Colorless
Кукла с золотым сердцем
Он просто ушел. Ничего никому не сказав, Хаст, облачившись в солдатскую форму, покинул Квайтхолл, устремляясь куда глаза глядят. Буря эмоций в его голове и сердце, словно плеть из колючей проволоки, гнали Императора прочь от места его личного поражения, не давая даже возможности задуматься о том, к чему может привести такое трусливое бегство от последствий.
Повинуясь взбунтовавшемуся рассудку, к вечеру он добрался до первого попавшегося города и там, помня лишь о том, чтобы не раскрывать свою личность и рогá, предался полной разрядке своего психического напряжения, то есть: вливал в себя литры алкоголя, подрался с парой — тройкой грифонов в кабаках, один из них чуть не спалил, после чего, закадрив в другом пару сексуальных грифин, драл их на протяжении всей оставшейся ночи.
Утро наступило внезапно, так же, как и закончилась ночь. Проснувшись в компании двух утонченных, пахнущих потом и вожделением тел, Хаст долго не мог поверить, что он позволил себе сотворить такое. Осев на край широкой кровати, он схватился лапами за голову.
“Святые Предки, что же я вчера делал? — сетовал он, пытаясь перебрать бурные события прошлых двенадцати часов. — И кто эти двое?”
Кусочки прошедшего дня постепенно складывались воедино, напоминая ему о том, какую ошибку он совершил сутки назад. Однако, вместо очередного порыва паники, к нему пришло понимание.
Его разум был чист и спокоен, как море после шторма. Вместо вчерашнего сумбура и нагромождения беспорядочных мыслей, в его голове царил полный порядок. Он понял, что именно натворил и на что рассчитывал такими действиями, но осознание этого грифон воспринял совершенно спокойно. Мало, что можно было изменить в сложившейся ситуации, но беспорядочные порывы все исправить лишь ухудшили бы все. Сейчас же он был готов осмыслить пережитое и попытаться что-то предпринять.
Внезапная мысль проскочила на вершину его рассуждений. Хаст понял, что если бы не эта самая “разрядка” с алкоголем, драками и безудержным сексом, он бы так и остался взвинчен до своего предела страхом и нервозностью. И кто его знает, что бы он еще наворотил, если бы вернулся в Скайклав.
Годы восседания на троне заставили его держаться в постоянном напряжении, сковав все тело невидимыми оковами власти и переживаний за любое свое неосторожное действие. И естественно, не было ничего удивительного в том, что настоящий грифон внутри него взбунтовался, без остатка захватив тело и возжелав развлечений за все то время, что он был заперт внутри. Первобытный, хищный дикарь поборол могущественного Императора, полностью подчинив себе его волю, заставив искать плотские утехи.
Но когда, полностью насытившись поглощенными литрами алкоголя и ощущением чужих тел, извивающихся под ним, зверь внутри утих, Император вернулся в прежнего себя. Он обернулся, оглядывая двух тихо посапывающих в блаженном сне грифин, чьи фигуры были кое-как прикрыты свалявшейся простыней, оставляя наиболее аппетитные участки открытыми. Грифон провел лапой по лицу в злости на самого себя, осознавая, что эта двоица — путаны из местного борделя, в который его бунтарский дух не поленился заглянуть.
Хаст тихо поднялся, забрал разбросанную рядом униформу и, оставив заслуженную грифинами оплату, удалился, попутно натягивая на голову кепку, чтобы прикрыть рога. Если он все-таки был неосторожен и позволил их увидеть, то вполне возможно, о его похождениях знала уже вся Империя.
Выбравшись на улицу, он глубоко вдохнул и окинул взглядом проходящих мимо прохожих. Но ни один из них не обратил на него внимания, и лишь парочка остановила взгляд, но, судя по всему, только из-за солдатской формы.
“Ну что ж, — грифону полегчало от такого безразличия, — видимо, я вчера все-таки соблюдал некоторую конспирацию. Ладно, пора возвращаться домой. Только где я?”
Остановив одного из прохожих, он осведомился на этот счет, на что получил короткий ответ:
— Это Глумнит. Меньше пить надо, придурок. А еще солдатскую униформу нацепил, — возмущенно кинула полная грифина, после чего поспешно удалилась.
Да, от Хаста все еще сильно несло алкоголем, немереное количество которого он выпил прошлой ночью, что и составило такое критичное мнение незнакомки относительно него. Почесав затылок, грифон прикинул — этот город был в нескольких часах полета от Скайклава.
“Мда, далеко же меня занесло, — пожаловался он самому себе. — Хотя, Дискорд с ним, чем дальше от Скайлава, тем меньше вероятность, что об этом кто-либо узнает.”
Ветер засвистел в ушах, подкидывая расправленные крылья грифона в очередной воздушный поток. Хаст медленно планировал в сторону столицы, раздумывая над тем, какой реакции придется ждать от Девута и Совета Правого Крыла. Он всем сердцем надеялся, что они не подняли панику вселенского масштаба по поводу его пропажи и не разослали отряды на поиски.
Но больше всего его волновали собственные ощущения над тем, что он сделал. Оборвать все связи, стать инкогнито, чтобы ощутить свободу, драйв и утонуть в развязных, пошлых развлечениях — этого ли он действительно хотел в тот момент? Ответ пришел тут же, не давая времени на рассуждение. И он исходил от удовлетворенного зверя, подавшего голос из глубины.
Хасту однозначно понравилось все это. И он хотел еще.
Именно такая череда, казалось, совсем невеселых случайностей внесла в жизнь Императора досуг, совершенно не типичный для личностей его статуса. Подобные отрывы от суровой государственной реальности быстро вошли в привычку, и теперь Император позволял себе два — три раза в год покидать насиженный трон в поисках новых развлечений.
Естественно, было недопустимо, чтобы хоть кто-нибудь заподозрил о существовании у него подобных пристрастий. Поэтому Хаст выбрал себе достаточно незамысловатое вымышленное прошлое главы гильдии наемников, чтобы отвечать на случайный вопросы поддатых собеседников в очередном баре или кабаке.
К тому же, он тщательно выбирал города, которые собирался посещать — все они, как правило, находились на удалении от столицы и не имели в себе крупных государственных учреждений, дабы минимизировать возможность встречи грифона с кем-то из высших правительственных кругов.
Он так же отказался от солдатской формы, сделав выбор в сторону покровов, которые чаще всего выбирали себе наемники: длинные плащи, безвкусная темная одежда и обязательный атрибут — шляпа, скрывающая рога.
Каждый такой “отпуск” раз за разом доказывал свою необходимость, когда, зажигая в очередном борделе, грифон забывал о всех тяготах и проблемах, которые градом взваливались на него. В те моменты для Хаста не существовало ничего, кроме него самого и приятного ощущения нежной кожи очередной жрицы любви, извивающейся в экстазе в его крепких лапах.
И результат все этого был тоже более чем полезен — к грифону возвращалась трезвость мыслей, непоколебимость рассудка и твердость в собственных решениях. В общем, все то, что было необходимо в характере настоящего государя.
Но как и все хорошее, даже такие вещи имеют привычку заканчиваться.
Прошло несколько лет. Хаст не изменял своему увлечению, регулярно вырываясь в очередной незнакомый город, вот только теперь весь его энтузиазм в поисках выпивки и девочек угас, оставив лишь угрюмое желание побыть одному, находясь вдалеке от стен Скайклава. Проблем с каждым годом становилось все больше, и грифон понимал, почему его отец так быстро принял путь силовых решений вопросов. И даже такие экстравагантные способы разрядки уже не помогали ему. Хаст желал нечто большего, чем просто раз раз разом заглушать свой расстроенный рассудок очередной порцией бухла и секса.
Но он до сих пор помнил причину возникновения своих “отдушин”, и всячески пытался отстраниться от попыток своего мозга пойти по легкой дорожке из черепов, заставляя себя давать разрядку своему первобытному началу.
На этот раз его целью стал город, являвшийся одним из лучших мест для его досуга — место, скрытое среди гор, обитателями которого являлись наемники и разношерстный сброд от грифонов до пони. В общем, тех, с кем он мог слиться, раствориться в толпе. И имя этому городку — Таллфрин.
Доковыляв до одного из самых посещаемых кабаков в городе, он заказал себе огромную бутылку какого-то виски и осел в углу с мягкими креслами, огороженным небольшими перегородками от столиков. Парочка местных, видя, что чужак занял их место, хотели было пояснить, что тут так не принято, но, едва завидев его пропитанный злобой и мрачностью взгляд, дали назад.
“Идите, идите, — подумал Хаст, провожая их своим угрюмым взором, — в таких местах надо знать, с кем ты собираешься связаться.”
Янтарная жидкость бегло наполнила стакан, и грифон невозмутимо одним залпом осушил его, даже не поморщившись. Еще одним плюсом его принадлежности к роду Императорских Грифонов было то, что только огромные дозы алкоголя могли более-менее серьезно оказать на него воздействие. И если от двух бутылок сидра, выдержанного несколько десятков лет, падали даже самые запущенные ценители спиртного, то у него они вызывали лишь легкую дезориентацию и небольшой туман в голове. Поэтому он мог спокойно и безуспешно топить свое горе на дне стакана.
Спустя час спиртное закончилось, и Хаст побрел к барной стойке за очередной порцией.
Устало опустившись на стул, он окрикнул бармена:
— Мадэры, да побольше.
Хмурый, словно туча, старый грифон молча подкатил к нему широкую кружку, наполненную темно — красной жидкостью. Хаст пододвинул сосуд к себе и глянул на мутную, дрожащую поверхность напитка, ища в нем свое отражение, искаженное маленькими волнами.
— “Напиток Героев”, значит? — угрюмо пробормотал грифон, глядя в свои зеленые глаза, отраженные в напитке. — Но я...
Опрокинув в себя половину, он опустил голову и вновь погрузился в пучину самобичевания.
Ему надоело. Все — власть, пускай и практически безграничная; сила и могущество, даже и подкрепленные тысячами жизней; возможность получить все, чего пожелаешь. На самом деле, все это имело гораздо больше отрицательных сторон, чем может казаться: власть и сила вешали на него ответственность, которая, словно удавка, день за днем все сильнее затягивала хватку вокруг него; несмотря на свой статус, то, что Хаст хотел на самом деле, он мог получить лишь такими способами — скрываясь и убегая от всех в отдаленные уголки его Империи. Это выглядело бы комично, если бы не было настолько печально — государь своей страны вынужден в тайне от остальных получать то, до чего обычным жителям — лапой подать.
Еще одной плохой новостью было то, что “отдушины” стали утрачивать свой эффект. Их частота возросла, но от этого грифону легче не стало — теперь они едва ли дотягивали до той эффективности, которой обладали несколько лет назад. Даже физические разгрузки ему уже порядком приелись — он начал видеть в них однообразие и совершенно нетипичную для этого рутину, словно они тоже стали чем — то вроде послеобеденной прогулки перед тяжелым днем работы. Это немыслимое сравнение все чаще и чаще возникало у него, стоило лишь грифону подумать об очередном “сеансе” со случайной спутницей на ночь.
Да, он все еще получал от них некоторое удовольствие и относительную трезвость и чистоту ума после, но теперь даже это омрачала одна небольшая деталь — таким образом нельзя было сбежать от прошлого и уже сделанного.
Даже самые маленькие ошибки, словно специально всплывали из его воспоминаний, стоило лишь Хасту обрести ясность разума. Они были суровым напоминанием о том, как он раз за разом нарушает данную самому себе клятву — быть лучше, чем его отец. И это очень серьезно сбивало его было наладившийся настрой на действия. Любое решение и активность нестираемыми (порой даже кровавыми) чернилами записывалось в историю Империи, что вынуждало грифона очень тщательно следить за своими действиями, и, соответственно, порождало в нем ментальное напряжение, от которого трещали даже кости.
“Прошлое всегда остается с нами” — гласило старое высказывание одного из давно умерших великих генералов Империи. И оно как нельзя лучше подходило к тому, как сейчас себя чувствовал Хаст. Слава, окружающая его, какой бы она не была, не оставит его до самого момента его “освобождения”, и лишь он в силах повернуть ее в нужное ему русло.
Но сейчас он слишком устал, чтобы действовать. Даже его маленькие, низменные радости уже не были такими плодотворными, как раньше. Ему нужен был отдых другой толики. Той, которую получить гораздо сложнее, чем кажется.
Хасту отчаянно не хватало общения. Несмотря на то, что целыми днями он был окружен множеством грифонов и пони, с которыми мог и должен был общаться в силу своего статуса, на самом деле, он не говорил и частицы того, чего хотел. Машинальные, стандартные фразы раз за разом срывались с его клюва, но они были не более, чем формальностью, выдрессированной в нем еще в детстве.
Ему хотелось обычной, душевной, не прикрытой масками пресмыкания и ложного почтения беседы: с шутками, воспоминаниями и всем тем, что обычно бывает. Грифон желал с кем — то поделится всем, что уже который год таилось на закромах его души и скребло по их стенам, терзая рассудок. И вот такое простое желание а-ля “хочу в заботы простых жителей” было для Императора ближе, чем проблемы государственной важности.
Да только вот такое элементарное намерение никак не представлялось для него возможным. Действительно, кому он мог, не тая, рассказать о всем этом? Специализированные психологи? Исключено, к ним у Хаста вообще не было доверия. Кто-то из Совета Правого Крыла? Эти заносчивые грифоны хоть и обладали нужным для управления государства талантом, но платой за это была их совершенная черствость и холод душ. Дэвут? Возможно, Хаст и считал его своим самым верным и близким соратником, но что — то ему подсказывало, что откровенничать с ним совершенно не стоит... Все же остальные — для их же блага было не знать всех тех вещей, что лежали на плечах Императора.
Вот так и получалось, что, будучи по уши в контактировании с половиной Империи, он был абсолютно одинок.
Под удивленные взгляды бывалых алкоголиков Хаст одну за другой осушал кружки с мутным, крепким пойлом, строго намереваясь напиться в этот вечер. Он молча наслаждался одиночеством, отрываясь от печальных мыслей лишь за тем, чтобы опрокинуть очередную стопку виски. Любой, кто увидел бы его сейчас, мог совершенно справедливо подумать, что это очередной сломавшийся охотник за удачей, пропивающий свои деньги.
И он практически добился желаемого, если бы его не вернул в реальность ангельский голос:
— Привет, — раздались мягкие слова. — Можно составить тебе компанию?
Хаст нахмурился и даже не поднял взгляда, чтобы ответить.
“Отлично, одна из этих приставучих проституток, ищущих надравшихся в хлам идиотов, чтобы вытянуть из них все денежки всего парой жестов и намеков, — подумал он. — Вот только тебя мне сейчас не хватало.”
— Нет, — сухо ответил грифон, продолжая лакать алкоголь.
Но вместо ожидаемой грубой реакции отверженной шлюхи, в ответ он услышал лишь легкий, детский смешок. Настолько не наигранный, что это подстегнуло в нем некоторое любопытство насчет хозяйки голоса. Интерес переборол грифона, и он наконец поднял глаза, дабы окинуть взглядом настойчивую нарушительницу его покоя.
На него смотрели два ярких янтарных глаза, которые утонченные черты подводки туши делали настолько прекрасными, что в них можно было утонуть и забыться, навсегда оставшись взирать в их бесконечную глубину. Ее милое лицо с маленьким, аккуратным клювом и выражением мягкого интереса и приветливости. Ладные, изящные черные лапы, подпирающие личико. Необычное, бордовое оперение, покрывающее ее элегантную, стройную фигуру, подчеркнутую легким, черным вечерним платьем, выдававшим слегка вздымающуюся от дыхания грудь и пару длинных крыльев за спиной. Запах, источаемый ее легким парфюмом, даже не смотря на железобетонный смрад табака и алкоголя, игриво щекотал нос грифона, опутывая его разум, словно виноградная лоза, и заставляя всецело посвящать свое внимание его носительнице.
Грифина просто ангельским взглядом смотрела на Хаста, регулярно посылая ему пару кротких улыбок. И рогатый был готов поклясться, что она — идеал его красоты. Самая очаровательная, прелестная, божественная из тех, кого он вообще когда-либо видел. Неотразимость была ее несомненным преимуществом, и грифина не боялась сделать его еще совершенней. И так бы все и было, если бы не одно “но”.
Он без труда узнал в ней одну из тех служительниц ночи, что предлагали таким как он на ночь забыться в их теплых объятьях. И теперь эта прелестная куртизанка пыталась добиться его внимания.
Спустя секунду таких размышлений Хаст понял, что тупо глазеет на нее, словно школьник, впервые увидавший студентку из летного лагеря. Недовольно распушив перья на шее, он снова опустил голову, чтобы уткнуться в кружку, но через мгновение его взгляд вновь вернулся к его телу, жадно вгрызаясь в каждый неприкрытый платьем участок.
Естественно, это не осталось без ее внимания. Издав еще один галантный смешок, она ласково осведомилась, водя по столу черным когтем:
— Я Лилиан, — осторожно сказала грифина, — а тебя как зовут?
Несмотря на то, что Хаст отчетливо ощущал, что ему становится все труднее и труднее отводить от нее взгляд, он все равно был не в том расположении духа, чтобы подыгрывать ей.
— Извини, но сегодня я не войду в твой послужной список, — угрюмо пробормотал рогатый. — Найди себе другого спутника на ночь.
Но даже такая грубая попытка грифона отшить упорную красотку оказалась безуспешной. Она вновь расплылась в невинной улыбке, заставив грифона поежиться от растущего в чувства возбуждения, которое он силой подавлял в себе.
— Хм, — Лилит задумчиво провела лапой по прическе, — а что, если мне интересен именно ты и никто другой? — она игриво улыбнулась. — Что тогда будешь делать?
— Тогда я еще раз повторюсь, — еще жестче отрезал Хаст, — что мне не интересна ни ты, ни твои услуги. Свободна.
Она вновь хихикнула, мило жмурясь.
— Вруша. Я же вижу, как ты пожираешь меня взглядом, — заметила Лилиан, специально подставляя для обзора наиболее притягательные и видимые неприкрытого платьем участки ее тела.
Желание все сильнее захлестывало Императора. С каждой секундой либидо внутри него разгоралось с новой силой, подстегивая одурманенный алкоголем разум к действию. Его лапы просто чесались прикоснуться к ее нежному оперению, но суровый, скрипящий под гнетом тяжких раздумий рассудок каждый раз останавливал эти порывы.
— Не будь букой, — сладко пела у его уха грифина, — позволь мне развеять твою тоску. И эти зеленые, шаловливые глазки сейчас наглядно подтверждают то, что тело отражает твои настоящие желания в поисках тесного, — она подмигнула, — общения. Так можешь пойдешь ко мне на встречу и скажешь свое имя?
— Мне все равно, — угрюмо ответил Хаст. — Ты ничего не знаешь.
— О нет, знаю, — томно прошептала грифина, все ближе наклоняясь в его лицу, — твое тело уже мне все само рассказало.
И в этом была доля правды. Хаст неуютно ерзал на стуле, ощущая частички ее приятного дыхания, долетающие сквозь дым до его лица. И каждый такой обрывок заводил его все сильнее, заставляя грифона тщательней обследовать сексуальную фигуру грифины. И после этого ей было достаточно всего пары невинных выстрелов глазками, чтобы сломать его неприступную защиту.
— Трик, — глухо отозвался выдуманным именем Император, безуспешно пряча взгляд.
— Ну вот, это было просто, не так ли? — хихикнув, сказала Лилит. — Может, выпьем чего нибудь?
Хаст понял намек. Он махнул бармену:
— “Черно-белого” для дамы. И один “Веном” мне.
Как он и думал, Лилит была просто непревзойденным мастером по проникновению в доверие подвыпившему грифону. Каждый взгляд, слово или “нечаянный” жест все сильнее приковывали его внимание на ней. Он молчал, слушая ее сладкие речи, направленные на то, чтобы поднять угрюмому грифону настроение и поселить в нем задор для этой ночи. И чем дольше Хаст слушал, тем сильнее падал в бездну ее очарования, утопая в янтарных глазах куртизанки. Смысл его грусти теперь был не так уж и важен, потому что он практически забыл о нем, вникая в ласковые комплименты Лилит.
Он так и не понял, как буквально через час оказался с ней в номере одной из гостиниц.
Хаст лежал, медленно поглаживая своей широкой лапой голову Лилит, утроившуюся у него на груди. Перебирая ее мягкое, лоснящееся в слабом свете оперение, он пытался понять, что же произошло.
Такого у него уже очень давно не было. И дело было даже не в том, что это был самый отменный, незабываемый и страстный секс в его жизни, нет. Все скрывалось там, на глубине этих янтарных глаз, задумчиво взирающих на него. Он “перепробовал” уже не один десяток представительниц этой славной профессии и хорошо знал, чего от них ожидать, но с Лилит все было как-то не так.
Хаст был одержим ей и одновременно боялся оттолкнуть грифину своей бурной страстью. Хотел не выпускать из своих лап вечность, наслаждаясь теплом ее безукоризненного тела и еле заметным биением сердца, ощущаемым на своей груди, но и страшился того, что может сломать ее, как хрупкую фарфоровую статуэтку. Желал не отрываться от ее очаровательного взгляда, без остатка погрузившись в его тихую глубину, подобную пелене нежного, окутывающего с лап до головы шелка невероятной легкости и изящества. Даже этот простой момент их задумчивой тишины казался для Хаста настолько блаженным, что его мозг отказывался вырисовывать истину того, что он скоро закончится.
Император не хотел думать об этом. Сейчас для него была лишь эта комната, кровать, и милая партнерша под его объятьем, с интересом смотрящая куда-то в дальнюю часть его души через глаза. И он не желал ничего более этого взгляда, хотя понимал, что испытывать подобное к обычной жрице любви — верх идиотизма.
Хотя, недопустимо было назвать Лилиан “обычной”. У рогатого уже давно закончились слова, чтобы описать то, насколько она была прекрасна.
Грифина слегка приподнялась, ложа голову ему на грудь так, чтобы беспрепятственно смотреть прямиком в его глаза, после чего, легко поправив покрывало, тихонько спросила:
— Ты с самого моего пробуждения задумчиво сверлишь стену взглядом. Может, расскажешь мне, почему мой герой сейчас мрачнее тучи? — водя когтем по его широкой груди, осведомилась Лили.
— Да так, — отмахнулся Хаст. — Обычные наемнические мысли.
— М-м-м, — протянула грифина, — а я вот вижу, что не совсем. После всего того, что мы натворили этой ночью, у таких как ты не остается вообще каких-либо важных вещей для рассуждения.
— Не твоего ума дела, — огрызнулся грифон. — Я тебе уже говорил, ты ничего не знаешь обо мне.
Лилит потянулась, игриво поигрывая своим хвостом по телу рогатого.
— А вот и нет, — передразнивающе ответила она, — знаю-знаю. Знаю, что этот сильный, мускулистый, красивый грифон до сих пор хмурится и пропадает в своих мыслях, а не со мной. И мне не нравиться, что что-то, что его гложет, мешает ему полностью расслабиться.
Хаст хмыкнул, закатывая глаза.
— Поделись ими со мной, — как-то по детски, совершенно невинно добавила Лили.
— Чего? — опешив, переспросил рогатый. — С чего ты решила, что мне это нужно?
— А ты попробуй, и тебе полегчает, — заботливо заверила его она, нежно проведя лапой по его лицу и шее. — Я обещаю.
Очередной томный взгляд накрыл разум грифона, круша в пух и прах неприступность его решений.
— Тебе действительно хочется слушать россказни наемника? — неуверенно спросил он.
— Угу, — опять же, очень простодушно ответила Лилит. — Моя мама постоянно мне так помогала, просто слушая то, что у меня на душе.
Внутри Хаста началась борьба. Часть его разума, озлобленная на весь мир и, прежде всего, на него самого, рыча требовала послать эту шлюху куда подальше и велеть ей заткнутся и не лезть к нему в душу, приводя весьма весомые аргументы. Действительно, что она-то может знать, живя у Дискорда за пазухой, о той ноше, что приходится ему нести? К тому же, рассказывать все он не мог — конспирация как-никак.
Но другая его часть — тот самый одинокий, живущий в золотой клетке грифон, сказал всего лишь одну фразу, чтобы перевесить Хаста на свою сторону: “Она первая, кому не безразлично то, что тебя отягощает”.
Немного поразмыслив над тем, как преподать ей свою жизнь в виде своей фиктивной маскировки наемником, Хаст заложил лапы за голову и заговорил:
— Хорошо. Только учти, моя жизнь — это как пасть мантикоры: огромная, отвратительная, и тебе не захочется знакомится с ней лично, — хмуро сказал грифон, на что Лилит лишь в очередной раз невинно улыбнулась, не желая отступать от своей просьбы. — И в ней гораздо больше вещей, которые не дают мне спать по ночам, чем может казаться...
Иногда мир не перестает удивлять, раз за разом показывая, какими же бездумными идиотами порой могут быть даже сливки общества.
Хаст был в полнейшей прострации, узнав, в какую переделку попала именитая семья Льерн, о которой знали все, кто жил в центре Империи. Мистер и Миссис Льерны были старыми друзьями Императора, с которыми он познакомился, будучи еще только предполагаемым наследником трона. Рогатый находился в достаточно доверительных отношениях с этой активной парой военных комиссаров, которые были совершенно не против скрасить серые будни молодого наследника прогулками, пикниками и путешествиями по Империи. И было неудивительно, что он решил лично оказать им помощь в том гибельном положении, в котором они оказались.
Нельзя было сказать, что Пит Льерн был легкомысленным и беспечным, но то, во что он решился втянуть свою семью в один из прохладных осенних дней, однозначно не было лучшей идеей. Комиссар решил показать им одну из окружных тюрем, в которых как раз должен был проводить регулярный обход для наведения порядка и поддержания духа охранников и солдат. И когда грифон вместе со своей женой и еще совсем маленькой дочкой был в одном из блоков внушительной тюрьмы, поднялся бунт. Настолько зверский и стремительный, что охрана не успела что-либо кардинально предпринять, чтобы оттеснить назад стремительный поток нарушителей, и вскоре вся семья Льернов была заблокирована в том самом блоке.
Но с ними был ни абы кто, а сам Комиссар Льерн. И солдаты, воспрянув духом, стали яростно огрызаться на неорганизованные атаки заключенных, заставляя замедлить их свой прорыв. И очень скоро кое-кто из заключенных смекнул, что именно комиссар и станет их билетом на свободу.
Солдаты, охранявшие Пита, не успели среагировать, пав под молниеносной атакой небольшой группки грифонов, отделившейся от основной массы. К удивлению комиссара, с саблей на перевес кинувшегося защищать свою семью, они не были тем неотесанным быдлом, которым до отказа была набита тюрьма, но все же, закаленный в бою, он смело раз за разом отражал их выпады, все дальше и дальше отгоняя от себя.
Но боевой задор и желание защитить своих родных и стали причиной того, что через минуту комиссар зачехлил свое оружие и упал на колени перед бандой заключенных, обещая сделать любую вещь, о которой они попросят.
Воспользовавшись отвлеченностью Пита, их главарь захватил в заложники его маленькую дочь и, приставив к ее маленькой шейке свою отвратительную, когтистую лапу, намекнул грифону, что если тот не отзовет солдат и не сложит оружие, то он окрасит стены тюрьмы кровью этой девочки.
И комиссар подчинился. Ему ничего не осталось, как позволить этим ублюдкам свободно покинуть тюрьму, загребая с собой оружие охраны и всех заключенных. Но надежды Льерна были тщетны — даже покинув стены каталажки, они не отпустили его чадо и, под гневные обещания грифона убить каждого из них самой мучительной смертью, скрылись в близлежащем лесу.
В обычной ситуации Хаст бы просто послал войска разбираться с кучей сбежавших зеков, но были два обстоятельства, которые вынудили его поднять свою задницу с трона и сделать все лично. Первое — это уважение и некоторая симпатия к Льернам, которые убивались горем в переживаниях за жизнь их дочери. И второе — те, кто догадались ее схватить, не были обычными ворами или рецидивистами, о которых можно было особо не задумываться.
Поэтому, взяв с собой новый, только что сформированный отряд Императорской Гвардии, он выдвинулся в одну из деревушек, рядом с которой, по информации разведки, и могла скрываться та самая банда. Прибыв туда, его встретил эскорт комиссара и он сам, ведя под лапу свою жену, на которой не было лица от ужаса и горя. Едва Пит обменялся с Хастом приветствием и парой фраз о ситуации, как миссис Льерн, отпрянув от своего супруга, упала в ноги рогатому, принявшись умолять того вернуть ей дочь и покарать этих сволочей.
— Умоляю, верните мне мою девочку! — рыдала грифина, обхватив Хаста обеими лапами и глядя в его глаза безумным, потерянным взглядом. — Она не переживет и часа с этими дикарями! Моя маленькая, ранимая Флоппи... Прошу, молю, мой Император, спаси ее!
Ее муж был более сдержан, но даже через маску самообладания Император видел, как часто подергиваются мышцы на его лице, выдавая нервный накал. Его взгляд был тяжел и сер, словно свинец, а лапы очень часто поправляли фуражку на голове, повинуясь, видимо, какому-то заклинившему привычному жесту. Комиссар буквально оторвал свою супругу от государя, позволяя ей зарыться в его толстой шинели и рыдать, в полголоса продолжая повторять свое истеричное требование.
От вида несчастного грифона внутри Хаста все сжалось и засвербило. Единственное, что мог сделать комиссар — разослать по всей окрестной площади небольшие группки солдат на поиски, но и тех едва хватало — леса были огромными, а других заключенных, стремительно разбегающихся по всей их площади, тоже было не мало. К тому же, успело без вести пропасть несколько десятков гражданских, и теперь деревни и городки настоятельно требовали своей защиты, что еще больше уменьшали количество свободных воинов.
Вот и получалось, что он действительно был их последней надеждой.
Поправив высокий воротник, выглядывающий из под брони, Хаст окинул взглядом деревушку. Все ее жители, сбившись в толпу, наблюдали за троицей, ища в их действиях хоть небольшой знак на то, что они будут в безопасности от полчища зеков, свободно разгуливающих неподалеку. Видя это, у рогатого просто не оставалось выбора в том, что он должен сказать в следующую секунду.
— Обещаю, я найду вашу дочь, — сказал он настолько сурово, насколько смог, устремив взгляд на двух грифонов перед ним, — пусть даже придется выкорчевать каждое дерево этих лесов и заглянуть в самый темный угол. Я обязательно верну вам ее в целости и сохранности, а эти мерзавцы до конца своих коротких жизней будут жалеть о том, что они сделали.
Хаст со звоном постучал закованной в металл лапой по нагрудной броне.
— Клянусь словом Императора.
Хаст стоял, намертво сжимая в лапах свой верный винчестер. От напряжения на его висках проступили вены, а лапы скрежетали гнущимися под его хваткой пластинками перчаток. В его сторону смотрело восемь взведенных ружей, чьи хозяева, нервно хихикая, медленно расходились, пропуская вперед красного грифона, задумчиво прокручивающего в руках изогнутый, словно коготь, нож.
— Так, так, — довольно сказал он, — неужто сам Император Хаст пожаловал к нам? Ну что ж, — грифон указал лапой в толпу, — милости прошу к нашему шалашу!
Лес оказался действительно огромным. Как бы гвардейцы не старались побыстрее его облететь, он упорно не кончался, устремляясь за горизонт и теряясь в нем сплошным зеленым слоем листвы. И рано или поздно всему отряду пришлось рассредоточиться, оставив Хаста всего с четырьмя охранниками. И вот, когда он в сопровождении четырех силуэтов, закованных в золотистые доспехи, прочесывал очередной участок леса, его внимание привлекла небольшая поляна с нагромождением камней на высоком холме.
Подав им знак продолжать поиски, он отделился и спикировал вниз. Камни и холм, как оказалось, были не сумбурным нагромождением, а самым настоящим гротом, чей вход, словно разинутая пасть, открывал вид на тьму пещер, уходящих глубоко под землю. Поляну окружал глухой забор из деревьев, и поэтому с земли его увидеть было крайне трудно, а грот, судя по всему, был достаточно велик, чтобы скрыть в себе внушительное количество грифонов. Идеальное место, чтобы спрятаться от ненужного тебе внимания.
Именно такие мысли и пришли Императору в голову, стоило лишь ему завидеть эту полянку. Он бы не стал спускаться сюда один, если бы не твердая уверенность в том, что он не найдет здесь ничего, как не нашел и в радиусе десятка километров от этого места. Поэтому он собирался быстро окинуть взглядом вход грота на предмет свежих следов или какой-либо деятельности, да вернуться к гвардейцам, продолжив свою миссию.
Если бы Хаст знал, что ждет его в гроте, он бы привел с собой целое войско.
Как только грифон подошел к природному укрытию, грот отрыгнул из себя несколько силуэтов, злобно звеневших щелчками взводящихся затворов. Восьмерка грифонов, облаченных в тюремную форму с натянутыми поверх кусками доспехов, стремительно высыпались на поляну перед рогатым, окружая его. Зеки с совершенно не типичной для них тактикой быстро заняли позиции и вскинули ружья в сторону Хаста.
Но рогатый тоже был не лыком шит, и за те секунды, что перегруппировывались беглецы, сумел достать “Воскресшего”, рывком рычага вогнать патрон в ствол и выцелить из окружения того, которому были наибольшие шансы попасть в голову. Теперь и он, и те грифоны были готовы обменяться залпом из своих ружей, подняв на уши весь лес.
Но что-то грифоны не торопились превратить Хаста в кровавое решето, хотя имели огромные шансы порешить Императора и не понести потерь со своих сторон. Они лишь идиотски улыбались, осознавая свое превосходство над самим повелителем Империи, который был на волоске от смерти, отделяемый от встречи с предками лишь их странным ожиданием. Грифон нервно водил стволом по их головам, сжимая курок на грани от того, чтобы выстрелить, и один из заключенных, заметя это, совершенно неожиданно опустил ружье, приложил лапу к клюву и тихонько шикнул, как бы призывая рогатого не делать глупостей.
И только когда через минуту появился их главарь, приведя с собой еще пол-дюжины сообщников, Хаст понял, почему они себя так вели.
“Зодиак, — имя пронеслось у Императора в голове, вытягивая за собой информацию из воспоминаний, — почему ОН оказался в обычной тюрьме?”
Этот грифон и его банда, “Шкуродеры”, были очень широко известны всем жителям Империи. Они заслужили настолько отвратительную и оглушительную славу, что их поимки стали требовать даже Эквестрийские послы, обеспокоенные тем, что эти грифоны однажды могут захотеть разнообразия в их нездоровых увлечениях.
Даже если соединить лексикон грифонов, зебр, пони, экзотические языки Псов, драконов и древние забытые наречия, все равно не хватит слов, чтобы достаточно описать все те отвратительные подвиги, что совершил Зодиак. В отличии от любых других наемников, он брался даже за самую грязную, жуткую работу, которую только могли предложить. Он не разбирался, кем будет его следующая цель, хотя для каждой из них выбирал свой подход, порой настолько изысканный в своей извращенности, что у тех, кому было суждено увидеть его результат, сводило зубы и оставалась пара-тройка незабываемых впечатлений для ночных кошмаров.
Его ужасающая, больная аура очень быстро собрала вокруг него сборище таких же сдвинутых на насилии и садизме грифонов, как и он. Они не миловали никого из своих жертв — ни женщин, ни детей. Шкуродеры насиловали их, зверски убивали и снимали с них кожу, украшая своих экстравагантные костюмы освежеванными лицами и кусками плоти. Это монстры ради развлечения жгли целые деревни, а потом жарили зефир на тлеющих трупах. К слову, среди них точно были и каннибалы, педофилы, фетишисты и другие поехавшие личности, стремящиеся реализовать плоды своей ущербной фантазии. И все вместе, они, словно послушное стадо фанатиков, шли за своим лидером, который не видел ничего плохо в том, чтобы позволить своим парням развлекаться так, как им хотелось.
И даже при всем при этом, Зодиак не был идиотом. Именно его неординарный разум не раз вытаскивал его банду из такой задницы, в которой, казалось, не было выхода. Его безумные авантюры каждый раз срабатывали, беря противников “на слабо” или выводя их из равновесия тем ужасом, который демонстрировал им красный маньяк. Он постоянно уходил, пусть и не сухим, а заляпанным кровью своих и чужих, безнаказанным, разнося в щепки любое препятствие на только ведомом его искаженному рассудку пути из трупов. После него не оставалось ни свидетелей, ни заложников, ни живых. Безумие на грани с фантастической гениальностью превратили его в один из ужасов Империи, о котором слагали истории и небылицы.
Но при этом которого никто не смел упомянуть вслух, ведь кто его знал, может он прямо сейчас стоял за спиной говорящего?
Хаст прекрасно знал о нем из регулярных докладов Девута, который, совершенно не реагируя на то, что читает, будничным тоном рассказывал о очередном кровавом массакре, который устроил Зодиак с Шкуродерами. И сейчас рогатый совершенно не понимал, что тот может делать в обычной тюрьме, да еще и со всей своей свитой. Ежели его поймали, то почему не сообщили об этом в Скайклав и не направили в места заключения подходящего для них режима? Держать этот взвод психов в обычных камерах было самой большой глупостью, и неважно, насколько хорошо была подготовлена охрана, преступный гений Зодиака все равно бы вытащил их оттуда, по пути забрав с собой как можно больше жизней. Видимо, теперь Хасту предстоял серьезный разговор с Питом и другими начальниками тюрьмы.
Если, конечно, он выберется отсюда живым.
— Ребята, что ж вы так нелестно к нашему государю, — сетующе добавил Зодиак, — будьте же вы грифонами, в конце концов. Император Хаст, может, чаю?
Хаст лишь сплюнул в ответ, повел плечами и плотнее припал к винчестеру.
— Ну на нет и суда нет, — немного огорченно добавил грифон. Он подошел ближе к рогатому и принялся вычищать ножом грязь из под когтей. — За чем пожаловали?
— Хватит фамильярничать, — оборвал его Хаст. — Ты и твои дружки давно заслужили себе по несколько сотен смертных приговоров, Зодиак. И сейчас ты добавил к ним еще парочку, сбежав из тюрьмы.
— Оу, так вы вот за чем, — отрешенно ответил красный рецидивист. — Мда, да там и заслуживать не за что. Достаточно было сказать этим идиотам, покорно сидящим в своих клетках, что охрана сплошные хлюпики, которые не выдержат любого мало-мальски отклоняющегося от нормальных рамок поведения и с радостью откроют выход в камере, да дать особо ярым пару заточек, и вуаля — можно вдыхать свободу полной грудью. Пара моих ребят демонстративно распороли себе животы, и охрана сдалась, забыв о безопасности и кинувшись спасать заключенных. Кретины, что сказать.
— Ты еще большая мразь, чем о тебе говорят, — с отвращением добавил рогатый. — Не медли, пусть твои пешки уже выстрелят в меня, чтобы я смог спокойно прошить тебе и им головы.
Красный, услышав это, коротко захохотал, а за ним в истерическом хихикании разразились его Шкуродеры.
— Не будем торопить события, Император, — сказал Зодиак. — Ежели тут начнется стрельба, то ваши цепные псы не помедлят слететься, как вороны на падаль.
— Ты очень удачно описал себя, Зодиак, — отметил Хаст. — Вонь такой гнили, как ты, мои солдаты заметят за километры.
— Хм, неловко получилось, простите, ребят, — он кинул виноватый взгляд в толпу своих сообщников, но те лишь кивнули в ответ. — Без сомнения, так и будет, но у меня есть кое-кто, кто заставит ваших воинов дважды подумать, перед тем, как броситься спасать вас.
От одного слова “кое-кого” у Хаста дико зачесались рога. И через секунду его самые страшные предположения подтвердились.
Зодиак похлопал лапами, и из толпы грифонов за его спинов вытолкнули маленького птенца, которую красный псих заботливо взял под крыло, сел на землю и посадил на колени. Девочка выглядела слегка запуганной, но на ней не было ни одной царапины или синяка. Она послушно сидела, коротко глядя то на Хаста, то на Зодиака.
В этот момент Император заметил, как четверка грифонов, увидевших малышку, отвратительно облизнулись, таращась на ее детское тело. Внутри грифона вспыхнуло пламя ярости, и он приложил воистину титанические усилия, чтобы не дать когтю сильнее надавить на курок и разнести в клочья головы этих сраных извращенцев.
— Поздоровайся с дядей, — дружелюбно сказал Зодиак.
— З-здравствуйте, — сдавленно пробормотала девочка, зашугано поднимая свою голову в попытке посмотреть Хасту в глаза.
— Отпусти девочку, — гневно процедил рогатый, звучно щелкнув рычагом винчестера. — Немедленно.
— Эх, — красный глубоко вздохнул и покачал головой, — никак не могу. Понимаете, именно это прекрасное создание — наш маленький, милый ключик к полной свободе от преследования — он погладил девчушку по голове, от чего там съежилась. — Ровно такой же, как и от ворот той хиленькой тюрьмы. Стоит мне проявить жесть доброй воли, и меня начинят свинцом, как это это делает заботливый пекарь со своими пирожками с ягодами.
Зодиак повел изогнутым клинком, поднеся его на опасную близость к шее заложницы.
— Будет очень некрасиво, если вы будете неаккуратны и дадите нам повод задуматься над тем, чтобы пойти на крайние меры, — как бы невзначай добавил псих.
— Ты не уйдешь отсюда живым, — зло пообещал Император. — Пусть я умру, но дам время моим солдатам дойти сюда, чтобы спасти ее.
— Даже так? — немного удивленно спросил красный. — Вы, государь целой Империи и ее надежда и опора, готовы отдать жизнь ради безопасности одной маленькой девочки?
— Без сомнений, — ответил Хаст.
По лицу красного грифона пробежала тысяча эмоций, прежде чем остановиться на мине дикого, щенячьего восторга.
— Просто прекрасно! — хлопая, сказал он, однако, в следующую секунду его лицо помрачнело, и грифон с траурным выражением помахал толпе, после чего она разошлась, открывая путь к гроту. — Тогда, вы просто не оставляете нам выбора, ваше высочество. Надеюсь, вы знаете о том, что вместе с нашем побегом из деревушек пропало несколько жителей, да?
Император нервно дернул крыльями.
— И?
— Наши товарищи по несчастью с радостью пригнали нам это стадо беззаботных обывателей, — размахивая лапами, сказал красноперый. — И сейчас, в этой пещере находится более пятидесяти заложников, и все они — сплошь женщины и дети. Мне стоило больших усилий, чтобы утихомирить моих ребят перед соблазном развлечься с целой толпой беспомощных, слабых самок и их отпрысков, да. Но они же должны были дождаться вас! Как вам такой расклад?
— Бессмысленно, — сухо добавил Хаст. — Ты запер их в безопасности от самого себя.
В следующее мгновение из глубины грота раздался утробный, глухой рев, от которого земля под его лапами задрожала, а из пещеры, спасаясь бегством, вылетела небольшая стайка летучих мышей. Рогатый с удивлением посмотрел в ее черное нутро, пытаясь высмотреть источник звука.
— Неужели? — скептично добавил Зодиак, — Ну да, в безопасности. Пятьдесят с лишним жителей, среди которых только женщины и дети, и одна очень злая, голодная, огромная мантикора, явно не довольная тем, что ее разбудили, в полной безопасности, там, глубоко в пещере. Я думаю, она будет весьма не прочь поиграть с парой-тройкой своих гостей.
— Ты монстр, — холодно, словно буран, отозвался Хаст.
— Не, — отмахнулся психопат. — Монстр — там внизу, в гроте. А я здесь, собираюсь чинно, мирно уйти восвояси от целой армии, прочесывающей лес. Хотя, вы, конечно, можете попытаться сделать то, что хотели, — протянул он, — постреляться тут с нами, помочь этой девчушке, быть героем и бла-бла-бла...
Из грота прокатился ее один раскат рева, еще более пронзительный, чем раньше. Но теперь за ним пришел еще и хор отчаянных воплей и вскриков остальных заложников.
— Кушать подано! — смеясь, добавил Зодиак, — Похоже, она почуяла непрошеных гостей. Думаю, пока мы тут болтаем, мантикора найдет себе пару сочных закусок, так что можно не торопиться.
Броня на рогатом грифоне в очередной раз заскрипела, отражая напряжение его мышц. Его взгляд судорожно бродил по безумным лицам Шкуродеров и их ненормального лидера, заботливо держащего на коленях маленькую девочку. Она исподтишка поглядывала на Хаста, словно желая от него что-то услышать, но каждый раз прятала взгляд, стоило Зодиаку повернуть к ней свою голову.
— Ну так что? — торжествующе вскидывая лапы, спросил красноперый. — Что же выберет наш Император? Позволит нам спокойно уйти, или же кинет вызов судьбе, попытаясь дать надежду этой милой леди, оставив на произвол судьбы своих подданных?
Он поднялся, взял девочку под лапу, прикрыл ее крылом, и взглядом, полным ехидного злорадства и безрассудства, посмотрел на Хаста.
— Вам решать, ваше высочество.
Грифоны вновь вскинули ружья, целясь в Императора. Вооруженная толпа отошла, оставляя путь к гроту открытым и постепенно отстраняясь к краю поляны, пока их главарь не подал им знак остановиться. Теперь на отрытом пространстве остался Хаст, неистово сжимающий в лапах “Воскресшего”, Зодиак, заботливо прикрывающий маленькую Флоппи, и полная пещера мирных жителей, запертых там вместе с яростным зверем, который собирался их сожрать.
Вот теперь время окончательно обратилось против рогатого грифона, заставляя дорожить каждой секундой, потраченной на раздумья. Он судорожно пытался сообразить, что же ему делать.
Выбор стоял непростой. Конечно, его первоочередной задачей было спасение Флоппи, чьей матери он дал обещание вернуть ее в целости и сохранности. Да и просто нельзя было оставлять ее больше ни на минуту среди этого сборища грязных извращенцев, только и думающих о том, как быстрее дорваться до ее юного тела.
Но там, в глубине каменного лабиринта были такие же дети, вместе с их матерями, тщетно пытающимися защитить их от озлобленной мантикоры. Будь среди них хотя бы пятеро взрослых мужчин, он бы не стал беспокоиться, но, как сказал Зодиак, их они отсеивали специально для того, чтобы те не могли дать отпор разбуженному чудовищу. И даже если среди пленниц найдутся те, кто захочет во что бы то не стало защитить своих чад, что они смогут противопоставить разъяренному монстру, вдвое их выше и в десятки раз сильнее?
Хаст был загнан в угол. Жизнь полусотни невинных душ и судьба одной очень важной девочки были целиком и полностью в его лапах, но ни одно из решений, которые он мог принять, не было правильным. Кто-то из них должен пострадать, чем-то придется пожертвовать ради того, чтобы другие могли жить. И время не терпело промедления, с каждой секундой все настойчивей требуя от Императора решения в выборе одного из зол.
И он сделал свой выбор. Рассудок грифона орал, матерился и обещал даровать ему мучительные годы бессонницы за то, что он собирался сделать, но неприступный дух Императора, ответственного за жизнь своих подданных, быстро заткнул истеричную пробоину.
— Проваливай отсюда, — сдавленно проговорил Хаст, опуская винчестер, — но не думай, что я не вернусь за тобой, и когда этот день настанет, я гарантирую, ты умрешь самой медленной, отвратительной и мучительной смертью, которой только можно сдохнуть.
— Вы слышали его, ребята? — радостно сказал Зодиак, и толпа грифонов возликовала. — Поднимаем задницы и не будем мешать нашему государю заниматься его прямыми обязанностями. Пойдем, Флоппи, у нас с тобой впереди еще куча приключений, — он похлопал девочку по ее крохотному плечу и, схватив за лапу, поволок за собой к группе сообщников.
Флоппи обернулась, с непонятной смесью надежды и огорчения смотря на Хаста, который, едва заметив ее внимание, опустил взгляд в землю и скривился, все сильнее стискивая клюв.
— Не бойся, — мертвым тоном пробормотал ей он, — я обязательно вернусь за тобой. Только верь и не бойся.
Зодиак одернул ее, и толпа поднялась чуть ниже верхушек деревьев, чтобы не казаться слишком заметными.
Красноперый бодро помахал Хасту, напоследок прокричав:
— И да, вам лучше не преследовать нас, а то я что-то в последнее время нервный, чуть почую чужие взгляды на свою спину, тут же за нож хватаюсь, — грифон провел лапой по изогнутому клинку на поясе. — Нехорошо будет, если кто-то мне под лапу подвернется в этот момент...
— УБИРАЙСЯ! — рявкнул Хаст, неистово фыркнув носом.
— Тогда долгой жизни Императору! — торжественно продекламировал Зодиак и, поддерживая маленькую грифину, скрылся в густой листве.
Хасту хотелось завыть во всю глотку от глубокого, противного ощущения того, что он только что обрек невинную девочку на ужасную судьбу. Приложи он еще чуть-чуть своей гневной силы, и рукоять винчестера лопнула бы под его сжатыми до побеления лапами. Огромная тяга развернуться и порешать этого чертова ублюдка была самым большим соблазном, но очередная волна криков из грота стала напоминанием о том, ради чего он пошел на такую жертву. И еще о том, на чем он выместит свою ярость.
И решительность вернулась к нему весьма вовремя. Как только он оказался внутри грота, его встретил взгляд более полусотни глаз, страх в которых быстро сменился слабым огоньком надежды, стоило заложницам понять, кто пришел им на помощь.
Однако, на огромную мантикору, стоящую всего десятке метров от входа, его появление не произвело никакого эффекта. Внушительный монстр уверенно шагал в сторону кучи грифин, в страхе забившихся в самый дальний угол помещения, скаля свои желтые клыки и размахивая увесистым скорпионьим хвостом, увенчанным большим жалом.
Дальше Хаст позволил действовать лишь своим рефлексам и кипящей злобе в его сердце. Верный “Воскресший” за секунды превратил хвост мантикоры в кровавое тряпье, а когда та, обезумев от боли, кинулась в сторону угрозы, то же самое сделал с ее широкой мордой, начинив глаза, череп и глотку кусками свинца. Каким бы стойким и живучим не был монстр, очень скоро доза инородного элемента превысила допустимую для жизни норму, и зверь рухнул, сотрясая стены и потолок.
— Все закончилось, — запыхаясь и судорожно запихивая патроны в винчестер, пробубнил рогатый, — вы в безопасности.
Как только Хаст вернулся с целой толпой жителей у себя на хвосте, народ возликовал, приветствуя своего Императора. Многие были несказанно рады увидеть своих жен и детей в добром здравии, и над деревушкой, где их встретили, прокатилась волна триумфа и вознесенных речей в сторону рогатого грифона, отрешенно взирающего куда-то сквозь толпу.
Солдаты знали свое дело и, перегруппировавшись, большинство из них улетело вылавливать остатки заключенных, а остальные столпились вокруг гвардейцев, окруживших Императора, стараясь выцепить чуть-чуть информации, чтобы понять, где можно продолжать разнюхивать обстановку. Но Хаст лишь угрюмо молчал, почему-то не позволяя своим воинам устремиться на поиски малышки, которую похитили у комиссара.
Когда Пит, наконец вернувшись из развороченной тюрьмы, с надеждой посмотрел на своего могущественного друга, тот лишь отвел взгляд и неуверенно потер лапы, прежде чем заговорить:
— Я сделал все, что мог, — настолько безразлично сказал Хаст, насколько позволяло ему его напряженное состояние, — Зодиак прикрывал ей каждый свой шаг. И у него был запасной план, если бы я решился действовать.
— Ты поклялся... — тихо прошептал комиссар, нервно поправляя фуражку.
— На кону была безопасность твоей дочери, — чуть повысив голос, отозвался рогатый, — Он мог сделать с ней что угодно, лишь бы вынудить меня сложить оружие.
— Например? — еще тише спросил Пит, не выпуская головной убор из лап.
— Например, выколоть ей глаза или отрезать язык. У этого психопата в запасе сотни трюков, чтобы заставить тебя делать то, что он хочет, — сурово отрезал Хаст.
— И вместо того, чтобы попытаться вырвать ее из лап Зодиака, ты просто отпустил его?! — сорвавшись, завопил коммисар. — Да как ты мог позволить ему уйти вместе с моей дочерью?
— Я забочусь о всей Империи, — сухо заметил рогатый. — И помимо Флоппи, была еще целая пещера невинных женщин и детей, запертых наедине с монстром. У меня не оставалось времени на размышления.
— Да имел я их ВСЕХ! — взревел Пит. — Ты отдал мою девочку в лапы маньяку, аналитик хренов! Ты хоть представляешь, что они с ней могут сделать?
— Намного лучше, чем это делаешь ты, сажая банду психопатов в обычную тюрьму, Пит. — резонно отметил Хаст.
Напряжение между ними переросло свою грань, и комиссар выхватил саблю, направив ее на стоящего перед ним Императора. В ту же секунду гвардейцы вокруг вскинули свои ружья, наведя стволы на голову со смешной фуражкой, а солдаты, опешив, неуверенно переглядывались, решая, что же им делать и какую сторону защищать.
Хаст лишь безэмоционально хмыкнул и, вытянув лапу, звонко щелкнул по острию сабли.
— Не делай глупостей, Пит. Если бы была бы возможность, хоть крохотная, я бы спас Флоппи. Но мой долг обязывает меня не подчинятся личному эгоизму и отдавать кому-то из моих подданных высший приоритет.
— Катитесь к чертям, ты и твой долг, — зашипел комиссар, дрожащей лапой удерживая оружие. — Ты нарушил данное тобой слово, Хаст.
— Нет, — решительно сказал Император, и подарил ему настолько тяжелый и угрюмый взгляд, от которого Пит нерешительно затрясся и, покачиваясь, вернул саблю в ножны. — Я сделал то, что велят мне мои обязанности — я защитил столько много жителей, сколько мог. И лишь ты позволяешь себе здесь отдавать предпочтение в выборе. Я же сделать этого не могу. Ты должен меня понять.
— Не хочу... — глотая звуки промямлил грифон, крошечными шажками отступая назад, — и не собираюсь... Ты бессердечный, черствый сукин сын, которому плевать на то, что он — единственный, на кого могут надеяться окружающие его грифоны. Я не хочу больше тебя видеть...
Едва он развернулся и побрел прочь, гвардейцы передернули затворы в ожидании приказа покарать безумца, небрежно оскорбившего самого Императора. Но тот лишь покачал головой и знаком указал им опустить оружие, чем вызвал бурю удивления, хотя на каменных лицах грифонов это никак не отразилось.
— Он слишком хорошо служил этой стране. Дадим ему время одуматься, — изрек Хаст.
К сожалению, он этого не сделал. Через сутки Пит подал прошение об отставке, и его тут же удовлетворили, переместив комиссара в запас.
Оставив основные указания солдатам и местным регуляторам, Император вернулся домой, надеясь, что реорганизованные силы, которые он направил из Скайклава на поиски Флоппи, очень скоро вернуться с вестью о ее находке. Ведь больше он ничего не мог сделать. Его страна нуждалась в нем точно так же, как те грифины, запертые в пещере с мантикорой.
Но смущенное молчание солдат, раз за разом возвращающихся из очередного безрезультатного рейда, рано или поздно похоронит в нем эту надежду.
— Вот, что значит моя жизнь, — закончил Хаст свою короткую, грустную проповедь. — Довольна?
Разумеется, в эту печальную историю ему пришлось внести некоторые коррективы, чтобы не раскрыть свой истинный статус, но в целом ее смысл остался таким же тяжелым и серым. Рогатому было неприятно вспоминать каждую её деталь, но и держать в себе их он более не мог. Как и обещал ему его рассудок, образ этой девчушки раз за разом возвращался к нему в кошмарах, вместе с Зодиаком и его оравой припадочных маньяков, а в последнее время — особенно ярко и часто.
Грифон лежал все в той же позе, заведя лапы за голову и задумчиво глядя в потолок. Он был немного зол на себя за то, что бездумно проболтался о жутких, но никому не интересных вещах. И немного на Лилит, за то, что та вынудила его вытаскивать по ниточке столь неприятные воспоминания. Но слово — не параспрайт, и сказанного он не вернет, поэтому Хаст опустил голову, чтобы посмотреть на реакцию своей любопытной собеседницы.
Грифина лежала на другом конце кровати, легонько приподнявшись на одну лапу. На протяжении всего рассказа она внимательно слушала, не позволяя своему взгляду двинуться ни на миллиметр от его глаз, завороженно наблюдая за каждым жестом, ужимкой или непреднамеренной жестикуляцией грифона. Лили не произнесла ни слова, ни сделала ни замечания, пока ее “клиент” не закончил свою маленькую исповедь.
И лишь когда Хаст замолчал, недовольно глядя на нее, она ожила, молча приблизилась и обняла его, заключая в самые нежные объятия своих черных лап. Рогатый не знал, что делать в ответ на такой внезапный, теплый жест, но тело само решило за него, заставив его поступить так же, крепко прижав ее к своей груди.
— Не вини себя, — тихо сказала Лилит ему на ухо, заботливо поглаживая грифона по шее и плечам. — Ты очень многое отдал, чтобы сделать то, что посчитал нужным. И я уверена, не было выбора лучше, чем сделал ты.
— Если бы это было правдой, — отозвался Хаст, водя когтями по мышцам на ее крыльях, — то я бы давно забыл об этом. Но почему-то каждый раз, когда мне не удается выполнить данное мне задание, я вспоминаю Флоппи и ее отца... Я сотворил зло собственными лапами, я нарушил данное собой слово и отвернулся от последствий. И именно это не дает мне покоя.
Грифина отстранилась и, тихо оседлав нижнюю часть торса грифона, взяла его лапой за подбородок и подвела его взгляд прямо к своим янтарным очам. Рогатый вновь окунулся в них, пропадая в словах, что она хотела до него донести:
— Нет, — Лили горестно покачала головой, но, несмотря на природу этого жеста, в ее глазах сияли понимание и теплая, словно горячий шоколад с зефиром холодным зимним вечером, материнская забота и любовь, непонятно как возникшая в данной ситуации, — зло существовало еще до того, как тебя вынудили сделать выбор. Там изначально не было хорошей концовки, в независимости от того, ты бы обнаружил их, или кто-то другой.
Грифон было отвел голову, но тут же был возвращен в исходное положение легким, но настойчивым напором грифины.
— Подумай, всех нельзя было спасти, — слегка умоляюще сказала она, пытаясь дозваться до глубины его души, — кто-то должен был пожертвовать собой ради других. Я понимаю, что тебе очень непросто отвернуться от этого, но пойми — ты сделал все, что мог. И сделал это настолько правильно, насколько это было возможно. Ты — их кумир и идол.
— Чей? — слегка измученно спросил Хаст, не отрывая от нее взгляда.
— Этих женщин и их детей, которых ты спас в тот день, — напомнила Лилит. — Ты никогда не думал, насколько они благодарны тебе за то, что ты подарил им вторую жизнь? Что их родственники и семьи, которые со страхом ожидали худшего, обнаружили своих любимых целыми и невредимыми? Что в тот день ты спас столько судеб, мечтаний, радостей, любви, приключений и прочих деталей их жизней, что они обязательно будут помнить о храбром, мужественном грифоне, который однажды не побоялся бросить вызов целой толпе других наемников лишь ради того, что посчитал, что так правильно?
Хаст слегка обомлел, вдумываясь в ее слова. Раньше он понимал под своим решением лишь машинальный долг и логику, но после этих вразумляющих доводов Лилит ему вспомнились лица грифин, которых он привел с собой в деревню. Слезы радости, безграничная забота, страх потерять то, что любишь больше всего. И благодарность, чрезмерная благодарность и вера в Императора, который пришел к ним на помощь в трудный час.
Он не бросил их умирать, не промедлил, взвешивая все “за” и “против” и не колебался, принимая решения. Откинув все сомнения, рогатый сделал свой выбор. И таким образом он не нарушил гораздо более важную и крупную клятву в его жизни — всегда служить и защищать свой народ.
И в первые в его сердце потеплело от ощущения того, что жители его Империи по-настоящему восхваляют своего Императора и что он оправдывает их надежды.
Выйдя из секундного ступора, он посмотрел на Лилиан. Грифина, с волнением вглядываясь в его зеленые зеркала души, осторожно ожидала его реакции, стараясь как можно деликатней преподнести ему истину.
— В этом нет твоей вины, Трик, — робко сказала она, и от обращения на “ты” у Хаста пробежала легкая эйфорическая волна мурашек по спине. — Просто ты запутался, вот и все. Ты больше, чем просто наемник. У тебя самая светлая, чистая душа из тех, кого я встречала, — она провела лапой по его щеке, — и она такой и останется, тебе лишь нужно отбросить все сомнения.
Грифон положил свою лапу поверх ее, ощущая тепло и бархат нежной кожи.
— Ты правда так считаешь?
— Поверь мне, мой герой, — мягко улыбнувшись, сказала Лилиан, осознавая свою победу, — нет такой причины, которая сможет убедить меня в обратном.
Она тихо сползла, вновь улегшись на него и обхватив его торс лапами. Спустя минуту сладкого молчания, она подняла голову и просила:
— Ну как, полегчало?
Хаст посмотрел на ее утонченное, прекрасное лицо, и лишь внутренний свет, наконец — то пробившийся сквозь тучи его нерешительности и раздумий, ответил на ее позыв. Улыбнувшись, он мягко поцеловал грифину, наслаждаясь восхитительным букетом ее ароматов и вкусов. И лишь с трудом оторвав себя от ее, рогатый с уверенностью сказал:
— Как никогда раньше.
Услышав это, Лилиан расплылась с довольной усмешке и уткнулась макушкой в его подбородок.
— Ну вот, я же говорила, — посмеиваясь, сказала грифина.
Вечер поглотил горный городок, медленно погружая и без того темные улицы в абсолютную чернь. Если бы не многочисленные неоновые вывески и свет из окон, весь Таллфрин был бы просто погребен под непроглядной мглой опустившейся ночи. Но именно ночь была любим временем суток жителей этого города.
Хаст целый день провел в “Седьмом Небе” вместе с Лилиан. Несмотря на то, к какому именно досугу располагала обстановка в борделе, их времяпрепровождение было на удивление целомудренным — они целый день просто разговаривали, делясь с друг другом сокровенными впечатлениями и просто поддерживающими словами.
Хотя, в основном, душевными проблемами делился только рогатый грифон, а вот его красноперая подруга лишь внимательно слушала, лежа у “наемника” на коленях и регулярно отвечая элегантными ответными ласками на поглаживая ее прелестной головки. Несмотря на то, что Лилиан настоятельно хотела перенять инициативу по ухаживаниям на себя, грифон лишь одним коротким жестом на черную фуражку — гренадерку, покоящуюся на его голове, напомнил ей, что делать этого не стоит.
Еще одной из их необычных привычек было табу для Лилиан: она ни за что и никогда не должна была прикасаться или спрашивать Хаста о фуражке, которую он в ее присутствие никогда не снимал с головы. Причина была понятна — он просто не хотел, чтобы она узнала о его двойном недостатке в виде рогов. Однако, все, что она от него знала — так это что причиной такого поведения была якобы какая-то дикая травма, полученная им на одном из заданий, превратившая верхнюю часть его головы в вырвиглазное зрелище, которое он крайне не желал показывать. И хотя рогатый беспокоился, что его дотошная подруга попытается выпытать у него или историю об этом, или возможность глянуть на рану, красноперая на удивление послушно соблюдала странный запрет, осторожно избегая этой деликатной зоны, чему он был только рад.
Их мирная, душевная идиллия выглядела настолько противоестественно обстановке вокруг, насколько это возможно, но, как не парадоксально, удовольствия от этого они получали ничуть не меньше, чем от бурного, страстного секса.
По крайней мере, для Хаста. Появление полтора года назад той, кому он мог выложить практически все, что лежало у него на душе, было для него словно наградой за все то время, что ему приходилось держать это в себе. Даже более того — за недолгие пятьсот с лишним дней грифон понял, что эта прекрасная куртизанка — самая близкая ему личность во всей Империи. Но абсурдность этой ситуации его нисколько не заботила, ведь пока у него была Лилит, готовая его выслушать, пожалеть и помочь снять напряжение (и не только ментальное), ему было плевать, кем она была и чем занималась.
— Трик, — внезапно вырвала его грифина из тумана задумчивости. — Помнишь, ты говорил, что наемники готовы на все ради золота?
— Хм-м? — на секунду замешался он. — Ну да. Золото наша кровь, воздух, смысл существования. За него мы убиваем, защищаем, служим тому, кто больше заплатит. А что?
— Знаешь... — задумчиво протянула Лили. — А если бы тебе заплатили за мою голову, ты бы выполнил это задание?
Хаст удивленно посмотрел на нее, но в беззаботном и милом выражении ее лица он не смог выцепить ничего такого, что бы сказало о причине таких вопросов. Он достал из кармашка распахнутого плаща золотую монетку, покрутил ее в лапе и, ухмыльнувшись, ответил:
— Да, не вижу причин отказаться, — и прежде, чем немного пораженная ответом грифина успела открыть клюв, добавил, — но чтобы заплатить за тебя достойную цену, придется перекопать всю Империю и Эквестрию в поисках золота и алмазов. А потом еще отобрать у зебр и драконов их залежи.
Лилиан, было хотевшая показать какое-то подобие легкой обиды, удивленно уставилась на него и, быстро поняв смысл фразы, улыбнулась и подарила грифону легкий поцелуй, нежно проводя когтистой лапой ему по груди.
Внезапно у Хаста родилась мысль, от осознания которой у него почему-то зачесались рога, но возбужденный рассудок рогатого успел заставить его клюв озвучить ее прежде чем какое-то непонятное чувство попыталось заткнуть грифона.
— Слушай, а ты не хочешь пойти со мной? — без задней мысли сказал он.
— Что? — немного озадаченно спросила Лилиан. — Уйти с тобой?
— Ну да. Брось всю эту неприятную работу, забудь о этом городе и давай сбежим подальше. Это место не стоит тебя, — серьезно сказал рогатый. — И я буду только рад помочь тебе за все то, что ты сделала для меня, Лилиан.
Грифина удивленно уставилась на зеленоглазого грифона, взирающего на нее сверху вниз. Проведя лапой по своему оперению, она как-то неуверенно отвернулась и проговорила:
— Не могу. Даже если бы и захотела, не могу. Этот город слишком сильно зажал меня в своих объятиях. Да и есть вещи, которые не позволят мне просто так уйти отсюда... — грустно пробормотала Лили.
— Это какие же? — решительно сказал Хаст. — Я уверен, для меня и моей гильдии не будет стоить особых усилий, чтобы их решить.
— Ну например, — она окинула лапой помещение, — я, фактически, собственность этого борделя. Глава “Седьмого Неба” приняла меня к себе в трудное время, и я думаю, что она будет не особо рада благодарности в виде побега.
— Почему же сразу побег? — спросил грифон.
Грифина снова поправила прическу и с легкой горестью продолжила:
— Я рабыня этого места, Трик. Как на словах, так и на бумаге. Мисс Рейна нашла меня в очень тяжелый период моей жизни. И, сжалившись на потрепанной девчушкой, она предложила мне эту работу, дом и место под своим крылом. В обмен на беспрекословное подчинение, — Лилиан тяжело вздохнула. — И я согласилась. Другого выбора у меня просто не было. С тех самых пор у нее есть пожизненный контракт на мою душу и тело, и только она вольна распоряжаться моей свободой.
Рогатый задумчиво почесал подбородок.
— Тогда я выкуплю тебя у нее, — просто сказал он. — Думаю, эта “мисс” достаточно деловая личность, чтобы согласиться на такую сделку.
— Не думаю, — отсекла его предположение грифина. — Рейна почему-то очень дорожит мной. И за меня она потребует столько золота, чтобы из него можно было выложить весь Таллфрин. Ради него тебе действительно придется перекопать всю Империю, — с грустной улыбкой добавила она.
Чёртово прикрытие в очередной раз сыграло против Хаста. Как бы он не хотел использовать все возможности, что предоставлял ему его статус, сделать этого грифон не мог. Выдуманное имя требовало от него быть незаметным, малоизвестным главой гильдии наемников, а выдавать себя за сверх-богатого и обеспеченного денежного мешка было как минимум глупо и нелогично. Раз не было никакой гильдии, то и тех колоссальных средств тоже не должно было существовать. А это означало, что не раскрыв себя, он не сможет забрать ее таким путем.
— Тогда, — рогатый хлопнул лапами, — заберу силой. Одно слово — и моя гильдия разнесет это место по камушкам.
Но на такой решительный жест грифина лишь покачала головой и серьезно сказала:
— В этом нет смысла. Ты как никто другой должен знать, что они такие же, как и мы. Ни хорошие, ни плохие. Это их способ выживать, и отобрать их жизнь ради чьего-то сомнительного счастья — не больше, чем эгоизм. И к тому же, — красноперая слегка просветлела в лице, — Рейна содержит не только меня. Под ее опекой находятся такие же несчастные, как и я. И они тоже зависят от нее, хотят того, или нет. Можно даже сказать, что она — в каком то роде местная добродетель. Она дает нам кров, работу, защиту и возможность более-менее спокойно существовать в этом городе. И поэтому я не желаю ей плохого. Кто знает, может ей даже тяжелее, чем нам.
Грифон задумчиво заложил лапы за голову. Такая защита своего, казалось бы, надзирателя, была для него решительно непонятна. Но две вещи он очень хорошо осознавал: местные, неписанные законы отношения к такому “рабству” и просто рейдерству не позволят ему взять и забрать ее у Рейны, а цена, которую придется заплатить за самую, возможно, лучшую путану в городе, непомерно высока для простого наемника, которым прикидывался Хаст.
Выходит, на данный момент он был просто бессилен что-либо сделать.
Красноперая вздохнула, выпуская скопившееся напряжение.
— И я должна заботится не только о себе, — она прижалась головой к торсу грифона и посмотрела ему в глаза. — Моя маленькая сестра, Сора, ждет меня, и я единственная, кто у нее есть. Поэтому все это не так просто.
— Ты мне не рассказывала о ней, — промолвил рогатый. — И вообще ничего о себе. Похоже, теперь моя очередь побыть твоим слушателем, как считаешь?
В ответ на это грифина покачала головой и прикрыла пальцем ему клюв.
— Не задумывайся об этом, хорошо? — вымаливающе сказала Лилиан. — Это... Слишком больно. Мои истории такие же неприятные, как пасть мантикоры, — слабо улыбаясь, вспомнила она его фразу, — и я просто не хочу их вспоминать.
— Понимаю... — процедил Хаст, ощущая на себе всю тяжесть тех слов, что она говорила. И ничего удивительного — эти чувства были ему слишком хорошо знакомы. — В любом случае, я уверен, что смогу что-нибудь придумать для тебя. И это не пустые слова, — он подбросил монетку в своей лапе. — Тебе стоит только захотеть этого и дать мне немного времени.
Лилиан, проглотив подступивший ответ, тяжело посмотрела в его глаза. И вся его серьезность, словно разряд, прошлась по телу грифону холодным ветерком. Грифина со вздохом в очередной раз провела лапой по его груди и шее, словно извиняясь за что-то.
— Прости, — тихо сказала она. — Я не могу бросить все ради собственной прихоти. Сора зависит от меня, и я не прощу себе, если моя придурь испортит ей жизнь.
— Это место не самый хороший вариант, чтобы планировать остаться тут навсегда, — возразил рогатый.
— Но это лучше, чем ничего, — заметила Лили. — Все, что я имею сейчас, далось мне очень, очень тяжелым трудом. Мне пришлось забыть часть настоящей себя, перешагнуть через запреты и мораль, принять законы этого города, наконец. И это лишь для того, чтобы ни я, ни Сора не голодали или были вынуждены искать себе ночлег на ночь. Я годами терпела такое... — она прервалась, понимая, что неосознанно заставляет саму себя вытащить наружу нежелательные воспоминания, запечатанные глубоко в ее душе, — чего даже самому злому и бессердечному врагу не пожелаешь. Видела все отвратительные, грязные, извращенные желания всех тех, кто приходил в этот бордель. И я не хочу возвращаться к тому, с чего начинала. Мне есть чего терять, Трик, пойми меня.
Хаст отвлекся от задумчивых ласок ее тела и сложил лапы на груди, устремляя взгляд в потолок. Доводы у нее были весомые, да и не чувствовал он, что сможет ее переспорить в этом вопросе. Вообще, Лилит была непревзойденным психологом и лучшим собеседником, о котором можно было мечтать, поэтому грифон не стремился оспаривать ее мысли. Что-то в ее словах было настолько уверенно, правильно и в то же время пропитано чем-то родным и знакомым для него, что он мог лишь соглашаться с ней.
И именно поэтому он считал дни до очередной встречи с ней и раз за разом укорял себя в том, что, будучи господином целой империи, не может ей дать большего, чем плата за ночь. Поэтому то дерзкое предложение не задержалось надолго в его голове. Но, даже не смотря на ее отказ, он нашел лазейку, чтобы оправдать свой благой порыв: Лилиан же тоже жительница его империи, и его долг, как Императора, обеспечить ей лучшую жизнь. Ту, которую она заслуживает своей помощью и заботой, пусть даже и не зная, кто он такой.
— Твоя воля, — удрученно сказал рогатый. — Но я не отказываюсь от своих слов. Только пожелай.
— Когда-нибудь, — мечтательно ответила Лилиан. — Когда-нибудь... И вообще, это вроде тебе тут помощь была нужна, м-м?
Говорливая парочка засмеялась, и спустя мгновение их тела впервые за вечер спелись в нежном порыве взаимной страсти, перекрывая любые горестные размышления и воспоминания, словно это была их первая встреча.
Ночь объяла всю Империю, зажигая в небе звезды. Шаткой поступью, она погружала один за другим города в сон, отдавая их во власть тьмы, и лишь городок, расположенный среди трех гор, упрямо сопротивлялся этому порыву, своенравно показывая то, что настоящая жизнь в нем только начинается. И это соревнование Таллфрин раз за разом выигрывал, прикрывая своей атмосферой каждого жителя, кто был в нем.
Но как бы он не был порочен, циничен, аморален и развращен до мозга костей, даже в нем было место для обыкновенного, простого проявления любви и помощи.
И неправильная пара из Императора и прелестной куртизанки, нашедших утешение в друг друге, были примером подобного исключения.