Сияние души
Любят только дураки
Вы когда-нибудь влюблялись? Я ― да, и скажу вам, это чудовищная вещь, она заставляет тебя быть счастливым, но одновременно может убивать изнутри, вырывая части твоей души, бросая в грязь, втаптывая тяжелыми копытами реальности.
Однажды мне посчастливилось влюбиться, тогда я открыла для себя, что по-настоящему любят только дураки.
В конце лета город готовился к традиционным гуляньям, но в этом году на последней ярмарочной неделе намечался красивый звездопад. Как же будет здорово!
А еще танцы, все придут парами в красивых платьях и будут танцевать, я тоже мечтаю побыть там с кем-нибудь. Чтобы он был рядом со мной, чтобы мы танцевали вместе, пили пунш, играли и может быть… даже поцеловались, когда заиграет последняя песня ярмарки. Ох… от этих мыслей звездопад начинался в моей груди.
Это была бы моя самая лучшая ночь в жизни. Сейчас я переминалась с ноги на ногу в антикварном магазине, рассматривая всякий старый хлам, который есть и у моего деда. Мне не нужно ничего покупать, у меня другая цель, Он любил заходить сюда. Мой возлюбленный, Рено. Когда-то я была с ним в одном классе, он хорошо учился, знал много историй, веселый и разговорчивый. Я не знала другого пони, который вызывал бы во мне такие чувства. А вот и он, проходится мимо стеллажей, высматривая погремушки. Почти дошел до меня; мой выход. Я выглянула из-за прилавка и сделала удивленную мордочку.
― Рено! Привет, не думала, что встречу тебя тут.
― О, привет… эм… ― он судорожно водил глазами, пытаясь что-то вспомнить, и, кажется, я знаю, что.
― Нотерн, ― подсказала я.
― О да, привет, Нотерн… ― он неловко почесал затылок. ― Ты тут часто бываешь?
― Да постоянно, люблю эти… антикварные вещи, вот к примеру эти часы с крутилкой, ― я показала копытом на непонятную хреновину на полке.
― Это чашечный анемометр.
― Да!? Ах-ха, я бываю такой невнимательной, ― я стала накручивать свои волосы на копыто. Блин, я веду себя, как дура.
Он взял шкатулку с игральными картами и направился к продавцу. Расплатившись, повернулся к выходу. Я последовала за ним.
― Так что ты будешь с ними делать? ― я попыталась завязать разговор.
― Они показались мне ценными… ну это еще не известно, судя по дизайну и эскизам, эту шкатулку смастерили два века назад, их было сделано очень мало.
― Тогда почему он продал ее тебе так дешево?
― Другая проблема, есть много подделок, но если я смогу доказать ее подлинность, это озолотит меня.
― Здорово, а у меня где-то было старое пальто, может оно чего-то стоит? Или там мелочь в карманах ценная?
― Вау, смотри, ― перебил он меня и уставился на витрину ювелирного магазина. ― Этот медальон, наверное, повидал зарождение Эквестрии.
― Эм… да, оно, наверное, старое.
― Старое!? ― он посмотрел на меня, как будто я оскорбила его мать. ― Это антикварный предмет, который видел тысячи невежд, пережил не одну эпоху. И ты смеешь называть его старым!?
― Эм… да! Я немножко глупа… ха-ха, ― вот идиотка, подбирай слова, прежде чем говорить, Нотерн, ты можешь его обидеть. Эй, он уходит. Я полетела догонять. ― А завтра ты куда-нибудь идешь?
― Да, завтра у меня книжный клуб, обсудим книгу “Мир и Война”.
― Это тот книжный клуб, который создала Лара? ― переспросила я.
― Он самый. А что такое?
― Да нет, так просто. Я слышала, она хороший организатор, думаю, ее книжный клуб очень… интересный.
― Да, он отличный. ― Я услышала урчание живота, сначала подумала на себя, но оказалось, что урчало у него. ― Я кушать хочу.
― Ооо! Я знаю неплохую забегаловку недалеко, пойдем! ― я схватила его за копыто и потащила. О, Селестия, я держу его за копыто! Я прямо чувствую, как шерсть становится дыбом. И он не вырывает копыто, а значит я ему тоже нравлюсь!
Мы сидели в кафе под открытым небом, я ела жареную картошку, а он… три сенных бургера, четыре картошки фри и большую содовую.
― Ммм… очень вкусно, спасибо, что угостила, Нотерн, ― довольно прочавкал он.
― Да ладно, пустяки. ― На самом деле я заплатила все до последнего гроша, пришлось даже залезть в потайной карман за мелочью. ― Чего уж там. ― Он такой милый, когда кетчуп размазан по мордочке.
― У тебя тут кетчуп, можно я… ― я взяла салфетку и потянулась к нему.
― О, спасибо, ― он взял салфетку сам и вытерся.
― Вау… кого я вижу, ― к нам подошла Лара. ― Рено, как здорово встретить тебя в этот чудесный солнечный день.
― Привет, Лара! ― радостно ответил Рено, помахав ей копытом. ― Ну что, завтра в десять?
― Да, завтра в десять, ― подтвердила Лара. Тут она увидела меня, сидящей рядом. ― ТЫ! Что ты тут делаешь? ― удивленно спросила она.
― О, так вы знакомы!? ― удивился Рено. ― Ну не буду тебе мешать, Лара, спасибо за ужин, Норен.
― Нотерн, ― поправила я. Но он уже ушел.
― Так что ты тут делаешь!? Впрочем не отвечай, я знаю. Ты пытаешься понравиться Рено, да?
― А тебе какое дело до этого?! ― набычилась я. ― Ты кто, моя мама?
― Рено тебе не пара, Нотерн, ты сама это знаешь, не стоит тратить силы.
― Но у меня с ним уже наладился контакт! Видишь, мы пообедали, это наш первый совместный обед. Потом приглашу его на ярмарку, будем кушать сахарную вату, кидать дротики в мишень, чтобы выиграть плюшевого мишку...
― Нотерн как обычно летает в облаках, что ж, посмотрим, ― спокойно ответила Лара.
― Так значит ваш книжный клуб открывается в девять?
― Ты хочешь в книжный клуб!? Ты же знаешь, половина моих друзей не захочет видеть тебя там, а я тем более не хочу.
― Прошу тебя, Лара. Рено туда идет, пожалуйста, я обещаю, что не буду паясничать или говорить гадости, ― я молитвенно сложила копыта. ― Прошу, прошу!
― Эх... ладно! Только оденься поприличнее и причешись. Надень свитер что ли. И без шуточек.
― Давайте, волосы, ложитесь ровно. ― Я с четырех утра пыталась причесаться, чтобы выглядеть не так, как будто я только что пролетела сквозь торнадо. Волосы упорно сопротивлялись, и я извела уже два баллончика с лаком. Наконец мне удалось придать моей прическе презентабельный вид, осталось подобрать одежду; рубашка с жилеткой и клетчатая юбка ― все, что я нашла.
Посмотрев в зеркало, я оценила себя. Довольно таки неплохо, особенно для кобылы, которая наводила марафет четыре раза в своей жизни.
Ладно, пора идти, Лара не любит, когда опаздывают. Я вышла из своей комнаты и направилась к выходу. Я уже забыла, как трудно ходить в этих шмотках. Я люблю простор и свободу, а эта жилетка словно давит на меня.
Из соседней комнаты вышла мама и остолбенела, узрев меня в таком облачении.
― Ты это куда намылилась? ― недоверчиво спросила она. ― Так одеваться не в твоем стиле, уж я то помню, какую истерику ты мне закатила, когда я покупала тебе этот наряд.
― Ну… знаешь, мам, все мы вырастаем со временем, сейчас мне он очень понравился, удобно сидит, эти формы, узоры на рубашке…
― А теперь правду говори, зачем ты это одела? ― потребовала мама.
― Мне нравится один жеребчик, и я тоже хочу ему понравиться, а для этого я должна показать себя хорошей пони, ― выпалила я.
Она задумчиво посмотрела на меня.
― Ну если это сработает, то я ничего против не имею. Я примерно так же знакомилась с твоим отцом.
― Прости!? ― Но мама ничего не ответила, она закрыла свою комнату на ключ и спустилась вниз готовить завтрак.
Ну а я пошла в этот скучный книжный клуб, хотя бы Рено будет там.
Это все ради Рено, это все ради Рено. О Селестия, я сижу в этом унылом месте и слушаю пустую болтовню о книге, написанной каким-то ванильным пегасом из Кантерлота.
Вся эта… эм… «тусовка» проходила в доме Лары, больше похожем на особняк, ну разумеется, ведь ее мать ― мэр; много комнат, много спален, ванн, туалетов. Даже дом Линк был гораздо меньше, а ведь ее семья одна из самых богатых и старых семей города.
Мы расположились в домашней библиотеке, в специально огороженном читальном зале, вокруг столика с чаем и печеньками. Там было полно подушечек для отдыха и милый диванчик, на который сразу сел Рено, и ох… какая-то кобыла хочет сесть с ним.
Я влетела межу ними и грозно зыркнула на кобылу: – Это мое место!
Она недоуменно посмотрела на меня и пошла дальше, а я заработала строгий взгляд Лары. Как она еще не выгнала меня? Я уселась на отвоеванное место рядом с Рено.
― Привет, ― робко начала я.
― Привет, ― спокойно ответил он, глядя куда-то в сторону.
― Тут просто сноб-пати. Дошло? Сноб-пати, хи-хи. ― Он никак не отреагировал на шутку, хотя она действительно была не смешная.
Напротив сел Эмет и удивленно посмотрел на меня. Я сделала вид, что все в порядке, и поприветствовала его, а он меня.
Лара начала вступительное слово:
― Добро пожаловать на наш еженедельный клуб любителей литературы. Для начала хочу представить нашего нового участника ― Нотерн Лайт, ― Лара махнула в мою сторону. Пони похлопали копытами, приветствуя меня, но на их лицах при этом были такие выражения, как будто с ними сидит протухший сыр.
― Сегодня, я надеюсь, все прочитали книгу А. К. Ирлинг «Виноваты звезды».
― Оу да, – ответила земная пони лакричного цвета. ― Книга о сильной и независимой кобыле, идущей к своей цели, и никакие жеребцы не могут стать ей помехой.
― Да, я согласна со Снейл Ли, ― продолжила Лара. ― Это очень сильный сюжет о становлении кобылы, как личности, в то время, как жеребцы всюду притесняют кобыл, считая, что нам место на кухне или воспитывать жеребят. Без обид, мальчики, ― обратилась она к жеребцовой части клуба.
― Ирлинг ― очень талантливая писательница, возможно, в жизни она повидала многое, ― пискнула розовая кобылка.
― Это тоже хорошо подмечено. А ты, Нотерн? ― повернулась Лара ко мне. ― Что ты думаешь о книге?
― Ну… эм… ― я не знала, что сказать. Быстро пролистав книгу перед выходом из дома, чтобы понять, в чем суть, я уяснила только, что эта кобыла вечно жалуется на жеребцов, рассказывая об их маленьких… ну... жалуется. ― Я думаю, она немного неправа, в книге она концентрировалась на одной части тела жеребца, забывая об остальном. Ей чхать на его характер, эмоции, чувства и прочее… Я думаю, название книги как раз хорошо характеризует ее поведение: виноваты все, но не она.
Я перехватила десятки взглядов и не поняла, то ли они меня тихо ненавидят, то ли пытаются понять, что здесь делает эта сучка из «Бойцовских котов»
― Неплохая мысль, Нотерн, ― одобрила Лара.
Мне даже стало приятно от этой похвалы, я кинула взгляд на Рено, чтобы увидеть его реакцию, но он даже не смотрел в мою сторону. Может я что-то не так сказала или... или ему нравится та рыжая кобыла с косичками? Отлично, Нотерн, ты ревнуешь его ко всем, а ведь он даже не твой парень.
― Ну… эм… забавная книженция, да, Рено? Хи-хи. Злая кобыла, которую не может удовлетворить жеребец, злится на то, что ее никто не любит.
Он ничего не ответил. Я пыталась начать разговор еще и еще, он лишь улыбался и кивал мне в ответ. Иногда он ронял несколько фраз, на которые я пыталась ответить, но встречала стену безразличия, а еще он шутил, и я так смеялась.
Может он стесняется меня? Или мы еще не нашли ту нить, по которой наши сердца соединятся вместе.
Я направлялась к приюту, чтобы побыстрее снять с себя этот наряд откровенной школьницы. Я проходила по площади ― месту будущей ярмарки; торговые палатки заменялись на шатры с призами и сахарной ватой, а в центре устанавливали сцену для музыкантов, которые будут задавать настроение празднику.
Я все же надеюсь пойти на ярмарку с Рено, это будет лучшая ночь в жизни…
― Ну рассказывай, ― нагло потребовала Линк, подошедшая ко мне только что.
― Рассказывать что?
― Ну не знаю… к примеру, какого хера ты делала в книжном клубе Лары?! Я думала, что бойцовские коты не лазят в места обитания снобов.
Я закатила глаза. ― Линк, все это детский сад, пора уже вырасти из этого жеребячества.
― Ой-ой… выросла она. Задница ты темно-синяя, тут что-то неладно. Ты продула спор с Сид Сайдер? Или на тебе испытывают заклинание перевоспитания?
― Да нет, все нормально.
― А чего щеки у тебя покраснели.
― Что!? Вовсе они не покраснели, ― теперь я чувствовала, что краснею по-настоящему.
До моего плеча дотронулось копыто, я обернулась и увидела Рено. ― Хорошо описала книжку, Нотерн, увидимся на следующей сходке, ― он улыбнулся мне и пошел своей дорогой.
Тут уже не поспоришь, я была красная, как помидор. Злобно-веселый взгляд Линк настиг меня, она улыбалась так, словно задумала коварный план захвата мира.
― Что такое, Линк? ― пролепетала я.
― Это все из-за Рено?
― Что!? Нет! Ничего подобного! ― я стала тараторить и старалась не смотреть в глаза подруге.
― Да ладно!? Нотерн… Ты влюбилась в Рено!? Селестия милосердная! Нотерн! Я думала, ты оставила школу позади и твою школьную любовь там же.
― Почему ты так отреагировала? Что ты имеешь против меня и Рено. Я общаюсь с ним, он разговаривает со мной, и я считаю, что мы на верном пути. На ярмарке мы будем вместе, будем есть сахарную вату, он выиграет для меня большого плюшевого медведя. Мы пойдем на танцы прямо перед звездопадом и уже потом сядем на холме вдалеке от всех, прижавшись друг к другу, смотреть на чудесное явление, ― я обняла себя копытами, представляя, что это его копыта.
Она закатила глаза. ― Все девчонки думают, что это их первый и единственный. Ладно, пойдем к нам в клуб.
Дорога к мосту заняла несколько минут, мы достали из холодильника сидр и расположились на крыше домика-клуба.
― Так значит ты продолжаешь любить его? ― спросила Линк, поправляя прическу.
― Продолжаю?
― Я просто вспомнила школу, вспомнила, что ты сохла по Рено еще тогда, что-то из головы вылетело. Помнишь школу?
― Да, помню, Линк. Ты, несмотря на весь свой ум, сидела со мной на задней парте, откуда нам было видно все в классе, мы кидались бумажками и хихикали, когда учительница говорила “многочлен”. Сид сидела рядом и тоже пинала балду, Жуль пытался учиться, а Верн… Верн работал в поте лица.
― Да… вот блин, вспомнила, на перемене ты сидела, подперев морду копытом и смотрела, как Рено рассказывал свои офигительные шутки и истории, и все кобылки и жеребята из “элиты” нашего класса смеялись над ними.
― А я все боялась подойти к нему и заговорить, пыталась быть рядом. Когда ему нужна была помощь, я была тут как тут, пыталась смеяться громче всех и подпевать ему, когда он играл на гитаре.
― Да, у тебя красивый голос и хороший слух, жаль, ты не поешь больше. Я помню, как ты пела “Песни небес”, это было потрясно. Очень печально, что после пони-оспы твой голос стал хрипловатым.
― Да, жаль, и что мне теперь делать с этой меткой? ― на моем крупе изображено северное сияние, но если хорошенько приглядеться, то там можно увидеть нотки, как будто кто-то нарисовал нотный лист прямо на северном сиянии. Это был мой особый талант ― пение, по крайней мере был особым талантом до пресловутой пони-оспы. Поначалу мне было очень обидно, я потеряла ко всему интерес, но затем стало все равно.
― Как думаешь, у меня есть шансы стать для Рено особенной пони?
― Эм… ― она замешкалась, прикусывала нижнюю губу и дергала свою челку магией. ― Ну понимаешь… со школы я ни разу не видела, чтобы он проявлял к тебе хоть какую-то заинтересованность.
― То есть ты считаешь, что…
― Он тебе не пара, Нотерн, и чем раньше ты это поймешь, тем лучше будет для тебя, ― она отвернулась от меня.
― Почему? Почему ты так считаешь? Мы выросли… школа позади, почему?
― Я не буду на это отвечать, но, Нотерн, ты сильно обожжешься.
― Я понимаю, ты ревнуешь, ― тихо сказала я.
Она развернулась и уставилась на меня. ― Что?! ― удивленно вскричала она. ― К кому?! К тебе?! Знаешь, я вообще-то люблю жеребцов, а твой Рено мне ни за какие ковришки не сдался! Вспомни школу, он хоть раз обращался к тебе? Ты для него всегда была пустым местом. Все эти рассказы, что ты была рядом, подпевала ему, пыталась помочь: я видела все это. Ты помнишь, как он называл тебя индюком, когда ты пыталась петь сорванным голосом?
― Это… это он по-дружески, ― оправдывалась я. ― Мы же все были как большая семья, все шутили друг над другом и называли меня индюшкой.
― Нотерн, твой голос был твоим особым талантом, и болезнь погубила его. Они могли по крайней мере проявить сострадание.
― Все нормально, Линк, это было по-дружески.
― Ох, Нотерн, что эта любовь с тобой сделала?! Я ожидала подобного от Верна или Жуля, но не от тебя. Я всегда считала тебя защищенной от подобных вещей, ― она слезла с крыши. ― Видимо, я ошибалась, и перед любовью ты бессильна, ― она пошла прочь.
― Ты так уверена!? А может ты просто ревнуешь?!
Она остановилась, прижала ушки и замахала хвостом.
― Ревную!? К кому?! К тебе и Рено?
― Да, ревнуешь. Сама то уже четвертый год бродишь и мечтаешь кому-то понравиться, а тебе все обламывается, а я за день нашла себе любимого и… и… ― я задыхалась в своем гневе. ― А ты так и будешь ходить одна.
Похоже я задела ее, неужели мне удалось пробить стальную броню Линк, та, кто не переживала ни о чем, любые оскорбления и обиды она принимала с легкостью, лишь посмеиваясь.
А тут… я вижу, как она… плачет.
― Линк, я не хотела.
― Отвали! ― крикнула она и побежала прочь.
Что же я натворила?
Мы с Рено сидели в пончиковой, в той самой, в которую жеребята после школы ходят полакомиться.
― Ммм… спасибо, что заплатила за пончики, Нотерн. *ном-ном* Они очень вкусные.
― Я рада, что тебе нравится, ― я поправила свою гриву. ― Чего не сделаешь ради друга. ― Я улыбнулась и смотрела, как он продолжал поглощать пончики. Это начинает входить у нас в привычку: он ест, я плачу.
― Ну так… эм… ты идешь завтра на ярмарку?
― Да, конечно, ― ответил он, оторвавшись от еды. ― Как на такое не пойти? Игры, танцы.
― А ты с кем-нибудь будешь?
― Эм… да нет вроде, с друзьями там потусуемся, а с кем мне пойти?
Значит с ним не будет никакой кобылки, это мой шанс. ― А можно мне с тобой?
― Эм… ― он почесал затылок и сморщил морду. ― Ну хорошо… мы будем у книжной лавки на второй улице.
― Хорошо, постараюсь прийти пораньше, а потом... ― я прикусила нижнюю губу и стала медленно придвигать свое копытце к его, неподвижно лежащему на столе. ― ...сходим посмотреть звездопад.
― Эй, Нотерн, привет! ― поприветствовал меня Жуль. ― Идешь завтра на ярмарку?
― Да, конечно, ― радостно ответила я.
― Ты помнишь, завтра мы встречаемся у дома Линк?
― Эм... вообще-то, я уже запланировала встречу.
― Это с кем же? ― тут он заметил, что я сижу не одна, и что-то изменилось в его лице: словно отвращение, жалость и обида смешались вместе.
― Ты идешь с ним? С Рено?
― Может тебе стоит пойти с ними, ― предложил Рено. ― Я думаю, так будет лучше.
― Нет! Нет, я иду с тобой, все нормально, ― мне не хотелось терять этот шанс, я злобно посмотрела на Жуля и оскалилась. Кажется, он понял намек.
― Ну… тогда ладно, но если передумаешь… хотя... ― он взглянул на Рено с отвращением. ― ...хотя нет, забудь, ― он ушел.
― Ха, неплохо ты отшила этого неудачника. Может ты и не так потеряна, как я думал, ― он улыбнулся и откусил кусок пончика. ― Я всегда считал бойцовских котов кончеными лохами. Не знаю, кто их основал, но думаю, он тот еще лох, я рад, что ты выбралась оттуда, Линк.
― Я Нотерн, ― меня немного обидело, что он путал мое имя, но я простила его за это. А насчет бойцовских котов… он просто не знает нас, точнее их, я ведь больше не член клуба. Но узнав получше, он бы изменил мнение.
― Да, прости. Я рад, что ты больше не с этими неудачниками.
― Хи-хи, я тоже рада. ― Он изменится, я уверена. Все мы ошибаемся, ведь и я считала пони, которые ходят в клуб Лары, снобами и неудачниками. Ладно, после ярмарки все уладится.
Наступило долгожданное завтра. Я не могла дождаться вечера, чтобы снова встретиться с Рено. Я не выходила из приюта целый день, и потратила его, чтобы прихорошиться перед предстоящим праздником. Мы с мамой были в прачечной, я стояла на здоровенном деревянном тазике в старом мамином платье, которое она подшивала для меня.
― Так этот Рено? Он хороший жеребчик? Вредных привычек нет, не копытоблудит?
― Он просто замечательный, ― я взлетела в воздух, но мама тут же схватила меня за подол платья и утащила вниз.
― Смотри в лампочку не врежься! Эх… я была так удивлена, что ты родилась пегасом. Помню роды начались в полночь, и твой отец поспешил отвести меня в больницу. Это была моя самая долгая ночь, а наутро появилась ты… представь наши с твоим отцом вытянувшиеся морды, когда ты расправила крылья, ― она засмеялась.
Никогда не понимала маму. Почему она с такой ностальгией вспоминает годы, проведенные с отцом? Когда ее пробивает на такие воспоминания, она буквально расцветает, улыбается, пританцовывает. Этот хрен бросил нас и за все эти годы даже не отважился показать свой нос в городе. А она любит его.
― Да, будь он тут, он бы дал пару советов, как вести себя, чтобы понравиться жеребчику… хи-хи.
― Мам, прошу, не надо говорить мне о нем, ― строго попросила я, огонек в ее глазах тут же погас.
― Да, прости, деточка, ― она продолжила подшивать платье. ― Когда-то тебе было четыре, и ты была такой милой маленькой кобылкой, смотрящей на мир с деткой наивностью. Даже не верится, что ты уже идешь на свидание. Ну вот и все, можешь слазить. Ты такая красивая, мне гораздо больше нравится, когда твоя грива завита.
― А ты идешь? ― спросила я маму.
― Да, вот только приготовлю ужин и помогу отвести детвору на ярмарку. Мэр обещала нам всем места в уличном театре. Так что веселись.
Уже смеркалось, пони выходили на улочки, наполняя их веселой жизнью: музыка, игры и смех. Ничего не изменилось с моей первой ярмарки, на которую меня водил дедушка. И посреди этого праздника жизни, меня стала грызть совесть: я оставила друзей, обидела Линк. “Все образуется,” ― сказала я себе. Она поймет, что была не права, а я извинюсь и позволю ей быть самой главной подружкой невесты на нашей с Рено свадьбе.
Кстати о женихах, вот и Рено и его друзья, все как договаривались. Четыре жеребчика и… четыре кобылы. Так, выкинь это из головы, они просто его друзья.
― Привет! ― улыбнулась я и помахала крылом.
― Привет, Нотерн, ― поприветствовал меня Рено.
― Рено, это кто? ― спросила Лакричная. Белая пегаска с длинными красивыми черными волосами, она состояла в группе поддержки местной хуфбольной команды в школе. Но школа закончилась, а она все ходит в костюме чирлидерши, купленном в местном магазине, живет славным прошлым.
― Лакричная, это Нотерн, ― спокойно ответил Рено. ― Мы учились в школе.
Она еще раз оглядела меня, затем нахмурилась, что-то вспоминая, и ее лицо засияло: ― Вспомнила! Индюшка!
― Индюшка? ― Это было обидно.
― Да, ты так ужасно пела в школе, как будто индюк пытался гавкать. Ха-ха.
Я покраснела от стыда, хотелось прямо сейчас провалиться под землю. ― Я хорошо пела, просто из-за болезни мой голос охрип.
― Да, все так говорят. Ну ничего, найдешь себе место под солнцем, милочка, ― она потрепала мою гриву, будто я маленькая кобылка.
Я посмотрела на Рено в надежде, что он заступится за меня, все же как-никак мы вместе. А он просто смотрел на Лакричную и улыбался.
― Ну что, пойдем потусим, ― предложил тощий жеребец с длиной челкой, закрывающей один глаз.
Мы двинулись к центру города, где проходили основные гулянья, танцы, игры.
― Эй, ребята, смотрите, палатка с призами, ― Лакричная показала на палатку, доверху набитую плюшевыми игрушками. Чтобы выиграть одну из них, нужно было с одного раза разрушить пирамиду, построенную из бутылок. ― Тэди, выиграй мне такую, ― обратилась Лакричная к своему парню. Она обхватила его крылом и потащила к палатке.
― Я бы тоже хотела себе такую игрушку, ― робко сказала я, посмотрев на Рено.
― Пфф… делать мне нечего, ― ухмыльнулся он, но попытки его друзей заставили его тоже попробовать. Он кинул несколько мячей и промазал. ― Хах… только деньги зря потратил.
― У нас для таких случаев есть утешительный приз, ― вмешался владелец. Он покопался в ящике и дал каждому по плюшевому зайцу.
― Фи… какая мелочь, ― сказал Рено и кинул игрушку мне.
Я поймала ее, неужели он подарил ее мне? Я буду хранить ее и когда-нибудь покажу ее своей дочке, когда мы с Рено расскажем ей, как мы познакомились.
― Эй, Нотерн, это не твои друзья? ― спросила Лакричная.
У часовни действительно стояли мои друзья: Сид, Верн, Жуль и Линк; они заметили меня. Я помахала им, Сид и ребята ответили мне тем же, но довольно равнодушно, а Линк вообще отвернулась, видимо, она рассказала о случившемся на мосту.
― Не хочешь пойти с ними? ― спросила пегаска.
― Нет, мне с вами хорошо, ― ответила я, выдавив улыбку.
Вскоре мы добрались до танцпола в самом центре города. Это была прекрасная возможность нам с Рено сблизиться, и музыка играла соответствующая.
Все пони разделялись на пары и начинали медленно танцевать. Я подошла к Рено и, замирая от восторга, предложила станцевать. Он, закатив глаза и прижав губы, повел меня в этом вальсе любви. Я смотрела ему в глаза, а он в мои, о Селестия! Все, как в моих мечтах: я, он и танец. Неужели это происходит со мной? Неужто все будет, как в тех сказках, что читала мне мама? Я буду счастлива. Он смотрел на меня, кажется, он улыбался. Я… я чувствую некое притяжение, окончательно осмелев, я поцеловала его в губы.
Ощущая тепло его губ, я была на седьмом небе от счастья…
Он оттолкнул меня с такой силой, что я упала, и, похоже, пребывал в полном смятении. ― Ты что делаешь?! ― бешено выкрикнул он.
― Я… я… ― тут я заметила, что моя выходка и крики Рено собрали толпу зрителей. Говорить такое в присутствии публики? На меня смотрели друзья.
― Нотерн, зачем ты это сделала?!
― Я люблю тебя! ― выпалила я. – Еще со школы я испытывала к тебе чувства, почти каждый день я мечтала, что когда-нибудь признаюсь тебе в этом…
Раздался хохот, это смеялась Лакричная.
― Ха-ха! Индюшка влюбилась в Рено, вы это слышали? ― ее друзья и еще несколько пони тоже засмеялись, в основном те, кто знали меня в школе, а таких было много.
Засмеялся и Рено, и смех его был надменным.
― Ты действительно считаешь, что я мог полюбить такую, как ты? Да ты была бы последней кобылой списке тех, с которыми я захотел бы завести отношения. Если ты считаешь, что те три дня, когда ты крутилась вокруг меня, что-то значат, то ты ошибаешься! – говорил он мне со смехом.
Я почувствовала сильную боль, не физическую, а душевную; они все смеялись надо мной, Рено смеялся. Я вырвалась из толпы и улетела. Я плакала, я чувствовала, как мое сердце разрывалось, как миллионы иголок колют в грудь. Набрав высоту, я закричала.
Я сидела на краю моста, глядя на звезды, и проматывала в голове прошедшие дни.
Я просто из кожи вон лезла, чтобы понравиться Рено, и почему-то считала, что взамен он будет со мной, а выходит… Какая же я дура. Не зря Линк говорила, что любят только дураки. Я вела себя легкомысленно, пресмыкалась перед ним, тратила свои деньги. Дура, дура!
― Эй, Нотерн, ― я обернулась на голос, это была Линк. А с ней Верн, Жуль, Сид и Эмет, а с Эметом была Лара… у меня не было сил возражать против ее присутствия.
― Линк, я так сожалею о том, что сказала тогда, прости меня, – я заплакала. И почувствовала тепло другого тела, Линк обняла меня, прижав к груди. ― Я была такой дурой, я не видела элементарного.
― Тихо, Нотерн. Да, ты дура, все мы дураки и дуры, и только дураки умеют любить, а умные просто пользуются теми, кто любит, ― ее голос надламывался, кажется, она сама начинала плакать. ― Хотела бы я быть такой дурой.
― Прости меня, ― просто сказала я.
― И ты меня прости, ― ответила Линк.
― Сид, скажи, почему если одна кобыла плачет, остальные кобылы начинают плакать тоже? – задумчиво спросил Жуль, оглядывая весь этот цирк. И мы засмеялись от такого вопроса.
― Да, что-то мы раскисли, ― подвела итоги я.
― Эй, ребята, в городе погасли огни, звездопад начинается! ― воскликнул Верн.
Мы все расположились так, чтобы было лучше видно. И тут началось: тысячи метеоров, словно искры из бенгальских огней, падали вниз.
Это никогда не надоест.
― Мне холодно, ― пожаловалась Лара.
― Держи, малышка, ― Эмет снял свою длинную куртку и накрыл ею Лару.
Не только Лара, Линк и Сид тоже нежились в теплых объятиях. Лишь я сидела в одиночестве в эту прекрасную, но холодную ночь.
Наверное, мне суждено быть одной.