Equestrian Tail

Есенин в небе

где-то под Балтимером, импровизированный полигон на месте загородного домика принцессы Луны
примерно полгода после конца ярмарки в Мэйнхеттене

У всех на полигоне были тревожные чувства. Пегас в небе выполнял программу полета безупречно, но причиной тревоги был вовсе не он. Причиной было то, что никто в точности не знал что мы все здесь делаем. Ещё правильнее сказать, каждый знал, что мы здесь делаем, но любой другой с ним не соглашался.

Уже неделю шли совместные тренировки Вандерболтов и Валькирий. Валькирии — лучшие летчики Понланда, примерно раз в год выступающие в Эквестрии и тренироваться вместе с Вандерболтами они вполне могли. Хуже было то, что из семи дней пять — именно Валькирии показывали Болтам свои умения. Причем маневры были с точки зрения любого пони внизу абсолютно бесполезными. И снова всё не так просто. Вандерболты — помимо представлений, все работают в Клаудсдейлькой метеослужбе. И, как лучшие летчики в Эквестрии, вылетают по тревоге на совсем уж чрезвычайные ситуации.

Они всегда всё делали легко и с куражем. На них всегда были цветастые гоночные костюмы и они были любимцами публики.

Валькирии были на них совсем не похожи.

Они редко улыбались. На них были серые, с голубым оттенком костюмы из грубой ткани промышленного изготовления. Они выполняли с поразительным мастерством сложнейшие фигуры, но они далеко не так впечатляли, как фигуры Вандерболтов. Большинство думали, что Вандерболты учатся у Валькирий командной работе, но я точно знал — они разучивают именно трюки. Я прекрасно знал, почему у Валькирий такие грубые и совсем не гоночные костюмы, почему их трюки не такие впечатляющие, даже если требуют огромного мастерства.

Будучи ещё во время жизни Мэйнхеттене завсегдатаем бара Хармоника я прекрасно знал кем работают Валькирии в обыденной жизни.

— Индекс оправдания экстраполяций — 0.3. Тебе надо быстрее менять фигуры. — приземлившийся пегас слушал меня, видимо ещё не до конца понимая смысл задания. — Проще говоря — слишком предсказуемо летишь. Импровизируй.

Пегас молча кивнул и сходу поднялся в небо. Естественно, индекс я прикидывал на глаз, ведь считать его без магии было не реально.

— Между прочим, у него 0.25. — стоящий рядом единорог смотрела на меня с укоризной. Светившийся рог означал, что она собирала метрику магией и, видимо, записывала всё в блокнот. — Хотя-бы меня спросил, перед тем как говорить такую отсебятину. — этот единорог была чем-то вроде личного контролера от Селестии и мне не хотелось даже лишний раз смотреть в её сторону, поэтому я только фыркнул.

-Отругать инженера? Сделано!

Пожалуй, я никогда ещё не видел столь дружелюбной мордочки у контролёров.

В моей работе здесь была некоторая ирония. Я уплыл из Фланкии в том числе потому-что надоела война, но я мог поставить девять против одного, что на этом полигоне готовятся к боевым действиям.

Месяц назад Эпплджек сказала, что с утра она писала письмо Селестии и упомянула про пони из далеких земель, который прекрасно разбирается в машинах и почти не разбирается в магии и когда-то был инженером охраны(смысл понятия «военный» вообще до здешних пони редко доходил). В шутку она тогда пожалела, что меня завтра-же принцесса заберет к себе в замок.

Не знаю, что творилось тогда в Кантерлоте, как я сейчас думаю, там были явно озабочены чем-то. Настолько, что вечером того-же дня роял гарды пришли за мной. Меня отправили в Кантерлотскую тюрьму, обвиняя в соучастии в массовых убийствах. Из всего, что я знал об Эквестрийских законах, я тогда был обречен. Я действительно во Фланкии должен был работать военным инженером. Если точнее, инженером авиации. Я прекрасно представлял, что наши пегасы совсем не разгоняли облака и от Херца я много слышал о их "подвигах" на войне.

По всем Эквестрийским законам я был виновен и выкрутился из этой передряги далеко не сам.

А впрочем, сказать, что я не мог отказаться от работы на этом полигоне я тоже не могу. Отпустили меня без всяких условий, но вряд-ли какой-то пони сможет отказать самой Селестии, особенно когда она просит поработать с самими Вандерболтами.

Я снова отвлекся.

Сейчас для меня настал решающий момент. Радуга выполняла вылет на сверхзвуковой скорости в условиях переохлаждения. Переохлаждение в ближайших десяти километрах обеспечивала сама принцесса Луна, но ни один пони не хотел выходить в такой холод из домика.

За всеми "холодными" маневрами наблюдали только я, принцесса Луна и контролер Селестии.

Наверное, наполовину я здесь был нужен именно ради них. Радуга уже почти десять минут нарезала широкие круги на сверхзвуковой скорости.

— Десять минут? Есть. — отметила контролер.

Мне на душе стало заметно легче. Сколько я душевных сил потратил, чтобы эта пегас могла столько лететь быстрее звука при минус двадцать пять не знал, наверное, никто. Когда я был ещё почти жеребенком, я такое делал для Авроры, my very special somepony, как говорят здесь. Но тогда нужно было всего-лишь на секунду перейти звуковой барьер. И я бы соврал, если бы сказал, что всё тогда прошло гладко.

Луна подала сигнал рогом и пегас сбросив скорость пошла на посадку. Последняя сложность — посадка почти вертикально, с торможением о посадочный колодец.

Гаснущей кометой она нырнула в колодец. В её сторону уже спешили два пегаса-врача.

— Зато теперь я могу спокойно называть тебя Радугой.

— Меня зовут Рэинбоу Деш! — она попыталась стукнуть меня копытом и чуть не упала с печки.

— Спор есть спор, что тут поделать. Ты ведь смогла продержаться десять минут? — до балтимерского полигона мы по-сути были незнакомы. То-есть Эпплджек нас конечно друг другу представила, но времени вместе мы почти не проводили. Я раньше часто по инерции называл её Радугой. У меня дома Рэинбоу — это всего-лишь официальная форма имени Радуга, да и выговорить имя "Rainbow" правильно, без фланкийского акцента, для это меня было сущей пыткой. Но каждый раз, когда я произносил "Радуга" при самой Дэш мне грозило грубое копытоприкладство.

Сейчас мы сидели в маленькой комнатке, треть которой занимала печка. Я лежал на растянутых копытах на матраце из листьев, который видимо по-быстрому удалось сбить за день до нашего приезда. Радуга лежала развалившись на печке.

Я невольно вспомнил Аврору.

— Ну, за принцессу Селестию!

— За принцессу.

Нет, лучший авиатор Эквестрии не пьянствовала. Горючее ей прописал врач, чтобы смягчить последствия от переохлаждения и превысила дозу «для прогрева» она вполне в допустимых масштабах.

Другое дело, что перед полетом, похоже, она хлебнула кружку сидра. В Хармонике две кружки сидра, в каждую из которых долили по два наперстка горючего называли "выключатель". Убойная смесь.

А вот я предавался самому настоящему пьянству. Радуга потребовала у врача нормального клаудсдейльского горючего. В отличии от Мэйнхеттенского пойла, оно не "исторически произошло от", а реально служило топливом для нескольких реакций, нужных, чтобы получить статические заряды в тучах.

Пегасы его используют очень редко и почти как допинг. Он работает стимулятором организма, но только если можешь при этом собрать волю в кулак и сконцентрироваться. Мне пегасий допинг нужен не был и я просто наслаждался опьянением в казалось-бы яснейшем сознании. Передать это невозможно. Есть какой-то покой и тепло, которое дарит обыкновенное горючее, но сознание, кажется, работает ещё яснее чем прежде. Неужели врач посылала за горючим помощника в Балтимэр? Скорее запаслись для Вандерболтов.

За окном наступала ночь и начиналась метель. Кажется, там отрабатывали строительство снежных укрытий.

И всё-же, зачем это всё? За окном уже была настоящая северная Фланкия в конце ноября. Но не во Фланкию же они собираются. Хотя всего сто километров к северу от Балтимера в принципе такой-же климат. Меняющиеся? После того, что случилось с Кантерлотом я мог в это поверить, но другие пони никогда бы не поверили, что Селестия дойдет до мести. Может просто на всякий случай готовятся?

— А тебе какие кобылы нравятся? — на меня уставились почти трезвые фиолетовые глаза. — Только ерунды не говори.

— Да ничего особенного. — мне было почти смешно — С длинной гривой, которую можно заплести. На тонких, стройных ногах. И с маленькими, аккуратными крылышками. — по правде говоря, я это говорил почти от балды. До сих пор опыта общения с кобылами у меня было мягко говоря мало. Дома за меня всё равно всегда такие вопросы решало начальство и только оно. А в Эквестрии у меня всё как-то не хватало времени.

— А мне нравятся с упругим таким крупом и крепкой, мощной грудью. — копыто Радуги описало непонятный жест в воздухе и громко стукнуло о другое.

— Вроде БигМака? — я не скрывал особо подколки.

— Да ну тебя. Ко-бы-лы!

В том, что Дэш нравятся кобылы и раньше почти не сомневался. Она часто летала во время разговора с подругами или просто размахивала крыльями, чтобы скрыть при них свой стояк.

Стоячие крылья были вечной проблемой у пегасов. У любого жеребца эрекция пениса связана напрямую с работой очень старых участков мозга и можно сказать, что она у них была непроизвольная. У пегасов-же стояк крыльев был связан зоной мозга, отвечающей за пространственное ориентирование и возникал только если пегас себе что-то представлял перед внутренним взором. Поэтому крылья выдавали пегаса очень сильно и создавали много проблем в случаях, когда они не хотели, чтобы кто-то знал о их мыслях. Ну, конечно можно было попытаться наврать про волнение, от крайнего волнения крылья тоже встают, но врать здесь было не совсем не принято. Хотя как плюс — хороший самоконтроль позволял вполне от этого избавится. Всё это я когда-то узнал в Солнцеградском Университете, много лет назад.

— ЕйДжей бы сюда. — пегас обняла печку. — блин, я вернусь и..ничего. Ты понимаешь, ничего. Она расспросит меня про полигон, Пинки устроит вечеринку, а я даже потанцевать с ней только эти деревенские танцы смогу. — она расплакалась, до меня донесся сильный запах горючего и я почуял что-то неладное. Я начал осматриваться и принюхиваться, пытаясь понять, что же не так.

— Может нужно ей сказать просто, что ты чувствуешь? — от всей этой ситуации у меня начинал сильно припекать круп. Планы у меня были на ЭйДжей не меньшие, чем у Радуги и утешать своего конкурента мне совсем не хотелось.

— Я пыталась ей как-то предложить зайти ко мне на девичник с ночевкой, но она даже от этого отказывается. Блин, я трижды с ней пила на соревновании, как какой-нибудь пикапер из Лас-Пегасуса и все разы она меня домой относила.

— Я тебя понимаю, сестричка. — Дэш резко подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза. Я начал чувствовать, как между нами накакпливается статическое электричество. В её глазах я видел кровавую вендетту.

— Ну охренеть теперь. — она снова положила голову на печку. Напряжение спало. Я начинал понимать, что не так. От неё совсем не пахло яблоками. Она не пила сидр и была почти трезва, в отличии от меня. Может самой-быстрой-в-эквестрии тоже надо иногда отдохнуть? Или "налейте для запаха, а дури и у самой хватит", как писал какой-то фланкийский поет?

Задуматься я себе не позволил, иначе бы пропустил настоящее шоу. Крылья Дэш слегка приподнимались, сжимались и она их с заметной силой опускала, пытаясь ещё и делать вид, что дремает. Я знал, что здешние пони долго не умеют притворятся и она скоро здастся, но ждать не стал. В конце концов ничего глупее, чем сидеть рядом и жалеть, что друг при друге нельзя поклопать было верхом глупости. Я расчитывал, что Дэш думала примерно о том-же.

Я слегка погладил её сжатые крылья и собрался облизать её мордочку.

Вообще-то я хотел сказать что-то типа "может попробуешь с жеребцом" или "мы ведь думаем об одном и том-же".

Но когда почти в мгновение на меня уставились широко раскрытые фиалковые глаза, а крылья встали в боевую стойку, из головы у меня вылетело всё:

— Мордочкотыканье... — если только Селестия бы видела эту сцену из Кантерлота, она бы приложила копыто к морде.

В следующую секунду я оказался на печи. О связи боли в хребте и падающей с печки штукатурки я думать не хотел. Ноги мои были накрепко завязаны хвостом и я уже ждал криков "Стража!". Но ничего такого я не услышал.

Вместо этого, шершавый и пахнущий специями язык провел по моей гриве. Связанным быть совсем не хотелось и я начал пытаться распутать её хвост. Чуть приподнял спину и получил удар в нос копытом.

— А ты чего хотел? Я же говорила, что хочу кобылу, вот и не дергайся.

Я не представлял, что означало быть "кобылой" у Радуги но идея мне не понравилась. Попытавшись снова освободится и получив не менее увесистый удар копытом в грудь. Упав навзнич, я сделал то, что раньше бы себе даже в худшей ситуации не мог бы позволить.

Во Фланкии ударить даже кобылу-истеричку, которая бьет тебя копытами считается очень низким. Во Фланкии кобыл было почти дважды меньше, чем жеребцов и они обыкновенно были заметно менее талантливы. Со всех газет провозглашалось равноправие, но к кобылам относились больше с состраданием, чем с уважением. Им уступали места в поездах и очередях. Они меньше работали за ту-же зарплату, им полагался лишний отпуск и в то-же время к ним относились скорее как к детям или животным. Кобыла скорее была украшением, чем настоящей пони. Может дело в холоде, который они плохо переносят или во Фланкии в целом, где для них не было стоящей работы? Или в причудах естественного отбора?

В Эквестрии кобыл было трижды больше, чем жеребцов и они были во всем равны без каких-либо поблажек. В том числе и в копытоприкладстве. Я считал плохой идеей, отвечать копытами в такой ситуации.

Но сейчас я с радостью воспользовался равноправием.

Стукнув её по ушам с двух сторон боковой частью копыт, я перехватил инициативу и, освободившись, прижал её копытами за основания крыльев к стенке. Бой только начинался.

Проснулся я от того, что ледяная метель с ночью на улице сменилась палящим зноем с песчаной бурей. Очевидно, сегодня я не понадоблюсь. Я вспомнил унизительное "специалист по холоду", которое стояло в моем пропуске. Я же "военный инженер авиации", non penis equi.

Саднящее правое плечо(переднее правое бедро) быстро привело меня в чувство. Сейчас я и Радуга были похожи на староэквестрийскую скульптуру, которую я видел как-то будучи жеребенком. Или на статую Дискорда, что стоит в Кантерлоте. Копыта, копыта, круп, хвост, круп, грива, всё вперемешку и сцеплено друг с другом.

Вчера мы всё-таки сделали это по моему и от этой мысли мне стало хорошо как никогда, я вдохнул запах её пряной гривы и продолжил дремать.

Любой художник бы год писал бухгалтерские отчеты, лишь бы увидеть в этот момент морду единорога-фельдшера.

— Остаточные симптомы переохлаждения, вывихнуты оба крыла, одно ушиблено. Вывихнуто левое переднее бедро и ушиблено правое переднее копыто. — уж за копыто я угрызений совести точно не чувствовал, его она зашибила в первый раз заехав мне по морде. А вот за переохлаждение — чувствовал.

— Вывихнуты обе задние ноги и ушиблено переднее правое и заднее левое бедро. — Дэш, похоже, себя виноватой не чувствовала совсем.

— Я оказался на посадочной полосе, когда она отрабатывала посадку на скорости зимой. — это было явное вранье. — Не совсем так, но суть похожа. — попытался я как-то справится, совесть мне соврать не позволила, но я очень надеялся, что фельдшер не решит, что у нас была драка — иначе я даже не знал, что случится. Объяснятся придется перед Луной — это точно.

— И ждали, естественно, до сегодня?

Ужас на морде фельдшера понемногу сменялся деловитостью. Для полевого медика королевских стражей всё это было на пару часов работы. Наверное она полевыми методами могла бы и за десяток минут поправить, но я совсем не хотел знакомится с методами, хуже лечения которыми только смерть на поле боя.

— И всё-таки это было классно. — когда фельдшер ушла за травами я с мечтательной улыбкой разлегся на кушетке.

— Это было на целых двадцать процентов круче, чем секс с кобылами. Но какой жеребец тако ..ааай! — пегас по моему примеру легла на спину и вывихнутые крылья ей сразу напомнили, что так ей делать нельзя. — Какой жеребец согласится на такое? — она улеглась на живот, блажено прикрыв глаза.

Может и я соглашусь. Когда-нибудь. Если хватит духу.