Влекомые роком

Интерлюдия первая

Любопытные солнца заглядывают в просторные окна, озорно играют в кружевных занавесках, смеясь, выпускают стайки «зайчиков», игриво щекочут меня за хвост и постепенно нагревают его. Негодные светила, вот бы погасить вас для острастки! Непорядок, дисбаланс, ведь я ещё должен спать. Предлагаю продолжению своего позвоночника немного пошевелить мускулами и сдвинуться в тенёк. Вроде бы прямой команды не было, поэтому дружно считаем, что это он сам, рефлекторно… Вот и словчили! А ещё мы уговорились, что я пока сплю и будить меня до поры не положено! Тело инстинктивно пытается принять позу эмбриона, стремясь быть нерушимой крепостью на пути крадущегося пробуждения. Хочется, чтобы ленивые волны неги медленно несли меня вдоль границы сна и яви, мимо межевых столбов, ограждающих трезвомыслие от мимолётных, ни к чему не обязывающих грёз. А ведь когда-то я умел только бодрствовать, причём, бодрствовать бурно, весело, деятельно, яростно, безжалостно, разрушительно... Нет, нет, в этом направлении думать тоже не надо, а то пробуждение и вправду будет преждевременным!

Хорошее у меня тело: крепкое, выносливое, любовно выточенное эволюцией из угловатой глыбы праящера и доведённое чередой мутаций до совершенства в дебрях этого мира, одного из красивейших мест во Вселенной. Оно – не большое и не маленькое, не грузное и не хрупкое, в нём нет способностей к высоким прыжкам, бегу на длинные дистанции, долгому выдерживанию низких температур, но оно, если потребуется, взберётся на любую кручу, стоически преодолеет громадную пустыню, не заработав тепловой удар, выберется живым и почти невредимым из любого сколь угодно бурного потока. Не так уж и плохо, на мой взгляд. При этом в нём нет ничего лишнего: никаких бесполезно торчащих отростков, рогов, гребней и прочих рудиментов, никаких ярких пятен на прочной чешуйчатой коже; на нынешней ступени совершенствования его вида, чьи представители наделены недюжинным умом, такие украшения, равно как и другие явные признаки полового диморфизма, потеряли всякий смысл. Словом, у меня отличное тело, которого должно хватить на остаток времени, отпущенного мне в этом мире. Пусть отдыхает, бренное вместилище моего духа – быть может, когда-нибудь пригодятся его доселе не востребованные ресурсы.

Солнца снова подкрались ко мне и теперь притрагиваются к ступне. Та-а-ак, вот и голень зачесалась! Ладно, ладно, уговорили: встаю.

…В положенный час, по обыкновению, неслышно входит Ига, неся завтрак. Отточенную за годы последовательность её движений я знаю до мелочей, не прибегая к помощи зрения. Шаг, другой… Изящные ноги переступают через широкую каменную плиту порога, перевитый нитками бисера хвост в такт шагам плавно отклоняется то влево, то вправо. Семь неслышных шагов по утоптанному земляному полу – и она, косясь на мое ложе правым глазом, осторожно ставит на трапезный столик большой поднос. Золотые бармы браслетов на её запястьях слитно вздрагивают, издавая звук на грани слышимости. Она знает, что я уже не сплю; и я знаю, что она знает. Ига почтительно кланяется, отступает на полшага, разворачивается и бесшумно уходит.

Уже очень давно я никуда не тороплюсь. Вот и сейчас, как всегда, выжидаю положенное время, чтобы пища остыла до нужной температуры, дабы сообщить нынешнему моему телу ровно столько энергии, сколько нужно на день чтения Путей и коротких медитаций. Впрочем, захоти я, подобно юнцу в брачный период, погнаться за Игой, исполняя «Танец Ухаживания», мне бы потребовались другие блюда и иная дозировка… На нынешних харчах я могу позволить себе легкую прогулку вокруг дома, но не более. Теперь мы с Игой – существа мудрые и уравновешенные, что бы там ни возразили мне былые мои знакомцы; не к лицу нам ломать устоявшийся порядок вещей. Мы связаны негласным договором: я не посвящаю ее в мои дела, а она меня в свои, если не случится что-нибудь из ряда вон выходящее.

Открываю глаза, привычно осматриваюсь, пока сердце внутри моей бренной оболочки отсчитывает дюжину ударов, неспешно поднимаюсь с ложа и сажусь за столик. Годы покоя и вынужденной размеренной жизни научили меня получать удовольствие даже от таких прозаических вещей, как поглощение не очень сытного завтрака.

Я сосредоточенно жую, водя взглядом по давно знакомому убранству дома. Небольшая, где-то даже миниатюрная мебель, оставляющая много свободного места, закруглённые формы стен и потолка, широкие глазницы окон и неровная трещиноватость выбеленных стен – все черты внутреннего убранства побуждают меня вообразить, будто я поселился под сводом гигантского черепа. Местная архитектура – высокое и очень изящное искусство, хотя и сопряжённое с большими усилиями. Чтобы создать новое жилище, здешние ящеры ищут громадный валун без малейших трещин и стараются найти такой, чтобы своим видом он был похож на этакий дольмен без крыши. Затем они волокут его на место будущего дома, призвав на помощь своих больших и сильных, но неразумных дальних родственников. Водрузив камень на прочное основание, они принимаются за самую долгую и сложную часть работы – выдалбливание в нём единственной комнаты. Работа эта длится много десятков, а то и все двести дней, пока не увидит свет венец старания – дом-монолит со стенами не толще бедра своего владельца. Особым шиком здесь считается иметь «дом-яйцо» без единого угла, но небогатые жители часто останавливаются на жилищах, построенных из нескольких глыб или вовсе сложенных из камней обычного размера.

Колоритные постройки, на мой вкус, идеально гармонируют с окружающими их деревьями. Из моего окна открывается живописный вид на обмазанные красной глиной стены домов, утопающих в зарослях крупнолистного кустарника. Над ними, едва потревоженные ветром, парят в прозрачном воздухе раскидистые сине-зелёные кроны высоких деревьев. Кажется, будто узловатые стволы зелёных великанов, что грузно опираются на корни-подпорки, вот-вот мелко задрожат, всплеснут тонкими руками ветвей и отпустят облака листвы на свободу, вслед за только что пустившимся в полёт маленьким крылатым ящером. Они поплывут, послушные власти небесных потоков, и будут реять в утренней дымке, пока затеряются на отдалении… Этот благостный вид, сдобренный воображаемыми картинами, порой дарит мне сентиментальное настроение, позволяя предаваться воспоминаниям и беззлобно укорять себя за старые ошибки.

Почему же я заточил себя именно в этом теле? В общем-то, у меня не было особого выбора. Становиться почти неподвижным холмом мыслящей протоплазмы мне как-то не хотелось, как не улыбалось делаться мелким «винтиком» в гигантской кибер-органической «машине» одного из сверхразумов космического масштаба. Из всех предложенных вариантов пришлось выбрать тело прозаического разумного ящера, поскольку по своей натуре я одиночка и привык к известной подвижности, хотя последняя нечасто мне пригождается. Судьба и без того была подозрительно благосклонна ко мне, если прикинуть в уме массу и объём дров, которые я когда-то наломал. Боюсь, порядок величин выйдет вполне космическим. По сумме прегрешений мне могли и вовсе не предоставить выбора, а без лишних политесов запихнуть в какой-нибудь безрадостный мирок и наделить страховидным призрачным обличьем, как поступили с одним знакомым духом. Его, беднягу, даже памяти лишили, а ведь он и в подмётки мне не годился, если сравнивать масштабы его и моих «шалостей»…

Как бы то ни было, мне в любом случае требовалось переосмыслить своё существование. Наступают моменты, когда это совершенно необходимо. Ирония своенравной Судьбы заключается в том, что тяга к переосмыслению обычно просыпается только после хорошего пинка, как это произошло со мной. Ну что ж, коли наломал дров, милейший, будь любезен осознать и приступить к исправлению своих ошибок! Почти осознал, скоро приступлю. Не извольте сомневаться, леди! Но способы решения возникших проблем позвольте не раскрывать до поры до времени – мироздание не любит болтунов, даже мысленных, и наказывает таких соответствующим образом – спутывая тщательно продуманные планы.

После завтрака я обыкновенно вспоминаю свои старинные делишки и авантюры. Пожалуй, былая моя деятельность была слишком хаотичной. Нет, не в том смысле, который сейчас вкладывают в это понятие предвечные силы и их последователи. Просто я действовал беспорядочно, бездумно, без всякой оглядки на последствия, порой только ради похвалы собратьев: «Ну, чувак, ты и отжёг!». Н-да, слишком много было этого «без» и «бес»! Непростительно много, потому-то последние и проложили тропинку в наше мироздание – разумеется, с подачи вашего покорного слуги – когда-то могущественного, но притом совершенно безмозглого. Бесы, чертенятки, демонюшечки, дьявольцы различных рангов – словом, инфернал на инфернале и инферналом же погоняет… О, да, они были забавны до тех пор, пока не «вросли» в ткань миров и не овладели Путями. Затем они стакнулись с нежитью, сделали мне ручкой: «Адью, милай!» – и создали Тартар. Вот такая завязка истории. И, надо сказать, завязалось всё очень крепко. Ныне Тартар просто так не выкорчевать, если только у вас нет стремления посредством образовавшейся бреши открыть путь в Сферу Миров настоящему Хаосу, чьи природа и воздействие на привычную нам материю пространства и времени по сей день никто до конца не понимает. А кто не понимает, тот боится. Боятся все, и я – не исключение. Хаос принято воспринимать в качестве первородного «супа с клёцками», в сумбурном вареве которого на заре времён зародились первые монады, позднее ставшие Творцом, Судьбой и другими сущностями пониже рангом. Может быть, только они и способны не поддаваться его разрушительному воздействию на организованную материю. Но участь миров, проглоченных Хаосом, в высшей степени незавидна. Создавший их Творец не вмешался и не отвратил беду, да, как видно, и впредь не намерен предпринимать ничего значительного… Не может он или не хочет? Нужно как-нибудь подумать над этим… Пошевелить хлипкими мозгами смертного существа, в ритме замедленного танца выпасая стадо мыслей-черепах.

…Я нежусь под солнцами, сидя вполоборота на каменной скамье у дома. Тёплая стена греет обращённый бок, греет ласково и мягко, не то, что эти бесцеремонно изливающиеся с небес лучи! Я расслаблен и умиротворён настолько, что впадаю в короткое дремотное оцепенение, из которого меня выводит подошедшая Ига.

«Садись», – без слов предлагаю я, приоткрывая один глаз.

«Спасибо, – она умащивается на тёплом камне и какое-то время смотрит куда-то вдаль. Затем поворачивается ко мне и спрашивает взглядом: – Ты ведь недолго будешь с нами?»

«Ещё несколько лет, как мне представляется. Для меня это и вправду недолго».

Она ритмично качает головой: вверх, вниз.

«Нам бы не хотелось, чтоб ты уходил, – говорят её глаза. – С тобой мы стали… мудрее. Мудрее как раса».

«И мне бы не хотелось, да вот чувствую, что надо».

«Если будем нужны – только позови».

«Уповаю, что этого не потребуется. Нечего вам лезть в игру высоких сил, а то, не дай Творец, пошлют на ваши головы ужасную тварь пострашнее Ин’Риика. А то и всех скопом в бездонную тартарскую глотку затолкают – демоны пожрут и не подавятся...»

«Мы не боимся!» – говорит её твёрдый, полный решимости взгляд.

«Если бы только смелость решала исход битв...»

Мы впитываем солнечное тепло и думаем каждый о своём. Она – о том, что не раз ещё задаст мне эти вопросы; я – о том, что много раз отвечу так же неопределённо, хотя со временем мне станет известно точное количество местных лет, которые я проживу здесь светочем мудрости целого народа…

Убаюкивающая размеренность здешней жизни, как оказалось, способна превратить в философа-созерцателя даже такое беспокойное существо, как я. Трагикомедия ошибок сменилась тут глубокомысленным монологом без зрителей. Ну и пусть: осмысление требует камерности, крикливая невежественная публика – прочь! Размеренное действо в скромном театре одного актёра, вершащееся на мысленных подмостках, не предназначено для разных пустоголовых свистунов, каковые способны низвести эффект от любого представления до уровня грязных плинтусов. Подите прочь и вы, мои приятели по прежним эонам, «духи с душком», как когда-то метко выразился один из смертных, занятые теперь выковыриванием грязи из-под ногтей мироздания! Прочь, честолюбивые прохвосты, наивно полагавшие себя духами Хаоса, но никогда не слышавшие и малейшего дуновения этой страшной силы! Давайте – до свидания! Носи́тесь там и тут по велению высших, ублажайте строптивую даму Судьбу – и ваше угодливое кружение, может быть, когда-нибудь вернётся сиюминутной выгодой.

Что самое характерное, они до сих пор не звали меня в свой шумный хоровод. Забыли? Ой, вряд ли! Мои выходки не быстро стираются из памяти каких угодно существ. Не велено? Возможно, но как-то не верится. Уж им-то, поднаторевшим в тонком издевательстве над мирозданием, можно просто так что-то запретить и ожидать, что они смиренно выполнят наказ? Да ни в жисть! Стесняются? И в этом сомневаюсь. Выдерживают драматическую паузу? Или просто сами ещё не догадываются, что Тартар готовит взрывную экспансию? Ну, нет, сами по себе они, может быть, не допетрили, но те, кто видят больше и дальше их, уже должны ощутить вероятностные предпосылки… А, ну их всех в Хаос! И ответ им заранее будет такой: не дождётесь! Я поведу свою игру, из упрямства и гордыни, да! Но – тс-с-с! Я этого ещё не подумал, а то, что могло отразиться в мировом эфире – не более чем отголосок моих дремотных видений! Всё – понарошку, невзаправду. Дайте понежиться на солнышке.

…Вечером я привычно поднимаюсь из тварных миров в астрал и проскальзываю в судьбоносную сферу проверить, как там мой протеже. Крошечный светлячок новой жизни в далёком мире обрёл сознание, вобрал в себя бурю эмоций, случившихся вокруг его появления на свет, впитал толику жалости и сделал первые шаги на тернистом своём пути. Доброй дороги, малыш!

Едва только пожелав своему подопечному счастливого жизненного пути, я замечаю в его глубинной сути что-то чужеродное, но не сразу могу должным образом облечь в слова картину, что не доступна прямому наблюдению, а подмечается лишь периферическим внутренним зрением, да и то, если не смотреть прямо, а скользить расслабленным взглядом по скучному рисунку судьбоносных волокон вокруг этого маленького слабого существа, едва вкусившего горечь смертного существования. Есть в нём изъян, щербина, трещинка, раковинка… Ниточки, потянувшиеся к этой червоточине, пылают яркой чернотой, но и линия его личной судьбы прослеживается только на два-три тамошних года вперёд, а дальше – мгла, плотная, серая, недобрая. Впрочем, каким бы мрачным ни казался мне туман неизвестности, он одновременно хранит юное существо от роковой предопределённости – во всяком случае, пока оно совершенно беззащитно. Судьба, быть может, повлечёт его в будущем через жизненные перипетии без всякой жалости к телу и духу, но к тому времени и я найду веское словечко в защиту моего протеже.

Решено: уделю малышу больше внимания, а то, не дай Творец, ещё потонет без должного присмотра в штормовой пучине грядущих лет. Интересное словосочетание – «бес присмотра». Как знать, может, и такие существуют за компанию с бесами паники и бесами проблем… Завяжу-ка себе в памяти ещё один узелок: тщательно проверить, насколько силён интерес Тартара в отношении героя нашего маленького «спектакля», который пока и не подозревает о своём будущем амплуа.

…Ба, что ещё за ниточки тянутся к малышу из других миров? Я не сразу приметил их, настолько они были малозаметны в общей картине. Ещё два существа той же расы, запертые в странных, если не сказать, страшных мирах, похоже, неразрывно связаны с моим подопечным – и не как-нибудь, а прямо-таки сакральным образом. Вот те на! Оттого и картина казалось незавершённой, что не было в ней ничего отчётливо светлого, одна только тьма и серость! В сем малом Промысл заключён, но как же хитро спрятан он! Так-так, вы меня интригуете, мои маленькие пони. Не чуждые магии цветные разумные лошадки, вы всячески завлекаете меня! Разумеется, я полон желания посмотреть до конца представление, которое вы невольно разыгрываете, чтобы воздать должное вашим талантам! И уж всяко позабочусь, чтобы оно не было сорвано. Я готов переписать страницу-другую в сценарии, постаравшись, чтобы этого никто не заметил. Исподволь сыграю «бога из машины», а чтецы Путей, надеюсь, мне чуть-чуть подмогут. И если моя слабенькая интуиция не обманывает, мы с вами ещё тряхнём основы мироздания!

А всё-таки, чья же это игра затевается? Неужели вступает Сама?..