Colorless

Зло в карнавальной шляпе

Мягкая, еле заметная тень скользила сквозь густой лес, молниеносно перемещаясь от одной темной лужи к другой. Стремительные броски призрачного змея невидимой полосой чертили прерывистый, кривой маршрут через заболоченные леса, тянущийся уже не первый десяток километров. Гиблые топи подставляли под вялые утренние лучи кроны приземистых деревьев, полностью скрывая в полумраке закисшую в вечной грязи и тине землю вместе с множеством обитателей этого неприятного места, в котором каждый, даже самый маленький клубочек жизни яростно грызся за выживание среди гнили и разложения.

Непроходимые болота, несмотря на свою недружелюбность, кишели немыслимым количеством существ и всякого рода живностью. Вот только такое агрессивное место обитания всех их превратило в очень, очень злобные машины для выживания, которые за мгновения уничтожали чужаков, посмевших потревожить их край. Лес, который как будто под чьим-то контролем целенаправленно эволюционировал в зону отчуждения, ощетинился различными безобразными творениями, едва почуяв вторжение тени в свои пределы. Они, словно чуя магический след нарушителя, преследовали его, намереваясь устранить инородное тело из тлеющего организма болота.

Однако, темная молния была слишком проворна и пользовалась преимуществом, пропадая в тени одного дерева и появляясь за десятки метров из другого. Все больше и больше монстров подключалась к погоне, и вскоре тень преследовало уже несколько десятков ревущих, клокочущих существ, плюющихся слизью и гноем. Они не раз настигали ее, уже практически запуская свои когтистые лапы в магическую сущность, но пятно ускользало в последний момент. И вот, спустя уже четвертый час гонок по бесконечному лабиринту болот, существа внезапно отстали от него, в определенный момент остановившись. Они стремительно скрылись, растворившись в топи так же неожиданно, как и появлялись до этого.

Бесформенная клякса, преодолев еще пару десятков деревьев, змеей скользнула на пожухлую траву и, превратившись в аморфное облако копоти и черного, как смог, дыма, остановилась. Перед сгустком открылся вид внушительного пространства прямо посреди дремучего болота. Большущую поляну обрамляло кольцо из молодой, новой растительности, по которому были то тут, то там рассыпаны клочки внезапно свежей, зеленой и мокрой от росы травы и кое-где проглядывали невысокие кустарники, росли крошечные деревца с чистой листвой и отсутствием каких-либо признаков той болезни, что поразила болота за ними.

Но сразу за неестественным островком жизни открывался радикально противоположный, совсем удручающий вид: черно-красная, мертвая минеральная земля, на которой не было ничего, кроме камней и уродливых наростов матово-красных кристаллов. Пустынная область, словно гангрена отмершей частички от мира, захватила большую часть свободного от топи и деревьев пространства и, кажется, невесть откуда дующим ветром разносила крупицы своей безжизненной плоти дальше, на пышущую энергией и процветанием зеленую растительность. Будто сожженный силой тысячи солнц, красный песок излучал неестественное, интенсивное тепло, словно в каждой его песчинке было по маленькому огоньку, бесконечно горящему уже не первое столетие.

Черное облако задрожало, завибрировало своими размытыми очертаниями и начало преображаться. Сначала в его верхней области возникло два маленьких разреза, один из которых, распахнувшись, явил этому миру кислотно-зеленый глаз с кроваво-красным зрачком, а другой — совершенно пустую, зияющую непроглядной мглой глазницу. За глазами последовала тонкая полоска рта, гордый нос, длинный, острый рог, и так до тех пор, пока эта часть облака полностью не преобразовалось в голову единорога с черной гривой, прикрытой зазубренным обручем-короной. Черточка рта раскрылась, и дух показал два бритвенно-острых клыка и облизнул превосходно белые зубы, словно предвкушая что-то.

Вслед за этим последовали новые преображения, завершившие его частичную трансформацию. Остатки облака затанцевали в мутном вихре, а затем с громким хлопком обернулись недостающими частями тела мага. Теперь на входе в перелесье стоял утонченный, величавый единорог в нагрудной броне, достающей до самой шеи и с бархатно-алым плащом, обрамленным белым мехом, спускающимся с его спины до самых закованных в щитки-накопытники ног. Его темная, как смола, длинная грива, источая слабое черное сияние, свободно, словно была живая, колыхалась за его головой, обволакивая металл носовой части короны и серебристый обод и зазубрины верхней.

Наступив на мягкую траву, он поморщился, словно ощущения от прикосновения с ней были так же неприятны, как и от гнили болотной трясины. Как можно быстрее преодолев жизнерадостный участок поляны, единорог ступил на горячий круг красного песка. Едва ощутив тепло пропащей местности, он удовлетворенно зажмурился и, слегка сгруппировавшись, медленно расправил плечи, спину и затекшие ноги. Сотрясая воздух и листву, по лугу разнесся оглушительный хруст и хлюпанье неспешно расходящихся со своих мест мышц и хрящей. Ошеломляющий стон его тела, словно каждая кость и волокно его плоти одновременно вздрогнули, прогоняя заторможенность и рыхлость, на секунду заглушил все прочие шумы болота, которых и без того было до пугающего немного.

С яростным треском прокрутив занемевшие позвонки на шее, единорог посмотрел в глубину крохотной пустыни и тут же осознал, что отсутствие правого глаза все-таки очень сильно мешает его восприятию мира. Его целый глаз и рог запылали, источая небольшой шлейф из пурпурного сияния, и через мгновение пустую глазницу заполнила белесая пелена, в которой, слабо колеблясь, тут же появилось отдаленное подобие зрачка такого же фиолетового цвета. Пару раз моргнув, он вновь окинул луг взглядом настоящего и магического глаза и, удовлетворенно хмыкнув, зашагал к центру пустыря.

Единорога нисколько не интересовало то, почему возникло это место и для чего. Это и так было для него вполне очевидно. Ему нужно то, что находилось в самом его центре.

Через пять минут неспешного хода он достиг своей цели. В пятидесяти метрах перед ним возвышались внушительные ворота из старинного, красного мрамора, распространяющие вокруг себя солнечных зайчиков из-за металлического отблеска вялых рассветных лучей. Огромные, искусно отделанные двери из двух бронзовых плит толщиной в несколько метров монолитной конструкцией висели на монструозных петлях, прикрепленных к колоннам. Вообще, вся конструкция выглядела так, словно тот, кто изготовил эти ворота, не намеревался доделывать кроме них чего-то еще. Лишь они одиноким, грандиозным монументом выделялись посреди красного бархана, окруженные гулом огибающего медь и мрамор ветра.

Единорог неспеша побрел к вратам, с интересом исследуя свои ощущения по мере приближения к ним. Каждый шаг давался ему все труднее, словно мышцы сковывал паралич и невидимые кандалы немыслимой тяжести, а какой-то неясный шепот в голове так и отговаривал повернуть назад, прочь от бронзовых дверей. И с каждым пройденным сантиметром он становился все настойчивей, четче, и когда пони остановился, шепот буквально превратился в рев, который, невзначай обещая вселенские муки за непослушание, повелевающим тоном приказывал развернуться и во всю опору удрать в глубь топей. Но на темного мага это нисколько не производило эффекта, он, лишь ухмыляясь очередной нелепой угрозе расправы от невидимого надзирателя, осматривал внезапно возникшую преграду на его пути к двери.

Перед ним возвышался черный холм из мышц и гладкой шерсти, который вздрагивал и поднимался-опускался от оглушающего храпа. Живой курган неистово сопел, ворочался и всей своей тушей преграждал маршрут пони. Единорог, состроив удивленную гримасу, с силой топнул стальным накопытником по какому-то камушку, вызвав резкий звон, чтобы привлечь внимание шевелящейся баррикады.

Гора недовольно закряхтела, встрепенулась и стала подниматься. Из под ее грузного тела показались четыре когтистых лапы, маленький куцый хвост, а в сторону пони повернулись три плоские, обвислые морды существа. Сверкнув тремя парами своих красных, свиных глазенок, монстр с грозным выражением уставился на незваного гостя, не выдавая и даже капли заторможенности или следов того, что секунду назад он спал. Мощные, практически невидимые за вздувшимися венами шеи пса обрамляли огромные шипованные ошейники, а его налитое мышцами тело было в четыре раза выше единорога и несколько десятков раз больше. Гигант отступил на два шага назад и оглушительно зарычал.

Единорог замер, настороженно изучая пса взглядом. Он предполагал наличие стража у дверей, и даже пытался прикинуть, что ему может встретиться, но вот возможность напороться на простую гору мышц была для него, мягко говоря, немного неожиданной. Однако, даже если такой вызов мог показаться весьма и весьма простым, сейчас маг отчетливо понимал, что не в тех силах одним движением разделаться с охраной. Да и к тому же, он как никто другой знал, что вещи зачастую кажутся не тем, чем являются на самом деле, поэтому он медлил, прикидывая возможные трудности с таким вызовом.

И тут его взгляд зацепился за один из здоровенных шипов на центральной голове пса. Он был темно-алым, и внутри его виднелась выемка, в которой покоился небольшой овальный предмет, покрытый каким-то узором.

— Вне сомнений, это — ключ, — негромко сказал пони, переводя взгляд то на двери, то на ошейник. — Пёс, носящий на себе ключ от дверей, которые охраняет. Как старомодно.

Цербер клацнул челюстями, демонстрируя свои кривые зубы и залитую гадкой слюной пасть. Пес нетерпеливо переминался с ноги на ногу, готовясь в любой момент сорваться в атаку на нарушителя.

Маг оглянулся, оценивая ситуацию и возможности к тому, чтобы с минимальными потерями для себя добыть ключ. Он бродил взглядом по песку вокруг себя и по черной туше Цербера до тех пор, пока в его голове наконец не созрел подходящий план.

— Что ж, нападай, — сухо изрек пони и сделал шаг вперед.

В ответ на полное игнорирование его предупреждений, Цербер взревел и, в два прыжка набрав ошеломляющее ускорение, рванул на незваного гостя.

Тело пони в мгновение приняло былую форму растворенного облака, оставив сформированной только голову, и скользнуло в сторону от приближающего противника. Пес, приземлившись на то место, где только что был маг, прочертил торсом по песку несколько метров, а затем, поднявшись, удивленно посмотрел на свои лапы, не обнаружив зажатого в них матово-серого тела. Повертев головами, он нашел свою цель и, взбрыкнув, снова встал в стойку для прыжка и залаял.

Тень усмехнулась. Маг чувствовал, что пес не был простым противников, и уж что, а невосприимчивость к деструктивной магии у него в возможностях точно была. Град из молний, пламени или холода его бы точно не одолели, а на фокусы посложнее у единорога ушло бы слишком много сил и времени на подготовку. Но был способ легче и изысканней — загонять цербера до усталости, просто уклоняясь от его атак, чтобы затем пленить его и забрать ключ. Пребывание в виде аморфного облака не отнимало у пони сил, и, можно сказать, он практически привык существовать в такой форме, что позволяло ему без вреда ускользать от стремительных выпадов ревущего гиганта. Оставалась лишь единственная сложность — был ли пес вообще способен терять свои силы, или же тот, кто поставил его сюда, наделил еще и неутомимостью?

Время тянулось медленно. Выпад за выпадом, прыжок за прыжком, Цербер скакал вслед за черной кляксой, которая вычерчивала круги перед вратами, уклоняясь от атак. За это время маг подтвердил свою теорию об отсутствии у пса восприимчивости к слабым разрушительным заклинаниям, отправив в того пару стрел черного пламени и тем самым лишь еще больше разозлив стража. Монстр неистово метался за магом, пытаясь поймать одной из своих голов или же схватить могучими лапами, но все его попытки оканчивались ничем, когда маг, едко хихикая, на секунду пропадал и оказывался уже совершенно в другом месте.

Игра в догонялки продолжалась еще где-то с полчаса, пока Цербер не остановился перед облаком, вывалив свои три языка и тяжело дыша. Взгляд пса, хоть и не лишившись злобы, приобрел четкий оттенок крайней усталости и измученности. С его гладкой шкуры ручьями тек отвратительно воняющий псиной пот, а хвост, прежде безостановочно виляющий от возбуждения, обвис отмокшей кисточкой.

Тело единорога вновь обрело определенную форму, и он зашагал в направлении пса. Монстр попытался зарычать одной из голов, но тут же сбился обратно к судорожному глотанию воздуха. Когда пони оказался в десяти шагах от него, то остановился и стал что-то шептать на странном, шипящем диалекте. Его рог запылал красным, жидким огнем, а глаза породили фиолетовый шлейф, который буквально накинулся на ослабевшего стража, обволакивая его невесомыми щупальцами пурпурного свечения. Цербер завизжал и замолотил лапами, стараясь отогнать от себя неосязаемого противника, но был слишком измотан, чтобы даже просто попытаться убежать. Перекатываясь из стороны в сторону, пес ревел, пытаясь стряхнуть щупальца, но все его старания были тщетны.

Внезапно его собственная тень увеличилась, расплывшись под ним внушительной лужей, и из нее ударил ураган молний, парализуя и сковывая тело стража. Пес выгнулся в неестественной позе и замер, и после этого его буквально за секунду сожрал черный кристалл, вынырнувший из тени. Цербер оказался замурован внутри подходящего под его размеры темного минерала, словно жучок внутри сувенирного брелока.

Пони тяжело выдохнул и смахнул копытом пару капель пота со лба. Подойдя к зарастающему кривыми осколками и нарывами кристаллу, он нагнулся прямо к мордам пса, замершим в выражении боли и гнева. Рог мага вспыхнул, и красный шип на ошейнике центральной головы отделился от ремня и, словно находился в желе, а не в невероятно твердом камне, выплыл наружу и упал в копыта единорога. Ловким движением сковырнув овальный предмет внутри него, маг осмотрел ключ, поправил складки плаща на плечах и снова побрел к дверям, а плененный пес за его спиной провалился во мрак растекшейся под ним тени, не оставив и следа.

— Вам надо было придумать охрану получше, чем тварь-дуболом на входе, — скрипучим от напряжения голосом сказал единорог, размеренно шагая вперед.

Наконец, огромные двери оказались прямо перед ним. Пони поднял голову, осматривая отделку огромного портала: изысканные узоры, украшавшие его, то тут, то там складывались в картины каких-то событий, типа дня знаменитого согласия трех рас, образовавших Эквестрию или того момента, когда был обращен в камень ужасающий разносчик хаоса Дискорд. Помимо них, было еще множество других изображений, но они, хотя их значимость и была известна темному магу, совершенно не цепляли его внимание. Резные петли, потихоньку перетекающие в угловатые, гротескные образы каких-то ненормально пугающих своим видом существ, немо взирающих с поверхности двери своими плоскими зрачками, словно отслеживая каждое движение того, кто на них смотрел. Присутствовали многочисленные следы ржавчины и старения, что было весьма неудивительно из-за местности, что окружала врата. И то тут, то там по двери виднелись многочисленные пятна копоти, будто от взрывов или попаданий огненных шаров.

Но самым волнующим и будоражащим сознание был огромный, грандиозный глаз посреди строения, который идеально смыкался серединой своего зрачка на незаметной линии разделения половинок двери. В простоте черных, прямых линий его контуров было что-то столько притягательное, чарующее и роскошное, насколько и пугающее до глубины души и ледяных осколков в костях и содрогания разума от тяжести ощущаемого давления и пустоты в голове. Око словно смотрело сквозь саму сущность каждого, до кого могло дотянутся своим пронизывающим, словно удар копья, взглядом. И смотрело оно столько внимательно и глубоко, что черный маг, который смотрел на него, чуть было в восхищении не вытянул вперед, ближе к оку свою длинную морду.

Едва он подался вперед, наваждение тут же прошло, и пони, помотав головой, нахмурился, вспомнив, что уже не в первый раз видит эту картину, и что каждый раз все равно попадается под влияние лика врат. Вновь размяв шею, он встал в стойку, широко расставив копыта, и, пообещав себе впредь больше не уделять внимания их виду, стал снова нашептывать замысловатое заклинание.

Сознание единорога расслоилось, распадаясь на тысячи мельчайших самостоятельных частичек, которые тут же устремились к двери. Едва они коснулись металлической поверхности, маг почувствовал мощнейшую, пышущую энергией силу заклинания, наложенного на врата. Оно было просто невероятно сложным, настолько, что затмевало своим размером все остальные магические отголоски, которые присутствовали на замысловатых ободах мрачного металла. Агрессивная магия отторгала от себя осколки души пони и, искрясь пламенем и ослепляющим светом, пресекала любые попытки найти ее границы или слабое место.

Единорог вздохнул, собирая свой разум воедино. Раскрыв глаза, он с укоризной посмотрел в зрачок гигантского ока.

— Печать Солнечного вихря, — со злостью в голосе пробубнил пони. — А ты не так уж и самонадеянна, солнечнозадая.

Он сел на песок, потирая виски копытами. Опыт, которым владел маг, даровал ему почти безграничные познания о многогранном арсенале заклинаний, существовавших в этом мире. Разрушительные, способные одним движением копыта стирать города в пыль, и созидающие, которые несли свет и могли вырвать из лап смерти. Силы, позволяющие контролировать чужой разум, видеть будущее, преодолевать километры в один миг, летать, говорить на тысячи языках, вселять жизнь в неодушевленное, управлять светом и тьмой. Ментальные, изменения, колдовства, иллюзии, мистицизма, зачарования, стихий, защиты, времени. Пони знал тысячи, если не десятки тысяч из них, и мог бы свободно ими пользоваться, если бы не истощенность, которую он сейчас испытывал.

А еще он прекрасно знал о том, насколько хитра и сокрушительна печать Солнечного вихря. И то, что в нынешнем состоянии у него не получится вскрыть замок такой сложности.

Единорог вздохнул и опустил голову. Проделав такой длинный путь, станцевав изощренное танго со стражем врат, он уперся в простейшую задачу, которую ему, увы, не решить. Печать оставит от него одно воспоминание, если он попробует нарушить ее целостность, но других способов, кроме как снятие ее хозяином или силового уничтожения, не было.

Его взор упал на круглый камешек-ключ, лежащий перед ним. Он резво поднял голову, всматриваясь то в око на дверях, то в него, до тех пор, пока не заметил в центре зрачка небольшую впадину, точь в точь подходящую под размеры ключа. Пони подхватил его, подошел к двери и вставил его в разъем, после чего отошел на несколько шагов.

Камешек послушно скользнул внутрь, послышался гул, выступы на поверхности двери вместе с оком засветились белым огнем, после чего, вместе с короткой вспышкой, зрачок испустил из себя девять волн света, которые немного погодя образовали кольца. Девять окружностей расположились вокруг глаза, неподвижно левитируя в воздухе. И тут одна из них, слегка увеличившись в размерах, запульсировала и погасла. Вслед за ней еще пять колец исчезли, оставив только три центральных. После этого они слились и скрылись внутри зрачка, а камень-ключ вплавился в него, образовав гладкую поверхность на месте выемки.

Маг наблюдал за всем этим с самоуверенной ухмылкой, озлобленно оскалил зубы и зарычал от досады. Он предполагал, что ключ полностью снимет заклинание и оставит проход свободным, но тот лишь нейтрализовал большую часть его магического заряда. Печать все еще охраняла дверь, даже потеряв долю своей силы.

— Ладно, — прошипел пони, решив после коротких раздумий все же немного рискнуть своей бессмертной жизнью, — когда я доберусь до тебя, солнечная принесска, ты поплатишься за этот фокус.

Он моргнул, а когда его глаза распахнулись, из них вырвались два луча ярко-зеленой энергии. Ощутив ярый отклик остатков своей внутренней мощи, маг хищно улыбнулся, и в тот же момент из под полы его плаща вынырнули две тени, которые тут же обратились в широкие, когтистые лапы. Рог пони вспыхнул, призрачные конечности с силой ударили по дверям, сотрясая мрамор колонн. Магия, охранявшая двери, ответила молниеносно — окрестность осветила вспышка и око, раскалившись до бела, изрыгнуло в сторону мага столб пламени. Поток неудержимой волной несся в сторону пони, превращая участки красного песка в стекло и испаряя редкие камни. Огненная феерия продолжалась еще несколько секунд, после чего выброс прекратился и с негромким хлопком скрылся в недрах зрачка ока на дверях.

Пони же, который должен был превратится в прах от столь стремительного шквала пламени, стоял на том же самом месте, где и был. От него клубами валил пар, тело покрыли пузырившиеся ожоги, кое-где уже виднелась обуглившаяся плоть, а большую часть его лица покрыли царапины, словно ему в лицо выстрелили зарядом шрапнели. Он отхаркивал кровь и прерывисто дышал, но ни на сантиметр не отступил от своей прежней позиции.

Лапы вновь метнулись к двери и вцепились своими когтями в еле заметную щель между створками, намереваясь их раскрыть. Воздух вокруг мага и дверей содрогнулся и заискрился белесыми молниями, поражая разрядами все вокруг. Ослепительный фейерверк из пламени и чистой магии, которая в яростном сопротивлении вырождалась в разрушительную энергию, озарил перелесье, высвечиваясь маяком второго маленького солнца посреди болот. Ветер, который прежде был лишь небольшим дуновением, в мгновение превратился в ураган, с корнем рвал мелкие деревья зеленой части луга и заставлял тяжко скрипеть устойчивые стволы болотных растений. Свист и утробный вой заполнили все пространство, и агония сопротивления захлестнула это место, разрывая реальность отголосками того сокрушительного градуса, которого достигло противостояние мага и печати.

Но вот врата задрожали и с режущим слух скрипом сдвинулись в разные стороны. Лапы проникли глубже и, ухватившись за края, усилили хватку. На лбу единорога проступили капли пота, дрожащий язык облизывал белые клыки, свечение, источаемое рогом, становилось интенсивней, высвобождая все больше и больше магического потенциала его носителя. От каждой попавшей в него солнечной молнии он лишь истерично смеялся, будто пытаясь оскорбить бездушную защиту дверей столь пренебрежительным отношением к опасности, хотя сам был уже на волоске от того, чтобы потерять сознание и сгореть дотла от следующего заряда.

Ставни истерично метались взад-вперед, пытаясь побороть натиск хвата призрачных конечностей мага, но с каждой секундой проигрывали все больший и больший угол, и наконец, прекратив искрить, бесшумно раскрылись. На секунду на поляне воцарила всепоглощающая тишина, которая тут же оборвалась оглушительным взрывом белого света, в один момент оставил от перелесья лишь пылающий плазмой и сиянием шар. Сфера пульсировала, обдавая жаром все вокруг, и если бы не густая топь болот, окружающие деревья запылали бы, проиграв обжигающему излучению.

Миниатюрная копия солнца еще несколько секунд возвышалась посреди гнилого леса, после чего губительная энергия со свистом попыталась свернуться в разделенные половинки зрачка глаза на двери. Не обнаружив бывшего вместилища, белесый поток покружил над воротами, а затем, шипя и искрясь снопом маленьких молний, растворился грохочущим облаком.

Единорог опустил голову, переводя дыхание после схватки, которая чуть было опять не отправила его на перерождение. Сияние рога и глаз ослабло, а черные лапы, со скрипом растворив массивные створки врат, исчезли. С его шкуры капала темная кровь, с обгоревших боков падали куски обезображенной огнем кожи, а лицо, хлюпая связками, медленно заживало, будучи в ужасном состоянии, словно после прямого контакта с вихрем лезвий. Маг медленно регенерировал к своему прежнему состоянию, и даже его плащ, полыхая зеленым пламенем, принимал былой вид изысканной мантии.

Поляна, окружавшая его, теперь окончательно приобрела однотонность. Бывшее кольцо зелени, что минуту назад опоясывало красный пустырь, пропало, оставив только еле заметные останки кустов и надломленные остовы деревьев. Трава просто напросто испарилась, сменившись на красную землю, а остывающие камни зло шипели, остывая на успокаивающемся ветру, который стремительным потоком втягивался в открытые ворота.

Наконец отдышавшись, пони поднял голову и посмотрел в них.

Его взору открылся вид необъятного края, который простирался прямо за раскрытым порталом, хотя в реальности за вратами ничего не было. Мрачное, отчужденное в своей грозной сущности место, с негативным небом и черным солнцем, возвышающимся над бесконечными барханами потрескавшейся земли и скал, уродливыми обломками торчавшие из нее. Над мертвой землей возвышались редкие, нелепые деревья из искореженной плоти и хрящей, походящие на болезненный плод ночного кошмара: на коре растущих монстров проглядывали многочисленные, обезображенные лица, скалящие свои кривые, треугольные зубы; их уродливые, капающие сукровицей и желчью ветви-щупальца, колышущиеся без ветра или опущенные к земле безвольными плетями; беспорядочный, душераздирающий хруст и скрежет мяса, вздувавшегося возмущенными волнами.

В непосредственной близости от врат виднелись несколько построек, чьи остроносые крыши смотрели в взвихренные бесконечными бурями темно-зеленые небеса. В основном, лишь тонкие шпили-башни и приземистые бункеры, сливающиеся с обесцвеченной землей, однако, поодаль от всех них, виднелись останки руин, совершенно не похожих на них.

Большинство из них, правда, уже мало что могли рассказать о своей бывшей форме, однако было еще несколько тех, которым удалось сохранить более-менее общую целостность. И все они как один напоминали алтари и полукруглые арены со сплошными стенами-колоннами, да беспорядочные стержни-громоотводы, беспорядочно торчавшие вокруг. Единственной примечательной деталью на столь безвкусной архитектуре было только то, что каждый сантиметр их поверхности покрывали загадочные письмена из замысловатых символов, играющих слабым зеленым сиянием.

Мир оживших теней и омерзительных существ, взращенных под черным солнцем, встречал мага отчаянием и злостью, источаемой каждой деталью разлома, находившегося за той стороной врат. Враждебная обстановка отталкивала, пугала и калечила рассудок извращенностью форм и неестественностью всего происходящего в ней, с каждым видимым уголком открывая все больше и больше отвратительных откровений. Место источало злую, пожирающую изнутри силу, которая своей стальной хваткой все глубже и глубже проникала в разум единорога, распространяя одержимость, ярость и безумие этого прокаженного мира. Все, что было за воротами, манило, тянуло, увлекало водоворотом неведомого, необъяснимого гипноза, но в то же время отторгало, вселяя леденящий страх под корку мозга.

Лицезрение подобного великолепия отняло у пони еще несколько минут, и, выйдя из транса, он зашагал по хрустящему от стекла песку. Невидимое напряжение спало вместе с разрушенной печатью, как и настойчивый голос, позволив вернуться ясности мышления. Но в разлом, скрываемый бронзовыми плитами ворот, пони ступил с совершенным отсутствием каких-либо размышлений или эмоций. И только когда его копыта коснулись пепельной поверхности другого мира, а створки портала, неистово скрипя, захлопнулись за его спиной, Сомбра улыбнулся и, окинув взглядом черный диск чужеродного светила, сказал:

— Встречай своего владыку, Тартар. Встречай и трепещи.

---

Никто не знал о том, для чего и кем было создано столь отчужденное место. Дыра в другое измерение, обрамленная порталом, была там задолго до обнаружения, если не всегда, словно и созданная только для того, чтобы источать гнетущее напряжение и быть забытой для всего остального мира.

Но ее пребывание в забвении продолжалось недолго.

История утверждает, что первыми на разлом наткнулись зебры. В те древние времена, когда не было ни границ между государствами, ни напряженных отношений между их жителями, они свободно кочевали по всему миру в поисках своего персонального рая и ради желания поделиться частичкой своей культуры с теми, с кем им предстояло встретиться. И одним их таких кочевников “посчастливилось” наткнуться на мир Черного Солнца. Однако, будучи теми, кто почитает Мать-Природу и стремиться жить с ней в гармонии, они сразу поняли, какую энергетику несет с собой то, что скрывают за собой врата. А взглянув на то, что находится за ними, они тут же наложили табу на его посещение всему их полосатому роду, окрестив темный мир проклятым местом.

Они ушли, оставив после себя лишь название для этого края.

“Terug Te Keer” — что в переводе с зебринского означало “Обратный, перевернутый”.

С тех пор так и повелось называть мир, скрывающийся за теми вратами, Тартаром.

Следующими их обнаружили Сестры. Столько загадочное и, возможно, скрывающее в себе великие тайны и возможности место они просто не могли обойти своим вниманием. Долгое время они и ведущие умы Эквестрии лишь изучали врата, пытаясь дать объяснение их существованию и тем крохотным отголоскам изредка проскальзывающей сквозь створки энергии, что обитала за ними. И вот, наконец решив, что они готовы к тому, что может их ждать по ту сторону, попытались проникнуть за границу раздела миров.

И тут же они напоролись на первое правило Тартара.

Большинство пони просто не смогли пройти сквозь разделяющую кромку миров. Одни бились сквозь невидимую стену, не понимая, в чем же дело, другие — тут же падали без сознания, едва им стоило приблизится к створкам врат. Лишь единицы, включая Принцесс, смогли проникнуть внутрь, не встретив никаких преград. Это были солдаты, которые должны были охранять первую экспедицию, два врача и один единственный маг.

Невидимая, а что самое главное, неявная преграда встала между ними и чужеродными миром. Что-то не давало им проникнуть внутрь, и это что-то не давало даже малейших подсказок на то, почему так происходило. Одни могли войти, другие — нет. И все.

Принцессы долго пытались понять природу подобного, но все разумные и логичные причины не давали ответа. Так было ровно до тех пор, пока Луна не взялась исследовать досье на каждого из участников той экспедиции. Среди них не было никаких выдающихся различий или резких, бросающихся в глаза деталей. Они все любили свою работу и были достаточно смелы или самоуверенны для того, чтобы вместе с принцессами встретить то, что находилось там, по другую сторону врат. Совершенно ничего, за исключением одной маленькой детали, от одного лишь предположения которой у принцессы ночи похолодела кровь.

Те пони, которые прошли вместе с ними, несли на себе груз, который рискнет взять не всякий. Каждый из них когда-то и по каким-то причинам отнял чужую жизнь.

И если с солдатами все было понятно, то случай врачей и того ученого вызывал множество вопросов — почему другие медики, у некоторых из которых тоже имелось печальное прошлое врачебных ошибок, не могли последовать далее? Почему ученым, у которых в результате опасных экспериментов гибли подопытные и коллеги, путь туда тоже был закрыт?

Всего с помощью пары экспериментов страшные предположения подтвердились. В то время как обычные, мирные жители оказывались бессильны перед невидимым барьером, опасные преступники и ветераны воин могли беспрепятственно проникнуть за врата. Однако Принцессы не пускали их далее двух шагов, ибо без всех тех, кто смог бы оценить всю мощь Черного Светила и кто смог бы понять, как применять его силу, всякие попытки были бесполезны. Без них — без ученых, которые в большинстве своем просто не могли пойти на преступление ради научного интереса.

Время шло, а интерес одаренных умов к Тартару становился все крепче. Теория о этом мире была бесплодна, если не имела за собой практики. И вот однажды у них появилась идея, как можно преодолеть это “отсеивающее решето”. Выбрав наиболее готовых к этому пони, им дали возможность привести в исполнение смертные приговоры для наиболее опасных преступников, которые за свои проступки заслуживали смерти. Вариант казался идеальным — так они должны были пройти условие отбора врат, не замарав при этом себя реальной виной. И вот, выполнив столь противоречивое требование, они гордо шагали рядом с аликорнами, чтобы вновь попытаться преодолеть грань. И вновь уткнуться носами в невидимую стену.

Тогда обнаружилось второе правило — Тартар нельзя обмануть.

Это был тупик. Чего еще мог требовать от пони чужой мир? У проходивших туда и тех, кто не мог, единственной различающей их деталью была чужая смерть от их копыт, и не более. И в очередной раз над Тартаром повисло ожидание, опять развеянное Луной, которая решила доскональней проверить досье первых “проходимцев”. И то, что она обнаружила, было самой первой тревожной ноткой о том, что же на самом деле подразумевала в себе другая реальность.

Тартар не просто требовал забрать чужую жизнь. Он хотел, чтобы душа того, кто это делал, искренне желала смерти и была готова очернить себя подобным. Проще говоря, дело было не в том, был ли сам факт убийства или нет, а в том, как сам убийца относился к этому.

И вновь пара простых экспериментов обозначила минимальную цену, которую стоило заплатить за то, чтобы перед тобой открылось мрачное зеленое небо и темная звезда — умышленное убийство и ничего более.

Это было серьезным ударом по экспедиции. Ведь отбор теперь проводился не среди лучших умов, а среди тех, кто мог все еще принести пользу, преступив черту дозволенного. Большинство ученых сразу отказалось, хотя соблазн знаний Тартара был огромен, и остались лишь те, кто мог и, возможно, хотели таким образом встать на путь искупления за свершенные ими злодеяния.

Лед потихоньку тронулся. И хотя от прежних толп энтузиастов осталось лишь жалкое подобие организованной группы хоть и ученых, но все-таки зеков, Принцессам был нужен результат. Теперь избранным приходилось проводить за вратами недели, чтобы восполнить все то утекшее на преодоление правил решение.

Восхищению того, что они видели там, не было предела. Хоть мир и был неприветлив и по началу встречал неподготовленных пони ужасами в виде агрессивной, безобразной фауны и крайне спартанских условий, он давал гораздо больше энтузиазма и желания изучать себя, чем страха и отторжения. Бывшие осужденные с упоением кидались на освоение мира, двигая прогресс в изучении темного светила семимильными шагами. И пускай он не приносил за собой особых успехов, они были уверены, что это стоит того.

И когда наконец они решили вернуться, чтобы рассказать обо всем то, что смогли узнать, им открылось третье правило.

Тартар не давал уйти просто так.

Это было как две стороны монеты. Одни из них утверждали, что что-то внутри них поменялось, и в подтверждение этому земные пони и пегасы демонстрировали просто невероятные показатели силы, выносливости и других факторов физического развития, а единороги — неординарные магические способности, чьи возможности росли в геометрической прогрессии. И это было только верхушкой айсберга. Еще большим достижением было освоение той силы, что давало своим покровительством Черное Солнце. Практически нереализуемые раньше заклинания и ритуалы для таких магов были не сложнее заклинания телекинеза, а успехи во всех отчасти запретных дисциплинах вроде некромантии, темных таинствах и магии взлетели до небес. Растущий потенциал раззадоривал их, обещая практически безграничные границы для его реализации, и ученые уходили буквально в добровольное затворничество, проводя за вратами месяцы, а то и годы.

И вот тут они узнали о обратной стороне. Когда они, окрыленные собственными успехами и открывшимися для них знаниями, спешили обратно в реальный мир, чтобы поделиться с ним своими достижениями, то вновь наткнулись на знакомый им барьер. Но в этот раз все было куда печальней. Они просто не могли выйти. Окончательно и бесповоротно. Не было никаких условий или других способов, которые бы помогли им окинуть запретное царство. Портал оказался односторонним.

Платой за силу и тайны была свобода. И возжелав их, они заплатили ее сполна, навсегда став узниками этого места.

Все оборвалось так же внезапно, как и началось. Принцессы, по непонятным причинам приказали немедленно закрыть все проекты по исследованиям внутри Тартара и запретили его непосредственное посещение, даже несмотря на то, что все результаты затворников мирка все-таки попали во внешний мир через курьеров. Научное сообщество негодовало, однако ничего поделать не могло. Шум вокруг врат угас, огласив подобный конец лишь одним предположением — аликорны нашли в глубине Тартара что-то такое, о чем не следовало знать реальному миру.

Однако еще совсем недолго, в тайне от чужих глаз, по личным указам принцесс туда помещали наиболее отъявленных преступников. Время внутри Тартара текло не так, как следовало, и если в реальности прошло всего несколько часов, то за вратами этот срок растягивался на недели. Именно эта маленькая особенность превращала заключение в черном мире в самую ужасную участь. Не старея и не умирая, узник проводил там тысячелетия, медленно сходя с ума. Поэтому исключительно самые ужасные, заслуживающие мучительной смерти или решившие, что смогут перебороть своей волей любой допрос, помещались туда, обрекаясь на вечные мучения без возможности амнистии. Как гильотина замедленного действия, время за вратами заставляло их самих желать смерти в надежде на то, что она избавит их от нескончаемого цикла мучений.

Но и подобные оказии очень быстро прекратились за ненадобностью. Дела в Эквестрии очень уверенно шли на лад, преступность падала, а уровень жизни практически превратил ее в утопию, где все всегда было идеально.

Но была одна вещь, которую Принцессы не учли — врата остались незакрытыми.

И очень скоро на это ошибку им указал Сомбра. Он не просто смог самостоятельно проникнуть в Тартар и постигнуть его возможности, но вернулся оттуда, приобретя силу, которая позволила ему поработить Кристальное Королевство. Один единственный маг продемонстрировал то, во что может превратить пони вся та мощь, которую распространяло Черное Солнце. И то, насколько же оно сильно очерняет душу носителя этой мощи.

Сестры не могли допустить, чтобы подобные вести распространились по Эквестрии. Они свергли черного мага с трона, и, не имея возможности его уничтожить, заключили его подо льды, полагая, что они станут его последним пристанищем. Однако, хитрый единорог смог сделать невозможное — уходя, он прихватил с собой Кристальное Королевство, которое просто исчезло, не оставив и следа.

Чтобы подобное впредь не повторилось, Селестия опечатала ворота и сотворила вокруг него непроходимые топи с неконтролируемой погодой над ними, которые должны были стать ясным предупреждающим знаком для каждого, кто попытается сунуться к вратам. Любые записи о неудачах в Тартаре были сокрыты от неподготовленных глаз, а все попытки поднять эту тему пытались пресечь еще в зародыше.

Всю остальную работу сделало время. Менялись поколения, бежали годы, и постепенно из памяти пони стерлись те воспоминания, что касались относительно опасности того, что могло находится там, за медными створками. Все они жили, соблюдая молчаливый запрет о том, что никто не должен к ним приближаться.

Все, кроме единорога, заточенного под километрами льда.

---

И вновь изматывающий путь. Дорога, ведущая в никуда. Хотя у Сомбры и была четко выверенная цель его визита в Тартар, спустя всего десять минут пути он сбился с выверенного маршрута, забывшись в собственных мыслях. Он просто брел вперед, смотря себе под ноги и бормоча обрывки фраз, что крутились в его голове.

Позор. Унижение. Гнев. Ярость. Стыд. Боль. Эти слова поочередно вгрызались в его сознание, принося с собой воспоминания моментов, что клещами впились в его память. То, как тысячелетия назад сестры отобрали у него все. То, как его совершенное королевство боли и страданий было отнято, как он был сражен, обращен в тень, пятно того могущества и силы, чем он прежде был, и брошен под километры льда на севере. Как приспосабливался к сдирающему кожу холоду и то, как научился тратить по капле своей силы, поддерживая свою тлеющую жизнь, дабы они не кончились раньше положенного времени. Каждый день одиночества во тьме подо льдами, тянущийся одинаково долго и невыносимо. Как он день от дня вынашивал план своего возвращения и мести, и то, каким же позорным было его второе поражение.

Шестерка пони и малыш-дракон. Совсем юная, неопытная аликорн и её супруг. Селестии даже не пришлось поднимать свою задницу с трона — эти пони сделали все за неё. Элементы гармонии, не применяя свою силу, преодолели все преграды, поставленные им на охрану Кристального Сердца, выкрали его у него из под носа и воспользовались им, чтобы уничтожить его тело. Не боги, не существа из легенд и мифов, не эпические герои. Простые пони, они смогли повергнуть его, короля тьмы и теней. Не прибегая к разрушительной магии, это жалкие холопы не побоялись заглянуть в глаза собственному страху! И они не побоялись бросить вызов ему, Сомбре!

И они победили.

Тартар напомнил ему о всем. О каждом нанесенном ему поражении, каждой проигранной битве против сестер, каждой мучительной секунде в своей темнице наедине с гробовой тишиной. О текущем бессилии и том, что он всего лишь единорог, который просто слишком много знал. Даже его относительное бессмертие ни на шаг не приближало его к тому, кем он хотел быть.

Просто чуть могущественней, чем какой-нибудь ботан из Академии для Одаренных Единорогов. Чуть опытней, чем солдат-ветеран из Эквестрийской армии. Чуть мудрее, чем самый старый маг из Кантерлота.

И намного злее, опаснее и бессердечней, чем кто-либо.

Кто он после этого? Бич Кристального Королевства? Реальный кошмар наяву для каждого жителя Эквестрии? Демон, что прячется во тьме и повелевает ей?

Нет.

Теперь он — лишь жалкий образ того, кем когда-то был.

Сомбра остановился и поднял голову. Черное светило все так же висело над мрачной землей, озаряя все темно-зелеными лучами. Мертвая звезда, что была для него путеводной, освещала забытый мир ужаса, сокрытого от реальности.

Именно она рассказала единорогу, что все то, что он испытывал сейчас, не просто пустые мысли в его голове. Что каждую каплю горечи, что подтачивала его сердце, можно обратить в силу, которую затем довольно просто преобразить в необъятную мощь. Что страдание — источник эмоций ничуть не хуже, чем радость и любовь, и что их гораздо больше в этом мире, чем можно представить. Знание о том, что можно использовать не только свои силы, но и отбирать чужие, делая себя сильнее, а их боль и слезы — использовать как подпитку для своей могущественности. Что переломив себя, можно увидеть, что все твои враги слабы, и стоит приложить малейшее усилие, чтобы их собственные сомнения и чувства поставили их на колени. Есть тысячи способов, как этого добиться и как распоряжаться их сломленными душами.

Силы, скрывавшиеся за этими вратами, поведали Сомбре то, что скрывала Селестия от мира.

То, что страх превращает тебя в непобедимое оружие.

Достаточно лишь отказаться от своего собственного.

День, когда он отрекся от розового мира света и добра, приняв тьму внутри себя, был моментом его второго рождения. До него маг пытался жить, как все остальные — радоваться, улыбаться, искать приятное в жизненных мелочах и общении с друзьями. Но чем дольше он продолжал это делать, тем больше понимал, что никогда не сможет примириться с подобной фальшью в своей душе. Единорог не мог держать свой гнев, когда тот выплескивался наружу, не мог подавить в себе зависть, хотя практически никогда ее не испытывал, и никогда не желал решать конфликты миром и компромиссом. Делиться с кем-либо было для Сомбры низостью, позором, который неприятным зудом поражал все его тело, словно проказа.

И чем чаще он сталкивался с проявлением истинного, агрессивного лица этого мира, тем отчетливей осознавал, что принадлежит именно к нему. К пороку, тьме, черноте и теням за кулисами маски общего блага и умиротворения, которую провозгласили Сестры. Сомбра стал жить этими редкими проблесками негатива сквозь щит радости и смеха окружающих его пони. Таким темпом, год за годом, единорог окончательно убедился, что не сможет отвернуться от истины, и поэтому у него оставался только один выход.

Маг принял самого себя, свою истинную сущность. Он — Сомбра, единорог, с сердцем черным, словно ночь. Хотя, даже самая холодная, темная зимняя ночь не сможет сравниться с ним в темноте своего оттенка.

С тех пор он возненавидел мир вокруг себя. Эквестрия стала для него каторгой строжайшего режима, в которой он был вынужден подчинятся общему порядку. Но в глубине души Сомбра знал, что так будет не всегда, и чтобы эта надежда не канула в бездну, маг принял решение, что отдаст всего себя, чтобы воплотить ее в реальность. Нужен был лишь метод, способ, возможность, чтобы вырваться из этого личного ада “добра и дружбы”.

Он тратил месяцы и все свои средства, перерывая все возможные источники и суя свой нос куда не следует в поисках того, что сможет подсказать ему правильное направление. Но словно наперекор его рвению, кроме бесполезной литературы по оккультизму и жалким магическим фокусам с тенями ему ничего не попадалось. Так продолжалось ровно до того момента, пока его не занесло на нижние этажи одной из самых прославленных кладовых знаний — библиотек Сестер. Попасть туда было просто невозможно из-за охраны и досконального окружения их магическими барьерами, но Сомбра чувствовал, что именно где-то там лежит ответ на все его вопросы.

И он не прогадал.

Фолиант “Реликт Черного Солнца”, написанный неизвестным, давно забытым автором, который он обнаружил запрятанным в самой глубине библиотеки Принцессы Луны, словно огромный магнит тянул его к себе. Пони прошел километры подземелья библиотеки, ведомый никогда ранее не испытывемым ощущением холода в поджилках и ледяных игл в глубине черепа, безошибочно попав прямо к помещению, где хранилась книга. В пустой, наполненной мертвенно-холодным воздухом комнате одиноко возвышался один единственный пьедестал, на котором покоился толстый том в черном, кожаном переплете c изображением значка в виде солнца и врат.

Он никак не мог объяснить свои ощущения, но его била мелкая дрожь от смеси панического страха и безудержного предвкушению чего-то грандиозного. Возможно, прошел где-то час, прежде чем он осмелился сделать несколько шагов и взять книгу в свои копыта, наконец переборов в себе мысль о том, что он все же сможет это сделать, не умерев от переполняющего его напряжения. Но как только фолиант увесистым грузом лег в копыта, магом овладело желание узнать каждый до единого секрет, что был спрятан на страницах книги, и Сомбра с упоением стал читать расплывчатый, диковинный почерк мудреца, что написал его.

Единорог давно забыл счет времени, неотрывно бродя взглядом по строкам. В книге много чего было описано и разложено по различным областям темных таинств, ритуалов и заклинаний. Они были настолько древние, что если бы маг не был повальным полиглотом, то не смог бы прочитать и заголовка книги. Он успел почерпнуть не один десяток достаточно запретных для такого “правильного” мира знаний, прежде чем наткнулся на страницу с обрядом, который описывался как “Клятва Черному Солнцу”. Его текст был запутан, сложен, невероятно огромен и наполовину состоял из молитв. Не было никаких загадочных посланий и многозначных обещаний. Ни строки или страницы с ненужными описаниями или эмоциональными параграфами. Текст заклинания сухо, холодно констатировал то, какие возможности он может предложить и что потребует взамен. Но даже несмотря на это Сомбра уловил то, что ему было нужно.

Один невозможный ритуал в мире за вратами Тартара. Один смелый шаг навстречу неизвестности. И слишком соблазнительная награда ценой в его душу. Отказаться от этого было бы просто глупо.

Маг подбирался к Тартару целый год. Искал возможности, зацепки, любые способы, чтобы его врата распахнулись перед ним. Сомбре даже пришлось поступиться парой принципов, чтобы добиться цели, однако, он никогда не жалел о содеянном.

Все, что не касалось обряда, нисколько его не интересовало. Была только цель и методы ее достижения, а остальное — не важно.

И когда это наконец свершилось и он смог повторить то, что было описано в книге, ему предстал новый мир.

Тартар открыл ему глаза на правду того, каким же невероятным источником мощи были в своей сущности отрицательные эмоции. Ни радуга, ни свет, ни красочные фейерверки, что любили устраивать светлые маги, и в сравнение не шли с тем немыслимым ощущением всевластия, которое даровало крещение мраком. Оно подпитывалось амбициями, желаниями, эгоизмом и жадностью, усиливая их в тысячи раз, превращаясь в неуемную жажду и замыкая бесконечный круг их утоления. В общем, всем тем, от чего как правило старались избавиться примерные жители Эквестрии и что тщательно порицалось режимом Сестер.

Наслаждение чужими страданиями превратилось в погоню за новыми порциями желанной мощи. Слезы и надрывный крик жертв становились разрядом жизненной силы, тихий плач и стоны обращались в омолаживающий бриз, их обреченность и смирение со смертью — приумножали его внутренний потенциал и магию.

Но самым желанным был страх. Неподавляемый, животный, первобытный страх, который присутствовал без исключения у каждого. Не важно, какими были причины его возникновения, Сомбра мог обычную боязнь темноты обратить в ревущий ужас, способный подкосить даже тех, кто его до этого никогда не испытывал. Его любимый трюк с проникновением в самые глубокие, сокровенные уголки их сознания и последующее выталкивание их сокровенных секретов наружу работал всегда, на ком бы он его не применял.

И именно страх стал его стихией и необходимым элементом, словно воздух. Потому что схватку один на один с самим собой не выдерживал никто.

Каждым вздох, наполненный силой, переживался гнетущим огнем в груди. Ощущение всемогущества, безграничной власти, неиссякаемых сил и трепета сердец трусливых пони, которые сжимались от одного вида или простого упоминания о нем. Сомбра мог управлять ими как пожелает, распоряжаться их судьбами и жизнями. Кристальные пони как нельзя лучше подходили на роль рабов — ведь даже самую крошечную мелочь они переживали бурей эмоций, которые бурным потоком вливались в его пропитанное тьмой и трупным светом Черного Солнца тело. Хватало малейшего толчка, чтобы заставить их рыдать, и их слезы были для него живительным душем. Он наслаждался их страданиями, их болью, ненавистью и угнетением. Каждый день в его организованной пыточной машине, что раньше была Кристаллическим королевством, множил его могущество, подготавливая к тому, чтобы однажды поставить его на одну ступень рядом с богами.

Но даже этого оказалось недостаточно.

Как бы ему этого не хотелось признавать, Симус был прав. За тот кратенький отрезок времени с момента его возвращения в этот мир, Сомбра насколько мог изучил цепь событий, произошедших в момент его заключения во льдах и непродолжительной смерти после атаки на Кристальное Королевство, и в каждом случае, в котором участвовали столь ненавистные ему сестры или элементы гармонии, просто таки сквозила очевидность того, что не будь у них друг друга, поддержки в трудный момент или простой помощи со стороны, они бы не выдержали и тысячной доли того, что свалилось на их плечи. И если с Селестией это, все же, было не так критично, то в каждом параграфе, что касался гармонической шестерки, он видел просто до отвращения явную слабость каждой из них.

Вся их сила, успех и превосходство строились только на том, что они были вместе, иначе их тандем моментально рушился, словно карточный домик. Это удачно доказал бог-химера Дискорд, разделив их в лабиринте и вывернув их сущности наизнанку. От части подтвердила Королева Чейнджлингов Кризалис, обведя их вокруг копыта и заставив отвернуться от Твайлайт Спаркл, которая имела рациональное зерно подозрений относительно её маскировки под принцессу Каденс. И это сделал и сам Сомбра, заставив Твайлайт пройти испытание его гипнотической ловушкой с дверью, показывающей один из твоих самых больших страхов.

“Если бы не тот чертов дракон, эта фиолетовая выскочка так бы и осталась рыдать перед ней...” — скрипя зубами, вспомнил черный единорог.

Да и эта розовая пародия на аликорна, Каденс, и часа бы не продержала защиту вокруг города, если бы не ее храбрый муженек. Напомнив себе о нем, Сомбра горько пожалел, что в тот раз не добил его, а всего лишь лишил магической силы.

Слишком слабы, зависимы, подвластны чужому влиянию и пассивны, уязвимы в своем одиночестве и замкнутости. Он вспомнил, что, в принципе, такими были практически все пони, и он тоже когда-то давно был таким. Вот только осознав этот серьезный изъян, маг искоренил в себе эту прореху, став более черствым, суровым, рациональным и хладнокровным.

Нет, скорее более совершенным.

И даже понимая это, он не мог отвертеться от истины — сейчас ему была необходима помощь. Как бы Сомбра того не хотел, правда колола глаза — его самоотверженный, стихийный порыв, который помог ему вырваться из заточения, нисколько не поспособствовал возвращению Кристального Королевства в его власть. Напротив, слепая жажда мести бросила его, измученного тюрьмой и веками нестерпимого холода, на очередное противостояние живым божествам, против которых у него не было и шанса. Самоубийственный импульс стоил ему еще несколько лет смиренного ожидания, которое оборвалось смелым жестом нахального зебры, и более допускать такие ошибки он себе позволить не мог.

Не сейчас, когда у него вновь появился шанс вернуть принадлежащее ему по праву.

Сомбра остановился и окинул взглядом открывшийся ему вид. Перед ним простиралось небольшое открытое пространство, усеянное многочисленными булыжниками и какими-то гротескными нагромождениями из старых, опаленных стволов невесть откуда взявшихся деревьев из нормального мира. В центре этой композиции возвышались два огромных, скрещенных бревна, к которым переплетением тяжелых цепей был прикован большой черный пес. Его иссушенное, истощенное тело безвольно свисало с импровизированного распятия, будучи подвешенным на этих самых цепях. Оно было покрыто множественными, незаживающими ранами, с которых тонкими струйками стекала густая, словно гудрон, темная жидкость и, падая с кончиков его коротких когтей на ногах, образовывала под ним достаточно приличную лужу. Открытые раны, ожоги, царапины, нарывы и синяки покрывали его черно-красную шкуру, которая из-за таких обильных “украшений” больше напоминала порванную, изношенную тогу. Запястья лап были вывернуты под немыслимым углом и пробиты насквозь кусками обуглившегося дерева, прочно фиксируя несчастного в распростертой вдоль поверхности бревен позе. И все вместе это выглядело так, словно арестанта только недавно приковали к столь экстравагантному сооружению, предназначенному скорее для причинения ему невообразимых мучений, чем удержания на месте.

Безжизненно повесив голову, узник висел в сетке из ржавых цепей, не подавая никаких признаков жизни. Закончив созерцать радость законченного садомазохиста, Сомбра медленно побрел к пленнику, покачивая головой.

— И что же я вижу? — саркастично сказал маг, с усмешкой глядя на обшарпанное тело. — Видимо, Солнечная принцесска крайне негативно отнеслась к нашему сотрудничеству. Или столь восхитительную меру предложила ее сестра? Да, точно, только у Луны хватит выдумки на подобное.

Обойдя все препятствия, он остановился напротив креста с псом. Сомбра молчал, ожидая реакции от трупа, но тот лишь висел куском мяса, нанизанный на шипы обгоревших бревен.

— Печальное, мерзкое зрелище, — с ноткой презрения выдавил из себя единорог. — Ужас каждого потерявшегося путника в ночи, гнет и кошмар ледяных пещер, каждого темного закоулка Эквестрии. Маньяк и убийца, что забирал чужие жизни и голоса, заполняя пустоту внутри себя. Древний демон звука Мурмур, проклятье и знамение смерти для каждого, кто слышал его голос, сплетавший в себе отчаянные вопли тысяч его жертв.

Пони обошел крест, созерцая множественные раны пса и лужу черной жижи под ним.

— И сейчас он, уничтоженный, скованный и лишенный всей той силы, которой обладал, медленно гниет за вратами Тартара, не имея возможности умереть. Поистине внушающее восхищение и трепет решение относительно твоей судьбы, Мурмур. Лишить тебя шанса сдохнуть, заставив бесконечно страдать за все совершенное — банально, но, вынужден согласиться, подходящее для тебя наказание. — Отсчитал узника Сомбра, словно тот мог ему ответить.

Он снова замер, следя за реакцией бездыханного тела, и, не найдя никаких отзывов с его стороны, маг внезапно рассвирепел, оскалился и прорычал:

— Отвечай мне, тварь, когда я обращаюсь к тебе. Или ты думаешь, что в безопасности от меня, если ты уже одной ногой на том свете?

Его рык эхом разнесся по всей округе, подняв на уши всех местных существ, которые, в страхе поджав уши и хвосты, разбежались кто куда. И хотя казалось, что это нисколько не подействовало на пса, однако спустя несколько секунд цепи задергались в болезненной судороге, поразившей тело арестанта, и разразили звоном пространство вокруг. Пес Севера вздохнул, неуверенно набрав сухого воздуха разбитым носом в грудь, пробитую переломанными ребрами, и тут же закашлялся тягучей мутью, что была его кровью. Сплевывая сгустки слизи и задыхаясь, страдалец поднял свою исполосованную морду в сторону Сомбры. Разлепив заплывшие гноем глаза, он бессильно посмотрел на него своими синими огоньками-зрачками сквозь нависший занавес свалявшейся длинной челки. Некоторое время зверь молча сверлил мага взглядом, после чего, наконец, разомкнув практически раздробленные челюсти, он попытался что-то сказать. Но вместо этого из глубины его глотки донеслось лишь хлюпанье крови в легких и едва-едва различимый хрип, похожий на шипение.

— Она забрала у тебя все до единого, не оставив даже самого жалкого голоса для ответа. Как же Селестия любит своих зефирных пони, раз спасает из твоей хватки даже самое последнее отребье, — негодующе подметил Сомбра.

Он подошел ближе и сел перед лужей.

— Без разницы, ничего нового ты мне все-равно не расскажешь. Я знаю, что после того, как сестры низвергнули меня подо льды, ты пытался скрыться от них, как трусливая шавка. Как прятался по самым темным дырам, надеясь отвести от себя неизбежное. — Маг злобно сощурил глаза. — Неужели ты настолько сильно был уверен в себе, думая, что после того, как они победили меня, сестры не смогут найти одну из моих пешек?

Пес страдальчески поморщился и сблевал очередной поток крови и кусков собственной плоти, забрызгав ими передние копыта сидящего перед ним единорога. Сомбра с отвращением отряхнул замаранные накопытники и вновь стал бродить вокруг него.

— Луна действительно хорошо над тобой поработала, — задумчиво сказал маг, обходя скрещенные бревна. — Да и это не просто пыточное, кхм, “устройство”. Оно мешает твоему телу восстанавливаться от света Черного Солнца, я прав? Я только одного не понимаю, — Сомбра почесал подбородок и постучал по одному из бревен копытом. — Почему на нем висит защита от местных существ? У сестер было бы меньше проблем, если бы тебя просто сожрали. Хотя, может, темная приходит сюда время от времени, посмотреть на свое творение или добавить пару новых штрихов?

Пес не отвечал на его тираду поддевок, он лишь беспрестанно кашлял и отхаркивал новые порции темной жижи. Казалось, что вот-вот, и очередной выдавленный из себя ком крови будет для него последним, но жизнь все равно не стремилась покидать истерзанное тело. Сомбра ходил вокруг, с любопытством изучая импровизированную пыточную машину, однако через некоторое время ему это надоело, он остановился перед псом и взглянул в его загноившиеся глаза.

— Пора кончать эту ересь, — пробубнил маг, отошел на несколько шагов назад, после чего буквально запылал потоками магической энергии.

Сомбра яростно засопел, выпуская ноздрями клубы черно-зеленого дыма. Вены на его шее и лбу вздулись, глаза и рог окутало зелено-пурпурное свечение, а вокруг него началась маленькая буря, поднявшая вокруг него торнадо красной пыли, щепок обгоревших бревен и кислотного пламени.

Внезапно с его губ сорвался мощный, неистовый рев, в который были вплетены несколько слов потерянного в веках наречия. Огонь и дым над ним в мгновение соединились и, сконцентрировавшись на кончике его рога, с оглушительным взрывом высвободились в виде разрушительного луча. Магический поток тут же достиг своей цели и, пробив тело пса насквозь, врезался в черные бревна за его спиной. Стволы задрожали, завыли скрипом, треском и засветились иссиня-темным мраком.

— Я знал! — ревел Сомбра сквозь шум своей магии. — Знал, что это сделала ты, Луна!

Капкан для пса сопротивлялся недолго. Стоило единорогу чуть усилить напор, и истлевшие деревья моментально пошли крупными трещинами, беспорядочно взрываясь градом щепок. С каждой секундой они осыпались все больше, и в один момент, просто не выдержав атаки, сдетонировали волной черной энергии, полностью разрушив самих себя.

Зеленый луч иссяк, и Сомбра перевел дыхание, с удовлетворением посмотрев на то место, где раньше стоял столь хитрый аналог сдерживающего устройства. Теперь там красовался небольшой кратер, покрытый остатками расщепленных камней и вздувшейся землей. Черная лужа крови пса исчезла вместе со вспышкой, как и цепи. Как и...

Единорог огляделся в поисках бывшего узника, и обнаружил его в десяти метрах от себя, лежащего на окровавленном булыжнике. Его взрывом подбросило в воздух и пронесло мимо мага, однако платой за спасение от самоуничтожения капкана было крайне неприятное приземление об огромный валун, которое, опять же, не прошло бесследно для раненого пса. Он тяжело дышал, придерживая лапами свой пробитый бок, из которого торчали поломанные ребра. Кровь медленно, словно сироп, стекала из открытой раны, пачкая и без того грязную и дурно пахнущую шерсть.

Сомбра подошел к нему и безэмоционально двинул ему задним копытом по сломанным ребрам, от чего Мурмур гневно зашипел и скатился с камня, упав в уже успевшую образоваться лужу его собственной крови. Маг навис над его мордой, заглядывая в синие глаза-огоньки демона.

— Надеюсь, ты понимаешь, что я пришел сюда не для того, чтобы просто спасти тебя, — с презрением сказал он, — у тебя есть незакрытый перед мной должок. Пожизненный должок.

Сомбра наступил копытом ему на нос, и пес страдальчески заскулил.

— Я пришел, чтобы напомнить тебе о твоей клятве, Мурмур. О том, как ты продался мне весь и без остатка за силу, поклявшись в вечной верности и преданности. Как взялся стать моей тенью и правым копытом, — пони сильнее надавил на морду пса. — Ты не забыл об этом?

Скребя когтями землю и камни под собой, страдалец положил одну лапу на ногу Сомбры, а другой стал показывать свою шею, с который был снят каждый сантиметр его шкуры, превратив ее в один большой пульсирующий участок плоти. Он холодным взглядом посмотрел в лицо магу, ожидая от него что-то.

Его тело тут же охватило зеленое сияние, приподняло над землей и с силой швырнуло от стоявший рядом столб из камня. От удара осколки ребер пробили легкие пса, и он снова стал безостановочно отхаркиваться кровью на каждом выдохе, мыча от жгучей боли. Сомбра тут же подлетел к его телу и громогласно заорал, смотря на него смесью бурлящей ненависти и пренебрежения:

— Не смей прибедняться передо мной! — прорычал маг и ударил его в челюсть. — Слышишь, НЕ СМЕЙ!

Он с силой надавил ему на пробитый бок, поднес копыто к его морде, наклонился и грозно прошипел:

— Я еще раз спрашиваю тебя, ничтожество. Ты. Помнишь. О. Своей. Клятве?

Мурмур, не помня себя от сковавшей боли, попытался податься вперед, но оступился и рухнул на землю. Вытянувшись, он приподнялся на одной лапе, слабо кивнул головой и, разомкнув челюсти, стал вылизывать накопытники единорога. Сомбра лишь хмыкнул и с улыбкой стал наблюдать за унижением пса, пока тот очищал его замаранные кровью ноги.

Еще с минуту посозерцав его усердие, пони отстранился от него и со злой улыбкой сказал:

— Вот теперь я узнаю моего слугу, — он потер копыта об друг друга, чтобы избавиться от слюны демона. — И знай, что впредь я более не потерплю от тебя подобного неповиновения. Я не закончил то, что начали сестры только потому, что сейчас мне нужны твои лапы и опыт. И я надеюсь, в этот раз ты не подведешь меня. А теперь вставай, — сказал маг, развернувшись к нему спиной, отошел на несколько шагов.

Пес отполз назад и, кряхтя, попытался встать, однако, обезвоженные мышцы и множественные переломы просто не дали ему даже оторваться плечами от земли. Безрезультатно подергавшись, он растянулся по земле и виновато уставился на единорога.

Сомбра остановился и повернул к нему голову. От того тяжелого взгляда, что он подарил демону, казалось, воздух вокруг него похолодел, а камни покрылись мелкой изморозью, что было полным абсурдом для иссушенного Черным Солнцем Тартара. Едва пес заглянул ему в глаза, как его тело само непроизвольно съежилось, несмотря на препятствующую этому боль и бессилие, а слипшаяся от грязи и крови шерсть встала дыбом. Он поперхнулся подступившим к горлу комом и замер, не в силах преодолеть ужасающее оцепенение страха. В его голове тут же всплыло давно забытое за все эти годы ощущение паники, напомнившее ему, насколько же был на самом деле страшен Сомбра.

— Чего непонятного в том, что я только что сказал? — грозно осведомился единорог. — Вставай.

Мурмур так и не понял, откуда у него внезапно взялись силы. Его избитое тело сопротивлялось, разнося по каждой клетке болезненное эхо, перед глазами плыла черная пелена, а разум грозился отключится, выйдя за предел своей выносливости, однако он все же смог подняться на задние ноги и, подпирая лапой распоротый бок, встать за своим хозяином. Фыркнув облаком дыма, Сомбра неспешно побрел назад, и у пса не оставалось выбора кроме как, превозмогая боль и подступающую тошноту, плестись за ним.

Путь обратно выдался гораздо дольше, чем в прошлый раз, в основном благодаря полуживому псу севера, который, к удивлению, неведомым образом стал выглядеть немного лучше. Его тело, перестав испытывать пагубное воздействие своей клетки, наконец начало абсорбировать энергию темного светила, постепенно излечивая себя, подобно Сомбре. Порезы и синяки на его теле практически затянулись и остались рубцами, а наиболее критичные раны, типа распоротого бока, медленно заживали, покрывшись сукровицей и коркой. Теперь пес более-менее уверенно ступал за пони, но все равно не так быстро, и поэтому магу регулярно приходилось останавливаться, чтобы его раб не отстал окончательно. На каждой такой остановке он топтался на месте и вглядывался вдаль, пытаясь что-то увидеть за бесконечными барханами и скалами, но каждый раз оставался ни с чем и, гневно рыкнув, продолжал свой путь.

Достигнув ворот, они остановились. Сомбра развернулся к шатающемуся псу и, зло улыбнувшись, заговорил:

— Для тебя есть хорошие новости, Мурмур. Пока мы шли, я решил, что все же в моих силах немного помочь тебе начать восстанавливать твои былые возможности. И в качестве проявления моей невиданной щедрости, мы начнем прямо сейчас.

Единорог топнул копытом, и его тень тут же ожила. Расширившись до внушительных размеров, она темным пятном перетекла на несколько метров в бок и изрыгнула из себя огромную угольную скалу. Черный обелиск, поднявшись из бездны, стал шумно дребезжать, пошел трещинами и, оглушив окрестности звуками бьющегося хрусталя, лопнул. Пес недоумевающе обернулся на гору осколков, не понимая, чем же груда кристаллов поможет ему, но внезапно она вздулась, и из под осыпающихся обломков показалась огромная мускулистая туша, которая, кряхтя и задыхаясь, выползла из своей разрушенной оболочки. Когда же она показалась полностью, у демона шерсть вновь встала дыбом и он отошел на несколько шагов назад, мотая головой то на нее, то на мага.

— Это Цербер, — скучающе пояснил тот. — Страж, что охранял подступ к Тартару. По дороге мне пришла мысль, куда же можно деть эту груду мяса, и именно благодаря тебе его жизнь не пропадет даром.

Мурмур непонимающе уставился на пони, словно не желая домысливать то, к чему тот клонил.

— Убей его, — приказал Сомбра. — Забери его голос себе. Эти три воющих глотки станут отличным допингом для твоего хлипкого тела.

Но пес лишь осел на землю и закрыл уши лапами, словно защищаясь от слов пони.

— Что-то не так? — удивился маг. — Не смей мне лгать, ты полностью способен на это. Вы сейчас полностью равны — оба ранены и не способны драться в полную силу, и кроме своих когтей и клыков у вас ничего нет. Зверь против зверя, и только ваше желание жить даст вам шанс на то, чтобы выйти победителем.

Сомбра подошел к псу-демону и вновь посмотрел ему в глаза.

— Это был приказ, — холодным тоном сказал он. — Ты либо будешь сражаться так, как никогда раньше не сражался и вырвешь его сердце, либо сдохнешь прямо тут. Знай, Мурмур — слабые соратники мне не нужны, и если ты проиграешь и Цербер тебя не добьет, — глаза пони блеснули зеленым пламенем, и псу на секунду показалось, что в них он увидел самого себя, только уже окончательно бездыханного и вздернутого на пробитой голове над вершиной черного кристалла, — то это сделаю я.

Пони поднялся и побрел прочь, обратно в глубину Тартара. На секунду задержавшись, он обернулся и небрежно бросил через плечо:

— Когда я вернусь, я хочу видеть его шкуру растянутой на воротах. И тебе лучше не забывать об этом.

Демон еще долго не поднимался, наблюдая за тем, как его хозяин удаляется в глубину бесконечной пропасти Тартара. Самоубийственная задача, которую поставил перед ним Сомбра, сулила ему только верную смерть в дробящей хватке челюстей Цербера. Мурмур посмотрел на стража, и хотя тот тоже был не в лучшем своем состоянии после магических тисков мага, все же он был гораздо крупнее пса севера и не зиял таким количеством ран, как его оппонент.

Сам же Цербер, беспорядочно мотая своими головами туда-сюда, старался избавиться от временной дезориентации и, покачиваясь на своих коротких ногах, брел обратно к воротам. И когда он был уже практически вплотную к медным створкам, внезапно повел носом и, учуяв запрелую вонь шкуры пса-демона, развернулся в его сторону. Три безобразные морды в мгновение ощетинились диким оскалом, а из пастей вновь водопадом потекла слюна, превращая красный песок под ним в алую грязь. Страж зарычал, почуяв то, что входило в его основной список обязанностей — нарушителя, пытавшегося покинуть Тартар.

Мурмур с трепетом смотрел, как черная гора медленно приближается к нему. И чем дольше он наблюдал, тем быстрее в нем исчезала пустота, успевшая образоваться за все те годы что он провел в заточении, волоча свое существование на грани жизни и смерти. К нему вновь вернулся смысл. Смысл жить, не смотря ни на что.

Но было что-то еще. Столь знакомое для пса севера и очевидное для его нутра, что едва он понял, что страж-то на самом деле еле стоит на ногах, то тут же поднялся на задние лапы и сам бросился навстречу смертельной опасности.

Ему невероятно сильно хотелось жрать.

---

— Превосходно.

Сомбра не смог сдержать в себе вздоха облегчения, увидев шесть статуй перед собой в целости и сохранности. Он стоял в центре глубокой ямы вместе с черно-угольными, сверкающими на слабом зеленоватом цвете обращенного солнца изваяниями четырех кобыл и двух жеребцов. Заботливо запихнув их практически в самую глубину Тартара, он не пожалел, что в последний момент схватки с сестрами потратил часть своих сил на то, чтобы спрятать их от дотошных глаз аликорнов. Сохранность статуй в впадине, потерянной среди кровавых скал запретного мира, лишь в очередной раз подтвердила догадки мага о том, что Принцессы не очень любили совать свои носы за врата, и поэтому одна из них крепко запечатала их, на всякий случай положив ключ от замка “под коврик”.

— Пора просыпаться, мои рабочие лошадки, — пропел Сомбра. — Вы нужны своему господину.

Его слова эхом пронеслись по яме, отражаясь от каждого угла и углубления. Изваяния затрещали, вздулись пробоинами по всей своей площади, осыпая с себя темную оболочку. Когда от покрова мертвого минерала практически ничего не осталось, эта шестерка мощным рывком разбила остатки своих “коконов” и предстала перед ухмыляющимся темным магом.

Две бело-красные пегаски, идентичные друг другу, как две капли воды, единственным отличием у которых были лишь различные формы копий, которые они несли на своих плечах. Каждая из них, словно идеальный клон, полностью повторяла движения своей копии, не отклоняясь ни на градус, будто они разделяли один разум на двоих. Эта пара синхронно плыла по воздуху, элегантно вращая своим оружием вокруг талий, словно в каком-то задумчивом танце.

Единорог, высокий и болезненно худой, который, будучи практически полностью завернутыми в разнообразное тусклое тряпье, очень сильно напоминал мумию. Его усталые, красные глаза были полны безумия и паранойи, что безошибочно отгадывало в нем мага крови, слишком далеко зашедшего в своем искусстве. Он постоянно озирался на остальных членов шестерки, что-то тихо бормотал, прижимал уши и втягивал голову в плечи, стоило ему услышать какой-нибудь резкий звук наподобие треска остатков темного минерала или неосторожного шага его товарищей.

Кобылка-земнопони цвета синего металла, которая из-за своего маленького роста казалась совсем крошечной на фоне остальных пони в яме, одетая в кожаную броню, целиком состоящую из различных полос-ремней. Она была на голову ниже пегасок, которые и так не выделялись ростом, и если бы не крепкое телосложение и более-менее длинные ноги, ее было бы не отличить от жеребенка. Пони смешно семенила копытами, волоча на себе арбалет размером с нее саму и целую ленту тяжелых стрелковых болтов.

По бок от нее, словно в противовес ее миниатюрной комплекции шел огромный, накаченный жеребец. Он был закован в толстые пластинчатые доспехи, а к его груди на болтах был прикреплен внушительный скотоотбойник от локомотива, к которому грубой сваркой были приделаны лезвия и куски острой арматуры. Своим массивным красным подбородком, проглядывающим из под нижней части его шлема, вкупе с широкоплечим телосложением он напоминал карикатурного злого амбала из популярных комиксов для жеребят, однако такое полное впечатление резко портила длинная, лоснящаяся и неожиданно ухоженная грива и густой мех, проглядывающий из редких открытых участков его лат. Грохоча броней, он шел за крошечной кобылкой, регулярно подгоняя ее краем метельника вперед.

И впереди всей этой процессии шагала стройная единорожка с шкуркой лимонного цвета и длинной красно-пурпурной гривой, сплетенной в косу. На ее шее была вытатуирована то ли магическим, то ли естественным путем черная эмблема в виде головы единорога, подозрительно напоминающего Сомбру. И эта же татуировка была видна у всех остальных, кроме двух жеребцов, которые были с ног до головы покрыты одеждой или броней.

Вся процессия остановилась перед темным единорогом и припала на одно колено, выражая свое почтение и покорность.

— Отрадно видеть, что хоть кто-то из моих слуг помнит о соблюдении манер перед своим хозяином, — смеясь, сказал Сомбра. — Докладывай, Спир.

— Мой мастер, — отозвалась лимонная кобылка, — мы все готовы вновь служить вам. Но не могли бы вы рассказать, — она обвела головой вокруг, указывая на горки черных обломков, — что же произошло тогда, в Королевстве? Почему мы здесь и почему вы ранены?

— Все просто, моя милая Спир, — Сомбра медленно пошел вдоль шеренги, в которую выстроилась шестерка. — Мы проиграли. Сестры одолели нас в том бою, разнесли всю мою армию в клочья, а меня самого заточили подо льды на несколько веков, практически лишив силы.

— Ваши раны? — Спир указала копытом на порез на щеке мага.

— А это — результат того, что мне пришлось перенести, чтобы попасть сюда. Сестры заперли этот мир от вторжения, повесив на врата печать. Эти рубцы — лишь часть того урона, что оставило на мне охраняющее заклинание.

— А мы?

— Перед своим... кхм, — Сомбра запнулся, подбирая аналог слову “поражение”, — заключением, я успел поместить вас в стазис и скрыть здесь, в глубине Тартара от попыток Сестер добить остатки верных мне пони. Поверьте, вас постигла гораздо лучшая судьба, чем большинство ваших соратников, — со злой улыбкой произнес он. — Но я сбежал из роялисткой тюрьмы, и теперь настало время отомстить Принцессам за их дерзость, и вы станете моим орудием возмездия.

Шестерка склонила головы и хором спросила:

— Чем мы можем вам служить?

— Прежде всего, вы должны кое-что узнать о новом мире за вратами Тартара. Эквестрия очень сильно изменилась, теперь на ней балом правит тотальная диктатура Принцесс, подкрепленная силой Элементов Гармонии, которые отныне олицетворяют живые пони. И хотя это серьезно усложняет наше положение, я чувствую, что их власть стала гораздо, гораздо неустойчивей, чем раньше. С ней что-то не так, но я пока не понял, что именно. Поэтому, ваша текущая задача, — единорог наклонил голову, его рог вспыхнул короткой вспышкой, на которую тут же сиянием среагировали татуировки на телах пони. Через мгновение в их разумах появились устойчивые образы шестерых кобылок-Элементов, транслированные из воспоминаний Сомбры, — найти этих кобыл.

— Мы должны убить их? — спросила Спир.

— Пока что просто наблюдать. Я слишком мало знаю о том, что сейчас происходит в мире, поэтому вы должны стать моими глазами и ушами. Обернитесь их тенями, следите за ними днем и ночью и запоминайте каждый их шаг или жест. Но помните, — он поднял копыто, — ни при каких условиях не раскрывайте себя. Ни Селестия, ни Луна не знают о том, что я жив, поэтому лучше до поры до времени оправдывать их ожидания.

Приспешники мага кивнули.

— Все вопросы и решения обсуждать только с мной и не сметь действовать самостоятельно. Если будет хоть малейшее подозрение на то, что вас раскрыли, тут же сообщать мне. Вам понятно? — окончательно осведомился он.

— Да, мастер, — так же синхронно ответили пони.

— Не ожидал от вас ничего иного, — довольно сказал Сомбра. — Следуйте за мной, пора новой Эквестрии встретить тех, кто раньше устанавливал в ней правила.

---

Добравшись до ворот, группа пони остановилась, в изумлении застыв над сценой, развернувшейся перед выходом из темного мира.

Несколько добрых сотен метров перед вратами были превращены в поле боя, покрытое красной глиной из крови и песка, раздробленных камней и кусков плоти с шерстью. Повсюду красовались ямы и рытвины, вырытые когтями и неловкими падениями тех, кто все это устроил.

Однако, их поразил не вид взбудораженной битвой пустыни, а то, что находилось прямо перед порталом.

Освежеванная, донельзя изуродованная и порванная на несколько частей груда мяса, некогда бывшая Цербером. Большинство мышц на бездыханном теле было разорвано, а все кости находились лишь в двух состояниях — либо переломанные до состояния бело-красной каши, либо смещенные со своего естественного положения на пару десятков сантиметров. От морд пса вообще ничего не осталось, а все три шеи, на которых они прежде покоились, были разодраны в сочащиеся гноем и алой субстанцией тряпки. Из их остатков силой были вырваны позвонки, которые теперь беспорядочно были разбросаны повсюду вокруг, а основной ствол позвоночника уродливой плетью лежал недалеко от задней части стража, которая находилась в нескольких метрах поодаль.

Пони подняли голову и увидели на вершине этой безумной композиции омерзительно чавкающую плотью черную фигуру. Вырывая голыми лапами объемные ломти из тела поверженного стража, она пировала на его трупе, брызгая во все стороны остывшей кровью, кусками костного мозга и внутренностями бывшего хранителя врат.

— Вижу, ты преуспел в своей миссии, — вымолвил Сомбра, глядя на огромную темную шкуру, натянутую поверх меди портальных дверей.

Чудовище тут же бросило свое отвратительное занятие и в один поразительно стремительный прыжок оказалось прямо перед носом единорога. Так же, как и несколько минут назад это сделали пони за спиной мага, он преклонился перед ним, опустив голову.

Теперь Мурмур выглядел совершенно по другому. От ран из переломов не осталось и следа, а вместо проглядывающих ребер и острых краев костей на его теле появились налитые силой и мощью мышцы. Он значительно увеличился в размерах, его шкура потемнела, как и белки, оставившие в его глазах лишь две синих точки-огонька, удлинились когти. Еще одной деталью была его шея, которая окончательно зажила и теперь безостановочно пульсировала вздувшимися сосудами и напряженными связками.

Даже будучи в состоянии полной покорности, пес выглядел до дрожи в зубах отталкивающе. Теперь вместо трагичного мученика перед магом склонился настоящий демон, полностью соответствующий столь громкому и жуткому статусу. Он выглядел устрашающе, будучи перемазанным кровью павшего оппонента с головы до пят и был намного больше Сомбры, однако, припав перед ним, поджал хвост и молча ожидал реакции своего хозяина.

— Хороший мальчик, — насмешливо сказал единорог, положив ему копыто на голову. — Надеюсь, ты понимаешь, что больше второго шанса я тебе не дам?

Пес поднял голову. На его правой скуле из под шерсти зеленым огнем засветилась его татуировка, и он, кивнув, раскрыл рот. Из его глотки вырвался тройной рев, мало походивший на речь, словно одновременно пытались говорить несколько голосов, но даже не смотря на такой исковерканный и явно звериный баритон, Мурмур смог отчетливо произнести следующее:

— Хозяин, простите меня за мою дерзость. Я готов заплатить любую цену за вашу милость.

Сомбра усмехнулся.

— И заплатишь, не сомневайся. — он махнул копытом пони за своей спиной. — Пойдемте, время не ждет.

Ворота с диким скрежетом вновь распахнулись, впуская стремительный ветер внутрь мрачного мира. Восемь фигур переступили порог, разделяющий реальность и ее извращенную, вывернутую наизнанку версию, и остановились, привыкая к полуденному солнцу.

Сомбра повернулся к шестерке пони.

— Вы знаете свою задачу. Найдите их и наблюдайте. И помните о незаметности, — Сомбра сурово нахмурил брови, — преждевременный провал вам слишком дорого обойдется. Приступайте.

Воины поклонились и, растворившись облаками дыма, стремительно умчались в глубь болот.

— Ну а ты, — он посмотрел на стоящего рядом пса севера, — у нас с тобой будет миссия куда содержательней.

Сомбра повернулся куда-то в сторону и во всю грудь втянул свежий воздух, предвкушая сладость того, что он собирался сделать.

— Наш путь лежит туда, где все началось, — пони указал копытом в чащу болот перед собой. И хотя возможность определить отсюда, в какой стороне лежит предполагаемая цель, была смешна и просто ничтожна, маг чувствовал, что он прав. — В Кристальное Королевство. Пора нам посмотреть на тех, кто думает, что имел полное право занять мой трон.

Пес кивнул и его тело, мелькнув татуировкой, превратилось в сплошную непроглядно-черную тень, в котором выделялись лишь его синие глаза да белые челюсти, висевшие внутри темного столба.

Сомбра, приняв почти идентичную форму, еще раз окинув взглядом предполагаемое направление, молнией устремился обратно вглубь леса, из которого он выбрался совсем недавно. Вслед за ним такими же скачками проследовал пес-демон.

Солнце, войдя в свой зенит, неподвижно висело над клочком открытой местности посреди разлагающегося болота. Ни один звук не нарушал мертвую тишину вокруг врат, и даже густой лес угрюмо молчал, боясь проронить лишнюю вибрацию случайным падением листа или нечаянным хлопком пузырька болотной жижи. Безмолвие вновь воцарилось над мрачным порталом в прокаженный мир, из которого не было дороги осужденным.

Ни один звук, за исключением трепета длинной окровавленной шкуры сгинувшего стража, черным флагом колышущейся на беспокойном ветру.

---

— М-м-м!— промурлыкала солнечная принцесса, отправив очередную чайную ложку с кусочком воздушного тортика себе в рот. — Соберите меня, я таю от этого чудесного вкуса.

Луна, кинув короткий взгляд из под очков для чтения, хмыкнула и опустила левитируемую ей книгу “Основы классических экономических теорий”.

— Я просто поражаюсь тебе, Тия, — закатив глаза, сказала она. — На протяжении тысячи лет ты, видимо, так и не обуздала свою любовь к сладкому.

— Как будто что-то плохое, — отозвалась солнечнобокая, добывая из большого кремового торта еще один кусок.

Сестры сидели на большем балконе одного из шпилей Кантелотской Цитадели и беззаботно пили чай. Так уж случилось, что даже среди их напряженного графика нашелся свободный час, который аликорны решили посвятить общению с друг другом. Естественно, они могли занять эти шестьдесят минут более продуктивной деятельностью, но даже у богов были слабости, которым они иногда могли потакать.

— Ну хотя бы о крупе бы своем подумала, в самом деле, — ехидно заметила Луна, показав копытом на краешек солнечной метки белой аликорн, который был виден ей из-за кромки стола.

— А что с ним не так? — не вынимая ложечки из рта, спросила Тия, опустив взгляд на свои белые холмы и поерзав ими на большой подушке, на которой она восседала. — Аппетитные, пухлые белые бочка.

— Растолстеешь, и превратятся твои “бочка” в желе, вот что. Это же очевидно. — поправив очки, продолжала напирать темная.

— Ну знаешь, — похлопав себя по заднице, Селестия улыбнулась, — располнеть то может и располнею, главное, чтобы уложилось в нужных местах. В тех, которые очень ценят в кобылах жеребцы. Хотя... — она постучала ложкой по носу, — откуда ж тебе знать, что им нравиться, а что нет.

— Ах ты ж... — Луна опешила от такого ответа и, густо покраснев, полностью скрыла лицо за книжкой, — Да что б ты знала, у меня...

— Отговорки-отговорочки, — пропела Селестия, наклонив голову к окончательно залившейся краской Луне. Набрав ложкой крема с торта, она оставила легкий мазок на синем носу темной аликорн, заставив ту поднять взгляд из под книжки. — Не переживай так. Старшая сестра найдет тебе статного, красивого, накаченного и умного жеребца. Он тебе не откажет, поверь. Ты же принцесса, в конце-концов!

— Ага, такого, как Блублад, да? — состроив кислую мину, спросила Луна.

— Ну-у-у, я же сказала — умного, — ответила Тия, и, положив ложку с кремом себе в рот, засмеялась, и ее тут же поддержала Луна, моментально забывшая от своем стыде.

Они смеялись, впервые за столь долгое время действительно наслаждаясь обществом друг друга, не поджимая себя масками учтивости и сдержанности, которые они вынуждены были носить двадцать четыре часа в сутки. Просто две родных души, наконец свободные от оков общества, которые могли поделиться с друг другом теплотой взаимной любви и поддержки.

— Ой, — внезапно, едва не подскочив, встрепенулась Селестия. Ложка выпала из ее рта и, зазвенев, закатилась под стол.

— Тия? — облизнув нос, спросила Луна. Но заметив, что то был не просто приступ икоты, она приблизилась к ней и с осторожностью спросила. — Что-то не так?

Селестия повернула голову, глядя куда-то в направлении горизонта. То, что она только что почувствовала, не было похоже ни на одно из тех обычных ощущений, что посещали ее каждый день. Это было что-то другое, столь давно забытое и древнее, что уже успело с концами потеряться в ее воспоминаниях, оставив только сам факт своего присутствия. Словно лопнувшая струна, воскресшая нотка задела ее разум, напоминая о чем-то очень далеком, но категорически важном для нее.

Только вот что это было, она никак не могла вспомнить.

— Тия? — еще раз переспросила Луна, теперь уже с нотками тревоги в голосе.

— Эм, нет, все в порядке, просто... — она проложила копыто к губам и посмотрела на сестру. — Ты сейчас ничего такого не почувствовала, нет?

— Да нет, вроде, — похлопав ресницами, ответила темная. — А что, должна была?

— Я не знаю. Трудно объяснить...

— А ты попытайся, — сказала Луна, подняв магией книгу.

Селестия задумчиво посмотрела на нее несколько секунд, после чего, махнув копытом, бросила:

— Ладно, не бери в голову. Наверное, я просто что-то забыла.

Луна хмыкнула и вновь погрузилась в чтение. Солнечная аликорн, еще несколько минут посверлив взглядом голубой горизонт, пожала плечами и, вздохнув, вернулась к своей трапезе. Но тут же вспомнив о досадной потере столового прибора, она, под сопровождение ехидных смешков Луны, засунула голову под стол.

— Эй, ты, выходи. Я всего лишь хочу, чтобы...

— Ой!

Чуть не ударившись от стол, Селестия тут же вынырнула из под простыни, чтобы увидеть Луну с округлившимся глазами, которая, утратив контроль над магией, неаккуратно послала книгу в недра кремового торта. Теперь темная тоже смотрела куда-то в даль, судорожно ища сузившимся зрачками невидимый раздражитель.

— Тия, — не поворачивая головы, сказала она. — Ты ничего сейчас не...