о тёмных и дурно пахнущих делишках с его участием – от контрабанды до похищений пони.

– Князь, уберите прочь этот сброд! – закричал Исворт. – Зачем вы нагнали сюда столько вонючей солдатни? С кем воевать собрались?

– С кем мне воевать, любезный граф, я решу по обстоятельствам и не стану посвящать вас в подробности, – процедил князь сквозь зубы. – В свою очередь, Исворт, поведайте мне, с какой стати у вас в замке стражи больше, чем в императорском дворце? Баллисты, спешу вам напомнить, в мирное время и вовсе запрещены к использованию в пределах частных владений, если, конечно, вы не задумываете мятеж против сюзерена!

Исворт иронически склонил голову набок.

– Знаете, князь, у меня нет никакого желания отвечать на всякие пустяковые вопросы, тем более, когда рядом нет адвоката. Роль дознавателя вам как-то не идёт, для неё хотя бы нужны мозги. И примчались вы сюда не затем, чтобы педантично выспрашивать, сколько стражников мне вздумалось оставить в моём собственном замке. Забрали свою никчемную сестрицу? Замечательно! Теперь проваливайте восвояси, а меня оставьте в покое до суда!

Толмир задохнулся от возмущения.

– Послушайте, вы…

– Нет, это вы послушайте! Мою вину определит суд, но и вы своё полу́чите! Помимо жизней моих пони и прочих убытков, я заставлю вас платить за все синяки, что вы мне поставили! – бравада графа звучала уже совсем не комично.

– Клянусь честью, граф, каждое слово будет вам зачтено сполна…

– Как вам будет угодно, князь, – издевательски проронил граф.

Князь отвернулся и призвал себя к спокойствию. Он ещё раз оглядел заполненное пони помещение и покосился на алтарь чёрного камня, имевший обширные включения светлой породы и оттого казавшийся воплощением всего самого отвратительного и богохульного, что есть на свете. Успокоиться не удалось, и Толмир обернулся к графу со словами:

– Ну что, сударь мой, доигрались вы со своими вендиго? Тартар по вам плачет, а я бы с большим удовольствием вас туда немедленно отправил!

– Вы не посмеете! Только Имперский Суд может решать судьбу дворян, а поединки со смертельным исходом запрещены!

– Ужели? – Толмир с сомнением прищурился. – Я покажу – и кто угодно это подтвердит, – что вы оказали ожесточённое сопротивление во время уничтожения гнусного вертепа тартаропоклонников, мне пришлось усмирять вас, не жалея сил, и я случайно перестарался.

– Это бесчестно!

– С чего бы это вам вспоминать о понятии «честь» после того, как вы похитили и пытали мою сестру?! – прорычал Толмир, нависнув над графом, – По таким счетам платят кровью. И когда вы расплатитесь сполна, клянусь, я приложу все усилия, чтобы ваш род лишили титулов, герба и майората! Будет хорошее предупреждение всем, кто решит предать Творца! О, великое небо, на кой вам вообще сдался Тартар при ваших богатствах и власти?

Тёмные глаза графа заблестели. Казалось, владевшее им напряжение внезапно исчезло. Он скривил губы в усмешке и ответил надменно:

– Власти никогда не бывает много. Тем более над стадом, поклоняющимся этому прогнившему Творцу. Вас, князьков, следует отправить в небытие со всеми вашими вольностями, самодурством, фантастической спесью и неутолимым стремлением рвать страну на куски! И кастратов-святош отправить за вами вслед, чтобы не смущали народ лживыми сказочками! Тартар даст нам реальную силу, с которой мы избавимся от никчемных тряпок у власти, получим власть, которой они не способны распорядиться, и обустроим государство, как до́лжно! Мы передавим всех пиявок, сосущих кровь из народных жил, разгоним никчемных болтунов, называющих себя либералами, и других диванных реформаторов, а потом станем творить новый мир!

– Вы хотите меня разозлить, граф? Для этого нужно нечто большее, чем пустое сотрясение воздуха изложением ваших революционных взглядов.

– Да, хочу. И у меня есть это «нечто», – граф привстал, презрительно оттопырив губу, голос его сделался глумливо-вкрадчивым, хотя и начал дрожать. – Разве вам невдомёк, сиятельный князь, что церемония вызывания демонарха всегда включает в себя дефлорацию? Экзорцисты не соизволили обратить ваше внимание на столь малозначительную деталь?

Толмир вскрикнул и отшатнулся. Громовым раскатом отозвалась в голове сестрина недомолвка: «не соблюла»; мгновенно сложились в уме все куски головоломки: и невысказанная мысль духовника, и осторожное поведение врачей, и знакомый запах, который он не додумался связать с очевидными вещами. Всё-таки ты глуп как пробка, твоё сиятельство, опрометью пронеслось в голове. Поучись уму-разуму у этого лилового мерзавца, пока не поздно, – авось на пользу пойдёт.

Между тем граф что-то вполголоса бормотал, и за его словами тянулась тонкая вязь магических воздействий. Незримые нити вплелись в сознание князя, за считанные секунды взвинтив его ярость до умопомрачительных высот. Рог графа коротко сверкнул, завершая трансформацию в затуманенном разуме князя.

– Ты умрёшь, скотина, – тихо проговорил Толмир, чувствуя, как всё его существо затопляет огромная, чудовищная, иррациональная злоба, что сродни животной ярости, только ещё глубже и чернее. Рассудок словно бы раздвоился: какая-то его часть незримым фантомом взирала на происходящее со стороны, в полном бессилии отмечая вехи странных метаморфоз в сознании и действиях князя; другая же часть, скованная и бессильная, слабо шевелилась под невиданным гнётом.

…Рослый вороной единорог – да это же он сам! – жестоко топчет и кромсает копытами своего почти не сопротивляющегося противника; изогнув шею, погружает светящийся рог в плоть врага – один раз, второй, третий. Из страшных ран фонтанчиками разлетаются кровавые брызги, тело графа сотрясают последние конвульсии – и, наконец, он замирает. Князь оглядывается, плотоядно скалится, проводит языком по забрызганным кровью губам и бежит к другим пленным, крича на ходу изменившимся голосом:

– Казнить всех пленных! Всех до единого!!! Велетий, выполнять! – отзвуки истерических воплей испуганными птицами мечутся в каменных сводах.

Звенящая струна сконцентрированной в зале энергии Тартара лопается россыпью почти осязаемых брызг. Что-то могучее, бесформенное, изливающее вовне волны безотчётного ужаса, заполняет собой всё пространство, неодолимо завладевая разумом Толмира, властно повелевая убивать дальше. Серая с багрянцем дымка падает на глаза князя; зрение начинает шутить с перспективой: фигуры разбегающихся и прижимающихся к каменному полу пони выглядят гротескно искажёнными. Подбегает тысячник, начинает что-то говорить – Толмир его не слышит и не хочет слышать; как заведённый, он повторяет свои приказы, а в голове ему вторит другой голос – невообразимо низкий реверберирующий бас, и каждое слово на неведомом языке сотрясает его от макушки до копыт. Он отталкивает Велетия и врезается в группу пленников, скупыми точными ударами рога и копыт забирая одну жизнь за другой. Багряное свечение на несколько мгновений охватывает его целиком. Бескрайнее море тёмной энергии яростно плещется в неощутимых пределах – внутри? снаружи? как знать… – и, наконец, выходит из берегов, рождая вокруг яркие вспышки и полупрозрачные протуберанцы. Несколько копий и арбалетный болт бессильно разбиваются об эту энергетическую завесу, солдаты в страхе жмутся к стенам, среди собравшихся в крипте пони катится ропот: «Одержимый!» В дальнем полутёмном углу подземелья вспыхивает чей-то рог, оттуда с грозовым ворчанием протягивается ветвистая ярко-малиновая молния, истекающая языками пламени, осторожно «щупает» князя, но тотчас панически отдёргивается и несётся обратно, загибаясь искривлённой дугой, чертя зигзаги по камням, грохоча и рассыпая бессильные искры. Молния «ломается» и пропадает, из угла слышится тонкий, отчаянный, исполненный невыносимой муки крик.

…Последний из находившихся поблизости адептов, пони зелёной масти со странной шишкой во лбу, похожей на недоразвитый рог, упал с раскроенным черепом. В мерцающем алыми отсветами полумраке князь – или уже не князь? – преувеличенно неспешно развернулся и двинулся к выходу из крипты, нервно вскидывая голову и роняя с губ клочья розовой пены. Вокруг него сконцентрировалось и медленно поплыло пепельно-серое облако из вялотекущих дымных струй, образовав зыбкий гротескный силуэт высотой в два роста пони. Беззвучно раскрылась широкая призрачная пасть, выпуская плотные сгустки черноты, которые повисали в воздухе уродливыми фестонами. Это призрачное существо с неодолимой силой тянуло Толмира вперёд.

Попона из плотной кожи, на которой, помимо меток, красовались церковные символы, густо зачадила, обуглилась и распалась на части. Дымящиеся клочья упали вместе с остатками поддоспешника. Толмир не чувствовал боли. Знак шипованной подковы на бедрах князя засветился сквозь кольчужное плетение острыми, нестерпимо яркими рубиновыми лучами, а несколько мгновений спустя такое же свечение хлынуло из его глаз. Каждый его шаг дробил камни пола в мелкий щебень, взметая облака пыли. Стремительно терявший тепло воздух вокруг страшного силуэта пошёл волнами, под тихий свист поднявшегося ветра по полу закружилась тонкая позёмка. Изменившимся зрением Толмир увидел, что потолок крипты сделался почти прозрачным, сквозь едва очерченные штрихи перекрытий верхних этажей проступил закручивавшийся жуткой воронкой мрачный вихрь. Частые разряды молний выхватывали из тьмы ночного неба то один, то другой бурлящий участок исполинского снежного смерча, исчерченного силуэтами стремительно летящих вендиго. Всё более сгущавшийся дымный силуэт нетерпеливо крутанул уродливой головой и с новой силой повлёк безвольного князя дальше к выходу.

Шагах в пятнадцати впереди, загораживая путь, стоял брат Ехип. Губы его шевелились, в глазах горел жемчужный свет, контуры тела также источали мягкое белое сияние. Тому, кто владел сознанием Толмира, этот свет совсем не нравился. Остальные пони вокруг перестали жаться к стенам и потихоньку, маленькими шажками, начали придвигаться к жрецу.

– Прочь с дороги, старый мерин, – и, может быть, проживёшь дольше остальных! – услышал князь свой голос, полный незнакомых интонаций.

Брат Ехип не двинулся с места. Позади него объявились трое братьев-экзорцистов и, звеня веригами, поскакали вглубь зала. Толмир сделал ещё несколько очень медленных шагов, которые неожиданно дались ему страшным трудом. Багрово-пепельный сумрак перед глазами вспыхнул кромешной белизной, сидевшая внутри него сущность низко, рокочуще взревела, лишившись подпитки от магической фигуры у жертвенника. Он остановился в нескольких шагах перед духовником, не в силах двигаться дальше. Теперь слова брата Ехипа доносились явственно, каждое из них отдавалось в голове князя громовым набатом. Нехитрые фразы отчитки ударяли тяжко, словно молот по наковальне; тварь, завладевшая разумом князя, билась в корчах, быстро растрачивая теперь уже совсем не великие запасы энергии Тартара. Призрачная фигура растеклась быстро таявшими струйками.

– …Приказываю тебе именем Творца триединого, каковой есть Дух, Светило-Отец и Божественная Дщерь, изыди! – жрец сделал паузу, готовясь повторить свою литанию, но этого не понадобилось. Глаза князя погасли, он издал тягучий полустон-полуржание и тяжело рухнул на камни; взмыленные бока под окровавленной кольчугой ходили ходуном в такт тяжёлому, с хрипами, дыханию.

– Кто… что это было? – прохрипел он, ощущая ломоту во всём теле и с трудом заставляя себя не провалиться в беспамятство.

– Несложно догадаться, князь, – ответил духовник, озираясь по сторонам. – Это тот самый демонарх, которого призывали чернокнижники. Не перестаю удивляться изощрённости их задумки: исполнили как по нотам, не забыли и про запасной вариант на случай вашего преждевременного появления в подземелье. Но, с вашего позволения, все подробности я расскажу позже. Сейчас мне следует помочь братьям разогнать оставшихся вендиго, так что прошу простить меня.

– Да… конечно… идите. Хотя… одну минуту, всё-таки я хотел бы знать сейчас…

Жрец шевельнул ушами:

– Вы хотите знать, почему я не рассказал вам все подробности нечестивого обряда до начала штурма?

– Да.

– Нельзя было допустить, чтобы вы сломя голову ринулись на смерть.

– Я мог успеть!

– Нет, – с нажимом сказал брат Ехип, – вы бы не успели. Увы, недолгое это дело – обесчестить кобылу. А ваше участие в финале штурма было жеребяческой выходкой и чистым сумасшествием. Вам не десять лет, князь, подумайте о нашей общей миссии на этой грешной земле, о судьбе своего рода, о подданных, в конце концов. Тренируйте выдержку, ВАМ это будет только на пользу.

Толмир дёрнулся, будто его пронзил электрический разряд. Своей жёсткой отповедью духовник вольно или невольно разбередил старую рану в душе князя; края трещины разошлись, и он, как шесть лет тому назад, похолодев, ощутил под собой зияющую пропасть. Гнев вновь угрожающе заворочался в нём, как потревоженный хищник, чьё логово окружили охотники.

– Преподобный, вы не смеете… – начал он.

– Я – смею, – тихо, но твёрдо перебил его брат Ехип. – Смею хотя бы на правах пони, спасшего вашу душу… и жизнь, – не дожидаясь ответа, он направился к выходу.

Не позволяя себе завалиться набок, Толмир лежал на животе и пережидал головокружение, собираясь с силами, чтобы подняться. Бока и спина саднили от ожогов. Он отстранённо наблюдал за движением солдат в крипте; пусть и понимая, что опасность миновала, пони не спешили приближаться к князю; на него опасливо косились, готовясь отпрянуть при малейшей странности в его поведении. Словно почувствовав невысказанное желание, к нему подошёл тысячник. Ступал он твёрдо, но некоторая опаска в его движениях всё равно замечалась.

– Как вы себя чувствуете, князь? – спросил он.

– Живой, Велетий, живой. Умом не тронулся – и то хлеб, – Толмир собрал силы и вскочил на ноги, его повело, и он вынужден был широко, по-жеребячьи, расставить ноги, чтобы устоять. Зная нрав князя, Велетий не сделал попытки ему помочь. Постояв так с минуту, Толмир сделал несколько шагов и, удовлетворённо кивнув, продолжил: – Вот что, Велетий… Пленных – кто уцелел – братьям на допрос: может быть, им повезёт узнать что-то полезное. Как только они закончат с вендиго, само собой. Пусть не церемонятся при допросах. Замок нужно обыскать на предмет улик против чернокнижников, а потом сровнять с землёй.

– Князь…

– Я сказал – сровнять с землёй, – упрямо выгнув шею, глухо повторил Толмир.

…Остаток ночи из набежавших туч валил снег. Белое покрывало надёжно укутало истоптанную траву, поредевшие древесные кроны за декоративным палисадом, крыши с остатками черепицы, выщербленные стены, груды амуниции в углу замкового двора и сам двор, неровный от куч размолотого камня. Из хищно оскаленной чёрной пасти входа в донжон выносили всё новые и новые тела, которые бросали возле стены. Один из мертвецов, что лежал в снегу, уперев короткую окровавленную шишку-рог в спину другого собрата по несчастью, печально взирал остекленевшим глазом на редкие прорехи в облачном покрове и словно бы пытался спросить небо: «За что?» Смертная его гримаса выражала скорбь пополам с горьким недоумением.